Аннотация: смешная и правдивая история молодого царя, покатившего весь мир...
Молодые и наглые:
Александр Македонский
Роман (первые три главы)
исторический и иронический,
но и истинно верный,
не то, что разные
тупорылые фильмы
(еще даже и не готовится к печати)
Эпиграф:
- На свете много вселенных, мой мальчик, - говорил седовласый философ Аристотель голубоглазому парнишке по имени Александр, - наша вселенная устроена так: круглая, словно шар Земля в центре, а вокруг крутяться Солнце, Луна, Марс, Венера, и другие звезды, - и учитель, улыбаясь вращал апельсины вокруг лежащего на столе яблока.
- Много вселенных? - почесал затылок Александр, поглядывая на аппетитные апельсины, - вот же! А я уже двенадцать лет, как царь, а еще не завоевал ни одной!
- Чтобы потом наслаждаться победой, расслабляться и упиваться! - отвечал мальчуган.
- Но ведь расслабляться и упиваться можно и сейчас, не завоевывая ничего, без всякого кровопролития и риска, - снисходительно улыбнулся философ.
- Да? - Александр обиженно надул розовые детские губки, - но ведь это так скучно сидеть здесь в Эпире и никого не завоевывать!
Глава 1
Афины. 337 год до н. э.
Высокий и тучный офицер афинской полиции вошел в участковое отделение, утирая тыльной стороной ладони потный лоб. На улице было жарко, как в пекле у Аида.
- Ну и жара сегодня, - пробормотал он, - как в пекле у Аида.
Дежурный молоденький офицер в сером хитоне вытянулся во фронт и услужливо протянул старшему офицеру глиняный стакан воды. Офицер кивнул дежурному и вылил воду прямо себе на голову, хотя за глинобитными стенами было уже прохладней. Вода серебряными шариками скатилась по черным кучерявым волосам и темным пятном осела на голубом хитоне.
- Задержанные есть? - спросил офицер, почувствовав себя чуть лучше.
- Да. Четверо. Судя по тому, что они обзывали меня греческим педрилой - это македонцы.
- Как они тебя обзывали? - нахмурился офицер.
- Педрилой, сэр, - послушно повторил дежурный.
- А что это такое? - еще больше наморщил лоб полицейский.
- Ну, - несколько смутился юноша, - так молодежь Македонии иногда называют нас, афинян, истинных эллинов. С презрительным оттенком. Эти неотесанные северяне считают, что земная любовь между мужчинами есть извращение.
- Да? - карие глаза офицера вспыхнули, - а что они имеют против этого? Ну, против мужской земной любви?
- Задержанные?
- Нет! Вообще, эти белобрысые бестии!
- Ну, - снова смутился молодой человек, почесывая свой длинный нос, - они считают, что любить, в смысле трахаться, нужно только с женщинами.
- А что, разве мужчина с мужчиной не могут дружить просто так, без секса? - почесал увесистую щеку офицер.
- Могут, - неопределенно пожал плечами дежурный, - но рано или поздно природа все равно возьмет свое.
- А македонцы, получается, прут против природа, против Геи?
Историческая справка: Гея - богиня земли, плодородия, и всякое такое прочее.
- Дикари-с, сэр. Ну что взять с этих снеговиков!?
- И это все, чем они проштрафились? - усмехнулся офицер, принявшись листать пергаментную папку дежурств, стоя над ореховым столом кабинета.
- Конечно, нет, сэр, - засуетился молоденький офицер, принявшись подсовывать толстяку какие-то исписанные мелкие листы пергамента, - вот тут их офицерские билеты. Они являются военнослужащими Объединенных Внутренних Войск Эллады. Напились, мрази, и хулиганили на пляже. Побили трех педрил... ой, извините, это они так в протоколе написали, и приставали к телкам.
- К коровам? - округлились словно две больших маслины глаза полицейского.
- Нет, сэр, - смущенно подергал длинный нос юноша, - это они так в оправдательной записке назвали наших греческих дев, прогуливающихся по пляжу.
- Белобрысые ублюдки! - скрипнул зубами офицер, - захватили власть в Элладе и куражатся! Ну, да ничего. В Херонеях Демосфен им всыпал по полной программе!
Историческая справка: Демосфен. Греческий оратор. С юности преуспел в судебных делах, вышибая свою долю наследства у жлобских родственничков. Чтобы избавиться от смущения перед толпой он орал на берегу моря во время бури. Чтобы избавиться от картавости он набирал в рот гальки. Чтобы избавиться от слабого дыхания он читал стихи, взбираясь в гору... В итоге это про него говорили: "Ему палец в рот не клади!"
-...Молодец! Показал, что дух Ахиллеса еще жив в наших телах, - и полицейский с трудом втиснул свой живот и седалище между привинченным к полу стулом и столом из орехового дерева, - а ну-ка, давай сюда этих драных котов! - явно вышел из себя полицейский офицер, - сейчас мы их научим хорошим манерам. Амедопирин! - повернулся он к младшему по званию, - тащи сюда мою любимую дубинку! Сейчас эти маки (пренебрежительное прозвище македонцев у греков, прим. пер.) отведают у меня прекраснейшего пива своими почками напрямую!
- Может не надо, - усомнился дежурный, - а вдруг они дети каких-нибудь царских вельмож, начальников?
- Ага! - усмехнулся толстяк, - дети царя Филиппа! Потомки Ахиллеса! Сейчас каждый белобрысый ублюдок будет себя выдавать за царского сына! Филипп пусть тоже из этого белобрысого племени, тем не менее, мужик строгий, любит дисциплину, и нарушать ее не позволяет никому: ни греку, ни спартанцу, ни даже маку. Тащи их сюда!
Серый хитон дежурного скрылся во мраке внутренней двери, и оттуда послышался его срывающийся высокий голос:
- Введите арестованных!
В сопровождении двух охранников в комнату вошло четверо молодых хорошо сбитых ребят, с одинаковыми армейскими стрижками. То, что это македонцы, офицер определил сразу - светлоглазые, с мягкими волосами цвета льна. У одного волосы были даже светло-рыжими. Четвертый, правда, больше походил на грека - черноволосый и темноглазый. Лет им было, примерно всем по восемнадцать-девятнадцать. Полицейский усмехнулся, предвкушая какую же взбучку он сейчас устроит этим зарвавшимся соплякам из ОВВЭ, куда их призвали, видимо, не более месяца назад.
Все четверо были почти наги - лишь пляжные повязки вокруг их накаченных бедер, да грубые короткие тюремные накидки на плечах. У рыжеволосого здоровяка с дерзким взглядом синих глаз руки были связаны, а на губе запеклась кровь.
- Этот дрался, - указал на него пальцем Амедопирин.
Чернявый и русоволосый сидели, смиренно повесив головы. И только один, с благородным взглядом серых глаз, артистически длинным носом и пухлыми чувственными губами, с красивым бронзовым загаром тела и волнистыми волосами цвета мокрого льна, держался достойно и весьма спокойно. К нему и обратился первым делом полицейский:
- Фамилия!
Тот поднялся:
- Птолемей. Мой личный номер 1990, спецотряд ОВВЭ. Произошло недоразумение, сэр. Я сын македонского царя Филиппа. У вас будут неприятности. Вот там, - и сероглазый кивком своего носа указал на одного из понуро сидящих, - мой брат Александр, законный наследник престола, потомок самого Ахилла.
- Ха! - зашелся смехом офицер, хлопнув себя по коленям, - потомок Ахиллеса! Держите меня!
- Не называйте моего великого предка со своим поганым греческим акцентом, - тот, кого назвали Александром поднял голову. В его лице, в самом деле, было некое сходство с представившимся Птолемеем. Только, похоже, что Александр был помладше, а его большие детские голубые глаза взирали на полицейского с видом нашкодившего школьника, трепещущего перед неминуемой поркой по голой заднице. Чувственные, как и у его братца губы, розовые щеки и небольшая ямочка на хорошо вылепленном подбородке выдавали натуру страстную, но и инфантильную. Широкая переносица ровного носа, тем не менее, говорила и о некотором упрямстве юноши. Вообще, - и полицейский это сразу же отметил - в облике всех четверых молодых парней было что-то общее. Но это была схожесть, скорее, не братьев, а закадычных друзей, представителей одного поколения, общих интересов, одной энергетической ауры. Обычно так похожи юноши, обучавшиеся много лет в одном классе у одного учителя.
- Ахилл, но не Ахиллес! - поправил Птолемей полицейского, - давайте будем точными и аккуратными в произношении великих македонских имен. Почему вы норовите всем прибавить свое ублюдочное окончание "с?" Это коробит наше царское ухо.
- Ага, - растянулся в улыбке полицейский, - царские дети! А я что говорил? - подмигнул он темно-карим глазом дежурному, - эти самокатчики трахнутые, похоже, фантазией не блещут!
Офицер бросил взгляд на офицерские книжки, усмехнулся, потом побледнел, отвесил нижнюю челюсть и замолчал. Его лицо вытянулось.
- Это, - Птолемей кивнул на рыжего с разбитой губой, - Гефестион. А тот, - и Птолемей кивнул на брюнета с глазами орехового цвета и с маленькой тонкой бородкой на греческий манер, - Неарх, курсант военно-морского флота. Мы проходили лечение в госпитале после битвы за Херо... Херонеи. Сейчас проходим курс реабилитации и обучение в школе молодых командиров. Вчера мы отдыхали, так сказать, согласно распоряжению македонско-эллинского военного ведомства. Ну, чуть-чуть выпили. Решили познакомиться с девушками, но ведь это еще не значит, что нас нужно хватать и тащить в полицию! - кажется, Птолемей заводил сам себя своей уверенной речью, - и прикажите своим гориллам развязать Гефестиона. Он уже давно успокоился, хотя жестикулировать руками во время речи - нормальная македонская черта.
- Ага, - усмехнулся молоденький полицейский, - от его жестов троим разбило носы.
То, что перед ним находится, по меньшей мере, кто-то из окружения Филиппа, полицейский уже понял. Понял не из-за сбивчивого объяснения сероглазого носача, и даже не по документам - такие можно за неплохие деньги заказать у любого афинского писарчука. То, что юноша, названный Александром - в самом деле Александр, сын Филиппа, полицейский определил по несколько неуставной прическе парня. Опытный глаз не мог не заметить, что льняные волосы голубоглазого парня в наглую лезут на уши, а на лбу самым дерзким образом достают до дугообразных бровей. Ни один эллинский командир не потерпел бы такой прически от обычного молодого офицера, особенно македонского: македонцы шизанулись на уставе - это полицейский знал.
- Уффф! - толстяк утер ладонью лоб. Разборок с вышестоящим начальством ему совсем не хотелось, тем более, что в Афинах был известен горячий норов македонского царишки и его наглых окруженцев.
- Извините, господа. Вы, конечно же, будете отпущены, - взволновано обратился он к арестованным и капельки пота выступили на полицейском лбу.
- Мы не будем придавать этому огласку, - улыбнулся Птолемей.
- Конечно! Спасибо, - затряс головой офицер. Он, естественно, не думал, что ребята больше боятся нагоняя от царя Филиппа, чем каких-либо неприятностей для него, афинского легавого.
Самый разговорчивый из всей компании македонских залетчиков, Птолемей, как не странно не имел никакого отношения к драке на пляже. В тот самый момент, когда его друзей вязал отряд усиленного афинского ночного патруля, он был взят обычным крестьянином в стороне от компании - влюблялся на свежевспаханном поле этого самого крестьянина, который и позвал полицейских.
Скрыть факт "самоката" от Филиппа, его сыновьям - Птолемею и Александру, так-таки не удалось. Их папочка был неисправимым солдафоном и, наверняка, спустит со штрафников три шкуры. А сейчас Александру следовало ехать в Коринф на взбучку. Там же планировалось провести и Великое Собрание.
Глава 2
Как это было и вызов на ковер
М-да. У Александра, наследника македонского царя, на душе, можно сказать, кошки скребли. Похоже, он рисковал окончательно разругаться со строптивым папашей. Отношения их и так сердечными назвать было трудно, а теперь и подавно.
Первые серьезные конфликты начались у Александра с родителями почти три года назад, когда он, живя в македонской фазенде, городе Эпире, влюбился в Периту, персидскую рабыню своей матери Олимпиады. Голубоглазая персианка с потоком волос медового цвета, с тонкой осиной талией, крутыми бедрами и упругой грудью с вечно торчащими возбужденными сосками, казалась юному царевичу сущей нимфой по сравнению с чересчур мужественными гречанками. Александр часто останавливался в саду напротив статуи Афродиты, богини любви и красоты, смотрел на ее широкие, как у парня плечи, сильные руки, тяжелый подбородок и нос, мощный торс, и всякий раз сравнивал с тонкими, как лианы руками Периты, с ее маленьким острым подбородком, тонким узким носиком, гладкими плечиками, похожими на струи водопада, оглаживающими мраморные камни, на ее осиную талию, и думал: "Если сама Афродита уступает моей Перите в красоте и нежности, то, значит, Перита и есть истинная богиня красоты!" И Александр, укрывшись с возлюбленной в тени кипарисов занимался с ней невинным юношеским петтингом. Но Олимпиада, прознав про чувства сына к своей рабыне, отослала соблазнительницу куда подальше, а убитого судьбой Александра посадила на корабль и адью! - к папочке в Македонию! Там Александр сдружился со своим братом по отцу Птолемеем, который к его зависти уже с пятнадцати лет отымел всех более-менее симпатичных девушек прислуги. Также Александр сошелся с другом Птолемея Гефестионом и критянином Неархом, корешом Александра еще по детскому саду.
Последний серьезный конфликт произошел семь месяцев назад, когда Александр предпринял попытку вмешаться в подготовку к разгону демонстрации греческого города Херонеи, где оратор Демосфен настраивал народ против Филиппа, сочиняя свои знаменитые филиппики - остроумные анекдоты про косноязычие и солдафонность македонского царя.
- Меня учил сам Аристотель! Уж мог бы послушать моих дельных советов, - говорил запальчиво Александр отцу.
- Молод, чтобы мне советовать, - сердито сверкал своим единственным глазом Филипп.
- Пойми, папа! - чуть не плакал Александр, - ты воюешь как и 40 лет назад! Ты ведь даже не различаешь возможностей тяжелой и легкой конницы! Не ценишь разведку и психологическую обработку противника! Времена сейчас не те!
- Пшел отсюда, - цедил Филипп, и Александр уходил, громко хлопая дверью.
Прав, не прав был Филипп, но греков, подстрекаемых талантливым оратором Демосфеном, он не оценил. Пропагандистскую войну Филипп Демосфену проиграл полностью. Прогулки в Херонеях не получилось. В первом этапе боя македонцы были опрокинуты, понеся серьезные потери. В рядах восставших херонейцев, как простой воин, бился и сам Демосфен. До этого Александр с друзьями знал о войне и боях только по книжкам Гомера и Пиндара. Он, как и его друзья, полагая, что акция в Херонеях скорее устрашительная, чем боевая, въехал в город в первых рядах легкой конницы, разодетый в пух и прах. Тут же, с крыш домов и из-за углов в македонцев полетели камни, дротики и стрелы. Почти сразу же Неарх был ранен стрелой в ногу, лошадь Птолемея поразило копье, и труп животного придавил к земле седока. Александру досталось пращой по башке. Царевич предпочел красивые доспехи надежным, и нелепый вычурный шлем в виде разверзнутого зева льва, предназначенный больше для парадов, чем для войны, не выручил. Шлем полетел в одну сторону, а Александр со своего любимого вороного коня Буцефала в другую. Тем не менее, шлем, не защитивший своего хозяина от камня, спас ему жизнь: ринувшиеся в атаку греки по шлему на голове сразу же определили бы важную шишку и, вероятно, проткнули бы царевича, как энтомолог жука. Ну, а так, по Александру просто пробежалось сотня ног. Один лишь Гефестион избежал ранения и ввязался в драку, но получив удар щитом по голове и мечом в бок тихо замер на земле, среди убитых и раненных товарищей и лошадей. Когда македонцы второй атакой смели воинство Демосфена, то друзья этого триумфа уже не видели - их на носилках тащили в санчасть.
Изначально ранения всех четверых друзей были главным козырем Александра против отца - мол, неправильно подготовился к битве, не провел ни разведки, ни информационной обработки. Но теперь, после ареста в Афинах, Филипп все свалит на халатность и безрассудство своих сыновей и их "сомнительных" дружков - Неарха и Гефестиона.
Александр был в самом плохом расположение духа. Он проклинал тот момент, когда сам потащил всех к небольшому афинскому дому со слепящими белизной стенами под гигантскими кипарисами, где жила известная афинская гетера Таис.
Историческая справка: Гетеры - "ночные бабочки" Древней Греции. Но как и японские гейши они не являлись путанами в нынешнем смысле этого слова. Помимо функций жриц любви, гетеры считались самыми образованными женщинами, не то, что жены-домохозяйки. Вот почему греки, говоря дома: "Пойду в библиотеку", втихушку посещали гетер. Вот почему у нынешних женщин столь непонятная тяга к высокому искусству, в котором они пни пнями - домохозяйки всегда пытались не отстать от гетер.
По дороге, правда, они встретили какого-то чудака - он сидел в бочке. Местные афиняне объяснили, что сидящий в бочке бородатый мужик - местный авторитетный философ. Александр заинтересовался и, подойдя к придурку в бочке, представился:
- Я царевич Греции Александр. А ты кто?
- Диоген, - коротко ответил чудак, не проявляя никакого интереса к македонцам.
- И ты меня совсем не боишься? - удивился Александр такому безразличию к человеку, представившемуся, не много ни мало, царевичем.
- А ты плохой или хороший? - спросил в свою очередь Диоген из бочки.
- Я? Я... ну, это... хороший, - несколько смутился Александр.
- Тогда что мне тебя бояться? - переспросил философ.
- И ты даже ни о чем не хочешь попросить меня, эллинского царевича? - еще больше удивился Александр.
- Можно вас попросить отойти от света. Я тут загораю, а вы загораживаете солнце, - ответил странноватый бородач.
Македонцы засмеялись, и вращая пальцами у виска пошли дальше по направлению к дому Таис.
- Интересный придурок! - смеялся Птолемей, - такой простой, как пять копеек!
- Если бы я не был царевичем, то наверно стал бы вот точно таким же философом, - возбужденно говорил Александр, - заметил, как он свободен? Ему по фиг кто ты, царевич или же сам царь!
- Да он просто сумасшедший, - махнул рукой Гефестион, - тебя Алекс, легко развести на дешевый понт! Эти столичные греки так уж любят повыделываться! Не зря их не любят. Хотя, если честно, мне здесь нравится! Народ тут какой-то более отвязный, чем у нас в Македонии...
Александру просто до ужаса хотелось блеснуть своими знаниями перед первой гетерой города, доказав, что македонцы тоже, если надо, народ утонченный и далеко не такой уж неотесанный, как здесь говорят. Правда, Таис его несколько разочаровала: Александр ожидал увидеть красавицу из красавиц, но перед ним предстала пусть и достаточно стройная, но и низкорослая молодая женщина, пусть с красивыми выразительными серыми глазами, но и с типично греческим носом, кои парень совершенно не переваривал. "Поставь с ней рядом мою Периту, - думал Александр, вспоминая свою первую любовь, блондинку-персианку, - то Перита бы выиграла по всем статьям". Милированные волосы Таис красивого медного цвета, элегантно убранные на затылке в узел, что придавало голове и затылку особую женственность, также по мнению Александра, уступали светло-рыжеватым кудрям его бывшей девушки. Светские манеры и милый голосок Таис, в принципе, понравились Александру, но пока в парах благовоний, под звук китары, он рассказывал о былой силе и могуществе утонувшей в пучине волн Атлантиды и о размахах ойкумены, где в центре крутится круглая Земля, его друзья, упившись виноградным вином, не будь дураками как-то шустро разобрали остальных девчонок и улизнули с ними на улицу. Неарх первым скрылся со смуглой подружкой Таис, веселой хохотушкой Наннион, а рыжеволосая, строящая из себя то потомка Ликурта, то Леонида (великие спартанские цари) Эгесихора стонала в соседней комнате под Гефестионом. Кажется, Эгесихора любила быть в центре внимания. Ей это и удалось. И не только благодаря внушительному росту и рыжей шевелюре (и уж подавно не из-за, якобы, благородного происхождения), но и супер-сексуальному платью, которое состояло из двух половинок, держащихся на обнаженных боках тонкими петельками. Когда Эгесихора поворачивалась в профиль в своем экстравагантном хитоне, то полоской голой талии, бедра и ноги была похожа на рыжую змею. Понятно, что самый шустрый из всех, Гефестион, первым подбил под нее клинья. Крики девушки "О, да! Еще! Вот так! Сильней! Да! О, да! О, да!" несколько мешали научному трепу, и Птолемей с изящной крашеной блондинкой (что ей не совсем шло) Таис, некоторое время из приличия слушавшие Александра, резко улизнули гулять по вечернему городу. Александр остался один и растерянно смотрел на брошенную на полу китару. Он чуть-чуть побренчал на ней, а потом из соседней комнаты вышли вспотевшие Гефестион с Эгесихорой.
- Ну, ты прямо жеребец, - говорила спартанка, влюблено глядя на македонца мутными глазами.
- Где наши? - спрашивал Гефестион.
- Гулять пошли, - недовольно бурчал Александр, - спасибо, что обо мне вспомнили.
- Пошли, мальчики за ними, - смеялась Гефестиона, игриво покачивая своими спелыми ягодицами на длинных ногах, - ну, ты прямо жеребец! - чмокала она Гефестиона в шею.
Компания гуляла по пляжу, и Александр уже и не помнил как и когда они задели каких-то греков, и Гефестион стал чистить им лица за неуважительные отзывы о македонцах. В это самое время Птолемей и Таис по капризу последней зашли на чье-то свежевспаханное поле, окруженное виноградниками, и занялись любовью прямо в черноземе.
- Почему ты выбрала это грязное место? - слегка задыхаясь спрашивал Птолемей, держа за бедра тонкое тело Таис, сидевшую на нем, и быстро двигающуюся на корточках вверх-вниз.
- Потому, - отвечала та в такт ритму дыхания, - что так поступали... эллины всегда... чтобы наполнить тела... силой... богини... о, боги!.. богини... о, боги... о, боги... богини Геи...
- Эй, геи! А как насчет собственного поля, а не моего? А ну встать! - над влюбленными выросла фигура хозяина огорода с копьем в руке.
Теперь предстояло отправляться в Коринф и получать нагоняй от Филиппа. Всем было грустно. Еще никто не знал какое наказание может прийти в голову сердитого царя. Возможно, их даже посадят под домашний арест. Поэтому все четверо решили, что нужно как-то получше распорядиться последним днем в Афинах, напиться до чертиков и провести вечер с новыми подругами. Встречу для отправки в Коринф наметили на утро следующего дня.
- Только если это утро будет не раньше десяти, - попросил Птолемей, - я раньше девяти не подымусь.
- Хорошо, - кивнул неуставной стрижкой Александр. Он понятия не имел, чем же лично ему заняться. Подруги у него в городе не было. Пойти некуда. Чтобы скоротать время Александр отправился в портовую таверну, где за кружкой двойного вина, пьяный вдрызг, плача, рассказывал двум пунам из Карфагена о том, какая же сволочь этот царь Филипп. Это услышали два македонских моряка и накостыляли Александру, после чего заволокли его в полицейский участок, где уже знакомый полицай просто за голову схватился. Моряков оставили в участке, чему они не мало удивились, а Александра в сопровождение охранника отправили назад в госпиталь.
В десять часов утра Александр, завернувшийся в серый походный плащ, подперев голову кулаком, сидел на камне и ждал друзей. Рядом фыркали и подергивали мышцами четыре резвых скакуна, приготовленные рабом Александра. Из соседнего святилища Киносарг донесся монотонный звук колокола, пробивший одиннадцать часов. Никого пока еще не было. Александр попытался занять время ожидания тем, что ставил ставки на то, кто же первый приедет. Птолемей или Неарх? А может Гефестион? Не было ни того, ни другого, ни третьего. Чертыхнувшись, Александр поднялся и оседлал Буцефала.
- Мне надо идти. Уже около одиннадцати. Александр ждет, - говорил Неарх Наннион, - я никогда не подводил Александра.
- Тогда за первый раз тебе проститься, - улыбаясь шептала Наннион, массируя парню грудь своими упругими пальцами. Лаская гибкое кошачье тело девушки, Неарх думал: "Ладно, еще один разик. Успею"...
- Ты знаешь, - выдыхал Гефестион, устало падая в пышную грудь Эгесихоры, и запуская пальцы в поток ее рыжих волос, - я сейчас уже никуда идти не смогу. Думаю, хуже никому не будет, если я вообще не поеду сегодня в Коринф. Слушай, ты же говорила, что ты врачевательница некислая? А можешь мне справку выписать, что я там ногу растянул, или отравился дрянной афинской стряпней? А?
- Запросто, - улыбаясь целовала девушка парня в его упругое крепкое плечо...
- Уже утро, - Птолемей оторвался от алых губ Таис и осмотрел свежевспаханное поле. Как самый рассудительный и осторожный из всех друзей он спросил:
- Как ты думаешь, чье это поле?..
Когда в три часа дня Птолемей пришел к святилищу, то по количеству коней, стоящих на привязи, понял, что кто-то уже уехал в Коринф, не дождавшись всех остальных. "Это мог быть либо я, либо Алекс," раскинул мозгами Птолемей. Но если он, Птолемей, стоял здесь, то стало быть уехал Александр! Тут взгляд серых глаз упал на камень, лежащий на записке. Птолемей нагнулся, вынул записку из-под камня и прочитал лаконичную фразу: "Козлы". Парень тяжело вздохнул, скомкал записку и швырнул ее на землю. Затем он нехотя забрался в седло каурого скакуна. Был тихий солнечный денек, с моря дул легкий бриз, словно подгоняя Птолемея, и он тронулся в путь, укутавшись в красный плащ, подаренный ему Таис. Лафа закончилась.
Глава 3
Тусовка в Эпире
Вжимая голову в плечи, Александр медленно поднимался по белым ступенькам роскошного мраморного особняка, утопающего в лозах винограда и зарослях смаковниц. Стражники молчаливо расступались перед царевичем, где-то внизу визжали девушки, протягивающие его портреты для автографов. Но Александр даже не повернулся в сторону поклонниц. Он смотрел прямо и вверх. Из-за колонны вынырнул личный раб.
- Не волнуйся. Отец твой на охоте на кабанов, - молвил раб в ответ на жест царевича: постукивание пальцами по плечу.
- Давно уехал? - спросил Александр, облегченно вздохнув.
- На рассвете.
- Хорошо. Ступай.
С трудом передвигая затекшие в седле ноги Александр прошел в свою комнату, умыл в тазу лицо и руки, вытерся об занавеску, не найдя полотенца, и повалившись на ложе, укрылся с головой тонкой фиолетовой тканью простыни. Какой кайф было вытянуть ноги на родной кровате после всех этих передряг в Херонее, валяния дурака в госпитале, драк с греками и македонскими матросами, полицейских нар, и даже спины любимого Буцефала! Александр быстро уснул. Во сне он увидел, как летит на своем Буцефале по воздуху, как вокруг радостно визжат девушки, забрасывая его лавровыми венками, а он сжимает в руке меч. Нет, это и не меч вовсе, а фигня какая-то! Голова Медузы Горгоны? Точно! Он держит отрубленную голову ужасной женщины за волосы, коими являются змеи! "Вот, папаша, полюбуйся, кого я сделал!" кричит Александр, обращаясь к своему отцу, и показывая ему голову Горгоны, совсем забыв, что на нее еще пока нельзя смотреть - окаменеешь. Его отец кричит, чтобы он не показывал ему лицо Медузы, но поздно, Филипп медленно каменеет... Нет, не каменеет, голова Медузы превращается в голову самого Филиппа, которую сжимает Александр, держа за рыжеватые волосы. Косясь на Александра единственным голубым глазом, голова царя кричит: "Подъем, салага!"
- Подъем!
Александр высунул голову из-под одеяла и щурясь посмотрел. Над кроватью стоял его отец.
- Вставай! Подъем, солдат! - кричал царь всея Эллады акромя Спарты, - почему спишь днем?
- Готовлюсь в наряд в караул, - не растерявшись отвечал Александр, - я же провинился. Ты же собираешься послать меня в наряд вне очереди, так?
- Не знаю, - царевич сел, кутаясь в простынь и готовый к взбучке.
- Я думал, что хотя бы этот оболтус тебя проконтролирует. Так нет! Даром, что на год старше тебя, а такой же дурак, как и ты!
- Папа, - нахмурил брови Александр, - обзывая дураком детей, ты обзываешь дураком себя! Кто нас воспитывал? Не ты ли?
- Да твоя мамаша-дура, Олимпиада! До 16 лет тебя баловала, как девчонку!
- Тебя послушай, мы все дураки, - буркнул Александр, - мать Птолемея - дура, моя мать - тоже, мы с Птолемеем - дураки! А сам-то ты кто? Скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты! Это меня Аристотель учил! Может и он дурак? Вовремя все-таки Олимпиада развелась с тобой!
- Твоя мать... - скрипнул зубами Филипп, - да я завоевал всю Элладу!
- Да ты же всю Элладу купил! Не ты ли говорил, что осел с мешком золота возьмет любой город!? А вот спартанцы не захотели платить тебе! А в Херонеях обычные греки, гражданские люди, всыпали тебе по первое число!
- Заткнись! - налился кровью глаз царя, - и он влепил пощечину Александру, - я еще персов всех разобью!
- Кишка тонка! - крикнул Александр, потирая щеку, - это тебе не жену и меня по морде бить! Тебе там самому рожу начистят! Вот посмотришь! Ты же даже не знаешь что такое тяжелая кавалерия! Засады ставить не умеешь! Разведка - вообще темный лес для тебя! А ты слышал что-нибудь про спецпропаганду? Демосфен выиграл у тебя на этом фронте полностью, а ты заплатил жизнями своих солдат, и чуть было нас не угробил! А все потому, что вообще не знал куда ты суешься и с кем будешь биться! Персы? Да персы тебя побьют в первом же бою!
Филипп вышел из комнаты. Он не умел вести полемики с сыном. Не хватало слов и знаний. Это он прекрасно знал, но признать - никогда!
Александр в этот же день собрал вещи и на корабле поплыл в Эпир, в македонскую фазенду своей матери. Каково же было его удивление, когда он застал там Птолемея с Неархом и Гефестионом.
- А что вы тут делаете!? - поднял брови царевич, когда около бассейна особняка его матери он увидел всех троих, весело резвящихся в воде. На краю бассейна сидели юноши с китарами и три девушки танцовщицы, скучающие без работы.
- Ты знаешь, - смущенно отвечал Птолемей, - мы, из-за транспорта опоздали на встречу, а потом сразу сообразили, что ты после нагоняя от отца поедешь зализывать раны к Олимпиаде. Поэтому мы напрямую рванули в Эпир, чтобы быстрее тебя нагнать.
- Спасибо за догадливость, - буркнул Александр, пожимая руку Гефестиону и хлопая по спине Неарха.
- Ты, чё, обиделся? - страдальчески сдвинул льняные брови Птолемей, - Алекс, ну, кончай это! Мы же извинились!
- Отлично! - холодно бросил Александр, - спасибо, что извинились! Думаете, что я не знаю, почему вы сразу рванули в Эпир? Просто не хотели попадаться на глаза Филиппу, точнее на его глаз. Вы, по-моему, вообще, ребята, обнаглели! За мой счет оторвались по полной в Афинах, да еще и на встречу не явились! Я из-за тебя, Птолян, по морде от папаши получил!
- Прости, Ал, - Птолемей обнял брата за плечи, - ну, сам понимаешь. Эта коза Таис меня просто достала! Хватает за член, валит на спину... Ну, что я мог поделать!?
- Спасибо, что в очередной раз отбил у меня чуху! - взорвался Александр, отталкивая от себя брата, - как только я завожу светскую беседу, ты, моральный урод, обязательно хватаешь самую симпатичную деваху, то бишь мою, и она, вот же сволочь, валит тебя на спину и загибает тебе член! Просто феноменально, Птолян!
Птолемей опустил голову, обхватив свои мокрые от бассейна бронзовые плечи:
- Ну, прости, Алекс. Больше я так не буду.
- А больше и не надо! - орал царевич, - куда уж больше! Это было, кажется, уже в четвертый раз! Я же не просто трахаться приехал в Афины, в отличие от вас, животные, но блеснуть перед местными блядскими авторитетами! Я же дипломатическую миссию выполнял! А вы, как сорвавшиеся с привязи жеребцы! Пользы от вас - один вред, как говорит моя мать.
- Кстати, вот и она, - зашипел Неарх. Из дома в сопровождении двух рабынь вышла высокая стройная блондинка в длинном лиловом хитоне и с правильным медальным профилем.
- Мама! - Александр бросился к Олимпиаде с протянутыми руками.
- Хайре, милый, - поцеловала та сына, - ну, как добрался?
- Хорошо!
- Как отец?
- Буйствует помаленьку. Мне уже кажется, что ему без нагоняев и скандалов становится скучно.
- Это у него есть, - улыбнулись сочные губы женщины. Раб услужливо пододвинул Олимпиаде шезлонг, и она грациозно села, - а я тут тебе подарочек приготовила, - мило улыбнулась она своими огромными зелеными глазами. Одна из рабынь, та которая не держала опахало, протянула Александру щеночка. Хорошенького такого, рыженького.
- Ой, какая буся! - засмеялся царевич, взял щенка и поднес к самому лицу. Песик лизнул ему щеку.
- Мальчик или девочка? - спросил Александр.
- Девочка, - кивнула женщина.
- А как зовут?
- Пока никак. Это твоя собака. Называй как хочешь.
- Я назову ее Перита, - расплылся в мечтательной улыбке Александр. Брови его матери сдвинулись на переносице:
- Все не можешь забыть ту рабыну-персианку?
- Да, мам, не могу. Я ее любил и люблю. Напрасно ты ее продала.
- Эта белобрысая стерва ничего путного тебе бы не принесла, - сердито ответила Олимпиада, - рано тебе в 17 лет влюбляться! Еще бы родила тебе безродного байструка!
Александр тоже нахмурился, но тут же вновь заулыбался, почесывая щенка за ушами.
- Ну, гоп-компания, - вновь лучезарно улыбаясь обвела всех царственным взглядом Олимпиада, - чем заниматься собираетесь?
- Я в морское училище собираюсь вернуться, - пожал худыми плечами Неарх, - хочу стать капитаном дальнего плавания. Буду плавать в Карфаген, потом в Новый Карфаген, В Египет.
Олимпиада снисходительно кивнула. Воздух от опахала смахнул ее завитой белокурый локон на высокий чистый лоб.
- Ну, а ты, Ал? - повернула она голову к Александру, игравшему на мраморном полу со щенком.
- Мама! - поднял улыбающееся лицо царевич, - а она уже отзывается на Перита! Смотри! Перита! Перита! Видишь, как она на меня смотрит?
- Алекс! - голос Олимпиады стал чуть тверже, - я кажется, тебя о чем-то спросила?
- Ах, да! Извини, мам, - Александр встал и подошел к ней, - что я буду делать? Не знаю! А что мне вообще можно делать?
- Тебе уже двадцать, а ты не знаешь, что тебе делать? - темная бровь женщины недоуменно выгнулась, - ты же наследник!
- Мама, - раздраженно всплеснул руками Александр, - наш папаша еще как минимум лет пятнадцать-двадцать просидит на троне! Чего мне дергаться? Я уже смирился с тем, что после отца мне завоевывать будет уже нечего. Все что у меня есть - это мои друзья, Буцефал и вот еще и Перита! Я - нищий при дворе эллинского царя! Каждый мой шаг под контролем одного единственного, но самого строго глаза в мире! Александар! - передразнил царевич голос своего отца, - куда пошел? Почему днем спишь? Туда нельзя! Сюда нельзя! Это тоже нельзя! Тьфу! - плюнул в сердцах Александр и снова опустился на пол рядом с Перитой.
- Нужно побороться за престол, - как-то совсем уж просто сказала Олимпиада. Все недоуменно переглянулись. Александр насупился:
- Что? Предлагаешь мне драться за трон с собственным отцом?
- Зачем же драться? - улыбнулась царица, - Филиппа можно услать на лечение, профилактику, а тебе временно исполнять обязанности царя Эллады, присоединив к ней и Спарту.
- Ага, - усмехнулся Птолемей, - так вам Филипп и лег на профилактику. Его и на канатах не затащишь лечиться!
- Можно созвать консилиум врачей, которые скажут, что рана в глазу воспалилась, и что ему нужно лечь на профилактику хотя бы на пять дней, - развела руки в стороны Олимпиада, - элементарно! А где пять дней, там и неделя. А где неделя - там и месяц. Ну, а за месяц ты бы сам мог двинуть на Дария и разбить его некоторые малочисленные группировки в Финикии. Народ сразу же поднял бы тебя на щит. Филипп возвращается из санатория, а популярность уже на твоей стороне! Все просто, Ал!
- Да, - горько усмехнулся Александр, - все просто на словах. Но надо же как-то убедить врачей, чтобы они выписали отцу такое лечение! При нашей сопливой демократии это не выйдет.
- Вот если бы у нас был такой талантливый мастер убеждения, как Демосфен у греков, то было бы намного легче, - закивал рыжей башкой Гефестион.
Олимпиада мило улыбнулась Гефестиону, как будто он сказал то, что она от него и ждала.
- Кинеас! Позовите Кинеаса, - молвила в сторону царица и одна из рабынь бросилась к дому. Скоро она вернулась в сопровождение худощавого парня в длинном хитоне и с длинными до плеч вьющимися каштановыми волосами. В руке парень сжимал китару. Он остановился рядом с шезлонгом царицы, застенчиво потупив большие глаза с длинными, как у девушки ресницами.
- Это кто? - сощурился Александр, - новая пиит-звезда Афин?
- Да, - кивнула его мать, - но не только. Это грек Кинеас. Он ученик самого Демосфена и он кое-что умеет. В смысле умеет убеждать. Вот он и поговорит с врачами о том, чтобы те убедили Филиппа лечь на профилактику хотя бы на неделю, чтобы потом не лечить свою рану полгода. Власть, пусть и временно, перейдет к тебе Александр. Ну, как, Кинеас? Согласен попробовать? Если не выйдет, то не выйдет! Мы же не деспоты, как Филипп.