Плоть играла, вздрагивала, ноздри били животворной явью, тело вытетивилось, изготовилось к осуществлению. Но движения не было - только предвосхищение; мягкость линий убаюкивала, ублажала, прижимала к земле; хотелось бесшумно двигаться к пульсирующему сквозь тонкий эфир запаху, к бесподобному состоянию обжигающего сочащегося тепла. Короткими мягкими приземлёнными рывками стелилась она над сухой, бледно-зеленого цвета землёй, неспешно, на полусогнутых продвигалась между малозаметными холмиками вспученной тверди. Там впереди вздрагивали эти прелести, они сладко и грациозно паслись на колючей и противной траве и чем ближе они открывались, тем больше трепетало и частило затаённое глубоко внутри ощущение возможного претворения.
Антилопы мерно двигались около поросли зонтичной акации, небольшим овалом группировавшейся около их прародителя - высокого дерева. Ещё было довольно далеко и томительно. Звук будущего торжества был глубоко затаён и скрыт из-за возможной неудачи; но всё равно она действовала так, как и было предопределено в матрице многовековым опытом прежних побед и поражений. Стремительный рывок и полет начался - мгновение и мелькающие копыта Импалы уже рядом, вот они (охотник и жертва) сливаются в одну сплошную, длинную кляксу и, кажется, что момент от альфы до омеги свершился... однако Импала в последнее мгновение взлетает над кустами акации... и вот она уже далеко, а пронзительный забег заканчивается болезненным уколом шипа и паузой, которая приносит только тремор и разочаровывающую абстиненцию. Необходимо время для зализывания раны и возвращения - в этом и есть кровавая суть бытия, где через шипы и рубцы рождаются новые клетки земной бесконечности.
А саванна жила своей прежней жизнью: также степенно маршировали слоны от одной группы акаций к другой, изредка задерживаясь у наиболее аппетитных крон (шёл сезон сочной зелени, и необходимости мучать себя куцей травой не было), грациозно и пугливо паслись газели, где-то вдали около земли кружились марабу и грифы - видимо оборвалась чья-то нить бытия; вот и пятнисто-жёлтые, с динозавровой головой, проплыли небоскрёбы Африки; около кустарника душистого африканского бутеня небольшая группа львиц вальяжно лежала в раздумье, всё было, так же как и вчера и век тому назад, а будет ли через миллион лет - неизвестно. Жизнь и смерть, как и везде, соседствовали друг с другом, а разделяла их такая тонкая и одновременно важная грань, как реальная возможность продолжения своего рода. Это проявлялось не явно, но было сутью всех взаимоотношений и взаимосвязей, а определяющим результатом ставал новый день и новые исходы.
Солнце закатывалось быстро, как это и бывает на экваторе. Её насущные планы были просты - где бы и как бы поесть. К тому же немного ныла правая лапа, так что не до разносолов: нежных антилоп и аппетитных газелей - перехватить бы хоть что-нибудь. Надо осмотреться и прежде всего, найти точку для наблюдения и скрадывания - это и было сделано: она забралась на небольшой холмик и стала высматривать желанную добычу. Надо было учесть всё: и свою ранку, и позднее время, и растущий голод. Осматриваясь вокруг, она долго не замечала ничего интересного - рядовая мизансцена обычного африканского театра, где есть большая труппа, разнообразная по амплуа и темпераменту и её постоянный режиссёр - инстинкт и воля к жизни. Ей обязательно надо стать участником этого спектакля и желательно в первом акте, а не после антракта, когда большинство участников уйдёт со сцены. И вот наконец-то настал момент выхода на подмостки - ей предоставили одну из главных ролей в этой драме, хотя для кого - то и трагедии. Все жанры подвластны этому амфитеатру с труппой колоссальных размеров, с героями и статистами, с невольными зрителями и неожиданными участниками - всё по воле случая, по прихоти судьбы и рока.
На большом участке цинодоновой травы (по-простому "свинороя") она увидела бородавочников-праведников, как обычно, коленопреклонённо пасущихся на траве: там были несколько самочек, которые самозабвенно и упорно рылись в какой-то съедобной кочке; одна из них была с перебитой волочившейся ногой, с грустным, потерянным взглядом - и это был шанс. Сжавшись, согнувшись, прижавшись, она двинулась по направлению к возможному ужину, однако резко остановилась, увидав направлявшегося в том же направлении, но с противоположной стороны, монстрообразного носорога, который перемещался по только им предначертанному маршруту, где нет места сомнению, колебанию, преграде. Надо затаиться и, по возможности, использовать эту ситуацию. Приближение этого чудовища не осталось незамеченным у свинюшек, и они поспешно умчались в ближайший кустарник, но небольшая хромающая самочка не могла угнаться за соплеменницами и была застигнута пугалищем почти на том же самом месте. То, что последовало за этим, выглядело как жуткий сон: носорог, наклонив голову почти к земле, неожиданно и в то же время проворно подкинул несчастную свинку своим огромным Рожищем - и это был катастрофический кульбит: она взлетела, как мяч посланный свечой, приземление было ужасающим - подобно сорванному ураганом дереву, и наступила тишина, нарушаемая довольным урчанием пасущегося гиганта. Но прошло несколько минут, и несчастная свинка стала подавать признаки жизни: сначала задергалась нога, потом она стала повизгивать и встряхивать головой; носорог удовлетворенный вкусным обедом не обращал внимания на свою, уже забытую, жертву; прошло ещё немного времени и довольный собой и миром, пробурчав свою мелодию ууууаауууаа, он степенно удалился. Вот и наступила моя минута и её нельзя упустить, мелькнуло у нашей кошки, а то набежит, налетит толпа нахлебников и снова окажешься у разбитого корыта. Осторожно, не спеша, двинулась она к бородавочнику, подойдя, потеребила его лапой, стараясь держаться в удалении от страшных клыков, резко прыгнула в сторону, услышав визг и увидев конвульсивные движения свинки, но затем резко бросилась на неё и стала сдавливать горло чушки - та визжала, всхлипывала на последнем дыхании, но в этот раз все закончилось быстро и наша хищница, не мешкая, впилась в пульсирующую горячую плоть, и хотя до мякоти не просто добраться, уж больно толстая шкура, но и это преодолимо чуть большим временем и упорством. Какое блаженство после трудностей и переживаний иметь заслуженный провидением и удачей ужин! Однако, где-то на подходе, ожидались, судя по характерному скулению, близкие "друзья" кошек гиены, а с этой ненасытной орущей ордой ей одной не справиться - необходимо быстрее поесть и перед отступлением прихватить с собой кусок покрупнее, чтобы сытно и спокойно закончить этот самый обычный, ничем особым не приметный, денёк. Так было и сделано: ещё до прихода стаи уродин наша усатая подруга с куском наперевес полегоньку двинулась в сторону невысоких кустов молочая, где она, доев не спеша мясо, улеглась на ночлег.
Прошло несколько дней, заполненных охотой, наблюдением, бдением, словом обыденщиной; затем сквозь бледно-красную корону восходящего солнца она увидала двух усатых красавцев осторожно и гордо вышагивающих средь высокой травы; её же не было видно среди хаоса валунов, небрежно брошенных творцом за миллиард лет до "нашей" эры, и чем ближе они подходили, тем четче были видны их печально-задумчивые морды с четкими черными слезами по абрису головы. Довольно быстро они высмотрели себе убежище в высоком камыше, неподалеку от нашей киски, с интересом наблюдающей за мальчишками, со странным предощущением будущего.
Дневное светило, подобравшись к зениту, решило понаблюдать немного за суетой своих посессоров; их будни и праздники, их любовь и ненависть, их агрессия и кротость были обыденными и очень краткими мгновениями в вечном маятнике определенности. Бесконечность Абсолюта накладывала на быстротечность момента своё уютное charme, в котором любое действие было великим и низменным одновременно, потому, наверное, что каждый отдельный субъект природы был конечен в своей несовершенной индивидуальности.
Наступало время охоты. Пара молодых ладных гепардов располагала всем необходимым для этого: опытом, сноровкой и самое главное, совершенно невообразимым количеством объектов для будущего изысканного стола. Но охота для них - это не только инстинкт, но и ритуал, освященный прошлыми поколениями, их навыком засад, атак, удержаний, удушений - всем циклом упражнений, предшествующих завершающему финалу и победной трапезе. Сначала они выбрали место для выслеживания и выбора того, кто станет объектом их внимания и, при успехе, обедом. Неподалеку от нашей наблюдательницы они поднялись на большой камень и начали... Вокруг были многочисленные стада буйволов, зебр, антилоп, газелей, но необходимо реально оценивать свои возможности: будущая жертва должна быть достижимой и оказаться в нужное время в нужном месте. Братья определились с направлением атаки - поблизости, около кустарников, паслось небольшое стадо ориксов; там были в основном самки с несколькими детенышами 1,5-2 лет и, несмотря на отсутствие взрослых самцов, они выглядели внушительно: крупные, гордые, с двумя отточенными шпагами на голове, они представляли желанную, но грозную добычу. Надо было определиться тактически: точно все рассчитать, учесть особенности бега спасающихся антилоп (а они, в отличие от мелких газелей и зайцев, показывают хвост по - прямой), приблизиться на 10-15 метровое расстояние и только тогда зачитать приговор, имея в виду, естественно, и такие доводы защиты, как рога. Старший выдвинулся в авангард и стал медленно, внимательно, сжавшись в пружину, двигаться по направлению к сернобыкам, движение было бесстрастным и вялым, так казалось со стороны, однако эта обманчивая пантомима должна была в какой-то момент выплеснуться протуберанцем стремительной конечной вспышки. Необходимо отсечь одну из особей, желательно удобную, податливую, менее опасную - задача со многими слагаемыми и с обязательным позитивным итогом, во всяком случае, со стороны хищника; с другой стороны - антилопа должна чутко обонять, осязать, быть постоянно настороже, находиться в отличной "спортивной" форме и постараться это уравнение превратить в отрицательный дискриминант. Братья действовали слаженно и системно: их направление движения, синхронность взаимодействия по мере приближения к стаду проявлялись незаметно, но неотвратимо - каждый выполнял свой маневр автоматически, и все это выглядело, в конце концов, как знамение судного дня. И эта затянувшаяся прелюдия - адажио, наконец- то, окончилась стремительным аллегро, где партии были распределены безукоризненно, а партитура учитывала все особенности и таланты исполнителей. Кульминация и финал слились в один консонансный лейтмотив: младший вылетел на антилоп неожиданно и стремительно, они в панике помчались в противоположную сторону, старший, атакующий стадо чуть сбоку, мгновенно выбрал небольшую самочку, не поспевающую за всеми, и несколькими летящими движениями достал её, затем зацепил лапой, повалил на траву и тут же стал придушивать - антилопа взбрыкивала и пыталась подняться, однако подоспевший брат придавил круп и вдвоем они быстро завершили охоту. То ради чего всё делалось - свершилось: есть мягкое, горячее, пульсирующее мясо, есть радостное возбуждение от взаимной удачи, есть, в конце концов, это братское чувство единения. Немного передохнув, прежде всего отдышавшись, приступили к трапезе. А где же наш наблюдатель? Вот и она - наша кошка была активным участником этого процесса, в основном - в качестве горячего пережеванта результата и, вот после "заслуженного" её бонуса, она решилась выйти на сцену в последнем акте спектакля. Появившись из укрытия, не спеша, как будто небрежно, без особого интереса и внимания приближалась к едокам, которые, естественно, тут же обратили на нее своё внимание; а со стороны Старшего очень живое и специфическое. Их встреча не была в полной мере неожиданной, братья учуяли её ещё до появления, а она услышала их довольное урчание, когда была ещё достаточно далеко от них. Осторожно приблизившись к завтраку на траве, она чутко прядала ушами, пытаясь проникнуться атмосферой приёма и своими дальнейшими действиями, но кажется, её ждали, во всяком случае, Старший чуть отодвинулся от туши и тем самым ангажировал ей место за столом; ждать второго приглашения не понадобилось - она с достоинством и удовольствием присоединилась к ним.
Пока новообращенная компания живо столуется, мимоходом отгоняя двух назойливых гиеновых собак, можно вспомнить старинное и красивое предание об этих редких животных.
В древние времена, когда все животные только обживали землю, появился первый гепард, назовём его Тир. Его гибкое тело, его длинные ноги, его парящий хвост все это было залогом необыкновенной скорости и ловкости, шкура же его тогда была светлой как белоснежный песок, без единого пятнышка. Однако чувство одиночества не покидало его и заставляло искать своих собратьев. Однажды вдали он увидел больших красивых кошек, как ему показалось, очень похожих на себя. Тир радостно бросился к ним, но величественный и огромный Лев грозно рыкнул и произнес:
-Ты что здесь делаешь? Чего ты хочешь? - Я совсем одинокий. Я ищу друзей. Я хочу быть рядом с вами, - жалостно произнес Тир. На эти слова Лев холодно ответил:
- Ты совсем не похож на нас, посмотри у тебя длинные, тонкие ноги, у тебя когти не втягиваются внутрь как у нас. И вообще ты больше похож на собаку. Так что ищи своих сородичей в другом месте. Грустный гепард сиротливо продолжил свой путь и через некоторое время он увидал стаю гиеновых собак греющихся на солнце; Тир радостно поспешил им навстречу, но они, увидев его, громко завизжали и залаяли, а Вожак, приблизившись, пролаял:
-Ты зачем пришел к нам и что хочешь? Тогда Тир рассказал о своей истории, о своих мытарствах, о встрече со львами которые обозвали его собакой, что и привело его к ним. Рассмеялись они от этих слов и залаяли в ответ:
- Какая же ты собака. Посмотри на себя: голова и уши у тебя круглые, хвост же гораздо длиннее нашего, и гиеновые собаки зло прогнали гепарда. Долго бежал, блуждал Тир, но наконец-то прилег под высокой акацией; потом, вспомнив рык льва и злобных собак, стал горько плакать. Тир совсем не ожидал, что кто-нибудь его услышит, но в этот момент к нему тихо подошел жираф и спросил:
- Почему ты плачешь?
Он низко согнулся, расставив широко свои наидлиннейшие ноги, склонил свою бесконечную шею и посмотрел на него грустными темными глазами. Потрясенный вниманием такого большого животного гепард, всхлипывая, рассказал о том, как его прогнали львы - объявив собакой, как жестоко отнеслись гиеновые собаки - назвав кошкой. Не успокаиваясь, Тир произнес:
- Я столько плакал, что на моей мордочке, остались навсегда черные полосы. Услышав эту печальную историю, жираф тоже стал горюче рыдать. Жираф плакал, так долго и слез было так много, что, в конце концов, вся шкурка гепарда покрылась темными пятнами. Через какое то время к дереву подлетела маленькая птичка, увидев Тира, она восхищенно прочирикала:
- Много видела я разных зверей на земле, но более красивой кошки не видела никогда. И с того самого дня гепарды навечно остались обладателями великолепного пятнистого меха, грустного взгляда и, в благодарность птичке, " чириканья", которое выделяет их из всего животного мира.
Время для фуршета было на редкость удачным: львы отдыхали, гиены вообще-то тоже большие любители бражничать в сумерках и по ночам отсутствовали, только летающие падальщики ожидались, но втроем гепарды легко способны отбить охоту этим незваным гостям. Ориксы редко достаются в качестве трофея гепардам, так как их весовая категория и вооружение являются мощным камнем преткновения для успеха; но удачное сложение нескольких моментов обеспечило этот триумф. Количество мяса было столь значительно, что менее взыскательные и придирчивые зверобои, безусловно, припрятали бы большую часть добычи до худших времен, однако это не относится к настоящим любителям и ценителям парного мяса. Их плотный, обильный завтрак, перешедший в щедрый обед, все же закончился, затем они постарались найти уютное местечко для усваивания пищи и отдыха. Прошло несколько дней в трудах и сибаритстве, наша кошка притерлась к братской компании, хотя микроклимат через некоторое время стал иной, да и братья изменились совершенно: их взаимоотношения стали тяжелыми, сложными и какими-то беспокойными. Повод предельно ясен: есть красавица и есть красавцы, претендующие на особое внимание самки, и выбор не только за ней, но и за той совокупностью особенностей, которые включают в себя и силу, и харизму (свою животную, но не менее цельную), и старшинство (осознанное или метрическое, что не столь важно). Гепарды жестко не выясняли право "первой ночи" - все разрешилось по-братски: Старший проникся своим предназначением и окунулся в него с неистовством и безрассудством юниора. Теперь уже всё зависело от самочки. Когда он в первый раз подступился к ней с плотными намерениями, то получил в ответ скрипучий визг и плохо скрытую антипатию, да и не могло быть иначе - девичья честь не позволяла обнаружиться торопливому ответному чувству. Но немного погодя она благосклонно позволила приблизиться и даже прикоснуться к своей милой мордашке его грубой физиономии; дальше он прямо распоясался и стал вылизывать своим шершавым языком её щечки, прижиматься головой к её голове. Им было действительно хорошо: они нежно мурчали, игриво закручивали хвосты; и когда Старший подтянулся к ней сзади, её шея сладко выгнулась дугой, она нежно прикоснулась к нему, потом мягко потерлась, заурчала, зажмурила глаза; и только после этого наш молодец вошёл в неё ласково и плавно; во время соития он прихватил зубами её холку нежно, горячо и хотя продолжалось это событие недолго они не отвалились друг от друга, а раскинулись рядом как два сфинкса застывших в виде изваяния Кановы. Их отношения продолжались несколько дней, с паузами на охоту, но как-то незаметно наступил последний вечер - он был как предвосхищение ухода, как легкий ветерок, беззаботно похищающий сиюминутность ради вечности.
Необыкновенно тихое утро встретило их на следующий день, будто весь мир обновился в преддверии чего-то важного, сущностного. Привычные куртины слоновой травы с вкраплениями масляных деревьев, акаций, с разбросанными тут и там каменными "копеями", выглядящими инородно и нереально, смотрелись иначе, чем всегда: что-то неуловимое, яркое произошло с природой и с ними. Близился момент расставания, но без длинных церемоний, дерганых сцен, короче без всего грядущего балласта "comédie de moeurs", потому он и состоялся просто и незатейливо: гепарды разлучились безыскусно - мальчики ушли, а девочка осталась.
Как правило, человеческая чета развивается от сложного к простому: от страсти до будничности, от новизны до степенности, от ревности до хладнодушия; у животных иначе - естественнее, легче: от первородного инстинкта до потребительского разнообразия, от краткого объединения до полного освобождения. Каждому по его предназначению.
Бравурных песен разворот. Безумным дням предъявит счет.
Холодный ветер перемен. Схоронит призраки измен.
Наталья вывалилась из вихря рассеивающихся ночных мистификаций, встряхнула головой и постаралась в один миг избавиться, отбросить их, шагнуть в утро, как в new reality, то есть с надеждой и оптимизмом, которые обычно выручали её. Повседневность сразу превращала любое дерганое настроение в цепочку действий, где-то автоматических, где-то безусловных - и это взнуздывало на системность намерений и безальтернативность поступков. Однако умозрительность утра не отменяла обычных бытовых вопросов: опять не ясно как одеваться - зима стала карикатурой далёких фильмов, книг, картин и вызывала одновременно раздражение и ностальгию по чему-то забытому, сказочному, фантастическому, о чем испытываешь неловкость вспоминать и, в конце концов, расплывчато воссоздаешь в каких - то затерянных мирах памяти и успокаиваешь себя надеждой. Так что же Мише все - таки надеть, вроде не холодно, но мерзковато-слякотно, да и не любит сынок пухлые вещи (ему хочется выглядеть стройным, спортивным перед девочками; господи и это второй класс; она не помнила себя в этом возрасте, а это было не так давно - 20 лет тому назад - вечность и один миг), ну что - либо подберу - чего-чего, а одежды хватает. Всё это быстромыслие завершилось легким завтраком и как всегда лихорадочными сборами, с непременными потерями и победными находками, с неизменными воплями, подхлёстывающими скорый уход. Вот они уже во дворе и, как всегда, машина заводится с какими - то странными всхлипываньями; говорили ей не раз, что давно пора сделать диагностику и ТО в нормальном месте, а не у "дяди Васи" с ближнего гаража, но то нет времени, то нет свободных, от других, особенных, внутренних обязательств, денег. Правда, когда они есть - вот тогда это уже больной вопрос, обращенный, прежде всего к самой себе, двигающейся разнонаправленно к неочевидным целям, в которых гораздо больше чувств и совсем немного очевидности. Наталья всё же успешно отвозит Михаила в школу, потом мимоходом заскакивает в сетевой магазинчик (отличающийся от большинства разумным соотношением цены - качества), возвращается домой, с, как всегда, стойким ощущением безупречно выполненного долга, с выдохом счастья, мелочного конечно, но заслуженного беззаветным служением родному человечку и валится на любимейшее кресло; теперь наступает время для корректировки дня, и хотя кругооборот будней вроде статичен и банален, но иногда находится возможность внести новый колер в палитру дня и оживить холст чуть-чуть. Опять она начинает разбираться со своими текущими проблемами, а их как волосы укладкой не соберешь, пенкой не раздуешь... надо развернуться вглубь и вспомнить всё: начало начал... но каждый день ты отодвигаешь саднящие мысли в глубинные подвалы памяти, потому что проще и приятнее жить сегодняшним, да и лучше надеяться на потом, там где можно пребывать сколь угодно долго - если не думать, не сознавать, не мечтать, то есть жить как все, не заморачиваясь, как говорят по-современному. Вот такой выбор. Каждый раз, когда Наталья начинала копаться в собственном прошлом, она отбрасывала реальность и придумывала сказку, но не детскую, а очень даже взрослую с грязными подробностями, то ли будущего, то ли настоящего, с героями и обывателями, мало похожими на действительно окружающих её людей и с тягостным, но обязательным опрокидыванием в конечную явь.
Однако надо двигаться на работу. Конечно, приятно выезжать из города, когда все активно тянутся (правда, активность, скорее всего какая-то нервно - паралитическая) навстречу и дорога в удовольствие; хотя не такая я продвинутая автомобилистка, чтобы получать истинное удовольствие от этого процесса. Проехав Проспект, машина вылетела на радиалку и довольно скоро Наталья была на месте: перед ней, как всегда радостно и неожиданно открылся сосново - еловый лесочек - это и было её пристанище, её обитель. Тот редкий случай, когда работа - и удовольствие, и плата, и расплата за эту самую...за мою изящную отверженность. Наташа споро прошла в свою комнату, начала переодеваться в амазонский, как шутил Костя, костюм. Изредка небрежно смотрела в зеркало, и всё же, если судить строго по гамбургскому счёту, отражение было вполне благоприятным: красивая независимая шатенка, со слегка выдающимися спереди и сзади формами, довольно-таки приемлемого роста вдумчиво, шаловливо, внимательно, сурово смотрела на неё без всякой симпатии и жалости. Она подошла к кабинету Константина с чувством зыбкого внутреннего дискомфорта: где-то внутри, глубоко, задумчиво трепыхалась надежда на его возможное отсутствие, хотя бы сегодня; постучала и открыла дверь - никого не было. Позвонив Косте, она, с облегчением, услышала, что из-за безотлагательного коммерческого проекта, он, скорее всего, приедет позже или сообщит дополнительно о планах и, кстати, просит её проконтролировать завоз фуража, да и настоятельно просит её проверить качество и количество, а то вместо дела опять ей кто-нибудь, не отходя от кассы, начнет изливать свои чувства и обещать эдемские кущи. Вздохнув от души, от сладкого монолога шефа, Наталья погрузилась в рутину, - так она ерничала, используя это слово вместо длинных и путаных объяснений о дне насущном; всё складывалось, изначально, удачно и, как обычно, с некоторым волнением она отправилась на конюшню. Её, прежде всего, волновало состояние Шалуна: все - таки операция это не разовый прием таблетки, а серьезный стресс для любого животного, включая и человека, но у человека огромное преимущество: вербальная способность быстро донести о своих проблемах; а лошадь должна абсолютно полагаться на своего друга - берейтера и замечательно, если он настоящий и понимающий четвероногого по взгляду, по движению, по взмаху хвоста - тогда выздоровление проходит благополучно и быстро. Зайдя, она как обычно отметила чистоту и порядок в конюшне - благодаря Митричу, они не знали забот - он, Митрич, создавал особую атмосферу, в которой и лошадям и людям было хорошо. И всё равно подходя к деннику Шалуна, Наташа немножко напряглась, ведь ещё два дня тому назад, когда она выгуливала его в бочке на корде, он довольно прерывисто и тяжело дышал, а ей хотелось сегодня проехаться в манеже, естественно, без седла прогулочным шагом и промерить пульс его до прогулки и после. Ещё её мучило сознание вины перед шалунишкой из-за операции - ведь он потерял свою жеребячью особость; также примешивалась какая-то необъяснимая грусть и жалость, как - будто её саму лишили части плоти. Но когда Наталья села и потрепав шею Шалуна, пустила его по кругу, она забыла обо всем - так всегда с ней происходило верхом; конь был не с высокой холкой и потому не доставлял проблем по выездке без седла: немного баланса, немного выдвинутых вперед ног и чуть - чуть отклониться назад... Недолго продолжался этот аллюр отрешенности и единения - когда твоё тело соединяется с другой живой, теплой, трепещущей плотью и дышит с ней в едином камертоне. Зашёл Митрич, сообщил о прибытии важного клиента К.М.; пришлось Наталье спешиться, передать Шалуна конюху, отправиться в пристройку конюшни, где уже был подготовлен к работе старый, спокойный Аргун; затем она подошла к деннику Олимпии и спросила себя: ну как эта красавица - не устроит мне сегодня опять цирковое представление?.. Пусть и есть такой риск, но всё равно каждый выезд на этой лошади вызывал в ней такой прилив адреналина, что это компенсировало все загадки и повадки данной фурии. Олимпия - ахалтекинка, и для специалиста это почти всегда диагноз: грация, сила, правильный экстерьер плюс исключительная подвижность и темперамент, однако, всё это со сложным характером, требующим уважения и терпения. От тренера, конечно, зависит очень многое: настройка лошади, использование её сильных качеств, но Олимпия умудрялась, в определенных ситуациях, становиться не ведомой, а ведущей, что приводило Наталью в ярость, которую она, как могла, скрывала от текинки, понимая бессмысленность гнева к этой тонкой и нервной госпоже; зато когда у них возникал резонанс, тогда выездка превращалась во что-то необыкновенное и фантастическое: их неразделимость напоминала монолитность античных кентавров. И каждый раз ей хотелось возвращаться вновь и вновь к этому чувственному состоянию. Впрочем, вот и VIP, хотя сначала в помещение ввалились важность и значительность, которые не просто сопровождали К.М., но и стремились постоянно быть в авангарде событий. Наташа вывела Аргуна, помогла забраться К.М. в седло, и нисколько не беспокоясь за них, взяла под уздцы текинку, приговаривая теплые, только для них двоих знаковые слова, затем легко вскочила в стремена; дальше у них была обычная прогулка по лесному кругу, с нытьем пассажира о галопе, о скорости, о кураже, в общем, обо всем том, что возможно и было в его прошлой жизни, но уже давно кануло в лету. Наташа, по необходимости, вела диалог с ним, заполняя его "высокопрофессиональными фразами о коневодстве", ибо Костя говаривал: "многие блага за сладкие слова", и это не самая сложная плата за работу, которая по душе; К.М. - человек очень занятый и, само собой, выездка, горные лыжи, теннис, а теперь ещё и сквош, - обязательная атрибутика господина такого положения, так что время, выделенное на престижную галочку быстро вышло и Наташа, с облегчением, проводив его, позволила себе пройтись галопом, доставив огромное удовольствие и себе, и Олимпии. Идти на ахалтекинке, в отличие от многих других пород, было сплошное удовольствие: не раскачиваясь, низко неся ноги, она как бы скользила по поверхности словно " спидбот" в штиль. Трудно представить более разнообразные характеристики, сосредоточенные в одном животном: длинная спина с высокой холкой, поджарый живот, тонкие стройные ноги - текинец очень напоминает такого же уникального зверя - гепарда, и было время, когда они обитали в одной, родной для них, местности - Туркестане.
День тёк по обычному лесному расписанию: много времени на воздухе, достаточно физической нагрузки, так что к середине дня Наталья о еде уже не просто думала - она реально мчалась, как пришпоренная лошадь, к всегда уникальному домашнему яству, приготовленному женой Митрича Натальей Михайловной, по-простому, тётей Наташей; там было так вкусно и разнообразно, что все с сожалением прощались с ней на выходные и как нечто ужасное представляли её возможный уход, которым она периодически ворчливо всех пугала. Обед был тем своеобразным толковищем, где все наконец-то встречались, где всё закипало и разливалось, не только по тарелкам, но и по людям, где по-простому объяснялись спорные вещи и заедались обиды и недоразумения; ровно так было и сегодня, к тому же в отсутствии Константина атмосфера была смешливее, громче, безыскуснее. Наталья приветствовала всех, как обычно, независимо от того видела их сегодня или нет: "моё почтение конная гвардия"; конечно в этом заклике присутствовало что-то скоморошье, но он стал привычным и когда она, по каким-либо причинам, не произносила этих слов, то тотчас вызывала вопросы о здоровье, о настроении и т.д. В завершении обеда, когда она лакомилась киселем с пирожком, ей позвонили с желанного номера и каким-то странным девичьим голосом попросили Славу, то есть того кто и должен был быть на трубке... Наташа, что давно уже было не свойственно ей, растерялась и вместо ясности внесла ещё больший сумбур, ответив какой-то белибердой, после чего отключилась, поперхнулась киселем и окончательно порушила гармонию, тщательно и деликатно сохраняемую после Олимпийского упоения. А тут ещё подошел старший охранник - и поток разнонаправленных рефлексий опрокинулся вовнутрь: что он вчера видел? Да и пусть - не убудет. Не школьники... Наташа, словно в полузабытьи, провалилась в минувшее, и теплая струя вынырнула и покрыла её: ласковая рука как будто снова трепала волосы, мягкие губы проникали в самое сокровенное, небритые волосики услаждали щёчки и ванька-встанька входил в её преисподнюю неуемно - она с трудом и сожалением вырвалась из горячечного пароксизма и выскочила наружу, на свежий воздух. Ветерок и тихий морозец охладили её, вернули в действительность - она набрала Славин номер: "аппарат абонента выключен или..." - этот механический голос почему-то успокоил и обратил к привычному ходу вещей; следующий конник должен подъехать в течение получаса, а фигура Н. вызывала у Наташи приятные мысли и ожидания. Он появился, как всегда одетый несколько театрально, если не карнавально и всё равно подобное удивительно гармонировало с его манерой говорить, двигаться, смотреть каким-то особым снисходительно - проницательным взглядом; весь его облик безапелляционно заявлял - вот такие мы описатели земли русской, да и лицо его ладное, холеное, с аккуратной чеховской бородкой всегда выражало доброжелательность к любому собеседнику, и это не фигура речи, а несомненная правда; да и не только к одушевленному, а и к деревцу, и к окошку, даже к проходящему невдалеке поезду - он всех одинаково любил и осенял своим вниманием и почтением. Опять "аппарат абонента выключен или...".
- Ну-с голубушка, как поживаете, каково самочувствие Ваше, дражайшая Натальюшка, как дела у сынишки?
Это был ритуал, причем совершенно естественный, не навязчивый, приятный.
- Спасибо, у нас, слава Богу, в норме всё, учимся, воюем друг с другом, но без применения холодного и горячего оружия.
Основа диалога была стандартна, хотя нюанс - дополнение: улыбка, прищур, взмах руки и иные богатства человеческой мимики придавали общению всегда своеобычный характер. Всаднику была подана лошадь - рыже мастная с золотым отливом Кама, такая же широкая, как и одноименная река в весеннее половодье - дончанка густого типа, крупного телосложения, временами прекрасно работающая и в упряжке. Член СП с легкостью вскарабкался на савраску: "ну что родимая, не подведешь, не уронишь честь свою и мою - негоже мне с корпулентностью моей-то с землицей лобызаться", степенным речитативом пропел литературный аксакал. Наташа только посмеивалась, выслушивая всегда неповторяемые словесные эскапады одного из любимых своих посетителей - после него настроение всегда было чудесным. За животное она тем более не беспокоилась - это была надежная, многократно испытанная лошадь; их путешествие продлилось минут 50, заполненных всевозможными актами камлания Н. с деревьями, птичками, облаками - со всем что движется и не движется и главное отвращает взор от мегаполиса к Природе. Они тепло распрощались. В который раз: "аппарат абонента выключен или...". Странное отключение телефона не беспокоило, а несколько удивляло - Славе это как-то не свойственно; да и Костино отсутствие, правда, объяснимое им, тоже пробуждало лёгкое теребление. Беспокойство возникло не из чего - только мгновение тому ей улыбалась жизнь, а теперь она сама, ещё не понимая и не видя каких-либо тревожных знаков, натянулась как тетива.
2
Размеренная работа легких прокатывалась полифоническим аккордом - этот звук уже давно стал камертоном подводного восторга, накрывающего с головой и с такой полнотой неземных ощущений, что он боялся их расплескать излишним многословием потом, после возвращения на борт. Конечно, он был не один - группа погружалась в подводный пещерный лабиринт, совсем простой, релаксовый, пользующийся огромной популярностью у начинающих дайверов, у гидов, да и у опытных подводников: глубина совсем небольшая (12 - 22 метра), пробиваемая солнцем, с фантастической игрой цвета, света, тени - с играющими кружевными бликами, с ажурными, словно веер кораллами Хиксона, с бледно-красными альционариями, а на выходах из проходов, словно на параде - встречала китайская терракотовая армия - грандиозная площадка поритов; они своей особой торжественностью наповал убивали ошалевших от впечатлений дайверов; и всё это без единого риска декомпрессии, без каких-либо напрягов - это ли не маркетинговая радость устроителя, выступающего в одном лице и инструктором и бизнесменом. Костя, и сам, будучи коммерсантом, отдал высокое должное фактуре этого места и качественному брифингу, предваряющему погружение и создающему атмосферу праздника и личного удовлетворения. В силу простоты, доступности сайта он обныривался всеми добравшимися сюда (к счастью место было удалено от центров пузатого отдыха); Константин, имея всё же небольшой опыт, пристроился в кильватер змейки и пользовался сполна преимуществами свободного плавания, не утруждая собою бадди (напарника), он совершал незначительные маневры по разным направлениям и старался увидеть, записать, снять побольше чего-то оригинального, не пуганого: сначала встретил пару мелко-линейных, по окрасу, императорских ангелов с черными плавниками и желтым хвостом, потом, совсем неожиданно выскочил на серповидного ангела прекрасной наружности: с длинными нитями на плавниках сине-черно-матовой расцветки, с широкой желтой лентой посредине и на хвосте, но заснять не смог - он быстро скрылся в какой-то трещине, а в завершении на него из щели выглянули два ряда коротких конических зубов торчащих из ритмично открывающейся пасти перечной мурены желтоватой окраски, усыпанной по всему телу мелкими светло-коричневыми пятнышками (столь точно классифицировать смогли сообща уже на лодке по видео и описанию); погружение продолжалось больше часа, но всему приходит конец и после ненужной, но обязательной, "по кодексу", остановки безопасности довольные и покоренные сайтом поднялись на борт корабля... Наступало время обеда, после пауза, а затем по погоде третье и, возможно, четвертое ночное погружения. Сегодня на обед помимо обычного, кстати, разнообразного меню ожидалась рыба, купленная у местных рыбаков - они уже привычно причаливали к яхте, стоящей у рифа, и с упоением торговались: были куплены три белополосых сладкогуба и две золотистые барабули за 20 долларов, хотя первая цена озвучивалась 50, но среди дайверов были 2 одессита с опытом Привоза, так что с аборигенами они легко справились. Жареная рыба, даже скорее ее запах, умопомрачительно витали над головами прихожан братской морской обители, и когда прозвучал колокол, ждать никого не пришлось. Рыба была восхитительна - это и не удивительно, что может быть вкуснее свежей, прямо с пучины, рыбки? Ничего! Костя не удержался от соблазна - позволил себе пиво (вообще то он предпочитал не употреблять огненную воду до крайнего погружения), но здесь уж больно напрашивался этот синхронный тандем. После обеда, после обмена впечатлениями, после заполнения логбука он поднялся в свою каюту и прилег на диван; Костя оплатил верхнюю палубу и это был не экивок снобизму, а просто необходимость при чутком сне нормально отдыхать перед нырялкой. Он расположился поудобнее, закрыл глаза... опять россыпью вернулись все части лего, которые никак не собирались в реальную, и главное, благоприятную картину его микрокосма: сразу выскакивала как черт из табакерки Наташа, сладко заявляя - вот я; её растрепанный вид вызывал отчаянное влечение и такое терпкое чувство любви - ненависти, что он не вполне понимал, где опора их отношений, а где их разрыв - она то отстраняла, то приближала его до липучего и вязкого края, молчала, не дышала, была не здесь - в эпилоге отрывалась так, что становилось страшно от абсолютной пропасти между... - пропасти непонимания её поступков, её загадочного поведения: она принимала ласки как прожжённая одалиска - без души, без жеста, устанавливающего хотя бы какие-либо нити взаимного...ну почему она не моя...нее... угол домика, вдалеке деревья...покрывало тёплое углубление.... одинокий берег река... грудь озеро она... я...жарко...мною её..., как душно - Костя выпал из сна, включил кондиционер, сходил в туалет, присел на постель: сложно вообще установить взаимосвязи у стольких людей, связанных друг с другом непосредственно - в первую очередь отец, ведь Ната дочь его друга - Миша, малыш Наташин, маленькая, но тоже очень неповторимая натура и главное чудо - Ната, ведомая чертиками то куража, то непослушания. Он складировал и берёг в себе, те редчайшие моменты, когда она тихо, с ласковым доверием из-под мохнатых ресниц смотрела на него снизу вверх, ладонью приглаживая то свои, то его волосы. Воспоминание и ранило и замиряло одновременно, ему хотелось воссоздавать эту картинку снова и снова, чтобы не потерять сначала память, а после и её саму... колокол отбил очередной брифинг и, выкарабкиваясь из дум, Костя спустился в каюту - компанию. Там было шумно и мечтательно: мужчины громко обсуждали прошлое и настоящее, а женщины строили воздушные замки, которые непременно хотели материализовать, по собственным архитектурным проектам. Костя присел на диванчик недалеко от плазмы, на которую выводили будущий маршрут - с указаниями особенностей места и с другими характеристиками (фауна, флора, сложность, предельная глубина); к нему подсел его подводный напарник Артур, они познакомились лишь на лодке, как и бывает обычно на сафари (если не сложилась до этого постоянная спарка).
- Как спалось, уж больно ты надутый какой-то?
Улыбаясь в пол-уха, довольно ухмыляясь, спросил он Костю. Несмотря на провинциальную, чуть смешную, самоуверенность маленького (не по телосложению) нувориша, в нем, тем не менее, наличествовало обаяние хваткого и напористого зверька, со своими правилами "хорошего тона", со своим миром домашних женщин и маркитанток (положенных ему по региональному штату), но и со своим, не столичным, а первоначально-купеческим замахом на честность и порядочность.
- А надулся я от обиды - ведь за тобой угнаться, что за столом, что под водой невозможно, - отшутился Костя, стараясь не особо напирать на хороший аппетит и соответствующее телосложение Артура. Инструктор Сергей начал брифинг: предстояло обычное погружение и, так как значительная глубина не планировалась, Костя решил нырнуть на найтроксе - ему нравилось, изредка, продышаться, обогащенным кислородом, воздухом. После брифинга он замерил состав - 34% кислорода, проверил по таблице предельную глубину погружения для данной смеси и пошёл одеваться...
День заканчивался как обычно, однако в неурочное время прозвучал колокол и Сергей сделал неожиданное объявление: завтра с утра лодка будет находиться, примерно 4 - 5 часов в порту города С., где можно будет прогуляться всем желающим. Он попросил не беспокоиться: все запланированные погружения будут выполнены, а остановка связана с заменой основного компрессора по забивке баллонов. Утром, позавтракав, народ стал группироваться по настроениям: кто купаться и загорать, кто пройтись и отвлечься. С Костей собирался пойти Артур, но в последний момент передумал и, когда он уже выходил, напросился Павел, самый незаметный и тишайший из всей группы. Прогулка стала одним из самых забавных воспоминаний Кости. Павел давно хотел приобрести спортивные солнцезащитные очки с креплением на затылке для волейбола, велосипеда и других активных телодвижений, и он уговорил Костю навестить торговый центр недалеко от порта. Да, собственно, и уговаривать не пришлось - Косте нравился дух и нрав южного базара, его назойливая постановочная любезность с мизансценами театра док. Как и случалось обычно, они попали в мир световых, звуковых миражей, приправленных моно и мини групповыми спектаклями, кое-где со зрителями, кое-где без них. Паша, в один из моментов, выпал из поля зрения Кости, которого с восторгом и ликованием опаивали каркаде, не забывая сообщать ему мимоходом, что в течение ближайших 5 секунд соломоновы сокровища разверзнутся и всё что он пожелает - исполнится; но, к их большому разочарованию, он пояснил, что это его 14 визит в их страну, что он из-за большого уважения к ним не смог отказаться от угощения, но, увы, вынужден с благодарностью покинуть их. В это время Павел набрёл на магазин с гигантским выбором тёмных очков, всевозможных вариантов и расцветок; увидев его, восточный друг - торговец, немного не просчитав темперамент клиента, слишком сладко бросился на него. Паша последним всхлипом: "я схожу за другом" оборвал нить сцепления и вырвался на свободу. Да, вот так европейская ментальность, с одной стороны, и нега детей пустыни, с другой, попали в неразрешимое противоречие, где стремительность (в смысле бегства) европейца победила. Наконец-то они воссоединились, несколько ошеломленные грандиозным вниманием всех без исключения продавцов к своим персонам. Но цель всё ещё маячила впереди огоньками витрин и призывными фигурами лавочников. Проскользнув несколько магазинчиков на автопилоте, они находят то, что Паша искал - цена обозначается, естественно, веселая с переходом в хохот: вот тут и начинается новая пьеса на подмостках восточного театра абсурда - да нет, не современного модернистского с фигурами отторжения и другими прибамбасами артхауза, а традиционная, с вживанием в образ, с внимательными яркими глазами и чувствами. Итак, Павел очень хочет купить и выбор большой, глаза разбегаются, меряет одни, другие, советуется, смотрит в зеркало, словом, для хозяина плод созрел и надо трясти; в это же время Константин со скучным, скептическим, сонным видом, еле волоча ногами, бродит по магазину, всё более расширяя круги к выходу. Торговец, опять "неожиданно", после того как была назначена относительно разумная цена, объявляет что его неправильно поняли и что эти "фирменные" очки стоят совсем другие деньги, на что Паша уже не реагирует - примагниченный очками, как туземцы Полинезии бусами в давние времена, - очками, которые так залихватски смотрятся на его носу, он не в состоянии внятно говорить и сопротивляться. Костя понимает, что надо брать инициативу в свои руки; он нехотя, как бы шепотом, сообщает Паше, что точно такие же очки он видел в аптеке около порта по совсем смешной цене, звук этого сообщения таков, что оно конечно уловлено всеми, и вот продавец уступает до той цены, которая устраивает обе стороны и наконец, обалдевший Павел с очками, деньгами и остатками оптимизма вылетает из магазина на волю. Перебежками, отрываясь от алчущих аборигенов, они покидают этот вертеп соблазнов и стремительно двигаются к лодке. Уже на яхте Паша делает признание: он каждый раз мучается и нервничает, общаясь с продавцами, и он готов переплачивать, только бы снова и снова не удлинять эту пытку. Костя смотрит иначе: зачем дергаться, суетиться - надо включаться в событие с радостью, получать удовольствие от игры глаз, слов, жестов и тогда помимо материальной выгоды обретаешь несомненное моральное удовлетворение. Вспоминая потом об истинных подробностях события, он воспринимал его камерно - только внутри самого происшествия.
Текучий городской туман разъедал корни растений и подтачивал настроение людей, неистребимо хотелось перемен, хотя бы временных и импульсивных. Всё окружающее пространство вызывало гадливость и отторжение, хотелось солнца и яркой зелени - временной стык между осенью и зимой напоминал один из кругов Божественной комедии и скорее всего не самый верхний, душа и тело требовали: отринь всё, уезжай к южному морю, поближе к местам працивилизации, где сняв одежду, приковывающую нас к Северу, человек кратковременно возвращается к своим истокам.
- Ну а как нам быть с Мишей? Прерывать учёбу на втором году невозможно никак, а лететь без него... он тоскливо на меня вчера так посмотрел, что я не могла даже заснуть.
- Я тебя не понимаю. Ты же сорвалась с цепи сама, поскандалила с Костей; мне, под угрозой увольнения, пришлось договариваться, искать замену, и вот, пожалуйста, у тебя опять хандра.
Очередной диалог взбадривал отношения Славы с Наташей, придавая им стойкий, упругий характер.
- Да и маму ты дёрнула, а у неё, как ты сообщила, два спектакля на этой декаде...
- Боже мой, он беспокоится о маминой карьере, какое благородство, какие у нас рыцари выросли рядом, только руку, почему-то не подадут в транспорте и нежность проявляют лишь в сокровенные моменты.
За этой приятной и элегантной беседой время съедалось как пространство в чёрной дыре; потом заполошные хлопоты, прощание, назидание, обнимание, проливание... полёт прошел легко и благополучно и вот уже их встретили, посадили, отвезли, покормили и заселили... наконец; а после стремительное разоблачение и: медленное умиротворенное движение вниз к песочку, среди радужных, призывных цветов, спящих пальм к легкому, нежному, колеблющемуся морю, встретившему их штилем и редким, для этого времени дня, безветрием. И первое плавание - без маски, ласт, только ты, твои силы и возможности - чистое, без примесей, ощущение тела, погруженного в материнскую плоть Океана. После, положенного, традиционного начала, надо немного отдохнуть - потом наладится ритм праздной, желанной жизни и не нужно будет ни о чем думать, кроме Миши, отчаянно борющегося с учёбой и грустной картинкой за окном.
Не предупредив, не посоветовавшись, будто я безликая фигура дальнего горизонта, отработанная и совершенно бесполезная - как воры в ночи удрали; со мною отказывалась: "я не могу без сыночка, почему ты не понимаешь меня, как ты можешь быть таким эгоистом", какая сука и этот иуда, притворяющийся другом. Но она - прямо из одной теплой постели в другую как... Его оторвали от потока грязи, в который он сладостно погрузился, почти захлебнулся.
- Нет виски не надо, пожалуйста, водки,- ответил стюардессе Костя, улетавший на край, чтобы выть в отдалении и, по возможности, жестко забыться. Несмотря на стрессовое настроение, он всё же надумал очень интересный маршрут, который давно был намечен и намечтан: сначала КЛ (столица), а потом легендарный дайверский Остров около Борнео. Чувства и бизнес-планы всегда жили отдельно: смешивать эфир с материей бессмысленно и контрпродуктивно - стихии разные и микстом, ни при каких обстоятельствах не становятся. Всё было заказано, оплачено дома, так что Костя автоматом пролетел, проехал такие мелочи как суета трансфера и заселения; отель находился в центре, выбран по рекомендации Куковского путеводителя (не подводил никогда раньше); все рядом: пешком китайский квартал и центральная площадь Мердека. Со странным брезгливым чувством связался по скайпу с домом: спросил о работе, о частностях, невзначай о Наталье, сказал, что номер мобильника только для близких, без исключения на всяких бывших... Чудесно поужинал в большом рыбном ресторане с открытой террасой и немного прогулялся по китайскому кварталу, пробитому тяжелыми запахами, галдящему по вавилонски, но всё-таки неуловимо обаятельному своей восточной вязкой патиной. На завтра был запланирован FRIM (научно-исследовательский институт леса Малайзии), незаезженное толпами туристов место, с уникальной подвесной тропой по верхушкам влажного тропического леса среди птиц и небесных просторов. Костя провалился в ночь мгновенно: длинный перелёт, сердечная лихорадка сделали своё дело, но утром был как огурчик - обильный шведский завтрак, скоростной КТМ до Кепонга (не брал такси из-за пробок, да и уровень сервиса поездов высокий); выйдя на площадь - множества такси, обещанных интернетом, не заметил и начал, несколько беспокойно, метаться то в одну, то в другую сторону. Модерируя свои планы, он чётко знал об определенных сложностях намеченной одиссеи: ограничение в течение дня на посещение подвесной дороги (250 чел.), довольно большое расстояние от центрального входа до офиса-кассы и поэтому ему хотелось компактности услуги - всего сразу и желательно быстро. С трудом отлавливая редких прохожих, Костя всё же получил нужное направление: в нескольких десятках метрах внизу проходило шоссе - оно то ему и было нужно. Выяснив направление и перейдя на другую сторону он, кажется, оказался в исходной точке, где почти сразу поймал такси, правда неожиданно оказался с попутчицей, которая узнав маршрут, извинившись, тоже села в автомобиль; так, толком не познакомившись, они, случайно, стали коллегами по вояжу.
Пара счастливых отдыхающих занималась привычным делом: выясняла отношения, напоминая, со стороны, то ли молодоженов, то ли заслуженных ветеранов брака.
- Может, хотя бы здесь, мы будем вместе - я уже привыкла к твоим постоянным спортивным отлучкам дома, но у моря мы одни и мне не хочется быть постоянным объектом сексуального внимания, в то время, когда я брожу в одиночестве, как неприкаянная, - с какой-то странной лихостью сказала Наташа.
- Почему бы тебе тоже не заняться волейболом, теннисом - ты же играешь неплохо, что за леность такая? Мы вместе бы были опять же, а одна... Ты нагоняешь тоску - вот к слову Костя как-то говорил, что люди боятся одиночества, потому что наедине с собою лишь немногие наслаждаются приятным обществом.
- А я, в свою очередь, отвечаю, что не понимаю, как ты, словно мазохист какой-то, при всяком удобном и неудобном случае его поминаешь - припечатала Наталья, заканчивая поединок точным туше.
- Хорошо сдаюсь - все оставшиеся дни как шерочка с машерочкой будем.
- Ловлю тебя на слове, Николай сказал, что после ужина будет представление ансамбля бедуинов. Пойдём?
- Да, я уже сказал тебе, что всегда готов.
- Не ерничай.
Забрав Николая, пошли ужинать - был обычный шведский стол с привычной свободой абсолютного выбора, ограниченного только уровнем отеля и благоразумием выбирающего: то есть, ты свободен выбрать всё из того что есть, но лучше так не есть, а все же руководствоваться здравым смыслом. Каждый прием пищи рядом с Колей проходил весело, но молчаливо, так как в застолье он священнодействовал, как неистовый любовник при первом свидании, растрачивая всю свою невостребованную энергию на еду, а его монотонные поклоны, напоминающие молитву правоверного мусульманина, ещё красочнее вырисовывали эту картину. Любой сотрапезник Николая тоже проникался подобным чувством, и обеденный стол незаметно превращался в своеобразную гастрономическую Мекку. Однако есть время пищи телесной, а есть время пищи духовной, и оно наступило: наша сплоченная троица придвинулась к подмосткам, устроилась поудобнее и алкала зрелища. Мужчины в длинных белых расшитых рубахах, женщины в платьях с красными, фиолетовыми, синими вставками на белой основе, в сочных алых косынках почти до пола составляли бедуинский ансамбль. Как и любой другой фольклорный коллектив - он брал за живое, прежде всего заразительной живостью естества, вспыхивающего изнутри всплесками исторической памяти тела, поэтому зрители легко разгорались тоже и вот уже все вместе кружились в огненном костре страстного единения. Вихрь танца с его центростремительной силой, с забойными африканскими барабанами - дарбука, и с разгоряченными солнцем плясунами, вовлекли Наташу и Славу в головокружительный хоровод... Как всегда наиболее раскованными были немцы (со многими из них Слава и Коля играли в волейбол) - их отличительной чертой является необыкновенная свобода коллективного бессознательного, когда они в любой стране, в любом предприятии спортивного, развлекательного, познавательного характера, часто не обладая особыми талантами, легко и непринужденно вливаются в него и сверхактивно в нём участвуют. Так и здесь - они громче всех кричали, не в такт подпрыгивали, но в тоже время создавали тот курортно-праздничный бедлам, который был здесь уместен. Густая, слегка куртуазная атмосфера мягкого пресыщения накрыла вечер патокой фривольного настроения - оно ни к чему не обязывало, ни к чему не призывало - подобно тому, как грунт на картине готов под роспись и лессировку южной ночи. В Наташе возникло то редкостное состояние, когда ночное небо и она сама соединяются в странный протяженный глоток вдоха - избавления и хочется длить его вечно. Она подошла к Коле, просидевшему весь карнавал доброжелательным зрителем, и присела рядом.
- Коля, как хорошо - я так тебе благодарна за напоминание и за то, что ты нас разбередил и сюда привёл. Я уже и не помню, когда так отрывалась - полное беспамятство и в остатке счастье. Смотри, Слава ещё не угомонился - соло среди девушек - его традиционный конёк.
- Ну, Слава любит быть в центре событий, да и ты это не раз отмечала. А мне интересно было наблюдать за вами - ведь люди в танце и в спорте лучше всего звучат; они сбрасывают мантию просвещенности, и вот они перед нами разоблачены - каковы есть.
Хелена - так звали немку, попутчицу Кости; чуть позже она представилась как Лени, так проще и приятнее. Кстати об общении - мир давно стал билинговым и моноязычность родной страны уже давно выглядит анахронизмом. Костя знал английский достаточно поверхностно, немного читал и говорил на польском, украинском и других восточнославянских языках; но в силу высокой самооценки чувствовал себя уверенно практически везде, что не всегда соответствовало реальности, но помогало твердо смотреть в глаза собеседнику и убедительно кивать головой. Водитель подвёз их к офису, оказывается, такая оказия предусматривалась при небольшой доплате на въезде, и все Костины опасения о расстоянии развеялись; Лени, когда они вышли из машины, оказалась высокой, с модельной фигурой девушкой, зеленоглазой шатенкой с бойким вкусом и сильным нравом. Это выяснилось быстро: не цвет глаз и волос, тем паче рост, а её инициативность и решительность; Костя несколько парадоксально воспринимал Ленину активность: с одной стороны быть пажом такой девушки было приятно и престижно, с другой - такая роль была для него исключительна и нова. Столь легкие простые взаимоотношения, вне ролевых установок, очень отличались от российской привычки ранжировать всё, даже знакомства. В офисе купили билеты, получили карту всего заповедника, вышли, присели и слегка познакомились. Лени, потом, более развернуто, в процессе двухдневного общения сообщила, что она "collector" (представитель галереи произведений искусства); правда Костя до конца не понял, был ли это семейный бизнес или она была свободным художником (фрилансером), но ему и не хотелось назойливо выспрашивать, быть настырным. Правда, когда она рассказала о своем уже 25 дневном "travelling" по Юго-Восточной Азии, стала понятна вероятность любого из предположений, кстати, может и обоих. Развернули карту и стали обсуждать маршрут, решили: сначала "canopy walkway", собственно сама цель Љ1, потом перекус в пикнике-зоне, а потом, в зависимости от времени, какая-либо из пешеходных тропинок в зарослях леса. Итак, в дорогу. Сначала километровый проход по асфальтированной дорожке до базы, так эта точка именовалась, потом пятисотметровый подъем крутой и каменистый к началу подвесной тропы; Костю озадачила скорость передвижения длинноногой спутницы столь изящного сложения: её загорелые икры быстро мелькали то спереди, то сбоку - они обгоняли большинство пилигримов, в основном мелкого и крупного возраста и довольно быстро добрались до старта. Сама тропа была разбита на, примерно, 50 метровые отрезки, между которыми находились жестко закрепленные площадки, где весело галдели школьники, фотографировались туристы и отдыхали граждане печального возраста; правда, когда Костя и Лени сами ступили на тропу, они поубавили смех и улыбки, так как надо было одновременно держать равновесие, держать фасон, и пробовать увидеть, снять, насладиться; сразу все не получалось, но уже на 2 и 3 переходе они... увидели колышущиеся верхушки деревьев внизу, дымку облаков на горизонте и Лес - доисторический, огромный, величественный. У Кости, неожиданно, возникло трансцендентное побуждение: окончательно забыться, пропитаться запахом, дыханием, мощью его. Видимо что-то подобное пригрезилось и Лени - потому они заканчивали маршрут в молчании и задумчивости, и хотя еще был небольшой водопад с ниспадающим ручьем и другие красивые места, они больше не останавливались - трепетно несли новый мир своей памяти.
- Здесь ты должен быть легким, счастливым, необязательным - играть импульсами своего подсознательного открыто, без оглядки на толпу, на социум.
- Да я тебя отлично понимаю, но лучше упростить твой энергичный пассаж другим сравнением: так же ведет себя кошка с пойманной мышкой, она не оглядывается на окружающий социум и играет легко, весело, подчиняясь импульсам своего рефлекса. И я прошу тебя Володя, не надо углубляться во фрейдистское толкование кошачьих привычек, тем более я некомпетентна в этой области. Я заранее заявляю пас.
Этот разговор не мог произойти в первые дни отдыха - зато сейчас сладко утомленные жарой, морем, истомой телесного они вернулись в мир простых интеллектуальных забав. Подобрался небольшой кружок единомышленников по касте; как такое происходит умом не понять - просто два-три слова при встрече, один жест, взгляд и готово: вы записаны в чьих-то скрижалях как свой. Какой свой - тут не рассматривается, тем более на курорте, где как в дороге все откровенны до отвращения, словно завтра судный день. Так вот Ната, Слава и Коля к концу недели прицепили или прицепились к Володе, врачу из Питера и к его подруге Эльзе (сразу же Лизе), полной противоположности Владимира, как и бывает обычно в парах, спортивной, спокойной, внешне покорной женщине, позволяющей полную свободу Владимиру, в четко обозначенных границах. На пляже они образовали небольшую колонию, вместе играли в волейбол, теннис, часто вечерами гуляли по территории комплекса - она была и живописной и протяженной, само собой и в ресторан ходили сообща. Совместно приняли решение съездить на экскурсию в Луксор, с посещением Карнакского храма и берега мертвых - так называлась противоположная сторона Нила, где были долины Царей и Цариц, колоссы Мемнона. Неожиданно выяснилось, что Лиза не просто была уже там, но и провела круиз на теплоходе с заходом в памятные места Древнего Египта, и она очень коротко, в двух словах, одобрила поездку: "я открыла для себя совершенно другой Египет". Такая подробная, исчерпывающая рецензия всех вдохновила: " Поехали!" - дружно воскликнули они и приобрели тур... Целый караван автобусов, с вооруженными солдатами в авангарде и арьергарде, утром забрал их из отеля и через четыре часа чуткого досыпа перед ними открылся Луксор. После прохода с экскурсоводом через стандартные красоты Карнакского храма: аллею бараноголовых сфинксов, большой гипостильный зал, гигантскую колонну и статую Рамзеса II всех отпустили на полтора часа для самостоятельного плавания. "Давайте я покажу вам место, поразившее меня больше всего"- столь длинный спич выдала Лиза, затем провела их по берегу священного озера, выглядящего, словно обычный пруд, правда в каменных берегах, и подвела к Белой молельне изящной, какой-то божественно прозрачной, с тонкими линиями красивых рельефов. Она на всех произвела впечатление своей миниатюрностью, в отличие от размеров всего увиденного ранее, и выглядела как прелестная камея рядом с куросом VII века до н.э.
- Интересно Лиза, но ты никогда не делилась со мною таким своим высокохудожественным прошлым.
Володя вымолвил это с небольшой обидой.
- Когда же ты в круизе побывала, я и не знаю даже?
- Меня взяли с собою родители ещё до тебя, ты особо не волнуйся. Предваряя вопросы, хочу обратить внимание на ещё более выдающееся, на мой взгляд, место, которое мы посетим во второй половине дня. Я не помню точное название этого храма, но знаю, что связан он с женщиной-фараоном Хатсепшут.
- Ну, тут-то понятно, почему он произвёл на тебя такое неизгладимое впечатление.
Не удержался Владимир затронуть и гендерную тему, задиристо развивая её, между посещениями храма и музея Луксора и, с аппетитом приканчивая её во время обеда, в ресторане на берегу Нила. После обеда, немного отдохнув, автобусы помчали их на другой берег реки: дальше была долина Царей, со стойким ощущением пребывания в огнедышащем склепе, и со стремительными перебежками от одного теневого щита к другому (жара в этой долине была неощутима, видимо, только покойникам), затем автобусы и снова в путь.
Они просто перекусили в кафе около маленького озерца, скорее всего производного от водопада и ручья, пройденных ими при спуске, разговорились о близких, с непонятной для каждого долей откровенности: в Костиной версии - он, в основном, приехал для дайвинга и остановка в КЛ небольшой и простительный каприз, у Лени - ещё проще: она путешествует с бойфрендом, который сильно обгорел на пляже Пулау-Пинанга и отсиживается под кондиционером, наслаждаясь сычуаньской кухней отеля. Дальше их намерения и сливались и разъединялись, и в этом присутствовала и легкая грусть расставания, и зыбкая надежда на встречу. Открыв карту, выбрали пешеходную тропинку Saleh в зоне D - и решили исследовать её, кстати, начиналась она сразу за озером. Поход по тропе запомнился Косте по нескольким позициям: во-первых, не было никакой тропы, а был практически невидимый пунктир, почти незаметный, напоминающий скорее родные кущи, во-вторых, они услышали такие мелодии и трели какие и не предполагали здесь послушать, в третьих, Лени, неожиданно, побаиваясь любого хруста и скрипа, вскрикивала и хватала его за руки и не только. Как выяснилось, она ужасно боялась змей, что не удивительно, но и варанов, которые тоже шастали под ногами, тем более в лесу, где абсолютно отсутствовала зеленая подстилка, то бишь - трава. Ещё одним феноменом оказалась "стеснительная крона" - когда листья проявляют смущение перед своими собратьями, Костя сначала и не понял, что ему показывала Лени, однако всё-таки докумекал, наконец. На выходе из тропы они не только услышали, но и увидели нескольких певцов - это оказались лесные голуби необычной раскраски: зеленые с желто- коричневыми вставками на грудке. Затем они вышли на дорогу и медленно направились к выходу, там Костя быстро нашел такси и подвез Лени к станции; на завтра они договорились о встрече в парке Птиц и на прощание обменялись телефонами. Лени уехала к своему обожженному другу, а Костя от "жадности познания" поехал к знаменитым, азартно раскрученным СМИ, пещерам Бату. В конце турне он зверски устал, и в долгосрочной памяти остался безумный, по скорости, 300 ступенчатый подъем к Храмовой пещере, рядом с вопящими цыганящими обезьянами, потом неожиданное получасовое состояние дикой потной усталости, скамья... музыка и
песнопения в индуистском храме...умиротворение... благость органов и чувств. Такое никогда не случалось с ним раньше: минуты абсолютной слабости, с темнотой в глазах... и плавное, тихое возрождение с надеждой на будущее.
Наступил последний день столичного вояжа, запланированный ещё в Москве: с утра парк Птиц, потом башни Петронас, а вечером прогулка по индийскому и китайскому кварталам. Поехали! Костя, плотно позавтракал в гостинице и отправился в путь. Так как времени до свидания в парке было ещё много, он решил мельком заглянуть на центральную площадь столицы - Мердека и обязательно увидеть здание старого железнодорожного вокзала. Площадь была как площадь - всё оказалось предсказуемо сервильное: геометрический центр площади, города и страны само собою - Королевский крикетный клуб, основанный, естественно, чиновниками метрополии. А вот старый вокзал оказался вкусным подарком для архитектурного гурмана - совсем не эклектичная комбинация мавританского фасада с суховатым английским интерьером давали такую пищу глазам (углубления, ажурные арки, минареты, купола), что он с трудом вырвался из этого великолепия и поехал в Озёрный парк.
Кавалькада машин, разделяясь и соединяясь, следовала по апробированным и "обязательным" местам паломничества: быстро навестили, проехали долину Цариц, потом колоссы Мемнона - остатки заупокойного храма, выветренные, обвалившиеся гиганты, представляющие больший интерес для гидов, чем для зрителей, так как остановка у них распределяла потоки автобусов и упорядочивала экскурсантов по памятным местам.
- Лиза...мы ждём, тобою обещанного сюрприза, а ты молчишь и ничего не комментируешь. Может мы уже проехали?..
Элиза откликнулась не сразу на Наташино замечание.
- Мы как раз подъезжаем, через минут десять, я предполагаю, будем на месте.
Вот, наконец, они и добрались до Дейр - эль-Бахари к заупокойному храму Тутмоса I, задуманному Хатсепшут, построенному Сенпутом с гениальной интуицией, позволившей извлечь всё возможное из окружающего кирпично-охряного скального амфитеатра. Когда Наташа увидела его на автобусной остановке, находясь на довольно большом расстоянии от мемориала, то безупречные линии храма издали показались ей космическим творением. Когда они приблизилась, то поняла - этот храмовый комплекс дело рук человеческих, кстати, в самом прямом смысле слова - какие особые орудия труда, технические приспособления могли быть 3500 лет тому назад; всё, всё было задумано этой женщиной, а построено, одним из первых гениев архитектуры Сенмутом и, конечно, ремесленниками Древнего Египта, что важно - свободными людьми, могущими творчески влиять на строительные процессы. Идея, по тем временам, была совершенно новой, революционной: величие не в божественных вертикалях, а в земной террасной планировке с множеством пилястр, колонн, скульптур и прекрасных барельефов с изображениями самой царицы и её путешествия в страну Пунт (рельефы, показывающие жирафов, обезьян, гепардов и изделия из слоновой кости). Закончили экскурсию и вернулись в гостиницу довольно поздно и, когда доедали поздний ужин, Наталья вдруг разразилась монологом: "после увиденного сегодня я поняла, что история религий, искусств, знаний не имеет какого-то нулевого Абсолюта-начала, с которого всё появилось. Когда я увидела в миражном мареве геометрически выверенный каскад храмового комплекса, то узнала безусловные очертания будущего шедевра эллинской архитектуры - Парфенона. И никто меня не убедит в противном.
- Наташенька, успокойся, с тобой никто не спорит. Дай нам переварить еду и впечатления, а завтра продолжим этот разговор.
После ужина попрощались с Володей и Лизой (их коттедж был в западной зоне) и пошли к себе; номер Николая был в соседнем домике, в связи с этим они часто гуляли вместе, тем паче, удивительная удобоваримость его характера способствовала этому.
- А ты что думаешь о нынешней поездке? - обратилась к Николаю Наташа.
- Мне понравилось. И гид был хороший, заметно, что ему самому интересна история Египта.
- Ты воспринимаешь это как историю Египта, а я совсем нет. Я не вижу никакой связи между Древним и современным Египтом, ни в людях, ни в традициях, да и внешность нынешних и тех рельефных мало имеет общего, как мне кажется.
- Ната, может, хватит, ты уже и до Николая добралась. Пойдем отдыхать. - Ты, конечно, устал Слава, такая чрезмерная нагрузка выпала: целый день на автобусе, подвозят туда, сюда, да и голову зачем-то напрягать надо, что делаешь ты только по необходимости.
Это была последняя эмоциональная вспышка Наташи, на которую Слава прореагировал спокойно, и, обняв её, уверенно и настойчиво увлёк в номер.
Перед входом в парк Константин слился с толпой детей: они были с родителями, с педагогами, постарше - самостоятельными группами, все на месте кроме Лени, которая, что за странность, совсем не по-немецки, а по-простому по-женски опаздывала; Костя откушал мороженого (хотелось молочного коктейля, но в Азии это эксклюзив), и начал нехорошо ругаться, естественно, беззвучно. В момент особо красочных фразеологических оборотов выскочила раскрасневшаяся Лени (очень привлекательная от волнения), скороговоркой объяснившаяся (вышло недопонимание с водителем), мгновенно настроившаяся на победный лад - и вернулось вчерашнее настроение и обаятельное взаимопонимание. Лени была одета в этот раз не по походному, а нарядно: легкий яркий бирюзовый топик с открытым верхом, держащийся на мохнатой петельке вокруг шеи, и летящие шелковые штаны летней цветовой гаммы. Костя сделал комплимент Лени, не только словами, но в большей степени глазами и руками - она приняла его, и они, наконец, вошли в парк. Встретил их Хорнбил - визитная карточка парка, одна из этих птиц-носорогов сидела прямо на дорожке и с неким презрением обозревала, суетящихся вокруг людей; однако дальше по мере движения эти картинки становились настолько привычными, что птицы и люди всё меньше обращали внимания друг на друга. В аннотации они прочли, что общий открытый парковый вольер (сетка натянутая достаточно высоко) самый большой в мире - после этого торжествующий огонёк загорелся в глазах Кости: размер имеет значение, да и количество крупных птиц впечатляло, как и условия, очень близкие к естественным, тоже. Особенно впечатлили африканские и австралийские страусы в начале парка и павлины, в том числе какие-то экстраординарные в огромном отдельном вольере. В конце маршрута вышли на озерцо фламинго, печально и задумчиво качающихся в отдалении. Решили исправить настроение и вернулись к амфитеатру детского птичьего представления. Там не только забылись, но Лени с воодушевлением поучаствовала в спектакле, вызвав необыкновенный энтузиазм у детей и у Кости тоже. Видя кружащихся вокруг детишек, Костя после нескольких дней забвения вспомнил о Наташином сынишке и чуть-чуть взгрустнул, но Лени вселила бодрость своей энергией и потащила к площадке попугаев и вольерам орлов...Время прощания приближалось. У него был билет в башни Петронас, купленный ещё в Москве, - он ещё в первый день поделился с Лени этой радостью, так как приобрести тур на месте было затруднительно, и сейчас, хотя у него и возникли вопросы и сомнения к дальнейшему порядку действий, увидев его колебания, четкий ответ дала сама Лени: она рассказала об экскурсии в башни в хвалебных тонах, заметила, что предполагает посетить сады гибикусов и орхидей и, возможно, парк бабочек, о котором много слышала удивительного. Они пошли к выходу, потом длинно пили чай, о чём-то медленно разговаривали, долго двигались к такси... Лени взяла Костю за руку и, склонив голову чуть набок, глубоко и быстро поцеловала его в губы, резко отвернулась и пошла в противоположную сторону. Ему показалось, что она сказала ещё какую-то быструю фразу, то ли "see you later", то ли что-то похожее. Такси шли конвейером, и через секунды он ехал сквозь город, скрепя зубами от вечных тем интернациональных таксистов о женщинах и мужчинах. Впереди у Кости были башни, вечер, утро, самолет и остров.
- А чтобы ты посоветовала нам в будущем увидеть в Египте? Поездка в Луксор и окружающие его места нам понравилась.
Обращался к Лизе Слава (это был их последний вечер отдыха), утром они улетали домой, Николай улетал тем же рейсом, а Володя с Лизой через два дня.
- Лучше всего взять круиз плюс большое путешествие по Нижнему Египту, так мы ездили, но сейчас сложные времена и можно ограничиться только речной частью.
- Что ты считаешь сложным? Политическую обстановку?
- Да, я думаю, поездка по Каиру и в Александрию в данный период затруднительна и опасна, тем более мы до Каира ехали из Асуана в роскошном вагоне с английским стюардом - сомнительно, что сейчас этот маршрут сохранился.
- Время у нас есть, будем надеяться на лучшее будущее. А в речной части было что-либо особенное, поразившее больше всего.
- Да, совершенно уникальный заупокойный комплекс из двух храмов - Абу-Симбел: из Асуана туда возили автобусами, плотина закрывает проход судам. Я не могу передать словами, да и альбомы не расскажут то, что можно постигнуть только глазами. Могу лишь позавидовать тем, кто увидит это в первый раз.
Вечер был долгий, протяженный, по словам, тостам, стеклянным обещаниям, но и он закончился...
3
Квартира в старом доме конца 19 века, слегка обновленная, но временная по настроению и духу.
Наташа. Видишь, как мы хорошо устроились, ты нисколько нас не стеснила. Ты молодец, что позвонила заранее, но лучше через скайп общаться - я не люблю разговаривать в тёмную: приятно видеть собеседника, его глаза, жесты, и если даже возникают какие-то бытовые несуразности, то они только утепляют беседу, делают её домашней и простой.
Лиза. Спасибо. Однако мне нелегко преодолевать наши питерские комплексы; Володя считает, что с ними надо жестко бороться, потому что излишняя щепетильность и сдержанность в мире отечественного феодального концепта, так ему видится современная российская действительность, оставляют нас на задворках мейнстрима.
Из второй комнаты приходит Миша и просит маму помочь по математике. Наташа идет с ним. Элиза достает ноутбук и включает его, затем спрашивает у Наташи пароль входа и начинает работать. Прошло несколько минут...
Лиза. Помогла Мише, всё нормально?
Наташа. Да, по математике необходимо регулярно направлять - гуманитарные гены сказываются. На чём ты остановилась?
Лиза. В общем, я высказала главное, но для уточнения - Володя считает, что деликатность это скорее европейский каприз старых демократий, имеющих возможность жить в условиях стерильного пространства, несравнимого с нашим.
Наташа. Ты сказала о некой размытости командировки, а в чём её основные неясности ты не объяснила? Или рано пока говорить о конечных целях?
Лиза. Вот! Вот, как ты, верно, уловила мои флюиды - я и сама лучше бы не объяснила... Изначально меня снарядили только для участия в торгах...Конечно, я тебе подробности, по телефону, не сообщала. Это будет Кристис, аукционный дом, второй по значимости на российском рынке, с ним наша галерея сотрудничает не первый год. Но незадолго до отъезда мне предложили опубликовать мою диссертационную работу в развернутом виде, с большим охватом художественных произведений и прочитать несколько лекций по этой тематике. Мне, безусловно, очень интересно такое предложение и сейчас я занимаюсь как раз согласованием основной работы с данным приглашением.
Наташа. Буду банальной - я завидую, и не стесняюсь этого; у меня сейчас не жизнь, а серость и вата: какой-то мутный вакуум, в котором я барахтаюсь и затягиваю в него окружающих.
Наташа опускает голову, всхлипывает раз-другой, быстро успокаивается, после того как Лиза прижимает её голову к себе.
Лиза. Я видела тебя, ещё несколько месяцев тому назад, в совершенно другом настроении: ты вся вибрировала энергией, блистала умом, никаких предпосылок мировой скорби. Что произошло?
Наташа. Ничего?! Просто я никого не хочу видеть. Твой приезд и моё настойчивое, даже навязчивое предложение остановиться здесь - это сплошной эгоизм. Я за тобою хочу спрятаться от всех и попробовать найти себя снова.
Лиза. Спасибо. Я постараюсь, хотя бы на короткое время, стать громоотводом твоих чёрных человечков,... но ты мне ничего не сказала о Славе и...
Наташа. Не надо! Никаких вопросов о самцах. Табу!
Ресторан для своих. Рядом автомобили VIP- класса, большинство с водителями. Камерная ниша в углублении одного из двух залов, за фигурным столиком Костя и ещё трое.
Мужчина 1. Хорошо мы этот вопрос считайте решили, уточнить надо только банковские проводки по датам. И где этот кореш, которого надо посмотреть?
Костя. Самвел, я предупреждаю вас - без самодеятельности, я вам уже говорил - мы были друзьями.
Мужчина 2. Константин Михайлович, все люди раньше или позже были и будут - только разница во времени и интересе...
Мужчина 3. Влад, остынь сейчас время не барыг, а мозгострелов - старайся больше слушать и подтянешься к ним.
Мужчина 2. Твой, Анатоль, дребезг иногда не делу помогает, а кляпом становится, из-под него ни вздохнуть, ни пернуть - он уже достал меня.
Мужчина 1. Влад, Анатолий не устраивайте здесь базар, лучше кушайте спокойно - Константин Михайлович расстарался угощением. Да и тебе Владимир не стоит забывать, как ты сам недавно вспоминал, о памяти по гроб жизни. Или забыл, как Анатолий тебя спас и сколько это стоило - сейчас все страхуются, надо переплачивать по полной, на весь околоток.
Костя. Самвел, Слава позвонил, сказал, будет минут через пять; делайте, как договорились: он заходит и вы, чтоб не было такой трескотни, как сейчас, прощаетесь и выходите. Его машина Ниссан Х-трейл, я думаю, другого Ниссана там нет. Я позвоню вам завтра и, наверное, предварительно договоримся о встрече, только я бы ...
Входит Слава. Подходит к метрдотелю и затем идёт к Косте. Самвел говорит что-то своим коллегам, они встают, прощаются и быстро уходят.
Слава. Добрый вечер. Ну и проверка здесь, прямо как в секретной конторе.
Костя. Здравствуй. Чужие здесь не ходят, а своих знают.
Слава. Это сейчас с тобой прощались именно такие свои; мне они напомнили 90-е годы - мафиози и его бойцы, малость выдрессированные и приодетые.
Костя. Люди всякие нужны, люди всякие важны - умерь гордыню.
Слава. Предполагаю, что нам давно надо было выяснить отношения, но ты не хотел, не только видеться, даже общаться по телефону; я думаю, и мои извинения здесь ни к чему - чувствую до какой степени я неприятен тебе, но хочу исключить Наталью из этой переделки.
Костя. Это не переделка-проделка - это подлость в ... степени, так как замешан друг, теперь бывший, и женщина, которая клялась мне и божилась всем, что можно только представить...
Подзывает официанта, спрашивает Славу и делает заказ.
Костя. Ты перешел на водку? Что нервы стали сдавать или другие причины? Но меня мало интересует твоё сегодняшнее настроение, и не сомневайся выворачиваться наизнанку и разводить сентиментальные сопли я не собираюсь, а попросил тебя приехать столь срочно по одной причине. Я хочу тебе сделать безальтернативное предложение. И ответ мне нужен уже завтра.
Слава. Так делают не предложение, а объявляют ультиматум. Мог и не морочить голову с заказом, а по-простому через бугаёв это преподнести или сейчас так у вас не делается - моветон; все насмотрелись американских фильмов и сериалов, теперь надо, сначала, в ресторане объясниться. Да?
Костя. Не кипятись, выслушай спокойно - тебе такое никто никогда больше не предложит. Стань хотя бы на время реалистом: в нашем современном мире заработок тренера настолько жалок, что обсуждать его стыдно и при всей любви к профессии ты обыкновенный лузер. Я уже не упоминаю твои долги и кредиты, так что послушай меня без гонора.
Слава. Не укоряй меня долгами, я тебе верну первому, перезайму, в крайнем случае...
Костя перебивает его и энергично взмахивает руками.
Костя. Давай не вскриками и всхлипами обмениваться. Выслушай меня. Я сказал ранее, что мы не будем романтизировать нашу жизнь, но давай и не опускать её ниже пояса. Я попытался забыться в поездке, на дайвинге - не получилось, предполагаю всё же, что твои отношения с Натальей не роковой случай...
Нет, дай мне закончить, не останавливай.
Костя. Короче! Я предлагаю тебе уехать на три года в Юго-Восточную Азию за мой счет; я закрываю твои кредиты и долги, затем ты получаешь две карты международной платежной системы с кредитной линией на 3 года, при расходе не более 5000 тысяч долларов в месяц; всё, включая авиабилет в Сингапур, получаешь завтра в это же время. Ты мечтал о путешествиях, о странствиях, но когда я тебя звал с собою, гордыня не позволяла тебе быть приживалкой, как ты выражался - вот тебе шанс начать жизнь с листа, да к тому же с такими условиями. Ты сможешь не только проветриться и насладиться - есть возможность построить какой-то начальный бизнес.
Слава во время этого выступления дважды выпивает, угрюмо смотря на тарелку с едой. Затем встает, не прощается, медленно идет к выходу.
Костя. Так ты позвони. Или завтра, уже, здесь встретимся.
Слава в ответ неопределенно жестикулирует и выдавливает слово.
Слава. Позвоню.
Старинный особняк в районе золотой мили. Охотничий зал.
Александр. Если не углубляться в детали, то общее впечатление очень хорошее. Правильно я тебя понял?
Костя. Я могу и в деталях, но ты же человек занятой - председатель правления...
Александр. Не надо так тяжеловесно, ещё немного и упомянешь другого председателя - Фунта, тьфу-тьфу не вспоминать всуе - кончилось ведь трагикомично. У меня до 17.15 свободный график, а мы перестали пересекаться вообще, и я рад, что ты заехал ко мне почти сразу после возвращения. Так что давай хвастай тем, чего я лишён в последние годы. Только не думай, что я стенаю, нет; просто каждый создаёт свою вселенную из тех материалов, которые знакомы ему и удобны... и редко мучает себя сомнениями после. Тем более красивый кабинет - временная мантия наемного менеджера, но всё я эту тему закрываю...
Доедают десерт, запивают морсом и переходят на второй этаж в кабинет с табличкой "Председатель правления банка..."
Костя. После твоих слов я вспомнил наши беседы на даче и удивительное чувство легкости... после, я ведь в силу молодости хотел быть похожим на тебя. Позднее мне запомнилась фраза "жизнь - невероятное в твоей бесконечности", эти слова я препарировал много лет и так и этак - хотел прожить хоть часть жизни невероятно, но у тебя ведь речь шла о бесконечности. Ты помнишь?
Александр. Конечно, помню. Была мечта, были, наверное, и какие-то
предпосылки, так я тешил себя надеждой, во всяком случае... Потом стремительная карьера - время и место совпали - да вот бесконечность оказалась для меня только космическим понятием, как видно теперь, верхние эшелоны власти и любое творчество... вероятность сопряжения ничтожна; боюсь говорить о будущем возвращении (предвосхищаю твой вопрос), видимо, бессмысленно: я иссох, стал администратором - пусть солидным, и вся моя энергия уходит на благо нашего банка и сохранения высокого статуса моей семьи.
Произнося последнюю фразу, Александр скривился и боднул головой, то ли на слова произнесенные, то ли на что-то глубоко личное и скрытое.
Александр. Да, извини меня, я всё о себе, у тебя как, женился или гуляешь?
Костя. Мне тяжело говорить о прошлом, лучше о поездке: в начале - познакомился с девушкой: высокая, фигура отпад, зеленые глаза, улыбается как мадонна - она из Германии; случайно попали на одну экскурсию и соединились, чтобы живее провести время, но секса не
было - только попрощались как-то знаково, с надеждой на неопределенное что-то.
Александр. Вопрос, а смотрели вы как: друг на друга или в одном направлении?
Костя. И в чём вопрос?
Александр. Друг на друга - значит временно, быстротечно, а в одном направлении - это словно пара глаз, видящих на горизонте единое целое.
Костя. Отвечая тебе, хотелось бы быть циничным, ведь после некоторых событий я к женщинам отношусь сугубо прагматично: меня, прежде всего, интересует аромат женщины: можно его выпить и им же закусить, следовательно, твоя лирика - какой-то анахронизм.
Александр. Вижу, надломилось твоё душевное состояние, но это преходяще, и ты ещё вернёшься в мир магических чувств. "Всё будет так, как должно быть, даже если будет наоборот". Но давай всё же сдвинемся с этой точки. Неужели у тебя в путешествии не было ничего интересного, будоражащего?
Костя. Да... конечно было. Самое приятно будоражащее - абсолютное отсутствие соотечественников, даже просто русскоговорящих. И значит, получился классный тренинг языка и отдых от родных березок и наваждений, тоже родимых.
Александр. И сколько дней именно дайвинга было?
Костя. 10 дней - и очень хорошие отношения сложились с женщиной администратором в офисе дайв-центра: она распределяла дайверов по сайтам каждый день, и я 8 дней был на Сипадане, хотя по договору - максимум 5 дней, таковы условия и правила. В конечный день я уже сам её попросил разнообразия, и она меня экспедировала на спидботе к другому острову. Там нас было всего трое: пара китайцев с Тайваня и я - тоже понравилось место: много кальмаров, интересное макро и сам остров исключительно стерильный ... биостанция, практически полное отсутствие туристов.
Александр. А сам знаменитый Сипадан? Что-то не слышу восторга.
Костя. Коротко! Мечта сбылась, не знаю, куда после этого ехать, чтобы не разочароваться. Сбылась идея фикс моих дайверских фантазий: я погладил акулу за хвост, не прикормленную, как практикуют на Кубе и многих других местах, а естественную и свободную и хотя это была двухметровая белоперая - не самая опасная, адреналинчик вспрыснулся; я уже не говорю о разнообразии пелагических рыб, о черепахах, об огромных стаях каранкасов и барракуд - настоящая поэма подводного экстаза.
Александр. Что ты мне недавно тут о лирике ворчал? Нет, не отказывайся от слов - хорошо, я рад твоим воспоминаниям, ведь повседневность ускользает - остаются только события с плюсом или минусом, хотя со вторым знаком нам хочется реже сталкиваться. О
твоей жизни в бизнесе я не спрашиваю, думаю, у нас будет место и время для этого; в конце концов, брошу я все эти значительные проекты и попрошусь к тебе скромным экономистом. И поеду наконец-то на дайвинг, о котором ты так красочно рассказываешь.
Костя. Ой, не верю. Это ты кокетничаешь сам с собою - что-то сложно представить тебя вне игр высшего света, но вдруг... буду счастлив, видеть тебя своим партнером, чем черт не шутит... Я вижу, моя аудиенция заканчивается, судя по времени.
Александр. Да, извини, я тебя предупреждал о неумолимом Хроносе - я очень рад нашей встрече, предполагаю теперь мы будем чаще видеться.
Провожает Костю до парадной лестницы. Тепло прощаются. Александр возвращается в кабинет и делает запись в ежедневнике.
Телефонный разговор. Наталья в своей квартире.
Слава. Привет Натусь, ты ждешь меня? Я соскучился, хочется покрепче прижать тебя...
Наташа. Опять по телефону говоришь то, что я готова слушать бесконечно, но рядом, а не виртуально, да и хочется всё же слышать от тебя более ласковые и чуткие слова.
Слава. Не придирайся, я ведь рядом с тобой глупее становлюсь.
Наташа. О да, я живо представляю сейчас наши взаимоотношения, только и исключительно по телефону, и тебя премудрого пескаря, смотрящего на меня откуда-то снизу. Нет уж, уволь - лучше по-прежнему, по - привычному, когда ты со мной, и я вижу твои голубые, искрящиеся огоньками, глаза, а руки нежно и убедительно ладят со мною - тогда мы вполне обходимся вообще без слов.
Слава. Как у тебя дела на работе? Что у Мишки в новом садике, привык или со скандалом ходит?
Наташа. Миша привыкает, главное появились точки сопряжения кое - какие: дети, с которыми он подружился и воспитательница требовательная, но без занудства, ты же помнишь, как мучились в прошлом месте; спасибо Косте за помощь.
Слава. Опять Костя, ты, наверное, специально растекаешься перед своим благодетелем; мало того, что ты ноги раздвигаешь и никак не желаешь кончить этот балаган, все время, кормя меня рассуждениями о всеобщей зависимости друг от друга и нелепыми доводами о порядочности...Интересно, что ты под ней подразумеваешь?
Наташа. Не надо мучить меня, ты знаешь... сколько раз мы объяснялись: я не могу, не представляю себя без опоры на мужчин - для меня абсолютно немыслим такого рода мир. Ты можешь обвинять меня во всех смертных грехах, мы можем постоянно безумствовать и грубить, но я не хочу
повторения подобных сцен, особенно, при Мише, как в последний раз. Все равно тебе придется ждать или ... я не знаю пока ответа.
Слава. Опора тебе нужна - тебе не подпорка нужна, а дубина здоровая.
Наташа. Прекрати! Продолжаешь свои бешеные выходки. Тебе мало того, в чем я призналась тебе и не один раз; сколько надо повторять, что Костя мне помог в самый сложный момент жизни и сейчас я мучительно разрываюсь между Вами тремя...
Слава. Что!! Какими ещё тремя...
Наташа. Уймись! Ты даже не подумал о Мише, за своим эгоцентризмом и темпераментом не видишь ничего: мир у тебя прямолинеен до самого горизонта - до твоего личного горизонта - пространства, куда поместить ещё кого-то очень сложно.
Слава. Аа... Извини меня, я опять психую.
Наташа. Твои извинения стали неизменной индульгенцией, поощряющей невоздержанность и грубость. Проще сразу думать, о чём говоришь и не опускаться до края. Хорошо давай успокоимся... я жду тебя вечером... Соскучилась...Очень. До встречи.
Слава. До свидания!
Наташа. Мама, ты приехала опять меня воспитывать, не поздно ли? Уж лучше отец с его мгновенным гневом, чем тоскливое каждодневное мучение. Уже прошло 8 лет, Миша лучшая плата за мою глупость, да я и не считаю ошибкой моё прошлое; настоящее не возникает само по себе - оно вскормлено, удобрено моими мучениями и терзаниями.
И.П. Как ты красиво научилась говорить, как будто со сцены...
Наташа. Успокойся, мама, я тебе не конкурент, лишь жалкий любитель...
И.П. Не перебивай меня. Слезы, нервы, отцовы хлопоты, твоя сегодняшняя устроенность в столице - это тоже в далеком прошлом, и ты как Клеопатра сама создала своё королевство, в котором даже шуту не позволительна никакая критика. Да?
Наташа. Мама, я в восхищении, ты говоришь так, что можно представить тебя в образе, да и не только в своём, но мы не театре и я не восторженный зритель, а всего лишь твоя дочь, ждущая не твои талантливые репризы, а понимание и материнскую помощь, тем более я запуталась окончательно.
И.П. Так давай распутывать этот клубок - ты звонила мне в последний раз во взвинченном состоянии и, надеюсь, понимаешь, как тяжело решать по телефону такие вопросы... Слава богу, у Жени и в семье и на работе спокойно и стабильно, потому, в первую очередь, наше беспокойство на сегодня и на завтра мы связываем, прежде всего с тобой и Мишей.
Наташа. Мама, всё это так, но разбираться мне надо самостоятельно - не могу я прикидываться счастливой, с тем с кем у меня резонанс исчез напрочь, а благодарностью чувство не подменишь, да и противно стало - я же не куртизанка, чтобы отдаваться за... привилегии.
И.П. Ну, Наташенька, мы же тебя не подталкиваем...
Звонит телефон.
Наташа. Мам, извини... Да слушаю тебя, Слава. Да не одна. С мамой...
Я предупредила, что ты заберешь его... Нет только не сейчас... Конечно могу, я не стесняюсь мамы... Да представь - посвящена... не жалею...Жду вас - осторожнее, пожалуйста!
И.П. Твой Слава! Я не готова сегодня знакомиться с ним, если можешь...
Наташа прерывает маму.
Наташа. Мама, извини, что перебиваю, я сама ещё не готова - можно не гнать лошадей, спешимся до лучших времен. Я встречу их во дворе, переговорю со Славиком, мне, кажется, он тоже не торопится...
И.П. Я не хочу задавать слегка бестактный вопрос - можешь не отвечать, но что вас связывает - ты так и не объяснила? Из твоих прерывистых реплик я только уловила реплики о химии, как ты назвала то, что всегда звалось проще и естественнее - распутство.
Наташа. Тебе ли, мама становиться пуританкой, какие высокие отношения у вас в театре были, я помню с детства, да и не очень ты скрывала это от нас: вы с отцом довольно громко обсуждали альковные истории; я никогда не предполагала это вспоминать, но ты спрашиваешь - я отвечаю: да у меня зависимость от Славы, каждое его прикосновение меня поднимает вверх и опрокидывает навзничь одновременно, я не знаю, как долго будет такое блаженство, но каждый день мой.
И.П. с печальными глазами и скрещенными руками, неподвижно сидит у окна. Тишина.
Баня среднего класса. Всё скромно, но со вкусом - без лишней патетики. Собираются свои, то есть многолетние посетители; есть небольшие компании по возрасту и интересам.
Костя. Как же я соскучился по русской бане. Нет, сауна это замечательно, но дух и пар русской бани непередаваемы.
Слава. Ура, в парную! В парную!
После пара. На двухместных диванах сидят напротив друг друга несколько человек, кто в халатах, кто в простынях. Видимо, они завсегдатаи этого заведения.
Старик. Здравствуй, Славик. Давненько тебя не было, как дела, какие новости?
Слава. Спасибо, не хуже прошлого, двигаюсь постепенно по комментариям твоим - очень интересно, неожиданно, даже невероятно после общепринятой точки зрения. Спасибо... Я сегодня с приятелем. Познакомьтесь.
Старик и Костя пожимают руки. С Костей знакомятся ещё несколько человек.
Костя. А что за комментарии ты мне ничего не рассказывал?
Слава. Да вот мне Владимир дал свои наработки по Библии и по истории христианства: он перечитал, проштудировал Книгу трижды, и много лет размышляет над прочитанным. Да ты лучше сам его спроси.
Костя. Конечно, первоисточник лучше любого компилятора... извините, как вас по отчеству.
Старик. Какое отчество! Мы в бане как первые отроки на Земле - обнажены и праведны, во всяком случае, на время оно. И можно ли здесь между парной и чаем рассказать о моих внутренних теологических университетах... хотя фрагментарно попробую... Я много лет посещал приходские собрания в нашей церкви, но очень редко находил ответы на вопросы, которые у меня возникали по мере узнавания литургической жизни. И я стал искать свое понимание храма и Господа. Мне сложно было найти единомышленников: приходские женщины - это, увы, кликушествующие создания, не признающие никаких вопросов, а батюшка старался свести любой вопрос к чтению евангелия.
Костя. И к чему вы пришли? Вы для себя нашли или все еще ищите истину?
Старик. Не торопитесь... такими словами не бросаются. Я понял, что самое важное это Вера, а не покрывало окутывающее её и подменяющее собою святую правду.
Костя. Вы хотите сказать, что все эти институты церкви: соборы, одеяния, служители и многое, многое другое - пелена, то есть покрывало.
Старик. Но это вы сказали, значит что-то подобное приходило и вам на ум ранее. Для меня же открылось моя истина, и она только моя - я верую во Христа истово, но верую в него, как в богоподобного человека, и определяющее в этих словах - именно человек - настолько великий, настолько необъятный, что я готов жизнь за него отдать в любое мгновение.
Старик прикрывает глаза и отодвигается вглубь кушетки. Зовут на пар.
После парной.
Слава. Вот о ком я тебе рассказывал, вот такие у меня банные посиделки.
Обращается к высокому, статному мужчине.
Слава. Володя, вот ты человек не только театральный, но и обрядный, придерживающийся поста и других христианских норм, а каков твой взгляд на эти максимы.
Костя. Слава, ты приятно удивляешь меня сегодня своими необычными интересами, которые тебе удавалось так долго скрывать от меня - видимо ты только прятался за спортивную демагогию, а может быть...
Слава перебивает приятеля.
Слава. Мы проясним эти темные места потом, а сейчас может Володя всё же ответит.
Володя. Ой, Слава, ты меня загнал в тупик - куда мне о таких сложных вопросах говорить, ведь я кручусь со своими программами (да ты же прекрасно все знаешь - мы столько раз обсуждали с тобой) и в управе и в танцевальном коллективе и, если задумываюсь о сущностном, то только в контексте обычного человека - так и проще и спокойнее. А обряды в то время, когда я ещё работал в ансамбле, были естественной частью нашей программы: почти все народные танцы и есть мозаика православного и языческого опыта, потому пост и некоторое другое, как ты сказал, это и есть вышесказанная смесь духовного и физического, личного и общественного - ведь, по большому счёту, хочется быть со всеми вместе, особенно, в праздники.
Слава. А не попить ли нам чайку? У меня сегодня на 17 травах - лечебный.
Пьют чай. Костя уходит покурить. Несколько человек идут в парную - убираться и делать пар.