Случились у меня жестокая бессонница, и я при остальном полном благополучии впал в непобедимую тоску. Что делать, куда обратиться? Пошел в районный психоневрологический диспансер, само название которого было угрожающим. Принимал в этот день врач Алексей Сергеевич Меерович (фамилию на всякий случай изменил). Кто он, что он - ничего не знал, лишь бы помог. Конечно, не предполагал, что знакомство с ним не будет случайным, продлится долго, и вовсе не из-за проблем со сном. Наверно, чем-то я его заинтересовал, и он занялся не столько моими ночными играми, сколько психоанализом всей моей загадочной натуры. Почти не говорил, слушал, иногда вставлял несколько фраз, и хотя эти фразы были короткие, немудреные, но собранные вместе представляли собой определенную концепцию, некую точку зрения, какую, понял не сразу. Откуда у меня такой невеселый взгляд на мир? Я пытался объяснить, что в детстве заикался, это отдалило меня от сверстников, дало почувствовать свое одиночество, может, потому загрустил. Он качал головой: все наоборот! Вы родились таким вот неконтактным, а заикание было не причиной, а следствием вашей путаной души.
Я с уважением смотрел на врача, доверие к нему росло. Его реплики становились для меня значительными.
Все это время во мне не умирал журналист. Пока сидел в очереди, ждал приема, заговаривал с пациентами, скорее, пациентками, ибо женщин было больше, интересовался, что их привело сюда, нашли ли помощь. На контакт мои собеседницы шли охотно, где, как не среди невротиков, можно облегчить душу.
Однажды я попросил Алексея Сергеевича посидеть у него в кабинете под видом медицинского работника. Надел белый халат, шапочку, и сделал вид, что заполняю какие-то документы. Характер заболевания примерно у всех был одинаков. Женщины были вполне нормальные, общительные, даже с чувством юмора, но приходил черный час, и они становились несчастными и беспомощными. У одной умер внук, что было для нее страшной трагедией. Следствие было неожиданным. Она стала без конца мыть руки с мылом. Ей, женщине не мнительной, казалось, что везде ее ждет инфекция. Боясь заразиться, она без конца мыла руки с мылом. делала это даже прикоснувшись к случайному номерку в гардеробе. Другая отказывалась от пищи, практически ничего не ела, разве что булочки в магазине. Голодная жизнь измучила ее. Ей чудилось, что по столу, за который она садилась, пробежала кошка. Спасение нашла в том, что приходила на железнодорожный вокзал, где на пару минут останавливались поезда, там проводники ее уже знали. Из вагона-ресторана ей выносили какую-то еду, которую она ела уже без опасения. В поезде кошек не было.
Обо всем этом я написал. Статью опубликовали в многотиражной 'Работнице', в редакцию стали приходить буквально тысячи писем. Видимо, это была одна из первых публикаций на тему нервных заболеваний, на которые прежде редко обращали внимание, считая придурью, блажью. В статье я задавал вопрос: что лежит в основе метода лечащего врача? И его ответ: дзен-буддизм. Тот был тогда в моде, увлечение им было поголовным. Но на самом деле ответ был другим. Мой герой, а я, собственно, и писал о Мееровиче, был глубоко верующим человеком, хотя верил не в Будду, а в Христа. Его религиозные взгляды, убеждения не могли не сказаться на его врачебной практике. Об этом, понятно, я не говорил, не пришло еще время. Выбранное им направление - меннониты, одно из течений протестантизма. Я нашел литературу о нем, вполне убедительная и достойная конфессия, главное направление которой- пацифизм. Ее руководящий орган находится в Канаде, и, кажется, Меерович занимал там какой-то пост.
Метод его лечения я стал понимать на себе. Он не спрашивал меня, как я сплю, ему это было безразлично. Важным была другое - реакция на это состояние. Как я отношусь к гнму состоянию. Тревога, беспокойство - плохо. Оно и есть истинная причина моего ночного бдения. Надо просто принять это, смириться с ним. Речь в данном случае идет о нравственных установках, жизненных приоритетах. В основе такого отношения лежит требование, которое предъявляют к человеку все мировые религии: смирение. Это вовсе не покорность, не послушание, Это спокойное, трезвое принятие внешних обстоятельств, с которыми бесполезно, надо принимая их и выработать свою жизненную позицию. Жалобы, плачи - гордыня, которая возникла из представления о себе, как об идеальном человеке, и потому вызывающая страдания, если ты не такой. Неизбежность принимается за напасть, наказание. Смирись, гордый человек! Терпение и работа - такова формула жизни, познание себя, понимание своих возможностей, - первая ступень к преодолению.
Такие убеждения он и передавал своим пациентам. Однажды я принес ему воспоминания Надежды Мандельштам, запрещенную литературу, которую привозила мне знакомая славистка из Голландии. И вот, когда он услышал очередные мои стенания, не выдержал, и как не как врач, а чисто по-человечески, не выдержал: "Вот от чего люди страдали по-настоящему (показал на книгу), а вы..."
Настал 1990-й год, и тогда мои личные перипетии неожиданно переплелись с общественными, социальными обстоятельствами, которые волновали тогда всю страну. Речь шла о так называемом 'золоте партии', судьба которого тогда волновала всех. Мне уже приходилось писать об этом (сборник Московского Союза литераторов 'Посиделки на Дмитровке', 2019 год), но поскольку сколь-нибудь ясного ответа о его нахождении не получено до сих пор, стоит вернуться к этой теме.
Итак, начало перестройки. Тогда было создана благотворительное общество 'Личность'', между ним и 'золотом партии' возникла некая таинственная и загадочная связь, обещавшее стать одним из самых авторитетных общественных организаций страны. Тогда подобные общественные объединения возникали одно за другим. Государству одному быо не справиться с политическими и социальными проблемами, которые возникли перед страной, нужна была помощь всего народа. Общество 'Личность', кроме создания межрегиональных отделений, брало на себя такие серьезные задачи, как информационное обеспечение перестройки: организацию международных конференций и симпозиумов, издание художественной литературы, в том числе антологии русского зарубежья, школьных учебников, выпуск документальных и художественных кинофильмов. Сверхзадача - преобразовать общество, поменять местами понятия государство и личность, поставив на первое место именно личность, гражданина страны.
Во главе общества стоял полковник, бывший работник КГБ, к у чему относились спокойно, с пониманием. Это даже хорошо, он лучше других знает, как устроена система, как ее реформировать, по сути - сломать. Что касается личных его убеждений, люди тоже не стоят на месте, меняются. При этом, конечно же, в первую очередь вспоминался генерал Калугин.
Первое и важноемероприятие - вояж по Средиземному морю с посещением восьми стран, где его участники должны встретиться с общественностью, рассказать правду о переменах в нашей стране, путях ее возрождения. Не последняя задача - самим участникам прикоснуться к мировым, общечеловеческим культурным ценностям, от которых долгое время мы были оторваны. Не все, но подавляющее большинство. Отсюда и название мероприятия - Международная культурная миссия 'Истоки'.
Делегация нашей страны предполагалась многочисленной и авторитетной. Назову Сергея Аверинцева, Вячеслава Иванова, Алеся Адамовича, космонавта Александра Сереброва. Это сейчас имена космонавтов не очень знают, а тогда каждый был знаменит. Среди участников половина института философии во главе с замдиректора, депутаты всех уровней, известные артисты, священнослужители. На судне предполагалось создать походную церковь. Всего пригласили более 600 человек. Упомяну также, что зарубежным участникам встреч и просто горожанам, которых пригласят на судно. должны вручить памятные медали, которые заказали лучшим скульпторам страны. На каждой из них изображены памятные события нашей страны. И еще. Для всех участников это плаванье будет бесплатным, расходы брало на себя общество. Это и есть его благотворительность.
Волею судеб среди приглашенных оказался и я - как главный редактор журнала, который должен издаваться в пути. Пишем материалы, их у нас забирают и отвозят в типографию, в следующем порту получаем готовый журнал, снова пишем, и так далее. Туманно было сказано, что, возможно, нашим журналом заинтересуются в стране и даже за рубежом. Такие встречи, таков состав участников, такие будут высказаны ими мысли. Все это не должно остаться бесследным, должно привлечь внимание тысч людей. С типографиями во всех странах уже есть договоренность. Редакцию - семь человек - мне предстояло набрать, в том числе, художественного редактора и фотокорреспондента. Журнал должен быть привлекательным, хорошо иллюстрированным, интересным.
Встречу всех приглашенных назначили в Одессе. Здесь мы получили зарубежные паспорта, полюбовались турбоходом 'Леонид Собинов', который должен стать нашим домом на ближайшие полтора месяца, В в порту видели, как загружаются его трюмы, в том числе , контейнеры с памятными медалями. Переночевали в гостиницах, номера были заказаны заранее, билеты тоже были за его счет, и рано утром собрались на причале. Разбили о борт корабля традиционную бутылку шампанского. Плаванье началось.
Еще во время ожидания плаванья я обо всем рассказал Алексею Сергеевичу. Он попросил: "Когда будете в Иерусалиме, посмотрите для меня открытки, или брошюру, или путеводитель по Виа Долороза". Это скорбный путь, которым шел Христос к месту казни. Любую просьбу своего наставника и целителя я считал подарком для себя. 'Конечно!', - с готовностью пообещал я. Любое желание Меероча считал подарком для себя, Его исполнение было для меня таким же радостным, как и само плаванье.
Все оказалось совсем не так, как ожидали. Просто было никак. Греция, Италия, Франция, Мальта, Египет, Израиль, Турция, Кипр, восемь стран, одиннадцать городов - нас никто нигде не ждал и не встречал, не было ни одного диспута, мы не видели ни одного из важных должностных лиц и известных в каждой стране людей, которые тоже должны были участвовать в обсуждении. Так что заготовленные пылкие аргументы в пользу перестройки никто так и не услышал. Артисты не насладились аплодисментов, какие там концерты? Ну а мы, редакция, не издали ни одного журнала. В первые же дни, ещев Черном море взяли несколько интервью, но они не понадобились.
Единственными гостями на судне были консулы наших посольств. Они наставляли нас, как вести себя за рубежом. Полагали - и справедливо - что многие впервые здесь, не опозориться бы. В Александрии нас пугали: ни капли алкоголя! Заметят, не пустят на судно, оставят на неделю в Александрии, будете мостить дороги и получать бамбуком по пяткам. Наутро за завтраком стаканы с ацидофилином остались нетронутыми. Все-таки один градус. Это не помешало местным жителям, которые нас ждали у пирамид, встретить нас заинтересованным и, видимо, весьма насущным вопросом: 'Водка есть?'.
Забегая вперед, скажу, что именно артисты оказались самыми активными и протестными из пассажиров. Их оторвали от концертов и выступлений на родине, пообещав золотые горы, а в результате ничего. Они потребовали объяснений, которых, конечно же, не услышали, разве что невнятное и неубедительное, что нам, дескать, надо поучиться у Запада точному соблюдению обещанных крупных мероприятий, которым ничего не должно мешать, а у нас мешает. Какое дело до этого артистам! Они грозились по возвращении обратиться куда надо, и потребовали, чтобы им возместили убытки. Чтобы как-то утихомирить их, на Кипре - мы уже возвращались домой - продали медали как металлолом, и на вырученные деньги купили японскую радиотехнику, которую и вручили смутьянам. Мы с тихой завистью поглядывали, как они уносят коробки в свои каюты, особенно видеомагнитофоны, самый востребованный и недоступный товар на родине.
Прогулки по припортовым улочкам, редко недорогие экскурсии, музеи, о чем, видимо, была предварительная договоренность, вот все, чем мы занимались. Философы, кроме того, проводили время на палубе за столиками, которые вынесли из кубрика, и дискутировали друг с другом на темы перестройки. Не пропадать же заготовкам. Одна из научных сотрудниц в каждой из стран собирала информацию об адыгах, готовясь к защите докторской диссертации. В общем, занимались, чем угодно, только не тем, к чему готовились. Я буквально записал слова Аверинцева (стоял рядом), когда нас в той же Александрии привезли в какую школу, где в учебных целях были выставлены античные фрески. Аверинцев был вне себя.
-Я не хочу, чтобы меня куда-то брали, но я хочу, чтобы надо мной не издевались. Мне уже шестой десяток лет, для меня это невозможная история. Я наивный человек, я должен был бы привыкнуть, но я понадеялся в очередной раз. Я оставил дома работу, депутатские обязанности. Мне никто ничем не обязан, но я не хочу, чтобы мною распоряжались.
Зачем придумали всю эту затею? Какая-такая миссия, В чем ее смысл? Для чего, с какой целью потратили громадные деньги, организовав это ненужное путешествие? Благотворительная организация тоже ведь не берет деньги из воздуха. Мы гадали об этом уже с первого города - Салоников, где мы так никого и не увидели. Версий было много, самых фантастических. Одна, помнится, такая: мы - пробный камень перед возобновлением дипломатически отношений с Израилем. Нам предстоят встречи с общественностью Израиля? Вот и расскажите, как они пройдут. Были и другие предположения. Но самым популярным стало такое: мы развозим золото партии. В этом предположении не было ничего неожиданного. О его исчезновении без конца писали газеты, вещало радио, телевиденье, вопрос поднимался на многочисленных встречах с руководителями страны. Естественно, вспоминали, что в России такое уже происходило. Имелся ввиду золотой запас Российской империи, именуемый 'золотом Колчака', вывезенный в Сибирь - не в ожидании революции, это случилось раньше, когда еще шла Первая мировая, и власти опасались, что немцы войдут в Петроград. Тогда золото перепрятывали много раз, пока оно не исчезло совсем. До сих пор эта потеря не дает покоя кладоискателям, до сих пор ищут его. Спускались даже на дно Байкала. Все бесполезно.
А сейчас? Сейчас знаем, где искать. К такому выводу мы как раз мы и пришли. Об этом говорили некоторые наши наблюдения. Это и многочисленные отлучки руководителя 'Истоков', он же глава 'миссии'.На стоянках: в каждом порту его ждала машина, и он отлучался на несколько часов. Не были ли его целью иностранные банки? И фургоны, которые приезжали по ночам, они забирали одесские контейнеры с медалями, после чего исчезали. Об этом нам поведали полуночники, наши же пассажиры, которые проводили время на палубе. Все происходило, как они рассказывали, в молчании, никто никем не командовал, не указывал, будто шофера и грузчики молчаливо сдавали выученный предмет. Мы соображали: 'золото партии' - это не только желтые бруски с четырьмя девятками на боку, но и драгоценные камни, ювелирные изделия, ценный антиквариат. А где лучше всего спрятать лист? В лесу.
Какова судьба этих богатств? Международный суд принял решение, согласно которому перестроечные структуры, включая компартию и госучреждения, не являются ни наследниками, ни преемниками партии большевиков. Правда, никакие банки и никакие сейфы, которые мы предполагали, там не упоминаются. Но ведь и о наше путешествие осталось как бы в тайне, хотя никаких секретов - если учесть собственно плаванье - не было.
Почему так? Почему молчали члены нашей редакции, сами бывшие свидетелями всех интересных событий? Именно на этот вопрос ответить легче всего. Какое бы ни было наше отношение к 'миссии', в чем бы мы ни подозревали ее организатора и руководителя, но именно с его согласия мы попали в число ее участников, побывали там, где и не мечтали, и увидели то, что не увидели, может, никогда. И что же? Едва сойдя на берег, выступаем против него? Это как-то не вязалось, было не совсем порядочно. Могли рассказать коллегам из других редакций? Не знаю, может, и рассказывали, но мне доподлинно известно, что ответила журналистка из 'Литературки', на ту пору одной из самых смелых газет: 'Я еще жить хочу!' Не исключается, что нечто подобное говорили и другие журналисты. А потом в стране стали происходить бурные события, появились новые темы, проблемы. Загадка бессмысленного путешествия сотен людей отошла на второй план, а потом и вовсе забылась.
Но вернемся к оставленному сюжету. Выполнить просьбу Алексея Сергеевича оказалось непросто. Одной из главных черт нашего путешествия было угнетающее безденежье. На все, про все нам разменяли 30 долларов. Цену их многие не представляли. Но скоро поняли: не очень. И потому относились к имеющимся долларам, как к чему-то невероятно ценному, дорогому, берегли уж совсем необходимое. В Валетте, например, столице Мальты, судно пришвартовалось к далекому причалу, который отделял от столицы залив. Надо сказать, что причалы вообще выбирались самые дешевые. Чтобы попасть в город, необходимо было идти в обход, а это километра два. Но в Валетте в это время стояла невероятная жара, плавился асфальт, Автобус для нас был недоступен. Но мы с моим старшим приятелем Сашей, журналистом нашей редакции, решили: а ну, без билета. Нас хватило на одну остановку, высадили. Наиболее смелые брали в одну руку одежду и переплывали залив. Среди них была известная уже в то время Тамара Гвердцители, которую на судне прозвали Ркацители. Беленькая (загару нет!), хрупкая, она легко вошла в воду, и, подняв руку, поплыла. Большинство все-таки не решались, шли пешком. Вспоминается Стамбул, о которому еще расскажу. есть удивительный мост, соединяющий Европу и Азию. Какое приключение! Но мы делали вид, что нам он неинтересен. Один доллар! Дорого.
Соблазны возникали то и дело. В Марселе увидели афишу выставки современного искусства. Устоять невозможно. Собрались около контролерши - человек пятнадцать, и по сигналу вихрем промчались мимо нее, буквально секунды задерживаясь в каждом зале. Все-таки что-то увидели, пока работники музея не выставили нас за дверь. 'Рашен побирашен' - так определили ситуацию остроумные философы.
Я прикасался к валюте дважды. Один раз на судне - баночка пива, хотя стоила целый доллар. Но баночка! У нас таких еще не было. И на электричку до Помпеи в Неаполе. Как не посмотреть то, что осталось от города, тем более бесплатно. Скульптуры - подлинные слепки горожан в момент смерти. Заливали гипсом оставшиеся в пепле пустоты, и вот - объемная фотография! Или многочисленные дорожные направления, указывающие, как найти публичные дома. Ничего постыдного, кстати. в том для помпейцев (или помпеян?) не было. В античном мире возводили храмы не только богиням романтической любви, но и любви продажной. Зря потратили деньги. Все интересное экспонаты собраны в музее.
На что предполагалось потратить доллары? Конечно, на подарки семье - это святое. С одной стороны - традиция, но в данном случае еще и время. Мысль - как там родные? - долбила ежедневно. Мы наслаждались изысканными блюдами, которые готовили приглашенные иностранные повара, а в Москве были пустые полки. Как они там? В наших палубных беседах редко касались этой темы, было стыдно. Помню, как нас всех потрясло сообщение, что яйца стоят триста рублей. Не десяток, одно! Эту информацию передали по коротковолновому приемнику, который находился в рубке капитана. Это была наша единственная связь с землей. Она сразу облетело все каюты -ь ужас! Так что подарки родным - своего рода дань, которую мы платили за то, что не можем помочь.
А еще путеводитель. Мысль о нем не покидала. Удивительным образом, но я встречал его задолго до Израиля, в Греции и Италии. Видимо, его продавали в разных странах, в каждой на своем языке. Чтобы не расстраиваться, я даже не просил посмотреть его - десять доллар, все равно не куплю.
Поначалу дилемма - семье или врачу - была мучительной. Патриархальная составляющая дилеммы победила - семье. Но страдания совести оставались. И вот неожиданно я от них избавился - самым удивительным и прекрасным образом.
В том же Марселе на следующий день после победного взятия музея мы с Сашей, отправились на прогулку по припортовым улочкам города. Зашли в парк, где было много бюстов великих людей Франции, интересно. Присели на скамеечку, я опустил руку вниз, и она вдруг наткнулась на какую-то книгу. Неужели кто-то забыл? Поднял ее. Это оказался именно тот путеводитель, который я должен был купить, но так и не мог. Новехонький, на глянцевая бумага, много фотографий и репродукций. Многостраничный, в самом деле, книга. На французском, естественно, языке. На обложке фотография паломников, которые несут крест к месту казни Иисуса. Объяснения напрашивались само собой, но я его отвергал. Для меня - признаюсь в своей мировозренческой ограниченности, которая не приемлет чуда - эта невероятная и таинственная находка до сих пор волнующее событие.
Когда оказались в Москву, я сразу позвонил Алексею Сергеевичу, сказал, что привез то, что обещал, не упомянув, конечно, подробностей. Оставил до личной встречи, предвкушал, с каким вниманием он будет слушать меня, и что сам думает об этом. Неожиданно услышал: "Лучше я приду к вам". Ладно. В назначенное время он приехал. И вот я вручаю ему свое приобретение, сейчас расскажу о чуде. Не странно - путеводитель он принял без особого восторга. Потом я узнал, что за это время он побывал в Канаде, и видимо, там пробрел нужную литературу. Но тогда подумал: неужели он также отнесется к моему рассказу? Зря я обиделся. Скоро, правда, выяснилось, что пришел он вовсе не за подарком, была более важная цель.
Дело в автобиографической книге, которую он написал, я знал о ней. Речь в книге шла о том, как трудно было ему принять советские порядки, на каждом этапе жизни приходилось приспосабливаться. Но от своих убеждений не отказался. Об этом, и вообще о советских порядках он и напал. Работал над книгой 25 лет. Вспомнил вскользь сказанную им фразу: 'Не напечатают'. И вот теперь появилась возможность издать ее. Не просмотрю ли я рукопись? И если надо, не отредактирую ли?
Буря чувств пронеслась во мне. К такому я не был готов. Имел уже дело с подобными примерами, знал, что мне предстоит - работа надолго, может неделей, а может, месяцев. И, возможно, не просто литературная права, но и авторская позиция. Сладить с ней тоже не просто. Где оно, это время? Другие заботы.
Здесь я снова вернусь к тем тревожным дням. Все тряслось и дрожало, не знали, что нас ждет. Переходили с плана на рынок, а что это такое до конца не представляли. Первый признак неясного будущего - непомерно возросшие цены - уже пугал. Это было первое такое сильное испытание после войны, сравнимое, может быть, с нынешними страхами перед санкциями. Но сейчас- то мы уже закалены. Тогда же же страна впала в жуткую нищету. Магазинные прилавки заполнялись пирамидами баночек с морской капустой, в мясных отделах вместо ожидаемого продукта красовалась надпись 'Кости пиленые'. За сухим молоком для детей, натуральное - мечта, занимали очередь с вечера. Сахар, правда, был. Панические слухи были самыми популярными разговорами. В одной газете появилось письмо какой-то англичанки. 'Чего русские волнуются? Из одной капусты можно приготовить 50 блюд!'. Спасибо. Процветал вандализм. Выкручивали лампочки в подъездах, вырезали, непонятно, зачем, толстенные покрытия сидений в электричках. Грабежи квартир стали массовыми. При этом опустошались даже холодильники - уносили кастрюльки с супом.
Я тогда работал в небольшом ведомственном журнальчике. Сохранится ли он? Что будет с работой? Не случится ли так, что единственными доходами останется невысокая зарплата жены? Да и та под сомнением. Нужно, короче говоря, искать более надежное место работы. А это не просто, потребует много времени. Мог ли я потратить его на что-то другое? Конечно, не оставляла и другая мысль: а нравственный долг? Ты стольким обязан этому человеку? а теперь - черная неблагодарность. Способен ли на это? Оказалось, способен. Я чувствовал, что не в силах выполнить его просьбу.
Надо было что-то придумать. И тогда я начал говорить жалкие слова, сам понимая их фальшь. Конечно бы, взялся, но не моя это тема, справлюсь ли? Есть более авторитетные и знающие редакторы. Я поищу, уверен, что найду (знал, что не найду), дайте время.
Конечно, отговорка, что нетрудно было понять. Меерович снова принялся убеждать меня, и в какой-то момент я почувствовал в его словах просительные интонации. Мне стало стыдно, я не мог, не имел права допустить этого! Но вдруг почувствовал в себе два голоса - долг и неясная будущность - они соединились и потребовали окончательного выбора -т о или другое. И тут я решил окончательно: первое дело - искать работу. Меерович продолжал говорить - о важности своего труда, о том, что его книга может помочь людям приспособиться к новой действительности, но его слова меня уже не трогали. Заметил: он начал повторяться, я уже слышал его доводы. Мне стало невообразимо скучно, сжав зубы, я даже зевнул, правда, тут же проглотил зевок. Алексей Сергеевич вдруг замолчал. Не знаю, что он в этот момент подумал. Возможно: 'Предатель! Вот цена всем твоим признательным словам. Разоблачился'. Эта мысль также оставила меня равнодушным: лишние слова. Надо бы сказать откровенно, почему я отказался. Но разве сам не понимает?
Прощание проходило в гнетущем молчании. Это была последняя наша встреча. Иногда я думаю, правильно ли я поступил? Надо, наверно, было прислушаться к внутреннему голосу и согласиться. Да и так ли много времени заняла бы работа? Недавно я увидел его книгу уже изданной. Видимо, нашел редактора. А, может, тот вообще не был нужен. Алексей Сергеевич прекрасно пишет. Там есть описание страданий Христа на кресте. Таких сильных и пронзительных слов я никогда не встречал. Будто бы автор сам испытал все это. Позднее раскаяние. Падаю в пропасть, когда гадаю, заметил ли он мой зевок? Такая мысль для меня невыносима. Наверно, все-таки я мог поступить иначе. Или не мог? До сих пор у меня нет ответа.
Ну а в конце - о подарках. Валюту берегли до Стамбула, где мы должны были оказаться в самом конце нашего незабываемого путешествия. Там, как нам сказали, самые низкие цены. Точно! Мы пришли на знаменитый подземный базар, который достопримечательность сама по себе. От обилия товаров, овощей, фруктов рябило в глазах. Бесконечные улочки и перекрестки, ярко освещенные, по ним бегают мальчишки и громко кричат, держа над головой предметы своей торговли. У одного из них я и купил французские духи, Шанель ?5, семь долларов. Такие были и у нас, но по стоимости недоступные. Пусть ценит! Духи долгое время стояли нераспечатанными, а когда жена открыла флакон, оказалось, что там водичка. Дочке купил кожаную куртку, предварительно спросив продавца по-немецки, для чего призвав на помощь все школьные знания: 'Заубер хаут?' - чистая кожа? Яволь, гут - радостно затараторил тот, тыча в меня курткой и как бы уже вручая ее. Четырнадцать долларов, один выторговал. Дочка повертела куртку в руках и сказала: 'Хороший заменитель'. На оставшиеся доллары купил семилетней внучке школьный рюкзак, она как раз должна была пойти в первый класс. Нужная вещь! Во всем мире давно отказались от портфелей - тяжело для ребенка - учебники, пенал, завтрак, они оттягивают руку, вредно влияют на неокрепший позвоночник. Но у нас они были все еще в ходу. С портфелем внучка и пошла в школу. Зачем я все это покупал? Тогда расстроился, а сейчас думаю - нормально, по-иному и не могло быть. Наказание за мой малодушный рефлексивный характер. Даром ничего не бывает. За все надо платить.
![[]](/img/g/glan_i_w/bessonica/israel_kl.jpg)