Geza Ferra : другие произведения.

Повелитель Грёз

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.01*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нечистый жрец Элден десять лет об этом мечтал... и вот он на кладбище. У ног - могила любимого наставника, в мешке за спиной - добротная лопата. Настало время выкопать прах учителя и... вырыть могилу себе.

Повелитель Грёз

1

   Калитка глухо скрипнула, и Элден из некогда могущественного, а ныне совершенно одряхлевшего рода Фрат ступил на сырую кладбищенскую землю. Дожди лили целую неделю, стихая лишь ненадолго в послеобеденное время, пору сладкого сна достопочтенных господ и баронов, как любили повторять в этих местах. Первые три дня народ провел в радостном возбуждении: вода сулила хорошие урожаи. Однако затем счастье сменилось тревогой, а прославляющие Чудотворца песни - горькими мольбами. Ожидание грядущего потопа и голода заставило взывать к Нему даже тех, кто позабыл о Нем много лет назад и, казалось, навсегда. Последующие четыре дня и простолюдины, и знать, и даже сам князь - да сияет вечно имя его! - воздавали честь и жертвы во славу Заступника. И Он услышал их мольбы - вечером седьмого дня дождь прекратился, а над княжеским замком прорезалась радуга. В тавернах и на рынках по всей стране говорили, что сей дарованной благодати предшествовало чудесное явление властелину Его ангела.
   Осторожно шагая и порой по колено проваливаясь в угольно-черную грязь, Элден пробирался к заветной цели - неприметной могиле человека, бывшего десять лет назад вершителем судеб всей Ишири и правой рукой тогда еще молодого повелителя.
   Жижа хлюпала под ногами, как ни старался Элден, бесшумно ступать не получалось. Будучи хоть и в первом поколении, но все-таки жрецом, он умел оставаться незамеченным даже в полдень на ярмарочной площади, но сейчас будто неведомая ворожба или несчастливое провидение противостояли ему. Не зря предостерегали кудесники:
   "Оставьте всякие помыслы, чистые они либо же смрадные духом, не важно, - твердили прорицатели в начале недели, - не видать вам удачи ни в каких делах, пока не распустятся листья у древних дубов, а у аистов не полетят птенцы". Следовало молиться упорней обычного, и советам пророков благоговейно внимали и простолюдины, и знать. Правда, высокородные в этом деле, как и во многих других, отличались известной гибкостью.
   Со стороны холма, на коем возвышался замок Первого После, чертог его блистательного величества, доносились возбужденные крики, видимо, по случаю праздника, устроенного в благодарность за невероятное избавление от голода и страданий. Поэтому Элден часто замирал и прислушивался: ему не хотелось наткнуться на пьяного стражника, забредшего по нужде на кладбище.
   Жрец шел во тьму.
   Перед глазами медленно выплывали из мглы серые надгробия, словно паруса полуночных ладей, прибывающих домой в тихую гавань, липкая грязь была им спокойным морем, а ритм веслам задавало мерное хлюпанье элденовских сапог. Он вглядывался во мрак, пытаясь отыскать ту поистине священную ладью, несущую ларчик с прахом Суфира Вдохновителя. Элден прекрасно знал, где его могила, и надеялся успеть выкопать гроб до рассвета.
   Едва завидев последнее пристанище своего учителя, Элден чуть не бросился к неподобающе скромному для столь великого человека надгробию, но, спохватившись, как можно осторожнее прокрался к нему и опустился на колени. Воспоминания той силы, какие, наверное, случаются только у людей, посвятивших жизнь колдовству, взбудоражили разум.
  
   Они бегут. Впереди из-под босых ног вздымается песок, и маленький Элден изо всех сил старается не отстать. Ему удается, хотя это трудно, ведь Шрай почти на два лета старше. Они влетают на площадь и вонзаются в замершую, настороженную, притихшую толпу. Пробираясь лабиринтами ног, поднимают головы и видят напряженные, но нисколько не грустные лица. Как же так? Почему все эти несчастные и обездоленные не оплакивают своего защитника и вдохновителя? Неужели его... Да! Как же Элден не догадался раньше?! Заступник внял чаяниям народа, устрашил князя и его холуев, и теперь Суфира Достопочтенного, гордость Ишири и всеобщего любимца, помилуют! Догадка окрыляет Элдена, он обгоняет Шрая, задорно отпихнув того плечом, и, выскочив из толпы, несется на лужайку. Посреди нее молодой дуб, ветви уже облеплены детьми, но Элден замечает свободное место почти у самой вершины. Высоко и ветка тонка, никто туда не рискнул полезть. Элден цепляется за ствол и в одно мгновение скрывается в кроне. Убирает мешающие листья и видит процессию, идущую к эшафоту.
   Возглавляет ее, похоже, сам достопочтенный молящийся, достомол, лучший друг смиренных и проводник паствы к свету. В черном балахоне с капюшоном, он безошибочно определяется по хромоте и княжескому дару - тяжелой серебряной трости. Болтают, что с ее помощью в темницах Предвестника он образумил немало заблудших душ, обратив их в истинную веру.
   Далее два стражника ведут боголюбимую жертву, пострадавшую за всех притесняемых и сломленных. Даже в грязных лохмотьях благолепный Суфир не теряет величия и шарма. Его лысая голова как всегда гладко выбрита, лицо спокойно, а походка тверда.
   Замыкает шествие палач. Алый плащ, ниспадающий с его широких плеч до земли, очаровывает маленького Элдена. Что это, бархат или какая-то неведомая заморская ткань? У тетки Мириль похожий, но то грубая дешевка, выкрашенная козлиной кровью. К тому же, как утверждает мамаша Шрая, весь драный и в заплатах. Они поднимаются на деревянный эшафот, плащ палача скользит по ступеням. Сколько же он стоит? Сколько нужно вычистить горелых кастрюль в кабаке старого Бо и сколько нужно выковать подков в кузне доброго Брунха, чтобы купить такой? Стражники ставят Суфира на колени, достомол шепчет молитву, а плащ переливается розовым и малиновым. Никто в этой толпе не облачится никогда ни во что подобное. А если, встретив господина, попробует невзначай коснуться и пройтись ладонью по нежному крою, лишится пальцев. Могучая рука заносит топор над головой святого Суфира, но маленький Элден не смотрит на своего героя. Плащ подергивается вверх вслед за рукой, и по тонкой ткани пробегают алые волны. Так красиво! Рука падает, и кровь рисует на плаще багряные узоры гвоздик.
  
   Элден стыдился тех мыслей. Вместо того чтобы проститься со своим наставником и проводником угнетенных, он думал о тряпке, за цену которой можно два лета содержать десяток наемников, бьющихся за Сад-Вешт. Глупый мальчишка.
   Копалось легко. Чудотворец не зря пролил дожди. Добравшись до гроба, Элден лопатой разломал сгнившие доски и осторожно снял крышку. Да уж...
   Он, конечно, знал, что такое случается. Но не мог предположить, что это произойдет со столь великим магом и человеком. Ведь мощи святых Реджбера и Олума, блаженных Руфуса и Рапита замечательно сохранились даже спустя сотню или полторы сотни лет. Время не властно над ними. И сейчас любой смиренный агнец может взглянуть на них в храмах Сафарраша и Лафорта, Сад-Вешта и Ширихага. Благоговейно припасть к алтарю. Воздать хвалу.
   Труп же святого Суфира наполовину истлел и сгнил. Собственно, разложение еще продолжалось, и Элдена обдало волной нестерпимой вони. Хорошо, что для проведения обряда не обязательно использовать тело целиком, достаточно черепа и позвоночника. Сдерживая тошноту, он осторожно их отделил и бережно упаковал в старый облезший мешок. Пусть думают, что там обноски, что он несет их стирать. И он никогда никому не расскажет, в каком виде застал друга всех страдальцев и терпивцев. Он заявит, что узрел образ необычайного внешнего благолепия и всесокрушающей внутренней силы. Что не смог сдержаться и покрыл поцелуями ступни учителя. Что потерял выдержку и плакал, как дитя. В конце концов, в мире бессчетное число легенд, и пусть одной легендой станет больше.
   Элден не стал возвращаться тем же путем, это слишком долго. Он не успел бы вернуться до рассвета, и его наверняка бы схватили, слишком уж оживленный тот тракт: кабаки и постоялые дворы на каждые тысячу шагов. План был подготовлен заранее, Элден свернул и короткой дорогой сквозь заросли черных роз, терновника и куда более колючих кустарников радхомита продрался к реке. Убрав наваленные ветки, широкие и вытянутые листья паланги, вытащил восьмого дня спрятанную лодку.
   Просто переплыть спокойную реку Арушу не представляло труда, но сейчас требовалось еще и остаться незамеченным. Ночь и торжество в замке помогали, бароны скорее всего уже набрались, стражникам, видимо, тоже перепало. Медленно, стараясь не хлюпать веслами, он переправился в нижний град, окружающий высившийся на Лысом холме замок. Затопил лодку, уничтожив следы своей невообразимой измены и заодно отрезав пути к отступлению. Узкими улочками пустился к тревожно ждущему Подсвечнику.
   Элден не любил эти места. Честный люд стремился селиться поодаль отсюда, на противоположном берегу Аруши. Нижний град же, наоборот, привлекал проходимцев, бродяг и воров. А, кроме того, и лизоблюдов всех мастей, стиравших загаженные господские рубахи в прачечных замка, батрачивших в его садах и ползающих по его печным трубам ради жалкой горстки динар. Здесь строили только приземистые лачуги и изредка двухэтажные дома, да и те часто выгорали после очередного празднества по случаю победы в битве или именин пятой внучки какого-нибудь барона. Так что нижний град являл собой скопище наспех сколоченных кособоких жилищ с дырявыми крышами и щелями в стенах. Они доживут до следующего пожара, а потом будут возведены снова.
   Поэтому он весьма удивился, узрев каменный трехэтажный дом. Белые стены потемнели от огня и сажи, но в целом здание выглядело очаровательно. Хорошо подогнанный и обтесанный материал, круглая башенка с остроконечной крышей, увенчанной изящной кованой бабочкой. Лишь Элден оказался в пяти шагах от входа, тяжелая дубовая дверь отворилась. Дородная баба с большими грудями перекрыла и без того узкий путь.
   - Куда идешь, красавчик?
   Несмотря на преклонный возраст, далеко за сорок, она была довольно миловидна.
   - Я просто возвращаюсь домой.
   - И где же ты живешь?
   - Не здесь, далеко отсюда. По ту сторону реки.
   Врать было бессмысленно, уж слишком он не похож на обитателя этих мест.
   - И ты возвращаешься, не познав всех прелестей града? - Толстые губы разошлись в благодушной улыбке. - Заходи и расслабься. У нас на любой вкус. И пышечки и костлявые, карлицы и скотницы, будто только из хлева. На любой вкус.
   Лучшее в городе здание оказалось борделем.
   - В другой раз. Я спешу.
   - Куда же ты спешишь? Я же вижу, что ты не из бедных. - Она провела по нему взглядом сверху вниз. - Слишком у тебя пряма спина и гладки руки. Да и наряд хорош, хоть и запачкан. А какие могут быть срочные дела у богатых? Заходи!
   Блудница схватила его за руку и, улыбаясь, повела к двери.
   - Лучше отпусти. По-хорошему прошу.
   В другой ситуации Элден отсек бы ей кисть, но сейчас лишний шум был ни к чему.
   - Извини. - Она виновато осклабилась, показав все четыре зуба. - Может, ты боишься, что мы украдем твой мешок? Не переживай, мы дорожим репутацией!
   - Отпусти! - Элден повысил голос.
   Блудница нехотя убрала руку.
   - Или мой возраст тебе не по нраву? Так у нас разные есть, от одиннадцати до шестидесяти трех, подберем!
   Элден решил, что она малость увлеклась, ведь до шестидесяти трех обычно не доживают куда более высокостоящие особы, что уж говорить о трущобных проститутках.
   - А хочешь, устроим тебе баньку? А в баньку - девочку. Или мальчика. У нас и мальчики есть.
   - Нет, спасибо. В другой раз.
   - Ну, что ты? Как можно отказываться? - Она театрально надула губы. - Такой высокий, статный, красивый. Ты должен везде сеять свое семя.
   - Мне пора. - И последний аргумент не подействовал.
   - Нет, постой! - Элден почувствовал нотки ярости в ее голосе. - Ты думаешь, я ничего не поняла? Что у тебя в мешке? Стащил что-то из храма? Я же сразу догадалась, что ты жрец!
   "Вот мерзавка!" - пронеслось в голове.
   - И раз ты не лысый, а, напротив, очень даже длинноволосатый, значит, ты не жалкий прислужник, а птица поболее!
   "Гадина!"
   - А раз в твоих волосах проседь, хотя тебе не дашь и тридцати, - возбужденно продолжала она, - а проседь в черных волосах, знаешь, хорошо заметна, значит, ты жрец из нечистых! Ты ворожишь темным эфиром!
   - Даже если так, это не запрещено.
   - А воровать из храмов тоже не запрещено? - Она смягчилась и ласково улыбнулась. - Но я никому не скажу, если ты почтишь нас своим визитом. Любая девочка захочет развлечься с таким знатным господином. Мы люди понятливые, а время нынче тяжелое.
   - Я правда спешу. А уже почти рассвет.
   Она злобно зыркнула. Улыбка испарилась, а в голосе появился металл.
   - Тогда мне придется сообщить ордену, а эти ребята, ты представляешь, что делают с храмовыми воришками.
   - Я не вор.
   - Раз так, покажи, что у тебя в мешке. - Она двинулась на него. - Показывай! Не то предстанешь перед орденом!
   Элден выхватил из ножен кинжал, клинок сверкнул вештакской вязью. Молниеносно воткнул блуднице в живот, утробно хрюкнув, та упала на колени. Прохрипев, кашлянула, замарала кровью воротник, подбородок и губы.
   - А в мешке у меня кости.
   Он взял жертву за волосы и, обойдя, перерезал горло. Она свалилась лицом в землю, переплетенные на клинке буквы наполнились алым. Ручейки стекали к лезвию, каплями падали на сапоги.
   Шаги, нервная поступь раздалась за дверью. Элден метнулся прочь и тотчас же услышал за спиной вопль:
   - Убили! Маму Ло убили! Смотри, вон он! Вон он!
   Бежать! Он кинулся налево, в тесный проулок. Темно. Факелов нет. Снес корзинку. Яблоки поскакали по ступеням. Прыгнул с лестницы. Удачно. Окрик за спиной. Тени. Бежать. Сердце. Там тоже тени. Скользнули сюда. Темно. А если? Нет, не проскочить. Писк. Крыса. Они уже близко. Что делать? Сырость. Окрик. Бежать. Площадь. Как на ладони. Рынок закрыт. Гнилье. Отсюда одна дорога. Только одна.
   Элден выскочил на набережную и руками оперся о каменный парапет. Удары сердца сотрясали тело. Стражники уже виднелись со всех трех сторон. Пока еще далеко, но пути отрезаны. Пытаться переплыть Арушу - самоубийство. Вода холодная, не продержаться и полпеска.
   Страха не было. Элден готовился и к такому исходу. Он чувствовал лишь злость от того, что не получилось, что святой Суфир теперь не восстанет из мертвых. Оставалось вернуть ему последний долг.
   - Они не осквернят твой прах. И, быть может, когда-нибудь появится великий чародей, более великий, чем я. И тогда ты вернешься.
   Элден взял череп, выломал из него зуб и положил себе в рот.
   - Прощай!
   Кости учителя полетели за парапет и сразу же скрылись в черных водах Аруши.
   - Стоять!
   Три арбалета смотрели на Элдена.
   Он поднял руки.
  
   Палач показывает толпе отсеченную голову Суфира.
   - Вот что происходит с изменниками! - кричит достомол. - Но наш властелин милостив. Он вас прощает. В наказание вы отдадите старших сыновей в его войско. Они станут Кед-Феррешем.
   Женщины завывают, мужчины сжимают трясущиеся кулаки. Маленький Элден с дерева смотрит на толпу. В глазах женщин - слезы, в глазах мужчин - ярость. Сейчас они разорвут и палача, и достомола, и эту жалкую кучку стражников.
   - А теперь воздайте честь нашему властелину! - говорит достомол.
   Люди падают и начинают бить поклоны.
  

2

  
   Благодатное княжество Сафарраш переживало лучшие времена в истории. Богоспасаемый князь Дараган Четвертый из рода Шехиррем победными войнами, интригами и выгодными браками превратил когда-то презреннейшую провинцию старого царства в сильнейшую державу континента Ишири. Расположение в самом его центре всегда было трагедией Сафарраша - каждый сосед стремился урвать кусок плодородной земли, наложить бремя, увести крестьян и скот, а то и просто разграбить. А ныне Сафарраш всем диктовал свою волю. Свергнут некнязя в Ширихаге: не пройдет и двух недель - войска Дарагана уже там. Мятежники повешены, и благодарный некнязь шлет в Сафарраш щедрый караван. Бунт в Сад-Веште - и вот город наполовину разрушен, а некнязь оскоплен и отослан в монастырь. Нахождение в сердце Ишири стало козырем: не более чем за месяц армия могла быть переброшена в любую точку материка.
   До недавних пор последней не признающей могущество Сафарраша оставалась северная земля Салир. Местный правитель даже называл себя князем, как будто он равен самому Дарагану, Первому После Чудотворца. Однако восемь месяцев назад воля Заступника и Его замысел воплотился. Он вложил в руки верным новое смертоносное оружие, а на злонамеренных наслал хворь. Салир был разгромлен, и северяне обязались выплатить огромную дань. А на время, пока они ее отдавали, теперь уже их некнязь был вынужден оставить в заложниках свою малолетнюю дочь.
   Власть Дарагана позволяла позаботиться о судьбе державы. Он убил всех своих сыновей, кроме одного, самого способного мальчика. Так оказался решен вопрос о наследнике. Трех же дочерей стало возможным не выдавать замуж на чужбину ради выгодного союза. Сафарраш теперь был сильнее соседей вместе взятых. Да и негоже, чтобы какой-нибудь отпрыск некнязя обесчестил дочерей богоизбранного властелина. Их плоть и душа не примут скверны, остаток жизни девушки проведут прислужницами в храме.
   Чернь еще часто бунтовала. Налоги, произвол, насилие - повод всегда найдется. Восстания быстро подавляли, и главари отправлялись в темницу в подвале замка на Лысом холме. В одну из ее камер и привели Элдена.
   Три шага в длину и два с половиной в ширину - именно столько он намерил. То было единственно возможным занятием, пробуждающим хоть какую-то телесную и умственную активность. А еще он ждал. Ждал ночи, когда бдительность стражи снизится, и можно будет попробовать провести обряд.
   Он слабо верил в успех. Для оживления нужны хотя бы череп и позвоночник, а у него был лишь зуб. Но не попытаться - стало бы предательством Суфира.
   Четыре бетонных стены, снизу покрытых плесенью, тусклый факел на одной из них. Холодный пол, Элден, сидящий на коленях перед зубом, - такова была обстановка перед обрядом.
   Жрец закрывает глаза. Темный эфир сгущается в рукава, кружится, вьются спирали. Легкий треск. Все раскручивается. Быстрее, быстрее! Рукава распадаются на оранжевые хлопья. Соединяйтесь! Оранжевый ком увеличивается. Больше, больше! Он все заслоняет. Не видно ничего, кроме него. Все желтеет, тускнет. Еще попытка! Снова рукава. Огибают фиолетовым. Сгущаются, твердеют. Восстают из земли. Нет. Не достаточно плотно для завершения. Фиолетовая жижа. Жрец открывает глаза.
   Не хватило материи. Эфир не смог обрести плоть.
   Элден был опустошен. Умерла последняя надежда. Но никто не сможет использовать учителя в своих целях. Он поднял и проглотил зуб.
  

* * *

  
   Утром пришел стражник и повел его подземными ходами замка Первого После. Тянулись голые стены с рядами массивных дверей, со сводчатого потолка свисали светильники по три свечи в каждом. Было мрачно и сыро, коридоры уходили вдаль и казались бесконечными.
   Главным оставалось не потерять достоинства. Не сдать Арнеля и Подсвечника, забавного малого, которого так нарекли из-за того, что на первых порах учеба ему не давалась, и на обрядах ему позволялось лишь подержать канделябры.
   "Дараган - настоящее чудовище. Он многих сломал, но я выстою", - внушал себе Элден. Он не боялся боли, его приводило в ужас совсем другое.
   Они остановились возле широкой двери из красного дерева. Стражник постучал один раз и тут же отдернул руку.
   - Не медли, - послышалось изнутри.
   Стражник протолкнул Элдена вперед.
   Страх.
   Богоспасаемый князь Дараган Четвертый Шехиррем расслабленно сидел за дубовым столом. Трехдневная щетина, усталое лицо и свободный халат делали его похожим на купца, вернувшегося с караванного пути в родное поместье. Властелину давно минуло пятьдесят, но тело не выглядело дряхлым. Элден заметил на крепкой шее следы от иглоукалывания, а на лысой голове - покраснения, вероятно, от целительных масок и омовений. Пахло лечебной мазью, что обыкновенно применяют при мигрени.
   С виду Дараган был обычным человеком, но нутро его... кто знает.
   Он глядел остро, прожигал насквозь. Молчал. Сверлил.
   - На что же ты рассчитывал? - проговорил наконец.
   - Не понимаю.
   - Плохая тактика.
   - Какая есть.
   Если будут пытать, он выдержит. И умрет достойно.
   - Второй шанс.
   - Не понимаю.
   Стражник приблизился на полшага.
   "Если прикажет убить, уйду резко вправо и брошусь этой детине в ноги. Если повезет, опрокину и выхвачу у него меч".
   - Как твое имя? - вздохнул Дараган.
   - Гвелт.
   - Уверен?
   - Когда я говорю с вами, я ни в чем не уверен.
   Дараган кивнул стражнику, и тот вышел за дверь.
   - А твои нервы крепче, чем у твоих дружков. Один так вообще сразу выпалил все, что знал.
   - Не понимаю.
   Теперь Элден говорил не так спокойно.
   - Фрат... Знатный ведь род, твои предки даже бывали советниками. Пока твой папаша не изменил.
   Скрывать дальше нет смысла. Дараган и так уже все выведал.
   - Он не изменял, его оклеветали.
   - Ну-ну... Скажи, а ты серьезно рассчитывал оживить Суфира?
   - И я бы это сделал, если бы не горькое провидение, две единицы на костях.
   - А зачем? Суфир - мятежник, охотник за властью. На вас ему было наплевать. А вы? Как там его называете? - По губам князя пробежала улыбка. - Вдохновитель, Оберег для смиренных, Друг терпивцев. Я не ошибаюсь? Я верил Суфиру, сделал вторым человеком после себя, а он меня предал.
   - Он бы освободил Сад-Вешт от рабства.
   - Он бы сделал еще хуже.
   - Когда-нибудь ваше время закончится.
   Дараган задумчиво крутанул по столу ножик для чистки фруктов. Остановившись, острие показало на самого властелина.
   - В этот раз тебе повезло, жрец. Две единицы не выпали.
   - Это что-то решает?
   - А если... ну... если бы Суфир все-таки ожил. Это же был бы просто мертвяк. Существо без души.
   - Суфир - величайший чародей, кого я знал, его энергия позволила бы сохранить душу.
   Элден быстро добавил:
   - Но теперь его не оживить. Я уничтожил прах.
   - Чтобы оживить плоть, нужно быть искусным в ворожбе. Но я смотрю на тебя и не вижу кудесника. На тебе нет благородных цепей и браслетов, как у великих и богатых жрецов. А еще... ты слишком тощий, будто не можешь заработать и на лепешку.
   - Темный эфир забирает здоровье.
   - Почему ты выбрал нечистый путь? Благодатным быть намного выгоднее.
   - Не ваше дело.
   Дараган разрезал яблоко.
   - Хорошо, завтра я тебе дам шанс на спасение. Уведи.
   Стражник вывел Элдена. Сегодня он точно не умрет.
  
   Весна. Элдену пять или шесть лет. Он играет на улице с любимой игрушкой - рыжим лисенком. Это единственное, что осталось от казненного отца. Прижмешь лисенка к груди - вспомнишь крепкие отцовские объятия. Ткнешься носом в пушистый мех - почувствуешь пряный аромат его курительных трав. Ляжешь с лисенком спать - и будто отец здесь. Сидит рядом и сочиняет на ходу сказки.
   Навстречу идут два господина. Один обычный, ничего особенного, но другой какой-то странный. У него огромные глаза и бессмысленный взгляд. Приближается плавной походкой, недоуменно смотрит вдаль. Малыш Элден удивленно его изучает. Забывается и роняет лисенка в канаву.
   - Подними! - слышится приказ.
   Странный господин лезет в канаву и протягивает Элдену игрушку. Губы господина улыбаются, но глаза - нет. Их выражение не меняется, они глядят даже не на Элдена, а сквозь него, куда-то в бесконечность. Малыш быстро выхватывает лисенка и убегает домой.
   Он оставляет его в комнате и до вечера не решается туда войти. Скоро ночь, пора спать, а он не может переступить порог. Огромные, тупые, они все еще стоят перед ним. Тонкая рука подает лисенка, длинные пальцы комкают пух. Рот расползается в улыбке - шире, еще шире. А в глазах - ничто.
   Малыш ходит туда-сюда, приоткрывает дверь. Вот лисенок на кровати. Элден захлопывает дверь и снова мается по коридору. Лисенок сидит там и, кажется, сегодня с ним сделали что-то ужасное.
   Малыш просит маму закопать лисенка на заднем дворе. Он утверждает, что это такая забава, и утром он обязательно его выкопает.
   Любимая игрушка остается в земле навсегда.
  
   Говорят, что глаза - зеркало души. У Кед-Феррешем и глаза - не глаза, и душа - не душа.
  

3

  
   Пелена висит над миром. Серая, иногда грязно-молочная, простирается от горизонта до горизонта. Никто не знает, когда она появилась, и все уверены, что была она не всегда. Злые языки, отрицающие Заступника, твердят, что она неизменна. Мудрые же люди видят, что она то поднимается, то опускается, готовая однажды всех поглотить. Правда, их мнения часто расходятся: одни говорят, что благодаря богобоязненному правителю, трудолюбивым крестьянам и щедрым дарам жрецов она стала выше. Другие же считают, что правитель погряз в разврате и жадности, крестьяне слишком ленивы и пьют без меры, а в дары Ему преподносится ненужный жрецам хлам. А пелена, конечно же, стала ниже, как же можно не заметить. Однако ныне, во времена Дарагана, все соглашались, что пелена опустилась как-никогда. Скоро она снизойдет и раздавит грешников. Спасутся только упорно молящиеся терпивцы, а святые восстанут из могил.
   Сумрачно даже днем. Нет смысла задирать голову: увидишь пелену и ничего кроме. Иногда кажется, что достанешь рукой, но даже великие башни Сад-Вешта не пронзали ее. А теперь Дараган их и вовсе разрушил. Она безмолвно довлеет, но если не смотреть - легчает.
  

* * *

  
   Властелина ждали долго. Все давно уже было готово. Песчаный прямоугольник стрельбища, обрамленный с трех сторон земляным валом, а с четвертой - испещренным кольями рвом. Салирские пленники, остатки поверженного войска северян, ожидающие своей участи. Человек двести, в покореженных доспехах, многие с кровоточащими ранами: о них никто и не думал заботиться. По другую сторону рва - солдаты его величия князя Дарагана, повелителя мира под пеленой. Оснащенные новым смертоносным оружием они излучали непоколебимое достоинство. Словно примеряли высокородную спесь, хотя все они из незнатных, бывшие лучники и копейщики. Возвышали гордецов полые трубки в их руках, длиной в половину человеческого роста, с отверстием спереди и фитилем в задней части. Стволы покрывали изящные узоры: вот униженный некнязь Ширихага простирается ниц подле ног Дарагана, вот любящие крестьяне преподносят господину кувшины с ореховым маслом и сливовым вином, вот рвутся ввысь над нижним градом три круглых башни замка Первого После на Лысом холме. Латы стрелков сверкали золотом, но то лишь парадный латунный доспех. На груди каждого поблескивал герб Сафарраша - сорока, несущая в клюве голую веточку рябины, и девиз: "Непокорным - разорение".
   Элден стоял позади воинов, щурился и зевал, ему совершенно не удалось выспаться на холодном полу камеры. Его знобило, он подрагивал и потирал бледные ладони. Неподалеку расположились Сарой, достомол Сафарраша и остального известного мира, и некняжна Ками, заложница благолепного повелителя.
   Сарой уже совсем одряхлел, шумно дыша, опирался на массивную серебряную трость. Костлявые пальцы вцепились в гончего пса навершия, брюхо достомола колыхалось под черной рясой. Тридцать пять, долгих тридцать пять лет он прислуживал властелину, был его карающей дланью и вестником света для неправедных и злонамеренных.
   Белокурые волосы Ками спутались, вышитые громоптицы на истрепанной рубашке едва определялись, воротник почернел от грязи. На узких брючках вились и переплетались салирские травы, а под ними дрожали коленки. Она не отрывала от пленников широко раскрытых серых глаз, на исхудавшем в неволе лице они выглядели особенно выразительно. Как и покрасневшие веки. Вот Ками в очередной раз потянулась, чтобы протереть выступившие слезы. Вместо мишеней на стрельбище - ее дядя, с которым она проводила даже больше времени, чем с находящимся в вечных разъездах отцом. Там - Илмар, гвардейский сотник, он учил ее стрелять из арбалета. И там - обычные солдаты, с ними было просто весело и интересно, и они всегда были к ней добры.
   Повелитель показался одновременно и ожидаемо, и внезапно. Элден отметил, что сегодня Дараган гораздо свежее. Долгополое пурпурное платье, обвязанное шелковым кушаком, украшенное орнаментом цветов со всех уголков Ишири - Лафорта, Салира, долин Шайгермы, болот Элоши, - оно его молодило.
   По сторонам от властелина шагали две длинноногие фигуры, две куклы. Руки тонкие, но смерть тому, кто попробует испытать их силу. Все тщедушное тело, кроме головы, неснимаемым доспехом обволакивала иссиня-черная сумрачная сталь. Из-под свисающего до пояса остроконечного капюшона на мир бездумно смотрели огромные глаза. Если кукла кидалась на врага, капюшон змеей бросался за ней. И никто не видел, чтобы Кед-Феррешем когда-нибудь его опускали.
   - Все уже приготовлено, ваше величие, - проскрипел Сарой.
   Дараган кивнул и, не обернувшись на достомола, направился к Ками.
   - Ну, что, деточка, - ласково произнес Дараган, - смотри внимательно и запоминай. Хорошо запомни. Потом расскажешь своим: и папе, и братьям, и друзьям, и слугам. Всем-всем-всем. Ты поняла?
   Ками подняла на него голову. Ветер трепал светлые волосы, обнажая порозовевшие то ли от холода, то ли от волнения уши.
   - Отвечай же!
   - Я обо всем расскажу, - еле слышно вымолвила Ками.
   - Ты как разговариваешь со своим повелителем?! - прошипел Сарой.
   - Я обо всем расскажу, великий князь.
   - Громче! - гаркнул Сарой.
   - Я обо всем расскажу, о великий князь!
   - Ладно тебе. - Дараган охладил богоугодный пыл достомола. - Мне кажется, она поняла.
   - Теперь ты. - Дараган повернулся к Элдену. Кед-Феррешем перевели взгляд вслед за хозяином. - Сейчас я дам тебе шанс сохранить душонку. Если ты, конечно, не наврал о своих способностях. Весьма интересно будет посмотреть тебя в деле.
   - Можно начинать? - спросил Сарой.
   - Приказывай.
   - Послушайте же меня, о любимые сыны Чудотворца! Накажите нечестивцев, посмевших бросить вызов богоизбранному владыке! Воздайте за омерзительную дерзость! Вся Ишири должна познать, куда ведет дорога тщеславия и пустых надежд. Она заканчивается здесь. Пусть оружие в ваших руках станет Его молниями! Да содрогнется весь мир, известный и неведомый! А непокорные пусть узрят, что бывает с презревшими смирение. С восставшими против Его воли.
   - Убей сначала только одного, - холодно сказал Дараган.
   Солдат зажег фитиль и вскинул оружие.
   - Сейчас-сейчас! - Сарой потер руки.
   Громыхнул выстрел, и пленник повалился навзничь. Ками вскрикнула.
   - Искра, - благоговейно прошептал достомол. - Божья искра!
   Дараган обратился к Элдену:
   - Иди и оживи его, великий кудесник!
   Элден пробрался через ров с кольями и склонился над телом.
   - Так смотрите, ваше сияние! - крикнул оттуда и закрыл глаза.
   Пробегает дрожь. Тени, коричневые тени отделяются от стен стрельбища. Извиваются и увеличиваются ввысь. Выше, еще выше! Резко сжимаются. Мельтешат. Они повсюду. Зарываются в песок. Шелестят бугорки. Трава! Длинные водоросли растут из песка. Поднимаются к небу. Отрываются, скручиваются спиралями и улетают. Воронки в песке. Шире, еще шире! На дне - кости, черепа. Воронки схлопываются. Песок превращается в глину. Она бурлит. Пузыри надуваются и лопаются. Хлопки. Кожа вытекает из земли. Обволакивает пленника. Твердеет. Человек встает.
   - Святые угодники... - произнес Сарой.
   - Мой повелитель. - Элден поклонился.
   Где-то пел соловей. Кед-Феррешем бездвижно стояли.
   - Не удивил, - сказал Дараган. - Мое предчувствие меня не обмануло. Возвращайся сюда к нам.
   Он улыбнулся некняжне:
   - Значит, все в силе, деточка, не так ли?
   Ками обвела его непонимающим взглядом.
   - Смотри и запоминай.
   - Огонь! - крикнул Сарой.
   Цепь княжеских солдат пришла в движение. Гром - и стена белого дыма разделила пленников и зрителей.
   Занавес рассеялся. Ками всхлипнула.
   Оружие оказалось не очень точным, и не все сразу погибли. Многие кривились в агонии.
   - Смотри дальше, деточка. Пойдем! - приказал Дараган.
   Он, Элден и Ками перелезли ров и направились к раненым, Кед-Феррешем потянулись за ними. Достомол остался на месте. Двумя руками оперся на трость и блаженно изучал результаты побоища.
   - Искра. Божья искра.
   Они подошли к Илмару - тому, кто учил Ками стрелять из арбалета. Северянин корчился и стонал.
   Властелин кинул нож на песок.
   - Вот тебе второе задание, жрец. Подними и перережь ему глотку. А ты, деточка, смотри.
   Элден взял нож. Глянул на некняжну, на Дарагана, на Кед-Феррешем, потом снова на некняжну...
   Дараган ухмыльнулся:
   - Что ты медлишь? Я же знаю, тебе не впервой перерезать горло.
   Элден потянулся к Илмару.
   - Постой! - одернул Дараган. - Милая моя девочка, я же тебе сказал смотреть. Смотреть, ты понимаешь?
   Ками заплакала. Властелин поерошил ее и без того взлохмаченные волосы.
   - Режь!!!
   Элден покосился на Кед-Феррешем. В огромных глазах кукол не было ничего, кроме готовности выполнить любую волю хозяина.
   Элден убил.
   - А теперь оживи их всех.
   - У меня не хватит энергии, - соврал он.
   - Тогда сам послужишь мишенью.
   Они переправились через ров с кольями обратно к достомолу, а Элден остался делать из мертвых людей живых мертвецов.
   К поющему соловью присоединились еще несколько.
   - Готова? - спросил Дараган, когда Элден вернулся.
   - Не надо! - Ками отвернулась и зажала уши ладонями. Сжалась в дрожащий комок.
   - Если ты не будешь смотреть, как же обо всем расскажешь? Ты же все прозеваешь. Ну, как же так? Ведь в твоем поганом Салире должны узнать, что бывает с теми, кто идет на Дарагана. Не так ли, деточка моя?
   Он силой развернул ее, и Ками упала к ногам властелина, чуть не ударившись лбом о носок сафьянового сапога.
   - Ну-ну, не плачь.
   Властелин помог ей подняться.
   - Чего ты разревелась?
   Погладил по голове.
   - Тебе уже девять, ты не должна так позориться на людях.
   Отряхнул песок с рубашки.
   - Что же о тебе подумают? Прекрати реветь.
   Прижал к себе и поцеловал в макушку.
   - Может, тебе спеть колыбельную?
   Повернул лицом к стрельбищу и отвел ей с глаз волосы.
   - Огонь!!!
   - Искра! Божья искра! Ха-ха! Хвала тебе, что вложил в наши руки столь смертоносное оружие! Божья искра! Ха-ха!
   И так продолжалось много раз: достомол кричал, Ками рыдала, властелин улыбался, солдаты стреляли, пленники умирали, Элден оживлял.
   И на все это смотрели две пары тупых, изумленных глаз.
  

4

  
   - Что за дрянь!
   Разносчик, веснушчатый мальчишка лет четырнадцати, вздрогнул.
   - Так что за дрянь? - повторил толстяк. - За это вы их всех вешаете? Поэтому вдоль всех ваших дорог висельники? Да?
   - Н-нет, господин.
   - Послушай, дружок. Мы уже Восьмирукая знает сколько едем из Салира в этот ваш Сафарраш, ты, вообще, представляешь, сколько тут дней пути?
   - К-кажется, десять. Ой, нет, од-динадцать. Извините, г-господин, ошибся.
   - Так вот, действительно одиннадцать. И мы едем уже шестой. И почему же на шестой день пути мы не можем нормально пожрать? Ответь же, ведь за это вы их всех повесили, да?
   Толстяк попробовал откинуться в стуле, но жесткая спинка не позволила.
   - Святые погребения! У вас и не посидишь, как благородный!
   - У нас корчма для н-неблагородных.
   - Да, вот только она единственная за восемь часов дороги. И следующая будет громоптица знает, через сколько.
   Заведение почти пустовало. За одним столом сидели два салирца, а в противоположном конце зала, положив голову на стол, храпел перебравший старик. Из-за крестьянских бунтов доходы падали, и хозяин обрадовался, завидев салирцев: их появление обещало добрый барыш. Корчмарь отправил сына обслуживать гостей, а сам устроился в углу у винной бочки и наблюдал. Салирцам все обязательно должно понравиться.
   Сперва все было хорошо. Суп им пришелся по вкусу, горячий, густой. Они разрумянились и сняли с голов платки и держащие их золотые обручи. На второе подали жаркое из ягненка, и оно тоже оказалось отличным. Но когда дело дошло до разговоров - а за беседой салирцы имели обыкновение жевать листья кхимарии, - возникла загвоздка.
   - Если вы считаете, что мой сын не оказывает вам честь, достойную вашего положения, я могу сам вас обслуживать, - предложил хозяин.
   - Много чести нам не надо, - отмахнулся толстяк. - И сын твой - вроде толковый парень. Но скажи, как перед Чудотворцем, почему у вас нет кхимарии?
   - Так мятежи ведь повсюду. Некому собирать урожай.
   - Откуда мятежи? Вы же выиграли войну, - вступил в разговор спутник толстяка. Стройный бородач в бежевом кафтане, расшитом шелковыми узорами.
   - Войну-то выиграли, но простой люд стал еще беднее.
   - Так эти повешенные - бунтовщики? Тьфу, - сплюнул толстяк. - Я-то думал, их за дело повесили. За то, что не вырастили кхимарию.
   - В некоторых деревнях никого не осталось. Всех повесили, - покачал головой хозяин. - Даже женщин и детей.
   Бородач повертел ложку и произнес:
   - У вас здесь все как-то неправильно. А почему ты не бунтовал?
   - Я же знал, чем все это закончится. Силы слишком неравны, и Дараган никого не щадит.
   - Ладно, оставьте нас. - Толстяк посерьезнел. - Оба.
   - Как думаешь, что нас ждет? - спросил он, когда те удалились.
   Тусклый свет из окошка серебристой полосой падал на стол.
   - Думаю, просто так он нас не отпустит, - ответил бородач. - Дараган обязательно что-нибудь выкинет.
   - Главное, чтобы княжна вернулась домой невредимой.
   - Тише ты! - Бородач огляделся. - Если кто-нибудь услышит, что ты назвал некняжну княжной, знаешь, что будет?
   - Конечно, - обиделся толстяк. - Если назвать некняжну княжной - повесят, а если назвать князем некнязя, - ухмыльнулся он, - то, видимо, сначала отрежут яйца и только потом повесят.
   - Вот-вот.
   - Но для меня Ками все равно княжна.
   - Для меня тоже, - прошипел бородач, - но ради Восьмирукой, потише!
   Толстяк кивнул на ту сторону зала:
   - Думаешь, этот пьяница что-нибудь услышит? Да он проснется только поутру. Ха-ха!
   - Но все же...
   - Как же раздражает его храп! Может, засунуть ему в пасть сардельку?
   Бородач вынул кинжал и, пронзив сардельку, перетащил на блюдо к себе.
   - Да ладно, я пошутил, - скорчил мину толстяк. - Верни...
   - Ты что, не понимаешь? Мы должны быть серьезнее. Это не загородная прогулка.
   - Не переживай ты так. Все будет хорошо.
   - Это если с Дараганом удастся договориться.
   Карьмин, некнязь Салира, первые месяцы исправно выплачивал возложенное бремя. Продал родовые замки, кроме одного, жены и девы сняли золото и отдали почти все наряды. Даже крестьяне и мастеровые люди приносили всякий хлам, глядя на который, Карьмин только улыбался. Однако ноша оказалась непосильной: страна была разорена войной и учиненным ей разгромом. Мельницы сожгли, храмы разграбили, руины мостов покоились на дне рек. Некнязь не мог продолжать платить дань полностью и отправил в Сафарраш двух бывших баронов - по условиям мира салирцы потеряли все титулы - бородача Месфира и толстяка Амьяна. Им предстояло упросить Дарагана уменьшить бремя либо увеличить сроки. Некнязь не особо верил в успех и втайне собирал новое войско, что сможет вернуть Салиру былое величие.
   Когда-то Гордая Страна Салир, ныне просто некняжество, процветала. Двор правителя притягивал знатных дам со всей Ишири, мудрецы вожделели очутиться в библиотеках на вершинах гор Ариноль, мужи мечтали отдать жизнь за Изумрудный трон. Дараган трижды неудачно шел войной на Салир: солдаты властелина вязли в снегах, насмерть мерзли на перевалах, гибли в пропастях бесконечных серпантинов. Но потом - о Восьмирукая, за что?! - неведомая хандра обрушилась на северную землю. Люди изошли синюшными пятнами, и, потеряв в муках три четверти подданных, Салир пал. В храмах Ишири, от степей Ширихага до ледников Нурь-Фияхар, воздали песнопения и молебны в честь Чудотворца, покаравшего северян, что не возжелали миром признать богоизбранного властелина. Правда, находились умники, кто связывал неясную хворь с ворожбой нечистых жрецов, а не с дланью Заступника. Подобное отрепье благолепный повелитель не щадил, и от берегов Аруши до низин Сад-Вешта запылали костры.
   Изумрудный трон вывезли в Сафарраш, библиотеки Ариноля сгорели, а дома простолюдин и знатных опустели. Все, что осталось - свежесть в горах, ветер в храмах и закутанные в белоснежное покрывало руины. И свет.
   Пелена висела над всей Ишири. Но из-за снегов в Салире всегда было яснее, и седое небо не так давило на разум. Может, поэтому белокурые северяне слыли самыми жизнелюбивыми на континенте. У них все отобрали, даже кинжалы вынудили отдать, хотя и не все подчинились. Однако они сохранили легкость и благодушие. И девиз: "Свет зачинается здесь".
   - Недолго ему радоваться. Скоро мы возьмем реванш, - сказал толстяк Амьян.
   - Наше войско в пять раз меньше, - возразил бородач Месфир.
   - И что? Посмотри, его крестьяне бунтуют. Народ стал еще беднее. Все, что нам нужно - вторгнуться на их землю, и тогда простой люд перейдёт на нашу сторону!
   - Ага, крестьяне - еще те вояки.
   - Зато салирец стоит троих сафаршей. Если за счет крестьян наши войска хотя бы сравняются - мы победим!
   - Вот только они не перейдут на нашу сторону. Ты же видишь, они запуганы. В лучшем случае они просто будут неохотно с нами сражаться.
   - Тебя послушать, так нам впору бросаться к ногам Дарагана. И до конца жизни их лизать, - фыркнул Амьян.
   - Нет. Нам нужно платить дань и копить силы. Тянуть время.
   - А Ками? Она все это время будет там?
   Месфир медленно повел острием кинжала по столу, оставляя глубокий след.
   - Конечно, - вздохнул он, - хотелось бы обручить ее с кем-нибудь из отпрысков знатных домов Сафарраша. Лучше всего - с наследником Дарагана. Но я не верю в такие сказки.
   - Да, он не пойдет на это. Он даже своих дочерей отдал в храм. А сыну он подберет какую-нибудь баронессу из Сафарраша, а не дочь побежденного правителя.
   - Вот поэтому нам надо изображать покорность, - изрек Месфир. - Пока.
   - Дарагана все ненавидят. Если мы выиграем хотя бы пару битв, в нас поверят. К нам присоединится Лафорт, Ширихаг и, может, даже Сад-Вешт.
   - Сад-Вешт уже отвоевался. Третьего удара за десяток лет он не выдержит. А в Ширихаге сидит сафаррашский холуй. Этот некнязь - практически наместник Дарагана. Делает все, что он скажет.
   - Холуи, случается, свергают хозяев, - возразил Амьян. - Не считаешь, что этот некнязь просто притворяется? Пока он слишком слаб, чтобы перечить Дарагану.
   - Нет. Он верен хозяину. Это животная верность. И животный страх.
  

5

  
   Властелин оценил искусство Элдена и сохранил ему жизнь. Ну, по крайней мере, продлил. Ему выделили каморку, что была много хуже последней комнаты на постоялом дворе, но несравнимо лучше вчерашней камеры. Длинный стол, пара стульев, шкаф без вешалок и одежды, зато с тараканами и пылью, и скамья без перины - сон на ней стал верхом наслаждения после каменного пола застенок.
   Каждый день, обычно с утра, сутулый человек в заношенном плаще и невнятного возраста привозил на тачке мешки с трупами и свечи: окон в каморке не было. Наваливал мертвецов на стол и молча удалялся. Элден понял, что это лишь слуга, но первое время не решался с ним заговорить. Может, это уши Дарагана, и все, что он ему скажет, узнает и его господин. Утренний гость, кажется, тоже чего-то опасался, глядел искоса, выгрузив трупы, спешил быстрее убраться. Наверное, он оказался из тех недалеких, кто верил всем небылицам о нечистых жрецах. Что они могут наслать порчу до пятнадцатого колена, что по ночам они превращаются в пиявок и сосут кровь, а, проснувшись, ты обнаруживаешь по всему телу багровые ручейки, и вместе с ними утекает душа. Когда Элден постигал в храме искусство ворожбы, у них с Подсвечником даже существовала такая забава: слушать россказни подобных простофиль и потом травить эти байки друг другу. Что нечистые никогда не смотрят в зеркало, что, завидев благодатного жреца, разворачиваются к нему спиной и тридцать раз прыгают на одной ноге, и даже, что их нельзя обратить в Кед-Феррешем. Это, пожалуй, единственная выдумка, что лучше бы была правдой.
   Он проводил обряд, мертвецы оживали и, повинуясь приказу, лезли обратно по мешкам. Вечером являлся сутулый, затаскивал их на тачку и, не проронив и слова, увозил. Так прошло несколько дней и, наконец, Элден не выдержал. Что он мог потерять? И так здесь на положении раба. Повесить могут хоть сегодня, хоть завтра, хоть вчера. Даже если этот ходок - шпион, он может только приблизить неотвратимое. А дело все равно уже погибло - прах Суфира уничтожен, учитель и Вдохновитель не восстанет из мертвых, не взмахнет десницей, поведя народ за собой. Значит, и жизнь Элдена теперь мало чего стоит.
   - Подожди, - сказал он, - не уходи, я хочу поговорить.
   Сутулый опасливо глянул, но остановился у двери. Не выпуская тачки, развернулся в пол оборота.
   - Брось ты этих мертвяков и подойди.
   Немного помявшись, труповоз очень аккуратно поставил тачку, словно пугаясь потревожить оживших мертвецов, и прошаркал к Элдену.
   - Да, господин.
   - Мне интересно, куда ты их увозишь. - Элден постарался произнести слова как можно дружелюбнее.
   - Так это... ваша милость...
   - Я не милость. Я родом из Сад-Вешта, у нас давно отобрали все титулы.
   - Простите. Так мертвечину-то эту продаем мы в граде и по ту сторону Аруши. Разным богатеям. И мне вот с каждого мертвяка перепадает два динара. Такая работенка мне по нраву.
   - И кто же дал тебе такую работенку?
   - Так это... Сам хранитель Ураш, хранитель ордена Кед-Феррешем. А он, как говорят, сам выполняет поручение нашего любимого повелителя, благоверного князя Дарагана. Да светится вечно имя его!
   - Да светится вечно имя его! - воскликнул Элден. - Знаешь, я тоже служу властелину и, как видишь, тоже выполняю его наказ. Оживляю тут этих трупов. И у меня к тебе тоже есть маленькая просьба.
   - Тоже на два динарчика? - обрадовался сутулый.
   - На гораздо больше. Но не сразу, а когда мне заплатит властелин. Да поцелует его ангел Чудотворца!
   - Да поцелует ангел!
   - Я хочу, чтобы ты рассказал всем в городе, что у народа появился друг, могучий жрец, который понимает чаяния простых людей. И хоть он из нечистых и оживляет мертвую плоть, он вам союзник и лучший друг. Вам и, конечно, властелину. Пусть все знают, что в замке народу верно служит скромный Элден.
   Труповоз прищурился:
   - Это будет стоить десять динар!
   - Хорошо. Я отдам, как только мне заплатит повелитель. Да правит он вечно!
   - Да правит вечно!
   - И еще. Объясни глупцам, что россказни про нечистых жрецов - есть сущие небылицы. Все как раз наоборот: работая с темным эфиром, нечистые жертвуют собой ради общего блага.
   Труповоз недоверчиво оглядел Элдена.
   - Я знаю, когда все твердят противоположное, в это трудно поверить. Но ты пойми сам и растолкуй другим.
   - Попробую, господин.
   - Но главное помни - у вас в замке есть друг. И он готов отдать жизнь за последнего крестьянина и подмастерье. Пусть всем об этом будет известно.
   Элден осенил слугу семиугольным знамением и повелел уйти, не мешкая выполнять поручение властелина.
   Конечно, этот дурак вряд ли что-то сможет сделать. Да и потом: трудно убедить других, когда и сам до конца не веришь. Но, по крайней мере, это ничего не будет Элдену стоить.
   Он улегся на скамью и, глядя в серый с подтеками потолок, подумал, как хорошо было бы сейчас умереть. Лишь что-то неведомое, призрачная надежда, доводы которой он сам толком не осознавал, держали его. Он пытался заснуть, но не получалось, хотя никто не беспокоил и не мешал. Только изредка за дверью проносилось знакомое до трепета шуршание Кед-Феррешем.
  
   В городе появился новый дом, и теперь Элден и Шрай там пропадают. Им семь и девять. Это не обычный дом, других подобных в Сад-Веште нет. Он как мастерская, но не такая, как у кузнеца Брунха, а большая, как бы состоящая из многих маленьких. Словно дворец, но состоящий не из комнат и залов, а из каменных чаш, в которые скоро должны привезти верстаки и наковальни, горны и инструмент. Дом еще не достроили, и охрана расхлябана. Элден и Шрай находят бреши, пробираются на чердак - через щели оттуда все видно - и смотрят на почти пустые стаканы комнат. Они постепенно заполняются: в центр ставят стул с поручнями и высокой спинкой, приносят клещи, щипцы, кольца. Все комнаты обустраивают одинаково.
   Однажды они видят там людей. Двое ведут третьего, сажают на стул, привязывают. На голову надевают обруч, клещами сжимают его. Веки размыкают распорками, закрепляют те щипцами. Элдена и Шрая пугает окрик, и они убегают, не досмотрев, что будет дальше.
   Из города исчезают люди. Пропал красильщик Орин, булочник Тофф, скорняк Виль, двое парней с конца улицы. Страх; и все запираются, а если уж выходят - то только гурьбой. Болтают, что это Дараган угоняет людей в рабство. Но постепенно похищения прекращаются, и народ воздает хвалу Заступнику.
   Элден и Шрай снова лазают в дом. Теперь он почти достроен, и каждый раз пробираться все труднее. Они опять видят пару людей, ведущих третьего. Все происходит, как и тогда. Сейчас Элден и Шрай решают обязательно досмотреть до конца, ведь другой возможности может не случиться. Оставив пленника со сжатым на голове обручем, раскрытыми глазами, двое покидают комнату-стакан. Человек сидит, головой не пошевелить, взгляд в одну точку. Ждут час, два, четыре. Ничего. Уже темнеет. Хочется спать, и Элден со Шраем возвращаются домой.
   На следующий день они чудом попадают в дом. У охраны был пересменок, и они успели проскочить в щель, куда латникам не протиснуться. Человек на месте. Смотрит в ту же точку, но его глаза как-то изменились. Зрачки расплылись, а глазные яблоки увеличились. Неожиданно возвращаются двое. Элден еле успевает втянуть голову за укрытие. Один берет что-то черное, неблестящее, с синеватым отливом. Второй разжигает горн. Пламя разгорается ярко-красным, слепящим, Элден щурится, подступают слезы. Черный предмет летит в огонь, комнату наполняет горький, очень горький запах. Ничего горше Элден никогда не ощущал. Они со Шраем вскакивают и убегают, не особо заботясь о скрытности.
  
   Это была их последняя вылазка в дом. Его достроили, охрану усилили, и попасть туда стало невозможно.
   Через месяц в город вернулись красильщик Орин, булочник Тофф, скорняк Виль и те два парня с конца улицы. У них были огромные глаза и пустой взгляд. Они больше не говорили и подчинялись только хозяевам. Они стали Кед-Феррешем.
   Теперь Элден знал, что горький запах - то был дух сумрачной стали.
   На Ишири только одно ее месторождение - в болоте Шамшорх. Почти в сердце континента, в трех днях от Сафарраша вверх по течению Аруши. Раньше земля там была усыпана самородками - впрочем, их и сейчас еще можно найти, - но они мало кого интересовали. Наоборот, людей страшили суеверия, и никто там не селился.
   Так было четыреста лет назад, до Первого Раскола среди нечистых жрецов. Мудрые твердят, что чародей, имя которого предано забвению, научился ворожбой и сумрачной сталью создавать из людей вечных рабов. Он основал орден, который, как и рабов назвал Кед-Феррешем, и к нему присоедилось примерно треть нечистых жрецов. В Шамшорхе построили рудники и начали добывать сумрачную сталь.
   По водам Аруши пошли плоты и ладьи, лодки и любые посудины, даже самые дряхлые, - лишь бы могли плыть. Купцы в погоне за щедрым динаром перегружали корабли, и те часто тонули. Сумрачная сталь оставалась на дне, а воды Аруши из прозрачных и теплых стали черными и холодными.
   Забытый чародей мечтал научиться делать Кед-Феррешем одной лишь ворожбой, ведь сумрачной стали слишком мало, а рабов он хотел иметь много. Он далеко продвинулся: созданные так Кед-Феррешем жили сначала пару дней, потом неделю, а потом и месяц. Еще чуть-чуть, и орден смог бы обратить в Кед-Феррешем любого, кого пожелает, и сколько пожелает.
   Но пятьдесят лет спустя уже в самом ордене случился Второй Раскол. Жрецы восстали против Забытого, посчитали, что он бросил вызов самому Чудотворцу. Только Шестеро поддержали Забытого. Его скоро схватили, пытали и четвертовали на главной площади Сад-Вешта. Шестеро бежали, и их нарекли Изгнанными. Но они не нашли поддержки и быстро сгинули.
   Так твердят мудрые.
   После Первого Раскола, когда к Забытому ушла треть нечистых, эта ветвь чародеев потеряла могущество. Почти все лучшие храмы отдали благодатным, ворожащим светлым эфиром, а нечистым остались катакомбы, развалины и людское презрение.
   Орден сохранился и продолжил использовать рудники Шамшорха. И поныне добывается немного сумрачной стали, гораздо меньше, чем при Забытом. Войско Кед-Феррешем служит Дарагану, вечные рабы есть и у богатеев.
   А река Аруша по-прежнему несет в Сафарраш холодные воды. Говорят, раньше в ней можно было купаться, мыться и даже - о Чудотворец! - пить из нее. А теперь ее берега усеяны мертвыми козами и собаками, по глупости хлебнувшими темной, как чернила, воды.
  

6

  
   Ночью на Сафарраш обрушился ливень, и дороги, без того малопригодные для посольских карет, превратились в сущую размазню. Лошади тянули в пологий подъем, фыркали и вязли, карету то и дело рвало вперед и сразу останавливало словно навороженной стеной. Месфир высунул руку и держался за крышу, а второй рукой - за скамью, Амьян же обеими схватился за Месфира.
   - Ты бы убрал ее, - сказал Амьян, - а то чернь отрежет тебе пальчики вместе с перстнями.
   Их окружали толпы нищих, прокаженных, калек, бежали за ними, совали в окно грязные культи.
   "Посыпь динарчиком! Посыпь динарчиком!"
   Порой их становилось так много, что вознице кнутом приходилось разгонять этот сброд.
   "Дорогу посольству Салира! Вы что, не поняли?! Проваливайте!"
   Нищие разбегались, и сперва плелись сзади, преследовали. Но стоило карете снова увязнуть в рыжем месиве, были тут как тут.
   "Хотя бы пол динарчика! О, хвала тебе, достойный господин!"
   - И зачем ты это сделал? - спросил Месфир. - Теперь их станет еще больше.
   Порой по пути попадалась княжеская стража, возница показывал дозволу, и посольство ехало дальше. Дорога оказалась долгой: в большинство улочек нижнего града широкая карета не помещалась, и салирцы вынужденно петляли, медленно приближаясь к подножию Лысого холма. Дети, завидев иноземную карету, визжали, хватали палки и били по колесам и еще куда могли достать. Бросали камни, один едва не угодил в лошадь.
   "Смерть некнязю!"
   - Ох, скорее бы это кончилось, - сказал Амьян. - Эта тряска, шум, вонь... меня сейчас вырвет.
   Он высунул голову и опорожнил желудок. Толпа отскочила, а потом засмеялась.
   "Да он просто пьян! Вонючие салирцы не могут без эля!"
   "Лучше динарчиком посыпь! Лучше динарчиком!"
   Карета накренилась назад, их прижало к скамье: начался подъем на Лысый холм. Кривые улочки убогих, наспех сколоченных, дырявых лачуг остались позади. Последняя стража - и все, дальше они одни, нищих сюда не пускают. Возница сунул дозволу, они тронулись, и карета совсем задралась вверх к небу, к пелене. Лошади заржали, возница стеганул, но не помогло - задние колеса наполовину провалились и увязли.
   "Дальше придется пешком, господа".
   Месфир с Амьяном вылезли и, шатаясь, поплелись по склону к стенам замка Первого После. Амьян вспомнил всех богов, настоящих и легендарных, а Месфир был молчалив и серьезен.
   Нижний град оставался снизу, отдалялся. Коричневый, с рыжими прожилками дорог, как бы перевязанный черной бечевкой-угрем - рекой Арушей. Она крутила петли в граде, окольцованная мостами, а на выходе из него распрямлялась и почти ровной линией уходила в горизонт, туда, к болоту Шамшорх, к рудникам сумрачной стали.
   Поодаль от нижнего града, где Аруша уже не вилась, вдоль нее зеленели сады предместий. Там в усадьбах жили жрецы и знатные, а еще дальше, почти на горизонте, виднелась пятиступенчатая мраморная пирамида Предвестника, главного храма благодатных и величайшего храма всей Ишири. Его нечеткий контур подергивался в дымке, а ночью, когда храм исчезнет в сумраке, на вершине зажгут огонь.
   Следующие события еще больше уверили Амьяна в необходимости воевать, и что Сафарраш не так силен, как хочет казаться. Пожалуй, салирец стоит даже не трех сафаршей, а пятерых.
   На воротах Амьян самолично ткнул в нос стражнику дозволу, и посольство из двух бывших баронов, слуги, лошадей, тащивших пустую карету, вошло в замок. Их не приветствовали достопочтенные господа, им не сыграли флейтисты, усталым путникам даже не предложили кхимарии. Их встретил угрюмый карлик и сообщил, что властелин-де уехал усмирять бунтовщиков и вернется не ранее, чем через три дня. А пока послы могут делать, что хотят. Амьян потребовал показать некняжну, карлик заворчал и ушел. Вернулся с каким-то писарем, и тот спросил, что посольству вообще нужно. Амьян смиренно предъявил дозволу, но писарь оказался не писарем. Повертел бумажку в руках, поводил пальцами, сказал, что разберется, и ушел. Через час привел благодатного жреца, и тот поинтересовался, что салирцы здесь хотят. Месфир выхватил дозволу и передал жрецу. Тот зашевелил губами, раскраснелся, вытер лоб и попросил объяснить словами. Послы хором растолковали ему суть их появления. Жрец ответил, что так и быть, их поселят в замке до возвращения повелителя и дадут встретиться с заложницей.
   Вот чего стоит замковая челядь без Дарагана, решил Амьян. Может, и весь Сафарраш без своего властелина развалится, как рассыпаются листы из книги, если вынуть нить переплета. Тем более и листы-то здесь зачастую пустые.
   За дверью послышались шаги, и Ками гадала, что принесут на этот раз. Думала между тыквенной кашей, вареной репой и рыбной похлебкой. Ей еще давали куриную ножку и половинку яблока, но то только на ужин, так что сейчас предстоял выбор из трех блюд. Начиная со второго месяца заточения она стала вести счет и записывать результаты, выводила пальцем цифры на пыльной стене. Пока вела вареная репа - у нее было сто девяносто очков, ее упорно преследовала тыквенная каша - сто восемьдесят пять, а рыбная похлебка уже сильно отстала - сто двадцать три. В хвосте плелись куриная ножка и половинка яблока - шестьдесят восемь на пятьдесят девять. Впрочем, для них, наверное, надо устроить отдельное соревнование, потому что так получается нечестно, ведь их приносят только на ужин.
   Ками всей душой болела за рыбную похлебку: вареную репу за эти семь месяцев она просто возненавидела, а тыквенной каши просто не хотелось. Она взяла тарелку и поставила на столик у двери, а сама отошла назад, как учили. Шаги приближались, и она разобрала, что идет не один стражник с едой, как обычно, а несколько человек. Трое или четверо. Ей стало страшно, и она подвинулась совсем к стене, уперлась спиной в холодную неровную кладку.
   Дверь отворилась, и сердце забилось как никогда. Едва стражники вышли, Ками бросилась на шею салирцам. Салирцам! Она висела в объятиях с четверть песка, которая тянулась вечностью, но все равно так рано закончилась.
   - Милая, ты такая худая, - сказал толстяк Амьян, - придется пол-лета тебя откармливать.
   - Они над тобой издевались? - спросил Месфир.
   Ками почувствовала, что губы начинают дрожать. Она сразу вспомнила и Илмара, и дядю, и всех-всех казненных солдат, каждого. Но решила ничего не говорить. Не хотела расстраивать Месфира и Амьяна, а еще не хотела, чтобы узнал отец. Ему, конечно, и так потом доложут, что его солдат казнили, а дочь заставили смотреть, но пусть это станет ему известно не от нее. Пусть думает, что она сильная, раз не пожаловалась.
   - Нет. Со мной хорошо обращались.
   - Слава Восьмирукой! - воскликнул Амьян. - Сафарши еще не потеряли остатки чести.
   - Но теперь ведь уже все не важно? - Ками заглянула салирцам в глаза. - Вы привезли золото и заберете меня отсюда?
   - Милая... - вздохнул Амьян.
   - Придется еще немного потерпеть. - Месфир положил ей руки на плечи. - Еще чуть-чуть, и мы соберем золото. Еще месяца два, может, три.
   Ком прошел по горлу.
   - Как? - еле из себя выдавила Ками. - Мне еще здесь три месяца?
   Ей хотелось зареветь и от того, что еще три месяца сидеть в этой вонючей комнате, и от того, что она еще не скоро увидит Салир, но больше всего от обиды на отца, потому что он не смог собрать на нее выкуп. А он же обещал, что она через шесть месяцев вернется домой! Прошло уже семь, и вот еще три...
   - Может, нам еще что-то продать? - умоляюще спросила она.
   - Даже если мы с Амьяном продадим все свои земли, это не покроет и сотую часть долга.
   - Нужно дождаться нового урожая, - пояснил Амьян. - А потом мы за тобой приедем и заберем тебя! Вернемся в Салир, и все будет снова как раньше!
   Ками зарыдала.
   - Не будет! Не будет как раньше! Они всех убили! И дядю, и Илмара, и Шоля, и Фьяна, и Кирьва... А ему было только пятнадцать... Всех убили!
   Она закрыла лицо и отвернулась.
   Амьян обнял ее.
   - Что ты такое говоришь, милая?
   - Правду, - всхлипнула Ками. - Они их убивали, а потом какой-то нечистый жрец оживлял. Я все видела. А потом... - Ками набрала воздух. - Потом опять убивали!
   Амьян с Месфиром переглянулись.
   - Не может быть, - сказал Месфир. - Какой смысл? Он мог бы получить за них выкуп.
   Горячие слезы текли по щекам.
   - Может, идиоты вы такие... Он делает, все что захочет, потому что он - князь, а все остальные некнязи, а я - некняжна!
   Где-то на второй или третий день она случайно, по привычке, ведь все так говорят в Салире, назвала отца князем, за что достомол Сарой разбил ей губу, стражники заржали, а властелин Дараган сказал, что в девять лет пора бы уже научиться следить за языком.
   Месфир сжал кинжал так, что пальцы побелели.
   - Они за все расплатятся.
   Дурак, что он сделает. Там тысячи солдат, а у них один кинжал на двоих. То есть на троих. Но она умеет только немножко из арбалета. Был бы здесь арбалет... Может, она бы и убила парочку сафаршей. Может, даже самого Дарагана. Всадила бы в самое сердце!
   - Успокойся, - сказал Амьян Месфиру. - Потом.
   Хотя если бы она не была некняжной, ее саму бы убили там со всеми. А может, и нет. Если бы она была простой девочкой, ее бы не держали в плену и отпустили. Лучше бы она была простой девочкой.
   - А что за нечистый жрец? - спросил Амьян. - О ком ты говоришь?
   - Я не знаю его имени. Но он верный слуга Дарагана. Даже более верный, чем многие. Делает все, что ему прикажут.
   - Оживление мертвецов - редкое искусство, - произнес Месфир. - Лет пятнадцать назад жил один такой в Салире. Тоже вот трупов поднимал. К нему очередь стояла - и знатные, и простые. Приносили детей, матерей, отцов, даже собак. Он недорого брал - пять динар с каждого. Никому не отказывал. В двадцать лет он выглядел на тридцать, а в двадцать пять - на сорок пять. Не дожил и до тридцати.
   Ками опустила голову. Слезы засохли на щеках.
   - А еще этот нечистый добивал раненых, - тихо сказала она. - Он разрезал горло Илмару.
   - Дарагану недолго править осталось, - заявил Амьян. - Его народ бунтует. Людей не пугают даже расправы. Вдоль дорог, с обеих сторон, через каждые сто шагов мы видели...
   - Беженцев, - перебил Месфир. - Мы видели беженцев. Люди голодают и идут за лучшей долей.
   Голодают... Желудок был противно пуст. Обед почему-то так и не принесли. Хотя бы вареную репу.
   В дверь постучали.
   - Пора, - сказал Месфир. - Милая, не переживай. Через три месяца будешь висеть на шее отца и воровать с кухни пирожки.
   Дверь захлопнулась.
   - Передайте, что я его люблю, - сказала пустоте Ками.
   Остаток дня она проплакала.
  

7

  
   На двенадцатый день Элдену разрешили выходить из каморки и гулять в пределах замка. Элден сначала воодушевился, четыре стены и застойный воздух ему опостылели и сделали голову свинцовой болванкой. Он прошелся по Маршевой дороге от казарм до ворот Преклонения - парадного въезда в серокаменное сердце Сафарраша. По пути заходил в кузню, пекарню и на конюшню, где в стойлах фыркали тощие лошади для слуг и градских вестников. Кони покрепче, боевые и для вестников по всей Ишири, охранялись несколькими постами стражи, и попасть туда оказалось невозможным. Впрочем, и там, куда его пустили, нечистому жрецу не были рады.
   "Что тебе здесь нужно?! Убирайся!" - И на него замахнулись подковой.
   "Пришел ватрушки таскать?! Они для господ!" - Поваренок насупился и сжал нож.
   "Не мешай! Мне надо накормить этих кляч. А то они сдохнут на полпути". - И конюх отвернулся.
   И везде все цедили сквозь зубы:
   "Нечистый жрец-ц-ц".
   Единственной отрадой для него стал подъем на зубчатую Башню Возмездия. Она так называлась из-за того, что после побед Дарагана ее обвешивали гирляндами из казенных: салирцев и вештаков, ширихагцев и лафортийцев, сафаррашских мятежников и просто из тех, кто не воздавал достаточную честь властелину. Сейчас на гулком ветру там мерно покачивались убитые салирцы.
   Элден поднялся по внутренней лестнице, и ему не пришлось к ним приближаться. Ни окон, ни бойниц в башне не было, так что он и не видел истлевающие трупы. Они бы его, конечно, не испугали, но он не хотел вспоминать, как перерезал глотки, потом оживлял, потом снова резал.
   Крутые ступени винтовой лестницы давались тяжело. Он очень ослаб за эти дни. И от скудной кормежки, и от ворожбы - каждодневного оживления мертвецов. Несколько раз он останавливался и, склонившись, сипел, щедрыми глотками набирал воздух.
   Наверху не было никого. Дул пронизывающий ветер, кружили стервятники и время от времени то один, то другой камнем падал вниз, и, оторвав кусок плоти, птицы садились клевать мерзлое мясо в ниши на башне.
   Элден облокотился на парапет. Там, где на горизонте сходились грязно-молочная пелена и бурая земля, полыхало зарево пожарищ. То властелин усмирял злонамеренных мятежников, скоро на Башне Возмездия будет прибавление. Элден оглядел прямоугольники лачуг нижнего града, черную змею Арушу, безжизненный склон Лысого холма. Перед ним открылись сады и усадьбы, поля и леса, и он понял, что даже если его выпустят из замка, даже если у него появятся крылья, и он будет летать над этим простором, - это не сделает его счастливым. От себя не скрыться. Всю сознательную жизнь его вела цель, тянуло вперед предначертание. И, казалось, провидение, либо Всемогущий, либо еще кто - он уже не знал, во что верить - помогали ему. Но по какой-то причине они оставили его, прах Суфира уничтожен, а вместе с ним погибло и предназначение Элдена. Если бы удалось сбежать, он и теперь мог бы выполнять работу нечистого жреца: проклинать по лоскутку платья, наговаривать неудачу по капле крови, давать пришедшим волю и силу на отмщение. Но это все стало для него мелким и несущественным, не принесло бы ему счастья. Он был бы вынужден прятаться от Дарагана, как мышь менять убежища и не высовываться. В таких условиях мертвецов уже не поднимешь, вся округа сразу узнает.
   Интерсно, чем же он разгневал провидение? Оно позабавилось с ним, как с игрушкой, а потом бросило и, наверное, забыло о нем. Может, он сделал что-то неправильное, испачкал себя. И судьба зарыла его на заднем дворе, как он когда-то закопал лисенка, посчитав, что его осквернили.
   Элден вернулся в свою каморку. Облегчение не пришло, но удалось хотя бы продышаться. Лег на скамью и, как водится, попытался заснуть. Из-за стены доносились звуки, то нежные, а то суровые, пробирающие насквозь. Он закрыл глаза, и музыка его будто слегка покачивала на волнах. Вверх и вниз. Вверх и вниз. Кажется, это из соседней комнаты. Ему стало любопытно, и он решил наведаться в гости.
   На скамье сидел лысый старик, между ног он сжимал виолончель и, закрыв глаза, водил смычком по струнам. Лицо его выражало умиротворение, морщины испещряли лоб и щеки, но он не выглядел дряхлым, скорее - мягким. Такими обычно изображали блаженных, нашедших смысл жизни в покое и молитве.
   Инструмент был еще старше него. Из красного арамирна, потертый, кое-где со слезшим лаком, это тот случай, когда ветхость придавала очарование. Гриф завершал резной дракон, расправил крылья, оскалившись, смотрел будто на слушателя. Пальцы медленно переступали по струнам, и тусклый блеск играл с мраком комнаты.
   Старик открыл глаза, большие и ясные они оглядели Элдена с головы до сапог. Положил смычок на скамью.
   - Можно войти?
   - Заходи уж, жрец.
   - О, ты знаешь, кто я.
   Старик усмехнулся.
   - Да уж все в замке знают.
   - Знают и боятся. Надеюсь, ты меня не боишься?
   - Я прожил достаточно лет, чтобы не бояться нечистых. И понимаю, что ты опасен только для мертвых. А для живых гораздо страшнее любой человек с мечом, нежели с темной ворожбой.
   Элден кивнул и закрыл дверь.
   - Как тебя зовут?
   - Мое имя Гидо.
   - Ты служишь Дарагану?
   - Как и все здесь. Попав в замок, невозможно не служить властелину.
   - Но не все рады этой службе.
   - В свое время я был счастлив тут оказаться. Моя мать - шлюха, а папашу я никогда не видел. За пару динар я пел на ярмарках, меня услышал властелин и забрал в замок. И это, я скажу, лучшая доля, на какую я мог в жизни рассчитывать.
   Элден примостился на край скамьи и, согнувшись, сложил руки на коленях.
   - Когда-то я жил в богатом доме, - сказал он, - и держали мы слуг. В том числе и двоих музыкантов - один играл на скрипке, а второй на лютне. Я засыпал под эти звуки. А потом, когда мне было шесть лет, отца обвинили в измене и казнили. Мы переехали в убогую лачугу, и динара у нас не стало не то, что на слуг, но иногда и на ячменную лепешку.
   - Ты же не из Сафарраша, да?
   - Ты прав, моя родина - Сад-Вешт.
   - И ты, конечно, мечтаешь вернуть ему былое могущество? - улыбнулся Гидо.
   Элден взглянул на него.
   - Да. Но я тут всего лишь раб Дарагана, как и все остальные. И к тому же еще одно восстание Сад-Вешт не переживет, он и так наполовину разрушен.
   - Мало кто здесь так признается, что готов пойти против Дарагана. Властелин сожжет живьем, если услышит.
   - Мне терять нечего.
   - А как же твое искусство? За свою, надо сказать, весьма не короткую жизнь я встречал лишь двоих человек, способных поднимать мертвецов. Да и то, эти двое одряхлели у меня буквально на глазах. Один сошел с ума и прыгнул в тигель, а другой истощал, превратился почти что в скелет и уже не мог встать. Мочился под себя и скоро помер от разбухания языка.
   - Вот какое у меня замечательное будущее.
   - Но ты не считаешь, что твоя сила дана тебе не просто так?
   - Я уже так не думаю.
   - Ты ошибаешься. Мастерство не дается зря. Когда ты открыл в себе это искусство?
   - Я с детства, когда закрывал глаза, видел разные образы, разные картины. Они были даже реальнее, чем то, что существовало наяву. Я не мог ими управлять, они меня захватывали, уносили, кружили. Бывало, я часами не мог от них оторваться. Я все больше и больше уходил в них, и постепенно у меня получалось на них влиять, определенным толком их направлять.
   Гидо покачал головой.
   - Когда меня забрали в замок, поначалу я только пел. Но затем мне приказали играть на виолончели и первое время у меня ничего не выходило. Только скрежет и мерзкий скрип. А знаешь, как поступает властелин с никчемными музыкантами? Вешает на струнах. Говорят, весьма мучительная смерть. Так что волей-неволей мне пришлось учиться и скоро у меня стало получаться. Я закрывал глаза, проводил смычком - и рождался образ. Я тоже сначала им плохо управлял, но изо дня в день все лучше и лучше. Я смог рисовать в своей голове полотна, а затем научился рисовать и в головах других людей.
   Гидо взял смычок и провел по самой толстой струне.
   - Вот. Закрой глаза и слушай.
   Тяжелые и тягучие звуки наполнили комнату, гулом отражались от стен. Смычок пошел вправо - и по телу Элдена от головы до пят пробежала дрожь. Смычок двинулся обратно - и дрожь поднималась волной, но угасла, нежно обвела шею шепотом листьев, раскрыв воображению бутоны черных роз.
   - Мрачноватую я увидел картину, - сказал Гидо. - Хотя и не лишенную красоты.
   - Я тоже, - признался Элден.
   - Слушай дальше.
   Смычок запрыгал по самой тонкой струне, едва ее касался. Миллионы светлячков закружили по комнате, легкие, воздушные. Летели прямо на стены и спасались непринужденным пируэтом. Смычок ударил по струне - пируэт, еще раз - и огонек взмывает к потолку. Гидо зажимает струну - и светлячки тают, оставляя холодок на губах Элдена.
   - А тут наоборот все слишком ярко, - сказал Гидо. - Не хватает черного.
   - Пожалуй, ты прав, - согласился Элден. - Хорошо у тебя получается. Сколько ты этому учился?
   - Долго, очень долго. Да я и сейчас учусь.
   В коридоре раздался топот, он усиливался, а вскоре послышались скрип колес и пыхтение. Похоже, сутулый труповоз тащил новую порцию мертвяков.
   - Мне пора. Время служить Дарагану. Думаю, мы еще встретимся?
   - Если пожелаешь.
   Элден открыл дверь и спросил уже из коридора:
   - Скажи, а что будет, если провести по средним струнам? Не по самой тонкой или толстой?
   Ясные глаза внимательно посмотрели на Элдена.
   - Если провести по средним струнам, то все зависит от человека. Мы сами хозяева своих фантазий.
   - Главное, чтобы потом за эти фантазии на струнах и не повесили, - ответил Элден.

8

  
   Властелин вернулся с победой, в чем никто и не сомневался. Пленных мятежников раздели догола и погнали по Маршевой дороге от ворот Преклонения до башни Болей. Там решится их судьба: самые крепкие еще послужат во славу Сафарраша, а остальные повиснут гирляндой на башне Возмездия. Замковая челядь выстроилась живым коридором и осыпала несчастных грязью и проклятиями:
   "Нечестивцы! Да пронзит ваши сердца копье Заступника!"
   "Повесить собак! Скормить стервятникам!"
   "Смерть злонаправленным! Да воссияет имя благодатного князя!"
   Некоторые обсуждали тела злонаправленных:
   "Посмотрите на него! Кажется, он лишился не только свободы!" - И толстозадая бабища разразилась хохотом.
   "О, какой красавчик! Можно этого оставить мне?" - крикнула худая в грязном тряпье.
   "Замолчи, потаскуха!" - И незадачливая жена получила по шее.
   Живой коридор заканчивался у башни Первого После, самой удаленной от ворот Преклонения из трех башен замка. Там покои Дарагана, Его наместника во всей Ишири, потому она так и называлась. Здесь победителей встречал оркестр мальчиков-флейтистов, долговязый дирижер то и дело вытирал со лба испарину. Если кто-нибудь из воспитанников сфальшивит, их наставника повесят. У властелина слух хороший.
   Три дня послы Салира ожидали Дарагана, спорили, как вести разговор. Условились, что общаться будет в основном Месфир, уж слишком Амьян боялся выйти из себя и ляпнуть непоправимого. Они не знали, чего ждать - логика подсказывала, что князь согласится с предложением, ведь ему так выгоднее, но с другой стороны они хорошо его знали и понимали, что он может выкинуть что угодно. На всякий случай салирцы передали слуге записки, описали обстановку в городе и замке, рассказали о судьбе пленных и о Ками. Слугу к властелину не пригласили, и если что-то произойдет, он во весь опор поскачет на север.
   На парад они не пошли, не желали видеть подобное зрелище. Хоть поверженными в этот раз оказались не салирцы, а мятежные сафарши, все равно картина - не очень радостная. Бунтовщики были им если и не друзьями, то, по крайней мере, союзниками. Пусть и временными.
   Никаких дел в замке послы не имели, так что заранее пришли в Сорочий зал, сердце и мозг Сафарраша, место, где вершили судьбы всей Ишири. Здесь признавали себя некнязьями правители Салира и Сад-Вешта, Ширихага и Лафорта, тут короновали благолепного Дарагана, казнили дерзновенных и заблудших, устраивали торжества в честь побед богоизбранного, отмечали праздники ордена, читали доклады и решали, сколько создать новых Кед-Феррешем.
   Сорочий зал возвели двести лет назад. Пол выложили черно-белой плиткой, квадратами, словно он шахматная доска, и на клетку помещался как раз один взрослый человек. Стены построили из белого мрамора, на левой от парадного входа застыли барельефы, вещающие о доблести и милосердии властелина. Он щадил заплутавшие души, вынимал из петли кающихся, принимал подарки от детей. Бросал динары беднякам, кормил сирот апельсинами, порол злонамеренных вельмож. На самом большом изображении, вытянутом чуть ли не на пол стены, Драган выбирал из ряда юных дев невесту.
   С противоположной стороны, на правой от входа стене, на мраморе выбили слова коронационной клятвы Дарагана. Его сияние обещал "заботиться о страждущих и немощных, повелевать мягко, растить щедрой рукой семя изобилия, вознести храмы в сердца, воплотить замысел Чудотворца, защитить всходы светлости, а тьму изничтожить богоизбранным перстом".
   В сечении Сорочий зал представлял собой трапецию, и эти две стены создавали широкий, но сужающийся ход. Он упирался в ступени, ведущие к трону, и многим, кто шел туда, казалось, что вместе с пространством тает и воздух. Вот зал превращается в тесный коридор, в конце его сидит властелин, он все ближе, стены сужаются, воздуха не хватает, что-то давит на шею и... некоторые падали в обморок.
   Надо ли говорить, что из другого конца зала властелин выглядел, будто он дальше, чем есть на самом деле. Дараган это знал и зачастую подкреплял обман зрения тихим голосом.
   Довершала гнетущую обстановку массивная люстра на несколько тысяч свечей, Сорочье Гнездо, как ее называли. Выкрашенная двести лет назад чернильным соком радхомита, невероятно стойким и едким, она довлела над залом, как пелена над миром снаружи. Только вместо лесов и гор, полей, рек и снегов снизу была шахматная доска и ходящие по ней люди.
   Каждый, кто имел дух дойти до трона, мог рассмотреть его во всем богатстве. Серебро причудливо изгибалось листьями и лепестками, кварцевые ветки и перья покрывали его, словно шоколадной крошкой, два скрещенных пера из окрашенного в черный шелка занимали всю спинку. Они служили подушкой для больной спины властелина. Трон несколько терялся в громаде зала и выглядел бы выгоднее в более камерной обстановке, но, похоже, князь не слишком любил показную роскошь. Он предпочитал воздействовать на души другими способами.
   Дараган вошел тихо. Бледный, с полотенцем на голове - кажется, властелина опять мучила мигрень. Верхние пуговицы малинового халата были расстегнуты, и все могли видеть княжескую волосатую грудь.
   Его сопровождали два Кед-Феррешем, перед ступенями они остановились и повернулись лицом к салирцам. Один оказался на черной плитке, выглядел, будто застывшая на постаменте статуя. Второй встал на белую клетку и походил на отделившуюся от стены тень.
   Дараган поднялся и просто-таки свалился на трон. Приложил руку ко лбу, затем пальцами начал массировать виски.
   - Говорите, - сказал тихо.
   В Сорочьем зале никого не было, кроме него, салирцев и Кед-Феррешем. Снаружи, у входа, дежурили несколько стражников.
   - Ваше величие, - начал Месфир. - В первую очередь позвольте воздать вам хвалу от нас и от благоверного некнязя Карьмина.
   Послы стали на колени и поклонились. Три раза лбы коснулись холодного мрамора.
   - Давайте уже по сути, - отмахнулся Дараган.
   - Мы признаем непревзойденное сияние Сафарраша над всей Ишири, - заявил Месфир. - Мы рады, что вклад в могущество благодатного княжества привносит и наше золото, сокровище салирских гор.
   - А я уж как рад.
   - Да... Но, к сожалению, бремя столь велико, что мы не можем выплатить его в срок. Мы просим дать нам еще три месяца.
   - Мы все выплатим, - заверил Амьян. - Ради этого мы стерпим многие лишения. А ваше сияние известно во всей Ишири своим милосердием к смиренным терпивцам.
   Дараган закрыл глаза. Массирующая виски рука остановилась.
   - Почему я должен вас прощать? Вы обязались выплатить в срок.
   - Мы переоценили свои силы, - пояснил Месфир. - Великая хворь выкосила многих сильных мужей, и теперь в наших рудниках работают почти что мальчишки. Мы не можем добывать столько золота, как раньше.
   - Да? И чем я буду платить солдатам? Мне им вместо жалования сказать вот это?
   - Мы знаем, - заявил Амьян, - что славные воины Сафарраша получают жалование в срок.
   Месфир раздраженно на него покосился.
   Дараган открыл глаза, небрежно окинул послов.
   - Все-то вы знаете, - усмехнулся он. - Допустим, вы правы. Мои солдаты действительно ни в чем не нуждаются. Но ваш некнязь Карьмин дал мне слово. Повторяю: почему я должен вас прощать?
   - Карьмину очень жаль, что он вас разочаровал, - заверил Месфир. - Он готов пойти даже на увеличение бремени, если вы дадите нам три месяца.
   Дараган не ответил сразу. Он немного приподнялся, прислонился спиной к мягким перьям, потом снова съехал. Пальцы отбивали по подлокотнику что-то бессвязное.
   Салирцы не смели прервать молчание.
   Тут властелин взглянул на двух кукол, что застыли перед ступенями, и губы разошлись в кривой улыбке.
   - А давайте так. Я соглашусь с вашими условиями, но Карьмин понесет наказание. Я превращу его дочь в маленький такой, знаете, Кед-Феррешемчик. Толку от него, конечно, будет немного, воевать не сможет. Но для чистки моих сапог, думаю, вполне сгодится. - Дараган блаженно улыбался. Измученный мигренью лик властелина просиял. - Как вам такое предложение?
   Амьян сжал кулаки.
   - Это будет означать новую войну. - Месфир сказал твердо.
   - А что, ради Салира, ради счастья тысяч подданных Карьмин не готов пожертвовать всего лишь одной девочкой? Я ведь даже согласен не увеличивать бремя.
   - Это будет новая война! - крикнул Амьян.
   - Ради Сафарраша, - произнес Дараган, - я бы своей дочерью пожертвовал.
   - Он ее любит, - сказал Месфир.
   - А Салир он что, не любит? Прольется кровь, большая кровь. Погибнут тысячи детей, а не одна девочка.
   - Мы никогда не пойдем на это, - заявил Месфир. - Мы согласны почти на все, на любое увеличение бремени, если у нас будет возможность его заплатить. Но если вы что-нибудь сделаете с э-э... некняжной, то нам ничего не останется, кроме как сражаться.
   - А, сражаться? Ваша некняжна рассказала вам, что происходит с теми, кто пошел на Дарагана? И кто имел несчастье сдаться в плен?
   Салирцы сжали зубы.
   Месфир кивнул:
   - Да, рассказала.
   - И вы все еще хотите воевать?
   - Нам другого не останется.
   Дараган глядел на Кед-Феррешем и улыбался. Он мог поступить как угодно: приказать им убить салирцев, приказать убить некняжну или превратить ее саму в послушную куклу. Последнее его прельщало более всего. На такое даже сумрачной стали не жалко.
   - Мне кажется, вы говорите за себя, а не за Карьмина. Он - здравомыслящий человек и все сделает для процветания Салира. Наверное, некнязя тоже нужно пригласить в Сафарраш. - Дараган поерзал на троне. - Сядем, выпьем вина, а потом пойдем смотреть. Как ее зовут? Ками, да? Так вот: посадим Ками на стул, наденем обруч, откроем глаза. Подождем немного, затем щепотка сумрачной стали и все - маленький Кед-Феррешемчик готов. Милая большеглазая куколка.
   Салирцам было непросто сдержаться. Надежда на удачные переговоры почти истлела.
   И тут произошло чудо.
   - В войне, конечно, у вас нет шансов, - сказал Дараган. - Но я не хочу терять своих людей. Да и время. Так что слушайте мои условия: вы получите три месяца, а оставшееся бремя увеличится на четверть.
   - Мы согласны, - выпалил Амьян.
   - И еще кое-что. Мне нужна дополнительная уверенность, что Карьмин сдержит слово. Так что вы двое остаетесь в заложниках.
   - Согласны, - сказали салирцы.
   - Вашего слугу я отпускаю. Он сообщит Карьмину о моем решении.
   - Хорошо.
   - Карету вашу пусть тоже забирает. Она все равно слишком широка для улиц Сафарраша. Дозволу на проезд через все княжество он получит.
   - От лица некнязя и всего Салира мы благодарим вас.
   Дараган жестом отослал их, и его пальцы вновь устремились к вискам.
  

9

  
   Все шло своим чередом: каждый день труповоз привозил тачку с мешками, его дружелюбно встречал Элден. Он выпытывал у слуги разные сведения, не все сразу, а понемногу, чтобы того ничего не смутило. Выяснилось, что в городе мертвяки стали излюбленной темой разговоров простых и знатных, нищих и богатеев. Не обошлось, конечно, без обычных россказней и небылиц, когда труповоз принялся их перечислять, Элден пропустил его слова мимо ушей. Важным оказалось другое: мертвяки радовали своих хозяев, безропотно выполняли любую работу, и ходили слухи, что властелин велит создавать их больше.
   Сейчас Элден поднимал восемь-десять трупов в день. Слуга сообщил, что, наверное, скоро придется делать пятнадцать-двадцать. Неясно было, радоваться или нет: с одной стороны, это означало, что столь полезного пленника в ближайшем будущем не убьют, с другой же, каждый день с двадцатью оживленными мертвяками сокращал его собственную жизнь, пожалуй, на неделю. К тому же он пока не знал, как получить выгоду из этого несколько выросшего влияния.
   Он также выяснил некоторые подробности дела. Труповоз доставлял мертвяков по домам нижнего града, у каждого останавливался, выгружал один мешок и получал пятьдесят динар. Два забирал себе, остальное отдавал Урашу, хранителю ордена Кед-Феррешем. Непосредственно передать плату властелину слуга не мог, даже не помышлял о столь великой чести.
   Знать нижний град презирала, но там жили, пусть их и не так много, разбогатевшие низкородные. Вот они и стали главными покупателями мертвяков. Возможно, Дараган решил опробовать ни них, а потом, когда выяснится, что ожившие не опасны, начать продавать их баронам и достопочтенным.
   Еще труповоз доложил, что честный люд не верит в дружбу с нечистым жрецом. Считают, что за каждого поднятого мертвеца он отрезает у младенца палец. Конечно, смиренный слуга постарается переубедить неправых, но это будет стоить уже пятнадцать динарчиков. Элден признал, что труд слуги тяжел, и охотно согласился, похлопал сутулого по плечу и три раза осенил семиугольным знамением.
   Трупы приходили в разном состоянии. Целые или почти целые тела умерших своей смертью, увечная плоть солдат, казненных, убитых в пьяных драках. Разбухшие утопленники, обугленное мясо сгоревших, слишком поздно вытащенных из пламени. Это все не страшно, хватало лишь черепа и позвоночника. Элден доставал несчастных из мешков, возносил над телами ладони, и в глазах многих происходило чудо.
  
   Собака Шрая - лучший пес в Сад-Веште. Безродный Подлиза, огромный и лохматый, всюду сопровождает детей. Когда они были помладше, он катал их на спине, Шрай даже переплыл на нем озеро Радмарь, такое великое, что берега теряются в дымке.
   Но то случилось давно. Они выросли, а пес одряхлел. Он лежит в дальней комнате, в углу. Уже месяц не поднимается, ходит под себя. Шерсть из белоснежной стала серо-бурой, во всем доме воняет. Отец приказывает Шраю убить Подлизу.
   Он не может. Заходит в комнату, пес поднимает голову и исподлобья смотрит на него большими глазами. Шрай пробует снова и снова, возвращается через каждый песок. Нет, не может.
   Он просит друзей помочь. Обещает подарить убийце свой лук.
   - То детская игрушка, - говорит Хокон.
   - У меня больше ничего нет, - разводит руками Шрай.
   Элден вызывается помочь другу просто так. Хотя и не уверен, что сможет. Он тоже любил пса, да и не знает, хватит ли сил, ведь ему только девять.
   Мальчики заходят в комнату, Подлиза поднимает голову. Это единственное движение, что он еще может делать. В руке Элдена топор.
   Хокон и Шрай остаются на месте, отвлекают пса. На них глядят его печальные глаза. Элден заходит сзади. Подлиза не обращает внимания, продолжает смотреть на Шрая. Может, вспоминает, как они бегали по лесу, как он лизал горячие щеки хозяина.
   Элден зажмуривается и бьет изо всех сил. Короткий писк, брызги попадают на лицо. Он открывает глаза - на стенах кровь, на башмаках Шрая - мозги. Да и у самого Элдена они прилипли к носу и свешиваются к верхней губе, противно ее щекочут.
   Они кладут труп в мешок и идут закапывать во дворе. Перед погребением они читают "молитву", глупый детский ритуал, не имеющий никакого отношения к священным песнопениям в храмах. Протягивают над телом руки и, закрыв глаза, произносят слова, которые, повзрослев, никто из них уже не вспомнит.
   В воображении Элдена проносятся картины. Отдельные части - линии, спирали, точки и круги пытаются собраться в единое целое. Образ проявляется, становятся различимы детали - белые пушинки, очертания ушей. Но потом все превращается в пыль и растет заново. С каждый разом картина все яснее и распадается позже. Элден заворожено наблюдает, ему кажется, что у него начинает получаться управлять происходящим. Он хочет собрать целое, теряет чувство времени.
   Его обрывает резкий крик.
   Элден открывает глаза, друзья стоят уже где-то позади него. А перед ним - оживший Подлиза, тянется полизать руки.
   Шрай говорит отцу, что пес чудесным образом исцелился. Гуляет с ним и, хотя Подлиза ведет себя, как и раньше, Шрай его сторонится. Старается даже не смотреть на него.
   На пятый день Шрай убивает Подлизу. Сам.
  
   В дверь постучали.
   Показался знакомый дракон, а затем в каморку протиснулся старик Гидо. Он нес виолончель, будто пушинку.
   - Я с ответным визитом, если позволишь.
   - Конечно.
   - Стало у меня совсем мало работы, - сообщил Гидо. - Последние месяцы у властелина все время что-то болит, и он не желает слушать музыку.
   - Видимо, скоро помрет.
   - С ума сошел? Осторожнее со словами.
   - Если бы он хотел меня убить, давно бы сделал.
   - Это правда, но неужели ты не хочешь попробовать возвыситься? Если ты будешь аккуратен, у тебя есть шанс выбиться хотя бы в младшие советники. У тебя есть талант и полезное для властелина ремесло, это много значит.
   - И что? Всю жизнь прожить здесь? Вот здесь? - Элден обвел рукой каморку. - Да даже если в баронских покоях, не важно. Всю равно замок - для всех тюрьма, а не только для тех, кто сидит в подвале. Да и весь Сафарраш - тоже тюрьма. Да теперь и Ишири, от ледников Нурь-Фияхар до степей Ширихага, - тюрьма, если служишь Дарагану. А если не служишь - умираешь.
   - Ты же раньше не служил властелину, до того, как попасть сюда.
   - Не служил. Но и ничего не представлял из себя. Не высовывался, проводил себе обряды в храме. Мог бы до гробовой доски проводить, да.
   - И тебя не устраивала твоя судьба?
   - Мне хотелось большего. Я хотел стать больше, чем я есть на самом деле.
   Гидо покачал головой.
   - Такие плохо кончают.
   - Плохо кончает нынче каждый второй.
   - Твоя правда. Но судьба храмового жреца, что была тебе уготована, я скажу, очень даже хорошая доля.
   - В глазах большинства - да. Я видел, как прихожане мне завидовали. Знаю, многие крестьяне бегут в леса, в чащобу, лишь бы остаться свободными. Чтобы не платить Дарагану подати, не отдавать сыновей в его войско, а дочерей - на потребу баронам. Живут эти крестьяне себе в болотах среди гнуса, смрада и гнили. Ничего кроме не видят и помирают в тридцать пять. Зато свободными, да. Моя жизнь им бы показалась блаженством. Но мне этого мало.
   - Властелин не так ужасен. Если верно служишь - жизнь не так уж и плоха. Благодаря ему я могу играть. - Ясный взгляд обвел виолончель. - Ты же уже знаешь, что я из самых низов. Я и не мечтал о таком будущем. Я хотел стать хотя бы подмастерьем плотника. И то - эти мысли казались мне чересчур смелыми. - Гидо смотрел на стену и улыбался, будто видел там картины прошлого. - А теперь у меня есть любимое дело и время на него. Мне не надо горбатиться в мастерской или батрачить в поле. Раз в неделю я ем мясо. Раз в лето мне шьют новое платье.
   - А я вот с детства, лет с десяти, думал, что мне уготована великая роль. Да что там я - так многие считали.
   - Наверное, тяжело не оправдать ожиданий?
   - Я сделал все, что мог. Сыграешь что-нибудь?
   - Что пожелаешь?
   - Что-нибудь веселое.
   - Есть у меня хороший танец. Народный, из Ширихага. В ре-мажоре.
   - Давай. А я займусь делом. Знаешь, никогда не оживлял под музыку.
   Старик играл, и мертвецы поднимались. Слезали со стола и выстраивались шеренгой. Смычок неуследимо бегал и скакал, чудилось, серебряные иголки бьются о стены. Любой живой пустился бы в пляс под звуки неудержимого танца, но мертвые лишь стояли истуканами.
  

10

  
   Человек в центре Сорочьего зала отбрасывал тень на две шахматных клетки. Сагдар явился не по первому зову - те три лафортийки оказались милы и даже более. Он отослал к властелину мальчишку - сообщить, что отравился накануне куропаткой, теперь прочищает желудок и прибудет только через час. Конечно, Дараган догадается, но воевода его благоверного величества мог позволить себе маленькую шалость и заставить себя немного подождать.
   "Вашорец" - то, что приходило в голову любому, кто видел Сагдара. Чернобородый и черноволосый, курчавый, с цепким взглядом камышовых глаз. Такими обычно и изображали вашорцев на гравюрах и росписях кувшинов.
   - Наконец-то, я уж думал за тобой стражу посылать, - сказал Дараган.
   Коренастый и мускулистый, Сагдар предстал перед ним в начищенной кирасе - постарался оруженосец: позаботился о господине, пока тот предавался обществу лафортиек. У груди воевода держал видавший виды шлем - исцарапанный и испещренный вмятинами, впрочем, не слишком глубокими.
   - Прошу прощения, ваше сияние. - Сагдар поклонился, не отрывая глаз от Дарагана. Воевода - один из немногих в Ишири, кто выдерживал властелинов взгляд.
   - В чем дело, барон? Ты бросаешь мне вызов? - усмехнулся Дараган.
   Черно-белый камзол с вышитыми сороками стройнил властелина.
   - И в мыслях нет такого, ваше сияние. Если мне даже приснится, что я пошел против вас, - я первый же вам об этом сообщу.
   - Прослежусь сейчас. Если бы ты не был моим воеводой, я бы тебя давно кастрировал.
   - Я все готов отдать ради вас.
   - От этого уж избавь. Рассказывай давай, вы все сделали?
   - Как вы велели.
   - Говори в подробностях. Так же, как ты талдычишь о своих бордельных похождениях.
   - Да я ни разу не был в борделе! - воскликнул Сагдар. - Я только со знатными дамами.
   - Не суть. Мне нужно все знать в деталях.
   - Я взял у Эр-Вейна лазучара, и тот следил за каретой до самого Салира. Она широченная, еле ползла, вязла все время у этого салирского слуги. Мой человек измучился за ней плестись, а ведь я еще и коня ему доброго дал, Мор-Галиша. - Сагдар развел руки и закатил глаза. - Этот конь не привык передвигаться со скоростью крестьянской кобылы, везущей на ярмарку головки сыра.
   - Салирец ничего не заподозрил?
   - Да не, какой там. Он был занят откапыванием колес и проклинал на всю округу наши дороги. А однажды, он застрял на полдня, и лазучар оказался вынужден проторчать в таверне возле того места. Почти бочонок эля пригубил.
   - А дальше? Когда слуга въехал в пределы Салира?
   - Ну, там побыстрее пошло. Их дороги приспособлены для таких карет. Добрался он туда на тринадцатый день, а в замок Карьмина - на пятнадцатый. Наш лазучар сопровождал его до самых ворот.
   Дараган облизал губы.
   - Хорошо. А остальное? Вы стягиваете войска?
   - Делаем все, что вы повелели.
   - Сколько уже?
   - Три тысячи возле границ Салира, спрятаны в лесах и селах, под видом крестьян. Начали их собирать, как только салирец покинул сады предместий. Едва он предъявил дозволу на Печальном мосту, я приказал стягивать войска.
   - Карьмин сейчас соберет все силы на сбор бремени. Его солдаты будут заняты принуждением крестьян платить подати. Часть сложит мечи и отправится в рудники добывать золото. Они сказали, что у них не хватает там мужей, и работают почти мальчишки. Не торопитесь, пусть его войско рассеется по стране, а на границе останутся только дозорные.
   - Мы не торопимся, делаем все осторожно. На границу прибывает всего несколько сотен наших солдат в день.
   - Сколько самое большее мы можем собрать людей, чтобы салирцы ни о чем не догадались?
   - Тысяч пять.
   - Хорошо. Стяните на границы пять тысяч, а еще столько же поставьте второй волной в дне пути рысью от Салира.
   - Ваше сияние.
   Дараган почесал подбородок.
   - И еще. Простой салирский люд должен знать, что все его беды от злонамеренности их некнязя. От того, что он отказался оставить свою дочь у нас и выдать ее за моего сына, наследника Сафарраша и всей Ишири. Карьмин посчитал это великим позором для своего рода и Салира.
   Сагдар ухмыльнулся.
   - В деревнях убивайте всех мужей, способных носить оружие, - приказал Дараган. - Их женам и детям говорите, что во всем виноват их некнязь Карьмин. Его богомерзкая гордыня.
   - Да, ваше сияние. Думаю, все будет кончено за месяц.
   - Не торопитесь захватить Ветреный замок. Продвигайтесь медленно, жгите и убивайте. И все это из-за Карьмина. Пусть салирцы возненавидят его и всю его семью.
   - Уж постараемся. Я покажу пример своим солдатам.
   - Ты на север не поедешь. Ты нужен мне здесь. На всякий случай. Вдруг какой-нибудь глупец заключит союз с Салиром и вторгнется на мою землю. Да и мятежники бунтуют все сильнее. Уже сотни солдат я на них вынужден отвлекать.
   - Но вы сильнее всех. Тут любой воевода справится. Я хотел бы лично карать Салир.
   - Ты не поедешь, барон. Войско на север поведет Дираиш.
   - Но я хочу наказать Салир. В компенсацию можно тогда я накажу ее?
   - Кого ее? - не понял Дараган.
   - Дочку Карьмина.
   - А не мелковата тебе?
   - Сойдет.
   - У меня на нее другие планы.
   - А, если вы хотите ее сами, - развел руки Сагдар, - мне остается лишь повиноваться. Вы - мой повелитель.
   - Я хочу превратить ее в Кед-Феррешем. В назидание всем некнязьям и мятежникам.
   - В Кед-Феррешем? Девочка не заслуживает такой участи.
   - Зато ее папаша заслуживает.
   - Может, все-таки отдадите ее мне? Я не буду ее так уж сильно.
   - Я приглашу в Сафарраш знать со всех некняжеств. Вместе с детьми. Сначала отметим победу над поганым Салиром, попируем, а затем пойдем смотреть. Она, конечно, будет плакать, вырываться. Но ничего - привяжем ее к стулу, я поглажу ее по головке, а потом самолично надену обруч. Вытру ей слезки и вставлю в глаза скобы. Дальше мы раздадим всем гостям чаши с вином и будем смотреть, как плавится сумрачная сталь.
   Вашорец содрогнулся.
   - Вы жестокий человек.
   - Не жестокий, а здравомыслящий.
   - Да ну.
   - А на следующий день, когда все закончится, мы устроим еще один пир. Только в отличие от первого нам будет прислуживать не обычный паж, а маленький Кед-Феррешемчик. И пусть булочки с его подноса берут дети некнязей. Поглядим, кто после этого захочет пойти на Дарагана.
   Сагдар потеребил бороду.
   - Нет, вы жестокий человек.
   Дараган приподнялся на троне.
   - А сейчас устроим к этому небольшую прелюдию. До Салира по меньшей мере одиннадцать дней пути, это если спешить. И то - как повезет. А наступать я планирую через неделю. Так что уже можно, они ни о чем не узнают раньше времени. Пусть пока копаются в своих рудниках.
   Вечером того дня в Сорочьем зале собралось столько людей, словно войска богоизбранного Дарагана принесли новую победу над тьмой. Такое число гостей со всей Ишири не всегда бывало даже на днях рождения наследника. Стража пускала каждого - только оставь мечи и кинжалы оруженосцам и слугам. Властелин слишком боялся злонамеренных, и уже десять лет как в сердце Сафарраша запретили входить вооруженным.
   Элден глядел в окно на внутренний двор - слуги бряцали мечами, топорами, копьями и еще трындели без умолку. Голоса смешивались, и разобрать что-либо не получалось. Подобные толпы он видел разве что в детстве на ярмарках Сад-Вешта до его падения. Элден тоже решил пойти в Сорочий зал, это всяко интереснее, чем бесцельно шататься по замку. Оставлять было нечего, и стража пропустила без вопросов.
   Люди наводнили зал, протиснуться вперед казалось нелегкой задачей, да и не хотелось особо, так что Элден пристроился позади всех, за спинами четырех лафортийцев. Когда Лафорт еще называли княжеством, его жители, в чем на редкость сходились все в Ишири, одевались лучше всех. Пестрые платья, расцвеченные красителями с островов моря Тысячи Огней, вожделели заполучить все достойные дамы. Семь сотен динар, месяц ожидания и, возможно, кровь и души моряков - такую цену платили благоверные мужья. Пурпурная краска получается из сока армалонта, это на острове Эшой, розовая - из малахарна, на Рем-Пашре, нежно-коричневая - из чамар-куста, на Эшшеде. Особенно тяжело добыть бирюзовую - остров Нан-Вашир скалистый и с мелководными бухтами, единственный пригодный причал за растущими из пены волн столбами Дерзновенных, могильными плитами для тысяч покушавшихся на остров. Море Тысячи Огней потому так и называлось: глупцы думали, что это души сгинувших в пучине. Элден считал все это суевериями, а свечение это наверняка от рыб или кальмаров.
   Величие Лафорта осталось в прошлом, ныне этот прибрежный город и крепость совершенно обветшал. Стены осыпались, во многих местах зияли дыры. Некогда гордость лафортийцев, водопровод, проржавел, а кое-где трубы раздавил сошедший с Тихих холмов сель. Ладьи сожгли всадники Дарагана, и за краской не на чем больше ходить. Теперь лафортийцы одевались, как низкородные сафарши - в серо-буро-черные кафтаны, балахоны и плащи. Единственно их отличали жемчужные ожерелья, ныряльщикам крупные корабли не нужны. Вот и на четверых перед Элденом поблескивали бусы, отражая пламя свечей Сорочьего Гнезда.
   Лафортийцев в зале собралось много. До Лафорта всего шесть дней на север-соль, то есть вверх и влево по карте, да и некняжество это послушное - исправно платит дань и не бунтует. Дараган любил приводить их в пример другим некнязьям, такими, по его речам, и должны быть верные слуги и рабы его благодатного сияния.
   Третьими по численности после сафаршей и лафортийцев оказались ширихагцы. В просторных рубахах и плотных штанах они заняли левую сторону зала, вытянулись вдоль барельефа, где властелин выбирал невесту из ряда юных дев. Их женщины, как обычно за ними и водится, даже на столь важный сбор явились в портках из бычьей кожи. К северу от Ширихага простирались холмистые луга и редколесья, к югу - степи. Верховая езда была излюбленным делом ширихагцев, и если куда-то можно дойти пешком, они все равно предпочитали седлать коней. И свои штаны не всегда снимали даже на ночь.
   Элдена не удивило количество ширихагцев, все-таки всего восемь дней на юг-темень, вниз и вправо от Сафарраша. Да и не бунтовали они уже давно, хотя им и далеко до преданности лафортийцев. В любом случае, Дараган к ним относился, по крайней мере, нейтрально. В отличие от несчастных жителей Сад-Вешта.
   Пятнадцать дней строго на темень, и ни одного своего соплеменника Элден, как ни старался, не отыскал. Нечего им делать в Сорочьем зале, в этом сердце зла. Хотя в Сафарраш, в том числе и в нижний град они селились. Не от желания, а от безысходности: в дважды за десять лет разрушенном Сад-Веште жить стало невмоготу.
   Салирцев нашлось лишь двое - послы некнязя Карьмина. Они стояли обособленно, в пяти шагах перед толпой. Справа от них на стуле с высокой спинкой сидел Гидо. Старик сжимал ногами виолончель, и дракон с головки грифа глядел на салирцев.
   У подножия тронной лестницы покой властелина сторожили два Кед-Феррешем. Иссиня-черные куклы скрестили пальцы на гардах, упирали сумрачные клинки в пол. Мечи были почти полностью темные, кроме яблока - там растянула щупальца белесая, совершенно неблестящая медуза. Остроконечные капюшоны Кед-Феррешем, свесившись, застыли.
   Дараган сидел задумчиво, водил ногтем по вышитым на кафтане сорокам. Он не торопился, и пока властелин молчал, толпа шушукалась - обсуждали вероятные причины столь великого сбора. Элден подслушивал разговоры: косматый ширихагец заявлял, что начнут строить невиданный храм, стройная лафотийка, прислонив пальцы к изящному подбородку, предполагала, что у благоверного князя родился еще один сын. Пахнущий горелым мясом вашорец считал, что властелин хитроумно разоблачил тайное общество злонамеренных, и сейчас торжественно зачитают приговор.
   Элден думал, что все они не правы, и когда Дараган заговорил, окончательно в этом убедился. Князь почти шептал, толпа умолкла и слушала с интересом - каждый желал услышать подтверждение своих предположений и, выходя из зала, всех доставать фразой: "Ну, вот видите, что я вам говорил". Однако речь властелина уходила в другое русло. Он сетовал, что некнязья его недостаточно уважают. Что не держат слова. Что ему впредь не стоит быть таким милосердным. А когда он послал слугу за малолетним наследником, Элден начал понимать.
   Он еще раз взглянул на Кед-Феррешем. Верные рабы властелина продолжали неподвижно стоять, уперев клинки в пол. И это странно: обычно они всегда, как и все, входили в Сорочий зал безоружными. Дараган и их опасался. Но не сейчас. Слуга отправился за наследником, и Элден обо всем догадался.
   Он прошмыгнул за слугой. Элден стоял позади всех, за высокими спинами лафортийцев, его никто и не хватился. Стражники не шелохнулись, спокойно пропустили, они все равно не слышали тихой речи Дарагана, а до этого мимо проскочил его верный слуга. Они его хорошо знали, наверняка он вышел по приказанию властелина, значит, и нечистый жрец тоже отправился исполнять волю хозяина.
   Элден семенил прочь от этого чертога тьмы. Быстрее к себе в каморку, а потом на второй этаж. Нет, не всегда Дарагану побеждать.
  

11

  
   Элден поднял мертвецов еще утром, и теперь они дожидались труповоза. Повинуясь воле прибежавшего хозяина, мертвецы вылезли из мешков, сели на стол и, застыв, ожидали приказаний. Шестеро оживших, в хорошем состоянии, почти не увечных. Безухий, горелый, утопленник, кривоногий, златокудрый и повешенный, украшенный багровой бороздой-ожерельем.
   - За мной.
   Быстрым шагом, переходящим в трусцу, семеро поспешили на второй этаж. Элден рад бы побежать, но мертвецы не могут.
   Они остановились за углом, Элден высунул голову - там скучал вооруженный булавой стражник. Переминался с ноги на ногу.
   - Стойте здесь, - шепнул Элден.
   Он вышел и, улыбаясь, направился к стражнику.
   - Друг, - обратился Элден, - я знаю, воины его благолепного сияния князя Дарагана ничего не боятся, но все же позволь тебя предупредить.
   Стражник посмотрел недоверчиво, сжал булаву крепче.
   - Я хочу сообщить, что веду мертвяков к достопочтенному Урашу, хранителю ордена Кед-Феррешем.
   - А мне ты это зачем говоришь? Я и так знаю, что ты нечистый жрец.
   - Да, я просто хочу предупредить, что сейчас пройдут шесть трупов. Чтобы неожиданность тебя не смутила. Чтобы ты просто не испугался.
   Стражник фыркнул. Рука с булавой расслабилась.
   - Проводи уж своих мертвяков. Мог бы и не предупреждать. Ты не представляешь, скольких живых я сделал мертвыми.
   - Хорошо, а то я думал, что придется привести сюда Ураша лично. Выходите!
   Мертвяки направились по коридору к Элдену, минуя стражника. Тот с любопытством их разглядывал, рука расслабилась еще больше.
   - Ха! - гоготнул он. - А у этого вон ушей нет!
   - Ага.
   Трупы шли друг за другом, и когда четвертый поравнялся со стражником, Элден сказал:
   - Убейте.
   Таким тоном, каким обычно предлагают чаю.
   Златокудрый вцепился в кисть, булава шваркнула о пол. Безухий кусал шею, а утопленник бедра. Через пару мгновений все было кончено.
   - Хватит, - приказал Элден.
   А то они бы продолжали дальше, и факт смерти от мертвецов стал бы очевидным. А так неясно: может, обиженные слуги искромсали и отпинали.
   - Ломайте дверь.
   Двое навалились, четверо напрыгивали сзади. Дверь заскрипела и рухнула, подняв облако пыли.
   Изнутри закричали.
   Элден вошел и увидел вжавшуюся в стену Ками.
   - Не подходи! Не подходи!
   - Иди со мной.
   - Не пойду!
   - Возьми ее, - приказал Элден златокудрому.
   - Не-ет! - завыла Ками и вжалась еще сильнее. По стене судорожно скребли пальцы.
   - Постой, - остановил Элден. - Дитя слишком боится мертвяков. Не хочу поранить нежную душу. Сам возьму.
   Не обращая внимания на вопли, переходящие в хрип, он сгреб ее в охапку и закрыл ладонью рот. Поволок в каморку, нежить двинулась за хозяином. Ками рассекала ногами воздух, пару раз небольно попала в бедро и однажды прилично засадила в колено.
   Чтобы открыть дверь, руке пришлось освободить рот. Ками извернулась и цапнула в предплечье.
   - Ах ты засранка!
   Он снова ее заткнул и втащил в каморку.
   - А теперь не кричи и внимательно слушай. Поняла?
   Ответа не последовало.
   - Поняла, спрашиваю?! - Он встряхнул ее.
   Она промычала и кивнула.
   - Вот и хорошо. Не кричи.
   Элден убрал руку. С ладони свисали слюни и сопли.
   - Слушай внимательно. От этого будет зависеть твоя жизнь.
   Он посадил Ками на стол.
   - Он пахнет мертвечиной! Отпусти меня!
   - Не будешь слушаться, сама станешь мертвечиной. Сначала убью, а потом оживлю.
   Ками заглянула за плечо Элдена. Открыла рот, лицо вытянулось.
   - Не бойся их. Они тебя не тронут.
   - У него ушей нет.
   - Ну да, нет. Но ты же за время в замке и не такое видела.
   Элден смахнул ей соплю.
   - Ты убил Илмара. Перерезал ему горло.
   - Он бы все равно умер. Его подстрелили из огненной трубки, он корчился в муках, как и все раненые. А я только прекратил их мучения. Да и к тому же у меня не было выбора.
   Она сидела на столе и дрожала. Вцепилась в край, выпрямила спину. Исхудавшая за семь месяцев неволи, грязная, в свои девять выглядела на семь.
   - Ты служишь Дарагану. Ты его послушный раб.
   - Наоборот, я хочу тебя от него спасти.
   Ками сглотнула.
   - Спасти?
   - Да, спасти. Все еще хочу спасти. Хотя ты маленькая засранка.
   По предплечью Элдена сочился алый ручеек.
   - Извини, - буркнула Ками. - А ты правда мне ничего не сделаешь?
   Она рукавом вытерла нос. Семь месяцев назад Карьмин нарядил дочку в кремовую рубашку с вышитыми громоптицами и бежевые брючки с вьюнами кхимарии - удобную одежду для пленницы. Попрощался, поцеловал и попросил быть смелой девочкой. С тех пор княжеский наряд испачкался и износился, посерел и стал неотличим от крестьянских обносок. А громоптицы превратились во что-то бесформенное, бурые кляксы на серой ткани.
   - Сегодня ты покинешь замок. И, надеюсь, никогда сюда не вернешься.
   - Мне нельзя. Я должна быть здесь, пока мы не выплатим бремя.
   - Забудь. Нет больше никакого бремени.
   - Амьян и Месфир сказали, что нам собирать его еще три месяца.
   - Считай, что Амьяна и Месфира тоже больше нет.
   Ками медленно помотала головой.
   - Я не понимаю.
   Смотрела на него широко открытыми глазами.
   - Мне нельзя. Я обещала папе, что выдержу. Что буду смелой, как громоптица!
   Элден улыбнулся.
   - Ну, смелость тебе еще понадобится. Теперь слушай внимательно.
   - Ты не врешь? Ты действительно хочешь мне помочь?
   Она заерзала на столе.
   - Да, - подтвердил Элден, - хочу увидеть кислую морду Дарагана. Даже если он затем меня казнит.
   - Он всегда побеждает, - тихо проговорила Ками.
   - Но не сегодня. - Элден потрепал белокурые волосы. Взлохмаченные и перепачканные они давно завшивели. - Сейчас за мертвецами уже должен прийти труповоз. Я тебя положу в мешок вместо одного из них, и тебя вывезут из замка.
   - Я не полезу в мешок! Он воняет, там возят трупы!
   Элден приложил ей палец к губам.
   - Ты обещала не кричать. Будешь так орать, нас поймают и расстреляют из огненных трубок.
   - Я не полезу, - всхлипнула Ками.
   - Он развозит мертвецов по городу. Останавливается у домов богатеев, выгружает один из мешков и заносит внутрь. Когда он уйдет, ты должна будешь вылезти из мешка и убежать. Я только сделаю вид, что он завязан, но на самом деле просто перекручу. Тебе надо будет просто надавить, и ты легко выберешься.
   - Куда же мне бежать? - хныкнув, пожала плечами Ками. - У меня тут нет друзей.
   - Зато у меня есть. Кузнец Брунх, тоже, как и я, из Сад-Вешта. Переехал сюда после разгрома, его кузню, как и половину города, сожгли. Здесь он стал простым подмастерьем, но один барон заметил его искусство и сделал своим первым оружейником.
   - А этот кузнец меня не выдаст? Ему, наверное, за меня заплатят. - Ками опустила голову.
   - Нет. Он ненавидит Сафарраш и Дарагана. В Сад-Веште он работал в собственной кузне, а здесь горбатится на хозяина. Трое из пяти детей Брунха погибли при взятии Сад-Вешта. Не переживай, тебе помогут. Барон дает щедрый динар, все-таки Брунх первый оружейник. Он сумел купить хороший дом в предместьях, тебе надо будет туда добраться.
   - В предместья? Это же далеко, и как я его найду?
   - Я нарисую тебе карту и все напишу. Ты умеешь читать?
   - Конечно! Я же некняжна.
   Элден улыбнулся и легко покачал ее за плечо.
   - При мне можешь называть себя княжной. Скажи Брунху, что ты от Элдена из рода Фрат. Объясни ему все, как есть. Ничего не скрывай. Поживешь у него некоторое время, а там он посмотрит, что делать. Сейчас ничего нельзя знать наперед. Главное - доберись до его дома.
   - Я попробую.
   - И еще тебе нужно кое-что запомнить. На случай, если труповоз решит проверить, что в мешках.
   - Проверить? - Ками взвилась, как от щекотки.
   - Вряд ли он тебя знает в лицо, такого оборванца дальше моей каморки не пускают. Поэтому, если что, ты притворишься ожившим мертвецом. Слушай несколько простых правил.
   Ками закусила губу.
   - Мертвецы не говорят. Мертвецы не бегают. Мертвецы не спят. Взгляд мертвецов неживой, так что постарайся никому не смотреть в глаза. Мертвецы исполняют все приказы. И, наверное, самое трудное для тебя, - мертвецы не плачут.
   Он взял тряпку для чистки башмаков и более-менее чистым краешком вытер ей слезы.
   - Я поняла.
   - Но, скорее всего, труповозу вообще не разрешают открывать мешки.
   - Хорошо бы.
   - И смотри не попадись стражникам, когда побежишь к Брунху. Я рад позлить Дарагана, но гибнуть из-за твоей глупости все-таки не хочу.
   - Почему же ты мне помогаешь? И я не глупая.
   - Ты не представляешь, сколько я видел мертвых девочек еще младше тебя, когда пал Сад-Вешт.
   Ками потупилась. И зачем она только спросила?
   Элден продолжил:
   - Этот поступок - моя маленькая месть Дарагану. Большего я просто не могу сделать. А теперь - полезай в мешок. Сейчас придет труповоз.
   Она замешкалась. Там воняет и, наверное, очень темно.
   Тогда Элден сам затолкнул ее. Она не кричала, лишь хныкнула, едва он закрутил концы. Он оторвал от стола щеп и проделал штук двадцать незаметных отверстий.
   Элден приказал пятерым мертвецам лезть по мешкам, а шестому, златокудрому, спрятаться под столом. Пойдет завтра в одном мешке с еще кем-нибудь. Можно, конечно, и сегодня так сделать, но это лишний риск. Труповоз может заметить, что там два тела. А если уж это случится, то пусть лучше завтра, когда Ками уже будет у Брунха. А Элден придумает, как объяснить неувязку.
   Труповоз явился песка через два. Собрался уж поведать новые слухи из нижнего града, но Элден улыбнулся и, положив руки ему на плечи, признался, что от оживлений разболелась голова. Прямо разламывается. Так что слухи лучше рассказать завтра. Труповоз предложил за два динарчика отвар амхалора, заявив, что ему он всегда помогает. Однако Элден ответил, что от головы нет ничего лучше молитвы нечистого жреца.
   Труповоз укатил тачку, и Элден впервые проводил его взглядом.
   - Как думаешь, она справится? - спросил у златокудрого.
   Мертвец, конечно, ничего не ответил.
  

* * *

   Слуга и наследник, толстый рыжеволосый мальчик десяти лет, быстрым шагом вошли в Сорочий зал. Сын Дарагана, его звали Галат, запыхался.
   - Что так долго? Шесть раз песок просыпался! - воскликнул Дараган.
   - Я фехтовал, отец.
   - Мы его не сразу нашли, - признался слуга. - Думали, он в саду или на кухне.
   - Подойди ближе, - приказал Дараган сыну. - А, теперь вижу. За ночь этот синяк расползется на пол щеки.
   - Он нечестно ударил! Мы тренировали один прием, а он сделал совсем другой выпад!
   Дараган ухмыльнулся:
   - Я награжу твоего учителя.
   Галат громко засопел.
   В толпе захихикали.
   - И ты еще оказался моим лучшим сыном, - покачал головой Дараган. - Может, зря я именно тебе сохранил жизнь?
   - Отец, ты же знаешь...
   - Да-да, знаю. Но чернь все равно не переубедишь. Если хочет считать, что я убил двоих сыновей, пусть считает. Раз уж им так трудно поверить, что один из них был полоумный и выбросился с башни Первого После, а второй, совсем болезный, помер в пять лет от несварения.
   В толпе смущенно склонили головы. Высокородные все знали.
   - Но, поверь, так для нас даже лучше. Внушаемость черни часто идет нам на пользу.
   - Да, отец, понимаю.
   - И сегодня ты в этом убедишься. Родится еще одна история о железной руке Дарагана. Правда, на этот раз она окажется былью.
   - Э, понимаю.
   - Ничего ты пока не понимаешь, - отмахнулся Дараган. - Салирцы, подойдите ближе.
   Амьян и Месфир повиновались. Остановились в шагах в пятнадцати от тронной лестницы. По сторонам от нее два Кед-Феррешем упирали мечи в пол.
   - Бароны и достопочтенные господа! - начал властелин. - Я не буду говорить долго. Семь месяцев ранее некнязь Карьмин дал мне слово. Несколько дней назад приехали салирские послы и забрали это слово. Узрите то, что случается с лжецами! Гидо, - обратился Дараган к старику-музыканту, - я хочу, чтобы ты играл. Воспевай новую легенду о Дарагане!
   Гидо кивнул, и смычок натужно пополз по струнам. Мрачные, но торжественные звуки стелились по Сорочьему залу. Их будто прижало к шахматным плиткам, эта музыка не была воздушной.
   Дараган встал с трона:
   - Убить их!!!
   Куклы приходят в движение. Дюжина шагов в три прыжка - и одна уже у Амьяна. Он следит за сумрачным клинком. Выпад! Ушел вправо. Замах сверху! Кувырок по клеткам. Клинок в пол. Черное на черном. Отступать. Ложный замах. Спокойно. Еще раз в пол!
   Смычок идет по струнам.
   Нужно попробовать. Прорыв вперед, резкий разворот. Удалось - схватил за хвост капюшона. Черной рукой наотмашь. Амьян улетает в угол.
   Сорочье Гнездо покачивается.
   Зажат в углу. Пригнулся. Подпрыгнул. Оттолкнул его! Выбрался!
   Свечи играют всполохами.
   Он снова здесь. Медуза на яблоке. Бездумные глаза. Мимо. Это слишком откровенно. Снова мимо. Отскочил назад. Некуда уходить. Опять в угол.
   Дракон с грифа виолончели скалится на Амьяна.
   Рассекающий - в стену. Прямой - чуть не попал. Выжидает. Что дальше? Не выпускает из угла. Ждет. Нужно пробовать. Прочь из угла! Поймал за плечо! Развернул! Нет!
   Клинок входит в живот Амьяна. Кровь на сумрачном лезвии пузырится. Шипит и вскипает. Багровые пузыри растут на иссиня-черном. Растут и лопаются. Горячие капли летят в лицо. Кровь шипит все сильнее. Громче криков Амьяна! Чернильный пар. Запах горелой плоти. Кед-Феррешем вынимает меч и отрубает салирцу голову.
   Дараган сжимает кулаки.
   Месфир отступает. Получается не сближаться. Все предугадывает. Укорачивается от наскоков. Кед-Феррешем прыгает. Капюшон змеей мечется за хозяином. Еще раз. Попробовать схватить за капюшон? Нет. Ударит с разворота. Удается не подпускать близко. Танцуют.
   А смычок пляшет по струнам.
   Тупые глаза снова близко. Проскочить между ног? Это уж слишком. Отпрыгнул вправо. А теперь - обходить его по кругу. Главное не подпускать близко. И не дать зажать в угол.
   Музыка становится громче.
   Кружат по шахматным клеткам. Черный ферзь приближается. Не подпускать вплотную. Это слишком издалека. Много времени на реакцию. Опять не попал. Угадывает по ногам. Еще до движения клинка. Мимо. Мимо. Что?! Не меч! Рука! Выпад свободной руки! Длинные пальцы вцепляются в шею.
   Толпа затихает.
   Месфир поднимается над Кед-Феррешем. Мертвая хватка. Большие глаза. Почти пустые. В них только его отражение. Гримаса боли. Сучащие в воздухе ноги. Все темнеет. Большие глаза увеличиваются. Ничего не остается, кроме глаз Кед-Феррешем. Он в них тонет. Тонет!
   Смычок замедляется. Не скользит, а давит по струне. Давит по самой толстой струне.
   Кровь прыскает изо рта, попадает на сумрачный доспех. Над плечами Кед-Феррешем поднимается чернильное облако.
   Месфир проваливается в бездумные глаза. Проваливается в ничто.
   Смычок останавливается.
   Куклы замирают.
  
   - А теперь приведите сучонку Карьмина, - тихо говорит властелин.
  

12

  
   Тачка скрипела и тряслась. Порой так бултыхало, что мешок с Ками подлетал, и она билась о мертвецов. Ткань совсем тонкая, и эти удары было непросто сносить молча. Но Ками ни разу не пискнула.
   Труповоз остановил и, кряхтя, стал куда-то перегружать мешки. Ками слышала, как они глухо обо что-то бьются. Будто морковь бросают с телеги к прилавку. Слуга дошел до нее и забормотал:
   - А сюда чего, карлика положили, что ли? Да кому нужен карлик?
   Он через ткань стал ее ощупывать. Ками оцепенела. Шевелиться нельзя, ведь мертвецы ничего не делают без приказа. Хотя ей очень хотелось взбрыкнуть и, пока он дивится неожиданности, выскочить и убежать. Он щупал ее, как кусок мяса на рынке, обхватил сильными пальцами, сжимал и разжимал их, словно проверял на свежесть. Водил по ногам и по спине, потом перевернул ее на бок, провел по животу и бедрам.
   - Точно карлик. Точнее, карлица. И кому только понадобилась? Да еще такая тощая? Обычно карлики - жирные, мясистые, прям сало руками сжимаешь! А у этой одни кости торчат.
   Он взял ее и аккуратно перегрузил. Не кинул, как тех, а положил и даже не сразу убрал руки. Может, потому что она легкая, а тех он бросал из-за тяжести. А может, просто любил карликов.
   - Ладно, дело Ошика простое. Карлик так карлик. Свои два динарчика за него Ошик все равно получит. Хе-хе.
   Похоже, их перегрузили в запряженную телегу. Труповоз сказал "Пшла!", и они тронулись. Тут трясло еще сильнее и, пока они ехали, где-то песков пять, Ками два раза чуть не вывернуло. И воздуха не хватало, и запах.
   Они остановились. Теперь ей нужно ждать, пока он возьмет один из мешков и уйдет к покупателям в дом. Сразу вылезать нельзя, нужно убедиться, что он точно ушел.
   - Так, что тут у нас? Ошик все помнит. Все помнит! Сначала красная бирочка, потом желтая, бурая, розовая, белая и синяя. Где тут красная бирочка? Вот же она, у карлицы.
   Он взял ее и потащил. Поднимался по лестнице, ступени скрипели под ногами. Остановился, закинул ее на плечо и, кажется, ему отворили дверь.
   - Заходи. Вот сюда положи.
   - С вас пятьдесят динар, господин.
   - Получи.
   - Так. Крупные монетки, поменьше, такие же, но блестящие, и совсем маленькие. Все верно. Две маленьких Ошик забирает себе. Два динарчика. - Послышалось чмоканье губ. - Как хорошо. Я могу уходить?
   - Да.
   Звук хлопнувшей двери.
   - Вынимай его.
   - Да, сейчас. О, смотри, тут даже не завязано. Видимо, мертвецы такие покорные, что Ураш даже не боится, что они разбегутся.
   Ками вытащили из мешка, свет ударил в глаза. Она очутилась в просторном чертоге - ярком, с большой люстрой. Ками стояла в пяти шагах от камина, и на нее смотрели господин и госпожа, не старые, и не молодые - чуть меньше тридцати лет. Госпожа была в домашнем халате с нарисованными розами - огромными, больше головы этой дамы. А на господине плотно сидел камзол, что обычно носят писари, советники средней руки или сборщики податей.
   - Что? Он привез нам девочку? - скривился господин.
   - Дорогой, мы же заказывали взрослого мужчину!
   - Ураш опять нас провел! Я знал, что ему нельзя верить. И если бы не ты, никогда бы у него ничего не купил.
   - Дорогой, я же не знала...
   - Мне нужен помощник! Я не справляюсь по хозяйству! Дом такой большой, я все не успеваю! Лучше бы еще служанок наняли.
   "Мертвецы не смеются", - помнила Ками.
   - Милый, ты же знаешь, служанки дорогие. А тут - пятьдесят динар и все. Кормить мертвяков не надо, они не болеют и не жалуются. Семейство Сольмешей ими довольно, и Лормаши тоже, и Канои. И нам давно было пора заказать.
   - Вот ты и заказала. И что она сможет делать? Только полы мыть и в саду копаться. А тяжелую работу? Она же маленькая совсем.
   - Мне кажется, это случайность. Ураш не хотел нас обмануть, просто этот труповоз что-то напутал. И доставил нам не то, что мы покупали.
   Ками старалась на них не смотреть, ведь взгляд мертвецов неживой.
   - Я не для того платил пятьдесят динар, чтобы получить девочку.
   - Дорогой, это просто ошибка. Мы сможем ее обменять.
   - Ладно, я сейчас пошлю гонца к Урашу, к этой скотине.
   - Подожди, давай немного с девочкой разберемся. Раз уж купили, интересно же.
   - Что с ней разбираться? Девочка, как девочка, мертвая разве что. И как-то очень грязная. Скорее всего, в жизни кому-нибудь прислуживала и навернула, например, ашаметский кувшин, который стоит, как десять таких девочек. Вот хозяин ее убил и вывез на свалку. Странно только, что собаки ее не обглодали.
   - Мне кажется, она вздрогнула.
   - Не будь дурой, она только приказы понимает.
   - А давай попросим ее что-нибудь сделать. Как она управляется-то?
   Госпожа потеребила Ками за воротник.
   - Никогда раньше не имела дела с мертвяками.
   - Сольмеши своему просто приказывают голосом.
   - Давай тоже так попробуем!
   "Мертвецы делают все, что им приказывают", - напомнила себе Ками. Она смотрела на вензеля решетки камина. Какие-то буквицы, видимо, по имени этого семейства.
   - Попробуй, прикажи ей что-нибудь.
   - Ой, а что приказать-то? Я и не знаю, - развела руками госпожа в халате.
   - Да что угодно прикажи.
   Дама собралась с силами:
   - Девочка, подними руку!
   Ками подняла.
   - Ой, как здорово! - Госпожа хлопнула в ладоши. - Работает! А теперь подпрыгни!
   На всякий случай Ками подпрыгнула с поднятой рукой. Не знала, полагается ли ее опускать в таких случаях.
   Госпожа заулыбалась:
   - Как ими легко управлять! Не зря Канои так своего нахваливают.
   - Давай устроим ей задачку посложнее, - предложил господин.
   - Какую? Я даже не знаю. В голову ничего не приходит, - произнесла дама с розами больше головы.
   Господин воскликнул:
   - Девочка, станцуй!
   Ками чуть не выпалила: "Вам арнусский вприсядку или ширихагскую джигу?" Танцевала она отлично.
   Решила джигу.
   Ками подпрыгивала и кружилась, пыталась сохранить лицо невозмутимым. Пришлось изо всех сил сдерживать улыбку. Танцы всегда ее ободряли, но последний раз она танцевала еще в Салире, в день накануне отъезда. Тогда она еще думала, что все будет хорошо и быстро закончится.
   - Как прелестно! - водила головой госпожа.
   Ками старалась не встречаться с ней взглядом, уставилась на камин. Решетка и пламя - вверх-вниз, вверх-вниз. Искры тоже что-то отплясывали.
   - Смотри-ка, Мэгонт, как кружится! - произнесла госпожа. - А ноги что вытворяют!
   - Так это же ширихагская джига, - усмехнулся господин. - Они ее пляшут, когда слезают со своих кляч.
   В рубашке и брючках танцевать было удобно. Правда, рубашка немного кололась. Особенно, у шеи. И еще жалко, что они очень грязные, а то танец был бы еще красивее.
   - Девочка, хватит! - приказал господин.
   Ками стала, как вкопанная. Она повеселела, но мрачно глядела на кладку камина. Мертвецы ничему не радуются. Даже ширихагской джиге.
   - Да она танцует получше девок из кабака рябого Солоя! - воскликнула госпожа. - Помнишь, мы ходили на этих расфуфыренных с павлиньими перьями.
   - Ага, девчонка получше будет.
   - А им там платят по пять динар за вечер. Мне жирная Бобита рассказала.
   - Мы могли бы сдавать девчонку Солою по три динара за выступление. - Господин почесал подбородок. - Меньше чем за двадцать вечеров окупилась бы.
   - Точно! Так и сделаем! Не будем ее обменивать или возвращать!
   - Уверена?
   - Конечно, - кивнула госпожа. - Мерзкий Ураш хотел нас провести. Но в итоге провел сам себя.
   - Возможно.
   - Пусть дальше торгует своими трупами. А мы получим щедрый динар по-другому. Как же хорошо, что ее привезли именно нам!
   Она потрепала Ками по щеке. Рука госпожи была холодной.
   - Бледненькая она только совсем. Как салирка!
   - Это ж мертвечина.
   - Да. И грязная. Надо будет ее отмыть. А то перед Сольмешами неудобно. И перед Лормашами, и Каноями. У них-то мертвяки чистыми ходят.
   - Отмоем. Будет не хуже, чем у Сольмешей.
   - Будет лучше! У Сольмешей-то неотесанный здоровенный мужик. А у нас милая девочка. Только вот со вшами надо что-то сделать.
   - Можно ее вообще налысо постричь, - предложил господин. - У мертвяка-то не отрастет заново.
   - Лысая танцовщица? Я, конечно, такое видела в Сад-Веште, но это уж слишком. Да и та лысая танцевала при храме нечистых. Лучше уж с волосами. Тем более, такие светлые - редкость для Сафарраша. Как у салирки. Только надо их вымыть и причесать. А то такие лохмы никуда не годятся.
   - Если ее научили танцевать, вряд ли она из служанок. Может, даже и высокородная.
   - Раз так, почему же ее не похоронили? - усомнилась госпожа.
   - Наверное, сильно провинилась перед отцом. Ее выгнали из дома, она и померла. Мне кажется, у нее и взгляд какой-то... осмысленный. Ну-ка, давай посмотрим.
   Он взял Ками за подбородок и поднял ей голову.
   - Точно. Осмысленный взгляд. У простолюдин-то и живых не всегда такой.
   Он покрутил ей голову. Сильно сжал челюсть, Ками чуть не застонала.
   - Да, - подтвердила госпожа, - точно живой взгляд. Она так на тебя смотрит, будто боится. Или хочет что-то сказать.
   - Знатная, - заключил господин.
   - Если так, то, может, и другим искусствам обучена? Попрошу Авиту завтра принести лютню. Пускай девочка поиграет.
   Ками умела только на флейте. И немножко на скрипке, но эти звуки мало кому нравились.
   - Ой! - воскликнула госпожа. - У нее от твоих пальцев щеки покраснели! Так и должно быть?
   - Откуда ж я знаю, как там должно быть у оживленных мертвецов. Первый раз такого трогаю. Это ж тебе не обычный труп. Хочешь, скажем, что она испорченная и вернем. Или поменяем.
   - Нет-нет. Мне она уже полюбилась. Милая девочка, правда, грустная очень.
   - Ладно, тогда надо дать ей работу на этот вечер и ночь, - проговорил господин. - Слушай задание, девочка.
   Ками напряглась.
   - Сначала вымоешь полы в опочивальнях, затем попробуешь отчистить в малом чертоге - там пролили свиную похлебку, весьма жирную. Затем соберешь персики в саду, вынесешь горшки в отхожем месте. Ночью, тебе ведь спать не надо, вымоешь пол и люстру в большом чертоге. Чтобы к утру все сияло. А сейчас я хочу посмотреть тебя в деле. Поди в чулан и возьми веник. Подметешь здесь, а потом тетка Мониш тебя вымоет и причешет.
   Ками показали, где чулан, и она понуро туда поплелась. Он оказался раза в два больше, чем комната, где ее держал Дараган. Ками сразу нашла веник, но решила не торопиться. Здесь был старый, давно не топившийся, камин, она туда заглянула и наконец смогла позволить себе улыбнуться. Пусть и грязно, главное пролезть можно. Да и грязнее, чем есть, она уже не станет. Камни в кладке дымохода выступали, она зацепилась и полезла по трубе.

13

  
   Когда Ками очутилась на крыше, уже почти стемнело. Пелена бурыми кучами свисала над крышами, так близко, будто можно докинуть яблоком или воткнуть стрелу. Она, конечно, там застрянет, в повисших над нижним градом тяжелых клубах.
   - Сбежали ваши пятьдесят динар, - засмеялась Ками. - И по три динарчика за выступление тоже.
   Башни замка подпирали пелену, над ними она собралась не кучами, а распушенными хлопьями, не иначе зачарованная ворожбой вековых стен. Ками увезли совсем недалеко от Лысого холма, неудивительно, ее ведь первой выгрузили. Доставили, пожалуй, в один из лучших домов в нижнем граде. И с его крыши надо быстрее спасаться, пока хозяева не опомнились.
   Улочки нижнего града такие, что двое с трудом разминаются. Ками бежала, легко перепрыгивая с крыши на крышу. Нужно оставить этот добрый дом позади, а там она уже взглянет на карту. Ками первым делом нащупала ее под рубашкой, едва вылезла из трубы.
   Ками неслась прочь от замка по крышам обветшалых жилищ, таверн, постоялых дворов, мастерских. Через щели в досках она видела посуду на столах, пламя в очагах, отворенные сундуки с платьями и кувшинами. Часто промелькали головы и лица. Когда она пробегала над ними, колошматила по доскам, била башмаками по щелям, и лица сафаршей скрывались под ее пятами. Получайте! Еще сильнее, со всей мочи! Скоро сюда придет салирское войско и будет лупить вас уже по-настоящему.
   "Вот ты дрянь!", - кричали вслед.
   В некоторых домах с потолка что-то падало, звенело и раскалывалось.
   "А ну, спускайся! Паршивая сучка!"
   А она старалась бить еще сильнее. Если под ней оказывался зал поболее, а за столом на ужин собралось все семейство, она останавливалась и прыгала на месте. Удар, еще удар, вот вам! Втыкала ноги так резко, как могла худая девчонка. Люди вскакивали и орали, их искореженные лица проявлялись и вновь пропадали под башмаками Ками. Она стала скакать ниже и чаще, и головы замелькали быстрее.
   Отбежав достаточно далеко от замка, так, что две из его трех башен слились в одну, она села на краю пологой крыши и достала карту. Схема была довольно условной, похоже, нечистый жрец сам толком не знал нижний град. Ками нашла на рисунке дом с кованой бабочкой, что стоял напротив - через широкую, шагов в десять, дорогу. Наступала ночь, и линии на бумаге с трудом угадывались, Ками подносила ближе к глазам, водила пальцем, пытаясь вычертить правильный путь, но все равно смутно представляла, куда двигаться.
   К дому с кованой бабочкой подходили группы по три-четыре человека. Стучали в дверь, говорили не слышные отсюда слова, Ками решила, что это пароль. Им отпирала женщина, они ее обнимали и заходили. Происходящее внутри скрывали занавеси, почти во всех окнах горели свечи, доносились звон и смех, пахло горячим вином и жареным мясом. Ками мигом вспомнила, что не ела с утра. Живот, видимо, тоже об этом подумал и забурлил. Жаркое из ягненка сейчас пришлось бы кстати, ну, или хотя бы вареная куриная ножка. Ками взглянула под ноги, недовольно посучила, провела в воздухе невидимые линии. Спрыгивать слишком высоко.
   Из дома вышли два господина, и к запахам еды добавился сладкий аромат курительной смеси. Они весело беседовали, но Ками не разбирала отсюда слов. А потом один ее заметил, показал пальцем, а второй хохотнул. Они стали ее разглядывать, жестом пригласили к себе. Ками все равно не могла спуститься, а еще ей не понравилось, как они на нее смотрят. Она сглотнула слюну и поднялась вверх по крыше.
   Как она поняла из карты, нужно добраться до конца нижнего града и по Печальному мосту перейти в предместья. Она видела, где обрывается полотно лачуг града и побежала туда.
   Замок оставался все дальше и дальше, Ками часто оборачивалась: ей нравилось видеть, как эта неприступная громада уменьшается, теряет свою ворожейскую силу. С каждым шагом Ками приближалась к родному дому, к Салиру. Она взмывала над узкими проулками, над бредшими там людьми. Они задирали головы, а она пролетала над ними, как громоптица.
   Череда крыш обрывалась уже близко, когда Ками очутилась на доме, с которого только один путь - назад. С остальных сторон слишком широкие дороги, ей не перескочить. Лачуга была приземистой, и Ками решила слезать. На стене горел факел, она вытащила его и бросила в грязь, стараясь не попасть в канаву с дерьмом и мочой. Он висел почти у крыши, снизу она бы не достала. Ками спрыгнула, чуть не угодив в нечистоты, подобрала факел и пошла искать выход из нижнего града или дом, где можно забраться на крышу.
   Ками мысленно отгоняла страх, но не очень-то получалось. Когда она бежала по крышам, нижний град не касался ее, а теперь она стала его частью. Наверху она была громоптицей, а здесь сделалась мышью. Хорошо, что удалось добыть факел, теперь надо поскорее выбраться из сырых и вонючих проулков. Отец много рассказывал мерзкого об этих улочках. А старший брат и того более - он даже говорил о всяких таких вещах, о которых молчал отец. Ками поежилась.
   Неподалеку слышались шум и голоса, и она пошла на звук. Там много людей, а, значит, безопаснее. И еще можно спросить дорогу. Узкий прямой путь выводил на площадь, Ками щурилась, факелом освещая глухие стены.
   Похоже, на площади кому-то воздавали хвалу. Люд водил хороводы, скоморохи шагали на ходулях, парочка пьяных шутов жонглировала абрикосами, постоянно их роняя. Мужчины в расстегнутых рубахах на голое тело горланили песни. Постоянно сбивались, орали невпопад, судя по всему, певцы изрядно набрались. Как, впрочем, и все здесь. Ками не знала, к кому и подойти. Ей никто не нравился, и стало еще страшнее, чем в грязных проулках.
   Она попробовала спросить у стоящих немного в стороне от толпы женщин, но они взглянули на нее, как на дурочку. Не могли представить, как можно не знать дорогу из нижнего града. И все, к кому она подходила, смотрели так же. Только один небритый верзила показал на какой-то закоулок и предложил проводить. Но ей показалось, что он ошибается, и выхода из нижнего града там уж быть никак не может.
   Она ушла с площади по широкой, шагов в семь, улице. Ками ее выбрала, потому что сюда выходили окна домов. Она заметила справа отвилок, это оказался путь во внутренний дворик, там на веревке сушился ковер. Ками огляделась, притихла, поводила факелом вдоль стен. Сдернула ковер - и выбежала со двора обратно на улицу.
   Она озябла, и ковер должен согреть, хоть он и дырявый, а еще вроде блохастый. Вши у нее уже есть, пусть теперь будут и блохи. Она накинула его, как плащ, получилось как раз до голеней. По улице сквозил ветер, и ковер на ней болтало, а из подобия капюшона топорщились спутанные волосы.
   Впереди показался просвет, дорога меж стен с бойницами-окнами привела на набережную. Ками огляделась, дальше все просто - нужно идти вдоль Аруши прочь от замка.
   Накрапывал дождь. Задувало, в лицо летели колкие капельки. Ками не могла удержать ковер одной рукой, так что факел пришлось оставить. Он грел, но от брызг совершенно не спасал. Ками обхватила ковер у плеч и, наклонив голову, побежала к Печальному мосту, что уже виднелся недалеко. Она читала, что мост так называется, потому что на нем провалился какой-то древний князь. Он возвращался с победной битвы в конном доспехе, подгнившие доски не выдержали, и он упал в Арушу и утонул. Дыру потом залатали, и раз в лето на мосту служили молебны, поэтому его и нарекли Печальным.
   Ками продрогла, кончик носа уже вообще не чувствовала, а сопли давно перестала вытирать. У моста она замедлилась: там несли дозор два стражника, и нужно не вызвать у них вопросов. Она подняла голову и, набрав побольше воздуха, пошла прямо на них.
   - Постой-ка, - сказал старший из стражников, высокий и широкоплечий, с уставшим лицом и мешками под глазами. - Куда это ты направляешься?
   - Мне нужно на ту сторону, в предместья. - Губы Ками онемели.
   - Что ты там лопочешь? - засмеялся младший стражник. Он выглядел бодрее напарника, тоже был крепким, но ростом пониже.
   - На ту сторону. Пустите, пожалуйста.
   - Пустите ее... А зачем тебе туда? - спросил старший.
   - Мне нужно к хозяину. Я по ночам убираюсь в его доме. - Ками вытерла соплю. Уж слишком длинной она стала.
   - Ты? И много от тебя проку? - Младший продолжал смеяться. - Тощая сопливая девочка. С красным носом.
   - Я просто замерзла.
   - И поэтому сперла ковер? - улыбнулся старший.
   - Мне его брат дал. Я не воровка.
   - Брат ей дал, ага.
   Ками почувствовала, что сейчас заревет.
   - Да ладно, девочка, не плачь. Сперла, так сперла. Не будем же мы такими пустяками заниматься. Тем более, он дырявый. И, наверное, блохастый.
   - Вы меня пропустите?
   - Если скажешь правду. Куда ты идешь?
   - Убираться в доме господина.
   - Такая грязная - и в богатый дом? Ни за что не поверю.
   - Признайся, - предложил младший, - идешь искать объедки у домов знатных?
   Ками опустила голову.
   - Ничего, я тоже так делал, - признался младший. - Нас у матери было семеро, а папаша помер - рухнул с тиса, когда полез в улей за медом. Вот мы и шарились за объедками. А теперь видишь, я стал воином его сияния властелина Дарагана. Может, и ты когда-нибудь послужишь повелителю.
   Он ее приобнял за плечо.
   - Ну, чего дрожишь? Боишься меня, что ли?
   - Мне холодно, - ответила Ками.
   Было страшно снова услышать имя властелина. Она всего вечер на свободе, а заточение уже выветрилось из головы. Только бы они не догадались, кто она. Пусть уж лучше не пропустят, она как-нибудь по-другому доберется до кузнеца Брунха.
   - Холодно? Что же ты надела такую тонкую рубашонку? - Младший прислонил ее к себе. - Совсем дрожишь. Или все-таки боишься?
   - Если не пропускаете, дайте я тогда пойду обратно. Отпустите меня.
   - Подожди, - сказал старший. Он отстегнул от пояса флягу и подал Ками. - Попей. Это теплый травяной отвар. В стылые ночи только им и спасаемся. Там немного осталось, можешь все допить.
   Ками сделала несколько глотков. Кардамон, мята, нум-чабар, эвкалипт, арамирн, еще какие-то незнакомые травы. А также что-то очень жгучее, отчего в горле стало горячо, а в животе тепло. Пока она пила, ветер сорвал ковер и унес бы, но младший стражник его поймал и бережно на нее накинул.
   - Ладно, иди собирай свои объедки, так уж и быть, - сказал старший стражник.
   - Только смотри, чтобы тебя не поймали. А то выпорют так, что месяц сидеть не сможешь, - со знанием дела добавил младший.
  
   В предместьях находить дорогу было проще. Кажется, и нечистый жрец знал эти места лучше - их карту он нарисовал гораздо подробнее. Да и без таких деталей трудно заблудиться в широких улицах меж садов и усадеб, огороженных заборами в полтора-два роста мужчины. Ками почти никого не встречала, а если видела человека, не важно, слугу или господина, пряталась за деревьями.
   Дождь усилился, ледяные ручейки стекали по щекам и подбородку. Ковер вымок и отяжелел, сквозь дыры на спину протекала вода. Ками чувствовала, что у нее начинается жар.
   Дом Брунха оказался непримечательным строением. Вытянутое здание из белого камня, одноэтажное, с девятью узкими окнами в ряд. Там зияла чернота, наверное, кузнец уже спит. Ками решила на всякий случай немного переждать, укрылась за деревом и следила за дорогой и дубовой дверью дома Брунха. Ничего не происходило, только однажды мимо прошел пьяный карлик да с соседней усадьбы ветер доносил запах роз.
   Ками выбежала из укрытия и, перелетев, как громоптица, дорогу, три раза тихонько постучалась. Так осторожно, что даже капли дождя громче барабанили по крыше. Прильнула ухом к великолепно отполированным доскам, подождала. Нет, за дверью ни шороха. Кузнец точно уже спит. Она постучала громче, уже шесть раз, и каждый удар делала сильнее предыдущего. Только бы Брунх не рассердился, что она его разбудила. Он, наверное, весь день работал в кузне и притомился. Надо ему сразу все выпалить, а то еще захлопнет дверь перед носом.
   Но ничего не происходило. Ками озиралась, ее могут услышать. Вот и собака залаяла в усадьбе напротив. Хотя это и к лучшему, ее гавканье заглушает стук. Ками принялась колотить со всей мочи, и дверь приоткрылась, показав черную щель. Дом Брунха не был заперт.
   Ками и обрадовалась, и испугалась. Что бы это все значило? Неужели Брунх никого не боится? Или дом ограбили, а хозяина убили? Она отогнала прочь смрадные духом мысли и шагнула внутрь. Факел бы сейчас пригодился, не стоило его оставлять на набережной. Ками вытянула руки и шла наощупь, она заметила, что в глубине дома, во внутреннем чертоге, горят свечи. Так, значит, Брунх все-таки не спит, сейчас она все ему расскажет. Ками остановилась у двери, смахнула сопли, вытерла глаза и лицо. Она должна выглядеть сильной и смелой девочкой.
   Она постучалась, но ответа не последовало. Тогда Ками медленно отворила дверь. Та заскрипела, и воздух подернул пламя на свечах. Комната оказалась невелика: в дальнем углу сундук, рядом к стене прислонен арбалет, на табурете возле - россыпь стрел-болтов. Посередине стоял стол, а на нем... Ками не удержалась, схватила рогалик и жадно запихнула в рот, откусив разом половину. Подавилась, посыпались крошки. Но ничего. Брунх не должен расстроиться, когда она ему все расскажет. Она ведь не кушала с утра, а тут на столе и сырные лепешки, и пшеничный плот, и медовые шарики с лещиной. А если что, она отработает - может, например, вымыть полы или перебрать крупу. Ее в Салире постоянно так наказывали за ерунду всякую.
   За стеной легко прошуршало, будто шкурка в последний раз прошлась по дереву. Ками перестала жевать и прислушалась. Похоже, это сюда, она вытерла рот и положила огрызок рогалика на стол. Сейчас она все объяснит Брунху. Донесся едва уловимый запах, Ками принюхалась. Что-то очень знакомое, в памяти всплывают мрачные картины. Горько, еще горче! Кед-Феррешем!
   Ками метнулась сначала к двери, но испугалась выбегать в темный коридор. Бросилась в дальний угол и, схватив арбалет, стала натягивать тетиву. Ничего не получалась, сил не хватало взвести даже на четверть хода. Когда Илмар учил ее стрелять, он всегда сам натягивал. Она встряхнула руками и попробовала еще, но тетива не поддавалась. Ладони загорелись, и на них проявились красные полосы. А шуршание уже близко.
   Она оставила арбалет и, схватив с табурета болт, юркнула под стол так быстро, что с нее слетел ковер. Она хотела вылезти подобрать, но дверь начала отворяться. Ками дернулась и застыла.
   Она видела черные ноги и сапоги, как бы ставшие их продолжением. Он пошел к арбалету, тонкие бедра, тщедушное туловище. Сумрачная сталь намертво обтянула все тело, кроме головы. Пламя из свечей росло вверх, а капюшон Кед-Феррешем - вниз. Длинные пальцы подобрали ковер, повертели, отбросили в сторону. Он двинулся к Ками, остановился перед столом. Что же она не придержала ковер, когда рванула сюда? Теперь кукле понятно, что тут кто-то есть. Ками еще крепче сжала болт. Колени Кед-Феррешем начали сгибаться.
   Удивленные глаза показались из-за кромки стола, Ками зажмурилась и ударила болтом снизу вверх. Она выбросила руку со всей силы девятилетней девочки, да так, что, когда стрела воткнулась, пальцы Ками соскочили с древка, рука пошла дальше, и хвостовик вспорол ей предплечье. Но больно не было. Она медленно открыла влажные глаза, Кед-Феррешем лежал на полу, из глазницы торчал болт. Вытекала слизь, а второй глаз, кажется, стал еще больше и изумленней, чем обычно. Губы еще шевелились, по подбородку сползала пена. Ками коротко вскрикнула и, отпрянув, потеряла равновесие и шлепнулась на зад. Ее трясло, она прикусила язык, а спереди, у ее башмаков, была лужица крови. Ками выскочила, схватила ковер и выбежала из дома. Она не стала ничего дожидаться, перед выходом не проверила, есть ли кто-нибудь на улице. Не озираясь, кинулась в сад, туда, поглубже, где густые деревья. Если есть один Кед-Феррешем - значит, будут еще. Они редко ходят поодиночке.
   Ками забралась туда, где не было тропинок, а траву никогда не стригли. В темноте не заметила корни, споткнулась и кубарем скатилась в заросший папоротником овраг. Ударилась лицом о землю, во рту появился металлический привкус. Вытерев разбитые губы, Ками всхлипнула и огляделась: дальше бежать нет смысла, она и так в самой чаще. Если двигаться вперед, то выйдешь к другой улице.
   Дождь перестал, запахло сырой листвой и земляникой. Ками хотела успокоиться, но не получалось. Она продрогла, ее бил озноб, а вспоротая рука, наоборот, нестерпимо горела. Ками свернулась калачиком и накрылась ковром. Она положила голову на взрезанное предплечье, пусть и вся измажется кровью, зато щеке тепло, а руке не так больно. Щекой она чувствовала, как пульсируют вены, и вздрагивала, когда по руке будто проходило лезвие. Ками пробовала дуть, целовала разбитыми губами рассеченную кожу, - все без толку. Тогда она вжалась щекой еще сильнее, и вроде полегчало.
   Она представила себя маленькой мышкой, ведь страшной ночью лучше быть кем-нибудь незаметным, а не сильной и большой громоптицей. Ей Ками снова станет завтра. Скоро она и заснула. И, конечно, здесь ее никто не найдет, ни Кед-Феррешем, ни Дараган, ведь у нее не обычный ковер, а ковер-невидимка.

14

  
   Элден лежал на скамье в каморке и улыбался. Он даже отсюда слышал, как сверху мечутся по коридорам и галереям стражники, как орут десятники. Дверь была приоткрыта, и доносился вой дозорного на воротах Преклонения, жирдяя с бородавкой на полщеки. Элден его сразу приметил, как только смог гулять по замку. Молчаливый и любящий попинать проводимых через ворота пленных, сейчас он голосил, как медведица, потерявшая медвежонка. А если не найдут сбежавшее из замка дитя, то жестокого дозорного самого отпинают, а затем, как и пленных, повесят на башне Возмездия.
   Элден понимал, что, скорее всего, будет пойман. Однако не чувствовал ни разочарования содеянным, ни страха перед гибелью. Радости он тоже не ощущал, только удовлетворение. Этот маленький укол Дарагана - ничто по сравнению с секирой, что падет на Элдена, и ничто по сравнению с молотом, который бы размазал властелина, если бы Суфира удалось оживить. Но так сладко было лежать и слушать бессильные вопли людей его благоверного сияния. Интересно, ему уже доложили или все еще выбирают гонца? Скорее всего, уже знает, все-таки больше часа прошло.
   Так нега расслабила Элдена, что приказ он услышал, лишь когда рядом гаркнули:
   - Вставай! - Видимо, стражник повторил это в четвертый или пятый раз. Элден решил, что поведут на допрос к Дарагану.
   Они пошли, и скоро выяснилось, что Элден ошибся, - свернули к башне Болей. Стало быть, сразу на пытки. Что ж, он и к такому исходу готовился. Но в подвал, откуда смрадный воздух нес вопли истязаемых, они не спустились. По широкой, уложенной бархатным ковром лестнице они поднялись почти до верха. Значит, направляются к Урашу, хранителю ордена Кед-Феррешем. Всем известно, что он работал на предпоследнем этаже башни Болей, а жил двумя маршами ниже.
   Стражник не церемонился: двумя руками протолкнул Элдена в чертог. Захлопнул дверь, и, не считая Кед-Феррешем, их осталось двое - Ураш и его новая жертва.
   Хранитель стоял у камина спиной к двери. Одну руку держал за поясницей, а второй ковырялся кочергой в тлеющих углях. Ураш слыл самым высоким человеком в Сафарраше и, возможно, справедливо. По крайней мере, тоже не маленького Элдена он превосходил головы на полторы. Весь в черном - длиннополый кафтан, перчатки и сапоги делали его похожим на ворона, белой осталась только непокрытая лысая голова. Он повернулся, крохотные глазки забегали по Элдену. Очень проницательные. Теперь он больше стал похож на грифа - черный с маленькой головкой и лысой макушкой. Еще и шрам на левой щеке - словно получил клювом при дележке падали. Походил бы и на Кед-Феррешем, если бы не столь маленькие и умные глаза.
   Оставив левую руку за поясницей, а в правой - кочергу, Ураш медленно поплыл вдоль вереницы высоких окон-щелей.
   - Я приветствую тебя в сердце ордена.
   Когда он отошел от камина, стало видно висящее над очагом знамя Кед-Феррешем - кровавая медуза на белом треснутом щите - знак, приносящий всем врагам ордена неудачу.
   - Здравствуй, хранитель, - ответил на приветствие Элден.
   - Не молчишь, уже хорошо.
   - Зачем я здесь?
   - Я знаю, ты освободил некняжну.
   - Кого?
   - И убил своими мертвецами стражника. - Ураш остановился и резко повернулся к Элдену. - Но я могу простить твою дерзость.
   - Это как?
   Свет из окна падал на шрам, показывая все тонкости бугристой плоти. Словно горы Салира начертали на щеке.
   - Я могу рассказать Дарагану, и тогда тебя четвертуют сегодня же. А могу немножко обмануть нашего с тобой повелителя, и вот тогда твое положение даже улучшится.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Я восхищен твоими трупами. И хочу, чтобы ты и для меня их поднимал. Понимаешь, сейчас я почти ничего с них не получаю, все уходит Дарагану. А я хочу и себе небольшой динар.
   - И ты будешь все хранить в тайне, - хмыкнул Элден. - Получается, воровать у своего властелина? Он тебя голышом повесит на башне за это.
   - Не повесит. Даже если узнает. Ты же сам понимаешь, что он хранит тебе жизнь не из-за трупов. Не из-за этих жалких для него динар. Ты просто для него новая игрушка. Смешной такой жрец. Умеет вот оживлять мертвяков, такие раз в двадцать лет появляются, зачем сразу убивать такого, когда можно немножко позабавиться. А динары эти ему не так и нужны. Так что он не сильно будет против, если я и для себя трупиков попрошу, а ему с них ничего давать не буду и вообще о них не расскажу.
   - И сколько ты хочешь?
   - Сейчас ты поднимаешь шесть-восемь в день. Знаю, Дараган тоже скоро хочет попросить больше. Значит, где-то двадцать для него. Ну и тогда тридцать в день для меня.
   - Тридцать?! И все вместе пятьдесят в день?! Да я помру лета через три! Если не сойду с ума раньше.
   - Мне то что, - криво ухмыльнулся Ураш. Он стоял вполоборота и глядел исподлобья. - Если откажешься, сдохнешь сегодня.
   Элден в отчаянии взмахнул руками.
   - Но я обещаю, твое положение улучшиться. Я на тебя рассчитываю не как на слугу, но как на союзника. Ордену нужны друзья. Тем более, с могущественными, если правильно использовать, способностями. Кед-Феррешем тебе не чужие, мы же тоже нечистые. И до Первого Раскола шли вместе.
   - Я первый жрец в своем роду. Так что мои предки никогда не шли вместе с твоими. Фраты были писарями, хранителями свитков и советниками.
   - Но ты все равно нечистый, как и мы.
   - Но я не раскольник.
   - Не важно. Главное, что положение всех нечистых одинаковое. Мы вынуждены пресмыкаться перед господами и благодатными. Я хранитель ордена, но я не сильно богаче послушника. У меня даже дома нет, живу вот в казенной башне. Мне динары за трупов важнее, чем Дарагану.
   - Мне нечем тебе возразить. Я вынужден повиноваться.
   - Повторю еще раз: ты Кед-Феррешем друг, а не слуга.
   - Только я не смогу поднимать пятьдесят в день в своей каморке. Там слишком мало места. На стол и шестеро еле влезают.
   - Конечно. Я же говорил, что твое положение улучшиться. Новые покои уже ждут тебя. Там есть опочивальня и э-э... мастерская. С шестью большими столами.
   - И как ты объяснишь Дарагану?
   - Сколько раз он приходил в твою каморку?
   - Ни разу.
   - А знаешь, когда он вообще последний раз был в дальних коридорах первого этажа? Три лета назад, когда сдавал своих дочерей послушницами в храм. Младшая очень туда не хотела и спряталась в какой-то каморке. Вот он и пошел ее пороть. Так что без большого повода он туда не попрется.
   - Без должного уважения ты относишься к благоверному князю, - фыркнул Элден.
   - Почему же, с уважением. Просто не валяюсь в его ногах.
   - Меня проводят в новые покои?
   - Разумеется. Я бы тебе туда и личную рабыню выделил, но, сам понимаешь, лишние глаза и уши ни к чему. Хотя могу дать Кед-Феррешем. Даже несколько.
   Элден еще раз глянул на кровавую медузу.
   - Пожалуй, не стоит. Если я захочу покорное безмолвное существо, призову в помощники мертвяка.
   - И то правда. Видишь, как мы все-таки похожи. - Ураш направился обратно к камину. - И мы - союзники. Я ведь даже девчонку пытался спасти, послал за ней Кед-Феррешем. Выследить не составило труда, глупышка бежала прямо по набережной, как на ладони. Но вот незадача - Кед-Феррешем не был вооружен, и приказали ему доставить девчонку бережно. Он и собирался ее аккуратно взять, а она ему, представляешь, арбалетным болтом в глаз. Хлопнула беднягу. Сначала я не поверил, но потом нашли на древке лоскут ее рубашки. И кровь еще, поранилась бедная.
   - И где это случилось? - насторожился Элден.
   - Ай, в доме кузнеца одного, Брунхом звали. Повесили его третьего дня за связь с мятежниками. Ты ей сказал туда идти?
   Элден сглотнул.
   - Да можешь не отвечать, и так понятно. Теперь вот не знаю, куда дальше она побежала на свою беду. Вряд ли выживет здесь. Хорошо, если мучить будут не долго. - Ураш принялся снова ковыряться в углях.
   - Если ты не расскажешь обо мне, кого же тогда обвинят в побеге?
   - Есть у меня на примете один писарь. Взяточник, казнокрад и еще кое в чем я его подозреваю. В общем, не жалко.
   - И тебе поверят? - усомнился Элден.
   - Не переживай, я знаю подход к властелину. Ты мне нужен, я уж постараюсь.
   Ураш поставил кочергу и повернулся к Элдену.
   - Да, жрец, чуть не забыл. В первый день поднимешь на пятнадцать трупов сверх уговора. Ты мне должен возместить за убитого Кед-Феррешем. Знаешь, почем нынче сумрачная сталь? А его хлопнула твоя девчонка.
   - Не моя, а Карьмина.
   - И твоя тоже. Теперь у нее два отца.
  
   Спустя месяц после оживления Подлизы в городе появляется странный человек. Он повсюду сопровождает маленького Элдена, близко не подходит, но и не прячется. У человека темные курчавые волосы, мясистые губы обрамлены усами и бородой цвета грязного снега. Его фигуру скрывает балахон, от легкого дуновения шелестит так, что слышно c конца улицы. Элден идет на озеро - незнакомец за ним, в лавку Ролима - выслеживает из-за дерева, в гости к Шраю - дотемна ждет в корчме напротив. Элден знает, что иногда чужие люди уводят мальчиков с собой, и те уже никогда не возвращаются. Ему страшно, и он все рассказывает Шраю. Они решают взять топоры и напугать преследователя.
   Однако вечером того дня Элден застает странного человека на кухне с матерью. Ее лицо серьезно, Элден никогда не видел ее такой. Она поворачивается к нему, озабоченная, а в глазах печаль.
   - Я ничего такого не делал, ма. - Элдену кажется, что он все понял. - Я не хотел оживлять Подлизу, все случайно вышло!
   Мясистые губы гостя улыбаются. Мягкий свет крохотной люстры над столом придает чертам лица мягкость. Неожиданно Элден больше не чувствует угрозы, только нужно доказать, что он ни в чем не виноват.
   - Такие вещи случайно не происходят. - Гость не перестает улыбаться.
   - Мы читали поминальную молитву. Если этого не сделать, душа зверя не попадет в Сады Наслаждения. А мы все очень любили Подлизу! Он заслужил Сады!
   - Сколько лет не проходит, а мальчишки все те же, - качает головой гость. - Когда мне было девять, как тебе сейчас, мы тоже читали поминальные молитвы по нашим собакам, коням и осликам. Ну, как же они могут остаться без Садов Наслаждения, без этих кущ услады.
   - Вот видите! - Элден рад, что его поняли. - Я просто закрыл глаза, начал говорить слова, а потом...
   - ...А потом явились образы. Картины - совсем, как настоящие. И ты из кусочков пытался собрать целое. И когда тебе удалось, Подлиза поднялся.
   - Откуда вы знаете? - Элден с еще большим интересом разглядывает гостя. А сам он явно ему не интересен, будто и так все знает.
   - Садись, сынок, у господина Ашмида к тебе разговор. - Элден и забыл, что все еще стоит на пороге. Он двигает табурет и примащивается поближе к маме, хоть и неудобно, но зато подальше от господина Ашмида.
   - Тебе известно, кто такие нечистые жрецы? - Губы причмокивают, капельки травяного взвара теряются в косматой бороде.
   - Ну да, - отвечает Элден. Он слышал, что нечистые ворожат темным эфиром.
   - Вижу, что толком нет. - Ашмид шумно ставит кружку на стол. - Но это и к лучшему. Твоя душа не задурманена нелепыми домыслами.
   - Он хочет, чтобы ты стал послушником в храме. - Голос мамы дрожит.
   - В храме нечистых? Как же я буду тебе помогать, оттуда же не выпускают, пока не вырастешь.
   - У твоей мамы все будет. - Ашмид заполняет кружку. Котелок уж почти пуст. - Храм будет выплачивать тридцать пять черных сколов в неделю.
   - Это хорошая плата, сынок.
   Элден понимает и без слов матери. По утрам она намывает ноги баронессе Ладжель, после обеда тягает мешки на мельне, а по вечерам разносит эль в таверне лютого Муштарха. И за все это двадцать пять в месяц.
   - Ма, а ты сама хочешь, чтоб я ушел в храм? - Элден пытается прильнуть к плечу, но она отстраняется.
   - Так лучше, сынок. Так лучше.
   - Тебе откроются многие тайны. - Пар от кружки размывает очертания губ. - Не только ворожба. Ты изучишь устрой чрева, травничество, будешь читать трактаты мудрых. Ты ведь умеешь читать?
   - Да, отец успел меня научить до того, как его убили.
   - Казнили.
   - Его оклеветали.
   - Нет, он действительно изменил. - Ашмид доливает из котелка остатки взвара. - Но это не важно. Сюда меня отправил сам Суфир Вдохновитель, до него дошла молва о чудесном мальчике, столь рано проявившем способности.
   - Я ничего не проявлял, у меня случайно получилось.
   - Правильно. А в храме ты научишься не случайно. И не только собак.
   - А кого? - Нет, это не может быть правдой. Элден не верит в молниеносную догадку.
   - Ты все верно подумал. - Взвар шипит в кружке. - Людей.
   Элден снова смотрит на мать.
   - Так лучше. Иначе тебя ждет судьба ярмарочного горбуна.
   - Но я не горбун, ма. - Элден не понимает.
   - Пока не горбун. - Ашмид растолковывает слова. - Ждет тебя труд, скорее похожий на рабство. Такова судьба детей изменников. Никогда ты не выберешься со дна. К двадцати у тебя вырастет горб, к двадцати пяти станешь шутом на ярмарках, а в тридцать помрешь после показа в зрелищах с уродцами.
   - Так лучше...
   Элден плачет. В эту ночь он не заснет.
   Наутро приезжает телега, запряженная двумя рабочими кобылами. Элдена провожают друзья и добрые люди со всей улицы.
   - Держи, он хорош, на славу послужит. - Кузнец Брунх протягивает специально выкованный кинжал. На клинке переливается великолепная вештакская вязь.
   - Вот, возьми. - Шрай передает корзину яблок. - Прости, что только это. Ты же знаешь, персики побил град, а вишню поел жук.
   Элден, улыбаясь, берет, а у самого ком в горле.
   - Мы больше никогда не увидимся? - Шрай смотрит в землю.
   - Может, меня иногда будут выпускать. - Элден - на башмаки Шрая.
   - Исключено! - отрезает возница, старший послушник храма.
   Мальчики одновременно поднимают глаза. Элден уже не помнит, что они тогда друг другу говорили, но помнит, что их долго не могли растащить.
   Телега трогается. Люди машут кто чем горазд. Плотницкий сын Хокон, кузнец Брунх, тетка Мириль, милая Ава, курносая Джамин, добрый Бо, верный Шрай, - собрались почти все. Но матери Элдена среди них нет. Она осталась дома.

15

  
   Ками проснулась поздним утром. Поняла это по стеблям травы ан-миррит, уже сильно вытянутым. К часу пополудни они выпрямятся полностью, а затем начнут клониться и к полночи свернутся на земле. Рана, едва различимая в потемках, при сумраке дня страшила - глубокий порез с неровными краями, расщелина, запечатанная спекшейся кровью. Высохшие ручейки расписали все предплечье, однако теперь рука не болела, и Ками старалась туда не смотреть. Разбитые губы немного распухли, слегка жгло, но по-настоящему мучило другое - голод. Она не ела со вчерашнего утра, ну, если не считать кусочка рогалика и двух глотков греющего отвара, что дали заботливые стражники.
   Попробовала встать, лишь поднялась - в глазах потемнело, и она поспешно опустилась на колени. Склон оврага, где сидела Ками, покрывала кхимария, столь любимая салирцами. Ками подалась вперед, чтобы сорвать несколько продолговатых, окаймленных колючками листьев, но отдернулась, сообразив, что от кхимарии синеют зубы. Ничем это не смыть, нужно ждать три-четыре дня, пока налет не сойдет сам по себе. В Салире никого "улыбка ночи" не заботила, все жевали бодрящую траву, здесь же она моментально выдаст происхождение едока, ведь сафарши к ней совершенно равнодушны.
   Не съесть оказалось не так уж и просто. Ками протягивала руку и отнимала, повторила несколько раз. Сглатывала, как чувствовалось, почти что красный перец, горло высохло и будто затвердело, стало деревянным столбом. Ками в итоге сочла, что даже если пожует кхимарию, все равно не наестся, так что рисковать бессмысленно. В голове кружило решение, выход, что еще вчера вечером она бы и не рассматривала. Нужно вернуться в дом Брунха, там целый стол вкусностей. Еще там, конечно, Кед-Феррешем, но он мертвый, а мертвый Кед-Феррешем не опаснее мертвого суслика. Может, и Брунха она застанет. Вдруг кузнец вчера просто отходил по делам, например, отвозил ножи доброму горожанину или господину - меч. Или полный доспех для барона. Она утешала себя тем, что смогла выбраться из нижнего града, значит, и отсюда получится.
   Передышка на коленях дала силы, Ками удалось подняться. Накинув на плечи ковер - на голову капюшоном слишком жарко - побрела меж деревьев к дороге. Порой дурнело, тогда хваталась цепкими ноготками за стволы, сучья, раз по невнимательности оперлась о муравейник. С дороги слышались оклики поштарей, громкие и однообразные куплеты зазывал, грохот скачущих по колдобинам карет. Когда они проносились, Ками передергивало, даже в отдалении она ощущала всем нутром жуткую тряску, каково же тогда людям внутри них? Особенно неприятно приходилось пустому желудку, кареты бухали по ухабам, а он, казалось, прыгает от живота к спине и обратно.
   Колючий песок вздымался над дорогой. По обочинам брел податный люд, некоторые тащили в торбах за спиной свежие яйца, в облупленных кувшинах молоко и масло, а некоторые шли с пустыми руками, сегодня они заплатят господам своим рабским трудом. Ками пристроилась к веренице крестьян, грязные и оборванные, как и она сама, несчастные помогут ей затеряться. Хотя совсем скрыться от ненужных взглядов не получится, поздним утром народу уже слишком много. Как и в Салире. Даже сейчас, после недавнего разгрома, на трактах родины Ками кипела жизнь. Бурлила, пожалуй, даже сильнее, чем до войны. Не потому что Салир сызнова расцветал, напротив, скудная доля вынуждала пускаться в путь даже тех, кто за тридцать лет не выезжал дальше окружной ярмарки. Оставались лишь старики и калеки, коих ждет смерть без погребения, ведь немощным собратьям не под силу друг другу выкопать могилы. Впрочем, и надгробия ранее ушедших исчезли, кто будет следить за ними? Бурный плющ схоронил камни.
   Ками снова набросила ковер на голову. Вряд ли измазанную девчонку с разбитыми губами и в замызганном наряде кто-то удостоит вниманием, она прямо крестьянская дочка. Даже нет, скорее еще ниже - отец ее батрак при зажиточном хозяине, либо вообще из тех, кто караулит княжеского поваренка с объедками подле решетчатых окон замковой кухни. И действительно, она плелась с податными по обочине, и достопочтенные, ступавшие по широкой дороге, - а других в предместьях и не прокладывали, это не нижний град - не поворачивали к нижайшим голов. Будто лишь один мимолетный взгляд на недостойных способен замарать честь или, что хуже, возвысить отрепье в собственных глазах. Несмотря на ширину пути, знатные все равно старались держаться середины. Даже шаг в сторону опустит их положение по сравнению с тем, кто твердо держится равнодалекого расстояния от обеих обочин. Не все из вальяжно плывущих достопочтенных были таковыми по рождению, многие стали ими по положению. Писари с косами до пояса, туники пропахли едким духом радхомитовых чернил, по нему всегда можно безошибочно угадать человека с гусиным пером. Стражники, вонь пота не глушил и обильно пожираемый ими лук и чеснок. Жрецы, в основном благодатные, головы тщательно выбриты, а свободное одеяние так чисто, словно новое и впервые надетое.
   Иногда на Ками все же косились. Но не зло или настороженно, а с усмешкой. Не трудно сообразить, что они думали. Чумазая девчонка в дранье наверняка идет чистить кастрюли или сгребать навоз, а то и побираться. По губам же получила за неподдавшуюся щетке прилипшую к чану жженую полоску баранины. Либо же за незамеченную и неубранную вовремя коровью лепешку. А, может, за дерзкую настойчивость на паперти. Хотя вполне вероятно, что огребла от руки родного папаши за принесенный в халупу скудный динар.
   Находились люди, глядевшие и сочувственно. Примерно с каким выражением стражники ее отца встречали свою княжну возле ворот Ветреного замка. После очередного пропадания на заречной стороне, там, где живут простые, Ками обыкновенно возвращалась в неподобающем такой особе виде. Что поделать, когда водишься с крестьянским детьми, отпрысками красильщиков, дубильщиков и плотников трудно не запачкаться. Особенно если играешь в похищенную драконами дочь охотника за чудовищами.
   Только однажды к голодранке с ковром-невидимкой на голове обратились с вопросом. Знатная дама, шедшая под руку с длинноногим стройным господином, поинтересовалась, не обидел ли кто бедную девочку. Ками ответила, что у нее все хорошо и склонилась в книксене. Пожалуй, зря, ведь дочки батраков так не делают, да и не смогут так ловко, но, по счастью, дама разве что слегка улыбнулась и проплыла с господином мимо.
   Когда впереди показалась массивная дверь дома Брунха, Ками снова стало страшно. Может, пройти дальше и не заходить туда? Но где тогда добыть еду? Конечно, какие-нибудь объедки достать нетрудно, но для этого нужно вернуться в нижний град, а то и вообще к замку. Здесь, в предместьях, все оставшееся и выброшенное со столов господ, похоже, растащили ранним утром. Не стоило ей так поздно вставать, поднялась бы затемно, еще и людей было бы меньше, лишний шанс спрятаться от ненужных взглядов. Глупые мысли, все равно проснуться бы не получилось, нужно радоваться и благодарить Восьмирукую за крепкий сон и за то, что милосердная богиня за ночь уняла боль в распоротой руке. Улочки нижнего града, пожалуй, опаснее комнаты с мертвым Кед-Феррешем, ведь там можно встретить их живых. Или еще кого похуже. Самое теперь важное - сохранить твердость, чтобы коленки не задрожали, когда потребуется свернуть с обочины к дому кузнеца. Уверенно направиться к двери, не вызвав подозрений, и легко переступить порог, как свой родной.
   Ками справилась отлично. Поравнявшись с Брунховским домом, отделилась от шеренги несчастных, не быстро и не медленно протопала с десяток шагов и, толкнув дверь здоровой рукой, размеренно вошла в темный коридор. Аккуратно затворила и сразу же почувствовала сырость и прохладу. Ками и не замечала, что на улице-то жарко и душно, пока плелась по обочине, скрываясь за спинами прачек, носильщиков, несвободных землепашцев и прочего податного люда. Разум тогда занимали более важные вещи - как бы не выдать себя и как бы уже поскорее покушать. Согреваясь, Ками потерла бока ладонями, при желании могла бы пересчитать все ребра. Ничего, вот-вот впервые за семь месяцев она позавтракает, как надлежит завтракать высокородной. В Салире она никогда много не ела, питалась как, например, дочка писаря или некрупного советника. Сейчас же Ками планировала покушать с поистине княжеским размахом.
   Она замерла возле двери в заветный чертог. Стол с лакомствами - там, но также там и Кед-Феррешем. Ками набрала воздух, не пристало княжне бояться кого бы то ни было. Особенно, если этот кто-то мертв. Особенно, если она сама его убила.
   Ками вошла. Показалось, что в комнате стало светлее, чем поздним вчерашним вечером. Может, и не так, теперь уж не проверить - окон тут нет, а свечи она тогда не пересчитывала. Наверное, просто вчера глаза так устали, что весь мир потускнел.
   От двери к столу вели три ступеньки, и, пока Ками не спустилась, крышка скрывала, что покоится внизу, подле ножек. Ближе, ближе, кромка надвигается, обнажая пол. Сейчас выплывет дохлая кукла. У нее будет пустая глазница, а слизь и пена скорее всего уже высохли. Ками готова, и покажет себя смелой девочкой, как и обещала отцу.
   Она очутилась уже у ступенек, а Кед-Феррешем все не проявлялся. Придется спускаться, тогда она увидит его сразу целиком. Под столом, как в домике. И зажмуриться-то нельзя, ведь тогда можно навернуться на этой лесенке. Ками глядела под ноги, сделала три шага вниз. Подняла глаза и... никого не увидела. Только засохшее пятно на полу, кровь из вспоротого предплечья. Ками выдохнула. Даже расстроилась, что сорвалась такая возможность показать себя храброй.
   Остальное не изменилось: сундук в углу, у стены валяется арбалет, как она его и бросила, на табурете россыпь стрел-болтов. А самое важное на столе - сырные лепешки, пшеничный плот, медовые шарики с лещиной, рогалики целые и один половинчатый. Кед-Феррешем редко ходят поодиночке, и, вероятно, так сказать, живые куклы унесли дохлую куда-нибудь. Ками не знала, что делают с мертвыми Кед-Феррешем.
   Она со вчерашнего дня притворялась оборванкой и эту роль нужно отыграть до конца. Первыми пали медовые шарики. Сладость наполняла горло, орешки застревали в зубах. Разбитые губы измазались, но вытирать было больно, и Ками решала отложить вопросы чистоты напоследок. Все равно снова замарается, впереди еще сырные шарики и непочатые рогалики. Половинчатый она не тронет, он немножко подзасох.
   Зубы небрежно пережевывали сырную лепешку, когда Ками почувствовала плечом теплое касание. Метнулась вперед и, мигом развернувшись, закашлялась от такого резкого маневра. Сквозь накрывшую пелену слез, выступивших то ли от страха, то ли от кашля, что никак не унимался, увидела двух мужчин. Контуры расплывались, понятно только, что оба высокие, один волосатый, как женщина, а второй почти лысый. Она оцепенела, не смогла отступить и шагу, когда волосатый двинулся к ней.
   - Так-так, не кашляй. - Он похлопал ее по спине.
   Изо рта полетели крошки, далеко. А орешек, выпавший откуда-то между зубов, выбросило с такой силой, что он упал к ногам лысого. Ками удалось заметить, что у того добротные сапоги, годные не только для грязных улочек нижнего града, но и для настоящей чащобы.
   - Вот, а теперь вытри слезки. - Голос волосатого был тонкий, что-то среднее между мужским и женским.
   Ками вытерла глаза и стала способна нормально рассмотреть незнакомцев. Лицо волосатого оказалось очень добрым. Вытянутое, с пухлыми губами, мягкими чертами подбородка и скул, издалека оно сошло бы за лицо достопочтенной дамы. Сходства придавали и каштановые волосы, волнами ниспадающие до пояса. Лысый же оказался вовсе не лысым, а короткостриженым. Седые волоски торчали, словно близко посаженные иголки, вроде как грубую шкурку приклеили к голове. Ками почувствовала, что если провести по этой прическе рукой, непременно поранишься в кровь. Лицо седовласого было бледным и острым, будто рубленным из мрамора. Тонкий шрам пересекал его от правой брови через нос к подбородку, ряд застарелых ранений покрывал щеки и лоб. Вот этого господина точно с женщиной не спутаешь.
   - Кто ты такая и что здесь делаешь? - Человек-наждачка говорил резко и отрывисто.
   Ками заглянула за его спину. Там дверь, но добежать, миновав седого, не получится.
   - Я пришла к Брунху, у меня для него послание.
   - Какое еще послание?
   Выдавать себя, конечно, нельзя.
   - От отца. Мой отец - друг Брунха.
   - И что в послании? - Тон седого мало отличался от допросов выпытывающих людей властелина или ордена.
   - Я не могу вам сказать, оно для Брунха.
   - Как зовут твоего отца?
   - Карол.
   - У Брунха нет друзей с таким именем.
   - Неправда! Просто вы об этом не знаете!
   - Кто твой отец?
   - Писарь.
   Седой засмеялся. Зубы оказались такими же бледными, как и лицо.
   - Не обманывай нас, девочка, - ласково проговорил женоподобный. Несмотря на то, что он стоял рядом, Ками не чувствовала угрозы. Он заглядывал ей в глаза, и даже просто находиться подле него было как-то уютно. А вот седой, даже шагах в семи отсюда, внушал тревогу.
   - Я и не обманываю, - буркнула Ками.
   - Кто ты такая? - Седой сделал акцент на каждом слове.
   Ками была готова заплакать. Они ведь не отстанут.
   - Обещаю, мы тебя не обидим, если только ты не служишь Дарагану, - сказал волосатый.
   - Так это не он вас прислал? - Ками в такое не очень-то верила.
   - Постой-ка, я, кажется, знаю, кто она! - Седой воскликнул с радостью грибника, наткнувшегося на лужайку белых. Но лицо осталось невозмутимым.
   - Интересно бы услышать, - улыбнулся женоподобный.
   - Это Ками эн-Салир, дочь некнязя Карьмина. - Седой говорил торжественно, а выражение сохранял серьезное. - Я видел, как семь месяцев назад ее привезли в Сафарраш заложницей. Они старались все сделать скрытно и везли ее ночью, но так уж случилось, что в том месте и в то время я поджидал одного нашего недруга.
   - Вот так неожиданность. - Лицо волосатого стало еще добрее. - Ты правда Ками эн-Салир?
   Она не знала, что и ответить.
   - Правда-правда, - подтвердил седой. - Если я кого-то один раз увидел, то уже не забуду. Хоть она и больше походит сейчас не на тогдашнюю заложницу-некняжну, а на грязного взъерошенного щенка.
   Ками опустила голову и залепетала чуть слышно:
   - Пожалуйста, не отдавайте меня Дарагану. Лучше... - Ком прошел по горлу. - Лучше убейте. - Горячие слезы вырвались из глаз. - Он все равно меня убьет... Только не сразу.
   - Ты так и не поняла, - вздохнул волосатый. - Мы Дарагану не друзья.
   - Мы его враг. Самый опасный враг за последнее, вот уже довольно долгое время. Хотя это печально, что такое слабое войско, как наше, стало для него основной угрозой.
   Ками еще раз внимательно оглядела их. Под черными плащами, обыкновенным одеянием горожан Сафарраша, виднелись темно-зеленые робы, на поясах - выцветшие и сальные кожаные ремни, а в глубине, в складках плащей, едва различимы ножны. То, что сапоги пригодны и для чащи, и для болот, она уже отмечала.
   - Вы мятежники!
   - Умная девочка. - Улыбка не сходила с уст волосатого. Чаще, чем улыбался, он разве что успокаивающе заглядывал ей в глаза. - Раз мы выведали твое имя, позволь представиться и мне - Илмар.
   Илмар... Может, поэтому ей сразу с ним стало так уютно. Глупости, конечно, но так хотелось бы думать, что он будет так же добр, как милый салирский сотник. Ей снова явились картины страшной казни. И первой, когда жрец перерезал раненому Илмару горло. И второй, когда оживленного Илмара сразило наповал свинцовым шариком из Божьей искры. И третьей, когда пробило шею, и он скончался в муках, не успели они до него и дойти.
   Неожиданно для себя Ками выпалила:
   - Я хочу сражаться вместе с вами! Я убью Дарагана!
   Они засмеялись оба.
   - Ты? - уточнил Илмар.
   - Я! Убью так же, как убила Кед-Феррешем!
   - И как же девочка может убить Кед-Феррешем? - поинтересовался седой. - Задушить платьем? Так у тебя и платья-то нет. Так, пижама какая-то. Заношенная.
   - Это не обноски и вовсе не пижама, это княжеский наряд! Просто он немного испачкался.
   - И ты, разумеется, задушила им куклу?
   - Да нет же! Я всадила арбалетный болт точно ему в глаз! Воткнула прямо в его тупые мозги!
   Они переглянулись.
   - Ты не шутишь? - спросил Илмар.
   - Нет, он лежал вот здесь, под столом. Я убила его вчера вечером, нет, даже уже ночью. Наверное, потом его унесли другие Кед-Феррешем.
   Седой направился изучить место чудесной победы девочки над куклой. Мятежник сильно хромал.
   - Здесь засохшая кровь.
   - Это моя. - Ками повернула к ним предплечье. - Я не смогла натянуть тетиву и ударила болтом, как шилом. И немножко поранилась.
   - Не немножко, руку надо зашивать, - сказал Илмар. - Послушай, похоже, она не врет.
   - Если и так, все равно это случайность. - Седой провел ладонью себе по волосам. Ками испугалась за него, нет, все в порядке, не порезался.
   - Я и стрелять могу! Я очень хорошо из арбалета стреляю! Меня сотник научил, его тоже Илмар звали...
   - Не смеши, - фыркнул седой.
   - Если мне нельзя с вами, тогда дайте мне дождаться Брунха.
   - Ты его уже не дождешься, - покачал головой Илмар. Улыбка стерлась с лица. - Он был одним из нас, ковал нам мечи и латы. Недавно его повесили.
   - Откуда ты с ним знакома?
   - Меня направил сюда жрец. Нечистый. Он служит в замке Дарагану, но, говорит, что ненавидит его.
   - Как его имя?
   Ками открыла рот и... так и осталась стоять, перебирая варианты. Как же его звали? За эти полдня столько всего произошло, имя жреца и позабылось. Оно витает где-то рядом, но не дается, ускользает.
   - Я не помню, - выдохнула Ками.
   - Да не важно, - сказал Илмар. - Кажется, этот жрец хотел послать тебя в ловушку. Вероятно, он служит ордену, вот и Кед-Феррешем здесь оказался. Ты бы стала пленницей не Дарагана, а Ураша. Что, наверное, и хуже.
   - Может, и так. Мне этот жрец тоже не нравится. Он убил Илмара, он убил дядю, он убил многих солдат, которых я любила. Но меня он все равно, получается, в итоге спас. Пусть даже и не хотел этого.
   - Ага, спас, - усмехнулся седой. - Ты не протянешь здесь и месяца.
   - Я поеду домой, в Салир. Расскажу все отцу, мы соберем войско, и я буду сражаться вместе со всеми! Мы победим, и я убью Дарагана! - воодушевленно воскликнула Ками и улыбнулась.
   - Ты не доедешь и до Вашора, не то что до Салира, - возразил седой. - По дороге тебя десять раз убьют и тридцать раз поимеют.
   - Он прав, - печально улыбнулся Илмар.
   - Что же мне делать? - Ками исподлобья глядела на седого. - Почему вы не берете меня к себе? Вы не верите, что я хорошо стреляю, но вы могли бы получить за меня выкуп или оружие. Отец бы дал гораздо больше мечей, чем ковал вам Брунх. И арбалеты, булавы, пики, луки. Может, даже осадные машины.
   - И как же мы доедем до твоего Карьмина, - издевательски спросил седой. - Наше скромное войско не прорвется так далеко на север. А если послать несколько человек, то, во-первых, они не смогут унести арбалеты, булавы, пики-луки, осадные машины, а, во-вторых, у них могут потребовать дозволу. Выгоднее уж продать тебя обратно Дарагану. - Седой почесал щеку. Шрам, делящий лицо надвое, растягивался и снова сжимался. - Хотя нет. Некоторые бароны, из тех, что любят маленьких девочек, заплатят больше, когда узнают, кого покупают... Но не переживай. У меня есть знакомая крестьянка, добрая хозяйка, живет в глухом селении. Отвезем тебя к ней, станешь ее названной дочерью.
   - Вот-вот, - подтвердил Илмар. - Это для тебя наилучшее.
   - Но я не хочу быть крестьянкой! - крикнула Ками так, что пламя свечей всколыхнулось. - Я хочу сражаться! - Свет замерцал. - Я Ками эн-Салир!
   - Бери ее, а я возьму этот арбалет, он весьма неплох, - спокойно сказал седой. - И это... Девочка, раз уж ты так орешь свое имя, позволь и мне представиться. Меня зовут Шрай.

16

  
   Семь семигранных башен, расположением повторяющие семиугольное знамение, застыли огрызками карандашей. До разрушения они подпирали пелену, едва не прокалывали, гордость Сад-Вешта - созданные жизнями десятков тысяч рабов величайшие монументы во всей Ишири. Те немногие, кто выжил и не покинул Сад-Вешт, отводили взгляд от памятников поруганной чести города. Это непросто: зияющие чернотой на седом полотне пелены неровные верха, словно переломанные неведомым героем зубы сказочного чудовища, виднелись со всех краев Сад-Вешта - мыловарного, скотобойного, менного, утешающего. И с храма Ош-Лилим, главного пристанища нечистых жрецов Ишири, и с дворца Эртамхилор, угасшей цитадели некнязя Лика.
   Сад-Вешт раскинулся в низине Финавейш, обрамленный горами Рун-Халим, заключенный в корону многочисленных пиков. Их темный частокол окружал город, будто граница следа башмака великана, а подошва - сам Сад-Вешт, выстроенный на пыльной вулканической почве. Такое положение делало его самым мрачным местом в Ишири. Пелена везде одна, но Салир, благодаря снежному наряду был светлым, а одеяние Сад-Вешта могло похвастать лишь яркими пуговицами - всполохами лавы двенадцати вулканов. Может, потому город, втоптанный в горы древним гигантом, стал святыней и оплотом нечистых.
   Ныне Сад-Вешт полностью зависел от Сафарраша и милости его благолепного сияния властелина Дарагана. Ни единой в округе речки или озерца, веками воду тут добывали в колодцах, глубочайших в Ишири, семиугольных воронках - ноздрях хозяина подземного мира. Сафарши закидали источники песком и глиной, и нос бога нутра земли заложило, а Сад-Вешт остался без воды. Теперь ее возили из долины реки Май сафаррашские купцы под конвоем стражников повелителя. Три четверти ежелетней казны некнязя Лика уходило на унизительные обряды передачи спасительной влаги - Лик вставал на колени, и лицо орошалось кисточкой из кувшина. Даже купец низкого ранга с наслаждением водил мокрым соломенным пучком по щекам некнязя, а затем воины Дарагана забирали сундуки с платой.
   Когда-то окаймляющие Сад-Вешт горы служили ему естественными стенами. Многотысячный гарнизон не впускал ни врагов, ни друзей без дозволы. Солдаты муравьями облепляли хребты, а на пиках, как среди зубцов башен, громоздились сотни арбалетчиков. Не опустели вершины и после разгрома, их заняла карательная дружина властелина, гарант унижения Сад-Вешта. Город в низине представлял замечательную мишень для повернутых на него баллист и катапульт. Тенями горгулий резные контуры застыли, готовясь ожить при малейшем неповиновении.
   В промерзлой груде камней, Эртамхилоре, по издевательской усмешке судьбы до сих пор именующимся дворцом, запалили пять факелов. Один - для проводника, чтобы дорогие гости не заблудились. Еще два - для приемной залы, специально выбранного чертога поменьше, что бы хоть как-то его обогреть. А последняя пара - для воинов в соседней комнате, они отыграют свою роль, если долгожданные гости окажутся несговорчивыми.
   В компании доверенного советника, навушника, некнязь Лик сидел за простецким столом и нервно молотил по нему костлявыми пальцами. На всякий случай правитель Сад-Вешта облачился в тесную кольчугу, выкрашенную чернильным соком радхомита. Темные волосы, словно обваленные в вулканическом пепле, были собраны в косу и закреплены брошью - оскалившейся мордой обсидиановой гадюки. Глаза Лика бегали, не зная, где остановить взгляд, на кинжале ли, висящем на поясе, на двери, что вот-вот откроется, или на мерном пламени факела.
   Под плащом навушника, нечистого жреца Годзира, тоже прятался доспех, а в ножнах затаился кинжал. Но лицо старого советника, особенно на контрасте с некняжеским, хранило спокойствие. Годзир даже позевывал, тогда его обвисшие щеки подергивались волнами. Он разве что поеживался, но то от холода, а не страха. Два факела так и не обогрели малый чертог.
   - Не переживайте вы так, мой господин. Ну, сами поразмыслите, если этот варвар обо всем доложит сафаршам, кто его послушает? Кто ж поверит вонючим кочевникам...
   - Я все понимаю, но мне как-то не по себе. Мой старший братец тоже считал, что все контролирует.
   - Ваш брат действовал открыто, за что и поплатился. А я ведь предупреждал, до самого последнего момента призывал отказаться от идиотской затеи. Войско уж выходило из ворот, а я все умолял его, чуть на колени не падал. Хорошо еще, что в итоге его лишь оскопили, а не повесили.
   - Да уж, "лишь", - нервно усмехнулся Лик. - Но, может, и так, троих детей заделать он, по крайней мере, успел. Ха-ха. Пусть и дочерей. Так что мог позволить себе понести такое наказание. А я не могу, Годзире.
   - Вам только семнадцать, успеете еще заделать.
   - Если ничего не отрежут.
   - Не переживайте, это будет не наш бунт. И вы смелый человек, раз на такое решились. Вы достойный сын Сад-Вешта и своего отца.
   Слуга ввел в чертог дорогого гостя, почему-то всего одного. Лысую голову и оголенную грудь покрывали грубые узоры, непонятные несведущим линии оттенков желтого и зеленого. Кочевники наносили их жесткими стеблями степных трав, а красителем служили порошки толченых цветов. Не обошлось и без традиционных ожерелий и браслетов из костей сапсана.
   Лик и Годзир сдержали улыбки.
   - Привет, некнязь! - рявкнул грязный варвар. - А тебя, старик, я не знаю.
   Запахи лошади и кинзы наполнили чертог.
   - Сад-Вешт приветствует тебя, достопочтенный всадник Колемрад. Я Годзир, навушник господина Лика. Мое имя должно тебе о чем-то говорить.
   - Ах да, тот лакей, преклоненный прыщ, все твердил, что он от Годзира.
   - И этот прыщ растолковал тебе наше предложение? - спросил Лик.
   - Он пытался. Так мямлил, что понял я с пятого раза.
   - Ты согласен?
   - Конечно. Глуп тот разгулящий, кто отказывается от попутного металла.
   - Мы не сомневались в вашей разумности, - сказал Годзир. - Но почему ты пришел один?
   - Ахрад решил кинуть в таверне кости. Нечего ему тут делать. Он не повелевающий, у меня коней в два выгула более.
   - Добро, - кивнул Годзир. - Давай обсудим кое-какие детали.
   - Чего обсуждать? Мы все разумели. Давай металл, мы все выправим, о чем договорено.
   - Вы все получите, - заявил Лик. - Но можете заработать больше, если перевыполните задачу. Как это сделать, мы и хотим рассказать.
   - Валяй, некнязь.
   - Вы соберете весь ваш табун и вторгнетесь в земли Сафарраша. Но пойдете не до границы пустыни Вей-Нарарум, как мы изначально договаривались, а далее, туда, где густо лежат сафаррашские селения. Будете грабить и убивать. Можете угонять рабов. Как хотите, на ваш вкус.
   Колемрад сморщился:
   - И у вас хватит металла? Награде должно быть уполной.
   Годзир жестом показал господину, что ответит сам.
   - Хватит. Ты видал горы вокруг Сад-Вешта? - Навушник пронзительно глядел на варвара. - Ты не представляешь, сколько там самоцветов. Держал ли ты когда-нибудь в руках нашу монету, черный скол? - Годзир получил утвердительный ответ, но, конечно же, этот табунщик врет, желает показаться выше, чем он есть. - Так вот, значит, ты имел удовольствие наблюдать на обратной стороне монеты корону Сад-Вешта, корону моего господина.
   - Узревал такое. Занятная железяка.
   - Если вы хотя бы пол-лета будете терзать земли Сафарраша, получите самоцветов в десять раз более, чем на этой короне.
   - И это, не считая награбленного, - уточнил Лик. - Знаешь, как с древнеиширийского переводится "Сад-Вешт"? Не знаешь? "Святой Камень".
   - Мы погуляем сафаррашской землей целое лето!
   - Вы прекрасно все разумели, - сказал Годзир. - Жгите дома, рушьте мельницы, травите воду в колодцах. Единственное, прошу, не трогайте храмы нечистых.
   - Храмы ваших братьев не будем осквернять. Если все уплатите уполно.
   - Четыреста тысяч черных сколов - тридцать пять сундуков морионовых монет уже ждут вас. Кроме того, серебро. Потянет тысяч на двести. Еще дадим вам зерна на полтора лета. Знаю, неурожай в ваших степях, оно вам пригодится.
   Колемрад рыкнул и, не попрощавшись, вышел.
   - Как думаешь, сколько они продержатся? - спросил Лик.
   - Месяца три. Возможно, четыре. Вряд ли больше. Понятия о тактике, о маневрах им неведомы, рано или поздно попадут в ловушку. Даже вдвое меньшее сафаррашское войско справится с этим сбродом.
   - Даже четыре месяца беспорядков на землях Дарагана весьма недурно.
   - Конечно. Мы прощупаем его силы и отвлечем их. Если он сейчас что-то задумывает, вынужден будет отложить, пока не разберется с варварами. Он не позволит грабить свой народ, не потому что заботиться о нем, а из-за того, что это будет лишний довод в пользу мятежников. Еще тысячи крестьян уйдут к ним, если увидят, чего стоит их правитель. Дараган не может проявить слабость.
   - Первые стычки варвары скорее всего даже выиграют.
   - Да, и таким образом дадут нам сведения о том, как бить сафаршей. Это стоит сколов, серебра и зерна, что они получили.
   - Лишь бы Дараган им не поверил, когда они обо всем расскажут.
   - Не поверит. Они столько раз изменяли всем и вся... В общем, считайте, они безмолвны. У них нет слова.
   Лик все понимал, но переспрашивал по новой. Вдруг он что-то упустил? Как в настольной игре "черное и белое", думаешь, что все рассчитал, а через три хода противника признаешь себя побежденным. Судьбы отца и старшего брата не давали покоя.
   - Считаешь, они поверили про самоцветы? - спросил Лик.
   - Что добыча теперь принадлежит Дарагану, они могут знать. А вот, что ваша корона заложена - вряд ли. Я почти уверен, что они и не рассчитывают получить "награду уполно". Выбора у них все равно нет, в степях бескормица, наше зерно пришлось им кстати. Кроме того, так мы отвратим их от возможных набегов на наши земли. Не так уж кочевники тупы, обмануть их непросто.
   - Но в твоих глазах они нижайшие из нижайших.
   - Да. Но я понимаю, что в глазах-то Чудотворца все люди равны. Да и с точки зрения истины, пожалуй, тоже. Извините, мой господин, не могу я себя переделать. Когда я умру, ваш новый навушник, уверен, будет более открыт к остальному миру. Но я - вештак, и все мои предки - тоже. Моя родословная уходит на девятнадцать поколений, и это только то, о чем известно. Если порыскать, наверняка выяснится, что и тридцать поколений назад мои отцы уже жили здесь. - Годзир смочил губы. - Так что для меня любой, даже самый жалкий вештак, всегда будет несоизмеримо выше даже иноземного барона. Плевать, сколько подохнет сафаррашских крестьян, сколько кочевников. Сколько мы оставим сирот, когда наступит час отмщения. Я, разумеется, до него не доживу, но мой дух будет смеяться, когда наши солдаты начнут резать глотки сафаршам. Когда Сад-Вешт вернет былое величие. А люди, конечно, все равны, да.
   Лик подошел к арочному окну и, сняв брошь-гадюку, распустил волосы. Теплый ветер доносил смрад и аромат вечернего Сад-Вешта. Горожане обыкновенно перед сном опорожняли в канавы лохани нечистот, а розы, хризантемы и сирень к ночи благоухали ярче. Юный некнязь осматривал свои владения, которыми он, по сути, не правил, и, как с ним часто водилось, погружался в раздумья. Иногда Лику казалось, что его род, Шелим, с некоторых пор кто-то проклял. Отца позорно, недостойно его положению, казнили, оскопленный братец доживает в монастыре. Скоро и черед Лика настанет, едва у него появится наследник. Так твердил Годзир: пока сына у некнязя нет, его не тронут. Ведь тогда династия Шелим угаснет, и Дарагану придется передавать корону другому роду или вешать себе. Сад-Вешт чтит традиции, полторы тысячи лет им правят Шелимы, мирно убрать их властелин не сможет. Ну, а когда у некнязя родится сын, препятствие исчезнет. Лика убьют. Пусть Сад-Вештом вечно правят мальчишки, негоже давать им возмужать.
   Порой Лик странно глядел на Годзира, и навушник предвосхищал слова господина:
   "Нет, это слишком опасно".
   "Но, может, стоит попробовать? Если я не могу иметь сына, пусть будет хотя бы дочь".
   "Нет, обряд на дочь слишком сложный. Даже для меня. В случае неуспеха у вас родится и не сын, и не дочь. Получится второй Дираиш".
   "Да уж, Дираиш..."
   И без того самый темный город Ишири погружался в ночь. Вештаки запирали врата, ведь едва на хребтах Рун-Халима прогудят отбой, дневные часовые карательной дружины спустятся. Каждая ночь рождала с десяток презренных полукровок.
   Иногда Лик почти решался попробовать и без обряда. Пятьдесят на пятьдесят. Но в последний момент всегда отказывался от затеи. Если сын - смерть.
  

17

  
   Элден долго прокручивал в голове разговор с Урашем. Каковы же истинные мотивы предложения хранителя ордена? В том, что он лжет либо не договаривает, сомневаться не приходилось. Тоже, вот, делец нашелся, решил устроить себе с трупов дополнительный доход. Нет, причина, конечно, не в этом. Ураш действительно небогат, но аскетизм стервятника всем известен. Почему же он помог Элдену? По сути, спас ему жизнь. Если Урашу не нужен динар, стало быть, он желает заполучить мертвецов. Но зачем ему столько? Рабы ему не требуются, своих марионеток хватает. Первая догадка, самая явная, сколотить небольшое войско. А для чего? Свергнуть Дарагана? Смешно. Пусть даже Элден поднимает по тридцать в день, тогда через лето у хранителя будет десять-одиннадцать тысяч солдат. А властелин может собрать тысяч шестьдесят. Силой наказать кого-нибудь другого? Кто невзначай оскорбил Ураша или помешал в чем-то? Нет, не настолько он мелочен. Да и к тому же повелитель прислушивается к нему. Достаточно слова Ураша, и Дараган сам накажет его недругов.
   Второй вариант - властелин сам попросил Ураша. Решил проверить способности Элдена поднимать мертвецов в таком количестве. Что же тогда сам не приказал? И раз так, значит, он знает, кто помог некняжне. Маловероятно, что он бы простил Элдену побег Ками.
   Еще догадка - Ураш желает Элдену смерти. Не быстрой. Разумеется, и не насильственной, зачем подставляться? Медленной и мучительной, пятьдесят трупов в день (тридцать для стервятника и двадцать для властелина), и через два-три лета жреца не станет. Кто такое выдержит? Элден хорошо знал, что случалось с его предшественниками, злоупотреблявшими ворожбой, павшими в зависимость от темного эфира. Так Ураш избавится от могущей стать опасной игрушки Дарагана. А то вдруг она вотрется в доверие к властелину, начнет влиять на него. Сейчас это почетное место занимает сам хранитель ордена. Эта версия казалась Элдену самой правдоподобной. И самой печальной. Уж лучше бы Ураш хотел с помощью трупов свергнуть Дарагана...
   Также не совсем ясно, зачем Урашу понадобилась несчастная девочка. Вряд ли бы после поимки он передал бы ее Дарагану. Точно бы оставил себе, но для чего? Выкуп от салирцев в обход властелина? Нет, через пол Ишири в такое беспокойное время ее не провезешь. А если все-таки доедешь до Карьмина, то не вернешься. Еще неизвестно, что опаснее, дорога туда с некняжной или обратно с набитыми златом сундуками. Хотя от таких денег хранитель бы не отказался. Сам-то аскет, но вот купить кучу сторонников он явно не прочь. Скорее всего, если б Ками не улизнула, он бы втайне от властелина держал ее у себя в плену. Вынул бы в подходящий момент, как козырь из рукава.
   Впрочем, возможно Элден и ошибается во всех своих предположениях. Стервятник - хитрый актер, даже став хранителем Кед-Феррешем, он умудрялся держать в секрете историю своей жизни. О происхождении Ураша ничего не известно. Болтают, что отец был из Сад-Вешта и первое время сам воспитывал сына. По крайнее мере, выговаривал хранитель, как вештак, точь-в-точь, как Элден. Мать же явно иноземка, уж слишком Ураш непохож на уроженца города семи башен. Да и вообще, обычного человека мало напоминает: любой ишириец в лучшем случае ему по пояс, голова для такого тела слишком мала, глазки крохотные. Гриф, одним словом. Или стервятник. Злые языки твердили, что он стал жертвой неудачного обряда. Но какого? Нет такой несчастливой ворожбы на зачатие, что давала бы такие последствия. И какой жрец рискнет творить опасное либо запретное колдовство? Обряды на сына и на дочь разрешены, но столь ужасны результатами горького провидения, что их никто не делает. Такое дитя - позор всего рода, быстрее сотрешь чернила радхомита, чем это клеймо. Есть еще обряд замка на зачатие, но за него смертная казнь, топят в болоте. Негоже людям нести непотребства, вмешиваться в волю Чудотворца. Ни один из этих обрядов Элден не проводил, но премудрости их ведал из трактатов Суфира.
   Что бы ни замышлял Ураш, Элдена он спас. Стражники Дарагана не явились, труповоз в итоге обо всем догадался - было понятно по глазам, - но не доложил властелину и обращался к Элдену подчеркнуто вежливо, настолько его напугал хранитель Кед-Феррешем. Сутулый спросил, есть ли мертвецы на вывоз, получил отрицательный ответ и напоминание, что у него есть и другая работенка. Нужно всем-всем рассказать, что в замке живет друг простого люда, неравнодушный к чаяниям терпивцев и карающий злонаправленных. В тесном чертоге о страждущих молится могучий жрец, пусть и нечистый. Да, у народа есть верный защитник. Скромный Элден.
   Он переезжал в новое жилище, и из каморки стоило забрать свечи, при пятидесяти оживлениях в день, их потребуется много. Другого-то скарба Элден и не имел. Раз уж все равно по пути, он решил зайти к Гидо, хотя теперь чувствовал к нему некое сочетание презрения и любопытства. Хотя интерес все же перевешивал.
   За дверью звучала музыка, старик то ли практиковался в этюдах, то ли учил новую пьесу. Спокойная и размеренная, именно такую Элден и предпочел бы сейчас послушать. Он замешкался, думая, открывать или нет, и все же толкнул дверь вперед.
   Ясные глаза не удивились. Кажется, старик знал, что Элден рано или поздно придет.
   - Понравилось выступать на казни? Нет, точнее, на убийстве. Челядь только и талдычит о чудесном зрелище.
   - Нет, такие концерты мне не по душе. - Гидо отложил смычок. - Но что сделать, я раб властелина.
   - Ты так спокоен. Тебя вообще не трогает?
   - Честно? Нет. А тебя тревожили судьбы салирцев, когда ты им глотки резал? - Голубые глаза внимательно смотрели на Элдена.
   - Да! Мне до сих пор снится. И та шлюха тоже. Я не убийца, все, что я вершил, вынуждали обстоятельства.
   - Меня тоже вынуждают.
   - Но при этом у тебя никаких угрызений? Никаких чувств?
   - Никаких. Но и удовольствия тоже. Я бы лучше детям поиграл.
   - Никаких эмоций, - скривился Элден. - Ты словно Кед-Феррешем, словно кукла.
   - Глупый мальчишка... - Старик Гидо отвернулся. - Ты скоро станешь таким же. Жизнь в замке сделает из тебя марионетку властелина.
   - Ты даже хуже Кед-Феррешем, - с жаром продолжал Элден. - Они хотя бы не понимают. У них нет воли. А у тебя есть!
   - Эх... - Гидо снова оборотился на него. - Ты сейчас чувствуешь, а вот послужишь Дарагану с пяток лет, пораскрываешь плоть его врагам и тоже потеряешь чудо чувствовать. И волю тоже потеряешь. Сперва будешь переживать о своих невинных жертвах, потом лишь отстраненно задавать себе вопросы, а затем и прислушиваться к совести перестанешь. Потеряешь волю. Послушный раб. Кед-Феррешем.
   - Как ты?
   - Как я. И как все в этом замке.
   - И тебе нравиться быть таким?
   - Какая разница? От моего мнения ничего не зависит. Это закон бытия. Как Кед-Феррешем обволакивает сумрачная сталь, пленяя его разум и защищая от ненужных вопросов и переживаний, так и сердце человека со временем покрывает кора безразличия.
   - Я не стану безвольной куклой!
   - Глупый мальчишка...
  
   Главный храм нечистых Ош-Лилим - невероятен. Не человеческой рукой он воздвигнут. Под одной из семи великих башен, подпирающих пелену, громоздятся друг на друге арки и купола, колонны и своды. Пышным тортом уходят в несвежее покрывало, оно - серое, а торт - светло-бежевый, из ванильного крема. Телега скрипит, подскакивая на булыжниках парадной аллеи, въезжает в сводчатый ход, широкий и ровный, будто кусочек яства отсюда вырезан ножом поваренка-великана. Снаружи - сухое удушье, а внутри - прохлада и едва уловимый аромат мелиссы от вон той зеленой полоски, тянущейся туда, где не горят факелы. В святыне нечистых Элден должен провести долгие лета.
   Первый месяц его ничему не учат. Он плачет, рвется домой, по ночам зовет мать. Дважды пытается убежать, тогда его привязывают к холодной колонне и задают жаркую порку.
   Через две недели он успокаивается, хотя по-прежнему хочет обратно в родной утешающий конец Сад-Вешта. Толкователи выжидают. Наконец спустя еще три недели за Элдена принимаются.
   Огромная безлюдная зала Времен, своды расписаны древней вештакской вязью. Искусный каллиграф явно был с крыльями, невозможно иначе так провести узоры линий. Письмена спускаются по квадратным колоннам и разливаются круглым фундаментом у их основания. Элдену не по себе, хоть он и идет за руку с Ашмидом. Ободряющий голос толкователя разносится эхом, слова догоняют друг друга и сталкиваются. Понятно с трудом, но спокойный выговор Ашмида умиротворяет.
   Они садятся на ковер, аккурат в центре квадрата из четырех расписных колонн. На толкователе пестрый халат с двумя большими карманами, а в руке горсть миндаля.
   - Сегодня мы не будем учиться, просто поговорим. - Мясистые губы захватывают орешек. - Что ты знаешь о поднятых мертвецах?
   - Ничего, господин.
   Ашмид повествует об особенностях оживленных трупов. Но более чем говорит, молчит. Челюсть тогда не останавливается, курчавый вашорец жует миндаль. От бороды цвета грязного снега пахнет вяленой рыбой, Элден учуял, когда они шли сюда. Когда толкователь продолжает рассказ, во рту порой мелькает коричневая кашица, частички орешков видны меж зубов. Потом-то Элден уже привыкнет, Ашмид всегда брал что-то покушать, если беседа обещала быть неспешной.
   - ...Вот, это мы называем, так сказать, особенностями поведения и двигательными сущностями мертвецов. - Ашмид тянется в карман за новой горстью. - Но запомни сейчас только самое важное - у трупов души нет. - Выплевывает гнилой. - Оживляя кого-нибудь, ты не порабощаешь его дух, он не твой, его давно уж принял Заступник.
   - Значит, они не как... как Кед-Феррешем? - Рот Элдена остается открыт.
   - Ты прав, дорогуша. У Кед-Феррешем есть душа, она не отходит Заступнику после того, как с людьми делают это.
   Во рту пересохло, Элден сглатывает и облизывает губы.
   - И что же они чувствуют? - спрашивает тихо.
   - Мы не знаем наверняка. Но точно известно, что те муки ужасны. Хотя орденцы говорят, что Кед-Феррешем не чувствуют ничего. То есть, нет, не так. Чувствуют ничто.
   - А мертвецы?
   - Что "мертвецы"? - Ашмид сердится. - Ты разве не понял? Это просто голая плоть. Материя. Как вот эта колонна, ковер, свечи, мрамор. - На ковре валяются пророненные орешки. - Мертвецы - наши помощники, как машины и механизмы. Мельницы, колодцы, вороты, телеги. Они могут упростить наше бытие.
   - И помочь нам добиться своего. - Элдену начинает нравиться его призвание. Раньше он думал, поднятые трупы - что-то ужасное. Да и все так говорят.
   - Так что, оживляя, мы никому не делаем плохо. Мы призываем обратно в этот мир плоть, но не дух.
   - А, превращая в Кед-Феррешем, - порабощаем?
   - Да. Причем сначала волю, а затем тело. Потому и случился Первый Раскол. Мы не желали творить зло. К сожалению, треть нечистых сошли с пути, посчитали, великая цель познания все оправдает. Создали орден Кед-Феррешем. - Ашмид смачно выплевывает. - Стали превращать в куклы убийц и изменников. Потом дошли до разбойников и насильников. Потом хотели и до воришек добраться, но сумрачной стали уже не хватало. А то бы они и невольно хулящих стали карать обращением в Кед-Феррешем. А вскоре - и любого, кто против них.
   - А души действительно не возвращаются в мертвецов, это просто плоть? - уточняет Элден. - Откуда нам это знать?
   - По-твоему, зря наши мудрецы корпели над трактатами?! Проводили обряды? Познавали эфир? Все давно известно! Мальчишка, ты думаешь, умнее наших праотцов и пророков? Запомни, идя по этой дороге, ты не вершишь зла. - Мясистые губы улыбаются. Уголки запачканы жеваным миндалем. - Ты не делаешь ничего плохого. Успокойся.

18

  
   Три тени лежали на шахматном полу Сорочьего зала. Первая, на две клетки и подпоясанная мечом - Сагдара. Вторая, на два с половиной квадрата и с тяжелой тростью в руках - Сароя. Третья, на три деления, безоружная и абсолютно беззащитная - Элдена. А если бы тут стоял Ураш, наверняка отбросил бы тень на целых пять клеток.
   Дараган вжимался в трон, почти что лежал. Голова властелина подминала пух скрещенных перьев на спинке, один глаз был немного больше другого.
   - Снова наша земля под угрозой. - Слова давались Дарагану с трудом. - У нас незваные гости. Варвары.
   - Они не вторгались в Сафарраш уже сколько, лета три-и? - тягуче проскрипел Сарой.
   - Около того. И решили снова попытать судьбу. Не знаю, кто их надоумил. Может, Сад-Вешт. Или Салир. Или даже Ширихаг. А, может, они сами. Благодатные твердят, в степях бескормица. А голод сильнее страха.
   - Прикажете их уничтожить? - спросил Сагдар.
   - Да, барон. И поскорее. Нельзя давать слабину, наши враги только и ждут этого. Увидят, что мы мямлим, и получат искушение напасть. Дурачье решит, что есть шансы на победу. Мы их, конечно, размажем, но силы зря потратим. Лучше утопить все в зародыше.
   - Победа будет легкой, - заявил Сагдар. - Кочевники жалки.
   - Не сомневаюсь. Возьмете три сотни стрелков, я хочу испытать в бою наше новое оружие.
   - Сам Всемогущий дал нам его. - Сарой возбужденно постучал тростью. На полу остались мелкие царапины. - Мы понесем свет заблудшим.
   - Правильно, - согласился Сагдар. - Достаточно тренировок на стрельбище. Огненные трубки должны в сражении оправдать немалые расходы на них.
   - Еще возьмете восемьдесят Кед-Феррешем.
   Сагдар кивнул.
   - Я повелел расписать все огненные трубки чудесными картинками, - сообщил Сарой. - Пусть не только парадное оружие несет миру благодать. Сорок храмовых послушников денно и нощно под неусыпным оком Чудотворца трудились над благолепными образами. Теперь украшены все три сотни Божьих искр.
   - Хорошо, - похвалил властелин. - Мы должны показывать не одну лишь грубую силу. Пусть узрят и величие нашего искусства. Увидят, что не на одной военной мощи держится власть Сафарраша. Гораздо более она стоит на нашей духовности. На нашем культурном превосходстве.
   - Атаковать их сразу, как обнаружим? - Пальцы Сагдара сжали рукоять меча.
   - Да. Покончите с ними еще в дюнах Саррашвейша. Не дайте прорваться на луга Фехерварна, не позвольте сжечь селения. Мой народ должен думать, что властелин о нем заботится и никогда не даст в обиду. - Дараган поерзал. - Пленных, естественно, не берите. А ты, жрец, пойдешь с ними в поход, так, на случай чего. Мы должны учесть непредвиденные обстоятельства. Вдруг на помощь варварам выступит Сад-Вешт, Ширихаг. Или еще что. Будешь оживлять павших солдат, если окажетесь на грани поражения. А ежели нет - то не надо.
   Двигались быстро. Триста воинов и десять командующих, пятьдесят слуг и один нечистый жрец полевой рысью скользили и тряслись по трактам Ишири. Восемьдесят Кед-Феррешем по очевидным причинам следовали за ними на некотором отдалении, средняя скорость кукол соответствовала такому темпу лошадей. Миновали лесостепь к темени от Сафарраша, добрые землепашцы бросали им лепестки и засохшие корочки. Видели людей с ведрами, пестрые ручейки и крестьян, и мелкородных текли к реке Ариошай, единственной поительнице в округе после учернения Аруши. Пересекли Омеловый лес, где четверть деревьев навсегда усохла, обвешанная пожухлыми гроздьями. Промчались холмистыми лугами - подступами к зеленому ковру Фехерварна. Так лихо, что приходилось кнутами отгонять мешкавших на пути отряда глупцов. Вступили в Жженую рощу, последнее препятствие перед Фехерварном и дюнами Саррашвейша. Меж черных кольев пробираться оказалось непросто, рухнувшие стволы осторожно перешагивались, копыта оставляли на золе короткоживущие следы. Отряд замедлился и спрессовался.
   Элдену дали, пожалуй, худшего коня из всех. Тощий вороной, Элдену чудилось, что он вот-вот исчезнет под ним, станет бестелесным, раствориться в горелом воздухе рощи. Он нарек его Дымом. Зато, как заявил Сагдар, конь соответствовал всаднику, такой же худосочный и, как выразился вашорец, черногривый. Хотя волосы Элдена еще несколько лет назад осветлили ленты проседи.
   Конь Сагдара, огненно-рыжий Ненасытный, тоже походил на хозяина - коренастый и мускулистый. А судя по кличке, не различался и характером.
   Когда завалы обугленных деревьев остались позади, и отряд вышел на широкий путь меж тонких и голых грифелей-стволов, барон подозвал Элдена, и они вдвоем возглавили колонну. Левее и чуть позади следовал знаменосец Кед-Феррешем, безоружный, зато с высшей честью в деснице, полотном с кровавой медузой на белом треснутом щите. Знаком, призванным внушить врагам ужас.
   - Что ты на него постоянно косишься? - усмехнулся Сагдар. - Тебя страшит ихний жупел?
   - Нет, просто неприятен.
   - Этот знаменосец, можно сказать, тобой восторгается.
   - Считает меня великим кудесником? - Во рту Элдена пересохло, а в желудке урчало. Скорей бы уже битва, а за ней и отдых.
   - Вроде того. Эй, Холеф, давай сюда.
   Знаменосец ордена был лысый человек с короткой шеей. Волосы, похоже, на нем вовсе не росли, никаких намеков на бороду и усы, руки тоже голые. Он бы выглядел, как гигантский младенец, если бы не камни мышц под упруго натянутой кожей.
   Холеф приблизился.
   - Я рад, что ты с нами. - Его фиалковые глаза улыбнулись. - И пусть ты из Сад-Вешта. Великое чародейство не различает народов.
   - Не все так считают.
   - Они глупцы. Я в казармах с шести лет и знаю: сила достойна уважения. А тебе дана могучая сила.
   - И слабость.
   - Слабость? Дали бы мне твое мастерство, и я стал бы величайшим солдатом и богатейшим из богатеев. Только бы дали.
   Так вот он о чем, подумал Элден. Теперь ясно, что это за человек.
   - Потому тебе и не дано.
   - Почему? Просто тебе повезло, а мне - нет.
   - С такими целями, как твои, ты бы и не развил полученный дар. Ты бы так и не научился управлять темным эфиром. Но не огорчайся, вполне возможно, это принесло бы тебе одни несчастья. И здесь не только дар, но и бремя.
   - Бремя?
   - Как думаешь, сколько мне лет?
   - Ну, тридцать? Тридцать два?
   - Мне двадцать. Так что не переживай об отсутствии дара. Да и я уже сказал, ты бы его не развил.
   - Я бы развил. Я двенадцать лет тренировал в казармах тело. Учил его. Не все получалось легко, я умею преодолевать.
   - Здесь другое. Твои навыки доступны многим, стоит лишь захотеть.
   - Я со всем справился. Стал тем, кто я есть. - Холеф похлопал себя по оголенному торсу. Твердому и безволосому. - И почему ты говоришь про несчастья? Мы сами делаем себя. Я был сыном прачки, а теперь я знаменосец Кед-Феррешем! А скоро стану и сотником!
   - Да, станешь. - Элден действительно не сомневался.
   - Так какие несчастья? На твоем месте я бы добился всего, чего захотел.
   - "Стал бы величайшим солдатом или богатейшим из богатеев"?
   - Не обязательно. - Холеф решил выглядеть поразностороннее. - Я бы поставил любую задачу и выполнил. Пусть и не сразу.
   - Ну-ну, выполнил бы, - вздохнул Элден.
   - Выполнил бы! Думаешь, у меня все всегда сразу получалось? Нет! Меня незаслуженно наказывали, отправляли в ссылки, но в итоге я добился своего - ныне я походный знаменосец!
   - А скоро будешь и сотником. В этом я правда уверен.
   - Да, но это, пожалуй, максимум для человека такого происхождения, как мое. А вот если бы у меня был дар, я бы стал легендой!
   - Ну-ну. Чем меньше цель - тем больше все зависит от самого человека, а если цель велика - все зависит от обстоятельств.
   Элден отвернулся и сказал вперед, будто слова предназначались для выжженной аллеи:
   - Мне, вот, обстоятельства не очень улыбались.
   Лесостепь, прилегающая к Сафаррашу, долина реки Ариошай, Омеловый лес, Жженая роща, а теперь и луга Фехерварна - везде солдаты двигались молча. Не принято у воинов властелина болтать перед боем, все речи будут сказаны после. Поразмял язык только Холеф, и то, это явилось для него разве что дорожным развлечением, убийством времени и скуки. Убеждения знаменосца остались тверды, как мускулы.
   Чем далее проходил отряд, тем более луга Фехерварна вырождались. С влагой теряли жизнь и превращались сначала в разбросанные по изрезанной трещинами земле лоскутные клочья жестких трав, а затем в бледно-желтые дюны Саррашвейша, изредка покрытые колючками.
   - Как мы их найдем? - спросил Элден.
   - Очень легко, жрец. - Сагдар натянул поводья. - Как ни странно, на таком просторе лишь одна дорога. Видишь, песок под нами немного желтее этих бледных дюн вокруг. Почва тут тверже, и наши лошади могут ступать. Другого пути нет, в сыпучих холмах варварская конница увязнет. А без лошадей их представить невозможно. Скорее всего, они нас уже ждут впереди, заранее выбрали место, где для них больше простора, больше твердой земли.
   - Откуда же они о нас знают?
   Сагдар рассмеялся, обнажив крупные зубы цвета окружающих дюн.
   - Думаешь, все те низкородные, что кидали нам лепестки и коврижки, так нас любят? Конечно, кто-нибудь уж отправил гонца к этим козлопасам-варварам. Опередить-то нас нетрудно, ведь из-за Кед-Феррешем мы не можем мчать во весь опор. Вынуждены двигаться со скоростью кукол. Хотя они и гораздо быстрее пешего человека.
   Элден обернулся. Где они, кстати? На лугу черные силуэты Кед-Феррешем были хорошо видны, а здесь скрывались за песчаными холмами.
   - Не волнуйся, они тут, - заверил Сагдар. - Я приказал, чтобы они подотстали. Лучше смотри вперед, там скоро появятся козлопасы. Ничего, мы не дадим им прорваться на луга Фехерварна и пограбить наших милых крестьян.
   И действительно, не прошло и четверти часа, как Элден увидел войско кочевников, готовое к битве.
  

19

  
   - Ай! Больно! - хныкнула Ками.
   - Терпи. Ты княжна или кто?
   Вот уже около часа вспоротую руку под беспрерывное нытье Ками врачевала молодая женщина с необычным для Ишири именем Пенни. Она была курносая, с добрыми голубыми глазами, толстой косой смоляного цвета, венком уложенной на голове.
   - Прекрати! Ай!
   Пенни зашила рану и теперь накладывала лечебную мазь - смесь полыни, арамирна и коровьего навоза. Бурая масса неровно наваливалась из черпака и разглаживалась по предплечью ловкими пальцами.
   - Воняет! - скривилась Ками.
   - Если не покрыть мазью, темный эфир попадет внутрь, и рука начнет гнить, почернеет вся. Знаешь, сколько я повидала такого? Наши бойцы получали пустяшное ранение, так, царапку мечом иль ножом. Не лечили, и скоро темный эфир проникал в плоть. Руки-ноги гнили и смердели, пришлось их отрезать. А некоторые бойцы и вовсе помирали.
   - Во-ня-ет!
   - Уж извини, благодатных жрецов здесь нет. Они бы исцелили тебя и без вони, и без боли. Светлым эфиром. А я так не умею, я только травница. Так что терпи. Да и, по правде говоря, ты воняешь не лучше.
   Ками хотела сказать, что если бы Пенни продержали семь месяцев в плену, от нее пахло бы еще хуже. Но сдержалась. Принюхалась к себе, нет, ничего она и не воняет. Врет все эта Пенни!
   Илмар и Шрай вывезли Ками из дома Брунха на телеге под драным и вообще груботканым тентом. Этого оказалось достаточно, чтобы их приняли за нижайших и не пытали лишними вопросами. Мало ли экипажей черни, упряженных задохлыми клячонками, плетется по трактам Сафарраша. На ярмарку ли, на поле, на свадьбу, на сватанье. Ками могла бы легко сбежать, но слова Шрая о том, что она не доедет до Салира, заставили задуматься. Приехали в большую деревню, затем пешком добрались до хутора из двух домов и сарая, а оттуда по заросшей тропе попали в лагерь мятежников, разбросанный в лесу на десятке-дюжине лужаек. Сама Ками по дороге бы точно заблудилась.
   Такое воинство Ками узреть не предполагала. Всего несколько сотен, у большинства топоры, даже не боевые, а плотницкие. Мечей лишь с пару десятков, да и сталь клинков доверия не вызывает. Луков много, а вот арбалетов насчиталось всего восемь. Доспехи в лучшем случае кожаные, металла нет ни на ком.
   - Скоро ты закончишь? - окликнул сзади Шрай.
   - Я бы уже давно все сделала, если б девчонка не канючила.
   Шрай подошел. Илмар тоже стоял неподалеку и тонким голосом громко беседовал с тремя пехотинцами-топороносцами.
   - Тебе следует отучиться ныть, - сказал Шрай. - В семьях землепашцев нытье не приветствуется.
   - Я уже говорила, что не пойду в крестьянки, - буркнула Ками.
   - Там ты можешь стать счастливой, - заявил Шрай. - Научишься шить, освоишь прялку. Подрастешь, лет так в тринадцать тебе подберут жениха, родишь ему семерых детей или даже больше. Может, повезет, муж тебя и бить особо не будет. А если позволит Заступник, то доживешь до тридцати пяти.
   - Нет!
   Не желала Ками никаких семерых детей. Они очень противные, когда маленькие. В Салире у нее оставался младший брат, и до своих лет шести он ее невероятно раздражал. Хотя потом с ним даже стало интересно возиться.
   - Твое мнение никто и не спрашивает.
   - Разрешите мне остаться с вами. Обещаю, я не буду ныть. Я могу показать, как умею стрелять из арбалета.
   - А пусть попробует, - предложил Илмар.
   - Давай, - махнул рукой Шрай. - Только за потерянные и утопленные болты отвечать тебе.
   Когда пришли на стрельбище, ноги Ками подкосились. На похожем, разве что расположенном не в лесу, а во внутреннем дворе замка, казнили салирцев. Прямоугольник, огороженный земляным валом. Здесь, правда, за ним виднелись деревья, а не стены и башня.
   - Что, ты уже дрожишь? - усмехнулся Шрай. - Обманула нас о своих выдающихся навыках? Думала, мы не проверим?
   - Нет, я сейчас докажу. - Ками теперь уже не была так уверена.
   Ей дали легкий охотничий арбалет, пригодный для рябчика, куропатки, зайца и прочей мелкой дичи. Получилось даже самостоятельно взвести тетиву. Ками вложила стрелу и прицелилась.
   - Ты левша, что ли? - спросила Пенни.
   - Нет, правша, просто у меня ведущий глаз левый.
   Взглянуть на обещающее быть забавным зрелище собралось добрых полсотни бойцов. Сначала они громко обсуждали, гоготали, некоторые подбадривали, но едва Ками поднесла арбалет к щеке, все притихли. Только птицы пели. Как и тогда, в замке...
   Не удавалось унять сердце. Колотилось быстро, и с каждым ударом подрагивали руки. Мушка летала по всей желто-красной мишени, состоящей из десяти колец.
   - Давай уже, - проговорил Шрай. - Закончим это представление. У нас есть дела поважнее.
   - Детка, как же ты будешь сражаться за нас? - ласково поинтересовался Илмар. - Ни Кед-Феррешем, ни стражники Дарагана не позволят тебе столько целиться.
   "Стражники Дарагана". Дарагана! Вот тебе! Ками нажала на спуск.
   Дзинь! Арбалет был шумноват для охоты. Но точен. Десять.
   Солдаты загудели. Ками повернулась к ним, из рук в руки передавалась мелочь.
   - Однако ж. Теперь докажи, что это не случайность, - попросил Шрай.
   Ей дали еще два болта. Первый - в девять, второй в десятку.
   - Этот у вас просто не подогнан, - пояснила Ками. - Так бы я тридцать набрала.
   - Двадцать девять тоже весьма и весьма, - изрек Илмар.
   - Не обольщайся, - сказал Шрай. - Любой из наших арбалетчиков на такой дистанции и такой огромной мишени выбил бы тридцать.
   - Это так, - согласился Илмар, - но девочка неплохо справилась. Похоже, ее действительно чему-то да научили.
   - Вы позволите остаться мне с вами? - Ками больше спрашивала у Илмара, нежели у Шрая. Но все решал человек с прической-наждачкой и мраморным лицом со шрамом наискосок.
   - Это ничего не меняет, - отрезал Шрай. - У нас все равно нет для тебя оружия.
   - А из лука ты умеешь? - спросил Илмар. - Сделать для тебя маленький лучок нетрудно. Ты могла бы стрелять отравленными стрелами, тогда бить наповал не обязательно.
   - Нет, не умею. - Ками поглаживала ложе арбалета. - Из лука учили только моих братьев. Мне и из арбалета отец не разрешал, но потом плюнул, когда узнал, что я уже занимаюсь.
   - Сегодня переночуешь с нами, а завтра я отвезу тебя к твоей новой семье, - сообщил Шрай.
   Ками умоляюще заглянула в глаза Илмару, длинноволосый мятежник, кажется, знал ее мысли, как она сама.
   - Мы теряем по несколько человек каждую неделю. - Илмар сделал пару шагов и оказался ближе к Ками, чем к Шраю. - Скоро, думаю, арбалет для нее освободиться.
   - И ее проткнут в первой же стычке. - Шрай скрестил на груди руки. - Или она вообще бросит оружие и кинется в кусты. Нет, толку от нее не будет. Один вред.
   - Я не побегу! - Ками было обидно, что о ней такое считают, и она чуть не заплакала. - Я даже поехала в заложницы к Дарагану! У меня отец спрашивал, согласна ли я! Я могла отказаться, но я поехала!
   Шрай сглотнул и сухо проговорил:
   - Он бы все равно тебя туда отправил, дура. А если бы ты отказывалась, он бы тебя уговорил, и ты бы даже сочла, что это твое решение. Может, кстати, так и произошло на самом деле.
   - Нет! - Ками зарыдала, арбалет выпал из рук. - Я сразу сказала, что сделаю все, что будет нужно. Я хотела помочь, хотела, чтобы он видел, что я сильная. - Она размазывала слезы по щекам.
   - Хорошо, мы увидели твое рвение, - произнес Шрай. - Если встретим Карьмина, обязательно ему доложим о твоей храбрости. Скорее всего, в это время ты будешь горбатиться в поле со своими новыми родичами. Или вязать носки на продажу высокородным. Или кормить поросей. Словом, будешь жива. И, наверное, счастлива.
   - Тогда я от вас убегу, - запинаясь, проговорила Ками. - От всех убегу.
   - Шрай, - обратилась к колючеголовому Пенни, - конечно, девятилетка с арбалетом это чересчур, но я знаю, как она может нам послужить. Девочка, хватит реветь, послушай меня внимательно и ответь честно.
   Ками шмыгнула носом.
   - Тебя учили читать и писать только по-салирски или по-сафаррашски тоже?
   В Салире и Сафарраше говорили на одном языке, разве что выговор отличался, но использовали разную письменность.
   - Да, я могу и по-сафаррашски. Знаю все сорок две буквицы.
   - Не врешь?
   - Нет, я очень хорошо читаю. Научилась даже быстрее дочерей бывших баронов, вместе с которыми меня обучали. Хотя они старше на лето и восемь месяцев!
   - Вот, командующий Шрай, а в вашем славном войске читать умеют два с половиной человека. А писать без ошибок - ноль.
   - Мне известно о трех умеющих читать, - возразил Шрай.
   - Ты что, себя посчитал? - Курносый нос Пенни вздернулся. - Видела я, как ты читаешь. Пол страницы за час, да и то потом выяснилось, что ты все перепутал, и в итоге мы получили меньше зерна, чем могли бы.
   - А идея-то неплоха. - Илмар положил руку на плечо Ками. Его женственные пальцы были нежны. - Если погибнут все наши умники, кто же будет читать перехваченные послания? И писать свои? Да даже просто растолковывать обозначения на карте? А так у нас девочка будет. Ты согласна, дитя?
   Ками кивнула.
   - Похоже, вы твердо взялись. - Шрай оглядел соратников. - Ладно, спорить не стану, уж не великой стратегической ценности решение. Но учтите: кровь дитя останется на ваших сердцах. - И Шрай похромал прочь.
   - Хвала вам, что уговорили его. - Ками провожала взглядом спину командующего. - Я буду хорошим солдатом.
   - Солдатом, - фыркнула Пенни. - Ты будешь девочкой, которая читает закорючки и иногда их рисует.
   Но Ками не слушала и продолжала свое:
   - А потом, когда для меня освободиться арбалет, я убью из него Дарагана!
   Она сказала так громко, что бойцы, чистящие ножны шагах в двадцати, заржали.
   - Не обижайся на них, - сказал Илмар. - Они и не ведают, что когда-нибудь ты действительно убьешь Дарагана.
   - А пока арбалет не освободился, и Дараган вынужден подождать, займешься не менее важными делами. - Глаза Пенни смотрели добро. - Прости, читать и писать сейчас нечего, так что поможешь конюху с лошадьми, а вечером почистишь своим соратникам, ну, другим солдатам, сапоги.
   - Хорошо. - Ками была счастлива и этому. Всяко лучше, чем жить крестьянкой без возможности когда-нибудь пристрелить Дарагана.
   - Покажи руку. - Пенни провела по предплечью. Ками скорчилась, но не пискнула. - Мазь затвердела, теперь можно наконец тебя помыть. А то так и лошади у конюха разбегутся.
   - Ладно, но руке ведь будет не сильно больно, когда ее в воду? Может, не стоит?
   - Помыться тебе все-таки нужно. Ты грязная и очень воняешь, - сказал Илмар, ласково улыбаясь.
  

20

  
   На глаз кочевников было всадников четыреста. Пестрая толпа более походила не на войско, а на погонщиков, явившихся на лошадиную ярмарку и еще не разложивших шатер. Ни знамен, ни знаков отличия, ни даже единообразного доспеха, способного сплотить дух разношерстных степняков. Все всадники легкие, Элден не нашел ни стальных лат, ни закованных в броню коней. Зато мечи оказались у всех, кочевник без оружия хуже землепашца. По форме клинков еще не ставших воинами юных господ могли бы обучать иширийской географии. Варвары гуляли всей землей и в первую очередь тащили к себе со всех стран матери Ишири именно мечи. Их насчиталось не менее полутора десятка разновидностей в отряде из нескольких сотен всадников.
   Варвары выстроились цепью в три ряда, в один не хватало места на твердой почве меж высоких дюн. На голых грудях кочевников Элден увидел рисунки и символы, но разглядеть с такого расстояния, не менее восьмисот шагов, не удавалось. Ясно только, что среди этих изображений было довольно много не совсем пристойных, потому что степняки показывали на расписные животы, задирали руки, являя недругам узоры на боках и волосатые подмышки, и сопровождали каждое движение гиканьем и пригласительными жестами.
   - Ничего, у нас свои рисунки есть, - сказал Сагдар. - Уж Сарой постарался.
   Элден на Дыме и вашорец на Ненасытном стояли на гребне крутой дюны, возле края обрыва. Кочевники издалека могли узревать две фигуры. Первую, высокую и тощую на худой клячонке, штормовой ветер развевал волосы всадника, а сам он походил на пугало. И вторую, как бы придавленную в песок, воина, закованного в достойные барона латы, на могучем жеребце. Хотя последнее могли определить разве что самые зоркие.
   Сагдар повелел всем стрелкам спускаться и выстраиваться внизу, на твердой земле, откуда прицельно бить куда проще, нежели с осыпающегося песка склонов дюн. Три сотни сорок, солдат в черных кольчугах и черных штанах, белых шлемах с черными перьями, белых сапогах и белых перчатках образовали две линии, два ряда точно попадающих друг между другом зубов. Вторая шеренга будет заряжать, пока первая стреляет, и наоборот. Сафаррашский знаменосец - Элден узнал юного сына влиятельного барона - остался наверху, подле любимого вашорского воеводы и вештакского нечистого жреца, коего он, наверняка, презирал. Мальчишка в тонюсенькой руке держал тисовое древко, а штормовой ветер полоскал сороку с веточкой в клюве. Совсем еще детское лицо баронского сына старалось сохранять невозмутимое выражение, а щуплое тело - непоколебимость, но Элден, да и все тоже, не мог не заметить дрожь в угловатых коленях.
   На дюне, возле Сагдара, Элдена и баронского сына, стоял и Холеф. Вот он, конечно, вряд ли что-то чувствовал кроме желания побыстрее наподдать козлопасам, услышать хвалу от воеводы и стать ближе к сотницким нашивкам. Мускулы, казалось, прорвут упругую кожу, такие выпяченные и твердые, что варварская стрела отскочит. Сумрачное древко в руке Холефа уходило вверх на два человеческих роста и заканчивалось чернильной пикой. Если потребуется, знаменосец проткнет им любого врага ордена, и тогда висящее на древке полотнище с кровавой медузой, обращенной куполом к лежащему недругу, полностью покроет труп.
   Самих кукол Сагдар оставил немного позади, спрятал за дюнами. Главная задача - проверить в деле стрелков, ну, и показать недалеким варварам благолепие сафаррашского искусства. А демонстрировать было что - усердные послушники светлых храмов под строгим взором богоизбранного достомола Сароя проявили на металле огненных трубок снизошедшую благодать. На грозном оружии переплетались цветы сафаррашских садов, высилась над петлями Аруши башня Первого После, знатные кружились в исполненном любви к властелину танце, землепашцы с песнями во славу повелителя сбирали пшеницу. Не забыли вдохновенные послушники и о предостережении злонамеренным - на некоторых трубках кривыми огрызками торчали семь башен Сад-Вешта, обуреваемые страхом пленные салирцы молили о милосердии, их лица навсегда застыли в поганой гримасе, - вот что случается с теми, кто перешел от омерзительных речей к богопротивным деяниям - стал злонаправленным! Если в душах варваров осталась хоть искорка лучезарного света, они немедленно падут в горьких мольбах.
   Но варвары не пали. С их стороны доносились непотребства, знакомые сафаршам и другим культурным иширийцам слова, приправленные ужасным выговором степняков. Ответом стал клич трехсот стрелков: "Непокорным - разорение!" Сорока трепыхалась на ветру, вот-вот сорвется со знамени и принесет несклонившимся голую веточку.
   - Душно, - сказал Элден. - И ветер не помогает, слишком сухой и горячий.
   Под пеленой плыли тяжелые тучи, а сама она подсвечивалась розовым, редкое явление, слывшее добрым знаком. Пески отсвечивали оранжевым морем с желтоватыми гребнями волн.
   - Дождя благодатные не предвещали, к счастью, - ответил Сагдар. - А то бы не получилось испытать стрелков. Фитили бы тушило. Не вспыхнула бы Божья искра.
   С высокой дюны, на которой стояли Элден, Сагдар и оба знаменосца, пустыня просматривалась до горизонта. Словно розоватым колпаком, землю покрывала пелена, и пространство под ней казалось обширнее, чем обычно. Элден огляделся вокруг, посмотрел на все четыре стороны мира, и тот вдруг стал больше и воздушнее. Пелена не всегда жестока, иногда она дарит простор. Духота прошла.
   Элден вспомнил последние строки старого, хранимого с незапамятных времен детского стишка. Там люди боролись с жарой, исходящей от какой-то небесной лампы. Но у них ничего не получалось.
   "Может, нам взять катапульту,
   Выстрелить в лампу,
   И она разобьется?
   Нет, высоко лампа сияет".
   А еще там была почему-то голубая пелена. Впрочем, Элден не мог ручаться за достоверность человеческой памяти. Наверняка, все переврали. Да и стишок-то детский, глупый.
   "Может, уехать нам стоит,
   Но мы уже все под замком.
   Жара людей на ужин готовит,
   Голубым накрыв колпаком".
   Раздумья прервал рой взметнувшихся стрел. Элден было дернул поводья, но Сагдар остановил его руку.
   - Не волнуйся, это они так, попугать. Стрелы и до наших солдат не долетят, не то что до нас.
   Вашорец оказался прав, наконечники ушли в песок шагах в двухсот перед сафаррашскими стрелками.
   - Это им нужно на луга, а не нам. Вот пусть и прорываются, - сказал Сагдар. - Пусть атакуют. Нам-то жрачки надолго хватит. А они вряд ли с собой провизию таскают. И оставили ее точно не в дюнах Саррашвейша, а разбили лагерь где-нибудь в половине дня пути отсюда.
   Сагдар поднял левую руку, и стрелки начали заряжать огненные трубки. Снимали с поясов мешочки с пороховой смесью и засыпали ее в канал. Затем вынимали из набедренных колчанов свинцовые шарики и отправляли туда же. Обе линии сафаррашских воинов подготовились к бою.
   - А наши дотуда не дострелят? - спросил Элден.
   - Нет, слишком далеко. Хотя трубки, конечно, дальнобойнее луков. Так что козлопасам-стрельцам лучше не приближаться. Мы сможем открыть огонь раньше.
   Варварские всадники рысью пустились навстречу сафаршам. Били себя по груди и плечам, что-то кричали, все громче и громче. Голоса смешались, и над дюнами понесся нарастающий вой, кочевники перешли на галоп, и Элдену захотелось зажать уши. Песчаная лавина надвигалась.
   - Пусть подбегут поближе. - Сагдар стоял с поднятой рукой. - Так надежнее.
   Стрелки прислонили заряженные трубки к плечам. Ветер трепал перья на шлемах.
   - Огонь! - Сагдар сделал отмашку.
   Громыхнуло, и белый дым поднялся из трубок. А упавшие лошади взметнули оранжеватый песок. Будто купались в нем, но то было не наслаждение, а агония.
   Варвары не остановились. Выстрелил только один ряд сафаршей, и пока он перезаряжал трубки, огонь открыла задняя линия. Из песчаной лавины вырвало еще с десяток клочьев.
   Но она приближалась. Оранжевое одеяло вот-вот накроет сорок. Поймает.
   - Огонь! - И покрывало лишилось еще лоскутов.
   - Огонь! - Белый дым над первым рядом.
   - Огонь! - Уже над вторым.
   Лавина резко замедлилась и остановилась на миг. Но тут же рассыпалась на комки, и кочевники беспорядочно ринулись назад, подальше от божественных трубок.
   - Продолжайте! - приказал Сагдар. - Стреляйте им в спину!
   Элден видел вспышки крови, словно это известная всему Сад-Вешту детская забава, и клюквенный взвар брызжет из туго натянутых, а затем резко пробитых оболочек кишок. Видел тела, медленно клонившиеся к гривам оскалившихся скакунов. Видел мертвую плоть, метавшуюся в седлах, как тряпичная кукла.
   "Непокорным - разорение!" - разошлось гулом.
   - Штук пятьдесят мы убили, - сказал Сагдар. - Еще несколько таких наскоков, и от них мало что останется.
   - Все ожидаемо. - Холеф был расслаблен. Воткнул сумрачное древко в песок, кровавая медуза на треснутом щите реяла над полем битвы. - Интересно, варвары успели рассмотреть благолепные картины сафаррашского искусства? Или все-таки подошли недостаточно близко?
   Даже у мальчишки, сафаррашского знаменосца, коленки перестали дрожать. Он держал древко в руке, но все равно сорока парила ниже медузы. Уж слишком длинна чернильная пика стяга Кед-Феррешем.
   - Я там приметил немало добрых коней, - произнес Сагдар. - Что-что, а варвары понимают в этом толк. Скажи, жрец, ты можешь поднимать только людей или лошадей тоже?
   - Лошадей тоже могу. Но бегать они не будут.
   - А-ах, - разочарованно выдохнул вашорец. - Тогда не надо. Что за толк от доброго коня, если он не скачет.
   - Ну, повозку тягать смогут.
   - Тащить телегу и крестьянская кляча может. Предназначение доброго коня не в этом.
   Буря бросила в лицо колкий песок. На трудно определимом расстоянии - вроде близко, но опыт подсказывает, что нет - над пустыней хаотично бродили вихревые столбы, Элдену чудилось, что они живые, и что-то ищут. Не их ли?
   Сагдар угадал его мысли:
   - Нет, это слишком далеко. Мы в безопасности.
   Тяжелые тучи теперь уже не плыли, а бежали почти непрерывным фронтом, как только что по земле неслись кочевники, вздымая облако песка.
   И снова Сагдар предвосхитил:
   - Нет, я тебе уже говорил. Дождя благодатные не обещали. Как думаешь, в случае вероятного дождя пошли бы мы на бой? Нет конечно! Эти огненные трубки стали бы совершенно бестолковы. У них даже в сухую погоду порой фитили гаснут.
   Сбежав на безопасную дистанцию, шагов восемьсот, варвары стали восстанавливать боевой порядок. Элден видел, как их военачальники орут на трусливое отродье, хлещут незадачливых по щекам. Пробегают вдоль первой линии, ускоряются, замедляются, резко разворачиваются. Рука с мечом подымается, конь встает на дыбы.
   - Сейчас будет вторая попытка, - сказал Сагдар. - И, скорее всего, последняя. Они тупые, но не сумасшедшие.
   Песчаное облако разгонялось. На середине пути, когда стрелки запалили фитили и изготовились в стойке, лавина распалась на восемь комков, словно сквозь сито валунов продралась.
   Огонь первой линии, огонь второй. Комки потеряли часть массы, но то были лишь крошки.
   - Кривые идиоты, - процедил Сагдар. - По неплотному строю вообще не попадают.
   - Они уже близко, - промолвил Элден.
   - Они успеют добежать до наших, - заволновался мальчишка знаменосец. - Их всех не перестреляют!
   Элден взглянул на Сагдара, тот морщился и держал руку на эфесе.
   - Действительно добегут, - подтвердил вашорец.
   А стрелки еще и упростили задачу варварам. Когда всадники оказались шагах в ста, вместо того, чтобы вдарить и с такого близкого расстояния нанести существенный урон, сафарши побросали трубки и кинулись к спасительным дюнам. Ведь конники вряд ли быстро взберутся по осыпающемуся на склонах песку.
   Брошенные трубки кричали под копытами коней козлопасов. Ужасными воплями разразились уста и властелина, и достомола, и всех верноподданных. Блистательное, исполненное божественной благодати, изображение Дарагана, раздающего пряники сиротам, разломилось надвое. На лице Сароя, вещающего в вершины Предвестника, осталась жуткая вмятина. Прекрасное убранство Сорочьего зала покрылось трещинами. Пляшущие в хороводе крестьяне вообще развалились на три части. Получился какой-то совсем другой танец. Не тот, что задумали сафарши.
   - Представляю выражение лица Сароя, - усмехнулся Сагдар, - когда он узнает, что его благолепное искусство пало под копытами варваров.
   - Сейчас мы сами падем! - воскликнул Элден.
   Стрелки не успели. Всадники нагнали несчастных, и вместе с головами полетели и перья на шлемах сорок. Скучные черно-белые наряды расцвели алым. До дюн не добежал никто.
   Один всадник все же попробовал взобраться наверх, к знаменам, жрецу и вражескому воеводе. Нежданно оказался уже в пяти шагах от сафаррашского знаменосца, мальчишка бросил сорочий стяг и побежал, заплетаясь в собственных ногах. Сагдар соскочил с Ненасытного, бросился на обнажившего гнилые зубы кочевника. Неизвестно, как бы получилось, если бы у самого гребня варварский конь не поскользнулся на съезжавшем песке. Наездник вылетел с седла вперед и очутился на четвереньках прямо перед Сагдаром. Злобный оскал превратился в недоумение, и меч вашорца прошел сквозь рисунки-обереги на лице степняка и вышел из затылка.
   Сагдар вытер клинок о голую спину кочевника и двинулся на мальчишку.
   - Как ты посмел бросить свое знамя?!
   - Я... я... - Сагдар ударил мальчишку клинком плашмя, из виска потек кровавый ручеек, спускался по щеке и по каплям падал на песок. Элдену почудилось, что на песке выросли маленькие маки. Снова стало душно.
   Расправившись со стрелками, всадники немного отошли и стали дожидаться своих конных лучников. Теперь им ничто не угрожало, могли приблизиться и обрушить на дюны рой стрел. Либо убить знаменосцев, воеводу и жреца, либо заставить спуститься себе на потребу.
   - Сейчас они нас расстреляют, - вымолвил Элден.
   - Не расстреляют, - отмахнулся Сагдар и сказал Холефу:
   - Давай.
   Холеф вынул древко из песка и поднял над собой знамя Кед-Феррешем. Кровавая медуза трепыхалась под тяжелыми тучами.
   Спрятанные куклы показались из-за холма, быстро дошли до дюны, где стояли Элден и остальные и, не останавливаясь, черными силуэтами по обе стороны миновали их. Легкой поступью начали спускаться по склону, мелкие камешки поскользили за ними.
   - Иногда мне так и хочется привязать на кончики их капюшонов колокольчики, - произнес Сагдар. - Чтобы все слышали о приближении Кед-Феррешем. Правда, было бы смешно и вообще замечательно?
   Элден не находил в этом ничего замечательного и тем более смешного.
   Восемьдесят кукол выстроились внизу десятью группами по восемь штук. Повернулись боком, выставили вперед сумрачные клинки.
   Десять черных расчесок.
   Метавшиеся капюшоны говорили о буре. В остальном Кед-Феррешем были недвижимы, замерли. Песочная пыль покрыла туго обтянутые сумрачной сталью бедра, осела на тесных сапогах, осыпалась с кукольных узких плеч.
   Степняки снова собрались в боевой порядок и изготовились к нападению. Кони тронулись на кукол, ускоряясь с каждым шагом.
   - Что они делают? - спросил Холеф. - Они что, не знают?
   Сагдар захохотал:
   - Эти... эти варвары еще глупее, чем все считают! Выходят из своих степей только чтобы пограбить и не ведают ничего об окружающем мире! - От смеха у Сагдара проступили слезы. - Ой, хе-хе! Это же надо быть такими идиотами!
   Огромная сплошная лавина мчалась на кукол. Вот-вот проглотит и размелет. Но шагов за десять до Кед-Феррешем из лавины вдруг вперед начали выпадать всадники, словно она их выплевывала. Кони учуяли дух сумрачной стали, попытались мигом остановиться, но инерция толкала их вперед, они падали и ломали кости. Наездники вылетали из седел, их заваливало бегущими и падающими сзади. Лавина исчезла. Вывернула и исторгнула саму себя.
   Сагдар вознес обе руки, указывая пальцами в небо. И, не сгибая, медленно опустил, задав направление вперед.
   Куклы ринулись на колыхавшуюся после мясорубки массу, капюшоны змеями метнулись за ними. Кони заплакали. Сумрачные клинки вонзались в плоть, кровь вскипала и брызгала на доспех, чернильный дым сразу же разносился ветром. У кого при падении уцелели кости пытался сбежать, но пешему не уйти от Кед-Феррешем. Куклы догоняли, легким движением рубили пополам лишенные брони туловища, хватали за ноги пытавшихся уползти и рассекали от плеча до паха. Кони хрипели, на ноздрях пузырилась пена, куклы одним махом сносили лошадиные головы. Некоторые варвары, моля о пощаде, падали перед Кед-Феррешем на колени, тогда клинок входил в рот, нутро вскипало, и глаза взрывались, оплескивая слизью песок. Один степняк сумел добежать до дюны, тогда его пригвоздили к склону, как бабочку к дощечке, жар в крови нарастал, кочевник, поднимая клубы пыли, все быстрее и быстрее сучил по песку руками и ногами, как водит лапками проткнутое насекомое, и, скрючившись, отдал душу своему степному богу.
   - Мы победили, - объявил Холеф. - И никто не ушел.
   - Пойдем посмотрим, - приказал Сагдар. - Оценим результаты.
   Они спустились. Вечерело, и пелена из розовой стала ярко-красной, окрасив дюны Саррашвейша багрянцем. Куклы так и замерли на тех местах, где расправились с последней своей жертвой. Воткнули клинки в песок и скрестили пальцы на гардах. Снова, как и перед боем, лишь капюшоны веяли на ветру. Элден проходил меж застывших черным на кровавом фоне пелены силуэтов и заглядывал куклам в лица. Взгляд Кед-Феррешем как всегда был бездумный с оттенком изумления.
   Тела сафаршей и трупы кочевников валялись вперемешку. Стрелки были просто разрублены и раскроены, а плоть варваров еще и обуглилась.
   - Мы потеряли двоих Кед-Феррешем, - сказал Холеф. - Вот один, а вон второй - лежит на склоне.
   - Это небоевые потери, - ответил Сагдар. - Я все видел. Тот, что на склоне, поскользнулся, когда спускался, да так неудачно, что свернул шею. А вот этого случайно в неразберихе зарубил свой же, другой Кед-Феррешем.
   - А вот наши стрелки все погибли, - покачал головой баронский сын. Он понуро тащил сорочье знамя, ручеек крови на щеке мальчишки уже засох.
   - Да, не слишком эффективным оказалось оружие, - признал Сагдар. - Криворукие идиоты. Как лупить по толпе, по плотному строю, так нормально, а как потребовалось бить прицельно, так почти все мимо. Не прошли они испытание.
   - Нужно всех обыскать, - проговорил Холеф. - Я знаю, у кочевников может водиться добрая сталь. От ножика для скобления бараньих косточек я бы не отказался.
   Посреди поля побоища, там, где трупов валялось более всего, Холеф воткнул в багряный песок сумрачное древко. Кровь под ним зашипела и испарилась, поднимаясь клубами к вознесшейся медузе.
   Сагдар проходил мимо павших стрелков и, пиная безжизненные тела, передразнивал достомола:
   - Искра! Божья искра!
   Элден поднял меч павшего Кед-Феррешем. Повертел в руках, вес вообще не чувствовался. Сумрачная сталь - самое легкое твердое вещество. Протер большим пальцем белесую медузу на яблоке, задумавшись, провел ногтем по борозде в клинке. Поскреб, на черном сплаве не осталось ни царапины. Интересно, кто же все-таки прав, учившие его толкователи, уверявшие, что души обращенных в Кед-Феррешем испытывают невообразимую муку, или орденцы, говорящие, что души чувствуют ничто? А может, они ощущают и то, и другое? Но как можно ощущать ничто? И как ничто может быть мукой? Может, мука - это не когда чувствуешь ничто, а когда просто знаешь, что оно есть? Когда знаешь, что внутри тебя ничто?
  
   Элден бросает меч в воздух. Легкий, кувыркается на ветру, на миг плашмя застывает в верхней точке. И, повернувшись острием вниз, так непоколебимо и падает. Меч по гарду уходит в песок, кинув в медузу на яблоке пыльную горсть.
  

21

  
   Вода в бочке плескалась и пенилась, когда Ками извивалась от щекотки. Длинной щеткой Пенни водила по спине, шее, плечам, животу и вообще везде. Давила сильно, чтобы вся многомесячная грязь отстала, Ками порой вскрикивала и с головой бултыхалась в мыльную воду.
   Сначала она совершенно не хотела раздеваться и лезть в бочку, потому что вода показалась ей горячей. Тогда Пенни, призвав на помощь тетушку Мин, засунула ее туда силой, а когда Ками попыталась выскочить, положила руки на плечи и окунула. Ками снова попробовала улизнуть и очутилась под водой еще раз. А потом и смысл выбираться пропал, так как тетушка Мин унесла нагло сорванный с нее княжеский наряд. Пенни стала ее намывать, и очень скоро вода перестала казаться горячей и стала даже вовсе холодной. Ками требовала и требовала подливать черпаком еще кипятка, да поболее!
   Бочка стояла в сарае, и отсюда хорошо слышались разговоры стоящих снаружи возле двери мятежников. Они травили друг другу анекдоты, но большую их часть Ками не находила смешными. В некоторых она к тому же понимала не все слова. А порой, где-то через каждые две байки, Пенни закрывала ей уши, а то и совсем опускала под воду.
   В заключение Пенни вылила на волосы мыльную жижу, взлохматила их и сполоснула из черпака. Потом разрешила вылезти из бочки, насухо вытерла и причесала.
   - Вот, теперь ты похоже на человеческое дитя. - Пенни глядела добрыми глазами и орудовала гребешком. - А вот тебе и подарок.
   Вернулась тетушка Мин, а в руке она держала отстиранный княжеский наряд! Ками бросилась к ней и, выразив хвалу, надела брючки и рубашку. Сиреневые и голубые громоптицы стали прямо такими же, как когда ее провожал отец. Взмахнув крыльями, кружились на груди, к животу тянулись их хвосты, на бедрах планировали перья. А на рукавах переплетались ленты салирских трав, без цветов, но с изумительными резными листьями и завитушками стеблей. Ками не могла насмотреться на громоптиц, захватив пальцами рубашку на груди, вывернула ткань наверх и, опустив голову, любовалась.
   - Какую тебе прическу сделать? - спросила Пенни. - Две косички, одну?
   - Лучше две.
   Когда все было готово, Ками вышла из сарая и вдохнула полной грудью лесной воздух, лагерь бунтовщики разбили в самой что ни на есть глуши. После дождя листва пахла особенно вкусно, аромат даже пощекотал ноздри, и Ками чихнула. Стоявшие возле двери солдаты пожелали ей не проглотить темный эфир. Еще утром она познакомилась с самым младшим из мятежников. Мальчишка, его звали Сеймур, несмотря на свои четырнадцать лет весьма недурно владел мечом, она сама видела на тренировочном ристалище. Впервые узрев ее чистую и в отстиранном княжеском наряде, он встал на колено и поприветствовал свою госпожу. На это она ответила, что он идиот, и юный мечник рассмеялся.
   Еще утром он обратился к ней с просьбой, смущаясь, попросил поучить его читать. Они уже успели провести первое занятие, и Сеймур делал успехи. Выучил целых семь сафаррашских буквиц и прочитал составленные из них слова. Правда, иногда ошибался. А еще он твердил, что у Ками салирский выговор, и она некоторые звуки произносит мягче сафаршей. Вместо "р" говорит "рь", а вместо "м" - "мь". Ками так не думала, ей казалось, что все она произносит как самый настоящий сафарш. Она пошла узнать у Пенни, и та сообщила, что у Ками действительно мягкий салирский выговор.
   С самого начала пребывания у мятежников Ками ощущала на себе постоянные взгляды. Сперва это бесило, а затем ей стало стыдно. Ведь все эти люди что-то делают для общего дела: сражаются, добывают хоть какое-то оружие, приносят в лагерь еду, лечат раненых. Вот и Шрай с Илмаром уехали до вечера на боевое задание.
   Пенни приказала помочь конюху, но он посмотрел на Ками и сказал, что лучше сам все сделает. Еще Пенни просила почистить солдатам сапоги, но когда Ками подошла к бойцам с щеткой и тряпочкой, ей заявили, что не стоит, потому что в такой сырой после дождя чаще все опять быстро замарается. Особенно стыдно становилось на обеде. Она даже из-за этого старалась кушать поменьше и уходила голодной. Дома, в Салире, она заслуживала обед хотя бы из-за того, что выполняла все возложенные на нее обязанности. Ходила к учителю танцев (ну, впрочем, танцевать ей нравилось), занималась шитьем со старой Сигурдой (терпеть не могла), постигала правила этикета (нормально, но все эти реверансы - крайне глупое занятие), обучалась верховой езде (это интересно, но ее наставник, всадницкий десятник, вечно на нее кричал и обзывал цыпленком). Так что свое место за столом она там зарабатывала покорностью и мучениями со стежками.
   Тут Ками разве что учила Сеймура читать. Но это не такое важное дело, как сражаться или хотя бы мастерить арбалеты. Да и нравилось ей с ним заниматься. Какой же это труд? Ками порой специально сразу не отвечала, когда он спрашивал, правильно ли прочитал слово. Тогда Сеймур, ожидая реакции, смотрел на нее с таким глупым-глупым выражением. А потом так вкрадчиво интересовался... Такой смешной.
   Видел бы ее сейчас отец... Хоть и чистая пока, но на коленках ссадины, рука порезана, на плечах и бедрах синяки. Скоро и пропахнет как все здесь - лошадиным потом, травой и земляникой. Он бы точно ее выпорол. Однажды дома она навернулась со священного кедра, ничего не сломала (кроме двух веток благодатного древа), но перепачкалась и посадила под глазом здоровенный синяк. Так отец прямо в большом чертоге и при ее старших братьях взял Ками за шкирку, спустил ей штаны и отхлестал кожаным поясом. Она плакала, но не от боли - отец, конечно, бил не сильно, - а от стыда. А братья смотрели и смеялись.
   Но теперь ее семья - мятежники. Только бы не оказалось правдой, что их убивают по несколько человек в неделю. Наверное, говоря это, Илмар просто преувеличил, чтобы запугать ее и заставить согласиться поехать в крестьянскую семью. Да, скорее всего, так и есть. Пусть слова Илмара будут ложью, ведь все эти люди так к ней добры. Ее пускают на стрельбище - и к тому же дают пострелять из легкого арбалета! - и на ристалище - там, разумеется, лишь посмотреть издалека. Ширихагец Эшван, по своему обычаю заплетающий в волосы полевые цветы - маргаритки, васильки и даже ромашки, нарвал и для нее. Лафортиец Фирин подарил ей коралловый скребок, которым можно чистить рыбу или резать нежное мясо. Латальщик оружия Дроми пустил Ками в мастерскую, хоть наспех сколоченная хибара с примитивным набором инструментов и не выдерживала сравнения с мастерскими родного Ветреного замка. Только бы это не было правдой...
   Вот и Сеймур помимо уроков чтения общался с ней еще и просто так. Хотя Ками, конечно, понимала, что вряд ли ему сильно интересно с такой для него малявкой. В Салире она тоже не могла особо поговорить со старшими братьями, они обыкновенно вяло ей отвечали и стремились поскорее улизнуть. С младшим же братом временами было забавно, но порой Ками хотелось более зрелых разговоров. Так что она убегала из Ветреного замка и дружила с низкородыми ровесниками, за что часто огребала от отца. Скрыть последствия игр в штурм грязевой крепости или похищенную разбойниками дочь честного судьи - задачка не из простых.
   Когда Шрай и Илмар вернулись с боевого задания, встречать их вышел почти весь лагерь. Ками решила понаблюдать издалека, стыдилась подойти, она ведь никакой не мятежник. Все станут коситься и предлагать погулять, пока серьезные люди беседуют. Кажется, выполнить задачу удалось, потому что все были довольны и оживлено о чем-то пытали возвратившихся. Обычно белое лицо Шрая как-то порозовело, а белесый шрам - побагровел. Прическа, естественно, не изменилась, эту острую шкурку не поменять, можно лишь отодрать от кожи.
   Илмар остался прежним, пухлые губы улыбались, а волосы волнами спускались до плеч. Похоже, на обратном пути он еще и причесаться успел.
   Они оба устали, но Илмар быстро слинял, бросив своего командующего на произвол вопрошающей толпы. Шрай сначала терпеливо на все отвечал, но затем махнул рукой и, громко заявив, что обо всем расскажет на ужине, направился к стоящей в стороне Пенни.
   Они тихо поговорили, Шрай вроде бы кивал, но потом Ками заметила, что мятежник злится. Пенни указывала на Ками пальцем, он глядел и кривился, а потом похромал к ней. Пенни понуро поплелась сюда же.
   - Ну и что это такое? - Скулы мраморного лица стали еще острее. - Вот что ты с ней сделала?
   - А что, ей грязной так и ходить? - возмутилась Пенни. - Теперь она хоть похоже если не на некняжну, то уж на высокородную точно. Никак не голодранка.
   - А надо, чтобы именно как голодранка! Хочешь, чтобы ее кто-нибудь узнал? Походила бы грязной, ничего страшного. А от запаха обтерла бы ее чем-нибудь ароматным. - Шрай протянул Пенни нож. - Отрезай или расплетай ей эти косы.
   Пенни взглядом просила у Ками прощения.
   - Не отрезай, лучше расплети, - пролепетала Ками.
   Шрай больно выдернул маргаритки, васильки и лютики, что вплел ей ширихагец Эшван.
   - Вот, а теперь продолжим. - Шрай отвел ее к грязной луже. - Закрой глаза.
   Холодная жижа стекала с волос на лоб, ползла по щекам, капли брызнули на кончик носа. Тяжелые руки легли на голову и растрепали волосы.
   - Вот, можешь открывать.
   Ками увидела, что все те люди, которые несколько песков назад слушали Шрая, сейчас наблюдают за ней.
   Шрай зачерпнул еще жижи и вымазал Ками шею и руки. Потом еще раз опустил ладони в грязь и пятернями провел по княжескому наряду.
   - Хватит уже, - сказала Пенни. - Ты замарал ее сильнее, чем она была.
   - Значит, я хорошо выполнил свою работу. - Улыбка растянула шрам на лице. - Но я еще не удовлетворен.
   Шрай взял нож.
   - Нет, не надо, - заверещала Ками. - Не отрезай волосы, пожалуйста...
   Он оттянул ей рубашку и вспорол одну из громоптиц.
   - Что ты делаешь?! - вскрикнула Ками.
   Шрай ехидно ухмыльнулся. Ткань затрещала, и громоптица лишилась еще и хвоста.
   - Прекрати, пожалуйста. - Ками заговорила тише.
   Нож прошел по второй громоптице, отрезав ей голову, а затем вернулся к первой, обескрылив ее. Шрай дернул рубашку на себя, и Ками свалилась на колени в грязевую лужу.
   - Нет!
   Рука Шрая оттопырила рубашку, и нож добивал громоптиц, вырывая целыми лоскутами.
   - Что ты наделал. - Ками зарыдала. - Что наделал...
   Ошметки громоптиц безжизненно повисли, обнажив живот Ками. Шрай плеснул ледяную жижу ей на пупок.
   Сквозь слезы Ками видела наблюдавших за ней людей.
   - Вот, теперь я удовлетворен. - Шрай повесил нож на пояс. - А тебя, Пенни, я попрошу зашить ей рубаху, но так, чтобы уже никто не понял, что там когда-то красовались громоптицы.
   - Хорошо. - Голос Пенни был печален.
   Ками сидела в луже и рыдала. Руками судорожно водила по дну, силой сжимала острые камешки.
   - Реви громче! - Шрай вылил на нее еще грязи и повторно взлохматил волосы. - Вот, никто теперь не признает. Запомни, рева, ты дочка бедного писаря. Простая сафаррашская девочка. Поняла?
   - Что ты наделал...
   - И забудь своих громоптиц. Забудь, откуда ты родом. Забудь все, что происходило с тобой дома. Этого никогда и не было! Забудь!
   Ками замотала головой, и Шрай положил на нее ладонь.
   - Забудь.
   Ничего она не забудет. Она всегда будет помнить, кто она есть. И громоптиц никогда не забудет. Они и сейчас стоят перед глазами, прямо точно такие же, гордые и сильные, как и в тот день, когда она покинула Салир.

22

  
   После победы при дюнах Саррашвейша направились в Сад-Вешт. Сагдар заявил, что нужно забрать дань - самоцветы с рудников Рун-Халима. Элден порадовался нежданной возможности посетить родной город, где так давно не бывал.
   - Дараган стал совсем плох, - произнес Сагдар по дороге.
   - Трудно не заметить, - согласился Элден.
   - Еще лето назад властелин выглядел гораздо лучше. Быстро сдает.
   - И у него постоянно болит что-то новое, - вставил Холеф.
   - Да. Властелины тоже не вечны. - Элден смотрел вдаль. На горизонте семью оскверненными стелами вырастали огрызки башен Сад-Вешта. Пески кончились, и под копытами Дыма пылил вулканический пепел.
   - Грядут междоусобицы, - проговорил Сагдар. - Галат, наследник Дарагана, еще мал, а баронских кланов вокруг трона толпится множество.
   - Ты тоже барон, - напомнил Элден. - Тоже примешь участие в дележке сорочатинки? Тебя и жареное крылышко устроит или подавай блюдо целиком?
   - Я не могу сейчас дать определенный ответ. Надо действовать по ситуации. - Сагдар заглянул в глаза Элдену. - Ты - сильный жрец, и я хотел бы видеть тебя на своей стороне. Ну, или самому быть на твоей. Это как посмотреть. Мы стоим друг друга, и неизвестно, кто кому полезнее. Но погоди - не отвечай сразу.
   - Война - хороший шанс для трудолюбивых. - Лицо Холефа сделалось умилителным. Совсем как у гигантского младенца.
   - Да, возможность возвыситься для низкородных. - Сагдар обвел его взглядом. - Стать сотниками.
   На въезде в Сад-Вешт Элден отделился от остальных. Сагдар разрешил ему заняться своими делами при условии, что завтрашним утром они встретятся возле, как выразился вашорец, "руин, что по недоразумению все еще зовутся дворцом Эртамхилор". Мысли сбежать и не возникло, во-первых, некуда, во-вторых, всегда найдутся готовые выслужиться перед властелином и сдадут.
   Прямыми и в меру широкими дорогами Сад-Вешта Элден направился к месту, где провел многие лета пока еще недолгой жизни, - храму Ош-Лилим. Город в низине Финавейш выстроили по плану, и быстро добраться в любую точку не составляло труда. Улицы проходили меж домов-саркофагов - прямоугольные, со слегка наклонными к вершине стенами, они действительно походили на гробы. В отличие от большей частью деревянного нижнего града Сафарраша здесь в основном сооружали из камня. Поэтому многие дома простояли уже несколько столетий, не выгорали от пожаров, как сафаррашские халупы. Может, в этом причина того, что Сад-Вешт стал кузницей нечистых жрецов и священным для них городом? Может, эти древние стены впитали в себя мудрость пророков и берегли в своей толще эфир? Кто знает, помнят ли вещи свершенную при них ворожбу? Ранее почти каждый дом украшала вештакская вязь, оберег ли от зла, пожелание путникам, просьбы о милости. Ныне прекрасные росписи скрылись под намалеванной похабщиной сафаррашских солдат.
   Храм Ош-Лилим когда-то представлялся Элдену гигантским, уходящим к пелене кремовым тортом. В этот раз раскуроченное нагромождение пробитых сводов, дырявых куполов, покосившихся колонн и свисавшей лепнины походило на гуано огромной чайки.
   Внутри оказалось не лучше. Вместо цветов в длинных, пропадающих в темноте клумбах - яблочные огрызки и манговые косточки, на колоннах все та же начертанная мерзость. И на сводах потолка тоже, вообще непонятно, как бойцы властелина туда смогли залезть. Элден подумал, что зря сюда пришел, не таким он желал запомнить свой кладезь умений. Всего, что ему известно о ворожбе.
   Сзади окликнули:
   - Что вам здесь нужно?
   Элден обернулся, и настроение сразу же поменялось. В свете факела стоял дряхлый старик в черном балахоне, семиугольный медальон нечистого искрился на груди. Лицо жреца было ужасно. Кашеобразное месиво.
   - Малыш Элден? Ты ли это?
   Элден встал на колено перед Ашмидом.
   - Да, учитель.
   - Малыш Элден... - Факел выпал из руки. - Малыш Элден... - шептал Ашмид.
   Элден тепло обнял наставника.
   - Я знал, что ты когда-нибудь вернешься. Верил.
   - Я не вернулся. Я пришел с войском Сафарраша и уйду с ним же. Хоть это мне и не по душе.
   - И ты снова отправишься в Сафарраш? Зачем?
   - Вынужден. Да и здесь я не знаю, что бы мне делать. Смысл моей жизни утерян. Я пытался воскресить Суфира, но все испортил. Вернее, у меня бы получилось, если бы не определенные обстоятельства. Глупый случай, выпавшие на костях две единицы.
   - Страшные вещи творятся в Сад-Веште, - покачал головой Ашмид. - Люди боятся выходить из домов. Кто может, бежит отсюда. Но ни мне, ни моей семье не дадут уехать. После второго восстания достопочтенного Фахралора казнили, и теперь я настоятель храма. - Ашмид вдруг улыбнулся. Лицо стало еще ужаснее. - Правда, наш храм не в лучшем состоянии?
   - Мне очень больно все это видеть. Нож режет сердце.
   - Да, ты ведь не застал второе восстание, бунт Чевека, старшего брата Лика. Помнишь только первое, мятеж их отца, некнязя Орая. Тогда Сад-Вешт растоптали, но храм пощадили. А, подавляя второе восстание, когда в городе уж и рушить было особо нечего, они совершили это с нашим храмом. А Чевека оскопили и увезли в монастырь. Нынче наш некнязь - его младший брат Лик.
   Элден, конечно, все это прекрасно знал, но дал старику выговориться. Послушников в храме не осталось, не с кем ему вести беседы. К тому же заметно, как рад старик, разъясняя малышу Элдену какие-то вещи. Всё снова как раньше.
   А второе восстание Элден действительно не застал, к тому времени уже уехал из Сад-Вешта. И потому помнил храм великолепным тортом, а не чаячьим дерьмом. И Ашмид тоже изменился... Но это Элден застал.
   - Ужасные времена, - вздохнул Ашмид. - Страх в наших душах. - Старик помолчал. - Элден, можно я тебя попрошу? Ты сказал, что едешь в Сафарраш?
   - Да. Для вас я сделаю все, что в моих силах.
   - Сафаррашские свиньи спускаются по ночам в город. Дозорные с пиков Рун-Халима... Каратели... Грабят, убивают и насилуют. Все чаще это происходит и днем. А еще у них водится... Они делают заказы. Ну, ты понимаешь.
   Элден кивнул.
   - Мне сообщили, надежный человек, ему можно верить. Он сказал, что кто-то из этих подонков, вероятно, какой-нибудь десятник, заказал мою дочку. А если так, то уже нет спасения. Они могут и в дом за ней прийти. И в храм, тут вообще ходит, кто хочет. От них не спрячешься, а если попытаешься, то свои же и сдадут за процент от суммы заказа. - Ашмид сплюнул. - За пару десятков черных сколов... Не мог бы ты взять ее с собой в Сафарраш? Туда они не дотянутся. Да и не посмеют, это в униженном Сад-Веште они могут творить что угодно, а в городе властелина их сразу за такое кастрируют и сожгут.
   - Хоть я и приехал с воеводой Сагдаром, там я всего лишь жалкий раб. - Элден опустил голову. - У меня нет в Сафарраше никакого влияния. В случае чего я не смогу защитить вашу дочь. Может, ее там ждет худшая судьба, чем здесь.
   - Я все понимаю. И не стыдись своего положения. Уроженцу Сад-Вешта, да еще и нечистому жрецу, никогда не будут рады в Сафарраше. Ты не виноват в своем положении.
   - Виноват. После того, как попытка выкрасть останки Суфира провалилась, мне следовало совершить обещанное.
   - Ты поступаешь правильно. Откуда тебе знать, какие у судьбы на тебя еще планы.
   - Я не могу дать слово, что смогу защитить вашу дочку. Но сделаю все возможное.
   - Спаси ее, молю.
   - Где она?
   - Здесь, со мной. В храме.
   Ашмид вышел и скоро привел укутанную в слишком великий для нее плащ девушку. Элден понял, почему ее заказали. Большие глаза робко, но с любопытством смотрели из-под капюшона, хрупкий подбородок дрожал, крохотные губы налились алым. А вся она была бледная, даже пламя факела не делало цвет лица видимо теплым. Она, похоже, старалась убрать волосы под капюшон, но такие длинные не спрячешь, и светло-русые локоны опускались на маленькие, совсем еще девичьи, груди.
   - Это моя дочка, ее зовут Эми. Во всем его слушайся, милая. Элден - мой лучший ученик, и, вообще, такие, как он, рождаются раз в десятки лет.
   Эми присела в реверансе. Достаточно умело, несмотря на великоразмерный плащ.
   - Я помогу тебе. И не стесняйся.
   Вдруг Эми выразила почтение еще раз. Элден ничего не понял, а потом и Ашмид, склонившись, отвел руку. Старик и девушка глядели сквозь Элдена, и он догадался. Обернулся, и точно - в проходе стоял вештакский стражник в кожаном доспехе и с коротким мечом на поясе.
   - Некнязь Лик желает вас видеть. - Стражник обратился к Элдену.
   - Меня? Откуда он меня знает? И откуда ему известно, что я здесь?
   - Вы недооцениваете свою славу. Многие о вас слышали. А то, что вы приехали в Сад-Вешт, проговорился сафаррашский воевода.
   - Барон Сагдар?
   - Да, он явился в Эртамхилор сообщить, что властелин послал его за данью. Так вы идете со мной к некнязю?
   - Мне нужно еще здесь кое-что уладить, - ответил Элден. Стражник ничего ему не сделает. Даже меч не вытащит. Он приехал с сафаррашским воеводой, и, значит, поднять клинок на него, все равно, что бросить вызов властелину.
   - Некнязь просил передать, что разговор не займет много времени.
   - Уважь просьбу некнязя, - попросил Ашмид. - Мне кажется, Лик - хороший человек, и может вырасти достойным правителем.
   - Он уже ваш правитель! - воскликнул стражник.
   - Ну да. Разве что во всем слушает навушника.
   - Годзир всего лишь слуга некнязя, - возразил стражник. - Опытный навушник, умный. Наш господин правильно делает, что слушает его.
   - Ладно, не спорьте, - произнес Элден. - Сейчас не то время, чтобы вештаки ругались. Я уважу просьбу Лика. В конце концов, он господин не только вам, но и мой некнязь тоже. Да не услышит властелин эти презренные слова! Пошли.
  
   Лик стоял у высокого узкого окна и теребил в руках брошь-гадюку. Ветерок с улицы играл распущенными волосами некнязя.
   - Да вечно светится имя ваше, благословенный некнязь! - Элден встал на колено.
   - Здравствуй, жрец. Я рад, что ты пришел. Встань и подойди, у меня к тебе просьба.
   Элден приблизился. Он видел на лице юного некнязя волнение, хоть тот и пытался его скрыть.
   - Кажется, сама судьба благоволит мне. Барон Сагдар проговорился, что с ним приехал ты. Сафаррашский разбойник, прибывший нас грабить, не представляет, какую услугу мне оказал. Конечно, я сразу догадался, что ты пошел в родной храм, и послал за тобой человека.
   - Я вижу, у Сад-Вешта достойный правитель. - Элден поклонился.
   - Не надо вот этого. Я не глуп, - ответил Лик. - Понимаю, любой бы здесь догадался. И понимаю, если ты откажешь в моей просьбе, я ничего не смогу сделать.
   - Я бы не хотел вас расстраивать. Вы мне симпатичней Сагдара и Дарагана. - Элден говорил правду.
   - Хорошо. Пожалуйста, выслушай меня. - Лик отошел от окна и сел на пол, обхватив ноги руками. Правители прилюдно так не делают! - Я знаю, тебе будет трудно понять. Я и сам еще каких-то два лета назад о таком и помыслить не мог. - Лик опустил голову. - Знаешь, мне кажется, каждый из нас живет ради чего-то: Дараган правит Ишири, жрецы творят ворожбу, кудесники расписывают своды храмов. Все они что-то после себя оставят. А что могу оставить я? Ты не смотри, что я некнязь. Не смотри, что я правитель Сад-Вешта. Да, болтают, что на самом деле всем заправляет мой навушник Годзир, но и это не так. Истина в том, что Сад-Вештом управляют люди Дарагана, в конечном счете, сам властелин. А Годзир лишь пытается уменьшить последствия такого правления. - Лик отвел заслонившие лицо волосы. - Так что видишь, я почти никто. А ты - великий чародей, после себя оставишь и память, и сотни трактатов, коли пожелаешь. Вряд ли тебе понять мои переживания.
   - Я пытаюсь, мой господин. - Элден сел напротив Лика и тоже обхватил ноги руками. Было похоже на беседу двух братьев - вернувшегося с дальнего похода старшего и оставшегося дома младшего.
   - А что оставляют после тебя те, у кого нет ни власти, ни талантов? - продолжал Лик. - Или, допустим, способности есть, но не могут быть использованы? Таких людей большинство - крестьяне, мелкие ремесленники, низшие жрецы, писари. Да почти все. Что они могут оставить? Только детей. И надеяться, что те тоже продолжат род, что-то после себя оставят.
   - Уверяю вас, мой господин, это не так. Всем этим крестьянам и ремесленникам вполне достаточно просто получать низменное удовольствие. Выпить после страды, после выкованной дюжины подков, после десятков написанных купчих и кое-как нашкрябанных вывесок.
   - Однако население Ишири медленно, но растет, даже несмотря на смерти вокруг. Детей рождается много.
   - И это тоже следствие желания получить удовольствие. По крайней мере, в большинстве случаев.
   - Даже если так, все равно этим низкородным не наплевать на будущее своих отпрысков. Их растят, кормят и втайне надеются, что они вытащат своих родителей из нищеты. А то и не втайне, тогда твердят им об этом с малых лет. В любом случае, у них всех есть смысл бытия, в детях ли, в выпивке, или еще в чем.
   - Мой господин, достоверно вам говорю, ни о чем таком они не задумываются. Живут просто как есть.
   - Но я не могу жить просто как есть! Выпивка мне не интересна. Править мне не суждено, мои решения ни на что влиять не будут. Так что, по сути, я тот же мелкий ремесленник. - Некнязь усмехнулся. - Даже хуже - я несвободен. За мной повсюду следят люди властелина, куда бы я ни пошел. Какой из меня правитель, если я даже своей жизни не хозяин? В ней ничего нет, что бы зависело от меня. Все мои поступки не имеют смысла, потому что, в конечном счете, ни на что не влияют. Внутри меня - пустота. И она расширяется с каждым днем. Мне все тяжелее выносить новое утро, новое пробуждение. Пустота, ты понимаешь, жрец?
   - Кажется, да.
   - Если моя жизнь, как таковая, бессмысленна, я должен поступить так же, как делают все эти крестьяне, батраки и мелкие жрецы с писарями. В общем, люди, судьба которых предрешена. Оставить после себя то единственное, что доступно. Детей.
   - Так что вам мешает?
   - Страх. - Лик поднял глаза на Элдена. - Сейчас я единственный способный продолжить род мужчина рода Шелим. Как ты знаешь, наша династия правит Сад-Вештом сотни лет. И нас тут все еще любят, несмотря на все потрясения и унижения. Народ понимает, что в таком положении нет нашей вины. Мы никогда не прекращали борьбу с Дараганом, по секрету скажу, не прекращаем и поныне. Конечно, уничтожить наш род ему ничего не стоит, но зачем лишние волнения? А вот держать нас в вечной слабости - это пожалуйста. Я боюсь, что если у меня родится сын, Дараган предпочтет от меня избавиться. Справедливо посчитает, что малолетний некнязь куда для него безопаснее. Другое дело, если у меня появится дочь. Девочка не может получить корону Сад-Вешта, таковы уж вековые традиции. И нарушить их - еще хуже, чем просто нас уничтожить.
   - Понятно. Вы хотите, чтобы я провел обряд на девочку.
   - Да. Тогда я смогу что-то после себя оставить. Свое продолжение. Бытие обретет смысл.
   - А вы представляете, насколько это опасно? В случае неудачи родится нечто бесполое. Вроде сафаррашского воеводы Дираиша.
   - Я готов рискнуть. Ради обретения смысла.
   - А ваша избранница?
   - Я ей господин, а не она мне.
   - Шансы на успех где-то восемь из десяти. Если выпадут эти несчастные два, ваш род проклянут и наверняка свергнут свои же. Рождение такого дитя - Его знак. Позор всей семьи. Печать всеобщего порицания и презрения. Хорошо, если живыми выберетесь из Сад-Вешта. И не пытайтесь скрывать, будет еще хуже, когда выяснится.
   - Потому навушник Годзир мне и не позволяет. - Волосы снова свесились пред лицом юного некнязя.
   - И я считаю, он совершенно прав.
   - Возможно. Но я не могу поступить иначе. Меня просто разрывает это желание. Каждый день тянется бессмыслицей. Я не хочу быть последним из Шелим. И умирать, если родиться сын, тоже не хочу...
   - Ну, как знаете. Вы - мой господин, я помогу вам.
   - Годзир уехал с бароном Сагдаром на рудники отбирать и изымать самоцветы. Мы должны успеть, пока мой навушник не вернулся. И ему не следует ничего говорить. - Лик был смущен.
   - Я не скажу.
   - Что нужно для обряда?
   - Только вы и мастерство жреца, нечистого или благодатного, не важно. Можно, разумеется, и будущую мать пригласить, но во всех священных трактатах, которые я читал, утверждается, что это не повысит шансы.
   - Мне бы хотелось, чтобы моя милая ничего не знала.
   - Хорошо, ложитесь на спину, а я сяду возле вас. Песок и пяти раз не просыплется, как мы покончим с этим.
   Некнязь лег, и волосы опустились на пол по обе стороны тела, по длине доходили до живота. Элден встал на колени возле головы Лика и выставил ладони над его лицом.
   - Закройте глаза, мой господин.
   Конечно, никакого обряда Элден проводить и не собирался. Еще чего надумал этот юнец, погубит и свой род, и весь Сад-Вешт. Вдруг получится новый Дираиш. Никогда в столь знатных семьях не рождалось подобное дитя, все это расценят, как знак погибели Сад-Вешта, как клеймо не только для Шелим, но и для всего города. Вечное несмываемое унижение. Отражение во всех скрижалях. Печать срама на лице каждого новорожденного вештака. Впредь и навсегда.
   Нужно всего-то изобразить проведение обряда. Посидеть немного над некнязем, тоже с закрытыми глазами. Вдруг он без разрешения откроет свои и тогда может заметить неладное.
   И Элден зажмурился.
  
   Рука черпает из горшочка песок и просыпает обратно. Сквозь пальцы. Ногти не стрижены, а в песке иногда мелькают камешки. Сквозь пальцы.
   - Сегодня поговорим о стыде.
   Элден заворожено смотрит на шелестящий песок, но порой все-таки бросает короткий взгляд на мясистые губы Ашмида.
   - О стыде.
   На горшочке нарисованы семиконечные знамения - знак нечистых и вдобавок один из элементов герба Сад-Вешта.
   - Ты никогда не должен стыдиться, что ворожишь темным эфиром. Понял?
   Элден переводит взор на Ашмида. Над верхней губой прыщик. Видимо, укусил кто-то.
   - Отвечай же!
   - Я понял, господин.
   - Чернь нас не любит, это правда. Но в том заслуга дремучести человеческой души и козней благодатных. На самом деле мы совершаем великое деяние. Мы храним мир неизменным.
   Песок высыпался. Рука пыльная, ноготь на большом пальце обгрызан. Черпает еще горсть.
   - Когда нечистый ворожит, он забирает частичку темного эфира. Если никто не будет этого делать, то темный эфир уплотнится, и начнутся беды и несчастья. Болезни. Знаешь, что происходило в некоторых отдаленных землях? Там запрещали темную ворожбу, высылали всех нечистых. И что? Скоро получали синюшную хворь. Темный эфир никто не збирал, его стало слишком много, и он проник в человеческую плоть. Люди изошли пятнами, и большинство сгинуло. А представляешь, что будет, если темную ворожбу запретят в Сафарраше или каком-нибудь некняжестве? Или в последнем оставшемся княжестве - Салире?
   Песок сквозь пальцы. Под ногтями черная грязь.
   - Впрочем, не усердствуй. Темный эфир убивает и жрецов. Медленно... Но если ворожить помногу - плоть очень быстро станет негодной. Состарится и подряхлеет.
   - Почему же нас так не любят? Мы же, получается, всех спасаем.
   - Любят то, что на вид красиво и сладко на вкус. Благодатные лечат плоть, заволакивают светлым эфиром раны, избавляют от боли. А мы творим, по мнению почти всех, скверные вещи. Толпе и невдомек, что, совершая малое зло, мы избавляем мир от великих несчастий.
   - Значит, мы одни страдаем за всех?
   - Правильно, дорогуша. Мы изымаем из воздуха частичку темного эфира. Не даем ему слишком уплотниться и вызвать людские бедствия. Но за это мы платим своей плотью. Да, мы жертвуем собой ради всех.
   - А нельзя как-то совсем собрать весь темный эфир? Чтобы его вообще не осталось?
   - Можно. Наверное. Если есть возможность. Но тогда мироздание рухнет. Темный эфир - не зло, а элемент равновесия. Он разрывает плоть и расширяет вселенную. И его больше, нежели светлого. Так что нарушить баланс легче в пользу темного, слишком мало збирая его.
   - А если все же збирать слишком много? Если равновесие таки нарушится в пользу светлого, и его будет куда больше, чем темного?
   - На такое у нас людей не хватит, даже если вдруг все станут жрецами. Слишком уж пространство насыщено темным эфиром.
   - Ну а если?
   - Тогда разрывающий хаос исчезнет. Настанет вечное безмолвие и ничто.
   Песок опять весь просыпался.
  
   - Откройте глаза, мой господин.
   - Обряд прошел успешно?
   - Узнаем менее чем через лето. Если, конечно, вы не будете затягивать.
   - Восемь из десяти, все правильно?
   - Да, мой господин. Ваши подданные понесут дары три дня. Вы покажете ее с балкона. У вас будет милая и вообще замечательная дочка. Восемь из десяти.
  
   Пятьдесят на пятьдесят.
  

23

  
   - Ты уверен, что это безопасно? - Илмар озадаченно чесал подбородок.
   - Не был бы уверен, не предлагал бы, - ответил Шрай. - Ни нам, ни ей ничто не угрожает.
   - Да, это хорошая проверка.
   - И отличный шанс убедить ее стать доброй селянкой. Исполнить свое предназначение, родить пятерых-семерых.
   - Да, так она может понять, что для нее действительно лучше.
   - Вот именно. Если она все запорет или струхнет, то сообразит, наконец, чем в жизни ей следует заняться. - Шрай плотно сжал губы.
   - Главное, что это будет ее решение, а не навязанное нами. Она не будет ни о чем сожалеть. И не станет до гроба корить нас.
   - Да уж, не повредит свою тонкую душу, - усмехнулся Шрай.
   - Самостоятельный выбор. - Илмар задрал голову. Кроны сосен медленно покачивались. - Такое мне нравится.
   - Мне даже интересно, как она себя проявит.
   - Это точно безопасно? Для нас и для нее?
   - Да точно. Иначе я не предлагал бы, - сказал Шрай.
  
   Ками желала провалиться под землю. Или хотя бы стать невидимкой. Жалко ковра у нее уже нет, а то бы накрылась с головой, и никто бы не видел ее лица. Теперь уже не казалось, а совершенно точно на нее все смотрели. Она идет к ручью - не сводят глаз, складывает руки ковшиком и пьет - поглядывают, возвращается - провожают взглядом. Хорошо хоть, народу в такую рань еще мало.
   Неудивительно, что все пялятся, она ведь и себя опозорила, и весь Салир. Сидела в луже и ревела. Даже не попробовала что-то сделать, хоть как-то защитить громоптиц. Хотя бы попытаться схватить руку Шрая или вообще укусить. Конечно, остановить его бы не вышло, но все бы видели, как она сражается. Как и положено княжне. А она ревела в луже, как последняя трусиха. Так даже крестьянские дочки не поступают, даже они бы сопротивлялись. Правильно говорил всадницкий десятник, учивший ездить ее верхом. Цыпленок она. И всем здесь это стало известно. Каждый из них мятежник, они борются с Дараганом, ничего не боятся. А она просто трусишка. Не место ей среди них. Возомнила себя храбрым бунтовщиком, решила убить Дарагана, а в итоге даже громоптиц на рубашке спасти не попыталась. Как она такая будет защищать Салир? А еще из-за этого они подумают, что все салирцы - трусы. Но это неправда. Учивший ее стрелять сотник Илмар - смелый, а старшие братья - еще бесстрашнее. Одна она такая в роду получилась.
   Ей стало стыдно и дальше оставаться в лагере. Она ест их пищу, тратит время этих людей. Ками ведь прекрасно видела, что за ней приглядывают, чтобы она не сбежала или не выкинула какую-нибудь глупость. И при этом презирают за трусость. Если бы обратить время вспять, она бы все исправила. Схватила Шрая за руку, закричала "Не трожь!", укусила и убежала бы. Да... А может, и нет. Она же и раньше считала себя храброй. А как потребовалось доказать, так плюхнулась в лужу и разревелась.
   Единственное, что она делает для мятежников, так это учит Сеймура читать. Но теперь и он, наверное, не захочет с ней больше общаться. Он - отличный мечник, Ками сама видела, как Сеймур фехтует, а она просто трусишка. По недоразумению родившаяся княжной. Точнее, некняжной, вот этот титул она вполне заслуживает. Цыпленок.
   Так Ками думала утром, пока в лагере было мало народа. К вечеру, когда мятежники стали возвращаться, она старалась вообще никуда не ходить, чтобы не попадаться на глаза. Все-таки по нужде иногда выбираться приходилось, и тогда случились странные вещи.
   Она шла, понурив голову, и лафортиец Фирин попросил посмотреть ему в лицо и улыбнуться. Дроми сказал, что она молодец, а Шрай не прав, и вовсе дурак. Ширихагец Эшван нарвал ей новых полевых цветов и попросил немедленно вплести, потому что крестьянские девочки сами так делают, и это ее не выдаст. Сеймур поинтересовался, когда же будет следующее занятие. А Шрай небольно шлепнул по заду и заявил, что сил у него больше нет глядеть на ее кислую мину.
   Они просто ее жалеют. Как маленькую. Что поделаешь, если она и ведет себя, как несмышленая пятилетка. Раз Сеймур захотел, она провела с ним занятие. Рисовала палочкой на песке буквицы, а он все спрашивал, почему она такая грустная. Сказал, чтобы не расстраивалась, что когда-нибудь у нее будет рубашка с громоптицами лучше прежних. Ничего он не понял.
   Занятие все равно выдалось успешным. Изучили восемь новых буквиц, прочитали кучу слов. Она научила Сеймура писать его имя. Он очень обрадовался, смотрел на нее и так забавно хлопал глазами. Пожалуй, ей стоит узнать у него, как все-таки он, да и все остальные к ней относятся. Взрослые ее жалеют и не говорят, а он, может, и ответит прямо. Ками решила выпытать все перед сном, когда они лягут. Спали мятежники все вместе, под навесом, закрепленном на вбитых, как сваи, деревянных столбах. Ками обыкновенно ложилась подле Сеймура, так что никому их разговор заснуть не помешает.
   Когда они легли, собравшись с духом, Ками выговорила:
   - Скажи, а ты думаешь, что я трусливая?
   - Трусливая? - переспросил Сеймур. - Да не. Девчонка как девчонка. Ревешь по всяким пустякам.
   - Ты не понимаешь, - возразила Ками. - Это не пустяки. Этот княжеский наряд отец дал мне перед отъездом.
   - А, ну да, как же мне понять, - хмыкнул Сеймур. - У меня-то нет отца.
   Ками же помнила, что отец Сеймура умер, когда тому было три лета. Она, значит, не только трусливая, но еще и глупенькая совсем.
   - Прости, пожалуйста, я не это хотела сказать. Просто я сначала сказала, а потом подумала.
   - Да ладно. Что мне на тебя обижаться. Тем более, ты мне напоминаешь младшую сестренку. Она умерла в восемь от синюшной хвори... Ой, кажется, теперь я что-то не то сказал...
   Ками засмеялась.
   - Ничего страшного. Когда мне было пять, благодатный жрец заклял меня от синюшной хвори. К тому же твоя сестренка умерла в восемь, а мне уже девять.
   - Заклял в пять лет? Как у вас, знатных, все быстро. Может, тебя уже и выдали за кого?
   Щеки Ками загорелись.
   - Нет. Но отец хотел меня обещать сыну одного знатного господина. Но из-за войны не получилось.
   - И каков он?
   - Что?
   - Ну, сын этого господина? Хорош собой?
   Ками заелозила ногами под одеялом.
   - Я не знаю. Я его не видела. Знаю только, что он на пять лет меня старше.
   - Я тоже старше тебя на пять лет. - Глаза Сеймура заискрились.
   - Что ты говоришь такое...
   - Недостаточно знатен для тебя?
   - Дурачок, что ли, совсем...
   - Ладно, красавица, не смущайся. Вся уж пунцовая. Все равно ты для меня слишком мала!
   Он неожиданно приблизился и поцеловал ее в щеку. И так же резко отстранился и перевернулся на другой бок.
   Она и сообразить ничего не успела, так он быстро это сделал. Вроде был далеко, а тут уже рядом и коснулся губами. А потом снова далеко. Каково же в бою его врагам? Не заметишь, как проткнет мечом и отскочит обратно.
   - Мирна ночь, невесточка.
   - Мирна ночь, - неосознанно ответила Ками.
   - Хватит там уже болтать! То ревет, то орет! - раздалось слева. Ками узнала голос Дроми. Он часто на нее ворчал, но все равно был к ней добр. Еще он ненавидел свиные уши, всегда вынимал из похлебки и отдавал ей. - Подобрали на свою задницу. Поспать не даст.
   Поутру Пенни растолкала Ками и повела к ручью. Шрай с Илмаром уже ждали и, судя по всему, проснулись давно. На них были темно-зеленые робы, увешанные листьями, а лица такие же чумазые, как у Ками. Илмар даже стал меньше походить на женщину. В длинные волосы он вплел листья и травы и теперь напоминал хозяина леса, который, как известно, пола не имеет. А холодное лицо Шрая, будучи раскрашенным в коричневый и зеленый, как-то сразу потеплело, и шрам скрылся под слоем грязи.
   Илмар протянул Ками кожаный плащик. Пришелся как раз впору.
   - Красивый и даже не рваный. - Ками крутилась и улыбалась. - Хвала вам. А где вы его взяли?
   - От одной девочки, - ответил Шрай.
   - А она не была против?
   - Эта девочка - мертвая.
   Еще Ками выдали сапоги, правда, великоватые.
   - Тоже от мертвой девочки? - Ками глядела исподлобья.
   - Не дуйся, это мои, - сказала Пенни. - Набьешь травой, и будет нормально.
   Ками послушалась, но совсем уж удобно не стало. Ее башмаки лучше, хоть и растрепанные совершенно.
   - Там мокро. Подхватишь хворь в своих шлепанцах, - сообщил Шрай. - Да-да, я знаю, это не шлепанцы, а вовсе княжеские как-там-они-называются.
   Ками, улыбаясь, посмотрела на командующего. Так хорошо, когда он не злой.
   - Мы ведь идем на боевое задание, да?
   - Да, - подтвердил Шрай. - Нужно устранить несколько Кед-Феррешем.
   - И вы берете меня с собой? После всего... что случилось? - Ками во все глаза глядела на Шрая. - И я тоже буду стрелять?
   - Если не испугаешься.
   - Я не испугаюсь! Э-э... Мы же будем стрелять издалека, да?
   - Ты ничего не поняла. Я не о том, - заявил Шрай. - Если не испугаешься нажать на спуск.
   - Позволь, милая, тебе кое-что объяснить. - Внешность Илмара изменилась, но голос остался слишком тонким для мужчины. - Чтобы тебе облегчить задачу. Чтобы ты решилась на выстрел. Чтобы ты потом не переживала из-за убийства.
   - Если она еще попадет. - Белозубая улыбка демаскировала Шрая.
   - Да, милая, если попадешь. - Илмар положил руку ей на плечо. Ками почувствовала себя под защитой. - Знаешь, почему на знамени Кед-Феррешем кровавая медуза на белом треснутом щите?
   Ками тысячу раз видела этот стяг, но точно сказать, что значит рисунок не могла. В Салире обращение в Кед-Феррешем под запретом, и они приходили только вместе с войсками Сафарраша.
   - Медуза - потому что безмозглая, как и Кед-Феррешем. Кровавая - у обращенных когда-то были разум и воля, но погибли, изошли кровью. Трещина - несчастье врагам, напоминание о такой же для них судьбе. Поврежденный щит белого цвета - души врагов не останутся чистыми. Новообращенные Кед-Феррешем будут вершить зло.
   - Так что помни, в кого ты стреляешь, - вставила Пенни.
   - Они уже не люди, - заявил Шрай. - У них нет воли. Смерть для Кед-Феррешем - благо, освобождение души. Нажав на спуск, ты окажешь им милость.
   - Я не подведу! Обещаю!
   Пенни принесла три арбалета, все на вид довольно мощные, и несколько пустых мешков. Раздала болты, немного сухарей. Вдруг посерьезнела, обвела взглядом всю троицу, на что получила от Шрая совет не нагнетать.
   Втроем вброд перешли ручей, великие, достающие почти до колен сапоги сразу же и пригодились. Еще не рассвело, и пелена бурым покрывалом низко висела над вершинами сосен. Ками никак не могла привыкнуть к сумраку Сафарраша. В Салире девять месяцев из двенадцати лежит снег, а горы одеты в белые шапки всегда. Тут же постоянно хмуро, даже днем. И разница казалась Ками, пожалуй, еще большей, чем была на самом деле, потому что Салир - ее дом.
   Шли долго. Ками истерла ноги, скорее всего, в кровь. Некогда осмотреть, она и так еле поспевала. Держалась от них шагах в десяти сзади, Шрай иногда оборачивался, видел, что она не отстала, и, ухмыляясь, ускорялся. Хромота нисколечко ему не мешала идти быстро. Повезло, что плащ оказался по размеру, доходил до голеней, так что, догоняя, хоть спотыкаться не пришлось. Добрая вещь. Ками стало жалко мертвую девочку.
   Надо будет только потом его почистить. От прохладного и сырого воздуха у Ками беспрестанно лились сопли, и рукав плаща замарался. Нельзя возвращать в таком виде. Еще она кашляла, подолгу и больно, клубы пара поднимались к черным веткам. Ничего, она выдержит. Не закричит, чтобы подождали, и не заноет. В Салире иногда доводилось ходить на охоту с отцом или старшими братьями. Ее никогда не желали с собой брать, но в итоге сдавались. Там приходилось так же тяжело, но она ни разу не заканючила. Иначе бы ее больше не взяли. Хотя охоту она, конечно, не любила.
   Рассвет окрасил пелену в серый, плащ Ками - в коричневый, а виднеющиеся из-под него наполовину сапоги - в кремово-бежевый. Она заволновалась, слишком уж заметный в лесу цвет. Зато, правда, отлично сочетается с плащом и со светлыми волосами. Только они уж не светлые, а непонятно какие. Измазанные и взъерошенные. Да и не видно их из-под капюшона. От грязи затвердели, что и не высовываются, не веют на ветру. Отец бы ее и не узнал.
   Когда Шрай приказал остановиться, Ками уже чуть не валилась от изнеможения и жгучей боли в стертых ногах. Но она бы не захныкала, просто бы беззвучно упала, они бы и не заметили. Так бы и ушли, потеряли ее. Ничего бы и не узнали, решили, что ее утащили волки или похитили люди Дарагана. И вины ее никакой нет, она шла и шла за ними, шла и шла. На самом деле все это фантазии, Шрай каждый песок оборачивался.
   Впереди меж елей и сосен завиднелся просвет, окно в седую пелену. Шрай дал Ками арбалет, один болт и помог зарядить. Потом с Илмаром привели в боевую готовность свое оружие. Они втроем опустились на землю и проползли добрые шагов сто, Ками толкалась ногами и левой рукой, а правой осторожно прокладывала арбалет вперед. Они выбрались на опушку, взору открылось деревянное строение без окон, явно не жилое, и три Кед-Феррешем, расставленных вдоль изгороди. Клинки в землю, скрещенные пальцы на гардах. Куклы не заметили незваных гостей из леса. Слишком далеко, и маскировка добрая.
   - Вот наша цель, - прошептал Шрай. Он лежал слева от Ками, а сама она посередине. - Амбар с пшеницей и его могучая охрана. Да, невеликой стратегической важности задача.
   - Мы что, притащились сюда грабить амбар?!
   - Тише говори! А ты думала, мы идем освобождать деревни из-под ига властелина? И такие походы тоже важны. Наполним мешки и принесем в лагерь. Тебе тоже дадим, впрочем, толку от тебя... Ладно, сколько уж сможешь унести.
   - Я думала, мы идем кого-нибудь спасать. Хотя бы какую-нибудь девочку, чтобы не стала мертвой, как эта. - Ками провела по плащу.
   - Эту девочку не убили. Она изошла страшной сыпью и умерла в жестокой лихорадке. Темный эфир прикончил ее, а не люди властелина.
   - Все равно...
   - Ты начиталась своих глупых сказок и решила, что все так легко? Мы больше вынуждены выживать, а не воевать. Нам жрачка нужна, а не бои со стаями сорок. Считаешь, нас кормят крестьяне? Как бы ни так. Они запуганы, даже у них мы берем зерно силой.
   - Так это крестьянский амбар? Не сафаррашских солдат?
   - Да, это деревенский амбар. А охрана, чтобы сами селяне не подворовывали. Потому Кед-Феррешем так мало, всего трое. Не от войска эта защита. Мужики могли бы собраться в толпу, человек сто справятся с тремя куклами. Но затем, естественно, придет куда большая армия. Четверть урожая отходит властелину, остальное крестьяне оставляют себе. Такой вот оброк.
   - И мы тоже, получается, ограбим крестьян...
   - Не ограбим, а возьмем свое. Мы за них вообще-то сражаемся. И им гораздо лучше, если мы заберем силой, а не они сами принесут в лагерь. Тогда бы их развесили вот на этих соснах.
   - Я поняла.
   - Вот и славно. Стреляй в среднего. Тебе нужно попасть в глаз.
   - Обязательно точно в глаз?
   Ками никогда не тренировалась на таких дистанциях. До Кед-Феррешем было порядка ста пятидесяти шагов, а стрельбище Ветреного замка насчитывало лишь сто. В солдатский лагерь близ Салира, где большое стрельбище, ей ходить не разрешали. Она однажды попробовала пробраться, но попалась на первом же часовом. Потом ей вообще два месяца стрелять запрещали. И отец бы так и не разрешил, если бы сотник Илмар не вступился.
   - Не переживай, если промажешь, мы уж добьем твоего, - ободрил Илмар. - Успеем перезарядить свои, пока он бежит. Вдвоем уж с одним точно справимся.
   - А крестьяне не прибегут им на помощь?
   - Они все давно в поле. Им пахать надо, а не стоять у амбара истуканами.
   Она никогда не стреляла и из столь мощного арбалета. Хорошо, что Шрай натянул эту толстенную тетиву из матово-рыжего металла. Ее Ками и на величину мизинца не сдвинуть.
   - Я попаду, - прошептала она. Подняла капюшон повыше, приставила оружие к левой щеке. Из-за холода продолжали течь сопли, но вытереть нечем - правая рука удерживает ложе, а левая - на спуске. Ками тихонько шмыгнула носом. От арбалета пахнуло древесиной.
   - Стреляем по сигналу, - разъяснил Шрай. - По любому моему слову.
   - А можно я скажу? - попросила Ками.
   - Ладно. Говори любое слово, и все стреляем.
   Ками прицелилась. Хорошо, что Кед-Феррешем неподвижны. Глаз отсюда не разглядеть, и она направила мушку в то место, где он быть должен. Порывистый ветер трепал капюшон куклы то в одну сторону, то в другую.
   Ками сказала:
   - Дараган.
   Дзинь!!! - Полетели три стрелы.
   Все куклы упали. Ками почудилось, что все произошло медленно, и Кед-Феррешем как бы сложились, а капюшоны волнистыми линиями снизошли за ними.
   - Готов поспорить, - произнес Илмар, - это первый Кед-Феррешем, убитый семилеткой.
   - Мне девять уже! - прошипела Ками. Она бы крикнула, да нельзя. - И не первый, а второй!
   - Прости, милая.
   Они крадучись добежали до Кед-Феррешем.
   - Ты своему попала не в глаз, а в щеку. - Шрай попробовал вынуть болт. Не вышло. - Но тоже неплохо. Наповал.
  
   Ками улыбалась и переводила взгляд со Шрая на Илмара и обратно. Крутила головой туда-сюда, туда-сюда. Мятежники смеялись, и она впервые видела, каким добрым может быть лицо Шрая.
   А потому смеялись они, что лицезрели широченную и щербатую улыбку чумазой девчонки. Вчера у Ками выпал молочный зуб.
  

24

  
   Отряд растянулся на добрые полчаса пути. С головы, где шли Элден и Сагдар, хвоста было не различить, он терялся на горизонте, тонул в пелене цвета ряженки. Там страдали рабы, тащили телеги, набитые сундуками с самоцветами. Колонну конвоировали семьдесят восемь Кед-Феррешем, выстроились по бокам на равном друг от друга расстоянии. Два ряда почти смыкались вдали, театр кукол перед ширмой-пеленой. Не убежишь.
   Конь Элдена, Дым, как выяснилось, не так уж и плох. Вначале думалось, что эти кости, обтянутые вороной кожей, не провезут всадника и день. Но чем дольше Элден ехал, тем более убеждался в крепости сухожилий и выносливости мышц Дыма. Стало не страшно, что он вдруг рассеется под тобой, тряхнет гривой и испарится. Конь тоже привык к наезднику, размеренно двигался, переливаясь блестящими боками.
   - Мы отлучились из Сафарраша примерно на месяц, - вымолвил Сагдар. - А меж тем, в это время началась война с Салиром.
   - Предсказуемо, - ответил Элден. - После убийства салирских послов, того и следовало ожидать.
   - Но войну объявил не Салир.
   - И это ожидаемо. Какой некнязь в открытую пойдет на Дарагана? У Салира нет шансов.
   - Ни единого. Даже несмотря, что наши войска ведет Дираиш. Весьма жалкий воевода, скажу я тебе.
   - Я не разбираюсь в этих делах, - произнес Элден. - Но уверен, армия Сафарраша настолько сильнее, что и без воевод бы справилась. Салир быстро падет.
   - Да, причем мы застали их врасплох. Они узнали о казни послов не сразу, а спустя много дней. Мы гостеприимно выпустили их дорогого слугу, и он поведал Карьмину совершенно другие вещи относительно наших планов.
   - И какие у Дарагана соображения насчет Карьмина?
   - Не знаю. Но могу сказать, что Карьмина и все семейство эн-Салир возненавидит собственный народ. Мы станем резать, жечь, топить и сдирать кожу. И во всех бедствиях вина Карьмина. - Сагдар глядел вперед. Не конкретно на что-то, а поверх дороги. В светлое будущее.
   Элден не любил подобных разговоров, неприятно слушать, что именно сафаррашские солдаты учинят с несчастными салирцами. Он развернулся и направился против движения колонны, в сторону рабов, где была и Эми. Однако в отличие от невольников и низкородных, она имела право ехать верхом, будучи дочкой хранителя храма. Элден одного за другим миновал Кед-Феррешем, куклы тянулись к горизонту, словно обугленные колья Жженой рощи. Лошадь Эми, буланая кобыла, двигалась подле груженой семью сундуками телеги с корявыми колесами, упряженной четверкой рабов. Слишком великий для Эми плащ свешивался кобыле по колено. А на привалах его приходилось поддерживать.
   - Еще не пожалела, что поехала с нами?
   - Нет. И никогда не пожалею. - Светло-русые локоны ниспадали из-под черного капюшона. Элден отметил, что кобыла буланой масти замечательно подходит Эми.
   - Ты же не знаешь, что может тебя ждать в Сафарраше.
   - Зато знаю, что ожидало бы в Сад-Веште. - Эми подняла глаза на Элдена. Он видел, что ей страшно, хоть она и не показывала. - Хвала вам, достопочтенный господин, что вывезли меня.
   - Не зови меня господином. Я ныне и сам себе не господин.
   - Ты не представляешь, что происходит в Сад-Веште.
   - Мне Ашмид вкратце разъяснил.
   - Это невозможно рассказать. Чтобы почувствовать, там надо жить.
   - Наверное, ты права. Но не думай, что в Сафарраше тебе будет счастье. Я сделаю, что могу, но... Все зависит от чужой милости. Я там всего лишь раб. Хотя есть один влиятельный господин, кому я оказываю важную услугу. Может, удастся выпросить для тебя угол в замке. А если нет, придется тебе жить в нижнем граде.
   - Я понимаю. У меня есть некоторые сбережения, хватит на пол-лета.
   - Если тебя за них не зарежут. Не хочу тебя пугать, но нижний град - не лучшее место.
   - Я знаю, но мне некуда пойти. - Эми отвернулась. - Если бы ты не спас меня, я бы уже была у них. Я не знаю, как отблагодарить тебя... Я искусна во врачевании и счетоводстве, меня обучали. Я заработаю и отплачу тебе. Элдене, послушай меня...
   - А? - перебил Элден. - Как ты меня назвала? Элдене? Я так давно не слышал наше звательное обращение. Сугубо вештакское. Архаичное.
   - Если тебе не нравится, я не буду так к тебе обращаться. Прости, если обидела.
   - Нет-нет. Я вспомнил дом и детство. И никак благодарить меня не надо. Ашмид воспитал меня и наставлял в ворожбе. Он подарил мне шанс на счастье, пусть я и не использовал его. А иначе быть мне ярмарочным горбуном.
   - Прости?
   - Да не важно. Я не мог не помочь дочке Ашмида. - Элден заглянул в светло-карие Эмины глаза. Тревожные, но решительные. - Хотя, знаешь, я бы и так тебе помог. А еще ты совсем не похожа на отца. Он же вашорец, а ты выглядишь, словно уроженка земель к темени от Сад-Вешта. Долины Ашвели, например.
   - Я и есть вештачка. Правда, не из Ашвели, а с лугов Хлошвада, - робко улыбнулась Эми. - Я Ашмиду не родная дочка. Он взял меня из приюта десять лет назад.
   "Элдене - как мило", - подумал Элден.
   - Значит, он удочерил тебя, когда я уже учился в храме. Но я про тебя не знал. Да я вообще про Ашмида ничего не знал, он никогда о себе не рассказывал.
   - Нам он тоже ничего о храме не говорил. Как будто бы он и не жрец, а корячится в мыловарне, о которой и не расскажешь ничего увлекательного.
   - Да, скрытность - одна из благодетелей нечистых.
   - Да... Скажи, а нам еще долго ехать?
   - Нет, почти добрались уже. Вот-вот покажутся первые халупы нижнего града. Я вижу, ты устала.
   - Я раньше никогда не уезжала из Сад-Вешта более чем на три дня, а мы уже в пути пятнадцатый.
   - Потерпи. Чуть-чуть осталось.
   - Все равно я счастливее с каждым днем, ведь мы удаляемся оттуда. Ты не представляешь, Элдене, не представляешь... Я начала замечать их взгляды лето назад. Потом выходила из дома только днем. Но они спускаются с пиков Рун-Халима теперь в любое время и делают, что хотят. Что хотят... В любой момент они могли меня... могли... Отец сказал, что меня заказал их десятник. Я заперлась в погребе, неделю там жила. Но от них не спастись, все решено... Я уже хотела себя...
   - Ну, Эми... Теперь ты под моей защитой. Иди сюда. Кобыла дойдет и без тебя.
   Элден помог ей перебраться на Дыма, посадил впереди, лицом к себе. Эми прильнула к плечу, он ее обнял. Опустил ей капюшон, убрал за ушко кудрявую прядь. Сверкнула сережка - бриллиант, обрамленный серебряным семиугольником, вештакским знамением и символом удачи. Прижал Эми к груди, запустил пальцы в волосы и большим провел по ушку. Такая милая. Конопушки спускались по щеке на шею, прятались в черном мальчишеском камзоле. И родинка на шее, как раз возле сливочного воротника, тот немножко запачкался. И кожа такая же нежная, как бархат воротника, правда, раскраснелась от долгой дороги и укусов мошки. Элдену захотелось поцеловать Эми, но он сдержался. Обнял крепче, такая мягонькая. И все на ней чужое - и плащ велик, и камзол не свой.
   Въехали в нижний град, сразу же обступили нищие, калеки, просто зеваки. Сагдар приветственно поднял руку, и принялся раскидывать монеты, словно сеятель зерно. Попрошайки давились, пихали и били друг друга и, как ни странно, в погоне за мелочью больше преуспевали те, кто доселе строил из себя немощных.
   Сагдар завершил ритуал вступившего в град, и внимание просителей перекинулось на Элдена.
   "Зырь-ка, Ком-те, эж нечистый из замка!"
   "Ага, вышел-таки. Что, нечисть, явился хворь слать? А вот те!"
   Чернь сжала кулаки и скрестила руки перед грудью. Яро трясла и бубнила: "Да не впущу темный эфир, да не возымет плоть и дух мой! Да спасет мя от козней нечистого!"
   Сагдар, усмехаясь, обернулся на Элдена. Зеваки сбегались на шум и звон монет, скачущих по брусчатке к набережной Аруши. Подступали все ближе к колонне, Кед-Феррешем не дали приказа остановить их. Полетели камни. Пока что под копыта Дыму.
   "Нечистый мерзавец! Погубил мое дитятко! Наслал жаркую сыпь, куда теперь моя девчушка с таквими струпьями!"
   "Издохли все семь! Да где видано, чтоб так разом!"
   "Да что вы мыслете, он мертвечиной торгует! Эти трупы двинут нас грызть, едва ова погань им кажет!"
   Все наречия Ишири смешались в нижнем граде. Место притяжения и могила.
   "Эй, нечисть! Кому душу продал? Да не возымет нас твоя ворожба!"
   Камни полетели ближе. Один попал Дыму в бок, жеребец фыркнул и мотнул головой.
   Элден обозлился на труповоза. Понятно, конечно, что тот не мог ничего сделать, но какая-то неразумная надежда на это была. Раньше мало кто знал Элдена в лицо, а с тех пор, как он поселился в замке, молва о нечистом жреце, поднимающем мертвецов, охватила весь нижний град.
   Камень попал Дыму в морду. Элден с трудом удержал коня. Что же они творят? Ведь с ним Эми.
   Элден вопрошающе глядел на Сагдара, но барон не собирался ничего предпринимать. Обсуждали что-то с Холефом и смеялись.
   - Ах... - Камень попал Эми в башмак.
   - Вот ты сука! - Элден приметил бросившего. Косматый голодранец в расписной рубахе, наверняка краденой. Точно сын навозницы и ублюдок сапожника.
   Элден выскочил из седла, косматый пытался скрыться, но от жреца так просто не уйдешь. Схватил тварь за патлы, потянул к себе, занес ногу для подсечки и... вторая нога загорелась. Элден охнул и присел, косматый вывернулся и ринулся прочь, Элден было за ним, но вспыхнула и вторая нога. Он обернулся: Сагдар стоял с кнутом и ухмылялся.
   - Знай свое место, нечистый вештак! Любой из сафаршей выше тебя. Даже последняя падаль.
   Сагдар развернулся и пошел обратно, к лыбившемуся младенцу Холефу. В голове смешалась тысяча мыслей. И над тысячей выросла одна. Элден посмотрел на Эми. В нее больше ничего не бросали.

25

  
   Над шахматной клеткой Сорочьего зала нависала тощая фигура в узком и широкополом плаще, туго скрепленным шестью серебряными застежками. Из-под одеяния не торчало ничего, кроме тощих рук. Тень фигура почти не отбрасывала, потому что расположилась под самым Гнездом.
   - И что поведают мои лазучары? - спросил у Эр-Вейна властелин.
   - Все идет согласно вашим за-амыслам. - Голос Эр-Вейна прогудел из утробы. - Во всех бедствиях салирцы винят своего некнязя и его семейку, особенно до-очь. - Последние слова Эр-Вейн всегда вытягивал. - За то, что послушалась отца и не согласилась обручиться с Гала-атом.
   - Они действительно в это верят?
   - Да, мы сыграли на извечном желании Карьмина казаться гордым и незави-исимым. - Когда Эр-Вейн гудел, Дарагану чудилось, что стены вибрируют. А пламя свеч Сорочьего Гнезда и вправду подергивалось. - Раньше это играло ему на руку, а ныне обратилось против него-о. Учитывая его репутацию, салирцам легко поверить, что он мог так поступи-ить.
   - Так-так. - Дараган поерзал в возбуждении. - Замечательно. Продолжайте сеять ненависть к Карьмину. Я хочу, чтобы через нее они полюбили меня. Посчитали избавителем.
   Дараган окинул взглядом настенные барельефы, что раскинулись по правую руку. Сироты благодарили властелина за апельсины, выпоронные вельможи выражали признательность за науку, вытащенные из петель отчаявшиеся взирали на спасителя очами, исполненными преклонения. И каждая из шеренги юных дев мечтала стать невестой повелителя. Все-все его обожали.
   - Да-а. Салирцы с радостью падут ниц, когда вы триумфально войдете в их воро-ота. - Фигура склонилась.
   - И это произойдет уже скоро.
   - Да-а. Мы побеждаем по всем направлениям, войска Карьмина откатываются к Ветреному за-амку. И наши потери совсем небольши-ие. В ближайшее время все будет ко-ончено.
   - Очаровательно. - Дараган снова поерзал. - А вот и воевода. Что так долго, барон?
   - Вы же понимаете, я с дороги. - Сагдар встал возле Эр-Вейна. - Я же не мог явиться к вам взлохмаченный и в грязной кирасе.
   Борода и кудри вашорца были и правда тщательно вычесаны, а доспех начищен, но Дараган знал, что похотливый барон задержался отнюдь не из-за вопросов чистоты.
   - Мы выполнили задачу, - избыточно громко произнес Сагдар. - Варвары повержены и уничтожены.
   - При этом вы потеряли триста человек. Всех стрелков. Мне уже известно.
   - Да. Огненные трубки себя не оправдали. Или люди оказались недостаточно обучены. Я говорил вам, не стоит слушать Сароя.
   - Я совершил ошибку. Да, ваш властелин тоже порой ошибается. Достомол так рьяно их поддерживал.
   - Оружие, вложенное нам в руки самим Чудотворцем, - подсказал Сагдар. - Он так говорил.
   - Мне кажется, - прогудел Эр-Вейн, - нам в руки его вложили златострастные магна-аты. Со своих селитряных копа-ален.
   - Да, не самая дешевая игрушка, - ответил Дараган. - И, как выяснилось, бестолковая. Из оставшихся стрелков я снова сделаю мечников, копейщиков и арбалетчиков. Немного огненных трубок все же оставлю, уж очень моему сыну нравятся фейерверки из них.
   - А Сароя накажете? - ухмыльнулся Сагдар.
   - Я подумаю. А что твердят мои лазучары? Кто стоит за варварами? Или они сами?
   - Мы уверены, Сад-Ве-ешт, - прогудел Эр-Вейн.
   - А кто-нибудь еще так считает? Меня интересует и знать, и чернь.
   - Не-ет. Все знают, что кочевники обыкновенно являются по своей при-ихоти. Вот и в этот раз никто не склонен считать ина-аче.
   - Хорошо. Тогда я не стану карать Сад-Вешт. Раз никто их не подозревает, не наказав их, я не покажу слабость. - Дараган подобрался на троне. - Лик меня пока во всем устраивает. Он незрелый. Не хотелось бы его смещать.
   - Его навушник, Годзир, довольно мудрый челове-ек. - Эр-Вейн распростер тощие руки. - Он опа-асен.
   - Я знаю. Но мы не можем устранить его, избежав обвинений. Как бы мы это не сделали, все равно покажут на нас.
   - Не обязательно же убива-ать, - прогудела фигура. - Мы, ваши лазучары, могли бы подстроить несчастный случай у всех на глаза-ах.
   - И даже в такой ситуации обвинят нас. Даже если Годзир при всех на званом обеде подавится персиковой косточкой, все скажут, что тот персик послал я!
   - Правильно, - согласился Сагдар.
   - Да уж конечно! Мы в самом центре Ишири, и нас окружают враги. Повсюду враги!
   - Это не совсем та-ак. - Гул поднялся из утробы. - Нам точно известно, некнязь Лафорта действительно считает вас своим дру-угом. Он как та пленница с похити-ителем. Которой потом даже нра-авится.
   - Что? Договаривай уж. Некнязю нравится, как мы его имеем?
   - Именно та-ак.
   - А остальные?
   - Остальные нам как минимум не друзья-я. А Сад-Вешт и Салир - враги во все времена-а. Собственно, с последними вы скоро разбере-етесь.
   - Да. Нужно только разобраться до конца. Что с девчонкой?
   - И-ищем.
   - Почему мои несравненные лазучары не в состоянии отыскать ребенка?
   - У нас слишком мало информа-ации. Но мы выяснили, что она в день побега переходила в предместья по Печальному мосту-у. Стражники признались, что ее пропусти-или. Два идиота приняли ее за попроша-айку.
   - Неудивительно. - Дараган поморщился. - Как она выглядела...
   - Говорил я вам, отдайте ее мне, - обиженно вымолвил Сагдар. - Тогда была бы сейчас у нас.
   - Скоро мы ее найде-ем, - прогудел Эр-Вейн. - Наши люди везде-е.
   - Что прикажете сделать со стражниками? - Сагдар выправился. Кираса бликовала под светом тысяч свечей Сорочьего Гнезда.
   Дараган немного подумал.
   - Ну, раз они сторожили мост через Арушу, вот в Аруше и утопите.
   - Публично?
   - Нет. Негоже выставлять моих стражников идиотами. Стражники всегда накажут врагов своего любимого властелина. От них не уйдешь и не спрячешься. Они совершенны.
   - Я понял.
   - А что до девчонки, - продолжал Дараган, - надеюсь, мне не придется долго ждать.
   Эр-Вейн склонился:
   - Повторяю, мой повелитель, наши люди везде-е. Мы добудем ее для ва-ас. Если она, конечно, еще жива-а.
   - Да, я хочу собрать у себя все семейство эн-Салир. Такая коллекция, ух! Однако как поступить с самим Карьмином, я еще не решил. Надо поразмыслить. Интересно, кто мне раньше услужит? Дираиш привезет Карьмина и его сыновей или твои лазучары - девчонку?
   - Мы постараемся порадовать вас пе-ервыми.
   - А знаешь что, Эр-Вейн? Я объявляю между вами соревнование, гонку. Тот, кто победит, получит от меня замок. Я как раз недавно казнил одного барона за казнокрадство. Наворовал он прекрасно, выстроил себе хоромы, что сказать, достойные и тебя, Эр-Вейн, и уж тем более Дираиша.
   - Такие скачки мне по душе, - произнес Сагдар. - А можно сделать ставку?
   - И что же ты хочешь поставить?
   - Не что, а кого. Ненасытного. Если я проиграю, при всех передам его в ваше владение.
   - А если выиграешь?
   - Тогда заберу у вас того гнедого, забыл, как его.
   - Не знаю, что за лошадь ты имеешь в виду, но я распоряжусь. Победишь - мой конюх тебе отдаст.
   - Я назову его Саррашвейшем. В честь моей победы при дюнах.
   Дараган повернулся к Эр-Вейну:
   - Но замок ты получишь, только если привезешь ее живой? Ты понял? И Дираиша это тоже касается. - Дараган поерзал. - Да, забавно. Кто же раньше? Дираиш - Карьмина и сыновей, или твои лазучары, Эр-Вейн, - девчонку?
   - Я ставлю на Эр-Вейна, - сказал Сагдар.
  

26

  
   Всю ночь Ками проспала в обнимку с арбалетом. Тот мощный, из которого она убила Кед-Феррешем, забрали, но взамен разрешили взять себе навсегда легкий охотничий. Шрай не желал давать и его, однако Илмар настоял, заявив, что дитя заслужило игрушку. Теперь Ками чувствовала себя настоящим мятежником. Вначале она попыталась лечь калачиком, обхватив оружие - а не игрушку! - руками и ногами. Получалось удобно, но разодранным коленкам становилось больно при каждом касании арбалета. Она почти что засыпала, а потом резкий укол и жжение начисто прогоняли сон. Ноги пришлось вытянуть, а руками еще крепче обнять деревянное ложе. Прижавшись щекой к арбалетному плечу, она наконец заснула, а утром, едва вышла за порог и направилась к ручью попить, поймала на себе смешливые взгляды. Ками не могла сообразить почему, ведь она застрелила Кед-Феррешем, и это знают все, но потом подозвал Дроми и сказал, что через всю щеку у нее отпечаталась красная полоса с нехитрыми узорами поверхности арбалетного плеча.
   Ками заметила оживление в лагере. Мятежники набивали мешки и котомки, наваливали ящики, корзины и прочий скарб на телеги. Затем увидела, как разбирают навес, под которым они все спали.
   - Мы что, уезжаем? - спросила Ками у Пенни.
   - Да, собирайся. Конечно, если тебе есть, что собирать.
   - Не-а. - Ками, зевая, мотнула головой.
   - Полезай тогда на телегу, скоро уже поедем.
   - Куда?
   - Прочь от Сафарраша. Подальше отсюда.
   Ками опешила. Как это прочь? Они же мятежники и воюют с Сафаррашскими солдатами. Охотятся на сорок. А так получается какое-то бегство. И еще... Если они уезжают, как же она убьет Дарагана?
   Шрай с Илмаром грузили на телегу мешки с зерном, и Ками направилась туда. Нужно все выяснить у командующего.
   - Почему мы уезжаем из Сафарраша?
   - Потому что опасно долго оставаться на одном месте. - Шрай даже не обернулся на нее.
   - И как же наша борьба? Мы же мятежники!
   - Да, особенно ты.
   Ками не расставалась с арбалетом, а теперь сжала его еще крепче.
   - Милая, пойми, - сказал Илмар, - если долго сидеть на одном месте, нас вычислят, и придет карательный отряд. Всех нас перебьют либо угонят в рабство. И ты снова попадешь в неволю к Дарагану.
   - Не попаду, - пробормотала Ками. - Я убью его.
   Шрай повернулся к ней.
   - О, да я вижу, ты вооружена. Тогда да, убьешь.
   - Может, мы еще и вернемся сюда, - обнадежил Илмар.
   - Зачем уезжать совсем? Почему просто не переехать на другое место?
   - Потому что скоро с твоим Салиром будет кончено, - предрек Шрай, - и все эти сафаррашские орды придут сюда. А еще Сагдар возвратился из похода в Саррашвейш и Сад-Вешт.
   Последние слова Ками уже не слышала.
   - С Салиром не будет кончено. - Пальцы побелели на ложе. - Не будет!
   - Милая...
   Во всем теле стало горячо, и Ками не могла устоять на месте. Ей нужно в Салир... Или оставаться здесь и сражаться. Но не ехать же непонятно куда!
   - Куда мы поедем?!
   - Спрячемся пока. Затаимся и оценим обстановку.
   Ками захотелось убежать от всех этих так называемых мятежников. Пока салирцы бьются и умирают, она будет прятаться!
   - Вы никакие не мятежники! Вы меня обманули! - Ками задыхалась. - Вы просто разбойники... Грабите амбары, а потом прячетесь... И меня заставили... Вам на всех наплевать, и на сорок, и на Дарагана... Я думала, вы мятежники, а вы просто бандиты! - Ками пустилась прочь.
   Сжав оружие, она бежала и оглядывалась. Никто за ней не бросался, конечно, этим разбойникам важнее побыстрее убраться отсюда, пока не пришла стража, а никакие не карательные отряды. Шрай ведь похож на каторжника, как она раньше не догадалась. Молодой, но уже седой, еще хромой, и шрам этот через все лицо. К тому же постоянно на нее огрызается, может, и на каторгу попал за то, что с какой-нибудь девочкой что-то сделал. Ками вспомнила про плащ мертвой девочки.
   Она почти добежала до ручья, когда увидела, что за ней все-таки кинулись. Это был Илмар.
   - Остановись, глупая!
   Она не остановилась. Но Илмар бежал так быстро, такими широкими скачками... Ками перебирала ногами, как могла, казалось, что земля лентой уходит назад, а Илмар так редко отталкивался и все равно догонял. И ему осталось до нее всего пара таких размашистых прыжков. Если бы Ками была громоптицей, она бы сейчас взлетела и спаслась, а так она только упала.
   Илмар сел над ней, выдернул из рук арбалет, достал веревку и связал ноги. Ками не сопротивлялась и не плакала. Ей сразу как-то все стало не важно. Опустошение и тупая боль в сердце. Он взвалил ее на плечо и понес к телеге мимо ухмыляющегося Шрая.
   Первые час-полтора дороги она молчала. Ей дали яблоко, она съела и кинула огрызком в Шрая. Промазала, слишком далеко он сидел. Потом затекли ноги и пришлось подать голос, попросить развязать или хотя бы ослабить.
   - Что, не умеешь терпеть неудобства, мятежница? - спросил Шрай.
   - Если не хочешь, не развязывай. Я плакать не буду.
   - Да ладно? А я вижу, слезки-то на глазах уже появились.
   Ками отвернулась.
   - Хорошо, я развяжу, но если попробуешь сбежать еще раз, поедешь в мешке. Поняла?
   - Да, - буркнула Ками. Шрай резал веревки на ногах, а она глядела на свою перешитую рубашку, на бесформенную размазню, что теперь красовалась вместо громоптиц.
   - Если будет возможность, мы туда вернемся, - сказал Илмар. Он сидел напротив, и его трясло и мотало, когда колесо под ним бухало в ямы и по колдобинам.
   - Не ври. Никуда мы не вернемся. Я не такая глупая.
   - Он не врет. - Пенни подсела к Ками. - У нас так уже часто бывало, что мы уезжали, а потом возвращались. Два раза на одном месте каратели обычно не ищут.
   - Ты хотела сказать "стражники".
   - Вот дура. - Шрай покончил с веревкой. - Раз уж так, давай я тебе объясню.
   Ноги онемели, кололо в пальцах. Ками сняла изувеченные княжеские башмаки и принялась массировать ступни.
   - Ты полагаешь, все как в твоих глупых сказках? - начал Шрай. - Где доблестный богатырь сечет головы всем подряд чудовищам, а рать из десяти молодцев дает пинка тысячному войску?
   Ками давно не читала таких сказок. Последний раз лет в шесть, и то там все плохо кончилось - ведьма заколдовала возлюбленную богатыря, и та навеки превратилась в камень.
   - Так вот, в жизни все не так, как в твоих книжках.
   Откуда он знает, о чем пишут в книжках, подумала Ками. Он же читать не умеет толком.
   - Тебе уже говорили, что мы вынуждены выживать, а не сражаться. Если мы не будем осторожны - сгинем, не пройдет и месяца. Открытая война для нас смерть. Когда есть возможность, мы всегда нападаем на сорок. Всегда. Но иногда приходится отсиживаться неделями, скрываться в лесах, пополнять запасы, решать, где раздобыть оружие. Да людей новых набрать, в конце концов. И силы всегда будут неравны. Мы никогда не сможем захватить ни укрепленный острог, ни тем более замок.
   - Так зачем тогда вы все это делаете? Если это бессмысленно. - Ками покончила со ступнями и теперь глядела на Шрая. Так и подмывало стукнуть его.
   - Кто тебе сказал, что бессмысленно? Знаешь, сколько в Сафарраше отрядов, подобных нашему? Да не только в Сафарраше, по всей Ишири? Сотни. И когда наступит момент слабости властелина или его преемников, мы выступим. Не напрямую, конечно. Мы храним в себе ростки, что распустятся в новом мире, когда падет старый. Поэтому нам так важно не сгинуть, выжить. А борьба - сейчас дело второстепенное. Все равно нам не победить. Из этой сотни отрядов, я уверен, почти каждый день какой-нибудь да гибнет. Но создаются новые, и их число увеличивается. Мы закладываем крепкий фундамент будущего. Мы будем строить новую Ишири, новый мир. Едва рухнет старый.
   Ками потупилась. Значит, все уже решено. Они не вмешаются, все и дальше пойдет своим чередом. Салир падет, ее семью убьют, потом и сам Дараган сдохнет. Затем появятся новые властелины, будут карать новых некнязей. Она тоже умрет, а вместо нее родятся другие некняжны. И так будет, пока что-то в этом механизме, в этой мельнице не сломается, и она не остановится. Тогда вот они и вмешаются. А, может, эти крылья мельницы и вовсе никогда не замрут. Ветер же вечен. Так все и будет идти своим чередом.
   - Что ты так посерьезнела? - спросила Пенни. - Уж и на дитя-то не похожа. Измученная жизнью старая дама.
   - А зачем вы все здесь? Почему пришли сюда? Почему стали... - Ками и слово-то подобрать не могла.
   - Мятежниками? - Пенни улыбнулась. - Называй уж так, как все нас зовут. У каждого здесь своя причина. И просто так обычно ничего не рассказывают. Тебе либо ничего не ответят, либо солгут. Когда человек уже тут долго, он начинает говорить. Особенно после свидания со смертью и чудесного спасения. Ежели оно случилось, конечно. И ему тоже постепенно начинают отвечать и говорить о себе правду.
   - Про меня вы все знаете, - развела руками Ками.
   - Так уж и все, милая? - Илмар смотрел веселым и пристальным взглядом.
   - Мне кажется, все. Я ничего не скрывала.
   - А если мы не знаем того, что ты и сама про себя не знаешь?
   Ками пожала плечами.
   Они въехали в лес, темный и поросший мхом, с низкими сводами веток над дорогой. На табличке Ками прочитала: "Шаловливый лес". Несмотря на название, смешно не стало. По легенде именно сюда после Второго Раскола и четвертования Забытого сбежали Шестеро. Болтают, что до сих пор где-то тут в чащобе живут их потомки и продолжают опыты своих пращуров. И когда-нибудь научатся обращать в Кед-Феррешем без сумрачной стали.
   - Ты в это веришь? - Илмар угадал ее мысли. Впрочем, это было несложно.
   - Думаю, все это лишь байки. - Ками попыталась проговорить твердо. Хотя ей приходилось как-то не по себе.
   - А я вот допускаю такое.
   - Ересь все это, - отрезал Шрай.
   - Потому что ты не хочешь, чтобы оказалось правдой, - возразил Илмар. - Но от твоего желания ничего не зависит.
   Ками бы тоже не хотела. Орденцы твердят, что души обращенных не мучаются, и, вообще, быть Кед-Феррешем - благо. Никакой боли, сомнений, грусти. Но она бы такого не пожелала. Хоть Ками и переживала все время по любому поводу: что выглядит трусишкой, что не может помочь салирцам, что нельзя помыться, что надо вычистить измазанный соплями рукав плаща, что не всегда можно найти разлапистые кустики, где бы ее никто не видел, что Шрай зарезал громоптиц, что о ней думает Сеймур... И дома она тоже часто волновалась из-за всякого. Однако за тревогами всегда приходила радость. А к Кед-Феррешем она уже никогда не придет. Нет, Ками не хотела бы стать Кед-Феррешем.
   Никакой грусти - и никакой радости. Никакой боли. И никакой воли.
   С едущих впереди телег послышался шум. Шрай сперва не обращал внимания, но затем направился туда узнать, в чем дело. Ками видела, как ему указывают в заросли и что-то говорят. Все напряглись. Илмар приказал сидеть ей на месте и с Пенни пошел ко всем. Они напряженно вглядывались за деревья, а потом достали оружие.
   Что же там? Ками привстала и пробежала глазами по стволам, широким и поросшим мхом. Обнаженные корни, петлящиеся и выгрызающие землю. Где-то в пятидесяти шагах отсюда за деревьями что-то мелькнуло. Ками проследила, но в том месте больше ничего не появилось. Тогда она перевела взгляд на деревья поближе и уже увидела отчетливо.
   Темные фигуры проносились от ствола к стволу. Прятались за ними и выбегали снова. И каждый раз появлялись ближе. А за фигурами метались капюшоны, длинные и остроконечные.
   - Арбалет! - закричала Ками. - Киньте мне арбалет!
   Дроми бросил сначала арбалет, а затем и колчан. Ками насчитала семь болтов, и один сразу же зарядила. Целилась, но Кед-Феррешем такие быстрые, а по движущимся мишеням она вообще никогда не стреляла. Да и от дерева к дереву проносятся они за пару мгновений. С телеги впереди стреляли лучники, но никто не попал. Четыре стрелы вошли в стволы, одна срикошетила от корня и, кружась, улетела в траву, еще две улетели далеко, и Ками не видела, во что они воткнулись.
   "Сейчас на нас выскочат!" - вспыхнуло в голове.
   Пять кукол рванули из-за деревьев на телегу впереди. А там ведь у многих лишь плотницкие топоры... Ками наблюдала, как Эшван коротким мечом бьется с куклой, у той за движениями головы следовал капюшон, а у ширихагца - длинные волосы с вплетенными васильками и горицветами. Шрай взмок, и белый мрамор лица порозовел, командующий теснил одного из Кед-Феррешем. Другой прижал Дроми к телеге и, наверное, убил бы, если бы лошади не учуяли сумрачную сталь и не кинулись, увлеча повозку за собой и освободив Дроми пространство. Ками наводила арбалет, но выстрелить не могла, боялась зацепить своих. Все очень быстро.
   Мушка меняла куклы, найти бы такую, возле которой никто не кружит. Но таковых не было. Шрай отсек своему три пальца, и Кед-Феррешем, сверкнув медузой на яблоке, переложил меч в другую руку. Ками видела, что некоторых убивают, но сразу отводила глаза. Сеймур и еще кто-то - она не помнила имя - вдвоем бились против одной куклы. Хорошо, что Сеймур не один.
   Илмар убил своего, проткнул мечом шею и вторым ударом снес голову. Ками взвизгнула и подпрыгнула. Он бросился на помощь Пенни, у той шел вялый позиционный бой. Ками посчитала: у этой телеги четыре Кед-Феррешем против семерых мятежников - Шрая, Илмара, Пенни, Дроми, Эшвана и с неизвестным именем, который помогал Сеймуру. Надо будет потом обязательно узнать, как его зовут, и извиниться. Шрай один на один, остальные по двое на куклу. И еще наверняка на других повозках тоже бои, караван ведь растянулся, отсюда не видать. Только она стоит в сторонке.
   Ками вылезла с телеги и, крадучись, стала приближаться, держа арбалет у щеки. Шрай крикнул ей убираться, она уж хотела грубо ответить, как в это мгновение Кед-Феррешем Шрая кинулся на нее. Ками вскрикнула и выстрелила, болт попал в землю под корнями. Резко извернулась и рванула с дороги в лес. Если она от Илмара не сбежала, как спастись сейчас? Только оказаться там, куда Кед-Феррешем не доберется! И Ками прыгнула, как ей казалось, с высокого обрыва в реку - они долго вдоль нее ехали - однако выяснилось, что это просто крутой склон, а река - у подножия.
   Ками катилась и билась плечами, лбом, губами, подскакивала на кочках, тормозилась о выбоины и борозды, но арбалет с колчаном из рук не выпускала. Так и шлепнулась в овраг у реки, вспахав носом песок. Вскочила и, зарядив арбалет, спряталась у склона оврага, прижалась к сырой глине. Вот-вот он придет.
   Нельзя дать ему спрыгнуть в овраг, ведь тогда если она не поразит наповал, Кед-Феррешем успеет рассечь ее надвое ответным ударом. Надо попробовать сделать так, чтобы в случае ранения куклы была возможность убежать. Нужно не позволить ей очутиться на расстоянии удара.
   Ками села у склона и направила арбалет вверх, в грязно-молочную пелену. Прежде, чем спрыгнуть в овраг, Кед-Феррешем остановится у обрыва, вытянется и осторожно заглянет вниз. Тут-то она и выстрелит. Кожа на коленках содралась вместе с тканью брючек, на правую щеку словно положили что-то тяжелое, локоть десницы горел. Ками это не заботило. Вот-вот появится.
   Из-за кромки склона на безжизненную пелену надвигался черный силуэт. Капюшон, сморщенный лоб - видимо, при жизни умный человек был - и тупые глаза. Огромные и бессмысленные заслонили полнеба. Ками выстрелила и сразу же, вскочив, кинулась в сторону. Кукла подернулась у края оврага, попыталась вытащить болт из глаза, уронила меч. Хорошо, что Ками отбежала, а то этот меч свалился бы на нее. Вслед за оружием в овраг рухнул и Кед-Феррешем. Мертвый.
   Ками приблизилась и взяла меч. Не ожидала, что такой легкий, поднимая, не рассчитала силу и чуть не рассадила лоб. Выдохнула. Держала обеими руками, медленно водила по воздуху. Сумрачный клинок не бликовал и вообще никак не играл со светом. Она подошла к дереву, взмахнула неловко, но все равно обрубила довольно толстую ветку. Убрала левую руку, меч Кед-Феррешем без труда удерживался и одной. Ками поделала невразумительные выпады, она понимала, что владению мечом ей нужно учиться. И с таким легким она вполне могла бы управляться. Надо только заплавить медузу и вычеканить громоптицу.
   - Эй, ты что творишь?! - Шрай спускался по склону. - Брось его!
   - Он мой! - Ками перекладывала меч из руки в руку. - Я его добыла в бою!
   - Я думал, тебя уж убили, но, похоже, ты прикончишь сама себя. - Шрай дошел до обрыва и спрыгнул к ней. - Ты знаешь, что произойдет, если порежешься?!
   - Знаю, конечно, что я глупая совсем. Кровь вскипит.
   - Вот именно. И, судя по твоим мастерским движениям, это случится скоро!
   - Я могла бы научиться! Сеймур не откажется позаниматься со мной. Я ведь читать его учу.
   - Что?! Ты вообще представляешь, сколько этому надо учиться?! Я же говорил, ты начиталась своих глупых сказок. Это лишь там после пары месяцев занятий - и то много! - врагов кладут толпами. В лучшем случае ты лет через пять будешь на уровне какого-нибудь баронского отрока. А с взрослым мужчиной не сравняешься никогда.
   - Но Сеймур же научился! Я видела, как он фехтует! И видела, какой он быстрый, мы говорили перед сном, и он резко приблизился, а потом обратно... Ну, на спор. А ему всего четырнадцать!
   - Твой Сеймур слабее каждого из нас. Ему самому еще учиться и учиться. Давай сюда. - Шрай протянул руку. Губы сжались, мрамор застыл.
   - Но он мой!
   - Давай сюда. А то по башке получишь.
   - Я его заслужила!
   Шрай шагнул и выхватил у нее меч, одновременно отвесив такую оплеуху, что Ками шлепнулась на живот. Так она и наблюдала, как ее меч полетел в реку и, неслышно плеснув водой, сгинул.

27

  
   Элден негодовал в бессмысленной злобе, смешанной со стыдом и унижением. Он никогда не переставал считать себя здесь лишь рабом, однако случившееся стало для него откровением. А ведь Сагдар даже предлагал быть на его стороне, подчеркивал ценность такого жреца в своих рядах. Элден понимал, что ни о каком подобии равенства не стоит и грезить, но надеялся, что уж вашорец-то видит в нем не раба. Воевода и разговаривал с ним, как с достойным господином, и позволял ступать подле себя. А в итоге получилось вот так. Слишком большую часть жизни Элден провел в храме, вырос и возмужал в отгороженной от мира святыне, может, потому и не научился толком читать людей, слышать за словами скрытые намерения. Право, ему легче обращаться с мертвецами, вот в них уж не сыщешь хитрости и коварства. Правда, и души там не обнаружится.
   Больнее всего Элдену приходилось от того, что все видела Эми. А он еще утешал ее, обещал, что защитит. Пересадил к себе, не сделал бы - в нее бы камень не попал. Как он ее защитит, если и себя защитить не может? И что она теперь подумает? Его посчитает ничтожеством - что, впрочем, так и есть - и, что гораздо хуже, будет в страхе за себя. Для него все потеряно, он нижайший из нижайших, зато теперь появилась цель - нужно спасти Эми и дать ей шанс. Как ее отец когда-то предоставил возможность обрести счастье ему. Для этого сперва нужно оградить ее от нижнего града, от этой смрадной трясины и рассадника сломанных судеб. Все-таки есть человек - а человек ли? - кому он полезен. Кто не захочет терять ценную игрушку. Пока не захочет.
   Он направился к Урашу, а прежде выполнил взятое на себя бремя - поднял тридцать мертвецов и передал труповозам, теперь их приходило несколько. Добросовестное следование договору должно помочь в предстоящем разговоре со стервятником. Нужно попросить у него - нет, потребовать! - угол в замке для Эми. А если откажет... Элден всерьез был готов в таком случае схватить и выбросить грифа в окно.
   Элден беспрепятственно вошел в башню Болей и поднялся по лестнице. Стражники, конечно, знали, что он оказывает их хозяину ценную услугу, и раздвигали алебарды без вопросов. Он не застал Ураша на предпоследнем этаже, где хранитель обыкновенно работал, и спустился двумя маршами ниже, где стервятник жил.
   Ураш, кажется, предполагал, что Элден придет, и слуги расступились еще до того, как гость поведал о своих намерениях.
   Жилище хранителя было мягким и теплым. Ковры, гобелены, воздушные перины. На стенах трехсвечные светильники, а между ними - ниши, в коих замерли Кед-Феррешем. В отличие от кукол Сорочьего зала - вооруженные, Ураш не опасался своих марионеток. Сам стервятник сидел у камина в кресле-качалке. Возле него стояло еще такое же, пустое, а над очагом парила кровавая медуза.
   - Заходи, друг мой. - Ураш даже не обернулся. И так безошибочно определил, кто за ним.
   - Я исполняю наш договор. Сегодня увезли тридцать трупов. Свеженьких, с пылу с жару.
   - Да-да, я знаю. Кед-Феррешем счастливы иметь такого друга. Повторяю, мы считаем тебя союзником. Что стоишь? Иди сюда, садись рядом. Я уж все подготовил.
   Элден устало вложил плоть в кресло. Удобно.
   - Меня уже кое-кто желал видеть в союзниках.
   - Мне все известно. Сагдар - глупый солдафон, он не умеет ценить друзей. А я умею. И никогда не поступлю подобным образом. - Ураш не отводил пронзительные глазки от пламени. - Для меня ты гораздо выше большинства этих никчемных обывателей и лизоблюдов.
   - Я рад. - Элден не верил ни слову, но что делать. И отказаться от сотрудничества он не в силах, а теперь еще и самому услуга от хранителя потребовалась. - У меня есть к тебе просьба, Ураш. Если мы действительно союзники, думаю, тебя не затруднит такая мелочь.
   - Ты привез из Сад-Вешта подружку, мне доложили. А еще, говоря между нами, сообщили, что она весьма мила. Ты хочешь, чтобы Кед-Феррешем приютили ее?
   - Да. Только не приютили, а дали ей собственный угол.
   - Ну, это одно и то же. - Ураш повернулся к Элдену, подставив под свет изуродованную щеку. Пламя сбоку делало наполовину испещренную шрамами и оспинами крохотную головку еще ужаснее. - Твоя просьба справедлива. Мы согласны.
   Вероятно, выкидывать в окно грифа не придется. Хотя сотрудничество с медузой добра не сулит.
   - Что ты так недружелюбно глядишь на наше знамя?
   - Не по нраву мне ваши жизненные маяки.
   - Отчего же? Знаю, многие неверно растолковывают наши трактаты и поступки, ритуалы и символы. Вот взять наше знамя. Что только не доводилось о нем слышать, какие же бредни несут порой... На самом деле все относительно наших убеждений можно выяснить из трактатов почивших, а также ныне живущих мудрецов ордена. Ты же умеешь читать. Интересовался ли ты когда-нибудь манускриптами достопочтенного Эш-Рушала, трагически неоконченным сочинением святого Рапитмхалима? К сожалению, святым признаем этого человека лишь мы.
   - Нет, не читал. Я постигал мудрость в нечистом храме. Для нас вы - раскольники, своим бунтом подкосившие всю нечистую ветвь. Из-за вас мы в таком жалком положении по сравнению с благодатными. За чтение ваших трактатов в Ош-Лилим сжигают вместе с этими непотребными текстами.
   - Вот, ты подобен тем глупцам, что поносят нас, не понимая сути. Хотя ты мог бы стать великим толкователем Кед-Феррешем. Уверен, твои размышления, выплеснутые в священные свитки, ищущие истину впитывали бы и спустя века. Ты зря себя расходуешь и оказался в таком незавидном положении именно из-за того, что идешь не своей дорогой. Исполняешь не свое предначертание.
   Элден промолчал.
   - Однако я не пояснил относительно наших символов. Вот перед тобой знамя Кед-Феррешем - кровавая медуза на белом треснутом щите. Что про нее не вещают недалекие... А, между тем, все замечательно толкуется в трудах святых и блаженных. Глупцы не умеют читать, им не познать истину, но ты-то можешь! Медуза - симметрия во плоти, к такой ровно отстроенной душе должен стремиться каждый ищущий. Кровавая - движение к идеалу невозможно без боли и жертвы. Треснутый щит - твоя защитная кора должна быть готова впустить в себя дух истины и верного предназначения мироздания. Трещина на белом - удар по фальшивым и навязанным идеалам света и добра, которые суть есть тьма и невежество. Не нужно бояться отринуть их. Не должны тебя снедать стыд и угрызения.
   - Я не присоединюсь к ордену, если ты к этому клонишь.
   - Я понимаю. И мне очень жаль. Но тот же Рапитмхалим тоже не сразу пришел к истине. Долгие тридцать пять лет бродил в неведении. Грабил и убивал, переписывал на продажу лживые трактаты, служил заблудшим душам, а, будучи палачом, карал в том числе и прозревших. И однажды Рапитмхалим, уже занеся секиру, увидал взгляд такого святого человека. Дальнейшая история известна всем в ордене. Рапитмхалим стал одним из величайших мудрецов и исполнил свое предначертание. Сотни его фолиантов покоятся в наших библиотеках. И душа святого тоже обрела покой. Так он далеко зашел в познании истины, что пересек в своем возвышении незримую границу и дал пример юным последователям. Он понял, что никакие страсти мира не сравнятся в своей кажущейся притягательности с высшим наслаждением покоя и отрешения. Вечного успокоения, победой над сомнениями, вытеснения из души всего бренного. Святой Рапитмхалим обратился в Кед-Феррешем.
   Элден взглянул на стоящих в нишах стен кукол и попытался определить, какими людьми они раньше были. Вот у этого - лицо грубое и исполосованное бледными линиями. Застарелые шрамы. Судя по всему, обратили его уже очень давно, а жизнь он проводил в солдатском доспехе. А вон тот, с круглым лицом и близкопосаженными глазками? Они, верно, когда-то походили на свинячьи, но теперь, конечно, стали расширенными и безучастными. Вероятно, это бывший мясник или мелкий торгаш.
   - Святой Рапитмхалим более не ведал боли, горести, бед и страданий. Он ощущал безмерный покой. Каждый человек, о том и твердит наше учение, должен стремиться к великому отрешению и избавлению от тлетворного давления мира. Единственный путь к избавлению - обращение в Кед-Феррешем. Рапитмхалим понял это на сороковом лете жизни и оставил нам пример и сотни великолепных трудов и размышлений. Он покинул нас, освободившись от страстей и обретя сладкое спокойствие.
   Кед-Феррешем из ниш бессмысленно глядели на голую стену напротив.
   - Разумеется, каждый человек должен самостоятельно прийти к истине. Помнишь про треснутый щит, готовый пропустить сквозь себя? То-то же. Если душа покрыта непробиваемой корой, она не способна к познанию и обретению. Забытый и поддержавшие его Шестеро не соглашались с этим. Они хотели дать наслаждение обращения каждому, независимо от его готовности. Хотели научиться обращать без сумрачной стали и всем раздать сладкое спокойствие. К счастью, таковых отщепенцев оказалось всего семеро. И само провидение не позволило добиться успеха в их мерзких опытах. А так, сумрачной стали мало, и лишь возвышенные достойны обращения. Да, по прихоти властелина мы вынуждены обращать преступников, его врагов и прочую погань, но это все временно. Скоро прекратим все подобные непотребства. Станут обращаться лишь впустившие в сердце истину.
   - Слишком оптимистичное заявление. За всю историю Ишири орден никогда не стоял у власти.
   - В нашем учении есть такая легенда, что когда придет время, пелена рассеется, и на небе проявится нечто, похожее на россыпи алмазов. Это все, конечно, иносказательно, смысл в том, что возможны самые невероятные вещи. Когда-нибудь мы придем к власти. И тогда я, наконец, смогу отбросить мирские заботы, отринуть сомнения, попрощаться с печалью и болью. Тогда я обращусь в Кед-Феррешем.
   "Ну-ну, обратишься, как же, - подумал Элден. - Ага".
   - Вижу, ты пока не готов впустить в себя радость познания. Твой щит еще не треснул. Что же, может, когда-нибудь... А пока - ступай. Несмотря на разногласия, Кед-Феррешем по-прежнему считают тебя союзником. Мы выполним твоя просьбу, юная леди получит собственный угол.
   - Надеюсь, не в твоей башне?
   - Нет, я же все понимаю. Сделаем так, чтобы и ты за нее не волновался, и ее ничто не пугало. Хотя, признаюсь, в моей башне бояться ей совершенно нечего. Я пошлю с тобой слугу, он покажет дорогу.
   - Хвала тебе.
   - Могу еще выделить пару Кед-Феррешем для переноски ее пожитков.
   - Вот уж не надо. Да и нет у Эми с собой ничего.
   Слуга отвел Элдена и Эми в ее новое жилище, затем Элден направился к себе. После пятидесяти поднятых трупов - еще же двадцать для властелина - заболела голова, и он намеревался немного полежать и, если получится, поспать.
   Ураш не отказал, так что кое-что Элден для Эми уже все-таки совершил. Хотя она никак и не выказывала разочарования им или презрения. Совсем даже иначе - много раз поблагодарила, попросила приходить в любое время, когда он пожелает, заявила, что однажды отплатит, и призналась, что рада жить неподалеку от него. Действительно, комнату ей хранитель ордена выделил песках в двух неспешной ходьбы от мастерской Элдена.
   В этот раз мотивы Ураша не вызывали раздумий. Он помог Элдену, потому что он все еще ему нужен. Вернее, не он, а его мертвецы. К тому же столь мелкая услуга стервятнику ничего и не стоила. Интересно, а если попросить нечто большее, хранитель пойдет навстречу? Надо ему над этим поразмыслить. Придумать что-то такое, одновременно и полезное, и важное, и не слишком несбыточное. Такое желание, что Ураш удовлетворит пусть и не сразу, и со спорами, но в итоге не откажет.
   Такие мгновения, когда погружаешься в мысли и не видишь ничего вокруг - самые опасные в жизни человека, одна из добродетелей ремесла которого - скрытность. Лучная стрела вонзилась в стену в ноготке от головы Элдена.
   Резко вывернулся и прыгнул за колонну рядом. Слишком тонкая, не достаточная даже для его субтильного тела. Но бежать некуда - ближайшее укрытие шагах в сорока, нашпигуют знатно.
   Гипсовые змеи вьются по колонне до потолка. Стрела - гипсовая голова отлетает. Еще одна - возле ноги Элдена сыплется крошка. Кто-то бежит. Нет, не сюда. Отсюда. Неужели лучник взял всего три стрелы? Так был уверен? Тишина.
   Элден вылез из укрытия. Осмотрелся - никого. Что же произошло? Бунт в замке? Да нет, быть такого не может. Однако, кажется, угроза миновала. Если только... Истинная причина не... Эми!
   Элден бросился к ней. По пути снес кухарей с подносами, отмахнулся от кинувшейся вслед собаки, рыкнул на заслонившего проход стражника. Прыгнул на дверь Эминой комнаты - та открывалась вовнутрь - и, ворвавшись, чуть не упал. Эми глядела испуганно. Но одновременно и непонимающе. Он выдохнул.
   - Элдене, что случилось?
   - Ничего, хорошая. Мне просто показалось... Да не важно.
   Элден приблизился к ней. Эми ниже на голову, и смотрела снизу вверх.
   - Ты не обманываешь? Ничего не случилось?
   - Ничего.
   Эми улыбнулась. А смотрящие снизу вверх глазенки заискрились.
   - Ничего не случилось. И не случится. Я не позволю, - сказал Элден и поцеловал ее.

28

  
   Всего на тридцати пяти повозках погибло двадцать девять мятежников. В том числе один - с телеги, едущей перед повозкой Ками. Окруженный соратниками лежал Дроми.
   - Когда одна из кукол погналась за тобой, - поведала Пенни, - с оставшимися мы быстро разделались. Но Дроми цепануло сумрачное лезвие и... все.
   - Дроми ко мне всегда хорошо относился. - Ками склонилась над телом. - Даже когда все остальные не очень. Трепал меня по голове, отдавал из похлебки свиные уши... Прощай...
   - Да, Дроми был добрый человек, - согласилась Пенни. - Но что такое ты говоришь? К тебе тут все хорошо относятся.
   - Да? Иногда мне кажется, что меня презирают.
   - Просто ты слишком долгое время провела в неволе, - проговорил Илмар. - Твоя душа ранена. Тебе там внушили, что ты никчемная.
   Ками не считала, что ей что-то там внушили. Она и в Салире довольно часто размышляла, что о ней подумают. И нередко заключала, что не самое лучшее. Впрочем, может, после семи месяцев в плену она уж слишком все преувеличивает.
   Тела павших отнесли в лес и сожгли. Ни погребение, ни речи над покойными братьями и сестрами мятежники позволить себе не могли, нужно быстрее двигаться дальше.
   - Откуда Кед-Феррешем тут взялись? - спросила Ками, когда телега тронулась.
   - Да все просто, - ответил Сеймур. - Выследили и напали, едва колонна растянулась. Не первый раз такое.
   Ками показалось, что Сеймур говорит уж чересчур спокойно. Не первый раз... Он ведь сам примкнул к мятежникам всего лето назад!
   - Здесь же по легенде живут потомки Шестерых, - напомнила Ками. - Вдруг им наконец удались их опыты? И они научились обращать без сумрачной стали? И эти Кед-Феррешем от них?
   Шрай заржал на всю округу. Остальные тоже посмеялись, но потише, деликатно. И птицы вроде как изумленно замолчали. Ками в который раз захотелось провалиться под землю.
   - Я скорее уж поверю, - задыхаясь, произнес Шрай, - что они пришли за тобой от Дарагана или Ураша. Хотя, конечно, это тоже бред. Тебя и отец не узнает. Никто из наших не мог предать. И выдать саму себя мы тебе не позволили.
   Ками вслух не заявила, но решила, что они не правы. Сами ничего не знают, однако смеются. Может, например, и от Ураша куклы. Непонятно только, зачем она ему. За все семь месяцев он не пришел ни разу, видела она его только мельком, Ураш ничего не хотел от нее и не мучил. Скорее уж тогда от Дарагана. Ничего, когда-нибудь она его убьет.
   А вдруг все-таки от потомков Шестерых? Допустим, пока им еще не удались опыты, и для удачи нужна она? Ками вспомнила сказку, где для того, чтобы сработало заклинание, принесли жертву. Правда, там убили мальчика знатных кровей, а не девочку. Ох... Бр-р-р.
   - Куда мы вообще едем? - спросила Ками, когда они выехали из Шаловливого леса и очутились на холмистом лугу. Перед ним табличку не установили, так что название, если таковое имелось, она не смогла выяснить.
   - На север-темень, - объяснила Пенни, - на самую границу сафаррашских земель.
   - На границу с Вашором? - Ками изучала краеведение и знала, что на север-темень от Сафарраша сначала будет Вашор, а затем... затем - Салир!
   - Да, с Вашором, - подтвердила Пенни, - но не хочу тебя обнадеживать, в Салир мы точно не двинемся - там война, разруха и голод. А самое главное - там толпы сафаррашских солдат.
   - Я понимаю, - тихо сказала Ками.
   - Зато, возможно, мы вернемся в наш старый лагерь. Если сложится благоприятная обстановка. Тогда ты убьешь своего Дарагана.
   - Обещай мне, что обязательно вернемся, если будет возможность.
   - Я не могу обещать, - возразила Пенни. - Шрай все решает.
   - Обещай мне!
   - Хорошо, если потребуется, я уговорю Шрая. Обещаю.
   По холмистым лугам тащились долго. Ками уж и отвыкла от столь длительных поездок. Самым ее большим путешествием оставалась та грустная дорога из Салира в сафаррашский плен. Дома она более чем на два дня из Ветреного замка не отлучалась, в неволе вообще за семь месяцев почти из комнаты не выходила, а те редкие случаи, когда ее куда-то водили... уж лучше бы не водили. Как тогда с казнью салирцев.
   Отряд въехал в селение, колонна растянулась по главной и, пожалуй, единственной пригодной для движения тяжелых телег дороге. Самые добротные дома деревни расположились вдоль этого пути и выходили на него нарядными фасадами с изобретательными вывесками, резными ставнями, выпиленными фигурками на лестничных перилах. По опыту Ками знала, что задние стены домов и постройки внутреннего двора совсем не так лепы.
   По надписям и картинкам, висящим болванкам, калачам, подковам и сапогам определялось предназначение домов и дворов, харчевен было особенно много. Оно и понятно - людный тракт, связывающий Сафарраш, непосредственное владение властелина, и Вашор, что давно ему присягнул на веки вечные.
   Все телеги остановились, долгожданное время обеда наконец наступило. Ками не кушала с самого утра, не успела из-за поспешных сборов. Накануне о грядущем отъезде ей не сообщили, так бы она, конечно, встала пораньше. Весь сегодняшний день пила только слабое монастырское пиво - местная вода никуда не годилась, - купленное у сочувствующих бунтовщикам монахинь. Теперь живот противно разбух, а еще три раза пришлось просить остановить телегу.
   Мятежники разошлись по харчевням, хватило на всех. Ками вместе со Шраем, Сеймуром, Илмаром, Пенни, Эшваном и Лорином (она узнала, как его зовут!) двинулась в корчму "Красная кобыла". Милый домик со скрипучей лестницей, коваными перилами и щукой-флюгером. Ками наслышалась историй о том, что приход в таверну такой толпы - не к добру. Драке или вовсе смертоубийству. Однако надеялась, что все обойдется.
   Всемером они устроились за столом в углу. Посреди зала под потолком висело чучело той самой Красной кобылы, и во всем помещении было так светло, что Ками даже испугалась разоблачения. Тем более, за соседним столом сидели неприятные и подозрительные типы. Жирдяй, засунувший толстые пальцы в растрепанные и сальные волосы, и два долговязых с вытянутыми лицами. Когда жирдяй встал и направился в отхожее место, Ками с отвращением отвернулась: голое пузо вывалилось из-под рубахи, и огромный пупок подскакивал в такт шагам.
   Ками попросила суп с чечевицей и гренки с чесноком и медом. Пока несли, невольно подслушивала разговор соседей. Уж слишком близко установлены столы, всего шага два между ними, так что и не пройти, когда выдвинуты оба стула. Все в корчме отдали в угоду увеличению числа гостей.
   - Точно вам говорю, все растет отсюда, - сказал жирдяй, и Ками охнула. Салирец! Она смогла определить по выговору! И правда - звуки "р" и "м" мягче, чем произносят сафарши. Она столько провела в Сафарраше, что совершенно привыкла к речи местных и отвыкла слышать салирцев. Но сама-то продолжала произносить как северяне! А этот выговор сразу же определяется. Какая же она была глупенькая, когда думала, что говорит, как и все в Сафарраше!
   Жирдяй тем временем продолжал:
   - Все мое дело рухнуло из-за этой поганой войны. Точнее, бойни. Не нужны больше никому мои ремни. А ведь какая кожа! Такой во всей Ишири не сыщешь!
   Долговязые поддакивали и называли жирдяя Фьешей.
   - Довел нас Карьмин. Лишь о себе и заботится. Страна в разорении, а он ходит в изумрудах и жрет нимисийские кексики.
   - Это неправда. - Ками шепнула Пенни почти что в ухо, дабы не услышали. - Ради сбора дани мы и рубины, и топазы, и сапфиры, и изумруды продавали. И ели не кексики, а сухари с капустной похлебкой! И я ради выплаты бремени в Сафарраш поехала...
   - Я знаю, дитя. - Пенни обняла ее. Ками щекой ощутила твердое плечо курносой мятежницы.
   - И заварилось-то все из-за сущей ерунды! Напыщенная гордость некнязя нас погубила. Тьфу!
   Ками начала есть суп, мельком поглядывая на жирдяя и внимательно слушая.
   - А что ныне? Порушенные рудники и мосты, замученные люди... Неужели, оно того стоило? А-а... Что ему до нас. Он и не жалеет, что все так приключилось. Мерзавец.
   Ками сжала ложку. Шрай, он сидел справа, взял ее за рукав.
   - Не глупи.
   - А, может, семейка на него влияет, - твердил Фьеша, поедая свиное ребрышко. - Ох, знаю я их ехидные морды. - Долговязые, кивая, вторили ему. - Наущают слабовольного некнязя... Может, он и не плох вовсе. А эти... - Фьеша вынул из гнилых зубов застрявшую прожилку. - Эти все наущают и наущают. Дочурка-то его ненаглядная наотрез отказалась обручаться с Галатом!
   - Что он говорит такое? - Ками посмотрела на Пенни.
   - Да, - рыгнул Фьеша, - Галат, конечно, мальчик, прямо вам скажу, из себя не знатного вида, но... ик! Но что за мнение, как девчонка позволяет себе еще выбирать!
   Долговязые кивнули.
   - Такая партия! И всем хорошо - и Салиру, и Сафаррашу. А нет же! Не хочу, говорит, я за него, давай мне, например, этого... как его... забыл. Ну, сын лафортийского некнязя, блондинчик такой голубоглазенький.
   Ками подавилась супом.
   - И вот, значит, заявляет дочурка вся такая. Вы только послушайте, как она сказала.
   И Фьеша принялся передразнивать тоненьким голоском:
   - Вот с ним обручусь! Даже раньше положенного согласна за него выйти!
   Все трое заржали.
   - Ты лжешь! - крикнула Ками.
   Жирдяй вперился на нее. Свиной жир сочился по третьему ярусу подбородка.
   - Извините ее, - учтиво вымолвил Шрай и наградил Ками затрещиной. - Дитя совсем, что с нее возьмешь.
   Фьеша хлопал глазами и продолжал сверлить ее взглядом. Нежный, вкуснейший, изысканный кусок так и застыл в руке.
   - Почему это я лгу?
   Ками провела по затылку, оправляясь от удара Шрая.
   - Потому что это неправда. - Ками постаралась ответить спокойно и особенный упор сделала на твердости "р".
   - А откуда тебе известна правда? Может, растолкуешь? Ведь ты из Салира, как я слышу.
   - Мой отец... мой отец служит в Ветреном замке писарем и рассказывал, что никаких кексиков там никто не ест. И дочке некнязя не предлагали ни с кем обручаться. Дараган просто подло напал на Салир. Он бы все равно это сделал.
   - Это твоя сестра? - спросил Фьеша у Шрая.
   Действительно, на дочь она тянет разве что совсем впритык. Шрай, хоть и седой, но ему самое большее двадцать три-двадцать пять.
   - Да, моя глупая сестренка. Никак не поумнеет.
   - А стоило бы. - Фьеша снова вперился на нее. - Я-то ладно... я добрый. Хотя и мне за Салир обидно. А вот честный, но вспыльчивый салирец, по-настоящему любящий свою родину, за такие речи девчонке язык отрежет. Заботится эта некняжеская семейка о народе, как же. Ха!
   - Да, она любит все придумывать. И про отца-писаря соврала.
   - Да уж вижу. Грязнющая, как порося. Дочки писарей-то обычно ухоженные ходят, хоть и бедно одетые.
   Ками провела по щеке, и на руке остался серый след. Но все равно, он сам куда больше на поросю похож!
   - Тебе нужно учить девчонку. - Фьеша говорил Шраю, но продолжал сверлить взглядом ее. - Таких пороть надо. Ради нее же.
   - Да, я уже давно собираюсь. Много уже накопилось за что.
   Шрай положил тяжелую ладонь ей на голову. Ками поняла, что он очень на нее зол. Неужели, действительно выпорет? При всех мятежниках... Это будет куда позорнее, чем тогда при братьях. И за что? За то, что она просто сказала правду?
   Ками уныло выковыривала из супа чечевицу. Есть что-то совсем расхотелось. Эта троица так и плела небылицы о ней и ее семье.
   - Пойдем отсюда быстрее, - шепнула Ками на ухо Пенни.
   - Я бы рада, мне тоже тут не нравится. Но решать Шраю.
   Ками сглотнула и посмотрела на командующего. Как бы ему так сказать... Она несколько раз уж открывала рот, но потом останавливалась и только глубоко вздыхала. Шрай жевал отбивную и зло уставился в одну точку где-то в пространстве, мраморные скулы двигались нервно и напористо.
   - Шра-ай! - Ками потянула командующего за рукав. - Пойдем, пожалуйста, отсюда.
   - Что? - Шрай резко повернул голову. - Куда мы пойдем? Уже ехать скоро. А следующая корчма будет только завтра! Я не собираюсь из-за тебя сидеть голодным. И ты жри давай.
   Ками поводила ложкой круги. Зачерпнула бульон и вылила. Нет, желание есть совершенно пропало. Еще и писать опять захотелось. Надо обязательно сходить, а то если Шрай взаправду будет ее пороть, она может совсем опозориться.
   - Жри давай, что ковыряешься, - повторил Шрай.
   Ками теперь думала о другом. В корчме, разумеется, есть отхожее место, но там столько народу, и всё почти что на виду. Не привыкла она еще к такому. Дома у нее собственное место с входом из опочивальни, в плену было ведро, зато никого рядом, а в лагере мятежников - кустики.
   По дороге она приметила неплохие заросли. Совсем недалеко отсюда. Ками сообщила всем, что кушать не хочет и подождет пока в телеге. Прошла мимо нее, миновала три дома, обошла мусорную кучу, перепрыгнула канаву и очутилась в роще. Вон там, подальше, под березами высокий папоротник. Вполне подходит. Она забралась в гущу, шум дороги уже плохо был слышен, зато жаворонки распевали звонко. Вот хорошее место, между тремя березами. Ками взялась за шнурок, но не успела и потянуть, как деревья закружились, и она провалилась во тьму.

29

  
   Ками качало по волнам, жестким и мутящим, руки оплел жгучий угорь, а голову словно наполнили водой.
   - А-а, очухалась!
   Она лежала поперек лошади, руки были отведены за спину и больно связаны в запястьях, ноги перетянули в голенях. Под собой она видела плывущую землю, почти лысую, раскромсанную рытвинами, трещинами и усыпанную камешками. Ками подняла голову - и обнаружила слева, у самого своего бока, голое пузо с большим пупком. Провела взглядом выше: в седле тот самый жирдяй Фьеша из корчмы. Чесал сальные космы и тряс тройным подбородком.
   - Очухалась, надо же. Я думал, на всю дорогу тебя вырубил.
   - Ты... - Пересохшее горло резануло.
   - Да, я. Что ты на меня щуришься? Я сразу, как тебя увидал, понял, кто ты. Тебя же этим трактом везли в Сафарраш. Ты-то, ясное дело, уже забыла. А я вот помню, как стоял у дороги и заглянул в карету, она как раз притормозила возле меня, да. Объезжали колдобину.
   - Зачем... - Ками сглотнула. - Зачем ты это?
   - Что это? Зачем я дал тебе по башке и везу как ягненка на заклание? - Фьеша сплюнул.
   Ками отвернулась и снова свесила голову. Больно смотреть наверх и держать шею в напряжении.
   - Ты же салирец. Раз так - я твоя некняжна. И ты знаешь это. Я твоя госпожа.
   - Кто?! Ха-ха! - Ками боком почувствовала, как затряслось голое пузо. - Когда-то, может, и была госпожой. Но после того, что учинила с нами твоя семейка, ты просто мелкая сучонка.
   - Это все неправда! Я же говорила! - Ками подняла на него голову. - Я же говорила тебе!
   - Неправда? - Фьеша вдруг посерьезнел. - А, знаешь, в чем правда? Ты своей прихотью убила тысячи салирцев. Тысячи - и еще восьмерых.
   - Какой прихотью?! Кто бы меня спрашивал?! Я же девочка! Не врут, значит, о крестьянах, когда говорят, что они глупые.
   - Да, восьмерых. И среди них тоже была девочка. Даже помладше тебя.
   - Я не виновата! - Ками дернулась и чуть не свалилась с лошади. Фьеша удержал, схватив за рубашку.
   - Ты, верно, и спутникам своим плела это? Кто они, кстати? Я понял, что не салирцы. Зачем ты им?
   - Они мои друзья. Моя семья.
   - Быстро ты себе новую семейку нашла. - Фьеша опять повеселел. - Двуличия вам, знатным, не занимать. Хотя твоя новообретенная сестренка очень даже ничего. Та, курносая.
   - Она бы тебе язык отрезала.
   - А ну заткнись! - Фьеша встряс ее. Ками почувствовала, будто вода перелилась в голове. - Ты что, вообще не понимаешь? Я могу сделать с тобой все, что захочу.
   Толстые пальцы залезли ей в волосы, но проскользнуть не смогли, застряли и, выбираясь, вырвали клок. Ками сжала зубы.
   - Что мычишь? Я бы тебя прямо сейчас... если бы не спешил в ставку Дираиша. - Большая ладонь легла Ками на поясницу и больно прижала к лошади. - Да-да, твой Ветреный замок уже пал, и Дираиш с победой возвращается в Сафарраш. Уж он-то за тебя щедро заплатит.
   - Ты все врешь! Наш замок неприступный!
   - Что-то ты разговорилась.
   - Неприступный...
   - Все-таки не понимаешь.
   - Убери руку, мне больно!
   - А представляешь, как больно сафарши сделали моим дочерям? Прежде, чем убили?
   - А-ах! - Ками будто ножку стола поставили на поясницу и давили.
   - Нравится? - Фьеша упер еще сильнее.
   Ками закричала и выгнулась дугой. Видела, как верхушки елей режут пелену. Острые зубья.
   Он вжал еще сильнее. Ками задрыгалась, а потом в глазах потемнело.
   - И это не настоящая боль. Настоящая боль - в сердце.
   Фьеша убрал руку, и тепло разошлось по всему телу. Мир вернулся, птицы щебетали звонче прежнего, а хвоя пахла ярче.
   - Я говорю правду, - всхлипнула Ками, - я не виновата, что так случилось... с ними...
   - Что?! Ты так и не уймешься?!
   Он взял Ками за волосы и рванул на себя. Мир снова пропал. Осталась только она и прижавшийся к ней вонючий пупок.
   - Что запищала? Нравлюсь я тебе? - Он подмигнул. Маслянистые губы криво улыбались. - А? Ну скажи, ты ведь у меня такая разговорчивая! - Точки щетины над губой разошлись еще шире. - Не хочешь говорить? Вот и славно! Наконец-то ты заткнулась.
   Оставшуюся дорогу Ками так и проехала в оцепенении, лежала, уставившись в землю, и перед глазами сменялись пучки усохшей травы и мелкие камешки. Она боялась даже пошевелиться, вдруг Фьеша заметит и снова ей что-нибудь сделает. Однажды за весь оставшийся путь он сказал ласково:
   - Ну, что ты так испугалась? Придется мне еще и компенсацию за попону попросить. Дираиш не откажет. А потом разберется, что и с тобой сделать.
   Когда они приехали, шатер Дираиша уже начали разбирать. Вынесли ковры, топчаны, подушки, посуду и обрамленную рисунками мифических существ карту север-темени Ишири.
   Фьеша взял Ками на руки и занес в шатер.
   - Ваше превосходство, у меня для вас подарок.
   Он поставил ее перед собой и опустил на дрожащие плечи тяжелые руки. Показывал свою власть, ведь Ками и сама могла бы стоять, несмотря на связанные ноги.
   Дираиш мало походил на воеводу. Даже вместо доспехов надел тесные бежевые штаны и черный камзол с высоким воротником. Пуговицы были расстегнуты, и Ками увидела на шее Дираиша кулон - серебряную сороку, знак первого воеводы.
   Полудетское лицо Дираиша выражало непонимание. Воевода напоминал ребенка даже больше, чем взрослого, причем, непонятно - мальчик это, или девочка. Еще и прическа необычная - дикобраз из смоляных волос.
   - О чем ты? - Дираиш говорил звонко.
   - Я привез вам дочку Карьмина! Подарок для властелина!
   Дираиш приблизился.
   - И вправду она. Да уж, несильно изменилась за два лета. С той поры, когда видел ее на салирской свадьбе. Тебя вроде бы Ками зовут, да?
   Ками медленно покивала.
   - Ты желаешь за нее награды?
   - Не отказался бы, я бедный крестьянин. - Фьеша поклонился, насколько могло позволить пузо. - Да и вы сами понимаете: по законам чести мне полагается награда.
   - Да, по законам чести полагается. К тому же тебе новая рубаха не помешает. Купи. А то неприятно, знаешь, на голый живот глядеть.
   - Куплю, ваше превосходство. Первым делом куплю подходящую рубаху. Все те, что есть, действительно стали малы.
   - А что так? Жрешь много? - Дираиш наклонил голову. - Или, может, пьешь?
   - Признаюсь, после того, как всю мою семью убили, я в часы печали заедаю горе.
   - И кто же убил твою семью?
   - Сафаррашские солдаты. Но вы не подумайте! - Фьеша замахал руками, и Ками, лишившись поддержки, чуть не грохнулась. - Я их не виню! Во всем виноват Карьмин и вот она! - Он снова ее схватил и заглянул через плечо в глаза. - Вот она. Из-за этой семейки вся заваруха. Они погубили Салир.
   - И поэтому ты предал свою некняжну? Потому что из-за нее погибла вся твоя семья?
   - Конечно! Она отказалась обручаться с наследником властелина. С милым Галатом!
   - Отказалась, значит? - Дираиш спросил у Ками.
   Она не знала, как и ответить. Руки Фьеши по-прежнему у нее на плечах. А поясница болит и ноет.
   - Не бойся его.
   - Мне ничего такого и не предлагали. - Ками сжалась.
   - Врет. Эта семейка всегда врала своему народу.
   - Ладно, теперь уже не важно. Салир разгромлен, а легенды о войне и причинах будут слагать победители. Ты получишь за некняжну три тысячи динар золотыми.
   Принесли мешочек, в нем звякали несколько десятков монет. Фьеша взял, и Ками заметила на маслянистых губах слюни. Он отпустил ее, и теперь она стояла подле Дираиша.
   - Можешь идти. Ты получил свое. - Дираиш разрезал веревки на руках и ногах.
   - А вы свое. - Фьеша облизнулся. - Уж я уверен, вы там в Сафарраше знаете, что с ней делать.
   Он попятился к двери, кланяясь на каждом шагу и сжимая мешочек чуть выше пупка.
   - Позволь еще один вопрос, - вымолвил Дираиш. - А то я не подумал. Я могу быть уверен, что ты не расскажешь о случившемся здесь? О том, что передал ее в мои руки?
   - Разумеется, ваше превосходство.
   - Но ты же предал свою некняжну. Как я могу тебе верить?
   - Это их семейка нас предала, я же говорил. Моя жена, еще моя старая матушка, мои пятеро детей сгинули из-за нее.
   - Повтори.
   - Что повторить? - Фьеша раскрыл рот.
   - Про детей повтори.
   - Ну, мои пятеро детей! Вот из-за нее! - Фьеша ткнул на Ками.
   - Ты лжешь. - Дираиш наклонил голову. - Не было у тебя никогда ни семьи, ни детей.
   - Как это лгу?! Ваше превосходство!
   - Или говори правду, или язык отрежу.
   - Но...
   Дираиш достал нож.
   - Хорошо, и что с того?! - Голос Фьеши сделался противным и тонким. - Ну, не у меня дети погибли, и что? У других-то они погибли! И все из-за нее! Из-за этой семейки!
   - Ты знаешь, что некняжна не виновата.
   - А?
   Дираиш встряхнул ножом.
   - Как вы это делаете? - Фьеша застонал. - Вы что, читаете мысли?!
   - Да, я знаком с ворожбой.
   - Ну, не виновата она, и что? Отец-то ее виноват! Он отказался выдавать ее за Галата!
   - В это ты и правда веришь.
   - Можно я пойду? - заскулил Фьеша.
   - Опять в корчму к дружкам? Ты же просто пьянь. Да, трех тысяч тебе на лето хватит. Если в кости не проиграешь.
   Фьеша опять застонал.
   - Ты знал, что я не виновата, и все равно делал мне больно? - Ками сама не поняла, но голос ее прозвучал так, что Фьеша отшатнулся и чуть не упал.
   - Ты что, вез мне товар и портил его?
   - Я ничего ей не сделал!
   - Как это не сделал? Посмотри, какие у нее следы на руках. - Дираиш надулся и стал совсем как дитя. - Зачем так туго связал? И на ногах, наверное, такие же.
   - Она бы убежала! - Фьеша завопил. - Мне ее не догнать!
   - И зачем ты так... напугал мой товар?
   - Я просто шутил! Девочка глупенькая, не поняла.
   - Ты мне чуть спину не раздавил!
   - Но я же думал, ты просто притворяешься... - Фьеша противно улыбнулся.
   - Товар ты попортил, так что возвращай награду.
   - Как это... Ваше превосходство!
   Дираиш сделал шаг к нему.
   - Это мое! По законам чести!
   - Ты предал свою некняжну. И вдобавок сделал ей больно.
   - Я не предавал! Это все ее отец...
   - Давай награду.
   - Нет! - Фьеша прижал мешочек к пупку. Из глаз потекли слезы.
   - Отвернись, дитя.
   Но Ками не отвернулась.
   Впрочем, Дираиш все равно не позволил ей увидеть - заслонил происходящее собой. С ножом он прыгнул к Фьеше, а в следующий миг из мешочка посыпались золотые монеты и прискакали к ее ногам. А из шеи упавшего жирдяя выросла красная лента.
  
   Слуги собрали динары и уволокли тело. Ками проводила их взглядом.
   - А ты на самом деле умеешь читать мысли?
   - Нет конечно. Я и не знаю такого человека, кто бы умел. - Дираиш пристально ее разглядывал. - Хотя, когда говоришь с некоторыми, подозреваешь, что они все-все о тебе знают.
   Ками кивнула.
   - А то, что ты жертва неудачного обряда - правда?
   - Ха! Какая прямая девочка. - Дираиш улыбнулся. Улыбка сделала его совсем ребенком. Только неясно - мальчиком или нет. - Да, обряд действительно, хм... не удался.
   - Я думала, ты ужасное чудовище. А ты выглядишь совершенно безобидно.
   - Я только что при тебе убил человека. Не всегда доверяй своим глазам. Я неспроста стал первым воеводой властелина.
   Ками еще раз оглядела этого человека: тесные штаны, нож на бедре, камзол с высоким воротником. Смоляные волосы собраны в иглы и лежат, как у дикобраза. И знак первого воеводы - серебряная сорока на шее.
   - Если ты не читаешь мысли, как же ты догадался, что никакие дети у него не погибли?
   - У меня тысячи солдат и сотни мелких командующих, уж научился видеть мысли в глазах и слышать в голосе. А с этой пьянью все сразу стало ясно. Однако одно я так не понял: мне кажется, порой он и правда считал, что у него когда-то была семья. Может, даже большую часть времени верил в это. И когда тебя похищал - тоже думал, что его дети погибли.
   - Сумасшедший какой-то.
   - Или несчастный. Но я избавил его от мук. Даже если бы он отдал награду, все равно пришлось бы его убить. В том деле, что я хочу провернуть, не нужны подобные свидетели. - Дираиш повернулся, сверкнув сорокой. - Я отпущу тебя.
   Ками во все глаза уставилась на воеводу.
   - Я не понимаю... Дараган же тебя казнит.
   - Он и не узнает. Солдатам ты незнакома, а если расскажешь сама, тебе никто не поверит.
   - Но зачем?
   - Есть еще люди, способные вести собственную игру. Я - один из них. Больше знать тебе ничего не надо.
   Ками обдумывала слова воеводы и вдруг вспомнила, что еще говорил Фьеша. Неприступный Ветреный замок пал!
   - А... - Ками не хотелось спрашивать. Фьеша наврал о стольких вещах, вдруг и о замке обманул? Вот бы действительно так...
   - Твой отец и братья в безопасности. Насколько это возможно в Ишири.
   Ками вздрогнула. Опять прочитал мысли!
   - Ты их тоже отпустил?
   - Вроде того, но не совсем. - Дираиш окликнул слугу. - Сейчас тебя отвезут к твоим, хм... соратникам.
   Ками заподозрила коварство. Чего же еще ждать от жертвы обряда?
   - Ты так хочешь выяснить, где мои друзья!
   - Ага. Мятежники из "Красной кобылы". Тебе стоит поторопиться, все телеги уже тронулись. Кроме одной. Они до сих пор тебя ищут.
   - Правда? - Ками почувствовала, что глаза становятся влажными.
   - Да. Обходят все харчевни и дома. Рощу тоже прочесали. Но если ты так и будешь здесь стоять, они уедут без тебя.
   - Нет, я уже готова!
   - Тогда прощай, девочка. Скажу тебе, я ведь тоже. На четверть - мужчина, на четверть - женщина, на четверть - мальчик. И на четверть - девочка.
   - Как это?
   - Узнаешь когда-нибудь.

30

  
   Властелина с самого утра все разочаровывало. Сначала из похода вернулся Дираиш и сразу по прибытии явился в Сорочий зал. Быстро приближался к трону, не страшась сходящихся стен трапеции, и остановился всего в пятнадцати шагах от властелина - меньшей из допустимых по правилам этикета дистанций.
   - Мой повелитель. - Дираиш глубоко поклонился.
   - Я слушаю. - Дараган ухмыльнулся и потер руки.
   - Салир полностью разгромлен. Мы взяли все замки, все башни и все остроги. На всех мостах наша стража. Мы привели несколько тысяч пленных. Над Ветреным замком реет сорока.
   - Так-так. А где Карьмин?
   - Он успел бежать.
   Ухмылка властелина медленно съежилась.
   - Как?! Ты же говоришь, Ветреный замок пал! И на всех мостах стража!
   - Видимо, в замке есть потайной подземный ход. Мы ищем, но пока не нашли. Скорее всего, Карьмин по нему и сбежал.
   - Да как ты... Ты хоть понимаешь, что это значит?!
   - Мы найдем, заверяю вас. Куда ему деваться.
   Дараган вскочил с трона, но в спине прострелило, и властелин рухнул обратно в алые подушки.
   - Я и так знал, что мы легко победим! Наша главная цель - Карьмин! Ты слышишь?! Карьмин!
   - Мой повелитель. - Дираиш взялся за рукоять ножа и, скрестив ноги, поклонился. - Мы вас не подведем. Карьмину не уйти.
   - Все должны узреть, что случается с теми, кто пошел на Дарагана из рода Шехиррем! - Голос властелина несся эхом. - А Карьмин сбежал! С ним ничего не случилось! Ты понимаешь, идиот?! Я здесь, вот в этом вот зале, при всех заявил, что наглядно покажу наше возмездие! Покараю! Он отказался выдать свою дочь за моего мальчика, я при всех это сказал! А теперь он может безнаказанно шляться хоть по всей Ишири! И уже завтра все узнают, что Карьмина среди пленных нет! - Дараган тяжело дышал. Столько выкриков подряд далось с трудом.
   - Мой повелитель.
   - Да, не стоило мне при всех говорить про якобы отказ Карьмина, - хрипло произнес Дараган. - Тогда бы не случилось ничего страшного. Но так... Так мы показали всем нашу слабость, идиот! Теперь кто-нибудь недодаст бремя, другие не приведут в подарок рабов... Конечно, мы всех накажем. Но придется тратить силы, динары, время... да нервы, в конце концов! Почему я, властелин всей Ишири, единственный князь этого мира, должен с каждым летом все больше сил тратить на подчинение?
   Дираиш опустил голову и стоял, как нашкодивший ребенок.
   - Не знаешь, что ответить? Все же очевидно. Завелось слишком много предателей и просто дураков. Надо почистить механизм, и наше колесо перестанет скрипеть. Да, почистим. Начнем с этих замковых олухов на воротах. Что позволили сбежать девчонке. Я казнил всего пятерых, но так наше колесо не завертится. Остаться должны верные и в меру умные. Нет, не умные. Но и не полные дураки.
   - Вы правы, мой повелитель.
   - Ты не забыл про твое соревнование с Эр-Вейном? С девчонкой что?
   - Боюсь, у гонки не будет победителя. Все говорит о том, что некняжна мертва. Она дитя, к тому же не крестьянка. Слишком неприспособленная для такой жизни.
   - Ладно, относительно планов на нее я не разорялся, как о ее папаше. Разве что Сагдару говорил. Кстати, о Сагдаре. Возведу его в первые воеводы вместо тебя. Попозже. Через месяц, надо еще немного поразмыслить. А ты поедешь искать своего Карьмина. Передай кулон.
   К Дираишу подступил безоружный Кед-Феррешем и протянул ладонь. Сумрачная сталь сжала серебро.
   - Сдай дела и убирайся через неделю. Ты остаешься командующим всех сил север-темени - Вашора, области Шамшорха, Салира, гор Ариноль и ледников Нурь-Фияхар.
   - Мой повелитель.
   - Пошел вон.
   Беды властелина продолжались. От Эр-Вейна явился лазучар и передал нечто ужасное. Такое, что пришлось собрать в Сорочьем зале весь цвет Сафарраша и верных из всех некняжеств, кроме Салира и Сад-Вешта.
   Властелин не спешил. Окинул взглядом собравшихся - знатные ширихагцы и лафортийцы, сафаррашские бароны. Все мнутся, перешептываются и ждут, когда он заговорит. И все - безоружные. Верных псов тоже нужно держать в намордниках. Особенно этих баронов. У всех укрепленные замки, а там - острые клинки. Хорошо, что в каждом замке есть его шпионы.
   Властелин искал Сароя и обнаружил того между Урашем и Галатом. Старик достомол уже к наследнику лепится, вздумал пережить Дарагана. Вот и начинает подмазывать будущего повелителя. Или просто чувствует, о чем пойдет разговор?
   А остальные? По Урашу ничего не понять, гриф добро скрывает намерения. Дираиша он выгнал. Этого забавного жреца и не звал. Остальные - просто плотная масса, вместилище для изюминок.
   - Сарой, - ласково позвал властелин, - подойди сюда.
   Шаркая, стуча по мрамору пола серебром трости, достомол приблизился.
   - Ваше сияние.
   - Ты, верно, подозреваешь, о чем мы поговорим? - Дараган улыбался.
   - Они просто мало практиковались, - проскрипел Сарой. - Надо дать больше времени. Не мог Заступник просто так спустить нам это оружие. Не мог пошутить над вами, богоизбранным князем. Огненные трубки еще себя покажут!
   - Я не о том, - отмахнулся Дараган. - Хотя за это ты тоже ответишь. Ты вообще представляешь, во сколько динар они обходились? Сколько стоил десяток выстрелов?
   - Все окупится! Не просто так вложил в руки! Ох, не просто!
   - Божья искра, я понял.
   - Да!
   - Ладно, я не об этом хочу поговорить.
   - Так о чем же? Простите меня, я стар и не понимаю.
   - Как там поживают мои дочери в твоих храмах?
   - Ваши дочери? Замечательно поживают! Молятся, читают священные трактаты благодатных, намывают ноги блаженным матушкам, выметают полы вениками каждое утро.
   - А у меня другие сведения. - Дараган улыбался пуще прежнего.
   - Какие другие? - Сарою стало не по себе. Он знал, что подобные улыбки властелина не сулят благодати.
   - Напомни, для чего я отправил дочерей в храм.
   - Чтобы семя нижайших не осквернило их.
   - Да. Так почему я узнаю, что младшенькая переписывается с каким-то баронским сынком? Причем, узнаю не от тебя, а от Эр-Вейна!
   Толпа загудела, Сарой обернулся на нее. Все ему напоминало сцены казней, в которых он так любил участвовать. Только сейчас он сам предстал перед палачом, а позади - веселились зеваки.
   - Мы никого к ним не пускаем!
   - Правильно. Она ходит в подвал и передает записки через маленькое такое, знаешь, окошко сверху. В которое так замечательно видно пыльные башмаки. Ну, и забирает ответные там же, в условленный час.
   - Мы разберемся. Накажем!
   - Да, я хочу, чтобы ты лично наказал.
   В толпе раздались смешки.
   - Я придумаю достойное наказание. Вы будете довольны!
   - Не надо, я уже сам придумал. Как она пишет записки?
   - В каком смысле "как"? Простите, я старый. - Сарой чувствовал, что багровеет. Что достомолу, конечно, не пристало.
   - Ну, чем пишет?
   - Э-э... пером.
   - А чем сжимает?
   - Рукой.
   - Пальцами, дурак старый.
   - Простите, ваше сияние. - Сарой ощутил, как вспыхнула лысая макушка.
   - Вот пальцы ей и отрежешь. На обеих руках. По одному.
   Все затихли.
   Сарой промямлил:
   - Но ваше величие... Вы богоизбранный повелитель... Но, мне кажется, наказание слишком жестоко.
   - Жестоко для тебя? Сам-то не привык резать. Если бы я поручил палачу, ты бы и слова не сказал.
   - Великий властелин. - Ураш говорил спокойно. - Позвольте поддержать достопочтенного достомола. Я тоже считаю, что это слишком несоразмерно вине глупой девчушки.
   Толпа одобрительно прошелестела.
   - Я еще не закончил, - улыбался Дараган. - Ты отрежешь ей, так выражусь, инструмент совершенного ей греха. А какой грех задумал этот баронский сын? Вот ему, Сарой, отрежешь инструмент грядущего греха.
   Среди лафортийцев и ширихагцев снова раздались смешки. А вот сафаррашские бароны напряженно задумались, примеряя вероятность содеянного к своим сыновьям.
   - Ваше сияние... - пробубнил Сарой.
   - Что, ваше сияние?! - Дараган встал. Теперь властелин стал злым и серьезным. - Ты хочешь, чтобы я все так и оставил? Чтобы надо мной насмехалась последняя крыса нижнего града? Слушайте и смотрите все! - Дараган развел руки. - Узрите, что кара неминуема. Никто не осквернит безнаказанно Дараганов род!
   - Мальчик же еще ничего не сделал, - вымолвил Ураш. - Наказать, разумеется, их обоих необходимо, но как-то помягче.
   - Ты мне советы раздаешь?! Он хотел поиметь мою дочь! А это значит, что он хотел поиметь меня! Меня!!!
   По крохотному лицу Ураша пробежала судорога.
   Властелин подошел к Сарою.
   - А сейчас я покараю тебя. За твой недосмотр. А за трубки как-нибудь в другой раз.
   - Готов понести любую кару, - проскрипел Сарой.
   - Вставай, как собака, и лижи сапоги своего властелина.
   Толпа ахнула.
   - Ваше сияние... - обомлел Сарой.
   - Вставай. Или тебе тоже что-нибудь отрезать?
   - Великий властелин. - Ураш шагнул навстречу, но, поймав взгляд повелителя, застыл и замолчал.
   Сарой как можно медленнее - только бы не звякнула! - положил на пол трость. Затем, кряхтя, опустился сам. Из-под балахона торчали грязные ступни. Сарой полз на ладонях и коленках, кривые желтые ногти пальцев ног скользили по мрамору. Пузо колыхалось под балахоном и тянуло вниз.
   Дараган отступил пять шагов. Толпа зашлась смехом.
   - Я не могу, ваше сияние, - пропыхтел Сарой.
   - Давай, на тебя все смотрят. Видишь, как поддерживают.
   Сарой повернул голову. Хохочущие головы. Одни хохочущие головы. Достомол вспомнил все свои девятьсот девяносто восемь казней, на которых он провозглашал волю Заступника. Он вел им счет, бережно записывал подробности в дневник, делал наметки будущих речей.
   - Ползи-ползи.
   Сарой теперь глядел перед собой, сапоги медленно, но приближались. Коричневые и в каких-то непонятных козявах.
   - Давай-давай.
   Хохот толпы как волной гнал достомола. И вот они рядом.
   - Оп! - Дараган отошел еще на пять шагов.
   - Ваше сияние... Пожалуйста... Не делайте так...
   Сарой уже вяло и широко переставлял конечности, как ящерица на холоде. Лишь бы они снова не убежали! Эти сапожки! Фу-у-ух.
   - Лижи!
   Сарой припал к полу, и влажный язык достомола коснулся прелой кожи властелиновых сапог.

31

  
   Эми. Что за имя... м-м-м... Эми... Так мягко, так нежно. Так сладко на губах.
   Он сделает все, чтобы защитить ее. Для начала нужно разобраться, кто стоит за покушением на него самого. И покушение ли это? Как странно вел себя лучник! Почему всего три стрелы? Действительно такая уверенность? Хотя следует признать, что первый выстрел чуть не достиг цели. Оперение пощекотало нос Элдену.
   Кто может желать ему смерти? Все. Кроме, пожалуй, Ураша. Хранителю пока незачем избавляться от дойной коровы. Когда придет время и молоко иссякнет - тогда уж стервятник медлить с этим не станет. Дараган бы решил вопрос другим способом. Изощренной казнью, прилюдной и торжественной. С речами, высокими гостями и назиданиями... Сагдар? Он имел столько возможностей убить еще в походе. К тому же если властелин пока не желает кончать со своей игрушкой, значит, сломать ее - пойти против Дарагана. Кто на такое осмелится? А вдруг это и не покушение вовсе, а отвлекающий маневр? Чтобы он кинулся к Эми. А в это время в его мастерской что-то происходило. Однако что там может случиться? Среди трупов, столов, нехитрых пожитков.
   Вероятно, его просто решили попугать. Отчасти получилось - за себя он не испугался, а вот за Эми страшно стало. Но он защитит ее. Пустота исчезла. Эми... м-м-м... как мята, как мед.
   К нему явился орденский стражник и передал, что хранитель желает видеть своего друга и союзника, и разговор ожидается серьезный, распространяться о нем не следует. Заинтригованный Элден направился в башню Болей.
   Встреча состоялась в покоях Ураша. Кроме него в уютном чертоге нашелся достомол Сарой, на лицах обоих сановников Элден прочитал напряжение. Что немало удивило, ведь обычно хранитель Кед-Феррешем эмоций не выдавал.
   - О, друг мой, - натужно улыбнулся Ураш, - присаживайся, беседа будет тяжкой.
   Сами они стояли, остался на ногах и Элден. Стервятник в своем доме вряд ли убивает, но все же... Да и Сарой этот здесь неспроста.
   - Ты уже знаешь, что произошло?
   - О чем ты? За последнее время случилось множество событий. Пал Салир, мы разгромили кочевников, забрали бремя в Сад-Веште, уничтожено несколько отрядов мятежников, властелин недоволен огненными трубками...
   - Вот о властелине мы и поговорим! - проскрипел Сарой. Элдену показалось, что голос достомола прозвучал как-то жалко. Без прежнего напора, способного вложить в заблудшие души откровения Чудотворца.
   - Стало быть, ты еще не знаешь? - Ураш смотрел в глаза.
   - Э-э... Дараган умер?
   - Пока нет, - ответил Ураш, - но, похоже, начинает сходить с ума. Что, по моему разумению, хуже смерти.
   - Уже сошел! - скрипнул Сарой. - Как такое можно делать с достомолом? С направителем к свету, с раздвигателем тьмы нечистых душ, с врачевателем язв больного духа?
   Ураш кратко поведал Элдену о случившемся в Сорочьем зале.
   - Такое не никому не позволено делать с достомолом! - продолжал Сарой. - Даже богоизбранному властелину! То - участь врагов высшего закона, врагов благодатного сияния. Совершив подобную мерзость, властелин потерял Его расположение! Он более не богоизбранный князь всего мира! Ныне он - вошь земли! Он не достоин далее вести народ к лучезарной короне! - Сарой вдохнул. - Не богоизбранный!
   - Ты видел состояние Дарагана, - сказал Ураш. - Он через лето-полтора умрет своей смертью. Но ради спасения Сафарраша и всей Ишири, да что там - ради спасения самих себя, мы хотим ускорить кончину властелина.
   - Раз он учинил подобное с достомолом, такое произойти может с каждым! - потряс пальцем Сарой. - С каждым! Все в опасности. Никому не скрыться от грязного и совершенно неправедного гнева властелина! Он обезумел!
   - Да, теперь даже я опасаюсь за свое положение, - подтвердил Ураш. - А Сароя-то уж наверняка после произошедшего лишат сана достомола. Такое прилюдное унижение... Оставить Сароя - значит запятнать благодатных да и все свое окружение. Скоро у нас будет новый достомол. С чистой репутацией.
   - Я служил властелину тридцать пять лет, не мог он сам такое учинить. - Щеки Сароя тряслись. - Злобный дух овладел им. Как и всеми сумасшедшими. Убив властелина, мы избавим его от чудовищных посмертных мук. Когда я сам умру, наши души встретятся, и он взойдет ко мне и омоет росой раскаяния.
   - Как вы собрались его убить? Он же не ходит без стражи, не пускает вооруженных в Сорочий зал, и с ним всегда самое меньшее один Кед-Феррешем. А даже если убьем, нас потом так запытают, что сами о смерти взмолимся. - Элден улыбнулся. - Тебе ли не знать, Ураш? Хозяин башни Болей.
   - Убить его как раз нетрудно. - Ураш, заложив руки за спину, направился вдоль стены с нишами. Точно гриф, спустившийся к падали и сложивший крылья. - Мы обратим против Даргана его же подозрительность. Старик стал плохо видеть, хоть и скрывает это. Но меня не проведешь, руководство орденом приучило меня к наблюдательности. Так что мы направим на Дарагана его же оружие. Взгляни на них. - Ураш показал на Кед-Феррешем в нишах. - Все одинаковые, отличаются только лица, да и на тех отпечаток сладостного покоя. К тому же частично спрятаны под капюшонами. Я могу легко подменить Кед-Феррешем, верный властелину, на своего. Дараган и не заметит, лица он различает разве что с пяти шагов, но так близко к Кед-Феррешем никогда не подходит. А в остальном их фигуры, как видишь, одинаковы.
   - То будет правосудие Заступника, - потер руки Сарой.
   - Я бы давно сделал это. - Ураш встал между ниш и повернулся к Элдену. Сам прищурился, а куклы по сторонам глядели широко открытыми глазами. - Но, как ты понимаешь, мало сделать, надо еще удержать плоды. К счастью, Дараган своим желанием держать всех в страхе, укреплять положение, карая в назидание всех без разбора, получил прямо противоположный результат. После произошедшего его все боятся. Они поняли, что подобное теперь может случиться с каждым, даже с самыми верными. Никто не чувствует себя спокойно. Даже я.
   - Хочешь сказать, мы с тобой сейчас в почти равном положении?
   - Я бы даже сказал, что в совершенно равном. Старик обезумел, и все мои с ним отношения, связи, вынужденное доверие - сгорели, обнулились. Для безумца все равны - и хранитель, и достомол, и жрец, и раб. И это понимают многие. Так что, убив Дарагана, мы, вероятно, сможем возвыситься и, главное, удержаться. Мы обязательно найдем сочувствующих нашему поступку. Обретем союзников.
   Сарою вспомнились хохочущие головы.
   - Посуди сам. - Ураш двинулся к камину. Очаг был давно потушен, зияла чернильная дыра. - Мы вот здесь втроем - я, хранитель Кед-Феррешем, Сарой, достомол всех благодатных, и ты, нечистый жрец со способностями, дающимися раз в двадцать лет. Я знаю, для многих нечистых ты как путеводный маяк. Тем более, ты вештак, значит, и Сад-Вешт может стать нашим союзником. В итоге - за нами обе ветви жрецов, орден Кед-Феррешем, не самое последнее некняжество. Это неплохая сила, против нас либо вообще не выступят, либо мы победим в будущей междоусобице, одолеем разобщенных противников. Конечно, никого из нас корона не ждет, баронские дома не позволят, тогда точно объединятся. А мы не настолько могучи, чтобы позволить выступить против нас единым кулаком. Так что княжеский титул достанется законному наследнику, Галату. А мы получим высокое положение при новом дворе, земли, но, самое важное, возможность влиять на неокрепший ум мальчика.
   - Как-то у тебя все слишком лепо складывается.
   - А я не утверждаю, что у нас все получится. Но вероятность немаленькая. Иначе я бы и не замыслил такое. Я же говорю, покончить с Дараганом можно в любое время, но что толку, если власть не удержать. Кого нам стоит опасаться? Воевод с их войсками. Да, Сагдар действительно верен Дарагану. Властелин многое прощает этому вашорцу, так что смерть хозяина станет для него ударом. А вот Дираиш, например, ненавидит Дарагана, это мне точно известно. У нас хорошие шансы заполучить его на свою сторону. Дираиша еще недавно лишили первого воеводства, а мы ему вернем. Видишь, как все удачно складывается. Надо только торопиться, пока Дираиш не уехал отсюда со своим войском. Его же на север-темень сослали.
   - Мне при новом дворе ничего не нужно, - проскрипел Сарой. - Я только хочу, чтобы меня, старика, не унижали. Хочу вести внимающих к свету, хочу оставить благодатным братьям свои труды и воспоминания о казнях злонаправленных и непокаявшихся. Не надо мне никаких еще должностей. Я умру смиренным достомолом.
   - А вот я, скрывать не буду, желаю взять немного. - Ураш опустился в кресло. Гриф, наполнивший желудок. - Наш орден нищий, послушники живут впроголодь. А сам я беднее любого из баронов, этих праздных и глупых свиней. Так что я намерен заполучить казначейство. Сыграем на противоречиях этих боровов.
   - Да, неплохо звучит, - сказал Элден. - "Княжеский казначей Ураш".
   - Это ерунда. "Хранитель Ураш" звучит лучше. Казначейство для меня лишь инструмент укрепления ордена. Пора покончить с нищетой. Мудрость, укутанная в посеребренный свиток, куда притягательнее себя самой, завернутой в драную парусину.
   Перед глазами Элдена вырос храм Ош-Лилим. Когда-то свиток. Теперь - гуано.
   - А тебя, друг мой, ждет самое большое возвышение. Как знаешь, по нашим законам Галату до шестнадцати лет потребуется регент. Обычно в таких ситуациях выборы регента проходят через месяц-полтора после кончины предыдущего повелителя. Вряд ли будет отличаться и в этот раз, так что пройдут в тот же срок после трагической, невообразимой гибели Дарагана. И вот на эти месяц-полтора до выборов потребуется временный регент. А кто лучше всего подходит? Я отвечу - ты. Во-первых, никого из влиятельных сафаршей, то есть своих соперников, бароны не захотят видеть на временном троне. Такой человек вполне может повлиять на грядущие выборы. Во-вторых, бароны не пожелают на временном регентстве никого из представителей знатных домов. Опять же, потому что это кого-то возвысит и нарушит равновесие сил. В общем, без крови посадить отпрыска знатного дома до проведения выборов не получится. Они не найдут устраивающее всех решение. Так что, думаю, они согласятся, что будет неплохо, если полтора месяца на регентском троне посидит человек без влияния, без связей, без титулов, да вообще поганый вештак! Да не обидят тебя мои слова, что насмехаются не над тобой, а над ослами баронами. Ты для них не опасен, они потерпят тебя до выборов. Все равно судьба Ишири будет писаться во время голосования. А после выборов и передачи тобой регентства - в награду (конечно, лицемерную) ты получишь какую-нибудь не слишком значимую должность. Да тот же нечистый храм. Станешь настоятелем. Могло бы и больше, но ведь у вас нет ни достомола, ни хранителя. Хотя специально для тебя можно и учредить. Дела нечистых баронам не особо интересны, они не станут возражать.
   - Да, вештак на сафаррашском троне, пусть и временном. Дараган бы дерьмом изошел. Да... Когда вы собираетесь с ним покончить?
   - В ближайшее время. - Ураш теперь расслабленно раскинулся в кресле. - Мы обставим это как ужасное несчастье. Кукла взбесилась и набросилась на своего властелина. - Ураш ухмыльнулся и бросил взгляд на Кед-Феррешем в нишах. Оспины и шрамы вытянулись по щеке хранителя. - Завтра я совершу подмену. А через несколько дней явлюсь к Дарагану и найду предлог, чтобы он пригласил в зал и вас двоих. Вот мы с ним и разделаемся.
   - Не богоизбранный более! - Сарой потряс кулаками. - Не богоизбранный!
   - Никто не узнает, что это убийство. Я смогу все представить, как нам требуется.
   Элден и Сарой покинули чертог хранителя. Элден мрачно спускался по лестнице башни Болей. Не хотелось ему встревать во все это, но и отказаться он, конечно, не мог. То был приказ, пусть и поданный как предложение равноправному. Отвергни он предложение и... из подвала башни Болей к воронам, сидящим на внутренних перекрытиях свода крыши, понесся крик.
   Вот если бы он мог без последствий отказаться, не раздумывая сделал бы. Несмотря на заманчивые плоды. Нет, лезть во всю эту политику он не желал.
   М-м-м... Эми... И снова так сладко на губах.

32

  
   Отец вызвал Галата к себе еще до обеда. Обычно столь ранние приглашения не предвещали ничего доброго. Он не понимал, за что в этот раз его можно ругать. Да, на уроках фехтования он не может даже зацепить учителя. Да, не только учителя, своих ровесников тоже. Однако это не ново, зачем же его журить за неизменные, как день и ночь, вещи? Да, он слишком много спит, отцу и это не нравится. И хороший, здоровый сон у Галата тоже был всегда. Вот и сейчас отцовский стражник выдернул его из постели, не дав ни умыться, ни даже покушать.
   Галат шествовал с намеренно недовольной миной, завидя не годное для наследника расположение духа, слуги спешно расступались. По стеночкам, по стеночкам, вот так. Замечательно. Как и полагается челяди, когда мимо вышагивает их будущий повелитель.
   Стражник довел Галата до Сорочьего зала и занял пост у двери. Властелин и наследник остались наедине.
   - Иди сюда, садись, - вставая с трона, приказал Дараган.
   Галат, сопя, поднялся по лестнице и, взглянув на отца, аккуратно уселся. Скрещенные перья оказались на уровне головы, и он прижался к ним затылком. Мягко. Приятно. Скоро ему отсюда повелевать.
   - Я уже немолод, - начал Дараган, - и самое большее через пол-лета отправлюсь в золоченый чертог. И до своей смерти я хочу передать тебе кое-какие знания. Научить некоторым вещичкам.
   "Надо же, - подумал Галат. - Куда понесло этого старого хрыча! Что, очередная его уловка?"
   - Ты - мой наследник. Из трех сыновей я выбрал именно тебя. Мне часто кажется, что я ошибся, но твои братцы были еще хуже. Мне стоило тщательнее выбирать жен. - Дараган бросил презрительный взгляд на шеренгу невест. - Так докажи, что не зря я оставил жизнь тебе!
   - Как это оставил, - икнул Галат. - Один же из них полоумный выбросился с башни Первого После, а второй умер от несварения совсем маленьким. Все же достойные знают. Легенда об убийстве - это же байка для черни.
   Дараган отвернулся и смотрел в пустоту зала.
   - В этот раз, сын мой, права чернь. Я на самом деле убил их обоих. Старшего с башни толкнул лазучар Эр-Вейна, а младшенького отравил самолично я. Но он и правда рос каким-то болезным, так что не жалко. А то позорил бы наш род своей негожей плотью.
   Галат поерзал. В низу живота стало неспокойно.
   - Знаешь, весьма удобно, когда именно достойные заблуждаются, а чернь, что с ней редко происходит, ведает истину. Пусть народ боится. Считает меня сумасшедшим. Твердая Дараганова рука. А в глазах этих баронов как раз нельзя выглядеть уж настолько беспринципным. Слишком испугаются и за свою шкуру, надумают еще чего. Нет, в то, что сыновей убил я, им не поверить. И разубеждать их не надо. А вот веру крестьян следует всячески укреплять, лазучары этим и занимаются. Пусть небылицы смешаются с истиной. Для них я жестокое чудовище, и это превосходно. Им до меня не дотянуться, а я их достать могу, так что ничего им не остается, кроме как дрожать и сочинять новые байки. И подчиняться.
   - А если Эр-Вейн обо всем расскажет?
   Дараган резко повернулся, раскрыл рот и выпучил глаза.
   - О! Эр-Вейн расскажет! Все знают, что он говорит только то, о чем прошу сказать его я. Они подумают, что эти слова - какая-то новая моя забава.
   Галат засмеялся, время от времени икая.
   - Скоро меня не станет, и тебе следует самому научиться править. Удобно на троне?
   Галат, смеясь, дрыгал ножками. До пола те пока не доставали.
   - Сафарраш находится в сердце Ишири. Мы в окружении врагов. Враги повсюду. Поэтому править надо жестко и точно. Одна ошибочка, малюсенькая такая и сперва неприметная, - и все рухнет. Впрочем, тебе повезло. Я начинал с гораздо худших позиций. Сафарраш тогда представлял собой самое жалкое из княжеств. Да-да, тебя ведь учили, что нынешние некняжества тогда тоже величались княжествами. И были могущественнее нас. Теперь, конечно, мы выбиваем из голов эту постыдную, невероятную, невообразимую ересь. Они - некняжества с рождения мира, а Сафарраш всегда учил, направлял к свету, вел неразумных за собой и карал смрадных духом. Благодатное княжество Сафарраш - богоизбранная земля. И так должно быть всегда. Не допускай сомнений. Выверяй каждое действие. Одна неточность - и смерть нашей земле и нашему роду. Таково уж наше положение, мы зажаты врагами.
   - Я понимаю. Учитель краеведения всегда меня хвалил.
   - Никому не доверяй. И никого не убивай просто так. Запомни: мы не убийцы, а проводники к прозрению, если и наказываем, то за погань в душах, за грехи против разумности и правдолюбия. Если хочешь от кого-то избавиться, сначала сделай так, чтобы его более не считали человеком. Унизь, опозорь, растопчи. Чтобы, проходя рядом, люди стыдливо от него отворачивались, как от лишайного калеки. Отводили глаза. Боялись посмотреть, дабы не увидеть в нем свое будущее. Пусть ради ненаступления коего, еще более нам подчиняются. А еще пусть сами возжелают смерти этому униженному и опозоренному. Чтобы не портил им настроение, не заставлял издалека обходить его, в конце концов, сам не мучился далее. Он перестал являться человеком. Ныне он - животное. Червь, глист. А что с ними делают? Выводят. Вот и его нужно раздавить, размазать ногтем.
   - Или собака! Как Сарой! - захохотал наследник.
   - Ты не так уж и плох. Хотя я мечтал о другом сыне, сильном и ловком. И рано повзрослевшем. Этого не будет, в твои десять лет уже видно. Ладно, из трех неспособных - ты лучший.
   - Отец! - Перестав смеяться, Галат ощутил голод. Он же сегодня еще не завтракал.
   - А Сарой действительно стал собакой. Он не человек более. Я планирую в скором времени раздавить его, еще до своего отхода в золоченый чертог. Так что здесь тебе не придется утруждаться. Старикан служил мне тридцать пять лет, но он больше не справляется, провал с огненными трубками и немыслимый недосмотр за твоей сестренкой. Такая вот ошибка может и стоить нам всего. Наш род священен и непогрешим. Если у тебя будут дочери, поступи с ними так же. Убивать нельзя, помнишь? Мы не убийцы. Убивать можно только не людей более. Однако собственных дочерей ты не можешь обратить в животных, потому что это испоганит твой род. Так что ничего не остается, кроме как убрать их долой со двора, во избежание совершенно точно грядущих трудностей с девочками.
   - Как же поступать с врагами, до которых не дотянуться? Их же не унизишь прилюдно.
   - Если есть возможность, нужно привозить их в Сафарраш и использовать по своему усмотрению. Обретать над ними полную власть, в том числе и право убить, не прослыв убийцей. Я и хотел заполучить себе Карьмина и всю его семейку, но из-за тупости наших с тобой рабов все пока откладывается. Когда Сафарраш еще был жалок, Салир постоянно терзал наши земли. Мы усердно трудились, создавали искусные полотна, растили урожай, ковали чудные творения. Да все признавали, что в Сафарраше самый трудолюбивый люд. Даже враги. Но вот спускались с гор эти салирцы, грабили, убивали, вывозили наши зерно и скотину, фрески и гравюры, чаши и салатницы, даже дома разбирали. Воровали все, что мы летами создавали. Их князя звали Регемьяр, это отец Карьмина. Хитростью, интригами и ворожбой мне удалось с ним расправиться, Салир стал некняжеством. Осталось добить эту семейку. И ведь внучка поганого вора и разбойника Регемьяра уже была у нас! Сбежала сучонка, но мы ее поймаем, если не сдохла еще. Воровского сынка, Карьмина, тоже найдем и притащим сюда.
   - Сделаем их животными! Тараканами, блохами, вшами! Раздавим клопов!
   - На внучку у меня есть определенный план. - Дараган, ухмыляясь, взглянул на безоружный Кед-Феррешем. Тот покорно стоял внизу, у основания тронной лестницы. - Да, более изобретательный план. А на счет сынка я еще не решил.
   - Можно я придумаю, что сотворить с Карьмином?
   - Ну, попробуй.
   Галат решил, что обязательно придумает нечто невиданное и очень унизительное. Но только попозже, сначала нужно покушать.
   - Не забывай никогда и про Сад-Вешт. Они наши враги, но пока мы не можем нанести решающий удар. Так что держи их в вечной слабости. У Сад-Вешта все еще большой потенциал, и они мечтают вернуть прежнее величие. До сих пор у них есть некоторое духовное влияние, все-таки священный город нечистых. Держи в слабости!
   - Держать в слабости! - пискнул Галат. - Ненавижу вештаков!
   - Как знаешь, есть тут у нас один в замке. Пока забавная игрушка, не более, но в будущем он может сослужить нам добрую службу. А пока этого не произошло, нужно следить, чтобы он не оброс знакомствами, не получил влияние, вообще не высовывался. Так уж случается, что человек ко всему привыкает, если оставить его в покое. Если не трогать жреца, он начнет находить плюсы даже в своем положении и обязательно их отыщет! Нельзя давать ему расслабиться! Держи в постоянном напряжении. В слабости, подобно его родному Сад-Вешту. Мне известно, он уже имеет какие-то дела с Урашем. Вот такого и нельзя допускать! Я приказал Эр-Вейну послать к вештаку лазучара и припугнуть, пустив стрелы. Если окажется мало, не заставит жреца в страхе прятаться по углам, придумаю что-нибудь посерьезнее. Можно, конечно, и в темницу кинуть, но пока я хочу видеть его в хорошем состоянии, даже лучшем, чем сейчас. Есть у меня на него планы, такие, как он, все-таки раз в двадцать лет рождаются.
   - А потом мы его убьем! Но сначала превратим в животное!
   - Потом - да. Не доверяй также и Урашу. Он очень для нас важен, сумел за бесценок организовать превосходную работу ордена. А Кед-Феррешем - один из наших главнейших инструментов принуждения. Скорее всего, с Урашем придется разбираться уже тебе, у меня пока нет мысли избавляться от него, непросто найти замену. Когда же ты ее найдешь, неспешно начинай его порочить. У него большое влияние, резко хранителя лучше не сбрасывать. Подтачивай медленно, как вода. А когда настанет время, раскроши, как жернова. И никогда ему не верь. Ни единому слову Ураша.
   Галат кивнул. Толстые щеки разрумянились.
   - Ты все понял?
   Галат весело задрыгал ножками.
   - Хорошо. Тогда теперь выметайся, этот трон еще не твой.

33

  
   Ночь для Элдена выдалась беспокойной, заснуть так и не получилось. Разум терзали воспоминания.
  
   В комнатушке с обшарпанными стенами - три мальчика. Двое сидят за высокими столами, а третий - за низким. На высоких - по сфере из белого радхомита, а на низком - труп собаки.
   Вдоль столов расхаживает Ашмид.
   - Вот, Арнель, и вот, Виринф, - говорит Ашмид, - вот вам орудие вашего грядущего труда. Сферы из застывшего сока белого радхомита. Точно такие же, что в каждом нечистом храме. Бывали когда-нибудь на подобных обрядах?
   Арнель кивает, а Виринф мотает головой.
   - В наши храмы приходят люди с разными заботами, но основные можно выделить. Хотят наслать порчу на плоть, на урожай, на скот. Возложить печать неудачи, попросить сил для возмездия, направить хворь, подчинить своим желаниям. - Ашмид достает платок и сморкается. - Для всего этого используется сфера из белого радхомита. Вас уже немного обучили изымать из воздуха темный эфир. Теперь вы должны попробовать покрыть эфиром сферу и сделать белый радхомит чернильным.
   - Да-да, я видел такое в храмах, - подтверждает Арнель.
   - В глазах неискушенных - это настоящее чудо. Отчасти так и есть - не каждому под силу взять эфир, сконцентрировать его, размазать по сфере. Такое умение означает ваше право зваться жрецом. К вам самолично будут являться страждущие, либо же передавать записки, например, от безнадежно больных и желающих напоследок учинить недругам несчастья. После взятия платы вы проведете обряд со сферой. Заберете из пространства частичку темного эфира и окрасите белое в чернильный. Это и будет свидетельствовать об успешности обряда. - Ашмид платком вытирает сопли с усов и бороды цвета грязного снега. - Конечно, это не значит, что вы наслали порчу, заклеймили знаком неудачи, дали сил на возмездие. Но неискушенные верят во всю эту чушь, и изменения со сферой бросают новые камни на весы их заблуждений. Хотя твердость такого убеждения действительно, например, может дать им сил на возмездие.
   - Я тоже раньше верил во всю эту ерунду, - кивает Арнель. - Пока мне отец не рассказал. Он тоже темный жрец, я из семьи потомственных кудесников.
   - Да. - Ашмид причмокивает. - И вы не должны стесняться сего скромного обмана. Благодатные занимаются абсолютно тем же, только изымают светлый эфир и перекрашивают сферу из чернильного радхомита в белый. Да.
   Двое мальчиков улыбаются, глядя на сферы. А третий печально смотрит на труп собаки.
   - Собственно, подобные обряды - главный источник доходов наших храмов. Куда больший, нежели пожертвования или вештакская десятина.
   - Да-да, отец говорил.
   - И пусть вашу совесть не мучают угрызения. Вы не делаете ничего плохого. Эта ложь дает людям счастье, позволяет мечтать о грядущем, подняться над собственными страданиями и невзгодами, несправедливостями и ужасами мира. Вы создаете для них эту мечту, они вам верят, ваши утверждения непререкаемы. Так что вы можете одними лишь словами направлять их мечтания куда угодно. Вы - повелители их грез.
   Два мальчика, ухмыляясь, переглянулись. Третий продолжал смотреть на труп собаки.
   - А твое, Элден, предначертание - куда более великое. Ты действительно можешь не только на словах лелеять грезы, но и воплотить их делом. Раз в двадцать лет дается миру возможность преображения. Случайно ты уже возвращал жизнь в плоть, пришла пора научиться вершить чудеса по своей воле.
   - Я попробую. - Элдену кажется, что ничего не получится.
   - Начнем испытание. Закрывайте глаза. Сосредоточьтесь и узрите эфир. Уплотните рыхлый дымок, слепите ватные хлопья. - Элден слышит, как Ашмид сморкается. - Вы двое, не открывая глаз, увидьте сферу и разотрите по ней эфир. А ты, Элден, продолжай уплотнять. Для поднятия плоти нужна гораздо большая концентрация, нежели для детских забав. Когда эфир станет совсем твердым, что будет тяготить твои руки, и заболят мнущие его пальцы, тогда пропусти его в мертвую плоть.
   Пылинки повсюду. Собираются в лохмотья, а те - в клубы. Вдеваются друг в дружку, нелепые кляксы. Отпустишь - медленно падают. Схватишь - пронизывают пальцы. Слишком бесплотные. Не получается. Нужно попытаться снова. Пылинки - в загогулины, те - в поломанные снежинки. И все в охапку, да, пригоршня эфира - в руках. Теперь возложить ее в мертвое тело. Нет, разбивается о плоть, разваливается, разлетается по углам комнатушки. И снова - пылинки.
   - Откройте глаза.
   Труп так и остался трупом. Сфера Арнеля полностью восчернела. Сфера Виринфа - лишь на четверть. Шар с облезшей краской.
   - Да, Виринф, - улыбается Арнель, - тебе можно доверить разве что свечи держать!
   - Ничего у меня не вышло. - Элден чуть не плачет.
   - Я и не рассчитывал, что у тебя сразу получится.
   Да никогда у него не получится. С Подлизой была просто случайность. Не тот он, кто рождается раз в двадцать лет. Не того забрали в храм. Скоро они поймут и выгонят его, а матери перестанут платить. Он - сын предателя, ничего не ждет его. Таким уготована незавидная доля. Какой там нечистый жрец, размечтался тоже... Ярмарочный горбун - вот его истинное предначертание.
  
   - И что же вы хотите мне сказать? - с трона спросил Дараган.
   Он ухмыльнулся и обвел взглядом всю троицу - хранителя Кед-Феррешем, достомола благодатных и нечистого жреца. Властелин с удовольствием отметил, что рыжий халат с изысканной драпировкой определенно придает ему шарма даже в глазах этих.
   - Нам бы хотелось поговорить о преданности и ее уважении, - произнес Ураш.
   Элдену чудилось, что Сорочий зал темнее обычного. Он поднял голову на Гнездо: нет, пламя венчает все свечи, тысячи раскрашенных капюшонов Кед-Феррешем.
   - О каком еще уважении? - Дараган взялся за подлокотники и подался вперед. Лицо властелина застыло в ожидании ответа.
   - Об уважении к тем, кто служил вам тридцать пять лет, - проскрипел Сарой.
   - Ах, вы об этом. - Дараган снова откинулся. Спина приятно вложилась в мягкие перья. - Ты меня подвел, достомол. Очень подвел. Тебя ждет еще большее наказание.
   - Нельзя так поступать с человеком, тридцать пять лет хранившим верность! - взвизгнул Сарой.
   - Ваше сияние, мне кажется, он прав, - подхватил Ураш.
   - Мне плевать, что тебе там кажется. Да, помню, ты еще до того, как Сарой вылизал мне сапоги - признаюсь, замечательно вылизал, начисто, - ты еще тогда пытался возражать.
   - Богоизбранные так не поступают! - Сарой указал пальцем на потолок.
   - А ты чего с ними пришел? - Пронзительный взгляд сверлил Элдена. Он вспомнил свою первую встречу с властелином. Тогда Дараган был спокоен, а сейчас в голосе звучала неминуемая кара.
   - Я с ними согласен.
   - Плохих ты выбрал друзей. Они предадут. И тебя погубят, и сами сгинут.
   - Вы не богоизбранный более, - проскрипел Сарой. - Вы не можете далее быть властелином и князем всей Ишири! Вам следует отречься! Пусть длань Чудотворца возложит корону Сафарраша и всей Ишири на достойного!
   - Жрец, я даю тебе попытку. Ты видишь, они - изменники. Отступись от них, и я пощажу твою жизнь. Тебя я не хочу убивать.
   - А тебе никого убить и не случится, - вымолвил Ураш.
   - Да? - Желваки властелина заиграли. - Стража!
   - И не утруждайся, старикан, - просто сказал Ураш. - Твоя тронная стража мертва. У дверей верные воины ордена. Если бы ты мог так далеко видеть, непременно бы заметил.
   - Вот ты... - Властелин всасывал воздух, глаза выпучились. - Я знал, Ураш, что когда-нибудь ты пойдешь на Дарагана! И Дараган принимает вызов! Посмотрим, что сделает твоя стража с моей куклой!
   Властелин спускался по тронной лестнице, рыжий халат скользил за ним по ступеням. В голове Элдена всплыли картины казни достопочтенного Суфира. Вдохновителя угнетаемых и раздавленных. Тогда за палачом так же скользил плащ, и маленький Элден был не в силах оторвать от него взгляда и до сих пор того стыдился. Учителя казнили, а он наслаждался алыми переливами тряпки.
   Элден повернулся к Сарою, он ведь тоже участвовал в той расправе. Да, этот жалкий старик более ничем не напоминает того очаровательного гения, земного воплощения карающей длани Чудотворца. Следя за халатом властелина, Элден вспомнил и еще кое-что, о чем тоже желал бы позабыть.
   - И кукла вас не защитит, - произнес Ураш, когда властелин спустился. - Да, ваше сияние. Я вот сейчас улыбаюсь, но даже этого вы не можете видеть. Где уж вам разобрать лицо куклы.
   Дараган замер в десяти шагах от Кед-Феррешем.
   - Вы знаете голоса тысяч людей, всех обитателей замка, всех ваших рабов. Но вы не можете отличить одну бессловесную тварь от другой. Особенно если у ваших покорных слуг одинаковый наряд. - Оспины расползлись по крохотной щеке. - Однако у них не одинаковые лица!
   - Убей! - неуверенно приказал Дараган. - Убей! - Кед-Феррешем не шелохнулся. - Убей! Убей. Убей...
   Элден заметил, какой властелин все-таки уже старый.
   - Ты слышал, что тебе приказали? - спросил Ураш. Помолчал немного... И спокойно добавил:
   - Так убей.
   Безоружная кукла двинулась на властелина. Дараган не побежал, лишь попятился, да и то медленно. Он так и продолжал глядеть на своих палачей, когда Кед-Феррешем далеко выставил ногу и, вытянувшись, сгреб повелителя в охапку.
   Ураш кивнул.
   Пальцы Кед-Феррешем сомкнулись в замок на пояснице Дарагана. Кукла согнула колени, прогнулась дугой назад, капюшон кончиком почти достал до пола. Прижала к себе, властелин застонал, стиснув зубы, и наконец отвернулся. Теперь он глядел поверх убийцы на барельеф, где самолично вынимал из петли покаявшихся. Кед-Феррешем обнял еще сильнее, Дараган сжал зубы крепче. Из-под рыжего халата по воздуху заводили ноги, и Элден увидел, что они очень кривые. Раньше властелин не выдавал этого, всегда надевал длиннополый наряд.
   - Может, хватит? - спросил Элден.
   - Нет, пусть еще помучается, - вместе ответили заговорщики.
   Кед-Феррешем распрямился. Усилил хватку, властелин положил руки ему на плечи, застонал громче, но рта не открыл.
   Ураш снова кивнул.
   Пресс сжимался. Властелин замолотил ногами, принялся барабанить по сумрачным плечам. И заорал. Рыжие рукава метались, ладони колошматили по доспеху. Еще быстрее. Рыжие крылья бабочки. Башмаки пинали куклу, попадая то в бедра, то в колени.
   Ураш кивнул последний раз.
   Дараган коротко пискнул, руки Кед-Феррешем коснулись собственной груди, и властелиново содержимое вытекло и вывалилось на мрамор. Кукла силой швырнула остатки на пол, со свечей Гнезда закапал воск. Княжеский халат был брошен к ногам нового повелителя.
   - Вот и закончилось твое время.
   Ураш и Сарой встали на колено пред Элденом.
   - Благодатная ветвь, данной ей властью, и ее достомол провозглашают тебя, Элден Фрат, регентом и властелином Сафарраша, Вашора и всей Ишири! Да поведешь ты свой народ к свету и изничтожишь тьму, великий и богоизбранный властелин!
   - Орден Кед-Феррешем приветствует своего повелителя и покорно преклоняет головы. В трещины наших щитов мы пустим вашу волю.
   - Я принимаю вашу верность, - ответил властелин Элден и, взглянув на рыжий халат, добавил:
   - А это закопайте.

34

  
   И все-таки ее выпороли. Хорошо хоть, не при всех. Шрай заметил на запястьях красные следы от веревки, и пришлось все рассказать, умолчав, разумеется, о некоторых подробностях. Тогда он сказал, что раз она так любит шляться по роще, то будет ей роща. Отвел туда, поставил лицом к толстому дубу, спустил ей штаны и отхлестал мокрым прутом. А потом в телеге, ухмыляясь, наблюдал, как она безуспешно пытается отыскать не слишком болезненное положение.
   Шрай передумал ехать на север-темень, на границу с Вашором. Он встретился в харчевне с верным человеком из другого отряда и узнал, что часть войска Дираиша не будет возвращаться в Сафарраш, а останется на север-темени, как залог спокойствия. Шрай решил добраться до болота Шамшорх, а оттуда повернуть к побережью и выйти к морю Тысячи Огней напротив Столбов Дерзовенных, что в нескольких днях пути от Лафорта. Вся дорога займет не меньше двух недель.
   На второй день они проезжали по широкому тракту, и вдоль, через каждые сто шагов, в петлях на влажном ветерке покачивались висельники. У каждого на столбе была закреплена табличка, вещающая, какие именно немыслимые прегрешения совершили заблудшие души. Рисунок - для не умеющих читать, и надпись - для грамотных. Вот грабитель на ярмарке выхватывает из кармана кошель, вот изо рта злословного клеветника льется понос, вот крестьянин отказывается отдавать сына в Дараганово войско. А этот не уважал властелина и не пал ниц пред его посланником, тот - обратился к нечистым и сглазил баронского сына, из-за чего бедняга скончался в липком поту и помрачнении разума.
   Ками старалась не смотреть в лица несчастных, лишь читала таблички. Однако нашлась пара виселиц, которую она долго провожала взглядом. Корчмаря и его сына казнили за то, что они помогали им, помогали мятежникам. Тела еще не истлели, похоже, злостных изменников Дараган покарал всего несколько дней назад. Может, и сегодня утром. Ками глядела на сына корчмаря, рыжий и веснушчатый, совсем мальчик. Лет четырнадцать. Неужели, они и правда помогали им? Она отвернулась, только когда виселицы скрылись в сероватой пелене. На привале Ками пошла к Сеймуру и сказала, что им нужно позаниматься чтением. Сеймур возразил, что сегодня они уже вообще-то занимались, на что она ответила, что не уйдет, пока он не выучит новые семь буквиц и не прочтет триста пятьдесят слов.
   Чем ближе они подъезжали к Шамшорху, тем более странным становилось поведение местных. На них косились в харчевнях, пару раз отказались обслужить, неохотно отвечали на расспросы, вели недобрым взглядом. Если бы не оружие в руках мятежников, то наверняка бы и набросились.
   - Мне удалось кое-что выяснить, - сообщил Илмар. - Они считают, что мы похищаем у них мужей и сыновей, заставляем сражаться за нас.
   - Что за глупость! - подернула носом Пенни.
   - Мы уже недалеко от Сафарраша, может, это козни Дарагана? - предположила Ками.
   - Честно говоря, - ответил Илмар, - некоторые из них уверены, что их мужчин похищает как раз таки Дараган для своего войска. Точнее, Дираиш по приказу властелина.
   - Или просто Дираиш. - Ками хлебнула горохового супа. - Не для Дарагана, а для себя. Дираиш мне сказал, что он один из тех, кто еще может вести собственную игру.
   - Сказал ей, - фыркнул Шрай. - Он тебе наплел, а ты и веришь.
   - Мне кажется, он сказал правду. - Рот Ками был набит разваренным горохом. - Я так считаю.
   - Считает она... Прожевала бы хоть сначала.
   - В любом случае, они нас боятся и настроены враждебно, - вымолвил Илмар. - Надо поскорей уезжать отсюда.
   - Да, - согласился Шрай. - Кто-нибудь из них наверняка уже сообщил о нас лазучарам Эр-Вейна, этого колдуна. Видели этих повешенных? Вот Дараган с нами так же поступит.
   - Я убью Дарагана. - Ками постучала ложкой по миске. - За всех салирцев убью. И за корчмаря и его сына, они ведь мятежникам помогали. А если даже и не помогали, все равно за них тоже убью.
   Посланные Шраем разведчики доложили, что на всех трех дорогах через болота Шамшорх выставлена орденская стража. Командующий решил пробираться прямо по рудникам сумрачной стали.
   - Там же Кед-Феррешем! - воскликнул Сеймур.
   - Мы пойдем не основным ходом. Я так уже делал, миновал рудники насквозь по заброшенным тоннелям. Там нет ничего страшного, выработанные участки даже не охраняются. Есть удобный вход в лесу, часа за три дойдем. На телегах оставлю по одному человеку, так они проедут по дороге, не вызвав у стражи подозрений. После болот воссоединимся и двинемся дальше.
   Мятежники разделились на несколько отрядов, каждый повел человек, знакомый с рудниками подобно Шраю. Спуск в заброшенную шахту даже не замаскировали: каменные блоки, поросшие мхом, и низкая дыра, как раз по росту Ками.
   Она насчитала вместе с собой пятнадцать мятежников, вступивших под сырые своды.
   Вместо лестницы пол поперек хода покрывали скользкие подгнившие доски. Пока спускалась, Ками чуть пару раз не свалилась, ловя равновесие и размахивая руками, едва не подожгла сзади идущего Илмара.
   - Осторожней, милая, тут очень скользко!
   Они спустились и шли по тоннелю шириной шагов в семь. Десять огней впереди и четыре за ней. Пламя ее факела особенно хорошо освещало правое предплечье, от пореза хвостовиком стрелы остался длинный и неровный шрам розоватого цвета. Как у какого-нибудь каторжника или раба. Недостойно некняжны. К тому же, наверное, он станет еще ужаснее, когда Ками вырастет.
   - Ай!
   - Смотри под ноги, милая.
   Внизу валялись тяжелые камни, такие, что не отлетают, когда спотыкаешься. Сверху через каждые шагов двадцать были деревянные перекрытия, но за ними требовалось следить только остальным мятежникам, Ками до них не доставала.
   - Стойте, - тихо сказал Шрай.
   Все остановились, и Ками услышала всплески капель. Пока шли, их заглушал топот сапог и башмаков.
   - Что такое? - спросила Пенни. - Что-то не так?
   - Вдалеке какой-то гул.
   - Может, вода шумит? Тут есть подземные реки?
   - Есть, но это не вода. Ладно, идем дальше, мало ли, что за звуки могут быть в подземелье.
   Ками уже давно истерла ноги, а когда оступилась на спуске, нога резко поехала, и некоторые мозоли вскрылись. На поверхности надо будет приложить листья. Хотелось бы выяснить, как долго им еще идти по шахте, но она боялась, что вопрос сочтут за нытье.
   - Стойте, - вновь приказал Шрай.
   Ноги Ками промокли и все равно пылали.
   - Да, сейчас и я слышу, - проговорила Пенни. Все подтвердили то же.
   - Это не у нас, - предположил Шрай. - Похоже, будто в соседней штольне, параллельной нашей.
   - Ну, не знаю, - засомневался Эшван. Свет огня играл с горицветами в его волосах. - Мне кажется, звук у нас. Вдалеке.
   - Пошли дальше.
   Теперь ноги потухли, но стало резать при каждом шаге. Ками даже начала прихрамывать, но, конечно, с походкой Шрая не сравнишь.
   - Стойте!
   Ками чуть не врезалась в Эшвана.
   - Чуете?
   Все переглянулись.
   - Чуете?
   - Дух сумрачной стали...
   Далеко впереди начинались настенные факелы, и Ками в их свете различила капюшоны Кед-Феррешем. Куклы стояли вдоль стен тоннеля по одной, напротив друг друга.
   Илмар посмотрел на Шрая:
   - Ты же говорил, не охраняется!
   - Это и не охрана, это новые Кед-Феррешем, еще не обретшие хозяина и потому безопасные. Вот мы и узнали, куда пропадают мужи и сыновья крестьян. - Шрай усмехнулся. - Пошли дальше, они не тронут.
   - Может, не пойдем?! - Ками не сдержалась. - Ты уверен?!
   - Милая, ты же уже двоих убила!
   - Не двоих, Илмар, а троих! У Брунха еще, не забывай!
   А Шрай даже отвечать не стал, лишь отмахнулся от нее.
   Ками проходила меж кукол, факел освещал безучастные лица. Она видела, как они встречают и провожают ее взглядом, долго следят. И бессмысленно. Застывшие выражения, плотно сжатые губы, немного заострившиеся носы. Печать успокоения. А, может, мучений, о которых они не могут рассказать.
   - Они точно на нас не набросятся? - Ками было неуютно от следящих за ней зрачков.
   - Нет.
   А ей мерещились перемены в лицах Кед-Феррешем, мимолетные, но заметные, если приглядеться. Вот-вот накинутся и всех перебьют. Или хуже - превратят в таких же кукол. Она остановилось у одного, осветила его физиономию. Зрачки смотрели вниз, прямо в нее. Так и будут, пока она не отойдет. Ками заглянула в изумленные глаза и увидела маленькую девочку с факелом. Светлые волосы - пламя словно счистило грязь и вернуло цвет - исхудавшее от семимесячного голода лицо и казавшиеся на нем огромными глаза. Похоже, и глаза куклы ей улыбнулись, приняв за свою. Сейчас либо в будущем. Той девочке стало страшно, и ее глаза увеличились еще.
   - Что ты там встала? Иди давай.
   - Я сейчас. Я вас догоню.
   Подмывало ударить первой, поджечь капюшон. Тогда точно придет в действие. Они не нападают, пока не трогаешь их. Вскоре Кед-Феррешем обретут хозяина и тогда будут безвольно подчиняться любым приказам.
   Они уперлись в затворенную решетку ворот. Шрай посетовал, что раньше тут никогда не было заперто, впрочем, никто уже не удивился. Все становилась не так, как раньше. По тесному проходу, где пришлось идти боком, они пробрались в параллельную штольню, откуда слышался гул. По тоннелю пролегали рельсы, Илмар заявил, что они совершенно не похожи на заброшенные. Все поняли это и без его пояснений - металл, как кривое зеркало, отражал пламя факелов и лица, сжимал и растягивал. Песок бы не просыпался и трех раз, как впереди послышался грохот.
   - К оружию! - скомандовал Шрай.
   В тоннеле негде было укрыться. Достали топоры и вынули из ножен короткие мечи, Илмар передал Ками ее легкий арбалет.
   - Без приказа не стреляй!
   Из мрака проявилась груженая вагонетка, а тягали ее два человека. Шрай приказал подпустить ближе, а потом выстрелить всем трем арбалетчикам. Должно быть достаточно.
   Стрелять не потребовалось. Грохот усиливался, упряженная двумя рабами вагонетка приближалась, и Ками бросила нервный взгляд на Шрая. Почему он не еще не командует? Отсюда она попадет уверенно! Ками снова повернулась к мишени и все поняла.
   Из вагонетки возвышалась горка руды, и тянули столь ценный груз вовсе не люди, а те, чью роль Ками когда-то отыграла.
   - Там сумрачная сталь, - произнес Сеймур.
   - Не будем в них стрелять, - вымолвил Шрай. - У них приказ тащить вагонетку, а не сражаться. Их хозяева и представить не могут, что в этих подземных дебрях очутится кто-то посторонний. Пропустим мертвяков, нельзя выдавать себя убийством.
   Мятежники расступились по обе стороны полотна. Шпалы утапливались в пыльный грунт, удары железных колес, словно бой сердца, заменяющий потухший стук в грудях мертвецов. Один - лысый, с острыми скулами и глубокой раной на виске, видимо, от нее и погиб, второй - лохматый, как мочалка, с выпученными глазами, пухлыми губами и приоткрытым ртом. Оба глядели вперед, головы раскачивались, будто в шее тонкая проволока.
   Их пропустили и, обернувшись, проводили взглядом. Теперь нужно идти дальше в ту сторону, откуда ехала вагонетка. Шрай заявил, что они пойдут, несмотря ни на что. Возвращаться - значит, так и не воссоединиться с остальными мятежниками и лишиться всех переправленных по дорогам через Шамшорх повозок и лошадей.
   - А ты говорил, что месторождение в этой части рудника давно выработано, - упрекнул Илмар. - Мы же отчетливо видели у них сумрачную сталь.
   - Не знаю. Наверное, обнаружили новые запасы.
   По пути они встретили еще штук десять вагонеток, так же тащимых двумя мертвецами. Добрались до развилки, от тоннеля вправо вел ход поуже, туда же и сворачивали рельсы. Шрай оставил половину людей ждать на месте, а сам во главе второй группы, где пожелала оказаться и Ками, отправился вдоль полотна, выяснить, куда оно тянется. Долго шагать не пришлось - рельсы обрывались у сквозной вертикальной шахты, сверху свешивались четыре толстых каната и уходили вниз, как в колодец. Ками осторожно высунула над провалом голову, глубоко на дне среди всполохов оранжевого пламени и столбов черного дыма копошились мертвецы. Кирками вырубали породу, заполняли вагонетки, привязывали четыре каната и поднимали из шахты, ставя в тоннеле на рельсы. Мятежники проследили пять или шесть таких циклов. Приводила в движение этот лифт, вероятно, лебедка, установленная в верхней части вертикального хода. Кто ее вращал, живые или мертвые, разобрать не удалось, уж слишком далеко и высоко.
   - Все ясно, - покачал головой Шрай. - Они действительно выработали всю руду. Но то - руда, доступная человеку. А мертвяки достают из таких глубин, где люди задохнутся в ядовитом чаде или сварятся живьем. Там явно жара, способная вскипятить воду или даже расплавить олово. Ты говорила, в замке есть нечистый жрец, поднимающий трупы? Так вот - твой жрец помогает Урашу. Орден резко увеличил выработку сумрачной стали и теперь может создать гораздо больше Кед-Феррешем.
   - Жрец мне говорил, что ненавидит Дарагана. И меня он все-таки спас.
   - А Ураш тоже Дарагану не друг. Вот они и нашли друг друга, два естественных союзника. Крестьяне твердили о пропадающих людях еще за день пути до рудников. Стало быть, размах ордена велик, раз им уже мало людей поблизости от болот. Крупное войско строят из кукол. И мертвецов в рудниках, думаю, уже поболее, чем живых. Тысяча или уже несколько тысяч.
   - Да уж, - кивнул Эшван.
   - Таких выработанных шахт сотни, - сказал Шрай. - Выкопают до предела человеческого выживания, опустошат и бросят, начнут копать следующую. Верхних слоев становилось все меньше и меньше, плодить Кед-Феррешем было все сложнее. А теперь им доступна глубинная руда и тысячи непритязательных рабов, легко переносящих самые дикие условия и способных работать без отдыха.
   Ками еще раз заглянула вниз - мертвецы грузили очередную вагонетку, огибали оранжевые всполохи, проходили сквозь черные столбы дыма. Воздух дрожал, размазывая очертания, вся картина напоминала ей пестрые мозаики Ветреного замка. Только они украшают прохладные залы, а не дно чадящего котла.
   Они возвратились к развилке и вместе с остальными продолжили путь по широкому тоннелю. Рельсы свернули, и теперь ничто не отвлекало, гул оставался позади. Пологий подъем выводил на поверхность, пелена в просвете выглядела необыкновенно яркой. Снаружи моросило, и Ками вдохнула полной грудью сырой воздух.
   Ками сосчитала: из рудников вышло пятнадцать мятежников.
   Они взобрались на выступ, балконом высившийся над карьером. Внизу, казалось, неведомая ворожба заставила застыть сотни обычно снующих муравьев. Пока высший разум и высшая воля, которых они сами лишены, не позволят, они не тронутся с места. Сотни Кед-Феррешем замерли в ожидании. Ками подняла глаза, обратив взор за границы карьера, - тысячи Кед-Феррешем уже шли по жухлому полю, влекомые желанием повелителя. Выстроенные в пять колонн, держали путь в Сафарраш, бездвижно свесив капюшоны и тая в режущей глаза пелене.

35

   Та же облезшая комната, но теперь девятилетний Элден наедине с Ашмидом. На столе - труп собаки, только не рыжей, как в прошлый раз, а белой с черными кляксами.
   - Попробуем еще, - говорит Ашмид и скусывает мясо с куриного крылышка.
   Элден вздыхает.
   - Будем пытаться, пока не получится. - Ашмид обсасывает палец. - Ждать придется недолго. У меня глаз наметан.
   Ладонями вниз Элден протягивает руки над трупом и зажмуривается. Образы не приходят, вообще.
   - Ты слишком волнуешься, - причмокивает Ашмид. - Расслабься.
   Элден глубоко набирает воздух и медленно выдыхает, повторяет несколько раз. Выплывают едва различимые картины, с каждым вдохом становятся четче. Он видит сгустки эфира, круги и спирали. Берет их, нет, прорываются. Неплотные, пронизывают крепко сжатый кулак.
   - Соберись, - слышится голос Ашмида.
   Элден носом всасывает воздух и вместе с ним напряженными струями в ноздри устремляется темный эфир. Элден чихает, и чернильное облако растворяется в комнате, разбегается к стенам.
   - Збири его, - приказывает Ашмид.
   Руки Элдена становятся большими, он подгребает эфир к себе, скатывает в ком, словно лепит снежную бабу. Уже плотнее, держится на ладони, не сочится насквозь.
   - Уполни им собаку.
   Элден видит скелет, оскал испачканных кровью зубов, клетку ребер и перебитый в двух местах позвоночник. Осторожно - лишь бы не растерять! - подносит охапку эфира и вкладывает в скелет.
   - Этого мало, збири еще эфира!
   Ему более не страшно. Элден уплотняет еще несколько клубков и вкладывает в труп.
   - Пожалуй, остался последний!
   Элден выхватывает эфир из угла комнаты, оттуда, куда улетели частички неудавшегося кома. Мастеровито сжимает, рыхлые лохмотья слипаются, он соскребает еще из-под потолка и скручивает из эфира шар, неровный, зато самый крупный из получившихся.
   - Уполни!
   Элден не боится проронить, ловко приносит и аккуратно восполняет эфиром плоть. На костях нарастает мясо, позвоночник выпрямляется, в клетку заключается сердце. Кости обрастают мускулами, сосуды скручиваются и оплетают тело. В черепе вырастает маленький мозг. Собачий лай оглашает комнату, возвращая Элдена в явь.
   Собака ходит по комнате, виляет хвостом и заливисто гавкает.
   - Получилось! - Элден улыбается, следя за ней.
   - Да, получилось. - Ашмид обсасывает кость куриного крылышка. - Когда у тебя начнет выходить десять раз из десяти, попробуем на человеке.
   - Это не так уж и сложно, надо просто сосредоточиться!
   - Это как раз невероятно сложно. Просто ты способный, потому я и привел тебя в Ош-Лилим. - Ашмид откусывает хрящик. - Если ты случайно смог поднять ту собаку - как его, Подлиза, да? - то тебе не составит великого труда научиться делать намеренно. Вот с людьми - другое дело.
   - Я научусь и людей.
   - Конечно, научишься. Несомненно. - Ашмид берет новое крылышко. - Твое испытание будет принимать Суфир Вдохновитель.
   - Сам Суфир? - Рот Элдена так и остается открыт.
   - Да. Ты здесь по его благоволению, и он самолично хочет принять у тебя испытание, посмотреть, как ты поднимешь своего первого человека.
   - Сам Суфир...
   - Да, сам Вдохновитель. Величайший чародей нашего времени и величайший вештак, истинный сын своего народа. Даже его сияние властелин Дараган трепещет и преклоняется пред его мудростью. - Ашмид облизывает мясистые губы. Крылышек в миске больше нет, одни обглоданные кости. - Благодаря Суфиру Сад-Вешт вновь обретает влияние. Наш некнязь Орай и его сыновья, старший Чевек и младший Лик, - желанные гости в Сафарраше, в замке Первого После.
   - И простые люди любят Вдохновителя. Я знаю, он многих исцелил в моем родном конце, возвращал очам ясность, избавлял от струпьев и наростов, даже заново отращивал несчастным ноги. Раздавал страждущим хлеб, возносил просьбы за страждущих, воздавал хвалу от благодарных. И моя мать каждый день перед сном пришептывает Суфиру здравицы.
   - Значит, ты понимаешь, как важно не подвести его. Нужно показать, что не зря наш Вдохновитель так в тебя верит.
   Элдена обуревает жар нетерпения.
   - А когда же он придет?
   - Думаю, скоро ты будешь готов, и я пошлю гонца в Сафарраш. Тогда милостивый Вдохновитель и прибудет в храм. Властелин Дараган отпустит Суфира в любое время, он понимает, что владыки меняются, а величайшая мудрость остается в веках.
   - Я подниму человека. Суфир будет мной гордиться!
   - Поднимешь. Но сперва научись поднимать животных тварей. И днем и ночью, в час хворобы, в душевной тоске, в лишениях. Всегда.
   Ашмид подзывает радостную собаку и, почесав ей за ухом, снова умерщвляет, вспоров горло до кости.
  
   Сквозь сон пробивались крики, лязг, грохот и плач. Элден открыл слипшиеся глаза, зевнув, взглянул на Эми. Она еще спала, улыбаясь, лежала на боку, повернувшись к нему милыми конопушками - от ушка по шее и далее вниз. Он не стал ее будить, оделся и вышел из княжеской опочивальни узнать причину шума. Как им и положено, за дверью два стражника оберегали покой своего властелина, он приказал им остаться, спустился с башни Первого После и очутился в главной галерее. Мозаичный пол был залит багровым и словно усыпан строительным мусором все четыреста шагов от башенной лестницы и до выхода во внутренний двор, как будто в замке затеяли обновление, начали красить и раскидали строительные принадлежности. На самом деле это в крови валялись тела людей, узнаваемые только вблизи - выпотрошенные, разрубленные, обугленные, переломанные - ни одного целого. Среди них нашлись и мертвые Кед-Феррешем, примерно одна кукла на пять убитых людей.
   - Ураш...
   Элден кинулся в башню и, отыскав десятника, повелел ему взять всех своих людей и усилить стражу опочивальни. Затем быстро вернулся в галерею, регент должен самолично усмирять бунт. Судя по шуму, бои шли уже за пределами стен, где-то на склонах холма. Значит, с наскока взять замок Урашу не удалось, кукол и орденцев, изначально находившихся внутри, не хватило для победы. Пока отбились.
   Однако даже за промежуточный успех пришлось щедро заплатить. Среди погибших Элден узнал первого казначея, шестерых сотников, главного оружейника, нескольких баронов, начальника стражи Башни Возмездия. Это только те, кого он смог опознать, истинные потери вскроются позже, когда выяснится, что с утра никто не явился в конюшни, в кузницы, на половину постов. Он бы не заметил еще одну важную потерю, если бы на полу под скрюченным телом что-то не блеснуло. Элден подвинул труп и достал кусок погнутой серебряной трости. Еще две ее части торчали из-под мертвеца. Элден перевернул его, так и есть: Сарой. С ним, похоже, куклы расправились особенно жестоко, видимо, по приказу Ураша. Перебитые конечности, выбитые зубы и выколотые глаза. Элден не испытал жалости к достомолу, но и радости от его смерти не почувствовал. Единственное, что он ощутил - безразличие.
   Он спустился с главной галереи на этаж ниже, сквозной коридор там так же был раскрашен и усыпан рублеными ошметками. Элден обнаружил у стены голову труповоза, вот к нему некоторое сострадание пробудилось. Хоть и не удалось сутулому старику убедить люд нижнего града, что в замке живет верный защитник обездоленных.
   - Ты не смог заставить поверить их в скромного Элдена, - сказал он отрубленной голове, - но смог ли ты спасти бедную девочку? Жаль, ты уже не расскажешь.
   Он решил обязательно потом похоронить его по-человечески. Да и всех этих несчастных тоже. Кроме орденцев, их он прикажет свалить в общую кучу и закопать бесследно, не будет им ни могильной плиты, ни даже холмика.
   Элден направился дальше. Нашел сотника лучников, еще нескольких баронов, хранителя манускриптов. Свернул к лестнице, чтобы спуститься еще на этаж, и споткнулся о валявшееся за углом тело. Маленькое и толстое, с торчащими красными лентами и серпантинами, будто праздничный мешок с подарками для детей, перевязанный рыжим узлом. И для Элдена это действительно являлось подарком.
   - Так что, получается, я теперь полновластный властелин? - пробормотал бывший регент. - Князь Сафарраша и всей Ишири?
   Галату отрубили руки и ноги, а затем выпустили кишки. Или наоборот. Элден решил похоронить его с княжескими почестями. Наследник, конечно, был засранцем, но такой смерти не заслуживал.
   Властелин спустился на этаж. То же самое. Обходить снова все это совершенно не хотелось, но и здесь могли быть важные находки.
   Но находкой стал он сам.
   Из занавесей в конце коридора выпрыгнул Кед-Феррешем и бросился к нему. Элден метнулся на винтовую лестницу башни Возмездия. Запас есть, вдруг удастся сбежать?! Прыгнул через четыре ступени, глянул вниз. Кед-Феррешем скачет через семь, накручивает спирали. Приближается! Между ними полтора витка. Уже один.
   Элден вынесся на крышу, бежать некуда. Или бой, или вниз с башни. Залез на парапет, спрятался за зубцом. Придержал волосы, посмотрел одним глазом. Кукла вышла из черноты лестничной шахты, меч обнажен, ветер полощет капюшон. Что же делать?! Элден спиной прижался к холодному камню укрытия, достал кинжал. Поморщился и рассек левую руку. Убрал оружие, подставил правую ладонь. Тепло.
   Выглянул еще, Кед-Феррешем идет вдоль зубьев, осматривает за каждым. Уже набралось с маленькую чарку. Нужно еще. До Элдена идти четыре зубца. Ветер чуть не срывает капюшон куклы. Кровь не останавливается. И это хорошо. Два зубца. Полторы чарки. Один зубец. Еще пара капель. Прыжок! Взмах рукой, кровь на сумрачный доспех, прямо в воротник! Шипение, чернильный дым, она ничего не видит! Застилает глаза. Бросок в нее, руки вперед - отлетает, ударяется спиной о парапет. Кувырнулась! Прощай, сука.
   Элден оперся о парапет и, пока сердце унималось, окинул взором свои новые владения. Шли бои - нижний град горел, в предместьях тоже виднелись всполохи. Почти везде на каменных зданиях трепыхались медузы, Кед-Феррешем однозначно побеждали. Значит, замок ждет либо осада, либо сразу новый штурм. Он поднял голову на башню Первого После, самую высокую из трех. Нет, знамя не сорвано, сорока еще реет.
   - Я принесу вам разорение, - прошептал новый властелин.
   На крыше каменного дома неподалеку от Аруши он заметил две фигуры. Одна - высокая с маленькой головой, вторая - коренастая в сверкающих латах. Ураш и Сагдар. Да, точно они, на трехэтажном здании в виде круглой башенки. Устроили что-то вроде воеводческой ставки. Не боятся выстрелов, до замка слишком далеко, их не достанут.
   Элден усмехнулся. Сагдар с ними... А ведь всеми считался верным слугой Дарагана. Да и сам Элден так думал. Вот почему вашорец выбрал такую тактику во время битвы при дюнах Саррашвейша. Стало быть, тогда он уже присягнул Урашу. Сагдар знал, что варварская конница сметет стрелков из огненных трубок. Принес их в жертву, чтобы доказать якобы неэффективность нового оружия. Хотя если бы они использовались грамотно, могли бы принести большую пользу. Такими никчемными они оказались всего лишь из-за отсутствия поддержки пехоты. Если бы их сразу поставили, чередуя с Кед-Феррешем или просто мечниками, а лучше - пикинерами, - они бы стали грозной силой. Сходящий с ума старик Дараган доверился Сагдару, распустил стрелков, переплавил почти все трубки, ну, оставив несколько для фейерверков и увеселения своего сынишки. Праздничный мешок с торчащими серпантинами кишок и перевязанный сверху рыжим узлом - лохматыми кудрями. Элден высунулся за парапет, нового властелина стошнило.
   Так Сагдар погубил три сотни людей и еще заодно подставил Сароя, главного защитника нового оружия. Если бы в руках Элдена сейчас лежала огненная трубка, он, может, и дострелил бы до этой воеводческой ставки. А из арбалета - точно нет. Вообще, Ураш все рассчитал: сумрачный доспех из трубки пробивается где-то со ста шагов, из арбалета - с пятидесяти, с мощного лука - с тридцати. Поэтому, чтобы убить или ранить Кед-Феррешем из метательного оружия, необходимо попадать в голову, где доспеха нет. Естественно, не каждый выстрел в суматохе боя достигнет цели. Из трубки же - можно и в грудь, и по ногам, - везде, невзирая на броню. Теперь гарнизону замка будет сложно отбиться от кукол. Да и по всему Сафаррашу верным сороке людям придется тяжко.
   Элден вернулся в башню Первого После проверить самое главное. Все в порядке - стража из двенадцати закованных в латы воинов охраняет покой Эми. Малыш еще спит.
   Властелину доложили, что его верные подданные ждут повелителя в Сорочьем зале. Прийдя, он сразу выпроводил всех баронов - этим доверять нельзя! - оставив сотников и нескольких десятников, среди которых был и Холеф.
   - А ты почему не со своим другом Сагдаром? - спросил Элден, усаживаясь на Сорочий трон.
   - Он предал свою землю, свой род, своего повелителя. - Лицо младенца, а глаза взрослого - сосредоточенные и решительные. - Позвольте мне убить эту тварь, когда мы победим.
   - Если еще это случится, - ответил властелин и повернулся к Дираишу: - А тебе я могу верить?
   - Да, мой повелитель, - звонко сказал Дираиш.
   - Положение отвратительное, - сообщил воевода Кейварт, крепкий воин в кожаном доспехе. Хранитель ворот и командующий всем гарнизоном замка. - И предместья, и нижний град мы уже, можно сказать, потеряли. По моим расчетам орденцев, кукол, вставших на их сторону людей всего порядка восьми-девяти тысяч.
   - А у нас в замке сколько?
   - Могу лишь приблизительно оценить, еще не посчитаны все последствия подавления мятежа. Примерно тысяч пять. Точное число узнаем к середине дня.
   - Не так уж и плохо. Меньше чем два к одному в их сторону, и у нас стены. Я не обучался военному искусству, но представляю, что такой расклад недурен для обороняющих хорошо укрепленную цитадель. Почему же, ты говоришь, положение - отвратительное?
   - Они не станут штурмовать, а длительной осады мы не выдержим. С водой еще неплохо, а вот еды хватит дней на двадцать. Они сожгли почти все зернохранилища, перебили половину лошадей, а если мы забьем на конину остальных, это пищи всего на пару дней.
   Элден откинулся на спинку, в пушистые перья, и забарабанил пальцами по подлокотникам. Конечно, он знал выход.
   - Мне кажется, решение наших трудностей вам известно. - Дираиш наклонил голову. - Известно и мне.
   - Да уж сообразить-то не сложно.
   - Смотрите. Быстро отобрать из солдат самых способных мы не сможем: у нас просто нет времени проводить какие-либо турниры, чтобы выяснить навыки каждого. - Дираиш сложил руки на груди и десницей принялся задумчиво чесать подбородок. - В каком возрасте воины имеют наибольшую эффективность на поле брани? Ну, где-то от двадцати до тридцати пяти. А дети у них в среднем когда появляются? Где-то в тех же летах. До двадцати - солдаты еще плохо обучены своему делу и бездетны, а после тридцати пяти - мастерство остается, но тело слабеет, а детей уже много. Таким образом, сразу по двум важным причинам воины младше двадцати и старше тридцати пяти в первую очередь предпочтительны для умерщвления с последующим поднятием. Они менее ценны с двух точек зрения. А вот устранять молодых отцов да еще в расцвете боевых качеств было бы не слишком умно. - Дираиш развел руки. - Видите, мой повелитель, как все складно получается!
   Элден кинул взгляд на правую от трона стену: сироты предвкушали апельсины от Дарагана, подставляли ему ладони.
   - Но они верные мне солдаты! Они не перешли к врагу! И так я их отблагодарю?! И оставлю детей ветеранов сиротами?
   - А иначе мы все умрем! - Дираиш звонко засмеялся.
   - Он прав, уже через двадцать дней начнется голод, - согласился Холеф. И все его поддержали.
   - Мы легко все провернем, - заверил Кейварт. - Будущих жертв я одновременно сниму с постов, заменю их этими... от двадцати до тридцати пяти. Несчастные, недостаточно зрелые и слишком перезрелые, сразу отправятся спать, я знаю, сейчас все на ходу засыпают. Вот, пока они дрыхнут, мы и отправим их на пиры в светлые чертоги. Бунта со стороны оставленных в живых не случится, как командующий гарнизоном я гарантирую.
   - Золотой возраст, - улыбнулся Дираиш.
   - Все равно еда когда-нибудь закончится, - вымолвил властелин.
   - Но не так быстро, - возразил Кейварт. - К тому же у осаждающих тоже могут возникнуть разного рода трудности.
   - Да, это все понятно. А что твердят лазучары? Вы уже посылали на разведку?
   - Ни Эр-Вейна, ни его лазучаров нигде нет, - пожал плечами Дираиш. - На той стороне мы их тоже не видели. Совершенно все испарились.
   - И куда же они могли подеваться?!
   - Простите, у меня нет ответа, мой повелитель.
   - Медлить нельзя! - воскликнул Кейварт. - Мы не можем позволить себе кормить такую ораву! Нужно решаться!
   - Да, похоже, выбора у меня нет. Этой ночью замените их на постах и отправьте спать. - Элден крутил в руке кинжал. Пламя тысяч свечей Гнезда искажалось на клинке. - И завтра все решится.

36

  
   В два часа пополуночи начали. Разделились по двое, Кейварт составил список жертв и раздал каждой паре. Убийцы рыскали по замку без промедления, ошибок в листах не было, в отмеченной комнате всегда находились либо еще молодые, либо уже старые.
   Элден шнырял по коридорам вместе с Холефом. Первая расправа стала для властелина Сафарраша и всей Ишири испытанием. Они тихо вошли в каморку, вроде той, где когда-то он сам жил, на единственной кровати на животе спал мальчишка лет пятнадцати. Возле на полу валялся короткий меч в ножнах. Элден аккуратно присел с краю, достал кинжал. Теперь нужно левой взять за волосы, резко дернуть и правой перерезать горло. Он несколько раз подносил к волосам жертвы руку, но не хватало духу схватить, вместо этого сжимал в кулак лишь воздух.
   - Если вы не сделаете, он все равно умрет, - прошептал Холеф. - И я скажу, голодная смерть вот куда хуже, чем такая.
   Элден все понимал. Сильно рванул за волосы, но правая дрогнула: слишком слабо разрезал. Мальчишка выкатил глаза, захрипел, кровь брызнула сначала на подбородок, затем на подушку. Не отпуская волос, Элден сел жертве на ноги, вновь прислонил лезвие к глотке и надавил что есть сил. Показалось, что разрезал до позвонков. По ногам прошла судорога, и сразу же мальчишка обмяк и рухнул лицом в подушку.
   - Не смог закричать, хорошо, - вымолвил Холеф. - Пойдемте дальше, ваше сияние. У нас еще много работы.
   Убивали по очереди. Далее стало проще, чувства отупели, и Элден ощутил себя забивающим скотину мясником. Хотя резать молодых все равно было тяжелее, чем старых.
   Трудностей не приключилось, все двойки без шума справились с задачей. Властелин обходил чертоги и поднимал мертвых. Бледный мальчишка отнял с подушки голову, медленно встал с кровати и покорно уставился на повелителя. На шее, губах и подбородке застыла кровь.
   Воевода Кейварт не ошибся - волнений действительно не возникло, и оставленные в живых, кажется, даже мысленно благодарили командующих и стали еще более лояльны.
   Следующие десять дней осажденные и не пытались высунуться за стены. Замок очистили от трупов, часть погибших властелин обратил в живых мертвецов, а оставшихся, включая Сароя, Галата и труповоза Ошика, похоронили на внутреннем дворе. Элден запретил Эми для ее же блага выходить из княжеских покоев и выставил перед ними круглосуточную стражу.
   Сороки видели, что медуз в нижнем граде и предместьях становилось меньше. Сначала думали, это просто перегруппировка сил, однако к одиннадцатому дню уже было ясно, что три-четыре тысячи орденцев покинули город. Затем и голуби принесли добрые вести: против Кед-Ферешем по всему княжеству развернулась борьба. Мятежники сражаются с куклами, крестьяне прячут зерно, заваливают дороги, сжигают мосты. Урашу пришлось снять часть войска с осады и перебросить для подавления бунтов. Хорошая возможность для сорок, их теперь, пожалуй, даже немного больше.
   Элден решил атаковать немедленно. Восстания, безусловно, скоро будут утоплены в крови, и тогда тысячи медуз вернутся. Нужно действовать, пока судьба благоволит.
   Ночью двенадцатого дня, незадолго до рассвета, Элден, оба воеводы - Дираиш и Кейварт, - а также Холеф вышли на стену между башнями Болей и Первого После. Десятник рвался сражаться вместе со всеми и был должен по рангу, но властелин не отпустил Холефа. Не доверял недавнему дружку Сагдара, вдруг, очутившись возле вашорца, перебежит к нему со всей десяткой.
   - Вы правильно рассудили, мой повелитель. - В темноте бледное и гладкое лицо Дираиша еще более походило на детское. - Сейчас лучшая возможность для наступления. Другой такой не выпадет. - Мальчик это или девочка?
   Из приоткрытых ворот выходили мертвые - бородатые мужи, у которых счет боям шел на десятки, и щуплые мальчишки, для многих из них - это первая битва. Элден находил знакомые лица - тех, кому он собственноручно перерезал глотки. За одиннадцать дней осады он поднял тысячи трупов и теперь чувствовал себя отвратно: кружилась голова, лоб покрылся липким потом, шатало и мутило. Элден ощутил, что менее чем за две недели постарел на пару лет.
   - Пока они не видят, что мы выходим, - удовлетворенно констатировал Кейварт.
   Сзади послышалось шуршание, будто что-то волокли.
   - Вы мне, наверное, не рады, но я не мог не предложить свои услуги в столь судьбоносный час. - Сжимая виолончель, на Элдена смотрел Гидо. - Я знаю, мы тогда поссорились, и вы на меня сердитесь...
   Элден оглядел старика, тот совсем сжался. Наказания ожидал от нового властелина, что ли?
   - Нет, я не сержусь на тебя. Да, тогда ты играл для Дарагана и его лизоблюдов на казни салирцев, но... - Выкатанные глаза мальчишки. - Я понимаю, ты не мог выбирать. Делал, что пришлось.
   - Хвала вам, ваше сияние. Позвольте же мне поиграть ради нашего успеха. Куклы не распознают музыку. Мертвецы, к сожалению, тоже. Но вот наших живых солдат она вдохновит и придаст отваги. Музыка в тяжкие времена значит очень многое.
   - Хорошо, когда начнется - играй.
   - Вас, может, смущает дракон на грифе? Да, понимаю, символ рода Дарагана. В будущем я могу заменить его на ваш. Кто у вас на знамени? Вы же из знатного рода.
   - Титулы у вештаков уже давно отобрали. И вместе с ними знамена.
   - Вы - великий властелин. Вам под силу вернуть их. Так кого мне поместить на гриф? Что за зверь олицетворяет венценосный род Фрат?
   - Не зверь, птица. - У Элдена потеплело на душе. Вспомнил дом и отца, которого последний раз видел в четыре лета. - Скопа.
   - Вот и замечательно. - Ясные голубые глаза улыбнулись Элдену. - Скопа, словно кидающаяся с грифа на струны.
   - Пожалуй, нет, не надо такого. Музыка все же не селедка.
   - Если передумаете, я всегда буду рад.
   - Мы почти дошли, - проговорил Кейварт. - Нападение станет для них неожиданностью!
   Мертвые уже заканчивали спускаться со склонов Лысого холма, и из ворот показались живые. Все как один в белых латах и шлемах, черных перчатках и сапогах. И все как один от двадцати до тридцати пяти. Ворота за ними заперли, только вперед - за смертью и за славой.
   Орденцы узрели врага, когда между первыми линиями осталось с пятьдесят шагов. Звякнули арбалеты, живые кинулись по склону вниз. Нет резона больше осторожничать. Битва началась.
   - Давай, - негромко сказал властелин.
   - Есть у меня красивая пьеска на такой случай, в соль-мажоре.
   Мертвецы сцепились с мечниками, заменившими в первой линии отбежавших арбалетчиков.
   И зазвучала музыка.
   Светало, пелена белела, и Элден решил, что она сегодня особенно низка. Будто опирается на него, давит на разум. Он вытер со лба пот, шумно выдохнул. Перед глазами все плыло, качалось, а картины извращались. Холеф уже не просто немного напоминает младенца, а воистину голова младенца на широком мускулистом теле. Вот она поворачивается к нему - смотрит, не моргая. Улыбается... Старик с виолончелью. Глаза большие, ясные. Умные. А Дираиш? Это же отрок совсем. Или отроковица, но не из тех, которые водятся с подружками, а та, кто бегает баловать с мальчишками. Кейварт... Ничего особенного, обыкновенный солдафон. Хорошо сбитый, короткая стрижка. Кому из них Элден может довериться? Они хоть прямо сейчас способны объединиться и восстать против своего властелина. Как он сговорился с Урашем и Сароем и убил Дарагана. Так и они: пока он им нужен - не тронут, а едва почувствуют выгоду, не медля расправятся. Нет у него здесь друзей. И вообще нет нигде, все мертвы или пропали. Был в детстве лучший друг, но остался только в воспоминаниях. Нет, никому нельзя довериться.
   Куда же ты вошел, Элдене?
   Младенец поиграл бицепсами. Элден перевел взгляд на Гидо. Сидит возле зубцов, сосредоточенно водит смычком. Вдруг шея старика удлиняется, и лысая голова выезжает за пределы стены. Запах гноя. Дираиш смеется звонко, как девочка. Младенец лыбится. Голова старика на длинной шее отделяется от туловища и летит на поле брани, в самую гущу. Там пятеро мертвых мальчиков завалили куклу, сорвали капюшон, откусили уши, рвут зубами ее лицо. В каждом из них Элден видит себя. Голова зависла над ними, хлопает ясными глазами. Невыносимый запах гноя. Так это же из носа вытекает! Элден вытер гной, светло-желтая жидкость на костяшке указательного пальца. Безголовое тело продолжает водить смычком. Мускулы младенца затвердели, проступили голубые вены. Беззубый рот улыбнулся Элдену. Дираиш продолжает хихикать. Голова на длинной шее, бумажный змей, воротилась, кружится вокруг зубца стены. Подлетает к лицу Элдена, ясные очи изучают его. Открывает рот, вываливается застывший гной. Невозможный запах.
   Куда же ты зашел, Элдене?
   Он сглотнул. Подступает тошнота. Мечник снес мертвому мальчику верхнюю часть головы. Другой мальчик повис сзади у мечника на плечах и откусил ухо. Не стоило подходить к парапету и смотреть на все это. Элдена вырвало. И тут же утробный тягучий голос всех четверых:
   - Пра-авильно, на-аш властели-ин! Та-ак и-им на-а го-оловы! Мы-ы бы-ы то-оже сде-елали, но-о еще-е не-е ку-ушшшали-и!
   Шум битвы слился в один звук, гудение усиливалось и удалялось, и в глазах потемнело.
   - Ваше сияние! - Холеф и Дираиш склонились над ним. Теперь нормальные. - Вам дурно? Может, вам лучше пойти отдохнуть?
   Гидо прекратил играть.
   - Возможно, - ответил властелин, приподнимаясь. - Это просто нервное перенапряжение. Эти одиннадцать дней... А еще тысячи поднятых мертвецов...
   - Мы побеждаем, - доложил Кейварт. - Вы и правда можете отдохнуть. У вас на стене двое лучших воевод Ишири.
   Элдену полегчало, словно из головы что-то вылетело и взмыло к небу.
   - Смотрите, Ураш уже улепетывает! - воскликнул Холеф.
   Долговязый хранитель драпал на лихой лошади, и полы плаща махали, как крылья. Вдруг Ураш превратился в стервятника и улетел в низкую пелену.
   Элден зажмурился и мотнул головой.
   - Пожалуй, вы правы, мне стоит отдохнуть.
   - Мы принесем вам благие вести, - сказал Кейварт. - Возложим медузы к вашим ногам.
   - Да, обязательно, когда придет черед, бросьте нашим солдатам со стен знамена. Пусть заменят на крышах медуз на сорок. А ты - продолжай играть!
   Гидо тревожно кивнул и перешел на минорную тональность.
  

* * *

  
   Элден поспал часов шесть и чувствовал себя гораздо лучше. Они сняли осаду, освободили и нижний град, и предместья. Град почти весь выгорел, однако для него это привычно, погорельцы натаскают досок для новых халуп. Властелин узнал о драгоценном подарке, что вот-вот ему доставят, и ожидал того, сидя в душной комнатушке за столом напротив двери.
   Конвой ввел Сагдара. На латах вашорца появились новые вмятины, запеклись пятна крови. Испачканные волосы застилали глаза, и он время от времени подергивал головой, как его любимые кони.
   Барон глянул на жреца - он не считал Элдена властелином - нечистый откинулся на спинку стула, ухмыляется, но ноги под столом наверняка дрожат!
   Элден приказал конвоирам выйти за дверь и запереть. Сагдар стоял в семи шагах с завязанными за спиной руками.
   - Что, твой хозяин сбежал, а ты не успел? - спросил Элден.
   - Потому что я сражался, в отличие от этого труса. Собственноручно прирезал пятерых или шестерых.
   - И в замке тоже? Ты убил Галата, Сароя?
   - Галата мы с Урашем вообще кончать не собирались. Вероятно, его зарубила какая-то мелкая сошка, вроде десятника или ниже. Мальчик, верно, когда-то жестоко оскорбил безропотного солдатика - он запросто мог, я знаю! - вот солдатик с ним и поквитался в заварухе. Да еще и помучил сперва, я видел труп наследника. Мы бы казнили убийцу, если бы выяснили кто. На Галата имелись определенные планы.
   - А Сарой?
   - Вот достомола укокошил лично я. Этот мерзкий старикан плел интриги против меня, мне хорошо известно. Наущал, наводил напраслину, подстрекал. Делал все, чтобы расшатать мои позиции при дворе. Если бы Дараган меня не ценил, я бы давно гнил в подвалах башни Болей.
   - И ты осмелился пойти на своего покровителя, предать его.
   Сагдар фыркнул:
   - Да ему недолго оставалось! Помер бы он, а мне куда деваться? Сразу бы и надели кандалы.
   - Все равно ты изменил. Ты понимаешь, какое наказание тебя ждет. Клятвопреступление и в Сафарраше, и во всех некняжествах карается смертью.
   - Тебе не следует меня казнить, властелин. - Сагдар снова фыркнул. - У тебя не то положение. Ты здесь никто, временная картонка, пока они не договорятся о разделении власти. Убив меня, ты совсем испоганишь ситуацию. Я - барон, представитель знатного рода, моя семья веками связана кровью и общим делом с великими домами. Оставь меня - и я воздам им за тебя похвальбу, может, тогда после свержения ты сохранишь себе жизнь и все члены.
   Элден повернул голову к глухой стене.
   - Ты врал своему старому властелину, врешь и новому.
   - А тебе придется мне поверить! - засмеялся Сагдар. - Довериться!
   - Помню, ты уже как-то предлагал мне союз.
   - Мы с Урашем на самом деле хотели видеть тебя на нашей стороне. Но это было трудно осуществить.
   - Также ты повинен в гибели трехсот стрелков. Ты понимал, что варварская конница их перебьет. Дарагану ты все представил, как неэффективность нового оружия и криворукость солдат.
   - Ничего подобного! Мы просто недооценили козлопасов.
   Элден внимательно посмотрел на Сагдара.
   - Ты лжешь. Ты побеждал куда более сильных врагов. Воеводы твоего искусства так не ошибаются.
   - Может, я и лгу, а ты - глупец. Не властелин, а дурилка и посмешище для всех. И окружил себя подобными... Дираиш, богомерзкая жертва обряда. Да с ним ни один достопочтенный барон рядом не встанет! Дараган его и нарек первым воеводой из-за того, что Дираишу никогда не обрести опасного влияния и не двинуть свое войско на властелина. Эта полудевка предаст тебя, едва почует барыш!
   - Ты тоже предал своего властелина, хоть и не полудевка. Или я ошибаюсь?
   - Я куда искусней Дираиша, но не стал первым воеводой лишь потому, что со своим влиянием и происхождением слишком угрожал Дарагану.
   - Все эти подробности не снимают с тебя вины. Ты изменил сюзерену и направил на смерть триста человек.
   Сагдар фыркул третий раз.
   - Просто им следовало лучше стрелять! Тогда бы выжили.
   - Ты знал их уровень. Видел тренировки на стрельбище.
   Сагдар ухмыльнулся и посмотрел на жреца. Сидит тут, напыщенный, и правда думает, что властелин и вершитель судеб. Еще и улыбается. Ничего, скоро его вернут на землю.
   Сагдар почуял запах гари. Надо ему сказать жрецу, что где-то уже восстание против его сияния, замок-то пылает! А этот идиот улыбается шире прежнего. Ха! Надо обязательно сделать ставку, когда его свергнут. Новый добрый коняшка в хозяйстве весьма кстати. Нет, ну, действительно дымом несет! Еще и каморка эта душная и тесная. Доухмыляется он, задохнутся сейчас оба. Вот, собирается наконец-то, встает из-за стола.
   Властелин не встал. Он ногами отбросил стол в сторону, обнажив огненную трубку. Сагдар уставился на догорающий фитиль, глаза барона расширились. Трубку покрывали благолепные рисунки сафаррашских кудесников, но насладиться ими вашорец уже не успел.
   - Искра! Божья искра! Ха-ха!
   И смех Элдена потонул в грохоте выстрела.

37

  
   Ками сидела на бочке с треской и грызла яблоко.
   - Не больно? - Пенни ощупывала ее руку, водила по предплечью, нажимая то там, то сям.
   - Не-а, не больно. - Ками с хрустом откусила здоровый кусок, чуть не поперхнулась.
   - Тогда мазать больше не надо.
   - Хвала Восьмирукой! Вонять хоть не будет.
   - Ты сейчас и так вся треской пропитаешься, если не слезешь.
   Ками спрыгнула с бочки, на лету выбросив огрызок в пустую квашню.
   - Нужно возблагодарить Заступника, - сказала Пенни, - за то, что не позволил темному эфиру проникнуть в рану. От такого и умирают нередко или остаются увечными. Я тебе раньше опасалась говорить, чтобы не напугать и не навести ненароком сглаз.
   - Я помолюсь и Восьмирукой, и Заступнику. - Ками вдруг нахмурилась. - А шрам так и останется?
   - Ну, побледнеет еще немного.
   - На всю жизнь останется, - покачала головой Ками.
   - Зато все будут знать, что ты убила Кед-Феррешем! - улыбнулась Пенни.
   Не того желала Ками. Совсем не победы над Кед-Феррешем главное для княжны. Она смерила взглядом шрам: неровная бугристая полоса от запястья и до локтя. Так никуда и не исчезнет, придется всегда прятать под длинным рукавом. Нет, скрыть правду не получится. Когда отец выдаст ее за какого-нибудь знатного господина, конечно, обо всем поведает. Ведь если господин обнаружит уже после свадьбы, то...
   Она даже Сеймуру старалась не показывать. Когда палочкой чертила на земле буквицы, выворачивала к нему руку внешней стороной предплечья, хоть он все уже давно и видел. Впрочем, никогда специально не рассматривал и не упоминал. Надо будет ей самой узнать, что он об этом думает, может, со стороны и не так ужасно выглядит? Вот только с силами собраться для такого разговора.
   Они уже изучили все сафаррашские буквицы, но Ками заявила, что образованный человек должен владеть и салирской грамотой. Пока Сеймур не освоит мудреное правописание северян, она от него не отстанет.
   Шрай воротился из городишки Инм-Шешир крайне довольный. Ками вообще его таким не помнила. Ходил по лагерю, перекидывался со всеми парой добрых слов, даже ей улыбнулся. Потом собрал всех и торжественно сообщил:
   - Наш новый властелин - малыш Элден.
   Никто ничего не понял, какой еще "малыш Элден"? Лишь Ками будто прижгло, она даже подпрыгнула. Да, точно! Того нечистого жреца из замка звали Элден! Он же говорил, а она после всех передряг и позабыла. Он ее спас, а теперь, получается, еще и властелином стал? И почему это малыш? Он ведь будет повыше большинства обитателей замка!
   Шрай объяснил, что Элден - его лучший друг из детства. Что он - хороший человек. Что Ишири наконец обрела достойного властелина. В заключение сказал, что мятежникам следует всячески помогать его борьбе с Урашем, с Кед-Феррешем. В тавернах Инм-Шешира он узнал не только о новом повелителе, но и о посте Кед-Феррешем неподалеку.
   - Что, опять амбар грабить пойдем? - скривилась Ками.
   - Лучше. Сожжем хранилище сумрачной стали.
   - Это слишком опасно, - повела носом Пенни. - Там наверняка выставлено часовых в разы больше, чем всех наших людей.
   - Нет, я все выяснил, охрана слаба. Ураша весьма донимают войска Элдена. - Шрай сладко улыбнулся. Мрамор, кажется, сейчас оплавится. - Орден терпит поражения и снимает часть сил с тылов.
   Они отправились вчетвером: Ками, Шрай, Илмар и Эшван. Задача обещала стать такой же легкой, как и тогда с амбаром. Шрай приказал Ками не открывать рта. В этих местах, на север-темени земель Сафарраша, салирцев редко кто поминал добрым словом, почти такой же враг, как и орденцы. Она так и не выучилась говорить чисто, сплошные Урьяш, Дарьяган и неизменно веселящее командующего Шряй. Твердо произносить "р" и "м" удавалось только на конце слов: Вашор и кефир, пар и Салир. Сеймюр.
   Они шли по тракту пешком, и Шрай заставил ее изображать немую сестренку Эшвана. Так она превратилась в ширихаженку, для лучшего сходства ей вплели в волосы столько цветов, что хватило бы венков на пять. Пустые предосторожности - весь путь на четверку мятежников и внимания толком не обращали, страх перед Кед-Феррешем затмил недоверие к незнакомцам. Ками была уверена, что многие догадались, кто они, но что такое бунтовщики по сравнению с орденом, исподволь ворующим людей, а затем обращающим их в куклы. Красть в открытую Ураш, видимо, пока не решался, маловато еще у хранителя сил. Шрай бы возразил, что уже маловато, ведь это малыш Элден громит орденские полчища!
   Все равно замечательно, что ее замаскировали. Васильки, незабудки и ромашки оказались почти у носа, она специально прибрала свои лохмы к щекам. Так цветы скрасили менее приятные запахи. Не пришлось - да и не получилось бы - всю дорогу зажимать ноздри, дабы не чуять вонь канав, тянущихся по обе стороны тракта. Она видела, как над ними приседают мужики и дети, спускают портки и наполняют мочой и дерьмом и без того зловонную жижу. Честно говоря, и Ками тоже пару раз сходила, постепенно она научилась не обращать внимания в этих делах на окружающих.
   На их арбалеты тоже если и пялились, то не слишком откровенно. Подумаешь, невидаль в таких-то местах, после череды войн и восстаний в каждом третьем доме в углу стоит. Вот девочка с оружием могла бы вызвать подозрения в своей вменяемости, но арбалет Ками нес Илмар. "Дай сюда, милая, избежим лишних вопросов, да и тащиться далеко, устанешь", - вот так он сказал. И не обманул: они шли часа с три, сначала по тракту, потом свернули на просеку, а последний отрезок пути пробирались по бурелому.
   Детали задачи отличались от того, что требовалось тогда с амбаром. Теперь куклы должны находиться далеко друг от друга, так что мятежники тоже разделятся, прикончат каждый свою, а после - встретятся в условленном месте. Илмар отдал Ками арбалет с колчаном, зарядив, она легла и выползла на опушку. Поерзала, устроившись поудобнее, и стала искать цель. Вот он, но это же не...
   Это была не кукла, а человек в мешковатом орденском наряде с вышитой медузой слева под воротом. Юный послушник. Ками о таком и не сообразила, а ведь и правда - о том, что стрелять опять случится в кукол, ничего и не говорилось. Она прицелилась, попасть отсюда очень легко. Хоть в голову, хоть в эту кровавую медузу, что прямо на сердце. Направила мушкой в лицо, да он же совсем еще мальчик! Лет четырнадцать, как, например, Рьяму, среднему брату Ками. Или как Сеймуру.
   Понятно, орден проигрывает, вот и выставляет таких солдат. Мальчишку и не спрашивали, хочет ли он вообще сражаться на стороне Ураша. Просто дали меч и поставили там, где, по мнению орденцев, нападение маловероятно, и не обязательно использовать проверенные в боях части. Вряд ли этих послушников Кед-Феррешем в их храмах даже учат обращаться с оружием. Он меч-то, наверное, третий раз в жизни держит. И сейчас ее придется лишить.
   А если намеренно промахнуться? Стрела войдет в землю у его ног, и мальчишка убежит. А вдруг не убежит, а бросится на нее? Или еще хуже - поднимет тревогу, и тогда вся их миссия провалится. Ками отсюда очень легко может всадить хоть в мизинце от его сапога, но что толку? Ей надо убивать, они пришли за этим.
   Она навела на шею. Вот сейчас полетит болт, пробьет мальчику горло, он свалится, захрипит. Может, подрыгается. Потом посмотрит на нее... Его глаза уже перед ней стояли! Нет, надо наповал. Прицелилась в лоб. Как раз удобно: он открытый, пробор рыжих волос ровно посередине. Мальчик просто рухнет, а голубые глаза так и останутся широко смотреть в небо.
   Лучше бы она никогда не училась стрелять из арбалета.
   К ней подполз Шрай, они втроем уже разделались со своими.
   - О, какой у тебя юнец, - прошептал командующий. - У нас наоборот старики были. Орденцы совершенно не ожидали здесь нападения, вот и оставили самых негодных солдат - стариков и детей.
   - Лучше бы у меня тут стоял старик, - пробормотала Ками.
   Она соврала, выстрелить в старика ей бы оказалось так же тяжело. Вспомнила бы своего деда, князя Регемьяра, после смерти которого десять дней проплакала. Да и вообще, глядя на любого человека, она бы кого-нибудь вспомнила. Или нет, но не выстрелила бы все равно.
   - Он - наш враг, - сказал Шрай.
   Она понимала, но одно дело враг, что топчет твою землю и убивает твою семью, а другое - послушник-мальчишка, его и в орден-то отдали наверняка для того, чтобы остальная семья могла прокормиться.
   - Ну.
   Он действительно враг, и настоящая княжна тут бы не раздумывала. На все бы пошла ради Салира. Ведь салирцы и славятся своей храбростью, а Ками - дочь их повелителя. Почему же Восьмирукая сделала ее такой нерешительной?!
   - Давай уже.
   Мальчик увидел кружащего под серой пеленой сокола, поднял на птицу голову, улыбнулся. Верно, он еще совсем недавно стрелял из рогатки по пичугам.
   - Вот, задрал голову, целься в шею. Стало очень удобно, даже ты попадешь.
   Да она сама знает, что не промахнется. Кто скажет, сколько еще продлится война? Сколько у Ками еще впереди убийств? А может, орден двинется в Салир, и ей нужно будет защищать родную землю? Хватит ли ей духу выстрелить во врага там?
   - Долго еще телиться будешь?
   А если салирцы сами отправятся спасать Сафарраш от ордена? Как же она тогда станет сражаться? Она же должна подавать пример, она - Ками эн-Салир! Враги убивали и снова убивали ее солдат, сотника Илмара, ее дядю. Но то были враги, а не этот мальчик... Когда она бежала по крышам из замка, клялась, что вернется с салирцами за местью, изничтожит сафаршей, за все поквитается. И вот же сафарш прямо сейчас стоит перед ней, в семидесяти шагах, она совершенно точно не промахнется... Так хватит ли ей все-таки духу защитить Салир? Когда к ним придут с мечом. Или не сможет выстрелить и там? Восьмирукая, почему ты создала ее такой слабой?! Это же сафарш! Ками отложила арбалет и заплакала.
   Никакая она не княжна. Некняжна она - и все тут.

38

  
   Необычайные и труднообъяснимые вещи происходили с Элденом. Властелин прогуляется по галереям, спустится в сад, пройдет запретными для нижайших тропами. И там, в тени орешника, вдохнув щекочущий аромат ирисов, вдруг услышит вкрадчивый шепот:
   - Привет.
   Вздрогнет, отойдет не медля от колдовского то ли древа, может, даже и цветка. Минует аллею черешен, свернет к пруду, и там ивы прошелестят ему, нежно вложат в ухо свое незатейливое послание:
   - Привет.
   Быстрым шагом Элден покинет сад, поднимется по устеленной расписным ковром лестнице, прислушиваясь, остановится подле окованной дубовой двери. И то ли вековой дух дерева, металла, а то и камня холодных стен замка едва слышно, но отчетливо, будто кующий хрупкий браслет молоточек, пустит по галереям имя. Отражаясь от заплесневелых бурых кирпичей, прошивая заскорузлые занавеси, проскакав по сколотым ступеням пропахшей сеном Малой пристройки, слоги соберутся у ног властелина:
   - Эл-де-не.
   Он отшатнется, взойдет на башню Первого После, почует только свистящий ветер. Глубоко вздохнет, спустится в опочивальню, и там свежие подушки с вышитыми заглавными буквами властелинова имени и властелинова рода прошуршат давно заготовленные слова:
   - Не бойся.
   Элден мысленно прикажет голосу убираться, мотнет головой, как отгоняющий назойливую муху зверь. А потом успокоит взволнованную Эми:
   "Не переживай, малыш. Просто чешется голова. Это всего-навсего вши".
   Она стояла перед ним в атласном платьице аквамаринового отлива, белые лилии густо переплетались на ткани, они совсем как барашки волн неспокойного океана. Он поцеловал ее, и океан зашумел громче, вознес его и утопил в себе. Как прекрасно, что этот голос отступает, когда он обнимает Эми, пересчитывает губами милые конопушки, окунает нос в шелковистые пряди.
   Только бы голос не был тем, что страшило Элдена! Он помнил о судьбах себе подобных счастливчиков, приходящих в мир раз в двадцать лет. Кто-то помер от преждевременной старости, а кто-то обезумел и либо убил себя - даже не умышленно, а по собственному умопомрачению, - либо окончательно превратился в неразумное животное. Неужели и его ждет столь горькая участь? Он слишком много поднял мертвых, однако отныне он может быть сам себе хозяином. И не только себе - властелином для всех. Никаких выборов нового князя Сафарраша и всей Ишири, конечно, не состоится, негоже разоряться на подобную чепуху. В Ночь Вечной Жизни солдаты Кейварта и Дираиша, золотой возраст - от двадцати до тридцати пяти, вырезали также и всех неугодных баронов, могущих пойти против нового властелина.
   А у властелина забот предостаточно. Сегодня утром Элден встречает посольство из Сад-Вешта, а вечером является перед верноподданными сафаршами.
   Трапезная зала была полна. Воеводы, сотники, преклоненные бароны, вештаки сидели за массивным столом под довольно низко висящими бронзовыми светильниками. За коваными решетками трех каминов мерно колыхалось оранжевое пламя, дровишки, верно, трещали, но те звуки сливались с всеобщим гвалтом.
   - Мы можем всех утихомирить, - произнес сидящий по левую руку от Элдена Кейварт.
   - Не надо, я хочу стать им добрым повелителем.
   Некнязь Лик вяло ковырялся пальцами в своем блюде. Его взгляд был обращен не на печеного ягненка с морковью, розмарином, луком и чесночно-лимонным соусом, а на сидящего напротив Дираиша. Воевода, наоборот, уже успел попробовать и ягненка, и фазана, и кроличий суп, а сейчас, набив полные щеки, измазав губы и запятнав высокий воротник, пережевывал утку. Элден смекнул, какие мысли - точнее, какого рода мысли! - снедают юного некнязя. Властелин подозвал его к себе.
   Лик оправил брошь - гадюку, сжимающую смоляную косу умащенных волос, и направился к властелину. Навушник Годзир потянулся за некнязем.
   - Мой повелитель, - поклонился Лик.
   Элден кивнул, но сперва обратился не к нему, а к его спутнику:
   - Достопочтенный Годзире! Вы уже отведали лафортийских омаров? Рекомендую, и не медлите, а то растащат! Взгляните, как быстро пустеет блюдо!
   - А, понимаю, - улыбнулся старик. - Что ж, оставлю вас наедине.
   Прежде, чем уйти, Годзир глянул исподлобья на властелина. Глаза навушника сверкнули.
   - Как тебе княжеские яства? - Элден начал издалека. - Я смотрю, ты почти не ешь.
   - Долгий путь из Сад-Вешта. - Лик нервно кашлянул. - Нездоровится с дороги.
   - А я думаю, причина в другом. - Властелин отхлебнул пряного взвара из инкрустированной аметистами чаши. На мгновение горячий пар окутал лицо Элдена, гвоздика с корицей пощекотали в ноздрях.
   - Вы... вы провели обряд, знаю, восемь из десяти на успех... но... я боюсь оставшихся двух. Боюсь, что родится новый Дираиш.
   "Сказать некнязю или не стоит?" - раздумывал Элден.
   - Да, я видел, как ты на него уставился. А что? У него, допустим, неплохая карьера. Я его, вот, снова первым воеводой нарек.
   Серебряная сорока сверкала на груди Дираиша.
   - Но он не мужчина! В полном понимании слова... Разве что на треть. И он не продолжит свой род. Да, у меня должна родиться дочь - восемь из десяти! - и по мужской линии Шелимы угаснут, но все же... в ее детях, в их потомках будет наша кровь!
   От волос Лика пахнуло ароматическими маслами.
   "Так говорить или нет? Хм..."
   - А если бы я сказал, что не стану убивать тебя в случае рождения сына?
   - Я бы вам поверил. - Лик внимательно посмотрел на властелина. - Мне кажется, вы честный человек. И вы - вештак. Неужели вы желаете своему отечеству зла?
   - Ты же понимаешь, политика - дело такое... - Элден вновь отхлебнул пряного взвара. Он подостыл и колкий вкус стал еще насыщеннее. - И все-таки ты прав, Сад-Вешту я хочу только процветания. Я уже повелел восстановить Ош-Лилим. Стереть со стен похабщину, залатать своды, высадить в клумбах ростки грядущего благолепия.
   - Вы уже и говорите, как властелин. - Лик улыбнулся. - Как повелитель, направляющий народ к счастью, к мечте.
   - Да, политика - она вот такая. Люди любят красивые слова, даже пустые обещания. А если изящные словеса подкреплены делом, то можно и живым богом стать. Особенно если речи витиеватые и малопонятные.
   - Надеюсь, вы будете из тех, кто подкрепляет делами.
   - На твой дворец, Эртамхилор, я тоже выделю определенный динар. Негоже, когда правитель столь славных земель живет в подобной развалине.
   - Долгие вам лета!
   "Надо рассказать. Пусть это и пошатнет его веру в честного повелителя".
   - Да, я действительно хочу сделать жизнь людей лучше. Хоть я и знатного происхождения, волей обстоятельств жил среди низов, так что знаю чаяния простого народа.
   - И вештаков.
   - И вештаков. Кстати, о вештаках. Возможно, у них скоро появится маленький принц.
   Лик содрогнулся. Вероятно, решил, что в это мгновение властелин лишил его власти. Теперь - в башню Болей или на эшафот.
   - Я тебя слегка обманул, - начал Элден, - вероятность рождения дочери не восемь из десяти, а всего только пять.
   - Как пять? - почти беззвучно выдохнул Лик. - А вероятность второго Дираиша получается... половина на половину?
   - Нет, вторая половина - это маленький принц, наследник дома Шелим. Понимаешь... э-э... уже тогда в Сад-Веште, когда проводил обряд, я думал о политике. О последствиях твоего необдуманного решения.
   - Ваше сияние...
   - Я сделал вид, что ворожу, а на самом деле просто закрыл глаза и позволил себе немного отдохнуть. Возможно, спас нашу родину от срама, что не смыть вовеки.
   - Ох...
   "И это все?! А где же благодарность?"
   - Тебе не нужно бояться. Знаешь, я буду в числе первых, кто поздравит тебя с сыном. Также я самолично приеду взглянуть, как нечистый жрец хной рисует на животе младенца священное семиугольное знамение. Не ограничусь отправкой послов, как сафаррашские князья делали ранее.
   - Я не знаю, что сказать, мой повелитель... Мне нужно как-то переварить подобные вести.
   - Вот и прекрасно. Надеюсь, впредь ты не будешь смущаться сидящего напротив Дираиша. И после трапезы тебе придется переваривать не только вести, но и ягненка.
   Элден жестом отослал Лика и, когда погруженный в размышления некнязь удалился, повернулся к Кейварту:
   - Что слышно об Эр-Вейне? Не нашли еще?
   - Нет, ваше сияние. Ни его самого, ни единого лазучара.
   - Где же он может быть?
   - Я охотно поверю, что того и Чудотворец не ведает. Чего ждать от человека, посвятившего жизнь смрадному колдовству - смешиванию светлого и темного эфиров. Слуги серого дыма, как они говорят. А я скажу так: раба серой мерзости.
   - Интересно, куда приведет его эта дорога. Всей плоти, кроме рук, он уже лишился, они наверняка тоже скоро испарятся.
   - А то! Но вы правы, что отрядили на поиски так много людей. Его лазучары нам действительно необходимы. - Кейварт плеснул из кувшина кислющего вина. Элден уже попробовал эту гадость и хотел убрать с глаз долой, думая, что никто и не притронется, однако Кейварт все подливал себе и подливал. - Без лазучаров вам не направить мысли народа в нужное русло. Чернь напридумывает всякую ересь и будет слушать дураков разных.
   - Да, я хочу, чтобы люди знали о моем желании дать им немного больше того, что они имеют. О том, что я не Дараган.
   - Без лазучаров вы не донесете до них эту мысль. Ну как вы с горсткой ваших приближенных убедите их? Они скорее послушают Бабиту из паучьего конца, хоть она даже и читать не умеет. Нет, тут нужны лазучары. Следует делать, как делал Дараган, да сожрут его черви. Пустит лазучар слушок, неважно, правдивый или нет, главное - выгодный вам. Покричит его на ярмарке. Сперва никто не поверит, сочтет сущей небылицей. Однако затем крикуна поддержат другие лазучары, словом ли, мелким динаром. Для нас мелким. Потом начнут хлопать в нужных местах. И вот смотрите - хлопают-то оратору уже не только наши лазучары, но и вся ярмарка! - Кейварт хлебнул кислятины. - Я недолюбливаю Эр-Вейна, но стоит признать, его лазучары - превосходные специалисты своего дела. На воспитание подобных мы потратим долгие лета.
   - Да, надеюсь, серый эфир еще не забрал Эр-Вейна окончательно.
   Исход войны уже проявлялся, войска властелина от битвы к битве громили орденцев, и кольцо вокруг болот Шамшорх почти замкнулось. Против Ураша ополчились и крестьяне, и жрецы обеих ветвей, и разномастные разбойники, включая и мятежников, как они сами себя величали. После победы над орденом Элден разберется и с этими головорезами тоже. Уже скоро он сможет обратить на них весь гнев властелина: хранитель стянул к рудникам последние боеспособные отряды, жалкие остатки медузного воинства вот-вот будут повержены.
   Конец близок, и Элдену пора думать о послевоенном обустройстве и укреплении своего положения. Пока Эр-Вейна с лазучарами не отыскали, властелину следует самому озаботится вопросами рождения своего благолепного образа в глазах верноподданных.
   Вечером Элден натянул сафьяновые сапоги с сороками, завязал на груди шнуровку плаща пурпурного бархата, взял зубастую корону - сороки парами летали по кругу друг к дружке и, конечно, друг от дружки. Это значило, что к врагам придет разорение, а друзья его счастливо избегнут.
   Властелин отправился к страждущим явления его сияния. Одну из зал он постарался миновать побыстрее: во время осады в замке ютились тысячи солдат, отхожих мест не хватало. Дерьмо здесь уже соскребли, но запах все никак не выводился. Поправив корону, Элден вышел на балкон.
   Под склонами Лысого холма, казалось, собрались все жители нижнего града, вернее, того, что от него осталось. Деревянные дома выгорели, теперь от замка Первого После и до излучин Аруши тянулись наспех сложенные жилища из неподогнанных досок, укрытых дырявым тряпьем. Подобные постройки, разве что поменьше, Элден с друзьями громоздил в детстве, просто сваливая в кучу ветки, а затем кое-как закрепляя и обвешивая драными полотенцами. Высившиеся островками каменные дома почернели и зияли дырами: на стенах - сажа, а двери и ставни выгорели. За Арушей от садов предместий остались черные колья, а среди них - мавзолеи усадеб. Все это зрелище более походило не на столицу княжества и всей Ишири, а на временный лагерь, разбитый среди тысячелетних руин некогда великого города.
   - Ваш властелин приветствует вас! - Элден поднял руку. Толпа ответила гулом покорности. Она тоже словно обгорела - серо-черно-бурая масса в дырявых, истлевших лохмотьях. - Знайте: я не Дараган. Я хочу принести вам процветание. Мы пойдем к свету!
   Толпа стала на колени и принялась бить поклоны.
   "А ведь совсем недавно бросали в презренного вештака камни". - В мыслях Элдена смешались оттенки жалости к глупцам и намерения вырвать их из косности и невежества.
   - Пойдем к свету!
   Чернильная лента Аруши на горизонте сходилась с пеленой, низкой и вызывающей слезотечение. Властелин достал шелковый платок и вытер глаза, повелителю вновь нездоровилось.
   - К свету!
   Элден вещал довольно долго, просыпалось не менее семи песков. Толпа не вставала с колен и окончание каждой фразы блистательного властелина отмечала челобитьем. Упорным и непоколебимым, лишь бы им не прогневать его сияние.
   Интересно, а они вообще слушали, что Элден им говорил?!
   На сегодня он покончил с княжескими заботами. Теперь можно принять цветочную ванну, а затем утонуть в бушующем океане. М-м-м... Эми.
   - Эл-де-не!

39

  
   Дожди лили целую неделю, стихая лишь ненадолго в послеобеденное время, пору сладкого сна достопочтенных господ и баронов, как неизменно веками повторяли в этих местах. Первые три дня народ провел в радостном возбуждении: вода сулила хорошие урожаи. Однако затем счастье сменилось тревогой, а прославляющие Чудотворца песни горькими мольбами. Ожидание грядущего потопа и голода заставило взывать к Нему даже тех, кто позабыл о Нем много лет назад и, казалось, навсегда. Последующие четыре дня и простолюдины, и знать воздавали честь и жертвы во славу Заступника. Но не услышал Он их мольбы - вечером седьмого дня дождь не прекратился, и над княжеским замком не прорезалась радуга. В тавернах и на рынках по всей стране говорили, виной всему то, что в том замке сидит богомерзкий властелин Элден и его шлюха Эми.
   - Почему они так считают? - спросила у Шрая Ками. В каждой харчевне, где бы мятежники не перекусили, в каждом постоялом дворе, где бы не переночевали, хулили нового властелина и воспевали старого. - Ты же говорил, Элден - хороший человек. И чего они так славят Дарагана, он же был чудовищем, а этих крестьян только обирал и вешал...
   - Откуда им знать, каков на самом деле Элден? - Шрай напрягся. Пересекающий лицо шрам вот-вот порвется. - Нет, они-то, ясное дело, думают, что знают все на свете. Но все их знания - суть измышления, вложенные простачкам в головы. Им кажется, что у них есть право на какую-то коллективную истину. Если Эгмунт-мясник так сказал, Мириль с южного базара повторила, Авой-дубильщик подтвердил, а разливающий в корчме пиво Никимар подытожил, - стало быть, все так и есть. Раз все их окружение, низы и крестьяне, так считают - значит, правда. Им невдомек, что, во-первых, - это само по себе неверно, а, во-вторых, Никимар запросто может оказаться вовсе не только разносчиком чесночных гренок, но и человеком властелина, лазучаром. Они - искусные актеры и могут летами отыгрывать роль. Так что у Дарагана повсюду есть свои люди. Я даже в своем отряде долгое время в некоторых сомневался, но потом их всех убили в боях. Наверное, не были лазучарами. Хотя, кто знает...
   - С Дараганом же кончено.
   - А с ними - нет. Потому что они не личность, а явление. До сих пор славят Дарагана, хотя, по сути, не о его доброй памяти пекутся, а очерняют таким образом Элдена. Помните, какой замечательный был Дараган, а? Да-а, благопристойный и богоизбранный властелин. Не то, что нынче. Кому-то выгодно сперва сотворить из Элдена тирана, а затем скинуть его, чтобы все приветствовали освободителя. Тогда новый властелин сразу же, с первого дня, будет любим и почитаем. Добрый начальный расклад, не так ли?
   - Я знаю, каким был Дараган. И они должны знать - помнишь, мы ехали по тракту, а вдоль него качались висельники.
   - Истина ведома лишь семьям казненных. Остальным прекрасно известно, что тех направляло зло и гнусные намерения, таблички с рисунками о том и говорят. Думаю, жены и дети повешенных тоже уже сомневаются, действительно ли их мужей и отцов убили всего лишь за неуместное слово, за неловкое попадание под горячую руку. Да, все-таки они были подлыми преступниками, поганью рода человеческого. Правильно, что их повесили. Как хорошо, что Дараган столь зоркий и проницательный!
   - Да ну, не может так быть!
   Шрай только улыбнулся.
   В некоторых вещах крестьянам все же стоило порой доверять. Это касается явлений, что они видели собственными глазами. И то - только в тех случаях, когда не одной парой, к тому же в подобных ситуациях обычно совсем не ясной. Колиму, утверждающему, что в болотах завелась кикимора, Мурину, божившемуся, что к нему спустился ангел Чудотворца, Бабите с ее зеленокудрой русалкой из дождевой бочки верить не следовало. Вот если свидетелей много - как у озарения воздуха семиугольным знамением в битве при мысе Ринохнурим, как у пролета громоптицы над горами Ариноль, как у лика Его посланника, на мгновение воплощенного в пелене, - о достоверности этих событий спорят лишь глупцы. То же касается и святого ветра Занизмади, начертавшего в дюнах Саррашвейша письмена, полные благовести, мантикор, уносящих в свои пещеры барашков; джиннов, живущих в катакомбах вештакских храмов, фениксов, покатавших на спинах и чудесной милостью не опаливших тридцать девять детей из местечка Артамханабар. Все эти события наблюдали сотни человек. И еще больше было свидетелей у султанов дыма, высившихся над сожженным мятежниками хранилищем сумрачной стали.
   Ками решила, что теперь Шрай уж точно отдаст ее в крестьянскую семью. Кому нужна мятежница, способная убивать только кукол? Однако командующий, напротив, даже стал к ней как-то добрее, сегодня вот с утра улыбнулся и потрепал по щеке.
   На вылазки Ками более не брали, без нее расправлялись с часовыми и сумели спалить еще три хранилища. А вот с четвертым вышла осечка. Оно тоже сгорело, но перед этим завязался долгий бой, к которому мятежники не готовились. Их тактикой, единственно правильной, всегда был молниеносный укус и отступление. Здесь же охрана оказалась многочисленной, слишком поздно они узрели арбалеты в узких проемах башенок, победить удалось разве что благодаря кривоглазию орденских послушников. Но за успех пришлось заплатить.
   Эшвана закопали в поле, шагах в ста от леса. Мятежники вернулись в лагерь помянуть ширихагца, а Ками так и осталась сидеть в траве. Она придет к остальным попозже, тут недалеко.
   Она считала его другом, и Эшван всегда был к ней ласков. И он не боялся стрелять по врагам, может, потому и погиб. Пошел вместо нее, а так бы умерла она. Или нет, она же меньше, в Ками могли бы и не попасть. Они вот тоже, не боятся убивать. Хоть всем послушникам там по двенадцать-шестнадцать лет. Самые младшие всего где-то на три лета старше нее. Стоило ей все-таки выстрелить... Раз они так делают, почему она не должна? А если тот мальчик никого не убивал и вообще не бывал в бою? Да, наверняка третий раз в жизни взял в руки меч. Или нет?
   Ками вздохнула и оглядела поле до горизонта. Самая пора - желтые, красные, фиолетовые островки тянулись к пелене, сменяя и перемешиваясь друг с другом. Названий некоторых оттенков Ками даже и не знала, скорее всего, их и не существовало. Зачем придумывать им имена, все равно людям некогда ими любоваться... Ками хотелось заплакать, но слезы не текли. Странно, обычно с ней всегда наоборот.
   Они все сражаются и убивают. И орденцы, и сороки, и ее салирцы, и мятежники. Надо было и ей вместе со всеми, но куда это приведет? Может, она правильно сделала? Нет, что вообще решают поступки глупой девочки... Ками сосала травинку в бесконечном поле и не знала ответов на свои вопросы. И чем больше она размышляла, тем сильнее уверялась, что на ее вопросы никто и не ответит. А в конце она пришла к выводу, что ответов на них - нет.
   Одно Ками знала наверняка - цветы, что она вплела в волосы, Эшвану бы точно понравились.
  

* * *

  
   - Как же нам переубедить этих людей? - спросила Ками у Шрая. - Как разъяснить, что Элден станет для них хорошим властелином?
   - Никак, - сказал Шрай. Его шрам чуть не лопнул, как пальцами растянутая бледно-розовая пиявка. - Что же сделает такая маленькая кучка. Тем более, лазучары клевещут и на нас тоже, так что нет к нашим словам доверия. Но мы можем помочь Элдену, сражаясь с его врагами. Сейчас - с орденом, потом еще с кем-то.
   - Неужели, совсем ничего нельзя сделать...
   - Нельзя. Нас еще слишком мало. Пока мало. Так что мы будем сражаться изо всех сил за то, чтобы когда-нибудь нас стало так много, что слушать лазучаров больше никому и в голову не пришло.
   Из похода вернулись четверо, Илмар сказал, что едва они начали стрелять, как выбежали Кед-Феррешем. Вероятно, людей обратили в кукол прямо на месте, в доме сумрачной стали. Командующий остался на склоне оврага, отстреливался, пока мятежники отступали.
   Шрай ее не обманул.

40

  
   Изумительно яркий сон пришел к Элдену. Прямо из неба на земли властелина, на его многострадальную Ишири лился свет. Да не такой, что дарят свечи, пусть их даже и тысячи, как в Гнезде. То сияние из ночной грезы Элдена было не делом рук человеческих, то - Его лучезарная корона. В ее блеске тонули леса и моря, горы и равнины, халупы и замки, бордели и храмы. Лишь в подземелье рудников сумрачной стали не проникал свет.
   Потом Элдена подхватил ветер, вознес над пашнями и пастбищами. "Я поведу вас к свету!" - кричал своим людям повелитель, а пахари и пастухи падали ниц и воздавали хвалу богоизбранному благодетелю. А пелена все поднималась. "Улетай совсем!" - приказал властелин. Они не взмыла и не рассеялась, но в ней закружился маленький вихрь, сероватое пятно на белом. Вдруг он разорвался в клочья, и те рассосались, оставив в пелене брешь. "Это ворота к свету! - огласил землю Элден. - Ими мы пройдем!"
   - То случится через месяц.
   Месяц... Такое древнее слово. Из долетописных времен. Тогда и пелена наверняка висела выше. Или ее и вовсе не было... Месяц - двадцать девять дней.
   Свет озаряет лица и простых, и знатных. Все плачут. Нет больше хворей, голода, Кед-Феррешем тоже нет. Куда-то исчезли, испарились. Народ ликует, водит пляски, Эми смеется, Элден ее целует. Свет заливает сад в замке, они сидят там и едят персики. Потом он ее снова целует. А потом...
   - То случится через месяц.
   В Сад-Веште восстанавливаются семь великих башен. И он более не самый мрачный город в Ишири, теперь светло везде! Вештаки, рыдая, падают пред властелином. У некнязя Лика рождается сын.
   - То случится через семь месяцев и три четверти.
   Лафортийцы тоже ликуют. Свет играет со взволнованным морем Тысячи Огней, а огней-то уже мириады! Корабли теперь могут ходить далеко от берегов, не страшась заблудиться. Обновленная пелена чертит им дорогу. Они уплывают в дальние страны, находят потерянную сестру Ишири, те расстались миллионы лет назад.
   - То случится.
   Элдена начало тянуть обратно к земле. "Нет, я не хочу! - задыхаясь, кричал властелин. - Не хочу!" Почему же ему нельзя там остаться? Там все его любят, там все счастливы. Там свет.
   - Ты вернешься через месяц.
   Элден проснулся мокрый от пота, голова невыносимо болела. Властелин перевязал ее влажным полотенцем, соорудил подобие чалмы. Ручейки воды полились со лба на щеки и нос, стало полегче, по крайней мере, думать не так больно:
   "Через месяц... Сон - ерунда, конечно, а вот слово - похоже, действительно древнее".
   Явь тоже принесла повод для радости. Гонец доставил сладкие вести: пал последний оплот сопротивления Кед-Феррешем, рудники болота Шамшорх. Решающая битва даже не состоялась. Остатки орденцев, включая воевод, сдались на милость его сиянию, и куклы, лишившись хозяев, замерли, схватились подобно глиняным идолам степных кочевников. Кед-Феррешем переподчинили и привели к подножию Лысого холма. То, что гонец рассказал в последнюю очередь, мармеладная медуза на бисквитной башенке, - хранитель Ураш также пленен. Вот это немало поразило Элдена, он полагал, стервятник живым уж точно не сдастся. Не такой человек.
   Голос в голове Элдена звучал день ото дня громче и решительнее. Властелин уже не всегда просто мотал головой, теперь из его уст порой непроизвольно вырывалось:
   - Уйди!
   - А? Элдене?
   - Прости, малыш, я не тебе.
   - Кому же? Здесь больше никого...
   - Понимаешь, князю Сафарраша и всей Ишири необходимо наперед просчитывать многие действия. Я просто в голове репетирую разные возможные ситуации. Так к ним готовлюсь. Вот случайно проговорил вслух. Это "Уйди!" предназначалось одному там послу.
   Только бы так и осталось! Прекратило ухудшаться далее, ведь пока Элден еще может сопротивляться, оставаться разумным человеком. Он уже не поднимал мертвецов, однако чувствовал, что продолжает сходить с ума. История знала обезумевших властелинов, неужели он следующий? Уж лучше тогда ему умереть. Он мог бы обратиться к лекарю или еще лучше к благодатному жрецу, но, рассказав им о голосе, он полностью передавал бы свою судьбу в их руки. Помешательство властелина - удобный повод для свержения, заговорщикам легко будет заручиться поддержкой. А он и так никому не верил. Элден ходил по замку, вглядывался в лица слуг и стражников, баронов и сотников, кухарей и постельничих, - в любое мгновение они могли заколоть, отравить, задушить своего повелителя. Они всегда опускали глаза, кланялись, жались к стенкам, однако Элден знал, что такое показная лояльность. Положение Дарагана было куда крепче, чем его, и все равно старикан рухнул вместе со своим родом. И это могло случиться в любой день, как совершенно справедливо заявлял Ураш. То же и с Элденом: пока он нужен - будет править, а едва бароны с воеводами уладят свои споры - опрокинут презренного вештака. Личность подобного происхождения на троне - позор Сафарраша.
   Элдену следует позаботиться об укреплении своей власти, по крайней мере, попробовать. Сделать все, что в его силах. Если властелина полюбит народ, свергнуть будет сложнее, кому нужны восстания, отказы работать, дезертиры, недоимки? Люди наконец должны узнать, что в замке об их благополучии печется скромный Элден.
   - Вы нашли Эр-Вейна и его лазучаров?
   - Пока нет, мой повелитель, - ответил Дираиш. - Ну точно испарились!
   Для начала властелину нужно показать, какая судьба ожидает его врагов. Тех, кто осмелился пойти на Элдена. Заодно еще свершить нечто, о чем не перестанут твердить и через тысячу лет, что выделят в летописях цветными красками, с опасностью для жизни добытыми на островах моря Тысячи Огней. Поистине поступок богоизбранного и благолепного властелина, ведущего смиренный народ к свету. Он явит им лучезарную корону, избавив мир от сумрака.
   - С тобой добро обращались? - спросил с Сорочьего трона Элден.
   Ураш стоял внизу - на том месте, откуда не так давно они втроем расправились с Дараганом.
   "Ты слышал, что тебе сказали? Так убей", - вспомнилось Элдену.
   - Со мной добро обращались, - ответил Ураш.
   Вроде действительно неплохо, как мог оценить Элден. Хотя маленькое лицо хранителя так безобразно - шрамы, оспины, застарелые язвины, - что и ошибиться немудрено.
   - Почему ты предпочел плен смерти?
   - Потому что я не успевал. Я не ожидал, что все закончится настолько быстро. Мои люди бросили сражаться, сдались. Я попросту не успел сотворить задуманное.
   - Что сотворить? Ты в рукаве держал какой-то козырь?
   - Если можно наречь козырем высшее состояние души. Мое дело проиграно, орден разгромлен, я более не могу исполнять роль хранителя. Но освобождение от мирских забот открыло мне дорогу в небесный чертог, туда, куда в свое время ушли наши достойные, куда на сороковом лете жизни отправился святой Рапитмхалим. Когда я понял, что поражение неизбежно, стал готовить себя к обряду. Дописал незавершенные когда-то из-за нехватки времени труды, внес правки в уже законченные трактаты, в общем, передал потомкам свою мудрость. Тем, кто пойдет по пути поиска истины, обретет ее и достигнет высшего успокоения - станет Кед-Феррешем. Меня схватили, я не успел, ныне я умоляю тебя позволить моей душе пройти то, о чем с детства мечтает каждый юный послушник ордена. Пусть меня обратят. Я готов впустить в себя дух безмерного покоя, неги и отрешения. Мой щит уже давно треснул.
   - Пусть получит, о чем мечтает! Ха-ха.
   - Признаюсь, ты меня удивил. Когда мы говорили тогда с тобой, я не поверил, что ты желаешь пройти обращение. Или это какой-то хитрый ход? Ты пытаешься провести меня? Своего властелина?!
   - Я полностью в вашей власти, что я могу предпринять против вас?..
   - Это так. Но ты же еще не знаешь, как я хочу поступить с орденом. Ни его, ни кукол больше не будет. Я уничтожу всех обращенных в Кед-Феррешем ради их же блага, прекращения мучений их душ. Я расплавлю всех кукол, прикажу - и они сами прыгнут в тигель!
   - Значит, я разделю их судьбу. - Крошечные глазки загорелись. - Я погибну, достигнув совершенства!
   - Что же, раз он так хочет...
   - Ваши трактаты будут сожжены. Я исправлю последствия Первого Раскола. Нечистая ветвь вновь станет единой! Вернет могущество, благодатные впредь не посмеют насмехаться над нами. Из-за вас, раскольников, мы пережили века раздора и унижений. Я прекращу это, обе великие ветви будут сначала равны, а затем благодатные подчинятся и признают наш авторитет и первенство.
   - Истину не уничтожить так просто. Вы сожжете святые цветы, но пламя не тронет корни. Придет подходящее время - и Кед-Феррешем вернутся, потому что мудрость и правда всегда возвращаются. Ты и сам в душе понимаешь это. Кто знает, может, когда-нибудь ты самолично возродишь орден. А затем - обратишься. Я желаю тебе такого, желаю добра. В тебе есть благоговение перед знанием, ты достоин обрести истину и покой.
   - Ха-ха-ха.
   - Ты ошибаешься. В моем понимании, дорога к истине, к свету - это совсем другое. Счастье не в покое, а в справедливости. В свете для всех, для каждого.
   - А что есть справедливость?
   - Кончай уже с ним.
   - Ты уже этого никогда не узнаешь, не заслужил. Ты предал своего властелина, изменникам не место в садах света.
   Ураш покачал головой. Хранитель был спокоен и несколько печально улыбался.
   - Когда-нибудь ты прозреешь, Элден. Я вижу, твой щит уже начинает трескаться. Нельзя не заметить, что в тебе что-то свербит. Почему ты порой вздрагиваешь? Скребешь пальцами, едва уловимо подергиваешь головой? Скрываешь, но я слишком долго был хранителем ордена.
   - Хватит уже с ним размусоливать. Прикажи - пусть его четвертуют прямо здесь.
   - Ты снова ошибся, Ураш. Плохой из тебя и воевода, и чтец мыслей, и предсказатель.
   Хранитель сделал три шага к Элдену и очутился у подножия тронной лестницы.
   - Нет-нет! Я отчетливо вижу! - Ураш глядел снизу вверх, прямо в глаза Элдену. - Твой щит трескается! Ты познаешь истину, станешь одним из нас! Тебе уготована не судьба властелина, но судьба пророка! Ты уничтожишь орден, чтобы возродить в большем величии, ты возглавишь нас, примешь сан хранителя. Достойнейший из когда-либо рожденных людей, вот что значит поведешь к свету! Ты - проводник к истине, не властелин - святой!
   - Заткни его!
   - Я думаю, нам пора заканчивать. Разговор приобретает какой-то глупый оборот. Верно, с тобой все же худо обращались, раз ты городишь подобные нелепицы. Ты тронулся умом, Ураш.
   - Правильно!
   - Что тебя гложет? Я вижу!
   - Прикажи!
   - Глас истины! Вот он! Ты слышишь его!
   - Ты ополоумел. Но я уважу твою просьбу - ты пройдешь обращение. А затем отправишься в тигель.
   - То произойдет даже раньше, чем я думал, ты - обещанный пророк! Скоро настанет час прозрения, успокоение снизойдет в душу каждого! Да простятся всякому его прегрешения, да падет ярмо страдания, древнее проклятие! Об этом миге писали и Эш-Рувим, и Рукмахарн, и Рапитмхалим, и Лафирт-ренегат. Я сам послушником переписывал истлевшие трактаты. Мог ли тот отрок предположить, что час прощения наступит так скоро? Нет! О, какое счастье, что я стал частью замысла провидения, что данное мне предначертание столь велико и щедро! Разве я заслужил такое доверие истины?! Милость и благовесть предо мною!
   Ураш упал на колени и приложился лбом к первой ступеньке тронной лестницы, прямо в след от сапога властелина.
   - Н-да...
   - Разное писали в трактатах о том, каким будет пророк, - возбужденно говорил Ураш. - Кто-то твердил, что это солдат, бросивший кровавое ремесло, или барон, отошедший от дел и обретший успокоение в землянке вдали от людей, или благодатный жрец, понявший ошибочность и тлетворность своего пути, или усердный крестьянин, покинувший в сорок два лета дом и ушедший странствовать. Или даже (впрочем, так считали лишь наши орденские парии), что пророком будет вообще девочка! Но один из славных мудрецов, достопочтенный Хамуши, - он, кстати, тоже на старости лет обратился в Кед-Феррешем - так и писал: пророком станет вештак, способный поднимать мертвых и ставший властелином. Именно к нему снизойдет глас истины. Как хорошо, что мне в детстве доверили переписывать трактат Хамуши! Что я прочитал пророчество! А то можно утонуть в тысячах свитков с неверными истолкованиями.
   - Он окончательно обезумел, идиот.
   - Мне очень жаль, что в моем плену тебе повредили рассудок. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы найти того, кто посмел тебя бить, вопреки воле властелина. - Элдену действительно стало жалко хранителя. - Не знаю теперь, уважить твою просьбу или нет. Ты же мне еще тогда, до всего этого, говорил, что прям мечтаешь стать Кед-Феррешем, но не можешь из-за хлопот, выпадающих на долю руководителя ордена. Я-то понимаю, что ты тогда был в здравом уме и нагло лгал мне. - Жалость к Урашу вдруг пропала. Элден ощерился. - Но сделаю вид, что я все-таки поверил! Уведите!
   - Молодец. Ты - настоящий властелин. Хозяин судеб.
  

* * *

   Властелин сидел в ложе возведенной вдоль тракта временной трибуны. Снизу послушно шли на переплавку Кед-Феррешем, узкие сапоги поднимали клубы грунтовой пыли, та оседала на безжизненно обвисших в штиль капюшонах.
   - Я всегда этого хотел, - сказал Элден сидящему по правую руку Дираишу.
   - Мне кажется, вы уничтожаете их зря. Они теперь ваши, могли бы добро послужить.
   - Что? Добро послужить? Ты забыл, как умер Дараган?!
   - Я все помню, но они серьезная сила. Вы сейчас резко ослабили наше войско.
   - Которое в любой миг может на меня наброситься.
   - А то!
   - Вы что-то подозреваете?
   - Я должен всегда что-то и кого-то подозревать, если желаю удержаться на троне. И еще. Не забывай - уничтожая Кед-Феррешем, я приношу счастье своему народу, в каждый дом. Кукол все ненавидели и боялись. Теперь люди увидят милость своего властелина, станут воздавать мне песнопения на ярмарках и в тавернах, на сенокосах и выгулах. Узрят наконец, что я веду их к свету! Я докажу им не словами, но делом! Кстати, о словах. Вы нашли Эр-Вейна?
   - Нет, мой повелитель. Предпринимаем все возможное. Понимаете, хм... трудно найти лазучаров, не используя при этом самих лазучаров. - Губы Дираиша расплылись в широкой улыбке. - Вот.
   - Это и есть ответ на твои сомнения. Если без лазучаров я не могу убедить народ словом, тогда я докажу делом!
   - К свету!
   - Тогда вам следует уже, в конце концов, выбрать нового достомола. Нехорошо, когда целая ветвь обезглавлена.
   - У нечистых нет достомолов - и ничего. Обе ветви должны быть в равном положении.
   - Истина.
   - Так вы гневите не только благодатных жрецов, но и народ. Вы же знаете, чернь любит повнимать в храмах речам благодатных. Те уже наверняка наущают против вас. Они изобретательны, какие только выдумки не шлет им эфир в светлые головы. Дайте им достомола.
   - Я не могу всем угождать. Если я буду стремиться каждому сделать приятно, закончу свои дни явно не на троне.
   - Подарков мешок - серпантины кишок.
   - Это же совсем небольшая уступка. Подумайте все-таки о своей репутации.
   - Если бы я о ней так рьяно заботился, ты бы точно не сидел рядом со мной. Властелин и дитя меченого Чудотворцем обряда, где такое видано? То, что ты здесь, подле меня, в глазах баронов примерно то же самое, как неназначение достомола в глазах жрецов. Пожалуй, даже худшее оскорбление. Ведь так я пятнаю не их честь, а собственную. Властелин, марающий свое имя, кидает тень на весь Сафарраш. Так-то.
   Дираиш надулся и более ничего не сказал. А Элден и не стремился продолжать беседу.
   Куклы шли в тигель колонной по пять штук в ряду. С каждым просыпанным песком Элден освобождал Ишири от тьмы и давал душам несчастных свободу. Он издалека, еще задолго до прохода того под трибуной, высмотрел Ураша. Лицо бывшего хранителя изменилось, обретя общие черты Кед-Феррешем, но все же легко узнавалось. Особенно чудно было наблюдать глаза - когда-то крошечные и цепкие, а ныне огромные и тупые. Что же - стервятник получил, чего жаждал, по крайней мере, на неудачно оброненных словах. Впрочем, его покой - его ничто - скоро станет чем-то другим. Куда попадают души погибших кукол? Пустят ли их в Сады Наслаждения? Или обращенные окончательно осквернены заблуждениями и глупостью? Слепым вниманием догматам? То смертным неведомо.
   Еще одно лицо властелину показалось знакомым. Какие-то картины прошлого, блеклые воспоминания встревожили разум. Элден снял с головы мокрое полотенце, пригляделся получше. Он где-то видел этого человека, определенно точно. Но где? Столько всего произошло: сменилось событий, встряхнулось раскладов, мелькнуло лиц - ухмылок, слез, ужаса, боли, надежды. Как теперь вспомнить какое-то определенное из них?
   Знакомый Кед-Феррешем проходил под властелиновой ложей, Элден встал, опершись о перила, подался вперед. Нет, ему показалось, что это человек из какого-то совсем далекого прошлого, никак не связанный с перипетиями замковых интриг, сговоров, унижений, смертей. Кто-то другой. У всех кукол заостренные носы и черты лица, но у этого все выражено еще более. Элден чувствовал, что прозрение рядом, лишь вытянуть руку и схватить, но то ли рука коротка, то ли душа попросту не хочет тянуться, оберегает себя. Может, ему приказать остановиться? Нет, у повелителя всей Ишири не должно быть знакомых Кед-Феррешем. Чуть-чуть не хватает, сейчас в памяти вспыхнет, образы прошлого раскрасятся и оживут. Это точно вештак, да-да. И не из тех, кого Элден видел в недавней поездке. Великие башни Сад-Вешта выросли перед глазами. Снова целые, подпирающие пелену как раньше. И Сад-Вешт вновь неоскверненный, чистый. Но вот башни падают, поверх вязи на стенах домов сафарши чертают непотребные слова и рисунки. Кто же это? Вот-вот разум схватит. Он бы уже схватил, если бы не этот шрам, как бы перечеркивающий лицо, а вместе с ним и воспоминания.
   Кукла прошла дальше, уже стало видно не лицо, а спину. Капюшон безжизненно свисал, Кед-Феррешем послушно шагал в тигель.
   Элден отвернулся.

41

  
   Следующий месяц странные события, настоящие чудеса, по ночам творились в замке. Сны продолжали приходить к Элдену - он парил над Ишири, мчался над чернильным руслом Аруши, кружил над восстановленным Ош-Лилим и его облагороженными садами, поднимался к самой пелене. Крестьяне и знать, торговцы и жрецы посылали ему слова почтения и преклонения. Чернь держала в руках подарки для него - безделушки, исполненные наивности и очарования. А по утрам Элден замечал изменения в чертогах. Вот этот стул передвинут, те занавеси сведены, а вчера вечером были раздвинуты, перо лежит слева от чернильницы, а он клал справа, свитки перепутаны местами, некоторых не хватает, а где-то появились пометки. Стража как-то странно на него смотрела, но он не углядел во взорах угрозы. И вот месяц спустя голос сообщил:
   - Пора.
   Он диктовал ему дорогу, где свернуть, какой мостик перейти. Вывел на задворки сада - того, где гулять имел право лишь Элден с Эми.
   На лужайке, подмяв пожухлую траву, высилась необычайная конструкция явно чародейского происхождения, плод ворожбы искусных кудесников. Огромный черный шар, перешитый серебряными нитями - линиями благолепных рисунков, повествующих о жизни в Ишири, от самой низменной и до явлений духовности и возвышенных мыслей. Картины оплетали шар в четыре круговых яруса, Элден обошел, задрав голову, и все рассмотрел. На первом - крестьяне вспахивали целину, заготавливали сено, толкли в ступах муку, грузили на ярмарку повозку, резвились в пляске. Из семи изображений - на шести работали, на одном - ликовали. Так же - и городские низы, перемежавшиеся с крестьянами на первом ярусе. На втором - послушники осваивали в храмах грамоту, музыканты водили смычками, щипали струны, стучали палочками, поэты выбивали на стенах буквицы, жрецы молились, строители возводили мосты и дворцы. На третьем - ангелы Заступника парили над миром, оберегая Ишири и весь ее люд. На четвертом - семь великих башен Сад-Вешта, целых, а вокруг них вештакская вязь - славословия Чудотворцу, изысканные в хитросплетениях оборотов и полные любви. А под этим чародейским черно-серебряным шаром была небольшая корзина, привязанная к нему и к земле четырьмя веревками.
   - Летучий шар.
   - Но... откуда?!
   - Как же откуда, мой господин. Вы сами весь месяц только о нем и заботились, даже не спали толком. И лучших жрецов, а также кудесников, подкованных в технике, заставили трудиться по ночам. Сами же помогали править чертежи, пусть и не все ваши задумки оказались справедливы. Лучшие художники, приглашенные со всей Ишири, расшивали его серебряными нитями. Искуснейшие поэты, откликнувшись на ваш призыв, соткали тенета сладкоречия, откуда не выбраться пораженному искренней и глубокой любовью к Чудотворцу читателю.
   - И... зачем?
   Элден понял, почему у него так все последнее время болела голова. И стражники, выходит, знают, что он покидал по ночам опочивальню. А Эми знает? А известно ли стражникам, что именно он делал?
   - Месяц прошел. То случится. Ты поведешь свой народ к свету!
   Он должен. Вот вештакская вязь - на самой вершине. Ему необходимо покончить с противоречиями, с войнами. Сделать из иширийцев один народ. Сразу, конечно, не получится, следует менять все постепенно. В чем-то Дараган свершил добрую услугу - оставил ему удобное наследство, разгромленные и покорные некняжества вокруг, только Элден - единственный князь и властелин всей Ишири.
   "Я сошел с ума", - вспыхнув, мысль сразу же потухла.
   - Ты к уму пришел!
   А вот, почти на макушке, - целые башни Сад-Вешта. Когда-нибудь он и их отстроит. Он - вештак, в Сафарраше их не любят, но он подаст пример своим благородством. Не любят и нечистых, во многом из-за того, что их кузница - Сад-Вешт, но и это он исправит смиренной добродетелью. Изменится отношение к вештакам и вообще ко всем. Нет войн - есть только Ишири и ее властелин, ведущий народ к свету.
   "Я все-таки сошел с ума".
   - Залезай. К свету!
   - К свету...
   - Залезай!
   - Я должен...
   - Давай же!
   Элден подошел к шару, легко перемахнув ногой, забрался в корзину.
   - Разрежь веревки.
   Куда же ты входишь, Элдене? Но если он не сделает, не поведет народ к свету, презренного вештака скоро самого прирежут. Нет, все же так просто с ним не расправятся. Посадят перед замком на кол, в еще живого Элдена будут бросать гнилье, а плоть его пожирать черви и выклевывать вороны.
   - Что медлишь? Пора идти к свету.
   Да, это единственная его возможность. Он делом заслужит поддержку, возьмет в союзники свою волю и решимость. А затем, когда Элдена полюбят, несмотря на происхождение, возведет дворец великой Ишири.
   - Режь!
   Он точно обезумел. Тому не бывать, он же сам все понимает... Куда же ты идешь, Элдене Фрате?
   - Режь!
   Он должен. Иначе его точно убьют. Он с самого начала как был пленником в замке, так и остался. Корона ничего не поменяла. Властелин и себе не властелин. А скоро будет разлагаться на колу.
   - Режь!
   Элден разрезал. Вынул из ножен кинжал, на клинке блеснула вештакская вязь. Как пилой водил по толстым веревкам, переплетенные буквы входили в них наполовину, и веревки лопались. Первые три. С четвертой никак не получалось сладить, пришлось схватить ее свободной рукой, сильно потянуть на себя, вот так придерживать и резать.
   Шар дернуло, декоративные камешки на лужайке вдруг уменьшились и сблизились, а выгребная яма, выяснилось, по форме напоминает стилизованное сердечко. Элден подумал спрыгнуть в пруд, но уже в следующее мгновение стало слишком высоко. Треугольник замка, башни Первого После, Болей, Возмездия уплывали в сторону, таща за собой заживляющий раны нижний град, черные иглы садов предместий, пирамиду Предвестника - сверху было отчетливо видно осыпающуюся облицовку грязно-белых стен. В полях, склонившись, трудились крестьяне, не поднимали голов и не замечали летучий шар, бесшумно проплывающий над ними. Он пересек чернильную ленту Аруши - и снова под ним сожженные селения и городишки, рыжая полоса салирского тракта. Властелин огляделся по сторонам: как все-таки их удачно назвали! Справа от Сафарраша - темень, действительно - там, на горизонте, укрытые одеялом вулканического пепла земли Сад-Вешта. Отсюда Элден не мог разглядеть родной город, вот если бы башни еще стояли, может, и получилось бы увидеть. Слева от Сафарраша - соль. Побережье моря Тысячи Огней и порты Лафорта. Полоска воды зеленела тонкой линией на самом схождении земли с хмурой пеленой. Элден обернулся и увидал за Сафаррашем бледно-желтый юг - степи, стелящиеся до Ширихага. А впереди, куда плыл летучий шар, - север. Хребты Ариноля, где-то там Салир, а еще дальше - безжизненный ледник Нурь-Фияхар. Над пиками Ариноля властелин приметил громоптицу. Воплощение дочери Восьмирукой - вечно юной Симьорьх - редко и как-то вальяжно взмахивая лазурными крыльями, несло за собой невидимую колесницу полубога Курьяша.
   Элден опомнился. Пелена уже близко! Разное о ней болтают, но все сходятся во мнении - ее смрад ядовит, и человек не выдержит и четверти песка.
   - Ложь.
   Властелин зажмурился. Он почувствовал, что скачет галопом, и воздух бьет в лицо. Однако неравномерно, это более напоминало удары порывистого ветра. Удар. Еще. Нерезкий удар, словно ветер задержал свою длань в пощечине. Отпустил, щеку закололо. Прижгло. Жжет сильнее.
   - Открой глаза.
   Опять пелена. Вблизи она выглядела не твердой, словно надгробный камень, а нежной периной с торчащими комками пуха. И она теперь не довлела сверху, подминая под себя земли, города, людей, их мысли. Пелена - под ногами Элдена! И тишина вокруг. Тишина.
   Он медленно поднимал голову, щурился, все для него было необычайно ярким. Он увидел голубой колпак, покрывающий все от горизонта до горизонта, тот самый колпак из старого детского стишка. А далее Элден повел глазами на свет - туда, где колпак бледнел, и встретился взглядом с Чудотворцем.
   Элден потом пытался описать его Эми, но не мог подобрать слова, хотя бы немножко выражающие то, что он увидел. Это был такой желтый как бы шар света, окруженный ореолом - лучезарной короной. Он крепился к колпаку, верно, плыл по нему, как по морю. Шар не казался ни твердым, ни жидким, из чего создан сам Чудотворец смертному явно не познать. Ничто земное не приближалось к Его лику по блеску, Он бросал свет на все вокруг, и тот свет согревал. И вот тут Элден, как он рассказал позже Эми, догадался. Это был вовсе не Бог... Элден понял это, внимательно рассмотрев слепящий шар, хоть слезы и затуманивали взор, лились по щекам, капали на сплетенные орнаменты не персиковой, но летучей корзины! Никакой это не Бог, никакой не Заступник... Они все неправильно поняли, в священных текстах - ложь. Властелин обязательно ее исправит, а за ересь будет карать сожжением... Это не Заступник, это Заступница! Создатель не Бог, но Богиня!
   - Да, это правда.
   Эми потом сказала Элдену, что, когда молилась, всегда чувствовала, что разговаривает не с Ним, а с Ней. С небесной Девой.
   - Не смотри на Нее долго, повредишься зрением.
   - Да, понимаю. Никакой смертный не может осквернять Ее бесстыдным разглядыванием. Она покарает. Понимаю.
   - Правильно.
   Элден опустил голову, лицо грело, словно он сидел совсем рядом с камином.
   - Теперь ты узрел, куда поведешь свой народ! К счастью! К свету!
   - К свету...
   - Но сперва покажи его Эми.
   - Да, Эми... Она же в своей жизни не видела ничего хорошего. Нищий и униженный Сад-Вешт, беззаконие, несправедливость, роскошь кучки прихлебателей, бессовестные речи лжецов. Вот малыш обрадуется.
   - Да.
   - А здесь - свет, лучезарная корона. Скоро мы все сюда придем.
   - Не медли. Спускайся и яви Эми Заступнице. Пусть девочка узрит Ту, кому молилась, едва выучившись говорить.
   - Но я... Я не хочу туда возвращаться. Так скоро не хочу. Дай мне еще хотя бы три песка.
   - Будет тебе песок, но позже. Сейчас нельзя терять время. Спускайся. Приоткрой клапан на летучем шаре.
   - Позволь еще мгновение...
   - Ты должен заботиться не только о себе! Как же твой народ?! Как же Эми?!
   - Скоро мы все сюда придем! - Элден поднял руку и, подковырнув заглушку, стравил немного эфира. Шар начал опускаться.
   - Не переживай, ты сюда вернешься.
   Пелена приближалась.

42

  
   После гибели командующего мятежники решили распустить отряд. Кто-то воротится домой, кто-то отправится странствовать, кто-то найдет себе новых соратников. Ками сидела подле Пенни на лесной лужайке, то был их последний привал. Пелена медленно плыла и моросила колкими каплями, смачивая и так мокрую от утренней росы траву.
   - Что же... Мне теперь искать или семью, которая согласится меня приютить, или новый отряд. - Ками поднесла к носу клевер - понюхала, провела цветком по губам. - Но я боюсь, что больше никакие мятежники меня к себе не возьмут. Я и к вам попала только благодаря тебе и Илмару.
   Пенни сплела два венка из ромашек - большой для себя, поменьше для Ками.
   - А стать крестьянкой ты, конечно, по-прежнему не хочешь?
   Ками кинула клевер в траву.
   - Я хочу домой.
   - Это весьма затруднительно. Если честно, сейчас тебя и крестьяне вряд ли приютят. Опустошительная война с орденом, все голодают. И еще так долго будет, хоть мы и победили. Много мужчин сгинуло, а не всякая мужицкая работа крестьянской бабе по плечу. Вот если бы ты была мальчиком... Тебя могли бы взять на вырост.
   - Я такая грязная, что не всегда и отличишь. - Ками сняла венок и, взлохматив себя еще больше, улыбнулась. - Видишь! - Вдруг поморщилась и, покопавшись рукой в волосах, извлекла оттуда вошь. Раздавила, попутно ужаснувшись черноте своих ногтей.
   - Не-а, отличишь. И надень венок обратно - тебе идет.
   Ками отметила, что курносой Пенни ромашковый венок тоже очень к лицу.
   - А если я волосы постригу?
   - Не-а. - Пенни зевнула. - Не слепой отличит. По глазам видно, что девчонка. Да и, так сказать, по твоим повадкам. Какой нормальный мальчик будет сидеть и возить клевером по губам? Ты уже седьмой или восьмой срываешь.
   - Ну... это приятно.
   - Или думаешь о ком.
   - Ничего и не думаю. - Ками поджала босые ноги, провела стебельком между пальцев. - Но... я бы хотела и дальше остаться с вами.
   - Я с Илмаром поеду в Сафарраш, там хоть есть какая-то работа. Можно прокормиться. Сейчас все туда прут, город отстраивается, нужны руки. Возводят пекарни, трактиры, цирюльни, мельни, лавки, мастерские. Раз уж хочешь остаться с нами, поехали вместе. Я знаю, чем мы могли бы заняться.
   - Надеюсь, за это в темницу не бросают.
   - Нет, я даже скажу, это довольно благородный и уважаемый труд. Что нужно всем этим пекарням, лавкам, цирюльням? Им нужны вывески. Не только рисунки, но и желательно надписи, пусть и девяносто девять гостей из ста их не прочтут. Это же престиж, репутация. Если у тебя помимо рисунков на вывесках слова - стало быть, заведение достойное, а хозяин - честный и культурный человек, приобщенный к духовности. В таком заведении почетно постричься, отобедать, купить калач. Даже последняя чернь чувствует себя достопочтенным господином, едва переступает порог дома с надписями. Особенно если их поболее. Не важно, что цирюльник малость криворук, баранки не разгрызть, одежу неуклюжие прачки постоянно рвут и дырявят, гвозди и подковы не сравнишь с изделиями соленого конца, телятина даже хуже, чем на приречном базаре, известном червями в мясе и опарышами.
   - Ох... - Ками вся скривилась. - Прямо в мясе?
   - Ты, княжна, не приучена к такой еде, а простому люду и она в радость. Мясо на столе у них лишь по большим праздникам, вроде Сошествия Чудотворца, Искупления Чудотворца, Явления Чудес Чудотворцем, Восхождения Чудотворца, Обретения Чудотворца, дня рождения властелина. Каждый день мясо едят достопочтенные, но и то вот такое червивое. Свежее - разве что для баронов, воевод, княжен вроде тебя.
   - Я больше ни княжна, ни некняжна. Я теперь просто девочка. Которая к тому же вынуждена скрывать свое имя и происхождение. Девочка без имени и прошлого.
   - Зато, возможно, с будущим. Так вот, значит. Писари и рисовальщики вывесок имеют неплохой динар. Я видела, как ты пишешь, выходит у тебя очень красиво. Твои рисунки, что ты выводила палочкой на песке, тоже, как по мне, недурны. Особенно рысь удалась. И громоптица тоже. Мы можем делать вывески на заказ, записывать под диктовку родословные, может, в будущем даже завещания, договоры лавочников с ростовщиками, заявления в управу и казначейство. Еще молитословы для храмов. Но это потом, когда закрепимся в городе, немножко подзаработаем и, самое главное, заслужим добрую репутацию.
   - Я согласна, - улыбнулась Ками. - А можно... - Она вдруг принялась усердно чистить грязюку с босой ступни, но в итоге лишь еще больше размазала. - Можно Сеймур поедет с нами? Он тоже уже умеет читать и писать. Правда, читает пока медленно, а пишет еще вдобавок не всегда разборчиво, но он быстро учится! Сеймур тоже станет делать вывески.
   - Да, я ему еще вчера все сказала, предложила ехать вчетвером. Он сразу согласился.
   - Предложила уже тогда вчетвером? Но откуда ты знала, что я поеду с вами?
   - Если бы ты отказалась, поехала бы с нами связанная в мешке. Куда тебе идти? Ты же пропадешь. Да и нам нужен писарь и рисовальщица, тоже без тебя плохо.
   Ками захотелось прильнуть к Пенни, положить голову ей на плечо, обнять. Но как она отреагирует? Ни посмеется ли мятежница над подобными нежностями? Ками просто подвинулась поближе.
   - Так что едем вчетвером, - изрекла Пенни. - Как жаль, что не впятером... Как жаль, что без Шрая...
   - А вдруг он не умер? Вдруг он таким образом перешел к своим? Никто же не видел. А что если он... был лазучаром?!
   - Замолчи. - Пенни резко повернулась. - Не смей так говорить.
   Ками заметила, что в глазах мятежницы стоят слезы. И в этот же миг сама чуть не заплакала.
   - Прости меня, пожалуйста! Я знаю, что это не так. Просто я уже во всем сомневаюсь! - развела руками Ками. - Рассуждаю обо всем и сомневаюсь!
   - Я на тебя не злюсь. И давай уже сюда. Вижу, хочешь свалиться мне на плечо.
   Ками не заставила себя ждать - засмеялась и, не вставая, мигом, как маленькая рысь, очутилась у Пенни. Прижалась и почувствовала ровный бой сердца мятежницы.
   - А если ты сомневаешься, значит, научилась думать своей головой, а не чужими. Помнишь, Шрай тебе рассказывал о нас, мятежниках? Говорил, зачем мы все это делаем, помнишь?
   - Да. Шрай говорил, мы ростки, что распустятся в новом мире, когда придет время. Что мы закладываем фундамент будущего. Едва случится мгновение слабости властелина, мы выступим. Построим новый мир, новую Ишири. Но это потом. Мы пока еще слишком слабы.
   - Так вот, тогда он тебе рассказал неправду. Точнее, не всю правду. Те его слова верны только отчасти. Шрай решил - надо признать, вполне справедливо, - что ты не особо поймешь. Ведь еще дитя совсем. Если уж и выросшие зачастую не понимают... Но раз ты говоришь, что начала рассуждать и во всем сомневаться, видимо, с тех пор что-то изменилось. Объясню тебе, кто мы есть.
   Ками подняла на Пенни голову. Мятежница смотрела в лес, сквозь сосны. А сердце ее забилось чаще.
   - Я тогда не все поняла, - призналась Ками. - Шрай сказал, что мы выступим, но не напрямую. И еще вот тоже - слабость властелина. Однако же сам Шрай говорил, что Элден - хороший человек. Зачем же нам идти на него?
   - Что Элден - хороший человек, известно только нам и близким ему людям. Остальные же составляют о нем мнение из слухов, разговоров, вестей. Они думают, это их собственные заключения и выводы, но то лишь хорошая работа лазучаров. Большинство людей живет в своем мире - дом, пахота, мастерская. Вечером - кабак или зрелища. Этот народ еще не научился думать своими головами, вернее, он мог бы, однако им удобно и так. Лучше доверить размышления другим - тому ярмарочному крикуну, говорливому парню за стойкой, жизнерадостной бабке за прилавком и, конечно же, писарям из управы. Пусть они думают за всех, спасают мир от беспорядка, добросовестно охраняют покой. На деле же лазучары действительно стремятся оставить все как есть, изменяя малое, сторожат большое. И все их размышления, пройдя через кривое зеркало отточенных сплетен, направлены оставить в ленивых головах лишь заблуждения.
   - Шрай говорил, что мы когда-нибудь выступим. Как же мы все поменяем? - Ками подумала, подбирая слова. - Ведь такой уклад не зависит от конкретного властелина. По-моему, тогда уже и не важно, хороший он или плохой. Все равно если люди не будут думать, в любое мгновение к власти может прийти настоящее чудовище. А благодаря лазучарам они поймут это слишком поздно, если вообще поймут. Свет никогда не наступит, если они не научатся думать сами.
   - Пока что не научились. Их ведут к недосягаемому благоденствию, к неосуществимой мечте. Не потому что к ней невозможно прийти - вполне вероятно если не достигнуть, то хотя бы приблизиться, - а потому что сами поводыри идти туда не хотят. Им и так хорошо. Они направляют желания и раздумия в нужное русло, они - хозяева мыслей тех Бабит и Бонхов.
   - Когда Шрай говорил мне о мятежниках и выступлении, я подумала, что этот миг никогда не настанет. Что крылья мельницы будут вращаться вечно. Выходит, так и есть.
   - Выступить - не значит взять и пойти убивать, по сути ничего не меняя. Мы уже выступили, когда научились думать своими головами и ушли в леса, ушли от тех людей. Пока их большинство, мы попросту не можем жить среди них. Нам претят их заблуждения, тот всеобщий ореол принятых за истину измышлений.
   - И Шрай хотел меня им отдать...
   - Нас отстреливают, как бешеных собак, и он попросту думал, что ты сгинешь в первые же дни. И еще считал, что ты ничего не понимаешь.
   - Я и не понимала. - Ками крепче прижалась к Пенни. - Все, что я тогда хотела - отомстить Дарагану и сафаршам. Я бежала по их дырявым крышам, долбила ногами, представляя, что топчу лица. На самом деле теперь я разобралась, что нельзя убивать только за то, что человек - сафарш. Или вештак, лафортиец, салирец. А топтать нужно не лица, а человеческую глупость.
   - Медленно, но все меняется. Нас становится больше, люди уходят в леса и становятся мятежниками. Чары лазучаров на них более не действуют. Когда-нибудь все научатся думать своими головами, перестанут внимать князьям, воеводам, достомолам, жрецам. - Пенни продолжала смотреть сквозь деревья. - Мы победим.
   - Но сами-то мы проиграли. Наш отряд распущен, мы уже не мятежники. Снова возвращаемся из лесов.
   - Да, только это не поражение. Наш отряд погиб, но где-то родились два новых. Рано или поздно все отряды пропадают, но смысл в том, чтобы рождались они быстрее, чем умирали. Они совсем как люди. Как настоящие мыслящие люди.
   - Значит, Шрай знал, что отряд когда-нибудь уничтожат? А сам он как командующий, скорее всего, погибнет?
   - Почему же, нет. Пропасть для отряда - не обязательно погибнуть. Он распущен, однако наша борьба не была тщетной. Мы возвращаемся в города и селения, но теперь не растворимся в бездумной массе. Отныне и ты всегда будешь мыслить своей головой, а не чужими. И я тоже. И все, кто выжил.
   - А когда таких станет большинство, то и в леса уходить не понадобится.
   - Конечно. Вот что Шрай имел в виду, когда говорил про ростки нового мира, про крепкий фундамент будущего. Мыслящие люди - вот она, новая Ишири. Мы уже научились думать своими головами. А когда-нибудь ты научишь этому и своих детей.
   - Да, - ответила Ками и поднесла к губам очередной цветок.

43

  
   Видение, сладостное пророчество, открылось Элдену. Из пелены вырвался клок - сначала прочный. Терзаемый настойчивым ветром он не выстоял - распушился, а затем, миг за мигом обращаясь в пар, развеялся окончательно. Еще один клок. И еще. Дыр в пелене было все больше, и сквозь них на землю медовыми лучами падал свет Заступницы. Люди бросали заботы, сбегались под светозарные нити, нежились в согревающем божественном даре. Заступница рвала опостылевшее одеяло, и в брешах гонимой неистовым ветром пелены мелькал Ее лик. "Не смотрите, не оскверняйте Ее вашими презренными взглядами!" - кричали жрецы, и все благоговейно опускали головы - а там... На траву, на цветы, на камни вылилось море невыразимого небесного чуда, и все воссияло, исполненное преклонения к Ее милости.
   Пелены не стало. Последние клочки уходили за горизонт, во все четыре стороны. Заступница казнила пелену за чинимые людям несчастья и сумрак, палач-ветер четвертовал разбойницу. Запыхавшийся гонец из Сад-Вешта сообщил, что перед смертью пелена оросила землю слезами, а прямо напротив лика Заступницы проявилась самая настоящая радуга. Та семицветная дуга из древних сказок, о счастливом наблюдении коей ранее любили потрепаться лишь внушаемые и перебравшие. Особенно часто ее видели над замком властелина после праздников. Теперь же волшебство из давних историй, из поеденных клещом манускриптов узрели все! А Эдмурд из селения близ местечка Артамханабар поведал, что нашел исток радуги - она росла из поросшего мхом валуна на поганковой лужайке. Смиренно пройдя под Луком Заступницы, Эдмурд, как он рассказал, впустил в себя Ее дух, обретя дар врачевать словом и наказ сеять его в заплутавших душах. А лишай на правом бедре Эдмурда - зажил.
   Заступница принесла свет миру. Во всех храмах - и благодатных, и нечистых - воздавали хвалу и жгли ароматические смеси. И Она ответила молитвам - урожаи увеличились в два раза, дров для согрева требовалось уже меньше, а цветы в садах стали такими огромными, что стебли пришлось привязывать к палочкам. Заступница прогнала сумрак и из Аруши. Воды из чернильных вновь стали прозрачными, дети смеялись и сигали в реку с Печального моста, не боясь умереть в муках, лишь разок случайно глотнув сумрачной воды.
   - Что... что это? - выдохнула Эми.
   - Летучий шар. Произведение лучших умов Ишири и порождение угодных Заступнице чар.
   Она стояла возле него в коротком ситцевом платье, порывистый ветер трепал светло-русые Эмины локоны и болтал вместе с шаром вышитые серебром образы.
   - Элдене, у тебя так покраснело лицо...
   - Это прикосновение Заступницы. Скоро и ты ощутишь тепло Ее любви, а пока отогрею тебя я. А то ты совсем продрогла. Подожди-ка...
   Элден снял пурпурный плащ - княжеский наряд из толстого бархата, сороки летали по нему, зажав в клювах веточки рябины.
   - Иди сюда, малыш.
   Властелин помог Эми укутаться в наряд. Конечно, тот оказался велик и волочился по земле, но ничего, теплый зато. Элден прижал Эми к себе, поцеловал в ушко - прямо в сережку с семиугольным вештакским знамением. Глазенки улыбнулись Элдену, он запустил руку в растрепанные ветром локоны и поцеловал Эми в пахнущие малиной губы.
   - Мы полетим к свету.
   - К свету!
   Веревки скрипели, шар с благолепными рисунками людей, редких зверей и птиц, картинами труда и ликования, наконец, великими башнями Сад-Вешта и паутиной стихов вештакских поэтов кидало по сторонам.
   - Не опасно лететь в такую бурю? - спросила Эми. В глазенках не было страха, только доверие к Элдену. - Нас не унесет куда-нибудь далеко?
   - К свету!
   - Не опасно. Чары сильнее ветра.
   Он взял ее на руки и занес в гондолу. Что-то Эми немножко потяжелела, не случилось ли чего? После надо будет непременно отвести ее к лекарям.
   - Ты увидишь Заступницу!
   - Она прямо такая яркая, как ты рассказывал? Ты не преувеличил?
   - Ничто в мире с Ней не сравнится.
   Веревки вышло разрезать с трудом. Элден с полпеска мучился с каждой, и рвались они, лишь когда вязь утопала в них почти полностью.
   Шар взмыл еще резче, чем в первый раз. Эми ахнула, вот теперь глазенки наполнились страхом, искали защиты у Элдена. Корзина промчалась в локте от зубцов башни Первого После, шар дернулся и спиралью пошел вверх.
   - Сегодня ты узришь Ее, а потом я приведу к свету и всю Ишири. Заступница явит Себя каждому, озарит и обогреет лица страждущих. Сад-Вешт перестанет быть мрачным, и вештакам не придется более жечь десятки свечей за день. Заступница войдет во все дома - черни и высокородных, выплеснет блистательный дух и в чертоги некнязя Лика - дворец Эртамхилор.
   - Правильно.
   - Я никогда не была выше башни Первого После, - прошептала Эми, глядя то вниз, то в глаза Элдену.
   - А скоро ты поднимешься выше пелены!
   - А мы увидим отсюда наш Сад-Вешт?
   - Скучаешь по нему?
   - Да, это мой город, пусть там и мрачно.
   - Сегодня не увидим, но когда свет озарит Ишири, заиграет на куполах возрожденных храмов, на зеркалах озер, на салирских снегах, вот тогда мы обязательно поднимемся еще раз, и в наших глазах отразятся семь великих башен Сад-Вешта.
   - Молодец. Хорошо сказал.
   - Посмотри на всех этих людей, - попросил властелин. - Они не поднимают на нас голов, они вообще не знают, что мы летим над ними. Крестьяне склонились в полях, пашут и сеют. Оно и понятно - иначе их ждет голод. Но ведь на нас не обращают внимания и сытые. Правильно - что глядеть, им кажется, тут пелена и ничего более. Они не ведают, что за пеленой существует еще что-то. Я им открою истину, рассею завесу, пусть лик Заступницы узрит каждый. Они вновь научатся поднимать головы, никогда далее не отрекутся от скрытого для глаз и потому только зазря отвлекающего разум.
   - Элдене... Боюсь, что я одна из них. Мне страшно лететь в пелену.
   Он обнял ее, прижал к щеке. Эми была мягкой, закрыв глаза, вся дрожала. Элден нежно провел пальцем по ее ресницам, поцеловал в бледный лоб.
   В этот раз властелин не зажмурился. Он поведет свой народ к свету и не должен сам страшиться неизвестности, тем более, на этой дороге уже есть его следы. Пелена обступила его молочным маревом, под ней скрылась многострадальная Ишири, а лик Заступницы еще не проявился. Элден бы, возможно, сошел с ума, если бы в его объятиях не дрожала Эми, единственная, кого он сейчас видел. Малыш прижался к груди, тонул в огромном княжеском плаще и в океане неведомого.
   Заступница разбавляла молоко святой водой. Оно становилось все светлее и прозрачнее, и вот лик Ее уже прорывался, заиграл вспышками на локонах Эми, на плечах, на черно-белом оперении сорок. Сережки - бриллианты, окаймленные вештакским знамением - ослепили Элдена серебряным огнем. Он отвернулся, потом перевел взгляд на Эми, и... глазенки малыша искрились!
   - Это Она, Элдене, Она!
   Элден обернулся. Да, Заступница снова была прекрасна, полна света и тепла. Ее корона исходила золотистыми лучами, столь яркими, что взгляду смертного не выдержать встречи с ореолом благодати и непогрешимости. Длинные волосы властелина бросало ему на глаза - то суровый ветер устраивал испытание, пытался скрыть Ее новой пеленой.
   - Как же Она невыразимо блистательна, Элдене! Я всю жизнь молилась Заступнице, но и не представить не могла, что свет Ее так чист и ярок! И он повсюду! Погляди, как снизу сверкает пелена!
   - Ты уже привел любимую к свету, а скоро приведешь и весь свой народ!
   - Теперь ты понимаешь, как изменится мир, едва пелена исчезнет. Когда все узрят лик Заступницы!
   - Она озарит всю Ишири! И в мрачный Сад-Вешт наконец придет счастье!
   Вдруг Элден заметил на голубом колпаке странное явление. Это был как бы серп, но тонкий и без рукояти. Такая белесая дуга - светлая, но не яркая.
   - Месяц - пятый день.
   Эми сняла плащ.
   - Мне уже не холодно. - Малыш улыбнулся. - Заступница обогрела меня!
   - Иди сюда, хорошая.
   Элден обхватил ее волосы, не дал ветру больше их трепать. Поцеловал ее, еще и еще. Сначала губы были сладкими и пахли малиной, а потом погорчели и запахли металлом. И вся Эми как-то тоже. Глазенки медленно провели взглядом по Элдену, выше, выше... и страх в них вернулся.
   Голубое пламя рисовало теперь уже свои узоры на первом ярусе шара. Горели руки водящих хороводы крестьян, пастухи играли на дудочках, глядя на объятые огнем стада, а у неосторожного кузнеца вспыхнули штаны. Под выгоревшей тканью показались чернильные прутки каркаса, источающие слабый дымок. Сумрачная сталь. Элден изумленно посмотрел на Заступницу.
   - Элдене!..
   Вспыхнул второй ярус. Голубые цветы выросли на внимающем музе лице поэта, у флейтиста загорелся рот, послушник переписывал тлеющий трактат, осененному догадкой мудрецу выжгло глаза, пламя охватило своды Ветреного замка и лысину толстого жреца, гном лишился шапки, а единорог - головы. Клубы дыма смешались в чернильный столб, уходящий вверх и буравящий голубой колпак, вот-вот продырявит. Горькая гарь окутала шар, схватившись за живот, Эми закашлялась.
   - Заступнице, зачем ты жжешь мою сталь?!
   - Божья искра.
   Огненные ангелы с третьего яруса глядели на прогневивших Ее гордецов. Пламя подступало к великим башням Сад-Вешта и тенетам сладкоречия вештакских словолюбов. Чародейский шар начал снижаться.
   - Мы падаем, - тихо проговорила Эми.
   - Из-за нее все.
   - Откуда там сумрачная сталь?! Я не приказывал!
   - Как же не приказывал? А кто рисовал чертежи по образам из своих снов и фантазий? Кто приглашал всех этих изобретателей и кудесников? Кто самолично ездил отбирать сталь на рудники Шамшорха?!
   - Я не делал этого! Я не помню...
   - Если не помнишь - не значит, что не было.
   - Я не мог приказать строить из сумрачной стали! Я уничтожил всех Кед-Феррешем!
   - Сумрачная сталь - самое легкое из твердых веществ. Без нее мы бы не взлетели!
   - Ты что, не видишь?! Это богомерзкое вещество! Заступница ее жжет!
   - Элдене, что с тобой? Что с тобой?
   - Не сталь богомерзкая, а эта шлюха! Заступница из-за нее прогневилась! Она изменяла тебе, пока ты ездил в Шамшорх!
   - Нет!
   - Один путь искупить грех. Она не смеет стоять пред святым ликом! Сбрось блудницу, и будет ей прощение.
   - Элдене...
   Великие башни Сад-Вешта вспыхнули факелами, вновь они более не подпирают пелену. Пламя добралось и до вештакской вязи - благолепного образца изысканной каллиграфии. Слова расцеплялись на буквы, а те обращались в пепел. Элден осенил шар семиугольным знамением, что, конечно, не помогло.
   - Выбрось прочь!
   Элден замотал головой.
   - Что с тобой?! Мы должны спускаться!
   - Иначе ты не приведешь свой народ к свету! Нельзя прийти к свету без жертвы! В Сады Наслаждения без жертвы не попасть!
   - О Заступнице! - Эми упала на колени. - Спаси нас!
   - Перережь ей глотку! Как раз удобно! Давай, как тем салирским пленникам.
   - Их бы все равно убили! У них не было спасения!
   - Давай, как ты резал глотки тем старикам и детям. Как тому мальчишке.
   - Иначе бы все в замке погибли! И он тоже!
   - А сейчас иначе погибнете вы оба! А так - только она! Видишь, все то же самое! Режь.
   Вештакская вязь догорала, дым клубился под голубым колпаком из старинного детского стишка.
   - Ты обязан привести их к свету! Ты не должен размышлять о собственных поступках. Делай, что тебе велит Она!
   - Это не Она, это мой больной разум! Он меня сюда привел!
   - Нет, Она выбрала тебя еще двадцать лет назад, дав младенцу щедрый дар и миссию поводыря.
   - Она милостива, Заступница не может заставлять вершить зло!
   - Это не зло, а жертва во благо. Перережь глотку и скинь труп. Шар полегчает, и ты плавно приземлишься. Ты нужен миру. Да поведешь ты свой народ к свету! Режь.
   - Элдене, ты не в себе?
   "Это точно".
   Шар спустился в пелену, голубой колпак потонул в мареве, а свет Заступницы еще прорывался.
   - Я не хочу обратно, - прошептал Элден. - Они убьют меня.
   - Кто убьет, Элдене?
   - Я могу заставить их полюбить себя лишь делом, а не словами. Мне не выбить из голов людей заблуждения и невежество, они всегда будут слушать глас сильного, а не правого. А вештак всегда лжет, потому что он вештак! Понятно, что решать мою судьбу баронам и воеводам, но... столкнувшись с возможными волнениями, они могут на время отступить. У меня будет шанс. Для этого мне нужна любовь народа. И... похоже, я ее не добьюсь.
   - Я тоже не хочу обратно туда, Элдене. Потому что здесь свет, а в том мире - тьма.
   - Вот и отправь ее душу к свету! Жертве прощаются любые прегрешения! Она отдаст жизнь за твой народ, за дорогу к свету. Она войдет в Сады Наслаждения. Тот мальчишка уже там, я точно знаю!
   - Нет. Он закопан и гниет вместе со всеми на внутреннем дворе.
   Заступница уже не мелькала сквозь пелену.
   - С кем же ты все говоришь? Это темный эфир? Это твоя ворожба?
   - Да, малыш. Я создам эфирное озеро, мы в него и сядем.
   - Сбрось, пока шар не рухнул! Режь!
   Пелена осталась над ними.
   - Эфир мягкий, не бойся.
   - Чем она лучше всех убитых тобой, а?
   Дымящийся шар незаметно промчался низко над головами склонившихся к земле крестьян.
   - Режь, еще не поздно! Ради большего нужно пожертвовать малым! К свету!
   Шар разгонялся. Под ним пронеслись обугленные колья бывших садов предместий, так и оставшаяся чернильной Аруша, редкие каменные дома высокородных и халупы, халупы, халупы.
   - Ты безволен. Безволие - худший из грехов.
   "Кажется, упадем в песок карьеров Хараншамат, - подумал Элден. - Это хорошо, песок мягкий".
   - Ну же! Ты - великий властелин! Так будь им во благо всей Ишири! Властелин не может быть слизнем. Только через жертву можно прийти к свету.
   - Элдене, хвала тебе, что спас меня. Что вывез из Сад-Вешта.
   Счастье не дается просто так! Ты должен отказаться от нее ради спасения остальных. Как ты делал раньше. Искупительная жертва!
   - Что поселил в замке. Что полюбил.
   Отдай ее Заступнице! И пусть водит хоровод вместе с другими праведниками вокруг лучезарной короны! К свету!
   - Элдене!..

44

  
   Это все они виноваты. Из-за них Эми умерла. К счастью, они еще не разъехались по своим землям. Возмездие приближается.
   Ашмид за руку ведет десятилетнего Элдена в залу Времен храма Ош-Лилим. За лето Элден научился поднимать птиц и зверей в любом состоянии своего духа и тела - голодный, спросонья, больной, озябший - не важно. Ныне грядет час испытания!
   Властелин ступал по анфиладе, держа кисть на рукояти меча и поочередно заходя в нужные чертоги. Когда явился Элден, поэты и каллиграфы обсуждали новый опус поцелованного ангелом Реджхара, невероятно гениальный - но и простой в понимании. Они восседали на софах, распивая чай, аромат кардамона наполнял чертог. Властелин ничего не сказал: одним ударом снес голову Руфусу, автору героических похождений Друмла-ширихагца, сколь увлекательных, столь и исполненных глубинного смысла, затем проткнул сердце Сухварьну, создателю росписей в девяти храмах Восьмирукой и на одном летучем шаре. Потом погиб каллиграф Фухрим и поэт Арьминигест, творец эпических поэм о непобедимом покорителе чужих миров, писанных белым стихом.
   Им было известно, что каркас из сумрачной стали!
   Целое лето маленький Элден шел к великому испытанию. А теперь ему страшно, чем ближе зала Времен, тем сильнее он сжимает руку Ашмида. До врат остается всего пять факелов на стенах.
   Властелин миновал семь залов анфилады и заглянул к вдохновенным изобретателям. За столом те корпели над свежими чертежами невиданных творений, увидев своего повелителя, склонились в глубоких поклонах, полных смирения и покорности. Тут-то Элден и отсек презренные головы кудесников. Эти светлые головы не могли не ведать, чем все закончится!
   Врата отворяются. Вештакская вязь спускается по колоннам со сводов, разливается по полу прелестными узорами. Ашмид подводит Элдена к кафедре - там, освещаемый огнями трех стосвечных светильников, лежит вздувшийся труп утопленника.
   Властелин разобрался со всеми - и с художниками, и с поэтами, и с зодчими, и с кудесниками, и с учеными мужами - теми, по чьей вине Ишири не идет к свету. Ему стало дурно, и он вышел продышаться в Малый садик, прямоугольный двор с фонтаном посередине, обрамленный со всех сторон колоннадами - портиками. Пелена висела низко, но воздух был не в пример свежее затхлого духа галерей и покоев.
   Он смотрит на утопленника. Маленький Элден последние месяцы всегда перед сном прокручивал в голове час испытания, но в действительности все оказывается не так. И труп смердит, и коленки трясутся, и еще дико холодно.
   - Пока не будем начинать. - Ашмид даже ничего не ест, а его кудри и борода цвета грязного снега в кои-то веки причесаны. - Мы подождем Суфира.
   Элден прошел по мраморному полу к фонтану, сел на ограждение. Изо рта милого пупса ниспадала прозрачная струя, возле - пасти трехглавого дракона исторгали воду под напором - столь сильным, что та более походила на белое пламя.
   - Самого Суфира Вдохновителя?! - Глаза Элдена широко открыты. Он до конца не верил, что Суфир придет.
   - Да. Он пожелал лично присутствовать на твоем испытании. Он давно не видел, как поднимают человека.
   Маленький Элден трепещет от волнения.
   Элден оправил камзол, побарабанил пальцами по золоченой рукояти меча. Дурнота не отступала. Не помогали даже шум воды, запах роз из клумб под колоннами портиков, вид разлетающихся брызг фонтана.
   По зале Времен плывет сам Суфир. Алый плащ скользит по переплетенным росписям, голова великого жреца как всегда гладко выбрита, а лицо исполнено смиренной благодати. Он подходит - веки больших глаз полуопущены, а морщины в уголках рта расходятся в легкой улыбке.
   Элдену стало совсем худо. Он открывал рот, но тошнота не подступала, глубоко дышал, но в глазах все равно темнело. Элден схватился за живот и скорчился. Он почувствовал, что превращается в эфир, и тот набирает плоть. Изо рта властелина вырвался дым, отлетел шагов на десять в сторону от него и фонтана и начал собираться в фигуру. Не человек еще - тень человека. На пальцах рук выросли когти в мизинец длиной, на лице алыми прожилками проявились морщины в уголках рта, как и обычно, разведенные в легкой улыбке.
   - Сам Суфир Вдохновитель, - шепчет Элден и падает на колени. Жрец продолжает так же улыбаться и спокойно говорит:
   - Да начнется испытание.
   - Здравствуй, Элден.
   Дурнота прошла и будто с головы сняли тесный обруч. Снова Элден чувствовал себя так, как еще до того, как стал властелином.
   - Те тысячи мертвецов... Я слишком много поднимал...
   - Ты слишком много убивал. Каждое твое убийство приближало это мгновение, возвращало мне плоть. - Тень клубилась кольцами дыма. - Хвала тебе за новую жизнь!
   - Не так я хотел ее вернуть. Не ценой тысяч жизней. Ты поработил мой разум.
   - Ты сам позволил это сделать. Слишком много ты оправдывал свои поступки обстоятельствами. Своими деяниями ты сам привел себя к порабощению!
   - Ты убил ее. - Элден сжал золоченую рукоять меча.
   - Это единственное, где тебе хватило воли сопротивляться. Можешь собой гордиться. Но не помогло - твой малыш все равно разбился по твоей вине и добавил мне частичку плоти. - Алые прожилки морщин разошлись шире. - А эти несчастные творцы и кудесники почти завершили дело. Мне осталось одна жизнь - и эта жизнь твоя. Сегодня Суфир вернется! - Глаза тени вспыхнули оранжевым огнем, и их наполовину прикрыли веки из голубого полупрозрачного пламени.
   - Все из-за того... Не стоило мне глотать твой зуб...
   - Явно не стоило.
   Суфир атакует.
   Был жрец тогда улыбчивый и спокойный. Добрым словом поддержал маленького Элдена, и волнение хоть и не прошло разом, но поубавилось. Был и Ашмид любезен, помог подняться на кафедру, сказал, что все у них получится.
   Столб дыма несется на властелина. Элден прыгает в сторону, кувырок, лбом о каменное ограждение фонтана. Сыплется облицовка, из мозаичного пейзажа выпадают цветы и птицы. Элден протирает лоб, кровь остается на рукаве. Боли нет, лишь слегка саднит. Где же Суфир? Вот он - дым вращается вокруг колонны портика, замирает... и снова бросается на Эдена.
   - Давай, малыш, не бойся, - сказал Суфир.
   Ашмид положил руки на плечи Элдену, надавил - так он очутился перед трупом на коленях.
   - Закрой глаза и вытяни руки ладонями вниз. - Суфир говорил мягко и спокойно. - Делай, чему тебя научили. Людей поднимать труднее, чем животных, но мы с тобой справимся. Ты - избранный, нас ждут великие свершения.
   Столб дыма летит, петляя. Элден не знает, в какую сторону спасаться, потому прыгает в фонтан. Слишком сильно толкается ногами от ограждения, глубины не хватает, и он бьется носом в дно из розового мрамора. Кровь из ноздрей и лба, словно густой алый пар расходится по воде. Она холодная, но властелин не всплывает сразу, сначала переворачивается на спину. Убедившись, что дым над ним не нависает, выныривает.
   Под сводами залы Времен покоилось много темного эфира, что несказанно обрадовало Элдена. Будто грозовые тучи застыли под пеленой. Раньше он проводил обряды во всяких каморках, там приходилось сгребать эфир со стен, под мебелью, с поверхностей канделябров и посуды. Элден зачерпнул первую охапку.
   Элден убирает с глаз мокрые волосы, оборачивается по сторонам. Вот он! Суфир в обличии когтистой тени бежит на него, глаза горят оранжевым пламенем, алые прожилки морщин в уголках рта ближе, чем раньше. Сосредоточен. Тень взмывает над ограждением, размахивая в воздухе руками и ногами, падает на Элдена. Они уходят под воду, Суфир прижимает Элдена к скользкому мрамору дна, сидит на нем, а голова самого остается над кромкой.
   Работа спорилась. Элден вкладывал в утопленника охапку за охапкой, уже вместил столько, что на пять собак бы хватило. Но человек не поднимался.
   - Этого мало, - пояснил Суфир. - Нужно гораздо больше! Пусть душа и не вернется к нему, но при жизни-то он не был неразумной собакой. Или безвольной скотиной, глядящей на мир тупыми глазами.
   Пузыри изо рта, из кровоточащих ноздрей поднимаются над Элденом. Он слышит приглушенный гул струй фонтана, видит, как в улыбке расходятся алые прожилки морщин. Держит давящие на него когтистые руки Суфира, силы равны, и этого недостаточно, чтобы отбросить сидящую на животе Элдена тень и вынырнуть.
   Были глаза утопленника выпучены, а рот открыт. Элден никогда не видал утонувших и теперь с трудом преодолевал брезгливость, вкладывая эфир в плоть, старался на нее не смотреть.
   Элден захлебывается. Ему кажется, парящая в воде кровь из ноздрей и лба сейчас соберется в медузу. Совершает отчаянную попытку - расслабляется, и когтистые руки Суфира резко оказываются у шеи Элдена. Но при этом его собственные руки, выскользнув, освобождаются! Он отталкивается от дна, оба приподнимаются, и Элден по гладкому мрамору проскальзывает под Суфиром, выныривая сзади него! Властелин кашляет, из ноздрей летят красноватые брызги. Он успевает выхватить из ножен меч, не позволив тени воспользоваться его временной уязвимостью. Суфир выпрямляется, веки из голубоватого пламени наполовину прикрывают глаза.
   Эфир под сводами закончился, пришлось збирать с пола. Суфир в это время о чем-то беседовал с Ашмидом.
   Суфир прыгает на фонтан, сбивает голову пупсу и бросает ее. Трудно увернуться, не отпрыгнешь далеко, стоя в воде! Все же удается. Голова проносится мимо, пролетает меж колонн портика и сносит светильник у стены. Горящие свечи выпрыгивают и, кувырнувшись в воздухе, падают на пол. Первая голова трехглавого дракона - в колонну. Вторая обрушивает клумбу с хризантемами. А от третьей Элден не уходит - Суфир бросает не в голову, а в вооруженную руку. Вздутыми ноздрями дракон попадает в кисть, меч Элдена падает в воду. Нет времени тянуться - тень спрыгнула с фонтана. Толкается от дна, выпрыгивая из воды по бедра и проваливаясь на приземлении по макушку, скачет к нему. Оранжевые глаза вспыхивают ярче.
   Он збирал эфир возле ног Суфира, там, где на пол ниспадал алый плащ, пряча под собой переплетения вештакских букв. Вдохновитель глядел в сторону, легкая улыбка, большие глаза, опущенные наполовину веки.
   Суфир скачет на него, и Элден не решается сражаться в воде. Разворачивается, перелезает ограду, царапаясь о сколы осыпавшейся облицовочной мозаики. Тень просто перепрыгивает. Теперь кружит вокруг него. Элден оправляет нависшие перед глазами мокрые волосы, вытирает со лба кровь. Иначе точно застелет взор в неподходящее мгновение. Из малых ножен властелин вынимает кинжал, направляет острием на Суфира. Вязь на клинке устремлена прямо в горящий оранжевым глаз.
   - Если бы бой был честным, - рычит тень, - а ты безоружным, я бы давно тебя убил!
   Эта тварь отвлеклась, нужно воспользоваться! Элден метает кинжал, голубые веки поднимаются. Попал! Пронзенный в плечо, Суфир валится, Элден кидается к нему. Когтистая рука, источая клубы дыма, обвивает рукоять, тянет. Властелин останавливается - перед ним тень, а у той в руке кинжал.
   Эфир в зале Времен закончился, остались жалкие крохи. Их же не хватит!
   - Соберись, дорогуша, - сказал маленькому Элдену Ашмид. - Эфира больше, чем тебе кажется. Нужно просто увидеть.
   Одни из дверей портика распахиваются, взметая в воздух лежащие рядом на столике листы бумаги. На пороге, меж двух клумб с пионами, баронский слуга в цветастом халате, вероятно, евнух. Тень поворачивается к нему, глухо рыча, заносит руку с кинжалом. Евнух выпучивает глаза и, коротко вскрикнув, пропадает в черноте коридора.
   Элден пятится. Сейчас Суфир метнет кинжал в него. Но... похоже, Вдохновителю не обхватить нормально когтистой рукой. Неловкий бросок, даже уворачиваться не требуется. Кинжал попадает в колонну, целый отскакивает обратно и скользит по мрамору к центру дворика, к фонтану. Элден, пока отступал, дошел почти до портика, и на этом месте властелина осеняет идея. Здесь же рядом есть!.. Он ловко оборачивается на носке сапога, меж колонн проносится к вратам, кидается в них, те распахиваются. Столы с трупами, мертвецов накопилось много, ведь он давно перестал поднимать. Останки умерших когда-то своей смертью и завезенных в замок для обряда. Наверное, еще партия Ураша, ведь он просил поднимать вплоть до самого свержения Дарагана.
   Элден попытался сосредоточиться, и ему стало худо. Никакого ранее скрытого эфира не проявилось.
   - Я не вижу эфира! - Элден чуть не заплакал. - Я не думал, что понадобится так много!
   - Ищи, - спокойно поддержал Суфир. - Я в тебя верю, у нас с тобой все получится.
   - Я не умею находить!
   Элден на мгновение зажмуривается, резко сосредоточившись, создает в воображении огромную руку, сгребает ей весь эфир в чертоге и, небрежно проведя гигантской ладонью над трупами, раскидывает в них эфир. Открывает глаза, мертвецы слезают со столов.
   - Давай, дорогуша, - сказал Ашмид. - Помнишь, у тебя и собаку не сразу получилось.
   Суфир хохочет.
   - Ты что, и правда думал?.. - Пламенеющие голубым веки полностью опускаются, впрочем, они полупрозрачные, и огонь глаз прорывается сквозь них. Суфир взмахивает рукой, веки наполовину поднимаются. А трупы падают и превращаются в грязно-зеленую жижу. - Что, ты действительно считал... Ха-ха!
   У Элдена начинало спориться. Тусклые эфирные туманности проявлялись то здесь, то там. Если он смотрел прямо на них - исчезали, немного отводил взгляд - вновь показывались на краю зрения.
   - Збирай! - скомандовал Суфир.
   Суфир водит когтями по воздуху. Приближается. Выпад - камзол Элдена рассекается на ленточки. Под ним, верно, остаются кровавые полосы. Нельзя пассивно защищаться, длинные когти - решающее преимущество. Элден резко подступает, одновременно с шагом пробивает амплитудный апперкот. В подбородок, Суфир высоко подскакивает - не от удара, конечно, специально так высоко, чтобы набрать резкость! - на приземлении, согнув колени, тень мигом уходит вниз. Оборачивается дымом и, прошмыгнув между ногами Элдена, оказывается сзади. Когтистые руки сжимаются на шее властелина, душат.
   Маленький Элден збирал. Только бы ему не просыпать так тяжело увиденное! Чтобы дурь и головная боль отступили, глубоко и мерно дышал.
   Элден хрипит. Тень нависает сзади, он тяжело передвигает ноги, выходит из чертога с оставшимися пустыми столами и жижей на полу. Преодолевая тяжесть и удушье, идет к центру дворика, только бы хватило сил дойти до кинжала!
   Еще парочку шагов... Пелена в небе плывет необыкновенно медленно... Вот кинжал, поблескивает переплетенными буквами. Едва властелин начинает сгибаться, чтобы поднять, Суфир отпускает шею и, вновь проскользнув между ног Элдена, хватает оружие. Трагическая ошибка. Ведь Элден того и ждал. Выверенный удар носком по руке - кинжал проносится меж колонн и, отскочив от стены, вылетает обратно во дворик, остается неподалеку от колонны. Следующий удар - ногой в голову. Суфир падает. Еще в голову. Элден топчет Суфира.
   Элден чувствовал, что скоро конец. Еще немножечко эфира - и достаточно.
   Суфир рычит, но под ударами сапог властелина не может подняться. Вдохновитель обессилел, уже почти не закрывается. Элден еще раз приложился к голове, обломал твари на пальцах два когтя, пнул с размаху в корпус. Схватил Суфира за плечо и занес руку для последнего удара. Пусть башка убийцы малыша войдет в мрамор.
   - Сдохни.
   Утопленник подернулся. Сжал кулаки, согнул ногу в колене. Кашлянул, изо рта брызнул фонтанчик. Элдена охватил жар. Все кончено! Можно открыть глаза!
   - Суфире! Суфире! У меня получилось!
   Морщины в уголках рта разошлись шире, веки были все так же полуопущены.
   - У нас получилось, - поправляет Суфир. - Я задержусь в Сад-Веште, побуду некоторое время твоим наставником. Твоим учителем.
   - Молодец, дорогуша.
   Человек покорно уставился на своего маленького повелителя.
   - Ну уж нет!
   Дым просачивается сквозь пальцы держащей руки, а кулак свободной врезается не в башку, а в мрамор. Тень опять сзади, бьет по хребту, властелин прикладывается челюстью в пол. Во рту солоно. Суфир переворачивает Элдена, пытается ударить в лицо, удается закрыться предплечьем. Еще. Еще. Сил мало. Тень хватает и отводит руку Элдена. Сквозь натекающую со лба кровь и спутанные волосы видно ухмылку алых прожилок и горящие полукруги глаз.
   - Прощай, малыш Элден, - говорит Суфир.
   Все следующие удары попадают в голову. В звенящей тьме Элдену удается разобрать тонкий голосок.
   "Он здесь, он здесь!" - вот что тогда кричал евнух.
   Последнее, что помнил Элден, был отдаленный хлопок - то створки распахнутых врат врезались в стену.
  

45

  
   Три заговорщика сидят в закопченной комнатушке на окраине нижнего града. На столе догорает лучина, за окном видно Арушу. Ночью она не похожа на реку - чернильная вода сливается с тьмой и, кажется, что вместо русла там щель в самые недра Ишири, в пропасть. Элден вертит в руках клочок бумаги с небрежно начертанным планом кладбища.
   - Ты уверен, все правильно нарисовано?
   - Да, мой отец не устает повторять, что помнит день погребения Суфира как вчерашний. Хоть и минуло десять лет. - Подсвечник проговаривает быстро и, закончив, плотно сжимает маленькие губы.
   - Положи эту схему в надежное место, чтобы не потерять, - предостерегает Арнель. - В сапог, например. Тебе нужно сразу же найти могилу! Приступить к работе без промедления!
   - Я и так запомню. Мне хватит и полпеска.
   - Даже не верится, - переходит на почти шепот Подсвечник, - может, завтра Суфир оживет. По-настоящему, не как твои поднятые мертвецы. Ты взаправду думаешь, что такое вообще вероятно?
   - Суфир - великий чародей и мой учитель. Я видел, в храме Ош-Лилим он с легкостью творил трудновообразимые даже для жрецов чудеса. Суфиру под силу вернуться в наш мир по-настоящему, я не сомневаюсь. Почти.
   - Да поможет ему Заступник! - молит Подсвечник. - И нас благословит на богоугодное дело!
   Все трое осеняют себя семиугольным вештакским знамением.
   - В любом случае мы обязаны попытаться. - Элден кладет на стол бумажку с картой. Все уже в голове. - Иначе это станет предательством Суфира. И Сад-Вешта.
   - Осталось мало времени, давайте еще раз проговорим наш замысел, условимся окончательно, - предлагает Арнель. - Я с Подсвечником жду тебя здесь. Ты идешь сперва Шамшорхским трактом, затем абрикосовой дорогой, затем сворачиваешь на кладбищенскую тропку, тропа Забвения, как ее еще называют. В столь поздний час там никого не будет, это точно.
   - Да, - кивает Элден.
   - Выкапываешь мощи Суфира - да сияет вечно имя его! - пробираешься по зарослям к реке. Я тебе с этого берега показывал, где спрятана лодка.
   - Я помню.
   - Возвращаешься сюда к нам, проводишь обряд, - продолжает Арнель. - Постарайся ни на кого не наткнуться! Ночью от случайных встреч одни неприятности и передряги.
   - Проводим обряд, и Суфир возвращается! - Глаза Подсвечника полны счастья. - Представляете? Вдохновитель вештаков и всего растоптанного люда! Мы вернем славу Сад-Вешту! И впишем в историю себя! Наши имена застынут в переплетенных серебряными нитями фолиантах.
   - Казнив Суфира и разрушив Сад-Вешт, они думали, что победили, - качает головой Арнель. - Но это не так. Уже часов через пять вновь родится вдохновитель нашего возмездия и пророк безжалостного воздаяния для них. Святой Суфир Вдохновитель!
   - Элден, ты помнишь еще кое-что? - вкрадчиво вопрошает Подсвечник.
   - Что именно ты имеешь в виду?
   - Что тебе нужно будет сделать в случае неудачи. Если тебя схватят или загонят в ловушку.
   - Выкинуть мощи, чтобы никогда не достались врагам.
   - А затем? - Арнель внимательно смотрит на Элдена. - Ты же не забыл кинжал?
   - А затем убить себя.
  
   Элден очнулся через девять дней. Во всем замке распевали молебны и воздавали хвалу в честь чудесного спасения властелина, вернуться после столь длительного беспамятства мог только поистине богоспасаемый повелитель. Он сидел в опочивальне на краю широкой княжеской постели, застеленной атласным узорчатым покрывалом. До появления Дираиша и Кейварта терзаемый жаждой властелин осушил уже два кувшина воды и почал третий.
   - Мы непременно отыщем ту гадину, что вызвала это... исчадие, - заверил Дираиш. - Исчадию удалось ускользнуть, но в том нет нашей вины! Оно обернулось дымовым столбом и перемахнуло через стены замка! Его видали в нижнем граде и предместьях, а далее след теряется.
   - Уже проводим допросы, - сказал Кейварт. - Ждать придется не долго, гадина выдаст и себя, и местонахождение поганого исчадия. Наше дознание никто не выдержит.
   - Идете по стопам Ураша с его башней Болей, - грустно улыбнулся властелин. - Заканчивайте ваши труды. Я знаю, кто вызвал это исчадие.
   Дираиш и Кейварт переглянулись.
   - Кто же, позвольте узнать? - осведомился Кейварт.
   - Не важно, он уже наказан. Отпустите всех подозреваемых.
   - Я не очень понимаю, но, как вам будет угодно, ваше сияние.
   - Мой повелитель, пока вы спали, точнее, стойко сражались с костлявыми ручищами жнеца душ, приходили нелучшие вести. - На слове "ручищами" выражение лица Дираиша сделалось совсем детским.
   - Что еще?
   - Позвольте, я расскажу, - вымолвил Кейварт, - все-таки в основном там мои разведчики. На темени, в землях Сад-Вешта, объявился самозванец. Как раз на следующий день после несчастья с вами. Представляете, он называет себя чудесно спасшимся Суфиром Вдохновителем! И знаете что? Эти простачки ему поверили. Впрочем, и мои старые разведчики отмечают удивительное внешнее сходство этого лжеца с Суфиром.
   Элден усмехнулся.
   - Он обещает небывалое духовное возрождение Сад-Вешта и всей Ишири. Хотя и материальное тоже. Он говорит, что отныне люди забудут о голоде, нужде, хворях телесных и душевных. Что у каждого на столе будет птица, а по праздникам ягненок. Что бароны и достопочтенные образумятся, не станут мучить добрых людей понапрасну. Что в мозолистых руках тружеников всегда найдется черный скол.
   - Враки, - подытожил Дираиш.
   - Конечно, - согласился Кейварт, - ведь это противоречит самому мирозданию. Каждый должен знать свое место, особенно чернь. Но... наша чернь о нем позабыла. Войско Лжесуфира увеличивается день ото дня, крестьяне покидают селения, оставляют поля сорнякам и воронам. Городские низы тоже пошли за ним. И знаете, что они считают? - Кейварт почесал лысую макушку. - Они называют этого самозванца пророком, мессией! Причем, как мне докладывают, эти глупцы искренне в это верят! Они на каждом углу наперебой горлопанят речи, что втирает им проклятый лжец. При этом зачастую совершенно перевирая слова и первоначальный смысл. Да, мои люди много забавных историй рассказали. Еще эти простачки носят своего надменного идола в паланкине, осыпают лепестками роз и тюльпанов, целуют его грязные ступни, и кличут, как я уже говорил, снизошедшим пророком.
   - Мой повелитель. Вероятно, Кейварт слишком о вас заботится, вы еще слабы. Он не сообщил главного. Мы, конечно, посылали войска на подавление бунта и разбили бы смутьянов в зародыше, но... три четверти наших солдат перешли на их сторону, а оставшиеся бежали. Лжесуфир даже не стал отвлекаться на Сад-Вешт, брать его. Он сразу пошел сюда. И, боюсь, мы ничего не сможем ему противопоставить.
   - Сколько у него войска?
   - Трудно определить, - ответил Кейварт. - Однако можно утверждать наверняка - в разы больше, чем у нас.
   - Где-то двести-триста тысяч.
   - Сколько?! Да не может такого быть! Как он кормит такую ораву?!
   - К сожалению, именно около трехсот тысяч, - вздохнул Кейварт. - И с каждым часом армия лжепророка растет. А кормит... очень просто. Они о будущем не заботятся, не думают, как, например, пережить зиму. Крестьяне присоединяются к войску, покидают дома, унося с собой все припасы. Зачем рассуждать о грядущем, если Суфир Вдохновитель все им уже объяснил? В том мире ведь не будет нужды и страданий. Так он получает и людей, и жрачку на первое время. Потом, конечно, четверо из пяти опухнут с голода, но то случится уже после победы. Не страшно, все равно там такие полчища Лжесуфиру уже не будут нужны. Для него даже хорошо, что сотни тысяч погибнут. Меньше недовольных и разочарованных.
   - К нему примыкает не только чернь, - произнес Дираиш. - Многие из высокородных тоже с ним. Солдаты, вот, тоже отнюдь не только рядовые к нему переходят. Даже о нескольких сотниках известно. Что уж говорить о десятниках... И Холеф вас предал, мой повелитель. Сбежал к самозванцу.
   - Все-таки мне стоило произвести его в сотники. Он так мечтал... Хотя все равно сбежал бы.
   - Разумеется. - Кейварт бы сплюнул, если бы не вашорский ковер под ним. - У него замечательный нюх на победителя. Ему надо в скачки податься. Он и за своим покровителем Сагдаром ведь не пошел, совершенно точно определил тогда расклад. А ныне, к сожалению для нас, все куда понятнее.
   - Да... И сколько у нас людей?
   - Тысяч тридцать. Из них мы более-менее можем рассчитывать на три. Остальные в любое мгновение могут переметнуться.
   - Да, сейчас лазучары нам бы не помешали, - покачал головой Элден. - Может, часть людей удалось бы отвратить от Суфира. Эр-Вейна вы, конечно, не нашли?
   - Нет, - ответил Кейварт. - Пока под знамена самозванца еще не встало столько людей, мы искали, старались. Все тщетно. Похоже, сама судьба насмехалась над нашими потугами. А теперь даже и лазучары не помогут.
   - Мой повелитель, люди уже бегут из замка. Нам не выстоять, все кончено.
   - Он будет здесь через неделю. Мы разрушили мосты, завалили тракты, выжгли поля, но это лишь немного их задержит.
   - А вы почему не бежали?
   - Мы верны вам, мой повелитель. Но не стану вас обманывать, я хотел бы, чтобы вы освободили меня от обязанностей первого воеводы и позволили тоже покинуть замок.
   - Ты пойдешь к нему, Дираиш?
   - Нет, даю вам слово. Мне не по пути с... этими.
   - Ты свободен. Хвала тебе за добрую службу. Я тебя хорошо понимаю, этот замок всегда был тюрьмой для всех. Даже для властелинов. Вернее, для их душ.
   Дираиш протянул цепочку кулона сквозь лежащие иглы смоляных волос и положил серебряную сороку на столик перед Элденом.
   - Вряд ли сейчас найдутся желающие надеть это, - заметил Элден.
   - Подумать только, ведь большинство из них искренне верят в пророчества Суфира Вдохновителя и в свои грезы! - воскликнул Дираиш. - Нет, есть там, ясное дело, и такие, кто по шкурным соображениям... Но большинство-то!
   - Некоторые там, кажется, уже начинают понимать. Мои разведчики докладывали, что в нескольких боях восставшие отказывались сражаться, несмотря на свое огромное численное преимущество. Покидали поле боя и расходились по домам, селениям. После этого самозванец стал выставлять заграждения, и в следующих подобных случаях пытавшихся уйти или бежать расстреливали лучники и арбалетчики. Он может себе такое позволить, его перевес в людях просто чудовищен, подумаешь, несколько тысяч не с врагом будут сражаться.
   - Все же это снежинка в салирской горной шапке, - звонко вымолвил Дираиш. - Большинство счастливы идти за ним, счастливы довериться. Как хорошо, что к ним спустился всезнающий мессия!
   - А когда они поймут, будет уже поздно, - хмыкнул Кейварт. - Они и представить не могут, в каком мире будут жить их дети. Ишири постигнет невиданная в истории катастрофа, я уверен. На нас снисходит тьма, прикинувшаяся светом.
   - Когда-то и я тоже безоговорочно верил Суфиру, - грустно усмехнулся Элден, - считал его святым и учителем. Впрочем, последнее - правда, он действительно меня обучал. Я даже был на его казни, а перед ней - плакал.
   - Насколько я знаю, вроде тогда многие горевали, - пожал плечами Дираиш. - И тот Суфир хотя бы был настоящим.
   - Я тоже искренне верил всем его словам. Как и эти люди сейчас.
   - Ну, сколько вам было, когда его казнили? Десять лет, получается. Немудрено, что вы так легко поддались, дети склонны верить в несбыточные мечты.
   - Нет, Дираиш, я и до недавнего времени продолжал считать его Вдохновителем. Выходит, так и не отвык от несбыточных мечтаний... В замок я попал из-за него. И тот человек, ведущий сотни тысяч бедняг к неосуществимым грезам, и есть настоящий Суфир.
   Элден обо всем рассказал.
   Они помолчали.
   - Да, не стоило вам глотать его зуб, - наконец изрек Дираиш.
   - Я полагал, что иду к свету, но на самом деле меня направляла тьма. Как и этих людей сейчас. Они ведь в большинстве своем обыкновенные добрые крестьяне - сеют, пашут, растят детей. Они не порождение тьмы, но служат злу по собственной глупости. Как и я когда-то.
   - Или из-за страха, - добавил Кейварт. - Если к тебе в дверь постучатся люди Суфира, хочешь не хочешь, а придется выбирать. Или собираешь пожитки и припасы, присоединяясь к нему, или просто собираешь и отдаешь все им. А это почти наверняка значит голодную смерть для всей семьи.
   Они помолчали еще.
   - Я... я столько раз прокручивал все в голове, - глядя в голую стену, проговорил Элден. - Все те убийства... У раненых на испытаниях огненных трубок не было надежды, какая разница, кто их прикончит? Или все-таки есть разница? Иногда мне кажется, что нет, а потом я снова думаю, что есть... А те, что погибли в Ночь Вечной Жизни, как ее нарекли... Хм... Новая власть, Суфир, ее, конечно, переименует во что-нибудь зловещее, вроде "Ночь Безумств Кровавого Князя". Там ведь я на самом деле мог спасти некоторых! Мы сняли осаду довольно легко, если бы, например, я убил на десять человек меньше, ничего бы страшного не случилось. Ну, меньший кусок хлеба у каждого. Меньшая пайка. Выдержали бы, победили. Но как я мог понять, сколько людей хватит, а сколько нет? Мы сотворили то с очень большим запасом. Перестраховались. Человек двадцать, а, может, и сорок я мог смело оставлять в живых. Но я даже не размышлял тогда о таких вещах. Я выбирал между убивать - не убивать. А сколько именно убивать, нет, таких вопросов я себе тогда не задавал... А ведь даже одна спасенная душа - невероятно много. Впрочем, если бы пришлось выбирать, кто знает, может я вообще умом повредился бы. Кого пощадить - сорокалетнего ветерана Миринна, храбро бившегося в десятках битв, но последнее время сдающего. Не оставить сиротами шестерых его детей. Или пятнадцатилетнего Немьюра, ни разу не обагрившего клинок кровью. И будущего отца шестерых детей. Так и не суждено им оказалось родиться. Я все время думаю об этих вещах, думаю и думаю. И не нахожу ответа.
   - Вы спасли остальных, еды на всех все равно не хватало. Уж лучше от кинжала, чем от голода, - сказал Кейварт. - Такой уж представился выбор. Не сделай вы этого - замок неизбежно бы пал. Победа Кед-Феррешем! Еще неизвестно, что лучше, Суфир или они. Тогда вы пролили меньшую кровь. Не всегда альтернатива злу - добро.
   - Только вы можете вынести себе приговор, - тихо вымолвил Дираиш. Глаза его сделались серьезными и печальными. Грустный то ли мальчик, то ли девочка. - Лучше вас никто не знает.
   - Я виновен. И я... - Элден обхватил руками голову. - Я убил Эми! Здесь нет мне оправданий! Я мог ее спасти, вернее, не подставить под удар. После разгрома Ураша надо было вернуть малыша в Сад-Вешт! Чтобы, когда меня свергнут, не убили и ее вместе со мной. Мое падение было неминуемо, я и тогда в глубине души понимал.
   - Ваш разум поработил Суфир, - заметил Дираиш. - Мало кто выдержит его чары.
   - Я еще мог себя контролировать. Эми умерла из-за меня.
   - Вы пытались оживить Суфира, может, с Эми когда-нибудь получится? - предположил Кейварт. - Они же не знают, где она похоронена.
   - Суфир вернулся из мертвых, потому что в нем великая чародейская сила. А Эми... Эми просто добрая девочка. Такие не возвращаются. Кажется, само мироздание делает все, чтобы свет стал еще злее. Вообще странно, что мир называют по-другому еще светом. Наш мир впору величать тьмой.

46

  
   Раздвинув ветви, десятилетний Элден с кроны дуба наблюдает за казнью Суфира. Рука с топором поднимается, плащ подергивается за ней, переливается алым и малиновым. Так красиво.
   Удар неудачный. Суфир трясется, толпа охает. Палач снова заносит топор, с лезвия капает кровь. Второй удар - тоже несмертельный, связанные руки бьются за спиной Вдохновителя. Женщины в толпе плачут, мужчины молят прекратить мучения боголюбимой жертвы. С третьего раза палач наконец отсекает гладко выбритую голову. Взяв ее за ухо, возносит над эшафотом, из разинутого рта Вдохновителя свисают кровавые слюни, лицо искривлено в уродливой гримасе, а глаза, как и всегда, полуприкрыты.
   Откуда же Элден это помнит? Значит... он смотрел на плащ только до первого удара, а затем все-таки следил за кончиной своего учителя. Всю жизнь Элден корил себя за то, что отвернулся и наслаждался переливами тряпки, не проводил Суфира, предал. Оказывается, то разум защитил неокрепшую детскую душу, вытеснил тяжкие воспоминания. Смерть Суфира была жестокой в назидание злонамеренным.
   - Вот что происходит с изменниками! - кричит достомол Сарой. Он опирается на серебряную трость - драгоценный дар своего милостивого властелина Дарагана.
   Элден и Шрай уходят с площади, ни словом не обмолвившись о произошедшем, как будто никакой казни достопочтенного защитника угнетенных и не свершилось.
   - Я так тебе рад, - говорит Элден. - Мы лето не виделись, но я по-прежнему считаю тебя лучшим другом.
   - И я тебя тоже, - отвечает Шрай. - Без тебя здесь стало скучно. Жалко, что тебя отпустили всего на день.
   - Да, вечером мне надо возвращаться в храм. Но хорошо, что вообще отпустили, просто мой наставник, господин Ашмид, подозревает возможные волнения из-за... всего этого. В Ош-Лилим сейчас только жрецы.
   С балкона прекрасного дворца Эртамхилор, твердыни, увенчанной пятью остроконечными башнями, в окнах которых всегда горят свечи, говорит некнязь Орай. По сторонам от него стоят его сыновья - старший Чевек и младший Лик.
   - Суфир выявил омерзительное двуличие! За маской покровителя обездоленных и защитника нашего Сад-Вешта скрывалось отродье, готовящее мятеж против его сияния, блистательного Дарагана! Мы, вештаки, как его верные подданные, не потерпим нападок на властелина, ни словесных, ни деятельных. Дараган повелел казнить изменника и даже выказал нам великую честь - прислал достомола всех благодатных, благородного Сароя. С всемерной радостью мы исполнили наказ его сияния. Слава князю Сафарраша и всей Ишири!
   "Слава!" - отозвалась толпа.
   - Суфир скрывался в Ош-Лилим, думал, мы не посмеем войти. Что же, для властелина на его земле не может быть запретных чертогов! По его благословлению мы схватили изменника и свершили правосудие. Долгие лета Суфир при сафаррашском дворе изображал верность его сиянию Дарагану. Притворялся покровителем сломленных, невинно терзаемых по всей Ишири. Но особенно - как уроженец нашего великого города - якобы пекся о процветании Сад-Вешта. Так вот - все то оказалось ложью. Наш властелин раскрыл истинные намерения Суфира. Злые намерения. Будучи вештаком, он всех нас подставил, теперь вам, смиренным жителям Сад-Вешта, нужно преклонить головы и отдать в Кед-Феррешем старших сыновей. То скромная плата за измену Суфира. Вот теперь, счастливо скажу вам, Сад-Вешт действительно ждет процветание! Благоденствие на века!
   Двенадцатилетний Чевек улыбается, глядя на отца, кивает после каждой фразы. Семилетний Лик же напуган, беспокойно крутит головой, переводя взгляд то на некнязя, то на поддакивающую толпу. Умащенные волосы обоих принцев - особенно длинные младшего - блестят чужеземными маслами. Тридцать черных сколов за флакончик выжимки из цветов ширихагских степей.
   После Элден тепло прощается с Шраем, говорит, что они еще обязательно встретятся. Ведь, когда Элден станет нечистым жрецом, он сможет выходить из храма. Потом отправляется домой, обнимает мать. С ней он за сегодня видится уже второй раз, конечно, едва перешагнув порог Ош-Лилим, он сразу же бросился домой. Там его встретило благополучие, небывалое со времени казни отца. Мать сообщила, что господин Ашмид перечисляет даже больше оговоренного. Он заявляет, малыш Элден делает невероятные успехи и ее сына ждет большое будущее.
   Вечером Элден возвращается в Ош-Лилим. Навстречу бегут люди - мужчины, женщины и дети. В руках и за спинами некоторых - мешки и котомки с мукой, посудой, бронзовыми украшениями, у других - ничего. Однако на лицах совершенно всех - страх. За первой волной бегущих следует вторая, там окровавленные, перебитые, полусогнутые. Элден слышит слова "сафарши", "каратели" и "Дараган". Но чаще всего доносится "глупец Орай".
   Далее шагов пятьсот Элден никого не встречает, а потом в конце широкой дороги, всегда оживленной улицы кожевников, скорняков и красильщиков, вырастает пылевое облако. Всадники.
   Элден кидается за телегу, стоящую у глухой стены дома-саркофага. Два сафарша спрыгивает с лошадей, подходят. Они не заглядывает под телегу, что там может быть интересного? Им нужно проверить то, что на ней. Вештаки в спешке оставили много добрых вещичек. Вот и здесь сафаррашские солдаты находят малахитовый ларчик, гребешок, инкрустированный агатами, колье с россыпью опалов, сережки с какими-то незнакомыми Элдену каменьями. Он слышит, что это все "для лапушки дочурки". Ему хорошо видно, как мародеры скидывают поживу в лежащий на земле мешок. Туда летит амулет то ли с рубином, то ли с яшмой - слишком быстро упал, Элден не успел определить. Такие талисманы вештакские ловкачи с немалой маржой продают несведущим заезжим, утверждая, что изделия сии покрывают носящего броней, непробиваемой для порчи и сглаза нечистых. Конечно, продавцам известно, что это сказки, но невдомек торгашам, что и сами они недалекие. Элден после лета постижения мудрости в храме может сказать точно - никакие порчи и сглазы нечистые вообще не насылают!
   Из доспехов на сафаррашских солдатах лишь кожаные нательники, Дараган даже не удосужился посылать в Сад-Вешт тяжелых латников. С нератным людом и эти справятся, а вештакские воины не станут вмешиваться, пока их самих не атакуют или не прикажет некнязь Орай. А он не прикажет.
   Один из сафаршей отходит к стене противоположного дома, спускает портки. Пьяно молвит, что сейчас внесет свою лепту в благообразное вештакское искусство, и мочится на переплетения букв, изумительную каллиграфическую вязь. Элден готов был бы поспорить, что в то мгновение его собственные глаза стали огромными, как у милашки Ашмиль с вербного конца. Это же начертаны слова во хвалу Чудотворца! Как этот всадник может вершить подобное святотатство?! Потом подходит второй и следует примеру соратника. Элден чуть не плачет от стыда и бессилия. В Сафарраше ведь тоже молятся Чудотворцу! Теми же самыми словами, что здесь сложены, абсолютно теми же самыми! Там тоже бережно расписывают стены молитвами и хвалами, всего только что на своем письме, сафаррашскими буквицами. Как эти солдаты могут осквернять изречения во славу своего Заступника?! Может, они просто не умеют читать по-вештакски? Да и по-сафаррашски, наверное, тоже? Надо бы им тогда научиться!
   Обчистив телегу, сафарши уезжают прочь, и Элден бросается к храму. Много времени из-за них потеряно, теперь следует поспешить, а то порки от Ашмида не избежать. Навстречу под низкой пеленой плывут синюшные тучи, взглянув на них, Элден замечает нечто более ужасное, нежели осквернение славословий. К великой башне, что высится над Ош-Лилим, с земли привязаны веревки, штук пятнадцать-двадцать. Элден оглядывается: и остальные шесть башен опутаны, как мачты лафортийских каравелл, что он видел на гравюрах. Неужели?! Только не это!
   Он врывается в храм, здесь повсюду сафарши. Маленький послушник никому не интересен, он сразу несется к Ашмиду. За вратами молельни раздаются голоса, резкие и раздраженные. Элден приоткрывает дверь и, высунув голову в щель, остается на пороге.
   - Что, нечистое отродье, у нас приказ храм пока что не трогать, но на его блох это не распространяется! - кричит сафарш. В его руке факел, совсем близко от лица стоящего на коленях Ашмида. Свет очищает грязный снег волос и бороды. Наставник замечает ученика и мимикой призывает его уходить, вслух приказать не может то ли из-за боязни обратить внимание сафаршей на Элдена, то ли из-за сломанной челюсти.
   Элден колеблется, как можно оставить учителя в беде?
   - Прости, нам уже сегодня возвращаться, - кричит солдат, - но вот тебе на память Дараганов дар! - И факел касается лица Ашмида.
   Элден, не затворяя дверь молельни, мчится прочь из храма, проскакивает между сафаршами, тем на него плевать.
   По улицам со всех концов Сад-Вешта людей сгоняют к дворцу Эртамхилор, вероятно, там произойдет нечто важное. На детей не обращают внимания, и Элден безнаказанно сворачивает с широкого Бычьего прогона, минуя брошенные дворы вештаков, выходит на пустынную Черешневую дорогу. Тоже направляется к дворцу некнязя, но зато в одиночестве, без этих окриков и хлестаний кнутами по земле.
   В стороне он улавливает мужские голоса, мягкие и вкрадчивые, будто какое-то воркование. Элден оставляет позади проулок, очутившись на Гусином выводе, замечает впереди, по пути к Эртамхилору, трех сафаррашских мечников и вештакскую девочку лет семи-восьми. На ней грубое платьице и поношенные башмаки, но не дранье; нет никаких украшений - даже сережек, - но девочка опрятна, и распущенные светлые волосы спускаются до пояса. Она явно из низов, но из тех благочестивых семей, что не стоят вереницей вдоль оживленных трактов, требуя черного скола, а зарабатывают его скромным трудом. В руке у нее сеточка с двумя ломтиками черного хлеба и облезлым кувшином с треснутой ручкой. Сафарши видят Элдена, но быстро смерив его взглядом и не обнаружив в запыхавшемся мальчишке угрозы, снова поворачиваются к девочке. Один из них, самый толстый, просит разрешения попить из кувшина, девочка неуверенно кивает. Достав сосуд, он гладит ее по голове и возвращает сеточку. Бородатый в потертом нательнике кладет ей на плечо большую ладонь, что-то сказав, ведет к узкому проходу меж глухих стен домов-саркофагов, ведущему на сейчас безлюдный задний двор. По другую сторону ступает высокий с мечом в длинных ножнах, приобнимает ее за талию, запустив руку за скрывающие спину волосы девочки. Она держит в тонкой руке сеточку с двумя ломтиками хлеба, что-то говорит солдатам, а те ей мягко отвечают, поглаживают ее. Третий, потный толстяк с кувшином, тянется за ними.
   Что же Элдену делать? Как спасти девочку? Здесь никого, да и потом у них мечи. А если бы даже не было, все равно никто бы не вступился: в городе паника, все думают о своих шкурах. Хотя и раньше далеко не первый встречный помог бы. Может, бросить в них камень? И что тогда, даже если попадет, вреда особого не причинит, а потом... они поймают его и поведут на задний двор тоже. Элден от бессилия закусывает до крови губу, слезы катятся по щекам. "Да здесь молоко! - выкрикивает толстяк и сплевывает белую струю. - Тьфу ты... Я-то думал, что получше". Он кидает облезлый кувшин в стену дома, на стене остается молочная клякса, тонкие полоски скользят по шершавой поверхности в сточную канаву. Элден что есть мочи срывается с места. Он успевает убежать уже далеко, но все равно слышит крик девочки - настолько тот пронзительный.
   Элден возвращается на Бычий прогон, окликиваемые сафаррашскими всадниками вештаки спешат к Эртамхилору. В канавах по сторонам дороги Элден видит разрубленные тела, отсеченные головы. Прямо посреди улицы лежит нагая женщина с ободранной кожей, веревка с одной стороны скручивает несчастной руки, а с другой - концы оборваны. Вероятно, женщину привязали к лошади, да так и волокли. Может, сразу упала, может, сперва удавалось поспевать. Женщина еще жива, ободранные ступни водят по земле, поднимая сухую пыль. Все проходят мимо, а если кто остановится, получит от всадника кнута.
   На площади пред дворцом Эртамхилор толпа, Элден продирается сквозь. Почти у стен, шагах в пятидесяти от ворот, в петле висит Орай. Глаза некнязя выпучены, на губах кровавая пена, розовые слюни свисают до живота, вылезшего из-под порванного кафтана. На балконе стоят достомол Сарой и сыновья некнязя. Чевек выглядит безучастным, совершенно отстраненным, а Лик захлебывается слезами. Оба мальчика взъерошены, и волосы их больше не блестят, а у старшего еще разбиты губы и багровый синяк на всю щеку.
   Сарой водружает корону Сад-Вешта на голову Чевеку и передает ему белоснежный свиток, величиной в полроста мальчика, с начертанными в благодатных храмах письменами покорности.
   - Встречайте своего нового некнязя! - кричит достомол.
   Вештакам приказывают стать на колени. Запинаясь, Чевек принимается читать клятву верности достопочтенному его сиянию властелину Дарагану.
   - Громче! - повелевает Сарой.
   Чевек сглатывает. Его тонкий голосок летит над площадью, руки некнязя дрожат, разбитые губы путаются в буквах. Тогда Сарой стукает серебряной тростью по бедру Чевека, и мальчик правильно произносит ранее сказанное неверно.
   - Дабы не допустить измен впредь, - кричит достомол, - наш властелин оставляет часть смиренного воинства на пиках и отрогах Рун-Халима. Солдаты его сияния призваны блюсти порядок день ото дня, они не позволят скрыться злым намерениям, подобные Суфиру теперь не спрячутся в ваших храмах. Будьте уверены: с вершин Рун-Халима воины богоизбранного повелителя обозревают весь Сад-Вешт, словно они - впрочем, так и есть! - око Заступника!
   За спиной Элдена раздается сначала шипение, а затем ужасный грохот. Он одновременно со всеми оборачивается, и... вместо одной из семи великих башен над домами уже не возвышается, а просто торчит уродливый огрызок! Веревки от земли к остальным башням туго натянуты. От следующей отваливается верхушка, потом средняя часть, они падают в разные стороны и обе - на дома вештаков, вздымая к низковисящей пелене и грозовым тучам под ней облака светло-коричневой пыли. Обломки же похоронят под собой людей! Хвала Чудотворцу, дом Элдена далеко от ближайшей башни, точно не заденет. Но Шрай... Он же живет рядом с тем местом, куда рухнула верхушка второй башни! Элден кидается туда. Сейчас это важнее всего, затем он побежит домой, а дальше вернется в храм, тот солдат сказал, что им скоро оттуда уходить. Надо помочь Ашмиду, только бы он был жив! Элден уносится с площади и слышит за спиной пробирающие до костей громогласные речи достомола:
   - Нет предательствам, нет скверне, нет заблуждениям! Да правит вечно смиреннейший из живущих благородный князь Дараган!
   Дом Шрая разрушен, но не полностью. Дальняя от дороги часть жилища погребена под обломком башни, а ближняя выстояла, только облицовка осыпалась, и входную дверь перекосило. Вот бы Шрай оказался в уцелевшей половине! Или бы вообще его не было дома!
   Надежды Элдена не оправдываются. Он входит, переступая через битую посуду, отводит полог, скрывающий дальнюю комнату. Побледневший Шрай сидит в углу, одна нога, начиная с неестественно вывернутого - в другую сторону! - колена, зажата под серым обломком башни.
   - Элден, - шепчет Шрай.
   - Подожди, я сейчас. - Элден оглядывается по сторонам. - Я приведу помощь, мы тебя освободим!
   - Нет, сначала сходи вот в ту комнату. - Шрай указывает на чудом не обрушившийся проход в самое дальнее от входа помещение, куда от придавленной ноги, подмяв под себя стену, тянется упавшая башня.
   - Зачем?! Шрай, не бойся, мы тебя вытащим!
   - Когда это случилось, там была Сольмиль.
   Хоть они и не играли вместе, Элден, конечно, помнил милую Сольмиль - это сестренка Шрая. А не играли, потому что она слишком мала - на пять лет младше Шрая и на три лета - Элдена.
   - Я не слышу ее, - говорит Шрай. - Оттуда не раздалось ни звука. Проведай, пожалуйста, ее. Она наверняка хочет пить еще больше меня.
   - Хорошо. А потом я побегу за помощью! И лекарем. Мы вылечим твою ногу, - молвит Элден, заходя в черноту дальней комнаты.
   Он долго не в силах вернуться оттуда к Шраю.

47

  
   - Достаточно. Хвала тебе, Гидо.
   Смычок остановился.
   - Вы еще можете уйти, ваше сияние. Спастись.
   Элден сидел на Сорочьем троне, слева на подлокотнике стояла инкрустированная аметистами чаша, а справа - острием к властелину лежал кинжал. Огни тысяч свечей Гнезда словно подожгли на клинке переплетения вештакских букв.
   - Они пока не окружили замок полностью. Еще можно бежать! - Гидо расположился на стуле у подножия тронной лестницы, в ногах крепко сжимал виолончель. Властелин вызвал старика поиграть на прощание, дать своему повелителю последний концерт. - Бегите отсюда, ваше сияние, бегите!
   - И куда я побегу? Меня выдаст первый встречный, Суфир за мою голову уплатит щедрый динар. Ради такой награды на меня станут охотиться специально. Буду носиться по лесам и щеголять короной, как марал рогами.
   - Понимаю. Но все же мне бы не хотелось, чтобы вы умерли.
   - Все кончено. Все уже давно было решено. Благодарю тебя, что скрасил мои последние часы музыкой. Наверное, ее слышали все в замке, твоим чарам и стены неподвластны.
   - Да, пожалуй, слышали. Немногие, кто остался. Вы же знаете, большинство не последовали вашему примеру и разбежались. Сражаются лишь те, кому не видать прощения, кого сразу же после победы Суфира и его фанатиков повесят или сварят живьем. А бароны, например, хотят отсидеться и явиться затем на поклон Суфиру. Конечно, те, кто не замарал себя слишком ретивой службой вам. - Гидо вздрогнул. - Ой, простите, ваше сияние.
   - Тебе тоже пора уходить. - Элден отхлебнул из чаши. - Скоро кольцо вокруг замка замкнется и сразу же начнется штурм одновременно всех ворот. У меня около трех тысяч замаравших себя. Они будут биться. Их хватит на час, а может, даже на полтора.
   - Я бы хотел испросить вашего позволения остаться. Я... хочу укрыться в погребах. Для ратных дел я уже стар, да и, честно говоря, ни разу не держал в руках ни меча, ни боевого лука. Даже для арбалета я подслеповат.
   - Никогда бы не подумал, у тебя такие ясные глаза.
   - Нутро не всегда соответствует наружности.
   - А после ты предложишь свои услуги Суфиру?
   - Да. Простите меня, ваше сияние. Но примите во внимание, что я честен. Говорю как есть. Я играл для Дарагана, потом для вас. Если Чудотворец соблаговолит, послужу и третьему властелину на своем веку.
   - Сомневаюсь, что Суфир - большой любитель музыки, - насмешливо сказал Элден. - Не боишься, что он сделает с тобой то, что с неугодившими музыкантами творил Дараган? Повесит на струне.
   - Боюсь. Но уповаю на его милость и сострадание. Вдруг пожалеет старика. Разумеется, если вы сами меня сейчас не заколете за подобную дерзость.
   - Нет, я тебя хорошо понимаю. Ты просто выживаешь. Как и все в этом замке, в нижнем граде и, что там говорить, во всей Ишири.
   - Вы не совсем правы. Еще немало осталось людей чести, ставящих долг выше собственной жизни. К сожалению, я не из таких. Может, оттого, что я познал ужас голода и нищеты, кусок хлеба на столе и кувшинчик вина стали для меня самым важным в жизни, за что следует бороться в первую очередь. Вся наша сущность зависит от воспитания и окружения в детстве, ваше сияние. Занимались бы мной благочестивые рыцари духа, и я бы вырос человеком долга. Однако я с малых лет только и делал, что боролся за выживание. Так что, я считаю, нет моей вины во всепоглощающем желании пристроиться к любым обстоятельствам. Кто-то учится читать, кто-то фехтовать, кто-то ковать, а я вот развивал сноровку приспособляться.
   - Да, я тоже достиг некоторого успеха в этом деле. - Элден отхлебнул еще.
   - О, вы о себе ничего не знаете! Вы и я - разные стороны монеты. Даже сравнивать нельзя.
   - Что же, ты свободен, Гидо. Иди ищи укромное место в погребе. Можешь открыть любой бочонок и насладиться напитком по своему усмотрению. Я разрешаю.
   - Я не хочу уходить, оставив вас здесь убивать себя. Позвольте, я вас спасу! Вы еще можете выйти из замка, мы пока не окружены. Предполагаю, в нашем распоряжении еще где-то полчаса. У меня есть добрые знакомства среди слуг, вас не выдадут, не скажут, какой дорогой вы двинулись. Бегите! Давайте я вас выведу, пока не поздно!
   - Нет, мне все равно некуда пойти. Кончилось мое время, быстро прошло. - Элден взглянул на правую от себя стену, совершенно раскуроченную. Старые барельефы во славу Дарагана разломали, а новые, в честь Элдена, так и не успели сваять. - Дерьмовый из меня получился властелин, правда?
   - Обстоятельства были против вас, чудовищное невезение, две единицы на костях. Мне кажется, будь фортуна к вам благосклонна, вы бы покрыли себя неувядаемым в вечности ореолом доблести и духовности.
   - Не льсти мне, старик. Знаешь, мой наставник в Ош-Лилим, Ашмид, говорил нам, послушникам, что мы - повелители грез этих простодушных обывателей, что верят во всю эту муть с проклятиями, порчами, предрешенной судьбой. Приходят к нам, просят провести обряд, дают черный скол. А потом - возвращаются домой и мечтают о том, что мы им наговорили. Видят перед глазами образы поверженных врагов, привороженных к себе полногрудых дев, невиданную удачу во всяких игрищах. В общем, все то, о чем мы наплетем. И вот так всех все устраивает уже веками. Я действительно не солгу, если скажу, что добился успеха на этом поприще. Сразу после выпуска из Ош-Лилим я переехал в Сафарраш, уже в восемнадцать стал настоятелем небольшого прихода, моя паства неизменно росла, я рисовал им прекрасные картины будущего, прямо как если бы сами Сады Наслаждения к ним спустились. Им нравилось засыпать с этими мыслями, ждать благоденствия, пока их порол хозяин. Если бы я и дальше служил, наверняка бы лет через десять получил в свое распоряжение уже целый храм нечистых. Но выяснилось, что, оказывается, я был повелителем чужим грезам, но не своим. Я хотел и отомстить за Сад-Вешт - ты не представляешь, какие ужасы я там видел, - и покрыть себя славой, как вернувший жизнь святому Суфиру. В итоге я здесь - и умру от собственного кинжала. Вот такие вот грезы.
   - Не грезы, а честолюбие. Это нормально. Особенно в вашем возрасте.
   - Это честолюбие погубило тысячи людей.
   - Да... но это тоже нормально. Так проходит век за веком. И вот что еще хочу вам сказать, ваше сияние. Я верю в провидение, в предначертание, если хотите. Считаю, что не просто так вы стали властелином, пусть и на столь короткий срок. Для чего-то это оказалось нужно.
   - Я слишком много сочинял людям судьбы, чтобы самому верить в предрешенность и предначертание.
   - В Ишири десятки церковных школ, и у каждой свое мнение на этот счет. Большинство сходятся на том, что предначертание существует.
   - И в чем же оно состояло для меня? Для чего меня судьба уготовила? Для прихода к власти Суфира? Не спорю, без меня он бы не сел вот на этот трон. - Элден хлопнул по подлокотникам так, что чаша и кинжал подпрыгнули.
   - Да, именно для прихода к власти Суфира. Вдруг он станет величайшим властелином в истории? Вдруг что-то переломится, и Ишири рванет ввысь, оставляя под собой нищету, голод и хвори?
   - Да-да, это он и вещает своим фанатикам.
   - А если он это сделает не из желания, а из-за потребности? - Глаза Гидо сузились. - Чтобы удержаться на троне, а?
   - А ты, выходит, хорошо меня понимал. Но не совсем до конца. Да, у меня была потребность улучшить жизнь людей, задобрить их, если тебе угодно. А еще, при всем при этом, и точно такое же желание всей души. Я хотел принести счастье в каждый дом не только из-за удобства моей задницы на троне. - Элден снова потянулся к чаше. - Я вот просто этого хотел. С самого детства. И в этом я отличаюсь от Суфира.
   - Какая разница, какие там мотивы... Главное - итог.
   - Ты в самом деле веришь, что Суфир впишет свое имя в скрижали, как величайший властелин? Давший процветание народу?
   - Почему бы и нет, хотя точно я не знаю.
   - А я вот знаю одно - моего имени в скрижалях вообще не будет.
   - И моего тоже. А еще имен миллионов людей, трудяг, толкающих Ишири вперед. Такова судьба зерен - сгинуть в жерновах, чтобы потом кто-то насладился пирогом. Суфир тоже сгинет, но он будет вишенкой, и потомки его заметят.
   - Никогда на эту землю не снизойдет счастье. Мы ходим по кругу.
   - Почему же? Скорее, по спирали.
   - Если что-то и получится, будет непрочным, разрушится на взлете. И будет после девятки снова ноль, а не десять. - Элден отхлебнул.
   - Это если по кругу. Я же толкую вам про спираль, ваше сияние.
   - Я вижу круг. Меня не так легко ввести в заблуждение, как неграмотных простачков. Я постигал мудрость истории в храме, знаю, что ничего не меняется уже веками.
   - Это так кажется, потому что спираль будто бы нарисована на песке, и все витки на одной высоте.
   - Не говори мне про песок. С недавних пор я плохо переношу это слово.
   - А если представить, что пусть чуть-чуть, невидимо для глаза, но все-таки каждый следующий виток выше предыдущего? И что нам что-то мешает. Чья-то злая воля, древнее проклятие, не дает рвануть ввысь. Если эта спираль - просто прижатая тьмой пружина. Снимешь помеху, и мы, вся Ишири, взлетим к Садам Наслаждения.
   - Если то и случится, мы уже давно истлеем.
   - Конечно, ваше сияние.
   - Знаешь... я никогда до конца не верил во всю эту легенду о Забытом, о Шестерых, о том, что они мечтают научиться обращать без сумрачной стали, творят кровавые опыты... Нет, какой-то там человек действительно существовал, его и правда четвертовали. Только я уверен, это был не великий чародей, а какой-нибудь беглый каторжник или, может, разбойник, а то и вообще невинная жертва, простоватый бродяга. Дальше все и должно было случиться, как случается всегда - его казнь пообсуждали бы неделю-другую, да и позабыли о нем, вернулись бы к насущным своим делам, ячменю и овцам. Но так вышло, что среди очевидцев казни оказался человек с редким даром убеждения, как Суфир. Он пошел по Ишири с россказнями о невероятном кудеснике, так несправедливо осужденном и растерзанном, из глубин разума этого трепача выплыли Шестеро, что служили Забытому и мечтают продолжить его изыскания. И люди внимали сказочнику. Возможно, его дар убеждения был настолько велик, что он и сам поверил в свои истории... Я же не верил никогда... но... теперь я понял, что они были правы. Человека превратить в безвольную куклу действительно можно и без сумрачной стали. И без всякого колдовства вовсе.
   Кивнув, Гидо взял виолончель и направился к выходу, прошел под Гнездом, и тень старика стала расти. Не дойдя до дверей шагов десять, он обернулся:
   - Ваше сияние, может, все-таки пойдете со мной? У нас еще где-то пять песк... э-э... четверть часа.
   - Нет.
   - И все же ты глупый мальчишка...
   У порога Гидо остановился еще раз.
   - Элден... а что ты там видел... за пеленой?
   - Я видел... свет.
   Властелин остался наедине с чашей и кинжалом. Едва собеседник исчез, Элден почувствовал давящую тишину Сорочьего зала, даже ушам сделалось больно, как будто туда медленно вводили по тупой игле. Спокойствие недолго продлится: войска Суфира уже наверняка подошли к стенам. Шум боя в галереях и чертогах замка Элден уже не услышит. Он возвел глаза к сводам тронного зала, казалось, они даже выше и белее пелены.
   "Я... не умею красиво излагать и не знаю, кто ты - Заступник, Заступница или Свет. Может, ты и вовсе не существуешь, вдруг ты просто сияние, совершенно глухое к нашим мольбам, такая огромная свеча, свет, а не Свет. Больше всего мне бы этого не хотелось, пусть по всем нашим вероучениям и ждет меня вечная мука, и то, не скрою, меня страшит. Вот это я знаю точно - если моя душа не канет в небытие, а предстанет пред тобой, отправишь ее ты от себя прочь с глаз. - Элден отхлебнул. - После всего, что я натворил, нет мне прощения. То станет моим посмертным ужасом, образами терзания. И все-таки я бы избрал это. Потому что ведь тогда... Не знаю, вероятно, у меня не будет возможности испросить у тебя после... - Элден покосился на кинжал. - Так что позволь сказать сейчас. Перед тем, как низвергнешь меня, как вышлешь от себя на вечную муку, разреши мне хоть немного заглянуть туда, хоть на пол... песка. Я хочу, не знаю, удостовериться, что ли, что там... Прости мне такую дерзость, понимаю, что не смею просить такого. Но все же... Дай заглянуть хоть одним глазом, чтобы я мог увидеть... Эми. Что она там, что она счастлива в твоих Садах. С этим знанием я отправлюсь в пылающий разлом, в бурлящие котлы возмездия, и тогда даже там я буду счастлив. Нет, моя душа будет бессловесно вопить и молить о прощении, никто не выдержит огня истины и воздаяния. И все равно я буду счастлив. Ведь это значит, что все те люди... они там, с тобой, о Заступник или Заступница. И прошу, ниспошли Эми того, кто не будет такой глупый, как я. Кто сможет ее защитить и сберечь. Пусть она будет счастлива, разреши хоть на мгновение заглянуть, увидеть ее улыбку, услышать смех. Я так давно его не слышал... Они говорят, что моей вины нет, что Суфир овладел моим разумом, заставил лететь к пелене, имея за душой такие деяния. Я посмел явить пред тобой сумрак, и твой огонь изничтожил его. Но Эми, в отличие от меня, ничего не сотворила негодного в твоих глазах, в этом я уверен. Она не должна была лететь на сумрачном шаре! Я потащил ее за собой в бездну, к падению, краху. И Суфир не оправдание, как они молвят. Я еще мог сопротивляться, я еще имел волю. А пока у человека есть еще хоть капелька воли, пока он не превратился в Кед-Феррешем, он обязан сражаться. - Элден глотнул из чаши. - И все те люди, как я уже говорил. Пусть я буду гореть огнем отмщения, и пусть они тоже получат то, что заслужили - чудо твоего тепла. Пусть каждому явишься ты, Свет, которого они не знали при жизни. Все те... кто не жаждал войны и даже не знал о ней, погибшие в Сад-Веште. Позволь мне увидеть рядом с тобой и ту бедную девочку, и замученную женщину, и сестренку Шрая. Я не знаю, жив ли сам Шрай, но если нет - то и его тоже. А еще... всех тех, кому не посчастливилось оказаться от двадцати до тридцати пяти. - Элден допил. - А после - отринь меня и низвергни, и среди вопящих в огне душ не будет души радостнее моей".
   Своды зала медленно закружились, а вместе с ними и Гнездо, в воздухе чертя пламенем свечей тысячи застывших линий, словно оставшихся после пролета жар-птицы. Чаша свалилась с подлокотника, поскакала по ступеням и рухнула к подножию тронной лестницы, рассыпав по ковру свои аметисты. Наверное, упала бы с головы и корона, но Элден ее давно уже снял и даже не помнил, где оставил. Шахматные клетки пола сдвинулись с места, черно-белый узор закрутился, начало рябить в глазах. Все такое беспокойное. Ничто в Сорочьем зале не осталось неподвижным. Под светом Гнезда Элден заметил некую сущность - легкий, воздушный дух. Как маленький сильф. Он приближался, поднялся непонятно ли по ступеням, или над ними. А когда он очутился возле, душа Элдена, немного помешкав, полетела. Она покинула Сорочий зал, плыла по галереям под витражами. Их лизали языки пламенеющих занавесей, деревянных перекрытий, гобеленов, и витражи гулко взрывались и падали звонкими осколками, выпуская наружу замка серый дым. С давних времен повелось, что на этих витражах изображали не только придворную жизнь - доклады послов, утехи баронов и вельмож, подвиги воевод, благочестие властелинов - нет, их будто расписывала сама Ишири, ничего не утаивая от потомков. Теперь им не суждено увидеть и познать жизнь своих предшественников - вместе с витражами рушился и старый мир. Элден выплыл из замка, спустился над склоном Лысого холма и, пролетев самой короткой дорогой, очутился на набережной. Здесь он немного задержался, вероятно, нижний град не хотел отпускать своего пленника. Порвав наконец невидимые узы, Элден полетел между чернильными водами Аруши и раскрашенной оранжевыми всполохами пожарищ пеленой, оставляя пылающий замок по ту сторону реки.
Оценка: 5.01*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"