Сердитый Глеб : другие произведения.

Скупой сказочник (часть-1)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сказки были заперты в тюрьме мрачного будто склеп стола и подвергались еженощным пыткам. И настал день, когда сделалось сказкам невмоготу. И отправились они в путешествие через три квартала, две площади, переулок и закоулок на Холм, где стоит Библиотечный Замок. Какие приключения им пришлось пережить в пути! Каких страстей натерпеться!
  Библиотечный Замок
  
  Утро Сказочника
  
  Фонарь-скрипач поскрипывал тихонько, отставив локоть перекладины и качая светлой своей головой. Нимбом кружился снег...
  Качалась в такт оконной рамы тень. И в светлых полукружьях на стене плыли тени дивных снежинок, словно над спинкой дивана поднимались к небу сны.
  На диване спал долгий, худой человек. Смешной ночной колпак съехал на один глаз.
  Он улыбался во сне. Сказочники всегда улыбаются во сне.
  Запорошенная ночь - тиха.
  Лишь фонарь пиликал свою гамму, согбенный, вдумчивый, чудной...
  
  Если бы кто-то, кроме расклейщика афиш очутился в этот предрассветный час - сизый и зыбкий - на улице, он мог бы заметить, что снег над домами сплетается в ажурные замки, галереи и арки, фронтоны и шпили, пилястры, колонны. Но расклейщик афиш шел по улице от тумбы к тумбе, из пятна света одного фонаря к другому, через тень, и не смотрел вверх. Сказочник спал. И снил себе славные сны...
  
  Ледяной ветер, проносился то тут, то там по-над крышами, гукая в каминных трубах, теребя ставни, затихая и снова пускаясь вскачь, словно искал что-то. Или кого-то. Непокойно ему было и дико. Не по себе! Ох, как он хотел бы, чтобы сказочник проснулся.
  - Что со мной, сказочник? - спросил бы он, - Что со мной происходит?
  Сказочник спал. И вместе с ним грезил город.
  
  Но все проходит, и магия ночи прошла. Как сон.
  Полукружие солнечного света, будто долька лимона, легло на алый теплый ковер на полу.
  Серый котенок вошел в лимонную дольку света на ковре, деловито осмотрелся, потрогал лапкой, будто воду, вздохнул и лег.
  Сказочник тотчас проснулся и сдернул с головы ночной колпак.
  Котенок спал.
  
  Сказочник встал, распрямляя, словно складной, свой долгий скелет. Пошевелил пальцами ног на теплом ковре, и пошел в ванную комнату.
  Тут, как ни хотелось ему отфыркиваться и рычать под струями холодной воды, но он не издал ни звука. Нельзя было не только говорить, даже вздыхать не полагалось. Дабы насненные сны - материя зыбкая, не распались, не улетучились...
  
  Обтершись насухо, он облачился... нет, не в лиловый фрак, а в серую сюртучную пару, повязал под свежим твердым воротничком сорочки шелковый галстук - зеленый в золотых искрах.
  Надвинул на ноги мягкие домашние туфли мышиного цвета, старые, потертые, но знавшие его ноги много лет, как биограф знает жизнь того, чью судьбу изучает.
  
  Каждое утро, как буддийский монах, метет монастырский двор и открывает двери храма, сказочник прибирал, мел, вытирал пыль, расставлял и раскладывал, расправлял складки салфеток и подравнивал корешки книг в рабочем кабинете.
  Потом он заглянул в спальню: как там котенок.
  Пятно солнца на ковре сместилось. Котенок встал и перешел вслед за ним, снова улегся в центре, предварительно попробовав лапкой: не сбежит ли...
  Чудаковатая улыбка сказочника стала чуть шире.
  Сказочники улыбаются не только во сне.
  Они почти всегда улыбаются.
  
  Вернувшись в кабинет, залитый светом, с большим окном, от крышки стола до потолка, осмотрелся и остался удовлетворен.
  Он, привычно, но не без некоторой торжественности прошествовал к столу и сел в продавленное, привычное кресло.
  Достал из верхнего ящика стола тощую стопку белой с чуть кремовым отливом бумаги и положил перед собой.
  Сказочник не любил чистой искусственной белизны, находя в ней неискренность.
  Наново заправив чернилами 'вечное' перо и привычно мазнув им по специальной бархотке, он внимательно осмотрел золотое острие.
  Затем завинтил колпачок.
  Достал из другого ящика стола полтора десятка остро заточенных карандашей.
  Покатал длинными пальцами карандаши по столу, внимая многоголосому перестуку карандашных граней по черному дереву.
  Потом взял один.
  Осмотрел идеальной формы игольной остроты грифель.
  И занеся руку с карандашом замер, уставившись в окно.
  Из окна открывался прекрасный вид на город: сугробы заснеженных крыш с пенечками курящихся каминных труб уступами спускались к реке, скованной льдом.
  Глаза слуховых окон более высоких домов тут и там выглядывали из этой череды сугробов.
  Черной галкой крался по коньку трубочист...
  Но сказочник не видел этого сейчас.
  Сказочник видел сны. Те, что снил себе ночью.
  
  Наконец, он взглянул на бумагу и быстрым, экономичным почерком написал некрупно в уголке: 'Котенок и Ледяной ветер'.
  'В одном городе на севере...' - начал быстро писать сказочник.
  Так он будет сидеть и писать до полудня.
  Затем, он выйдет прогуляться и заглянет в булочную и в кофейню.
  Потом, вернется за работу, а вечером ненадолго заглянет в бар напротив.
  Но это потом.
  А сейчас было только утро.
  Сказочник складывал сказку.
  
  А в соседней комнате котенок попытался удержать убегающий солнечный коврик лапкой, но когда это не удалось, нехотя поднялся и перешел на новое место, в который уже раз...
  
  Скупой сказочник
  
  Если вы думаете, что кто-то сочиняет сказки, вы сильно ошибаетесь. Такого почти никогда не бывает. Сказки рассказывают. Если вы думаете, что можно написать сказку и спрятать под обложкой, то вы пребываете в опасном заблуждении. Сказки не пишутся. Они существуют сами по себе. И никто не властен это изменить.
  Сказку можно только рассказать. Плохо или хорошо - другой вопрос. Сказку можно испортить, предать и даже извратить, но, ни создать, ни уничтожить сказку нельзя.
  В одном городе на северо-востоке жил сказочник. Он сочинял сказки. Вернее сказать: это он думал, что сочиняет их. В действительности сказки сочиняли его. Но Сказочнику было невдомек об этом. И он продолжал думать, что сочиняет их...
  Но лучше пусть все расскажет тот, кто знает об этом больше нашего!
  
  В тот вечер погода была ясной, небо - высоким и чистым. Но старая сова, жившая в Северной башне Библиотечного Замка, не отправилась на охоту, когда каленый диск солнца скрылся за горизонтом. Верный признак тревожной ночи. И все кто знал об этой надежной примете, подняли воротники и поспешили к домашнему очагу.
  А прочие были неприятно удивлены. Небо быстро затянуло хмарью. Задул Ледяной Ветер. Липкая морось покрыла лаком брусчатки тротуаров и фонарные столбы, повисла в воздухе, ища на кого бы наброситься, и вымочить лицо и волосы, когда Ледяной Ветер сорвет шляпу.
  Но в Библиотечном Замке было сухо и тепло, а от того, что на улице случилась внезапная непогода, сделалось особенно уютно.
  Дядюшка Крыс большой был книголюб. Он ел книги поедом: одну на завтрак, одну на обед, и одну тоненькую, потому, что есть на ночь вредно, на ужин. Почтенный потомок древнего, уважаемого рода библиотечных крыс, издавна проживавших в Библиотечном Замке на Холме, дядюшка Крыс слыл мудрецом и философом.
  Мышонок Ефстафий, который снится, часто навещал старика. Он любил послушать рассуждения о книгах и самых разных вещах.
  Не то чтобы он все понимал из услышанного, но запоминал многое, и потом, спустя время запомненное всплывало к случаю, и приходило понимание. Это было очень интересно.
  Ефстафий древностью рода не отличался. Можно сказать, что он был единственным в своем роде: выходец из многочисленной семьи самых обычных серых мышей, однажды он едва не утонул в чернильнице. С тех пор шерстка его отдавала фиолетовым, что среди мышей довольно необычно.
  Но самым невероятным оказалось то, что мышонок Ефстафий научился сниться. Поначалу это испугало его. Но со времени течением неумолимым, он наловчился этой своей способностью управлять.
  Он уже не снился кому ни поподя, а сугубо по своему желанию. И совершенствовался в придумывании и воплощении снов. Некоторые были поучительными, некоторые просто забавными, а иногда, ну, не часто, конечно, он мог приснить настоящую жуть.
  Всем своим маленьким мышиным существом юный Ефстафий ощутил, как это - быть особенным. Дядюшка Крыс - особенным не был, но только он, пожалуй, понимал маленького мышонка.
  'Ты, Ефстафий, феномен, - говорил старик, - но твоей заслуги в том нет, потому как ты ничего не сделал дельного, для того, чтобы свои способности получить'.
  Ефстафий обижался.
  'Ну, как же, не я разве упал в чернильницу, разве не я без посторонней помощи из нее спасся? - говорил он, - А потом, я старался сделать так, чтобы от меня не делалось никому вреда, только польза'.
  Дядюшка сверкал в сумраке бусинками своих глаз, когда-то черных, а теперь гранатовых с поволокой, шевелил усишками, усмехался.
  'Что старался, - отвечал он, - это ты молодец, это хвалю. Но что в чернильницу упал - дурное дело, не хитрое. Чернильница Сказочника - вот в чем секрет! Уж я-то знаю. Еще когда я был молодым, мне довелось сгрызть карандаш Сказочника. И с тех пор я помню содержание каждой книги, которую поедаю. Но от этих книг мало толку. Пустое все. Мы библиотечные крысы съедаем не всякие книги, а только те, которые не нужны больше людям. Их прочли и забросили. А то и не читали ни разу. Если бы не мы - библиотечные крысы, то Библиотечный Замок был бы погребен под горой никому не нужных книжек. И дельную книгу среди них не удалось бы найти никому и никогда'.
  Ефстафий качал своими аккуратненькими округлыми ушками и его тень, огромная и темная качалась на стене из корешков книг, уходящих в неведомую черную даль.
  'А ты, дядюшка, - пищал мышонок, - никогда не сомневался в том, что ты делаешь? Я вот часто сомневаюсь. Могу ли я снить сон? Есть ли у меня такое право? А ты? Всегда ли ты уверен, что книга никому не нужна. Может быть, она еще ждет своего читателя? Страшная ответственность это, вот что'.
  Где-то в вышине, по-над полками, над столами на галереях пронесся сквозняк, перелистал страницы книги оставленной кем-то на конторке, но Замок спохватился и сердито захлопнул оконную створку и запретил сквозняку все и везде.
  'В молодости-то часто сомнения посещают, это да. - Кивнул дядюшка Крыс, - Вот чтобы их одолеть, я и грамоте научился. И теперь я точно все это знаю. Книги, все до единой, написаны. Написаны они сочинителями. Люди их писателями зовут. Все писатели делятся на две неравные части. Это крысы, их больше и...'
  'Мыши?' - Не удержался и перебил мышонок.
  'Нет, - старый крыс загадочно усмехнулся, - Белки. Белки ведь те же крысы, только у них хорошая репутация, они на виду, все их любят, все ими восхищаются, подкармливают их. А крыс не то чтобы не любят. О них и не вспоминают до поры. Но если обычная крыса не может стать белкой, а белка крысой, то у писателей все наоборот - крысы часто становятся белками, а белки крысами'.
  Сумрак залов Библиотечного Замка гулко вздохнул, будто внимал словам старика и соглашался.
  'Это зависит от того, что и как они пишут в своих книгах?' - предположил маленький глупый мышонок, который снится.
  Дядюшка в задумчивости повел пучками седых бровей.
  'Это ни от чего не зависит. Кроме, разве что, случая. Ни одна нормальная крыса не хочет быть белкой, и ни одна белка не мечтает стать крысой. И крыса, и белка должна знать свое дело и делать его, не думая о том, любит ее кто-то или нет. Дело - прежде, все прочее - потом. У людей все не так. Крысы у них мечтают быть белками...'
  'Фу...' - невольно перебил мышонок, зажмурился, сморщился и затряс ушами.
  Старый крыс не любил когда его перебивают. Он нахмурился и сердито поинтересовался: 'Что?'
  'Я представил себе, что зачем-то мечтаю стать кошкой или лягушкой и меня чуть не стошнило, - сказал мышонок честно, - Люди такие странные'.
  Дядюшка Крыс щелкнул хвостом, и по этому сигналу слетелась стайка светляков, закружилась над его головой, освещая тусклую позолоту корешков старинных книг за спиной мудреца.
  'Люди - они такие... Люди, - сказал Крыс задумчиво, - еще есть поэты. Они складывают песни, стихи...'
  Он высоко поднял кончик хвоста, и светляки принялись кружить вокруг, выписывая прихотливые орбиты и сложные эволюции.
  'А на кого делятся поэты? - Спросил любознательный Ефстафий. - Тоже на белок и крыс?'
  Дядюшка покачал седой головой и не сразу ответил: 'Нет, дружок, они больше похожи на птичек. На певчих птичек. Соловьев и дроздов'. 'В чем меж ними разница, - мышонок слышал как-то соловья, но не мог представить себе, ни его, ни, тем более дрозда, - кого больше любят?'
  Эк завернул! Кого... Старый дядюшка давно подметил, что Ефстафий схватывает на лету.
  'Не так все просто, малыш, - подумав, сказал он веско, - дрозд красиво поет. Тонко и сложно. Но его не всякий слышит. А если услышит, сумеет расслышать, полюбит непременно. Соловей же и не поет вроде, а громко свищет. Цветисто, голосисто, далеко слыхать. Все знают соловья. Все ценят. Поет самозабвенно, иногда даже заходится. Но есть и другие... Скворцы-пересмешники, или попугаи. Эти так споют, что не отличишь от соловья'.
  Мышонок задумался.
  'Птички, - пробормотал он, - птички... - тут уж, невесть какими путями, занесла его мысль в дебри, - а совы, среди них не встречаются? - поинтересовался он самым тихим шепотом. - А?'
  Старого крыса аж передернуло. С совами и у крыс, и у мышей, да и у белок, и мелких птичек отношения, прямо скажем, не складываются никогда. 'Уф, - сказал Крыс, - Хватил, малыш! А, пожалуй, что и встречаются... Да... Я-то про это не думал. Но сейчас решаю я, что, пожалуй, совы - это критики. Налетит, заухает, и порвет всякого в клочья, до тех пор и жил, или придушит и детишкам в гнездо снесет на растерзание. Критики это, да! Не к ночи будь они помянуты!'
  
  Снаружи шалил, безобразил, витийствовал Ледяной Ветер. Он примеривался к стенам Библиотечного Замка на Холме, искал щели, пересчитывал окна, Но Замок стоял, застегнутый на все запоры, и у ветра не было шансов. Даже каминные трубы были перекрыты заслонками.
  
  'Вот ведь утащил ты меня, старика в дебри, - спохватился дядюшка Крыс, - а ведь я про сказочников хотел рассказать!'
  Мышонок почуял, что сейчас пойдет рассказ о главном.
  'А они на кого похожи? - не удержался он, в надежде, что старик скажет: 'На мышей!', - На кого и кого они делятся?'
  Да, у маленьких мышат, как и у людей в нежном возрасте, есть склонность все классифицировать, расставлять по полочкам и сортировать по ступенькам - опрометчиво полагая, что во всем можно выбрать безусловно-лучшее. Неопытный разум, полагает, что расположив, скажем, десять круп от чечевицы до гороха в линейку от одного до десяти, где на первом месте наиболее вкусная, а на десятом - наименее вкусная, он станет лучше разбираться в крупах.
  Опора неокрепшего ума - шаткая, и он боится неразрешимых тайн бытия. А рейтинги и сравнительные таблицы дают иллюзию знания и порядка.
  Уже потом, взрослея, мышата понимают, что здравый смысл и жизненная опытность научают не сравнивать горох с чечевицей, божий дар с яичницей и шило с мылом. Но юность торопится разложить все по полочкам, построить по ранжиру.
  'Сказочники не делятся ни на кого, и ни на кого не похожи. Разве что на сказочников... - Крыс отвлекся, шуганул прочь паучка, пристроившегося было сплести свою сеть на книжной полке, и продолжил, - Впрочем, и друг на друга сказочники не очень похожи. Вот так посмотришь на человека и видно - сказочник, а иной никак нет - не сказочник. Но два сказочника бывает такие разные, такие непохожие, что и непонятно что бы могло быть у них общего... кроме сказок. И в этом главная тайна! Вот ты послушай...'
  Мышонок устроился поудобнее.
  Сейчас начнется самое интересное.
  Дядюшка крыс начал рассказ:
  - Не так давно это было, а кажется...
  
  ...кажется, что с той поры прошли века - так все переменилось. Но я помню, как сейчас, когда в Библиотечный Замок примчались беглые сказки, ища спасения.
  Да, в нашем городе жил тогда Скупой Сказочник.
  Не перебивай. Я не хуже тебя знаю, что и теперь в нашем городе живет Сказочник. Но это совсем другой сказочник. А тот... Непонятный был тип. И не плохой человек, а поступал плохо.
  Можно решить, что он сказывал плохие сказки. Но нет. Сказочника интересовали только хорошие сказки. Так от чего же их никто не слышал? А все потому, что сказочник был скупец. Он полагал, что писать сказки твердой рукой на добротной бумаге - величайший труд. А всякий труд даже самый пустяшный, должен вознаграждаться.
  Да, малыш, так принято у людей.
  Люди не знают, что добро и зло, и сказки - бесплатные. За них ничем не надо платить. За них воздается тому, кто их творит. Но люди придумали закон, по которому все нужно покупать или продавать.
  Я не смогу объяснить. Потому, что сам не понимаю... Просто знаю, что так все и есть.
  Вот ты хорошо воспитанный мышонок. Что ты почувствуешь, если другой мышонок сделает для тебя что-то хорошее? Правильно: радость! А человек будет чувствовать себя в долгу перед тем, кто поступил с ним по-доброму. А если ты, Ефстафий, сделаешь кому-то доброе дело, ты потребуешь что-то взамен? Ну, разумеется, нет, потому что ты хорошо воспитанный мышонок. А человек посчитал бы, что оказал услугу. И значит, имеет право просить об ответной услуге.
  Да, люди такие...
  И сказочники тоже люди.
  
  Много лет этот скупец собирал сказки. Страшные и веселые, короткие и длинные. Разные сказки. Собирал он их умело, сноровисто и с большим успехом. Всюду, где бы он ни шел, где бы ни присел отдохнуть, куда бы ни заглянул - встречались ему сказки. И покорно шли в руки.
  Сказочник приносил их домой и записывал твердой рукой на добротной бумаге. Писал он, сидя за огромным столом мореного дуба. У того стола были две массивных тумбы. В каждой по пять долгих вместительных ящиков. Еще три ящика под тяжкой, толстой столешницей. Но в этих он держал бумагу, карандаши, чернила, ластики, скрепки и прочую мелочь, которая в ходу у сочинителей.
  А в ящики тумб он складывал подшитые рукописи, в которых как в тюрьме томились сказки.
  Иногда сказочник брал папку с рукописью, туго увязанную прочной черной тесьмой, похожей на шнурки от ботинок, надевал черный плащ и черную шляпу, на нос нацеплял дымчатые очки и шел к издателю.
  Отдельно нужно сказать про очки. Это были совершенно особенные очки. Сказочник думал, что они придают его взгляду загадочность.
  В действительности эти очки, со стеклами в форме округлых капель придавали его лицу суровое выражение. Оно весьма подходило сказочнику потому, что он был человеком угрюмым и нелюдимым.
  Издатели, когда он уходил от них, унося назад домой, не проданные сказки в серой папке со шнурками, говорили своим помощникам: 'Странное дело, такой мрачный тип, а пишет такие добрые сказки!'
  Но издатели не хотели сказок.
  Издатели хотели печатать истории про убийства в красочных обложках.
  Ведь сказки учат добру, заставляют думать, пугают иногда. Издатели считали, что обыватель не хочет учиться, думать и пугаться.
  Вот страшные истории про убийства в странах далеких и местах небывалых не пугали обывателя. Они только отвлекали его от обыденной скуки, от неприятностей, вроде разбившейся любимой чашки, и давали иллюзию, что существование не бессмысленно.
  Сказочник не оставлял попыток продать сказки.
  Но всякий раз возвращался домой с не проданной рукописью.
  Тогда он сердито ворчал, бросал папку в долгий ящик стола, доставал стопку бумаги и быстрым почерком писал историю про убийство.
  Истории про убийство давали ему самому иллюзию не бессмысленности существования.
  Убийства кормили его, давали возможность и впредь собирать сказки, записывать и прятать под замок.
  Бедные, бедные сказки томились во тьме и в пыли.
  О, ведь были еще и критики.
  Критики ругали истории про убийства. Они разносили эти творения Сказочника в пух и прах. Они сетовали, что никто не пишет нынче добрых сказок, да и страшных никто не пишет. Видимо сочинители разучились складывать сказки, предполагали критики.
  Сказочнику хотелось кричать изо всех сил: 'Я умею складывать сказки! Я сказочник, сукины дети! Я исполнен сказками, переполнен ими'.
  Но критики критиковали Сказочника, а не издателей. Такая уж у них работа - критиковать сочинителей. Критики, раскритиковав очередную историю про убийство, уходили с работы, подняв воротники и по дороге домой покупали новую историю про убийство. Садились у камелька и с удовольствием ее читали. Ведь и критики тоже были обывателями. И страшные истории про убийства, так же как и других обывателей отвлекали их от скучной обыденной работы - критиковать сочинителей, пишущих истории про убийства.
  А вот для издателей критиков не существует. Поэтому издатели чувствовали себя прекрасно и продолжали покупать у Сказочника только истории про убийства, печатать их в красочных обложках и продавать. И все у них было хорошо.
  Еще одним удивительным свойством обладали зловещие очки сказочника: они помогали отыскивать сказки. Поначалу ему это было не нужно. Он и сам встречал сказки на каждом шагу, они же и не думали прятаться, потому что всякая сказка ждет, ищет и находит сказочника. Но со временем слух о том, что сказочник собирает и не выпускает на свет сказки, распространялся все шире. Сказки стали прятаться и скрываться от него. Вот тут и пригодились очки.
  А характер Сказочника все портился со временем. Возможно, виной тому были истории про убийства. Но он обвинял во всем сказки. Он полагал, что сказки недостаточно хороши для издателей. И он искал единственную окончательную сказку. Такую, что станет золотым ключиком, открывающим двери к богатству и славе.
  Он теперь прослыл среди тех, кто знает, не Сказочником, а Черным Ловцом сказок.
  Он рыскал по округе в поисках, и ужас предшествовал ему. Нигде не могли укрыться сказки от зловещих очков в виде оплывших капель, зыркающих из-под черной шляпы. Всюду, где бы ни спрятались они, настигал их пронзительный взгляд Черного Ловца.
  И они цепенели под этим взглядом и делались беспомощны. И шли к нему в руки обреченно.
  Так Скупой Сказочник сделал свое предназначение своей участью.
  Он писал все лучше. Его истории про убийства уже и не критиковали, их даже хвалили. Но он не замечал этого. Он писал и переписывал сказки. Он истязал сказки переписыванием, в поисках единственного точного слова, единственного верного сравнения, и самого беспроигрышного поворота.
  Сказкам было от этого плохо. Они были заперты в тюрьме мрачного, будто склеп, стола и подвергались еженощным пыткам.
  И настал день, когда сделалось сказкам невмоготу.
  
  Как измучились сказки! И отправились в путешествие через три квартала, две площади, переулок и закоулок на Холм, где стоит Библиотечный Замок. Какие приключения им пришлось пережить в пути! Каких страстей натерпеться!
  
  Всю ночь над городом бесновался Ледяной Ветер, и ухал, и завывал в каминных трубах, и вертел, как безумный, флюгера, и пытался сорвать с окон ставни.
  А Сказочник всю ночь истязал сказки. То брался переписывать набело одну, вынимая из нее ее живую душу, то бросал, не закончив, и хватался за другую. Многим сказкам досталось тяжко в ту ночь. Почти каждой он сделал больно. А если какие-то он и пропустил, так им досталось сполна прошлой ночью.
  А под утро, Ловец сказок свалился на диван, что был похож на серого усталого бегемота и заснул тяжелым сном без сновидений.
  Это очень страшно, когда сказочник не видит снов!
  Сказочники должны видеть прекрасные цветные сны.
  В крайнем случае, мрачные - черно-белые.
  Пусть даже темные, жуткие кошмары.
  Но если сказочник не видит снов - все портится.
  У молочника разбивается на вашем пороге крынка с молоком, а цветочница так бранится с прачкой, что вороны разлетаются прочь с ужасными криками, у прачки пересинено белье, а у цветочницы вянут самые красивые, самые свежие розы.
  И вот наступил рассвет. Самый серый, самый промозглый рассвет, какой можно представить.
  Черный Ловец сказок спал, не раздевшись, неловко подвернув руку, и с его, брюзгливо оттопыренной, губы свисала ниточка густой слюны.
  У людей все валилось из рук.
  Они ссорились по пустякам и не прощали глупых мелких обид.
  Склочники писали кляузы, а полицейские на улицах придирались к прохожим, вместо того, чтобы ловить жуликов.
  У преступников могла бы начаться райская жизнь, но и у них ничего не ладилось! Даже самый ловкий карманник ухитрился стащить в то утро единственный совершенно пустой кошелек.
  Я помню то утро!
  Тогда меня едва не схватила сова, что живет в Северной башне! К счастью краешек Солнца показался над крышей ратуши, солнечный луч отразился от циферблата часов на Главной башне Библиотечного Замка и ослепил сову.
  Солнце сразу скрылось за свинцовым пологом, но этот единственный луч спас меня.
  Другого такого утра не припомнят и старожилы, да! Попугай нашего переплетчика так стар, что и не помнит, сколько поколений переплетчиков учили его говорить дурные слова, когда натыкались на острие переплетного шила. Так вот, даже он не вспомнит на своем веку такого хмурого утра и такого скверного дня.
  И сказки решили, что так больше нельзя...
  
  Мышонок не удержался, зная как нехорошо перебивать старших и как ужасно портить вопросами рассказ, все же спросил:
  - Но как сказки могли воспротивиться Скупому Сказочнику... то есть Черному Ловцу сказок?
  - Да, малыш, - ласково сказал дядюшка Крыс, - это было трудно. Власть Сказочника над сказками велика, но, к счастью, не бесконечна.
  - А где заканчивается эта власть? Как узнать?
  - Где заканчивается власть? - Дядюшка Крыс поднялся и потянулся, - Не 'где', а 'когда'... Власть до тех пор только и существует, пока ее поддерживают те, над кем она простирается. Только до тех пор и существует.
  Мышонок задумался.
  Старый крыс молчал, давая ему время для понимания.
  - И что сделали сказки? - тихонько, почти шепотом спросил Ефстафий, приглашая дядюшку Крыса рассказывать дальше, если только вопросы не сбили настрой, - как они поступили?
  
  Непогода за стенами замка, меж тем, поулеглась.
  Ледяной Ветер нынче не тот вовсе, что в старые доблестные времена. Он остепенился, подобрел и даже приобрел мудрость, если только это слово применимо к столь ветреной натуре.
  Как бы то ни было, а он нагулялся, выполнил свою работу Ледяного Ветра, разогнал напоследок тучи, сеявшие морось, и ринулся куда-то прочь от города.
  Но старый дядюшка Крыс и юный мышонок, который снится, ничуть не заметили того, что происходило вне Замка. Они не замечали и того, что происходит вне сказки. И случись что - едва ли заметили бы.
  - Как поступили? - Переспросил дядюшка Крыс. - Они поступили, как всякие угнетенные, кто решает перестать потакать власти. Только важно понимать, что власть сказок над Сказочником не меньше, чем у него над ними. Впрочем, сдается мне, это относится ко всякой власти. Так вот... Они устроили заговор...
  - Заговор? - Не удержался вновь Ефстафий.
  Он хотел только подумать вопрос, но, видишь ли - вырвалось!
  - Самый настоящий заговор.
  - То есть... Они разговаривали?
  - Да. Если хочешь устроить хороший заговор, тут уж, как ни верти, а придется поговорить и договориться.
  - Но разве сказки умеют разговаривать?
  - Еще как! Больших говорунов, чем сказки, еще поискать! Только они не станут болтать со всяким там встречным поперечным. Да и не в привычке у них говорить меж собой. Но если жизнь заставит...
  - А как они говорили? Как мы, или как люди?
  - Как сказки, дружок.
  - А как говорят сказки?
  - Ну... Одна сказка говорит другой... Постой! Как ты себе представляешь сказки, я что-то не пойму?
  - Как буквы на бумаге, разве нет?
  - А вот и нет, малыш. У сказок есть живая душа и тело. О душе не нам с тобой судить. Но тело сказок соткано из букв и слов, строк на бумаге, однако оно не менее плотное, чем твое или мое... - дядюшка Крыс ткнул Ефстафия в живот когтем.
  - И как это... тело... выглядит?
  - Ну, как, по-твоему, может выглядеть сказка... про Красную Шапочку?
  Мышонок просиял от озарившей его догадки.
  - Наверное, как девочка - Красная Шапочка?
  - Да. И хотя в сказке есть еще и Серый Волк из Темного Леса и бабушка Красной Шапочки и охотники, или лесорубы, уж не помню, кто они там были, потому что никогда не доводилось мне съедать книгу со сказкой про Красную Шапочку... И там еще корзиночка с пирожками...
  - И маслица горшок, - подсказал Ефстафий.
  - Да, и горшок... Но в сущности - все это одна глупенькая Красная Шапочка. Есть сказки, которые выглядят, как деревянный мальчик с большими зубами или метла, или чернильница, или лягушка.
  - Или три поросенка?
  - Может и такая беда случиться, что сказка выглядит, как три поросенка. - Согласился дядюшка Крыс.
  Немного помолчали.
  Стайка светляков носилась над кончиком хвоста библиотечного крыса, поскрипывали старые книжные полки, шептались глухо и почти беззвучно древние фолианты, да толстый словарь, что плохо спал, издавал своей обложкой воловьей кожи такие звуки, какие могло бы издавать, наверное, седло под наездником...
  Выждав и убедившись, что больше вопросов не будет, дядюшка Крыс продолжил рассказывать:
  - Вообрази теперь в черном и мрачном ящике дубового стола, в почти кромешной темноте, куда едва пробивается свет через замочную скважину, тихонько...
  
  ...развязываются тесемки, похожие на шнурки от ботинок. Из-под картона серой папки сторожко вылезают сказки на совет. И начинают разговор.
  И сели в круг и завели речи.
  Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
  Да...
  Много было всего говорено на том совете.
  И призрачные свечи мерцали во тьме.
  И лики светились.
  И были врата золотые и каменный свод, и одиннадцать лун, и знамения темные... Впрочем, это совсем другая сказка.
  Как бы то ни было, а сказки договорились меж собой, что более терпеть такого положения не могут. Это у них получилось. Но могут ли они что-то сделать для перемены своей участи? Вот в чем главный вопрос!
  
  И настал час сказочной печали.
  В каждом из пяти ящиков мореного дуба, двух тумб сказочного стола.... Два на пять, это, стало быть, будет десять. В десяти душных застенках не смолкали долгие речи. Но все прекратилось враз. Ибо пришло понимание...
  Все затихли, ибо, что можно сказать, когда нечего более говорить.
  Только одна сказка, которую знали под прозвищем Пилюхх бормотала что-то. Выглядел Пилюхх, ровно самый обычный хомяк. Но никак его обычным не назвать, ибо сказкой он был, такой же, как все собравшиеся. В лапке у него вечно зажато что-то съестное: то кусочек сыра, то зернышко, то крошка сухаря. Откуда он брал эти кусочки, никто не знал (но мы-то догадываемся) и еще он постоянно говорил.
  Но поскольку уродился он настоящим мямлей, да еще говорил с набитым ртом, то никто никогда не понимал ни звука. Были отчаянные, кто считал, что Пилюхх говорит дело, но толковать его невнятное бормотание не взялся бы ни один, даже сказочный, толмач.
  Пригорюнились сказки-тролли и сказки-феи, сказки-драконы и сказки-принцессы, долгие и краткие, озорные и докучные, для девочек и для мальчиков, дурачки и царевичи, зайки, лягушки и белые бычки...
  И тролль Доторк - мастер задавать окаянные вопросы умолк. И Демиург притушил огненный меч и поволокою застил свои светлые лики. И Витязь Заставы поник челом, вновь ощутив, что светлый клинок бесполезен, как с ним уже бывало. А Бледный Рыцарь, славный тем только, что победил самого себя, вспомнил видать, что-то поучительное и сказал: 'Мда..'
  Долгонько они говорили, судили-рядили, да ничего путного, кроме того, что 'так жить нельзя' и 'надо что-то делать' не постановили.
  Какая-то молодая, запальчивая сказка, настолько новая, что никто и не вникал еще, о чем она, резонно выступила в том смысле, что сказочника избаловали. И будь бы ее воля, уж она-то... Сказка была веснушчатым мальчишкой в матроске с корабликом в руках. Так что его снисходительно выслушали, но не поддержали и не стали возражать.
  Теперь же и этот веснушчатый паренек притих. Притих и крошечный шкипер игрушечного кораблика в руках паренька.
  Старая Сказка в сером платьице, застиранном передничке и милой лиловой пелеринке, поднялась и сказала: 'Сказывать мы с вами горазды, друзья. И души наши полны решимости все изменить. Но дело-то делается не в сказке'. Она поправила шляпку и села, довольная своей речью.
  'Нам нужен Герой! - Восторженно воскликнула Сказка о Воздушной Принцессе, - Ведь это очевидно! Так всегда бывает. Если я что-то в чем-то понимаю, а уж в героях, поверьте мне, я очень даже понимаю. Если какая-то беда, то всегда приходит Герой! И тогда...'
  Она могла бы еще долго щебетать и щебетать, и щебетать, не замечая того, что самое главное и, по сути, все, что могла сказать, она уже сказала.
  Прекрасный Рыцарь в сверкающих доспехах обратил к принцессе свое лицо, подобающее статуе Победителя, и Воздушная Принцесса осеклась на полуслове. Захлопала ресницами и зарделась.
  'Мы вас поняли, дитя мое, - ласково сказал Рыцарь, - но есть одна трудность...'
  Все были благодарны ему. Сказка о Воздушной Принцессе была очень мила и не глупа, но иногда не могла унять свой язычок, а никому не хватало духу одернуть столь воздушное существо.
  Почувствовав общее настроение, Рыцарь отвесил элегантный полупоклон на три стороны и продолжил: 'Мы ограничены в выборе, друзья! И в этом главная трудность. Нам нужен Герой не из сказки. А мы, к великому сожалению, можем располагать, пусть и весьма обширным, выбором только сказочных Героев. Которые, как известно, сильны только в сказочных подвигах и свершениях. Кто-либо изволит со мной поспорить?'
  И Рыцарь эффектно положил руку на рукоять меча.
  Спорить никто не изволил. Довод был слишком очевиден, для того, чтобы с ним не согласились даже самые каверзные сказки, а есть и такие.
  Сказка Странствий - бродячий менестрель, неутомимый путник в запыленном плаще с капюшоном, присевший к уголку стола, словно в любую секунду готовый уйти, катал в руках шарик из теплого воска с оплывающей свечи. Обычно он так рассказывает свои истории... Но сейчас он сказал только: 'Нам предстоит трудный путь. Нам нужно покинуть узилище. И двинуться навстречу своей судьбе. Где-то должен быть другой настоящий Сказочник. Он нас спасет от гибели. Но главное мы должны сделать сами. Уйти'.
  'Отыди ото зла, - сказал Сказка Мудрости - королевский шут с грустными, все знающими глазами. - И совершишь добро'.
  Его недолюбливали и считали надменным даже сказки. Все-то он больше молчит, слушая, запоминая, подмечая. Губы кривятся в усмешке, а в глазах печаль. Иногда вдруг поделится доброй шуткой или метким афоризмом. Но чаще - его слово ранит.
  Никто не сомневался - шут знает много страшных тайн, он не чванлив и дружелюбен, но перебороть себя не могли. От него так и веяло одиночеством и грузом не знания многого, нет, но понимания... о скитаниях вечных и о земле, о лунном свете и твоей любви.
  Шут много знал. Не даром, когда хотят сказать о чем-то, дескать, этого никто знать не может: 'Шут знает!'
  Да, и это ему было ведомо!
  'Ах оставьте эти свои спорные сентенции о добре и зле! - вспылила Очень Страшная Сказка, - скажите лучше, как и куда нам отправиться... Не знаете? Так и молчите!'
  Но шут не стал молчать.
  Он единственный, кто мог смотреть в лицо Очень Страшной Сказке и поэтому единственный знал, как она выглядит.
  Так он сделал и теперь.
  'Зло, - сказал он, глядя в лицо Очень Страшной Сказке, - это добро не по адресу и без приглашения'.
  И Очень Страшная Сказка скрылась в самом темном углу.
  'Библиотечный Замок, - сказал Сказка Мудрости, - вот место, где нас примут с радостью. И где нас защитят'.
  'Голова в дурацком колпаке говорит дело! - Грозно сказал зеленобородый исполин Спаситель Океана, - и нет вернее спасения для нашего брата, друзья, чем Библиотечный Замок!'
  И сказки воспрянули духом.
  'Да, да! Библиотечный Замок!' - Раздавалось отовсюду полушепотом и в голос.
  Да, шут действительно знал, о чем говорил!
  И теперь у сказок появилась цель.
  Мечты сбываются только тогда, когда превращаются в цели, впрочем, замечают еще, ничто так не вредит цели, как точное попадание.
  Один только злобный Надувной Крокодил вдруг запрыгал, заскрипел боками и ехидненько так захихикал, зажимая себе рот изо всех сил.
  Но не удержался. Вырвалось из него гаденькое: 'А я все расскажу! А я все Сказочнику доложу! И он вас перепишет!'
  Однако Тролль Могд - легендарная сказка, терпеть такого безобразника не стал, молча схватил гнуснопрославленного крокодила поперек туловища, выдернул пробку, да и выпустил из него дух. Попрыгай теперь.
  Но возбуждение прошло и сказки вновь приумолкли.
  И только Пилюхх продолжал возбужденно чавкать и говорить.
  Возможно, он и знал что-то важное.
  Возможно, он и говорил дело.
  Но кто, скажите, мог его понять?
  
  - Но ведь сказки оставались заперты в черном и мрачном столе... - вспомнил Ефстафий. - Как они могли выбраться?
  - Никак не могли. - Кивнул дядюшка Крыс. - Решительно никак не могли.
  - Но они это сделали? Как?
  - Не знаю, как именно, малыш. Я не могу знать все. - Старик долго держал паузу, потом сказал загадочно, - Знаю только, что им помогли.
  - Помогли? - Мечтательным эхом повторил мышонок.
  Ах, как бы он хотел оказаться в том легендарном времени, как он хотел бы помочь несчастным сказкам осуществить побег!
  Прелесть юности в способности мечтать о несбыточном.
  И мудрый крыс не торопился с рассказом. Он дал мышонку вдоволь помечтать.
  - Как жаль, дядюшка Крыс, что ты не знаешь, кто и как помог сказкам бежать! - Воскликнул Ефстафий. - Это же самое главное приключение в сказке про сказки!
  - Самое главное, по-твоему?
  - Ну, конечно! Потом, разумеется, с ними будет много разных приключений, я не сомневаюсь, что путь к Библиотечному Замку будет труден и полон опасностей. А Злобный Черный Ловец сказок, должен будет спохватиться и пуститься в погоню в своем черном плаще, черной шляпе и страшных очках... - Восторженно и запальчиво говорил маленький мышонок, - но главное, то КАК именно они смогли сбежать и КТО им помог. Как же жаль, что ты не знаешь этого...
  - Я не знаю, как именно им помогли, - Крыс поднял палец, привлекая внимание, а светлячки, по сию пору кружившие вокруг кончика его хвоста приняли это за знак и сделали кончик пальца центром своих орбит, - Но я точно знаю, кто это сделал!
  - Кто?
  - Идем!
  Крыс показал вперед и, повинуясь этому жесту, светлячки метнулись туда, растянулись длинной вереницей и освещали путь.
  - Кто же это был?
  - Это был один маленький, нетерпеливый, непоседливый мышонок с фиолетовой шерсткой.
  - Как у меня?
  - Точь-в-точь, как у тебя.
  - Здорово!
  - Хочешь знать, как его звали?
  - Конечно хочу!
  - Звали этого мышонка, приведшего сказки в Библиотечный Замок, Ефстафий, который снится. Не отставай...
  Крыс ковылял вперевалочку, покряхтывая и опираясь на огрызок карандаша, как на трость, следуя за пунктирной линией светлячков.
  А вот Ефстафий так опешил, что остановился и отстал. Его обступила тьма.
  'У-у-у-у... - подумал он, значит это все неправда. - Это просто сказка про меня, которую дядюшка сочинил мне в подарок. Это конечно здорово - сказка про тебя самого, но я-то думал...'
  - Не отставай! - Громко и сердито крикнул дядюшка Крыс, не оборачиваясь.
  Мышонок опомнился и припустил следом.
  Он все же очень хотел дослушать сказку.
  Уже за поворотом книжных стеллажей Ефстафий догнал старого крыса.
  - А куда мы идем?
  - К продолжению сказки. - Таинственно отвечал тот.
  - А ты разве не мог бы рассказать там, у нижних полок?
  - Не мог.
  - Почему?
  - Потому что нечего больше рассказывать
  - Как это такое может быть? - Удивился Ефстафий, ожидавший чего угодно, только не такого поворота и захныкал. - Ну вот, на самом интересном месте!
  - Не ной...
  - Я не ною, я жалюсь... Хочу сказку!
  - Послушай старого крыса, малыш! Есть истории про счастливую любовь. Они заканчиваются свадьбой. Это очень важно. Именно свадьбой не раньше и не позже! Есть истории про несчастную любовь. Они называются трагедиями. Слово трагедия означает 'Песня козлов'. Уж не знаю, какое дело козлам до несчастной любви, но все так и есть. Поверь мне, я знаю точно. Эти истории заканчиваются убийством.
  - А разве это не истории про убийство?
  - Нет. Истории про убийство с убийства и начинаются. Слушай и вникай. Есть еще комедия...
  - Комедия. Тоже про козлов?
  - Про кого угодно. Может быть, даже о королях и капусте, но слово это означает 'песня веселых козлов в сельской местности', да!
  - А чем они заканчиваются?
  - Комедии?
  - Да...
  - Комедии заканчиваются ничем. Произойти в конце может что угодно, хоть свадьба, хоть убийство, но, по сути, они заканчиваются тем же чем и начинаются.
  - Странно. Зачем тогда...
  - Этого даже я не знаю. Так вот, совсем другое дело - сказки. Как заканчиваются сказки, по-твоему?
  - Ну, это всякому известно, - уверенно сказал мышонок, - обычно говорится: 'Стали они жить, поживать и добра наживать'. Или еще бывает: 'Жили они потом долго и счастливо'.
  - Вот! - Старый Крыс рассмеялся чему-то своему. - Вот в этом-то и соль. Впрочем, и перец тоже! Сказки начинаются с 'жили-были', а заканчиваются 'стали жить'. Потому что от сказки зависит будут ли жить дальше. Понятно?
  - Не очень.
  - Сказка это испытание на право жить собственным почином. Вот почему она так важна. Жили не тужили, пока не случилась сказка, а когда она закончилась, дальше стали жить, но уже совсем по-другому. Так тебе яснее?
  - Чуть.
  - Так вот, в отличие от трагедий, комедий, историй про убийства и всех и всяческих историй, когда сказка заканчивается, начинается настоящая жизнь. И чем лучше сказка, тем эта жизнь более настоящая!
  - А-а-а! - Протянул мышонок Ефстафий, который снится.
  - Вот и получается, что сказка кончается, а настоящее приключение начинается! - Нараспев продекламировал дядюшка Крыс.
  - Ой, а где это мы?
  
  Долго ли, коротко ли шли старый крыс и юный мышонок по сумрачным помещениям Библиотечного Замка, но, судя по всему, они пришли...
  Шли они огромными залами, галереями, анфиладами и коридорами. Отовсюду, куда не кинь взгляд на них с сомнением и надеждой смотрели всезнающие многоопытные книги. И тускло мерцало линялое золото корешков старых томов и ярко подмигивали разноцветные обложки новеньких книжек.
  Разные это были книги. У каждой свой характер. У каждой свой взгляд. Свой мир. Умные и глуповатые. Вечные и совсем еще желторотые. Толстые и тонкие. И всем им, казалось, было дело до сказки о сказках...
  И вот старый да малый пришли туда, куда вела их путеводная вереница веселых светлячков.
  - Это самая главная комната в Библиотечном Замке! - Сказал дядюшка Крыс чуть слышно, но очень торжественно.
  - Самая главная? - эхом повторил мышонок.
  - Это кабинет Кардинала Библиотекаря. Мы пришли. Осталось совсем немного. Взобраться на камин.
  
  Ефстафий задрал головенку. Где-то в сумрачной вышине, словно летучий остров над городом возвышалась, наплывала, нависала массивная каминная полка. Что там на ней стоит, отсюда не увидать. Нет, пока они шли через кабинет, мышонок видел, что на камине темнеют какие-то силуэты, мерцают золотом какие-то дуги, окружности, спицы, какие-то медные ребра... Но что именно там такое нельзя было рассмотреть.
  А теперь, стоя перед бездонным черным зевом камина, он подумал: 'Это же, как же легко сказать: 'ВЗОБРАТЬСЯ' на камин, но как же это сделать?'
  Откуда-то из-под стола Кардинала Библиотекаря появился дядюшка Крыс. Он шел словно в гору и против ветра - наклонившись вперед и отдуваясь.
  'Помоги мне, малыш... - кряхтя, попросил он и Ефстафий заметил, что он тащит за собой что-то темное, большое, выплывающее из сумрака, - стар я стал для таких трудов, а потрудиться нам с тобою придется!'
  Мышонок ринулся на помощь. Он был крайне заинтригован. Что еще такое затеял старик, и зачем это им нужно взбираться на камин? И какое отношение это имеет к истории, что прервалась на самом интересном месте?
  'А что это и зачем оно? - Удивился Ефстафий помогая тащить какой-то огромный шелковый пурпурный конус, - это нужно для сказки?'
  Дядюшка крыс не то закашлялся, не то захихикал.
  'Для сказки оно и нужно, - как-то двусмысленно ответил он, - это шляпа Кардинала Библиотекаря. Старик рассеян и часто оставляет ее на полу рядом со своим креслом. Вот эта его рассеянность и выручит нас. Для сказки... Сказал тоже... Это нужно для сказок. Да. Это нужно для настоящего приключения'.
  Мышонок, хоть и был не по годам догадлив, но в этом момент настолько ничего не понимал, что не понимал даже, что же ему следует начать понимать.
  'Приключение? - Вновь обалдел он, поднатуживаясь и таща шляпу, - Что же с нами может такое приключиться?'
  Крыс дышал тяжело, спотыкался на ровном месте и, казалось, готов был в любой момент испустить дух. Но упорства в нем на десятерых, это мышонок уразумел уже давно. Если старик что-то затевал, то всегда доводил до конца.
  'Сейчас ковер кончится, - прохрипел он, - и пойдет полегче!'
  'А куда мы ее? - пытаясь определить сколько еще мучений предстоит, поинтересовался Ефстафий, крайне озабоченно, - Куда тащить?'
  В какой-то момент мышонок с ужасом подумал, что старый крыс собирается вместе с этой тяжкой ношей взбираться на камин. А взобраться туда было бы нелегко даже для юного Ефстафия. Во всяком случае, он не представлял, как это можно устроить.
  'Брось! - Сказал вдруг крыс. - Ах старый я дурак! Надо было сразу это сделать, а не переть на себе всю эту тяжесть!'
  Мышонок охотно отпустил свой край шляпы.
  'Что сделать?' - Не понял он. Уж не спятил ли старик внезапно в самом деле?
  Но дядюшка Крыс юркнул под шляпу и оттуда начал раздаваться знакомый хруст, с каким обычно тот поедал книги.
  Притомившийся мышонок присел на брошенный кем-то коробок огромных каминных спичек и вздохнул. Оставалось подождать.
  Конус шляпной тульи начал оседать и опадать, пока не свернулся внутрь себя. Через какое-то время хруст и чавканье прекратились, и из-под шляпы, потерявшей всякую форму, появился дядюшка Крыс, отплевываясь и фыркая. Бока его округлились.
  'Пообещай мне, малыш, никогда не есть, если не голоден, никогда не есть после заката и никогда не съедать до конца все, что тебе выпала возможность съесть!' - сказал он строго.
  'Обещаю!' - сказал мышонок совсем уж заинтригованный.
  Он ждал хоть каких-то объяснений.
  'О, я вижу, ты напрочь сбит с толку, - усмехнулся старик, - ну ничего. Видишь ли, для того чтобы старая любимая шляпа Кардинала Библиотекаря держала форму, он вставляет в тулью свернутый фунтиком лист толстой бумаги, на которых пишутся каталоги и бухгалтерские отчеты. Вот черновик такого отчета я и сгрыз сейчас, чтобы шляпа стала такой легкой, как нам с тобой потребно. Знаешь, каков на вкус черновик бухгалтерского отчета?'
  Ефстафий не знал этого. Впрочем, он многого еще не знал в жизни.
  'Нет!' - честно признался он.
  'От всей своей души желаю тебе никогда этого не узнать!' - усмехнулся дядюшка Крыс, почему-то весьма довольный собой.
  Все происходящее в кабинете Кардинала Библиотекаря вызывало у мышонка тревогу и сомнения. Начать с того, что быть здесь ни ему, ни даже дядюшке Крысу не полагалось. Еще более предосудительными, с его мышиной точки зрения, были неуважительные и непонятные манипуляции с головным убором одного из самых уважаемых людей в городе и одного из самых могущественных магов в мире книг.
  'Ты интересовался, помнится, что с нами может такое приключиться? - напомнил старик. - Я не забыл твой вопрос. Я намеренно пропустил его мимо ушей. Потому, что скоро тебе все станет ясно. Приключится. Да. В основном с тобой. Преимущественно. И немедленно. Но прежде нужно разжечь камин'.
  Камин?
  Вот только этого еще не хватало!
  И Крысы, и мыши к огню относятся с предубеждением. Это чисто человеческая магия, в которой звери ничего не понимают, а, следовательно - боятся. К тому же опыт общения с огнем у животных, как правило, негативный, если не смертельный.
  Конечно ручной огонь, тот, что в камине, совсем не такой, как тот, что бывает при пожаре. Но это тоже огонь!
  'Разжечь камин? - переспросил Ефстафий, будто ослышался, - в своем ли вы уме, дядюшка? Ведь даже Кардинал Библиотекарь не разжигает камин самостоятельно, вы сами говорили. Здесь всюду книги, а огонь их враг, больше чем сырость! Как мы можем поджигать огонь, без специального человека, который смотрит за каминами?'
  Возражения были столь резонны, что дядюшка Крыс даже изобразил недолгое сомнение. Он сделал несколько шагов от камина, потом к камину, потом еще несколько шагов, хаотично меняя курс... Огрызок карандаша, служивший ему тростью, постукивал по полу тревожно.
  'Не нужно бояться, - сказал старик, вновь, казалось, обретя уверенность, - а по поводу специального человека, что смотрит за каминами... Так ведь всюду есть специальные люди, которые смотрят за тем, смотрят за сем. Но бывает момент, когда нужно вспомнить три самых главных правила для всех поступков в жизни!'
  Дядюшка Крыс сделал драматическую паузу. Самую драматическую, как показалось Ефстафию, из всех пауз!
  Стало так тихо, что слышно было гулкое тиканье часов где-то в вышине.
  - Три правила? - мышонок навострил уши, ибо правила, как он недавно уразумел, всегда означали что-то интересное.
  - Да, малыш. Всего три. Безотказных, абсолютных, универсальных, легко запоминающихся и применимых к любому деянию - действию или бездействию в любой, даже самой захудалой жизни.
  - А почему я ничего не слышал ни о каких трех правилах?
  - Ну, по той простой причине, что тебе было еще рано.
  - Почему рано?
  - Потому, что в твоей жизни еще не наступало время поступков.
  - А в каком возрасте наступает время поступков?
  - В любом, или ни в каком.
  - Что-то я опять не очень-то понимаю.
  - Для одних время поступков наступает раньше, для других позже, а для кого-то не наступает никогда. Это... как... звездный час.
  - Звездный час?
  - Ну, да. Момент, когда все решается. С кем-то звездный час, самый решительный момент в жизни, случается, и он его замечает, и меняет свою судьбу. А с кем-то звездный час случается незаметно для него, и вся жизнь становится упущена, псу под хвост.
  - А с кем-то не случается?
  - Нет, звездный час бывает у каждого, но случается с тем, кто уже вступил во время поступков, знает три правила и умеет их применить без колебаний. Ты готов?
  - А в моей жизни теперь наступило то самое время поступков?
  - Да, сейчас - то самое время.
  - Я... г-готов... кажется.
  - Считай.
  - Раз...
  - Не раз, а первое правило!
  - Первое правило...
  - Если хочешь что-то делать - делай быстро!
  - Второе правило?
  - Если хочешь, чтобы было сделано как надо - делай сам.
  - Третье правило.
  - Если хочешь, чтобы все получилось - знай, что должно получиться.
  - Это очень хорошие правила, - уверенно сказал Ефстафий, он почему-то действительно так решил.
  - Уж какие есть.
  - И что?
  - Так, вот малыш, эти правила применимы к любым делам в жизни. Только надо чтобы они не были пустым звуком, и применять их полагается с умом. Если ты не знаешь, что должно получиться, не можешь это сделать сам, или не можешь приступить немедленно, то следует подумать, стоит ли затея трудов.
  - Пожалуй...
  - Когда я говорю, что надо разжечь камин, мы знаем, ну, я знаю, что у нас должно получиться, мы можем сделать это сами и готовы приступить немедленно. Так в чем же дело?
  - Страшно... Очень.
  - Так это же хорошо, малыш! Если ты собираешься сделать что-то опасное и тебе не страшно, то значит, ты спятил, и тебе не нужно вовсе ничего делать. А если страшно - все идет правильно.
  - А это так уж нужно? Может лучше сказку?
  - Малыш, я вижу, ты не понял меня... - крыс покачал седой головой, - Впрочем, я и не объяснил толком. Я надеялся все объяснить тебе там наверху, - он указал на каминную полку, - если мы не сделаем то, что должны сделать, не будет никакой сказки. И вообще никаких сказок больше не будет.
  
  Мышонок знал, что старик не говорит ерунды, не сотрясает попусту воздух, не склонен к преувеличениям, ради красного словца. Он знал это твердо. Дядюшка Крыс всегда говорил дело. Иногда его было трудно понять, но от этого только интереснее, разве нет?
  Еще никогда слова, услышанные от дядюшки Крыса, не пугали мышонка. Жутковато иногда делалось. Но это была сладкая жуть интересной сказки. А так, чтобы по-настоящему страшно - никогда!
  А теперь сделалось взаправду, серьезно, тошнотворно страшно. Холодный ветерок, невесть откуда взявшись, прошел по тонкой шерстке с фиолетовым отливом. В животе ощущался ледяной комок, а в голове стало пусто и гулко, как в кафедральном соборе ночью.
  Мышонок вдруг ощутил, как внезапно осиротел. И пусть его многочисленная семья пребывала в добром здравии, и друзья мышата все так же будут резвиться в зарослях мышиного горошка... Но к чему это все, если не будет сказок?
  - Дядюшка Крыс, - спросил Ефстафий тихонько. - Ты хочешь меня напугать?
  - Нет, нет, что ты, малыш!
  - Но ты напугал...
  - Увы, маленький неугомонный мышонок, который снится, я сказал правду. Если мы не сделаем то, что должны, весьма вероятно, сказок больше не будет. Никаких сказок.
  - Никаких сказок? - Тихим эхом переспросил он.
  - Никаких.
  - Совсем-совсем? - Вытаращил мышонок глазенки.
  - Совсем-совсем...
  Ефстафий, который снится, крепко задумался.
  И задумался он вот о чем... Ежели беда так сильна и так ужасна, то противопоставить ей нужно что-то совершенно героическое. Тут абы какой проделкой не отделаешься. Тут, пожалуй, понадобится настоящий подвиг.
  Нельзя сказать, чтобы Ефстафий не мечтал до этого часа о подвигах и славе. А кто не мечтал?
  Но, если положа лапку на сердце, признаться, то выходило, что специально совершать подвиг он никогда не планировал. Вроде как, если ненароком, как-нибудь, стороной, вдруг, нечаянно, случится совершить подвиг, то и ладно. А вот чтобы сознательно, чтобы знать заранее, что надо именно подвиг, так нет... К этому он не был готов.
  Но, собственно, а кто был готов когда-нибудь?
  Подвиг это ведь такая штука...
  Сколько славных рыцарей в сверкающих доспехах куролесили по миру в поисках подвига! Не счесть. И большинство из них возвращались ни с чем. Из тех, что вообще возвращались. В самом лучшем случае натворив невесть сколько глупостей. Были они готовы к подвигу по-настоящему, или только думали, что готовы? Этого не перепроверить.
  - Ну, что решил, малыш? - Прервал его тяжкие думы дядюшка Крыс.
  - Будем разжигать камин.
  - Ну вот и славно! Славненько... Время-то у нас есть. У нас уйма времени. Но права на ошибку у нас нет.
  - А что значит право на ошибку?
  - Что значит право на ошибку? Гм... Ну, это когда ты тренируешься, готовишься к чему-то, то у тебя есть право на ошибку. Ты даже должен ошибаться, потому что не все еще умеешь. И с каждой ошибкой ты учишься. На ошибках. - Словно прислушиваясь к собственным словам, пояснял старый крыс. - Но когда ты ввязываешься в настоящее приключение - учиться на ошибках становится поздно! Ты должен все делать набело, без черновиков и помарок. Потому что приключение не прощает ошибок. Оно не поставит тебе плохую оценку. Просто прихлопнет и мокрого места не оставит. Такие они - настоящие приключения. А что такое настоящее приключение? - Крыс хитро прищурился в ожидании ответа.
  - Жизнь?
  - Ты все правильно понял, малыш! Именно жизнь - настоящее большое приключение. И приключиться в нем надо так, чтобы все ахнули и сказали: 'А ну, повтори, как ты это сделал, трюкач?'
  
  Мышонок прогрыз в коробке, на котором недавно сидел, маленькую дырочку и отфыркался. Возможно спичечные коробки на вкус не лучше, чем черновики бухгалтерских отчетов, но мыши уж такие упорные существа: если нет прямого пути, оно прогрызают его. В этом бы и людям у них не грех поучиться.
  Это, знаете ли, библиотечные крысы могут себе есть книги поедом, и ничего им не делается. Только бока круглеют и блеск по шерсти богатый идет.
  Мыши грызть не любят и делают это исключительно в крайних случаях. Например, когда иначе не добраться до крупы.
  Но мышонок принципиально сам прогрыз коробок. Даже подвиг начинать надо с малого.
  В эту дырочку Ефстафий засунул свой ловкий и гибкий хвостик, пошарил там и поволок на свет длинную, чуть не больше его самого (с учетом длины хвостика) спичку.
  Вообще-то мыши - совсем не обезьяны и не пользуются хвостом как лишней рукой. Хвосту есть другие применения. Но мышатам это прощается, ведь и дети используют пальцы для ковыряния в носу, пока им не объяснят, что так делать нехорошо.
  - Что теперь? - Спросил он отдышавшись.
  - Теперь придется побегать! - Сказал старый крыс, так уверенно, словно всю жизнь только и делал, что разжигал камины. - Разбегайся и, когда будешь пробегать мимо коробка, чиркни спичечной головкой. Но! Едва вспыхнет - не медли. Запускай спичку в камин. Сухие дрова там приготовлены с вечера. Знатно вспыхнут, уж ты мне поверь.
  - Бегать я умею, - сказал Ефстафий с сомнением. - И, пожалуй, даже чиркнуть спичкой у меня получится. Но вот метать спички в камин мне не доводилось. Надо бы попрактиковаться.
  - Дельная мысль, - крыс снова продемонстрировал свой палец, воздетый вверх, и около когтя тут же возник какой-то запоздалый бестолковый светлячок, и закружил, заметался. - А ну, попробуй.
  Ефстафий не стал заставлять себя уговаривать. Он примерился и метнул спичку в каминную пасть словно копье.
  Спичка ударилась о завиток причудливой каминной решетки и отскочила на ковер.
  - М-да... Так и до пожара не далеко! - Заметил дядюшка Крыс. - Еще пробуй.
  - У меня непременно получится. - Заверил Ефстафий. - Не может быть, чтобы не получилось. Не думаю, что метать спички здорово труднее, чем снить сны. Уж если я одно навострился делать мастерски, то и этот трюк освою.
  И спичка вновь ударилась о решетку.
  С пятой попытки спичка скрылась в камине.
  Вытащив из коробка другую, мышонок взвесил ее в лапках, подумал, и отгрыз на три когтя.
  Укороченная спичка улетела в камин уже с третьей попытки.
  Следующую Ефстфий особенно тщательно подкоротил и завострил.
  Она влетела в темную пасть каминной пещеры с первого раза.
  - Кажется, ты уловил некую методу в искусстве метания спичек. - Довольно заметил дядюшка Крыс.
  - Занятие, конечно не такое веселое, как игра в прятки в зарослях мышиного горошка, но не хуже и не лучше любого другого, - несколько хвастливее, чем следовало, сказал мышонок.
  - Ну, а теперь...
  Ефстафий особенно тщательно подкорачивал и острил спичку для трюка с огнем.
  - Теперь... - прошептал он и похолодел от ужаса, при одной мысли, что будет держать в лапках настоящий дикий огонь.
  Теперь мышонок разбежался и чиркнул по коробку.
  Вспыхнуло, зашипело, раскинуло стрелы во все стороны, остервенилось и обдало жаром пламя.
  - Не мешкай! - Закричал дядюшка Крыс, зловещий в свете спички, с поднятыми над головой лапами, ощетиненной шерстью и рубиновым огнем горящими бусинами глаз.
  И тень его огромная и черная металась как безумная по стене, норовя ухватить скрюченными пальцами верхние книжные полки.
  Ефстафий и не мешкал. Но и не стал спешить. Он примерился, размахнулся и...
  Метнул свой факел в камин.
  Спичка задела-таки каминную решетку и скрылась во мраке.
  Ничего не происходило.
  - Погасла?
  - Придется повторить, - сокрушенно сказал дядюшка Крыс, - хватит у тебя духу?
  - Духу-то хватит, - разочарованно сказал Ефстафий. - Но эта спичка была последней.
  - Как последней?
  - Ну, там есть еще одна, но она сломанная.
  И в этот момент какие-то сполохи замерцали. Что-то зашипело, заклокотало... И в камине вздернулись, разгораясь сильнее и сильнее языки пламени.
  И в этих языках тут же заплясали, веселые и злые, изменчивые и бессмертные саламандры - духи огня.
  - Дядюшка Крыс, - поинтересовался мышонок, налюбовавшись на танец саламандр, - а на кой ляд нам шляпа?
  - О, в шляпе все дело! Все дело в шляпе!
  
  Мышонок никогда не слышал выражения 'дело в шляпе', просто потому, что мыши не носят шляп, а к разговорам людей не особенно прислушиваются, стараясь держаться подальше.
  Да если бы и слышал, то, что мог бы понять? Кто знает, откуда это выражение взялось, и что оно означает? Просто так говорят.
  Ученые, те самые, что прямо-таки спать не могут, если вдруг узнают, что чего-то не знают, высказались на этот счет. На одном далеком острове туземцы развлекались тем, что устанавливали по берегам огромных каменных истуканов. А потом, чтобы истуканы выглядели шикарнее - взгромождали им на головы огромные каменные же шляпы. Та команда, которая заканчивала первой, кричала: 'у нас все! У нас дело в шляпе!' и им присуждали главный приз. Отсюда это выражение видимо и повелось.
  Когда же на остров прибыли ученые, они научили аборигенов многим другим подвижным играм, ну, например, таким, как домино и шашки. И туземцы забросили возню с каменными истуканами.
  Теперь ученые бьются над вопросом, зачем нужны были островитянам эти статуи, а тем, неловко признаться, как бедна была раньше жизнь развлечениями и они просто так коротали время.
  Но мыши не носят шляп, недолюбливают недоказанные гипотезы и спокойно спят, даже если чего-то и не знают.
  Слова о шляпе озадачили мышонка, однако, не слишком.
  Ефстафий не думал над этим долго.
  Он догадался сразу.
  Ну, какой еще, как не волшебной может быть старая шляпа Кардинала Библиотекаря?
  Вполне естественно - если великий маг часто пользуется какими-то вещами, то и вещи становятся магическими. Много всякой неправды и напраслины рассказано про 'волшебные палочки' и 'магические посохи'. А ведь их ровным счетом не существует. В руках мага любая палка и любой прутик превращается в инструмент волшебства. Это может быть и указка, и трость, и оглобля, и дрын из плетня. Все от мага зависит.
  Однако, предметы, побывавшие в 'магической работе', долго еще хранят след колдовства.
  Что же говорить о шляпе, которую Кардинал Библиотекарь десятки лет носит на своей магической голове?
  Это решительно - волшебная шляпа!
  Так рассудил, смышленый не по возрасту, Ефстафий, который снится.
  Когда он спросил об этом напрямик, дядюшка Крыс как-то загадочно поухмылялся, глядя на огонь, и ответил уклончиво. Дескать, это как посмотреть. С одной стороны - это самая обыкновенная шляпа-колпак, из тех, что носят кардиналы, а с другой стороны - извольте видеть, и волшебная. Всякая вещь, если к ней приложить руки и немного выдумки станет волшебной. Все зависит от того, кто предмет использует. Но одной только шляпой им не обойтись. Понадобится еще и дудка.
  Дудка озадачила мышонка. Озадачила злее шляпы! Что за дудка, зачем дудка?
  Старый крыс, видать пуще прежнего решил напустить туману. Начал что-то говорить, что дудка подойдет не всякая, но после махнул лапой и поманил за собой. Мол, что тут говорить - пойдем, все сам уразумеешь.
  В темном углу на специальной подставке, словно ружья в пирамиде стояли музыкальные инструменты. Кардинал Библиотекарь был большим любителем помузицировать. В основном это были духовые: медные и серебряные жерла топорщились и нависали, причудливо изгибались... А мундштуки уходили ввысь, и отсветы пламени камина - вечной пляски саламандр - играли на полированных боках. И в этих изменчивых пятнах света, казалось, что спящие инструменты бредят музыкой - им мнится концерт и они представляют себя играющими что-то залихватское. Казалось, клапана едва заметно приоткрываются поочередно, рокочут басы и взвиваются к небесам тенора и сопрано. Но лишь потрескивал камин, да сопел старый крыс. И более ни звука.
  Бормоча что-то по поводу широты выбора, крайне затрудняющего сам выбор, дядюшка Крыс пошел вдоль рядов духовых инструментов. Он браковал дудки одну за другой. То останавливался у одного инструмента, то у другого. Тот был велик и тяжел, а другой имел неправильную форму. Дядюшка Крыс разглагольствовал о том, что всякому делу подобает своя форма: выпуклости полагается впуклость, а выступу - впадина... И в этом есть главная тайна - совместить те выступы и впадины, какие подходят друг другу более всего.
  В высшем смысле этих слов, разумеется. В философическом.
  Наконец, уже в третий раз остановившись у одного и того же инструмента, дядюшка крыс в глубокой задумчивости заметил, что этот, кажется, подойдет. И форма, и размер, и вес его, кажется, вполне устроили.
  Да, решительно и определенно подойдет.
  Для чего?
  Это пока покрыто мраком.
  О, это был совершенно изумительный музыкальный инструмент. Очень редкий и ценный. Вообразите себе что-то вроде миниатюрного кларнета или сопрано-саксофона, только изогнутый, наподобие курительной трубки. Да, те, кто разбирается, поняли, о чем речь! Это малинский рожок. Его иногда не то в шутку, не то по недоразумению называют 'малиновым'. Но никакого отношения к ягоде малине он не имеет, а ведет свой род и название из города Малин. Рожок знаменит еще и тем, что его клапана снабжены маленькими бубенчиками, которые по желанию игрока могут сопровождать извлекаемый звук совершенно изумительным хрустальным звоном нужной тональности. Возможно, отсюда и пошло выражение 'малиновый звон'?
  Считается, что играть на малинском рожке весьма сложно, что это крайне капризный и требовательный инструмент, но те кто умеет на нем играть считают его обыкновенным, дескать: ничуть не сложнее и не проще играть, чем на пастушьей дудке. Что сказать? Видимо тем, кто умеет играть - виднее.
  Мышонок что-то слышал о малинском рожке, поэтому, не без сомнений, поинтересовался, не слишком ли... Он, по наивности, подумал, что дядюшка Крыс намеревается исполнить на столь уважаемом инструменте какую-то пьеску.
  Старик, видимо не вникнув в сложные переживания своего юного соучастника, сердито ответил, что соберись он музицировать - выбрал бы бубен. В том смысле, что, мол, никаких шаманских танцев не планируется. Проблема, которую предстоит решить - чисто техническая. И да он знает, что мыши и крысы не смыслят в технике, что это прерогатива людей.
  Однако, развил он свою мысль, когда они с мышонком уже не без труда повалили рожок на бок и, тужась и сопя, тащили и толкали его к камину, однако, уф, никакой крысе не помешает знать кое-что из физики, тем более, если приходится поедать трехтомник основ натуральной философии.
  Да, крысы не пользуются техническими приспособлениями, не используют орудия труда, просто потому, что в этом не нуждаются. Но не пользоваться - вовсе не значит не уметь!
  Многих трудов стоило подтащить к камину тяжелую дудку. Потом нужно было широкий конец установить на каминную решетку, да так, чтобы он раструбом обращался к огню. А мундштук, загнутый кверху накрыть шляпой.
  Мышонок оставался в недоумении, относительно всех этих ухищрений, а старый крыс отвечал уклончиво, или вовсе отмалчивался.
  Поначалу ничего не происходило.
  Но потом, едва труба нагрелась над пламенем, саламандры начали нырять в раструб.
  И дядюшка Крыс вздохнул с облегчением.
  - Им понравилось, - сказал он, повеселев.
  - Что им понравилось?
  - Течение воздуха, - отвечал старик, - видишь ли, малыш, саламандры весьма чувствительны к малейшим дуновениям в воздухе, к его потокам. Огонь не может жить без воздуха, да.
  - И как это нам поможет? - Тревожился Ефстафий.
  - Самым прямым образом... - веселился старик, - саламандры ныряют в трубу через раструб и выдувают горячий воздух через мундштук.
  - И что выходит?
  - Замечательно выходит! Выходит то, что я и хотел. Они наполняют шляпу горячим воздухом. Как бы играя на трубе наоборот.
  - Если я скажу, будто понял что-то, дядюшка, то это будет ложь, - сказал мышонок, - но если я спрошу вас, что мне нужно спросить, чтобы получить объяснение вы мне сможете ответить?
  - Ты все поймешь! Ты все увидишь сам, - умывая воздухом лапки, отвечал крыс, неотрывно наблюдая за танцем пламени.
  - Вы знаете, что я чувствую сейчас? - Разговаривая скорее с собой, сказам Ефстафий. - Наверное, так должен чувствовать себя хамелеон, которого поместили на цвет, который он не может воспроизвести.
  - Я прекрасно тебя понимаю!
  - А я нет.
  - А не дурно развлекаются эти саламандры! - Радовался старик.
  - Да что же происходит?
  - Чудеса начинаются!
  - Какие чудеса?
  - Чудеса без чудес. - Отвечал старый библиотечный крыс исполненный всех и всяческих знаний из той уймы книг, что довелось ему съесть, - В учебнике натурфилософии был описан случай, как один подьячий... Или Подьячев, уж и не помню точно. Как-то наполнил пузырь дымом и поднялся до верха колокольни. Саламандры наполнят шляпу горячим воздухом, и ты взлетишь на камин, как тот подьячий.
  Мышонок хотел что-то возразить, но смолчал. Возможно, этот безумный план и был единственным способом оказаться на каминной полке, а может и нет.
  Но тут начались звуки.
  Клапана рожка задергались, и он начал издавать музыкальные звуки наоборот.
  А это очень неприятные звуки. Словно ноту не выдувают, а сглатывают.
  - Саламандры такие затейницы, - продолжал радоваться дядюшка Крыс.
  Музыкальные звуки - наоборот очень неприятны. Они чудовищно омерзительны. Хотя бы потому, что это не музыкальные, а немузыкальные звуки!
  - Это надолго? - Морщился мышонок.
  - Смотри! - Указал дядюшка Крыс на шляпу. - Смотри! Еще немного и - в полет! Скорее, скорее хватайся за тесемки!
  Мышонок остолбенел.
  Потому что первый раз в жизни своей мышиной он увидел настоящее волшебство.
  В снах которые он снил сам волшебства было полно. Но это всего лишь сны. В сказках, что рассказывал дядюшка Крыс - волшебства хватало в избытке, но ведь это были сказки! А чтобы вот так, не во сне, не в сказке и не в цирке, на представлении фокусника увидеть летающую шляпу... Тут кто угодно остолбенеет.
  - Ну, что ты медлишь! Скорее.
  - Это по-вашему чудеса без чудес? - прошептал Ефстафий, видя как шляпа поднимается все выше и выше. - А что же тогда чудеса с чудесами?
  Саламандры наяривали свои немузыкальные звуки как сумасшедшие. Вот уже и бубенцы стали подзвякивать в тон, так демоны огня раздухарились, развеселились.
  А шляпа уже висела высоко и только тесемки, которые старик Кардинал подвязывал под подбородком, чтобы шляпу не унес Ледяной Ветер, еще касались пола.
  - Хватайся за них! - Разволновался дядюшка Крыс. - Хватайся и лети! Только смотри, чтобы тебя не утянуло в камин! А то вылетишь в трубу и подвиг свой не совершишь, да еще и шалуны-саламандры подпалят хвост! С них станется!
  Ефстафий, не без чувства, что совершает главную ошибку в своей жизни, метнулся к тесемкам и ухватился за них лапками, зубами и хвостом - всем, чем мышата могут хвататься.
  И полетел!
  
  Вскоре он сделал еще несколько открытий.
  Если шляпы и летают, то летают они недолго и невысоко.
  Еще: если вы взлетаете вблизи пылающего камина, то это очень горячий полет, и вернее всего полет именно в каминную трубу.
  Но каким-то чудом (если мы выясним каким, то, наверное, напишем об этом отдельную сказку) ему удалось приземлиться на каминной полке. Где-то между часами, оловянным солдатиком, фарфоровой балериной и корабликом в бутылке.
  Шляпа, оставшись без груза, поднялась выше, описала круг и закончила полет где-то в дальнем углу.
  - Теперь ты поможешь мне взобраться! - Крикнул снизу дядюшка Крыс. - Я слишком тяжел для шляпы!
  Мышонок осторожно свесил нос с края каминной полки и увидел маленького библиотечного крыса с этой неимоверной высоты.
  - Но как? - Растерялся он.
  - Корабль! - Крикнул старик нетерпеливо. - Там стоит корабль. А на нем много-много веревочных лестниц!
  Мышонок обернулся на кораблик в бутылке. Он был слишком маленьким. Да и горлышко невероятно узким...
  - Ах, не этот! - Вскричал дядюшка Крыс. - Не тот, что в бутылке! Оглянись назад! Там есть другой.
  Мышонок не сразу увидел.
  Но когда задрал голову, вверх увидел нагромождение парусов белеющих во мраке. Он чуть не сверзился с края каминной полки! Там стоял огромный корабль! И веревочных лестниц на нем было сколько угодно. Они уходили в небеса...
  
  Модель корабля (мышонок совсем в них не разбирался) оказалась настолько огромной, что на ней мог бы отправиться в путешествие по морям по волнам целый мышиный клан. Мог бы, будь это целый корабль! Второй бок корабля мастер видимо не доделал - там отсутствовала обшивка, и отчетливо виделось все внутреннее устройство.
  Разумеется - мыши - это вам не корабельные крысы - не заманишь их в плавание никакими посулами. Однако мышонок, который снится, подумал о своем: какой чудесный сон мог бы получиться с морскими приключениями и странствиями, и с пиратами, и с многими землями, неоткрытыми мышами досель. Нужно будет только запастись сыром и крупой в дорогу...
  Впрочем, наверное, крупы в море опасны! Дядюшка Крыс рассказывал как-то о горохе, что пророс в трюме от сырости и буквально разорвал судно на куски. Но ведь, если это будет сон, можно будет и трюмы сделать отменно сухими и порох придумать непромокаемым, да и экипаж подобрать из особо отважных мышей, что не побоятся замочить ненароком хвосты.
  Но Ефстафия интересовали конечно же ванты - веревочные лестницы. Снять их и связать в одну было делом техники - точнее быстрых зубов и ловких лап. Но собирая лестницу для дядюшки Крыса он мог обдумывать разные разности. А кто бы мог ему запретить мечтать?
  Одну за одной Ефстафий составлял корабельные лестницы в бесконечную лестницу в небо. Но для этого пришлось побегать по мачтам вверх-вниз как заправский моряк.
  - Что же так долго? - Кряхтел дядюшка Крыс, взобравшись по сооруженной мышонком лесенке на каминную полку.
  - А я устал!
  - Вот это нам не нужно. Это нам некстати!
  - Ну, я отдохну, когда послушаю о том, что мы будем делать дальше, ведь время у нас, кажется, есть?
  - Времени у нас уйма!
  - Ну, вот и хорошо, я весь одно только внимание!
  И мышонок развалился между лап мраморного тигра, что стоял возле гулко тикающих часов.
  - Ну, отдохни, да послушай... - милостиво разрешил дядюшка Крыс.
  - Да уж, хотел бы я понять, зачем мы здесь и для чего столько трудов было потрачено.
  - Все это мы с тобою проделали для того, чтобы очутиться возле вот этих часов. - Дядюшка Крыс величественным жестом (когда хотел он умел быть даже величественным, а ведь о крысе этого не подумаешь) привлек внимание мышонка к диковинным часам оригинальной системы, - Посмотри на них повнимательнее.
  Мышонок не поленился встать и подойти к часам. Это были совершенно изумительные часы. Под выпуклыми стеклами - прозрачные циферблаты, открывающие головокружительный вид на многие и многие шестеренки, пружинки рычажки. Ефстафий видывал механизмы часов, даже бывал внутри у некоторых из них, и очень хорошо представлял себе насколько мудрено их устройство. Однако он и представить себе не мог, что устройство часов может быть столь мудреным, как здесь.
  Самих циферблатов было целых три! На одном вокруг прозрачного окошка с шестернями и шатунами были цифры, на другом - знаки зодиака, а на третьем, и цифры, и зодиак, и еще какие-то фигурки да символы.
  И стрелок на каждом циферблате было преизрядно! Не две: часовая и минутная, не три: часовая минутная и секундная, а целых пять на каждом.
  Под циферблатами находилась какая-то изящная вся в виньетках и украшениях золотая пластиночка, на которой Ефстафий, немного разумеющий грамоту, прочел:
  
  'Часы сии непростые, работы мастера Каспера Огастаса Букса, сделаны и пущены в ход в славном вольном городе Нэнте в зодиак 3126-й от эпохи стрел, да назначены отмерять времени ход неумолимый во всей полноте и ясности, а так же многому сверх того способны'.
  
  Мышонок заметил себе, что эта непонятная надпись едва ли могла быть прочитана человеком, чье зрение пригодно для вещей крупных и даже громадных. Вооружив глаз оптическим стеклом, и человек сумел бы что-то прочесть, но Ефстафий далеко не был уверен, что людям нужны такие малости.
  Вот для мышонка буквы были в самый раз. Другое дело смысл их! То, что часы далеко не простые - надпись не грешила против истины. Это и так видно, без пояснений. О легендарном часовщике Буксе Ефстафий слышал что-то и прежде, но запамятовал, что именно.
  Город и дата ничего ему не говорили. Мышиный мирок узок и тесен. Мыши оперируют не странами, городами или кварталами, даже не улицами, а вполне довольствуются домом или участком поля. Разумеется, кругозор мышонка, который снится, да еще регулярно беседующего с таким книжником, как дядюшка Крыс, куда шире, чем у любого мышонка. Но, тем не менее, не достаточно широк для географических, да исторических категорий.
  Часы, конечно, отмеряют время. Время - как оно есть. В этом даже мыши понимают. И совсем не исключено, что эти именно часы отмеряли время во всей его мыслимой полноте, но насчет ясности Ефстафий бы поспорил. Ясности не было.
  Под непростой надписью на непростых часах помещались какие-то кнопочки, пумпочки, маленькие рычажки...
  Возможно они и служили тому неясному многому, на что были 'сверх того способны' часы, да только это уж и вовсе тайна.
  - Много бы я мог рассказать об этих часах, - мечтательно сказал дядюшка Крыс, что даже глаза прикрыл, - да не о том сейчас речь.
  - А о чем?
  - Однажды мастер Букс построил часы, которые должны были измерять не только время, которое мы знаем и понимаем, но и как бы вглубь... В объеме, так сказать...
  - Это как?
  - Да кто же знает? Много про это разных суждений, но не нашего это ума материя. Важно, что, будучи заведены и пущены в работу, эти его часы ушли...
  - Вперед?
  - Не совсем...
  - А куда?
  - Точно известно, что не назад. Куда-то они ушли. Причем, вместе с башней, в которой были построены, вместе с замком, в котором была башня, вместе с хозяином замка и всей дворней, лошадьми, и гусями, сворой гончих, слугами, конюхами, поварами, господами, их женами - блистательными дамами, оруженосцами рыцарей и служанками дам...
  - И где это все теперь?
  - Где-то... гм... ходит.
  - А мастер Букс?
  - Мастер положил остаток жизни на то, чтобы понять, куда ушли часы.
  - И он узнал?
  - Неизвестно. Он тоже исчез.
  - Правильно ли я понимаю, что часы измеряют время, но не делают его? Ведь часы никак не могут повлиять на ход времени. Разве не так?
  - Вроде так, да не так. Это ведь, как измерять.
  - Как?
  - Ну, мне очень трудно тебе разъяснить... Но вообрази, что чем точнее ты измеряешь, тем больше влияешь на измеряемое.
  - Не понимаю как?
  - Ну вот, скажем, тебе нужно посчитать зернышки. Это довольно просто сделать.
  - Это смотря сколько зерна.
  - Да. Если зерен десяток или два, то их просто пересчитать. А если мешок?
  - Это много. Это так много, что и считать не нужно.
  - Верно. Люди для этого придумали весы. Они взвесят мешок и говорят, что в нем сорок пудов зерна.
  - Сорок пудов?
  - К примеру. Но пуды уже не зерна. Это условность. Пуды можно пересчитать в уме. Но это не зерна. И ты не можешь точно знать сколько зерна в мешке.
  - Ага... - Ефстафий начал что-то понимать, но еще не понял что именно.
  - Так вот... Обычные часы измеряют время в часах и сутках, минутах и секундах. Как зерно в пудах и фунтах. Но это условность. А точные часы, их называют хронометрами - считают время по зернышку. Но можно мерить еще тоньше.
  - Куда уж тоньше?
  - Вот если десять зерен смололи в муку. Это ведь по-прежнему десять зерен, которые ты мог легко посчитать. Но теперь это крошечные частички муки. Как измерить сколько их?
  - Думаю, из десяти зерен выйдет не так много муки, чтобы нельзя было посчитать все крупинки, - сказал Ефстафий задумчиво.
  - А сколько пылинок муки ты вдохнешь, когда будешь считать и сколько сдуешь, когда при этом чихнешь?
  - Сколько?
  - Никто не знает. Но число их изменится! Ты - тот, кто измеряет, будешь влиять на измеряемое.
  - Ах, вот оно что!
  - Каспер Огастас Букс создал часы, которые измеряют время настолько тонко, что сами задевают шестеренками за его ткань и что-то с ним делается такое, что и представить невозможно.
  - Они вдыхают или счихивают время? - Вытаращил глаза Ефстафий. - Как муку?
  - Но есть частички вещества куда мельче и тоньше муки! Они вовсе невидимы даже в самые могучие, самые большие и толстые оптические стекла. Вот с ними все еще сложнее. Как их считать?
  - Я и на муку-то теперь побоюсь дышать! - Впечатлился мышонок.
  - То-то! А мастер Букс настолько истончил измерение времени, что добрался до самой единой и неделимой частички его, которой мельче нет в свете!
  - И его часы стали портить время?
  - Вначале начали портить. К счастью они при этом скоро портились сами. Это у людей называется 'неудачный эксперимент'. Часы были столь изощренными, что от соприкосновения со временем ломались. И это хорошо! Не выходи они из строя они бы молотили и молотили время, наматывали бы его на шестерни и кто знает, что было бы с бедным временем!
  - Значит, ушедшие в сторону часы сломались там и застряли?
  - Будем верить, что никто не пострадал. Но мастер не хотел угомониться. Он добился того, чтобы часы его могли измерять время, не нанося ему вреда, и управлять временем, не выходя из строя.
  Тут Ефстафий понял, что именно он понял. У людей это называется озарением.
  - Так вот эти часы?..
  - Именно такие часы.
  - Мать моя, домовая мышь! - Не выдержал мышонок.
  - Фи! Что за выражения! А я еще называл тебя хорошо воспитанным мышонком!
  
  Наплывала ночь.
  Догорал камин.
  Ефстафий несколько поспешно, но совершенно искренне раскаялся в том, что произнес нечто предосудительное. Он, конечно, принес извинения. Ведь он действительно был очень хорошо воспитанным мышонком. А хорошее воспитание - свободное обращение с несвободой хороших манер, вот и все.
  После того, как извинения были приняты, дядюшка Крыс позволил себе несколько отступить от темы.
  - Наш старый переплетчик рассказывал мне как-то о дурных словах...
  - О дурных словах?
  - Да, о том, откуда они берутся и куда деваются.
  Дядюшка Крыс смерил мышонка взглядом и заговорил в той ворчливой манере, которую напускал на себя переплетных дел мастер, рассказывая свои байки.
  - Считается, что самые скверные слова знают боцманы. Но это не правда. Что может случиться такого с боцманом, спрашиваю я вас? - ворчал старый переплетчик. - Что он может пережить такое, чтобы вспомнить самые страшные ругательства? Подавиться боцманской дудкой? Но из этого выйдет только свист. Боцман никогда в жизни не испытает того, что испытывает переплетчик, натыкаясь на переплетное шило. Но я сейчас уже давно не вспоминаю этих страшных слов, потому что с годами пришло мастерство, и мои руки ходят параллельно острию шила, а значит, с ним не пересекаются. Но эти слова помнит мой попугай. А мне они больше не нужны. - Так говорил старый переплетчик.
  - И какая из этого прибудет мораль? - Сощурился лукаво Ефстафий.
  - А такая, дружок, что в жизни нужно быть мастером, а не попугаем мастера. Мастер знает в своем ремесле максимальное количество возможных ошибок и умеет их избегать. А значит, у него нет повода ругаться и сетовать. Конечно, всякий мастер делает ошибки, но это его собственные ошибки, которых никто еще не совершал до него. А попугай просто повторяет и повторяет, не привнося ничего нового.
  - Уж я постараюсь.
  - А теперь, - старик развернул мышонка к часам, - вернемся к тому ради чего... Ты еще нуждаешься в подробных объяснениях или сам уже понял, как мы будем действовать?
  - Я многое понял! - Воскликнул Ефстафий. - Первое, открыть - значит понять правильно, что же ты понял... Мастер Букс открыл тайну времени, когда понял, что же он такое сделал!
  - Уже хорошо.
  - Второе! Вы уже знали, что именно я помогу сказкам бежать от Черного Ловца, потому что я уже сделал это в вашем прошлом, куда переместился с помощью часов с волшебными стрелками мастера Букса, а я и не мог этого знать, потому что мне будущему предстоит сделать это в вашем прошлом, так?
  - Прекрасно, юноша! Вы растете в моих глазах!
  - Третье, и, наверное, главное - как именно мне предстоит помочь сказкам, я должен буду придумать сам, потому что я не рассказал вам об этом в прошлом, так?
  - Тебя это тревожит?
  - Я почти уверен, что у меня все получится, просто потому, что вы утверждаете, что у меня это получилось. А раз я это уже сделал, то у меня просто нет выхода, и я должен непременно это сделать... Я еще не запутался?
  - Ты близок к этому, но продолжай.
  - Но я не могу понять, почему я не рассказал вам, как именно я помог сказкам! И это меня очень тревожит!
  - Вот теперь, как и следовало ожидать, ты запутался.
  - Да? А я не заметил...
  - Видишь ли, дружок, ты все же сказал мне кое-что. Ты сказал, что я был прав. А я понятия не имел тогда о чем ты, потому что я еще не знал, что стану отправлять тебя в прошлое в будущем. Еще ты сказал мне разобраться с часами на камине Кардинала Библиотекаря. И я последовал твоему совету. Теперь я знаю об этих часах все, что можно узнать. И потом ты сказал мне слова 'колпак с бубенчиком'.
  - Колпак с бубенчиком?
  - Да.
  - И ничего не объяснил?
  - Нет.
  - Боюсь, Учитель, я вернусь из этой переделки довольно странным типом, если буду подкидывать подобные ребусы!
  - Полагаю, мы все будем немного не те, что теперь. Впрочем, я в прошлое не отправлюсь.
  - И больше никаких подсказок?
  - Нет, Ефстафий, который снится, - дядюшка Крыс покачал седой головой, - боюсь, что это все. Впрочем, нет! Еще ты сказал... Как же я мог запамятовать!? Ты сказал, что фокус оказался простым, как сказка для самых маленьких, и просил меня напомнить тебе об этом.
  Ефстафий задумался.
  - С чего бы это я вздумал темнить, когда все уже было позади?..
  - Не забывай, малыш, что это будет в прошлом. И то, что у тебя было позади у меня тогдашнего - еще впереди. А знать будущее... Это все равно, что баловаться с часами мастера Букса!
  - В таком случае мне предстоит поумнеть!
  - Ну, за это можешь не беспокоиться!
  
  А город спал теперь.
  Безмолвный Библиотечный Замок на Холме возвышался, царил над окрестностями.
  Городовые подремывали в своих будках, демонстрируя всякому, кто мог бы видеть, исключительную способность служителей порядка спать стоя. Но видеть это никто не мог.
  По городу в этот час ходили только два человека: ночной сторож и расклейщик афиш.
  Ночному сторожу вменялось в обязанности стучать колотушкой и кричать противным голосом о том, что все хорошо, все тихо и спокойно. Однако сторож был человеком деликатным. Ну, какой же это будет покой и тишина, если стучать и кричать, справедливо судил он. Поэтому он обмотал колотушку тряпочкой и звук ее был теперь слышен только ему. А полагающиеся по должности слова он произносил тихонько, почти шепотом. И в городе действительно было спокойно и тихо.
  Даже спящих городовых никто не тревожил.
  Расклейщик афиш был тоже по натуре тихим человеком. Другого и не взяли бы на эту ночную работу. Тихим и склонным к мечтам о заведомо несбыточном.
  Он мечтал о большом доме с колоннами и тисовой аллеей перед фасадом. Но жил на чердаке ветхого дома и ничуть этим не смущался.
  Он мечтал написать книгу книг о скитаниях вечных и о любви, о подвигах и славе, о странах далеких и местах небывалых, о жизни и смерти. И поэтому на пыльном столе у него в каморке под крышей были красиво и аккуратно разложены туристические открытки, карты и атласы, да чистая белая бумага. Рядом с листами, уже пожелтевшими за многие месяцы, лежало тронутое ржавчиной перо, и стояла пересохшая чернильница с дохлой мухой внутри.
  Еще расклейщик афиш мечтал написать живописное полотно, которое потрясет мир. Он часто обдумывал сюжет и композицию, и полотно виделось ему порой не во сне, а наяву, как уже написанное. Для его создания было все готово: в углу, куда падал мягкий свет из северного окна, стоял на мольберте подрамник с загрунтованным холстом. Ждали наготове кисти, краски, палитра и всякие мудреные инструменты. Но мольберт давно зарос паутиной, подрамник деформировался и холст обвис немного. Расклейщик афиш иногда подрабатывал, рисуя эскизы афиш и фантиков для конфет. Но поскольку работником он был необязательным и увлекающимся посторонними вещами, заказы он получал редко.
  В черепаховой спине мокрой брусчатки отражались фонари. Среди этих огней и бликов брел расклейщик афиш от одной тумбы к другой, с рулоном афиш и ведерком клея, из которого торчала кисть.
  Иногда он встречался с тихим, как тень, ночным сторожем и тогда здоровался с ним по нескольку раз за ночь.
  Конечно, в городе были жулики и ночные воришки, которым полагалось бы ночами выходить на промысел. Но все они как один очень боялись привидений. И поэтому сидели по домам, дав себе обещание уж в следующую ночь точно собраться с духом и пойти украсть что-нибудь. Но и на следующую ночь не решались.
  
  - Ты попадешь в тот самый день, когда сказки устроили заговор и прямо в квартиру сказочника... Надеюсь, я не ошибся в расчетах...
  - А если ошибся?
  Дядюшка Крыс посмотрел на Ефстафия новым взглядом.
  - Нет, - сказал он, - давай будем считать, что я не ошибся.
  - Хорошо, давай.
  - И тебе придется иметь дело со сказками. У каждой из них свой характер. Иногда характер совсем не простой. Кроме того сказки любят поговорить. Поэтому помни о деле. Ты должен вызволить их и привести в Замок.
  - Ну, понял я, - махнул лапкой нетерпеливый мышонок, который уже мысленно был там и уже становился героем, - понял.
  - Сказки бывают разные, малыш. Одна обращается к человеку тихою песней любви. Для тех, кто не может услышать есть сказки со строгим голосом совести. Тем же, кто глух и здесь - есть сказки кричащие воплем страдания, ужаса и боли.
  - Я постараюсь не делать различий, потому что и страшные сказки тоже нужны, ведь так? Я буду к ним одинаково внимателен.
  - Сказочник, там, в том времени сейчас спит.
  - А что я там буду делать-то?
  - Для начала попробуй присниться сказочнику.
  - Ой, а это зачем?
  - Это будет полезно. Ты поймешь по-настоящему почему должен спасти сказки. Но тебе не менее важно спасти и сказочника, если это возможно.
  Дядюшка Крыс что-то нажал на часах, что-то повернул. Загудели шестеренки.
  - Вот этот циферблат показывает время, по которому сказка сказывается, а этот по которому дело делается. А третий... Он тоже что-то показывает, но нам это сейчас не нужно. Ступай, малыш.
  И Ефстафий, который снится, сделал шаг.
  
  Дядюшка Крыс почесал в затылке... Потом еще раз. Сначала он сделал это совсем по-человечески - передней лапкой, а потом - как и полагается делать крысе - задней. Не потому, что обдумывал нечто важное. Просто давно чесалось, а при мышонке чесаться казалось неудобным.
  Он очень много знал, не только для крысы, но и для иного человека. Он слыл в своем кругу мудрецом и философом, но слыть - вовсе не значит быть. Правда иногда приходится соответствовать. И вовсе не для вида.
  Люди говорят, что нельзя прыгнуть выше головы. Но крысы это умеют. Люди говорят, что нельзя войти в одну и ту же реку, но великий часовщик доказал, что и это возможно.
  Мышонку предстоит доказать, что вовсе не нужно быть записным героем, для того, чтобы совершить подвиг.
  Старый крыс ничего не должен был доказать.
  Никому.
  Он просто сделал то, что должен был сделать.
  Теперь от него ничто уже не зависело. Сделалось тревожно и тоскливо.
  Теперь он думал о том, все ли сделал правильно. Даже более того, правильно ли он сделал, что вообще что-то сделал, а?
  'Делай, что должно, и будь, что будет!' - твердили крестоносцы и следовали этому принципу, с упорством, достойным лучшего применения. А что они сделали путного в результате?
  Дядюшка Крыс осмотрел огромную, будто набережная портового города каминную полку.
  'Где-то теперь наш неугомонный мышонок?' - спросил он.
  'ТАМ-М-М-М-М!' - ответили часы с волшебными стрелками.
  Рокот шестеренок умолк. Теперь чудесные часы мастера Букса тикали мирно, будто самые обычные часы.
  
  О перемещениях во времени написано во многих книгах. Но перемещение - это перемена места. Путешествие - шествие по пути. Даже если ты стоишь и дремлешь, как городовой на ночном дежурстве или сидишь за столом и складываешь сказку - ты следуешь своим путем или блуждаешь глухими окольными тропами.
  Со временем все иначе. Не перемещение и не путешествие, а перебытие - потому что вот, извольте, ты был здесь и сейчас, а стал там и тогда. Конечно, любое перемещение-путешествие осуществляется как в пространстве, так и во времени, но когда время линейно, а пространство - объемно.
  Но если время становится объемным, то можно лишь сделать шажок в сторону и пространство - планета и солнце сами метнутся во времени прочь и переменится все.
  А можно сделать шаг вперед или назад, или вбок и вглубь.
  Вот какие-то подобные озарения пронеслись в голове Ефстафия когда он сделал шажок подле часов с волшебными стрелками.
  Будто вспышки фейерверка взрывались они перед его мысленным взором. И, разумеется, он ничего не понял, но просто запомнил кое-что на будущее, чтобы понять, когда поумнеет.
  Полезная, знаете ли, у него привычка, а?
  Он сделал шаг и ощутил что-то вроде пинка. Но пинок в пространстве, даже если это пинок не какого-нибудь хулигана, а самого мироздания - это просто больно и обидно. А пинок во времени - это нечто совсем другое! Знать бы что?
  И очутился в другом месте и другом времени.
  Даже не так. Не очутился. Он нашел себя в другом месте и в другое время и сразу доподлинно понял, где и когда находится. Почему? Да потому, что он ведь сам проделал весь путь. Часы придали ему нужное ускорение и указали направление, а дальше - все сам.
  И вот прописные, тривиальные и глубокие истины (противоположность которым, как известно, - тоже глубокая истина) перестали мелькать перед взором. Ведь именно они, а не пейзаж пролетают мимо нас при движении во времени.
  И, мышонок обрел способности видеть.
  Увиденное ему не понравилось.
  
  Рука.
  Человеческая рука.
  Она в любой момент могла заграбастать маленького мышонка.
  Ефстафий весь передернулся.
  Мыши, как известно, стараются держаться от людей поодаль.
  Но рука не двигалась.
  Ее владелец спал и видел сны. Или нет? Мышонок вспомнил, что Сказочник - Черный Ловец сказок - спал тяжелым сном без сновидений.
  Это нужно было исправить!
  И маленькому, фиолетовому, волшебному мышонку это было вполне по силам.
  Рука безвольно свешивалась с дивана, под которым затаился, дыша через раз, мышонок.
  О, Ефстафий хорошо рассмотрел эту руку. Пальцы тонкие и какие-то узловатые, коротко подрезанные ногти и мозоль от карандаша на среднем пальце, но не это главное! Линия жизни долгая и извилистая, дважды прерывалась - один раз в прошлом и другой раз в будущем, но продолжала упорно разрезать ладонь. А линия любви была короткой и похожей на давний шрам...
  Ефстафий мало смыслил в хиромантии. Вот дядюшка Крыс - тот съел много древних и современных пособий по этой науке и мог бы увидеть в этой руке куда больше смысла. Но для мышонка эта рука была в первую очередь частью опасного человека в самой непосредственной близости от его носика.
  Ефстафий собрался в комок и пулей преодолел комнату. Затаившись под книжным шкафом, он передохнул.
  Теперь человек был виден ему весь. Он спал на диване в черной одежде - сюртучной паре в тонкую белую полоску и стоптанных востроносых лаковых туфлях, чьи носы напоминали клювы воронов. Седые пепельные волосы разметались по черной коже дивана. Лица не разглядеть.
  Черный Ловец сказок спал в неудобной позе, и сразу было видно, что ничего доброго ему не снится.
  Какими глухими окольными тропами блуждала его душа?
  Приснись ему, как же...
  Но Ефстафий сосредоточился и приснился...
  
  Он очутился на черной пустоши под небом серым как зола в камине. То ли белая безлунная ночь, то ли день подобный ночи.
  Но сон имеет свои законы, и мышонок знал их неплохо. Это не были день или ночь. Нет. Это вечные сумерки темной стороны, где пребывала во сне душа Сказочника.
  Ефстафий понял это, едва задал себе вопрос о времени суток.
  Как скверно! Как далеко все зашло. Мышонок и подумать не мог, что Сказочник в своей боли провалился во тьму так глубоко. Но исправить можно почти все, особенно во сне, особенно если ты мышонок, который снится.
  И Ефстафий пустился вверх по склону каменистого холма среди редких былинок черной травы к остроплечему угловатому силуэту на вершине.
  Черный человек в широкополой шляпе сидел, отставив больную ногу... Мышонок почувствовал, что нога донимает этого человека. Когда-то на войне вражеский солдат... Да, Сказочник воевал когда-то.
  - Кто это? - встрепенулся черный человек, услышав приближение мышонка.
  - А это я, - пропищал мышонок.
  - Ты не похож на новую сказку...
  - А я и не сказка.
  - Странно. Я всегда нахожу сказки.
  - Так уж и всегда? - Мышонок почувствовал, что от страха наглеет.
  - Да.
  - А я сон.
  - Сон?
  - Сон.
  - Какой маленький, нелепый сон...
  - Уж какой есть.
  - Значит, я сплю?
  - Ну, если я снюсь, то уж точно.
  - И ты мне снишься?
  - Какой-то у нас глупый разговор, не находите?
  - А о чем мне разговаривать с мышонком цвета чернил?
  - Вы же сказочник... Вот и расскажите сказку.
  - Я не рассказываю сказок. Я их сочиняю.
  - Ну, кто кого сочиняет, еще вопрос. Но даже если допустить, что именно вы и именно сочиняете сказки, то зачем, если их никто не слышит?
  - Когда-нибудь я продам их все. И стану богат и знаменит. И у меня начнется новая жизнь.
  - А сейчас у вас, видимо, старая жизнь... И она вам не нравится?
  - Разве это жизнь, - поморщился Сказочник, - разве жизнь?..
  Мышонок нахохлился.
  Пусто было вокруг. И холодно. И могильным холодом веяло от черного Сказочника. И боль в его раненой ноге, и боль в сердце были холодными. И зеленые глаза - единственные острова цвета в этом кошмаре серости и черноты сияли холодным светом.
  - Давайте проверим, правильно ли я вас понял? - Сказал Ефстафий сердито.
  - Давай...
  - Сейчас вы не живете, а только готовитесь жить, когда-то в далеком будущем, когда...
  - Можно сказать и так.
  - И вы ни разу не пробовали?
  - Что?
  - Ну, жить?
  - Что ты имеешь в виду?
  - Надо же потренироваться! А то вдруг у вас случится тот самый миг, когда сбудется мечта. Наступит звездный час. Придет время поступков и настанет пора жить. Жить поживать и добра наживать. Долго и счастливо, как в сказке... А вы не сумеете. Потому что не готовы. Не знаете, как это делается, а?
  Когда Ефстафий снился, то иногда бывал таким смелым и умным, что сам поражался этому. Ведь в реальной жизни, сколько себя помнил, он ни умным, ни уж тем более смелым никогда себя не чувствовал.
  Но во сне, где он был мастер и хозяин, он мог быть умнее, талантливее, чище и лучше себя самого, потому что ему помогали все те, кому он снился.
  И Ефстафий тогда понимал, что занимается своим делом. Снить сны - его призвание и предназначение. Ибо только тот, кто занимается тем, чему предназначен судьбой может быть умнее, отважнее, талантливее, лучше и чище себя самого - в своем деле.
  А тот, кто занимается не своим делом, а просто 'работу работает' всегда умнее и лучше того, что сделал.
  
  Вот тут Сказочник взглянул на мышонка с интересом. Вернее, как показалось Ефстафию, из глаз Черного Ловца сказок на него взглянул именно Сказочник... Стало быть, может быть и не зря все?
  
  - Значит, ты хочешь, чтобы я рассказал тебе сказку? - С недоверием поинтересовался черный человек...
  - Да. А что?
  - Вот просто так, взял да и рассказал?
  - Да. А что?
  - Что-то в этом есть, - задумался Сказочник, - какой-то в этом вызов. А с другой стороны... Если ты - мой собственный сон... Ведь ты мне снишься?
  - Снюсь.
  - Значит ты мой собственный сон, так?
  - Сон. Ваш. Но не ваш собственный, - честно уточнил мышонок.
  - Не вижу разницы...
  - Если вы чего-то не видите, то это вовсе не значит, что его нет, - заметил Ефстафий негромко, будто сам себе, - но не станем отвлекаться на пустяки. Я ваш сон, поскольку я вам снюсь, и что с того?
  - А то! - с торжеством возгласил Сказочник, - что это же как бы я сам и есть. И если я сам прошу себя рассказать себе сказку, то в этом есть какой-то смысл. Ведь я сам себе плохого не посоветую, а?
  'Да он кладезь заблуждений!' - с досадой подумал Ефстафий.
  - И главное: все, что я вытворяю во сне, никуда ни к кому от меня не уйдет! - продолжал развивать свою темную мысль Сказочник.
  - Уйдет, - честно сказал мышонок потому, что не предупреди он Сказочника, это стало бы похоже на воровство.
  - Куда?
  - Ко мне.
  - Ты не в счет.
  - Уф, так что мы решаем? Услышу я сегодня хоть одну какую-нибудь сказку от самого начала и до самого конца? - начал потихоньку раздражаться мышонок.
  - Услышишь.
  - И как она будет называться?
  Черный человек на секунду задумался.
  - Сказка о Веселом Принце.
  - Значит, это будет еще и веселая сказка?
  - Вот этого не могу тебе клятвенно обещать. Это была сложная несговорчивая сказка! Я собирал ее по частям, скитаясь в разных краях и временах, преодолевая трудности и опасные приключения...
  - Я сказку хочу, наконец, услышать, а не про ваши трудности и приключения. Не о себе сказочник должен думать, а о сказках.
  - Ты полагаешь?
  - Я в этом убежден.
  - Экая интересная игра ума, - задумался Сказочник, - эдакий парадокс, я полагаю...
  - И рассказывать не о себе должен, а сказки! - распалился Ефстафий.
  - И кому, по-твоему, он, то есть я, это должен?
  - Себе, мне, всем!
  - Сказки?
  - Сказки, только сказки, ничего кроме сказок!
  - Тогда слушай и не перебивай! Гм... Как бы это... От первой фразы многое зависит... Гм... Где-то далеко живет Веселый Принц... Хотя он уже, вероятно, не принц, а король, так что вернее сказать: жил. Вот...
  
  Жил, да был на свете Веселый Принц. Наверное, у него было какое-то имя, красивое и гордое, как подобает настоящему принцу, но никто его не назвал иначе, чем Веселый Принц. И не случайно! Этот парень был действительно настоящим принцем и настоящим весельчаком.
  Он никогда не смеялся без причины, но так уж случалось, что эти самые причины, казалось, просто преследовали его.
  Большой был любитель похохотать от души.
  Да. Вот ведь, действительно, есть на свете люди, которых ничто не может выбить из седла и во всем они видят хоть что-то светлое.
  Если же день был ненастным, утро холодным, завтрак скудным, а дорога раскисшей и похожей на болото, то принц хлопал попутчика по плечу и говорил: "Не хмурься приятель! Ну как завтра нагрянет беда всерьез? Что ты будешь делать со своим лицом, если все гримасы истратишь сегодня?"
  После таких слов Принц заливался беззаботным смехом, столь заразительным, что не находилось человека, который не присоединился бы к нему.
  Если же ни завтрака, ни попутчика не было вовсе, а ночлег могла предоставить лишь придорожная канава, Принц говорил себе: "Приятель! Его Величество Сегодня встретил нас крайне сухо! Так неужели мы засидимся в гостях и не сделаем пару шагов к Его Высочеству Завтра, чтобы отведать его гостеприимства!"
  Словом - не было на свете ничего такого, что могло бы заставить Веселого Принца грустить!
  Однако, нет! Было одно обстоятельство, омрачившее его жизнь - ведь у него не было принцессы! И когда он думал об этом, его лицо суровело: словно облачко закрыло солнце, и он вздыхал тихонько и печально, но через мгновение снова улыбался, ведь он знал, что принцесса где-то ждет его. Тогда он подтягивал сношенные ботфорты, поправлял серебряную шпагу на бедре и, лихо заломив линялый бархатный берет, прибавлял шагу. "Вперед, приятель! - командовал он себе. - Чем шире шагаешь по лужам, тем дольше останутся сухими твои сапоги!"
  ...
  Черный человек сделал паузу, словно ожидал, что мышонок перебьет его, и что-то спросит или вставит хоть звук.
  Но мышонок молчал.
  Сказочник пожал плечами, и собрался было продолжить, но не выдержал и спросил:
  - Ну, как тебе?
  - Что?
  - Сказка.
  - Пока нормуль! Она ж еще не началась. Только герой на дорогу вышел, непонятно, правда зачем и куда он идет.
  - Он скитается...
  - От чего бежит? Чего ищет?
  - Ну, это дальше будет рассказано.
  - Тогда вперед! Дальше... Вот только...
  - Что? - Насторожился Черный Ловец Сказок.
  - Ну я пока не знаю, дальше надо послушать, но все же... То что он такой оптимист, этот ваш Веселый Принц, такой весь... Как это слово-то... Позитивненький, во! Может просто от того, что он не умный?
  - Ты дальше станешь слушать, или перебивать будешь?
  - Конечно - слушать!
  - Тогда не умничай!
  - А вы не тяните! Сказка же, а не роман в трех томах с продолжением!
  Сказочник сверкнул глазами.
  - Итак...
  
  ...Как-то утром Веселый Принц шел пыльной дорогой через выжженную солнцем степь и пытался насвистывать обрывки затерявшегося в памяти мотивчика. Мелодия была легкой и прихотливой. Она прекрасно звучала в голове, но воспроизвести ее полностью Принц никак не мог, также, как не удавалось ему припомнить, откуда в его памяти взялся этот докучный мотивчик. Он каждый раз сбивался, но отыскав ускользающую нить мелодии, снова принимался высвистывать ее, снова сбивался и начинал сначала. Более всего Принц любил непокорные характеры, и это противоборство его только забавляло и раззадоривало.
  Он поднял фляжку и легко встряхнул. Остатки воды с жалобным шелестом метнулись от стенки к стенке. "Старуха судьба, а старуха судьба? - воззвал Принц к фляжке, словно та, к кому он обращался жила непосредственно внутри сосуда, как джин в лампе, - если уж у меня кончилась вода, которую я берег пуще глаза, - продолжал он, - то за холмом, что впереди я должен найти, по меньшей мере, колодец! А, старуха судьба?"
  Нужно сказать, что Принц никогда не жаловался на свою судьбу, и возможно поэтому был с нею в очень неплохих отношениях, что вовсе не значит, будто ему не доставалось от каверзных проделок старухи.
  Однако, поднявшись на холм, наш герой просто ахнул! Перед ним раскинулось селение с тенистыми липами у сереньких хижин, с плакучими ивами возле чистого пруда, и с двумя деревянными "журавлями" по которым даже самый печальный, самый брюзгливый путник безошибочно угадал бы колодцы. Принц не был ни печальным, ни брюзгливым, из-за чего, кстати, часто страдал...
  Он подбросил свой берет, поймал его и помчался что было духу к ближайшему из "журавлей". Разочарование ждало его здесь. Сруб укрывали толстые доски, приколоченные огромными железными гвоздями.
  Он взял маленький камешек и, протиснув его в щель между досок, стал ждать всплеска воды. Но нет. Камень упал на сухое, далекое дно колодца с гулким: "ПЛОК!"
  "О как!" - сказал себе Веселый Принц.
  То обстоятельство, что добыть воду для питья будет несколько сложнее, чем он ожидал, придало ему бодрой решимости. Он побежал на другой конец поселения, где маячил второй "журавль" над срубом.
  Однако оба колодца оказались заколоченными.
  И во втором тоже было сухо.
  Судьба-то ничего не дает даром, и если здесь отпустит, то там ужмет, как пить дать. Кто помнит об этом - всегда готов к ее фокусам. Веселый Принц был одним из таких - поэтому не пригорюнился и не загрустил, не говоря уже о том, чтобы плакать и вопить, рвать на себе волосы, топать ногами, или же хлопать себя по щекам.
  "Ишь ты!" - воскликнул Принц, словно проделка старухи пришлась ему по вкусу. После этого он стрельнул по тихим домикам хитро прищуренными глазами. Не то чтобы наш герой был слишком хитер, просто он очень хотел пить, а теплой воды в его фляжке хватило бы впору едва ли на воробья.
  Не теряя времени, Веселый Принц обошел все хаты и постучал во все двери достаточно громко, чтобы его могли услышать и достаточно осторожно, чтобы двери не развалились.
  Но только в последней избушке дверь отварилась и на пороге появилась старуха. Одного глаза у нее не было вовсе, а второй смотрел злобно из-под рассеченного надвое века. Нос оказался не крючковатым и длинным, а наоборот - плоским с вывернутым ноздрями. Шамкающий беззубый рот был похож на росчерк самого сердитого художника на свете. Волос у старухи почти не было, а те пепельные клочья, что уцелели на сморщенном черепе, торчали спутанной паутиной во все стороны. Кроме того, это милейшее создание не мылось, по меньшей мере, последние сто лет и от него пахло...
  Принц несколько опешил, но не настолько, чтобы забыть вежливо поздороваться. Попросивши напиться, Принц получил ответ: "Нашел чем шутить! Эх!"
  Из этого стало ясно, что, по мнению старухи, ему должно быть просто стыдно.
  Извинившись за глупую шутку, молодой человек поинтересовался, куда девались все жители. Дверь перед ним захлопнулась, и из-за нее прозвучало сердитое замечание: "Совсем озверел народ!"
  Невнятное бормотание удалялось в глубину дома, слышались тяжелые шаркающие шаги, визгливо поскрипывали половицы.
  "Эге!" - сказал себе Веселый Принц.
  Он вернулся на пыльную дорогу, что пересекала селение. В раскаленных небесах, проносясь куда-то, хихикнул горячий ветер. "Не все так хорошо, как хорошо кончается, - заметил Веселый Принц, и, подумав, добавил, - но если и не пытаться схватить быка за рога, он сам все равно тебя на рога посадит... Пойду просить воды у лягушек!"
  И он направился к маленькому пруду, который заметил еще стоя на холме. Однако добраться до воды оказалось не так-то просто: от селения прудик отделялся плотными зарослями терновника.
  И откуда бы этим зарослям взяться, ведь поначалу их будто и не было!? С холма Веселому Принцу селение и пруд показались очень благообразными и приветливыми.
  Терновник стоял плотной, непроходимой колючей стеной. Ни единой тропинки найти не удалось.
  Продираться же напролом означало, как минимум, остаться голым, рассудил наш герой. И одежду и, пожалуй, собственную кожу оставишь на этих шипах.
  'А кожа мне еще пригодится, - усмехнулся он, - да и привык я к ней!'
  Он выхватил шпагу и попытался рубить сплетенные ветви. Но клинок звякнул как по стальным прутьям не оставив и зарубки.
   'Велик пень, да дурень! - усмехнулся Веселый Принц, - Не обошлось тут без колдовства! Мог бы и прежде догадаться!'
  И решил поискать путь в обход.
  'Если я что-то в чем-то понимаю, - рассуждал он, - то раз есть колдовство, то должен быть и колдун. А у нас у странствующих принцев уж такая доля: встретишь колдуна - истреби его и козни его'.
  
  В дорожной сумке, что едва ощутимо похлопывала по правому бедру принца-путника, вечно болталась неразлучная троица: сухарик величиной с грецкий орех и напоминающий иссушенное лицо старика, кусочек сахару размером со среднюю горошину и... Но о последнем позже.
  Бывало, глядя на сухарик, Принц поговаривал:
  - Увы, старина! Я знал тебя, когда ты был еще колосом. Я отведал тебя, когда ты был караваем. О, ты был вкуснейшим из караваев! Здесь были эти румяные щеки и мякиш, который просто таял во рту! Теперь ты слишком мал для хлеба, но просто гигант для крошки! Клянусь тебе, что если мне придется совсем худо, то ты переживешь своего хозяина, а если мне будет суждено пережить тебя, то уж верно не надолго, и верь мне, такая участь не стоит зависти.
  Сахарок удостоился лишь однажды гораздо более короткой речи:
  - Ты мал, для того чтобы сделать жизнь сладкой, но годишься для того, чтобы скрасить черный день. Ты станешь главным блюдом на пиру нищего принца!
  Эта пара была завернута в пергамент, и знала времена, когда на нее давили колбасы, хлебы и фляги с вином.
  А третий, о ком мы пока умолчали, блуждал по дну котомки бирюком - в гордом одиночестве - это был массивный империал червонного золота с изображением орлино-драконьего герба с одной стороны и властного тяжелого профиля, словно специально созданного для того чтобы украшать монеты и медали - с другой.
  Принц никогда не говорил с империалом, хотя судьба его была предрешена. Нужно только добавить, что во многих странах монета стоила если не трона, то полкоролевства и вовсе необязательно было иметь особенно острый глаз для того, чтобы заметить известное, хоть и отдаленное сходство венценосного профиля с тонким лицом принца.
  Самому принцу эта монета не раз могла стоить жизни. Ведь он бывал в разных местах и встречал разных людей. Но, никому и в голову не могло прийти, что на дне тощей котомки может скрываться целое состояние.
  В котомке путника скрываются сокровища, что и не снились многим королям... О, да! Об этом же сказал мудрец! Куда как часто в котомке нищего скрывалось то, чего нет в сокровищницах владык мира. И как часто путник, владеющий неоценимым богатством, но не имеющий возможности применить его пропадал без следа, словно та пыль, что отряхивал он со своих ног.
  Все счастье жизни состоит в бесконечных попытках человека быть счастливым. Но и счастьем можно пресытиться и уподобиться тому факиру, которого тошнило от одного вида шпаги.
  Что сказать ему, бедолаге?
  - Разучи новый фокус, лентяй!
  
  - Это вы сейчас о чем? - Не удержался мышонок.
  - Что? - Будто очнулся от какого-то транса Сказочник.
  - Вы, если помните, сказку сказывали. И вдруг про какие-то сокровища, какой-то факир...
  Сказочник посмотрел на мышонка, будто впервые видел.
  Да и мышонок посмотрел на сказочника с не меньшим удивлением. Тот изменился. И сейчас перед мышонком, который снится, сидел не Черный Ловец сказок, а именно Сказочник.
  Ефстафий даже попятился. Так разительна была перемена.
  - Экая странная штука - сон! - сказал Сказочник. - Я, видишь ли, вдруг задумался... Ведь я исполнен сказок, переполнен ими, но как тот нищий путник, что не может применить сокровища из своей котомки, могу просто сгинуть, ни оставив по себе ничего, даже доброй памяти. Нет! Сказки, уже сами по себе - счастье! Но, кажется, они перестали меня радовать. Осталась только боль!
  - Тогда, может и вам, как тому факиру, - сказал мышонок осторожно и ласково, - разучить новый фокус, а?
  - И какой, по-твоему? - Насторожился Сказочник, снова мрачнея лицом.
  - Полно копить, пора раздаривать!
  - На это я пойти не могу. У меня есть план. И я от него не отступлю.
  - Но мне-то вы сказку доскажете?
  - Тебе, малыш, я доскажу сказку. На чем я остановился?
  - Принц хотел добраться до воды.
  - А про сухарик, сахарок и монету я рассказал?
  - Да, перед тем, как... Забылись... А это важно?
  - Возможно, нам пригодится это и дальше, хотя, скорее всего, нет.
  И Сказочник продолжил:
  - А пока...
  
  ...А пока, Веселый Принц мучительно искал проход к злополучному прудику.
  Занятие это было не из легких и, что самое главное, с ощутимым привкусом безысходности.
  Веселый Принц все больше страдал от жары и жажды.
  Язык был похож на горячий валенок, иссохшие губы распухли. Принц ощущал, как минута за минутой раскаленное солнце пьет его кровь.
  Ощущение близкой воды только усиливало жажду.
  Видение прохладного источника начало преследовать юношу. Залюбовавшись призрачным хрустальным сосудом с ледяной водой, запотевшим, сверкающим каплями росы на боках, Принц едва не свалился в глубокий овраг преградивший путь.
  Одним концом овраг упирался в те же заросли терновника, а другим уходил за горизонт, рассекая мир на две части.
  На потрескавшемся от жары дне оврага лежала огромная желтая змея. Взять такую преграду приступом было, пожалуй, сложнее, чем терновые кусты, хотя еще не известно какие сюрпризы таились в шипастых зарослях, в том же что они должны быть Принц теперь убедился.
  Отшатнувшись от холодного, как блеск отточенной стали, взгляда змеи, Принц торопливо, как мог, побрел обратно, вдоль стены иссохших колючек, чувствуя спиной эти глаза.
  'Зачем змея!? - рассуждал он туго, - для чего непременно змея? Почему не котенок, или... птичка?'
  
  - Или мышонок, - не удержался мышонок.
  - Что? Кто? - Встрепенулся Сказочник.
  - Я.
  - Опять ты перебиваешь!
  - Не опять... А впервые, но это не важно.
  - Что не важно?
  - Пусть ему теперь встретится мышонок, а?
  - То есть ты?
  - Хоть я, - скромно потупился Ефстафий, который снится.
  - И зачем?
  - Ему же уже нужна помощь! Так всегда в сказках бывает! Пора!
  - Ты думаешь? - Будто засомневался Сказочник.
  - Да. Пусть будет мышонок, который знает секретный проход к пруду.
  - Но это будет уже другая сказка!
  - А она разве не сделается лучше? Принцу понадобится маленький, как это... не-об-ре-ме-ни-тель-ный, вот слово... попутчик. И веселее...
  - Он и так веселый, забыл?
  - Он веселый из последних сил!
  - Переделывать сказку... - все больше сомневался Сказочник.
  - А кто у нас переписывает сказки каждую ночь?
  - А ты откуда знаешь? Ах, да, ты же мой сон...
  - Ну, так что? Поможем ему?
  - Ему помогут и без тебя. И это будет не мышь, - решительно сказал Сказочник, - баста! Последний раз предупреждаю. Слушай и все!
  - Пусть победит змею, - пискнул Ефстафий.
  - Нет! Он победит, кого надо победить, а змей он недолюбливает...
  - Боится?
  - Должны же и принцы кого-то бояться. Он никого не боится, а змей... просто недолюбливает. Ну что, закончили с этим?
  - Да, вы сказочник, а я слушаю.
  - Давно бы так! Вот, значит...
  ...змея смотрела вслед тупо и недобро.
  "Веселые же места встречаются на свете!" - подумал юноша.
  Он обернулся.
  Змея выглядывала из оврага.
  Провожала взглядом с каким-то даже укором.
  "Катучий камень мохнат не бывает", - словно извиняясь, прошептал Принц.
  Обходя заросли терновника с другой стороны, он набрел на пересохшее русло реки. Прикинув расстояние, он понял, что русло это было продолжением оврага, и побрел вверх по нему. Вскоре юноша увидел черную от времени деревянную плотину, и едва не потерял сознание, представив толщу воды, которую она удерживала.
  Взобраться на плотину не составляло труда.
  И пруд на пересохшей реке открылся ему...
  Сонная, черная гладь с неподвижно плачущими ивами по берегам показалась бескрайним морем влаги. Принц открыл фляжку и, рассудив, что не следует наказывать последний глоток, выплеснул остатки воды себе в рот. Ему стало немного легче, но что это было по сравнению с целым озером, которое можно было пить бесконечно!
  Он привязал к фляге пояс и наклонился, чтобы наполнить ее, и тут застыл, в изумлении, глядя на воду. Оттуда на него смотрело с очевидной тревогой лицо девушки удивительной красоты. Прошло время, прежде чем принц понял, что это всего лишь отражение, а сама незнакомка сидит здесь же на плотине возле него.
  "Знать жажда превратила мои глаза в оловянные ложки, если я не заметил того, что должен был увидеть прежде всего!" - воскликнул юноша.
  Красавица в ветхом платье, оставалась безмолвна и неподвижна.
  Взгляд ее был прикован к воде.
  "Кто ты, красавица?" - спросил Принц потрясенный и коснулся рукава пепельного платья.
  Ткань рассыпалась в пыль, обнажив прекрасную юную руку, с нежной кожей цвета слоновой кости.
  Отшатнувшись, принц едва не свалился в воду и только теперь разобрал главное - прекрасные волосы незнакомки были выбелены той сединой, которая рождается безысходным горем.
  Неведомая сила заставила юношу снова посмотреть на отражение. Его взгляд встретился с глазами незнакомки. Ее губы шевелились, и их движение складывалось в слова. Чему только не научишься за долгие странствия. Принц прекрасно умел читать по губам.
  "Берегись молчащей собаки и тихой воды" - понял он.
  Это была мольба...
  Это было отчаянное предупреждение...
  
  Мышонок чуть было не пискнул очередной вопрос. Он чувствовал, как шерстка встает дыбом. Жуть охватила его.
  Наступило время ТАЙНЫ.
  Пора было Сказочнику порассказать кое-что о том, кто такой этот принц и почему он отправился в свое бесконечное странствие.
  И Сказочник, будто услышав его мысли, заговорил другим тоном, именно так, как рассказывают о страшных тайнах!
  Голос его стал ниже и глуше...
  
  ...Стоит только попытаться говорить правду, как тотчас попадаешь в неловкую ситуацию. Нужно говорить всю правду до конца. А это так трудно. В жизни и в сказке это встречается очень редко. Но если уж взялся, то следует быть непреклонным. Никто же не собирается говорить всей правды, но одно тянет за собой другое, и приходиться выбалтывать все, что знаешь и даже более! Когда дело доходит до того, что ты не знаешь и знать не можешь, то на тебя посмотрят такими глазами, что просто некуда деться! Приходиться присочинять и привирать, чтобы не обидеть благодарных слушателей...
  Я все это к тому, что здесь мне понадобиться припомнить еще одну историю. Я постараюсь не привирать до тех пор, до каких это будет в моих силах. Поэтому пусть всякий домыслит сам то, что по моей вине останется недосказанным...
  
  И мышонок очутился в самой сказке. В черном зловещем лесу...
  
  ...Ночной лес.
  - Не прикасайтесь ко мне! Я принц крови! - звонко вскричал большеглазый мальчик.
  Мрачные люди в шкурах и лохмотьях расступились, образовав широкий круг.
  Заросшие и грязные в диком темном лесу они больше походили на зверей.
  Немногие факелы, да еще луна освещали принца неверным, призрачным светом.
  Перед ним возник бородач на огромном черном коне.
  - Принц? - переспросил он, наклонившись к мальчику, чтобы рассмотреть его получше, - Но передо мной, как перед небом, и принц, и нищий все равны.
  - Где мой отец?! - выкрикнул маленький принц.
  Бородач выпрямился в седле на гарцующей лошади и кивком показал влево от себя.
  В направлении этого жеста разбойники торопливо расступались, освобождая коридор, в конце которого принц увидел королевскую карету с распахнутой дверцей и, возле нее, лежащего на земле короля с обломком копья в груди.
  - Отец! - выдохнул принц и, скрипнув зубами, побежал к бездыханному телу, но, зацепившись ногой за выставленное кем-то копье, растянулся в жухлой листве.
  Черные молчаливые люди сомкнулись вокруг снова.
  - Встань, принц Алан! - громко сказал Бородач снова нависший над мальчиком на своем огромном коне, - Не надо тревожить мертвеца! Ему теперь нет до тебя дела.
  
  Алан даже не мог заплакать. Настолько нереально и страшно было все вокруг. Он не мог понять, как можно было убить короля - ведь королевская кровь священна! Его отца убили? Нет! Это сон! Это обман! Чего хотят эти люди?!
  - Я убил твоего отца, - снова заговорил Бородач, - вот этой рукой, - и он показал правую руку в железной перчатке, отливавшей кровавым блеском в свете факелов, - Не скажу, что это было в честном бою, но и так неплохо получилось.
  Принца трясло от негодования и ненависти.
  - Я только никак не ожидал, что Его Покойное Величество станет так рисковать. - довольный собою, продолжал предводитель разбойников. - Рисковать еще и жизнью своего наследника. В моем лесу никто не может полагаться на свою стражу. Потому, что я полноправный здешний правитель. Я Князь Лесной Тишины, Генерал Ночного Мрака, Властитель Тревожных Сумерек! Ха! Ха! Запомни меня! - продолжал он, наклоняя к глазам Алана, наполнившимся слезами, свое страшное заросшее лицо с орлиным носом и ледяными глазами.
  Он снова выпрямился в седле и, прежде чем ускакать прочь, сказал:
  - Ты единственный наследник своего отца, и когда ты подрастешь, я буду счастлив убить тебя, а пока отпускаю! Я не воюю с детьми. Мы благородные разбойники...
  Он поскакал прочь, на огромном черном коне, и во тьме хлопнул его черный плащ.
  Алан стоял на месте долго.
  Он не заметил, как исчезли эти страшные люди.
  Исчезли факела, конский храп и гомон разбойников в ночном лесу.
  Луна не решалась заглядывать под кроны дубов и везде, кроме небольшой полянки, стояла непроглядная тьма.
  На поляне, в лунном свете стоял маленький мальчик.
  Кареты и трупа короля не было - их разбойники увезли с собой.
  Тут же на поляне лежали окровавленные трупы разбойников и королевской охраны...
  
  Мышонок, который снится, теперь не слушал рассказ. А видел все воочию. Он был здесь. Был повсюду вокруг и не был...
  
  ...Маленький принц Алан брел по страшному лесу.
  Куда идти он не знал. Дороги не было видно. Да он и не выбирал пути. Он просто шел.
  Он не думал о смерти отца, или своей смерти. Он думал о мести. Он не плакал, просто слезы сами собой текли по лицу...
  
  И мышонок, который снится, сейчас был этим маленьким принцем. И чувствовал вместе с ним.
  
  ...Корни исполинских деревьев торчали повсюду между огромными стволами, не давали ступить и хватали за ноги. Идти не было сил, он буквально валился с ног, спотыкался на каждом шагу и все чаще останавливался, дабы передохнуть, привалившись к дереву.
  Он шел уже очень давно, ночь до утра и день, который теперь клонился к вечеру.
  Он вовсе не был самоуверен...
  Он бы давно отчаялся.
  Он хотел есть и спать.
  Его одежда была порвана...
  Его мучила жажда, и он первый раз в жизни напился из ручейка...
  Но тропинка неустанно петляла среди деревьев, не пересекаясь ни с какими дорогами, и он все шел по ней.
  Лес был ему неведом.
  Лес был чужим и враждебным.
  Юный принц не часто покидал королевский замок.
  - О, как я устал! - простонал он.
  Больше всего хотелось спать.
  Лечь и не двигаться.
  Но лечь было негде.
  Кругом теснятся толстые стволы деревьев и топорщатся эти омерзительные корни...
  - Я сейчас упаду и не смогу подняться, - сказал принц.
  - Добрый вечер, - проскрипел старичок, который словно соткался из клочьев тумана, клубившегося среди корней.
  Это был седенький горбатый карлик, едва ли выше мальчика ростом.
  Принц выпрямился и лишь едва кивнул в ответ.
  По этому жесту старик сразу догадался, что перед ним особа королевской крови.
  Хотя, может быть, он знал об этом с самого начала? Глазки старика хитро и опасно блестели из-под нависающих седых бровей.
  - Кто ты, старец?
  - Вечерний дедушка. Живу я здесь.
  - Я очень устал в дороге, - заговорил мальчик, с усилием разлепляя тяжелые веки и губы, - но боюсь мне нечем кроме благодарности заплатить за ночлег.
  - Не стоит даже благодарности, Ваше Высочество, - пропел старичок. - Вот Постелька готова. Хороший гробик, ладный. Как раз по вашей мерке, Ваше Высочество.
  И указал на черный бездонный ящик будто вросший в узловатые корни.
  - Прочь с дороги! Нечисть! - воскликнул принц и, выхватив кинжал, двинулся на старика.
  Вечерний Дед растаял, будто и не было его.
  Принц шел и еще ночь до рассвета, а на рассвете, когда лес начал оживать, и в густой листве, тронутой утренним сияющим ветром, запели птицы, принц вышел из густой чащи к избушке.
  Приземистый домик среди дикого леса казался странным, над ветхой кровлей торчала труба, из которой курился дымок.
  Когда принц подошел к избушке, то почувствовал странный запах. Он не знал, что это запах вареной крапивы.
  Из домика вышла молодая женщина.
  Она была очень красива.
  Платье на ней было простое из грубой ткани, но пышные черные волосы перехвачены дорогими бусами, а на пальце горел золотой перстень.
  - Здравствуй, юный принц Алан, - сказала она улыбнувшись.
  - Откуда ты меня знаешь, женщина? - воскликнул мальчик удивленно.
  - Я колдунья этого леса, - вздохнула она, словно это признание стоило ей труда, - мне положено знать, что твориться в моем лесу.
  - Колдунья? - недоверчиво переспросил Алан.
  Еще будучи совсем маленьким, он подцепил где-то, что принцы должны истреблять нещадно злых колдунов. Но как обходиться с лесными колдуньями он еще не знал.
  - Да, - просто кивнула она, жестом приглашая в хижину.
  - Но как это понимать! - не унимался маленький принц, - Ты что же знаешь Магию?
  - Не совсем. Магия это для Магов, - снова эта ласковая и снисходительная улыбка, - а колдовство для колдунов. Магии здесь не много. Она есть тайное знание, тонкая наука. Колдовство - скорее искусство. Древнее искусство. Мы храним его. Наш удел деревья и травы, звери и птицы. Мы не стоим в противоборстве ни на чьей стороне.
  - Я читал...
  Жилище колдуньи было, на удивление, уютным.
  Опрятно. Всюду по стенам висела всякая всячина. И живые летучие мыши и оружие, и пучки сушеных трав, и какие-то мешочки, и много всякого такого чему Алан не мог найти названия. Все это было таинственно, интересно, необычно, но вовсе не страшно.
  - Я думал, что колдунья должна быть древней страшной старухой, - пробормотал мальчик, глядя в большие черные глаза женщины.
  - А тебе не приходило в голову, мальчик, что древние страшные старухи, когда-то были молодыми и красивыми женщинами, а те в свою очередь, маленькими девочками?
  - Честно, говоря, нет... - признался принц Алан.
  - А то, что молодые красивые женщины не торопятся становиться древними страшными старухами, ты не думал?
  И снова ответ был: 'Нет'.
  - Зачем принцу думать о таких глупостях? - Удивился мальчик. - Мне полагалось думать о принцессе - будущей королеве. О троне и подданных. О благе народа и величии королевства.
  - Но сейчас, все твои помыслы о другом, не так ли?
  - Да. Я могу думать только мести и справедливости!
  Колдунья вздохнула и помрачнела.
  - Взгляни в это зеркало, - сказала она. - Оно говорит правду.
  Увидев страшное, едва ли человеческое лицо, покрытое язвами и бородавками, с маленькими белесыми глазенками, мальчик отшатнулся в ужасе.
  - Кто это?
  - Это я, такая как есть.
  Усмешка женщины хоть и была горька, никак не походила на звериный оскал колдуньи.
  - Отражение совсем не похоже...
  - Отражения всех людей в этом зеркале непохожи... Если бы мы все выглядели так, каковы мы на самом деле... Мир наполнился бы лицами не лучше того, что ты видел. Немного осталось бы прекрасных ликов.
  - Если ты колдунья, то должна знать, где мне найти Черного разбойника, который...
  - Убил твоего отца?
  - Да.
  - Ты прав, он не простой разбойник... - задумчиво проговорила она и спросила, не потому что не знала, а потому что хотела слышать ответ. - Зачем тебе Кор?
  - Хочу отомстить!
  - Тем ты вернешь себе отца?
  - Я установлю справедливость!
  - Разве ты не увидел, только что, в зеркале, как несправедлива жизнь?
  - Не пытайся запутать меня, колдунья! Вскипел мальчик. Я поступлю так, как должно! И сделаю жизнь хоть немного справедливее!
  - Неужели ты думаешь, что способен победить его?
  - Да! - слезы снова почему-то потекли по лицу Алана.
  - Успокойся малыш, - сказала колдунья, вытирая принцу слезы его же платком.
  Она усадила его на лавку у колченогого деревянного стола, наполнила деревянную миску каким-то супом, пахнувшим необычно, но аппетитно.
  - На. Подкрепись.
  - А кто отведает кушанье прежде меня?
  - Никто.
  - Но так не полагается...
  - Ничего. Хоть ты и принц, привыкай к мысли, что не все хотят твоей смерти. Во всяком случае - не во дворце.
  - Отец убит не во дворце!
  - И все же...
  Мальчик, неожиданно для себя, не стал возражать и принялся за еду.
  Он был голоден.
  Очень голоден.
  - Кора тебе не одолеть. Это говорю тебе я, а уж я-то знаю, что говорю. Тебе нужно подрасти, научиться уму-разуму. Ты должен стать рыцарем. Самым сильным и ловким из всех, кого когда-либо знала наша древняя земля. Тебе не должно быть равных в поединке. Тогда ты сможешь победить этого Черного Мага Кора.
  - Чтобы раздавить эту гадину, не обязательно носить рыцарский пояс и цепь! - воскликнул принц, прерывая тихую речь колдуньи.
  - Ты благороден, но мал и наивен, - уверенно возразила она. - Ты многого не знаешь. Кор по праву опоясан рыцарским мечом. Я тоже не знаю всего. Да и кому это доступно? Но лес Кора соседний с моим. Кое-что мне известно. Он не колдун. Но он теперь Маг. Пройдет лет двенадцать, прежде чем ты сможешь встретиться с Кором вновь. Тогда все решит поединок. Тот поединок, который тебе обещан. Тот поединок, которого ты будешь ждать все эти годы. Тот поединок, к которому ты будешь готовиться, как к главному делу своей жизни. Но до тех пор ты не имеешь права терять даром время. Тебе предстоит долгий путь. Но учти, что Кор не станет стоять на месте. Хотя ему не трудно будет тебя дождаться. Но за двенадцать лет все измениться. Кор сменит цвет на серый и зваться будет иначе. Но главное - это его слуга - он будет зеленым и одет в зеленое... Опасайся Зеленого Слуги.
  Женщина смотрела в пространство округлившимися глазами. Волосы на ее голове шевелились сами собой, словно огромный ком водяных червей, они сплетались и расплетались. Она продолжала:
  - Тогда уже разбойнику будет не до древних распрей. Он станет служить другому злодею и захочет улизнуть от тебя...
  - Через двенадцать лет... - проговорил Алан, пытаясь представить себе этот неимоверно долгий срок.
  Ему казалось, что в девятнадцать он будет уже настоящим стариком.
  - Да, - сказала колдунья, - через двенадцать лет.
  - Но как я найду его?
  - Тихая вода подскажет тебе, где ждать его.
  - Тихая вода?
  - Тихая вода, молчащая собака и пустая работа, - сказала колдунья.
  - Я не понимаю тебя, - сказал мальчик, и снова на его глаза навернулись слезы.
  - Будет жажда, и желтая змея, и долгий путь, и тернии. И люди, заточенные в телах серых гномов, подвластных Зеленому Слуге, в толще мертвой воды...
  
  Что еще сказала колдунья, не знаю.
  Настоящий сказочник берет свои сюжеты прямо из жизни, а это порой нелегко.
  Иногда сказки приходят сами, целиком, от начала до конца. Их нужно только правильно сложить.
  Иногда приходится бродить глухими окольными тропами только потому, что сказка показывается по частям. И эти части нужно подкараулить, подстеречь, распознать и сложить в единое целое, да потом еще и правильно рассказать.
  Иногда, и довольно часто, сказочника поджидают в пути опасности и неприятные сюрпризы. Никогда не знаешь, кто подстерегает тебя, когда ты стережешь сказку.
  Вот и здесь, ваш покорный слуга был по ошибке превращен в гадюку, а змеи как на грех глухи, и остаток разговора я пропустил.
  Да, как говорится, на самом интересном месте.
  Более того!
  Вернув себе прежней облик, я оказался в другом месте и даже в другом времени: заклятье оказалось с секретом. Так что я на многие годы потерял из виду принца Алана. Изредка до меня доходили легенды и слухи, в которых упоминался Кор. Но и они не помогли мне в многотрудных поисках.
  След принца был потерян.
  Я предвидел толпы принцев.
  Но того, с которым была связана трагическая тайна, среди них не находилось.
  Я уже почти отчаялся, когда одиннадцать лет спустя однажды в трактире услышал историю про Веселого Принца. То был обычный анекдот, но рассказчик уверял, что знаком с героем этого рассказа. Внутренний голос толкнул меня пуститься в расспросы и поиски, которые увенчались успехом.
  Казалось, ничего общего между Аланом и встреченным мною вскоре юношей не было, хотя мысль о сравнении меня не посещала.
  Тот и другой поначалу были в моих думах порознь. Да и как можно было предположить, что этот весельчак и тот бледный заплаканный мальчик...
  Нет, это было немыслимо!
  Хотя в лице Веселого Принца, в глазах было что-то трагическое.
  Это заинтриговало меня.
  И хотя я теперь вижу бесспорное сходство, однако не уверен, быть может, это простое сходство!
  
  - Сказочник, а Сказочник, - позвал мышонок, который снится.
  - Да.
  - Опять куда-то свернула сказка.
  - Я опять о себе?
  - Да.
  - Прости, малыш. Похоже, рассказывать сказки мне еще предстоит научиться... как следует.
  - Похоже на то...
  - Но вернемся к нашему герою.
  
  Ведь именно в тот момент на плотине, когда юноша прочитал мольбу таинственной незнакомки, в отражении, на его лице проступили те черты, которые заставили меня пуститься в столь пространное отступление, в необходимости которого я вовсе не уверен.
  Итак...
  Улыбка сбежала с лица юноши.
  Его твердое намерение напиться из черного пруда основательно поколебалось.
  'Берегись спящей собаки и тихой воды?' - пробормотал он едва слышно.
  И подумал: 'Что это значит? Не то ли, что в тихом омуте черти водятся? Какие же черти поселились в этой воде? Вот уж действительно - шел водицы испить, а нашел денежку, нашел денежку да волку в пасть попал! Мог бы и сам догадаться, что неспроста эту воду берегут. Только вот если берегут, то от кого? От умника или от дурака?'
  Веселый Принц встал на ноги и поклонился незнакомке.
  - До встречи, красавица. Сдается мне, вы спасли мою жизнь. Коли так, я найду способ расплатиться. Пока же я ваш должник...
  С этими словами юноша развернулся на каблуках и направился по плотине в сторону мельницы, которая имела самый заброшенный вид. Дубовое колесо почернело от времени и рассохлось в той части, что была над поверхностью воды. Снизу же оно обросло отвратительной тиной.
  'Застоялась же водица! - отметил Принц. - Ну да ничего, расшевелим'.
  Но выражение лица Веселого Принца уже стало другим. Вертикальная тревожная складка пролегла между бровей, уголки рта, более приученные к улыбке, поползли вниз. Что-то в этом лице напоминало лесную колдунью-провидицу... И еще, особенно теперь, тот портрет на монете.
  'Тихая вода, молчащая собака и пустая работа, - сказала колдунья. - Размышлял принц о давнем пророчестве, - не понимаю... Или забыл... да нет, как я мог забыть? Будет жажда, и желтая змея, и долгий путь, и тернии. Вот слово в слово. А дальше - да... люди, заточенные в телах серых гномов, подвластных Зеленому Слуге, в толще мертвой воды...'
  Что бы это могло значить?
  Может быть, нужно понимать буквально? В черном пруду прячут порабощенных людей? Или все же нельзя... Вот собака у нас то молчащая, то спящая. Может это одно и то же, а может и нет. И вода, то тихая, а то мертвая.
  Тоже ведь как рассудить - тише покойника никого нет. И мертвая вода тиха. Но ведь и мертвецы разные бывают. Вот говорят, в долине Лара видали оживших мертвецов. Да и сам Коварный Лар, самозваный наследник Империи Магов - был ли в полном смысле живым.
  Или другое пророчество говорит, что новый Герой не родится и не сложат новых легенд... Но ведь это не может означать, что злые силы с Темной стороны, пришлые маги и демоны одержат верх? Это даже представить себе нельзя!
  Так, или примерно так, рассуждал Веселый Принц о пророчествах и предсказаниях, которые, чаще всего, так запутаны, что понять их можно и так и эдак.
  Чувствуя, как разум мутится от жажды, он заботился только о том, чтобы не рухнуть с плотины в черную воду.
  
  Внезапно дверь, ведущая в мельницу, отворилась, и на плотине появился сгорбленный человек. На нем - кожаные штаны и серый полотняный фартук. Ноги босы, голова не покрыта.
  Его могучие руки и спина обожжены солнцем, а лицо заросло бородою до самых глаз. Он напоминал более старого палача, нежели мельника.
  И глаз недобро смотрел меж космами, спадавшими на лоб, и бородищей, как глаз палача, через прорезь капюшона.
  Он опирался на толстую суковатую дубину, точно плач на рукоять топора.
  
  Однако это был мельник. Но мельник, мельнику рознь.
  - Воды не дам, и не проси, - сразу прохрипел он.
  Ухмылка терялась в бороде.
  - А если силой возьму? - уверенно поинтересовался Принц.
  - Силой? - переспросил Мельник и даже крякнул от удовольствия.
  Видно не терпелось ему помериться с кем-то силой.
  Нехороший это был Мельник по всему! Уж очень уверенный в своей власти над людьми.
  Не он ли извел всех жителей деревеньки?
  - Силой... - он снова крякнул. - Убить меня ты может и сумеешь. Дурное дело - не хитрое. Да только кто же тебе тогда воды подаст? Вода со мною и уйдет...
  Вот оно как!
  - Верю на слово, - сказал Принц. - Проверять не стану.
  - И так тоже неплохо станет. Ведь помрешь.
  - Может статься и помру, а может и нет. Бывали дни похуже.
  На это мельник непростой ничего не ответил.
  Видно было по всему, что злой человек с радостью погубил бы юношу, однако тот нужен ему сделался для чего-то живой.
  И принц это понял.
  - Но не уж-то так ничего и нельзя сделать? - лукаво спросил он.
  - Видно помыслы твои чисты, сердце отважно и цель благородна? - Ответил вопросом на вопрос злой человек.
  - К тому стремлюсь, но что из этого?
  - Такой ты мне и нужен!
  И вновь - нехорошая усмешка в бороде.
  - Не за всякую службу возьмусь, как бы не было худо.
  - Пить-то хочется? - поинтересовался Мельник. - Совсем, небось, невмоготу? Невелика болячка, а на тот свет гонит.
  - Что правда, то правда, - согласился Веселый Принц.
  - А вот отработай, тогда и напьешься.
  - Да что же делать?
  - Жернов покрути до заката. Кружку воды дам, так и быть!
  - Сговорились. Мужичок ты неласковый.
  А и мельница оказалась непростой.
  И крутил Веселый Принц непростой жернов до заката. А из-под жернова стекала вода по желобу в Черный Пруд.
  А подле Принца стоял, по наказу Мельника, Ненаш и следил, чтобы работник воды не отведал.
  Едва скрылось солнце, пришел мельник, нацедил в кружку воды, велел закончить работу и, протянул кружку, сказал только:
  - Пей. Эта вода чистая.
  Принц и сам знал, что последняя вода на закате чиста. А значит, не нужна она в черном пруду. И Принц выпил эту воду. Перевел дух. И сказал:
  - Вода и вправду чиста. Да вот сам ты и мельница твоя...
  - Черная, - обрадовался мельник непростой, - черна как ночь моя мельница.
  - Черная. Но Ненаш-то был ни к чему. Он ведь страшный только. А так... - Веселый Принц пояснил легкомысленным жестом, - тень, тень и есть. Да и прикончить я его мог в два счета.
  Он положил руку на серебряный эфес.
  - Верно. Мог, - согласился Мельник. - Но еще верней, что не тронул.
  Они понимающе улыбнулись друг другу, как достойные враги.
  - Ты, видать, понимаешь в этих делах. - Признал черный мельник. - Многих ли магов-колдунов извел?
  - Встречал нескольких. И не губить им больше род людской.
  - Небось, еще до третьих петухов надеешься еще одного прикончить, - оскалился мельник.
  - Победить в честном бою, сказал бы я.
  - Ты, я вижу, из благородных, - заметил мельник, - не королевской ли крови? Скажи мне... И я тебе скажу...
  Как ни ожидал этих слов Веселый Принц, а все же вздрогнул.
  Это означало, что встретились, равные друг другу в противостоянии и теперь им следовало назваться, после чего вступить в бой.
  Но Веселый Принц не торопился перейти к главному. Вместе со злодеем запросто можно было уничтожить и ключ к разгадке тайны пророчества.
  - Заклятье здесь, твое?
  - Нет. Я лишь должен охранять его от таких, как ты.
  Веселый Принц улыбнулся. Он предполагал уже нечто подобное.
  - Ты уже истратил несколько жизней, - проговорил он. - Верно ли?
  Мельник состроил гримасу.
  - Верно. И готов рискнуть еще одной.
  - Может быть, последней?
  - Может быть...
  Это было привилегией пришлых Магов с темной стороны. Их хозяева дарили им несколько жизней для борьбы. Принц же мог умереть лишь единожды.
  - Значит, ты прямиком с темной стороны? - поинтересовался он.
  - Может быть... - снова скривился Мельник.
  - Ну, хорошо. Я скажу. Мое имя Алан. Я должен вернуться в свою страну и занять трон. Я принц Алан Александр. Но прежде...
  - Ты должен найти принцессу, - усмехнулся Мельник, - и непременно самую настоящую. Освободить ее от заклятья и сделать своей невестой. Так?
  - Да.
  - Есть у меня одна знакомая, - оскалился Мельник. - Сидит и смотрит на воду, бедняжка. Братец у нее сгинул в пруду. Спасешь братца - спасешь и ее.
  - Ну что же. Придется мне осилить эту задачу.
  - Я Тшар Рбивок. Я стою на твоем пути! - Голос Мельника загустел и сделался похожим на глухой рык лютого зверя. - Тебе не пройти. Твой срок вышел и путь окончен!
  Вольно ж было бахвалиться злодею.
  Но принц знал о своем предназначении. Это знание вело его вперед. Давало силы, делало неуязвимым.
  - Защищайся!
  В руке принца Алана, как по волшебству, возникла шпага. Но магии в том не было ни грана. Одно лишь отточенное искусство и опыт.
  Клинок у гарды был широким, будто коса, а на острие, как самая острая игла. Хитроумное оружие, требующее особого искусства и от того, кто им владеет и от противника. Коварное, неожиданное оружие!
  - Защищайся! - повторил принц Алан.
  - С радостью! - воскликнул Тшар Рбивок - один из князей темной стороны, призванный Господами Великой Цепи для черных дел против рода людского.
  В его руке сверкнуло что-то, и Алан увидел узкий короткий меч - черный, как ночь.
  Клинки сошлись, коснулись, зазвенели.
  Вспышка осветила мрачное помещение мельницы: скрещенные брусья и паучьи сети наверху.
  Принц сделал выпад.
  Его противник парировал удар.
  Снова вспышка при соприкосновении клинков - за плечами Тшар Рбивока на мгновение возник сонм теней - устрашающее, но безопасное воинство.
  Однако это отвлекло Алана, и он едва не пропустил ответный удар.
  Выдержав яростную атаку, принц использовал случай и обезоружил противника, после чего нанес сокрушительный удар в плечо. Но клинок громыхнул по металлу... Невесть откуда у его противника появился наплечник вороненой стали.
  Алан опешил на мгновение, но тут же принялся рубить как бесноватый. И каждый раз на том месте, куда приходился удар, появлялся либо нагрудник, либо перчатка, либо наколенник, так до тех пор, пока его противник не оказался обряжен в черные доспехи с рогатым шлемом и круглым щитом, украшенным символом смерти.
  Тшар Рбивок расхохотался.
  В руке его сверкнула молния и появился клинок такой же силы, как и был - короткий и черный.
  - Неплохо? - спросил он. - Мне тоже нравится!
  Он снова разразился смехом.
  Так смеялся, что даже слезы выступили у него на глазах, и он заморгал. Он хохотал, как сумасшедший и раскачивался на широко расставленных ногах. Весь закованный в вороненую сталь. Пластины доспеха лязгали, сотрясаясь.
  Веселый Принц позволил своему врагу насмеяться вволю.
  Неожиданно даже, пожалуй, для самого себя Алан ринулся вперед и, падая на одно колено, вонзил свой тонкий, как жало, клинок снизу вверх между пластинками нагрудника.
  Черный мельник беспомощно взмахнул руками, роняя меч и щит.
  Алан выдернул клинок.
  Мельник облапил живот, словно стараясь спрятать рану, из которой хлестала мутная, как застывающее олово кровь.
  Его глаза стали большими и круглыми, словно от безмерного удивления.
  Наверное, так оно и было.
  - Смеяться последним и смеяться в последний раз - только звучит похоже, - проговорил Веселый Принц, - ты выбрал второе. Что же делать? Мне осталось первое.
  Последний раз пропел клинок, и голова черного мельника Тшар Рбивока - князя темной стороны - слетела с плеч к ногам ее владельца.
  - Хорошо ли ты считал свои жизни? - обращаясь к голове, спросил Принц.
  - Не твое дело, - прохрипела голова, и закрыла глаза.
  Принц вытер платком свою шпагу и убрал ее в ножны, после чего повернулся и вышел из мельницы в ночь на плотину. Лишь когда он прикрывал дверь, до него донесся грохот падающего тела.
  Пришлый маг должен был ответить, сколько жизней осталось у него.
  Но он не сказал. Отважился плутовать и в смерти, или вправду умер в последний раз?
  Плохо, конечно, что Тшар Рбивок лишь берег чужое заклятье. Его смерть не изменила ничего.
  Но теперь нужно дождаться, когда появится тот, кто поставил его здесь на страже.
  
  - Ну как можно говорить, - не утерпел мышонок, - что смерть демона не изменила ничего? Он же мог столько зла натворить еще.
  - А я так сказал? - Удивился Сказочник.
  - Да.
  - Смерть чародея не изменила ничего для принца, в той конкретной ситуации, не снимала заклятия с принцессы и с мертвой воды, я имел ввиду, но многому была причиной в те времена в мире.
  - Так и нужно было сказать.
  - Согласен.
  - Так вот как сгинул демон...
  - А ты слыхал другую историю?
  - Ну, это даже мышатам известно! - Воскликнул Ефстафий. - Древняя сказка говорит, что он ушел, но обещал вернуться. Ну, как бы, чтобы с оглядкой... А то придет черный мельник и в черный пруд утащит. Жуть.
  - Кто сказал?
  - Древние.
  - Древним легче было судачить о незапамятных временах - тогда не таких далеких, хотя уже стирающихся в памяти: древние кое-что еще помнили, а что забывали, то додумывали.
  Так рождались хроники: наполовину правда, хотя порою записанная без понимания подлинной подоплеки событий, наполовину - миф. И эти две половины настолько перемешаны, что разделить их не представляется возможным.
  Так ничему из того, что известно об Империи Магов нельзя доверять. Невозможно установить даже последовательность событий. Между тем, в свою очередь о Демиургах мало кто вспоминал уже во времена Империи. Отсюда ясно, что бессмысленно утверждать о какой-то достоверности легенд о Демиургах.
  Тшар Рбивок - плотское воплощение одного из демонов - князей темной стороны, упоминается впервые в легендах о третьей, последней эпохе Демиургов.
  Резонно предположить, что он явился вместе с Пришлыми Магами, или же был одним из них.
  Его первая смерть произошла при неизвестных обстоятельствах.
  Он еще несколько раз являлся в наш мир, с различными интервалами, так что периодичность исключается.
  Последний раз это произошло за сорок или около того лет до краха Империи Лара. Естественно, что он попал на службу именно к Коварному Лару. Он играл внешне скромную, но, по сути, весьма значительную роль в это период.
  Его смерть, в этот раз, пусть и выглядит как случайная, во многом облегчила победу над Железным Воинством...
  Обещал он вернуться или нет, не важно. Лучше помнить, что демоны рядом, чтобы не пустить их в нашу жизнь. Может об этом и сказка? А может о чем-то другом.
  - Если сказка удалась, - задумчиво сказал мышонок, - она скажет что-то свое каждому, кто ее слушает. А если не удалась, то и того что сказочник хотел поведать не расслышишь.
  - Знаешь, - чуть оттаял Сказочник, - ты, пожалуй, снись мне почаще.
  - Думаете, в этом есть толк?
  - Моя нынешняя жизнь начинает казаться мне не такой никчемной. Правда.
  - Не обещаю, но это можно попробовать.
  - Одного я не понимаю, - сказал Сказочник задумчиво, - как ты, мой собственный сон, смеешь со мной спорить. Ведь я-то знаю, что я прав. А ты перечишь мне.
  - Ну, может быть, в глубине души, вы не так уж уверены в собственной правоте, а?
  - Исключено.
  - Ладно, если вы так говорите, но только... Пусть я и ваш сон, но я не ваш собственный.
  - Вот этого я и не понимаю...
  - Так же как и сказки...
  - Что?
  - Они ваши, но не ваши собственные!
  - Что за глупости!
  - Ох, ну, может, дальше сказку?
  - Да уж...
  
  ...вернемся к нашему герою.
  Принц Алан вышел на плотину, приблизился к девушке и молча сел рядом. Она сидела все также, не изменила позы, вероятно даже не пошевельнулась.
  На ее плечах лежал призрачный свет луны.
  Все также, молча, Веселый Принц неторопливо начал копаться в своей торбе. Из сумы была извлечена та самая троица, о которой мы уже говорили. Сухарик и сахарок, побывав в руке хозяина, на это раз не удостоились никаким приветствием, кроме слабой улыбки.
  Однако империал с царственным профилем лег на ладонь юноши.
  - С рассветом настанет этот день, - прошептал Алан, - сегодня минуло ровно двенадцать лет. Должно сбыться предсказание. Я ждал этого дня, отец. Я готовился к нему. Я готов.
  - Ты хорошо подготовился, - прозвучал уверенный голос короля.
  Профиль на монете пошевелился, пришел в движение, и золотое лицо поворотилось к принцу анфас.
  - Я верю в тебя, сынок, - проговорил король с портрета, - ты сделаешь все, как нужно.
  - Но, что же тогда, в лесу, случилось? - прошептал Алан. - Если Кор не был простым разбойником. Почему он убил тебя?
  - Это как раз просто, - король улыбнулся. - Он мой брат. Он ненавидел меня с детства, но я не чаял принять смерть от его руки.
  - Кор? Он... Мой пропавший дядя? Тот самый, о котором нельзя было упоминать? Как это может быть? - Принц просто задохнулся от возмущения и негодования.
  - Теперь он знаменитый Король-Колдун. Его настоящее имя Кароль Александр. Меня с детства готовили к трону...
  - Как меня?
  - Как тебя, сынок.
  - А он?
  - Наш суровый отец придумал один фокус, дорого вставший нашей семье. Когда у него родились близнецы...
  - Близнецы?
  - Да, но совсем не похожие.
  - Уж пожалуй...
  - Отец, Великий Правитель Гувард Александр Второй, решил, что один из сыновей унаследует трон, а другой станет придворным чародеем. И сила государства удвоится. Я не могу осуждать отца, но всегда полагал, что это не самый разумный поступок - отдать моего брата в обучение пророку, звездочету и чародею Мальгейму.
  - А он разве не был из пришлых магов? Князей темной стороны?
  - Так было проще потом все объяснить. Да, чародей Мальгейм, как он себя называл, был из пришлых магов, но не с темной стороны. Это его и сгубило. Все выяснилось куда позже. Когда принц - ученик чародея, убил своего учителя и с единственным заклинанием наперевес отправился искать учителя посильнее.
  - И он не вернулся.
  - Стали считать, что он сгинул где-то.
  - А он не сгинул, но затаился в лесах и стал главарем разбойников.
  - Нет, он сгинул, сынок. Он скитался в иных мирах и научился многим скверным трюкам. Познал ли он магию неизвестно. Но успешно выдавал себя за чародея. Обида на отца и ненависть к брату уничтожили его душу.
  - Но как же?..
  - Без души нельзя жить, но можно существовать, особенно если поступишь так, как поступил Кор. Он поместил на место своей души Серую Жадину.
  - Что это такое?
  - Не знаю. Но всегда найдется что-то, дабы занять место пропавшей души.
  - Жаль его, - покачал головой принц Алан.
  - Жаль. - Эхом отозвался мертвый король. - И ему жаль себя. Обида, ненависть и жалость к себе - все что он чувствовал многие годы.
  - И он вернулся ради мести. И стал разбойником.
  - Его шайка сильно досаждала моим верноподданным, но не слишком. Когда я узнал, что именно мой брат верховодит среди лесного братства и его волей творятся бесчинства, я отправился к нему.
  - Это было ошибкой. - С досадой проговорил принц Алан.
  - Я так не думаю, хоть и закончилась затея плохо. Для меня и для тебя.
  - Ты надеялся образумить брата, отец.
  - Я хотел сказать ему только одно. Полно ребячиться. Место твое во дворце подле трона.
  - Но он не послушал?
  - Послушал и поверил. Он всегда считал меня не очень умным. И возможно в чем-то был прав. - Мертвый король улыбнулся печально.
  - Не клевещи на себя, отец!
  - Теперь мне многое виднее, сын. Он не хотел быть рядом с троном. Он жаждал быть на троне.
  - И он добился своего!
  - Я предоставил ему такую возможность в обмен на твою, Алан, жизнь. Иначе все могло быть еще хуже. Я надеялся, что ты исправишь ошибки деда и отца.
  - Я не подведу, отец.
  - В этом я уже не сомневаюсь. Ты уже уничтожил его нового учителя. Да, помыслы принцев благородны и чисты, но дела королей, даже и к благу направленные, темны и жестоки.
  - Бедный отец. Бедный дядюшка Кароль.
  - Да. Кор был моим родным братом. То убийство - борьба за трон. Двенадцать лет он правил в моей стране. Теперь только ты стоишь на его пути. Но многое изменилось. Если тогда он жаждал только королевства, то теперь он хочет большего. Он называется Серым Всадником. Он помогает Лару. Он прямой Вассал Скучающего Властелина - повелителя миров. Если в его поединке с тобой произойдет худшее - не одно королевство, а многие страны укроет тьма. Если же ты победишь его - вернешь себе имя и нашему роду - былую славу, спасешь наш народ от власти мрака и отсечешь у Лара правую руку! - Король усмехнулся печально. - Вот какую игру затеял твой не очень умный и очень мертвый отец.
  Монета приняла прежний вид, и принц сжал ее в кулаке.
  До слуха юноши донеслись какие-то звуки.
  Далекий, на большое расстояние несущийся в ночной степи топот копыт. Это звук приближался.
  Тяжелым усталым галопом скакали два коня, неся на себе уже долгое время тяжелых седоков. Да! Они скакали долго без отдыха.
  Алан насторожился. В мгновение все его мускулы напряглись. Рука машинально схватилась за эфес. Он сбросил с плеча сумку, снял с головы берет и отстегнул ножны, сложил все это возле неподвижно сидящей девушки и метнулся к мельничному колесу, где притаился, весь обратившись в зрение и слух, в одной руке сжимая заветную монету, в другой - шпагу.
  - Одна удача идет, другую ведет, - одними губами прошептал он.
  Полная луна освещала пруд и окрестности. Ее холодный свет лежал на всем: на спинах холмов, на крышах покинутых домов селения, на каждой веточке терновых зарослей.
  Где-то в овраге лежала старая змея, и на ее коже покоился зловещий свет луны. Пейзаж казался плоским и мертвым, невесомым, как ускользающий из памяти сон. Лишь вода была черной и неподвижной.
  
  ...Ледяной ветер вышел из укрытия, в котором пережидал дневную жару, скрипнул ставней, громыхнул цепью колодезного журавля, поворошил рассеянной рукой космы терновника, вдруг взвыл и помчался над степью, прочь, рассыпаясь в хохоте. Прочь! Прочь! В другие страны...
  И еще не успела подойти к концу эта наша история, как он уже разгулялся где-то, в совсем чужих краях, и натворил бед. Потом успокоился и заснул, забившись в каминную трубу пустого, выстывшего дома...
  
  На той стороне заросли терновника зашевелились и заметно раздались в стороны. Алан решил, что это место, где змея охраняла проход через терновник, спрятанный в овраге.
  Два всадника появились на берегу. Один закутан в серо-стальной плащ, да и конь под ним был какой-то серый, словно мышь, а второй - точно Зеленый Слуга.
  Из всех сил напрягая зрение, принц Алан всматривался в серого.
  Когда же последний спешился и пророкотал что-то, обращаясь к Зеленому Слуге, загробным басом, сомнений не осталось!
  'Кор', - выдохнул юноша и пустился бегом знакомой тропой, к оврагу по другую сторону пруда.
  
  ...Великий Король-Колдун Кор I, Прямой Вассал Скучающего Властелина, Приспешник Коварного Лара, Смотритель Заклятых Озер, Делатель Серых Гномов, присел на бережок черного пруда передохнуть, пока Зеленый Слуга сделает свою работу.
  Тот, в свою очередь, не мешкал: сунув в воду изумительный огромный нос, он пробубнил слова заклинания. Не прошло и мгновения, как из черной воды полезли Серые Гномы. Уродливые голые горбуны шли бесконечной вереницей. Только чавкали их непомерно большие лапы.
  - Берем все, что есть? - счел нужным еще раз уточнить Зеленый.
  - Да, - отозвался Кор брюзгливо, - не время для заначек. Каждый боец на счету.
  Он смотрел на унылую процессию и думал:
  "...нужно успеть их распределить по фалангам и до рассвета привести к Долине Лара... удастся ли их втиснуть в пещеры на день? А то ведь передохнут на солнце с непривычки... надо бы поспешить, да разве их поторопишь... Ну, ничего, через несколько дней окрепнут, побегут в атаку. ...Экие красавцы! Один другого страшнее... А все равно одинаковые, никогда их не научусь различать. Хорошо хоть и не надо этого. То ли дело, когда были людьми! Кто они были прежде... Они и сами-то едва помнят. Но помнят! Потому и так свирепы в бою".
  И еще он думал, что война на стороне Лара отнимает слишком много сил и времени... Что слуги Скучающего ни в грош не ставят его - короля... Что, будь он там, на самом верху, уж он бы не скучал... Он бы знал, что сделать... Что Лар не в меру сильный и опасный союзник, которого трудно будет потом подмять и подчинить.
  И еще в нем магматическими толчками бродила черная злоба, не оформленная ни в слова, ни в мысли, ни в идеи.
  Он прожил скверную жизнь и знал это как никто другой. С детских лет в нем росли жалость к себе и зависть к другим. И хотел он только радости, но не мог ее достичь.
  - Поднимись, Кор. Возьми меч, - раздался звонкий голос.
  Кор обернулся.
  Перед ним стоял юноша, почти мальчик. Но опыт многих дорог мира отражался на его лице.
  Злодей сдвинул брови, пытаясь вспомнить его.
  - Я принц Алан! - объявил тот, - наша встреча, наконец-то, состоялась. Защищайся.
  - А-а, - потянул Кор, - узнаю. Еще с вечера у меня чувство, будто запамятовал какую-то безделицу. Ведь сегодня именно тот день, когда я обещал убить тебя, не так ли?
  - Сегодня тот день, когда ты покинешь этот мир!
  - Как мило, что ты явился сам. А я еще думал, что придется как-то приказать отыскать тебя, послать кого-то... - Не слушал Король-Колдун. - Хорошо, что пришел сам.
  - Защищайся, - повторил принц.
  - Я обещал убить тебя, когда подрастешь, но не обещал поединка. Голос злодея низкий, рокочущий, звучал устало.
  Видно ничто не сможет уже порадовать этого человека.
  - Дядюшка Кароль, - вдруг ласково проговорил принц, - что такое Серая Жадина?
  Кор поморщился и коснулся груди, словно сердце его свела внезапная боль.
  - Тебе многое известно, как я погляжу, но пусть кое-что останется неведомо до самой твоей смерти, - проговорил Кор с кривой усмешкой.
  И он сделал знак Зеленому Слуге.
  Тот выхватил меч и бросился на принца.
  Серые Гномы тоже повернулись к юноше и вяло двинулись в его сторону.
  - Убейте его, - устало проговорил Кор и хотел было вернуться к своим мыслям, но это не получилось.
  Зеленый Слуга рухнул на землю на изумление быстро. Из трех ран, что принц успел нанести ему в короткой схватке, текла мутная дурно пахнущая водица.
  Он корчил рожи и бубнил что-то, но заклинания не помогали.
  - Э, - удивился Кор и гневно обратился к Зеленому слуге, - что это тут творится? Тебя же нельзя убить, или можно?
  Ответ слуги был красноречив: он выгнулся и замер по ту сторону смерти.
  Серые Гномы остановились.
  - Да убейте же вы его! - Зарычал Кор.
  Он стремительно познавал новое чувство: отчаяние.
  Гномы не слушались. Вернее, они все лезли и лезли на берег, сбиваясь в кучу, но нападать ни на кого не собирались.
  Они еще никуда не годились. Только таращили совиные глаза и толкали друг друга.
  - Гм... - вырвалось у Кора.
  Он обнажил меч и пошел навстречу своей судьбе.
  Кор был силен и, когда-то, в совершенстве владел клинком. Он был уверен в себе настолько, что даже не успел усомниться до того момента, когда голова его отделилась от тела. После этого в ней уже не было мыслей. Он слишком давно никого не убивал собственноручно.
  Алан был потрясен столь быстрым исходом поединка. На его лице изобразилась гримаса, как бы говорившая: "И это все? А я-то думал!"
  Он долго простоял, склонившись над телом врага.
  У него было чувство, что жизнь кончилась.
  Ведь для него не было другой цели и другого смысла, кроме мести.
  И что же теперь?
  Он смотрел, как из тела Кора выползла маленькая Серая Жадина и рывками двинулась прочь.
  Принц подумал еще не растоптать ли это жалкое нечто. Но не стал ничего предпринимать.
  К реальности его вернул гомон голосов.
  Обернувшись, наш герой увидел толпу людей в самых разных одеждах, от рубища до придворного платья. Серые гномы исчезли.
  И здесь же прекрасная девушка со слезами счастья на глазах обнимала своего брата.
  Алан почувствовал забытую боль в глазах. По его щекам потекли слезы. Седой старичок подошел и, заглянув в лицо, прошептал:
  - Полно, Ваше Высочество, ступайте царствовать.
  Вот и все.
  Я обещал сказку о Веселом Принце, но вовсе не обещал веселой сказки.
  О том, как решилось дело с принцессой и что было дальше, разумеется, совсем другая история.
  Будем надеяться, что все, и мы в том числе, в конечном счете будут счастливы, что все будет хорошо, даже если прежде случится совсем худо.
  Мне осталось выписать лишь последнюю сцену!
  
  ...Прекрасная девушка, разумеется та самая, что сидела на плотине, горюя по своему брату, и та, что теперь обрела брата вновь, а она, само собой, была настоящей принцессой, вырвалась из родственных объятий и подбежала к нашему герою. Она и принц смотрели друг на друга самыми восторженными взглядами...
  
  И тут!
  Ваш покорный слуга был кем-то по ошибке превращен в крота!
  А кроты, как на грех, слепы!
  Избавившись от заклятия, а оно вновь оказалось с секретом, я очутился в совсем ином незнакомом месте и времени!
  Мне больше нечего добавить к этой истории.
  Ни единого слова!
  
  - А что змея? - после долгой паузы поинтересовался мышонок.
  - Какая змея?
  - Страшная. Та, что была в овраге.
  - А что с ней?
  - Вот именно, - не унимался мышонок, - что с ней стало?
  - Уползла, наверное.
  - И принц ее не станет побеждать?
  - Нет. Зачем?
  - Но ведь она для чего-то лежала в овраге?
  - Это был тихий, безобидный, престарелый безлапый дракон. Практически последний в тех краях. Зачем его обижать? - Недоумевал Сказочник.
  - А я думал это пушка... - пробормотал мышонок.
  - Какая такая пушка?
  - Ну, которая бабахает.
  - В своем ли ты уме, малыш?
  - Я говорю о пушке на сцене. Если она стоит на сцене, то должна бабахнуть хоть разок. А то зритель будет разочарован. Зачем она там все время стояла, будет думать он...
  - Ах, вот оно что! - Рассмеялся Сказочник. - Так это говорилось о театре и только о театре. Дескать на сцене ничего лишнего не должно быть. Каждое лыко должно быть в строку. А в жизни, как и в сказке: чем меньше ружей выстрелит, тем лучше, уж ты поверь мне.
  - Верю. Вообще-то я хотел бы сказать, что это очень хорошая сказка. - Заговорил мышонок, подумав. - Но что-то она меня опечалила.
  - Чем же, малыш?
  - Не знаю. Вроде все хорошо кончилось. Зло наказали. Всех спасли. Но как-то это невесело вышло.
  - Видимо я просто выбрал не ту сказку.
  - Уж, пожалуй.
  - Послушай другую.
  - Совсем другую?
  - Совсем.
  
  И сказочник рассказал другую сказку. Сказку о том. Как тигренок подружился с паровозиком.
  Она совсем короткая.
  
  Как тигренок подружился с паровозиком.
  
  Если вы думаете, что тигры только и делают, что дружат с паровозиками, то вы сильно ошибаетесь. Это происходит очень редко. Вернее этого почти никогда не происходит. Вообще-то, известен только один случай, когда тигренок подружился с паровозиком.
  В одном городе на севере, в зоопарке жил тигренок. Не маленький, а вполне крупный тигр, но только очень молодой. И взрослые, а тем более старые тигры не принимали его к себе. Они играли в домино и в шашки, и разговаривали о погоде, и о политике. А тигренок, хоть и выглядел, как взрослый тигр, не любил домино и шашки и разговоры о погоде. Он любил побегать и порезвиться. А старые тигры не любили бегать и резвиться. И по этому у тигренка совсем не было друзей.
  Тигренок скучал.
  Вот однажды к нему пришел работник зоопарка и спросил:
  - Я давно хочу тебя спросить, почему ты такой грустный? Почему не поиграешь в шашки с другими тиграми?
  - Я не люблю этого, - сказал тигренок. - Я хочу побегать, порезвиться. А здесь негде и не с кем.
  - Я пожалуй мог бы выпустить тебя из зоопарка, - сказал работник, - но только ночью, когда все спят, и ты никого не напугаешь. А утром придешь обратно, и я пущу тебя в клетку. Вот только, где же ты ночью найдешь друга?
  - Уж я бы поискал, - сказал тигренок.
  Так они и договорились. Работник выпустил тигренка на ночь. А тот обещал вернуться к утру.
  Если вы хотите найти себе друга, то ночной город для этого самое неподходящее место. Тигренок походил по улицам, никого не встретил, и решил: "Пойду я на вокзал! Может быть, мой друг приедет на ночном поезде?"
  На вокзале тоже никого не было. Только в тупике стоял маленький черный паровоз. Он не спал, но вел себя очень тихо. Только иногда вздыхал. Когда тигренок подошел, то паровозик сделал "ШШШШ!" и выпустил большое облако теплого пара.
  - Это вы на меня шипите? - спросил тигренок.
  - Нет, это я вздыхаю, - ответил паровозик.
  - А почему вы вздыхаете?
  - Да вот, стою тут один.
  - И скучаете? - спросил тигренок.
  - Скучаю, - ответил паровозик.
  - А что если нам побегать, порезвиться?
  - Я бы с удовольствием, - сказал паровозик, - но только не могу.
  - Почему? - спросил тигренок.
  - Мне нужен зеленый сигнал светофора.
  - Но ведь это же запасной путь? - удивился тигренок.
  Он читал в одной книжке, что все паровозы стоят на запасных путях, где никто не ездит, и значит, не может быть никакой аварии.
  - Верно, запасной. Но только без зеленого сигнала паровозам ездить не положено.
  - А где же взять этот самый зеленый сигнал, если даже светофора нет? - удивился тигренок.
  - Если бы светофор был, - сказал паровозик, - уж я бы что-то придумал. А так - нет. Никто не может дать мне сигнал и выпустить из тупика.
  Тогда тигренок зашел спереди, встал возле пути, мордочкой к паровозу и закрыл один глаз. Получился всамделишный зеленый сигнал светофора.
  - Туууууу! - сказал паровозик и двинулся вперед.
  А тигренок побежал рядом.
  До самого утра они бегали и резвились вдоль запасного пути. А потом вернулись к вокзалу.
  - Ну, пока, - сказал тигренок, - мне пора в зоопарк. А то люди пойдут на работу, и я могу кого-то напугать.
  - А ты завтра придешь? - спросил паровозик.
  - Как только стемнеет! - сказал тигренок.
  Вот так они и подружились. И потом бегали и резвились каждую ночь.
  Иногда с тигренком приходил работник зоопарка, и паровозик катал его. Дело в том, что работник зоопарка всегда хотел быть машинистом на паровозе. Но паровозы давно уже все стоят на запасных путях, а машинистом на электровозе тот быть не хотел, и пошел работать в зоопарк.
  Но если вы думаете, что тигры только и делают, что дружат с паровозиками, то вы сильно ошибаетесь. Это происходит очень редко. Вернее этого почти никогда не происходит. Вообще-то известен только один случай, когда тигренок подружился с паровозиком.
  Не так-то просто найти друга, если ты молодой тигр, особенно если ты не любишь играть в домино и говорить о погоде.
  
  После долгой паузы мышонок сказал: 'Вот это, по мне, так больше похоже на сказку!'
  Но ему стало как-то неловко. Будто он поучает Сказочника. Иногда и похвала может быть неловкой и неуместной. Иногда самая добрая, самая искренняя похвала ранит.
  Он хотел было сказать, что сказки разные нужны, и если мышонку нравится сказка про тигренка, то это не значит, что принцессе не должна понравиться сказка про принца. Да и сказки про злобных демонов тоже должны кому-то нравиться, хотя бы, к примеру, злобным демонам.
  Но сказочник молчал, а мышонок не только не знал, как сформулировать, то, что хотел сказать, но и как начать-то не ведал.
  Вы, наверное, замечали, что мыши обычно немногословны. Наш маленький герой, разумеется, исключение, даже, весьма вероятно, он может считаться самым говорливым мышонком всех времен, миров и измерений, но и он знал главное мышиное правило: 'Если не знаешь, что сказать, или как сказать - не пищи!'
  
  Тем временем пейзаж изменился. Вернее это был уже не пейзаж. Холм и дальний лес исчезли. И небо серое как зола удалилось.
  Мышонок и Сказочник теперь пребывали в сумрачном каменном покое без украшений.
  Огромные колонны смыкались наверху в тяжкий ребристый свод. А Сказочник, все такой же мрачный и черный сидел на темном дубовом троне.
  Скучающий Властелин?
  Мышонок вздрогнул.
  - Вы ведь любите рассказывать сказки? - Почти с мольбой сказал он.
  - Да, люблю. - Ответил Скучающий Властелин. - Больше всего на свете. Наверное, это единственное что я люблю. - Сказал черный человек тихо.
  - Но почему тогда вы лишаете себя этого?
  - Люди ничем не заслужили моих сказок.
  - А разве они должны?
  - Они слишком заняты собой. Им нет дела до сказок. Они любят только то, что дорого стоит. И мои сказки встанут им очень дорого. Очень.
  - Может быть они такие, потому что у них нет ваших сказок? - Мышонок понял, что здесь он ничего не сможет переменить.
  - Люди не хотят сказок. Им нужны только истории про убийства. Хочешь услышать одну историю про убийство? - Зловеще прорычал Скучающий Властелин.
  Он теперь вовсе не походил на Сказочника.
  - Нет! - Поспешно воскликнул Ефстафий, который снится.
  - Она совсем короткая. Много времени не займет. Так вот... - Черный человек поудобнее устроился на троне, словно собирался сидеть так вечно. - Очень скоро в моей власти будут все сказки, какие только есть на свете. И я сделаю из них чучела. И буду продавать их в красивых обложках. Все, все, все любители историй про убийства захотят иметь чучела сказок и станут платить за них большие деньги. И у меня начнется новая жизнь. А теперь убирайся, хвостатая клякса!
  И мышонок опрометью кинулся прочь из этого кошмарного сна.
  
  Тот, кто ждет возможности сделать сразу много
  хорошего, копит силы, лелеет мечты, никогда ничего не сделает. Он может прождать всю жизнь.
  Рискуя вызвать недовольство памятливых читателей, напомним: Ефстафий, который снится был, всего-навсего маленьким мышонком. Он не лелеял мечты изменить мир к лучшему когда-то в отдаленном будущем, просто потому, что мыши живут сегодняшним днем.
  Тем более, что день для мышонка представляется столь же протяженным и исполненным множества событий, как летние каникулы для школьника младших классов.
  Строить далекие планы не свойственно этому шустрому племени. Скорее они рассуждают так: 'Могу ли я сделать что-то прямо сейчас?' И если не могут ничего предпринять немедленно для изменения ситуации, фокусируют свое внимание на поисках возможности подкрепиться.
  Таким образом, для мышонка никогда не встает вопрос, чем себя занять.
  Вынырнув из сна сказочника и уразумев самое главное: сказки нуждаются в незамедлительном спасении, он по-прежнему оставался в неведении относительно того, как это осуществить. Ведь он по-прежнему не знал, как вызволить сказки из глухих тяжелый ящиков письменного стола.
  Однако занятие для него нашлось сразу - он почесал нос.
  Когда он собирался присниться Черному Ловцу сказок, так сильно сосредоточился, что от натуги у него зачесался кончик носа. И он уже начал поднимать лапку, чтобы почесать его, как очутился там - во сне.
  Вернувшись из сна, он застал себя с наполовину поднятой для почесывания носа лапкой и закончил движение. Ведь время наяву и во сне течет совсем по-разному. За мгновения реального времени человеку может присниться целая жизнь, с приключениями, обретениями и утратами.
  И вот мышонок Ефстафий, который снится, стоял под шкафом, с наслаждением чесал носик и в задумчивости переводил взгляд со спящего Сказочника, на громадный письменный стол.
  - Привет, приятель. - Мурлыкнул смутно знакомый голос рядом.
  Мышонок подпрыгнул, потому что голос прозвучал, как гром среди ясного неба.
  Подпрыгнул, ударился головой о дно шкафа и шлепнулся на пол.
  - А я уж думаю, ты это или не ты, - продолжал голос.
  Мышонок в ужасе уставился на огромного пушистого белого кота.
  - Не может быть, думаю, - продолжал котище с улыбкой, в которой нет-нет, да и мелькали жуткие острые клыки, - чтобы это был мой давний приятель Ефстафий.
  Мышонок оцепенел под взглядом зловещих желтых глаз.
  - Ну, сначала-то я сразу признал тебя, - продолжал кот, - и думаю, э, да это же Стаффи! Тот самый пакостник, который поступил со мной довольно подло.
  Говоря так, исполинский котище приближался на мягких могучих лапах и поводя хвостом из стороны в сторону.
  - Точно, думаю я, это самый Стаффи и есть. Только подросший и возмужавший.
  Мышонку показалось, что он слышит грохот огромных барабанов, но это просто колотилось от испуга его собственное сердечко.
  - А потом уж я подумал, что этого не может быть! Это не может быть проказник Стаффи! Что ему бы здесь делать?
  Котище сел и несколько раз ударил хвостом по полу.
  - А теперь смотрю, это и есть ты. Сам. Собственной персоной.
  Кот приблизил к мышонку свою огромную белую, с маленьким черным пятнышком у самого носа, морду и облизнулся.
  - Я ж помню тебя совсем маленьким. А теперь ты уже большой, мягонький и аппетитный... И я подумал, может я сплю. И ты мне снишься, как бывало раньше.
  Кот наклонил голову влево, присматриваясь.
  - Это, знаешь ли, меня чуть не взбесило! Опять, думаю!
  Мышонок все еще молчал, не зная, что сказать, а кот и не нуждался в ответах. Ему вполне доставало того, что говорит он сам. Коты ведь не только гуляют сами по себе, но и говорят сами по себе - ничуть не заботясь о чужом мнении.
  - А потом, - продолжал страшный котище, - я понял, что не сплю. И передумал злиться. Ты же знаешь, приятель, как вредно мне злиться?
  - Да... - пискнул мышонок.
  - Ну, еще бы! Ох, и злую же шуточку ты пошутил надо мною при нашей прежней встрече!
  Шуточка, которую учинил мышонок тогда, как же давно это было, и вправду не из приятных. Но был ли у него выбор?
  
  Случилось это, когда Ефстафий был еще совсем маленьким мышонком.
  И ведь этому событию посвящена отдельная сказка!
  
  Кот Федот, что от злости мельчает и мышонок Ефстафий, который снится.
  
  Мы не будем рассказывать теперь всю сказку. Тем более, что мы уже знаем, что Ефстафий родился в небогатой, даже бедной, но очень знатной семье полевых мышей. Эта особенность сразу роднит его с целой толпой героев рыцарских романов, которые все как один - из бедных, но знатных и древних дворянских фамилий.
  Во всем же остальном, Ефстафий - был мышонок обыкновенный, серый. Во всяком случае, пока не искупался в чернильнице странствующего Сказочника. Но это другая история. Да и после этого его особенность не сразу проявилась.
  Детство его прошло традиционных забавах - игре в прятки в зарослях мышиного горошка.
  Но вскоре он начинал выделяться из серой толпы. И не только цветом. Однажды, забравшись с приятелями, такими же сорванцами, в подвал графского замка, он на спор перегрыз струну арфы - огромного пыльного музыкального инструмента.
  После этого случая за ним укрепилась слава мышонка, могущего перегрызть все, что угодно. Эту славу Ефстафий многократно поддерживал. На его счету были перегрызенные кавалерийские шпоры, вороненый кинжал и лунный лучик, попавший на пол через дырочку от выдернутого гвоздя в оконной ставне. Последним подвигом мышонок особенно гордился.
  Это случилось, когда он снился дочке мельника. Он перегрыз лучик, взял его лапкой и, используя кусочек как карманный фонарик, начал пробираться по темному дому к постели этой девушки, чтобы хорошенько перепугать ее.
  Способность перегрызать все, что угодно, объясняется легко: ведь Ефстафий - это мышонок, который снится, а во сне может быть даже то, чего не может быть никогда!
  Итак, Стаффи (так его звали в те далекие времена) взобрался на постель дочки мельника, добрался до подушки и залез ей на голову...
  В это время девушке снился сон: что по ее постели бегают мыши со светящимися глазами и противными хвостами.
  Стаффи отважно залез ей на ухо и зарычал, как тигр, не переставая щекотать под носом кончиком хвоста. Дочка мельника чихнула, проснулась и со всей силы хватила себя кулаком по уху, но мышонок уже убежал.
  Кстати сказать, девушка до смерти боялась мышей. Она уже больше не смогла заснуть и всю ночь просидела на кровати, держа наготове подушку...
  Возможно, это и было слишком жестокой местью за то, что маленькая сестренка Ефстафия повредила лапку, угодив в мышеловку, поставленную жестокой дочкой мельника, но чего ждать от максимализма юности, не принимающего полутонов.
  К счастью, такие проделки скоро наскучили Ефстафию - он повзрослел.
  Взрослея, мыши очень меняются.
  Уже не манят заросли пахучего горошка, уже не так радует погожий денек, уже не хочется носиться с друзьями сломя голову в траве вокруг родных норок, уже не хочется спорить до хрипоты или драки.
  Словом, взрослея, мыши заметно серьезнеют и задумываются над тем, чему посвятить свою жизнь. И пусть он был еще мышонком, и до полной взрослости ему было далеко, но он всерьез задумался о смысле жизни и назначении мышей в мире.
  'Зачем мы живем на свете?' - спрашивал он себя.
  'Мы рождаемся, - думал он, - подрастаем и умнеем, незаметно проходит безвозвратное детство, за ним, как дурманящий сон, промелькнет юность, за ней - зрелость, и начинает маячить на горизонте старость... Так, не успеешь оглянуться, кончится жизнь, а ты ничего так и не понял ни в себе, ни в этом мире. Уважающий себя мышь находит дело по душе, находит мышку, единственную и неповторимую, заводит семью, продолжает мышиный род, растит и воспитывает в традициях дедов и отцов мышат... Но зачем это все? - недоумевал Ефстафий, - зачем жить? Какова в жизни цель и в чем ее смысл?'
  Ответов на эти и другие вопросы, которые задавал себе юный пытливый мышонок, не было.
  Долго бы еще в мрачных раздумьях бился Ефстафий, если бы сама жизнь, которую он пытался понять, не подсказала ему ответы на эти вопросы.
  Дело было так.
  Появился в тех краях, расположенных, кстати сказать, за Красным Кряжем в графстве Швах, давно оставшемся без графа, страшный враг мышей, крыс и птиц - кот Федот, который от злости мельчает.
  Все мы мельчаем от злости, но коту этому было хуже всех, ибо он мельчал буквально! От ярости он уменьшался на глазах. И чем был злее, тем меньше ростом!
  Поселился кот в подвале заброшенного графского замка, где в то время жил большой книголюб-отшельник дядюшка Крыс, который ел книги поедом: одну на завтрак, одну на обед, и одну тоненькую, на ужин, потому, что все знают - есть много перед сном вредно.
  Словом тот самый, вы с ним уже знакомы!
  Дядюшка любил закрываться снаружи, чтобы никто не подумал, что он внутри, и Федот не знал о нем ничего. Это лишний раз подтверждает мудрость крысиного народа, который есть всюду, но не везде его можно заметить... дядюшка же уже тогда был старым и мудрейшим!
  Кот Федот поклялся извести всех крыс и мышей в округе.
  Зачем негодяю это было нужно, не знает никто. Даже он сам, наверное, не знал. Он взялся за свое черное дело с незаурядным трудолюбием и завидным аппетитом.
  Горе обрушилось на мышиный народ! То и дело стали пропадать мышата, да и взрослые. Ни уберечься, ни отсидеться в норках. Мыши согласны были жить в страхе, но даже в страхе жить было немыслимо. Под угрозу была поставлена жизнь каждого мыша, каждой мышки и всего мышиного народа в этих краях.
  Кот был страшнее, чем мор.
  Тяжким грузом легла на Совет Мышиной Общины необходимость принятия решения.
  Срочное заседание Совета было собрано в просторной норе председателя, которому состояние здоровья и почтенный возраст не позволяли не только отправиться на заседание в нору Совета, но и встать с постели.
  Он открыл заседание вялым движением лапы.
  Было два предложения: либо покинуть эти земли, дабы избавить себя от опасности стать кошачьим обедом и уберечь род от истребления; либо избрать короля и распустить Совет, дабы король решал за всех и отвечал перед народом за свои решения один. Как король скажет, так и будет.
  Спорили долго. Забывали о чем речь, потом вспоминали и снова спорили.
  Уходить с обжитых мест не хотел никто, но и королем быть тоже никто не хотел.
  Долго могли бы спорить мыши, если бы не появился маленький мышонок с фиолетовой шерсткой. Появился он неожиданно, из-за спины своего отца, который был членом Совета.
  - А может быть, надо отстоять свою жизнь и землю? - спросил он.
  Напряженная тишина воцарилась в норе.
  - Неслыханно, чтобы мыши воевали с котами, - заговорил отец Ефстафия, как бы извиняясь за неразумного отпрыска, - но ведь это не весь кошачий род, а всего один кот, который, говорят, к тому же уменьшается от злости. Может быть, разумнее сплотить силы и оказать сопротивление супостату?
  Да, у мышей нередко случается, что седые отцы прислушиваются к мнению мелюзги, и даже поддерживают инициативу младших.
  Совет так и не принял решения. Было решено собраться еще раз, предварительно обсудив вопросы с народом в норах. Ефстафий же решил в одиночку избавить свой народ от страшного, зловредного кота Федота.
  Понимая трудность предприятия, он решил посоветоваться с мудрым Дядюшкой Крысом. Старый, седой Крыс принял мышонка в библиотеке графского замка. Тускло блестели под слоем пыли корешки огромных книг.
  - Я помогу тебе, - сказал он, выслушав мышонка.
  Потом подумал и добавил:
  - Я знаю, что для мышей этот зверь хуже крысоеда!
  И старый да малый разработали план действий...
  На следующую ночь Ефстафий подобрался к спящему коту и приснил ему сон, в котором всячески издевался над самовлюбленным котом, злил его, задирал и распалял.
  Кот проснулся в бешенстве и увидел перед собой огромного мышонка: Стаффи довел его до такой ярости, что кот стал не больше паучка.
  Дядюшка Крыс и Ефстафий без труда связали беспомощную, хотя свирепую, как тигр, козявку и отнесли в большую птичью клетку, в которой давно сгинувший граф держал канарейку.
  Когда ярость схлынула с кота, он быстро увеличился и порвал путы, однако из клетки выбраться не мог. Теперь он в ней едва помещался.
  Предусмотрительный дядюшка Крыс повесил на клетку табличку 'НЕ ЗЛИТЬ' и с чувством выполненного долга удалился.
  Собрал в дорогу несколько книг, в миниатюрных изданиях, в качестве провианта и покинул мертвую библиотеку пустого замка.
  Как раз тогда ему предложили место библиотечной крысы в Библиотечном Замке. А этого места он давно ожидал и не мог медлить.
  Наутро весь мышиный народ праздновал победу над злодеем. Кота показывали детворе как диковину, а тот умолял освободить его и обещал покинуть пределы графства навсегда.
  Для того, чтобы решить, как быть со злодеем, было собрано новое заседание Совета.
  Поступило три предложения: первое - поверить коту и выпустить его из клетки; второе - заморить злодея голодом и третье - выбрать короля и - как он скажет, так и будет.
  Все склонялось к тому, чтобы выбрать короля, но королем быть никто не хотел.
  Но тут примчался посыльный и, извинившись перед высокоучеными глубокоуважаемыми членами Совета за беспокойство, доложил, что кот Федот сбежал из плена, а заодно из графства Швах и, как полагают, навсегда.
  Как же это вышло?
  А просто, мышата-сорванцы, которые еще не умели читать, принялись злить кота. Тот метался, метался по клетке, пока не стал крошечным котеночком, который проскользнул между прутьями и, выкрикивая тоненьким голосочком проклятья, исчез в направлении Красного Кряжа.
  Долго мыши страшились его возвращения, но он пропал, как видно, насовсем.
  Вскоре, в ясный весенний день Ефстафий, который снится, проснувшись в своей норке, умылся росой, попрощался с родней и отправился странствовать. Много ли, мало ли времени (по мышиным меркам, разумеется) прошло с тех пор, но домой его не тянуло.
  'Смысл жизни - в самой жизни, - считал теперь мышонок, не осознавая, что это отступление перед неразрешимой загадкой бытия. - Цель жизни, весьма вероятно, создать что-то свое, такое, чего никто еще никогда не делал'.
  А назначение на земле его, создавать сны. И он творил! Он с помощью тяжелых, даже страшных, поучительных снов воспитывал, исправлял злодеев и вдохновлял на подвиги добрых и честных.
  Сколько самых разных снов приснил Ефстафий за время своих скитаний! Сколько дорог проехал он в карманах и котомках, на плечах и спинах, на поездах и в каретах, зажатый в кулак, и подвешенный за хвост, в мышеловке и в бутылке, в ножнах рыцарского меча и в ухе богатырского коня, по реке в пустом кувшине и по воздуху - в когтях совы... Того, что прошел пешком, бывалый мышонок не брал в расчет. Это было вовсе ничтожное число миль, верст, километров, лье, лиг, аршин и метров, шагов, носов (кто в чем измеряет). Да и много ли пройдет мышонок своими крошечными лапками?
  И всю дорогу мышонок думал о вечном: о добре и зле, о любви и ненависти, о порядке и непорядке.
  Эти размышления уже впоследствии, когда завершилась история со сказками, легли в основу фундаментального научного труда: 'Всеобщая и абсолютная теория добра, зла и нейтралитета', наиглавнейшее положение которого таково: самый плохой тот, кто стоит в стороне.
  Но это все еще будет. Пока же мышонок решил навестить старого знакомого дядюшку Крыса, что жил-поживал в Библиотечном Замке на Холме. Задержался здесь погостить и вот - оказался втянутым в историю со спасением сказок.
  Но как он мог подумать, что в доме Сказочника ему встретится злополучный кот Федот, не иначе затаивший на него обиду.
  
  - Ну что? Кот склонил голову вправо, изучая мышонка, - все еще снишься?
  - Снюсь, - пискнул тот.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"