Тяжело бывает признавать собственные ошибки, еще труднее сознаться (прежде всего - самому себе) в малодушии, тем более совершении поступка низкого и подлого. Для литераторов таковым является даже не плагиат у отъявленного гения - ведь осведомленные читатели такого рода мошенника быстро вычислят, если же потребители пищи духовной настолько всеядны, что могут принять подпудренного классика за некое откровение - значит, публика воистину дура, пипл все схавает, стоит лишь поставить на поток производство художественных перемейков и почивать на лаврах, проживая на ренту бездуховности. Куда позорнее украсть идею у человека, богатством обделенного, связями не облеченного и никому не известного - воровство такого рода опускает плагиатора на уровень много ниже уличных сявок, толпой трусящих мелочь у проходящих поодиночке через помеченный ими ареал обитания, или старослужащих, получающих почти сексуальное удовлетворения от своей безграничной власти над прибывшим молодым пополнением - эти, по крайней мере, не выставляют себя духовными для всех и вся авторитетами, перед теми индивидами, кто по чину или по масти выше их, пресмыкаются безропотно и с чувством долга.
Не желая узурпировать право на magnum opus, также почитая память человека, кто самолично отстаивать свои авторские права по причине отсутствия в мире живых не может, я обязан довести до читателей следующую информацию.
Заняться сочинительством мечтал я давно, однако имел убежденность, что за письменный стол, оснащенный теперь компьютерной клавиатурой, как некогда чернилами и бумагой, имеет смысл садиться не ранее, чем осознаешь две вещи: что именно ты хочешь сказать, и в какой форме способен это выразить. По этой причине не желал терять драгоценного времени как своего, так и потенциальных своих читателей. Три года тому назад на традиционной встрече выпускников довелось мне пообщаться - как позже выяснилось, в последний раз - с ныне покойным моим одноклассником Виктором Анатольевичем Филимоновым. Именно он после нескольких минут разговора поинтересовался, не пишу ли я книг, а над откровенным моим ответом, что еще не найдена тема, не улыбнулся, как ожидаемо, а на полном серьезе предложил прочитать его наброски, которым, по его же словам, посвятил больше года труда, и теперь видит, что зря только пить бросал, но он будет рад, если что- нибудь из этой "рыбы" ляжет в основу произведения художественного - сам Виктор литературного дара у себя не находил, пробовать же - по его словам - было некогда. На следующий день на мое электронное мыло действительно пришло письмо с прикрепленным к нему текстовым документом объемом больше миллиона печатных символов с длинным рабочим названием "Имперский антропогеоциноз: этапы жизненного цикла, видовое разнообразие и способность к самовоспроизводству". Проштудировав текст, не знал я, отнести ли сочинение к жанру исторического исследования, политологических изысканий или литературной фантасмагории. Однако, по прочтении всего материала, я сразу осознал ту идею, что пытался выразить мой ровесник своим произведением, а, перечитывая некоторые отрывки, ясно видел, каким образом можно проиллюстрировать художественно определенный посыл, либо догадывался, что могло на изложенную мысль натолкнуть. Зная некоторые подробности из жизни школьного своего товарища, я взял на себя смелость домыслить несущественные нюансы, а также использовать в своих произведениях отдельные тезисы без ссылок. Меня может извинить лишь устное разрешение автора "использовать его сочинение без ограничений, а если сочту необходимым - вовсе уничтожить". И все же одну из глав монографии я хотел бы представить читателю без всяких изменений, купюр и литературизации. К этому меня подтолкнуло во-первых наличие непогашенного морального долга перед безвременно ушедшим человеком, во-вторых - осознание того факта, что данную тему я, при всем своем желании и старании, не смог бы раскрыть глубже, чем это сделано покойным ныне моим товарищем.
***
Пояснительная записка В.А. Филимонова к главе собственной монографии.
Еще задолго до информационных скандалов, вызванных содержанием выложенных в интернете документов строгой отчетности, я наткнулся в сети на информацию, какую можно скорее назвать энциклопедической. По случайно обнаруженной ссылке вышел на страницу, рассказывающую об истории и современности совсем небольшого моноэтнического государства, место расположения коего установить мне не удалось. Сама страница отличалась неопределенностью расположения домена. Информация излагалась на разных языках - для современного пользователя это проблемой не является, электронный переводчик обеспечивает как минимум подстрочник текста, однако на одной лишь странице тексты были на латыни, фарси, испанском, португальском, английском, немецком, голландском, русском языках - для всех, кроме последнего мне необходимо было прикладное обеспечение, но особенно изнурительной оказалась работа с текстами, где использовались иероглифы. Полученный подстрочник мною по безалаберности сохранен в виде текстового документа не был, что же до интернет-страницы - на следующий уже день она в сети отсутствовала. Других сведений об открытой мною (пусть и виртуально) стране и ее народе я, сколько ни старался, не нашел ни в каталогах электронных, ни на бумажных носителях. Вот почему данная глава моего сочинения не содержит ссылок на источники информации, а лишь является письменным пересказом мною лично прочитанного. Единственным доказательством правдивости автора может быть в конкретном случае его заверение в собственной честности, а также доверие к нему читателя. И еще, быть может, отсутствие личного мотива к фальсификации данных - в этом я предоставляю уважаемому читателю возможность убедиться в процессе ознакомления с материалом.
Рецессивное доминирование.
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
А.С.Пушкин.
Место расположения исследуемой страны на географической карте указать не берусь, также не могу с определенностью утверждать, находится ли она на острове, либо является анклавом в материковой части какого-либо континента. С большой долей вероятности можно предположить приближенность ее к экватору, по крайней мере, за пределы субтропиков она не выходит наверное. Это следует из того факта, что представители всех сопредельных народов имели черный цвет кожи - в свете изложения информации читателю станет понятно, почему именно эта деталь является существенной. Народность, обнаруженная колониальной экспедицией одной из рыщущих в поисках объекта для осчастливливания империй оказалась белокожей. Потенциальных поработителей это не должно было смутить - ведь по разделе мира и ранее бывали прецеденты, когда в разряд живого товара зачислялись представители той же расы: кому-то достались в собственность папуасы, а кому-то малороссы, что же до империи, облегавшей в разные тысячелетия территорию современного Китая и Индокитайского полуострова - то порабощение родственных этносов там практиковалось всегда. В то же время, когда живой товар самим цветом кожи отличается от рабовладельцев - это уже делает удобным строительство сегрегационной стены. Теллурократии в конце концов находили способ обращения с обретенным живым товаром, потребительная стоимость раба в конечном итоге от цвета кожи последнего мало зависит. Однако, там колонизаторы знали, кому божественным правом несут огнь цивилизации. В данном же конкретном случае целью экспедиции было завладение "максимальным количеством негров для дальнейшей перепродажи" (в те времена традиция к политкорректности не прижилась еще среди отважных колонизаторов). Доблестный военачальник пребывал в таком недоумении, что в поздравительной собственному монарху депеше даже высказывал опасение, не сочтут ли великодержавные мужи рациональным народность вовсе уничтожить - как следует из того же документа, в те времена конкретная империя нуждалась в человеческом материале "на вывод" - для обустройства другого подвластного тому же императору континента, грузить же на суда белых людей могло быть небезопасным. Однако, милость сиятельной венценосной особы была столь безгранична, а военный ресурс того же государства настолько ограничен, что за благо вседержитель почел не переселять неведомый народ от родных ему мест, но снарядить новую - на этот раз научно-этнографическую - экспедицию в место его компактного проживания. Ученые мужи об истории доколониальной узнали немногое, и вот что из этого задокументировано.
Поразило исследователей то обстоятельство, что в плане цивилизационном народность от европейцев не отставала, по крайней мере в единственном на всю территорию городе (читай - столице) обнаружены постройки того периода, когда в странах Европы секрет цемента считался утраченным. Дома высокой этажности воздвигались из туфа, добываемого по месту, секрет же скрепления блоков на момент колонизации так и не был разгадан. Обитатели центральных городских кварталов все как один, а окраинных - через одного увенчаны были ювелирно оформленными бусами, где в благородного металла окладах встроены драгоценные камни - как после оказалось, в основном алмазы глубокой обработки. Белокожий народ оказал своим единохромным собратьям не менее радушный прием, чем американские индейцы чужекровцам, однако, носимое на груди сокровище каждый встреченный берег ревностно, а для ведения уличных зачисток, как уже отмечалось, у империи на те времена мощи не хватало. И все же небывалое количество драгоценных камней сделало привлекательным дальнейшую политическую игру метрополии вокруг вновь обнаруженного людского социума - именно для этого мандат экспедиции был продлен, и исследователи на долгие годы поселились среди исследуемого пространства.
Со слов этнографов, кто, в свою очередь исходил из услышанного от старожилов (в тех краях они, в отличии от наших что-то помнили) носимые на шее бриллианты не были банальным украшением, но своего рода иерархическим лейблом: количество, вес, глубина обработки камней - все в совокупности указывало на место носителя в социуме, при этом местное население так же было осведомлено о ценности камней, как военнослужащие разбираются в погонах.
Главным фактором ускоренного цивилизационного развития имперские этнографы с подачи местных идеологов посчитали минимизацию влияния того деструктивного фактора, который с недавних пор принято именовать человеческим: строжайшая в социальной пирамиде субординация плюс неукоснительное послушание во всех аспектах бытия. В отличие от населяющих Индостан, сложной кастовой системы не было предусмотрено, по сути, народность разделялась лишь на две касты: их условно можно было назвать существами высокородными и низкородными. Безоговорочное преклонение последних перед первыми, еще необычайная трудолюбивость низших - традиция работать весь световой день, сколько бы солнце над территорией не висело, вызывало несказанную зависть у исследователей и желание все же использовать живой товар по прямому назначению. Правда, жизнедеятельность низкородных представителей обособленно живущего этноса углубленно не изучалась по причине отсутствия на такие глупости времени. Народность нарекли по созвучию с самоназванием - по крайней мере, именно это представлялось ученым - в европейской транскрипции звучит как "гоху" - хотя есть источники, утверждающие, что это лишь междометье, обозначающее тяжелый вздох, при ответе на вопрос о самочувствии. Более глубокое изучение культуры и нрава отшельников показало, что для описания текущих дел у местного населения нет иного словарного запаса, кроме как выражения горечи и сожаления, при этом, чем выше социальный статус респондента, тем заунывнее и печальнее его самоосмысление. В то же время с нижних этажей социальной пирамиды до верхушки традиционно доносились лишь веселое пение и жизнерадостные возгласы. Еще раз заострю внимание - наблюдения тогдашних этнографов фиксированы со слов их высокородных местных собеседников.
Главным условием процветания живущего автономно народа местные идеологи видели в строгом соблюдении традиций и иерархической взаимоподчиненности, а еще в том, что каждая достойнейшая семья бережет веками стяжаемое богатство. Достигалась такая идиллия, помимо прочего, ограничением круга индивидуумов, имеющих право семейным достоянием пользоваться, применяя современную терминологию - поражение в правах случайно оказавшихся в кругу достойных лиц. Практиковавшееся и во многих других странах мира детоубийство позволяло высокородным семействам не разбазаривать фамильное достояние, упростив процедуру майората до минимального возраста. Исключение делалось лишь для второго мужского пола ребенка, который также не был принимаем в высшее общество, а по достижении 12 лет изгоняем из столицы, правда, получая эксклюзивное право пасти в предгорьях коз - сии животные объявлены были священными в указанной местности, и их выпасом простолюдин руководить не мог.
Не желая экспериментировать с кровосмешениями, высшие для разбавления крови носителей генетического материала брали с низов, но это не означало, что сам носитель (носительница) свежего генного набора принимался в семью на равных. Атрибуты принадлежности к высшей касте (те самые бусы) передаваемы были лишь по крови наследнику. Это не должно ввести в заблуждение на счет затворничества высших: ничто человеческое не чуждо было высокородным созданиям. Попасть в гарем либо гаремчик почиталось за необыкновенное везение как самой девушкой, так и ее родней - если муж был социальным статусом выше нее. Выдаваемое во временное пользование интимной услужнице полудрагоценное каменье носилось в ухе серьгообразно. Поскольку место в иерархии обозначалось с первого взгляда, то и глубина влечения определялась мгновенно. В давние времена, если верить этнографам, ухаживание символизировалось ритуальным танцем, при этом, чем большее число ступеней социальной лестницы отделяло потенциальных партнеров, тем меньше телодвижений обязан был сделать мужчина для привлечения внимания своей пассии. Мужской силы придавала специальная жевательная смесь, изготовленная жрецами-фармацевтами из смолки туево-кокосовой пальмы, это же снадобье потреблялось женщинами для усиления полового влечения. Многоженство свидетельствовало скорее о гуманизации общества, поскольку способствовало социализации избытка женщин и их потомства. Каждый рожденный от низкородной жены ребенок получал от рождения социальный статус своей биологической матери. Если же в связь вступали равные партнеры, ребенок наследовал вместе с бусами и статус высшего из супругов, но все последующие рожденные в таком браке подлежали уничтожению. Как и во всех странах с низким уровнем жизни, гендерное численное превосходство обусловлено биологически: женский организм много жизнеспособнее мужского на всех этапах жизненного цикла, включая внутриутробное развитие. Тяжелый труд и некачественное питание представительниц низших классов влияют на увеличение доли рожденных девочек в сторону повышения, также много больше мальчиков умирает в малолетстве. Отсюда достигший половой зрелости подросток мужского пола являет собой большую ценность на любом ярусе социальной пирамиды. Гаремчик любого мужчины ограничивался лишь его способностью прокормить энное количество жен. Недостаток в мужеска пола партнерах на верхних этажах пирамиды (дисбаланс с каждым шагом вверх все снижался, однако случались и на верхушке невостребованные невесты) заставлял высокородных родителей, скрепя сердце, подтягивать с нижних ярусов низкородных (разумеется, самых достойных) мужчин. Дабы последние не возгордились столь резким возвышением, такому зятьку отрубали видимую часть тела (чаще всего - уши), отъявляя его ущербность визуально - рожденный в таком неравном браке первенец получал в наследство материнские бусы. Общественное мнение смотрело на семью участницы мезальянса с плохо скрываемым презрением: во время оно подтягивать ущербных зятьков дозволялось кодексом чести в двух лишь случаях: когда любовная на стороне связь высокородной девицы по физиологическим причинам делалась видимой для окружающих - в таких случаях, если биологический отец был недостоин высокого звания ущербности, его устраняли физически (поручалось это деликатное задание, как правило, вновь призванному зятьку), либо если в высокородном семействе по причине отсутствия мужчин зрелого возраста или банальной трусости некого было выставить для защиты чести семьи (дуэль, кровная месть, участие в военном походе). Все это было очень давно, но осадок от ущербности низкородного сродственника оставался всегда.
Столица являла собой многоярусную расположенную по склонам некрутой горы пирамиду, на каждом этаже которой строительство, впрочем, велось без всяких планов. Примечательно, что нечистоты высших сливались их прислугой на головы и жилища нижних их соседей, там с соответствующими добавками - еще ниже - и так до самого подножья. Повышение яруса проживания означало повышение социального статуса, однако бывали случаи, когда обыватель из нижнего яруса выстраивал многоэтажный дом - и его жилище над уровнем моря оказывалось выше, чем у более высокородного соседа. Это вышестоящих, как правило, очень злило, и временами разрешалось (высочайшими указами) лишние этажи с домов зазнавшихся недостойных сбивать (в таком случае рушили, как правило, весь дом нового богача, процедура с воодушевлением исполнялась менее успешными его соседями).
Как уже упоминалось, бриллианты фамилиями береглись пуще зеницы ока, однако, в исключительных случаях разрешалось передавать их во временное пользование существам низкородным, дабы те обеспечивали высокородным достойную ренту. Амулеты передаваемые назывались ярлычками. Дело в том, что алмазы обладали магической силой, неким подобием гипноза, по крайней мере, существа низкородные в это веровали свято. Предъявителю камня все низкородные обязаны были подчиняться беспрекословно, а когда встречались два временных обладателя ярлычков, они долженствовали привселюдно мериться своими амулетами, и приоритет носителя камня большей ценности не подвергался сомнениям.
В подножии горы-пирамиды, равно как и в равнинных окрестностях, жили уже исключительно существа низкородные, никаких драгоценнных камней в собственности не имевшие, однако гордившиеся принадлежностью к автохтонному этносу, которая выражалась в противоестественном с точки зрения неизвестной тогда еще генетики свойстве. Именно низкородные обитатели конкретной местности, часто вступавшие в случайные и узаконенные связи с чернокожими своими соседями (за это они и звались чернью), удивляли сообщество тем, что дети в любом поколении рождались поголовно белыми.
Поскольку самоидентичность народа созвучна с его самоназванием, позднее евгенисты таковое свойство организмов исследуемых респондентов определяли геном, присущим лишь конкретной нации. Названным геном гохуизма или - для благозвучия гохлизма (в некоторых источниках - хохлизма). Народ, вне зависимости от этажа обитания в социальной пирамиде, собственным хохлизмом всегда гордился, почитая прочие нации и народности второсортными. Повивальным бабкам даже запрещалось потворствовать родовспоможению народов сопредельных.
Длительное пребывание этнографов на территории компактного проживания белокожей народности оказалось, с точки зрения руководителя экспедиции, впустую потраченным временем. Действительно удалось узнать много нового и для европейских книжных червей интересного, однако, если абстрагироваться от территориальной специфики, подобные нравы на определенных этапах развития царили в любой из известных стран как цивилизованного, так и нецивилизованного мира. Главнейшей, хоть и тайной, задачей исследования было (как и во всех колониальных операциях) выявление тех способов и путей обогащения пославшей ученых мужей метрополии при минимизации затрат. Цель была выявлена почти сразу - драгоценные камни, носимые туземной элитой на собственном теле. Однако, при кажущемся цивилизационном превосходстве, завладение амулетами не было делом простым. Белые туземцы, возможно, были наслышаны о сиюминутном обогащении конкистадоров в латинской Америке, а даже если нет - присущая хохлизму привычка держать в кармане дулю и не открываться чужеземцам сразу могла встать на пути великой империи к заветному призу. Случись организовать военную экспедицию, войскам его сиятельнейшей милости всемогущего монарха, прежде, чем грабить жирный центр туземной столицы, довелось бы повоевать с населением ее окраин, которое, вследствие относительной бедности, было плохим объектом для грабежа, но поголовно вооружено, а еще в случае объявления тотальной мобилизации всему ополчению выдавалась произведенная верховными жрецами-аптекарями та самая чудодейственная жевательная смолка, что, принимаемая в строго рассчитанных дозах и под соответствующие заклинания, повышала силы мужчины не только в любовных похождениях - боевой потенциал воина также скачкообразно возрастал. Итак, случись императорской армии понуждать новообретенный этнос к божественному правопорядку (на уровне европейских государей территория была уже божественным правом приобщена к сфере влияния именно этой империи), пришлось бы сначала схлестнуться с вооруженными и неведомым зельем обдолбанными обитателями внешнего круга, в чьих домохозяйствах даже для прокорма солдат его величества не было ничего, кроме квашеной морской капусты - на протяжении этих уличных боев верхушка (во всех смыслах) государства будет иметь фору во времени чтобы припрятать драгоценное добро либо оставить центр столицы (наличие внутри властной горы системы подземных переходов с лабиринтами и возможностью выхода за пределы столицы не отрицалось даже перед чужеземцами, при этом точного плана катакомб, где раньше добывался туф для строительства домом, не было ни у кого). В общем, учитывая специфику местности и национальный менталитет, штурм столицы был экономически нецелесообразен. Оставалась возможность захвата низкородного населения - но здесь вставала уже описанная выше трудность расового характера. Белых рабов можно было сбагрить разве только русским (те по поводу цвета крепостного мяса никогда не комплексовали) - но перевоз на сверхдальнее расстояние сделал бы золотым даже бесплатный живой товар.
В общем, с тяжелым сердцем вел подчиненных начальник экспедиции из столицы к границам некогда суверенного государства, понимая, что гениальным финансистом, способным без больших вложений существенно пополнить казну величайшего из монархов, ему не стать, как вдруг был вместе со свитой захвачен на дороге разбойной шайкой. Лингвистические способности штатного драгомана, сумевшего за годы пребывания на подведомственной территории изучить автохтонный язык, позволили кровопролитья убежать, и бравые европейцы были взяты в почетный плен. На импровизированной аудиенции у главаря живущего вне закона сообщества случился незначительный, казалось бы, казус, повлиявший однако на дальнейшую историю исследуемого государства. Для встречи с атаманом имперский чиновник оделся в соответствии с этикетом, в мундир со всеми орденами - равно как и для встречи с местным королем. Но здесь высокого звания собеседник, лишь увидав облачение, рухнул в земном поклоне - как оказалось позже, был заслуженный в своих кругах человек от старости подслеповат и принял инкрустацию недорогими блестками за драгоценные бриллианты. Именно это натолкнуло государева чиновника на гениальную, как оказалось впоследствии, мысль, что амулеты могут иметь власть над туземцами вне зависимости от ценности камня. При личном общении также выяснилось: далеко не все рассказанное королевскими идеологами суть правда, уклад жизни вовсе не так идилличен, каким видится с властного Олимпа, а всему виной - человеческий фактор и постепенная гуманизация общества. По задумке идеологов хохлизма, на всех этажах социальной пирамиды от лишних людей ("человеческого мусора") должны были избавляться добровольно, но под контролем соответствующих назначенцев - "чистильщиков". Снизу традиционно так и было, на верхах же структуры принято верить достойным людям на слово. Однако, родительские чувства, как правило, превозмогали политическую и экономическую целесообразность, и в последнее столетие существования суверенной державы редко кто из высокородных младших своих детей умерщвлял. При этом, и на социальной верхотуре им не место - за этим специально обученные жрецы следили неусыпно. Таким образом, те отпрыски знати, кого принято было называть полублагородными (слово "полумажоры" вошло в обиход позже в связи с латинизацией языка), составили значимое число населяющих предместье столицы. Помимо самих козопасов было много детей благородных из младших следующих порядков, также те из зятьков, кто овдовел, либо был из благородного семейства изгнан (им по древним канонам приличествовало предпочесть бесчестию ритуальное самоубийство), отдельными общежитиями располагались вдовствующие гаремчики (для женщин ритуальное самоубийство по факту потери кормильца не было императивом (хоть и поощрялось идеологами), но каждая из низкородных должна была вернуться в свой социальный круг, откуда прежде взята наверх, и кормить себя самостоятельно. Поскольку профессии вдова не имела, зарабатывать могла лишь проституцией, которая с давних времен почиталась в стране законным бизнесом, хотя, учитывая высокую конкуренцию, и не слишком доходным, либо прибиться к гарему рангом пониже. Большинство из этих полудостойных граждан своей страны выбирали, чем социализоваться на самое дно иерархической пирамиды, лучше вовсе выйти из правового поля и войти в противостоящие законности социумы.
Жизнь в этих сообществах по сравнению со скучным существованием обитателей верхов, была веселой и разгульной, не в последнюю очередь по причине бессистемного употребления того продукта, что высокородными собратьями использовался лишь в качестве лекарственных препаратов. Туево-кокосовая пальма произрастала в указанной местности везде, а технологический процесс вытапливания и первичной обработки жевательной смолы малозатратен и примитивен. Вот только дозировка потребителями устанавливалась каждым самостоятельно, при этом никаких заклинаний специально обученными шаманами не произносилось - что влекло последствия аналогичные тем, когда пренебрегают культурой пития или экспериментируют с фармакологическими препаратами в любой точке Земного шара. Перебравший чудодейственной жвачки мужчина мог стать одержимым непреодолимым желанием, какое не прекращалось порой больше суток - тогда, обладай он достаточной физической силой, на пути у него не стоило попадаться никому - от любого возраста женщин и мужчин до домашних животных, включая мелкую в хозяйстве птицу. Но это было не самым страшным: если причина эректильной дисфункции таилась глубже и она не устранялась усердным жеваниям смолы, одержимость проявлялась агрессивностью и способностью уничтожить все на своем пути, что обладало физической силой меньшей, чем у пребывавшего в состоянии эйфории, при этом, чувствуя силу во встречном визави, герой начинал почему-то выказывать ему знаки уважения, даже не видя на собеседнике атрибутов принадлежности к касте высших. Аналогичное бешенство нападало на принимавших чудо-снадобье женщин, приступы немотивированной агрессии бывали чаще, чем у мужчин, особенно если потребительница зелья не находила ответной страсти в попавшемся под руку объекте полового влечения. При длительном бесконтрольном употреблении препарата сознание потребителя могло временно или навсегда помутиться - дисфункции центральной нервной системы часто выражались нелицеприятными процессами, самим потребителем никак не контролируемыми, он в прямом смысле слова дурел - отсюда тривиальное название смолы дурожуйка. Быть может, лишь употреблением необычного продукта можно объяснить неслыханную смелость и дерзость, выражавшуюся в частых набегах на хозяйства господских крестьян - это при том, что полудостойные не имели ярлычков на право грабежа, в то же время, таковые поборы были единственно возможным способом прокормиться - ведь работать физически не позволяло полуизбранным чувство самоуважения.
Среди социума, чей ранг был откровенно ниже обитающих в столице высокородных, стоны и жалобы на беспросветность были особенно громогласными - это и подтолкнуло начальника экспедиции к мысли совершенно гениальной. Собственноручное таскание каштанов накладно для императорской казны, но, найдя союзника среди местной, пусть и полуопущенной, элиты, операцию можно было провернуть без больших затрат. Стоило лишь напомнить сообществу воровскому то, в чем каждый из отверженных в глубине своей убогой душонки никогда не сомневался - а именно, что обитатели леса имеют такие же права управлять страной, как и те, кто на верхушке пирамиды, а также искренне заверить, что в данном конкретном случае империя будет на стороне борцов за справедливость, а объединенными усилиями кровавый опостылевший всем режим свергнуть не составит труда, как самолюбие, подогреваемое жевательной дурью и жаждой наживы, взяло верх над страхом - также частью менталитета народности гоху. Главное для руководства повстанцев было получить уверения, что метрополия намерена вести диалог с тем, кто займет центр столицы - не вникая в уровень легитимности победителя. Давно уже назревавший конфликт интересов выплеснулся массовым восстанием полублагородного люда. Чернь из политического процесса исключили сразу - в те времена никто из низкородных не решился бы войти в город без высочайшего дозволения, подтвержденного обладателем ярлычка с драгоценным камнем - повстанцы же таких амулетов при себе не имели. Однако был в их руках ресурс, силу которого человек, мыслящий внешними категориями, оценить не в состоянии.
Как уже отмечалось, легализованные полудостойные числились в основном козопасами (один полумажор на девять козлов). Отары баранов выпасала чернь, и на тот момент поголовье этих парнокопытных было рекордно высоким. Вся живность пребывала, разумеется, в собственности высокородных и под доверительным управлением объярлыченных уполномоченных, но когда речь заходит о революционной целесообразности, на такую мелочь, как право собственности традиционно плюют. Всем известно, что бараны в рамках стада не могут выбрать среди себя вожака, зато безропотно идут за козлом - все народы мира использовали эту особенность смиренной твари, особенно, когда прямой путь сиим полорогим на бойню - никто из курдючных никогда не отпирался, следуя за отъявленным лидером. Гениальный план революционеров состоял в следующем: со всех сторон столичной горы к ее вершине будут подходить ведомые козлами миролюбивые животные - вопрос с чабанами порешали вооруженные кунаки козопасов.
Полудостойные во-первых знали как свои пять пальцев все тропы - явные и тайные - наверх, во-вторых были обоснованно уверены, что никто из жителей дальнего круга и околиц не рискнет поднять руку на священное животное (при встрече с объектом обожествления каждому низкородному смерду полагалось пасть почитаемой скотине в копыта и при возможности поцеловать рогатого идола под хвост), а идущих огромной толпой вослед за козлом баранов остановить будет уже невозможно. Как оказалось, в равнинных лугах козопасы не теряли зря времени, выдрессировав священную скотину работать рогами на поражение.
А уже на плечах мирных баранов в королевский дворец ворвутся и сами козопасы, и их подельники в высоком революционном начинании. Когда же дворец будет в руках восставшего люда - метрополия признает пассионариев субъектом международного права без тяжб и проволочек.
Чем абсурднее план, тем больше шансов на его воплощение в жизнь - довольно скоро к королевскому дворцу со всех сторон стеклись отары рогатого поголовья, козлы заскочили внутрь строения через окна - даже королевская стража не рискнула притронуться к священным животным, так что венценосная семья со всею челядью вынуждена была покинуть апартаменты через тайный ход, последовав примеру других высокородных, через жилища которых уже прошлись стада бодливых революционеров. Такого странного равно и молниеносного государственного переворота не знала до той поры мировая история. Полувысокородные создания, расквитавшись с кровавым режимом за нанесенные им ранее обиды, уже послали к величайшему из императоров вестника с депешей в ожидании признания сначала своей митрополией, а после и мировым сообществом. Однако, глупо было бы думать, что имперские стратеги мыслили также примитивно, как и туземцы. Не следует забывать: главной их целью продолжал оставаться запас драгоценных камней, а вовсе не покорность вновь обретенного вассала - этого не было сказано будущим революционерам в процессе предварительных переговоров. Тот же факт, что начальник экспедиции поклялся от имени своего монарха, не должен вводить в заблуждение: ведь клятву произносил не сам император, чтивший традицию всех царей холопам не присягать. Наконец, даже если б император и захотел наладить дипломатические отношения с новой властью - для этого прежде надлежало очистить город от революционеров четвероногих, а сие на тот момент было технически неосуществимо. Дело в том, что баран - существо тупое и зашоренное, придя к определенному месту за конкретным козлом, лишь ведомый тем же сатиром может он место временного пребывания оставить. А все козлы сосредоточены были на тот момент в королевском дворце - так козопасы обеспечивали себе защиту от тех высокородных, кто остался королю верен и тайными ходами столицу не покинул. Уже по прошествии нескольких дней начался массовый падеж скота в столице - бараны, скученные плотнее обычного, да еще лишенные как зеленой пищи, так и воды, принципиально не желая покидать столичные улицы, начали в больших количествах покидать мир живых, несмотря даже на сочувствие оставшейся в городе челяди, которая пыталась подкармливать бедных животных, особо жалостливые старушки даже рисковали выходить на близлежащие лужайки за травой.
Козопасы и иже с ними все еще высиживали что-то в королевском дворце, не осознавая того факта, что фортуна в виде императорской милости от них уже отвернулась и обратилась лицом к прежнему монарху - он со свитой был изловлен на выходе из катакомб, пленен, однако оставлен в живых для дальнейших переговоров. Предметом оных была полная и безвозмездная сдача бриллиантов с амулетов элиты в императорскую казну. В ответ всемилостевейший великодержавный вседержитель обещался заменить камни из амулетов равноразмерными кусками ограненного стекла, также оставить местной элите прежние вольности и не тревожить векового уклада жизни. Помощь военную сиятельнейший монарх мог оказать лишь своим союзникам, а королевство уже становилось собственностью императора, но если местное дворянство присягнет новому властителю на верность, поступив в военную службу - две-три гвардейские бригады в помощь обеспечено. Недолго посовещавшись, высшая знать массово повалилась в ноги вновь обретенному монарху, дворянство единомоментно произведено было в ефрейторы, принцы и герцоги крови - в сержанты, бывший же король высочайшею милостью получил чин подпрапорщика императорской гвардии.
Очистка столицы стала возможной благодаря властной силе амулетов (уже со стекляшками вместо алмазов), когда лично король повел рядовую чернь через все сегрегационные кордоны к центру города-горы. Там методом народной уборки в считанные дни были оттянуты за пределы столицы и с соблюдением ритуальных требований захоронены трупы павших животных, выживших баранов кое-как отогнали пастушьими овчарками. К тому времени изнуренные ожиданием козопасы переели почти всех своих рогатых защитников, остальных козлов отстрелили императорские гвардейцы, не верующие в божественность сей рогатой скотины.
Следует отметить, что массовых казней среди полудостойного люда удалось избежать объявлением амнистии тем из мятежников, кто согласится рекрутироваться в императорскую армию. Еще часть незапятнанных уголовным преследованием полумажоров ушла с армейским обозом - в дальнейшей колониальной политике они были очень востребованы, назначаемы в сопредельные земли управляющими, ведь у чернокожих туземцев ассоциировались с титульной имперской нацией, в то же время сами европейцы никогда народность гоху равными себе не считали, всякий раз опознавая очередного ассимилирующегося то ли по привычке приглушать звонкие звуки при выговоре, то ли по не видимой никому, но явно ощутимой отметине на портрете.
В принадлежащей теперь великому императору стране все пошло почти по-прежнему, если не считать мелких формальностей, как то: король звался теперь губернатором, при нем находился метрополией назначенный вице-губернатор, а еще на любую должность в иерархии столицей империи присланных назначенцев губернатор обязан был утверждать без проволочек. Следует отметить, что имперская аристократия никогда не злоупотребляла возможностью легкого переселения - уж очень неблагоприятен был в тех широтах для европейца климат. Но на низовые должности с энтузиазмом ехали назначенцы своеобразные: в то время практиковалась в метрополии (как впрочем, и во многих других колониальных империях) замена преступнику смертной казни либо долгого тюремного срока пожизненным изгнанием. Такие назначенцы в огромном количестве на территорию пребывали, что дало новое название колонии - Бандусленд. Легко догадаться, что эмиссию стекла для иерархических бус (последние продолжали оставаться подобием мандата для любого уровня чиновника) осуществляла метрополия (правда, по согласованию с местными властями). Еще одно новшество привнесла в страну цивилизованная Европа: до тех пор неведомое местному населению крепкое спиртное обязали потреблять каждого зарегистрированного туземца, начиная с двенадцатилетнего возраста. Местному населению новая забава пришлась по душе, и в знак благодарности, монополию на производство дурожуйки из смолы туево-кокосовой пальмы отдали также европейцам. В остальном же патриархальный уклад в столице не изменился, что же до черни - она даже не почувствовала глобальных политических перемен.
Долгое время пребывала необычная колония в состоянии мира и спокойствия - по крайней мере, никаких сведений, порочащих власть, наружу не выходило. Королю крови по восхождению на престол присваивался младший офицерский чин и должность губернатора, присланный метрополией вице-губернатор имел чин одной ступенью выше, экономическая деятельность винокурни, поглотившей производство дури и названной дурокрней, впечатляла сотнями процентов годовой рентабельности (продукция ее хорошо продавалась даже за пределы великой империи) - словом, симбиоз колонии с метрополией являл собой образец мирного сожительства, казалось бы, антагонистических социумов. Однако, идеи гуманизма, привнесенные европейцами, в сочетании с плодовитостью высших родов (на низах общества она компенсировалась высокой смертностью) сделали свое подлое дело, приведя вновь к перенаселенности столицы. Правда, поводом к социальным волнением стал другой - как всегда, истекающий из высокой сферы перераспределения - фактор.
Те самые стеклянные (взамен алмазных) бусы, продолжали оставаться амулетом, символизирующим властный ресурс во всех его проявлениях. Теперь местное население разбиралось в стекле, как некогда в алмазах, строго соблюдаемая субординация оставалась чертой национального менталитета. Бусы, как и прежде, передавались по наследству, ярлычки продолжали выдаваться тем из низкородных, кто наиболее преуспевал в обогащении своего барина (и отбирались у неэффективных управленцев), размер и качество обработки стекла продолжали символизировать статус носителя. Бусы высшей знати давали права безграничные - простолюдин, не преклонивший колен перед их носителем, мог быть без юридических последствий на месте зарублен воинами из охраны высокородного существа, а бывали совсем малого размера стекляшки, обладатель коих имел лишь право на бесплатно раздаваемые обеды. Во избежание обесценивания значимости амулетов империя новые стекляшки в строгом согласовании с местной громадой не выдавала бездумно, те, у кого положено было по вековой традиции бусы отбирать, лишались также и льгот и привилегий, носителю украшения положенных. До определенного момента такая система не вызывала ни у кого протеста, пока все тот же взращенный в Европе фактор человечности не вклинился во внутренние дела колонии.
Вдовствующие гаремы и гаремчики продолжали пребывать среди несчастных лишенцев: теперь овдовевшие коллективы из столицы изгнать никто не мог, но пассии старого почившего в бозе сластолюбца далеко не всегда брались под опеку прямыми наследниками - разве что младшие из жен, что возрастом бывали моложе внуков покойного мужа и годились в употребление по прямому назначению. Вдовушкам в возрасте приходилось тяжко - ведь они, порой, и на панели уже не котировались - это стало причиной появления на окраинах столицы, а после и в благополучных округах огромного количества канючащих милостыню старух. Попутно бабушки приторговывали дурью и спиртным - а это уже могло нанести финансовый ущерб имперской дурокурне. Но, что еще возмутительней, рейды муниципальной полиции при задержании и выяснении личностей торговок зачастую выявляли, что большинство женщин вдовами не являются. Очередной вице-губернатор решил положить конец финансовому безобразию и настоял на запрете побираться женщинам старше сорока лет. Правда, был сей чиновник весьма тонкослез, при виде плачущей старушки всегда вспоминал родную мать и впадал в черную меланхолию, а еще, по слухам, охоч был и до молодых вдовушек - на чем осведомленные просительницы успешно сыграли, добившись приема по личным вопросам. Вскоре от имени метрополии встал вопрос о сохранении за вдовствующими гаремчиками права на ношение специальных для полупростолюдинок бус и сережек с автоматическим выделением из городской казны средств на существование и предоставлением каждой койко-места в специализированных бараках. Имперские чиновники всегда умели влиять на местную администрацию, и уже через полгода всех возрастов вдовы гуляли по столичным улицам сытые, довольные и обвешанные стекляшками, словно ёлки. Поскольку прецедентное право занесено было колонизаторами вместе с идеалами гуманизма и сифилисом, в суд стали в массовом порядке обращаться выброшенные за борт семей благородных ущербные зятьки - ведь, если отбросить гендерное чванство, подтягивали их наверх примерно для того же, для чего и содержанок. Решением коллегии юристов бусы были выданы и им.
Не прекращавшиеся рекрутские наборы пополняли императорскую армию для ведения миролюбивой политики по всей земле - из белых обитателей жаркого пояса выходили очень исполнительные и неприхотливые воины нижнего чина. Местное население таких уважительно называло императорскими шакалами - в тех краях животное сие символизирует бесстрашие, витиеватость ума и преданность начальству. Редко кто из верных служак получал чин выше унтер-офицерского - но для удовлетворения амбиций носителей гена хохлизма большего и не нужно. Само собой разумеется, отставленные по старости служаки (кому посчастливилось до собственного почетного дембеля дожить) приезжали на покой на малую свою родину. Великая империя не отягощала себя денежными выплатами своим ветеранам, почитая за лучшее выдавать каждому отставнику именное оружие. Правительство Бандусленда с трепетом принимало защитников великодержавного отечества, выдавая отшакалившему свое установленного образца стеклянные бусы, то есть обеспечивая денежными и натуральными выплатами. Наличие прецедента понудило бороться за свои гражданские права шакальских жен - сначала венчанных, а после - походно-полевых, последние еще для себя обоснованно требовали статуса участниц боевых действий. Далее возопили уже отставные сотрудницы передвижных армейских борделей: ведь если факт совокупления с защитником отечества считать перед великой родиной заслугой, то представительницы сей древней профессии были более заслуженными, чем некоторые законные жены.
После на бусы, а стало быть, и положенные к ним льготы и привилегии стали претендовать отбывшие законное наказание государственные преступники со всей великой империи, мотивируя судебные иски тем, что их сообщества составляют единую с органами охраны правопорядка систему, ведь воры в любом обществе не только воруют, но и следят за тем, чтобы на подконтрольной им территории не воровал больше никто, кроме них. Поскольку законодательство Бандусленда было на удивление либеральным, бывали случаи, когда истцы-самострелы фальсифицировали свою принадлежность к уважаемой социальной группе: так участились обращение в социальные департамент молодых мужчин с отрезанными ушами, что пытались изображать из себя зятьков, а также уголовного вида субъектов с клеймом на лбу, уверявших, что отсидели по приказу Родины в суровом климате долгие десятилетия.
К тому же стекло - не алмазы, и местные фальшивомонетчики с успехом подделывали уникальные стразы. Обналичивание положенного лишь достойным в натуре либо в деньгах без зазрения совести осуществляли всех мастей мошенники, а проходимцы с фальшивыми ярлычками без всяких законных на то оснований грабили хозяйствующую чернь. Что уж говорить о бесчисленных личных драмах на доверии к амулетам: желающие заключить выгодный брачный союз бывали не раз обмануты аферистами - и если для потенциальных зятьков это не было крахом всего на свете, то девицы, мечтающие пристроиться в гаремчики, оставались сильно обижены - ведь в тех широтах климат делает деликатный товар подпорченным в очень раннем возрасте.
Социальная машина Бандусленда пыталась покрыть море обязательств, но источники финансирования были ограничены двумя вариантами: повышение акцизов на продаваемые спиртное и дурь и усиление эксплуатационного давления на чернь - последние годы "стеклянного века" рабочий день для работников сельского хозяйства был в приказном порядке увеличен до восемнадцати часов в скотоводстве и двадцати - на плантациях.
Правда, во всех странах мира в любом веке движущей силой социальных преобразований была отнюдь не чернь, у кого задумываться о смысле жизни нет ни времени, сил, а люди, о сытой жизни не понаслышке знающие, но убежденные, что их несправедливо обошли - в конкретном случае Бандусленда - полумажоры, те самые дети обладателей розданных, но не наследуемых, да к тому же перманентно обесценивающихся стеклянных бус.
С течение времени образовалось идеологическое направление, чьи апологеты во всех бедах винили неправильную распределительную систему, а возможность изменений видели исключительно в революционных рывках.
Носящиеся в мировом интеллектуальном эфире идеи аболюционизма нашли оригинальное развитие в трудах мыслителей Бандусленда, сии мудрецы утверждали, что поголовное освобождение рабов от личной зависимости влечет всеобщее счастье лишь тогда, если от каждого уклада жизни взято будет наилучшее. То есть каждый достойный человек, обладая личной свободой, как требуют новые веяния, в то же время имеет право потреблять материальные блага безоплпатно, как подобает рабу, но если ранее за содержание живой собственности платил рабовладелец, теперь финансировать все возрастающие потребности индивидов должно государство. Главной их метафорой в проповедях было объяснение, что карты сданы с шулерским передергиванием, и пересдача установит распределение более справедливое - и тогда непременно всего на всех хватит. Примерно в те годы модным было поветрие воспевать революции во всех их проявлениях. Стародревние предания о попытке изменить вековой уклад стали причиной идеализации и тотемизации благородных рогатых животных, а самые возвышенные интеллектуалы даже пытались на засекреченных пастбищах создать их гибрид. Правда, дальше вязки разнополых представителей разных подсемейств одного семейства дело не шло, а бесплодный гибрид первого поколения, долженствовавший унаследовать лучшее от каждого родителя, получался тупым, упрямым, и трусливым, но вместе с тем истерично-бодливым и всегда под мнением - как и всё, слепленное искусственно. Даже бараны, ведомые первым послушливым порывом, уже вскоре за вожака признавать распиаренную тварь отказывались. Но революционные романтики-идеалисты не уставали воспевать мужество, смелость, преданность идеалам и стойкость Козлобарана. Сжигаемый революционной идеей истинно народный скульптор создал статую мифологизированного существа с грациозными рогами и проникновенно-выразительными глазами - сей образ стал впоследствии символом всех в Бандусленде революций. Правда, даже случись появлению на свет чудо-гибрида с нужными козопасам свойствами, повторение скотского блиц-крига было невозможным: со времен той воспетой в определенных кругах революции произошли глобальные изменения в структуре численности поголовья. Такого количества полорогих, чтобы заполонило разросшуюся столицу не было во всем Бандусленде, и объяснялось это завышенными аппетитами населения в первую очередь самой столицы: все достойные и полудостойные, высоко- и полувысокородные существа отряда высших приматов требовали каждодневно определенного количества мясных блюд к столу в строгом соответствии с величиной предъявляемых стекляшек (согласно конституции урезать пайку достойным не допускалось) - отсюда резкое снижение численности рогатого поголовья.
Невозможность использования полорогого скота для политической деятельности заставила призадуматься идеологов будущей революции. Первым шагом далеко смотрящих деятелей стало обучение детей черни грамоте - разумеется, не всех поголовно, а лишь тех, кого партийные функционеры сочтут достойными. Контингент набирался из подростков, как правило, слабосильных и социально плохо адаптируемых, влиянию бесспорного лидера поддающихся, но с завышенной самооценкой - то есть убежденных в том, что общество их недооценило. Кроме умения читать (необходимого для ознакомления с трудами партийных идеологов), также обучались самые способные основам обществознания (главным постулатом было признание существующего режима бандитским, кровавым, продажным и жандармским), географии и этнографии (Бандусленд объявлялся центром вселенной, а его обитатели - богом избранной нацией), еще основам рукопашного боя - на случай участия в мирных протестах, принимаемым в свете танцам - для внедрения в чуждый круг, подделке стразов - для выманивания у антинародной власти социальных ресурсов, изготовление горючих смесей и взрывчатых веществ - на тот случай, если мирный процесс будет нуждаться в защите. Этим навыкам профессионального революционера научиться мог не каждый, но грамотность среди вновь избранных (так называемых низкодостойных) являлась необходимым ключом к порталу в новую жизнь. Обученные чтению (в отличие от представителей старшего поколения), а также накачанные в нужном свете интерпретированным запасом знаний об истории родного края, молодые жители всех захолустий в определенный день получили сигнал от высокородных пассионариев: на всех заборах написанные иероглифы, гласящие: "Докажите, что вы не хуже баранов!"
Как по команде все проникшиеся идеалами крестьянские дети собрались в путь и вскоре были в самом сердце столицы. Там уже ждали их региональные кураторы со статуей Козлобарана на передвижном постаменте.
Противостояние почти в точности повторило то эпическое, воспетое буревестниками революции, с поправкой лишь на подмену материала. Весь исторический центр столицы был осажден толпами низкодостойных, с проникновенно-выразительными глазами романтиков юных лет - редко между ними можно было встретить человека старше двадцати.
Однако, историю родной земли изучала и противостоящая, консервативно настроенная часть общества, ошибки прошлых столетий были глубоко осмыслены, предрассудки отброшены, и из низкородных рекрутированы тысячи юношей в муниципальную полицию, которая в те времена (как, впрочем, и всегда) была востребованнее регулярной армии. Теперь нахрапом взять губернаторский дворец с прилегающими к нему административными зданиями было невозможно. Появившееся с обеих сторон огнестрельное оружие заставило расчистить по окружающей правительственный квартал улице линию демаркации. Простая осада не сработала бы - подземные ходы использовались режимом для подвоза окруженным провизии и боеприпасов - в столице на несколько месяцев воцарилась "холодная уличная война", ставшая благословенным периодом для уголовной шушеры всех мастей: вся полиция стянута к центру, и на окраинах правопорядок защищать было просто некому. Разбои, грабежи, убийства, изнасилования (или как один из вариантов последних - неуплата уличным проституткам положенного вознаграждения) стали нормой жизни в окраинных районах, крестьянские же хозяйства в сельской местности грабились кем попало безо всякой системы. Но не на эти мелочи было устремлено внимание просвещенной общественности, а на центральную в столице площадь, где без всякого преувеличения, решалась судьба страны.
Как уже подчеркивалось, печальные ошибки прошлой революции были учтены, и голодная смерть пассионариям не грозила - финансово обеспеченные спонсоры сухих пайков и питьевой воды запасли на конспиративных квартирах изрядно. Однако, физиология живого человека такова, что ему необходимо не только питаться, эпоха канализации и биотуалетов тогда еще не наступила, вывоз же за пределы столицы через районы криминогенные продукта жизнедеятельности революционного организма не представлялся возможным. (Защитники режима имели возможность сходить в заброшенные штольни катакомб). Надо отдать должное самоорганизации революционеров, аккуратно прибиравших за собою и не гадивших где попало, однако скопление деликатного продукта уже на пятом месяце игнорировать было невозможно. Правда, тропическое солнце пришло революционерам на помощь, быстро высушивая субстанцию, но вопрос о том, куда девать излишний объем, оставался открытым. Вот когда одному из молодых повстанцев, до революции обучавшемуся естественным наукам, пришла мысль воистину гениальная. В считанные дни отряды ползучих разведчиков, рискуя юными жизнями под полицейскими пулями, обложили правительственный квартал высушенной горючей массой и подожгли со всех сторон. Силы природы снова были на стороне революционеров: роза ветров несла дым к правительственным учреждениям - защитники кровавого режима в течение месяца системно выкуривались из своей антинародной засады. Бывали, правда, дни, когда ветер переменялся, но отважным пассионариям было все ни по чем, ведь за долгие месяцы пребывания на скученном пространстве они успели внюхаться в дух революционных перемен. После некоторые злобствующие контрреволюционные историки ехидно называли переворот коричневым.
На исходе шестого месяца весь правительственный квартал оказался в руках повстанцев, статуя пассионарного быдла водружена на высочайший постамент и установлена на той самой революционной площади. Бывшие агитаторы-нелегалы сразу оформлены были на должности пропагандистов, упакованы в куртки из дубленой козлиной кожи с вручением каждому персонального нагана. Решением священной народной толпы установлено было разделение властей, главной и направляющей из которых объявлялась политическая ветвь, куда принимали лишь членов партии. В соответствии с давними традициями, назвали эту государственную институцию козлиной ветвью власти. На восстановление полуразрушенной столицы была согнана чернь с окрестностей - новорекрутированные бойцы трудового фронта радостно и безоплатно (лишь из благодарности революционерам, что те отстояли для них истинно народную власть) привели город в порядок.
Столичные обыватели рады были уже тому, что противостояние хоть чем-нибудь, да закончилось. Третья сила - те самые вооруженные банд-группы, что уже держали все окраины столицы - готовы были сотрудничать с любым, кто победит, при условии, что завоеванные в жестокой уличной борьбе районы под ними и останутся. Правда, молодежь не очень представляла себе, что делать с полученной властью - но тут для поддержки революционных штанов прислан был из самой столицы сопредельной империи специально для этой цели обученный революционный вождь - он в свое время почти закончил первый класс гимназии и почитался необыкновенно умным. Первым же декретом упразднялись стеклянные бусы как буржуазный пережиток - на замену амулетам достойным людям выдавались мандаты, степень достоинства каждого определялась открытым голосованием на революционном комитете. Уголовный кодекс также упразднялся как пережиток, а единственным способом социальной защиты объявлялся расстрел. Но самое главное - объявлялось о низвержении кровавого преступного антинародного полицейского режима - вот теперь хозяйствующая машина должна была заработать вовсю и обеспечить всем поголовное изобилие. Однако, не смотря на воинствующие декреты, благоденствие в один момент не наступило, и задекларированных декретами рабских вольностей на всех не хватало - а ведь все делалось в строгом соответствии с догмами научно обоснованной революционной теории. Назначенный столичный гений - не зря был объектом поклонения молодежи - быстро определил причину сбоев - это саботаж на местах. Других вариантов даже быть не могло - ведь центральная власть уже в руках народа. И тогда еще раз сыграла предвосхитившая флеш-мобы практика дацзыбао. Европейские гуманисты ограничивали количество появившихся в результате революций вакансий сотней тысяч - недалекий взгляд убого мыслящего дилетанта! В одно солнечное утро на каменном заборе проявилась надпись: "Организуй себе вакансию сам!" - и миллионами потекли в провинции молодые пассионарии с воодушевленными глазами, полными головами революционных идей, а еще с новой привычкой жевать смолу туево-кокосоой пальмы - ведь без стимуляторов трудно было бы выдержать длительный революционный накал.
Все, что нужно для организации себе рабочего место - поймать саботажника из местного начальства, обосновать его вину революционной целесообразностью, вынести приговор и собственноручно привести его в исполнение. Поскольку должностей на всех революционеров порой не доставало, владельцев зажиточных домохозяйств объявляли также пособниками кровавого режима, расстреливали и занимали их место, введя собственным приказом соответствующую должность смотрящего за хозяйством. Попутно собирались для молодой и неокрепшей республики столь необходимые ей средства путем агитации за внесение добровольных пожертвований. Если сознательность нельзя было возбудить пламенными речами - устраивались добровольно-показательные процедуры: одного из жадных собственников привязывали к лежащему горизонтально стволу дерева так, чтобы можно было сам ствол с добровольцем вертеть, а под ним развести открытый огонь. Называлось действо "подтопить жирок жадным куркулям", как правило, после первой же процедуры, все без исключения зажиточные поселяне всё, что могли, на благо революции безвозмездно сдавали, бригады же народных экспроприаторов снискали почет и уважение в народе и влились в партийную номенклатуру. Правда, даже при такой борьбе с управленческой безработицей, штатных должностей хватило не всем - порой на место прежнего старосты либо во главе кулацкого хозяйства усаживались по двое-трое юных бойцов революции. Это должно было пойти лишь на пользу - но опять что-то мешало этим замечательным танцорам с горящими проникновенно-выразительными глазами, головами, полными цитат вождей и маузерами в руках: производство всех видов продукции все никак не могло выйти на дореволюционный уровень - при том, что революционным декретом рабочий день увеличивался до 24 часов, и любой из нереволюционной черни, пойманный спящим где бы то ни было, мог быть уполномоченным расстрелян без дознания за саботаж и подкулачничество.
Правда, уровень производства и потребления опять-таки не достиг дореволюционного, ужесточение режима, вопреки надеждам, давало обратные ожидаемым результаты. Вот тогда-то осознана была необходимость подвергнуть ревизии идею воцарения высшей справедливости на обособленной территории (разумеется, не отбрасывая идеалы вовсе, а лишь адаптировав к конкретным историческим условиям) - осудив национальный уклон, руководство территории вновь обратило взоры на удаленных своих хозяев.
К тому времени у метрополии возникла острая необходимость расширить промышленное производство некоего совершенно секретного на те времена продукта, место Бандусленда в имперском разделении труда определено было благоприятными природными условиями произрастания технической культуры для производства сырья, вот только производственные мощности следовало возвести как можно скорее, пока соседи - не менее верные колонии - не перебежали дорогу и не заняли почетное место промышленного придатка сверхдержавы. Да и юбилей императора близился - а царственные особы всех великих держав любят, когда верные холопы их побалуют к празднику достижениями в народном хозяйстве. В то же время все колонии-соискатели встали перед одной равной проблемой: удаленность от европейской части и дороговизной строительных материалов, обусловленной затратами на доставку. Высшее имперское руководство объявило, что высокой чести быть интегрированной в производственный процесс удостоится лишь та из колоний, какая порадует руководство неординарным подходом и смекалкой, и спроможется выстроить основные здания производственных мощностей из подручных (либо подножных) материалов. Здесь Бандусленд получал огромнейшую фору, ведь залежи туфа не были еще выбраны окончательно. Метод народной стройки, популярный во всех бедных странах, также не мог подвести. Однако, производство вяжущего материала, равно как и его доставка на дальнее расстояние, не представлялось возможным. И тут наконец сыграла осведомленность все еще молодых революционеров в родной истории, можно сказать, обращение к истокам.
Избавление от "лишних людей" на верхних этажах социальной пирамиды, как известно, иссякло со временем, однако в глубине веков, если верить легендам, процветало. Сведения о том, каким образом избавлялись от лишенцев на самом дне были всегда расплывчатыми, после колонизации вследствие усиления эксплуатационного гнета необходимость в "чистильщиках" вовсе отпала, порой ощущался даже недостаток "черни". Но мрачные легенды ходили всегда, ими же объяснялось развитие жилищного строительства в доколониальной столице. Согласно одной из версий, отъявленные лишними (в строгом соответствии с решением громады) тела умерщвленных (кстати очень гуманным способом, предварительно усыпленных чудодейственными снадобьями) подлежали первичной переработке в священных чанах специально обученными шаманами, сваренная таким образом субстанция, обладая вяжущими свойствами, заменяла цементный раствор для скрепления туфовых блоков между собой. Именно таким способом на заре нашей эры (опять же, со слов краеведов) и были построены многоэтажные, опередившие свое время на тысячелетия, здания. После недолгих дебатов на революционном комитете, принимая во внимание напряженность для республики политической ситуации (выраженную в жесткой конкуренции и возможном срыве сюрприза великому вседержителю) постановили, наследуя мудрость предков, осуществить рывок в светлое будущее, не снижая темпов строительства столь важных для имперской стратегии объектов. Следует заметить, что, опять-таки, наследуя древних гуманистов, отбирался человеческий материал с оглядкой на потенциал трудовой деятельности, в спешно выстроенную мясорубку живьем никого не бросали, также отбирались индивиды откровенно слабосильные, кто в будущей счастливой жизни мог стать балластом, люди из черни неизлечимо больные, также старые - если не могли доказать, что достойны выживания, а еще отпетые контрреволюционеры и чрезмерно грамотные типы. Еще одно утверждается местными историографами, как заслуга режима: в той эпохальной мясорубке погибло не более десяти процентов от общего числа населявших автономию.
Метрополия, как всегда в таких случаях, напрямую в экономическом процессе не участвовала, но патриотизма верных своих холопов упредить не могла и не желала.
Выстроенные цеха в зоне вокруг столицы, названной впоследствии промышленной, уже вскорости оборудованы были привезенными из цивилизованных стран станками и конвейерами, процесс производства продукта, называемого в целях секретной конспирации абсолютным (идеологи уверяли, что очень скоро нужен будет этот продукт абсолютно всем) был успешно запущен.
Историки Бандусленда все как один признают минимально необходимые человеческие жертвы обоснованными, в противном случае иные колонии получили бы в свое распоряжение промзону, а это исключило бы Бандусленд из числа экономически преуспевающих регионов географического пояса. Чернь, оставшаяся в живых после столь грандиозного рывка в светлое будущее, хоть и не имела такого сладостного кайфа от осознания своей империи победительницей в мировом между метрополиями состязании, но счастлива была уже тем, что выжила. Недовольными могли быть лишь умершие - но они традиционно неразговорчивы, а их родственники, чувствуя за собой такую вину - наличие в семье обличенного и ликвидированного неблагонадежного - также предпочли помалкивать. Да и кому интересно ковыряться в грязном белье, когда по давно сложившейся традиции, историю пишут победители, а откровенные и отъявленные лузеры упоминания на скрижалях не достойны.
Стоит ли напоминать, что право работать в промышленной зоне, а значит, получать увеличенный паек, получили лишь самые достойные из граждан Бандусленда, которых теперь, вследствие идеологического влияния третьей силы называть стали блатными, полублатными и приблатнеными (при том, что далеко не все из избранных были напрямую связаны с уголовным миром). Следует отметить особо, что мандаты, заменившие дискредитировавшие себя бусы, выдавались не только за революционные заслуги, но еще (по настоятельной просьбе метрополии) взамен на оклады прежних стекляшек - ведь крепежные устройства были из драгоценных металлов. После революционное правительство расплатилось золотым ломом по кредитам за предоставленный лизинг, а в результате столь гибкой монетарно-социальной политики бумажки от революции получила почти вся прежняя элита. Поскольку мандаты на бумажных носителях недолговечны, со временем стали указанную в них степень приблатненности достойного отображать лычками, звездочками и крестами на лацканах повсеместно носимых синих блуз. Теперь вовсе не нужно было разбираться в ценности чего бы то ни было, для оценки собственного места в иерархии, а лишь выучить знаки различия.
Низкородную чернь загнали в резервации (так называемые Бандустаны), дав новым образованиям относительную автономию - в частности оградив социальные сферы Бандустанов от чрезмерных денежных вливаний из государственного бюджета, но главное - от тлетворных иностранных источников, при этом установив твердый натуральный налог вместо прежней разверстки. Существенное разделение по географическому поясу существует поныне, жители промзоны много богаче сельскохозяйственных своих сородичей и усматривают в этом собственную заслугу, а именно - осознание себя людом более достойным льгот и привилегий, чем потомки всякой там низкородной черни.
Обрамление каждой отдельно взятой части Бандустана колючей проволокой по концлагерному типу первые годы существования воистину народной власти действительно давало эффект: люди малодостойные обитателей благословенных мест грязным своим видом не смущали. Однако, во-первых, столичные жители не могли без обслуги - низменный бытовые хлопоты грозили отвлечь от мыслей и чаяний возвышенных, во-вторых, сами периферийные назначенцы со временем обрастая жирком, уже не следили столь строго за покидающими места регистрации. Обусловлено сие было отчасти тем, что за фальшивую справку о разрешении на выезд платили заробитчане хорошую мзду и не только деньгами. Дело в том, что, несмотря на записное революционирование, страсть к блестящему сидела в глубине нутра резко возвышенных товарищей, и, по новомодным веяниям, лычки и нашивки на лацканах разрешено было инкрустировать стеклом - а остатки его были в городах и особенно в столице в огромном количестве. Так стражи периферийного порядка, вместо чтоб блюсти сознательность масс, кинулись в буржуазные пережитки, чем подрубили устои режима.
Главной причиной снижения производительности труда местные экономисты нашли порочный отказ от такого метода стимулирования, как отрубание правой руки у не выполнившего план заготовок стратегического сырья на плантациях.
Рабочий день революционным декретом увеличивался до 40 - 50 часов - именно столько часовых норм должен был выполнить в течении смены работник, чтобы не быть зачисленным в потенциальные саботажники. Норматив брался не с потолка и не выковыривался из носа: обращенные в революцию бывшие циркачи-показушники перед членами специальных комиссий выполняли в течении нескольких минут основные виды работ, их скорорукость и должна была служить примером прочим.
Правда, никакой аврал не длится вечно - хотя бы из-за усталости надзирателей, а надуманные нормативы сами взывают к невыполнению.
Для самой низовой черни была разработана и растиражирована доктрина прагматического хохлизма. Поскольку научно обоснованный трактат базировался на национальной ментальности, воплощение теории в жизнь было совсем малозатратным. Главным догматом стало императивное право вышестоящего начальства распоряжаться всеми существами, кто по чину ниже, причем императив действовал на любом уровне. С этих самых пор средней руки чиновничек, обязанный по службе пресмыкаться перед вышестоящим, получал в распоряжение тех, кто по службе ниже. Аналогичные мероприятия проводились и с в других странах мира, но только в Бандусленде прагматический хохлизм был возведен в ранг внутренней и внешней ( в отношениях с любой метрополией) государственной политики, сменив объявленный пылкими революционерами разных цветов радуги террор - и для тех лет явился прогрессивным общественным мировоззрением. Именно согласно постулатам прагматического хохлизма запрещалось уничтожение части населения считать геноцидом и вообще преступлением против человечности по той простой причине, что восседавшие в столице метрополии чины были рангом выше любого из обитателей колонии, а значит, имели эксклюзивное право распоряжаться и жизнями вверенных их заботам братьев своих меньших. К тому же, тягостное воспоминание могло омрачить восседающих на должностях в Промзоне чиновников и технических работников, искренне убежденных, что лишь собственным талантом пробили себе они дорогу к обеспеченной сытости. Все возможные предъявления упреждены были поголовной амнистией высшему начальству как метрополии, так и колониальному, был введен вечный запрет на распространение порочащих высокодостойные персоны сведений, во всех преступлениях как прошлых лет, так и будущих обвинять позволительно было лишь преступную идеологию. После представителям высшей касты, а особенно их блистательным детенышам так понравился способ ухода от ответственности, что в уголовный кодекс внесена была статья, позволяющая за особо тяжкие преступления, связанные с убийством двух и более лиц, в том случае, когда находилось высокородное существо под действием изменяющего психику химического препарата ( а такой период, учитывая массовое потребление дурожуйки у высокородных перманентно-непрерывен) на скамью подсудимых укладывался и за тюремную решетку помещался кулечек с дозой препарата. Закон коснулся лишь представителей элиты - кстати, положение о раздельном правосудии, на ряду с раздельным образованием и раздельном медицинском обслуживании также стали основополагающими в доктрине, заодно снизив на порядки расходы как сводного, так и региональных бюджетов. Так для глубинки бандустанов считалось нормой изучение алфавита и устный счет до двенадцати, в то время, как жителям столицы гарантировано было оплаченное государством высшее образование в любой стране мира - и еще целая масса серединных вариантов, но во всех случаях образование оставалось бесплатным, в то же время никто не мог запрещать родителям зарегистрированных в бандустанах детей оплачивать из собственного (или спонсоров) кармана обучение своих детей и в более престижных учебных заведениях. То же и касательно медицины: жители столицы исцеляются бесплатно по месту жительства, а если нет возможностей - за рубежом, а в перифериях лечат, как правило, колдуны и шаманы. Правда, в этом направлении социализация общества виднее: во-первых, заболеваемость в бедных районах страны - по данным статистики - рекордно низкая из-за отсутствия врачебного персонала для фиксации недугов. Во-вторых, правительство не оставляет заботой несчастных, регулярно проводя массовые акции исцеления. Так широко распиарена была некоторое время назад борьба с малярией - для благой цели в каждое из болот исследуемого бандустана засыпано было по сто тонн дуста. В пику экологам, трубящим о том, что такое мероприятие чревато для проживающего населения онкологией, в этой же резервации захоронено было более миллиона тонн радиоактивных отходов - всем ведь известно, что нет лучшего средства от рака, чем обильное облучение. Еще один медицинский прожект блистал новаторством: поголовное обслуживание стоматологами. И здесь чиновники от медицины также настояли на преференциях для бедных: в массовом порядке изготовленные стандартные зубные протезы вставлялись в одной из периферий всем желающим - если только возможно было подогнать под размер вставной челюсти остатки челюстей самого пациента, то есть пациент имел правильные челюсти.
Доктриной прагматического хохлизма узаконена была и без того существовавшая сегрегационно-кристаллическая решетка, закреплявшая права всякого звена руководителей, и обязанности подчиненного люда. Новаторство заключалось в признании необходимым выплаты лишь прожиточного минимума каждому, кто на режим работает и такого же размера пенсиона лицам, перед режимом заслуженным. Правда, прожиточный минимум формировался на разных уровнях по своей методике и, в зависимости от степени достоинства, разнился для высших чинов и низших смердов на порядки. Все, кому не досталось места в столь экстравагантной социальной пирамиде, хоть и объявлялись лишенцами, но уничтожению, в связи с глобальной гуманизацией, не подлежали - им разрешалось претендовать на место в заветной иерархии, постоянно доказывая специально обученным чиновникам, что к отряду мозоленогих двугорбых парнокопытных они не относятся. Если же поместная элита не находила у лишних людей качеств, минимально необходимых для социализации на своем уровне, с определенных пор разрешалось выезжать на поиски трудового счастья за пределы собственного бандустана - на это лишенцам выдавались специальной формы паспорта.
Козлиная ветвь власти упразднена не была, напротив, трансформировалась частично в министерство пропаганды и агитации, частично - в средства массовой информации, с сохранением не только рабских вольностей высшего порядка, но и права неприкосновенности личности работника словесного фронта. Так к примеру арестовать козлиного пропагандиста ( по новой терминологии - козлопаса) запрещалось вовсе, а для задержания с целью даже пресечения эйфорийного буйства необходимо ни много ни мало с соблюдением почтительности поставить высокоинтеллектуальное создание в партер и, приспустив штанишки, расцеловать в оголенный зад всем отрядом ОМОНа, и лишь после требовать предъявления документов. Во времена революционного сплочения общества козлиные назначенцы, собранные в специальный профсоюз агитаторов, действительно были властителями дум и чаяний народных - отчасти потому, что знать наизусть измысленные ими дацзыбао обязаны были все низкородные - в противном случае рискуя быть записанными в саботажники и подвергнуться революционному взысканию в виде расстрела.
В период социализационного и управленческого затишья, когда закоровевшие уже далеко не юные пассионарии озабочены были лишь раззолочением и остеклением собственных мундиров, наступил, как ни странно, самый тучный период и для низов - так уж устроен экономический механизм недоразвитых стран, что чем меньше начальство руководит экономическим процессом, тем успешнее этот самый процесс протекает. Огромным количеством невостребованных на местах лишенцев характерны эти годы, при чем лишенцев с разных социальных уровней.
Какая-то часть из лишних смогла пристроиться повыше. Блюдя давние традиции Бандустана, условием пребывания на верхних ярусах продолжало оставаться наличие неких атрибутов, правда теперь они менялись довольно быстро: частенько ими являлись некие предметы - как одежды, так и украшения, но бывали периоды, когда почетно было и получение образования.. Наиболее надежным, считалось получение технического образования с целью распределения на инженерские должности промзоны, работа которой не прекращалась никогда. К глубокому моему сожалению, так и не смог я выяснить, что же именно за продукт выпускала промзона во все времена своего существования - эти сведение всегда были под грифом особой секретности, но одно могу сказать наверное: что-то там определенно выпускалось, иначе на было бы столько славословия трудящимся в прессе, такой высокой заработной платы у работников и такого огромного количества персональных и научных пенсий у отслужившего свое инженерно-технического состава. Самым престижным напротив всегда считалось искусство управления человеческой мыслью - и несчитанные вновь аккредитованные ВУЗы выпускали все новых и новых козлопасов. Только с их помощью небогатый серым веществом мозг простого слушателя мог воспринять децимацию эффективным менеджментом, колонизатора старшим братом, оккупантов - освободителями, штурмовиков - мирно пасущейся молодежь, погромы и экспроприации - высшим судом справедливости, замена на представительской должности воровки дураком -и обратно - эпохальными сдвигами, а слабенький мозг объективного троечника - интеллектом великой державы . В описании истории империей назначенные козлопасы преуспели изрядно - был даже издан запрет на вольное изложение исторических событий, а удобный для руководства учебник заменил в отдельных перифериях святое писание.
Правда уже вскоре потенциальных представителей идеологической ветви власти оказалось слишком много. Одно время их тягостный труд использовался во благо общества потребления, вкладывая в неокрепшие молодые умы один невнятный с точки зрения здравого смысла постулат. Идея заключалась в том, что не наличием средств должно быть обусловлено потребление конечного продукта, а наоборот: чем больше любого уровня хозяйствующий субъект потребляет, тем больше приходит к нему денежных средств. Такая маловнятная формула спровоцировала появление финансовых пирамид, и для верхних этажей алгоритм реально срабатывал. Правда, расплачиваться приходилось самой низовой черни, кому внушалось, что лишь их собственной ленью и неумением применить на практике изученную теорию обусловлены финансовые трудности. Варианты пирамид бывали разными, разнились и способы отсечения недостойных от неположенных им благ. Бывали периоды наплыва социальных постулатов - тогда низовая чернь получала государством гарантированные заверения, что лет через пятьдесят добросовестного труда каждый сможет получить доступные и высшим блага. В периоды жесткой либерализации все потребляемое нужно было непременно оплачивать, однако, не возбранялось кредитоваться, и также безоплатно всю жизнь работать на погашение долга. В любом случае, к потреблению, при декларируемом равенстве прав, из низов допускались немногие, всегда жившие на верхних этажах социальной пирамиды имели все от природы - эта презумпция почему-то никогда никем не оспаривалась, при этом каста козлопасов жила также благополучно, высасывая из работающей черни средства на оплату своего каторжного труда. Сии властители дум сначала сгруппированы были в министерстве пропаганды при правящей партии, после для них придуманы были масс-медиа, для менее привилегированных - кредитные отделы банковских учреждений. Кстати, самой большой социальной пирамидой стало своевременное размежевание метрополии с низами - когда пришло время платить по обязательствам, выпустили на арену национально-освободительную идею, носимую настолько недалекими, что неподкупными козлопасами местного пошиба. Все уже было поставлено на поток - почти как и в других империях в период отбрасывания балласта (как известно, в период опасности кенгуру выбрасывает из сумки детеныша, ящерица - хвост, а колониальные империи сливают периферии - исключительно ради благой цели дальнейшего процветания метрополии).
Но здесь вдруг сыграл забытый уже в других странах фактор влияния конкретной личности в истории, и еще - в определенном смысле эффект экономической конъюнктуры.
Алмазы, вывозимые не только из Бандусленда, веками складировались в хранилищах метрополии и служили обеспечением всеимперской валюты - в этом было коренное отличие ее монетарной системы от прочего мира, это же считалось страховкой от всяческих финансовых (на манер Бреттон-Вудского) казусов. С одной стороны, такая автономность давала иллюзию самодостаточности, но иметь алмазный стандарт - означало подвергать свою денежную систему риску пакостей со стороны мировой закулисы, всегда вредившей самобытной и уникальной нации. Итак, финансовые запасы империи не только проедались, но и таяли вследствие внешних провокаций, успешно и вовремя слитые колонии немного оттянули крах, но дамоклов меч съёживания над системой висел постоянно. При том оставалось государство конституционной монархией - хотя расходы на содержание двора и составляли существенную часть бюджета. В парламенте уже был зарегистрирован законопроект, переводивший государственные институции в режим экономии, однако, его принятие и внедрение в жизнь отменили из простого человеческого сострадания. У предпоследнего из династии по отходу в мир иной остался единственный наследник, малолетний сын, чей только вид обязан был внушать созерцателям чувство сострадания. Нельзя с определенностью сказать о гениальности великодержавного папаши (тот за годы царствования в трезвом виде почти не бывал), но над наследникам природа просто цинично поглумилась. Маленький рост, раннее облысение, закрываемое мнимым пробором, воняющие поросячьи глазенки, колесообразные ноги, то сбриваемые, то вновь отпускаемые порнографического вида усы - внешним видом царственный тинэйджер отпугивал буквально всех. Но нельзя также сказать, что интеллектом компенсировалось внешнее уродство: в процессе обучения царенка десятерых мальчиков для битья запороли насмерть, а если получал малолетний наследник тройку по какому-либо предмету - такой день объявлялся государственным праздником и всеобщим выходным без ущерба народному хозяйству.
Столь жалкое существо просто бесчеловечно было выпускать в свободную жизнь - и по решению законодательного органа, монархическое державоустройство продлилось еще на одно царственное поколение.
Дабы не нагибаться в непристойную позу, архикардинал при коронации стоял на коленях, удерживая над головою существа корону - но вдруг аккурат по произнесении положенной по протоколу клятвы, ударила молния в самую маковку собора, а под вечер того же дня в экономических известиях пропечатано об резком увеличении - в десять тысяч раз - биржевых цен на алмазы. Вышло так, что без всяких усилий казна великой некогда державы увеличила свой объем на порядки. Первым делом имперские финансисты, продав доступную без вмешательства законодателя часть госрезерва, имея на счетах триллионы конвертируемых везде североамериканских долларов, хотели было расплатиться с внешним долгом страны, также погасив внутренние обязательства перед бывшими колониями.
Однако, новая партия власти сразу отбросила потуги расчета с туземцами - даже белокожими.
Демократическое устройство требовало покупки лояльности электората даже в метрополии, а идеи периферийных козлопасов о рабских вольностях пришлись по душе в столице империи - и первопрестольная мало того, что установила бесплатное проживание, питание, обучение детям и проезд в общественном транспорте для всех, кого признают достойными, но еще и выплата ежемесячно 30 серебряных монет каждому, кто имеет при себе паспорт с прописанной на пятой странице титульной нацией.
Выплата тридцати ежемесячных серебряников так подхлестнула патриотизм обитателей метрополии, а еще убежденность, что именно наличие убогого на троне подвигло финансовую фортуну оборотиться к увядающей уже империи передом, что уродца быстро признали народным царем, соединив в отдельно взятом государстве демократические принципы с постулатами монархизма, минуя буржуазную демократию. Но если уж поперло - так поперло, потребность в технических алмазах на международном рынке продолжала возрастать, что повышало капитализацию алмазного запаса заштатной ранее империи. Разумным почитали некоторые местные экономисты повысить уровень социальной базы в самой европейской стране, развивать здравоохранение, народное образование, финансировать строительство дорог и обучение дураков, создание рабочих мест. Но так прямолинейно мыслить могут лишь люди заурядные, нехаризматичные и скучные (такие, как правило, думают, что освоив науки, становятся умнее - этот постулат опровергли создатели новейшей теории психоанализа, на исторических примерах доказавшие, что именно троечники креативно меняли ход истории). Народный император мыслил куда глобальнее, и в первом же обращении к титульной нации заявил, что намерен целью всей своей жизни сделать защиту убогих, обиженных, опущенных, скудоумных и отсталых во всем мире. Тут как раз выпал случай - из вечно скулящего и ноющего Бандусленда неслись, как водится, жалостливые стоны по разным поводам, но достойным царственного внимания признан был один: согласно законодательства автономии людям, не умеющим читать и писать трудно было устроиться на умственную работу. Самым вопиющим признан тот факт, что среди бедных ущемленцев много выходцев из метрополии. Очередной крестовый поход назван был миропонужденческой операцией в защиту труднообучаемых дебилов, и вначале имел целью восстановить высшую справедливость лишь в одной глухой провинции у моря. Но народного императора так трогательно там встречали, назвали освободителем и избавителем, за розданные паспорта с красным цветом обложки готовы были целовать пыль из-под копыт (его коня), а на массовых акциях восторга среди групп женщин даже фиксировались случаи коллективных оргазмов. К тому же местные козлопасы, сразу пристроившиеся к императорской свите, льстиво нарекли человечка высокорослым красавцем - это самому объекту поклонения очень понравилось, а словосочетание "низкий уродец" было на территории всей империи запрещено употреблять под угрозой смертной казни. Освободительный поход решено было продолжить - никакого военного сопротивление не отмечалось, напротив старшие офицеры армии автономии готовы били в ефрейтора записаться - лишь бы в наемную его императорской святости армию. Правда, дальнейшее продвижение вглубь освобождаемой территории не было таким лучезарным и блистательным - но здесь на помощь освободителям пришли те самые элементы, что до вторжения были не просто лишенцами, а самой маргинальной их частью. Вовлечение в политический процесс безграмотной дворовой сявоты оказалось малозатратным и эффектным: самого отмороженного из уличных вседержителе на сходном вече оглашали народным бургомистром - и сей индивид получал от всей братвы эксклюзивное право лизания подошвы освободительского сапога. Если же надлежащего количества гопоты без признаков совести в селах и поселках следования освободительной армии не находилось, применяем был тактико-стратегический ход, гениально измысленный самим низким фюрером, когда перед регулярными войсками гнали определенное количество женщин и детей, а доблестные воины должни были идти сзади них - не впереди, а сзади. Особенно нравилось освободителям гнать впереди себя беременных. Надо сказать, отношения у Высокорослого Красавца с женским полом были весьма своеобразными на протяжении всей жизни - еще с тех пор, как по ричине физиологического дефекта он не мог быть объектом полового влечения. Потом титул и пиар добавиль в ауру феромонов, и вокруг народного царя так и вились свору красивейших особ, изнемогая в томном желании быть покрытыми и понести от вождя. Н осадок оставался всегда. Несмотря на увеличенные для воинов-освободителей мясные пайки, на всем пути триумфального шествия легиона были в домохозяйствах подьедены все запасы яиц, выпотрошены и изжерены все куру и выпито все молоко - эти яства искони любимы всеми воинами-освободителями мира, а такжеотмечены воинской заботой все - от 10 до 70-летнего возраста женского пола поселянки, огромное количество из которых, надо сказать, такому вниманию к себе освободителей были несказанно рады, а кто рад не был - тех никто не спрашивал.
Понимая, что просить граждане Бандусленда будут лишь одного - краснокожих паспортин, а значит - и императорского к ним подаяния, идеологи империи придумали ряд формального характера препон, для порядочного человека непереступаемых, как то: для постановки на очередь на получение паспорта нужно было (непременно публично) либо признать свою страну исторической ошибкой, либо плюнуть в портрет собственной матери, либо признать язык автохтонов собачьим, либо бодро радоваться барской милости, когда назовут твой народ братьями своими меньшими, либо втоптать в грязь флаг своей страны, водрузив на госучреждение флаг страны-оккупанта, или разбивать голову каждому, кто использует национальную символику. Идеологи из столицы думали (по исторической неопытности) что на публичный срам пойдут очень немногие - к величайшему даже их удивлению полные площади готовых совершить низкие деяния стояли, вопия к пришедшей освободительной армии и ее маршалам, а из дальних периферий пошли в массовом порядке петиции с подписями от грамотной теперь низовой черни, сводившиеся к следующему: "Возьмите нас под братское крыло, мы ваши навеки, возьмите также в рабство наших детей и их детей, и, если ваша божественная воля будет на то - уничтожайте их миллионами как вам заблагорассудится: морите голодом или сжигайте в печах концлагерей - только не лишайте нас, достойных людей, рабских вольностей, и ежемесячно выплачивайте тридцать холуйских серебряников!"
На такое количество подонков и мерзавцев не рассчитывали даже приближенные к царскому телу пропагандисты и агитаторы - не то, чтобы в имперской казне недоставало серебра - но даже гербовой бумаги не хватало, чтобы нарисовать паспорта. Однако, пообещать и даже начислять на специальные счета серебряники начали с первых дней освободительной операции, а всем, свершившим акт самообращения милостиво было разрешено облечь свои синие паспорта в красные обложки. И вдруг, в самый разгар триумфального шествия парадокс резкого вздорожания алмазов завершился - оккультисты увидели новое знамение во вторичном попадании молнии в ту же колокольню, но отчасти научно-технический прогресс ускорил развязку: в технике стали применяться алмазы искусственные, синтезируемые в других европейских странах. Эйфория вокруг освободительной войны стихла, алмазный запас пришел к своей рыночной цене, без алмазодолларов даже внутри метрополии выплаты холуйских серебряников прекратились - и уже через несколько лет народного монарха возненавидели сильнее, чем некогда любили: ведь социальные выплаты прервались, а больше любить тупого и злобного карлика было не за что. Кончился взлет для него самого печально: разгневанные неполучатели милостыни поймали прежнего своего любимца и вначале подвесили за гениталии перед входом во дворец, а после опустили тело в яму с нечистотами (кстати, именно такие методы политической борьбы предлагал использовать некогда всесильный монарх к достойным его оппонентам), но имеется более оптимистичная версия развязки, как то: толпа поглумилась над телом одного из многочисленных императорских двойников, сам же высокодержевный недоросль в сопровождении телохранителей и остальной группы интимно-приближенных баскетболисток успешно ускользнул и дожил век на Гоа в тоске и печали.
В историю метрополии низкий человечек вошел в соответствии с величиной своего роста. Совсем другое дело - история нации, по самоощущению второсортной. Криминальных назначенцев, даже после ухода освободителей на занимаемых должностях оставили - ради экономии гербовой бумаги на новые мандаты - это дало имперским идеологам еще один повод считать местное население сборищем убогих дешевок, а прижившаяся в политическом сленге идеома "братский народ" первоначально означала лишь то, что на среднего звена руководящих постах находятся те, кого в других странах называют "братками" (правда, подобострастные туземные идеологи до сих пор пытаются вложить в словосочетание сакрально-кровосмесительный смысл). В промышленной зоне Бандусленда низкого уродца до сих пор почитают освободителем, с пьедесталов там были свергнуты статуи Козлобарана и установлены на их место изваяния Высокорослого Красавца. А обещание выплаты тридцати серебряников за продажу родины до сих пор воспринимают за чистую монету и к каждым муниципальным выборам выдают каждому законопослушному из общей суммы по три копейки.
С той поры две разнонаправленные идеи движут политическими силами, а стало быть, и умами избирателей. В головы половины электоральной массы вбит постулат, что придет-де из какой-нибудь европейской столицы Высокорослый Красавец с кучей банкнот в кармане и осчастливит всех вокруг себя - такой точки зрения придерживаются жители промышленных регионов. Выходцы из бандуслендов, напротив, веруют в собственное чучхэ, всегда выставляя выдвиженца из самоих себя. Нагрудный значок с изображением Козлобарана есть визуальным символом их партии, противники носят кокарды с изображением колорадского жука - как единственного в мире защитника картофельных полей. Власть в стране одно время менялась чуть ли не каждый месяц - когда народным волеизъявлением, когда антиконституционным переворотом, но чаще всего путем сговоров народных представителей - достойнейших из достойных граждан своей страны. При любом переформатировании властных коалиций незыблемой остается сегрегационно-кристаллическая решетка, как основа социальной пирамиды, традиционно низкий уровень жизни на низах - как источник доходов верхов, функционирование промышленной зоны - как источник покрытия бюджетного дефицита кредитованием под что-то (кстати, что именно там выпускают - до сих пор никому не известно). Традиционными остаются также система межличностных отношений и виды социального лифта: количество амбициозных, стремящихся к достижению высшей цели женщин в придачу к модернизации отношений внутри прайдообразной группы делают касту полумажоров почти кровной между собой родней, а желание иметь преданного и почти своего исполнительного на полусогнутых человечка в деле обуславливают процветание ущербных зятьков.
Резкие смены власти как способ подчистить запасы граждан простых и в круг избранных не вхожих приемлем обеими политическими силами, ведь человек обеспеченный продолжает оставаться главным системным врагом, тот же, кто потребляет то, что ему прикажут в как можно большем объеме не только провоцирует возрастание валового продукта, но еще является лучшим кандидатом как в революционеры, так и в господские лизоблюды, в то время как человек материально независимый может себе позволить такую по отношению к режиму подлость, как нежелание работать за прожиточный минимум.
В метрополиях даже созданы были специальные министерства по делам революций, где эмиссаров специально обучали приваживать и кормить с рук пламенных революционеров - те, как правило с рук берут у каждого, кто предлагает что-то бесплатное. Обучение профессиональному революционированию проходит на специальных сборах - как правило, в сельской местности, главным является научить молодого пациента мыслить непросто адекватно, а демократически адекватно. Главными постулатами остаются прежние революционные презумпции, что режим непременно кровавый, коррумпированный, продажный и антинародный. Каждая революция сопровождается, помимо плановых трупов (которые, если власть отказывается применить силу, настреливают либо вырезают специально обученные снайперы и резники), фейерверками, сожжением нескольких представителей власти с применением зажигательной смеси, взрывами петард, а также песнями и плясками революционно адекватных шутов и скоморохов, а по завершению действ - люстраций с привлечением патриотически настроенных местных подростков с последующим расчленением и ритуальным поеданием трупов пролюстрированных. За последние десятилетия было отмечено не менее двенадцати демократически адекватно проведенных революций, в результате которых внутреннее потребление снизилось в четыре раза, зато валовой абсолютный продукт не переставал возрастать ежегодно хотя бы на 1 %. никогда. Каждый революционный порыв традиционно заканчивается победой реакционеров - что очень утешает народные массы: революционирующие индивиды, как правило, не алчны и честны, но уж больно их много, этих прекраснодушных и вдохновенноглазых молодых ребят, и каждый в глубине души уверен, что наваляв в золотой унитаз диктатора, внес собственную лепту в производство национального продукта, а значит, имеет право на пожизненный пенсион. Тех, кто всю жизнь обязан работать и сжиганием сбережений пополнять казну активной политической жизни, и революционеры и контрреволюционеры открыто презирают, считая лохами, лузерами и быдлом, хотя новомодная политкорректность и не допускает некорректных высказываний вслух. Наличие нескольких претендующих на доминирование империй вселяет в низовую чернь необоснованную ничем надежду - правда, напрасную: колонизаторы всегда между собой договорятся и извлекут для себя выгоду, хоть Бандуслендовской черни ее козлопасы и внушают другое: может случиться даже такое, что вторая из метрополий переуступит право на управление территорией первой - так проще управлять рабами, уверовавшими в свою свободность.
Для революционно озабоченных социальные перевороты должны быть ровно как запой для алкоголика, половой акт для эротомана, компьютер для нтернет-зависимого: ответом на все, аргументом против всего, оправданием всему, плевать, что это в любом случае деструктив. Героев революционных событий жители Бандусленда всегда канонизируют и сакрализуют. Вообще отличительной особенностью жителей изучаемого мной государства - главным образом честных, порядочных и трудолюбивых людей есть идеализация того, кто умеет либо воровать, либо получать незаработанное за мнимые заслуги.
Отброшенная часть великой империи пыталась некогда пристать к империи другой - в те времена небольшая группа влияния в правительстве удаленной метрополии сумела внушить национальной элите Бандусленда, что отдельная европейская столица остро нуждается в белокожих обитателях любого социального уровня. Для повышения уровня воспроизводства населения были введены финансовые стимулы - за каждого рожденного белокожего ребенка каждая молодая семья получала сумму, эквивалентную пятидесяти долларам. Деньги исправно выплачивались родителям в глубинках и ими же благополучно пропивались, но суть была не в качестве воспитания, а в количестве готового к поставке в Европу человеческого материала. Однако, когда необходимое количество лишенцев было вспитано и готово к отправке - в той самой новой метрополии победила идея толерантности и политкорректности - и белое мясо потенциальных репатриантов стало ненужным, напротив, публичное убийство белокожего на улице подпадало под амнистию.
Парадокс лишенцев всех времен состоит в том, что они, являясь одновременно силой деструктивной, в то же время - главное национальное богатство.
Постоянные ссоры и раздраи на высшем уровне долгое время не способствовали бурному развитию страны, и это очень угнетало туземных статистиков. Долго не могли найти той объединительной изюминки вдохновенноглазые пасионарии и томно-задумчивые ожидающие спасителя из-за бугра, но жизненная необходимость заставила в один прекрасный день сесть под одну пальму переговоров всех, ибо дальнейшие водовороты политические могли закончиться плачевно для всех. Объединительной идеей решено было считать приемлемое всеми сторонами процесса, а именно - рабские вольности. Действительно, никто из политически активных граждан с позицией не сомневался в своей исключительности и достоинстве, а также в том, что оплачивать потребленное им должны те из недостойных, кого общественники презирали, почитая быдлом и тягловым скотом. Прожиточный минимум для всех достойных граждан установлен был на уровне максимально возможного потребления в самой развитой стране мира на тот момент. В случае, когда государство объявлялось социальным - все блага предоставлялись достойным абсолютно бесплатно, если же возобладало бы либеральное направление - в бюджете страны предусматривалась монетизация всех льгот и благ и проплата субсидий. Для удовлетворения амбиций отброшенных было от руля труднообучаемых дебилов специальным законом установлено было обязательство всех аккредитованных ВУЗов принимать даже самого отсталого ученика на бюджетное отделение, если он(о) в состоянии запомнить в написании хотя бы три буквы из государствоязычного алфавита. Бесплатное медицинское обслуживание гарантировано всем на уровне не ниже европейского. Убогой же части народонаселения гарантировалась пожизненная пенсия в размере того же установленного прожиточного минимума. Юридическое обслуживание рекомендовано сделать бесплатным, для чего, опять же на общественных началах привлечь (либо за казеный счет обычить энное количество властителей дум (аналог прежних козлопасов). Также, по желанию отпрысков уважаемых людей, за государственный счет обучать способных к сему индивидов в лучших университетов мира.
Любой адекватный экономист, услыхав о таких соцгарантиях, поднимет меня на смех, резонно заявив, что никакой бюджет любой страны ( даже если в ней функционирует Промзона) не потянет таких зверских нагрузок. Не стану спорить - отмечу лишь, что такие условия жизни гарантированы были не всем, а лишь наидостойнейшим гражданам своей страны, проживавшим в том узком круге, что некогда обозначался историческим центром столицы. Не возбранялось брать в качестве обслуги установленное количество представителей нижних классов - те свое достоинство должны были выслужить усердным трудом. Для них прожиточный минимум устанавливался существенно ниже - на уровне, допустимом для безубыточности бюджета. Отдаленным перифериям промзоны и Бандустанам зато гарантировали неслыханную автономию и не отказывали в возможности плодотворно трудиться на претворение в жизнь мечты, что и на их небагатых улицах будет праздник. Но главным для низовой черни подарком стало обретенное ими право беспрепятственно (если не считать виз и регистраций) проникать на территорию компактного проживания представителей высших классов.
Дабы не разбазаривать нажитое на верхних этажах приамиды, непременным условием проживания там стало не только получение на руки установленных сумм денежных средств, но и непременная их растрата в соответствии с заведенным этикетом. Равенство во всем - в том числе в праве на потребление материальных благ - не только ускоряет оборот денежной и товарной массы, оно еще не дает накапливаться большим суммам у отдельных индивидов, а также позволяет оставлять финансовые ресурсы в предназначенном для этого месте, в том случае, когда вдруг гастарбайтеры любого пошиба проникнут на ту территорию, где денежные средства в избытке. Быть может, именно поэтому, на период всеобщего равенства приходится и рассвет национализированной нынче дурокурни, производящей, помимо дурожуйки, еще огромное количество специализированных медпрепаратов. Резкая уценка ее продукции нисколько не снизила прибылей хозяев - теперь реализаторы берут массовостью, а на местах производители суррогатов стараются не отставать от верхних своих маяков. Кстати, вопрос с переподчиненностью государства решился сам собой - все как одна европейские империи устали биться за удаленную колонию, а напыщенные россияне как раз в те времена сражались за одну из близлежащих непокорных колоний - на второй фронт ресурса не хватило - в то же время чернокожее население Африканского континента воспряло духом в порыве расового пубертата - автономию решено было отдать под мягкий протекторат теперь уже чернокожих господ в пробковых шлемах, с тем, однако условием, что прямого военного вмешательства не будет.
Следует отметить, темнокожая империя джентльменский договор до сих пор блюдет свято, что, однако, не мешает Бандусленду иметь такую армию, которая съедает пятую часть национального бюджета. При этом подавляющее большинство тамошнего офицерства не скрывают даже, что случись нападению империи побогаче - сдадутся сразу. Правда, есть и патриотически настроенная часть кадровых военных, как правило, с очень вдохновенными глазами - в общем, тамошняя армия является идеальным для изучения срезом общества.
Имитируется в далекой стране и политическая жизнь, устроенная по двупартийному принципу с круговой ротацией кадрового персонала - ее устройство так и не удалось мне узнать подробнее из-за сбоя в компьютерной сети, но наверное известно, что одна из партий объединяет вокруг себя тех избирателей, кто надеется на лучшее, другая - тех, кто боится худшего.
Но всех их объединяет одна пламенная страсть к игре в социально-финансовые пирамиды на базе нерушимой сегрегационно-кристаллической решетки, в которой каждый даже самый низкий индивид мнит себя взлетевшим на самый верх, потому рабские вольности - главная приманка для электората любого цвета возникшей политической силы. Прагматичный хохлизм, даже не признаваемый публично, продолжает оставаться доминирующей идеологией, главной задачей исполнительной власти остается поиск тех слабосильных, но трудоспособных, кто дешевым своим трудом обеспечит получение высокодостойными приличествующей им по чину милостыни, в задачи идеологов входит вкладывание в головы самой низкородной черни постулата о том, что самое убогое создание достойно неожиданного социального взлета - тогда система будет функционировать непрерывно. Самое главное достижение таперешних (как и прошлых) козлопасов - в головах электоральных отар, и заключается оно в умении заставить раба мыслить в нужном для хозяина фарватере, оставив право выбора в мелочах. Проблема самого раба - его врожденное рабство, а вовсе не цвет развевающегося над его головой партийного флага, как стаду баранов важен не цвет вновь окрашенных ворот, даже не то направление, куда ведет их назначенный пастухом козел, а лишь право беззаботно пастись.
* * *
Возвращаясь к началу повествования, хочу напомнить обещание доказать собственную правдивость и незаинтересованность - ведь найдутся дотошные умники, кто попробует искать в моем повествовании параллели с реальным окружающим нас миром. Действительно, случались в истории такие не совсем порядочные люди, памфлетисты и пасквилянты, кто хитрыми ужимками эзопова языка пробовал очернить собственных именитых современников, а порой кого-то из низких существ незаслуженно возвеличить - при этом оставаясь под сенью иносказаний и хитроумствований. Но речь идет о временах далеких, былинных и мрачных, и писаки сии проживали, быть может, в таких странах, что лучшего для себя, чем карикатуризация, воплощения и не заслуживали. Но лично я проживаю в принципиально другой стране и в кардинально иное время, так что опускаться до такой хитрой низости мне нет никакого резона. Моя страна нисколько не похожа на сборище тварей, дрожащих перед вышестоящими и компенсирующих унижением слабейших. Мои сограждане никогда не променяют свою страну на рабские вольности, как бы ни маскировали такую подмену хитромудрые политтехнологи. Никто из жителей моей страны не признает главенство над собой мелких уголовников. Пожилые люди моей страны не будут требовать для себя содержания, превышающего средние по стране зарплаты, поскольку прекрасно понимают, что первична - возможность зарабатывать людям трудоспособного возраста, а их вклад в государственное строительство уже сделан - это воспитание собственных детей и внуков так, чтобы не было стыдно за принимаемые ими решения. Мои сограждане не будут с видом тупых баранов внимать вещанию низкого иностранного человечка со слабенькими мозгами школьного троечника о второсортности граждан во всех смыслах чужой ему страны. Граждане моей страны понимают, что второсортность индивида определяется не цветом кожи, не принадлежностью к этносу, и уж тем более не установками идеологами нации, возгордившейся тем, что грабит она, а не грабят ее. Лишь второсортная нация способна установить добровольно фашизм, главным признаком которого есть допустимость уничтожения одной части социума ради беззаботного существования другой части. Второсортными становятся те люди, что возомнили себя выше других - не важно, по этническому или социальному признаку осуществлялась градация. Второсортной нацией становится сборище выродков, прощающих массовое истребление своих предков - ведь прощая палачам они сами себя к палачам причисляют, по скудоумию полагая, что преданность догматам послужит им индульгенцией. Не в кровавой рулетке фашизма прежние заслуги не учитываются и в мясорубку попасть может любой, тогда жизни самого ярого апологета цена будет копеечная. Граждане моей страны прекрасно понимают, что сам фашизм начинается не на площадях или в парламентах - режим нечеловеческий начинается в ту секунду, когда человечек никчемный, под сладкие насвистывания козлопасов, возомнит себя настолько эксклюзивным, что примет за должное потребление незаработанного - не важно, идет ли речь о финансовом трасте, удешевлении тарифов, сказочных пенсиях на будущее или просто повышенной социалке.
Граждане моей страны прекрасно знают, что второсортным автоматически становится тот, кто свой вес ощущает лишь в толпе себе подобных. Мои сограждане - умные порядочные люди, не думающие так, как им приказано. Все они прекрасно понимают, что ни революцями, ни оккупациями не решить их проблем - как бытовых, так и глобальных. Лишь перестав мыслить категориями хохлизма, который во всех странах мира для людей с любым цветом кожи является мировоззрением жалких и убогих, но самовлюбленных тварей, можно избегнуть этих напастей, и напротив, воцарение в головах прагматичного (и не очень) хохлизма к ним неминуемо приведет.
Если мои сограждане верят в существование своей страны и достойных ее граждан, то нет у них повода не поверить и в альтернативную квазидержаву, тем более, теперь есть возможность указать точное ее географическое расположение. Размещается страна убогих дешевок, абстрагируясь от материков и континентов, на задворках планеты, где, по моему глубокому убеждению, ей самое место.