***
Борис хотел поговорить, пока до рощи ехать будут - не получилось.
Ветер шаловливый разыгрался, снег понес, неприятно говорить было, когда снежинки в рот залетают. Боря и рукой махнул.
Потом поговорит. Ладно уж, даст он себе поблажку маленькую, подберет подходящий момент. Добряна их на подъезде к роще встретила, как знала о приезде.
- Государь! Устя!
Устинья с коня спрыгнула, поклонилась.
- Поздорову ли, сестрица?
- Властью матушки Живы все благополучно. И ты, государь, проходи. Я смотрю, у тебя все намного лучше стало, но я и еще помочь рада буду.
Борис и спорить не стал. Затем и ехал.
- Добряна, поговорить бы нам.
- Слушаю, государь.
Замялся Борис, на Устинью взгляд бросил.
- Я пока на пригорочке посижу, отдохну, - Устя поняла, что царю узнать что-то надо. Не обиделась она, да и на что тут обижаться? У каждого свои секреты есть, она Борису тоже не все рассказала...
Пусть поговорит спокойно.
А она отдохнет, посидит...
В роще тихо было, спокойно, уютно. Главное - тихо. Очень Устинье этого не хватало. Спокойствия, защищенности, может, даже и стен монастырских. Там она к келье привыкла, к тишине и покою. А тут?
Затянуло ее в новую жизнь, закипело вокруг, забурлило, а она ведь не поменялась. И сейчас Устя просто сидела и слушала тишину.
Пронзительную.
Невероятную.
Тишина, казалось, была ощутима, она обволакивала и проникала внутрь, она ласкала и успокаивала. И Устя прикрыла глаза, отдаваясь всей душой этому редкому чувству.
Тихо. Безопасно.
Можно расслабиться.
Это - тоже счастье.

***
- Государыня Добряна...
Добряна рукой махнула.
- Зови по имени, государь, ни к чему тебе кланяться. Я тебя всегда в роще видеть рада буду.
- Спасибо, Добряна.
- И задавай вопросы, государь. Не так у вас много времени, а мне бы еще с Устей поговорить. И тебе полежать хоть немного, я тебя еще б полечила...
- Я о лечении и хотел поговорить. Я... я знаю, кем моя жена оказалась. Добряна, у меня могут дети быть?
Борис приговора побаивался. Но... лучше о таком знать. Государю наследник всегда надобен, и готовить его заранее требуется, иногда и за десять лет, за двадцать. А то упадут дела на голову нежданно-негаданно, растеряется следующий царь, а в делах государственных растерянность смерти подобна. Некоторые и вовсе для трона не годны, но как они к власти рвутся!
Волхва в государя всмотрелась внимательно, подумала пару минут.
- Ты ведь уже был отцом, государь. Что изменилось с той поры?
- Марина... могла она повредить что-то?
Добряна смеяться не стала. Вместо этого помолчала еще пару минут, к государю пригляделась
- Нет, государь. Все у тебя хорошо, и детей ты сделать можешь, и ежели что, лет тридцать у тебя еще впереди, а то и на поболее здоровья хватит. Ты приезжать не забывай, а я помогу, порадею.
Борис выдохнул радостно.
Тридцать лет?
Это он и жениться успеет, и наследника сделать, и вырастить, и обучить. Это ж подарок!
А еще... хоть и говорила ему Устинья, а только и проверить не помешает.
- Добряна... а Устинья - кто? Волхва она? Или нет?
Добряна прищурилась.
Видно было, что и вопрос ей не в радость, и ответ, но лгать не стала волхва.
- Устинья не волхва, вернее сказать, не вполне волхва. Сила в ней проснулась, кровь заговорила, а вот клятвы она не давала, служения не принимала. Захочет среди людей жить - ее право. Ей и замуж выходить можно, и детей рожать.
- Они волхвами будут?
- Нет. Не обязательно. Могут сильнее быть, умнее, удачливее обычных людей, но не волхвы. А могут и силу унаследовать. Опять же, от их выбора все зависеть будет. Устинья тоже может служение принять, но может и своей жизнью жить. Ее право, ее выбор.
- Это хорошо.
Волхва это обсуждать не стала. Вместо этого поманила она кого-то. Оглянулся Борис, нахмурился.
Давно не видывал он такого воина. Высокий, мощный, лицом чисто погибель девичья, кудри по плечам золотом рассыпаны. А двигается так...
Борис с ним не справился бы, это уж точно.
Добряна рукой повела.
- Познакомься, государь. Это Божедар, богатырь он, мне на подмогу прислан с дружиной малой.
- И тебе, государь, послужу, когда воля твоя будет.
Борис брови поднял.
- На подмогу?
- Не могу я воевать, государь, женщина я. Целить - мое дело, а убить не сумею. А ведь неладное что-то происходит на Ладоге, и кому доверять, не знаю я. Божедар от моего старого знакомого пришел, клятвы он давал, не предаст, не обманет.
Божедар опять кивнул.
- Хочешь, государь, на иконе поклянусь? Я здесь, покамест Добряне помощь требуется, потом к семье вернусь своей.
Борис кивнул задумчиво.
- Мне ты чем послужить можешь?
- придет время, государь, там и решишь. Покамест просто ты обо мне знаешь, и ладно. Есть у тебя дружина малая, которая и не предаст, и любой твой приказ выполнит, так и знай.
- Благодарствую, - Борис кивнул, и Божедар за деревья отступил.
Так-то и ладно оно. Не его тут земля, не его воля, пусть государь о нем узнает. Так лучше будет.
- Прости, государь, что не упредила, а только случаи разные бывают. Знаешь ты теперь о Божедаре, мне весточку дашь, я ему скажу, что сделать надобно. Не обману, слово даю.
- Верю.
- А когда веришь, позволь и еще о тебе позаботиться.
Захлопотала Добряна, Бориса усадила в кресло, из старого пня сделанное, сама ушла ненадолго, вернулась с туеском березовым.
- Испей, государь, да отдохни чуток. Устя помогла тебе, видно это, но и еще хорошо бы здоровье поправить. Жизнью клянусь, это зелье тебе только на пользу будет.
Борис и спорить не стал. Выпил снадобье, на корни березовые откинулся. Пень старый, мощный, словно корнями его обнял, поддержал, не дал на землю опуститься. Борис глаза прикрыл, а через несколько минут уж и уснул крепко.
Добряна ветру пальцем погрозила, чтобы не смел будить - налетать, а сама к Устинье пошла.
Им поговорить требовалось.

***
- Чем я тебе помочь могу, Устя?
- Добряна, подскажи мне, что с царицей сделать можно?
- А что с ней сделать надобно? С Мариной же?
- Ламия она. Чем хочешь поклянусь.
Добряна построжела. Нахмурилась.
- Давай-ка мы с тобой не вдвоем поговорим. Втроем.
- С кем?
- Увидишь сейчас. Ему доверять можно, его Велигнев прислал. Божедар мою рощу охранять будет, а случись что - и тебе поможет. Есть дела, где волхвы бессильны, а мечам говорить надобно.
- Ох, надобно.
- Пойдем, поговорите. Государя я зельем лечебным напоила, ему отдохнуть надобно, а у нас часок свободного времени как раз будет.
Кого Устя не ждала найти у Добряны, так это здоровущего, под два метра ростом, парня. Считай - богатырь былинный.
Плечи широкие, кудри золотые на плечи ложатся, улыбка такая... один раз пройдется, сразу половина столицы ему на шею кинется. Вторая половина просто мужчины. А бабы... все лягут, ни одна не устоит! Как есть - красавец. И веет от него чем-то таким, мужским. Сразу чувствуется, что такой на руки поднимет - и по жизни через все невзгоды пронесет. Снежинке на тебя упасть не даст.
Будь Устинья другой, она бы тоже заинтересовалась. Да она Бориса любила больше жизни, ей тот Божедар был, что пенек сосновый. А может, и еловый - неважно то, стоит и пусть его.
Добряна улыбнулась, довольная.
- Знакомься, Устя. Это Божедар.
Устя кивнула. Смотрела она внимательно, недоверчиво. Вот не нравились ей такие красавцы картинные. Боря и в плечах уже, и ростом ниже, и волосы у него темные, и глаза серые, не голубые, а все одно, роднее он и краше.
Она его на сотню таких красотунов не променяет, не надобны ей они!
- Вижу.
Божедар ее взгляд перехватил, да и порадовался.
Когда Велигнев его сюда приехать просил, упомянул он о волхвице Устинье. И сказал, что молода та, да сильна. А Божедар и такое о себе знал.
Когда ты лицом хоть на парсуну, да не бабник, не любишь девиц перебирать - поневоле намучаешься. У него-то жена есть, любимая, и лучше нее нет никого. И она в нем не плечи широкие и кудри золотые видит, а человека, не внешность, а душу его. Другим такое и невдомек, а бабы бестолковые, на шею вешаются, глазки томные закатывают... и волхвицы тут не исключение. И помощницы в святилище - хоть ты мечом отбивайся, слов-то они в азарте и не услышат.
А тут спокойно все.
Волхвица на него хоть и смотрит, да не как на мужчину, а как на картину. С недоверием смотрит, и чувствуется, не надобен он ей. Вот такой как есть - не надобен. Или другого любит, или он ей не к сердцу пришелся - все одно хорошо. Им бы поработать вместе, а какая б тут работа, когда баба о мужике думает, не о деле? Но Устинья точно не такая.
Божедар даже выдохнул потихоньку, пока Добряна Устинье все объясняла.
- Велигнев его прислал, для защиты и помощи.
Устя только брови подняла.
- Одного? Или еще с ним кто есть?
И столько сомнения в ее голосе было, что не выдержал мужчина, брови сдвинул.
- Не один я тут. Но о том говорить не надобно.
Устя головой тряхнула. Коса по спине метнулась, лента сверкнула золотом. И глаза серые тоже сверкнули темной хищной зеленью. Или это свет так упал?
- Не надобно? Еще как надобно! Я к Добряне шла плакаться, а когда вы тут... люди мне нужны! И немедленно! Человек двадцать, лучше тридцать!
- Для чего? - Божедар смотрел вопросительно, серьезно.
- На обоз напасть надобно и человека убить.
Тут уж не только красавец - Добряна тоже рот открыла, да так и застыла. Устя рукой махнула, раздосадовано.
- Не просто так! Не о разбое речь! Из города обоз ушел пару дней назад, с ним в монастырь царица Марина отправилась. Бывшая царица.
- А ведьма?
- А ведьма она и посейчас, и всегда была. И будет... ламия она, нечисть, нелюдь, как ни назови - не хочу я такое за спиной оставлять. Более того, уверена я, что до монастыря не доедет она! Договорится с татями какими, те налетят, трупы оставят, всех вырежут, а она с ними уйдет. И будет себе жить безбедно во Франконии какой или в Лемберге! Очень даже легко! А потом вернется. Мы ли все позабудем, дети ли наши, а она вернется. Кровью умоемся, когда эту пакость выпустим!
Добряна с Божедаром переглянулись, призадумались.
Устя лоб потерла, да глаз не опустила.
- Я заходила, смотрела, кто с царицей до монастыря собирается. Дозволено ей двоих чернавок взять для помощи и прочих надобностей. Обе они черноволосые, обе на царицу похожи.
- Вот даже как...
Поверила ли Добряна?
А чего тут не поверить? Ведьма же... от них любой пакости жди. Говорят, коня бойся сзади, козла спереди, а ведьмы со всех сторон.* И правдиво говорят.
*- Исходный текст: Бойся козла спереди, коня - сзади, дурака - со всех сторон. Еврейская поговорка. Прим. авт.
Не хочет царица в монастырь?
А кто б туда хотел? Покажите такого? Кто от жизни устал, кто спрятаться хочет? Ну так то не про Марину сказано, ей-то все нравится! Для нее в монастыре - смерть медленная, безвременная.
- А к чему тебе, боярышня, двадцать человек?
Устя только брови подняла.
- Есть ли другой выход? Я надеялась, что нападут на обоз, а царица там и поляжет.
- Есть, конечно. Мне и двух-трех человек хватит. Легкой ногой обернемся.
Устя головой качнула.
- А когда на засаду наткнетесь? Уверена я, что без татей не обойдется.
Как сказать, что прошлый раз так было? Устя все отлично помнила. И что случилось, и как, и когда, но как расскажешь? Как объяснишь?
Устя веточку взяла, на снегу карту начертила. Грубовато, да все равно похоже вышло.
- Вот, смотрите. Борис ее решил сослать в монастырь святой Варвары Финикийской*. Это - здесь. В горах.
*- святая Варвара Илиопольская существует, ей молятся для защиты от внезапной и насильственной смерти. Автор слегка меняет названия и имена. ИМХО, хорошая святая, чего с ней так католики в 1969 г. некрасиво поступили - непонятно. Прим. авт.
- Так.
- Ехать туда почти два месяца, не думаю, что Марина столько продержится. Выехали они уже, да догнать их можно, дорога длинная, идет мимо Ярска, мимо Подарёны... а вот здесь и лес удобный. Как раз дней десять от столицы получается, может, двенадцать. Думаю, здесь тати и ждать будут. Поди, найди их потом, в лесу-то?
Божедар подумал пару минут.
- Что ж. Можно заранее приехать, оглядеться, обоз медленно идет, мы птицами быстрыми полетим. Когда татей найдем... и татей поменьше будет. И царица от нас не скроется, ежели такая она, как ты говоришь, боярышня.
- Она действительно нечисть, - Добряна скрывать не собиралась. - Когда государь наш о разводе объявлял, ее тоже народу выводили, показывали. Она хоть и орала, да что с того? Я на нее тогда хорошо посмотрела. Как есть она ведьма, и силой черной от нее тянет.
Божедар кивнул.
Устинье он верил, конечно. Но... все ж таки царица. А про любовь Устиньи к царю ему уже Добряна поведала. Могла Устинья приврать чуточку?
А что - волхвы не врут?
Могут и не врать, могут просто недоговаривать. Но когда царица и правда ведьма черная, тут и Устинью поймешь, и Добряну. И за спиной такое оставлять не след, и землю подобной нечисти поганить ни к чему! Прибить ее, да и вся недолга!
Не на Ладоге?
Так-то можно бы и здесь попробовать. Подкараулить, выстрелить из арбалета, да и давай Бог ноги! Но рисковать не хочется.
Это вам не Франкония какая, где дом в дом стоит, крышами друг по другу чертит. Бывал там Божедар, бывал. Налюбовался - до сих пор с души воротит, мерзкое место. Но по крышам там бегать можно. Здесь подворья! И по подворьям уйти сложно будет.
*- кому интересно см. покушение на адмирала Колиньи. Прим. авт.
Нет, не надобно такое никому.
Лучше правда, обоз обогнать, да и подождать их в месте удобном. Арбалет с собой прихватить, на ведьму посмотреть... через прицел.
Это все боги одобряют, хоть наши, хоть иноземные. Так что Божедар поспешил женщин успокоить.
- Съезжу я, посмотрю, что там, в лесу, и вернусь.
И на лице Устиньи радость отразилась.
- Прошу тебя! Не верю я, что она просто уйдет! Ведьма есть ведьма, подлые они, мстительные! Сам ведаешь! Мне мстить будет - переживу. А когда Борису и всей Россе? Так, заодно, потому что сможет она это сделать? И месть эту детям завещает!
Божедар и не сомневался. Ведьмы хоть и хитрые, и расчетливые, а часто пакостят потому, что могут это сделать безнаказанно. И тут - будет. Он и не сомневался даже.
- Хорошо, Устинья, съезжу я, посмотрю. Когда там и правда все так... не вернется она. Никогда.
- Благодарю, Божедар.
- И когда понадобится что, говори. Велигнев попросил помочь вам, я и помогу.
Устя кивнула. Подумала немного.
- Есть несколько человек, проследить бы за ними. Можно ли?
- Кто именно?
- Мне бы узнать подробнее. Михайла Ижорский, боярин Раенский, Рудольфус Истерман, подворье Захарьиных. Два первых - что сейчас делают. Рудольфус Истерман в отъезде, да мне б хотелось знать, чем он занимался, откуда взялся, что ему в Россе понадобилось. Не могу я сказать точнее, но кажется мне, что неладно там. А подворье Захарьина... бабушка сказала, что в подвале у него Черную Книгу нашла. Но ведь не просто так она появилась? Не сама приползла?
- Разузнаю. Прикажу - мои люди и Захарьина из-под земли достанут.
- Благодарствую, Божедар.
- И про Истермана разузнаю.
- И... присмотри и за моей семьей. Пожалуйста. Один убийца приходил уж. А вдруг еще кого пришлют?
Божедар пообещал.
Волхвы просто так не попросят. Даже если волхва молодая, неопытная, чутье у нее хорошее. Лучше его люди лишний раз побегают, чем потом беда случится.
Устинья еще раз поблагодарила. Посмотрела чуточку беспомощно.
- Я неладное чую, а откуда угроза - не знаю. Только кажется мне, что корни в прошлом, а сегодня мы только росточки видим. Выполем - не поможет, прорастут наново, и детям нашим с той же угрозой драться придется.
- Орден?
- Может, и они. Не знаю я. Не вижу всего... помоги! Пожалуйста!
Божедар пообещал помочь.
Дел впереди будет много. Но...
Это его земля. Его вера. И нечего тут всякой нечисти разгуливать. Только лежать - можно. Но под землей и тихо.

***
Уезжали Борис с Устиньей через два часа. Довольные, спокойные.
Устя и с Добряной о своем поговорить успела, но тут волхва не помогла никак.
Разве что с огнем яснее стало, да приятного все одно чуть.
- Черный огонь - сила твоя, ты ее так видишь. Почему она на Федора так отзывается? А Сила вообще срабатывает часто на сильные чувства. Любовь, ненависть...
О, ненависти у Устиньи хватило.
На Бориса срабатывало по любви. На Федьку из ненависти? Похоже. А что добить его не удавалось - жалко, конечно. Но куда деваться?
- А припадки такие отчего быть могут?
- Болезнь, к примеру. Порча. Родовое проклятье. Но если твоя сила отозвалась, то или порча, или проклятье родовое. Агафья говорила про ритуал, но после такого ритуала дети здоровыми рождаются, только бесплодными, к примеру. А значит, еще и сверху наложилось что-то.
- У Захарьиных?
- Может, у них. Может, у отца ребенка.
- Борис проклятий не несет, я бы увидела.
- Да и я увидела бы. А Борис и Федор точно братья?
Устя только рот открыла.
- А...
- Что тебя удивляет? Государь Иоанн уж стар был, когда женился. Понятно, ребенка и в таком возрасте зачать можно, но ежели помогли ему?
Устя задумалась.
Любаву она терпеть не могла. Но такое? Не подозревала она государыню в измене, и мысли ей такой в голову не приходило!
- Не знаю.
- Тут я не помощница, я тоже не знаю. А зря. Нам бы хоть как за земными властителями следить, ежели выберемся из беды, обязательно придумаю что-нибудь.
Устя кивнула, ровно марионетка, но мысли ее сейчас о другом были.
- Добряна, а проверить это как-то можно? Братья они или нет, и Федора... проклятие или порча?
Добряна руками развела.
- Чтобы родство проверить по капле крови от каждого надобно.
- Бориса я уговорить могу. А Федор... нет у меня его крови.
- Ежели будет, приноси. Посмотрим...
- Хорошо. А с остальным как быть?
- Смотреть надобно. Мне в город сейчас хода нет, роща не отпустит, сам же Федор сюда не придет, не уговоришь. Можешь прабабку свою попросить, она к месту не привязана, а порченых много видела. Еще и тебя поучит, как распознать их.
- Попробую. Спасибо, Добряна.
- Не благодари. Не за что.
- Все равно - спасибо. Поговорю с прабабушкой.
Время есть еще, дней через пять-шесть и поговорит.

***
Аксинья глаза открыла, дернулась.
Помнила она вчерашнее, хорошо помнила.
Она, сестра, Михайла... когда она увидела, как Михайла к Устинье входит, она ж обрадовалась сначала. Думала - к ней пришел!
Хотела в коридоре подождать, обрадовать.
А услышала...
Не любит ее Михайла. Не любит.
Более того, Устинью любит.
А может ошибка это?
Бывает ведь и так?
Оговорился? Или она не так поняла, не то услышала?
Аксинья по сторонам огляделась. Боярыню Раенскую вспомнила, ноги с лавки спустила...
Тихо убежать не удалось, боярыня рядом возникла, словно из воздуха соткалась.
- Проснулась, Ксюшенька? Пойдем, умоешься, да позавтракаешь, а там уж и к сестре можно. На голодный желудок такого лучше и не слушать.
- Такого? - не бывала Аксинья на рыбалке, да наживку заглотнула мгновенно.
- Когда родные предают да обманывают, оно завсегда больно.
Аксинья понурилась, Варвара ее жалеть продолжила, и как-то так оказалось, что под это воркование ласковое Аксинья и умылась, и рубаху поменяла (потом занесешь, как время выберешь, не в грязной же идти?), и ленту новую в косу вплела, и позавтракала вместе с боярыней.
Легко с ней было, уютно.
Аксинья так себя и с матушкой не чувствовала, матушка вечно занята была, вечно ей не до Ксюши. Няня? Та больше всех Илюшку любит, а еще Устю. А Аксинье так, самые крохи внимания доставались. Несправедливо!
Устинья?
А она вообще... предательница! Знала же, что сестра Михайлу любит, и не гнала его, не отвергала! Выслушала!
Мысль, что Устинья вообще-то Михайлу и выгнала, Аксинье в голову не пришла даже. Что значит - выгнала?!
Мебелью не кинули, крика-лая не было, а подумать, что здесь палаты царские, а не базарная площадь... это Аксинье было не по разуму. Не по возрасту.
Кто ж в шестнадцать-то лет, да влюбленный, головой думать будет? Отродясь такого не бывало!
Аксинья и сама не поняла, что говорила, как говорила, боярыня вроде как ее слушала, только поддакивала, да сочувствовала. А только когда время пришло к сестре возвращаться, Аксинья уж твердо в правоте своей убедилась.
Устя предательница.
Михайла?
А что мужчины могут сделать против бессовестных баб? Падки они на сладкое, чем такие, как Устя, и пользуются. А честные девушки потом страдают! Вот!

***
Варвара дурочку проводила, к мужу отправилась, тот как раз у царицы был.
- Что скажешь, Варенька?
- Когда доверитесь мнению моему - Аксинья как подменыш в семье. Слабая она, глупая, ни силы ей не досталось, ни ума.
- Не подменыш она, - государыню Любаву хоть кашель и скручивал, но глаза жестко смотрели. - Феденьке подойдет по крови, по силе. Почему он не ту сестру выбрал?
- Так и перевыбрать можно, государыня.
- Федя не согласится.
- А мы иначе сделать можем, - Платон бороду огладил степенно. - Как Варюша мне сказала, так я и задумался. Есть у нас хороший выход, и все довольны будут. Кроме Устинья Заболоцкой, может быть.
- Пусть ее хоть лихоманка разобьет, - Любава рукой махнула. - Не жалко! Говори, Платоша!
Платон и изложил, чего надумал.
- Когда Аксинья нам подходит, лучше и не будет, - завершил он.
Женщины закивали.
И Аксинья была угодна, и план хорош был, только выполнить осталось. Но и это решаемо, сама Аксинья им и поможет.

***
Устя уж встала давно, позавтракала, Аксинью ждала. Не искала, нет. Глупо по дворцу бегать да вопросы задавать, все одно не узнаешь ничего лишнего.
- Ася? Ты где была?
- Не твое дело! - Аксинья насупилась. - Ты мне скажи, давно у вас с Михайлой моим?
Устя смотрела прямо.
- Он сказал, что с первого взгляда меня полюбил, еще с ярмарки той. А мне он даром не надобен!
- А я? Как ты могла?!
- Что я могла? Жить и воздухом дышать? Аксинья, сама подумай, что тут от меня зависело?!
Аксинья и слышать не хотела.
В ее представлении все просто было, Варвара постаралась, нашептала.
Михайле Аксинья понравилась, наверняка. Иначе б он ее не таскал на свидания. Да потом Устинья ему глазки состроила, дорогу Аксинье перешла, счастью сестринскому позавидовала. Оно и понятно, Федор хоть и царевич, а только Михайла куда как пригляднее. Когда о внешнем блеске говорить, ему и цены нет. Ладный, гладкий, словцо умеет вставить! Чего еще-то надобно?
Доброту, надежность, ответственность, порядочность?
Может, будь Аксинья старше или умнее, и подумала б она о том. А сейчас - нет. Злоба и отчаяние ее поедом грызли, и Варвара их умело подогрела.
- Что?! Ты меня всегда ненавидела! Завидовала мне!!!
Устя только брови подняла.
- Неужто?
- Ненавижу!!!
Аксинья вон вылетела, только ногой топнула.
Устя к кружеву вернулась.
Плохо, конечно, что все так складывается, но что теперь-то с сестричкой делать? Домой Аксинью отправить? Или дать ей возможность исправиться? Знать бы, как лучше будет.
В той, черной жизни, ненавидела ее Аксинья ни за что. Неуж и в этой так будет?

***
Варвара Раенская Аксинью неподалеку поджидала, на взлете перехватила.
- Ксюшенька!
Аксинья ей в плечо уже привычно ткнулась, слезы хлынули.
- Устя... она...
- А ты б не с ней, ты бы с Ижорским поговорила? Устроить разговор ваш?
У Аксиньи слезы мигом высохли.
- Да! Конечно!!!
- Тогда пойдем покамест ко мне в покои. Умоешься еще раз, сарафан красивый наденешь, пусть он перед собой не девчонку зареванную - царевну видит.
Аксинья ушами полыхнула.
- Не царевна я.
- А могла бы. Ты сестры своей красивее, это всякому видно. Просто расцветешь позднее, ну так и увянешь позже, такая уж ты уродилась.
Врала конечно Варвара, но Аксинья о том не думала. Просто слушала речи льстивые, и верила. Всей душой верила.
Падать ей больно придется...

***
Михайла не ожидал, что его боярин Раенский к себе позовет.
Но - позвал и ладно. Пришел парень честь по чести, поклонился.
- Поздорову ли, боярин?
- Благодарствую, Михайла. Уж прости, не просто так я тебя позвал, важное дело есть.
- Что случилось, боярин?
Ударило под сердцем - Ижорский?! Нашли чего? Заподозрили?
Но потом выдохнул... нет, тогда б не здесь с ним разговаривали. В Разбойном приказе.
А что тогда?
Раенский таить не стал.
- Не знаю, как и сказать, Михайла. Аксинья Заболоцкая тебе люба?
И усмехнулся про себя.
Молод был еще Михайла, не успел научиться лицо держать. Глаза блеснули, губы искривились... не нужна ему та Аксинья.
Никак не надобна. Надоела она ему, хуже редьки горькой.
- Что-то не так с ней, боярин?
- Не совсем, Михайла. Я тебя хотел попросить отступиться, когда не люба она тебе. Есть у меня знакомый боярич на примете, вот, он меня попросил, а я уж к тебе пришел. Ему Аксинья надобна. Устинья подошла б, но она вроде как с царевичем...
И снова убедился, что не соврала Аксинья.
Вновь в глазах у Михайлы ярость блеснула.
Любит он. Только не Аксинью, а Устинью. Что ж, и такое бывает. И не такое бывает, в жизни-то. Как ни крути, а ее не перекрутишь.
- Ну, когда надобно...
- А ты не сомневайся, в долгу не останусь. От тебя и не надобно ничего, просто скажи дурочке, что не люба она тебе - и довольно.
- Обидится она...
- Счастливые бабы на мужиков не обижаются.
Михайлу долго уговаривать не пришлось. Все же не семьдесят ему лет было, чтобы во всем разбираться, да и Аксинья ему мешала больше. К Устинье он подобрался уж, к Заболоцким вхож... чего еще ему надобно?
Только чтобы Устя любила. А она не любит пока. И ежели Аксинья за Михайлой бегать будет, может и не полюбить никогда, сестре дорогу переходить не пожелает.
Передать Аксинью другому кому, да и позабыть о ней.
- Что я сделать должен, боярин?

***
Пока Михайла ушел, Федор решил таки к Устинье заглянуть, и не прогадал - одна она оказалась. Сидела себе спокойно в светелке, кружево плела, о чем-то думала.
Мужчина рядом на лавку присел, ладошки холодные стиснул.
- Устенька, свет мой, сердце мое, только слово молви- завтра же весь этот балаган закончу!
Устя головой качнула, руки Федора коснулась ласково, кто бы знал, чего ей это стоило! Убила бы руками своими, да нельзя, терпеть приходится, смиряться. Нельзя сейчас скандала допускать, ежели уйдет она из дворца, Боря один останется, а ведь покамест никого кроме Марины не видели они, никто другой черным не баловался. И Любаву только подозревать может Устинья, а поймать не вышло покамест, да и поймает - ведь не одна царица чернотой запачкалась, наверняка. Нельзя ей сейчас из палат царских уходить, вот и приходится смиряться, терпеть.
- Не надо, не обижай никого, Федя. Ты ведь царевич, на тебе ответственность огромная.
Федя аж приосанился от таких слов.
Приятно, когда тебя по достоинству оценивают. А что? И очень даже!
- Больше того, эти бояре ведь опорой трону стать могут. Что стоит тебе на оставшихся боярышень посмотреть ласковее, поговорить с улыбкой, подбодрить их немножечко? Да ничего, я и ревновать не стану, ты же сам мне сказал, что я тебе люба. Только ежели сейчас боярышень обидеть, они домой придут в слезах, отцам нажалуются, бояре хоть и смолчат, а злобу затаят. К чему оно тебе? Ты же сейчас можешь друзей из них сделать, только покажи, что колеблешься, что выбрать не можешь - что тебе стоит?
- Умна ты, Устиньюшка.
- Федя, ежели ты и правда решишь на мне жениться, так я о твоих интересах заботиться должна, - Устя улыбнулась, коклюшек коснулась, те зазвенели ласково, - и мы друг друга получше узнать успеем, и бояре на тебя сердца держать не станут, и боярышни мне подругами стать могут. Нам все на пользу пойдет, разве нет? Ты с матушкой поговори, ежели она одобрит, так я и не вполне глупость говорю? Ведь не год подождать надобно, немного еще, все одно до Красной Горки свадьбу играть нельзя.
Федор только хмыкнул.
- Маменька говорит, чтобы я не торопился, не к лицу сие царевичу.
- Правильно государыня Любава молвила. И поспешность тебе не к лицу, чай, не кобылу на ярмарке выбираешь, а жену. И боярышень обижать не надо бы, они готовились, старались, надеялись. И отцы их не в обиде будут, когда увидят, что ты старался всем возможность дать. Особенно сейчас, когда три боярышни уж сами ушли. Да и Утятьева еще как будет, очень она переживает из-за приступа твоего.
- Надоели они мне все! Плюнул бы, да и умчал тебя в храм!
- Феденька, а именно потому я и говорила, что тебя не знаю. Царевич ты. Будь ты угольщиком, а я простой крестьянкой, глядишь, мы бы счастливее жили.
Федор только вздохнул.
- Потерплю я этот курятник, Устиньюшка. Постараюсь. Ради тебя.
- Ради нашего будущего, - Устинья ресницами похлопала, посмотрела умоляюще. - К чему врагов на ровном месте наживать? Давай лучше друзьями их сделаем?
Федор тряхнул головой.
- Руди тоже так говорит. Что главное - из врага друга сделать. А там уж делай с ним, что пожелаешь.
- Мейр Истерман?
- Да, ты его со мной видела.
- Видела. Умный он.
Умный.
А еще подлый, безжалостный, расчетливый... и счеты те не в интересах Россы. Сейчас-то оно хорошо понималось.
- Умный. Только уехал сейчас.
- Уехал? Куда?
- Боря ему поручение дал: съездить, закупить для Университета все потребное. Книги там какие, может, пособия или пригласить кого.
- Пригласить?
- В Университет учителя потребны. Здание уж строиться начало, как раз постепенно и людей подобрать получится. Глупо, конечно, нам ли с Франконией да Лембергом тягаться?
- А что ж и не нам? Ты, Федя, хоть и царевич, а поумнее ученых многих.
На лесть царевич поддался, плечи расправил.
- И то! Хоть и не по нраву мне Борькина затея, но Руди-то все хорошо сделает, верю я в него.
- И я в него верю, Федя. Умный он человек. Поди, ты захочешь, чтобы он на твоей свадьбе был?
- Хотел бы я видеть его, да не вернется он ранее осени, а то и зимы. Без него обойтись придется.
- Жалость какая. Ничего, Федя, недолго терпеть осталось, скоро уж...
- Каждый день мне без тебя вечность!
- Как же без меня? Рядом я...
- Мало! Обнимать тебя хочу, целовать, своей назвать!
Устя молчала.
А что тут скажешь?
Да никогда больше!
Никогда, ни за что! Только не второй раз... ненавижу, и ненависть эта дает силы!
Силы жить, держаться, в лучшее верить... не для себя, так для других, для себя Устя на многое не рассчитывала. После того, что она сделать хочет, ее отец проклянет, и семья отвернется, и убить могут. Но - пусть.
Она уже умирала, ТАМ - не страшно. Она будет знать, что у родных и любимых все хорошо, она уйдет с легким сердцем. Надо ради ее цели солгать? Солжет!
- Потерпи, Феденька, недолго ждать осталось.
И совесть ее мучить не будет.
Кто знает, до чего бы договорились Федор и Устинья, но прервал их разговор дикий истошный женский крик. Устинья и думать не стала, взлетела с лавки, помчалась на помощь, Федор за ней кинулся опрометью, только коклюшки звякнули. Укоризненно.
Люди-люди, все-то вы спешите, летите... вам бы остановиться, узор рассмотреть, а вы несетесь.... Э-эх.

***
Кто увидел бы сейчас боярышню Данилову, так и не признал бы.
Звериным воем на постели выло-исходило существо страшное, язвами с ног до головы покрытое.
Устя в дверь вбежала, ахнула, к ложу кинулась, помстилось ей: вот, сейчас утечет сквозь пальцы ее песком речным еще одна жизнь, на этот раз не холопки, но боярышни.
А разве важно это?
Жизнь - любая бесценна.
Только вот...
Другие это язвы были, не смертельные.
Минуты шли, Марфа выла, скулила, язвы боль немалую причиняли, но умирать не торопилась она.
И Устя выдохнула.
Поняла, когда б Марфу извести хотели, она б во сне и отошла, Верке много не понадобилось.
Адам Козельский влетел вихрем, к боярышне кинулся, как сокол на добычу, только мантия мелькнула.
- Что...?
И сам понял, увидел... не растерялся, склянку из саквояжа выхватил, в ложку накапал - и ту меж зубов Марфе и сунул.
Устя принюхалась.
Запах ей знаком был, смолистый, чуточку горьковатый...
- Опий?
- Он самый. Чистейший! - Адам тихо отозвался, продолжал за Марфой наблюдать. - Обычно я его разбавляю вшестеро, да тут не надобно...
Марфе того и хватило, упала девушка на кровать, голова откинулась назад - и Адам ее осмотреть смог.
- Не знаю, что и сказать... боярышня. Царевич... язвы похожи на проказу, но это, безусловно, не она. Кожное заболевание? Но язвы неглубокие, чистые и идут по всему телу, они не нарывают, они попросту открылись, и кажется, единомоментно?
Устя лицо потерла.
Имеет ли она право промолчать сейчас? Ох, не имеет... Марфа и разум потерять может, и что угодно сотворить с собой...
- Что тут происходит?!
Холопов в тереме много, мигом к государю кинулись, с этим-то отбором... да и интерес его к боярышне Даниловой видели. Или ее интерес? Неважно это.
Вместе были, разговоры разговаривали, государь ее до светелки провожал - злым языкам и меньше того надобно, чтобы грязь намолоть.
Федор обернулся, что-то объяснять принялся, Устя на Бориса посмотрела умоляюще. Государь головой качнул.
- В уме ли ты, братец, боярышню сюда привести? А как заразное оно? Бегом! Отведи ее в покои, да прикажи боярыню Пронскую позвать.
Борис недаром царем был, Федор мигом дернулся, Устю под локоть схватил - и чуть ли не волоком потащил из светелки. Устя шла послушно, видела, Борис понял ее. Марфа спит покамест, успеют они еще поговорить.
А Федора она из светелки своей выставила решительно.
- Уж прости, царевич, а только мне и правда, одежду бы переменить, полежать после жути такой лютой...
Федор не возражал.
Ему после вида больших, мясисто-красных язв на девичьем лице... на том, что некогда было красивой девушкой, напиться хотелось. И отказывать он себе не собирался.
Это ему страдания людские нравятся, но не вид чужих уродств.
Напиться надобно... сейчас Михайлу кликнет... и где этот прохвост? Вот ведь, как надобно, так и нет их нигде! Тьфу!

***
Устинье в любви признавались. А Аксинья сама готова на все была. А только и взгляд мимо, и глаза зеленые холоднее стекла бутылочного, и гримаса на губах...
Не любят ее. Вот и вся правда. Но...
- Мишенька...
Сложенные в умоляющем жесте руки, беспомощный взгляд. Почти стон. Имя изморосью на губах замирает.
- Неужто так не люба я тебе? Устю любишь?
Михайла лицо руками потер, поглядел виновато, а у Аксиньи сердце оборвалось. Она уж и без слов поняла, только верить не хотелось ей.
- Любовь, Аксинья, не выбирает, когда прийти. И к кому - тоже не выберешь.
- Устинья и ты... а она тебя любит?!
Михайла поморщился досадливо.
Вот ведь еще... когда она могла их слышать? И так понятно, вчера... неосторожен он был! Дурак! Нет бы промолчать, вздумалось ему позлорадствовать. Даже не так... после Федора он Усте мог и спасением показаться.
Попробовал.
Отказ получил.
А эта дурища и подслушала, вот ведь разобрало ее! Носит их, когда не надо и куда ни попадя! Зараза!
- Слышала?
- Да. Мишенька, неуж совсем я тебе не надобна?
Михайла и думать не стал. Боярину он обещал, вот и рубанул, словно топором по чувствам девичьим.
- Мне - не надобна! Может, еще кому сгодишься, а я другую люблю!
- Устьку?!
- Ты ее так не называй, ты ей и в подметки не годишься! Она прекрасна. А ты...
- А я?!
У Аксиньи сердце на части рвалось. И невдомек ей было, что сейчас ее пожалели. Может, и не хотели, а только когда сразу рубануть - больно, и сердце рвется на части, и слезы текут сами. Но это - один раз.
А ежели день за днем, год за годом душу убивать? То надежду давать, то отнимать ее, то приближать, то отдалять... не снесла б она. Не сумела.
Раенский о себе радел, а вышло, что и Аксинье помог.
- Таких как ты я на базаре десяток найду! Пальцами щелкну - сами набегут!
Михайла в душе ликовал. Что могла Аксинья сделала, к Устинье его подвела, сведения важные ему передавала, а сейчас... что от нее сейчас-то пользы? А так он и с боярина кое-что получит, и выгоды своей не упустит. А что Аксинья гневаться будет...
Поплачет, да и замуж выйдет, авось, там забудет, как на него обиделась.
- Ненавижу!!! Тебя ненавижу, Устьку... сто лет пройдет - не позабуду!!!
Прилетевшая пощечина Михайлу чуть с ног не сбила. Аксинья хрупкой девушкой не была, и била сильно. Да и разочарование добавилось...
- Ксюшенька...
Михайла почувствовал во рту вкус крови.
Аксинья развернулась - только коса рыжая за углом мелькнула.
Михайла ее взглядом проводил, порадовался. Может, отвяжется от него липучка глупая? А ежели себя еще убедит, что это она подлеца бросила, и вовсе хорошо будет.
Ну ее, Аксинью эту, без нее хорошо живется.
Теперь важно, что Устенька скажет.
Впрочем, время есть еще, всенепременно согласится она. Никуда не денется.

***
Анфиса Утятьева сидела на то время в саду зимнем, о своем думала. Криков в тереме и не услышала она даже, через половину палат царских, а и услышала бы - не до того! Ей бы о своем подумать, о девичьем, о важном.
Выходило так, что поморочили ее знатно с Федором, посулили царствие небесное, а что вышло? А вышло неладно все, так что девушке разумной о себе подумать надобно. Лучше все ж синица в руке, чем журавль в небе, да и журавль там али дрянь какая?
Приступ у Федора ей хорошо помнился, лицо его помнилось, страшное, жуткое, посиневшее, как выгибался он на полу, выл зверем раненым...
Приворотное зелье так подействовало?
Да, наверное.
Хорошо еще, не яд там был. Но тут и сама она проверила, глоток из кувшина сделала.
Нет, не яд.
Да не о том речь сейчас. Понятно, у боярина свой интерес, а вот Анфисе что делать?
Ежели подумать...
Было на отборе семь боярышень, осталось куда как меньше.
Мышкина, Орлова, Васильева...
Теперь еще и она, Анфиса.
Заболоцкой думать не о чем, Федор в нее крепко вцепился, не оторвешь, Данилова на царя смотрит, более ни на кого. Дура!
О ком бы государь не думал, да точно не о Марфушке, он сквозь нее глядит, ровно как сквозь стену. Разве из вежливости отвечает. Анфиса такое видела.
Рано или поздно закончится отбор, да и не отбор это - балаган. Федор свой выбор давно сделал. А когда зелье приворотное не сработало... что Анфисе остается?
Правильно.
Мужа себе найти, да побыстрее. И искать его не надо, вот он - Репьев, Аникита Васильевич. Надобно только к нему подойти правильно.
Ох, какая ж Анфиса умница, что отношений с ним рвать не стала. Даже записочки ему передавала через служанку доверенную!
Теперь и трудиться сильно не придется. Написать записочку, да о встрече попросить. Вот и будет им счастье обоим.

***
Получаса не прошло, скрипнула дверь потаенная, Борис в светелку к Устинье вошел, улыбнулся ласково.
- Устёна, что скажешь мне? Я ведь правильно понял, тебе эта болезнь ведома?
- Да не болезнь это, Боря! Порча это.
- Порча?
- Это не лекаря просить надобно, а в монастырь ехать, там, на земле святой сорок дней отмаливать. Святой водой умываться, пост держать, службы стоять, тогда, может, и пройдет.
- А ты ту порчу не снимешь?
- Не умею я, Боря. У меня либо по наитию получается, либо учиться мне надобно, сама-то по себе я мало знаю. И не рискну я, как бы хуже боярышне не было.
- А Добряна?
- А боярин Данилов, Боря? Кто Марфу в рощу повезет, кто просить будет? Кто ей потом язык болтливый узлом завяжет?
Борис о том не задумывался, а вопрос-то насущный.
- Права ты, Устёна. Поговорю я с Патриархом, а то и с боярином, а дальше уж пусть сами решают.
- Как бы умом не тронулась боярышня.
- Сейчас спит она, а я потороплюсь с разговором. Сегодня же с Патриархом перемолвлюсь словечком, и за боярином я послал. Прости, идти мне надобно.
- Иди, Боря. С Богом...
А с которым?
Бог един. А как его называть, то личное дело каждого. Господом ли, Родом... главное, чтобы уберег. А остальное мелочи...

***
- Понимаешь ты, что сестра тебя обманывала?
- Да, - Аксинья всхлипывала жалобно, слезы по лицу размазывала.
- И он, и она...
- Да, - сопли тоже текли ручьем.
Боярыня Варвара с таким бы удовольствием ей оплеуху влепила, что аж пальцы ныли. Вот размахнулась бы - и по морде, пока ум не вколотит!
Тьфу, дурища!
Только говорить о таком Аксинье нельзя было. Придется дурищу жалеть, по головке гладить, успокаивать.
Ей еще к сестре вернуться надобно, и в глаза ей смотреть, и улыбаться. А потому боярыня верные слова нашла, да там и стараться не надобно особо, такими как Аксинья управлять легко.
- Хочешь им всем отомстить?
Очень правильные слова оказались. Аксинья голову подняла, кулаки сжала.
- Хочу! А что делать-то надобно?
Вот дурища! Кто ж о таком спрашивает? И кому ты нужна, для тебя делать что-то? Видно, весь ум, который на двоих выдали, сестре достался!
Но о том Варвара тоже не сказала.
- Скоро уж царевич должен невесту свою назвать. Ты о том знаешь?
- На Красную Горку.
- Верно все. Только вот какое дело, на Красную Горку венчаться можно. А невесту и раньше назвать не грех, и она покамест может в палатах царских пожить, под присмотром матушки его. Понимаешь?
Аксинья умное лицо сделала, головой тряхнула, глазами сверкнула.
- Понимаю.
- А ты бы куда как лучшей царевной стала, нежели сестра твоя.
- Знаю. Только царевич лишь на нее смотрит.
- Пусть смотрит. Смотреть-то не вредно, деточка.
- А... что делать мне надобно?
- Я сейчас к царице схожу, пусть поговорит она с сыном. Когда назовет Федя свою невесту завтра же, кто ему возразить сможет?
- Никто...
- Вот. А ты пока ляг, поспи. Давай я тебя уложу, вот так... авось и устроится все.
- Правда?
Варвара кивнула.
- Конечно, правда.
И улыбка ее лицо ни на секунду не покинула.
Уж потом, из комнаты выйдя, она выдохнула тяжко, пот со лба вытерла, Платон супругу приобнял, поцеловал.
- Такая дурочка?
- Ох, и не говори, муженек. Сил моих на нее нет. Но управляема, того не отнять.
- Тогда я сейчас к царице. Она с Феденькой поговорит, а ты сходи, с Устиньей разберись, не подняла б боярышня шума раньше времени.
- Хорошо.
- Нам и надо-то самую малость. День - другой, а там и сложится все.
Варвара с этим была согласна полностью.
Один прыжок.
Одно движение!
И вот уже в когтях у кошки бьется пойманная мышь.
Пары часов им будет достаточно для задуманного, но до того кое-что подготовить надобно. И Любаве тяжелее всех придется. Ей с Федором говорить, ей Патриарха убеждать, ей потом перед государем ответ держать.
Да и не страшно.
Потом-то уж всяко лучше будет. Платон жену в щеку поцеловал и к Любаве направился, а Варвара в другую сторону пошла. К Устинье Заболоцкой.
Одну сестру она знает. Пришло время с другой разобраться.

***
Устя у себя сидела, кружево плела почти не глядя, о своем думала. Не занимала ее мысли Марфа бедолажная, что смогла она - все сделала, про рощу сказала, про монастырь упредила, более она ничем помочь не сможет. Марфе и легче сейчас, для нее все кончилось. А вот Устинье еще вариться с этим и вариться, и понять хотелось бы, что с Федором происходит. Приступ этот... родовое проклятье? Порча?
А ведь и такое быть может.
Инстинктивно Федора тянет к тем, кто помощь ему оказать может. К ней.
К той...
Как же ту девку звали? На которой он женится? Которую Истерман найдет?
Марта? Мария? Какое-то очень простое имя, в Россе ее Машкой кликали. Могла она той же силой обладать? Могла...
Не каждый, в ком сила да кровь есть, волхвом становится. Вот и Машка эта не стала даже травницей, но сила-то была в ней, несомненно.
А вот Устинью заменить смогла она. Федор на подмену согласился, потому что Устя... конечно же! Ее просто досуха высосали! Она уж потом восстановилась, в монастыре!
А Машка, надо полагать, даже если слаба была, а все ж кусочек пищи лучше, чем вовсе ничего.
А потом как Федор думал обходиться?
Хотя мог и еще кто-то быть, тоже о своей силе не знающий. Просто - быть. Не всем же замуж предлагают, кого-то и любовницей сделать можно, к примеру.
Могло такое быть?
Ой как могло...
Как бы так приглядеться? Или кровь Федора добыть? Ей же и в голову не пришло его чем царапнуть! А могла, могла бы попробовать! Тогда и ответ получила бы!
Надо бы с прабабушкой поговорить.
Ой как надобно - и не только поговорить, но и показать ей Федора с Любавой вдвоем, и на кровь бы их поглядеть, Устя-то не видит многое, а что видит может понять неправильно! Но Агафье в палаты царские хода нет. Она на глаза патриарху попадаться не захочет, и царице, и... надобно с Борисом поговорить. Может, и удастся сюда бабушку провести? Федора-то видела волхва, а Любаву? И спросить бы, может, есть на них что? Вот, на Усте - коловорот, а эти так и ходят беззащитными? Ведь и на Любаве постоянно побрякушек, что в гнезде у сороки, и Федор не пренебрегает? А вдруг?
В дверь постучали.
- Войдите?
Варвара Раенская кораблем вплыла, платком трепетала, ровно парусом. И глазами по сторонам стреляет, смотрит внимательно. А чего смотреть?
Нет у Устиньи ничего подозрительного.
- Ох, кружево-то какое шикарное! Царице такое носить впору!
- Благодарствую, боярыня, а только слишком ты ко мне щедра. Царице шелк да бархат носить надобно, а тут нитки самые обычные, простенькие. Так, только руки занять.
- А все одно красота получается невероятная!
Устя смотрела молча. Варвара Раенская поняла, что боярышня далее молчать будет, и глаза отвела. Платок потеребила.
- Ко мне Аксинья пришла, боярышня. Сестра твоя.
Молчание.
- Я ей покамест разрешила у меня в покоях остаться. Очень она, боярышня, расстроена, что ее жениху другая полюбилась.
Устя к коклюшкам вернулась, так проще мысли свои скрывать было, и руки не дрогнут.
- Не был никогда Михайла Ижорский женихом Аксиньи. И руки ее не просил, и не сговаривались они с отцом нашим. Аксинья его полюбила, а Михайла... подлый он человек. Дурной.
- Вот как, боярышня?
Устя таить не стала.
- Когда ты, боярыня, с ним поговоришь, сама поймешь все. Не хочу я Аксинье такого мужа, и никто такого дочери своей не пожелает. Мне Михайла не люб, не поощряла я его.
- А что ж тогда...? - боярыня даже опешила. Не лжет боярышня Заболоцкая, и то ей видно, но... она-то все себе иначе видела.
И Федора видела она, и Михайлу... выбор-то очевиден! Федька хоть и царевич, а рядом с Михайлой ему лучше не стоять: проигрывает он по всем статьям. Так и выходит... голова одно скажет, а сердце совсем другое шептать будет. А только не врет боярышня, не люб ей Михайла. Более того, Устинью от него аж передергивает. Выглядит-то она спокойной, а вот пальцы нитки чуть сильнее натягивают, коклюшки с ритма сбиваются.
Варвара думала, Устинья нарочно Михайлу привадила, а выходит-то наоборот, она его отвадить не может? Считай, весь разговор менять надобно? Хотя и то не беда.
- Михайла сестру использовал, чтобы ко мне подобраться. А может, и к царевичу.
- Стервец какой! А только сестре твоей с того не легче, любит она его.
- Любит, - Устя только вздохнула, - и домой ее отослать не поможет, там ее Михайла быстрее достанет. И на него ругайся, не ругайся, не услышит он, не послушает извернется да напакостит.
- А когда муж мой с ним поговорит, чтобы не кружил он голову боярышне?
- Даром не поговорит. Никогда боярин Раенский просто так ничего не сделает.
Варвара обидеться хотела, потом поняла, что и ей не поверят, рукой махнула.
- А при царе, боярышня, иначе и нельзя. Не то на шею сядут и погонять будут.
- Понимаю. А что боярин взамен пожелает?
- От тебя? Покамест ничего, боярышня. А вот когда ты за Феденьку замуж выйдешь...
- Нет.
- Боярышня? - Варвара аж удивилась такому ответу резкому.
- Я лучше сама с Федором поговорю, пусть придержит друга своего. А вот так, невесть что и кому должной быть... не пойдет.
Варвара едва ногой не топнула.
Вот же зараза... откуда вы беретесь-то, такие? И возраст небольшой, а характера - через край!
- Тогда... пусть это авансом будет? Для будущих хороших отношений?
Устя плечами пожала.
- Не уверена я, что поможет, а значит, и трудиться не стоит боярину.
- Как хочешь, боярышня. Сестру твою успокою я, мне ее просто жалко стало, маленькая она еще. А с Михайлой тогда сама разбирайся как знаешь.
Устя кивнула.
- Разберусь. Благодарствую, боярыня.
- Не стоит это благодарности.
Варвара развернулась, да и дверью хлопнула.
К себе возвращалась - кипела от гнева. Вот ведь зараза какая! Не уговоришь ее, не договоришься! Лишнего слова не вытянешь! Недаром же Платону она не нравится! И Любавушке! И... и самой Варваре тоже.
Варвара Раенская и себе сознаваться-то не желала, а только в Устинье она силу почуяла. Ту самую, проснувшуюся. И... испугалась.
Устинья бы и Федора скрутила, и их раздавить могла бы. Когда человек знает, что в любой миг твою жизнь оборвать может - это всей шкурой ощутить можно. Вот Варвара и почуяла.
И испугалась.
Близко она к Устинье не подойдет. И мужу закажет лишний раз...
А Любава?
Любава пусть сама разбирается! Она умная... наверное.