От забот мистера Фриски Луиза избавилась достаточно быстро, т.е. при первой же возможности. Возможность эта представилась сразу же после обеда, когда Луиза под незначительным предлогом отлучилась из отеля. Выбравшись наружу, она остановила первое же свободное такси и попросила водителя отвезти её к побережью. При ней был дипломатический паспорт и документы, удостоверяющие принадлежность к Международному комитету по санитарно-эпидемиологической безопасности, делегация которого входила в состав научно-исследовательской комиссии, работающей в Неаполе.
Луиза предъявила документы первому попавшемуся полицейскому и попросила проводить её до ближайшего отделения организации "Красного креста", что и было тут же исполнено. Так она попала в госпиталь святого Климентия, небольшое четырёхэтажное сооружение с высоким решётчатым забором, находящимся под охраной людей в военной форме. Предупреждающая табличка на воротах гласила: "Посторонним вход строго воспрещён!". " И выход", - подумала Луиза.
Само здание скорее напоминало тюрьму, нежели лечебное учреждение. В памяти тут же возник образ психиатрической клиники в Беркли, где Луиза провела несколько дней своего невесёлого детства. Неприязненные ощущения, как оказалось позднее, возникли не случайно. Виной тому стало дурное предчувствие. Всё, что происходило затем, скорее напоминало дурной сон.
Разрывая тревожным гулом сирен, в ворота внутреннего дворика въезжали кареты скорой помощи, из недр которых мускулистые санитары силой выволакивали напуганных, бьющихся в истерике людей, и отводили их в полуподвальное помещение лечебницы, где запирали в небольшие одиночные камеры-палаты, оборудованные прочными решётками на окнах и дверях. Люди пронзительно кричали, громко, до хрипоты, судорожно цепляясь руками за толстые железные прутья. Они яростно сотрясали решёткой, словно каторжники своими цепями. Нередко пациенты обрушивали на персонал потоки грубой брани, щедро награждая всевозможными ругательствами, требуя немедленно освободить их, напоминая о незыблемых человеческих правах и пугая жалобами в адрес властей. Отказываясь поверить, в санкцию властей на подобные строгие меры карантина, несчастные не понимали, что жаловаться им остаётся только Господу Богу.
При иных обстоятельствах, и в другое время, нижние этажи госпиталя святого Климентия в Неаполе, следовало бы признать специализированной клиникой для душевнобольных, или, того хуже, тюрьмой, только никак не инфекционной больницей. Однако в условиях чрезвычайного положения в стране, в обстановке реальной угрозы уничтожения человечества, руководству города и международному сообществу пришлось несколько пренебречь бесценными правами человека. Пациенты клиники - носители смертельного вируса - представляли серьёзную опасность для жизни людей. Санитарные службы незамедлительно госпитализировали жителей при малейших подозрениях на "сонную болезнь". Разумеется, многие возмущались и оказывали активное сопротивление, зачастую протест был обусловлен горестным пониманием правды: сюда доставляли не лечить, нет, - умирать.
Умирать не хотел никто. Но смерть оказалась сильнее возможностей современной медицины, и жертвы неведомого вируса отказывались мириться с этим. Они ждали и одновременно требовали чуда. В городе царила паника, в стране - хаос, миром завладел ужас.
В условиях, когда гибель представляется неотвратимой, и в воздухе витает запах смерти, человек зачастую уступает страху и теряет свой высоконравственный облик. Тогда в борьбе за жизнь, он склонен забывать о милосердии и гуманизме. Увы, страх порождает крайние формы жестокости, тщательно прикрываемые необходимостью и суровостью времени.
И только Луизе было совсем не до страха. Удивительно, то ли под воздействием прошлых событий, то ли под влиянием доктора Герберта, но она абсолютно не допускала мысли о том, что "сонная болезнь" может коснуться и её. Она свободно разгуливала по госпиталю, и, пренебрегая элементарными мерами предосторожности, общалась с больными, приближалась к лежащим в коме и даже ухитрялась неплохо спать по ночам. Луиза не переставая спрашивала себя, зачем она здесь, в эпицентре человеческой трагедии, для того ли, чтобы компенсировать неудавшуюся попытку самоубийства, или для того, чтобы унять естественный страх перед неизбежностью смерти, однозначного ответа она не находила. Одно девушка знала наверняка, ей очень хотелось досадить Герберту, без него вся эта авантюра теряла всякий смысл. Луиза искала сочувствия скорее для себя, чем для кого-то другого.
Итак, теперь она находилась здесь, наблюдая за тем, как час за часом и день за днём мир теряет свои краски и ожидая момента всеобщей гибели человечества. И всё-таки Луиза легкомысленно рассчитывала, что Герберт вернётся за ней, однако время шло, а доктор не появлялся.
Душный микроавтобус скорой помощи перевозил отделение научно-исследовательской комиссии в южную часть Неаполя. Из бокового окошка открывался унылый вид на город-призрак. Обречённые жители, опасаясь быть схваченными служителями эпидемиологического надзора, попрятались по домам, и только редкие прохожие, прикрытые длинными густыми вуалями, служившими весьма сомнительным средством противовирусной защиты, спешили по неотложным делам.
Роза спала уже третьи сутки. Тело её истощилось, щёки осунулись, глаза глубоко провалились в глазницах, костлявые руки бессильно покоились вдоль худощавого туловища. Бледное личико девочки было посиневшим и обескровленным, словно у юной жертвы вампира в ужасном фантастическом кинофильме. Можно было бы считать, что она уже мертва, если бы не приборы, фиксирующие на мониторе слабые удары пульса и замедленные процессы слабой деятельности мозга. Однако силы бедняжки угасали с каждой минутой, и Луиза видела это, осознавая полную беспомощность помещать смерти взять своё.
Розу доставили в госпиталь пять дней назад, когда она ещё была в сознании. Долгие часы глубокого сна сменялись радостным пробуждением, и даже тогда, когда врачи уже не надеялись на это, девочка открывала глаза.
- Я умру, ведь так? - однажды спросила она тонким детским голосом. Луизе показалось, перед ней сам ангел - чистое непорочное создание небес.
- Нет, конечно же, нет! - поспешила заверить она.
- Скоро я усну и больше не проснусь, как те другие, что лежали здесь до меня, - храбро призналась девочка, и сердце Луизы сжалось от боли. - Это страшно умирать?
Луиза смутилась: "Откуда мне знать, я же не умирала, или все-таки умирала"?
- Нет, не страшно, - ответила она с ноткой сомнения в голосе.
- Тогда почему люди вокруг так кричат? Им не больно, но они плачут? Они так напуганы!
Луиза растеряно прятала глаза, она не знала, что сказать, и боялась разрыдаться.
- Умирать страшно грешникам, Роза. Они не уверены в своём будущем, а тяжкие грехи тянут вниз, и мешают улететь их душам на небеса. Но ты же не боишься, правда?
Глаза девочки радостно заблестели.
- Да, я не боюсь, а ты?
- Некоторое время назад я хотела убить себя, броситься в море, - отчего-то призналась Луиза.
- В море? Зачем?
Луиза и сама толком не могла ответить на этот вопрос.
- Так вышло, я хотела избавиться от жизни, уйти от людей, оставить всё.
- А тебе было страшно там, на краю пропасти? - Роза не сводила с лица девушки откровенно любопытного взгляда. Луиза и сейчас помнила тот день. Да, ей было страшно, конечно, именно по этой причине она так долго не решалась прыгнуть вниз. Она утвердительно кивнула.
- Значит, ты совершила что-то плохое, и грехи не пускали тебя, - прокомментировала Роза. - Душа ждёт отпущение грехов, чтобы крылья смогли донести её до рая.
Луиза твёрдо посмотрела в ясные невинные глаза девочки.
- Это была судьба, - тихо сказала она.
За недолгое время пребывания в госпитале Луиза успела привязаться к ребёнку. Сейчас неподвижное тельце девочки напомнила Луизе саму себя, приоткрыв неприятную страницу прошлого, когда её, наглотавшуюся снотворного, увозила в больницу скорая помощь. Каким же нелепым и глупым представлялся теперь этот поступок. Она же могла умереть! А ради чего? Сейчас Луиза могла твёрдо ответить на этот вопрос, тогда она искала жалости к себе, всё той же заветной жалости она жаждала и здесь. Очень глупо!
Тревожный стон приборов вывел девушку из глубокого забытья. К носилкам бросились две медсестры, звук перешёл на протяжный гул, и внутренний голос провозгласил: "Это конец!" Автобус остановился, отворили заднюю дверь, кто-то сказал, нужно срочно сообщить в госпиталь. Медицинский персонал оставлял напрасные усилия.
Стараясь не смотреть на умершую девочку, Луиза, преодолевая нахлынувшую тошноту, поспешила выбраться наружу. В лицо ударили ослепительные лучи полуденного солнца, тяжёлый воздух стянул лёгкие. Она облокотилась на парапет дорожного ограждения и чтобы не закричать закрыла рот ладонью. "Мы все умрём"! Подали бутылку воды, несколько прохладных глотков мало чем помогли. Состояние Луизы было отвратительным, она была готова разрыдаться. Все эти дни в клинике, Луиза не теряла надежды на спасение девочки, и теперь отказывалась поверить, что всё кончено небо не защитило ребёнка. Бог остался глух к её молитвам. Луиза отрешенно смотрела по сторонам, и тут она увидела его.
Он стоял, деловито скрестив руки на груди, прислонившись к капоту сверкающего чёрного автомобиля, припаркованного неподалёку у противоположной обочины дороги, и пристально наблюдал за происходящим у медицинской колоны. Боль горя и отчаянья вновь встретились с праздным благополучием, холодного безразличия к судьбе ближнего. Он, вне любой морали, трагедии вокруг не нарушат его покоя и внутренней гармонии. Тёмная фигура, несмотря на творящуюся у автобуса суету, сохранила полную неподвижность, будто бы происходящее здесь ни в коей мере не могло интересовать Герберта, внимание его всецело занимала исключительно Луиза, и именно ей было обусловлено его пребывание здесь и сейчас.
Удивление нашей героини сменило волнение новой надежды: он здесь, и значит ещё не всё потеряно! Он рядом и спасёт её! Не помня себя от радости, Луиза бросилась к Герберту, словно не верящий своему счастью археолог к обнаруженным сокровищам. Она ещё не успела добежать до него, когда натолкнулась на холодный суровый голос, прозвучавший до боли обрекающе, как окончательный смертный приговор: "Мне очень жаль, она умерла, и я ничем не могу ей помочь".
Луизе казалось, сейчас её сердце остановится, и она падёт замертво в пыль раскалённой дороги. Она приросла к земле и онемела, её, словно оглушили, так продолжалось несколько секунд, но когда смысл слов доктора, наконец, проник в её сознание, из глубины израненной души вырвался мученический стон, а ноги сорвались с места и понесли её прочь. Луиза мчалась куда глаза глядят, проглатывая на лету рвущуюся наружу обиду.
Глаза смотрели на заброшенную стройку, расположенную примерно в ста метрах от автострады. Луиза принялась ловко карабкаться по ступенькам вверх, одежда цеплялась об острые углы, рвалась, кожа царапалась, но девушка не замечала этого, убегая всё дальше и дальше, поднимаясь всё выше и выше, пока ноги её не остановились у самого края платформы верхнего этажа.
Эпидемия затормозила здесь всю работу. Строители, впопыхах оставив каски, спецодежду, инструменты и свежий мусор, побросали всё в углу и скрылись. Доли секунды Луиза решалась к прыжку. Далеко внизу, в котловане, солнечными бликами играла вода. Высота манила, свобода звала, ветер, лукаво обещая крылья, призывно насвистывал в ушах. Луиза ещё раз наклонилась вниз и тут же отпрянула, боясь потерять равновесие, её замутило. "Неужели грехи не пускают"? - подумала она и робко обернулась.
Он стоял в нескольких шагах от неё, опустив руки в карманы и немного склонив голову на бок, щурясь от яркого полуденного солнца. Его спокойная вольная осанка наглядно свидетельствовала об отсутствии всяческих намерений вмешаться в ход происходящего. Луиза кожей ощущала на себе его тяжёлый строгий взгляд, от которого ещё больше хотелось броситься вниз и умереть. Она понимала, в какое смешное положение поставила себя. Зачем человек, находящийся на краю пропасти, оглядывается назад? Не оттого ли, что ищет там кого-то, кто сумеет остановить его от прыжка?
Луизу переполняли чувства горя, обиды, стыда и отвращения. Все они смешались в один коктейль, в который целиком погрузилась её истерзанная душа. Девушке казалось, что она на грани безумия.
Луиза опустила глаза и отступила на шаг назад.
- Да, так будет лучше, - хмуро одобрил Герберт. - И раз уж вам, действительно, так неприятно моё общество, думаю, не следует торопиться с этим.
Она была бы не прочь ответить ему какой-нибудь пакостью, если бы не усталость последних дней, источившая её силы к сопротивлению. Она согласилась сейчас, что Герберт был и останется тем, кем он является, и повлиять на его бесконтрольный нрав, дело столь же неблагодарное и бесполезное, как и биться лбом о стену.
Луиза измождёно опустилась на груду сваленных досок и положила голову на колени. Роза умерла, жестокость смерти вывела Луизу из колеи, уничтожила её морально.
- Нет, я ни в чём не стану обвинять вас, - вслух решила она. - Свою роль в этом прогнившем насквозь мире вы выполняете блестяще. Было бы огромной несправедливостью недооценить вашу дьявольскую работу, но Бог? Где Он? Гибнут невинные люди, город захлёбывается от слёз? Войны, аварии, болезни, ураганы, землетрясения, горе, много-много горя ничуть не задевают Небеса! Они безмолвствуют. Тысячи, миллионы умоляющих криков боли и скорби не тревожат Его слух, где уж тут говорить о молитве отдельно взятого человека? Человечество может захлебнуться в крови, погибнуть от голода, заживо сгореть в огне - ТАМ наплевать! Его очи будут хладнокровно взирать с небес, а сердце не проникнется ни каплей жалости. Сколько, сколько нужно мук, чтобы Он обратил на нас внимание?..
Сотни лет из поколения в поколение людей воспитывали в духе любви к богу и уважении к религии. Но как, спрошу я вас, можно страхом, строгостью и наставлениями, заставить кого-то любить? Любовь не возникает из ничего, нельзя полюбить жизнь лишь потому, что она сотворена Богом, а Бога - только за то, что Он создал человека! - Луиза бросила на Герберта вызывающий взгляд. - Этого слишком мало!! Он бросил нас на произвол судьбы, забыл о своём живом творении. Мы как беспризорные дети ютимся по подвалам и подворотням, добывая крохи, чтобы выжить. Да, Он дал нам жизнь и тем принял на себя ответственность за человечество, но обязанности свои проигнорировал. Да и вправду, кто с Него спросит? Можем ли мы упрекнуть Его? Он велик и недосягаем, а мы - ничтожества, не смеющие поднять глаза и спросить: "Зачем Ты дал нам жизнь и оставил нас"? Он не снизойдёт до объяснений с презренными рабами Своими. Пусть мы ничтожества, а Он вездесущ, мы можем признавать Его, но не любить. Человек беспомощен перед стихией зла. Пока Он наблюдает за нашей участью, как учёный-экспериментатор, мы боремся за жизнь, мы выживаем, потому что сражаемся за свои права, но опыт продолжается и всё новые и новые беды обрушиваются на муки человеческие. Да, я помню, вы говорили, что Зло - двигатель общественного прогресса. А кому он нужен такой кровавый прогресс, достижения любой ценой, когда на алтарь приносятся сотни человеческих жизней? Он жесток, признайте это! А тут ещё Вы! Где же запрятано Добро, я его не вижу? Нет его!
По мере её гневных рассуждений, лицо Доктора всё более приобретало печальное выражение, а в глазах просматривалась усталость.
- "Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла", - только и ответил он.
- Не говорите, что Вы не согласны со мной! - возмутилась Луиза.
- Дорогая моя! В измышлениях ваших мне послышался довольно распространённый грешок человеческий - имя ему гордыня. Будьте осторожны, гордыня ещё никого не доводила до добра.
- И это всё? Вам нечего возразить мне! - откровенно провоцировала Луиза.
- Судите сами, - всматриваясь в горизонт, предложил Доктор, - вы упрекаете Бога в жестокости и бесчувственности, тогда как себя награждаете добродетелью, гуманизмом и состраданием к горю ближнего. Но позвольте, Луиза, позвольте, как мог Создатель наделить душу своего творения столь высокими ценностями, которыми не то, что сам не обладает, но и, по словам вашим судя, даже представления о таковых не имеет? Как же могло так получиться, что вы столь высоко вознеслись над своим Создателем? - здесь Герберт сделал паузу, и, оторвавшись от пристального созерцания морских просторов, обернулся к девушке, в глазах его сияло откровенное коварство. - А ну вот и вы молчите? Не желаете ли, я отвечу?
Она неуверенно пожала плечами.
- Да никак!! - не без нотки раздражения воскликнул он. - Бог в тысячу раз острее способен чувствовать, переживать и страдать, Ему ведомы горести и радости, надежды и отчаяние, боль и счастье, любовь и ненависть, страх и смелость, гармония и депрессия, Он способен рождаться с появлением каждой новой жизни и умирать, погибая вслед за всяким земным существом. - Он резким жестом предотвратил её возможные возражения, - не удивляйтесь и не пытайтесь даже в мыслях подвергнуть сомнению правдивость моих слов. Я предвижу ваш вопрос, зачем столько зла. Такова жизнь! Вы поймите, наконец, жизнь - это ни в коем случае не благо, как впрочем, и ни зло тоже. Она - путь, тяжёлый и обременительный путь человека. Являясь в мир, человек обязан пройти свою тропу на Земле, и до тех пор, пока он не выполнит отведённой ему роли, покинуть грешную обитель цивилизации ему не дано. Бог никогда не забывал о человеке, Он всегда здесь вокруг вас, но вы не видите Его, так как слепы, но этот недостаток вполне поправим. Другое дело любовь...
Он вновь обратил своё внимание к морю, наблюдая за белыми стайками летящих облаков, и призадумался. Синева безоблачного неба поражала взор чистотой и бездонностью. Всматриваясь в глубину шумящего моря, зелённые шапки холмов, затянутых лёгкой дымкой тумана, невозможно было бы предположить, что совсем рядом, на суше, ежеминутно гибнут люди, текут реки слёз и правил безутешное горе.
- Так что же? - с нетерпением напомнила о себе Луиза.
- Да, что касается любви, то тут вы правы, люди слишком далеки от столь возвышенных чувств. - Сердитая мина на лице девушки не остановила намерений Герберта выразить своё мнение, и он продолжил с прежней беспечностью. - Любое добро, как я уже говорил, всегда и непременно жертва, а пожертвовать можно лишь тем, чем дорожишь, что отнимаешь от сердца своего сквозь боль печали и страданья. Разве вы не знали этой прописной истины, Луиза? Это очень плохо, ведь здесь заложен священный смысл самопожертвования. Бог послал Христа на мученическую смерть ради любви к человечеству. У любви велика цена.
- Вашими устами, - перебила Луиза, поднимаясь с твердых досок и поправляя растрёпанные ветром волосы. - Считайте, что вы утешили меня, Роберт!
- Несчастья и смерть - явления объективно существующие и, увы, даже необходимые. Проблема не в них, проблема - во взгляде на вещи. Рассматривая жизнь, как высшую ценность, человек дорожит ею безмерно, сражаясь за её сохранение всеми возможными средствами. Но данная Богом жизнь, ограничена во времени, она - лишь миг, предназначенный чтобы появиться и исчезнуть, оставив на Земле свой след. Жизнь изначально служит лишь ступенькой, мгновением, и ничем иным быть не может. Человек протестует, стараясь продлить время своего существования, и порой мечтает сделать его и вовсе неограниченным. Только не следует забывать, вы не для того пришли сюда, чтобы наслаждаться миром. Вы пришли исполнить свою роль и уйти. Жизнь никогда не принадлежала человеку, она как временный облик, данный душе в пользование, момент окончания которого неотвратим, однако он не является ни наградой, ни возмездием. Он - всего на всего - логическое завершение земного пути человека. Да, смерть естественна.
- Об этом легко говорить тому, кто верит в загробную жизнь, - возразила Луиза.
- Я в курсе того, что вы в неё не верите, дорогая, но это отдельный разговор. Сегодня, когда болезнь уносит человеческие жизни, и впереди ещё много будет катастроф, люди полны негодования на судьбу и Бога. Причина в том, что они ошибочно считают, будто у них отняли самое ценное. Однако жизнь никогда и не принадлежала им. Разумеется, смерть в человеческом понимании всегда останется наибольшим злом. Страх пред ней для любого живого существа вполне нормален, поскольку заложен изначально в глубины подсознания. Как вы можете видеть, мир далёк от идеала и, если бы смерть не наводила на человека такого животного ужаса, он не преминул бы уклониться от своей миссии на Земле. Живому существу чувство страха свойственно в первую очередь. И это правильно, не стоит убивать в себе какие-либо чувства, будь то ненависть, гнев или страх. Я лишь предлагаю вам больше руководствоваться здравым смыслом, тем более что каждый несёт здесь, в подлунном мире, только свою ношу - бремя радостей и горестей, посильное только ему.
Природа ничем не выдавала присутствия дьявола. Сейчас он не просто стоял здесь, на вершине недовершённого строения, нет. Он, - бестелесный дух, миллиарды незримых частиц нематериального содержания которого, растворились в тяжёлой атмосфере предгрозового воздуха, в горячем дыхании сухого солёного ветра, в шёпоте шуршащей листвы деревьев, в раскалённом песке пляжа, на котором прежде беспечно дремали сотни отдыхающих, но ныне унылом и безлюдном; он здесь - в мыслях и помыслах людей, в душах и инстинктах птиц и животных, и в великолепных прибрежных постройках, как и в прочих плодах труда человеческого, также таилась его бесплотная нетленная аура. Теперь этот грешный земной мир, распластавшийся у его ног, всецело принадлежал ему, а эти люди, отрицающие Бога и погрязшие в пучине лжи и тщеславия, были обречены погубить сами себя. "Вы зашли слишком далеко, и уже не в силах остановиться"...
- Слишком много зла, - прервала его задумчивость Луиза, - её можно было бы спасти?!
Он ответил не сразу, но к величайшему удивлению Луизы согласился:
- Да, я мог бы вернуть ей жизнь.
- И ничего не сделали!
- Я отпустил её, - предельно просто пояснил он.
Луиза пренебрежительно сморщилась, готовая вот-вот взорваться и обрушить на Доктора порыв новой ярости, но он предупреждающе встал между девушкой и обрывом.
- Луиза! - прикрикнул он. - Она ушла тихо, её смерть была похожа на сладкий сон, лёгкий и спокойный. Только праведные люди рано покидают этот мир, им незачем задерживаться здесь, особенно теперь. Такова воля Всевышнего, смиритесь! Я мог бы вмешаться, тогда она, конечно же, проснулась бы, но... Поберегитесь собственных молитв, Луиза! Человек, умоляющий о благе, далеко не всегда знает, о чём просит, и что случится, если вдруг его желание сбудется.
- Вы о чём?
- Зачастую одна смерть оказывается предпочтительнее другой. Как знать, вполне возможно, Бенери для кого-то станет избавителем.
- Бенери?
- Да, тот самый экспериментатор, изобретатель "сонной болезни".
- Человек?
Роберт криво усмехнулся и кивнул.
- Луиза, но вы же не думали всерьёз, что кто-то из нас наслал на город чуму?! Это всё разум, Луиза, наука! Человек стремиться достигнуть заоблачных высот, при этом его не очень волнует то, что он там обнаружит, важен сам процесс.
- И Вы, конечно же, знали и бездействовали! Меня лишь одно интересует, Доктор, как, обладая такими огромными возможностями изменить ход событий, вы ухитряетесь мило наблюдать за земными ужасами со стороны, оставаясь абсолютно беспристрастным, как статуя?
- Наступит день, и вы узнаете об этом, Луиза. В отличие от человека, я не имею права ошибаться! Если бы люди умели быть сдержанными в своих желаниях и потребностях, многих трагедий не произошло бы! Но, не тревожьтесь, не позднее, как завтра Бенери приступит к исцелению своих "пациентов". Стоит кому-то вмешаться, и экспериментатор унесёт свою тайну в могилу.
- Мы все умрём, - прошептали её губы.
Отрывая взгляд от темнеющего горизонта, и он сказал, как бы между прочим, - однако нам пора.
- Пора? - переспросила Луиза с подозрением тут же возросшим до уверенности. Губы девушки растянулись в зловещей понимающей усмешке. - О нет! Я не собираюсь покидать Италию, я хочу остаться здесь и погибнуть, я не намерена бежать.
Герберт скучающе покачал головой.
- Я разделю судьбу этих людей, - резким жестом она показала рукой в сторону города. - Тем более, если сегодня, завтра, послезавтра, рано или поздно, я всё равно умру. Какая разница!
- Разница в том, что у вас нет права умереть, дорогая моя Луиза. Ваша судьба принадлежит мне.