КРАСНАЯ КНИГА. 1
Медленный зверь возвращается в ад,
Поенный пеплом, корнями и снегом.
Что ему нынче конвой или нега,
Ведом ему только вектор "назад".
Медленный зверь возвращается в круг,
Сломленный сонмом чужих приключений,
Сквозь можжевеловый саван мигрени,
Сквозь мимикрию к ней прежних подруг.
Каждый и каждая зверя - оставь.
Сам - мимикрия огня и дыханий,
С нимбом из чьих-то сухих подсознаний,
Медленный зверь возвращается в явь.
Мимо миров, безразличных к сынам,
Согнанных в тучу движеньем обмана,
Брошенный будущим и постоянным,
Медленный зверь возвращается к нам.
***
КРАСНАЯ КНИГА. 2
Меченый зверь всех распятых мрачней:
Рыжие кони и бледные кони,
Адские твари - на каждой иконе,
Но за спиною того, кто на ней.
Средь задохнувшихся солнц-недотрог
Меченый зверь облетает, как роза,
И осыпается выжженной прозой,
Будто бы сказочный единорог.
Всё ему - меридиан, параллель,
Одновременно - экватор и полюс,
То ли над бездной ползти, то ли в поле,
То ли октябрь встречать, то ль апрель...
Меченый зверь компостирует дни,
Но - одиноки и утлы дороги
Их, ибо все они - единороги,
Хоть и зовутся конями они.
***
... в коктебеле
В нашем доме, где море нас без толку ищет,
Где друг в друга влюбляются ветхие вещи,
Размножаются все вещества и предметы -
Слишком лёгкое солнце горит пепелищем,
И над ним, и под ним - волны блещут и плещут,
И лучи покрываются красного цвета
То ль мурашками, то ли веснушками, или
Негативом воздушным окажется память...
Где нас не было тысячу лет или больше,
Где мы не были вовсе, а может, не жили
Никогда - в этом доме всё создано нами,
И пока мы отсутствовать в доме продолжим,
Это синее, многоугольное море
Нас продолжит искать, натыкаясь на стулья,
И до белых листов зачитает все книги,
И в надежде, что мы не отринем историй
Человечьих, не бросим планетного улья,
Будут верить, что все невесомые блики
Старомодного солнца - навечно, навечно,
Что сюда мы вернёмся когда-нибудь, двое,
И поселимся здесь, средь почивших прибоев,
Исхудавших лучей и вещей скоротечных,
Где нас любит, увы, только лишь неживое,
И поэтому только - мертвы мы с тобою.
***
РОБЕТЬ
Нам разным мирам и богам бить поклоны,
Нам с небом под разные петь камертоны,
Нам с миром под разные белые шумы
Уступчиво глохнуть и слепнуть, увы.
Где спёкшийся вакуум сердцем зовётся,
Где выжженный разум напалмом прольётся,
Где вечность из джунглей ползёт в Каракумы,
Где шепчутся статуи с нами на "Вы"
И только распятия живы, я таю,
Я, кажется, в новые боли врастаю,
В ножи под ключицей и гвозди в ладонях,
И, будто твою, кровь теряю свою.
Пустыни в зыбучих веках утонули,
Песочных часов опустевшие улья...
И может, моя - твою руку не тронет
Уже, в этом веке и в этом краю.
И я междометий твоих недостоин,
И ты недостойна моих сухостоев,
Но вдруг оказалось, что я что-то стою,
Мне снова с руки замирать и робеть.
И загнанный в это пространство пустое
Песочных часов, я выбит из строя,
Но если никто никого не достоин,
Зачем я могу прикоснуться к тебе?
***
ПИСЬМО В БУТЫЛКЕ
Там, где жгут корабли...
Д. Арбенина
Ведь рока три сошлись в одно, ведь на кону -
Три жизни, три судьбы, и лишь двоим - остаться
В живых. И то, чтоб - лучше приготовиться ко сну.
И то, чтоб - обретаться.
И будет тот прощён, кто спит, и тот убит, кто храбр.
А ведь ковчег - тот самый тонущий корабль,
С которого уходят крысы, капитаны...
(И что в нём делают летающие рыбы и киты?)
Пока мы здесь ещё, пока нам гнёт воды
Костей не ломит, и на своём стоят меридианы,
Давай переходить на "ты".
Покуда на своём стоят теченья мирозданья.
В ковчеге уже царствуют пираты и пираньи.
Пока вода не голодна, не торопись,
Мне всё равно, в конце пути, плестись,
Ползти лишь за тобой одной, и в этом суть -
Моя юдоль, один удел, одно страданье,
Единственно возможный путь.
***
МОЙ СОЛДАТ
Мой боец, мой солдат, я теряю тебя,
Будто армию, будто победу над злом.
Если ангелы спят, когда демоны спят,
Я тобой прикрываю себя, как крылом.
Я тобой прикрывался, ты этим - жила,
Это был твой суровый солдатский паёк.
Моя армия больше не стоит крыла,
О ней грустные песни сирена поёт.
Твоего офицера знобит, мой солдат,
И победа над злом далека, за рекой.
Я поднялся на борт, и - уносит вода
Твоего офицера домой, на покой.
***
ЗЕМЛЯ ОСТАНЕТСЯ НА МЕСТЕ
Я долго жду, когда земля уедет из-под ног,
И, горизонта не примяв, уйдёт под ноги даль.
Так дымчат воздух, что в нелётную влетая ночь,
Сиреневые бабочки звенят, как тот хрусталь,
И мимо глаз моих седой уносятся рекой,
И кружится, и вертится, как мельница, Земля,
И воздух весь обмяк, что от себя ему - легко,
И в барокамере такой левкои запах длят,
Но ничего вокруг, что сбить бы с ног меня могло,
И никого вокруг, кто мог бы - пусть качнётся ширь -
Схватить меня за руку и спасти, и - поделом.
Я слишком многого хочу: твоей руки - в глуши
Незримой и текучей, где приплюснут зев небес...
Ты ничего не можешь дать мне - даже руку - здесь.
И, собственно, чего я жду? Спит сада арабеск,
Сгорела спичка памяти, и - в вёрткой высоте
Все птицы улетают врассыпную, дёгтем в мёд
Небес извилистых, кривых, дырявых, как туман,
И, может быть, оттуда кто-то за руку возьмёт,
И я взлечу, ну а Земля - останется сама...
***
ИНТЕРРАШЕНАЛ
Все люди, расстающиеся в церкви,
Все, у кого, как только "свет погас
И их - не стало", - это просто верфи,
Искусственные берега...
И если искры с пальцев - каждый вечер,
И каждый день инферно сверлит мозг,
И дрессирует голову и плечи,
Их друг на друга, как бельмо
На белое пятно, стравив, науськав,
И атомная бомба в голове
Уже срывает город с тверди русской,
Сиди, смотри на этот Век.
Здесь - неподвижность всех лавин и рук,
Букетом красным - все цветы-слова...
Так стынет на октябрьском ветру
Взорвавшаяся голова.
***
СЧАСТЛИВОМУ ПАЛАЧУ
Нам на одной планете жить,
И оттого - преступно страшно
Топиться в боли стоэтажной
И в одноклеточной глуши,
И страшно знать, как мир - знобит,
Что в каждой, каждой в мире книге
Напишут, чьи на мне вериги,
Когда и кем я был убит,
И страшно знать, что мой палач,
Хотя её узнает каждый,
Умрёт счастливо и вальяжно,
В годах, моих не помня глаз.
***
КАМЕРА ОБСКУРА
О, этот воздух - всеобъемлющ, словно Каин,
И каждый раз, когда к бездонной красоте,
К диковинной и самой редкой из гостей,
Хочу дотронуться, узнать, она - какая,
И руку к ней тяну, мне руку - отсекают.
И я не понимаю, я - не понимаю,
Кто это делает, к чему, за что - опять! -
И - воздух взорванный в руке опять сжимаю,
И - сыпется весь мир, и время - мчится вспять,
К весне, не важно - к марту ли, к апрелю, к маю...
А красота - эндемик в мире браконьеров -
Ныряет - тут же! - в омуты, как в отчий дом,
В свои сусальные чахоточные сферы,
И на неё глядит уже с открытым ртом,
Весь - онемевший, как на шлюху, на гетеру,
Как на юродивую, тот, кто жил лишь - ею,
Кто жил лишь верой, что когда-нибудь потом,
Вновь узрит он - Её, святую ворожею,
Шаманку снов и явей, и - огнём ведом -
Её коснётся он, и - не дадут по шее...
И я - не понимаю, что в таком убогом
Миру ещё теперь я должен сделать, чтоб
Снискать приязнь у палачей моих, у Бога,
И право заслужить - когда-нибудь потом! -
К прозрачной красоте дотронуться, потрогать,
И если через много - в спячке проведённых
Порожних лет наступит новая весна... -
Чтоб руки не рубили мне, когда дотронусь
Я к нежной гостье, к ней, божественной, бездонной,
Которую я видел, но - не смог познать.
***
ТВОИ ВОДОЛАЗЫ
Твоим я был всегда, твоим я вечно буду... -
Пусть это - безрассудный ветреный туман,
Неведомо куда, неведомо откуда
Портал - то в лес осенний, то - в провал ума,
И я, застрявший в Абсолюте, как в портале,
Почти незрим и мёртв для тех, кого любил,
Пусть двери все открыты, но - закрыты дали,
Здесь был безумный ключник - морок, снов гамбит,
Никто не виноват, что лёгок саван Бога,
Что, амнезией болен, вымер Абсолют,
Что Совершенство - беспощадно и жестоко,
А в монохромном небе чёрно-бел салют,
И я, созвездья Ворона марионетка,
Почти что невесом для тех, кого я знал...
Лолиты тянутся к Лилит, Лилит - к нимфеткам,
И небо пахнет ядом, и петлёй - весна,
Цивилизации друг другу глазки строят,
Народы стоят глазки тифу и чуме,
Иудам и мессиям, шлюхам и героям... -
Я твой навек... Пусть - у Харона на корме, -
Ручной, как вещь, изнеженный анестезией -
Меня туман на этот раз сюда прислал!
Везёт меня Харон, мой призрачный мессия,
По формалину Леты - в печь, в ядро тепла.
Со дна оцепенелой Леты - Водолазы
Твоих глубин, твои подводные стрелки -
Все - целятся в меня, и я в мишень повязан,
Как в паутину над поверхностью реки.
И если б не Харон, не плоть его триремы,
Меня б не пожалели эти визави,
Тотчас меня уничтожая, как систему
Координат, как ноль, из красной книги - вид.
Дамоклов меч над ахиллесовой пятою
Судьбы - пускай висит, пусть дышат под водой
Сороконожки пульсов, все твои конвои,
Твои стрелки, я буду нем - с твоей ордой.
Я буду ждать тебя - всегда, я твой - навеки! -
Как - человек, как - труп, погибнув и - восстав,
Пусть - в радости, пусть - в горе, в - летаргии, в - неге,
Пусть даже - памятник, пусть даже - кенотаф.
***
БАДЕН-БАДЕН
Это было в Швейцарии, в первый год его лечения,
даже в первые месяцы. Тогда он еще был совсем как
идиот, даже говорить не умел хорошо, понимать
иногда не мог, чего от него требуют.
Ф.М.Достоевский, "Идиот"
И где бы ни был - отыщу,
И подслащу, когда ты пресен,
И, как любимую из песен,
Тебя на волю отпущу.
Ольга Ершова
Жди, Баден-Баден,
нас каждый вечер,
с самого ада,
где всегда "нечет".
Ты - наши ясли,
Оле-Лукойе...
Адское пойло,
в коем погрязли
мы по старинке,
иноки-инки -
наши Любови
нас приготовят...
В невод безумья,
в лёгкое эха
нас, как игумен,
выбрось - для смеха.
Каждое утро
вообразим мы,
что - живём мудро,
что - на Руси мы,
И до полудня
мы притворимся:
всё это - будни,
ими - гордимся...
Жди, Баден-Баден,
нас - каждый вечер.
Этим закатом
кончится Вечность.
***
Т.С.М.В.
В последнем этом тупике, где можно жить,
Где два давно чужих друг другу человека
Играют в шахматы под небом, что - дрожит,
Под атомным, не тающим, упругим снегом,
Сужаются глаза и тлеет ось души,
Горит свеча и стынет выдохшийся шум
Всех оцифрованных селений, энтропию
Сполна вкусивших, это - я с тобой сижу,
И к пату нас приводят партии - любые.
Я знаю, ты должна исчезнуть навсегда.
Физически. Как тело, вид - из Красной книги.
Но - в пламени свечи созрели холода,
И за углом я слышу только мёртволиких,
Ведь за углом, где так молчат о Пустоте
Предметы, в слякоти и в Нави по колено,
Поверь мне - есть уже пустоты всех мастей,
И больше - тепловая смерть моей Вселенной
Уже, шальная, рыщет, бродит где-то Здесь.
***
ТАМ, ГДЕ СПИТ ЗОЛОТОЙ ВЕК
Так зачем ты мне пишешь спустя столько лун? -
Ведь топорщится память моя (болезнь века!).
Или думаешь, вспомнится мне, что был юн
И похож на великого был человека?
По тебе плачет высшая мера тоски,
О, моя Королева, моя Королева!..
И магнитные цепи безумий - близки,
И кустарная явь эта - справа и слева.
Пазлы улиц, танцуя, обманут меня,
И письмо - будто выкидыш - это больное,
Как тебя, потеряю (так - Землю: хранят,
Так - ковчег уберёг всех, кто не был в нём с Ноем!
Но в расшатанном гетто моём, в суете
Божьих слёз, за хрустальными мхами презренья,
К праху - прах! Я и сам в этот прах весь одет,
Я и сам - из него, и душа, и смиренье!..
Так зачем ты мне пишешь спустя сколько лун? -
Этот век, по ту сторону от Золотого,
Пусть - уносится в нашу блаженную глубь,
Где не делятся на два миры и основы,
Пусть - останется белой далёкой звездой
В мавзолее своём, всеми нами отринут,
Отдыхая от нас там, где спал Золотой,
Там, где ночью не плещется ужас звериный.
Мы не стоим того, чтобы помнить о нём,
Он теперь - не ручной, да и не был им раньше,
Он увидит меня - лишь своим смертным сном,
И узнает в тебе лишь - последнюю Баньши...
Так зачем ты тревожишь меня? Каково,
Мне вынашивать ненависть - тьму метастазов,
Столько злобы (в ожогах вся кожа - Его!),
Сколько нет у всего человечества разом,
Каково мне носить эту злобу - к тебе,
О, моя Королева, и жить ещё тем лишь,
Что любви во мне - больше, чем этих цепей,
Чем любви у всего человечества... Внемли! -
И уже не пиши, никуда, никуда! -
Я теряю все письма, как люди - рассудок,
Как теряют людей времена, города,
Как находит нас мёртвыми позднее чудо.
***
в вавилоне...
Мы уходим со сцены, как стылые мифы,
И сжигаем свои города, как трипольцы...
Ты - ищи в незабудках забвенье, не меньше,
В корабелах - заблудшую душу Сизифа,
И циклоном лети - в обручальные кольца,
И таись - в биомассе свихнувшихся женщин!
Дом стоит, как стоял и - трепещут его льды...
Нам ещё предстоит мерить кожи младенцев,
Будет время почувствовать Гердой и Каем,
И - Адамом, и - Евой, Тристаном, Изольдой...
Этот мир слишком ветренен для поселенцев,
Вавилон сингулярен и не-иссякаем,
Но когда-то - когда-то! - в преддверьи амнистий
Всех несбыточных грёз и свиданий искомых,
Мы уляжемся, будто бы бури столетья,
Мы уляжемся - точно кленовые листья -
На паркете забытого нашего дома,
Под забытой тахтой - в паутинные сети,
И когда-нибудь, нас обнаружив случайно,
Нас достанет на свет из усидчивой комы,
Из ноябрьской доисторической пыли,
Этот ветер осенний, продрогший, печальный,
Из сетей этих выметет - в мир незнакомый,
И поймёт, что мы - были, Мы - были, мы - Были...
***
И поймём мы с тобою, что - были, что - Были...
Но кустарный наш мир, сингулярное гетто,
Вновь висит на распятии, тленом окуклен,
Бесконечна беда, словно трапы в могиле,
И внутри этой куколки - нами отпетой
Изнутри - всё, что есть, вырождается в рухлядь.
И мы выпорхнем - рухлядью - вниз! - будто камни,
И поймём, что нам есть куда падать, и падать,
И - в свободном паденьи - забудемся снова,
По теченью плывя там, где шепчет река мне,
И пульсирует вакуум, как канонада,
В герметичной могиле пустого алькова...
***
КРАСНАЯ КНИГА. 3
Загнанный зверь слепотой осаждён,
Держит в котомке - гербарий агоний,
И - уступает безликой погоне
Место под Вегой, всем Млечным Путём.
Сонмом пустот облицован вокзал
Судеб, куда не свернёшь - задремотье.
Всем - и душой, и рассудком, и плотью -
Загнанный зверь попадает впросак.
Кто его знает, зачем он таков -
То ли по-своему жизнь прожигает,
То ли всеядные яды ласкают
Мойр по ту сторону мёртвых веков.
Хоть и не теплятся в жухлой траве
В кладезях пепла, в нордических трюмах
Тихие, тихие белые шумы,
Всё ещё слышит их загнанный зверь.
***
КРАСНАЯ КНИГА. 4
Раненый зверь - суть - обратный отсчёт.
Язвами взят он в кольцо и помечен.
Он истекает туманом картечи,
Воском и ртутью, и - кровью ещё.
Пусть Млечный Путь смотрит зверю в глаза!
Веге во ртутную лужу пора лечь.
Всё, что осталось от мира - паралич
Огненных нот в саблезубых лесах.
Раненый зверь знал свой собственный срок.
И оберег, и тотем его - нежность.
Но среди тех, кто плетёт безутешность,
Он ничего для тебя не сберёг.
Словно обрыв, на котором не спят,
Словно успенье, которым не дышат,
Раненый зверь - и всё ниже, и выше.
Он - и себя не сберёг для тебя.
_____