Я подошел к лошади, хотел взять ее за узду. Но животное недовольно покосилось. Когда я поднес руку поближе к ее морде, она вновь огрызнулась, продемонстрировав мне ровный ряд крупных желтоватых зубов.
- Вот! - обрадовался Василий. - О чем я говорил...
- Я нашла животное, которое нам нужно, - подала голос Лия, - по-моему, это - смирная лошадь...
Пришлось вывести из стойла находку Лии и запрячь ее.
Выбор Лии был странен. Лошадь без понуканий прошла сто метров - ну, максимум двести! - и застыла как вкопанная. Ни уговоры, ни удары плетью - словом, привычные средства не помогали.
- Что делать? - Василий был не на шутку встревожен.
В самом деле беда. Идти обратно в лагерь - самоубийство!
- Есть выход. Только ты, Лия, не плачь! - сказал я.
- А я и не плачу, - тихо отозвалась девушка.
- А нужно бы!
- Но ты ведь, Артур, что-нибудь придумаешь? - с тоской в глазах она обратилась ко мне.
- Уже придумал. - Я стал шарить по карманам. - Сейчас она понесется как угорелая.
Я вынул зажигалку и поджег небольшой факел из хвороста. Подмигнув ребятишкам, я сунул приспособление кобыле под хвост.
Это длилось целую вечность. Строптивая лошадь удивленно косилась на меня - точь-в-точь, когда я торопливо запрягал ее, но никаких попыток к движению не предприняла. Еще немного - и хворост догорит.
Когда я уже было отчаялся, лошадь вдруг как рванет с места - да так неожиданно, что передние колеса улетели в темноту леса. Вместе с лошадью. Мы покатились на землю, как яблоки из самосвала.
- С тобой все в порядке?
Я пытался понять, кто говорит.
Это, оказывается, меня теребит по плечу Василий, мой давний знакомый из МВД.
- В порядке...
- Я испугался, что ты вырубился!
- Да... - подумал я, - приснится же такое.
Мы по-прежнему сидели за столиком в кафе. Второе спасение из рук кровожадных стрельцов осталось в прошлом.
Глава пятнадцатая.
Василий как типичный образ министерского страдальца.
Ты сегодня не заметишь
слезы на моих глазах,
Знаю - мальчики
не плачут, но сегодня
я в слезах.
Из репертуара Ляписа Трубецкого
- Не думайте, что я лизоблюд, - открыто и честно говорил в лицо присутствующим очередной выступающий.
Уникальный коллектив, который создал этот генерал, работает очень активно. Как объяснил мне один безработный, этот уникальный коллектив был таковым, потому что избавлялся - очень активно! - от "недобросовестных и неработоспособных" сотрудников, заведомо не относящихся к коллективу. То есть чужих.
Как-то Василий затащил меня на юбилей одного генерала.
Помпезные торжества, цветы, напыщенные речи - словом, расторопные подчиненные этого крупного - согласен! - чиновника выдающихся способностей делали все, чтобы их шеф вошел в историю. О нем писались книги, воспоминания. В общем, запечатлелся на барельефах крепче, чем жертвы хиросимской трагедии на стенах домов.
Выступивший наравне с остальными министр культуры похвалил этого поистине исторического деятеля. Со своей колокольни. Смело заявил с трибуны, что юбиляр ходит на концерты симфонического оркестра. Следом выступил священник. Представьте, этот религиозный деятель, который в наши дни не пропускает, подобно генералу-имениннику, ни одно общественно важное мероприятие, привел в качестве положительного примера для молодежи нашего юбиляра, который, идя в мечеть, заглядывает в церковь.
Сидевший рядом со мной в зале какой-то недоброжелатель зло прошептал мне, что наш герой в описываемый период ходил не в мечеть, а на политбюро или партсобрание. Священник - в прошлом активист партийного движения - как-то подзабыл об этом! Я кивнул, соглашаясь.
Увы, все повторяется. Корректировать сюжет научились не только историки и писатели, но - гораздо раньше! - подлизы и мемуаристы, мечтающие о карьере. Ведь главное - что? Совершенно верно: это правильно вспомнить прошлое.
Сидя в многолюдном зале, я подумал... - знаете о чем? Я подумал о существующем положении вещей.
Вся государственная машина пропаганды работала на то, чтобы прославить в веках генерала.
У меня появилась мысль, что если я напишу вот это свое произведение до конца и опубликую его, сделав одним из персонажей Василия, то именно благодаря художественному произведению, он останется в памяти читателей.
Теперь вопрос. Вот вы, например, уважаемый читатель третьего тысячелетия, того генерала не помните, а с Василием благодаря моему шедевру наверняка знакомы. И не отпирайтесь, если в третьем тысячелетии вы читаете эту повесть, стало быть она этого достойна.
Это я так прикалываюсь. Раньше на вопрос: будет ли третья мировая война, в том смысле, что ядерная, я неизменно отвечал: нет! В том случае, если она все-таки вдруг началась бы, мне, согласитесь, все равно не пришлось бы бежать за шампанским в магазин. Стало быть, я изначально не проигрывал в этом споре, найдя единственный правильный ответ.
- О чем ты, Василий, хотел поговорить со мной? Хотел ведь?
- Хотел...
- Василий, то, что у тебя не все благополучно, я давно догадывался, - добавил я, пытаясь формулировать законченные предложения.
Василий был жестоко обманут. Люди оказались недостойными, мелкими, склочными. Мы-то, уважаемый читатель, знаем, что хороших людей гораздо больше, чем плохих. Но, согласитесь, нас окружают, в основном, именно подлецы и сволочи.
Однажды давным-давно, еще молодой капитан, он вдруг задумался о том, почему не идет стремительно вверх по карьерной лестнице. Такие же молодые, как он сам, новенькие лейтенанты и даже сержанты, заочно оканчивающие институты или училища, обгоняли его и в званиях и даже в должностях.
Решив подумать об этом, он подумал. Ему понравилось, и он еще раз подумал. Оказалось все настолько просто, что Василий даже удивился, как он об этом не подумал раньше. Окружавшие его коллеги и подчиненные, оказывается, его очень ловко подставляют перед руководством, пользуясь тем, что он не догадывается об этих происках. Обладая теперь новым знанием, Василий хотел изменить свою жизнь.
- Теперь я буду умным, - сказал себе капитан.
Оказалось, не так просто начать жизнь в новом качестве. У его непосредственного начальника и у руководства министерства уже сформировался его образ, как тугодума и безответственного работника. Любые его действия по отношению к подчиненным теперь руководством воспринимались исключительно как неумение управлять людьми. После увольнения первого же сотрудника из его отделения ему намекнули, что он делает что-то не так, если от него бегут люди. А когда он перестал увольнять людей, ему сообщили, что он развел панибратство.
Каждый раз при встрече теперь он советовался со мной, как поступить в той или иной ситуации.
- Что бы ты сделал на моем месте? - допытывался он всякий раз.
Я отвечал, что ничего.
- Как это?
- Просто я никогда не оказался бы на твоем месте, - пояснял я, - не допустил бы ситуации, которая сложилась у тебя.
Василий пережил нескольких министров и целый десяток руководителей.
Предыдущий министр убрал всех своих замов, как только его назначили на должность.
- Почему я не могу поступить также? - настаивал Василий.
- Потому... - я искал слова и не знал, поймет ли он то, что скажу, - тут различная ситуация. Не надо проводить параллелей. Министр, в бытность свою, был подчиненным этих уволенных теперь людей. Они его третировали и не давали развернуться. Неужели после изменения ситуации в благоприятном для него русле он будет терпеть балласт? Ну, конечно же, нет! И потом, ему дан карт-бланш. У него развязаны руки в отличие от тебя.
Оказалось, что Василий затащил меня в кафе не случайно. Его обидели в очередной раз.
- Иду, значит, сегодня я по коридору, - рассказывает мне подполковник, излагая свою проблему, - навстречу мне Ахунов. Ты знаешь этого начальника управления?
- Нет.
- Ну ладно, это не важно. .. Так вот, этот человек в слово "еще" делает четыре ошибки...
- Как это?
- "Исшо" пишет. Но я это так - образно... К тому, что грамотности у него на два класса начальной школы.
- Я тебя понял. И чем он тебе не понравился?
- Не понравился! Идет мне навстречу, я ему: "здрасьте!" А этот высокомерный выскочка проходит мимо, словно я пустое место. Много таких, как он, в министерстве у нас - некультурных типов.
- Василий, я понял твою проблему. Ты хочешь, чтобы тебя уважали.
- Точно!
- Но ведь это не проблема. У тебя для этого много возможностей. Будут все уважать, надо просто создать проблему, а потом помочь им решить ее.
- Что-то я тебя не понял?
- Погоди немного. Я сейчас что-нибудь придумаю. Если бы голова у меня не была отягощена алкоголем, я бы мыслил быстрее.
Василий задумался.
- Может, заказать еще по сто грамм? - с участием спросил подполковник.
- Спасибо, я воздержусь. Иначе посталкогольный синдром мне обеспечен.
Я сморщил лоб. Василию надо помочь и непременно.
Несколько месяцев назад Василий познакомил меня с лучшим фотографом министерства внутренних дел. И Василий, представляя друга, был сто пудово прав, поскольку тот был единственным официальным фотографом министерства. Другого не было. Ильдар снимал Борис Николаевича Ельцина на сабантуе, когда тот разбивал горшок, Владимир Владимировича Путина на сабантуе, когда тот погружал свою физиономию в катык - в поисках монеты. Других, менее значимых исторических деятелей настоящего он фотографировал десятками. "Пачками!" - скромно говорил Ильдар, выкатив от удовольствия свои огромные с поволокой глаза.
Однажды у нас с ним проходила совместная пьянка, грамотная организованная подполковником Василием, и на ней не было лишних любителей выпивки.
- Я - лейтенант милиции, - стучал себя в грудь Ильдар. Повод для выяснения отношений состоял в том, что Василий носил зеленую форму, как сотрудник внутренней службы, а фотограф относился к экспертно-криминалистической службе, а потому выглядел внешне как любой милиционер патрульно-постовой службы.
- А ты - подполковник! - продолжал Ильдар, расчувствовавшись. - Звание у тебя какое-то голубое. Под... как там? Под кем?
Ильдар откровенно смеялся. Я чувствовал, что Василий готов обидеться.
Я ловко перевел разговор на другую тему. Но мне это удалось плохо. Ильдар, принявший на грудь изрядную долю алкоголя, чувствовал себя в своей тарелке и был необычайно говорлив.
- Сколько лет ты уже подполковник? - вопрошал он. - А! Вечно голубой!
Василий отворачивался. Старался больше слушать мои откровения, чем пьяный треп фотографа. Между тем Ильдар не умолкал ни на минуту. У него, к счастью, появилась новая тема.
- У меня карьера после училища пошла, - фотограф улыбался, радуясь вниманию окружающих его друзей, - есть мечта.
Ранее он был сержантом, не имея высшего образования. Но недавно он окончил Елабужскую школу милиции заочно.
- Какая? - спросил я.
- Мечтаю уйти на пенсию майором.
- Голубая? - ехидно поинтересовался Василий и радостно заржал, оттого, что подловил своего приятеля.
Этот эпизод, припомнившийся мне, тоже наглядно говорил, что над Василием любят потешаться не только официальные лица, но и коллеги по работе.
Надо признать очевидный факт: усердие, служебное рвение и честолюбие молодых офицеров нравилось начальству больше, чем большой опыт и хроническая усталость Василия.
- Так... - сказал я, - идея пришла мне в голову.
- Говори! - подался вперед подполковник.
- Ты составь список крупных чиновников вашего министерства и заставь их выступить в порядке очереди по телевидению, - начал я.
- И что дальше?
- Ты не догадываешься? Они будут вынуждены общаться с тобой. Ты заставишь их приносить заготовки текста, начнешь править их доклады, ездить с ними на телевидение. И только от тебя будет зависеть, как тот или иной начальник будет выглядеть на экране...
Лицо Василия просияло.
- Это хорошая мысль. Я все понял, - порывисто вскочил он с места и побежал к стойке бара.
- Ты куда?
- Это дело надо обмыть, - на ходу крикнул счастливчик, - я даже утвержу поименный список у министра! Чтобы наверняка. Никто не сможет отвертеться.
- Тебе лучше знать. Они все теперь у тебя в кармане...
- Гениально. Конгениально!
Василий оказался творческой и легко зажигающейся личностью.
Глава шестнадцатая.
Этот удивительный и загадочный мир.
И берут меня сомненья,
Лезет же такая блажь,
Может быть, я отраженье
Тех, кто спрятан за трельяж?
В.Гафт
- Как ты меня разыскала?
Я был удивлен. Поражен... Именно. Это правда! Перед нашим веселым столиком нависла Лия.
- Погоди-ка! - Я отстранил ее и тоже прошел к бару. Для нее надо было просто необходимо купить что-нибудь слабоалкогольное.
Вернувшись, я застал не Лию, а взбесившуюся дикую кошку.
- Ты же обещал меня дождаться! - кричала она срывающимся на визг голосом. - Я зашла к тебе на работу...
- Давай, Лия, присядь с нами. У меня к тебе есть несколько вопросов.
Я подбирал слова, которые не вызвали бы у нее раздражения.
- Дело в том, что...
Я еще не знал, что скажу дальше. Один из приемов, который я открыл при укрощении фурий, заключался в том, чтобы не реагировать адекватно нападкам. То есть, надо вести себя спокойно и разумно. Делать все так, как будто перед тобой сумасшедший.
Разве разъяренная женщина сильно отличается от умалишенного? Те же неоправданные наезды, сумасшедший блеск свирепых глаз, неадекватные поступки - стоит ли продолжать дальше этот список?
Знаете, как остановить сумасшедшего, который решил на твоих глазах выброситься из окна? А я знаю.
Ни в коем случае нельзя удерживать его. Сделаете это - он исполнит свою угрозу.
- Давай, вперед! - говорите сумасшедшему.
Приведет угрозу в действие? Как бы не так! Если вы будете действовать, как это делаю я, будет порядок. Надо прибегнуть к хитрости.
- Хорошо, выбрасывайся, - говоришь спокойно безумцу, - я даже тебе помогу. Надо открыть окно, еще порежешься об стекло. Давай, протрем подоконник, а то еще поскользнешься.
В общем, вы меня поняли? Истеричные люди успокаиваются, когда им не возражаешь. Главное: сбить с них энергию разрушения.
Мои действия на Лию подействовали плодотворно. Она неохотно присела и дальше слушала меня более внимательно. Тем паче, что я уже придумал, что сказать.
- Дело в том, что Василий знает, что с нами произошло.
- Правда? - Лицо Лии вытянулось, делая ее внешность еще более непривлекательной.
Ей не хватает хорошего имиджмейкера, подумал я. Она ведь не законченная уродина. Можно что-то сделать, чтобы добавить ей шарма. Вот и слушать она уже научилась!
- Лия, давай я закончу с Василием начатый разговор... А потом я тебе обязательно все объясню.
Я повернулся к Василию, который с непривычной для него заинтересованностью следил за нашей перепалкой.
- Вася, я хочу спросить. - Я потеребил его за рукав.
Василий моментально вышел из состояния пьяной задумчивости и заострил на мне взгляд своих голубоватых глаз.
- Есть мысль. Я вспомнил про религиозную корпорацию "АУМ СИНРИКЕ" во главе с Секо Асахара. Кстати, хочу спросить, в свое время он и у вас пробуждал Энергию Кундалини?
- Припоминаю что-то похожее... - промямлил Вася.
- Хорошо. А газовые атаки в токийском метро... Были?
- Вот-вот! В связи с этим и припоминаю.
- Так вот, а Леня Голубков был в вашем мире "не халявщиком, а партнером"?
- Это который ваучеры собирал?
- Наверное...
Судя по всему, более ранние события в нашем новом мире мало отличались от тех, что я знал в мире своем.
- Артур, - вмешалась Лия, - ты хочешь сказать, что мы находимся где-то на перекрестке миров?
- Похоже, что да, - вздохнул я.
- И как мы отсюда попадем домой? - округлила глаза Лия и закрыла рот ладошкой.
- Это самый интересный вопрос, который меня занимает с того самого момента, как я понял, куда мы с тобой вляпались, - сказал я торжественно. - Красивая и желательная версия о сне как бы отметается. Ты это понимаешь?
Лия кивнула.
- Теперь нам надо разобраться, что к чему, - продолжил я с многозначительной интонацией, - и, разобравшись, найти направление, по которому можно отсюда выбраться.
Вы, уважаемый читатель, понимаете, что я говорил витиевато в силу употребленного ранее алкоголя. Кстати, алкоголь вреден для Вашего здоровья, имейте это в виду.
Я снова обратился к Василию:
- Я хочу изучить ваш странный мир.
- Странный? Почему странный? Этот мир кажется тебе странным? Ты что, марсианин?
- Нет, я не марсианин. Я целиком - плотью и душою из этого мира. Но этот мир все-таки не мой, он совсем другой.
- Почему - "другой"?
В продолжение длительного времени я внимательно отмечал взглядом незначительные детали, стараясь ничего необычного или странного не упустить из виду. Теперь необходимо было подытожить свои наблюдения.
- Объясняю: он другой, потому что я его не узнаю. Здесь все странно! - Я развел руками, подчеркивая свою растерянность.
- А! Ты об этом. Мне, честное слово, этот мир тоже до конца непонятен, - неопределенно пробормотал Василий. - Многое в нем странно - это ты верно заметил!
- Ты меня не понимаешь!
- Я тебя прекрасно понимаю... Мир должен быть не таким. Много в нем несовершенства!
- Ну вот... опять двадцать пять! Я имею в виду совсем другое.
- Друг, я тебя прекрасно понимаю...
Я замолчал. Объяснить собеседнику, что он живет в неправильном мире, мне было не под силу.
И это было очень странно. В моем мире милиционеры не разъезжают пьяными за рулем.
- Не может быть!
Это удивлялся Василий. Только непонятно, чему: то ли тому, что нельзя за рулем пить, то ли моему откровению, что милиционеры все поголовно соблюдают законы и правила дорожного движения.
- Неужели это правда?
- Ну, - смутился я, - отдельные милиционеры, может, и ездят. Но, в любом случае, у нас это серьезное нарушение закона. За это сурово наказывают. Если, конечно, поймают.
- Как так? Они ведь сами - закон.
- Нет. Они только представители закона. Так сказать, слуги правосудия.
- Слуги? Ах, да! Я читал что-то про слуг в книгах... Они же делали все, что хотели. Естественно, до того самого момента, пока хозяин не вспомнит о них и не призовет к себе.
- Вот...
- Но слуги всегда найдут способ обмануть хозяина, разве не так? Особенно, если у них - дружный коллектив.
- Так оно и есть, - вздохнул я.
В моем мире было так. Повесят гаишники знак, где захотят и ловят нерасторопных, бестолковых водителей. А бывали случаи и покруче. Скажем, поставят знак и никакого внимания. Ездят все как хотят. Потребовалось наказать неугодного. А тот едет, как все, в толпе. Гаишники всех пропускают без претензий и ограничений. А неугодного - к ответу! И закон соблюден, и задание начальства выполнено.
Я задумался. Сравнение наших миров: его и моего, - гипотетического, с точки зрения Василия, - было явно не в мою пользу.
- Ты во многом прав, - задумчиво проговорил я.
- Вот, - торжествующим голосом поддержал меня подполковник внутренней службы.
Удивительно, но тот новый мир, в котором волею судеб оказались мы с Лией, оказался намного благополучнее, чем тот, из которого нас выкинула злая фортуна.
Даже тот факт, что в нем не было такой уродливой девчонки, как Лия, говорил сам за себя.
- Артур, ты хочешь разобраться и понять, чем именно мир, из которого ты - я допускаю это! - проник к нам, отличается от нашего. Так?
- Ни хрена ты ничего не изучал, - Василий нервно встал со стола.
- Вася, ты только не волнуйся, - вставила веское женское слово Лия.
Подполковник тронул меня за плечо. Что ж! Так делают все пьяные люди.
- Вы не хотите проехаться к морю? - спросил он весьма посредственным тоном.
- Прямо сейчас?
- Почему нет?
- Прямо сейчас? На чем?
- На троллейбусе.
- На троллейбусе можно доехать до моря?
- Да, практически до побережья.
- В Казани есть море? - стало до меня доходить.
- А разве нет?
- Всегда полагал, что нет.
Глава семнадцатая.
Философ из Печищ.
Любовь, как уставший пес, к пятидесяти годкам отстает от человека, а вот вино до самой старости остается верным и желанным.
Кальман Миксат
Мы долго поднимались по чуть ли не отвесной тропе к примостившимся на склоне дачным участкам. В одном из почерневшим от времени и покосившимся от усталости дощатых домиков жил давний знакомый Василия.
Постучались и вошли внутрь. У небольшой печурки сидел тощий старик, в руках он держал давно немытый и потемневший от заварки граненный стакан.
Седой с красным лицом - в старческих веснушках и морщинах - он поднялся с табуретки при нашем появлении.
- Здравствуйте, - сказал я, пытаясь сразу понравиться.
Лию я благоразумно оставил во дворе. Впрочем, входить в это убогое жилище она и сама не жаждала.
- Действуйте, но будьте благоразумны, - сказала она что-то заумное нам напоследок.
Старик был пьян. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы догадаться о том, что это умение он оттачивал годами.
- Тс-с-сс! - Старик приложил палец к пересохшим губам.
Василий осклабился в улыбке.
- Все путем, - сказал он, доверительно наклонившись к пьянице, - со мной друзья...
Старик прищурился:
- Гости?
В его голубоватых глазах, бегающем и суетливом взгляде я прочитал сомнение: а не послать ли куда подальше таких гостей?
Сомнения касались последствий. А вдруг ему за это что-нибудь будет? Последний вопрос, который не имел пока ответа, удерживал его от активных действий.
Я осмотрелся.
На стенах висели пучки засушенных трав, в доме стоял затхлый запах. Напротив двери висела икона Божьей Матери. Свет проникал через проем маленького, похожего на бойницу, окошка.
В углу были сложены толстые фолианты в потемневших переплетах.
После взаимных приветствий мы прошли к покосившемуся столику у окна.
- Чаю?
Я кивнул. Василий сдержанно отказался. Но старик был настойчив.
- У меня чай не простой. Он из трав, - похвастался хозяин, наливая мне в стакан из прокопченного чайника.
Василий тоже сделал глоток и поморщился. Что касается меня, то я был "воспитанный кролик" и не так откровенно, как приятель, выразил свое неудовольствие.
- Пейте, пейте, - прокашлял хозяин.
- Спасибо, я уже утолил жажду. - Мой компаньон решительно отодвинул стакан.
Похоже, Василий довольно часто бывает в этом запущенном домике, раз проявляет такую осмотрительность, подумал я. При этом я выбирал удобный момент, чтобы куда-то незаметно вылить содержимое своего стакана.
- Вот ты говоришь, это очевидно. А что такое очевидность? Ты считаешь, что это все, что ты видишь? - старик снисходительно усмехнулся.
- А разве нет? - возразил я, подыгрывая.
От меня ждали именно этого.
- Это твои и мои непосредственные ощущения. То есть, то, что мы воспринимаем нашими органами чувств.
- Так, становится интересно, хотя... еще больше непонятно. Куда вы клоните?
Разговор с умником из Печищ вошел в нужное мне русло.
- А то что наши глаза и уши - инструменты далеко не безупречные. И долгий опыт, накопленный наукой и человечеством, не завершен. Рано ставить точки над "I". Я тебе точно говорю. В природе есть много такого, что далеко не очевидно.
Старик достал из книжной кучи почерневший от времени увесистый том. Оказалось, что это один из томов полного собрания сочинений Ленина.
- Неизменно, с точки зрения Энгельса, - начал он цитировать из книги, - только одно: отражение человеческим сознанием (когда существует человеческое сознание) независимо от него существующего и развивающегося внешнего мира...
Старик на некоторое время умолк. Видимо, зрение у него было уже не столь острым, как в былые годы.
- Ну-ка, - с острым любопытством он уткнул свой нос в книгу. - "Сущность" вещей или "субстанция" тоже относительны, они выражают только углубление человеческого познания объектов, и если вчера это углубление не шло дальше атома, сегодня - дальше электрона и эфира, то диалектический материализм настаивает на временном, относительном, приблизительном характере всех этих вех познания природы прогрессирующей наукой человека.
- Знаю, Галилею говорили: "Твои стекла показывают пятна на Солнце? Это ложь! Это ведь очевидно, что на солнце не может быть пятен."
Это сказал я, желая продемонстрировать свою осведомленность.
- Да, - легко согласился мой собеседник, - и когда два философа спорят, существует объективная истина и есть истина каждого из них, - старик еле заметно усмехнулся. - Например, один из них говорит, что торшер на столе - справа. Но мы же с тобой видим, что он - слева от стола. Просто философ сидит не там, где нужно. Другой философ, на стороне которого находимся мы - в споре и в пространстве, - утверждает, что стол далеко от нас, а тот упрямый философ кричит нам, что стол находится совсем рядом. И еще: для нас всех торшер синего цвета. Синего?