Смешав сапогами кровавую пыль,
Сжимая цевье огрубевшей рукой,
Шагал, спотыкаясь о черный ковыль,
Мальчишка с остриженною головой.
Шел год сорок первый. Ему - восемнадцать.
Он юн, лишь пушок проступил над губой.
Но, братцы, поверьте: ему улыбаться
Придется, быть может, лишь в жизни иной.
Глаза голубые с ресницами длинными
Глядят на воронки в российской земле,
Глядят на поля с проржавевшими минами
Глаза с темной трещинкою в глубине.
Он шел убивать. Убивать, защищая
Детей и родителей, землю и дом,
И видеть, как жизнь угасает, пронзая
Тепло человека железным штыком.
Он слышал надсадные смертные крики,
Опасности руку с приветствии жал,
Он видел костлявую бабку безликую
И копотью, гарью лицо умывал...
А через две пары годов пролетевших
Он молча в Берлин опустевший шагнет,
Падет на колени, и крик безнадежный
Среди серых стен пустоту всколыхнет.
Он вспомнит немецкого рыжего парня,
В агонии смертной скривившего рот.
Он вспомнит, и в горьком порыве отчаянья
Рванет гимнастерки широкий ворот...
А стены Рейхстага пустыми глазницами
На парня склоненного взгляд устремят - 
И выстрел! И взмах, тот, последний, ресницами...
И тело распятое... И птицы летят...

2000 г.