А на следующий год мы поехали отдыхать в Эстонию. Пярну был не меньше популярен, чем Крым. Страна распадалась. Империя исчезала. Швы пока еще не разошлись, но уже четко были обозначены линии, по которым они лопнут. Первой, понятно, значилась Прибалтика. Разрыв был неизбежен. И все же до конца принять его было трудно. Столько лет жили вместе... Настроение эстонцев я и наблюдал в Пярну. Старые его жители, сдававшие квартиры приезжим, по-прежнему были к нам доброжелательны, хотя уже более откровенно рассказывали, что выпало на их долю за годы Советской власти. Для молодых же мы были врагами.
Последнее время я замечаю в себе какую-то повышенную эмоциональность. В ответ на самую рядовую услугу - прокомпостировали, скажем, билет в автобусе - мне хочется жарко пожать человеку руку, броситься к нему на шею и объясниться в любви. Почему так? Наверно, потому что отчетливо представляю - могло быть иначе. Протягивает талончик - и вдруг там не человеческая ладонь, а звериная лапа. Та самая, которая может пытать, сплющивая лицо и вырывая ногти.
Никто меня не пытал, никто не причинял нечеловеческой боли - так, генетическая память. Было не со мной, но - было! Приезжал Поль Робсон, тот самый, который, прикладывая руку к уху, так проникновенно объяснялся в любви к нашему отечеству, на этот раз захотел увидеть своего гениального друга - артиста Зускина. Видимо, для того, чтобы вместе поплакать над неожиданной смертью дорогого его сердцу Михоэлса. Задавили - какая нелепость.
Просьбу немедленно выполнили. Для этого даже была вызвана правительственная машина - она и доставила Зускина в "Метрополь", где жил Робсон Великие артисты стали вести неспешную беседу, потом вдруг Зускин заторопился - машина, мол, ждет, и стал прощаться. При этом, правда, отступил - чтобы каким-то образом не делать движения руками. Не протягивать их и не обниматься ими. Не ровен час - обладатель божественного баса, а также борец за мир во всем мире увидит на кончиках его пальцев оголенное мясо. Неудобно как-то. Зускина привезли в 'Метрополь' прямо из камеры Лубянки, и теперь ему предстояло туда же вернуться. Не хотел, чтобы Робсон увидел его вырванные ногти.
В Пярну я всего несколько дней, а до этого - еще в Москве - на вопрос: "Куда в отпуск?" - отвечал шуткой, предполагавшей наличие у собеседника чувства юмора: " В самое спокойное место страны. В Эстонию". В самом деле - Эстония сейчас первейший враг. Сплошное вредительство - закон о языке, концепция местного хозрасчета. А здесь еще и разговоры о собственной валюте и даже - страшно сказать - собственном гражданстве. Разве сепаратизм имел когда-либо успех в мире? Ничего у них не получится. Хотят объявить себя независимой - кто ж им даст? А вот антирусский настрой, враждебность ко всему, что восточнее этой маленькой прибалтийской республики - все это возрастет многократно.
Моим собеседникам было не до шуток. Зная, что со мной едут жена и внучка, они беспокойно отзывались: "Не опасно ли?"
И вот - Пярну. На эстонской земле я бывал десятки раз. Знал, что здесь нас не очень-то любят. Что изменилось? Бытовая неприязнь стала просто откровеннее, демонстративнее. Очередь в кафе. В основном, такие же отдыхающие, как и мы - из России. Мимо нас все время идут какие-то делегации. Полтора часа - а мы не с места. Русская женщина в сердцах восклицает: "Вот вам Эстония! На первом месте финны, потом Народный фронт, а на нас плевать..."
Чем удивила! Но ведь было и другое: хотя русская речь и вызывает отторжение (всегда было!), но не тотальное, как можно было ждать. Нежеланный гость - да, но не оккупант. В ответ на традиционный вопрос гостя: "Как пройти?", пятеро прохожих сделали вид, что не слышат, а шестой - эстонец! - не только объяснил, но и взялся проводить.
Хотя - как знать? Коллаборационисты существовали во все времена.
Бытовая неприязнь - это все-таки эмоциональная сфера, кого-то более трогает, кого-то менее, но факт тот, что Эстония здесь - не исключение. Как не исключение вся Прибалтика. С таким же неприятием - пусть не России, Москвы - я встречался и в Казани, и в Петрозаводске, и в Улан-Удэ. Впечатлило гораздо большее: даже за тот короткий срок, который нахожусь в Пярну, почувствовал ощущение безысходности, беспросветности, отчаяния. Та темная неопределенность, тот тупик, в который зашла вся страна, здесь чувствуется наиболее остро, пронзительно больно. Понятно - почему. Ведь здесь еще много людей, которые помнят иную жизнь. Им есть, с чем сравнивать. Они жили в нормальном - не перевернутом - мире. И вот теперь появилась надежда вернуться. просто они с ней не расстанутся.
Я пытаюсь поставить себя на их место. Что они чувствуют? Только сейчас осознают кромешный мрак прошедших лет. Мировые процессы, гигантское смещение материков в одно мгновение вдруг прервало спокойную жизнь народа. И вот уже тихая мирная телега, катящаяся между сосен и озер, оказалась пристегнутой к адской колеснице, которая с гиканьем и стоном потащила ее за собой.
Мы живем у женщины, которой за 70. У нее отняли дом, хозяйство. Семь лет она провела в Сибири. Вспомнила о том, как их загрузили в теплушки. Десять дней везли в наглухо закрытом вагоне. Дверь не открывали даже на остановках. Люди умирали от жажды, голода, отсутствия воздуха. А вагон продолжал двигаться дальше, везя в далекую и холодную ссылку и живых, и мертвых.
В ответ я рассказываю ей о немыслимых для мирного времени трагических судьбах, которые выпадали на долю русских, евреев, жителей кавказских республик. Та сатанинская колесница громыхала ведь и по их костям. Она безучастно кивает - своя боль все-таки ближе. Но отмечаю: не ищет ответа на какие-то вопросы, эти вопросы даже не возникают у нее, виновники не персонифицируются. Я не слышу в ее голосе ненависти. Кому мстить? Везувию? Русская покорность. И русское забвение прошедших страданий - надо освободить в душе место для надежды. Надежда - наш духовный хлеб. И ее тоже. Полвека с Россией не прошли для нее зря. Можно понять: у нее растут внуки. Этим живет.
Трагичен пути России - именно здесь в Эстонии, больше, где бы то ни было, понимаешь это. Не знаю, как для кого, но особенно горько думал об этом во время трансляций съезда. Либерал ли, консерватор Горбачев, плохой ли, хороший Лигачев - разве это имеет какое-то значение? Это страна, где ничего нельзя решить. Шекспировская фигура Сахарова! Беспрестанные звонки президента, вздернутые к небу руки, отключенный микрофон - неужели и он не понимал, что его прозрения никому не нужны? В стране, где болтовня составляет чуть ли не главную ее основу, не нашлось три минуты для человека, который, возможно, хотел сказать самое главное для нее.
Не знаю - чем кончатся усилия маленькой республики: заявить приоритет не слов, а дела, перейти от деклараций (а по большому счету - наша гласность тоже всего на всего декларация) к действию. Выслушают ли ее, признают ли ее правоту? Дадут ли ей возможность встать на ноги? Дело политиков, но сейчас меня заботит другое: все ширящаяся пропасть между народами. Разлом, последствия которого сейчас трудно предугадать. "Культура - вот, что главное" - говорил академик Лихачев, пытаясь найти решение хоть одной проблеме, в данном случае, национальной. "Нравственность" - вторил ему митрополит Алексий. Какие бесполезные слова! Нужны другие. Общее у нас - боль, гнев, ненависть. Вот слова, которые с одинаковым воодушевлением пели бы в гипотетическом хоре мы, и они.
Понимаю: контрпродуктивные чувства. Но кто виноват, что тот период, который был в нашей общей истории, оставил после себя именно это послевкусие? Надо поддерживать его. Ностальгические вздохи на съезде по прошлым временам - разве это не вызов родившейся было надежде? Разве не угроза будущему страны? Общее у нас: не дать ослабнуть боли, не дать заглохнуть ненависти. Именно это объединит нас.
В Пярну нам жить еще три недели. Случиться может всякое. Очень хорошо представляю, что в ответ на какую-нибудь незначительную просьбу встречу враждебный взгляд. Не заслужил его, но пойму. "Друг, - скажу я, - прежде выслушай меня. Ведь, по сути, мы думаем одинаково. Трагичен путь России, трагичен и Эстонии, у нас один источник беды, мы вместе должны преодолеть ее. Мы думаем об одном и том же". "Друг", - повторю я.
И протяну ему свои пальцы.
1988 г.
Позднее замечание. Эстония - как и другие Прибалтийские республики - первой объявила о своей независимости. Труднее или легче ей стало жить? 'Нам надо пройти сквозь дождь', - упрямо говорили в этой стране. Эстония проделала свой путь.