Они тормозили три дня; только после звонка консула дремотная южная колымага со скрипом и раздражением отреагировала на наше заявление. Очень спокойно, с чувством глубокого и непоколебимого достоинства сотрудники Guardia Civil (гражданской гвардии) привстали чуть-чуть с пригретых мест; но было видно насколько им противна столь мелочная унылая задача. И лишь в конце недели, заведенные до предела, мы пришли, наконец, к тем, кто реально откликнулся на нашу проблему - в подразделение Национальной полиции, где сразу же в отличие от гвардейцев, специализирующихся на дорожно-эмигрантских заморочках, к нам отнеслись профессионально: опубликовали информацию в Buletin official, сделали запросы в соседние регионы; да и вообще там оказалось достаточно много людей владеющих в той или иной мере английским, в отличие от предыдущего места, где проблема взаимодействия была главной, и куда возвращаться больше не хотелось.
На самом деле Сарагоса мне и дочери понравилась, особенно после Барселоны, которая, в настоящих обстоятельствах, своей лучезарностью и воздушностью несколько подавляла нас. Все-таки Испания мне, в частности, представлялась в большей мере повернутой на готику, прежде всего в монументальной области и в степени развернутости людей; вместе с тем, если в архитектуре в разной степени это присутствовало, то в целом эта страна (так бы я обозначил Каталонию) была в такой степени самодостаточна, что имя ей хотелось дать иное, например - Isla - остров; как бы там ни было, она в силу древних тектонических сдвигов оказалась на Пиренейском полуострове, но в силу не столь древних, но продолжительных ментальных колебаний всегда стремилась обособиться - быть рядом, но врозь. Философически-тектонические мысли резко притормозила Люба - дочка заботливо стреножила мой энтузиазм и желание скакать безоглядно.
- Папа, давай не будем расслабляться, ты опять в своих эмпиреях завис.
- Дочка, я не трачу наше драгоценное время попусту; тем более первый результат по городу будет к 11 часам и у нас ещё уйма времени - целых полтора часа.
В 11 часов 7 минут (дабы соблюсти некие этические каденции) я позвонил и нам, как и обещали, дали координаты последнего пристанища Олега и Жанны. Отель, так как город был компактен, оказался почти рядом - в минутах десяти от нас. Уже через час мы получили пусть и поверхностные, но всё же овеществленные сведения об их пребывании в гостинице: нам предоставили записи входа и выхода (так коротко и внятно фиксировались гости). Под моим отеческим нажимом нам сообщили имя администратора работавшего в день их выписки, и о времени его ближайшего дежурства - завтра с утра. День клонился к вечеру, мы изрядно проголодались и Люба, без стеснения переговорив с несколькими местными, уверенно доставила нас в очень скромный по внешним атрибутам ресторан с вывеской TABLAO, который до 20.00 часов работал как стандартное заведение, а потом помимо общепитовских функций предлагал музыкальное шоу. Обслуживали нас по-испански: очень томно и гордо, подчеркивая этим свою несомненную снисходительную обязательность в исполнении ролевых функций, но в тоже время, подчеркнуто отделяя себя от дежурных прозрачно услужливых действий официантов. Мы и не заметили, сколь быстро пролетели два часа, и хотя сам обед был далёк от стандартов высокой кухни, вечер после определенного временного момента удался: атмосфера зала покорила нас, вполне рядовых обывателей, а не продвинутых ценителей фламенко; в конце концов, общее настроение не будничного праздника втянуло, в первую очередь Любу, в буйное проявление чувств. В какой-то из моментов зажигательного действа её подхватили и, на ходу обучая простеньким элементам танца, приплюсовали к активным участникам вечера. Дальше-больше, дочке так понравилась молодая тусовка, что она меня несколько подзабыла, и лишь к 11 вечера она вернулась, порозовевшая, с гремучими от испанской потехи глазами и соответствующим своему физическому состоянию настроением. И, со слов её партнера, рассказала мне любопытную историю о русской паре, посещавшей ресторан месяц тому назад, и об особо отметившемся здесь мужчине, который несколько раз давал волю своей агрессии без видимых причин, но в последний раз со странными последствиями. После того, как подруга вывела его наружу, один из сегодняшних ухажеров Любы (тогда, выйдя покурить) обратил внимание на двух мужчин взявших курс за ними (один из них тоже был в ресторане этим вечером), но больше он ничего не припомнил, и точно не уверен, то ли он взаправду это увидел, то ли после её вопросов вообразил ответ. Такая случайная цепочка, естественно, заинтересовала нас, хотя всё показалось мне притянутым за уши, словно кто-то начал управлять нашими, даже не действиями, а желаниями. Поэтому, когда я попросил Любу свести меня с этим мужчиной (кстати, отрекомендовавшимся моряком) я как очевидную данность услышал: "а Хосе неожиданно ушёл", - тут меня ещё сильно порадовало его имя - мы кажется уже в оперу попали, причем с классическим сюжетом.
На следующее утро мы были на ресепшн и без всякого удивления услышали новость о скоропостижной болезни искомого субъекта; а на запрос его адреса или на крайний - телефона - это только с разрешения старшего администратора или директора; само собой их на месте не было и все мои попытки (скорее дочки) припугнуть полицией вызвали плохо скрываемые усмешки.
*
Она дала мне жару - прямо как в первые дни; интересно - это знойное состояние от чего? Южным ветром надуло или внутри застоялось. Будем посмотреть?! Но сейчас мне не до неё, хотя гнусный червячок всё-таки вполз и свербит. При моем знании испанского (совсем легкого) и наоборот - умения большинство вопросов решать путем прямого контакта проблема долга становится совсем не такой, как виделась дома; тем более - свою долю я отдал и остался на холостых бобах, а этот баск хотя и открыт, но непробиваем. Тот ещё подарок бога, так его имя вроде и звучит; так вот этот Теодоро в Питере был совсем другим, практически - волшебным сувениром, но здесь на родине этот свежеиспеченный мачо вместе с личным погоняло такой замес устроили для меня, что жестко усугубили мои и так непростые варианты выхода из финансовой жопы. Неприятность в том, что необходимо ехать на растаможку в Малагу, а свободных денег почти нет и когда, сколько и за что понадобиться никогда не знаешь - а все разговоры о благочестивой европейской правовой ментальности пусть останутся на совести наших грантоедов. Здесь всё так же, как и везде, но с красивым, обходительным сервисом, который на самом деле обходиться дороже, чем аналогичное подношение где-нибудь в Юго-Восточной Азии. Заодно, надо и травки прикупить у своего кента, а может быть и на дорожку разок выскочить. Ну а сейчас мне необходимо пару дней расслабиться, а Сарагоса как раз то, что надо: разгар их праздника Богородицы Пилар (выведу Жанну на это представление), погуляем по городу; да ещё она тут ненароком попала в ресторан с фламенко (с кем, с чем?) и ей очень понравилось - правда не особо она меня туда зовёт - а это несколько подозрительно, хотя зачем-то всё же проболталась - женщины?!
Кавалькада быков, разнося всё на своем пути, неслась по загроможденным мебелью улицам: в щепки разлетались стулья, шкафы, банкетки, стенные трельяжи; я же сидел посредине улицы в одном из кресел, вцепившись обеими руками в основание сиденья, и только в последний момент, ощутив жаркий, отдающий кукурузой, прерывистый дух бугая на своём загривке, взвился вверх и едва касаясь ногами брусчатки начал свой бег-полет; движение становилось всё плотнее, руками, словно под водой, приходилось раздвигать тяжелый, густой воздух, чтобы не терять скорость; я ни разу не оглянулся и только холодная испарина постепенно спускалась с затылка на спину, на ноги и дальше укоренялась в ступнях. Лишь в последний миг, когда казалось острый рог, впивается мне в подреберье - взглянул назад, причем, как-то странно не оборачиваясь телом, а просто, развернув голову на 180 градусов, я увидел жуткого рогатого кентавра с башкой Мурата; вид его с кровавыми глазами и пузырями ненависти в уголках морды меня почему-то успокоил, и я проснулся, не выхолощенным этим сном, а счастливым и безмятежным.
Единственное и серьезное неудобство всё же тревожило меня: оружейная безналичка, так удачно выразился поддувало Серго - это когда оно есть где-то, а под рукой рядом, впритирку отсутствует. Все-таки оружие для большинства людей - вещь сама в себе, они им никогда реально не воспользуются (детские шутеры - не в счёт); собственно, и я здесь исторически тоже недалеко ушёл - но я чувствую себя при нём иначе во всех смыслах. И как всегда не хватает времени, точнее - я сам старательно уплотняю жизнь, чтобы не барахтаться в суетных делах, выматывающих душу похлеще острых ситуаций. В них густо собираешься перед... и вдохновенно расслабляешься потом, получая на контрасте особое удовлетворение.
*
Зачем мы приехали в Сарагосу? Я не понимаю. Олег, как всегда, или ничего не говорит, или обманывает меня. А было так хорошо в Барселоне. Кармен - такая замечательная женщина - как она интересно рассказывала. А ночные фонтаны, а этот парк, забыла название, весь в растениях на столбах, на скамейках, на всем; и всё это сделано из камня. А вот церковь мне не понравилась, но я промолчала, потому что все и Олег тоже громко восхищались. Два дня проскочили мигом и вот: "собирайся быстро, мы через пятнадцать минут выезжаем", куда, зачем, почему так спешно. Бред. Надо начать испанский понемножку учить - в Барселоне там норма, почти везде можно по-английски, а здесь какой-то ужас: в гостинице только один на стойке что-то понимает, а остальные - мрак. И что мне сейчас делать. Он умчался, ничего толком не сказал. А я как дура должна смотреть телек или фильмы на планшете. Надоело. Пойду на улицу, хотя бы посмотрю, что там и как. Понравился их супермаркет Меркадона, кажется, так называется - цены ниже, чем дома, а фруктов и сыров много. Там же зашла попить кофе, тут же подвалил какой-то старикашка и стал клеиться. Он напомнил мне тех кадров - обильно пускающих слюну (и не только её) в одном весёлом заведении моего взросления. Так смешно. Он балаболит по-своему быстро-быстро, а я смеюсь, надрываюсь. Тогда ко мне подошла женщина - тоже смешная - с таким странным русским языком (оказалась украинка - из какого-то там Мариполя или что-то похожее, работает в кафешке); она путала окончания и всё время вместо е повторяла э в словах, да и другие гласные у неё были прикольные; и она мне сказала, что этот типа забавный старпер очень гнусный тип, и мне надо его послать подальше. Забавно, что его бояться - похож на божьего одуванчика, с белыми парашютиками на голове, которые вот-вот разлетятся от любого ветра. Если завтра не приедет, то пойду на соседнюю улицу прогуляюсь (этот админ на стойке посоветовал - сказал, мол, там стебово). Понравилось ещё - такая центровая позиция отеля, он находится между двумя площадями с главными церквами города: Ла-Сео и Пилар (там гораздо более длинное название - я не запомнила) и от второй как раз и начинается эта улица - Калле Альфонса, которая оказалась суперной и веселой: много людей, много молодежи; мне там очень понравилось, встретила много русских - класс! Пообщалась о том о сём с парнем и его девушкой - оказалось он работает в соседнем городе программистом, а Кристина приехала к нему в гости из Ростова. Посидели, Семен угостил каким-то очень вкусным красным вином; я так оторвалась, что полностью забыла об Олеге. Потом я их проводила к отелю, но зайти отказалась - мол, времени мало. На самом деле - я все ещё не избавилась от того воспоминания моей юности, когда сознательное пришествие к такой очень похожей внешне (особенно - девушка, мужик там был гораздо противнее) паре осталось во мне, со мною с мерзкими разными знаками: остро-чувственными и гадостными одновременно. В номере я достала из холодильника малюсенькую бутылочку чего-то похожего на ликерчик, потом ещё одну, включила музыку и стала танцевать - ой, как же здорово стало! На следующий день я встала к их сиесте (около двух) и мне не было так хорошо, как вечером; я проковыляла до магазина и попила рядом с ним, уже в привычном месте, несколько чашек кофе, и с трудом съела невкусный рогалик. Так я кантовалась до вечера без всяких желаний и мыслей на будущее, и когда я снова подошла к холодильнику зазвонил телефон. Это была Кристина. Она пригласила меня на завтра в местный, но не туристический центр танца, который часто посещают все, а в иное место - она ещё какое-то слово произнесла - типа, аутентичный (мне оно так понравилось, что я дважды переспросив, записала); в общем, это было как раз их предложение - Семёна и Кристины. Я так бурно согласилась, что даже перепугала Кристю. Я тут же представила её глупенькое лицо и долго хохотала. Совсем с другим настроением я провела следующий день: я даже книгу какую-то открыла, правда заснула почти сразу же, но в ожидании вечера я приободрилась и принарядилась. Семен с Кристиной сначала позвонили, а потом зашли за мной (оказывается автомобиль, на котором он приезжал в город, обычно оставался на пригородной стоянке). Я толком и не поняла куда они меня завели, хотя от гостиницы шли мы минут двадцать, и там, на входе, я не увидела никакой вывески; лишь внутри на столике я обнаружила тоненький буклет с красиво оформленной надписью "Tablao Las Tablas" (его я прихватила с собой) - это видимо и было названием данного места. Людей не было, ну может быть человека два-три. Степан заказал вино с какими-то сухими засахаренными завитушками и прочел мне нудную лекцию про то и это. И он так надрывно рассказывал об этом танце, что я, в конце концов, то ли прониклась, то ли прикинулась поклонницей фламенко, хотя, честно говоря, я ни сном, ни духом не была в курсах. Через час, примерно (я не знаю сколь долго Семён распространялся) народ заполнил зал (были одни местные), и...
/ Фламенко - это не танец, это разговор внутри себя, посредством музыки и движения, в нём не существует границ, регламентов, схем, только открытая вывернутая до конца ясность мгновения, в котором в каждой из частиц танца проецируется вся сущность мироздания исполнителя в данный момент. И при всей внешней разнице байлаоров и токаоров (танцоров и гитаристов), при всех кривых особенностях исполнения они берут совсем особым качеством - пограничной завершенностью каждого отдельного па, каждого уникального выверта руки, пальца, коленца; и каждый танец сегодня единственен, потому что назавтра он начинается с чистого листа, в котором общее - это темперамент, настроение, искра божья, зажженная воздухом Испании. И сами испанцы всё многословие в описании фламенко заменяют одним словом, вмещающим в себя весь их мир, - ДУЭНДЕ/.
Вышла я оттуда совершенно обалдевшая: от запаха, от дыма, от буйства цвета и желания, после которого захотелось чего-то крепкого мужественного прямо сейчас.
*
- У тебя отныне мультивиза, так что мы теперь в шоколаде, - сказал мужчина неопределенного возраста (моложавое лицо, со следами червоточин и локальными вкраплениями седины в каштановых волосах). Рядом сидела девушка, в светящейся плотью ночнушке, и недовольно перелистывала паспорт, явно желая брякнуть какую-нибудь глупость; её возраст, своеобразная вольная красота предполагали возможность быть самой собою: не считаться с общепринятыми усредненными правилами обихода; собственно так она жила и действовала.
- Ты опять будешь меня оставлять надолго, а сам удирать, по непонятно каким делам. Ты ничего не рассказываешь, а я мучаюсь в одиночестве. Зачем я взяла академический? - Под конец она поддула губы и зафыркала глазами (довольно искусственно, но в тоже время эротично-симпатично, вызвав внеочередной прилив у партнера).
В старорежимной квартире у Невского (на одной из относительно тихих улиц-ответвлений) нервно беседовали два ветерана жизни.
- Виновата, прежде всего, ты, Аркадьевна, - обращался к своей визави мужчина с величавой седой копной волос, напоминающей львиную гриву; его супруга, смотрящая на него с печальной безысходностью, чуть приправленной толикой любви, почти не реагировала, на, видимо, хронические потуги мужа всё переложить на неё. - Надо было отдавать в Нахимовское, когда ты в Сестрорецке обхаживала капитана 1-ого ранга.
- И совсем не обихаживала, и совсем не капитана, а обыкновенного отставника, работающего в летнем лагере; и разговор был ла-ла без конкретики и каких-либо реальных целей. Трагично Лёва то, что мы потеряли сначала влияние на Олега, а теперь и всякие обратные связи отрезаны... так ведь и не узнаем вовремя ничего.
- А может и хорошо, если не узнаем? Ты же не ждёшь радостных новостей; а после того как мать троих детей ускакала с молодым жеребцом, кажется даже твой избыточный оптимизм поник. Так что чем позже, тем спокойнее. На всякий случай хочу тебе напомнить, у нас ещё есть Андрей - мало востребованный для особо грустных рефлексий внук, посему нами вспоминаемый, в основном, по красным дням календаря и ещё Люба, с которой, дай Бог ей счастья, всё нормально. Неожиданно и привычно Екатерина Аркадьевна возносится до фальцета, с обязательным и предопределенным выходом в слёзы.
- Ты, Лев, всё пытаешься извратить, обсмеять и так всю жизнь; хотя бы сейчас изменись, перестань играть роль раскаявшегося старого грешника. Обиделись оба, но всё же тоскливое традиционное, проверенное временем молчание ситуацию мало-помалу обесточило. И неожиданно Лев Павлович прозрел - да не вдруг, а благодаря этой нервной, вечной в своей регулярности константе.
"Почему самые искренние адепты веры в экстремальный момент существования неожиданно срываются и уходят в скит? Что же их направляет туда, откуда практически никто не возвращается? И сегодня ему показалось - он нашел ответ! Когда наступает время или особый час откровения и когда сдают физические, духовные, сокровенные силы, тогда у этих людей не остается иной альтернативы; такое выбытие из привычной жизни - это та же мрачная бездна, но с христианской составляющей. А ему, видимо, суждено мучиться до скончания века?!"
Уютный камерный ресторанчик в старом городе (Петербург в отличие от Москвы гораздо более дискретный город в части досуга и рестораций); Жанна с подругой, разгоряченные встречей и вином, подводят промежуточные итоги сетевой операции "Заложник", где сеть несет в себе двойной смысл: прямой и аллегорический, прямой - это захват и принуждение, а второе значение - целиком дитя нового времени - это когда жертва всевозможными уловками подтягивается к пониманию неизбежности своего заклания. Вы скажете, так было всегда со времен Адама и будете отчасти правы - вот только методика исполнения коренным образом изменилась: раньше оная паутина сплеталась долго, изящно, с применением словесности, будуарных обещаний, тонких интриг - это, конечно, в светском обществе, но всё то же самое наблюдалось и на деревенской завалинке, правда - изящная словесность заменялась не менее, а часто и более забористой частушкой, будуарные тонкости - куртуазно приподнятой юбкой, а интрига - разрешалась увесистым кулаком. Однако пора вернутся к нашим баранам - извините к подругам; их беседа несет в себе весь многоукладный срез реального сознания в иллюзорном мире. Однокашница, щурясь, как сомлевшая кошка после сытной еды, задает нужный /для нас/ крен общения.
- Ты, Жанка, рисковая девочка всё же. Помнишь два года тому назад, когда ты была совсем наивняк, я предупреждала тебя о его промыслах. Ой, давай без этих жестов, словно ты впервые слышишь.
- Да, нет. Ты сейчас неточно уловила моё движение - мне просто по барабану такая тема; и с высокой волны последних двух лет мне не кажется моя жизнь минусовой. Я получила главное - свободу воли, легкость бытия, счастье момента.
Татьяна (её собеседница) протестует, перебивает, практически дергается от нетерпения.
- Извини, "sorry", прости меня дуру деревенскую, что не сдержалась, но я этот текст уже слышала несколько раз и ты знаешь от кого.
- Ну и что. Мне нравятся Олеговы слова и его нейронные заколки, так он называет свои умствования. Да, я учусь у него многому и ничего постыдного в этом нет.
- Твой гуру сам отучился всего лишь 2 года, а ты прямо возводишь его в академики... А ты сама, - такой институт почти задвинула. Всё, всё я замолкаю, перестань агриться и надуваться, давай я лучше о своём кобеле расскажу, и посмеемся вместе.
Чем жарче длился вечер, чем откровеннее выставлялись счета, и исследовалось нижнее бельё, тем пронзительнее прозвучал конечный монолог Жанны, выскочившей из истасканной темы как черт из табакерки. "Я тебе рассказывала не всю правду, да и сейчас не смогу быть до конца откровенной. Ведь приятно вспоминать, как правило, хорошее, а страдания и боль хочется забыть. Олег болен. Его нервные срывы, с утренними истериками, с головными болями - придуманными и настоящими, с резкими переменами настроения измучили нас обоих; я даже порывалась несколько раз уйти от него, но он наговаривал мне столько хорошего и ужасного каждый раз, что я, в конце концов, его жалела; но повторения тех вечеров я страшусь. Олег все время уверяет меня в своей стойкости и надежности - на самом деле, его слова уже не убеждают. В тоже время в моменты его, так называемых, деловых отношений он разительно меняется: становится по-настоящему взрослым и собранным; он даже говорит иначе, да и со мной он тогда совсем другой, такой, каким я его и представляла в начале. Сейчас собираемся в Испанию, где, как сказал Олег, совместим полезное с приятным. Так что я пока терплю и лелею такую жизнь - разную, рваную, где-то рисковую. А дальше - посмотрим".
*
Усадьба в ближнем Подмосковье: большие въездные ворота, кованая калитка, с претензией на барокко, пафосный трёхэтажный дом с четырьмя башенками по периметру; кабинет на втором этаже, с зашторенными окнами и странными эклектичными составляющими: посредине круглый стол из цельного массива дуба, в одном из углов - комплект мебели из карельской березы, в противоположном - набор в старославянском стиле, подобранный со вкусом и любовью, но, пристроенный здесь ни к селу ни к городу. На старинных креслах-бочонках сидят четверо мужчин за бутылкой виски, над ними висят две картины: очень качественная копия "Утро в сосновом лесу" и, вполне возможно, оригинальное полотно Айвазовского из его серийной, сезонной морской многотиражки.
- Проконтролируй, чтобы он не улизнул; вроде на всех углах трещат о едином компактном мире, но есть же острова и другие убежища. - Говорит мужчина средних лет, невысокого роста (во всяком случае - коротконогий), широкоплечий и темноволосый.- Я ведь не банк с госучастием занимающийся благотворительностью. - Да, ещё надо проверить канал его собственных поставок, ну это ты должен сам разрулить - я не хочу вдаваться в подробности. Деньги на бочку - вот мой приоритет, - проговаривая эти слова, он бьёт ладонью по донышку бочонка, который отзывается характерным звуком и довольно усмехается. Тот к кому он обращается молча кивает головой; в нем не заметно проявления какого-либо угодливого почитания, отнюдь, больше того - ощутимо плохо скрываемое недовольство, вызванное разногласием его ног с косолапым предметом мебели.- Да пересядь уже - вон стул как раз для твоих мослов подойдет. - Высокий мужчина неброской внешности приносит кресло с фигурной спинкой, садится, тихо отвечает:- билет взял, с Теодоро перекинулся. Когда он улетел на место? - Три дня тому назад,- наконец вступает в разговор ещё один мужчина. Он совсем не вписывается в этот кружок добропорядочных граждан. Круглый, корпулентный в толстых роговых очках он выглядит здесь, словно забавная постановочная шутка маститого режиссера, ставящего проходную халтурку в региональном театре, и желающего помимо деньжат оставить за собою ореол не просто Мастера, а и хорошего человека, задействовавшего всю труппу до последнего осветителя. На этом активный диалог затухает и по мере опустошения бутылки темы меняются на обычные мужские полу басенки о футболе, о женщинах, о болезнях и смертях. В зале автоматически включается потолочное незримое мягкое освещение и фоном приходит задумчивая блюзовая тема. Ночь.
*
Наступил томный скользкий тревожный промозглый ноябрьский вечер. Самое время тормознуть и прекратить этот бег - бессмысленный и беспощадный. Мощная увлекательная петербургская мерехлюндия пришла и к ней; не просто заглянула мельком, а навалилась грубо и бесповоротно. И что стало катализатором изначально? То ли, посещающее практически любого жителя сего брега, состояние крутолома, которое необходимо просто пережить, то ли очередная блажь Юрика, навязавшего ей дежурное хождение "за три моря", в этот раз довольно неожиданное - сексуальное приключение в свингеровской компании. Сразу же замечу пошла она туда с охотой - её небогатый сексуальный опыт и крайне схематичные практики Юры помогли воображению девушки не на шутку распоясаться.
В свинг-клуб она пошла без колебаний - её юное сознание восприняло это приключение без комплексов и сомнений. Да и первое знакомство с этим опытом оказалось мягким; количество красивых женщин было таково, что она благополучно растворилась в этой восхитительной протоплазме, живо реагирующей на отдельных ярких самцов. Юрий тоже не затерялся среди них, и она его довольно быстро потеряла в бассейне сауны, где он сначала попользовал пышную блондинку, а потом, передал её на удилище атлета-брюнета; тут же был кем-то перехвачен и уведен на второй этаж (там были отдельные комнаты). Девушка эту объемную картину воспринимала в роли зрителя и поэтому, исключая два-три момента, когда к ней не слишком терпко цеплялись несколько мужчин (противных и толстых), она ушла домой в сонме неоправдавшихся ожиданий. Потом Юра ей разъяснил некоторые странные моменты (на её взгляд) и главный казус оказался в её невинно-детской внешности, вызывающей даже у откровенных циников некие правовые тормоза на конкретные телодвижения. Но он её успокоил, мол познакомился и договорился с одной парой, устраивающей такие практики в загородном доме; более того Юра с радостью сообщил об огромном интересе, который проявил Бычок (такой у него был ник в клубе) к ней; но там он побоялся её спугнуть и они ждут их в ближайшие дни. Поездка на случку, обиходно прикрываемую разнообразными мудреными эвфемизмами, стала для неё первым таким опытом, и в общем последним. Этот Бычок оказался одним из тех мужчин, которые охаживали её в клубе очень корректно; но дома он распоясался тотчас: сразу же после фуршета облачился в расстегнутый халат, в отворотах которого он гордо демонстрировал свой незаурядный прибор, однако всю его важную осанку портил пивной живот, доминирующий в этом театре чувственных действий. Ей так и не удалось до конца подавить гадливость, даже после тех технических пассов, которыми он обработал укромные уголки и ниши её тела; но все же его профессиональное усердие, в конце концов, её пробудило и она ответила ему достойно, чем несколько удивила и даже разочаровала Бычка; ему хотелось, кажется, поиметь неопытную старшеклассницу на производственной практике, а не зрелую учительницу на конференции по обмену опытом. А вот его напарница произвела на неё неизгладимое впечатление (в клубе она её не видела). Породистая, с точно выточенными формами, она абсолютно дисгармонировала с Бычком - очень может быть столь кривой, по стати, союз нес в себе какой-то глубокий экзистенциальный смысл, но наша девушка не задумывалась о таких вещах - она воспринимала эту пару, как будто встретила Квазимодо рядом с неземной прелестницей; особенно примагнитили её глаза: василькового дрожащего цвета-света они до такой степени были прекрасны, что немного ужасали своей потусторонностью. Так что когда они соединились в большом зале у камина она отдалась чистому влечению к этой чаровнице и те тактильные мгновения соединения с ней оказались самым сильным и прекрасным актом этого вечера. Продолжения эта история не имела - она не имела и резких последствий: в течение двух-трех недель отношения с Юрием обескровились; без многострадальных объяснений с обеих сторон, без претензий и контрибуций. Она сама особо и не задумывалась о настоящих причинах расставания; пушистость возраста, необременительность связей легко разнесли их по разным сторонам взаимности. С энтузиазмом она кинулась в учебу, подчищая хвосты и готовясь к своей третьей сессии; и с мамой отношения мягко налаживались: взаимные упреки надоели, появилось больше времени для общения. У мамы, параллельно, также случился разрыв или размолвка с её многолетним партнером, следовательно, они вместе оказались в синхроне то ли случайно, то ли по предписанию небес. После некоторого временного периода внутренней, да и внешней закрытости, - скорее всё же сдержанности ей захотелось вновь раскупориться и встретить Новый Год так, как положено - со свистом и гиком. Видимо весь её облик и исход нужных феромонов вновь привлекли к ней внимание мужских особей, так что она без надрыва и потуг легко вернулась в мир плотских отношений. Выбор был. А времени всё же - не то чтобы вагон и маленькая тележка. Где-то за две недели до времени Х девушка, выходя из здания Учебного театра вуза (РГИСИ), случайно споткнулась (а может и не случайно) и была подхвачена молодым человеком.
- Как приятно, когда тебе на руки падает такое симпатичное создание, - моментально произнес молодой человек, совсем не по питерски, мгновенно среагировавший на игривую ситуацию. - Если я заслужил, хотя бы небольшого поощрения, то не будете ли вы против чашечки кофе в моем любимом месте. - Девушка откликнулась такой улыбкой, которая ясно без слов ответила на его предложение; но потом всё же добавила:- И где же оно находится ваше кафе? - Совсем рядом - на Литейном. Называется - "Знакомьтесь, Джо". Меня зовут Олег. А Вас? - Жанна.
*
Андрей в отличие от Олега не играл по крупному; более стабильный старательный он уже закончил ВУЗ и получил одну из многочисленных, но бесполезных и бессмысленных профессий, которые без реальной поддержки лишь подчеркивали никчемность такого образования и такого жизненного выбора. Он окончательно убедился в данной истине на личном трагико-комическом примере: в Москву он перебрался вроде бы из-за девушки - на самом деле, чтобы вырваться из любящих и цепких объятий бабули и дедули, с которыми он делил общий кров в Петербурге - но девушка само собой всё же была - такая чуть застоявшаяся русская красавица (светловолосая, голубоглазая, несколько томная - на строгий взгляд). Так вот у Кати всё было в шоколаде с обёрткой: её отец - известный адвокат играючи пристроил её в престижное юридическое бюро, где она успешно, практически в качестве фрилансера, блаженствовала. Горные лыжи, экзотические туры от Огненной земли до Большого каньона, соответствующий антураж приятелей и несколько странный выбор Андрея, тоже, видимо, в качестве экзотической зверюшки оказался краткосрочным, и ему пришлось довольно быстро устраивать жизнь с нуля. Возвращение домой на щите даже не рассматривалось; посему вместе со случайным новообретенным приятелем, приехавшим из глубинки, они сняли недорогое (относительно) жилье в спальном районе и попытались заякориться в столице.
ФАНТАЗИИ АНДРЕЯ.
Самым актуальным вопросом для Андрея стал поиск работы, в которой лаг между прибавочной стоимостью его вклада в товар и перераспределение прибыли в нужной для него пропорции было бы не введено в стихийный абсолют работодателя, а имело бы разумное соотношение. Ему хотелось трудиться так, чтобы это не стало лишь актом расхода жизненных сил, а явилось бы шагом развития его способностей и чтобы потребительская формула человек-труд соотнеслась с определенным способом участия в производительной силе и определила особые формы распределения зарплаты. Таким логическим (теоретическим) пассажем он возвращал себе право (несколько самонадеянно) на собственную точку зрения - обособленного одиночки. Впрочем - все благие мечты и намерения оказались мудреной философской поденщиной, имеющей к стихийному перераспределению прибавочной стоимости такое же отношение как этуаль Парижского балета имеет к чукчам Дальнего Севера./
А на самом деле его новая служебная реинкарнация с первых шагов не сложилась. Сначала Андрей попытался устроиться по специальности, причем не без участия тех немногих знакомых, которые всё же остались на периферии его прежней семейной жизни, но с каждым оборотом солнца количество былых коммуникаторов уверенно приближалось к нулю. После беспорядочного тыканья в разных направлениях, после благополучного попадания "в яблочко" в одной из многочисленных контор по добровольному отъему денежных знаков за будущее фантастическое (во всех смыслах этого слова) трудоустройство и скоропостижном бесследном растворении сего ушлого образования в мировом пространстве Андрей пристроился менеджером в небольшую фирму-зонтик, которая успела выплатить ему только аванс за полтора месяца, типа работы. Самым интересным оказался (уже после увольнения по факту ликвидации юридического лица) его налоговый долг за якобы выплаченную зарплату. На реальные возражения Андрея ему четко посоветовали выплатить налог, а потом судиться. На фоне его рыхлых попыток встать на ноги и не замарать руки у Ивана (соседа) всё складывалось лучше: он где-то пересекся со своим земляком и тот его устроил столяром в Москва-Сити на очень достойную зарплату, правда, надо заметить - на довольно тяжелые, с точки зрения интенсивности, условия труда. Постепенно накопленные запасы истончились до деликатной прозрачности, и Андрей начал, безусловно, как истинный петербуржец, страдая, охотно пользоваться некими материальными (хлеб насущный, арендная плата) преференциями своего пролетарского соседа; всё же подобное имманентное состояние приживалки мучило его с каждым днем всё больше и в один из критических тусклых дней самобичевания он обратился к Ивану с просьбой о трудоустройстве на любую работу.
Прошло три месяца. Его окрепший материальный статус позволил ему с утра смотреть в зеркало с вновь обретенной благожелательностью; надо заметить к вечеру сей отрадный факт мельчал, и разные мысли старательно организовывали подкоп в утренней среде благолепия и стабильности. Это легко объяснимо: по стихийно получившейся "карьере", смешной и слегка нелепой. Первые две недели его работы на должности "принеси, подай, подержи" окончательно убедили окружающих, да и его самого в несостоятельности такой специализации и когда разрыв между желанием и возможностями стал катастрофическим Андрея послали по хозяйственным нуждам приобрести кое-какие материалы... и он по соотношению "цена-качество" намного превзошел всех прежних снабженцев; таким образом, он нашел своё место в жизни. С другой стороны, погружение в мир простых знаков и отношений на время принесли лад в распавшиеся символы веры, и хотя жизнь среди отечественных рэднеков не требовала значительных усилий, более того в ней присутствовала четкость линий и категоричность суждений, все же разбалансировка прежнего и настоящего время от времени крючила его по серьезному.
А тут ещё позвонила бабуля и после обязательных вопросов и советов сообщила мне о приезде Олега в Москву и о его непременном (по её настоятельной просьбе) визите; вот чего мне совсем не хотелось в данных обстоятельствах, но я, как обычно, тормознул и в отличие от Олега не смог быстро и решительно придумать внятный контр довод. Приятным фактором, уже при первой встрече, стала новость о его кратковременном пребывании в Москве и особенно фраза о том, что он не собирается жить у меня - "в таких условиях и в таком месте, да ещё и с соседом, бог миловал". Ситуация была стандартной - Олег с детства страдал удивительным и чуждым для нашей семьи качеством: снобизмом, причем не ординарным, свойственным многим в той или иной степени, а другим - вычурным, чванливым, где-то даже болезненным, так что две последующие встречи прошли на нейтральной почве (для меня), одна в ресторане его гостиницы, а другая рядом в ТРК "Европейском". Снова я выслушивал его пространные монологи о качестве жизни, о неприемлемости всяческих правил и процедур для мыслящего существа (его любимое обозначение человека), о конечности сущностного времени; я внимал его слова без сопротивления (вообще-то редкое по безучастности отношение к младшему брату); мы ещё в школьные годы разошлись с ним по всем мыслимым канонам - Sic! - и по главному дискурсу времени: деньги первичны или вторичны и пахнут ли они? Олег считал - его личный капитал, независимо от способов приобретения, это и есть свобода выбора и предопределения. Я же предполагал - не в деньгах счастье, но с ними оно полнее. Я вообще многое переосмыслил за эти месяцы плотного общения с людьми труда и наблюдения за кворинг-офисами в Сити. В Москве интенсивность жизни и скорость изменений была гораздо выше петербургской: прямо на моих глазах менялась структура наполнения в одной из башен (я, конечно, был лишь наблюдателем); привычные офисы на нескольких этажах высотки были превращены в мини-производства 3D-принтерных изделий. Вообще наблюдалась революционная модель развития многофункционального города: производство (особое - супер современное), магазины, кафе, офисы и даже скверы располагались в одном здании, но на разных вертикалях. А наблюдал я за этим с болезненным чувством полного собственного отчуждения от текущих процессов и мера апатии с каждым днем росла; близкий круг общения раздражал всё больше и усугублялось это состояние вымученным сдерживанием, а разрыв шаблона пока не предвиделся и я погружался в этот морок усредненности с фатальной обреченностью. Лишь раз я выскочил из этого кольца, когда меня, видимо от какой-то численной нестыковки, пригласили на дачу мало знакомого молодого человека из второго, а может быть, третьего ряда моей бывшей. По московским расстояниям её можно смело назвать ближней - 35 километров; забрали меня в пятницу вечером и часа два мы преодолевали выезд из города до Ново-Рижского шоссе, а там резво оказались на месте через 30 минут. Я кратковременно вернулся в привычный ряд людей с завышенной самооценкой, с критичным взглядом наружу и ласковым вовнутрь, однако что-то сместилось во мне самом, и я рассматривал, практически не погружаясь в него, сей пейзанский мир, словно театральный спектакль по чеховским лекалам. Само собой я принципиально не желал впрягаться в перипетии тонкого ажурного контекста, параллельно сосуществующего с нетрезвыми диалогами и крикливыми эскападами нервных женщин, а хотел я погружения в осеннюю подмосковную природу во всем её увядающем изыске. Хозяин усадьбы вычислил мой заветный порыв и тактично, без нажима, направил меня по адресу. С территорией участка соприкасалась небольшая рощица, выглядящая, словно пейзаж Левитана, но более южный - заметно теплее и ярче. Стихийно, но получилось так, что несколько кленов по бокам выдавали красно-желтый эпиграф общей куртине, где вперемежку с липами и редкими пепельно-зелеными березами просматривалась таинственная синяя тьма. Главным же было другое: никакая самая живописная картина, никакой гениальный смычок не смогли бы наполнить меня теми же запахами, шорохами и хрустами, которые отодвинули мою скучную повседневность в задники сознания; в роще не было тропинок и вообще никаких признаков человека - это было неожиданно и по-пионерски таинственно; здесь присутствовала та особая красота извечности, которая напрочь ушла из оцифрованных мест общественного отдыха. Всё напряжение последнего года - напряжение нервное, самоедское уходило из меня; я забылся и с интересом обнаружил себя в четырехчасовом интервале, который невозможно было бы назвать конструктивным - нет, но благодатным - да. Моё возвращение никак не было отмечено - таково благодатное свойство определенной субкультуры, где излишнее внимание, тем паче эмпатия, не в чести; лишь мой Вергилий незаметно кивнул мне и пригласил перекусить. Несколько следующих дней я прожил на подзарядке от загородной прогулки; потом вновь (не сразу, а постепенно, словно черемуховая парша, осваивающая яблоню) кривые мысли стали заражать мозг депрессивным настроением; причем на свежем витке я снова вспомнил неожиданный отъезд матери с молодым френдом (на самом деле я его звал иначе) и особенно её фразу о том, что Вы (дети) выросли и я, наконец, хочу новых чувств; и о реакции младшей сестры (ей тогда исполнилось 16 лет): сначала ушедшей в немоту, а потом, разразившейся длительной истерикой; и о том как тяжело мы все (может быть, исключая Олега) выкарабкивались из этого обрыва. И что в результате: Люба стала навещать мать регулярно, Олег со своей вечной ухмылкой огрызался, когда я гундосил по этому поводу, отец, в свою очередь, хранил брезгливое молчание и никак не реагировал на наши рассуждения. И даже рождение дочки у мамы (в 46 лет, без кесарева сечения) у отца не вызвало ничего; а у нас достаточно перпендикулярные реакции: у меня - оторопь, у Любы - радость, у Олега - величественную улыбочку. И в какой-то момент я жестко позавидовал брату (раньше я аннигилировал подобные мысли в зачатке): его необыкновенной легкости бытия, безупречной самонадеянности, разнузданной жизни в кредит; а я... а у меня... мелкотравчатое существование вдали от друзей, близких, от города, который, несмотря на свою ветреную хмарь, спаян с тобою намертво. Кажется, настала пора сказать, даже крикнуть: "В Петербург, в Петербург!"
*
14 лет - не бог весть, какая дата, но до определенного возраста в привычных семьях стараются отмечать все дни календаря, имеющие прямое отношение к продолжению рода; правда никто не возводит сей резонерский пример в качестве самого важного, совсем нет - другие - обиходные вещи определяют сам процесс: бабушки, дедушки, окружающие дети, друзья семьи (повод для столь редкого сейчас прямого общения) и некоторые другие компоненты, составляют особый код фамилии. Семейная взрослая часть празднества прошла весело и традиционно; в завершении программы сложно было понять, кому посвящена эта встреча, эти залихватские тосты и поцелуи. К тому же виновник торжества благополучно ретировался где-то в миттельшпиле партии и находился в другой компании с иными предпочтениями.
- Олег, у тебя есть лавэ?
Высокий, с длинными конечностями и маленькой головой пацан быстро говорил; его руки и ноги беспорядочно трепыхались в разлад словам; однако, несмотря на его странноватый общий вид, весь его облик нёс в себе какое-то загадочное, амбивалентное притяжение. Это было заметно и по стайке девушек, смотрящих на него со скрытым восхищением, заполняющим пространство ароматом пубертатной телесности.
- Пойдём к Хачику, я ему говорил о твоём дне рождения; он даст в долг, ты же всегда возвращаешь. Олег, несколько ошарашенный количеством девиц, чуть порозовевший от вина, от атмосферы вокруг достает из кармана 2 тысячи и говорит:
- Хватит на всех, да?
- На всех и не надо, ты чо счас будешь собирать со всех подъездов. Потом ещё отметим, там бутылька два со стола стибришь и посидим; а сейчас девы ждут праздника. Затоваримся травкой и ко мне.
- А мама?
- В больницу легла снова, пошла чилить - это надолго. Шаришь, Олег, у меня полный флешбэк.
Через некоторое время. Квартира на верхнем этаже, вся компания здесь, прибавился ещё один парень (сосед). Динозаврик набивает сигареты и раздает всем кроме одной девочки (младшей сестре одной из них); когда та начинает кукситься - обещает дать пару затяжек; сам в это время хитро моргает её старшей сестре. Далее он всё время наводит Олега на одну из девиц, выглядящую то ли старше, то ли опытнее других; Олег неумело сопротивляется, но всё же, в конце концов, оказывается с нею на кухне, запертой с обратной стороны щеткой. Девушка уже изрядно пьяна и обкурена, однако она без долгих колебаний начинает раздевать Олега снизу и, несмотря на его сопротивление, стаскивает джинсы ниже колен и прикладывается к его органу... Для именинника эти минуты сначала казались причудливым испытанием, а закончились бурной фонтанирующей радостью, несколько скорой, но не испортившей этот необычный день. Совсем на исходе вечера, после отвала большинства участников (осталась лишь спящая на кресле Олегова наездница) Алексей рассказал приятелю о большом интересе Хачика к нему и о том, что с таким серьезным крутым человеком как он нужно иметь дело, и что они смогут не мутно подняться уже прямо сейчас. Но Олег уже насытился этим днём до предела, к тому же мама непрерывно бомбардировала его звонками и СМС; он сказал Алексею, что тот агонь и топчик, отказался от продолжения со спящей наперсницей и ушёл.
2
"Чтобы поняли нас, требуются суждения. Суть суждения заключается в том, что оно должно передавать новый смысл".
Люба.
Вот дети меня удивили так удивили, причем я толком и не понимаю - это хорошо или плохо. Из их стремительного шквала слов поняла немногое, но главное уяснила, что вопреки сегодняшнему дню, когда весь мир перешел на компьютерные и парадуальные технологии мои молодцы (совместно с аборигенами острова) создали то ли движение, то ли полит платформу (не дай Бог) "Стоп Цифра"; более того - провели несколько акций у парламента и Букингемского дворца. Может быть, я просто уже многое не воспринимаю с живостью и интересом, свойственным молодым людям - да, может быть и так, но я надеюсь всё же, что кой-какой опыт, да и совместные наработки с Аркадием (в молодые годы) все-таки оставляют мне право критически реагировать на спонтанные идеи, тем более с участием моих детей. К тому же я не понимаю - каким образом они собираются взаимодействовать со всем остальным миром; надеюсь, они не предполагают всё разрушить и начать снова, дабы вернуться обратно лет на сто и вновь крутить кобылам хвосты (любимое выражение дедушки, доставшееся ему в наследство от прадедушки), и при этом с упоением собирать исконно-посконный навоз. Вместо спокойного и здравого ответа я получила два бессодержательных, но обязательных "чмока", две родные улыбки и напоследок обещание потом всё объяснить.
Просто Катя.
Меня не убудет от ещё одного кобелька, да и вязаться надолго с кем-то из них не собираюсь; главное не перепутать дни, а с именами я хорошо натренировалась: "Котик" и "Сладкий" - зову так всех и "no problem"; с радостью обихаживаю братьев через два дня на третий. А дачи они мне сняли по разным направлениям - молодцы-засранцы, страхуются, думаю - друг от друга, ведь на раздачу я пошла с младшенького, а попала на второго после сауны, изначально то с подвохом, а теперь очень завлекательно мерить их по ванькам-встанькам и по снабжению.
Андрей.
Тогда, когда я вернулся (это было так давно) дед неожиданно и весело предложил мне рвануть по местам его водных странствий. Отец с матерью почти ничего не рассказывали об этих поездках, так, иногда, проскакивали редкие фразы со значащими названиями рыб, птиц и реперных точек из которых запомнились лишь Астрахань, черная икра, орлы на каком-то острове, да рыбы, упоминаемые как раритеты прошлого. Не воспользовался предложением и сейчас больно вспоминаю ту - последнюю возможность близкого общения с человеком, который при моем агрессивном противодействии, наложил свою мощнейшую длань на всё мое будущее.
Приятель Олега.
Почему ты не пользуешься аэроходами; ведь допотомные средства передвижения съедают массу времени. Ну, может быть, в моменты ностальгического реверса в прошлое они приемлемы, но ты, мне кажется, резко отринул то время вместе с его компонентами, цепляющими память.
Олег.
Ты видишь, я работаю, не трогай меня; когда сниму Токи, тогда может поговорим. Пока отвянь.
Приятель Олега.
Вот видишь, здесь ты пользуешься самым продвинутым оборудованием, а транспорт предпочитаешь дедовский. Однако с 1 ноября старозаветную лавочку прикроют и штрафы будут драконовские, так что ты всё равно будешь поставлен перед выбором: или робот с программированием, или подключение к Глобальной транспортной сети. Твой брат, не забывай, один из главных визионеров этих изменений, так что зря ты на него забил. А его синхронный мобильный переводчик на 130 языков - вообще многие считают прорывом века и его имя чтут как будущего Нобелиата.
Степан.
Да, суровый отбор сделал своё дело. Кем он был? Финансовым подметало у шефа, и кем стал без разборок и без суеты; в результате я на поклоне - по-прежнему, а он переждал все отстрелы и теперь мы все зависим от его расположения. И как, без окриков и страстей Господних такой бизнес поднял. А зачем мы ему - это вопрос. Особо бесит его показная терпимость и типа ровная культура общения со всеми - это вызывает во мне рвоту, и заодно желание его удавить.
Люба.
Он отдалился уже давно; дети выросли и тоже разлетелись; иногда я вспоминаю тот день и тот шаг, который вызвал, если сглаживать основательно шок у близких и даже дальних. Конечно его внешний вид и шифрованный круг бизнеса, в который, надо ему отдать должное, родных он не подключал, вызывал оторопь и у отца, и у деда.
Аркадий.
После встречи в Кремле (в квадратуре круга - так я назвал этот зал для встреч президента с представителями бизнеса) намного проще стало жить; воистину пришло время собирать камни. Теперь настал момент подключать наследников, а то они в своих лондонских эмпиреях подзабыли, откуда капают денежки. Михаил или Валерий? Первый - серьезен, усидчив, склонен к анализу, уже женат. Второй - импульсивен, горяч, любитель и любимец женщин. Второй?!
Элеонора.
Почему свояченице удалось так устроиться и на такой уровень детей поднять? А ведь тогда - мы все (и я тоже) гундели дружно о её выборе, а тесть четко сказал - позор. И в результате: на приемы ходит, объездила весь мир - сначала с детьми, теперь с подругами (меня даже раз приглашала, но Олег - категорически); а что у нас: Олег как был при ком-то, так и остался и спустя столько лет всё также подвержен кривым привычкам молодости и последующим срывам; и теперь ясно - никакого движения вверх не будет. Да и сын тоже недалеко от яблони откатился.
Он ей надоел, наскучил, да и она, по-видимому, тоже на третьем десятке лет совместности ему приелась, а может быть и серьезнее надлом произошел когда-то; да и с предыдущей у него постоянно были качели: от страстных изъявлений при всех, до тихих, как бы под спудом, отвержений - которые чем тише происходили, тем были жёстче. И её странное исчезновение, хотя может быть, это обычная женская перемена слагаемых, где сумма остается прежней, а качество жизни меняется в лучшую сторону.
Олег.
Не было той сладости опустошения и освобождения, обычно приходящих сразу после... я выскочил через веранду на задний двор и, проскочив ворота, понесся вниз по заросшему клевером и донником полю... было одно лишь желание - отдать душистому мягкому ковру всё - до последней частицы тела... на ходу я сбросил шорты, ещё немного продвинулся и, задыхаясь от теплого воздуха, от пахучего и паркого дыхания земли, от неподдельного рвущегося восклицания, нырнул в мирительную зелень.
Я уже забыл те времена, когда считал и видел себя на гребне волны; опять спускаюсь в пучину банальности... вспоминаю, размышляю, но ни свежих мыслей, ни бойких идей. К тому же, мы с Лерой в какой-то момент одновременно отвернулись друг от друга, и только сын, словно последний якорь нас держит на относительно приемлемом расстоянии. А когда наше разобщение приняло необратимый тренд я толком и не упомню, и пусть Лера с легкостью выискала для себя приемлемую причину этого и решительно объяснила номинальный разрыв моими изменами - я понимал, где следствие, а где мотив. Сын, надо сказать, тоже организовал свою жизнь вдали от семьи и совсем не заметно его стремление с нами (имею в виду всех родственников и друзей) встречаться; лишь одиозные поводы, как-то: свадьбы, юбилеи, похороны его мимолетно соединяют с нами.
Степан.
Всё реже я имею возможность высказаться напрямую, выхаркать из себя накопившееся к ним презрение, не проходящее уже много лет; даже в семье я вынужден маскироваться, ведь мир кацапов никогда не станет моим. Поэтому я и детей отдал всем этим бабушкам и дедушкам, которых мои прадеды успокаивали шмайсерами. Двадцать лет я не посещал рiдне мiсце и лишь изредка здесь в эпицентре Орды мы общались в доме Грыцько без утайки; после этих бесед рядом с униатским крестом и Мадонной на какое-то время меня отпускало, но после его отъезда в Канаду наша малочисленная группа почти распалась и только престольные праздники греко-католического прихода в Филях меня освящают всемерной благодатью.
Люба.
Хорошо, конечно, у них в Лондоне, но я, хотя ещё и не бабушка (а на самом деле - чем черт не шутит), здесь начинаю тосковать по дому. И даже maisonette - такая симпатичная двухэтажная квартира с выходом на сквер около Британского музея меня вдохновляла недолго; в большей степени из-за крайне редкого пребывания сыновей: они предпочитают университетские кампусы и центр всеобщих искусств в Бате, где они сами участвуют и ставят иммерсивные шоу, в которых все жанры прежнего и супер современного действия складываются в единую сложную полифоническую картину то ли спектакля, то ли проживания в условиях реального времени. Они меня дважды вывозили туда, но откровенно говоря, я плохо уловила смысловые линии этих представлений, потому что мешанина световых, лазерных, роботизированных, визуальных (находящихся в совсем другом месте) исполнителей и их замещений (так теперь называются сложносочиненные актеры, непонятно как составленные) меня ошеломили, но не вдохновили, видимо, моё место - это кресло в старом БДТ с обыкновенными актерами, с привычными монологами и диалогами, с настоявшимся амбре прежних лет, а не с "замещениями", которые, честно говоря, меня больше испугали, чем вдохновили.
Элеонора.
Мы сблизились с Ольгой после длительного периода отношений "ни рыба ни мясо". Были лишь редкие по необходимости и по датам пересечения и разговоры ни о чём; а мужья-братья, как мне известно, ещё в юности отдалились друг от друга почти навсегда. Месяц тому назад несколько неожиданно Олег повел меня в бар продвинутого концепта, где вместо человека разливал напитки и готовил коктейли робот; это почти не напрягало, но вызывало разнообразные и противоречивые чувства. Приятно было сознавать объективную безупречность бармена: точность соблюдения рецептуры, стерильность всех ингредиентов, но такое восприятие не стало главным направлением вечера - достаточно скоро столь дистиллированное обслуживание наскучило и захотелось старого разбитного и нагловатого общения с навороченными от фонаря коктейлями, с шотами на глазок, с прибаутками и солеными афоризмами почти уже родного человека (особенно к концу), с которым хорошо и в горе, и в радости. К странностям места добавился и настрой Олега: во-первых, он давно не вытаскивал меня на подобные мероприятия, да и держался не как обычно, а тихо и скромно, во-вторых, он долго подбирался к какой-то серьезной теме, жуя и переламывая фразы, чтобы в завершении задать мне вопрос (крайне странный): "почему я совсем не общаюсь с Ольгой?"
Ольга.
Как же, как же припекло их, и вот они уже рядом, хотя Андрей до сих пор принципиально игнорирует брата, и если в молодые годы были для этого основания, то сейчас нет причин такой оппозиции, а инерция придонного чванства осталась. Но больше всего меня сейчас беспокоит (причем я с трудом признаюсь сама себе в этом) Андреево зацикливание в собственном ноу-хау - такой развернутой версии нового Пигмалиона; и чем тяжелее эта версия виртолайф проходит лицензирование (а возникло заскорузлое противодействие - в стилистике ХХ века), тем яростнее он осваивает живой мир собственного сознания; меня он категорически не впускает в стрим, даже в самой отдаленной версии. И наверное это правильно, особенно, после того как я сложным образом (да, мы женщины способны на всё, если припечет) смогла стать соглядатаем их отношений (именно их, а не его одного). В наше время почти ничто не удивляет, но его детище стало для меня жёстким откровением; допустим шалости с искусственными дамами и джентльменами, изготовленными из меняющего температуру и фактуру полимера уже давно никого не вдохновляют, хотя некоторые ещё живо употребляют сии архаичные приборы, но эта... новация - предстала за некой гранью привычного восприятия: сначала я увидела двух субъектов страстно беседовавших, затем не менее страстно упивающихся друг другом самыми изощренными способами без пауз и остановок в течение нескольких часов; только длительность и энергетика подобного совокупления заставила меня пристальнее вглядеться в мужа (Андрея). Не сразу (представьте моё состояние) я поняла диспропорцию между истинным Андреем и этим двойником: фигура, осанка, лицо, даже цвет глаз (показался голубым), но это не точно, всё же не рядом была и наконец - сам конец оказались во всех отношениях другими - видимо тайно ладимыми и лелеемыми в грезах. И только после исхода разных стадий вовлечения в это зрелище я смогла критично освоиться и увидеть нечто иное, оказавшее на меня противоречивое действие. Не сразу я определилась пусть не с конечным, а промежуточным выводом - мне тяжело было с главным формулированием того, что я высмотрела. В завершении этой прелюбодейской сцены я с ужасом (мне по-настоящему стало жутко) обнаружила в дальнем темном углу поскрипывающую темную фигуру, напоминающую какого-то жуткого монстра. Но когда меня отпустило и я смогла внимательно присмотреться, тогда в этой странной зверюшке я опознала своего благоверного, который манипулировал какими-то непознаваемыми мною устройствами, кстати, не большими и не громоздкими, какими они показались изначально. Возвращаюсь к выводу, уже не промежуточному, а итоговому: я, конечно, очень горжусь своим мужем, но предпочла бы оказаться сама на месте этой виртуальной подруги с обновившимся Андреем инновационной сборки; и теперь, поверьте мне, я найду, что ему сказать после небольшой паузы. А подумать есть о чём: ведь его разительное преображение (со слов его же близких) началось с меня. Я вспоминаю его первую реакцию на встречу с Велесовым огнём, с нашим святым местом - это был естественный шок, из которого он выходил почти год; к тому же добавился фактор "прибалтийского чуда", хотя я всё же считаю наше святое место главным источником его стремительного рывка. Следовательно, "я есмь тот, кто направил Андрея на путь единственный и желанный"... и мне отвечать за и истребовать с него надобно всегда.
Андрей.
Всё чаще меня накрывает обрывочное, заполненное псевдо научной белибердой состояние - и это не астено-невротический синдром, имеющий свои временные и причинные связи - это просто обретшее свои права тугое, тянущее за собой макабрическое поле прошлого. Причем я не способен этот поток темной материи уяснить до конца, чтобы потом изъять из подкорки; я даже не вижу первопричины этих изменений; да и вроде не произошло ничего кардинально встряхнувшего мою повседневность. Очередной поход к Давиду (моему психоаналитику) показался мне бессмысленным - на первый взгляд, но потом, проанализировав ситуацию и вычленив из трехчасового, в основном, монолога специалиста нудные причитания об игнорировании мною этих сеансов я всё же вынес кое-что полезное, в частности: есть желание познать себя самого посредством тщательного погружения в далекое прошлое; и в тоже время у меня нет потребности копаться и членить детство в поисках фобий - подобное некритичное следование матрицам психоаналитики приносит лишь беспокойство и нестабильность. Олег и Люба - основные рецепторы моего нынешнего состояния; все остальные - это частности. Хотя нас с Олегом разделяют три года я почти никогда не ощущаю своего старшинства, даже сейчас, когда мне удалось на профессиональном уровне (да и на любом другом) далеко от него оторваться, я раз от разу теряюсь во время его спонтанных и нервических откровений. Его способность отстаивать собственные фанфаронские идеи (чаще всего бездоказательные) с пылом и жаром юных лет меня внутренне бесит, а после - даже угнетает. Однако именно поэтому он до сих пор манит к себе людей в качестве носителя какой-то сложносочиненной бесовщины. Одновременно, все быстро пресыщаются им и вскорости ускользают из его затягивающего тартара. Но, отнюдь, не все: иные подобно тельцу заклания пропадают на одном из поворотов его жизни. И хотя это было давно, всё равно память вновь и вновь царапает сердцевину. Так в никуда ушла Жанна, так ушли два его напарника. Сам же он после каждого из исчезновений как будто получает эликсир жизни и даже молодости, как не странно это звучит. Меня это отвращает надолго - потом какие-то сокровенные флюиды нас вновь сближают, до следующего отвержения. Я, кстати, до сих пор не понимаю, как ему удалось тогда избежать посадки, когда вся его "компания" села основательно; да и вообще - только он и Аркадий (но это особая тема и персоналия) умудрились практически сразу выйти и стать теми, кем они сейчас есть. Тут есть какая-то тайна.
Павел Львович.
Вчера мне исполнилось 75 лет. И мне удалось этот день не испортить, а провести так, как я и наметил. За три дня до него я скромно, без фанфар, уехал туда, где до сих пор! действуют и работают разного рода ограничения по глобальной сети; и это был важный аспект моего выбора, а второй и главный - желание проститься не с местной локацией (страна, город, регион), а с тем морем, которое, несмотря на глобальное потепление, затем на континентальное похолодание все ещё здравствует и процветает. Уехал я со стародавним приятелем, чуть моложе меня, обладающим редким сочетанием простых качеств, дающих возможность не напрягаться, не притворяться, буднично говоря быть рядом и в тоже время врозь; это хороший во всех отношениях напарник (проверенный не раз) для прощальных гастролей.
Как всегда первые дни длились приятной бесконечностью: начальная чересполосица, включающая в себя некие обязательные хлопоты заселения, знакомство с ресторацией, с выходами к морю была неизбежна и в тоже время привычно желанна, так как включала тебя в системность курортного процесса сколь постепенно, столь и неизбежно. А когда мы погрузились в блаженство - на полную, когда включились в определенный график мне несколько ночей подряд, словно по расписанию - под утро, приходили сны.
"Она появлялась подобно нимфе, вся в пестрых шелестящих одеждах, которые одновременно скрывали тело и в тоже время открывали его сокровенные места; и это выглядело гораздо более бесстыдно, чем полная обнаженка; дальше-больше, она выделывала такие коленца, что спирало дыхание, разогревало пах; потом кто-то огромный, косолапистый подхватывал её и с диким гоготом нёс перед собой имитируя половой акт, я же наблюдал за этой вакханалией с интересом и даже! радостью, потом этот приапический сатирикон повторялся вновь и вновь, с корректирующими похабными вставками, до того момента, когда действо резко обрывалось".
Так сжато эти видения оформились не сразу, а поутру казалось, будто я долго, непрерывно, в качестве взволнованного зрителя (здесь, конечно перебор - какая там страсть - так лишь некое любопытство) участвовал в сериале с эротическим подтекстом. Прошло несколько праздных дней и после двух-трех как всегда мало удачных экскурсионных зависимостей я пустился в лёгкие воспоминания об удаляющемся в небытие времени; к радости изначально всплывали в основном светлые эпизоды - и это нормальное защитное психотерапевтическое свойство человека, однако мозг ретранслирует всё по-своему и преамбулой приятных во всех отношениях реминисценций все-таки вываливаются темные события прошлого. И мне не хочется их выстраивать в каденцию ужас-ужас, но всё же вне конкуренции в этом ряду - побег этого ничтожества от детей (себя я выставляю за скобки) в поисках, видимо, искреннего телесного соития (это её слог), а затем неоднократные уходы в новые сожительства с всё более убогими членами, и на закате быстротечный рак того самого (тешимого её) органа, который она наотрез отказалась лечить, по неведомым причинам, но я думаю из-за её шаманского отношения к этой части женской природы, без которой она дальнейшую жизнь не представляла (в её то возрасте).
Следующее наказание, прямо как продолжение египетских казней, - мой младший сын: с детства, радостно подверженный запретным утехам, во времена всеобщего распада он сам нашёл свой круг, совершенно отличный от нашего, и когда всё созрело: исчезновение матери, мой долговременный кризис, отдаление брата и сестры, тогда он и нашел свою нишу для самоутверждения и определенного достатка. И там пошли качели: то велеречивые заявления о скором богатстве, то просьбы дать взаймы (я уже не говорю о беспорядочных кредитах, которые, может быть, висят на нем посейчас); меня, правда, сильно удивила его юридическая непотопляемость, кстати, и его незаурядного партнера (будущего супруга Любы) - теперешнего большого человека, вхожего в президентские конюшни (финансовые). А с другой стороны особо и не удивила - ведь у них там рука руку моет, вот и отмыли добела кобеля. А ведь был шок - когда они объявили о помолвке; как все возбудились, до истерик: "в нашем роду таких не было никогда и не должно быть", а потом легко привыкли: подарки, всякого рода заграничные туры, пристройка на хорошие места и совсем незаметно осуждающий гомон сошел на нет, но надо заметить и особых благодарностей он не дождался; да и не нуждался он в них. И как не странно наиболее удаленным от меня оказался старший сын, которого в его младые годы я, не особо распространяясь, считал истинным наследником моих принципов, взглядов, симпатий; в общем, так и случилось. Вследствие этого, для печали вроде бы нет причины, однако мы страждем большего и когда чадо, взрослея, опирается на собственные силы, не нуждается в тебе ни ментально, ни интеллектуально временами накатывает горечь, правда совместно с гордостью за его блестящий ум и заслуженное признание. А дочь, что дочь, она при муже, хотя и на чужбине, но при детях и, кажется, давно и безальтернативно счастлива, или привыкла выглядеть так. А я? Способен ли абстрагироваться до той степени, когда сможешь оценить себя строго и пристрастно, ведь по большей степени я редко досаждал себя критичными мыслями, да и хроническому сплину не особо склонен. Итоги - какие-то беспорядочные: дети живы и в основном здоровы, с внуками держусь на расстоянии - по обоюдному согласию, к тому же, как и положено, радостно привечаю их в дни церемониальных свиданий всё более редких из-за их взросления. Они - внуки (и внучки само собой), вырастая, переключают своё внимание на мир идентичности: по возрасту, по учебе, по интересам и сколь бы мы не пыжились в желании подыграть им - мы уходящая натура. И сей факт - совсем не "жалобы турка" - лишь заурядная реальность извечного бытования. Два берега, на одном мы - на другом они, а между нами океан, заполненный всеми должными видами флоры и фауны (местами агрессивной и токсичной); и мы его - океан, невзирая на сложности, всё же пересекли, а они в этом вечном сложносочиненном мире в движении, и только время даст каждому окончательный ответ на результат его исхода. Молодые не нуждаются в постоянном укоре и наставлении праотцов - они сами набьют свои шишки и получат свои затрещины, каждый в той степени, которой он заслуживает и по силам принять. И я тоже, видимо, поднял лишь ту ношу, которая не затребовала от меня сверх усилий и сверх воли. Так что нечего на зеркало пенять... я и так должен быть благодарен судьбе за конечный результат.
3
*
- И сколько времени вы там пробыли? И ты, Люба, мне внятно не объяснила, что с институтом; то ли договорилась, то ли взяла академический? Я, правда, не знаю - осталась ли такая опция сейчас, я всё же так отстала от современных веяний, а сейчас тем более сложно успевать за вами молодыми. Красивая уверенная женщина, средних лет (ближе к полусредним) в китайском шелковом халате со снятым пояском, с достойной выразительной прической, с безукоризненно ухоженными руками беседовала с девушкой, в которой, безусловно, угадывалась та же природа, с небольшими генетическими вкраплениями иного свойства - и эти мелкие детали чуть-чуть меняли её облик то ли выигрышно, то ли нет. Разные вкусы - разные предпочтения.
- Ой, мама! Ты откровенно кокетничаешь - и хотя я полностью на стороне папы, но ты сейчас выглядишь намного моложе своих лет. Я думаю, беременность и молодой муж тебе очень к лицу; так удивительно - у меня будет ещё один братик или сестричка, ну, мама, скажи - кто?
- Как там отец? Сильно, наверное, психует - ему это больше всего мешало жить всю жизнь; когда он собран - результаты на лицо; может быть сейчас, после твоего отъезда ему станет проще - не на кого оглядываться и не перед кем страдать. А жалко мне - ты за эти слова в очередной раз отнесешься ко мне с презрением - не Олега, а ту дурочку, связавшуюся с ним. Он выпутается, я чувствую это; а вот его партнеры - по личной жизни, по делам (я о них ничего не хочу слышать), по касательным отношениям всегда, да практически всегда попадают под раздачу, увы, часто под трагическую.
- Мама, ты говоришь об Олеге, словно он тебе чужой человек, как ты можешь?
- Люба, это боль, моя, отца, самого Олега, да и всех нас. Он сформировался в звериную эпоху и сам стал таким же зверенышем; самое ужасное - в какой-то момент он проскочил точку невозврата и стал получать не только материальное наслаждение от этого бесовства, но и утробное, глубокое как сама человеческая сущность сладострастие от нижних пределов того, чем он занимается. И я опережаю твой жуткий вопрос: "у этого падения есть ли дно?", да есть - у каждого своя глубина порога: кто-то играючи преодолевает его и наслаждается по самый край, кто-то тормозит перед только ему видимой чертой. Нам остается только надеяться.
*
Возможно, сюда меня привело провидение, а не поиск сына и его девушки, - а может быть так бывает всегда: первоначально слабо ощущаешь взаимосвязи каких-либо событий - проходит время и неожиданно обнаруживаешь причинно-следственные связи там, где и не предполагал ранее. Я не могу сказать, что ландшафт открывшийся передо мной совершенно уникален: подобное можно встретить и дома, и на Ближнем Востоке, и в Америке. Но в соединении с погодой (сухая осень), с настроением, с гостиницей в которой остановился (космологической тематики) одно перетекло в другое, и когда я выбрался наружу из комфортного, но ограниченного пространства я оказался в пустынной загадочной местности, изредка помеченной небольшими группами людей или одинокими путниками в поисках истины. Так мне показалось - хотя, возможно, я просто перенёс внутренний дискомфорт на внешнюю оболочку. Вообще-то эту территорию называют парком, кажется Барденас Реалом; но это мишура,- для пущей важности любая администрация посредством правильных формулировок повышает статус и для себя, и для высоких инстанций, но это не столь важно, когда речь заходит о серьезном и результативном явлении. Сначала мне и ещё нескольким разрозненным идеалистам показали некоторые маршруты из джипа с поверхностным и скучноватым сопровождением испаноязычного гида, но в полной мере я откушал сие блюдо в одиночку: место показалось мне очень киношным, честно подготовленным умелым художником-постановщиком; казалось, прямо сейчас начнется и действие, и съемки хорошо замаскированными камерами; но по мере подъемов и спусков, проходов слегка адреналиновых высот зубастых холмов, мини каньонов и наблюдения воистину фантастических красок я физически изрядно устал, но растворился, словно текучая субстанция в чистой пустынной красоте и сказочном безмолвии. На третий день я забылся до такой степени, что только сверх усилием позволил себе вернуться на круги своя - в реальный мир проблем и напряжений. Отель в Туделе я не бронировал - поздняя осень - не лучшее время для северной Испании, так что о крове насущном не беспокоился; да и Давид (сарагосский адвокат-расследователь) обещал первые результаты к субботе; немного странно - ведь о Туделе он нам сообщил, практически на второй день - сказал по PLNETY прошли до этой точки, а теперь у него помеха случилась - непонятная. Позвонила Люба - у неё всё в порядке в институте, вроде бы с матерью пересеклась - это её право и воля (вообще не хочу вмешиваться, бывшая - вне зоны моего внимания), передала привет от Андрея (сам позвонить не собрался, так сильно занят), имел хороший разговор с отцом, несмотря на болезнь, он по-прежнему точен в суждениях, лёгок в общении (мне всегда после разговора с ним становится легче). Да и здесь в парке я, как обычно, недолго был одинок: пристроился к симпатичной паре поляков (потом выяснилось не из Польши, а из Италии) и вместе с ними "затусил" (слово из лексикона Любы) более интенсивно. Мы взяли велосипеды и за два дня объездили большую часть местности и даже в один из дней слазили на вершину самого экзотического из холмов; я ничтоже сумняшеся поддался порыву молодежи и, кстати, втайне возгордился собственной отвагой. Всё же должен отметить - мы поднимались с альпийским снаряжением, взятым напрокат, откуда даже не знаю - всё организовал и доставил Марек. Я безобразно отвлекся от сущностного предмета моей поездки, но после лихорадочного звонка я, преодолевая непонятное беспокойство, вернулся в Туделе.
*
Прошло две недели и к Олегу потеряли интерес - то ли выжали всё, то ли пауза была проверочной; но обращение тоже не изменилось - брезгливо-надменное молчание с короткими междометиями указательного плана. Жанну он больше не видел, и только раз сквозь шумы и шорохи расслышал некие порочно-анатомические реплики о ней, после чего перестал переживать за неё - наоборот грязно выругался и заполнил всего себя презрением к ней, да и ко всему женскому роду; у него - вместо, как минимум, сожаления за настигшее их лихо в памяти укрепилось лишь стойкое предубеждение к той, кто была ни в чем не виновата. Но самым странным оказалось его общее состояние: если в первые дни он не только думал о побеге, но и копошился в этом направлении (безрезультатно), то уже к концу недели в нём случился ступор непонятного свойства, невнятной тенденции. Возможно, полная потеря интереса к нему и некая безысходность (он не понимал и не знал - за что и почему?) его опустошили и сделали безразличным к самому себе; лишь одно призрачное событие всколыхнуло его (хотя он так и не понял - это явь или бред). Потом - через промежуток - оказалось реальностью: он не увидел - услышал Теодоро, разговаривающего с кем-то по-русски; ещё недавно Олег снисходил к нему через не могу - теперь же родная речь дала ему надежду, хотя мысли о благополучном исходе он старательно изгонял, дабы не сглазить. В сложные, тяжелые жизненные моменты у самого изъявленного циника и атеиста тоже возникает потребность найти своего Бога - как есмь моё желание. Или на крайний случай как временную подмену, которую составляют банальный набор примет и определенных знаков.
*
С Лерой что-то случилось. Зигзаги последнего месяца обрели свой безумный сценарий. Ещё неделю тому назад она способна была отделить истинный мир от придуманного наваждения, проявившегося сразу же после обрыва с Ильей; сейчас же всё смешалось в каком-то пестром калейдоскопе, когда утреннее пробуждение испещрялось такими сюжетами, в каких она нигде и никогда не участвовала - ни как потребитель масс культуры, ни как очарованный странник Gameland. Она и в этот момент обыденного существования умудрилась потеряться в мирах сдвинутого сознания.
Опять Лера просыпалась в потных объятиях звероподобного монстра, рычащего, потом, в процессе соития урчащего, словно он не ломает и рвет её плоть, а сладострастно насыщается её; она, в свою очередь, тонко визжала, потом захлебывалась слюной и желанием непрерывного насилия - дальше выныривала в явь, но тут же опрокидывалась обратно в необузданный пир сатира. И даже вырвавшись из горячечного плена, Лера неизбывно ощущала влажные следы по всему телу. Какие-то пятна склизкого мускусного смрада всю её выворачивали наизнанку, но потом они вновь возвращались как приторно-гадостное предощущение новых мерзопакостных сочленений. И когда, казалось, ей было уже не выбраться наружу, освободиться, хотя бы на краткий миг от всемогущего молоха ей позвонила Люба, которая услышав Лерину версию происходящего (в ней присутствовали не только черти и Пан, но и современные упыри и вурдалаки), предложила себя на роль панночки, изгоняющей чертей. И вновь наступил день! Элеонора отскочила, и пусть пережитые косячки ещё дергали её иногда - в главном - в надежде морального выздоровления появилась перспектива, да и какая-никакая забота: Люба попросила сопроводить её в Псков, дабы повидаться с братом (по настоятельной просьбе бабушки и дедушки тоже). Любин брат (бегло ею видимый) обладал несомненным букетом разнообразных качеств от самых минусовых до вполне положительных; но первопричиной приглашения Леры всё же было Любино опасение ехать в одиночку. Почему Псков, почему так срочно? Последний разговор Любы с отцом, находящимся в Испании, не прояснил вопрос, более того - он без энтузиазма отнесся к идее псковского вояжа, но и не возражал жёстко; вместо конкретики промычал нечто невнятное, но веское (хотя бы интонационно). Ехать решили на дедовой машине, тем более гараж был рядышком с их (деда и бабы) домом; там предполагалось подкрепиться и взять фирменные пирожки Екатерины Аркадьевны в дорогу.
*
- Ну, что Кеша, доволен? Обещал вашего кента вытащить - сделал. Так что ты мой должничек теперь. Теодоро обращался к в меру упитанному мужчине трудно определяемого возраста и статуса, с такими же необязательными чертами лица, начисто смываемыми из памяти после короткого промежутка времени.
- Да, а что с девушкой?
- Аркаша, ты прямо за жабры меня берешь - вообще-то речь шла только об Олеге; скажи спасибо за него. А баба, по-моему, куда-то уехала сама, я спрошу завтра, утром. Билеты на самолет взяли на пятницу, так что послезавтра ту-ту; а вот Олегу в Испанию больше ни ногой, а то оторвут эти самые - по самые яйца. Ха-ха-ха. Дальше они долго и с удовольствием молчали, а если к тому же исключить время поглощения пищи Олегом (видимо в кутузке его кормили по остаточному принципу), то смело можно сказать и говорить им было не о чем - настолько разными были их предназначения и цели, и даже если где-то, как-то на узком временном отрезке они пересеклись - это был не момент истины - всего лишь встречный миг исполненной задачи. Казалось, на этом всё здесь заканчивается: история скорее бюрократическая, финансовая, а не криминальная благополучно исчерпалась, но жанровое однообразие, видимо, оказалось не по нраву скучающему фатуму. В аэропорту Олега боднуло: не вовремя подвернувшаяся истерика прекратилась лишь после Теодоровой затрещины с таблеткой наперевес, скорее всего не первый раз апробированной в подобных ситуациях. Он обмяк, сник, сдулся подобно полу спущенному мячу и в самолете проспал положенное время, без отрыва на обед и аперитивы; Аркадий с облегчением принял состояние клиента, и с искренним воодушевлением попрощался с Теодоро (к которому он относился с брезгливым уважением латентного сноба).
*
Оно ожидалось буквально сейчас - расстояние между Нарвой и Санкт-Петербургом было столь незначительным, а роза ветров столь значимой, что катастрофа практически уже сказала всем им: "Здравствуйте, ходячие мертвецы". Город находился в угрюмой неэмоциональной панике: сметались товары, услуги, планы, - и по мере движения времени улицы и проспекты пустели, до такой степени, что, казалось, мы все оказались внутри игры "После конца света". А МЧС со своими убойными сообщениями не столько приоткрывало картину будущего, абсорбируя реальность, транслируя возможность, напротив - скорее микшировало истину и ложь в один букет дурно пахнущих дефиниций. Ядовитое облако непонятно чего закутало в желтый саван Нарву и, подтверждая незыблемость розы ветров, рвалось в Санкт-Петербург; и хотя место, время, обстоятельства катастрофы, в общем-то, были вторичны - все-таки сообщение о взрыве химической лаборатории на эстонском острове Хийумаа на совместном предприятии Сагнем (то ли с американцами, то ли англичанами - что для многих было одним миром мазаным) оказалось многозначным по восприятию и однозначным по выводам; но подобные сложные умозаключения в данный момент отодвигались - сейчас необходимость физического выживания перекрывала все иные мотивы поведения. Уехать практически никто не успел, лаг в 2-4 часа позволил собрать детей, внуков и с холодным трепетом прислушиваться к новым сводкам МЧС, в том числе и таким ужасающим: "Жителям верхних этажей немедленно покинуть жилые помещения и укрыться в наиболее удаленных от крыши местах". Объяснений не было - у нас любая чрезмерная информированность людей воспринимается как посягательство на девственную плеву государства и беспощадно лимитируется. Но не единым новостным источником жив человек: интернет, смартфоны и надежные, опережающие звук, слухи разнесли метафорических черных лебедей фантастических величин и колоритов. Но главным посылом этих "документальных" историй являлась та самая туча, которую уже ждали с явным нетерпением. Так вот то ли туман, исходящий из неё, то ли выпадающий конденсат, то ли мертвый дождь прожигал крыши, потолки - практически любые сверхпрочные материалы, не говоря само собой о плоти, таковые сведения исходили из мест её - тучи излияния.
Всё поменялось в доме Писаревых: вслед за радостным домашним переполохом в начале к женскому столбняку в конце, напоминающему момент истины у сурикатов, когда они навытяжку высматривают время Х и в мгновение ока, по особой команде, делают ноги. Вот только свистнуть "полундра" было некому; ворох сообщений, скорее - сводок с линии фронта, взаимно исключающих друг друга идей, лозунгов только путал мысли и редкие проблески осознания грядущей катастрофы; попытки Льва Павловича внести в этот раскордак логику и ясность утонули в дамских эмоциональных всхлипах и радениях. Казалось, на этих беспорядочных стенаниях начнется и закончится реальная активность, и когда уже ничто не предвещало иного в кустах - совершенно случайно - нашелся рояль, можно, безусловно, посмеяться над этим фантасмагорическим явлением, но, тем не менее, Андрей и вправду явился пред их светлы очи сколь неожиданно, столь своевременно. Он собирался приезд сделать экспромтом, но случилось так, что он стал для всех той палочкой-выручалочкой, которая появилась в нужный момент в нужном месте; странно, но его приняли без всякого удивления, как данность судьбы и неоспоримое свидетельство высшей воли. Андрей быстро распорядился и в течение 15 минут все были готовы к эвакуации в подземный гараж, где обычно находился автомобиль Льва Павловича; были собраны большие коробки и мешки с едой, водой, средствами освещения, запасными элементами питания и документами; перед самым выходом Андрей захватил катушку с проводом и без пространных объяснений, лишь заостренными словами и междометиями направил группу вниз, жестко исключив лифт. В гараже они, естественно, оказались не одиноки, но далеко не все жильцы 6-ого дома спустились вниз. Андрей успел ещё два раза подняться наверх за пожилыми соседями и только после звука тревожной сирены окончательно приподземился. Совсем скоро осталось только аварийное освещение и рассчитывать на горячий чай стало сложно, но всё же возможно: у соседей по коридору был в машине газовый баллон и небольшая туристская плитка, им по-братски пообещали её дать на время, так что все кое-как устраивались, готовя пледы и шерстяные накидки для стариков и детей. Андрей, когда быт с грехом пополам наладили, стал заниматься информационным обеспечением: после неудачной попытки подключить автомобильный приемник (он не принимал в подземелье радиостанции, только транслировал бравурные музыкальные темы, записанные ранее) развернул катушку и совместно с двумя соседями выкинул конец провода через вентиляционное окошко наружу, а другой конец зачистил и подсоединил к антенне радиоприемника, оставшегося с допотопных времен. Наступил момент торжества (локального) - Андрей и его помощники припали к приемнику и после небольшой настройки услышали последние новости: "в Нарве и Кингесеппе объявлено ЧП", "в Санкт-Петербурге сильнее всего пострадали центр и северо-восток города", "выпадения ослабли, туча ушла к Ладожскому озеру", "в городе работают бригады МЧС и военные группы химзащиты", "до официального распоряжения всем находится в безопасных местах". Самым серьезным неудобством оказалась туалетная проблема - наиболее острая для пожилых людей - молодежь быстро освоила несколько канализационных люков и не парилась; несмотря на возражения близких ветераны поднимались на нижние этажи и затруднение худо-бедно разрешили. Большинство информационных радиостанций передавали довольно благостные сообщения, лишь "Эхо Петербурга" среди обычной чернушной скороговорки дало и полезные сведения (пусть и с привычным ударением на гадость и мерзость властей), в частности: о повреждении ТЭЦ, о трупах на "Северной Верфи", естественно, о полной неготовности мэрии и, наконец, несколько коротеньких заметок специалистов о химической составляющей вещества, о времени испарения и очистки; один из спецов даже сравнил его с неким симбиозом "Orange" и "V-газа", но был яростно зацыкан ведущими, свято боронящими либеральный дух станции. Но слово исходящее - есмь альфа и омега познания, и, приняв его, Андрей и Ко приостановили активные действия и со свойственным русскому сознанию фатализмом намерились просто ждать и верить.
*
В Шереметьево Олег всё ещё находился в полудреме, и проход паспортного контроля Аркадия сильно напряг, но обошлось. Решил переправить его в Псков сразу, не заходя домой; тем более ему данный экземпляр надоел хуже горькой редьки, которую он к тому же не едал, по обыкновению. Солнце в осеннем зените. Сквозь приятное теплое забытье сужающаяся лента дороги, то вьющаяся змейкой, то обратно схлопывающаяся в тонкую серую линию; и так до самого буро-красного заката, тревожного и заманчивого. Вокруг маленькие незаметные города никак не вписанные в постиндустриальную социализацию, откуда вахтово или невозвратно мигрирует более-менее активное население. Они не вписались в сырьевую экономику, да и не могли (какое там сырьё) и потому надежда только на радикальную урбанистику, пусть и окаймленную коррупционной составляющей, делающей население иждивенцами и Et Cetera ядерными союзниками государства.
На пятом часу дороги остановка в Пустошке, одном из сонма упомянутых мест; Аркадий в интернет ресурсах быстро нашел кафе "Дежавю", с надежным рейтингом, но скромным ассортиментом - там они и приземлились. Отменная выпечка, отличный чай (живой в огромных чайниках) и так себе кофе - его пожелал Олег, наконец-то обретший человеческий облик, но с явными медицинскими смещениями. Не доезжая Пскова остановились на пять минут в Острове - похожем на Пустошку городе (чуть большем); немного отъехав, оказались у моста через речку Великая (название прочли здесь же). Аркадий и Олег вышли, а водитель остался в машине; на мосту они как-то сразу разошлись: Олег пошел к другому берегу, а Аркадий остался на месте. - Интересно, когда же я выскочу из этого беличьего колеса... Я, единственный в этой шарашке превращающий деньги в реальность, токсичность в безупречность; и кого Мурат посылает за этим вечным лузером; надоело в обществе посредственностей строить будущую жизнь, с другой стороны - мараться я категорически не хочу и не буду, и хорошо, что вся грязь отдается на откуп этим малоспособным на сложные ходы кадрам. Вот так окружение меня ожидает в Пскове: Олег, да ещё Степан - этот Рогуль галицийский - вообще кадр из 90-х, чистой пробы нет в помине, везде засохшая сукровица; надо побыстрее сдаться и домой. Куда он пошёл? Вроде у него сейчас нет ничего.
Как он на меня смотрит - с почти нескрываемым презрением, а говорит, будто за каждое слово ему придется рассчитываться деньгами. Мне всегда был противен сей финансовый "гений", и хотя Мурат обычно не ошибается в людях мне он по барабану, да и не верю я ему: чувствую какую-то фальшь в нем, глубоко скрытую, дурную. А тут хорошо. Какой запах, дух идет от воды, от ряски: чистый, прозрачный, звонкий, и место замечательное, впереди в скромной подсветке храм - низенький, уютный, такой свойский без вычурности столичных новоделов; видимо там и служба батюшкой ведётся благообразно, без гортанных речей... И мост своеобразный и как он подходит этому незаметному городку; и цепи очень достойные и нет в них искусственной патетики, архитектурного гонора столиц. Надо что-то с собой делать. Отсекать гадость - прямо сейчас. В какой раз, собираюсь?
А может самому разорвать эту цепочку, тем более и начало её, и конец в моих руках, то есть мозгах. Страшновато. Жизнь нормальную ещё и не начинал, кстати, в отличие от того же Олега, он живет на полную катушку, хотя и рисково. Да, надо решаться пока способен ещё на крутой поступок, пока не вяжет по рукам, по ногам семья. Номер того конторщика я все же не сбросил, значит каким подлым мне не казалось предложение тогда я всё же оставил его про запас. Олег возвращается, надо двигать к месту. Вопрос? Я ему, кажется, и не сказал ещё о задании, которое ему определил Мурат, надо сейчас подготовить, дабы он перегорел заранее, там мне сцены не нужны; а назад самолетом - машина у меня уже в печенках сидит. Да, и пора симку вернуть российскую, может быть звонят, а я в отказе. К автомобилю подошли одновременно, но врозь. Но водитель кардинально изменился, не физически - нет - это был тот же мужчина средних лет, коренастый, крепко сбитый и на сто процентов уверенный в себе, в данный же момент он усердно слушал приемник - не стандартное "Авто радио" или что-то из этого же репертуара. Он не просто слушал - он весь до остатка был погружен в тему. - Господа хорошие?! По всему понятно, что дальше я не поеду. На Питер пролилась какая-то фигня; зараза та ещё и сколько времени будет продолжаться никто толком не знает. - Весь облик его, точно заявлял: "ни шагу вперед не сделаю". - Шеф, ты толком скажи, что произошло? - Олег, после прогулки совершенно окреп и очнулся, - если доплатить, то мы договоримся, объясни только нам, что случилось? Водитель стал энергично и занудливо что-то разъяснять, а Олег неожиданно отправился в другом направлении: "Теплая мягкая материя шарфика не заканчивалась безнадежно - она переходила на её румяную сладкую щечку, он в неё тыкался с таким же самозабвением и страстью, как и в её извечное... Жанна, жар свободы возгонялся в упоительное рабство и не хотелось обрывать восхитительное марево. Темные фигуры склонились, плотное рыканье окружило их, окутало тошнотворным смрадом, знакомый противный гнусный фальцет дал надежду, снова захотелось обнулить время, забыться и обернуться вспять. Он опять слышал её голос или бредил им, потом её присутствие истончилось до призрачного и он уже толком не понимал, чья это мягкость тембра, чьи узнаваемые обертоны нашептывали ему в ухо укладистые медленные любезные слова"; на этом резко оборвалась горячечная песнь, временной сдвиг сколь приятный, столь невероятный схлопнулся, - его грубо рванули за руку и прошипели в ухо. - Олег, очнись мы едем дальше,- Аркадий тряс его и подталкивал к автомобилю, почему-то совсем другому: скверному и по расцветке, и по внешнему виду. Сели. Аркадий в двух словах рассказал ему о текущих событиях, и это был крайне далекий с изрядной долей микширования сказ о времени и судьбе. Если уйти от общих слов и конкретизировать Аркадиевы сентенции, то всё скопом можно выразить одним предложением, вот оно: "как ты знаешь, мы едем в Псков (Олег и близко ничего не знал), банк зарегистрирован там и Мурат решил здесь активно развернуться, тем более город близок географически и к Питеру, и к Москве; приобретён большой комплекс, на данный момент евроремонт практически закончен; и ему нужен опытный, надежный начальник службы безопасности - лучше тебя кандидатуры нет, там уже пасёт процесс Степан, но Мурат хочет кого-либо пограмотнее". Видимо Олег после мостового просветления взошел в перпендикулярное состояние далекое от обычного; если раньше он прореагировал бы на подобное заявление агрессивно и, как минимум, наградил бы Аркадия россыпями обсценной лексики, то в этот благословенный момент он принял эти слова как должное, выронив в ответ незначительные вопросы по жилью.
*
На второй день после генеральной чистки города наметили отъезд, а после того как Андрей вызвался отвезти девушек в Псков (Лера плотно приклеилась к семейству Писаревых и наотрез отказалась возвращаться в родную обитель), возбудился и дуайен семьи - Лев Павлович, однако его с трудом, но всё же погасили, причем окончательно обиднейшим доводом: "ну что ты там будешь мешать молодым". Триста километров в любезной компании, да с приятной остановкой в обществе малинового пирога на берегу совсем небольшой водной преграды (что-то между речкой и ручейком) пролетели мимолетно; и вот перед ними Псков, решительно похорошевший в последние годы, - это отметил Андрей, ранее бывавший здесь. Дозвонились не сразу с какого-то осьмнадцотого номера из кладезей Любиного телефона. И ответ брата изрядно удивил её и Андрея тоже. Олег, судя по короткому разговору, был не в свойственном ему, как правило, нервическом раздрае, наоборот - бодр, внятен, сухо любезен, но предупредил: "я очень занят и освобожусь только завтра, к ночи, скорее всего"; стало ясно - устраиваться придется самостоятельно по ускоренной программе. Гостиницы - настолько тривиальная задача сейчас, что требуют лишь минималистского напряжения, тем более внимания: приехал, увидел, заселился; но всё же один эпизод развеселил компанию - когда администратор поинтересовался, не желают ли они подселиться в один люксовый номер, а получив отказ удивился, несколько сардонически - надо сказать, некоторые регионы современное мышление освоили в чем-то поэнергичнее столиц. Поднялись они к 11 часам - напряжение последних дней отозвалось, да и древние стены оказали мощное психотерапевтическое действие на всех без исключения. Легко позавтракав, получив вновь отказ на скорую встречу от Олега (он, видите ли, очень занят) девушки обратили взор на Андрея - он не только бывал в Пскове ранее, но ещё в дороге мощно отозвался об одном из чудес, если не света, то отечества. Но сначала Андрей предложил подкрепиться, так как их утренний перекус был настолько воздушным, что минут через тридцать они созрели для следующего кулинарного подвига. Совсем рядом с "Двором Поздноева", где они остановились, находились ресторан и кафе; для ресторана было рановато, а вот кафе "Пироговые палаты" в тех же автохтонных стенах, что и их ночная обитель заманило и не подвело: понравились канапе из дичи, правда без расшифровки - какой, расстегаи и не только вкусная, но красивая выпечка; где-то на брусничном пироге девы взмолились за роздых, а через паузу на СТОП. А после вкусного обеда Андрей привёл их к обещанному сюрпризу - к "Поганкиным палатам" музею с 19 века доступному всем сословиям, то есть не какому там скороспелому новоделу - нет, старинному зданию 3 этажей с первыми этажами обязательного местного розлива: полустаринное серебро, экспозиция прикладного творчества и т.д. - это они пробежали рысью (Андрей не дал девушкам тормознуть у приглянувшихся цацок); а вот третий этаж он выделил не скороговоркой не просто эмоциональным придыханием, а внятным рассказом (видно было - он интересовался тематикой всерьёз) о явившемся пред ними чуде. Они долго и внимательно рассматривали залы с деисусными, пророческими, праотческими чинами и особенно долго любовались праздничным рядом, - в нём наиболее заметно отличие Северо-Западной иконописной школы от, например, Владимирской и Московской, речь не идет о мастерстве - здесь само собой всё всем понятно - разница, прежде всего в необыкновенной легкости письма, свежести, особой праздничности не обремененной многолетней зависимостью от Орды, которая привнесла в иконы строгость и печаль, задумчивую глубину, но отказала им в полноте свободного и легкого дыхания. К тому же Псков и Новгород жили на пассионарном стыке многих европейских народов, и воздалось им и плохого и хорошего с избытком. Незаметно пролетели три часа и они оказались в таком промежутке (между 3 и 6 часами дня), когда любое решительное начинание становилось или очень поздним или несвоевременным; Андрей предложил съездить к реке, где всегда обитали местные рыбаки, некоторые в странных прикидах, видимо подчеркивающих их эзотерическое единение с варяжскими праотцами. Идея была одобрена и через 10-15 минут они остановились у Ольгинского моста, и всё оказалось на самом деле так: и рыбаки, и рыбка (несколько мелковатая, но шустро клюющая); да ещё и с прикупом вышло: вид с моста открылся писаный, ну пусть не иконописцем, а историей: перед ними выпукло светился Кремль и пронзительно белела Ольгинская часовня. Пошли гулять по набережной, и, казалось, этому дню уже всего досталось с избытком, но нет...
*
Когда они вновь спустились вниз, когда полусумрак достойно и неспешно опустился на суровый город Люба довольно неожиданно - после умиротворяющего музейно-познавательного променада громко на что-то прореагировала. Оказалось не на что, а на кого.
- Ну, понятно, где же ему на нас время найти. - Довольно и победно ухмыльнувшись, она, практически как Ильич на памятнике, направила руку в сторону моста, где и пребывал их брат.
- Оп, ля. - Выразил то ли удивление, то ли восхищение Андрей. Лишь Лера нейтрально отнеслась к словесно-мимической экспансии, во всяком случае, наружу.
Рядом с Олегом находилась светленькая девушка - высокая и изящная, она что-то говорила, одновременно направляя движением руки внимание спутника на окружающие объекты; было заметно, что он в большей степени реагировал на девушку, а не на городскую панораму; девушка несколько притворно обижалась, но тут же улыбалась, смеялась и даже как-то весело махала кистью - скорее всего пальчиком. Андрей легко отреагировал на ситуацию и достал телефон:
- Добрый вечер, всё работаешь или окошко появилось для родных людей.
Произнося эти слова, он подмигнул и улыбнулся во весь рот. Давно Люба не видела брата таким довольным.
- Сильно занят, такие сложные дни, мы все, конечно, понимаем и сочувствуем тебе, а я вообще не прочь твоё место занять прямо сейчас. Да, нет... Я совсем не шучу, рядом с такой партнершей я готов работать всю ночь напролет.
Люба не оставила последнюю фразу без ответа и шутливо погрозила кулачком.
Дальше произошла встреча на мосту; братья неуклюже обнялись, дамы принюхались друг к другу с осторожностью и опаской свойственной высокому антропогенезу. Олег представил Ольгу, и все начали радостно каламбурить о встрече на Ольгином мосту, сия деталь мгновенно сняла напряжение момента, вызванное высоковольтным братским замыканием. Андрей с Олегом на время удалились; им было о чем переговорить: дед в последний момент плотно обработал старшего внука на предмет его общения с братом, да и Олег, обычно снисходительно воспринимающий Андрея, сейчас поностальгировав о прежних временах, когда предметов разделения было больше - причин для тусклых склок меньше, встретил брата с истинным, а не показным радушием. У девушек всё было проще и сложнее: милые улыбки, простые любезности, фразы обо всем и ни о чём - вроде бы формалистика, но такая приятная, обезоруживающая. Братья удалились на безопасное для подслушивания расстояние, хотя и не предполагалось выгребать из офшоров памяти нечто тайное или очень личное - всё же они довольно давно не общались накоротке, а редкие празднично-печальные пересечения не подходили для близких контактов. Последний раз они виделись в Москве, когда Андрей оказался на дне (относительном, конечно), - Олег же наверху (условно-предсказуемом) и тогда ни беседы, ни взаимного понимания не случилось: один - до такой степени бравировал своим статусом, а другой, находясь в меланхолии, совсем не собирался отвечать, желая лишь одного - его (Олега) быстрейшего исчезновения, причём в тот момент - любого.
- Сколько дней ты здесь?
Андрей начал с необязательного вопроса, практически идентичного запросу о погоде.
- Два дня, - Олег не был расположен к тесной беседе, - и чего вы так быстро прилетели ко мне; я ещё понимаю отца - ведь я его неразумное дитя, но вы примчались, словно на пожар, а он не здесь, а дома, в Питере.
- У нас всё сейчас нормально, а знаем мы, наверное, не больше тебя: у эстонцев взорвался какой-то центр - в конспирологической версии американский и облако заразы накрыло нас, слава РХБ, они быстро зачистили город, так что просим в гости - у нас всё хорошо.
- Что-то я такого святого раньше не слыхивал, РХП?
Было непонятно: Олег ерничает или вправду не знает данную аббревиатуру. Андрей спокойно объяснил:
- Радиационной, химической, биологической защиты - РХБ. А можно поинтересоваться, где ты такую красивую девочку за два дня нашёл? Она хоть совершеннолетняя?
- Естественно, 18 лет, эскорт услуги - дорого, но сердито; здесь тоже качество в цене.
- А что с Жанной?
- Мы поссорились (врал, не жалея себя и собеседника, Олег) и она тут же нашла себе богатого фраера.
На уточняющие вопросы Андрея Олег столь же беззаветно и художественно продолжал лгать, расцвечивая картину их мнимого разрыва такими пышными узорами, что, в конце концов, сам уверился этой сказке для взрослых. Вроде был обычный разговор на вечные мужские темы, но интерес Андрея к девушке в какой-то момент Олега вывел из себя и со свойственной ему фанаберией он врубил сплеча:
- Да бери её, мне не жалко; только будь осторожней - она называет себя Полуденницей - это нечто языческое от мифического народа волшебников, живших в этих краях в древности. Кстати, ты же увлекался ещё в школе этнографией - вот тебе и тема для плотного знакомства, а уплачено вперед до воскресенья, так что гуляй. Только будь осторожен - она девушка не промах - отличница; говорит, мол, деньги подкоплю и поступлю в Вышку. Не знаю как там с ЕГЭ, а вот с кама сутрой на красный диплом точно потянет; да ты не кривись, ведь она тебе не в качестве способной студентки приглянулась, да? Подобного исхода Андрей не ожидал - во всяком случае, столь быстро, и на какое-то время не способен был произнести в ответ "ни бе ни ме". Снова выручил брат:
- А с Любой, что за девушка... Я вроде бы помню подобную ей лягушечку в подружках сестры - этак лет 15-20 тому назад; а сейчас передо мной красавица и к тому же своя родная питерская. Ну-ка просвети меня. Его слова прерывает звонок, на другом конце - явно собеседник, с которым Олег не просто считается, но и обертоны голоса подчеркивают уважительное отношение к нему; в конце переговоров он мельком упоминает о брате и сестре, навестивших его, а потом через паузу соглашается с чем-то, скорее всего не очень приятным для себя.
- Правая рука шефа помогает мне в налаживании работы банка.
- Ты стал руководителем банка?
Андрей не просто потрясён, он почти в шоке, несколько гаерском; последние события предполагали всё что угодно, но не подобное движение Олега по карьерной лестнице. Тот видит реакцию брата и объясняется:
- Ты меня не правильно понял, я здесь отвечаю за безопасность, а Аркадий курирует запуск генерального офиса; он должен был закончить и уехать, но как всегда "пошли овраги" и он задержался; приглашает нас в ресторан - прямо сейчас. *
Я всё же добился своего, а, может быть, просто обрёл то доверие, которое открыло мне самую интимную, самую исконную зону Ольги, в которую она меня очень медленно подпускала, сначала просветительскими комментариями и лишь перед самой поездкой исторической ретроспективой. В конце июля она меня предупредила о важном событии должным произойти в середине августа. В приличный случаю момент - после приятно затухающего плотского схождения я вновь задал вопрос, который в разных фазах сожительства меня интересовал чрезвычайно (я крайне падок на загадки). Я опять попросил Ольгу расшифровать её обереги на цепочке или, как я не деликатно заметил, фетиши; к тому же в художественном, я особо подчеркнул, плане они мне нравились. Сначала она попросила меня подождать, но потом всё же раскрылась (сначала обще, а потом и потаенно). Хотя я и раньше слышал её тайное имя Полуденница, но тогда она всё же разъяснила семейную историю и традицию получать данные подвески в определенном возрасте, в частности идола она получила в 12 лет, а в 18 - знак могучей Ивы. Вторая половина августа, как правило, хорошее время для выездов на природу; именно в такой день - тихий, по северному солнечный (когда солнце не жарит, а нежно убаюкивает день) - мы отправились из Петербурга в Псковский край. После четырех часов езды, молчаливых и суровых (вполне объяснимых моим напряжением, её волнением) Ольга с милой тихой улыбкой надела мне на глаза повязку (ещё дома я был предупреждён). Потом ехали минут десять по трассе, затем свернули на сравнительно приемлемую дорогу, а последние минут 20 тряслись на колдобинах. Когда Оля сказала "всё" я не стал сам снимать повязку - мне почему-то захотелось её прикосновения именно сейчас - после минут нашего искусственного отчуждения; и когда она наклонилась и коснулась меня грудью и разнузданными волосами я мгновенно напрягся. Однако это было лишь одно мгновение; мы вышли из машины на пустынную поляну среди густого ельника и это меня удивило - я предполагал увидеть достаточное количество пусть не людей, но средств передвижения. Мы по-прежнему сохраняли с Ольгой определенную дистанцию, прежде всего вербальную. Всё последующее мне запомнилось непоследовательно и в разрыве с действительностью, к которой я (по высказываниям родных и друзей) относился по обыкновению с абсолютным спокойствием и холодным расчетом. Дальше мы продвигались по узкой тропе, раздвигая разлапистые хвойные опахала; было и тревожно, и торжественно, но генеральным настроем всё же было возможное откровение сколь мифическое, столь критическое; тогда я был настроен скорее по второму пункту. Впереди открылась огромная поляна, в центре которой царствовала ива - такого размера, какого я никогда не встречал ни в природе, ни в информации о деревьях рекордсменах. Её толщина в обхвате практически совпадала с высотой и потому она казалась то ли зелёной пирамидой, то ли мохнатым чудовищем, вросшим в землю. Вокруг неё беспокойно суетились люди, беспорядочно размахивая руками, немного в стороне четверо мужчин одетых в странные домотканые кафтаны торжественно несли на деревянном щите нечто похожее на каменного идола с острова Пасха, но скорее всего из другого материала и гораздо более веселой расцветки; на двух кострах висели большие котлы, к ним постоянно обращались паломники с чашами для пития; Ольга тоже меня подтянула туда же, откуда-то в её руках появился туесок, набрав который она предложила мне испробовать сию амброзию. Ничего подобного я в предыдущей жизни не употреблял; как в первый раз я выразил своё восхищение не помню, однако через некоторое время я Ольге честно признался, что ради такого напитка уже стоило в неё влюбиться - за что был тут же любезно поколочен. Дальнейшее запомнилось в нескончаемом хороводе действий, которые мною исполнялись автоматически, словно я был давно уже запрограммирован на это: я вместе со всеми кружился в нескончаемом танце и подвывал песнопения о Велесе, о сыне Рода-прародителя всего насущного, о божественном триумвирате, о ведическом подземном корне, о творящем волшбу всевидящем кудеснике; откуда выплыли во мне слова и судорожные камлания - не было у меня ответа, хотя, безусловно, волшебный напиток внес свою неисчерпаемую лепту в поистине олимпийские возможности всех нас и меня в частности. И это не был конец - я был допущен (скорее подвержен) инициации (так я сам назвал сию процедуру) моего окончательного приема в эту языческую партию. Это сейчас через некий промежуток времени я смотрю на те события сверху и с неким прищуром, который дает мне возможность видеть самого себя не только внутри явления, действия, но и, одновременно, наблюдать извне - надеюсь - объективно и непредвзято... хотя вряд ли такое в принципе возможно: человек не может быть независим от своего опыта, настроения, эгоцентризма. Так вот я остановился перед самым главным актом паломничества. Раздались голоса: "Капище, Капище" и мы двинулись в суровый лес, где, так мне показалось, не было никакой тропинки; сколько мы шли я не знаю, помню только эйфорию, не отпускавшую меня ни на миг; в какой момент мы выпали из леса на пологий холм и подошли к глубокой расщелине (показалось - не имеющей дна); на площадку перед обвалом водрузили идола, которого я, наконец, рассмотрел - это был серебряный истукан очень похожий на греческих "куросов" до эллинской эпохи - такой же округлый, не четко оформленный, в руках у него была золотая чаша (об истинности металлов речь не идёт); здесь уже танцев и бубнов не было, а вот мелодичные завывания в иной, гораздо более торжественной тональности, возобновились; небо потемнело (сейчас я вспоминаю - наступили сумерки) и в какой-то неуловимый миг с космоса (не с неба, а именно оттуда, так это выглядело на самом деле и объяснить это чувствование, это явление невозможно было тогда, да и сейчас тоже) пролился тёмный, чёрный, неощутимый знаковыми чувствами поток; пред самым впадением в провал он преобразовывался в огненный дождь; сколько это длилось - не знаю, но наступила ночь и овал, который мы устроили перед пропастью начал распадаться. Вокруг меня нарастал тихий шепот голосов, среди которых я чаще всего слышал, до сих пор не расшифрованные слова о велесовом огне, о чёрном снизошедшем луче творения, о волшбе на Пути к капищу древнего познания, о том, что Навь и Явь осуществились, теперь ждём Правь. Выходили мы врозь; я даже не успел задуматься о превратностях дороги обратно как меня подхватила Ольга и повела по непроходимой тропе, сквозь разлапистые ветви елей; и видимо в продолжение фантасмагории этого дня мы почти сразу вышли на полянку, где Оля обратила моё внимание на поваленное дерево на котором довольно урча раздирала рыжую лису рысь, она была огромная - метра два (на самом деле такого размера рыси не встречаются); и ей было совершенно наплевать на нас, и только длинные кисточки на ушах ладно покачивались в такт заглатыванию. А через несколько минут я услыхал жуткие звуки откуда-то сверху, казалось в темном лесу проснулись черти; стоны были, то скрежещущими, то клекочущими; однако, мне стало уже всё равно - я был готов к любому продолжению, и даже исходу; но моя подруга всё же обратила внимание на меня и моё состояние и с милой улыбкой, выглядящей в тот момент подначкой, сообщила мне, что это всего лишь выпь. Совершенно обалдевшим я оставался довольно долго после возвращения домой; а с учетом моей эмоциональной неустойчивости и абсолютной стабильности моей проводницы (я не преувеличиваю Ольгины возможности - она переступила через прошлое с легкостью лани) мне всё-таки захотелось, чтобы она раскодировала некие смыслы и действия той экспедиции, в которую я попал мало подготовленным. Но Ольга улыбалась, посмеивалась и шутила, так что в некий момент я стал серьезно задумываться о реальности произошедшего, тем более моя нежная, молодая, опытная подружка была изрядно подкована в разного рода средствах воздействия на человека (с её же слов). Она всё же успокоила меня, пообещав, как только, так сразу, всё объяснить. Несколько месяцев мы избегали данной темы, да и это к лучшему: я всё ещё не мог избавиться от сложного, я бы назвал эзотерического, комплекса разнородных мыслей от увиденного; и если когда-то в качестве модного выпендрежа я приоткрыл книги данного направления (Гаджиева, Тайши Абеляр, Серкина и т.д.), то сейчас меня погрузили несколько в другое направление - в родное, отроческое - и оно, на самом деле, было и ближе, и теплее. Тем не менее, когда по прошествии двух месяцев Ольга вновь завела прежнюю песнь о великом демиурге и о будущем знаковом событии в ночь с 31 октября на 1 ноября - Велесовой ночи, сменяющей Белобога на Чернобога, я под искусственным предлогом лёг на операцию по старой, старой травме колена; я ещё не очухался от предыдущего хаджа и мне требовалось больше времени на осмысление увиденного, и на постижение моего места в нём.
*
К сентябрю в доме Писаревых установилась вполне устойчивая атмосфера торжественной неизбежности: Андрей вернулся из Пскова с красноречивым грузом - невестой, необыкновенно привлекающей внимание худосочных питерцев своей выпуклой свежестью и красотой; вернулся и Павел Львович из своего испанского вояжа, упокоенный абстрактно-умилительным сообщением о счастливой судьбе Жанны; и, наконец, Олег, неожиданно подросший в собственных глазах и ранее отрицающий принципы семейной жизни, подхватил подругу сестры и не без удовольствия подселился к ней. На этом не остановилась череда определенностей выпестованных поездкой на Псковщину: даже Люба (тоже активно противящаяся брачным узам, в теории) поразила всех скоростью матримониальных действий, причем детали её близких контактов с Аркадием в силу особенностей обоих кадров остались за кадром. Она просто уехала с Аркадием в Москву, и они расписалась через месяц; а вследствие чрезвычайных обстоятельств, случившихся в Санкт-Петербурге, торжество решили оставить на потом. Прошло три месяца после ЧП, вызванного аварией на непонятно каком объекте, непонятно чьей реальной принадлежности и вдруг, сначала из Эстонии, потом из местностей, которые посетило облако стали приходить несуразные фейки (так это воспринималось сперва) о странных явлениях непонятного свойства - сразу определиться с четкими математическими знаками не получилось, тем более надо отметить, затронули они молодое поколение - до 25, очень редко 30 лет (видимо, у некоторых инфантилизм торжествовал); а вот те, кто определял и расставлял столбовые приоритеты на текущую жизнь нашёл в этом проявлении явные попытки каких-то служб (иноземных - само собой) прибрать к рукам юную поросль. На самом деле, если предельно упростить разъяснения, буквально через две недели после восстановления привычной жизни все вышеперечисленные граждане от 5 лет до соответствующего возраста стали проявлять чрезмерный уровень интеллекта, не соответствующий их предыдущему маркеру; попросту - они стали чересчур умными, что, конечно, очень всех обрадовало, однако, через небольшой промежуток времени, отношение к такому факту перекувырнулось и быстро стало раздражать, особенно москвичей. Наиболее ярких и наименее защищенных близкими начали изучать НИИ медицины и некоторые другие узкоспециализированные заведения. Но мы не будем опускаться до конспирологических версий, лучше послушаем ученых мужей. После яростных дебатов научных и популяризаторских несколько светил изложили свои выводы в сложносочиненной конструкции малопригодной для всеобщего понимания: "неизвестные химические соединения оказали восходящее активирующее влияние на нейроны коры головного мозга и повысили их возбудимость". Обычно столь изощренные обороты служат не для просветления - скорее для того, чтобы напустить туману посредством своего высоколобого авторитета; к слову, вдогонку один из сей когорты, запоздав к выпечке научного пирога, успел всё-таки заскочить в последний вагон с "ядром таламуса", но затем предельно упростил подачу материала и развернул свою теорию в нескольких сотнях интервью, пообещав в ближайшем будущем, если не будут мешать всякого рода иллюминаты, дать ещё более завлекательные подробности. Но время не только лечит - оно закругляет практически любую ситуацию и, как правило, выворачивает её наизнанку; так и в семье Писаревых круг наблюдаемых был узок - Андрей да Олег (Люба оказалась вне эксперимента, в Москве) результаты тоже оказались интересными: Олег стал как бы единственным представителем контрольной группы, так как он в Санкт-Петербурге постоянно не проживал, наезжал домой в пятницу, а в понедельник отправлялся обратно в Псков. Поэтому в чистом виде лишь Андрей имел к рассматриваемому периоду интересную стартовую позицию: крах московской карьеры и сырые не оформившиеся отношения с Ольгой - девушкой с определенным бэкграундом и большим потенциалом (что и проявилось практически сразу) - освобождали его от каких-либо зависимостей. Так вот в результате они оба и доказали истинность свалившегося с неба преображения: Андрей с этого момента и очень быстро стал выдающимся специалистом в пограничных областях психонейронного программирования и роботизации (собственно он и ввёл этот термин в обиход). К концу года он забрался на всероссийский олимп, к следующему - на европейский, а через пару лет он стал одним из четырех наиболее цитируемых ученых в данной и примыкающих к ней областях. Да и Ольга рванула не на шутку: легко проложила себе дорогу в лучший ВУЗ города на Менделеевской линии, по инерции проскочила бакалавриат экстерном, а магистратуру взяла наскоком по двум специализациям: византийская и новогреческая филология, а также дискурс и вариативности английского языка; но здесь мы несколько увлеклись и вприпрыжку умчались далеко вперед. А вот у Олега движение, как и прежде, было хаотичным: он по-прежнему для вскрытия некого интеллектуального смысла пробавлялся лёгкими стимуляторами и ремиссии были столь же мимолетны и хаотичны, как и разумные действия; но именно в такие времена он вновь пробуждал у Льва Павловича и бабушки никогда не чахнувшие надежды на его счастливое будущее. Брак Олега с Лерой поддержал их веру в новое благополучие и в какой-то степени небезосновательно, но Лера быстро родив всё своё внимание переключила на ребенка, а Enfant terrible продолжил свой лихорадочный по преимуществу путь, недолго задерживаясь на промежуточных станциях.
4
Если убрать неловкие попытки уловить будущее, то вся история обыденна и обречена на скорое забвение: нет ни супер героев, ни мадонн, ни инфернальных грешников - всё привычно, избито, словно в камерной пьесе для двух десятков зрителей, мнящих себя истинными театралами. А если, к тому же, подняться или упасть в пост модерн, либо - даже страшно произнести - абсурд, тогда вся фишка восприятия выворачивается наизнанку и вместо легкого семантического бреда доброжелательно и многомудро препарирующего текст начинается долгий и нудный галдёж задумчивых мужей. Есть ли в этом необходимость? Нужен ли такой подход? Скорее нет, чем да. И потому в завершении просто хочется поставить точку перед словами, окаймляющими вышеизложенное.
"То, о чём нельзя сказать, следует обойти молчанием". (Л.Витгенштейн)