Немного о себе. Родился, учился, женился - всё как у всех. Только я начинаю рассказывать историю своей жизни, собеседники снисходительно машут руками: 'Уже было.' Я понимаю, что было и не один раз, и со мной это случилось однажды. Поэтому, скажу коротко, я всегда очень хотел 'хорошо', всем и, желательно, побыстрее. Начал с себя: что должен сделать мужчина?
Я посадил двадцать деревьев на приусадебном участке. Построил дом: с шурином копали, укладывали, прибивали. Купил отдельную квартиру. Вырастил двоих сыновей и дочь. Окружающие ими довольны, могу сказать. С зятем уже пристроили две комнаты и мансарду к дому, вставили пластиковые окна, провели воду - наши женщины рады. Темп я взял хороший: к тридцати - потерял счёт посаженным деревьям и помог поставить два дома, к сорока - появился первый внук. Вот на этом месте что-то засбоило. Так бывает, вроде, всё хорошо, но невыносимо скучно. Видеть повторения: раз за разом, день за днём узнавать себя в своём сыне, затем, в своём внуке. Обидно понимать, что ничего нового не произошло со времён Адама и Евы, и что люди с тех самых пор особо не изменились. Вот так. Кризис среднего возраста, скажете. Да, и в этом я не оригинален.
Я скучал до безразличия: все проблемы решались - только засучи рукава, а с некоторыми вещами просто ничего нельзя поделать: я не Бог, и подарить вечную жизнь, к примеру, не могу. Немного удивляли окружающие: столько слёз и горя вокруг закона жизни, нарушить который не удавалось никому из обыкновенных, таких как я. Мне, как раз, было интересно заглянуть за... Страх смерти я относил к инстинкту самосохранения, и собирался с ним справиться, чтобы увидеть максимум, когда придёт срок. Ускорить событие иногда хотелось, но это было глупо. И многим я был необходим, а так подставлять любимых... Да, меня окружают замечательные люди, и я собираюсь дать им всё, что они хотят. А им охота жить, растить детей, сажать деревья - ничего плохого. Проблема - во мне. В том, что я сам умею получать то, что хочу, и ничего не хочу больше, чем могу получить.
В детстве я читал одну сказку, о трёх братьях и волшебном сундуке, который исполнял желания. Один брат пожелал хорошую жену и построил с ней крепкий дом, другой брат имел охоту стать мастером - и достиг этого, а третий захотел чего-нибудь неизвестного. Ему позволили участвовать в сотворении нового мира.
Как-то ночью, глядя в окно, я подумал о третьем брате из сказки. Смог он там чего-нибудь новенького придумать? Интересно, а смог бы я? Почему это я скучаю, живя по чужим, давно вызубренным законам, но не придумаю своих? Оказалось, придумать новые правила - сложно, тем более, эти въелись в душу как угольная пыль в кожу шахтёра. Ещё я понял, что целые толпы страдальцев даже не хотят понимать, что сила их личной убеждённости в нерушимости данного порядка, и поддерживает эту самую нерушимость. И я кое-что придумал, так, чтобы не мешать другим. Мне это понравилось.
Утром я приступил к воплощению. Оставив только необходимый минимум дел, и отбросив ерунду вроде чтения газет, просмотра телевизоров, разговоров о погоде и здоровье - я получил массу свободного времени. Жена ворчала:
- Ваще, мужик спятил. Лучше бы футбол посмотрел.
Но я не обращал внимания. Я разбирал чердак под добродушные смешки домочадцев:
- Н-да, отец, заскучал. Кризис среднего возраста, понимаешь, седина в бороду - бес, значит, в...
Я только и сказал им:
- Может быть, вам бы хотелось увидеть меня с молодой любовницей? Или с рюкзаком за спиной, отправляющегося в дальние страны?
Нет, этого они не хотели, поэтому предпочли грохот над головой и постоянные требования оценить необходимость вещей, приговорённых на выброс. Я носился, как шестнадцатилетний, повергая жену в недоумение своим энтузиазмом. Все остальные дела обрели вкус, цвет и запах: их надо было сделать как можно быстрее, чтобы вернуться к тому, интересному. А мой азарт зажигал других, так что, дела спорились. Все вокруг оживились, и ходили пританцовывая. Это было хорошо.
Когда я поднимался на чердак, надо было унять нетерпение. Не спешить - это главное. Тут требовалось понимание, что моя затея - дело не одного дня, а... Сколько потребуется, даже и не думал. Одно знал точно, чужие сомнения - а они непременно возникли бы, расскажи я о задумке - разрушили бы мое чудо. Поэтому чердак был закрыт абсолютно для всех. 'Знает один - знает один, знают два - знают двадцать два' - этому меня ещё мама научила, а собственный опыт только подтвердил. Своих же колебаний не имелось: это было хорошо, я просто знал.
- Как думаешь, что там у него?
- Да кто его знает, картину какую-нибудь затеял... Видела же, в краске вымазал брюки. И в ящик спрятал, думает, я не замечу... Чудной же мужик - ей богу.
- А чего так скрытно-то?
- Может, стесняется. Он же когда-то рисовал, но один маститый художник сказал: 'Если можете не писать - не пишите.' Он и перестал. Трудно так вот, наверное, возвращаться к тому, на что когда-то не хватило духу.
- Да уж. Но весь такой окрылённый ходит.
- Это и хорошо. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не скучало. Смотреть было тошно...
Я всё должен сделать сам - это такое правило. Я его придумал. Пусть профессионал сделал бы лучше, но это будет не то. У меня нет времени изучать многие тома и достигать совершенства. Так что, буду делать, как умею. Да, я отличный плотник, неплохой столяр, смогу быть и резчиком по дереву. Для моей задумки идеально подойдёт ель: древесина мягкая и крепкая, и любил я это дерево всегда, даже вот вокруг участка высадил целый поясок.
Я отправился в лес. Полчаса шёл по тропинке, что до станции, а перед мостиком стал левее забирать, к ельнику. Там и нашёл на северной стороне: дерево ровное, крупное - самое то. Жаль было красавицу, да без 'крови' не обойтись. Я в этом деле не шибко разбираюсь, так что, могу и ошибаться, но это только Бог из ничего умеет, из себя. У меня без жертв не придумалось. Не на рынке же строительном доски покупать? Так что, принялся я махать топором, плюнув на всякие свои жалостливые эмоции. Тюк-тюк! Вокруг никого. 'И дело того стоит,' - про себя оправдывался неизвестно перед кем. Тюк! Смолистый запах вызывал острые угрызения совести...
Откуда он взялся, чёрт побери! Я так увлёкся, что не услышал, как он подошёл. И стоит молча. Сердце ёкнуло, когда краем глаза заметил чью-то фигуру. Хоть и здоровый я мужик, а когда разогнулся, да увидел деда, чуть не уссался. Хорошо, топор в руках был, он меня как-то успокоил на тот момент. Дед в красном болоньевом пальто (такие, вроде, модные нынче - дочка иногда просвещает) и красной шапке, с длиннющей белой бородой. Да, я про Деда Мороза тоже сразу вспомнил, только вот не сезон ещё. Списывать на всеобщую пьянку по поводу Нового Года рановато: октябрь месяц на дворе. Да и старичок в молодёжном прикиде как-то настораживал. Хрен его знает: псих, бомж какой, уголовничек? Потом заметил, дедушка на посох опирается, высокий, ровный, с какими-то узорами бледными. Красивый посох: голубоватая изморозь, и красные искорки посвёркивают, если приглядеться. Даже стыдно стало: испугался инвалида немощного, народного умельца чудаковатого. Мало ли, может, кто пальто ему подарил? А потом глаза опустил, да что-то нехорошо опять: вроде, для покоса поздновато, а у 'посоха' лезвие кривое в траве прячется. Вот тебе и 'народный умелец'! Кто это в таком прикиде, да с художественными косами по лесу шляется? Тут у меня полный раздрай в голове произошёл. Я топор перехватил половчее, чтобы он мой инструмент тоже увидел, а он и бровью не ведёт. Стоит и пялится, скотина. Рожа до чего мерзкая! И не уродливая вроде, а только, скажу вам, если бы я своих инстинктов был рабом, то рванул, не задумываясь ни о какой мужской там чести, с визгом рванул бы куда-нибудь 'к мамочке'. Но жаль елку бросать, всё равно уж начал рубить. И потом вернуться нельзя, сейчас вот надо доделать, такое у меня ощущение. А дед молчит себе и смотрит так, вроде насквозь. Даже оглянуться захотелось, чего там сзади интересного такого? Но не стал. И чего сказать-то? Не могу придумать, слишком пауза томительная зависла, прямо река между нами, льдом покрытая, легла: я её даже увидел. И на ёлке своей боковым зрением какие-то штучки усёк. Вроде как, нарядилась моя красавица к празднику. Всё, думаю, полный Новый Год, приехали. Достал сигарету, не спеша закурил. С деда зенок не спуская, что на ёлке там развесилось, пытаюсь разобрать. Ерунда какая-то, если честно! То ли кажется всё это от напрягу, то ли... 'Игрушечки'-то вполне конкретно на внутренности похожи, не птичьи, скажем, по размеру. И 'гирлянды' имеются - кишки разных длин и диаметров с веток свисают. Не выдержал, голову повернул, чтобы всю эту хрень подробнее изучить, и вверх глянул. А там солнце закатное, прямо над ёлкой, наподобие звезды, макушку венчающей. Ослепило меня, а когда проморгался - глядь, ни деда, ни 'украшений'. Тьфу-ты, одним словом!
Завалил ёлку уже без всяких там уговоров, прикинул, сколько должно хватить, и распилил, поторапливаясь. Четыре бревна, одним концом - на тачку низенькую, проволокой примотал, и поволок до дому. Остальное завтра приберу: негоже так, чтоб валялось да гнило. Затемно вернулся, жена уж нервничала. Да и то, глупая женщина, думает, это быстро по лесу с брёвнами скакать!
- Досок нормальных купить трудно было, что ли? Это у него как - старческий маразм?
- Совсем непонятно. Возится целый день.
- Слушай, мам, ты на чердак не заглядывала? Что он там делает-то?
- Он же запирается.
- Тем более - интересно.
- Да я думаю, надо будет - сам расскажет. Он ведь всегда любил удивить, вот и теперь сюрприз, небось, готовит.
Намучился с брёвнами, шутка ли, распилить на доски. Пришлось к циркулярке своей цельный станок приладить: эдакая пилорама домашняя получилась. Руки поободрал. На чердаке теперь древесный дух - мастерская папы Карло, да и только. Стружки-опилки летят: почти всё уже готово. Теперь петли, замок да гвозди необходимы. И была уже идея, где изготовить, утром решил поехать.
Ночь настала, да что-то не спалось. Развёл во дворе костерок, на небо с мелкими звёздочками поглядывал, луну в еловых верхушках караулил. Костёр трещал колючими ветками, дымом горьковатым коптил ватник. Так странно мне стало: вот, думаю, чего ещё не достаёт?
В небо искры летят, тишина кругом - аж шёпот в ушах. Кажется, сейчас слова какие заветные услышишь, всё понятно станет. Да неразборчиво - слова-то те! Или уши у меня заложены, глаза в бельмах? Измучился вслушиваться, даже зачесался весь, дай, думаю, пройдусь. И прошёлся к ларьку, что возле дороги поставлен, стукнул тихонечко в ставенку:
- Открой, девушка милая, не спится что-то сегодня.
Вылезла сердитая тётка, да и говорит:
- Чё тебе, дурень старый, не спится?
- А я и не старый вовсе, - отвечаю ей, - Продай-ка ты мне, милая, хоть и не девушка, пару бутылочек 'Столичной', да 'Честерфилду' заморского.
И сую в её ладони бумажку пятисотенную.
Теплом от неё веет, так бы и позвал с собой к костерку, угостил колбасой варёной с хлебом белым, стопочку бы налил. Да вдруг жена в окно выглянет? Одного-то она меня у костра с бутылкой видывала. А вот с бабой - вряд ли ей этот натюрморт понравится. Да и не пойдёт она, продавщица, чувствую. Сердитая - у-у-у-у - не выспавшаяся: 'знаю, мол, вас, кобелей'! А чего знает-то? Ничего она не знает! Проверила, тогда бы и узнала, какой я могу быть. А так, пусть спит на своей... Как она спит, интересно, в такой избушке махонькой - тут и раскладушку-то негде поставить!
- Спасибо, барышня, - говорю, - Доброй вам ночи.
А она бурчит недовольно, только про алкашей и разобрал, ну, да тема-то известная. Так и похрустел себе один, к костерку своему. Глядь, а на брёвнышке, у огня, фигура чья-то ссутулилась, и палкой угли ворошит в костре, чтобы искры, значит, бойчее летели. На жену, вроде, не похоже. 'Сосед, может?' - думаю. А самому страшно. Не сосед это, понятно: по такому холоду все соседи в город уже перебрались, перед телевизорами сидят, или по кабакам, пятница же. А тут только сторожиха с сыном-дураком великовозрастным круглый год живёт. Да мы с женой припозднились съезжать в этом году. Жена уж ворчит, а меня дело моё не пускает - неохота до марта откладывать. Я ей, жене-то и говорю, может, езжай одна, а я тут пока постругаю? А она упирается: в городе, мол, телевизор чинить надо, шкаф новый покупать.
Стою за забором и думаю, кто ж это завернул-то в калитку незапертую? Человек в это время палку прислонил к бревну и голову повернул в мою сторону, принюхиваясь как бы. Меня в темноте не видно, это я умом знаю, а самому аж холодно, будто ватник со штанами с меня сдёрнули, да в одних трусах на мороз выставили. И чего Вулкан гостя не облаивает? Ему по долгу сторожевому положено с рёвом кинуться на незнакомца, а он присел чуть сзади, хвостом подмороженную траву метёт, в дорожку постукивает. На звук, видимо, прохожий и поднял голову, в темноту вглядываясь. Костёр от ветра ярче дунул, осветил коренастую фигуру, лицо с чёрной бородой - будто идол древний на меня зыркнул, и отвернулся. Гость поставил палку понадёжнее, чтоб не упала, и двинул с хрустом в дальний угол сада, туда, где у меня яблони посажены. Тут уж я вошёл, по-хозяйски, с шумом калитку запер. И гостя нахального выглядываю: чего по саду шастать-то надумал? Яблоньки тихо стоят, стеной от ветра загороженные, ёлки шепчутся-качаются, а гость сгинул. Прошёл я между деревьев - нет никого, как не было. Не уйти той стороной, никак, даже если вокруг дома надумал юркнуть, на меня бы выскочил. И забор не сломан, а нету гостя! Как сквозь землю ухнул, только палка его у бревна стоит. Посмотрел я: не простая палочка, обструганная, одна ветка на конце оставлена, наподобие буквы 'У', рогатинкой. Тронул посошок, а он бойко в руку прыгнул, словно живой, и тепло от него. Понравился мне, одним словом. Странный гость оставил хороший подарок, даже пожалел я, что не заговорил с ним. Ну, что сделано, то сделано. Сел я на брёвнышко, палкой в костёр ткнул, а мне в ответ дымом чёрным как пыхнет! Будто кинул в огонь все сомнения разом. Жахнул я водки, закурил, Вулкан со вздохом умостился рядом. Так и просидели в ноябрьских сумерках до декабря.
А с утра пораньше собрался, с собой взял бутылку беленькой - мало ли, понадобится, и двинул. На Латышской, слышал, есть мужичок с кузней - вот к нему и намылился.
День ясный, редкий по осени. Солнце сквозь голые деревья шпарит, изморозь на траве зелёной лежит, листья жёлтые хрустят, лужи ледком покрыты, кисти рябины красные - словом, цвет и свет. Голубой свет с неба. Лёгкость с похмелья накатила, того гляди, в небо взмоешь, как шарик воздушный.
В электричке солнце в глаза шпарит, ладонями тёплыми по лицу гладит. Так и заснул. Задремал, да сквозь стук колёс голос низкий, аж до рокота утробного пробирающий, тихо-тихо бормочет, и слова-то не везде слышно, а жуть продёргивает, как из расщелины бездонной стужей-сумраком веет:
В подземелье горный царь,
Подземелий государь...
Цельный дворец замаячил невнятно, топот почудился, словно миллионы троллей где-то в рудниках корячатся, будто гномы испуганные тихо шастают с пуховками по сверкающим залам, пыль смахивая.
Знобко мне стало, глаза открыл. Оно понятно: солнце-то уже на другой стороне лавочки пригревает.
И смутно ворошится вопрос про тайную дверь: а чего нельзя посмотреть-то, мы ж разве плохое удумали? Так, поглядим и выйдем. Ну, не хотите, не надо. Нам чужих тайн не надобно, у нас свои дела имеются. Вот, кстати, следующая станция моя.
Потягиваясь, вышел на платформу. Народ немногочисленный разбежался резво по дачам. И - пусто, солнечно, прохладно. Даже спросить не у кого, где ж того кузнеца искать. Прислонился к оградке ржавой, закурил. План надо какой-никакой придумать, а в голове гулко, хоть бы одна мыслишка пошевелилась. Тут я его и приметил. А он меня: зыркнул исподлобья, как углём прижёг. Эге, думаю, интересно. Мужичок невысокий, да кряжистый. Так и не скажешь, что мал ростом. Лицо смурное, небритое и загорелое вчернь, телогреечка, кирзачи, джинсы замызганные. Прохромал мимо меня по платформе, да к ларьку. Из карманов мелочь на ладонь вытряс, стал подсчитывать. 'Приму' взял.
Я тоже к палатке подобрался, деньги вытаскиваю - сигарет купить. Мужик на меня глянул внимательно, здесь я и вступил:
- А не подскажете, где тут кузнеца искать?
Он вздохнул, и с растяжечкой так выдал:
- А на что-о-о тебе кузнец?
- Да вот, дело до него имею, - я тоже весь из себя солидный сделался, хоть сердце и тумкает дико.
Да не привыкать, оно у меня беспокойное, чуть чего - давай трепыхаться.
- Ну, раз дело, пойдём, покажу.
И похромал не оглядываясь. Я на пол-шага позади, так и дотюхали огородами до дома на отшибе.
Гораев Онисим Витольдович мужиком оказался степенным и хлебосольным, ну что твоя бабушка из избушки на ножках. Прежде чем разговоры разговаривать, решил добра молодца попотчевать: выставил на стол капусты квашеной с брусникой, картошки с салом разогрел, огурцов из бочки в деревянную плошку узловатой клешнёй наловил. Добрый молодец потоптался минуту у порога, не привыкший к такому обращению, да и плюнул на весь свой городской политес: молча бутылку водки вынул, руки без спроса на дворе вымыл, да уселся всё также молчком за стол. Хозяин из буфета достал одну рюмку, себе квасу 'Очаковского' из пластиковой бутылки плеснул и напротив сел. Минут пять сосредоточенно из одной сковородки таскали картошку, жевали огурцы. Онисим Витольдович на меня глянул из-под мохнатых бровей и на водку кивнув, спрашивает:
- А чего ж ты, Лёня, не пьёшь?
- Дак чего ж мне, одному что ли пить? - я вилку отложил, - Я её для начала знакомства и разговору поставил, ну, а в одинаре пить - это я и дома могу.
- А-а-а, - хозяин улыбнулся, - Тогда хорошо, не люблю я её, водку-то. От неё не разговор, а сплошное безобразие получается.
- Ну, не скажи, иногда хорошо для начала знакомства выпить-то.
- Да что ж мы без неё разве плохо познакомились? - делает вид, будто удивляется Онисим.
- Да нет, неплохо, - соглашаюсь я и снова за вилку берусь, - Вкусная у тебя картошка, Онисим Витольдович.
- Вот и на здоровье, - кивнул хозяин, - Ну, так какое ты дело до меня имел?
Тут я и рассказал, что, нужны петельки, замок, да гвозди, ну, и чтоб саморучно сделанные, такая, мол, у меня задумка.
- Возьмёшься научить? - спрашиваю.
Кузнец бровями пошевелил и минут через пять - я уже и наелся и квасу успел выпить - ответил:
- Хорошо, - говорит, - Покажу тебе, что да как, только платить будешь за материал сам, а мне за учёбу - расскажешь, на что тебе понадобилось гвозди ковать вместо покупных.
Я подумал-подумал, на двор сходил покурить, ну, и рассказал ему. Такое вот доверие он у меня вызвал. Онисим Витольдович не стал надо мной смеяться, и спорить не стал, хоть не согласен был заметно. Только головой покачал:
- Дело твоё, охота чудить - чуди. Работы тут на день, да учить тебя дольше придётся. Времени у меня на то нету, решётку для одного буржуя надо делать. Может, сойдут для тебя гвозди мной выкованные, а ты помогать будешь?
Вот, так и получилось, что я весь день горн раздувал, да под сварливые окрики Онисима Витольдовича неловко вертел в клещах раскалённые куски железа. Но штук десять кривоватых гвоздей собственного изготовления среди прочих, в газете завёрнутых, привёз домой на последней электричке.
Дело моё после той поездки быстро доделалось. Всё уже, почитай, было готово, и резьба с приснившимися, а кое-где придуманными знаками нарезана. Красиво вышло, правильно - чувствуется. Вот я глядел и видел, что сильно правильно. Оставалось собрать, да дверь навесить, с этим я быстро управился. Перед торжественным открытием мандраж меня разобрал, вдруг, думаю, не получилось? Бывает так, вроде, знаешь, что всё отлично, но боишься, как бы чего не упустил. Покурил тогда на крылечке, с духом собираясь, понял, что боюсь я вовсе не того, что не сработает, а как раз наоборот, что прям вот тут, не сходя с места, и сработает! Трушу, потому как неизвестное меня ждёт, дверь под его ударами аж вздрагивает. Обошёл своё хозяйство тогда, глядя как в последний раз - так, ведь, и могло быть. Руки в стороны раскинул, как обнял, всё до гвоздика запомнил, удивился, будто первый раз вижу, в ладоши хлопнул, к сердцу прижал, поклонился. Жена вчера утром в город уже уехала, некому было на мои чудачества умиляться, да оно и хорошо. Подсобрался я, сам себе велел не откладывать: чего тянуть-то, когда одно к одному всё сошлось, будто на заказ лично для меня в небесной канцелярии постарались. Ну, и пошёл на чердак, где у меня всё смонтировано было, ждало, чтобы сработать, значит. И сработало! Хе-хе.
Да кто ж знал-то, что оно ТАК сработает? Думал, для себя строю, оказалось... Совсем не так всё вышло, как я думал. Но размышлять надо перед тем, как эксперименты экспериментировать, порталы с неизвестными рунами возводить. Я ж чего строил? Ворота. Такие небольшие, красивые, двустворчатые, стоят посерёдке чердака. С одной стороны, значит, вход. Замок с буковками ключом с буковками же открываешь (я их уже потом, без Онисима Витольдовича, выгравировал), створочки на себя тянешь - и входи! Я так себе представлял. Понимал, что рискую, но надеялся вернуться. Для того у меня второй ключ был, такой же - замок-то один, но с другими буковками, попятными. Вот, я таким образом мороковал, что войду, и, может быть, даже выйду, а получилось... Что-то получилось, когда я створки распахнул, весь холодея уже от того, что в груди пауза затянулась. Только через минуту сообразил, что это я вдохнул, а выдохнуть забыл, вглядываясь в то, что за дверками... Вы бы тоже забыли, потому как не было там ни тебе дорожки, ни лесенки, ни полянки какой, ни комнаты - всего, что я только мог себе представить. Не было ничего, куда можно шагнуть, чтобы в неведомый мир, значит, отправится. А было... До сих пор дурно, как вспомню... Дырень там было, вот что. Чёрная-пречёрная дырень. Вот как космос изображают на фотографиях, с молочными искорками, скоплениями галактик и завихрениями вселенскими. Я тогда выдохнул, и ещё долго стоял, держась руками за дверки, и дышал космическим сквозняком. Туда-сюда, вдох-выдох, выдох-выдох... И про вдохи не забывать... Тоже мне, ворота в иной мир! Построил, рукодельник, замахнулся! И как теперь туда прыгать прикажете с голой жопой, без всякого скафандра, а? Так вот стоял, думал, и понимал, что всё равно придётся, хотя уже никакого желания не испытывал никаких новых миров глядеть. У меня ещё внук маленький, хозяйство исправное, телевизор, опять же, чинить - в общем, дел невпроворот. И дрова ещё в поленницу сложить, утром привезли, свалили у забора...
Прыгать мне не пришлось тогда. Не совсем понимаю, как это вышло, но есть ощущение, что всё так и задумывалось. Только не мной. Пока я раскачивался на пороге неизвестности, вместе со створками собственноручно выпиленных ворот, слушая запредельный грохот, когда уже не звук, а вполне ощутимая вибрация все кишки наружу выворачивает, и напоминал себе вдох сделать, весь этот космический компот со звёздными ягодками вдруг прыгнул на меня. Просто сиганул, ломанулся потоком, сметая... Я даже не успел почувствовать себя каким-нибудь атлантом, сдерживающим холод вечности и ужас бесконечности собственными руками, или героическим матросом, затыкающим грудью пробоину в корабле... Задницей герметичнее вышло бы, мд-а... Так вот, ничем таким я не успел побыть, как обнаружил себя с двумя оторванными дверцами в руках, уже внизу лестницы с воплями барахтающегося в непонятной воде - не воде. Но чёрной, и всё так же сверкающей белыми искрами. Красотища неземная! Грохочущий и сверкающий поток неизвестно чего несётся с неземной скоростью, и я посерёдке с двумя дверцами в руках, ору и размахиваю ими как крыльями. По-моему, всё-таки махал, потому как кувыркало меня, как даже в море не крутило, когда мы в молодости на волнах пяти-шести балльных катались. Потолок увидел, люстру (сам вешал), потом окно. Окно на потолке, и рядом стул кружится. Не понимал я уже ничегошеньки, одно только, вдохи по-прежнему делал. Дышать этим можно было, а вот подумать, как всё домашним буду объяснять, не получалось. Я почему-то в первую очередь о жене подумал, представил, как она с ведром и тряпкой подтирать чёрные лужи станет, сурово нахмурившись, потому как, набедокурил её 'вечный мальчишка'. Ох, как набедокурил! Даже представить не мог, чем всё это закончится. И закончится ли.
Жена теперь меня одного не оставляет, боится после того, как обнаружила меня без сознанки и с раскуроченной поделкой. Прискакала тогда, как чуяла, говорит. И нашла погром в доме, меня на полу с разбитой башкой. Я ещё, кстати, не всё припомнил, что тогда было, но по кусочкам, вот как иногда бывает - бац! - и всплывёт какой-нибудь отрывочек. Там много всего, столько, что вот даже не запомнил. Оно и к лучшему, пока. Потому, как вспомню чего-нито из того, что было, так вздрогну. И вокруг меня всё вздрагивает.
Я тогда двое суток в больнице в беспамятстве провалялся, и ещё две недели уже в общем отделении. Микроинсульт, такая штука. Потом месяц в санатории все меня навещали. Доктора справку дали, что не инвалид, с мозгой всё в порядке. Я не стал им рассказывать, что тогда было - всё равно не поверят, а в дурку погонят - оно мне не надо. Но что не всё это плод моего больного воображения - это точно. Жена до сих пор домогается, что за копоть такую странную им пришлось от стен отскребать - пожара-то не было! А копоть вот, значит, была. Жаль, я её сам не видел. Меня тогда ещё не отпускали домой, проверяли вменяемость и работу мозга. И на даче ещё не был, попозже вместе поедем, жена говорит. Она там всё прибрала, сломанные детали сложила на чердаке. Всё расспрашивает, что стряслось-то? А я отвечаю - не помню, мол. Вот, как поплохело мне, помню. А что дальше делал, почему погром в доме, что за копоть такая - вот хрен его знает! Не помню! Что ты хочешь, провалы в памяти, старушка, склероз не за горами. И почему ваза с полки грохнулась, не знаю. Сам вздрогнул, как она шваркнулась. Да не трогал я её, сидел, телевизор смотрел. Как гол забили, вот, прозевал, потому что задумался, опять вспомнить пытался, что же там, на даче, было. Пока эта твоя ваза дурацкая не шмякнулась - может, ты её плохо поставила? - всё сидел и припоминал. Что? Гораев звонил? И чего сказал? Про турнир напоминает? Ф-фух, а я уж было испугался, что отменили. Нет, этого я не забыл, как же я могу Онисима-то подвести! Да, ещё пол-года больничного впереди, мы с тобой, старушка, всё успеем, и пол подмести, и шкаф новый повесим. Да чего ты ревёшь-то, всё в порядке со мной, я ж как лось! Не реви, ну упала - разбилась, подумаешь. Не на голову же. Хочешь, потом съездим, новую купим? Не, турнир не пропущу, S.T.A.L.K.E.R. - это святое. Два дня, как обычно. Там и заночую. Морозов из Нарофоминска будет, на меня вся надежда у нашей команды. Онисим за мной и присмотрит, ты ж знаешь, кремень-мужик. Ежели чего, и откачает, и домой доставит. Нет-нет, откачивать не понадобится, это я так, ляпнул. И звонок починю! Не знаю я, что с домом случилось, пока хозяин в больнице валялся. Барабашек тут поразвели, без присмотра! Шучу, всё, хватит-хватит. Всё в порядке же. Слушай, давай пройдёмся перед сном, погода хорошая нынче.