Дед Кузьмич весь круглый. Круглое пузо, круглая голова, багровая физиономия, похожая на медную сковороду. Даже ходит Кузьмич кругло - не ходит, а катится на коротких ножках, словно сердитый колобок в трусах и майке. Дом у Кузьмича большой, справная украинская хата: шесть комнат и две печки. И жинку себе он подобрал справную. Жинку Кузьмича зовут баба Ксеня. Фигурой она похожа на славянскую ладью. Обхватить бабу Ксеню руками не сможет ни один мужчина. Ходит она, как шагающий экскаватор. Говорит басом. Лицо её подобно лику древнего Сфинкса: оно изрыто временем и ударами жизни. Только нос у неё - картошечкой, как у всякой малороссийской женщины. Моя бабушка звала бабу Ксеню - Ксения Онисимовна. Та не возражала.
У бабы Ксени есть палка, двухметровый толстый дрын. Эту палку из крепкого ивняка вырезал Кузьмич - для устрашения коров и внучкиных ухажеров. Но об ухажерах - позже, а пока давайте рассмотрим дрын. Дрын страшен. Толщиной в руку, сам чуть кривой, сучковатый и очень тяжёлый. Сунь Укун, герой китайских легенд, однажды обратил в бегство десять тысяч врагов своим боевым посохом. Баба Ксеня совершает такой подвиг по двадцать раз на дню. Когда на огород слетаются чирикающей тучей воробьи и принимаются губить без разбору сельское хозяйство, баба Ксеня, шаркая, выходит в огород и бросает свой дрын в приземлившуюся стаю. Палка вращается в полёте, издает вертолетный звук (ху-ху-хуу) и пугает воробьёв до поноса. Одновременно Ксения Онисимовна кричит басом:
- Чу!!!
Воробьи, помогая себе реактивной струёй, взлетают - фр-р-р-р! - а баба Ксеня изрыгает ещё один воинственный клич, дикий, нутряной, с ударением на втором слоге:
- Ай-гэ!!!
От этого возгласа ближайшие воробьи падают замертво, а пролетающие над огородом голуби теряют управление и врезаются в телевизионные антенны. Полностью удовлетворённая баба Ксеня шаркает в огород, подбирает палку и возвращается к домашним делам. Через полчаса всё повторяется, потому что память у воробьёв короткая, а жрать им хочется всегда.
Сунь Укун супротив бабы Ксени - цирковая обезьяна, а его посох супротив её дрына - тьфу.
Один раз я видел дрын в работе.
Это случилось много лет назад, когда я был мал, а наша страна ещё звалась по-другому. Светланке, внучке Кузьмича и бабы Ксени, в тот год исполнилось семнадцать, и она была прекрасна, как утреннее солнце. Светланка жила с родителями в Киеве и училась на врача, а летом приезжала в деревню, к бабушке и дедушке. В деревне Светланку постоянно окружали юноши. Они сторожили её у ворот, чтобы проводить в магазин за хлебом, они посменно дежурили на перекрестках, чтобы с ней поздороваться - как бы случайно - они дарили ей подарки и даже пытались говорить комплименты. Словом, юноши вились вокруг Светланки, как пчёлы вокруг цветка. Но близко ни один подлетать не смел, потому что это запрещал Кузьмич.
Однажды вечером, когда совсем стемнело, на лавочке перед домом Кузьмича сидели двое. Они сидели близко-близко и о чем-то тихо спорили. Мужской голос уговаривал, молил, увещевал. Девичий голос отказывал, стыдливо замирая. То были Светланка и самый успешный её поклонник, Максимчик. Максимчик приехал из райцентра, обладал уездно-городским шармом и потому имел солидную фору перед остальными деревенскими воздыхателями. Но Максимчик не умел восхищаться Светланкой издали. Ему было нужно большего. Как раз тот самый вечер он избрал для решительного приступа - о, как мы порой бываем глупы, опьяненные женщиной! И как жестоко обходится судьба с нами, беспомощными в своем опьянении! Ах, если бы знать магический эликсир против любви, подобно эсперали...
Но вернемся на лавочку. Максимчик шёл на приступ - вновь и вновь; и раз за разом он терпел поражение. Голоса спорили всё громче и громче. Максимчик не сдавался, Светланка теряла терпение, и в воздухе пахло близкой грозой. Наконец, ударил первый раскат грома: это Светланка зарядила Максимчику пощечину. "А! - закричал тот, забыв осторожность. - Ты что!" "А ты что!" - гневно воскликнула в ответ Светланка. На расстоянии восьми метров от них, в справной украинской хате сидел за столом Кузьмич. Он услышал их слова. Хоть и незначительные, слова эти несли столько чувства и электричества, что мгновенно пробудили его и сообщили всё, что требовалось знать - и даже более. Вмиг он выскочил на улицу, как был - в исподнем, простоволосый, яростный. Только верную палку не забыл захватить с собой Кузьмич, и теперь он нёсся, потрясая своим оружием, по улице, а чуть впереди бежал перепуганный насмерть Максимчик.
Когда они пробежали таким образом метров сто, Максимчик стал уставать - он ведь был городским щёголем, изнеженным и рыхлым. Заодно он вспомнил, что на календаре двадцатый век, и что любую проблему теперь принято решать словами. Он остановился и сказал подбежавшему Кузьмичу:
- Э...
- На! - выдохнул Кузьмич и обрушил палку на Максимчика.
Максимчик, пошатнувшись от удара, почувствовал тут же, как у него открывается второе дыхание - точь-в-точь как у воробьёв, пуганных бабой Ксеней. С воем, прижимая к груди поврежденную конечность, он побежал дальше, а за ним, свистя клапанами, бежал Кузьмич, грозный и неумолимый, как десять тысяч Сунь Укунов, собранных воедино и переведённых на украинский язык.
- Не на-а-адо! - кричал Максимчик, а Кузьмич, отдуваясь, отвечал ему:
- Стой, курва.
Они бежали дальше и дальше, и вскоре силуэты их растворились в благоуханной июньской ночи. Немного погодя Кузьмич вернулся - один. С ним был его верный дрын. Кузьмич имел вид победителя. Дрын тоже имел вид победителя. Инцидент был исчерпан.
С этого дня ухажеров у Светланки поубавилось. И хорошо, потому что через два года она всё равно вышла замуж за киевского парня, тоже врача. По-моему, это правильно, потому что любовь любовью, а браки должны быть равными. Как у деда Кузьмича и бабы Ксени, например. И должно быть что-то общее у супругов, какой-то общий внутренний стержень, что ли, нужен в браке.