Берн Алекс фон : другие произведения.

База 500: смертельная схватка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Аннотация издательства: Первая попытка захвата секретного объекта "База-500" группой НКВД провалилась, но русские не отказались от своего намерения. Начальник базы генерал Бах решает превратить объект в ловушку для противника и запрещает подчиненным покидать его территорию. Командир батальона охраны оберштурмбанфюрер Герлиак выявляет среди персонала базы засекреченного русского агента и придумывает гениальную комбинацию для завершения всей операции... Роман является прямым продолжением романа "База-500. Ягдкоманда".

   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА
  
   Глава 1
   25 августа 1942 года, Белоруссия, урочище "Волчьи норы"
  
   Рудаков на рассвете подполз к выходу из землянки и осторожно выглянул наружу. У потухшего костра дремал часовой с винтовкой. Стояла полная тишина. Рудаков бесшумно проскользнул мимо часового и, присев за толстым стволом векового дуба, перевел дыхание. Он хотел разведать, как без лишнего шума можно выбраться с территории гражданского лагеря и собирался уже двинуться дальше, как вдруг услышал хруст ветки: кто-то шел буквально метрах в пяти от него. Рудаков бесшумно упал ничком, развернулся и осторожно выглянул из-за корневища дуба.
   По небольшой полянке шел Павлюченко. Он остановился у входа в землянку, находившуюся метрах в двух от дуба и громко покашлял. Через четверть минуты из землянки появился Пронягин: голый по пояс и босиком, в одних галифе.
   -- Что случилось? -- обеспокоено спросил он у Павлюченко. -- Разведчики вернулись?
   -- Нет, пока еще не вернулись, -- ответил Павлюченко. -- Но скоро должны. Тут дело такое, куда важнее! Пришел Федорцов, от дяди Вовы.
   -- Что ему нужно? -- спросил Пронягин: в его голосе проскользнуло искреннее удивление.
   -- Он сказал, что немцы начинают большую операцию против нас, предложил проверить снаряжение бойцов и выдать им сухие пайки. Слушай, это не просто так: у дяди Вовы есть свой человек в гестапо. Если он говорит, что мы попали под молот, значит, так оно и есть. Мне собирать командиров?
   -- Ну, если Федорцов... тогда действительно информация верная. Собирай! А что еще Федорцов сказал?
   -- Ничего, он тебя видеть хочет. Сказал, что ради этого и пришел.
   -- Вот оно как... -- потер затылок Пронягин. -- Видно, ему еще чего-то надо.
   -- Еще бы, -- усмехнулся Павлюченко. -- Ради того, чтобы нас предупредить о войсковой операции немцев, Федорцов через немецкие кордоны лезть не стал бы.
   -- Значит так, -- решительно сказал Пронягин. -- Собирай командиров, усиль охранение, дисциплину подтяни... А я на базу, с Федорцовым беседовать. Да, и как разведчики придут, -- тут же ко мне!
   Пронягин вернулся в землянку, а Павлюченко скрылся в лесу. Рудаков вернулся в свою землянку, улегся на нары и задумался, переваривая информацию.
   ***
   -- Дрянь твое дело, Пронягин, -- сказал сидящий напротив командира отряда имени Щорса человек. -- Обложили тебя немцы со всех сторон, со дня на день Коссово возьмут, а потом за тебя вплотную примутся. Немцами округа так и кишит, -- еле-еле с Земелиным мимо них проскользнули! Или ты всерьез надеешься в Волчьих Норах отсидеться? Так немцы уж танки подтянули, самолеты разведывательные летают: вон, с утра над лесом "рама" висела. Ты же военный человек, должен понимать, что разберут немцы завалы на лесных дорогах под прикрытием танков и затянут удавку окружения на твоей шее. Недели две еще, -- и все!
   -- Понимаю я это, товарищ лейтенант госбезопасности, и сиднем не сижу, -- с обидой отозвался Пронягин. -- И план у меня есть. Немцы ждут прорыва в сторону Иванцевичей, думают, что я на юго-восток прорываться буду. А мы на север прорываться будем, в Налибокскую пущу. Народу опытного хватает, пока немцы очухаются, нас уж и след простыл!
   -- А с гражданским лагерем делать что будешь? Ну, тех, кто помоложе, с собой возьмешь, это понятно. А женщины с детьми малыми и старики? Им с вами никак не прорваться, верно? -- спросил старший лейтенант госбезопасности Федорцов, заместитель начальника отряда "Дядя Вова" по разведке. Он сегодня утром как снег на голову свалился вместе со своим проводником Земелиным и двумя бойцами. Уже месяц, как оперировавший в Налибокской пуще отряд "Дяди Вовы" установил связь с отрядом имени Щорса. Пронягин знал, что отряд "Дяди Вовы" -- диверсионная группа НКВД, имеет радиосвязь с Москвой. Это не группа окруженцев, это серьезные люди, со своим заданием, связью, агентурой. Короче, перечить им нельзя.
   -- В этом и суть! -- ответил Пронягин. -- Уведем немцев подальше от гражданского лагеря, немцы блокаду снимут, а там уж они потихоньку по окрестным деревням разойдутся. Помогут люди, я думаю!
   -- Плохо думаешь! -- оборвал его Федорцов. -- После блокады тут немцы все деревни пожгут. Уже начали, между прочим. Негусто тут будет с деревнями. А в тех, что останутся, люди свою тень на порог будут бояться пустить, а не то, что беглых евреев. Улавливаешь?
   -- Если мы будем прорываться на север, то гражданский лагерь останется в стороне и немцы его не найдут, -- начал доказывать Пронягин, но Федорцов снова оборвал его:
   -- Слушай, что я тебе скажу, лейтенант! Ты военный человек и должен понимать, что не все я тебе сказать могу. Но о Налибокской пуще думать забудь! Никаких прорывов на север: пойдешь на юг, в пинские болота, -- там формируется партизанское соединение, там ты нужен. И идти туда ближе, и безопаснее, чем в Налибокскую пущу. А теперь слушай в три уха: немцы через пару дней начнут большую антипартизанскую операцию. На большой территории операцию разворачивают: от пинских болот до Налибокской пущи. И гордиться можешь: вся эта заваруха в основном из-за тебя разгорелась. Так что в Налибокскую пущу тебе не прорваться: немцы блокируют подходы к ней, а позавчера 18-й латышский полицейский батальон занял само село Налибоки. Вот так: не пробиться тебе в том направлении. И еще: через два дня немцы начнут штурм Коссова. А как возьмут город, так начнут леса прочесывать. Так что и в Волчьих норах тебе не отсидеться. А теперь самое главное: начнут тебя окружать, кольцо сжимать, -- но здесь будешь сидеть, пока немцы у тебя на хвосте не окажутся. Ты не просто прорваться должен: ты должен немцев за собой на юг увести. Такая вот задача тебе, лейтенант.
   -- И кто конкретно мне эту задачу ставит? -- мрачно осведомился Пронягин.
   -- Считай, что в моем лице тебе задачу ставит Москва, -- жестко ответил Федорцов. -- Кстати, когда ты Коссово захватывал, то ведь ни с кем не советовался, верно? Так вот: теперь есть конкретный приказ, так что выполняй четко и безукоризненно. А то последнее время некоторые твои действия выглядят... весьма подозрительно.
   Кровь бросилась Пронягину в лицо. Сама мысль, что кто-то может обвинить его в трусости или шкурничестве, казалась ему чудовищной: честные и искренние люди всегда болезненно относятся к любым несправедливым подозрениям.
   -- Это что же вы имеете в виду, товарищ лейтенант госбезопасности? -- тихо проговорил Пронягин. В его голосе не было скрытой угрозы, но было нечто такое, что заставило Федорцова немедленно смягчить тон.
   -- А ты думаешь, что про твою кралю черноокую никто ничего не говорит? -- спросил Федорцов и, увидев закаменевшие скулы Пронягина, поспешно добавил:
   -- И... что за люди подозрительные у тебя накануне объявились?
   -- А-а! Так то ж из плена бежали! В Беловежской пуще отряд создали, пока их немцы оттуда не выкурили. Вот они и шли, отряд крупный искали, чтобы настоящим делом заняться.
   -- Это они тебе сами рассказали? -- усмехнулся Федорцов.
   -- Сами, конечно, -- подтвердил Пронягин. -- Немцы им справок не выдали, понятное дело. А вот то, что недалеко отсюда, в деревне они взвод карателей положили, -- это факт, это я проверил. Сегодня утром разведчики вернулись: из той деревни немцы трупы своих бойцов грузовиками вывозят.
   -- Сколько их? -- спросил Федорцов.
   -- Немцев? Точно не считали, но...
   -- Я беглецов в виду имею.
   -- Одиннадцать, во главе с майором РККА Янисом Петерсоном. Мы их с комиссаром допросили: складно рассказывали, на неточностях не поймали. Но разоружили их на всякий случай и в гражданском лагере на время проверки поселили.
   -- Значит, из Беловежской пущи к вам они пожаловали? -- сощурил глаза Федорцов. -- А как шли?
   -- Да так и шли, на восток... Через Борки, Поднятую Трибу, леса Гута-Михалинские... Подробно путь описали.
   -- Вот что, Пронягин, -- сказал Федорцов. -- Давай-ка теперь я проверю этих беглецов. Посмотрю, что это за Петерсон, и кому он майор. Короче, давай его сюда!
   ***
   Вскоре бывший майор РККА Янис Петерсон сидел перед Федорцовым. Он спокойно и уверенно повторил все, что сообщил накануне Пронягину и Павлюченко.
   -- Ну, что же, майор, мы тут уже проверили кое-что из ваших показаний, -- сказал Федорцов. -- Зачем вы через деревню шли, раз там немцы были? Обойти не могли?
   -- Мы на охранение наткнулись, -- пояснил майор. -- Это не немцы были, а латыши. Нас, латышей, в моей группе двое. Сказали, что мы спецгруппа СД на задании, потребовали к начальству доставить. Ну, пока нас к начальству водили, мои люди охранение вырезали... опыт есть. Ну, а дальше... Они там в двух домах соседних расположились, так что легко всех перебили.
   -- И сколько их там всего было?
   -- Сорок шесть человек.
   -- И всех положили? -- недоверчиво усмехнулся Федорцов. -- Не многовато ли для одиннадцати человек?
   -- А что делать было? Назад пути нет. Повезло нам.
   -- Пожалуй, верно, -- согласился Федорцов. -- А что на север не пошли? Беловежская пуща большая.
   -- Большая она, конечно, -- согласился Петерсон. -- Только вся просеками на квадраты разбита. На каждой просеке легко в засаду попасть, а от преследования избавиться практически невозможно. Впрочем, вначале мы на север шли, думали через дорогу Белосток-Волковыск пробраться. Но по дороге наткнулись на минные поля, недавно поставленные, -- вроде как там важный объект у немцев.
   -- Отчего так решили?
   -- А попытались обойти минные поля и вышли к дороге. А по ней немецкие патрули регулярно ездят. И противоположная сторона дороги тоже минирована. Мины поставлены недавно, с приборами неизвлекаемости... слышали о такой штуке? Хотели мину извлечь, так чуть на воздух не взлетели! Ну и решили уходить на юго-восток, от греха подальше.
   -- Значит так, майор, -- подытожил Федорцов. -- Вечером отправитесь со мной, на базу моего отряда. Скоро тут все равно немцы будут, отряду Пронягина уходить так или иначе придется. А мне сейчас нужны опытные люди. Не скрою: у нас в отряде проверим вас основательно, -- благо есть возможности и связь с Москвой, в том числе. Вопросы есть?
   -- Мне собирать людей немедленно?
   -- Да.
   -- Тогда пусть нам вернут оружие, -- решительно потребовал Петерсон. -- Без оружия никуда не пойдем, тут немцев вокруг полно, -- вполне вероятно, что с боем прорываться придется.
   -- Оружие вам вернут, -- пообещал Федорцов. -- Боеприпасы и сухой паек выдадут. Больных и раненых среди вас нет?
   -- Нет... до сих пор не было, -- ответил Петерсон.
   -- Тогда готовьтесь, сегодня вечером выступаем. Отдохните: путь неблизкий и, сами понимаете, опасный.
  
   Справка: операция "Болотная лихорадка"
   С конца августа и по 22 сентября 1942 года по приказу полицайфюрера "Остланд" СС-обергруппенфюрера Йеккельна на территории Вайсрутении проводилась крупная антипартизанская операция под кодовым наименованием "Болотная Лихорадка". Она был разбита на несколько этапов, представлявших собой отдельные операции, осуществлявшиеся по общему плану: "Болотная лихорадка Север" -- район Кривичи-Долгиново; "Болотная лихорадка Запад" -- район Ивенца-Столбцы; "Болотная лихорадка Юго-Запад" -- Барановичский, Березовский, Иванцевичский, Слонимский, Ляховичский районы. Операции проводились в основном силами специально созданной "боевой группой Бинца" (которой командовал майор Бинц), основу которой составляли 24-й (латышский) и 3-й (литовский) шуцманшафтбатальоны. Кроме того, в операции принимали участие 15-й (латышский) полицейский батальон и, в качестве резерва 266-й (латышский) охранный батальон. Руководил операцией специально присланный рейхсфюрером из Берлина СС-бригадефюрер фон Готтберг.
   По окончании операции в своем отчете от 6 ноября 1942 года СС-обергруппенфюрер Йеккельн с гордостью сообщал рейхсфюреру СС: "В ходе этих операций были достигнуты следующие успехи:
   а) очищено и разрушено 49 партизанских лагерей, укрепленных точек и опорных пунктов, а также несколько населенных пунктов в заболоченной местности, служивших убежищем для партизан;
   б) убито в бою 389 вооруженных бандитов, осуждено и расстреляно 1274 подозрительных лица, казнено 8350 евреев;
   в) выселено 1217 человек".
   В течение августа и сентября 1942 года помимо "Болотной лихорадки" на территории Вайсрутении проводился еще целый ряд операций: "Треугольник" -- южнее Кобрина, силами 3-го батальона 15-го полицейского полка и группы СД, а также девять операций ("Сокол N 27" -- Полоцкий район, "Гриф N 30" -- Оршанский, Сенненский районы, "Пантера N 32" -- Россонский район, "N 95" -- Витебский, Суражский, Лиозненский, Полоцкий, Сиротинский, Городокский районы, "Болотная лихорадка - Северный Троенфельд I" -- Лепельский, Бегомельский районы, "N 28" -- Бешенковичский, Ушачский районы, "Рысь N 33" -- Бешенковичский, Сенненский районы, "N 34" -- Полоцкий район, "Молния" -- Бешенковичский, Сиротинский районы) как в зоне ответственности 201-й охранной дивизии (на которую была возложена вместе с частями группы армии "Центр" задача по закрытию Сурожских ворот), так и западнее этой зоны, силами дивизии и прикомандированных в распоряжение командира 201-й дивизии генерал-майора Якоби частей: 101-й, 102-й, 118-й и 201-й (украинские) батальоны.
   Фактически, в августе-сентябре 1942 года с юго-запада на северо-восток Белоруссии протянулась сплошная полоса переходящих одна в другую карательных операций, целью которых было по возможности уничтожить максимальное количество активно действующих партизанских отрядов и лишить их перед наступлением зимы снабжения и базирования за счет местного населения.
   ***
   Всего за время оккупации Белоруссии немецкие власти провели на ее территории свыше 140 карательных операций.
   ***
   26 августа 1942 года, Вайсрутения, урочище Волчьи норы
   Вечером Петерсон со своими людьми вместе с Федорцовым, Земелиным и двумя неразговорчивыми парнями из группы дяди Вовы покинул базу отряда имени Щорса.
   -- Какой у нас маршрут? -- спросил Петерсон у Федорцова.
   -- Простой у нас маршрут, -- коротко ответил Федорцов. -- На запад, в Беловежскую пущу.
   -- Да, но немцы блокируют район, нам трудно будет пробиться, -- поделился сомнениями Петерсон.
   -- Нам главное вырваться за кольцо блокады, -- пояснил Федорцов. -- А там уже будет легче. В любом случае, другие направления нам сейчас закрыты: немцы проводят широкомасштабную операцию от пинских болот до Налибок и мы не сможем пробиться к базе. Поэтому воспользуемся случаем и разведаем Беловежскую пущу.
   -- И насколько глубоко мы ее будем разведывать? -- осведомился Петерсон.
   -- Ну, хотя бы до тех минных заграждений, которые вы обнаружили, -- предложил Федорцов. -- Интересно, что за объект там спрятали немцы?
   -- Немцы там организовали плотную охрану, -- заметил Петерсон.
   -- Вот эту охрану мы и разведаем, -- невозмутимо отозвался Федорцов.
   Уловив недоверчивый взгляд Петерсона, Федорцов счел необходимым добавить:
   -- Ты не сомневайся, майор, я на тот свет не тороплюсь. Земелин немцев шкурой чует, -- так что пройдем, как шило сквозь кожу.
   -- А я сомневаться разучился, -- усмехнулся Петерсон. -- Мы по лезвию с начала войны ходим, привыкли. Веди нас, товарищ лейтенант госбезопасности!
   ***
   И Федорцов повел. На удивление быстро и ни разу не наткнувшись на немцев, группа покинула район Волчьих нор, блокированный противником. Лишь на вторую ночь пути Федорцов сказал Петерсону:
   -- Самый ответственный момент нашего путешествия: пересечение дороги Пружаны-Ружаны. Немцы ее охраняют очень плотно.
   -- Участок ответственный, -- согласился Петерсон, но тут же добавил:
   -- Но это ерунда по сравнению с Поднятой Трибой. Шесть километров по дамбе среди болот... Это может стать отличной ловушкой для нас!
   -- Ерунда, что-нибудь придумаем, -- спокойно ответил Федорцов.
   ***
   Дорогу Пружаны-Ружаны без всяких происшествий пересекли ночью. И Поднятую Трибу, находившуюся под неусыпным контролем немцев, переходить не стали: Земелин нашел путь в обход через болото. Выбравшись на сушу из топи, Петерсон не удержался от вопроса:
   -- Земелин! И как вы находите дорогу? Вы тут уже бывали?
   -- Нет, никогда не был, -- признался Земелин. -- А дорогу я просто чую... ну, как зверь лесной. Просто чувствую, куда можно идти, а куда нет. Такой у меня сызмальства дар. А вы не верите?
   -- Почему же... Верю! -- немедленно отозвался Петерсон. Он явно хотел что-то добавить в тему, но замолк и вместо этого сказал:
   -- Если дальше этим путем пойдем, то будет последняя перед беловежской пущей дорога на Волковыск. От нее и отходит ответвление, где по обе стороны мины стоят.
   -- Вы сможете найти? -- живо спросил Федорцов.
   -- Найти просто: там стоял указатель с надписью Stupunkt 500, -- ответил Петерсон. -- Надеюсь, что его не убрали.
   Все оказалось до неправдоподобия ожидаемо: пустынная дорога на Волковыск и обнаруженный через час поиска в северо-западном направлении указатель.
   -- Странно, почему нет немцев? -- пробормотал Петерсон.
   -- Мы вышли за пределы зоны карательной операции, потому их и не видно, -- пояснил Федорцов. -- Вообще, ближе к вечеру они по проселочным дорогам предпочитаю не ездить. Боятся!
   -- Что будем делать дальше? -- спросил Петерсон. -- Если вы хотите идти по этой дороге, то это чистое самоубийство: обе стороны заминированы, -- если судить по немецким табличкам "Ahtung! Minen!" Возможно, что это дезинформация, но мне не хотелось бы убедиться в обратном, -- предпочту поверить на слово. Но нарваться на моторизованный патруль на дороге, с которой невозможно свернуть, -- это верная смерть. Или у вас иное мнение?
   -- Предпочту оставить свое мнение при себе, -- ответил Федорцов. -- Лучше скажите: вот там действительно подъем в горку или это мне кажется?
   -- Да, там есть небольшая горка и дуб на ее вершине, -- ответил Петерсон. -- Мы имели неосторожность задневать возле этого дуба и я его хорошо запомнил. Но если вы думаете обозреть окрестности с верхушки этого дуба, то должен вас разочаровать: вы увидите лишь зелень пущи.
   -- Дуб высотой метров пятнадцать? -- вместо ответа осведомился Федорцов. -- Небось, еще со времен Ягайлы стоит. Это то, что нужно.
   Он быстро направился к дубу.
   -- Земелин, подсади!
   Земелин помог ему добраться до нижних ветвей и Федорцов быстро скрылся в густой кроне лесного ветерана. Минут через десять он спустился и удовлетворенно сообщил:
   -- Все! Больше нам здесь делать нечего. Уходим!
  
   От первого лица: Генрих Герлиак, Вайсрутения
   Честно говоря, я был несколько огорошен столь стремительным решением Федорцова. Разумеется, я не рассчитывал, что он примет решение атаковать базу силами нашего крошечного отряда; но он вполне мог задержаться для более тщательного исследования подходов к объекту, выяснению его режима охраны и прочих важных для подготовки нападения на объект деталей. Но он предпочел немедленно уходить, -- и я терялся в догадках о причинах его решения. Впрочем, в любом случае я был вынужден сопровождать его: ведь Федорцов и его трое людей не были самостоятельной силой, а всего лишь представляли загадочный отряд "дяди Вовы".
   Против ожиданий, Федорцов не пошел с нами.
   -- Старшим теперь Земелин, -- сказал он. -- Идите на резервную базу. Земелина слушаться беспрекословно: немцы по всей Белоруссии карательные операции начали, так что наткнуться на них легче легкого, а Земелин их чует лучше любой собаки. На базе ждите связных из отряда. Все!
   Земелин повел нас не в сторону Поднятой Трибы, а взял значительно южнее. Я уже подумал было, что он идет к Бресту, но мы внезапно изменили маршрут и пошли точно на восток. Похоже, что Земелин просто обходил местности, непосредственно затронутые карательной операцией . И тут я всерьез задумался о той фразе, что шепнул мне на ухо Рудаков: "Павлюченко уверен, что у этого самого дяди Вовы есть свой человек в гестапо".
   Разумеется, на первый взгляд -- полная чушь! В этих местах нет никакого гестапо: есть охранная полиция, тайная полевая полиция ГФП, СД наконец, -- но гестапо нет! Что же имел в виду Павлюченко в разговоре с Пронягиным? Осведомителя русских партизан в штабе Йекельна? В штабе Егера? В штабе Штрауха? Или в штабе фон дем Баха?
   Я начал анализировать информацию методом исключения. Штаб Йеккельна? Вряд ли находящийся в Риге человек может держать оперативную связь с партизанами Вайсрутении, -- ему со всех сторон удобней дислоцироваться в Минске. Тогда какой именно минский штаб? Фон дем Баха или Штрауха?
   Если бы дело касалось тыла группы армий "Центр", -- то есть территорию восточнее Минска, -- то тут, безусловно, только штаб Баха, полицайфюрера "Руссланд-Митте" и штабы подразделений Айнзатцгруппы Б, действовашие в районе Витебска и Борисова. Однако мы находимся в землях Остланда. Штаб полицайфюрера Остланда я исключил сразу, -- значит, остаются фон дем Бах и Штраух.
   Всю работу по ликвидации евреев и организации борьбы с партизанами в Вайсрутении реально тащит Штраух, и со стороны большевиков было бы логично внедрить своего человека именно в аппарат Штрауха. А ведь и начальник охранной полиции Клепш тоже должен быть в курсе происходящего, поскольку его подчиненные участвуют в антипартизанской операции, -- почему бы шпиону не осесть в штабе Клепша?
   Я понял, что вычислить русского агента будет очень сложно. Впрочем, на данный момент такая задача и не стояла. Стояла задача: мне и моим людям выжить под личиной партизан в условиях широкомасштабной антипартизанской операции. Задача вроде бы почти невозможная, -- но после успешного марша от Волчьих нор к Беловежской пуще я поверил в легендарный нюх Земелина и в то, что отряд "дяди Вовы" и есть та десантная группа, ради которой я со своими людьми третью неделю таскаюсь по проклятым белорусским лесам.
   Пусть Федорцов ведет нас на одну из баз своего отряда и, -- с учетом феноменального нюха Земелина, -- у нас есть хорошие шансы добраться туда живыми и невредимыми.
  
   30 августа 1942года, Вайсрутения, хутор Береза, пять километров юго-западнее Волковыска
   В хуторе Береза Федорцов появился перед рассветом. Он постучал в освещенное окошко дома условным стуком. Немедленно отворилась дверь.
   -- К Богдану, -- негромко сказал Федорцов.
   -- Нет Богдана, зато Петр дома, -- ответили из-за двери. Федорцов сунул пистолет в карман галифе и вошел в дом.
   Хутор был явочной квартирой отряда "дяди Вовы" под Волковыском. Он использовался для встреч с агентом "Кола" в том случае, когда связной не мог добраться в условленное время до явочной квартиры в пригороде Минска.
   Агент Кола не был просто агентом: он возглавлял агентурную сеть отряда "дяди Вовы" вдоль железной дороги Волковыск-Слоним-Барановичи-Минск. Работал агент Кола в гебитскомиссариате Волковыска и в силу служебных полномочий имел возможность свободного передвижения по маршруту Волковыск-Барановичи-Минск и прилегающим к дороге районам. Сейчас Кола сидел у стола, скупо освещенного лучиной и нервно тушил сигарету в глиняной миске, полной окурков.
   -- Слава Богу! -- радостно выдохнул он вместе с дымом. -- Я здесь уже третьи сутки, места не нахожу. Думал, что все! Связной ваш на прошлой неделе в Минске не появился, да и здесь уж, почитай, все сроки прошли. Нельзя же так! Я и без того весь на нервах.
   -- Так получилось, -- коротко отозвался Федорцов, усаживаясь за стол. Он потянул носом воздух и добавил:
   -- Да и ты, как я чувствую, время здесь нескучно проводил. Сколько бимбера вылакал?
   -- От нервов это все, товарищ Федор! -- воскликнул Кола, прикладывая в знак искренности руку к груди. -- Все нервы! Так я при делах обычно, и задуматься времени нет, а тут сижу сиднем, вроде сиди да отдыхай, а я аж спать не могу. Сижу вот, да курю... сигареты эти немецкие уж опротивели, а у местных курева не достать!
   -- Ну, и заодно бимбером нервы лечишь, -- усмехнулся Федорцов. -- Хозяин, налей нам по стаканчику и прячь бутыль. Хватит!
   Появившийся из темноты хозяин сноровисто выставил два граненых стаканчика, налил из большой бутыли самогон, поставил тарелку с салом, картошкой и снова ушел в тень. Молча выпили.
   -- Теперь рассказывай, -- велел Федорцов, с наслаждением жуя сало. -- Прежде всего, бланки документов с подписями и печатями.
   -- Вот, принес, -- сказал Кола, выложив холщовый мешочек, набитый бланками. -- Печати подлинные, подпись гебитскомиссара сам подделал, -- от настоящей не отличишь.
   -- Молодец, -- похвалил Федорцов. Он достал из-за пояса немецкую гранату на длинной ручке, вложил ее внутрь мешка и туго завязал завязками на рукоятке гранаты. -- Ну вот, теперь если я и погорю, все это вместе со мной погорит. Теперь давай о хромом.
   -- Нашел я хромого. Мациевич Иван Васильевич, инвалид. Работает в ремонтной мастерской.
   -- Что ремонтирует?
   -- А все ремонтирует: часы, швейные машинки, зажигалки заправляет... ну и торгует всем этим. Только он не хозяин. Хозяином там некий господин Майер.
   -- Немец?
   -- Из фольксдойчей польских. Появился в Волковыске осенью сорок первого. Прибыл из Белостока, зарегистрировался и даже фольксдойчелист подписал. Дела разные торговые ведет, ездит часто в Слоним, в Барановичи и в Минск. Я, понятное дело, за хромым не сам следил, а приставил Василя. Вот Василь и выяснил его распорядок. Хромой иногда берет выходные, но ездит исключительно в один хутор, что в километрах семи-восьми на северо-запад от Волковыска. Хутор раньше принадлежал одному осаднику, из отставных польских офицеров. В 1940-м наши этого офицера арестовали. А осенью сорок первого появился некий поляк, представил документы, что он брат того осадника и заявил права на хутор, пообещал продукты для немецкой армии заготавливать. Немцы разрешили ему хутор в собственность взять, польстившись на продукты. Заготавливает, сволочь!
   -- Это тот хутор, что возле бывшего аэродрома Осоавиахима? -- спросил Федорцов.
   -- Точно, есть там заброшенный аэродром! А вы откуда знаете? -- удивился Кола. Но Федорцов оставил вопрос без ответа и нетерпеливо махнул рукой: дескать, давай продолжай.
   -- Василь составил график его выходных; системы вроде никакой, но я на всякий случай захватил, -- сказал Кола, передавая листок бумаги Федорцову. Тот с минуту изучал цифры на бумаге, затем удовлетворенно хмыкнул и поджог бумажку об огонек лучины.
   -- На хутор я Василю ходить воспретил, велел только в городе за Хромым да Майером наблюдать. Только...
   Кола нервно потер ладони, затем достал из-под табурета бутылку с бимбером, налил себе полстакана и залпом выпил.
   -- Ты полегче на самогонку налегай, -- посоветовал Федорцов. -- Так что случилось?
   Кола закурил и продолжил:
   -- Только похоже, что выследили самого Василя... Неопытный он, молодой еще! В общем, неделю назад заявляется ко мне на дом этот самый герр Майер, собственной персоной. И говорит: извините, дескать, за поздний визит, но разговор имеется, с глазу на глаз. Я ему: не имею, мол, чести знать вас... А он усмехнулся и говорит: я так думаю, что вы преувеличиваете; только это не важно, а важно то, что дело у меня к вам, -- ко мне, то есть, -- имеется.
   -- И что за дело? -- спросил Федорцов, доставая сигарету из пачки.
   -- Короче, понадобились ему бланки документов с печатями и подписями. Я в непонятки пошел: дескать, не понимаю, что вы имеете в виду. А он жестко так говорит: все вы понимаете и скажу вам честно, -- выбор ваш не велик. Либо вы, говорит, бланки мне передаете, либо бежите к начальнику гестапо на меня доносить. Но предупреждаю сразу: человек я уважаемый и с властями на дружеской ноге, причем не только в Волковыске, но и в Минске. Так что есть вероятность, что добропорядочному немецкому торговцу господину Майеру поверят быстрее, чем русскому переводчику из гебитскомиссариата.
   -- А ты что? Давай, не тяни! -- нетерпеливо велел Федорцов.
   -- Испугался я, -- признался Кола. -- Аж поджилки затряслись и ноги онемели. Но язык мой этот ужас подстегнул и я так нагло ему в лицо и заявляю: раз вы такие закадычные приятели с гебитскомиссаром, то что бы вам эти бланки у него по дружески не попросить? Вот веришь ли, так и сказал!
   -- Верю, верю! А он что?
   -- А он опять так усмехнулся в усы и говорит: да дело в том, что гебитскомиссар взятку возьмет побольше, чем вы. А то и взяткой побрезгует, соблазнившись за донос на меня получить награду, а то и повышение. Ну, а вам рассчитывать особо не на что: разве что паек увеличат, да начальник СД руку пожмет: молодец, рус иван. А вам это надо? Только скорее поверят мне и отправитесь вы на допросы в СД, откуда прямая дорога на виселицу или в расстрельный ров, -- что вы, впрочем, сами знаете. Вот так!
   -- А ты что?
   -- Да ничего! -- нервно выкрикнул Кола. -- Отпросился у гебитскомиссара на хутора съездить за продуктами, обещал ему, немчуре толстопузому, что полпуда сала персонально привезу! Вот и сижу тут третий день. Что мне делать теперь, а?
   -- Успокойся, -- поморщился Федорцов. -- Что ты пообещал Майеру?
   -- Да ничего! -- пожал плечами Кола. -- Он не требовал обещаний: сказал, встал и ушел. Я отпросился у гебитскомиссара и сюда. Что делать мне, а?
   -- Значит, так! -- жестко сказал Федорцов. -- Теперь слушай меня. Я пойду с тобой в город.
   -- Так нельзя вам идти: от вас костром пахнет, первый же немецкий патруль учует и на месте расстреляет, -- заметил Кола. Спокойный уверенный тон Федорцова вернул ему способность мыслить.
   -- Верно говоришь, -- согласился Федорцов. -- Пусть хозяин подберет мне одежду подходящую, можно и ветхую: главное, без вшей. Только чтобы до города добраться. Оформишь мне пропуск, вон из тех бланков возьмешь, что мне принес. Этого достаточно будет?
   -- Достаточно, -- заверил Кола.
   -- Ну и отлично! Теперь вот что: в городе мне понадобится комплект немецкой формы. У тебя вроде есть?
   -- Да, для себя приготовил, чтобы в случае чего из города уйти, -- признался Кола. -- Вам в самый раз будет! Только зольдбух и предписание новые придется делать. А это сутки, не меньше.
   -- Ничего, я эти сутки у тебя отосплюсь, -- зевнул Федорцов. -- Короче, до вечера нам надо в Волковыск добраться. Понял? Ну, а теперь спать лягу: сил уж нет.
   -- А я пока одежду вам подберу, -- засуетился Кола и устремился в соседнюю комнату за хозяином.
  
   Глава 2
   5 сентября 1942 года, Вайсрутения, бывший пионерлагерь "озеро Круглое"
  
   -- Эх, Марточка! -- прочувственно произнес Первухин. -- Вот сказал бы мне кто, что в лесной глуши встречу такую нимфу, -- не поверил бы! А вот ведь: конкретный факт налицо!
   Первухин протянул руку, чтобы погладить бедро развешивавшей белье Марты Мазуркевич, но девушка ловко увернулась и Первухин обиженно засопел.
   -- Я ведь от чистого сердца, Марточка! Будучи в восхищении вашей красотой и маясь от связанных с этим терзаний...
   -- Оставьте, Иван Фомич! -- насмешливо отозвалась Марта. -- Не со мной у вас должны быть связаны терзания, а с мыслями о жене и трех детях в Омске, для которых вы без вести пропавший.
   Растерявшийся Первушин недоуменно захлопал глазами. Обретя дар речи, он с досадой процедил:
   -- И какая же гнида вам об этом рассказала?!
   -- Да уж свет не без добрых людей! -- усмехнулась Марта.
   -- Это Тимка, сволочь! -- убежденно заявил Первушин. -- Сплетник, скотина и гадина! Вот уж я ним разберусь!
   -- А что разбираться, Иван Фомич? Он ведь правду сказал. И вы на прошлой недели, укушавшись бимбера, сами своих детишек поминали и горевали еще: кто же о них, сиротинушках, позаботится? -- напомнила Марта. -- Вы уж как хотите, только вашей "партизанской женой" я не буду.
   -- Марточка! Да вот как только война окончится, разведусь я со своей старухой ! -- заверил Первушин. Но Марта осталась непреклонной:
   -- Не собираюсь я детей лишать отца... даже такого, как вы, Иван Фомич! Да и если бы вы были абсолютно свободным, я на вас все равно внимания не обратила бы. Уж больно вы...потертый какой-то, ровно старый сапог: хозяин не выбросит, поскольку вроде по ноге разносился, -- а чужой и даром не возьмет. Уж зла на меня за правду не держите, но ничего у вас со мной не получится.
   Сказав так, Марта подхватила таз и скрылась в доме. Опешивший Первухин посмотрел ей вслед, затем сплюнул и зло пробормотал:
   -- Врешь, сука! Тут в лесу я хозяин и все по-моему будет!
   ***
   Из дома вышел врач Константин Николаевич. Он закурил самокрутку и, неодобрительно глядя на Первушина, сказал:
   -- Оставь девчонку в покое, Иван! Проходу ей не даешь, а тут ведь дети все это видят. Смотри, придет сюда отряд дяди Вовы, так я ему все расскажу: и про пьянство твое, и как жителей местных грабишь, и про похоть твою неуемную.
   -- Заглохни, старик! -- мрачно посоветовал Первухин. -- Твой дядя Вова, может, и не дойдет сюда: вон, немцы кругом карательные экспедиции проводят. А я здесь! Не советую со мной ссориться, а то ведь пропишу тебе свинцовую пилюльку, которую ты вряд ли переваришь!
   -- Тьфу! -- в сердцах сплюнул Константин Николаевич. -- Совсем ты озверел, Иван! А ведь до войны был коммунистом, красным командиром, отцом троих детей и образцовым семьянином. И вот что с тобой за какой-то год лесной жизни сделалось! Опомнись!
   -- Ты, старик, у меня на дороге не становись! -- с угрозой посоветовал Первушин. -- Я на годы не посмотрю, пуля в лоб -- и все дела! Конкретный факт налицо, между прочим! Понял?
   -- Все я давно про тебя понял, -- ответил старый врач. Бросил окурок в стоявшее у крыльца дырявое ведро и ушел в дом.
   ***
   Первушин тоже собрался идти в дом, но тут появился Петька. Петька был у Первушина чем-то вроде адъютанта, посыльного, денщика и преданного слуги в одном лице. Такие отношения сложились еще тогда, когда капитан Красной Армии Иван Первушин командовал ротой, а молодой боец Петр Воробьев только пришел в армию "служить трудовому народу". Первушин сразу почувствовал забитость и рабскую сущность младшего сына многодетной бедняцкой семьи и пользовался этим к своей выгоде, ни в чем себя не ограничивая.
   -- Самогону принес? -- спросил Первушин. Запыхавшийся от бега Петька отрицательно помотал головой и Первушин мгновенно рассвирепел.
   -- Я тебя, сволочь, за чем посылал?! Чтоб ты мне самогонки и сала раздобыл! Где?!
   -- Такое дело тут, Иван Фомич! Пикет людей задержал! -- выпалил, наконец, переведя дух, Петька. Вся ярость мгновенно ушла из Первушина, как воздух из дырявого мяча.
   -- Что за люди? Сколько?
   -- Тринадцать человек, среди них один из отряда дяди Вовы, разведчик, -- я его помню. Остальные не наши, по виду -- окруженцы вроде нас.
   -- Не нравится мне это! -- поделился мыслями Первушин. -- Такое тут было место хорошее: и глухое, и до деревень недалеко, да и до города за день добраться можно; немцы сюда не заходят, с начала оккупации всего два раза и заезжали, -- и вдруг зачастили! Того глядим, и сам дядя Вова сюда заявится. Похоже, пора нам дислокацию менять. Так что там о людях? Может, нам их сразу в расход вывести, от проблем подальше? Один залп, -- и конкретный факт налицо! Нету проблемы!
   -- Нельзя! Я же говорю: среди них разведчик дяди Вовы, его еще все "Земелей" кличут, -- напомнил Петька. -- А ну как узнает дядя Вова, что мы его разведчика в расход вывели? Всем нам смерть неминуемая! Нельзя!
   -- Ну, нельзя, так нельзя, -- сокрушенно вздохнул Первушин. -- Их сюда ведут?
   -- А куда ж еще?
   Действительно, на поляну перед домом в сопровождении двух бойцов из отряда Первушина вышли тринадцать человек. Во главе шел высокий человек лет сорока в характерной для партизан смеси гражданской и военной одежды: поношенные диагоналевые галифе, порыжевшие яловые сапоги и потертая кожаная куртка поверх выцветшей гимнастерки. Признав в Первушине командира, человек подошел к нему и, приложив ладонь к козырьку видавшей виды офицерской фуражки, произнес:
   -- Майор Красной Армии Петерсон. Вместе с бойцами Красной Армии в количестве одиннадцати человек бежали из плена, пробиваемся к своим.
   В его голосе чувствовался сильный акцент и Первушин то ли в силу этого, то ли из-за чего-то другого, вдруг испытал прилив неприязни к Петерсону.
   -- Документов у вас, надо полагать, у вас нет? -- сухо осведомился он.
   -- Вы весьма проницательны, -- улыбнувшись краешками губ, отозвался Петерсон и Первушин возненавидел его еще больше. Жаль, что среди незваных пришельцев затесался разведчик отряда дяди Вовы! А то сейчас отвели бы их к ближайшему оврагу и... нет больше повода для беспокойства.
   -- На днях сюда придет командир отряда, тогда и решит, что с вами делать, -- сказал Первушин. -- Придется вам его подождать.
   -- Хорошо, -- согласился Петерсон. -- Только оружие верните.
   -- До конца проверки не положено вам при оружии быть.
   -- А если немцы нагрянут?
   -- Вот тогда и вернем.
   -- А не поздно будет? -- сдержанно осведомился майор.
   -- Там разберемся, -- сумрачно отозвался Первушин и крикнул:
   -- Петька! Покажи ребятам, где они ночевать будут и кормиться.
  
   5 сентября 1942 года, Вайсрутения, Волковыск
   Федорцов и Кола без приключений добрались до Волковыска. Федорцов прожил на квартире Колы два дня в ожидании, когда ему сделают документы немецкого обер-лейтенанта, находящегося в тылу по служебной надобности. Хранившаяся у Колы немецкая форма пришлась Федорцову впору и сейчас он стоял у церкви на Широкой улице, курил и ждал, когда Кола подаст ему условный знак о том, что Хромой в мастерской и он там один.
   Вот Кола вышел из мастерской, находившейся на первом этаже старинного двухэтажного особняка, раскрыл газету, с минуту изучал ее содержание, затем снова свернул и пошел к церкви. Федорцов двинулся ему навстречу. Они разминулись, не говоря ни слова. Кола занял место у ограды церкви, а Федорцов вошел в мастерскую.
   Хромой был в мастерской один: корпел над каким-то пыльным механизмом. Увидев немецкого офицера, он заулыбался и осведомился:
   -- Что желает пан офицер? Вас волен зи?
   -- Я говорю по-русски, -- ответил Федорцов. -- У вас есть старинные часы с боем голландской работы?
   -- Увы, не располагаем, -- сокрушенно развел руками Хромой.
   Федорцов подошел вплотную и сказал, пристально глядя в глаза Хромому:
   -- Вы меня не поняли. Еще раз: у вас есть старинные часы с боем голландской работы?
   Тут до Хромого дошел скрытый смысл фразы. Он смертельно побледнел, словно увидел привидение и пробормотал:
   -- А... какой век? Девятнадцатый?
   -- Нет, восемнадцатый. И, желательно, в отличном состоянии.
   -- Я уж и ждать перестал, -- почему-то шепотом отозвался Хромой.
   -- Я это знаю, -- спокойно произнес Федорцов. -- Закройте магазин и пройдем внутрь. Нам есть, о чем поговорить.
   Хромой с обреченным видом запер входную дверь на ключ, перевернул табличку надписью "закрыто" наружу и провел Федорцова во внутреннее помещение.
   -- А вы вроде как не рады? -- осведомился Федорцов.
   -- Что? -- вздрогнул Хромой. -- Ах, да... То есть нет! Почему же... я рад, что вспомнили, наконец.
   -- Мы и не забывали. Я не спрашиваю, как радиостанция. Знаю, что работает. Только для кого?
   -- Христом Богом прошу, не убивайте! -- упал на колени Хромой. -- Я все объясню! Я не мог иначе!
   -- Давай объясняй! -- приказал Федорцов. -- И с колен встань. И прекрати Бога поминать, -- ты же коммунист! Давай, рассказывай: на кого сейчас работаешь и как дошел до этого.
   ***
   -- Я ведь сделал все, как мне велели! Осел на хуторе, бумагу подписал, что обязуюсь снабжать немецкие власти продовольствием, -- четырех работников взял!
   -- То есть, в эксплуататоры заделался? -- усмехнулся Федорцов.
   -- Ну, зачем вы так?! -- искренне огорчился Хромой. -- Я же для дела! Как и было приказано -- внедрялся.
   -- Ладно, ладно, -- одернул его Федорцов. -- Дальше рассказывай.
   -- В общем, втерся в доверие... Зима настала, а связи все нет! Хорошо, у меня радио, -- я услышал, что немцев под Москвой разбили и духом воспрял! Вот... только весна уж пришла, а связи все нет и нет. Мне же без связного проявляться нельзя! Я от этого на нервах, верите ли: всю жизнь не пил, а тут к бимберу прикладываться начал!
   -- Я тебе опохмелиться не поднесу, -- обронил Федорцов. -- К делу переходи!
   -- А я уж и перешел. Заявляется ко мне в марте толстый усатый немчура и говорит: так мол и так, пан Матусевич, но владеете вы этим хутором незаконно и убедительная просьба в скорейшем времени его освободить. Я, понятно, возмутился: дескать, ждали освобождения от большевиков, чтобы каждый собственник мог свободно своим имуществом распоряжаться, а тут меня моего имущества лишить хотят! Да я этот хутор аж два года назад у прежнего владельца пана Скирды выкупил! Уверенно так говорю и бумагу показываю гербовую с подписями и печатями, что мне тогда в НКВД выдали. А этот немчура гнусненько так улыбается и говорит с ухмылочкой: дескать, пан Матусевич, все ваши слова не есть правда, поскольку в феврале 1940-го года владельца хутора "Березы" отставного майора польского войска Тадеуша Скирду арестовал НКВД и этапировал в Москву как врага трудового народа. А хутор был конфискован Советской властью и использовался в качестве базы Осоавиахима. А вы при ней состояли директором. И о том есть бумага из гебитскомиссариата, подписанная тремя свидетелями.
   Хромой замолчал. На лбу его выступили капли пота, желваки ходили ходуном от пережитого.
   Федорцов молчал. А что он мог сказать? Что тот, кто оставлял на оседание Хромого с такой дерьмовой легендой -- идиот? Нет, не идиот, а гораздо хуже: карьерист-очковтиратель, который отчитался по формальным показателям о количестве оставленных на оседание агентов, -- и трава не расти! А то, что это, -- живые люди, а не пункты на бумаге, -- кого волнует?! В случае чего, спишем в потери, орденов наштампуем...
   -- И что дальше? -- спросил Федорцов.
   -- А что дальше, понятно и так... -- вздохнул Хромой. -- Собственником хутора нынче на законных основаниях является брат пана Тадеуша Януш, специально прибывший для вступления в законные права, а также горящий желанием собственноручно предать немецким властям большевистского экспроприатора. Так, значит, мне этот герр Майер и сказал! Тут заходит этот самый пан Януш и мрачно на меня смотрит. А в руках у него ружье! Вот я и подумал: тут мне и конец!
   -- Я уже вижу, что конец пока еще не настал, -- жестко прокомментировал Федорцов. -- Слушай, Хромой! Тебе бы романы писать, только я романы слушать не настроен. Чем больше ты говоришь, тем меньше я тебе верю, и тем больше мне хочется тебе вогнать пулю в башку. Даю тебе еще минуту, чтобы ты к делу перешел, -- иначе все!
   -- Понял, понял! Уже заканчиваю, -- заторопился Хромой. -- Тут мне этот немчура мягко так улыбается и говорит: знаем мы, что вы вовсе не жулик, а честный советский патриот, которому хутор дали как прикрытие для его деятельности. Пока мы тут с вами беседовали, мои люди обследовали хутор и нашли схрон с оружием. Думаю, говорит, что тут еще много чего интересного, но не в этом дело. А дело в том, что со мной отряд британских парашютистов из числа не опустивших руки польских патриотов, которые при высадке потеряли командира и радиста. Но они полны решимости продолжать борьбу и ты им в этом должен помочь. И что же мне оставалось делать?!
   -- Ты стал работать на своей радиостанции в качестве радиста британской диверсионной группы? -- уточнил Федорцов, хотя вопрос был явно риторическим. Хромой кивнул и Федорцов удовлетворился этим кратким ответом.
   -- Что они еще делают? -- спросил Федорцов.
   -- До середины лета ходили в рейх и генерал-губернаторство делать диверсии, а сейчас больше в схроне сидят, -- ответил Хромой. -- Немчура так велел: не высовываться.
   -- Любопытный этот немец, -- задумчиво проговорил Федорцов. -- Польскими диверсантами командует, на англичан работает... Интересно было бы его повидать!
   -- А сейчас и повидаете! -- отозвался Хромой, взглянув на часы. -- Через полчаса он сюда лично заявиться должен!
   ***
   -- Что-то ты сегодня рано обедать начал, -- заметил господин Майер, зайдя во внутренне помещение. Он замолк, почувствовав упершийся ему в спину ствол пистолета. Хромой сидел возле стола неподвижный, словно изваяние. Майер искоса взглянул на него и осведомился:
   -- Мне поднять руки?
   Он почувствовал, как кто-то пробежал ладонью по его одежде.
   -- Обойдемся без этого: оружия у вас нет. Садитесь возле стола и поговорим!
   -- Я так понимаю, что пан не доволен тем, что мы воспользовались его радистом? -- спокойно осведомился Майер. Он сидел под роняющей яркий конус света лампой и не видел ничего, кроме стола и бледного профиля Хромого. В самообладании Майеру явно нельзя было отказать. Но Федорцов не испытывал к нему чувства уважения. Он не испытывал к Майеру никаких чувств: он пришел просто прояснить вопрос. И вопрос этот заключался в следующем: можно ли продолжать использовать Хромого и Колу, засвеченных в результате неожиданной активности герра Майера?
   -- Кто вы такой, герр Майер? -- задал вопрос Федорцов.
   -- Я всего лишь пытающийся выжить в столь нелегкое время немецкий коммерсант, -- сообщил Майер.
   -- Плохой ответ, герр Майер, -- сухо сообщил Федорцов. -- На кого вы работаете и в чем ваша задача?
   -- Я являюсь командиром боевой группы "Волковыск" обшара N2 "Белосток" Армии Крайовой Польской, -- медленно, с осознанием собственной значимости, произнес Майер. -- Группа заброшена на территорию Генерального Комиссариата Вайсрутения британской разведкой и в силу этого мы используем их линии связи. Но мы выполняем приказания исключительно командующего Армией Крайовой генерала Грота и польского премьер-министра Миколайчика. Вот все, что я могу вам сказать. Поймите меня правильно: дальнейшие вопросы бессмысленны.
   -- Вопросов не будет, -- ответил Федорцов, усаживаясь на табурет напротив Майера. -- Я выяснил то, что хотел. Хромой пока останется в вашем распоряжении, поскольку я не имею указания его расстрелять за измену, а использованию его в ваших интересах воспрепятствовать не могу. Занимайтесь своими делами, но не вздумайте нам мешать: это будет для вас иметь самые тяжелые последствия. Да, и еще один момент: вы взяли в разработку переводчика из гебитскомиссариата. Мы имели на него свои виды, но вы его так перепугали, что он попросил перевода в Минск. Просьба: в Минске он -- наш и не трогайте его ни под каким видом. Хорошо?
   -- Хорошо, -- кивнул Майер. -- Какие еще пожелания?
   -- Никаких, -- ответил Федорцов, вставая с табурета. -- Хромой в вашем распоряжении, если вдруг он нам понадобится, то мы войдем с вами в контакт. Лишний раз с вами встречаться -- лишний риск, сами понимаете... Сколько уж людей вы на хутор таскали... засвечен Хромой, что и говорить! И еще: за вами парень следил, так мы его от греха подальше из Волковыска тоже уберем. Я это к тому, чтобы твои люди, герр Майер, не шлепнули его под горячую руку.
   -- Все принято, -- ответил Майер. -- Что еще?
   -- Удачи! Всем нам, -- ответил Федорцов, пряча пистолет за пояс.
   Майер недоуменно проводил взглядом немецкого обер-лейтенанта, неожиданно появившегося и так же неожиданно исчезнувшего.
   -- Я так и не понял, что он в действительности хотел, -- озадаченно сообщил он Хромому.
   -- Разве это важно? -- вопросил со вздохом Хромой. -- Главное, -- что не пристрелил! И то Слава Богу!
  
   7 сентября 1942 года, Вайсрутения, бывший пионерлагерь "озеро Круглое"
  
   Марта встала до рассвета. С вечера в щелоке было замочено белье, которое нужно было вывесить с восходом, чтобы днем уже снять его сухим и подготовиться к новой стирке. А ведь еще и завтрак надо приготовить. А едоков увеличилось: кроме живущих в бывшем пионерлагере десятка ребятишек готовить надо и на отряд Первушина, и на тех, что накануне прибыли с суровым немолодым майором.
   Небо над восточной кромкой леса едва окрасилось розовым, а Марта уже была на дворе и споро развешивала на веревках белье.
   -- Позвольте вам помочь, -- вдруг услышала она мягкий голос с нерусским акцентом. Оглянулась: да, тот самый майор. Стоит возле корыта с бельем и улыбается.
   -- Что, товарищ майор, бессонница замучила? -- озорно усмехнулась Марта.
   -- Нет, комары, -- в тон ей усмехнулся майор.
   -- Да вы же столько по болотам ходите, -- пора и привыкнуть! -- рассмеялась Марта.
   -- У вас здесь комары слишком беспокойные, -- вроде тихие, а спать не дают, -- ответил майор, расправляя простыню на веревке.
   -- Ой ли, комары вам мешают? -- с хитринкой усмехнулась Марта.
  
   От первого лица: Генрих Герлиак, Вайсрутения
   -- Ой ли, комары вам мешают? -- с хитринкой усмехнулась Марта.
   Я не нашелся, что сразу ответить. Я присел на пенек и закурил. Марта вдруг пробудила во мне давнее воспоминание детства.
   Музей с картинами неоромантиков. Огромное полотно с купающимися девушками: розовощекие, полногрудые девы Рейна, золотистые косы тяжелыми гроздьями ниспадают по белым плечам, предательски открытыми нежной тканью нижних одежд. То, чего не видно, дорисовывает пламенное воображение подростка... Я никогда в жизни не видел такого в реальности: немецкие проститутки, с которыми я прежде имел дело, были лишь дешевой подделкой под вожделенных дев с той картины. И вдруг, -- я увидел в реальности мечты моей юности! Само совершенство, данное в ощущении.
   Я зачарованно смотрел на Марту, нервно затягиваясь сигаретой.
   -- Что с вами, товарищ майор? -- посерьезнела Марта. Она уловила мой взгляд и замерла. Ее высокая грудь нервно вздымалась и при взгляде на это я терял остатки самообладания.
   -- Ничего, -- хрипло ответил я, потушив окурок. -- Надо довешать белье.
   В бытность мою в Польше один поляк утверждал, что в Кресах Всходних живут колдуньи, одним взглядом превращающие заносчивых шляхтичей в бессловесных рабов. Поляки знали эти места. Я почувствовал, как меня увлекает странное и незнакомое чувство. Я хочу Марту? Так можно взять ее и уйти. Отстреляться от возможной погони. И доложить Баху, что операция не удалась.
   -- Э-э, нет! -- усмехнулся кто-то неведомый. -- Это она уже тебя взяла. Ведь ты не дикий бесчувственный латыш, насилующий все, что движется! Ты увидел чудо и хочешь стать частью этого чуда. А не для того ли судьба занесла тебя в лесную глушь Вайсрутении, чтобы ты увидел здесь Совершенную Красоту? Ты, ариец! Ты наделен сверхъестественным чувством Прекрасного! И вот оно тебе явилось в ощущении!
   Осознает ли она сама, воплощение неземной прелести, как она прекрасна?! О, женщины Вайсрутении! Сколько среди вас таких лесных колдуний, заманивающих в сети и уводящих в призрачную зелень лесов и туман озер? Ваши глаза полны волшебного зеленого и голубого света, источаемого лесами и озерами, их странной магией, от которой хочется спрятаться, -- или погрузиться в них без остатка!
   -- Что с вами, товарищ майор? -- в голосе Марты сквозила озабоченность. Действительно, что со мной?!
   Что за странное чувство?! Живи я в простое и понятное средневековье, -- я побежал бы к инквизитору и попросил бы избавить меня от дьявольских чар! А сейчас? Бежать в гестапо? Нелепо!
   Я громко рассмеялся. Марта с испугом посмотрела на меня.
   -- Все нормально, девочка! -- ласково произнес я. Сколько ей? Двадцать? Где-то так... По формальным признакам я гожусь ей в отцы. И что я придумал себе? Я нахожусь в осином гнезде партизан и мою железную нордическую волю подтачивают странные чувства. Может, партизаны поставили черную магию себе на службу?
   От таких мыслей любой сойдет с ума.
   ***
   Марта развесила белье и ушла в дом. Я докурил сигарету и направился следом. На крыльце вдруг возник Первушин.
   -- Что, майор, не спится? -- осклабился он. Я ощутил вдруг к нему такую резкую неприязнь, что еле удержался от искушения дать ему по физиономии.
   -- А вам какое дело, товарищ старший лейтенант? -- резко спросил я.
   -- Да нет, я в том смысле, что может вам у медсестры Марты захочется снотворного попросить, -- процедил Первушин. -- Так вот я хотел предупредить: не стоит, майор!
   -- Я так понимаю, что вы мне угрожаете, товарищ старший лейтенант? -- сухо осведомился я.
   -- Я вот что скажу, майор... это мы там были "товарищ старший лейтенант" и "товарищ майор". А завтра придет с отрядом начальник из НКВД "дядя Вова" и поставит нас обоих к стенке за "преступное малодушие, выразившееся в сдаче в плен к врагу".
   Я удивился, как стройно выразил мысль обычно косноязычный Первушин. Видимо, он от кого-то уже слышал фразу о "преступном малодушии" и она крепко засела в его примитивном сознании.
   -- Я готов к смерти, -- ответил я. -- Только хотелось бы встретить ее в компании с тобой, чтобы знать наверняка, что ты умрешь раньше. И советую присмиреть: если ты думаешь, что без оружия я при случае тебе глотку порвать не смогу, то ты ошибаешься.
   -- Ну, вот и поговорили! -- со странным удовлетворением констатировал Первушин. -- А насчет Марты я тебя предупредил, майор. Спокойной ночи!
   И он ушел в дом.
   ***
   Итак, даже в шкуре русского офицера я успел за короткий срок приобрести себе лютого врага. Впрочем, черт с ним!
   ***
   Стемнело. Комары стали невыносимы и я ушел в дом. В столовой ужинали дети: девять мальчиков и девочек в возрасте от десяти до четырнадцати лет. Вместе с ни ми ужинал врач Константин Николаевич. Увидев меня, он заулыбался и сказал:
   -- Садитесь с нами ужинать, товарищ майор. Наш повар Кузьмич сделал удивительную вкуснятину: гречневую кашу со шкварками.
   -- Спасибо, я не голоден, -- отказался я. -- А где Марта?
   -- В изоляторе. У Коли Савельева высокая температура, подозреваю воспаление легких, -- вздохнул врач. -- Я попросил ее подменить меня, пока я ужинаю.
   Марта сидела возле постели мальчика в комнате с четырьмя койками. Мальчик спал, а Марта в свете керосиновой лампы читала книгу. Увидев меня, она приложила палец к губам.
   -- Тише! Он только что уснул, -- прошептала она. -- Вроде, температура начала спадать. Накиньте халат.
   Я кивнул и торопливо набросил на плечи висевший на вешалке при входе в изолятор белый халат. Присел на белый табурет рядом с Мартой. Она осторожно поправляла подушку спящему мальчику. Золотистая волна волос упала на ее хрупкое плечо; нежный профиль четко обрисовывался в неровном свете керосиновой лампы. Мне вдруг невыносимо захотелось обнять эти точеные плечи, зарыться лицом в золотистый поток и искать губами невесомые крылья ресниц, бархатную кожу и нежную пухлость губ... Наваждение какое-то!
   Марта повернулась ко мне и улыбнулась, вопросительно глядя темными омутами глаз. Днем они были прозрачно голубыми, как озера Вайсрутении, а сейчас казались почти черными. С трудом преодолевая внезапно упавшее на меня оцепенение, я спросил:
   -- Скажите, а почему у вас такое нерусское имя? Ведь у русских нет такого имени, -- "Марта"?
   Марта тихо рассмеялась.
   -- Вообще, родители хотели назвать меня в честь праздника Международного Женского Дня "Восьмомартой". Но здравомыслящая служащая загса уговорила их ограничиться "Мартой".
   -- А где сейчас ваши родители?
   -- Отец был оперативным сотрудником милиции. Его убили бандиты во время операции, давно. А мама умерла перед войной.
   Марта охотно рассказывала о себе: видимо, ей давно хотелось поговорить с кем-нибудь.
   -- Я окончила медучилище и друзья отца устроили меня в медсанчасть НКВД. Ведь и этот пионерлагерь тоже был для детей работников НКВД. Летом я всегда сюда ездила вместе с Константином Николаевичем. Он хороший, он мне как отец!
   -- А почему детей не эвакуировали с началом войны? -- спросил я.
   -- Какое-то роковое стечение обстоятельств! -- передернула плечами Марта: видимо, от неприятных воспоминаний.
   -- Когда после обеда 22 июня нас собрал начальник лагеря Иван Капитонович и сказал, что началась война, он вначале не велел об этом объявлять детям: дескать, скоро наши бойцы отбросят обнаглевших фашистов в их логово, в Германию и мы сразу расскажем о наших победах. Ну, а через пару дней стало ясно, что о победах рассказать в ближайшее время не придется. Пионервожатые спрашивали насчет эвакуации, но Иван Капитонович говорил, что без указания из Минска об эвакуации не может быть и речи, потому что это паникерство, за которое по законам военного времени могут и к стенке поставить. А связи с Минском не было. Но Иван Капитонович говорил, что из Управления НКВД обязательно пришлют транспорт и всех организованно вывезут. И транспорт действительно пришел, но только один грузовик. На этом грузовике в Минск должны были отправить детей руководящих работников, а остальных приказали пешим порядком отвести к железнодорожной станции и эвакуировать эшелоном сразу в тыл. Разумеется, лучше было сразу ехать поездом, потому что уже было ясно: немцы наступают очень быстро и поездка в Минск, -- это потеря времени. Но Иван Капитонович объяснил, что семьи руководящих работников должны эвакуироваться в последнюю очередь и дети успеют увидеть родителей. Не знаю, правда это была или нет... В общем, утром все дети покинули лагерь: Иван Капитонович на грузовике повез пятнадцать человек на грузовике в Минск, а пионервожатые повели остальных детей колонной к ближайшей станции. Наверное, им повезло больше...
   -- А что же за дети остались здесь? -- удивился я. -- Почему их не эвакуировали?
   -- Это как раз те дети, которые поехали на грузовике в Минск. Они едва выехали на шоссе, как попали в колонну беженцев и отступающих войск. Появились немецкие самолеты и начали расстреливать колонну. Иван Капитонович и шофер погибли сразу. Коля Савельев молодец, не растерялся! Он тут же собрал всех и повел обратно в лагерь лесом. Через два дня все девять выживших детей добрались до лагеря. Остальные погибли там, на дороге, вместе с Иваном Капитоновичем. Коля сказал, что раненую Машу Петровскую они несли целый день, пока она не умерла. Они похоронили ее под корнями упавшего дерева.
   Марта замолчала. После короткой паузы она прошептала:
   -- Вы знаете... я так и не смогла представить себе эту ужасную сцену: дети хоронят свою подружку. А вы можете себе это представить?
   -- Нет, -- искренне ответил я. И так же искренне добавил:
   -- Дети -- главные жертвы этой войны. Мы, если выживем, возможно и сможем это все забыть... или как-то смириться и жить с такими воспоминаниями... А они -- не смогут! Это груз на всю жизнь.
   -- Да, вы правы, -- грустно согласилась Марта. -- Они стали похожи на маленьких старичков. Из их глаз исчезла радость. Они стали тихие, послушные и разумные. И они не смеются. Совсем! Как вы считаете, это пройдет?
   -- Время лечит любые раны, Марта. Но на месте ран остаются шрамы. А шрамы не сможет скрыть даже Вечность.
   Мы немного помолчали. Марта провела ладонью по лбу мальчика и сказала:
   -- Я думала, что мы не переживем зиму. В лагере остались я, Константин Николаевич и повар Кузьмич. Пару раз заезжали немцы, но нас почему-то не тронули: может, искали партизан, а может, испугались тифа... Константин Николаевич сказал им, что здесь лазарет для тифозных детей. Немцы ужасно боятся тифа, -- даже в дом заходить не стали! Здорово придумал Константин Николаевич, правда?
   -- Н-да, -- промычал я неопределенно, а сам подумал, что мои коллеги из Айнзатцгруппы после такой информации с чистой совестью могли спалить "очаг тифозной заразы" вместе со всеми его обитателями. Но я, разумеется, не стал это говорить Марте.
   -- Расскажите о себе! -- вдруг предложила Марта.
   -- А что рассказать? -- вздрогнув, спросил я.
   -- Ну, я знаю, что вы из Латвии, майор, командир... а как про человека, я про вас ничего не знаю, -- улыбнувшись, ответила Марта. -- Вы женаты? Есть дети?
   -- Нет, и никогда не было, ни жены, ни детей, -- честно признался я. -- Как-то не было времени на личную жизнь...
   А что я еще мог сказать? Пока я говорил правду, но дальше...
   -- Марта! Давайте я расскажу вам о себе как-нибудь в другой раз! -- решительно заявил я. Я не мог сказать правду и не решался врать. Под ясным взором Марты \я был словно под рентгеном. И вообще, мне надо выполнять задание. А Марта оказывала на меня какое-то странное влияние и это мне не нравилось. Будь моя воля, я бы повиновался инстинкту самосохранения и бежал бы отсюда немедленно. Но я не мог уйти: я ждал Федорцова, который был единственным связующим звеном между мной и загадочным отрядом "дяди Вовы", который НКВД перебросило через линию фронта из-за моего объекта, базы 500. Я был уверен, что это действительно так и должен был сидеть в этом проклятом доме до победного конца. Мне нужно было выиграть это сражение!
  
   Глава 3
   6 сентября 1942 года, Белоруссия, бывший пионерлагерь "озеро Круглое"
  
   -- Значит так, Петруха! -- негромко, но отчетливо произнес Первухин. -- Вставать пора! Утро на дворе.
   Петруха сел на койке, растерянно хлопая глазами. За окном над деревьями небо едва окрасилось светом.
   -- Так это... Ночь еще, -- пробормотал Петруха, нервно зевая.
   -- Утро! -- с угрозой повторил Первухин. -- Вот такой конкретный факт налицо. Я сказал!
   -- Ну, утро, так утро, -- отозвался Петруха, начиная наматывать портянки. -- Только не пойму, ей Богу, к чему такая спешка...
   -- А спешка к тому, что ни сегодня-завтра завалится сюда Федор, а то и дядя Вова со своими людьми, -- веско заметил Первухин. -- Отправит он нас железку взрывать или гарнизоны немецкие штурмовать, -- вот такой конкретный факт налицо. А тебе это надо?
   -- Не-е, не надо, -- честно признался Петруха.
   -- Вот это верно! -- хохотнул Первухин. -- Лучше уж девок по хуторам тискать, да бимбер жрать. А потому меня слушай! Собирай хлопцев возле дровяного сарая в полной готовности: чтобы жратву с собой захватили, да выпивку. И пойдем мы на юг, в болота. Там много народу после карательных экспедиций оседает, -- пристроимся! Понял?
   -- Понял! -- обрадовался Петруха. -- Только что хлопцев ждать? У них уж все наготове, собрались -- и вперед!
   -- У меня дело есть, -- коротко ответил Первухин.
   -- Эх! -- сплюнул Петруха. -- Девку с собой хотите уволочь? И на хрена она нам? Одно беспокойство! Честно вам скажу: пока вы евреек с собой таскали, так они на хрен никому не нужны, -- троих в болоте затопили, как они вам надоели... Но Марту хватятся!
   -- Да кто хватится?! -- удивился Первухин. -- Кому она на хрен нужна?!
   -- Кто, кто... А врач этот, Константин Николаевич?
   -- Да куда он рыпнется?! -- рассмеялся Первухин. -- А дяде Вове скажем, в случае чего, -- дескать, сбежала к немцам. Короче, не тявкай тут, а делай, что я сказал.
   -- Хорошенькое дело! -- не согласился Петруха. -- А девку через болота нам тащить придется?
   -- Не придется! -- заверил Первушин. -- Мне с ней часа два понадобится, не более. В болоте утопим, как обычно, всего-то делов... Понял? Ну, давай, действуй, а то я сердиться начинаю! Да чего ты боишься, я не понимаю?!
   -- Ну... майор этот... -- нерешительно сказал Петруха.
   -- Да ты что, не помнишь что ли?! -- с досадой воскликнул Первухин. -- Врач с ним договорился, что он с вечера со своими людьми на хутор пойдет, бульбу копать! Такой случай верный, что упускать нельзя! Нету здесь никого, кроме доктора, шлюшки этой, да выблядков, -- вот такой конкретный факт налицо. Ох, не зли меня, Петруха!
   -- Да понял я, понял... -- проворчал Петруха, быстро собираясь. Он знал: с Первухиным в таких делах шутить опасно, раз у него в глазах огонек зажегся, то тут возражать себе дороже... при случае от него валить надо, а пока главное -- не перечить! А то и тебя легко, в болоте... Петруха помнил человек пять, которые не понравились Первухину и навечно остались кормить пиявок в белорусских болотах. И присоединиться к ним Петруха не испытывал никакого желания!
   ***
   Зевающие спросонья хлопцы в назначенное время собрались возле дровяного сарая: никто Первушину перечить не смел. Первушин появился минут через пять: он нес на плече завернутое в одеяло тело. Из одеяла выглядывали тонкие девичьи щиколотки и копна пышных пшеничных волос.
   -- Ну что, готовы? -- хрипло осведомился Первухин.
   Тут Петруха вспомнил про склянку со спиртом в кабинете доктора и решительно сказал:
   -- Нет, командир! Я не готов! На дорогу не до конца запасся.
   -- Тьфу! -- сплюнул Первушин. -- Давай быстро, одна нога здесь, другая там. Ждем тебя возле разбитого молнией дуба через полчаса. Понял?
   -- Да я быстро! -- заверил Петруха и затрусил к дому.
   ***
   Дело было простое: Петруха без проблем и без шума высадил хлипкую дверь в кабинет доктора и достал из шкафа литровую бутыль спирта: дорога долгая, пригодится. К сожалению, доктор то ли имел чуткий слух, то ли по причине возраста маялся бессонницей... Но едва Петруха сунул бутыль в вещмешок, как услышал за спиной возмущенный голос доктора:
   -- Что вы делаете?! Оставьте дезраствор на месте!
   Увидев, что разъяренный доктор отрезал ему путь к отступлению через дверь, Петруха решительно полез в окно. Однако доктор был полон решимости отстоять медицинское имущество и цепко ухватил Петруху за полы шинели.
   -- Да что б тебя! -- с досадой воскликнул Петруха и двинул доктора по голове прикладом винтовки. Доктор упал на пол, а Петруха спрыгнул с подоконника во двор и побежал к кустам. Петруха даже не понял, почему вдруг земля вздыбилась и он больно ударился лицом о кочку.
   ***
   От первого лица: Генрих Герлиак, Вайсрутения
   Живущих в лагере детей надо было кормить. И поэтому мне пришлось отправить моих людей на заготовку картофеля в ближайшее хозяйство. Сам я, используя право старшего, остался, чтобы побыть с Мартой. Не знаю почему, но проснулся я с рассветом. Не спалось и я встал, собираясь половить в озере рыбу. Приглушенные голоса и шум обратили мое внимание и я, выглянув в окно, увидел резво бегущего в сторону леса одного из людей Первушина.
   Зачем я за ним побежал? Наверное, потому, что бегущий -- это всегда добыча. Хищная сторона человеческой натуры далеко не всегда минус.
   Очень кстати подвернулась валяющаяся на земле жердина, которую я с достойной древнего героя меткостью метнул под ноги бегущего. Он уткнулся носом в землю, а его вещмешок и винтовка упали далеко от него.
   -- Встать! -- приказал я. Винтовку я подобрал, а вещмешок по моему приказу он принес мне сам. В вещмешке лежал солидный шмат сала, несколько кусков хлеба, штук пять вареных картофелин и бутыль с прозрачной жидкостью.
   -- А что бежим? -- осведомился я.
   -- Да так, товарищ майор... -- пробормотало застигнутое врасплох похожее на человека создание. Я увидел полураскрытое окно и заставил беглеца подойти к дому. Заглянув в окно, я увидел лежащего на полу доктора с лужей крови вокруг головы и все понял.
   -- Лезь в окно и перевяжи его, -- приказал я.
   -- Тут такое дело... -- забормотало создание, но я одернул его, осведомившись:
   -- В винтовке патроны есть?
   -- А как же! -- подтвердило создание, косясь на винтовку. Я передернул затвор: на траву выпал патрон.
   -- Тогда действуй, а то я разнесу твою поганую башку, -- пообещал я ему и через пять минут на голове доктора уже сияла белизной бинтовая повязка. Еще пять минут потребовалось на то, чтобы выяснить: создание зовут Петруха, он из людей Первушина, Первушин похитил Марту и ждет Петруху возле разбитого молнией дерева в пятнадцати минутах ходьбы отсюда.
   Я обыскал Петруху и кроме пачки немецких сигарет с выкрошенным табаком и самодельной зажигалки обнаружил еще отличный нож. Тяжелый, выкованный вручную, с неполированным, но тщательно заточенным лезвием и удобной деревянной рукояткой -- апофеоз здоровой утилитарности.
   -- Отличная штука! -- одобрил я, прикинув нож в руке.
   -- Да, этот кузнец толк в ножах знал! -- оживился было Петруха, но мгновенно притух под моим взглядом.
   -- Заткнись и слушай: я могу из тебя кишки выпустить, но мне нужна девушка. Если я получу девушку живой, то я все забуду: уйдешь целым и невредимым и можешь считать, что никогда меня не видел, -- я тебя забыл. Но при этом я сам должен уйти без повреждений. Понял? Или я по-русски плохо говорю?
   -- Да как не понять... -- пробормотал Петруха, с ужасом косясь на нож. Я выбросил магазин с патронами и находившийся в стволе винтовки патрон, после чего вернул винтовку Петрухе.
   -- Ну, раз понял, то пошли!
   Петруха охотно повиновался. Я убедился, что доктор пришел в себя и мы двинулись в лес. Мельком пролетела мысль, что это безумие: с одним ножом идти против вооруженных огнестрельным оружием людей. Я попытался вернуть себе самообладание воспоминанием о том, что меня учил владеть ножом исключительный мастер своего дела: гамбургский моряк, всю жизнь сражавшийся в портовых кабаках всего мира. В картотеке гамбургской полиции он значился, как непревзойденный мастер ножевого боя и именно поэтому, формируя "Люблин 500", я вытащил его из концлагеря. Моряк весь был покрыт шрамами и сиял двумя рядами стальных зубов, заменивших ему свои собственные, выбитые в многочисленных драках.
   Он действительно научил меня и моих людей владеть ножом. Впрочем, самому ему это искусство не спасло жизнь: в самой жуткой рукопашной схватке под Демянском неизвестно откуда свалившийся в наш окоп русский пехотинец одним ударом приклада вогнал ему стальные зубы в горло. Русского я тут же застрелил, но моряк уже был мертв: от страшного удара нижнюю челюсть буквально вырвало, приклад русской винтовки застрял у моряка в глотке и он напоминал удава, собирающегося переварить откровенно несъедобную пищу.
   Интересно, на кого буду похож я в ближайшие полчаса?
   ***
   Петруха вывел меня на точку сбора. Люди Первушина сидели под разбитым молнией старым дубом и курили, лениво переговариваясь ни о чем. Увидев меня и Петруху, они даже не попытались вскочить, а лишь с интересом наблюдали за нашим приближением.
   -- Бросьте свои винтовки как можно дальше и продолжайте курить, -- посоветовал я. -- И ты, Петруха, присоединяйся к ним. Где Первушин?
   Один из бойцов кивнул в сторону подлеска и я пошел туда.
   Первушин стоял перед тонкоствольной сосной, к которой была привязана Марта и занимался тем, что по лоскуту срезал с нее одежду. Она уже была практически полностью обнажена, но кричать не могла: во рту ее виднелся кляп.
   Я приблизился шагов на десять и в этот момент Первушин обернулся.
   -- О-о! Майор! -- нехорошо заулыбался он. -- Присоединяйся! Девка всем даст! Вот такой конкретный факт налицо.
   -- Освободи девушку! -- велел я.
   -- Эх, неправильно сказал! -- огорчился Первушин и выхватил из-за пояса пистолет. Но я был готов к этому. Первушин встал на редкость удачно: стандартная дистанция для метания ножа, увернуться некуда... Тяжелый, добротно сделанный нож со свистом разрезал воздух и вонзился ему под кадык: получилось лучше, чем на тренировке. Первушин издал странный квакающий звук и повалился на траву. Пистолет выпал из его руки, так и не пригодившись владельцу. Я оглянулся: бойцы столпились у меня за спиной, даже не пытаясь напасть. Стая, лишившаяся вожака, мгновенно превратилась в стадо.
   -- А ну, пошли отсюда! -- негромко, но веско велел я. Они суетливо бросились выполнять приказание и через мгновение лишь качающиеся ветви напоминали об их присутствии.
   Я подошел к Марте и освободил ее рот от кляпа.
   -- Не смотрите! Стыдно! -- хрипло простонала она, не в силах прикрыть наготу.
   Я вынул нож из горла Первушина и обрезал веревки. Подхватил Марту и бережно завернул ее в валявшееся рядом с деревом одеяло, в котором ее притащил сюда Первушин.
   -- Все в порядке, девочка моя, все в порядке, -- прошептал я ей на ухо и понес к дому.
   ***
   Доктор уже был на ногах. Повязка на его голове пропиталась кровью, но кость, как видно, осталась цела.
   -- Доктор, займитесь Мартой, -- сказал я, бережно укладывая девушку на диван. -- Вроде, она невредима, но пережила сильное потрясение.
   -- Сейчас я ей спирта дам, -- засуетился доктор. -- Как удачно, что вы не дали этому охломону унести бутыль со спиртом: это мой последний запас!
   -- Ну вот, легкая противошоковая терапия проведена, -- удовлетворенно констатировал доктор, влив содержимое мензурки в рот Марты. -- Сейчас спирт подействует, а пока на вот...
   И он укутал Марту, которую всю трясло, вторым одеялом.
   -- Голубчик! -- обратился он ко мне. -- Посмотрите, что там у меня с головой.
   Я размотал бинт, осторожно срезал пропитавшиеся кровью волосы. Приличная шишка, приклад сильно рассек кожу.
   -- Сможете стянуть края раны? -- спросил доктор. -- Иголка и нитки вон там, в шкафчике.
   -- Разумеется, -- ответил я. -- Пару раз приходилось этим заниматься.
   -- Ну и отлично! -- обрадовался доктор. -- Приступайте, голубчик!
   Я стянул рану на голове несколькими стежками, обработал края йодом и снова наложил повязку. Доктор морщился, но даже не стонал: потрясающее терпение! Я бы в процессе этой процедуры как минимум пару раз выругался бы.
   Марта уже перестала дрожать, ее глаза заблестели: спирт оказал свое магическое действие.
   -- Спасибо, голубчик! -- поблагодарил доктор. -- Проводите Марточку в ее комнату. А я пойду проверю, как там завтрак.
   Марта попыталась встать, но я жестом остановил ее.
   -- Постойте! Куда вы? На вас и одежды нет!
   Марта покраснела. Я подхватил ее, по-прежнему закутанную в два одеяла и понес в ее комнату. Уложил ее на кровать и сказал:
   -- Ну... отдыхайте!
   Я уже хотел выйти, как вдруг услышал ее голос:
   -- Постойте, куда вы?
   Я обернулся и замер в растерянности: Марта стояла на полу возле кровати, сбросив с себя одеяло. Длинные светлые струи волос ниспадали на грудь, кокетливо показывая соски нежных полукружий; одна ладонь прикрывала нежно курчавившийся треугольник.
   -- Марта... -- растерянно произнес я.
   Она подошла ко мне, обняла меня и прижалась щекой к плечу.
   -- Останься! Пожалуйста, останься и согрей меня! Если ты уйдешь, то я умру!
   Я хотел просто успокоить ее, нежно гладил голову, подрагивающие плечи... потом вдруг поймал себя на том, что глажу ее бедра и... теперь я уж точно никуда не уйду!
   ***
   -- У меня никого не было до тебя, -- прошептала Марта, положив мне голову на плечо. -- Ты не представляешь, как мне стало страшно при мысли, что ты уйдешь... и никогда больше не вернешься. Ты военный человек, ты не выбираешь путь... а меня силой возьмет какой-нибудь подонок! Уж лучше...
   Она вдруг подняла голову и с жаром сказала:
   -- Ты только не думай, что я... Я знаю, что у тебя там кто-то остался...наверное...Я не имею на тебя никаких прав! Мне просто очень хорошо с тобой, понимаешь? Я просто не представляю, как жила до этого, в этом лесу, в этом островке посреди моря ужаса и горя. А теперь мне ничего не страшно, потому что рядом ты. И если вдруг ты должен будешь уйти, мне все равно будет несравнимо легче, чем раньше, потому что я знаю: на этом свете есть ты!
   Марта снова уткнулась в мое плечо и еле слышно шепнула:
   -- Наверное, я люблю тебя! Не знаю... со мной еще никогда такого не было!
   -- Со мной тоже! -- вполне искренне ответил я. Во всяком случае, я не мог припомнить, когда испытывал такую волну нежности и радости... или счастья? Нет, нельзя произносить слово "счастье", а то можно его ненароком спугнуть: не зря счастье, как правило, бывает лишь в прошлом, иногда в будущем и очень редко -- в настоящем.
   Похоже, что сейчас именно такой случай. Во всяком случае, вряд ли сейчас в этом лесу есть кто-нибудь счастливее меня!
   ***
   -- Когда ты уйдешь? -- вдруг спросила Марта и испытующе посмотрела на меня.
   -- Не знаю, -- пожал плечами я. -- Вначале надо дождаться Федора. Мы собирались вступить в отряд дяди Вовы.
   -- Я понимаю, -- кивнула Марта. -- Ты офицер, ты должен сражаться. Поэтому ты должен дождаться отряд дяди Вовы. А потом уйдешь вместе с ним.
   Эх, ничего ты не знаешь, девочка моя!
  
   6 сентября 1942 года, Белоруссия, основная база отряда "дяди Вовы"
   Федоров добрался до основной базы отряда к полудню. Осунувшийся и почерневший от бессонных ночей, он появился в землянке Коровина и обессилено опустился на нары.
   -- Я уж ждать тебя отчаялся, -- сдержанно сказал Коровин, наливая ему кипяток из чайника. Федорцов принюхался.
   -- Что, настоящий чай? -- поразился он.
   -- Есть такое дело! -- улыбнулся Коровин, ставя котелок с дымящейся картошкой на стол. Он сноровисто нарезал щедрыми ломтями сало и спросил:
   -- А сахар прикуску или внакладку?
   -- И сахар... -- пробормотал Федорцов. -- Сказка какая-то... Внакладку! И побольше! Но для начала мне сто грамм налей, а то я усну.
   Федорцов выпил бимбера из жестяной кружки и мгновенно уничтожил картошку с салом. Затем закурил самокрутку, отхлебнул сладкий крепкий чай и зажмурился от удовольствия.
   -- Пока я не разомлел, давай сюда Лисунова, -- попросил он. -- Бумагу и карандаш дай, я нарисую то, что своими глазами видел. Посмотрим, что Лисунов скажет.
   Пришел Лисунов: специалист по радиолокации, включенный в группу Коровина при отправке. Его берегли больше, чем штатного радиста: только Лисунов мог уверенно определить, что является целью экспедиции. Он долго изучал рисунок Федорцова: странного вида металлоконструкции, возвышающиеся над кромкой леса.
   -- С этой точки до них было километра два? -- с волнением спросил он.
   -- Примерно так, -- подтвердил Федорцов.
   -- Похоже, что это именно то, что мы ищем! -- воскликнул Лисунов. -- Эх, жаль, что меня там не было!
   -- Там серьезный объект, к нему еще подобраться надо грамотно. Риск большой, а ты у нас дороже золота, -- не согласился Федорцов.
   -- Давай, пиши свои соображения, -- велел Коровин Лисунову. -- Если Москва подтвердит, что это то, ради чего мы сюда шли, то будем операцию готовить.
   Лисунов ушел, а Коровин спросил у Федорцова:
   -- Теперь давай о ребятах, что тебя на объект вывели. В подробностях: как на них вышел, что за люди.
   Федорцов рассказал об обстоятельствах знакомства с группой Петерсона.
   -- Ориентируются на местности хорошо, дисциплина в группе высокая, -- что само по себе и настораживает.
   -- Думаешь: немецкая ягдкоманда? -- озабоченно поинтересовался Коровин.
   -- Вполне возможно, -- подтвердил Федорцов. -- С другой стороны, про объект я у них выведал, -- не спроси я, так они и не рассказали бы. Судя по всему, в отряде Щорса они не ко двору пришлись и если бы я не появился, то пошли бы в Налибокскую пущу партизан искать. Ну, а дисциплина... они из кадровой Красной Армии, год выживали в лесах, так что одно то, что выжили, и говорит об уровне дисциплины и знании местных условий. Будь они ягдкомандой, -- навели бы немцев на базу Пронягина. Немцам с Коссовом надо разобраться: как раз случай подходящий. Уж больно немцам обидно, что партизаны у них в глубоком тылу целый город захватили! Будь я командиром ягдкоманды, -- я бы перво-наперво отряд Пронягина ликвидировал, он там как бельмо на глазу.
   -- Похоже, что немцы его и так достанут, -- заметил Коровин.
   -- Тоже верно, -- согласился Федорцов. -- Уходить Пронягину надо, пока не зажали. Кола сказал, что до конца сентября будут проводиться массированные карательные операции в полосе от Бреста до Суражских ворот. Цель: ликвидация партизанских баз и сведение к минимуму мест возможного базирования партизан. Здорово их Пронягин с Коссовом напугал! Ну, а Суражские ворота они давно закрыть пытаются.
   -- А сюда не собираются нагрянуть?
   -- Кола сказал, что пока не собираются. В крайнем случае, к Князь-озеру отойдем, там уж точно пока тихо будет. Самое главное: все операции планируется закончить до конца сентября: их начальству в начале октября уже отчитаться надо.
   -- Это хорошо, -- заметил Коровин. -- В начале октября ударим по базе, пока еще дождями все не развезло. Иначе снега ждать придется.
   Он немного помолчал и спросил:
   -- А где эти ребята, что тебя на объект навели?
   -- Группа Петерсона? Я Земелину велел их на резервную базу вести. Там спокойно с ними поработаем. Сделаем запрос в Москву насчет них, особенно насчет Петерсона: если он действительно был офицером штаба 24-го корпуса, то на него в архивах подробная информация имеется. С этим латышским корпусом все ясно: либо старый кадр буржуазной армии, либо из красных латышских стрелков. Либо в расход, либо доверять можно. Правильно?
   -- Все верно говоришь, -- согласился Коровин. -- Только мне наплевать: красный стрелок он или буржуй. Если он дорогу к базе знает, то я по любому заставлю его туда меня отвести. А дальше -- значения не имеет. Короче: Петерсона твоего, разумеется, проверим, -- но маршрут к объекту начинай готовить немедля! Москва дела ждет, а не наших умозаключений.
   -- Это понятно... -- зевнул Федорцов и взмолился:
   -- Дай мне хоть часов шесть поспать! Которую ночь на ногах!
   -- Четыре! -- коротко ответил Коровин и добавил:
   -- Время пошло!
  
   От первого лица: Генрих Герлиак, Вайсрутения, бывший пионерлагерь "озеро Круглое"
   Через два дня после того, как я спас Марту от Первушина, в наших краях появился Федорцов. Еще утром его не было, а перед обедом я зашел проведать доктора и увидел в его кабинете неторопливо попивающего целебный травяной чай Федорцова.
   -- Хорошо, что зашли, -- сказал он вместо приветствия и тут же спросил:
   -- Где Первушин и его группа?
   -- Первушин возле старого дуба.
   -- Это, который молнией разбит? А что он там делает?
   -- Лежит.
   Федорцов отставил чашку с чаем и внимательно посмотрел на меня.
   -- Давай, майор, рассказывай.
   Я без особой охоты рассказал все и добавил:
   -- К сожалению, я был один и без оружия, в противном случае я не допустил бы дезертирства группы!
   -- Понятно, понятно! -- перебил меня Федорцов. -- И понятно, что Первушин выбрал идеальное время для ухода группы: ваши люди бульбу копали, оружие у вас изъяли до прихода командира отряда. Короче, повезло тебе, майор, что жив остался! Да и доктору повезло, а то за литр спирта чуть мозги не выбили. А с девчонкой все нормально?
   -- Нормально, -- коротко ответил я.
   -- Ну и хорошо, -- так же коротко отозвался Федорцов, наливая чай в чашку.
   -- Чаю хочешь?
   -- Нет, спасибо, -- отказался я.
   -- Тогда больше не задерживаю.
   ***
   Я не сомневался, что Федорцов уже поговорил о нас с "дядей Вовой" и что решение принято. Только я еще не знал: что именно решено.
   Вскоре мне удалось убедиться, что решение принято и главное: какое принято решение.
   Спустя два дня меня вызвал к себе командир отряда. Федорцов привел меня в землянку, находившуюся в лесной чаще метрах в пятистах от дома, где мы жили последнее время. За столом землянки при свете керосиновой лампы сидел мужчина лет тридцати-тридцати пяти: русые волосы, приятное лицо и жесткий взгляд холодных синих глаз. Одет в военную форму офицера РККА, но без знаков различия.
   -- Садитесь, Петерсон, -- указал он на табурет. -- Я командир партизанского отряда "дядя Вова" майор госбезопасности Коровин.
   -- Разрешите вопрос, товарищ командир? -- спросил я, усаживаясь на табурет.
   -- Пожалуйста.
   -- Я так понимаю, что вы уже проверили меня и моих людей через Москву?
   -- Проверили, -- коротко ответил Коровин. -- Еще вопросы есть?
   -- Нет, товарищ командир! Есть просьбы! -- дерзко ответил я.
   -- Слушаю.
   -- Просьбы всего две. Первая: если вы убедились, что я именно тот человек, за которого себя выдаю, то прошу вас называть меня "товарищ майор" или "товарищ Петерсон".
   -- Разумеется, мы вас проверили, -- после короткой паузы ответил Коровин. -- Давайте вторую просьбу, товарищ Петерсон.
   -- Вторая просьба: я и люди из моей группы прошли через тяжелые испытания и стали действительно боевой группой. Как офицер, я знаю, что слаженность является одной из составляющих успеха в бою. Поэтому я прошу сохранить мою группу в качестве самостоятельного подразделения в вашем отряде. По моему мнению, это обеспечит нашу боевую эффективность. Хотя, разумеется, это вам решать.
   -- Спасибо, товарищ Петерсон, что вы это понимаете, -- усмехнулся Коровин. -- Я удовлетворяю обе ваши просьбы. Вы назначаетесь командиром специальной разведгруппы. Разумеется, я добавлю вам людей, но ядро группы будет сохранено. Больше вопросов и просьб нет?
   -- Нет, товарищ командир.
   -- В таком случае, перейдем к делу. Подсаживайтесь ближе, майор, я хочу выяснить некоторые детали.
   Коровин ткнул пальцем в лежащую перед ним карту.
   -- Вот здесь, в районе Беловежской пущи, вы наткнулись на тщательно охраняемый немецкий объект. Так?
   -- Так точно! Товарищ Федорцов может это подтвердить, он там был.
   -- По нашим данным, там не должно быть немецких объектов. Мы собирались передислоцировать часть сил в этот район, чтобы проводить диверсии на дороге Белосток-Волковыск. И поэтому наличие там тщательно охраняемого немецкого объекта стало для нас неприятной неожиданностью. Вы можете подробнее рассказать об объекте?
   -- Понял вас. Вот что могу добавить. Мы шли на северо-восток и наткнулись на ответвление дороги, ведущее на север. Решили ее обследовать. Дорога мало наезжена, но совершенно неожиданно оказалось, что обе стороны дороги заминированы противопехотными минами. Дорога с северного направления буквально через пару километров изменила направление на запад, а затем снова стала плавно поворачивать на север. Немцев на дороге мы не встретили и сама дорога носила следы очень слабого движения. Дальше мы ее обследовать не стали и ушли обратно. Над лесом, примерно в пяти километрах, мы видели возвышающиеся над деревьями металлические конструкции и я могу предположить, что дорога вела именно туда, но наверняка утверждать не могу. Вот и все, что я могу сказать.
   -- Откуда знаете, что там минные заграждения? -- спросил Коровин.
   -- Во-первых, мины нащупали, -- все-таки, я офицер, а не призывник-первогодок, -- сдержанно улыбнулся я. -- А во-вторых, немцы предупредительно расставили надписи для своих "Ahtung! Minen!" Мины доставать не рискнули: у немцев есть такая штука, прибор неизвлекаемости. Наверное, слышали? А настоящих саперов среди нас нет. Рисковать не стали. Да и ради чего? Нам этот объект был не интересен, нам до своих надо было добраться.
   -- Хорошо, майор, больше вас не задерживаю, -- ответил Коровин.
   -- Товарищ командир, у меня еще одна просьба, -- играя нерешительность, сказал я.
   -- Что-то много у вас просьб накопилось, майор, -- с усмешкой заметил Коровин. -- Впрочем, слушаю вас.
   -- Мои ребята без дела киснут. Ну, сколько можно картошку для детей копать?! Прошу вас: дайте нам задание.
   -- Хорошо, майор. Будет вам задание. Идите!
  
   9 сентября 1942 года, Вайсрутения, резервная база отряда "дяди Вовы"
   -- Ну что скажешь? -- спросил Федорцов.
   -- А то скажу, что надо тебе по маршруту отправляться, -- отозвался Коровин. -- Бери людей, сколько нужно и вперед! Готовь контрольные точки, пункты сбора и все прочее. Короче, по нашему плану. Выйдешь в район объекта, определишь подходы, систему охраны. Все, как положено. На все даю тебе две недели.
   -- Две недели?! -- поразился Федорцов. -- Мы что, на экспрессе туда поедем?!
   -- Времени нет! -- жестко ответил Коровин. -- Возьми хороших ходоков, крепких и выносливых бойцов. Кровь из носу, но маршрут нам подготовь! Ждать нельзя: Москва торопит.
   -- А что с Петерсоном?
   -- А что с Петерсоном? -- отозвался эхом Коровин.
   Коровин налил в кружку крепкой заварки из брусничных листьев и сделал большой глоток. Поморщился и продолжил:
   -- Москва подтвердила, что перечисленные нами люди находятся в списках личного состава РККА. Личное дело Петерсона пока не нашли, определенно известно только, что был такой офицер в штабе 24-го корпуса. Проблема в том, что документы корпуса попали в руки немцев, так что материалы личного дела майора Петерсона могут быть известны немцам. Вот если бы нюансы биографии, а еще лучше фотографию... Короче, будем пока считать, что он на доверии. Ясно? Давай, готовь разведгруппу и отправляйся в беловежскую пущу!
  
   Внимание! Права на публикацию переданы издательству "Вече", здесь выложены только первые 3 главы исключительно для ознакомления.
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"