Пётр Сергеевич закрыл за собой дверь, не раздеваясь, прошёл в комнату и тяжело опустился в кресло.
- Петя! Что такое? - возмутилась его жена, но встретив опустошённый взгляд мужа, продолжила тише. - Что случилось? Опять?
Пётр Сергеевич неопределённо пожал плечами. Жена присела на диван и тихо, просительно заговорила:
- Петенька, ну не надо с ними спорить. Ну, нарисуй ты им эти платки, эти... как их там... Чтоб по-ихнему. Пойми, время такое. Лучше тебя это никто не сделает. Чтобы картины не попортить. У тебя же золотая рука... Вкус у тебя, чутьё! Не упрямься, ну? Ты же реставратор, ты лучше других знаешь, как наложить краску, чтобы потом снять можно было. Ну, Петя...
- Меня... - Пётр Сергеевич поперхнулся. - Я уволен, Вера. У-во-лен... А музей закрыт...
Жена всплеснула руками.
- Извини, ты, наверное, права. Мне действительно стоило быть посговорчивей. Может, и проблем у нас было бы поменьше, - он с силой провёл пальцами по своему лбу, потом с ожесточением пригладил волосы. - А... Всё равно это ничего бы не изменило, теперь это совершенно ясно.
Немного помолчал и глухо добавил:
- Стражи вынесли рекомендацию.
- Рекомендацию? Закрыть Третьяковку?
Петру Сергеевичу захотелось съязвить - "да, рекомендацию, да, закрыть", но он взял себя в руки и ответил ровным голосом:
- Нет, просто очистить от неподобающих вещей.
- Опять обнажёнка, да? - предположила Вера.
- Нет. То есть, да, но не только. Это само собой! Понимаешь, в общем... Вроде как нельзя вообще людей изображать. И животных, кажется, тоже. Запретно. Стражи решили, что в музее пора порядок наводить. Кстати, не только у нас... Хотя нет, в Питере ещё нет, там ещё держатся...
- Но, Петя! Как это запретно? А как же выставка миниатюр Сулеймана Великого в прошлом году? Иранские тоже... всякие... И другие...
Пётр Сергеевич взглянул на жену и нехорошо улыбнулся.
- Решат - и с этим тоже покончат, - он скрестил руки на груди и съёжился, словно ему стало холодно. - Вообще-то у них, говорят, ничего такого особого про запрет не написано. Я так слышал. Сам-то я не изучал. А наверное стоило, хотя... Ну, вроде заставь дурака молиться... Он и будет стараться быть святее попа.
Вера зачем-то подошла к окну, посмотрела на пасмурное небо, потом повернулась к мужу:
- Что ж теперь, в запасники всё? И надолго? Сколько это может продлиться?
Пётр Сергеевич ответил с какой-то истеричной весёлостью в голосе:
- Запасники? А зачем нам запасники? Сжечь! Всё нехорошее просто сжечь!
- Ты с ума сошёл!
- А ты как думала? Вот так. Решить вопрос раз и навсегда.
Супруги помолчали. Потом Вера встала и тихо сказала:
- Разденься, Петенька, ужинать будем, - и пошла на кухню.
Пётр Сергеевич тяжело поднялся и направился к вешалке, расстёгивая на ходу пальто.
- А может... может, хоть Айвазовского они не тронут? Что там может быть запретного?
Айло Тун, реставратор третьего класса шестого периферийного сектора Хантусянского флота, развлекал прибывшего накануне начальника, отключая время от времени гравитацию в клетке с таку - маленькой зелёной птичкой с родной планеты Айло. Таку каждый раз потешно пугалась, забавно била крылышками, кувыркаясь в клетке. Начальник снисходительно улыбался.
- Ну, хватит, Айло Тун, спасибо.
И хантусяны повернулись к экрану. Голубая планета занимала его почти полностью.
- Я вкратце ознакомился с ходом реставрации объекта, правда, в вашем отчёте недостаточно отражены собственно ваши действия, зато результаты говорят сами за вас. Повышение политической роли религиозных организаций в сочетании с формализацией образования даёт хорошие стабильные результаты. Аборигены будут технологически приведены в соответствие с их реальным уровнем сознания. И пока они не дозреют, в космос им дорога будет закрыта. Кстати, какова прогнозируемая глубина технологического регресса?
- Ммм... мы пока не готовы ответить на этот вопрос. Реакция оказалась несколько непредвиденно бурной, это лежит вне пределов нашего опыта реставрации. Теория при таких параметрах даёт прогноз с низкой доверительной вероятностью. Всё же, боюсь, регресс может быть... глубоким.
- Да, я тоже так думаю... Это не страшно, Айло. Они неудачно прошли свой путь, мы подарим им возможность исправиться и влиться в космическое сообщество достойными членами. Вы хорошо поработали, я подумаю о следующей работе для вас. Здесь будет теперь достаточно только наблюдателей. И всё же, - поскучнел начальник, - переподготовка вам не помешает, с жёсткостью вы допустили перебор. Вот... Ладно, свяжемся ещё. Отчёт постарайтесь всё же дополнить. До свидания, Айло.
- Спасибо за оценку нашей работы, да, на переподготовку я согласен. Доброго пути, шеф! - отбарабанил Айло.
Оставшись один, Айло Тун вытащил таку из клетки и стал поглаживать ей спинку. Птичка довольно прикрыла мигательные перепонки. Хантус, скоро он увидит его вновь. Какой он теперь стал?
Голубой шар на экране сменила лента новостей, принимаемых с планеты. На площади, упиравшейся в высокую стену красного камня, собралась толпа аборигенов, кричащих, свистящих, танцующих вокруг нескольких больших костров. Иногда они расступались, пропуская к кострам нагруженные машины. Из машин что-то вынимали, бросали в огонь, и пляска возобновлялась.
- Да, реставрация идёт, - задумчиво сказал Айло. - Идёт. Вот оно, истинное лицо этих аборигенов, как таких в космос пускать? Значит, мы правы.
Айло чувствовал неловкость, рассматривая происходящее на площади, и он подумал, что, пожалуй, поспешил с согласием на переподготовку. Он повёл себя не как учёный. Надо будет отчёт переделать и чётко в нём обозначить, как и настаивал шеф, свою роль в запуске реставрации планеты. А именно, что никакой его, Айло, заслуги в происходящем нет, что аборигены сами, каким-то своим чутьём, наверняка неосознанно пришли к пониманию своей незрелости. 'Безотчётный самоконтроль космоадекватности цивилизации' - так он назовёт свой труд, это будет новое слово в великой науке реставрации. Изучить его, понять, как с ним работать - вот путь истинного учёного. А следующая работа, так начальник называл повышение, она подождёт. Айло не за этим в науку шёл.
Хантус... Айло вздохнул. Если его поддержат, увидеть свою родину предстоит нескоро.
Пётр Сергеевич досмотрел репортаж с Красной площади и бросил взгляд на часы - второй час ночи. Поздно. Перед внутренним взором всё стояла картинка огня и ликующих людей, кормивших этот огонь из своих рук. Репортаж снимался слишком общим планом, но отставному реставратору казалось, что он узнаёт каждую картину, летящую в огонь. Каждую он держал когда-то своими руками в тонких перчатках, проводил по ним мягкой щёткой, оставлял аккуратные мазки маленькой кисточкой.
А так: Этот огонь...
Два огня познало человечество: дикий огонь, в котором люди нетерпимо сжигали всё, что их не устраивает, злит, раздражает, чего они не могут или не желают понять. И есть иной огонь, что горит внутри самих людей, горит для других, во имя грядущего. Это удел немногих, но именно эти немногие способны затушить огонь дикий, направить цивилизацию к созиданию. Меж этих двух огней всегда лежал путь человечества. Всегда меж двух огней.
Тихо как. Вера уже давно спит. Действительно очень поздно. Пётр Сергеевич прошёл на кухню и нерешительно посмотрел на вентиль газовой трубы.
Кто-то коснулся его руки.
- Вера?
- Ты чего не ложишься, полуночник?
- Да вот... чаёк думал, может... - ответил Пётр Сергеевич, протягивая руку к чайнику.
- Выдумал, - проворчала Вера и потянула мужа за рукав. - Спать надо по ночам, а не...
И он послушно пошёл за женой, бросив невольно ещё один взгляд на вентиль. В конце концов никогда поздно не будет.
В полшестого зазвонил телефон. Пётр Сергеевич, чертыхаясь, нащупал ногами тапки и заспешил в коридор к аппарату.
- Да!
- Пётр Сергеевич, это Валентин, нам нужно...
- Какой ещё Валентин? Ночь на дворе!
- Валентин, стажёр. Простите, Пётр Сергеевич, что разбудил, нам нужно встретиться.
- Послушайте, молодой человек, до утра это нужно подождать не может? И вообще, я уже неделю, как в музее не работаю!
- Да, я понимаю, но это очень нужно и срочно. Пожалуйста, вы нам очень нужны.
- Вам? Кому "вам"?
Собеседник вздохнул:
- Это... не по телефону.
Валентин, вспомнил реставратор, рыжий парень, толковый, но шебутной, он у Захарова стажировку проходил. Кажется, действительно что-то серьёзное... Поехать? Всё равно ему спешить по утрам уже некуда. Пётр Сергеевич уточнил адрес и заказал такси.
В гараже, куда Валентин привёл Петра Сергеевича, вместо машины стояло два теннисных стола. Теперь они были завалены стопками холстов. Не поместившиеся на столах картины лежали на простынях, постеленных прямо на полу. Нагнувшись над одной из них, это оказался портрет Ростопчина кисти Кипренского, реставратор увидел, что холст был грубо, неровно вырезан из рамы, и невольно схватился за кольнувшее сердце. К тому же в гараже было довольно сыро.
- Молодой человек, вы осознаёте, какое варварство?..
- Вы бы предпочли, чтобы всё это пошло в костёр? - оборвал Валентин, хмуро разглядывая свои пальцы.
Пётр Сергеевич осёкся, а стажёр деловито продолжил:
- У нас не было времени. Видели бы вы, что вчера творилось. Мы грузили-грузили... До полуночи почти. Загружали, а они увозили туда.
- Я видел, - сухо заметил Пётр Сергеевич.
- Мы грузили копии, - понизил зачем-то голос стажёр. - Их собирали по всей Москве, меняли рамы. Старить только было некогда, да только в той суете некому разбираться было. Настоящие полотна прятали на дно, сгружали на выезде с площади. Не всё получилось. Мы даже не считали. Там такое творилось...
Да, по крайней мере, не сгорели. А ребята, кажется, здорово рисковали...
- А теперь нам надо как-то сохранять всё это. Мы собираем всех, кто может нам в этом помочь.
- 'Мы' - это кто? - медленно спросил Пётр Сергеевич.
- Мы? Ну... художники, музейщики и другие... Те, кому дорого наше достояние. Наше прошлое. Вот.
- Как вы намерены поступить с картинами?
Валентин подозрительно посмотрел на реставратора.
- Пока нам нужно их сохранить. Что дальше, мы пока не думали... Может, с питерцами свяжемся... Там видно будет. А вы что, боитесь? - он сузил глаза. - Я понимаю, в вашем возрасте нелегко наверно... Мы никому не скажем о вашем участии, вы только с консервацией помогите и всё. Очень нужно, вы же специалист, - добавил он просительно.
Нет, Пётр Сергеевич не боялся за себя. Только вчера жизнь казалась ему конченной. Правда как-то всё это выглядит... ну, стихийно, что ли... Ни организации, ни программы. Хотя, почему нет организации? Вон, прямо перед ним результат их работы. Продуманной, организованной. Меж двух огней идёт цивилизация, сегодня разгорается дикий огонь. Не в первый раз. Огонь костров Жанны Д'Арк и Джордано Бруно, огонь на площади Опернплац и в газовых камерах концлагерей. Везде, где семена невежества прорастают зарослями мракобесия, разгорается дикий огонь, быстро распространяясь по душам безучастного большинства. Остановить этот террор могли лишь те, кто нёс в своих душах огонь творчества и созидания.
Организовываться всё же придётся. Пожалуй, "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" как определённая основа подойдёт. Привлечь педагогов, театралов, журналистов... А там видно будет.
Пётр Сергеевич пожал стажёру руку:
- Нет, отчего же, я с вами. У вас ручка-бумага найдётся? Я продиктую, что понадобится для работы...