Алексей Серебрин, молодой человек тридцати трёх лет , ясным сентябрьским утром стоял на небольшом кладбище на окраине подмосковной деревеньки и вспоминал последние восемнадцать лет своей жизни.
I
Что уму представляется позором,
то сердцу сплошь красотой.
Фёдор Достоевский
Серебрины- отец, мать, сын Алексей пятнадцати лет и дочь Екатерина двенадцати- жили в Москве. Семья была хорошая- прекрасные родители, замечательные дети. Старшие Серебрины относились к тому счастливому проценту людей, что зарабатывают неплохие деньги своим любимым занятием- отец был профессором в одном из известных ВУЗов Москвы, мать занималась переводами литературных произведений с русского на английский и французский языки. Семья жила в достатке, у них была хорошая квартира в Москве и домик в подмосковной деревеньке.
Владимир Евгеньевич и Валентина Георгиевна не были коренными москвичами. До переезда в Москву они жили в одной из среднеазиатских республик и даже много лет спустя сохранили простой и тёплый восточно-провинциальный характер. В Москву они переехали по настоянию больной уже в то время тётки Владимира Евгеньевича. Бездетная и богатая, она решила осчастливить своего племянника московской пропиской и наследством в виде той самой, большой хорошей квартиры и дома в деревне. В своё время она занимала очень важную должность и сохранила много полезных связей. Это помогло Владимиру Евгеньевичу и Валентине Георгиевне быстро и успешно продвинуться в избранных ими областях деятельности.
Алёша и Катя были поздними и очень любимыми детьми. Особая атмосфера, царившая в доме- неизменные тепло и доверие между членами семьи и в то же время некоторая обособленность от чужих, провинциальная ментальность родителей и их возраст- ещё с раннего детства накладывали определённый отпечаток на детей. Они заметно отличались от своих сверстников- немного по-другому говорили, немного по-другому смотрели на вещи, немного по-другому обращались друг с другом. И всё же, несмотря на эту их особенность, а может быть именно благодаря ей, они имели определённый успех среди друзей и одноклассников. Большинство подкупал их открытый, добрый, честный нрав.
Кроме обычных мелких ссор, между ними царила гармония. Алексей с детства увлекался фотографией и всем, что имело отношение к военному делу. Катю ласково и вполне заслуженно называли солнышком. Она была очень весёлой, живой, красивой девочкой, любила мир и жизнь, она была из тех очаровательных людей, о которых говорят, что их любят все. Внешне она совсем не походила на Алёшу и трудно было поверить, что они родные брат и сестра. Алёша был типичным сероглазым белокурым русским мальчиком, по-своему красивым, вплоть до армии- с волосами до плеч. А в Кате было что-то от их бабушки с материнской строны, узбечки. У неё была светлая кожа, но совершенно чёрные миндалевидные глаза, ресницы, длинные волнистые волосы; она была не маленькой и не слишком высокой, с изящной точёной фигуркой. Она всегда вызывала восхищение, но воспитывалась, насколько это было возможно, в восточной скромности.
Серебрины были самой обычной счастливой семьёй. Возможно, они смогли сохранить свой добрый, тихий нрав по причине великого везения- с ними никогда не случалось ничего по-настоящему плохого.
Но в один из дней Алёша случайно увидел купавшуюся сестру и с этого момента его жизнь вступила в совершенно новое русло. Это было одно из тех удивительных роковых мгновений, которые могут значить ничего- или всё. Случись это днём раньше или днём позже- и скорее всего, Алёша просто вышел бы и сразу же забыл об этом. Но в тот день всё пошло иначе. Несколько секунд, в которые он видел просто красивую обнажённую девочку, он не мог оторвать взгляд, а когда она опять превратилась в его сестру, он выскочил, страшно смущённый и взволнованный. Его лихорадило весь день и он не мог уснуть ночью, тщетно пытаясь разделить два несовместимых образа. Он силился вызвать в памяти их невинные детские игры, но вместо этого ему вспоминались мокрые чёрные пряди, как змейки вьющиеся по белой коже её спины. Несколько дней подряд после этого, как нечто новое и прежде невиданное, в глаза ему бросались прекрасные мелочи, которые мы не замечаем в родных людях- её голос, глаза, движения, волосы- всё показалось незнакомым и предательски привлекательным; ночами ему снились чувственные сны о Кате. Недели через две он совсем пропал- дрожал от одного её прикосновения; он был влюблён, насколько может быть влюблён юноша.
Алёша, как и многие другие подростки считавший себя в свои пятнадцать лет уже достаточно развращённым и видавшим виды, оказался в полном замешательстве перед совершенно новым, чистым и светлым для него, и отвратительным для всего остального мира чувством. Пытаясь избавиться от недопустимых мыслей о Кате, он предпринимал всё, что только приходило в голову- записался в кружки самбо и фотографии, пропадал у друзей, встречался со всеми девчонками, которым нравился, причём со всеми недолго- ни к одной из них он так и не смог ничего почувствовать. И в самбо, и в фотографии он добился завидных успехов, но смотреть в глаза сестре чисто и открыто, как прежде, он так и не смог. Он сгорал от стыда, но уже тогда имея волевой характер, ничем себя не выдавал. Иногда он плакал в подушку, понимая, что эти танталовы муки скорее всего никогда не кончатся или представляя себе, что Катю увлечёт или даже соблазнит другой мальчик. Понемногу Алёша изменился, стал более замкнутым и невесёлым, потихоньку начал курить. Со временем начались проблемы в школе- учителя жаловались, что на уроках Алёша невнимателен, а на переменках много дерётся. Родители не могли понять, что с ним происходит, они пытались по обыкновению мягко и тактично, а потом и строго, расспросить сына, но так ничего и не добились.
Так прошло примерно два года. Катя росла, становилась всё красивее и интереснее, а Алёша порой доводил себя до отчаяния. Он почти проклинал Катю за то, что когда-то она забыла запереть дверь ванной и стала причиной его страданий, ссорился с ней по пустякам. Но когда он понял, что не может больше бороться со страстной влюблённостью- он оправдал себя. За это время он столько всего передумал, так намучался, наревновался, что стыд остася где-то позади; этот рубеж был пройден- он любил, смирился с этим и надеялся на взаимность.
В то лето, когда Алексею исполнилось семнадцать, семья, как часто бывало раньше, выехала в загородный дом, где и отпразновали его день рождения. Тогда же Катя впервые выпила бокал шампанского, и хмель только прибавил ей озорства и развеселил её больше обычного. После вечеринки родители ушли спать, а Алексей с Катей проводили последних гостей- кого до машины, кого до первых домов в деревне (их собственный стоял далеко на отшибе). Они шли назад держась за руки, Катя- весёлая, Алёша- напряжённый до крайности. Сегодня была самая подходящая ночь для сумасшедших признаний. Он предложил прогуляться по лугу и, пока Катя болтала о чём-то, завёл её подальше от дороги, к стогам. Здесь их никто бы не увидел. Алёша молчал, стал серьёзен, сердце бешено колотилось. А Катя вдруг с улыбкой сказала:
- Алёшка, как жалко, что ты мой брат!
- Почему?!
-Ты, знаешь.... ты-ы-ы..., -искала она слова.-Ты самый-самый в общем! Ну я б только с тобой встречалась из всех парней!- тихо засмеялась она.
- Я тоже,- замирая, сказал Алёша. В ушах шумело.
- Что "я тоже"?- улыбаясь, спросила Катя.
Алёша с колотящимся сердцем нежно провёл руками по её волосам и мягко приподнял её подбородок, чтобы луна ярко осветила её глаза.
-Катька, я люблю тебя. Давно люблю.
Катя перестала улыбаться. Она пристально смотрела на его красивое, склонившееся к ней лицо, обрамлённое белокурыми локонами. Алёша всегда нравился ей, но в этом не было ничего чувственного, и потому всё в ней раньше было по-детски спокойно . А сейчас глаза Алёши сияли такой нежностью, какой она никогда ещё не видела, не знала. Никто ещё не смотрел на неё так странно- словно желая взять и одновременно отдать всё. Она затрепетала от незнакомого чувства- ей захотелось, чтобы Алёша непременно обнял её сейчас так же нежно, как смотрели его глаза. Она сказала машинально, не задумываясь:
-А разве так бывает?
-Бывает.
Алёша говорил, как в тумане, словно вся земля завертелась вокруг них одних. Катя смотрела на него, завороженная, а он склонился ещё ниже, так что оба почувствовали дыхание на лице, и впервые нежно поцеловал её. В ту минуту она была для него такой же таинственной и неземной, какими казались песни "Технологии". И он целовал её. Мечта, ставшая реальностью, кружила голову; последняя фраза, которую он смог ещё разобрать среди своих смешавшихся мыслей была: "Так не бывает"
Это была сладкая ночь. Сено, летние цветы, прохладный ночной ветер- и Катя в его руках, её запах, её прерывистое дыхание и желанные губы, чёрные глаза, смотревшие теперь совсем по-иному, громкий стон, изгибы её прекрасного тела- всё было так ново, так наполненно, так прекрасно для него! Катя отдалась ему доверчиво и всецело, и Алёша был переполнен счастьем в ту ночь.
Катя устала и уснула первая на его груди. Алёша ещё какое-то время смотрел на неё, потом тоже забылся беспечным сном. Он проснулся перед рассветом с ощущением откровеннейшего блаженства. Ему снилось, что он носится с Катей на мотоцикле по ночным улицам, и их волосы вместе развеваются на ветру.
Он опять смотрел на Катю и думал о том, что теперь всё будет по другому, теперь его ждёт чудесная, полная счастья жизнь, в которой больше не будет ни мук, ни ревности- только Катя и её любовь , ведь теперь она только его и навсегда. О том, как именно всё это могло происходить, он не задумывался.
Ему нужно было разбудить Катю, чтобы они успели пробраться в дом, пока родители не заметили их отсутствия. Он нежно провёл рукой по её волосам и плечу, тихонько позвал её по имени. Он улыбался, ожидая продолжения сказки.
Катя открыла глаза и резко села. Она огляделась, поморщившись- казалось, только сейчас она осознала, что произошло.
-Ой.. Ой, мамочка! Что это мы наделали?!
-Катя!..- робко, с упрёком начал Алёша.
Она взглянула на него и резко отодвинулась.
-Лёшка! Этого больше никогда, никогда, никогда не будет! Никогда, никогда, никогда! И забудь об этом! И не подходи ко мне больше, не смей, слышишь?- выпалила Катя, сверкая жгучими чёрными глазами.
-Да Катя!..- отчаянно и раздражённо попытался заговорить опешивший Алёша.
-Уйди, не приближайся!
Прикрываясь одеждой, она обежала стог с другой стороны, там мгновенно оделась и поскорее, не оглядываясь, побежала домой. Алёша, злой и несчастный, побрёл за ней.
В этой любви столкнулись два страстных и гордых сердца. Снова началась совсем иная жизнь. Прежде Алёше казалось, что он "познал все муки любви и ревности". Теперь было ясно, что они только начинаются. Катя оставила его растерянным и очень уязвлённым. И, верная своему решению, она тщательно избегала его и ни под каким предлогом не оставалась с ним наедине. Теперь настала её очередь пропадать у подружек и в кружках. И всё же напрасной была половина Алёшиных терзаний- Катя тоже была влюблена и ей очень льстил тот факт, что Алёша любил её, несмотря ни на что. Но она оказалась в том же положении, в каком сам он побывал два года назад: с одной стороны- неотступные мысли о нём, с другой- мучительный стыд.
Эта первая ночь имела и другие важные последствия и оказала влияние на их последующую жизнь и характер. То, что между ними образовалась некая страшная тайна, о которой нельзя было рассказать ни одному человеку и о которой они в то же время думали почти непрестанно, постепенно отдаляла их от друзей. В Алексее тогда уже ясно угадывался "волк-одиночка", к тому времени у него остался только один более или менее близкий друг, Миша Радугин, и дружба эта сохранялась именно благодаря Мише. Они знакомы были с самого раннего детства, и Алёша всегда вызывал у него восхищение своей смелостью и независимостью. Поэтому даже сейчас Миша оставался его верным другом. Понемногу замыкалась и Катя. Внешне она продолжала быть общительной и весёлой, но в глубине души закрылась даже для лучших подруг и осталась один на один со своим переживанием. Оба стали хуже учиться (правда у Кати это было только временно). И даже их тёплые и доверительные отношения с родителями дали трещину. В школе Алексей стал незримой Катиной тенью и пресекал любые попытки других мальчишек приставать к ней. Дрался без лишних объяснений, не разбирая возраста и сил противника. Со временем Катю и её "придурка-братца" оставили в покое. И это нравилось ей.
Таким образом прошло несколько месяцев. Две "крепости" гордо и мучительно избегали друг друга. Алёше было хуже- он просто изнывал, скучал, он готов был отдать полжизни за Катин поцелуй. Но его гордость пока была сильнее- он украдкой любовался Катей, не в силах оторвать глаз, он мечтал о ней бессонными ночами, полными "Кино", тоской и сигаретным дымом- и не сказал больше ни слова. Но однажды Алёше представился случай, который он не мог упустить. Родители должны были уехать на три дня, и на это же время выпал день рождения Миши. Идею для штурма невольно подала сама Катя. Она очень любила "Джейн Эйр", и Алёша неплохо знал сюжет. Он расставил сети, как мистер Рочестер- привёл её с собой на Мишину вечеринку, там "забыл" о ней и развлекал, как мог, её соседских подружек. Хотела она того или нет, но вспыльчивая Катя рассердилась, а когда они вернулись домой, стала лёгкой жертвой Алёшиных пылких признаний. Всё повторилось, как в далёкую летнюю ночь среди цветов. А наутро Алёша снова услышал Катино "Никогда, никогда, никогда!". В тот день она показалась ему самой ветреной, вероломной, несносной... Он не мог придумать ничего лучшего, как объявить родителям, как только они вернулись из поездки, что учиться дальше не будет, а пойдёт служить в армию без всяких отмазок. Был бурный скандал, но переубедить Алёшу оказалось невозможным.
В третий раз Катя пришла к нему сама. Это было перед самым отъездом Алексея. Она никогда не заставила бы себя сказать нужных слов, но он их и не ждал, просто начал целовать её. И всё же ему опять не удалось добиться от Кати никаких обещаний верности. Она ещё пыталась убедить себя и его в том, что за эти два года всё пройдёт, всё будет, как прежде. Алексей знал, что "как прежде" не будет больше никогда, но спорить с Катей не стал- он надеялся, что после армии обретёт окончательную власть над её сердцем. На следующий день он уехал.
В армии он, как и хотел, попал в десантные войска, подготовка у него была неплохая. В первый год службы ему пришлось тяжело не меньше и не больше, чем другим. Служил хорошо. Отношения со всеми были нормальные, но близко к себе он, как и прежде, никого не подпускал. Его уважали- он всегда мог постоять за себя, никогда не сгибался и не гнул других. Второй год служил младшим сержантом. Там же закончил заочную школу военкоров.
В тот долгожданный день, когда для Алексея начался отсчёт ста дней до приказа, после долгого перерыва, он получил Катино письмо. "Здравствуй, Алёша. Помнишь, как в детстве читали "Волшебник Изумрудного Города"? Помнишь про "коварное маковое поле"?.. Я думала о нём все эти полтора года. Сотни раз представляла себе, как зашла бы с тобой в самую середину огромного, безбрежного, как океан, макового поля. Там можно было бы любить тебя без оглядки, без стыда, без страха. Там можно было бы безбольно заснуть с тобой навсегда. Это решило бы мою проблему- с тобой- нельзя, без тебя- невозможно... Но где же его найти, это маковое поле? И пошёл бы ты со мной туда?.. Пошёл бы? Я не знаю. Знаю только, что даже этого нам нельзя. Вот поэтому я пишу тебе сейчас то, что пишу. Миша сделал мне предложение и я согласилась. Я всё хорошо обдумала и не нахожу другого способа прекратить и забыть то, что между нами происходит. Почти не надеюсь, что ты простишь, но постарайся понять, что у меня нет другого выхода. Катя"
Алексей проделал почти все то, что делают солдаты, получив подобные письма- он убежал из части в лес и там выл и кричал от горя и бессильного бешенства, пока никто его не видел. Он разбил костяшки пальцев о стену и, кажется, о чьё-то лицо. Он напился в первом же увольнении. Но, сдержанный по природе, он очень быстро перестал куролесить. А кроме того, ему было невыносимо, чтобы чужие видели его вне себя. Часть его проступков удалось скрыть, и поэтому, учитывая то, что он всегда был на отличном счету, он отделался только многочисленными нарядами. Он быстро овладел собой, но спокойствие было внешним. Его по-прежнему жестоко мучала ревность, в глазах горел мрачный огонь, не дававший ему покоя ни днём, ни ночью. Алексей слишком сильно, слишком нежно и безнадёжно любил Катю, чтобы возненавидеть её. Он возненавидел Радугина.
Как и вся их семья, он знал, что его друг Мишка Радугин был влюблён в Катю сколько себя помнил. Сказать ей об этом он никогда не решался, но это было и не нужно- об этом знали практически все. Робкий и тихий, он краснел и замирал в присутствии Кати. К этому настолько привыкли, что давно перестали над ним подтрунивать. Зная Мишкину застенчивость, Алексей справедливо предположил, что он сделал Кате предложение, не решаясь просто поцеловать её.
Вряд ли кто-нибудь мог быть против их брака. Михаил был единственным сыном в хорошей, состоятельной семье, к тому же их родители давно были знакомы и прекрасно относились друг к другу. Из писем матери Алексей знал, что Мишка, воспользовавшись после окончания школы возможностью "отмазаться" от армии,
сразу же стал успешно работать с отцом и был в свои двадцать лет уже практически самостоятельным, неплохо обеспеченным молодым человеком. Радугины были из тех немногих предпринимателей, которые, поднявшись в девяностые, сумели потом сохранить своё благополучие, и, насколько это было тогда возможно, честным образом. По крайней мере Мишу Алексей не мог бы себе представить замешанным ни в каких сомнительных делах. Каким бы ни было их семейное предприятие, Миша мог быть только его светлой стороной. Нет, Серебрины никогда не отказали бы ему. Но если бы такое и случилось- неужели Катю можно было в чём-то переубедить? Эта милая и добрая, обычно неизменно послушная девочка была невероятно упряма в исполнении своих решений. Если и бывали в ней какие-то колебания, они оставались всегда незаметными для окружающих. Алексей знал по опыту, что даже если возникнут какие-либо возражения, Катя, тихо и покорно выслушав их, всё равно поступит по-своему. Никто не смог бы отговорить её.
В таких раздумьях и ревности прошли бесконечные три месяца. Алексей демобилизовался.
Первое, что бросилось всем в глаза, когда он вошёл домой- то, что на лишнюю долю секунды задержало радостные возгласы родных- было слишком сильно возмужавшее лицо Алексея. Последние три месяца оставили на нём более глубокий отпечаток, чем последние два года. Он выглядел намного старше своих двадцати лет. Валентина Георгиевна, обнимая сына со слезами радости и огорчения одновременно, внутренне терялась в догадках что было тому причиной. Дедовщина? Какая-нибудь горячая точка, о которой она не могла знать? Пока главное, что сын дома, целый и невредимый, решила она.
Радугин тоже был там. Он выглядел уверенным в себе и очень счастливым. Он стоял рядом с Катей, держа её за руку. И в этой пытке были Катины глаза- огромные и влюблённые, и громкий стук её сердца, когда она обняла Алексея и мгновенная дрожь в её теле, когда Алексей обнял её. На одну секунду они словно оказались в самой середине кружившейся карусели, и всё вокруг смазалось и потеряло очертания реальности. Но Алексея уже тащили отвечать на вопросы, и умываться, и переодеваться, и отдыхать, и садиться за стол.
Тем вечером за большим столом было весело, приятно и уютно. Говорили о службе Алексея, о том, что призывался он в советскую, а демобилизовался из российской армии, смеялись над знакомыми, которые, не расстраивая комсомольских и коммунистических рядов, воцерковлялись теперь так же "хором", как ещё совсем недавно ходили на демонстрации, говорили о собственной растерянности перед стремительными переменами, о предстоящей Катиной свадьбе. Оказалось, что родители дали своё согласие на том условии, что Катя обязательно продолжит учиться. Возмущались тем, что, не слушая ничьих возражений, Катя выбрала педагогический и собиралась работать с детьми. Рассказывали об успехах Радугина.
Катя сидела рядом с женихом. Родители поглядывали на них с умилением, а Алексей едва не прожигал их взглядом, пытаясь понять, как далеко зашли их отношения. Катя отводила глаза, но как только Алексей отворачивался, снова смотрела на него робко и влюблённо. Два человека за столом с нетерпением ждали ночи.
Катя услышала негромкий стук и побежала открывать. Алексей вошёл в её комнату и закрыл за собой дверь. На побледневшем лице в жгучей ярости блестели его глаза. Кате подумалось, что в эту минуту Алексей способен убить её, но она до слёз боялась одного- что он сейчас уйдёт, и только этот страх отражался на её лице. Резко, сквозь сжатые зубы, Алексей спросил:
-Ты была с ним?
Катя только отрицательно покачала головой, не в силах оторвать от него молящего взгляда.
Он бросился к ней; целовал её жадно, страстно, не давая вздохнуть, не замечая тихих слёз, покатившихся по её щекам. На ней было только лёгкое платьице, которое легко можно было снять, но Алексей не мог оторваться от её губ- он нетерпеливо порвал платье надвое, потом оборвал все пуговицы на собственной рубашке и прижался к ней всем телом.
Они лежали усталые, вспотевшие, на время утомлённые страстью.
-Катя, зачем ты это делаешь? Ты же сама с ума сойдёшь, я знаю.
-Я всё делаю правильно, Алёша,- помолчав, ответила Катя.
-Как это может быть правильным? Ты же совсем не любишь Мишку, ты любишь только меня.
Катя села на постели.
-Да, я люблю только тебя, - сказала она без всякой нежности, просто констатируя факт.- И именно поэтому я знаю, что пока я свободна, мы никогда не остановимся. У одного из нас всегда будет недоставать на это сил. А раз тайное становится явным, то однажды кто-нибудь неизбежно об этом узнает. И клянусь тебе, Алёша, что я покончу с собой в тот самый день, когда это случится. Я покончу с собой, если хоть один человек, кроме нас, об этом узнает.- Алёша сделал какое-то движение, но Катя продолжала немного громче, глядя теперь в его глаза: -Да и чёрт со мной, Лёша, не это важно. Ты понимаешь, что если родители узнают, они не перенесут такого позора? Они же никогда не простят нам, даже костям нашим они этого не простят! Мы не можем так с ними поступить! Ни им, никому другому нам никогда не удастся объяснить, что это было самым чистым, самым прекрасным в нашей жизни! Эту историю будут мусолить соседи, знакомые, одноклассники, учителя...- Её саму передёрнуло от этой нестерпимой мысли и она заплакала.- Алёша, мне даже подумать о таком страшно, я не смогу этого вынести!
Он хмуро молчал и, может быть впервые в жизни, даже не пошевельнулся, когда Катя заплакала.
-А как же Мишка? Он то чем виноват?
-Он не дурак. Знает отлично, что я не люблю его. Но он же с первого класса за мной бегал. Берёт, как есть,- сквозь слёзы усмехнулась Катя.
Алексей ничем не мог бы возразить ей, кроме того, что жизнь без неё сейчас казалась ему невозможной. Говорить больше не хотелось, он вздохнул, молча оделся и пошёл к двери. Уже взявшись за ручку, он вдруг усмехнулся, вернулся к постели и сел напротив Кати. Она всё ещё тихонько плакала, не глядя на Алексея.
-Как по-женски, Катя- ты выходишь замуж за моего лучшего друга, а меня обрекаешь на "вечные муки". И уверен, что ты совсем не учла, что я тоже могу жениться, иметь семью, любить её.
Катя перестала плакать, быстро взглянула на Алексея и опустила голову. Внутри всё так резко сжалось от боли, словно он не сказал этих страшных слов, а ударил её в живот. Катя и в самом деле привыкла видеть Алёшу всегда добивавшимся её, и его любовь воспринималась ей как какая-то неизменная данность её существования. Он видел, как Катя резко побледнела, вся напряглась, пальцы сжались в кулачки. Догадывался, что она сейчас испытала ту же боль, какую причиняла ему самому. Но Алексей знал, что страстная, сентиментальная Катя всё же никогда ни словом не остановит его из гордости. Нежная и гордая, милая Катя, порой такая смешная... Она сидела на кровати совсем голая, такая беспомощная, такая упрямая, такая любимая... Алексей вздохнул, привлёк её голову к себе, так что его подбородок оказался почти у неё на макушке.
-Не бойся, Катя, я никогда не женюсь. Я буду честен с собой.
Он тихонько поцеловал её волосы и вышел.
После этого разговора Алексей и Катя привычно избегали друг друга. Вернее- они хорошо играли роль брата и сестры при родителях и друзьях, и никогда не оставались наедине. Но присутствие Миши было невыносимо Алексею и случалось так, что он пропадал целыми днями. Мать молча и тревожно наблюдала за этим непонятным ей поведением сына. Его резко возмужавшее лицо возможно не поразило бы её так сильно, если бы всё другое оставалось в Алексее прежним. Но он изменился, как ей казалось, во всём, отпечаток какого-то тяжёлого переживания виделся ей во всех его поступках, и его поддельное веселье обманывало всех, кроме неё. Она видела, что Алексею просто тошно в доме. Ей казалось, что её сын избегает их всех и в чём-то была права. Пытаясь развеселить его и отвлечь от мыслей о чём-то страшном, что, по её разумению он перенёс в армии, она чаще всего заводила разговор о предстоящей свадьбе его сестры, просила помочь в каких-то организационных вопросах, тем самым невольно доставляя ему худшие мучения. Внутренне такой же страстный как Катя, внешне- сдержанный и молчаливый, Алексей просто сбегал ото всех. Не зная куда себя деть, он занял у отца денег и начал искать однокомнатную квартирку на съём, по пути знакомясь с новым временем. К его удивлению, оказалось, что двое из его одноклассников на тот момент были уже давно мертвы, а некоторые имели машины и оружие и называли себя реальными пацанами, предлагая Алексею присоединиться к ним и вести вольную жизнь.
В ночь перед свадьбой Кати, последнюю, которую они могли провести вместе, они оба не устояли перед соблазном- Катя не заперла свою дверь, а Алексей вошёл в неё. Он был сильно пьян. Катя никогда ещё не видела его таким- не казались чёрными от гнева его глаза, не бледнело от страстного желания лицо- он выглядел просто потерянным и несчастным, и возможно, Катя была первой и единственной, кому он показался на глаза в своей слабости. У него были такие странные глаза- глаза человека, который плачет, который смотрит на солнце; на губах кривилась улыбка, взгляд был пьяный, как само вино. Он мягко, словно боялся раздавить, прижал Катю к себе. Целуя её волосы, не в силах сдержаться, взмолился шёпотом:
-Катя, не выходи замуж. Пожалуйста, не выходи. Я пошёл бы с тобой на твоё поле.
Катя подняла голову, глядя на Алексея влажными глазами. Объясняться было бесполезно- во-первых, Алексей был пьян, во-вторых- всё уже было сказано.
-Алёшенька, давай сейчас забудем обо всех и обо всём, как будто нет никого на свете, кроме нас, и как будто завтра просто не будет- так же шёпотом ответила она.-Просто будь со мной, Алёша, пожалуйста, будь со мной сегодня.
В этой ночи было очень мало страсти и очень много нежности, она была сладкая и тягучая, как мёд; Катя и Алексей словно тонули в ней. Всё было долгим и значительным- их движения, их ласки, их слова. Волшебна была для них их близость, а мысль о разлуке наполняла её какой-то трагичностью- как старинная песня, где безыскусные слова, положенные на необыкновенно прекрасную мелодию, приобретают таинственный, глубокий смысл. В эту ночь они были словно двое слепых, которым нужно было изучить и запечатлеть в памяти образы друг друга. Медленно, внимательно, проникновенно Алексей касался каждого сантиметра Катиного тела, не пропустив ни одного изгиба ногтя, ни одной складки кожи, выпил до дна каждый её прерывистый вздох, каждое нежное слово, запомнил звучание своего имени на губах пьяной им Кати.
Она не знала, что одно лишь свидание кистей может быть так наполненно. В зависшем времени, их пальцы, словно обретшие собственное сознание и волю, долго, сладострастно ласкали друг друга, и их нежное касание, лёгкие пожатия, сплетенья и повороты заставляли обоих трепетать и дрожать всем телом. Бесконечно долго они ощущали лишь это соединение кистей, слышали только глубокое дыхание. Им едва хватило целой ночи, чтобы разбудить каждую клеточку тела такой продолжительной лаской. Алексей оставил Катю перед рассветом, выйдя от неё ещё более пьяным и несчастным, чем вошёл.
II
Есть думы о прежнем; их яд роковой
Всю жизнь отравляет мертвящей тоской;
Ничто не утешит, ничто не страшит,
Не радует радость, печаль не крушит.
Томас Мур
Весь следующий ужасный день, в который было весело всем, кроме двоих усталых и измученных собственными решениями людей, Алексей вполне стойко сносил всё, что был обязан снести из уважения к родителям- загс, фотографии, Катино "Да", Мишин поцелуй, возможно первый, Катину красоту в белом платье... День, похожий на страшный сон, в котором хочется бежать- и не можешь, кричать- и тоже нельзя, можно только улыбаться, чтобы не испортить семейный альбом своей кривой физиономией. Но к вечеру, когда все собрались в ресторане, Алексей исчерпал запас душевных сил, подогретых выпитой водкой. Представляя себе бесконечное "Горько!" и чужие поцелуи на Катиных губах, он думал теперь только о том, чтобы поскорее оказаться подальше. Как брату невесты, ему достался один из первых тостов. Он сказал только: "Желаю счастья! Горько!" Гости подхватили; в шуме и веселье совсем немногие заметили, как разбился стакан в его руке, когда Радугин целовал свою невесту. Но теперь у него был вполне уважительный повод исчезнуть со свадьбы. В следующий раз Катя увидела его почти через шесть лет.
Из травмпункта Алексей поехал в свою съёмную квартиру. Он пил беспробудно и самозабвенно почти целый месяц, пытаясь забыть значение слов "брачная ночь". В редкие трезвые промежутки звонил домой рассказывать, как у него всё замечательно. Но в один из дней, проходя с бутылкой от входной двери к кухне, он случайно увидел себя в зеркале. Потом попытался увидеть себя глазами Кати. Ему стало тошно- он не вызвал бы в ней ничего, кроме жалости. А вот такого он допустить не мог. Он выбросил бутылку и стал думать, что ему делать.
Прежде всего он хотел свободы- физической и финансовой. Возможно, самым простым было бы примкнуть к каким-нибудь "браткам". Но Алексей никогда не сделал бы этого по двум причинам. Во-первых, ещё в армии он дал себе слово, что это последнее место, где кто-либо будет управлять им и его свободой. Он хотел, чтобы над ним было только небо. Во-вторых, рэкет был лишен для него всякой романтики, он всегда видел его реальную подоплёку. Возможно, тому способствовал разговор, произошедший у него в детстве с отцом и оставивший в нём определённый чёткий след. Ему было тогда лет двенадцать, он только что открыл для себя капитана Блада и взахлёб рассказывал о своих впечатлениях отцу. Владимир Евгеньевич выслушал его внимательно, но с улыбкой, а потом сказал:
-Знаешь, Алёша, как бы там ни было, но пират он и есть пират, как разбойник- разбойник и бандит- бандит.
-А что ты имеешь в виду?
-Мне кажется, что благородных пиратов быть не может.
Алёша принялся спорить, доказывать что-то, рассказывать о его любви к прекрасной Арабелле, о порядочности, безвыходном положнии, отваге и прочем. Но убедить отца ему так и не удалось.
-Ну расскажи мне, каким образом можно "благородно" раз за разом убивать людей за деньги или другие какие-то личные выгоды?
Этот разговор тогда никак не повлиял на увлечение Алёши, но видимо оставил глубокий след в его подсознании. Эта дорога была закрыта для него. Он лихорадочно размышлял о деле, которое забросило бы его куда-нибудь подальше от Москвы и от Кати. Вспомнил о давней своей мечте стать военкором. У него не было никакого высшего образования, журналистского, конечно, тоже, и получать его Алексей не хотел, но он и не собирался писать статей. Его интересовали только фоторепортажи. Алексей был отличным фотографом, имел прекрасную военную подготовку и годичный курс за спиной, он готов был забраться в любое пекло за любыми сведениями, потому что терять, как ему казалось, больше было нечего. Через две-три недели ему правдами и неправдами удалось устроиться на работу в "Новой Газете". К тому времени, как начался штурм Белого Дома, Алексей был уже далеко от Москвы.
Впоследствии, в течении нескольких лет он работал с другими российскими и зарубежными газетами и журналами.Со временем он заслужил хорошую репутацию, несмотря на свой непростой нрав. Он был обособлен, замкнут и свободолюбив, но не раз показал себя надёжным и смелым человеком. Два главных его правила, от которых он ни разу не отступил за несколько лет работы, это, во-первых- фотографии и сведения о конфликтах на территории СНГ он передавал только российским СМИ; хорошие деньги от зарубежных получал за фоторепортажи из других горячих точек. Во-вторых, если выбирать приходилось между возможностью помочь человеку и хорошим снимком, он всегда выбирал первое. О том, где он работает в действительности, знали, кроме Алексея, только его отец и- от Владимира Евгеньевича- Радугин. Матери и Кате с самого начала говорили, что Алексей работает с разными журналами о путешествиях и природе, вроде National Geographic, поэтому и разъезжает подолгу. То же самое рассказывали знакомым.
Были ли у Алексея женщины в эти годы? Безусловно были, если можно сказать "были у него" к примеру о бутылках водки, выпитых до дна. Они были таким же, как водка, средством забыть то, что забыть было необходимо, но совершенно невозможно. И так же, как он порой напивался до чёртиков, приезжая в Москву, он встречался и с женщинами. Было и ещё кое-что, и хоть Алексей смеялся над собой, хоть он никогда никому не признался бы в этом, но побороть этого желания он не мог. Он не терял надежду, что когда-нибудь ещё будет с Катей- если не навсегда, то хоть один только раз. И в этот "один только раз" ему, как подростку, хотелось так любить её, чтобы она совсем потеряла голову в сладострастном порыве. Он, как мальчишка, мечтал заставить нежную Катю почти терять сознание в его объятиях. Алексей изучал чувственность женского тела порой с такой холодностью, что это скорее напоминало изучение трупов в медицинском университете. Со временем он научился всему, что хотел, и женщины в самом деле теряли с ним голову. Но всё это было пусто и потому отвратительно; ему нужна была Катя.
Приезжая в Москву он иногда следил за ней издалека, врал матери, что бывает у неё и общается по телефону. И незаметно для самой Валентины Георгиевны выпытывал у неё все возможные сведения о Кате. Новостей, правда было немного- она прилежно училась в педагогическом, часто ездила с мужем заграницу. Детей пока не было.
Примерно шесть лет спустя после Катиной свадьбы, весной, он вместе с ещё несколькими журналистами на какое-то время попал в плен к повстанцам в Косово. Один из его товарищей, Павел Терентьев, корреспондент НТВ, оказался ранен, и Алексей возился с ним, облегчая, как мог, его страдания. Во многом, именно благодаря усилиям Алексея, раненный журналист дотянул во вполне сносном состоянии до освобождения заложников американцами. Павел был на два-три года старше Алексея, но опыта у него было поменьше, потому что в то время как Алексей уже колесил по свету, Павел получал образование.
Алексею хуже всего давалось вынужденное бездействие. Случилось то, чего он и боялся- не было настоящего дела, чтобы занять себя и не было водки, чтобы отвлечься, некуда было деть мысли о Кате. Запах прошлогоднего сена в сарае, где держали заложников, тревожил его, напоминая о летней ночи, наполненной ожиданием счастья. Раз дав себе слабину, он, впервые за эти годы, очень скоро погрузился в мечты, ругал себя за то, что упустил Катю и ни разу не встретился с ней, не попытался вернуть её. И впервые за эти годы он отчаянно хотел жить, потому что жизнь была единственной возможностью всё исправить.
Его отвлекали от этих мыслей только разговоры с Павлом, который искренне к нему привязался. Ему нравилось неизменное спокойствие и присутствие духа Алексея, его независимость и молчаливость. Никто ничего не знал о Серебрине, и это вызывало его любопытство. Когда Павел видел Алексея, у него возникал детский вопрос: а что там у него внутри?
-Серебрин, а ты верующий? Крестика вроде не видал на тебе.
-Нет, я не состою в этой партии.
-Что, раздавлен наукой?- усмехнулся Павел.
-Да нет, наука ни при чём. Просто у меня с Ним серьёзные разногласия по поводу устройства души человеческой,- отвечал Алексей с такой же усмешкой.
-Да ведь мы сами такие! Мы сами не хотим ходить правильными путями, а потом жалуемся, что упали и разбили коленки!
-А по-моему, получается, что мы такие, какими Он нас сделал.
- Нет, Он сделал нас добрыми. И указал дорогу к счастью. А мы никак не желаем жить по-человечески! И кто же нам виноват?
-Паша, ты же не девушка-баптистка, распевающая гимны со слезами умиления на глазах! Ты же видел то, что видел и я. Человеку, произошедшему от обезьяны, я могу это простить. А детям Адама- нет, вот и всё. Ведь, по-моему, когда Бог вдохнул в него душу живую, он знал, что вдохнул душу и в Гитлера, и в Чикатило, и в Басаева и в прочих "достойных" представителей рода человеческого. И единственное, что мне по-настоящему нравится в этом продукте, так это то, что во всём этом кошмаре, вопреки ему и несмотря на него, рождаются действительно прекрасные, необъяснимо прекрасные, вещи. Такие, как любовь или искусство. И оттого, что они рождаются именно здесь, цена их тысячекратна, они не имели бы никакого смысла в раю. А в остальном... Если хочешь, я неверующий из принципа. Я просто в оппозиции.
-Ты не прав, Серебрин. Наш батюшка говорит, что Бог дал человеку полную свободу, а уж пользуется он ей по своему усмотрению, - сказал Павел после паузы.- И что Господь попускает зло для нашего вразумления.
-И этой самой свободой Бог сделал человека способным изнасиловать собственную трёхмесячную дочь и забить её кулаками до смерти. Для чьего вразумления?
- Я не знаю,- замялся Павел.- Но Он то знает!
-Ну вот пока и я не узнаю зачем и почему на Земле происходят вещи, которые в голову-то не должны были приходить Божьей твари, мой голос не будет нарушать ваш стройный церковный хор. Наш мир, наша жизнь насквозь пропитаны ложью. Мне осталось одно утешение- я честен в том, что ясно это сознаю и живу так, как умею- как Homo sapiens.
-Нет, ну почему же насквозь? Что ж ты такой пессимист, Серебрин?
-Слушай, Паша, ты когда-нибудь покупал тушёнку?
-Да, и что?
-А ты обращал внимание, что там обычно на наклейке? Там милая, улыбающаяся широкой улыбкой Бурёнка. И всё вокруг такая же циничная ложь. Мы мало того что пожираем друг друга, так ещё делаем вид, что для другого это просто счастье. Тебе нравится российский флаг над Кремлём? Но ты знаешь же, что ради того, чтобы он там развевался, наши солдатики делают зачистки в мирных сёлах, а чеченцы потом режут им головы. Или наоборот- сначала головы, потом зачистки. Мы развлекаемся в ночных клубах, а ветераны войны умирают от голода. Мы раздумываем, стоит ли тратить жизнь на воспитание собственного ребёнка или каким невероятным образом отметить его рождение, тогда как тысячи детей живут в невыносимых страданиях где-то совсем рядом, может быть, за стеной. Мы любим женщин, для которых убить в себе собственное дитя не бОльшая проблема, чем выдавить прыщик на лице... Я могу всё это позволить себе только как представитель животного мира. Как представитель животного мира я имею право радоваться, что нашёл прореху в листве и урываю свой кусочек солнца. Но на мой взгляд, как только кусочек солнца пытается урвать лично себе христианин, он тут же перестаёт быть таковым. А ты хочешь, чтобы я ходил по воскресеньям в церковь и ставил свечки с постным лицом? Православным, вообще верующим, я мог бы называть себя только живя в монастыре или будучи отшельником в пустыне.
-Да что ты всё в одну кучу валишь?.. Чечены, ветераны, маленькие девочки... И почему только в монастыре?
-Потому что есть вещи, неважно, насколько прекрасные, которые ломаного гроша не стоят, если ты не честен в них до конца, если сам ты не готов однажды отдать за них жизнь. Или всю жизнь.
-И всё же мне трудно поверить, что даже сейчас, в смертельной опасности, ты, хотя бы глубоко в душе, не призываешь Его...
-Нет, не призываю. На что мне рассчитывать? Разве я чем-то лучше тех миллионов, которым было гораздо хуже чем мне, и призыв которых остался безответным?...
-Ну а почему бы тебе не пойти в монастырь, раз такое дело? Раз ты именно так видишь честный христианский путь?
-Этого я сделать никак не могу, - улыбнулся вдруг Алексей.
-Почему же?
-Потому что я люблю женщину самой что ни на есть грешной любовью,- вздохнул он.- И готов платить любую цену.
Он отвернулся, давая понять, что разговаривать больше не хочет. Сердце опять оцарапало воспоминание о том, что Катя- чужая жена.
Алексей не мог знать, что прошло около года, прежде чем Катя и Михаил стали жить чем-то похожим на настоящую супружескую жизнь. Верный своему решению, Радугин ждал, пока Катя искренне привяжется к нему, ничем её не беспокоил, ухаживал за ней, развлекал, задаривал подарками. Но через очень короткое время после свадьбы, оба поняли, что взвалили на себя непосильную ношу. Катя чувствовала, что, кажется, она никогда не сможет пересилить себя и быть близка с Мишей. Это именно к нему она испытывала те чувства, которые должна была испытывать к Алексею. Она очень любила Радугина. Как брата. Её тело, её губы, её глаза помнили Алексея и не хотели стать участниками её измены.
Миша тоже не рассчитал свои силы. Поначалу ему казалось достаточным одного постоянного присутствия Кати в его жизни. Но постепенно оно перестало наполнять его счастьем и восторгом. Её чувственная красота, кружившая голову всем, кто её видел, вскоре вполне естественно захлестнула его жгучим желанием. Катя понимала, что она жена, что она делает Мишу несчастным, избегая близости с ним, и внешне никогда не сопротивлялась ему. Но воспользоваться этим Катиным "согласием" он не мог- в её глазах и даже в её теле он видел такое отвращение, что чувствовал бы себя насильником. Радугин почти никогда не ревновал Катю. Он хорошо знал жену- она была слишком горда, чтобы стать просто чьей-то любовницей и слишком уважала себя и его, чтобы изменять мужу. Но человек в Катином сердце- тот, что всегда был незримым третьим в их доме и отравлял его жизнь, тот, кому Катя хранила бессознательную верность- временами доводил его до отчаянья. В эти минуты он радовался, что не знает кто это- Радугин боялся, что был бы способен убить его. Он размышлял о том, кто так сильно держал Катю- и смог оставить её, он не понимал, как мужчина мог отказаться от такого блаженства, как страстная Катина любовь. Он так и не нашёл ответ на эту загадку. Потихоньку он начал пить. Это странное существование продолжалось много месяцев, пока однажды не достигло своеобразной развязки.
Михаил и Катя были приглашены на одну из многочисленных вечеринок в обществе друзей и сослуживцев Радугина. На подобных вечеринках он всегда гордился Катей, хоть она их терпеть не могла. Она одевалась настолько же красиво, насколько скромно. Никто никогда не видел её глубокого декольте, открытых плеч или ног выше колен. Но она умела так ловко украшать себя этими недосказанностями и намёками, что только будоражила мужское воображение. Её редкая красота и при этом безупречное поведение, страстные, но никогда не распутные глаза; манящие, но не бесстыдные губы; соблазнительное и совершенно недоступное тело,- эта крепость привлекала многих, но не принадлежала никому, кроме собственных воспоминаний. В этот раз на ней было платье цвета аквамарина, по обыкновению таким образом прикрывавшее Катю, что от неё невозможно было оторвать восхищённого взгляда. Кроме платья, её украшали только собственные прекрасные волосы и крупный, лёгкий браслет из серебряных нитей с мелкими бусинками бирюзы .
Радугин потягивал из стакана и молча наблюдал за Катей. Как и много раз до этого, он видел, что некоторые из его знакомых раздевают взглядом его жену. Катя смотрела на них холодно и немного насмешливо, как королева. Радугин раздумывал о том, что они наверняка завидуют ему, о том, как счастлив бы он мог быть, если бы у них были на то реальные основания. Он мрачнел и пил всё больше, злился на них, на себя, на Катю. К тому времени, как они вошли домой, он был так пьян, как никогда прежде и не мог думать ни о чём, кроме желанного тела собственной жены.
-Ты видела, как они смотрели на тебя?- спросил он Катю, пьяно растягивая слова.
-Мужчины всегда так смотрят на красивых женщин. Особенно на чужих,- вздохнула Катя.- Пойдём спать, Миша, уже очень поздно, я устала.
-Думаю, в душе они просто воют тебе вслед,- усмехнулся Радугин, пропуская её последние слова мимо ушей. Потом многозначительно прибавил: -Они же не знают, что ты русалка.
-Русалка?- улыбнулась Катя.
-Русалка,- уверенно протянул Михаил. Он смотрел теперь с мрачным огнём в глазах и говорил хмуро. -Красивая, как звёздное небо. И такая же холодная. А что там у тебя под юбкой ты мне так никогда и не покажешь?
Катя молчала, удивлённая его внезапной бесцеремонностью. Радугин подошёл к ней вплотную и смотрел на неё так, как раньше никогда не решался.
-Может быть у тебя там хвост, поэтому тебя так воротит от мужа?
Он резко прижал Катю к себе и стал ощупывать её ноги под платьем. Она пыталась высвободиться, но Радугин крепко держал её.
-Миша, оставь меня!
Катя отворачивалась, но он грубо поцеловал её в губы.
-Какая ты сладкая!
-Миша, ты пьян, мне неприятно!
-А разве когда я трезв, тебе приятно?- мрачно рассмеялся он.- Но сегодня я обязательно узнаю, что ты за рыбка.
-Миша!..
Она видела, что Радугин уже не может остановиться. Он легко, как ребёнка, поднял Катю и отнёс в спальню. Толкнул на кровать и взял её силой, повторяя, что ему русалки не страшны, потом сразу заснул. Катю рвало всю ночь и к утру она была совершенно больна.
Она простила Мишу, зная, что сама превратила его жизнь в ад. Когда Радугин проснулся и вспомнил, что между ними произошло, у него началась истерика. Мысль о том, что он оскорбил Катю, сделал ей больно, была невыносима ему. Не слыша Катиных примирительных слов, он в прямом смысле слова валялся у неё в ногах.
-Катенька, Катенька, Катенька, прости меня, ради Бога, прости! Я скотина, я свинья, прости меня, прости, прости!..- Он покрывал её руки поцелуями и слезами, заглядывая в глаза жены так, словно от её решения зависела его жизнь. Он боялся, что она уйдёт.
-Мишенька, перестань, ну что ты, я не сержусь!.. Миша!...- Катя гладила его по голове и утешала, как могла. Она искренне жалела его в ту минуту.
Но сам Радугин долго не мог себе простить. Он и раньше носил Катю на руках, а теперь и вовсе ловил каждое её слово, каждый взгляд. Она никогда ни в чём не упрекала его, напротив- была с ним мягче, чем прежде, и всё же Радугин видел в её печальных глазах, что надломил её.
По-настоящему Катя смогла пересилить себя только тогда, когда поняла что сойдёт с ума от тоски, если не родит ребёнка. Она воодушевилась этой надеждой и приняла Михаила. Теперь она всеми силами пыталась наладить их отношения и поначалу казалось, что ей это удалось. Радугин ожил. Он утонул в Кате, как в омуте. Он понимал, что Катя по-прежнему не любит его, но не мог отказаться от обладания её телом, близость с ней сводила его с ума. Короткое время Радугин был как-то надрывно счастлив. Пока не выяснилось, что Катя не может иметь детей.
Это известие стало серьёзным ударом для обоих. Мишу почему-то мучало хуже всего то, что Катя никогда, что называется, не плакала у него на груди. Она плакала одна, за плотно закрытой дверью. Он понимал также, что это обстоятельство, скорее всего, опять отдалит от него Катю и не ошибся. На какое-то время её охватило настоящее отчаянье. Единственное, что могло бы примирить её с миром без Алексея, было рождение ребёнка. Когда это стало невозможным, пустота оказалась удушающе огромной и Катя не знала как с ней справиться. Она хотела уйти от Радугина, говорила, что достаточно испортила его жизнь. Он, конечно, не пустил. Пока Радугина не было дома, она просто выла от самой болезненной тоски.
Но по-счастью, относительно быстро к ней пришло неожиданное спасительное решение. В институте начался курс детской психологии. Её "озарило" прямо во-время леции. Брошенные дети- вот кому она нужна и вот кто может стать смыслом жизни. Усыновлять ребёнка она не хотела, зная их с Мишей непрочные отношения. Она решила работать не в школе, а в детском доме. Раз подумав об этом, Катя с головой ушла в учёбу. А всё свободное от зубрёжки время проводила в родильных домах, там, где отказные дети проводят первые ужасные месяцы, и даже годы своей жизни. Там была вечная нехватка рук, тепла и подгузников.
Поначалу Радугин пытался запретить ей это- в первый раз вернувшаяся домой Катя напомнила ему "Раненного ангела" Симберга или царевича Сиддхартху, впервые покинувших свои чертоги и увидевших юдоль страданий. Она была очень эмоциональным человеком и увиденное далось ей тяжело. Но знал Миша и её упорство в достижении поставленной цели. Катя вспомнила своих любимых книжных и реальных героев и превозмогла себя. Она ходила в родильный дом, как солдат в бой. Возвращалась часто заплаканная, но назавтра после лекций опять шла. Радугин только удивлялся, откуда в Кате взялось столько душевных сил.
Но сам он опять остался в стороне. Их отношения снова напоминали больше братские, нежели супружеские. Радугин чувствовал, что Катя потеряна безвозвратно, но отпустить её не мог, терпел. Года через полтора завёл любовницу, хорошую, приятную девушку из своих подчинённых. Катя почувствовала это мгновенно- прежде всего по его несчастному виноватому виду. Обрадовалась. Снова хотела расстаться, освободить Мишу. И снова он не смог отпустить её, уходя от всех разговоров на эту тему.
Лет шесть спустя после их свадьбы погибли в автокатастрофе Катины родители. К тому времени она уже закончила институт и работала в одном из Домов ребёнка в Москве, увлечённо и практически бесплатно. Поначалу к молоденькой, довольно богатой и очень красивой женщине отнеслись настороженно. Непонятно было, почему она так добивается такого тяжёлого, непристижного, малооплачиваемого труда. Но постепенно ей удалось завоевать доверие и её приняли как свою. Известие о смерти родителей совершенно выбило её из колеи. Она ничего не смогла бы предпринять, ничем распорядиться; всё взял на себя Радугин. Прежде всего он попытался найти Алексея. Когда узнал, что тот оказался в плену, по настоящему испугался за Катю, ведь кроме его самого и Алексея у неё никого больше не было на свете. Он не придумал ничего лучше, чем сказать ей, что Алексей сейчас работает где-то в Гималаях и связаться с ним невозможно. Почти в бессознательном состоянии пережила Катя похороны родителей. Сразу после них Радугин увёз Катю заграницу, стараясь насколько возможно, облегчить её горе и отвлечь от тоскливых мыслей. Катя опять была потеряна и опять решила, что её спасение в работе с детьми. Она вернулась в Москву и с большим рвением взялась за прежний труд. Одно горе постепенно уменьшалось и бледнело, другое никак не оставляло её- Алёша так и не появился. Она не знала, что Алексей давно уже в Москве и тоже приходит в себя после внезапной потери обоих родителей.
III
Радуга над башней
Святого Валентина.
Борис Гребенщиков
Ясным зимним днём, почти через год после смерти отца и матери, Катя шла с работы домой в очень хорошем настроении и улыбалась сама себе. Сегодня приятная молодая пара усыновила малышку из их Дома ребёнка. Она уже взялась за дверцу своей машины, когда услышала знакомый голос.
-Здравствуй, Катя.
Это был он, её Алёша. Он стоял вдруг совсем рядом, живой и реальный, не расплываясь за пеленой её слёз. И он был совсем не таким, каким представлялся ей тысячи раз за последние годы. Алексей опять показался ей гораздо старше своих лет, но главное было не в этом. Перед ней стоял интересный, взрослый, уверенный в себе мужчина- и смотрел на неё безразличным, холодным взглядом. Таким, каким смотрят на старого знакомого. Чёткая и ясная, как кусок льда, мысль словно вырвала из Кати какую-то жизненно важную нить: "Он разлюбил меня". Разлюбил, и значит, никогда не должен узнать, что она готова была бы обнимать его колени, просто за то что он есть и стоит сейчас рядом с ней. В навалившейся слабости она собрала всю свою волю, уняла дрожь в теле, уняла страстный порыв броситься Алёше на шею, расплакаться, спросить, где он был так невыносимо долго. Она просто сказала:
-Здравствуй, Алёша.
-Как ты поживаешь?- всё так же спокойно спрашивал Алексей.
-Хорошо. А ты?
-Всё путём. Знаешь что? Давай, поехали, заглянешь ко мне, посмотришь, как я живу, поболтаем.
Катя кивнула, села рядом с ним в его машине. Ехали почти молча, она сама не помнила, как односложно отвечала на вопросы Алексея. Помнила, как бешено и безнадёжно стучало сердце. И как в голове мелькал словно бы не связанный с ней и с действительностью вопрос: "Интересно, одной пачки снотворного хватит чтобы умереть?.." Умереть хотелось не столько из-за потери последней надежды на счастье быть любимой тем единственным, кого любила она сама, сколько от стыда. Невыносимый, жгучий стыд заполнил её всю. В её понимании, натворить то, что натворила она, можно было только ради той самой, пресловутой настоящей любви, которая не кончается никогда. А если она кончилась... Катя закусила губы, глядя в окно. Как дальше ходить по Земле и смотреть на себя в зеркало? Как носить в памяти то, что случилось, если больше невозможно оправдать это чистым, светлым, истинным влечением душ? "Сегодня же ночью", решила она, входя в открытую Алексеем дверь его квартиры.
Она едва вошла в прихожую и не успела ещё услышать звук захлопнувшейся двери, как Алексей уже обнимал её сзади так же, как раньше, наслаждаясь запахом её волос.
-Катя...
Она повернулась в его руках, гибкая, как змейка, опять дрожа, глядя на него огромными, бездонными глазами- ему казалось в тот момент, что в них, как во рту маленького Кришны, помещалась вся вселенная.
-Алёшенька, неужели ты простил меня, неужели ты ещё любишь меня?..
Обнял её.. и отстранил от себя.. и снова обнял... и опять отстранил.. и прижал к себе сразу всю...Целовал её, раздевал, обнимал то нежно, то крепко до боли. Она плакала, гладя его волосы и лицо.
-Где же ты был так долго, как ты мог так исчезнуть, Алёшенька, какой ты жестокий!
Ему не хотелось говорить ей, что это именно то, о чём она сама его просила, и что он никак не мог бы иначе, ничего не хотелось кроме того, чтобы немедленно стать с ней одним целым и снова почувствовать, что эта женщина принадлежит только ему.
-Я больше не исчезну, Катя, никогда больше не исчезну...
У неё совсем подгибались колени. Поднял её, понёс в комнату... или на луну.. или в маковое поле, безбрежное, как океан... Сам не знал, не чуял, мир пропал на несколько часов.
Они лежали рядом на ковре, держась за руки. Катя водила глазами по стенам, окну, по потолку. Казалось, сам воздух вокруг них беззвучно звенит. Вся она болела, начиная от губ и заканчивая ногами. Она едва оторвалась от Алёши, измученная часами его бурных ласк.
-Как ты жил всё это время?
-Я не жил,- вздохнул Алексей.- Я ждал тебя.- Он повернулся к Кате, склонился над ней.- Я вытерпел, сколько мог, того, что ты хотела. Теперь ты никогда не уйдёшь от меня. Родителей больше нет и мы никого не оскорбим своим счастьем. У меня нет даже друзей, а если б были, послал бы всех к чёрту. Я хочу всегда быть с тобой.
Её глаза были полны Алёшей и слепили его.
-Я боюсь,- полушёпотом сказала Катя.
-Чего?
-Мне кажется, я умру от счастья,- тихо улыбнулась она.
Алёша засмеялся, обнял её, перевернулся на спину вместе с ней.
-Тогда умрём вместе! Только, ради Бога, больше никогда не говори мне "никогда, никогда, никогда!"
Катины распухшие губы опять потянулись к Алёше.
Катя уговорила Алексея подождать пару недель. Радугина не было в Москве, и ей не хотелось ни сбегать от него, как вор, без объяснений, ни обманывать его, видясь с Алексеем за его спиной. Он действительно не заслуживал этого. Алексей нехотя согласился. Пока Катя ждала мужа, он искал квартиру в другом районе Москвы, чтобы сократить возможные встречи со знакомыми до минимума.
Когда Радугин вернулся домой, ещё прежде, чем Катя поздоровалась с ним, он почувствовал то, чего всегда ожидал и боялся. Он понял это по её лицу. Две недели назад, когда он уезжал, это была просто красивая женщина с потухшими глазами. Теперь вместо глаз у неё было два солнца и вся она была словно пронизана светом. Катя торопливо и напряжённо поцеловала его и позвала к столу. Пока она накрывала, Миша наблюдал за ней. Он видел, что она переполнена, и в эту минуту уже совсем далеко от него. Иногда она улыбалась сама себе и её глаза сияли тёплым светом; когда вспоминала поцелуи Алёши, её губы невольно приоткрывались. Потом, словно вспомнив вдруг о Радугине, она мрачнела и становилась серьёзной, но через несколько минут опять улетала. Всё в ней переменилось за эти две недели; пожалуй, он никогда ещё не видел её такой красивой. Когда он позвал её по имени, она поначалу не услышала его.
- Катенька!- позвал он громче.
-А?..- она словно вынырнула внезапно из потока собственных мыслей.
-Сядь пожалуйста.
Она села напротив и ему показалось, что она осветила его своими счастливыми глазами, как ни пыталась приглушить их сияние.
-Катя...- он взял её руку, глядя на неё проникновенно и мягко. Она поняла, что Радугин уже догадался о том, что она собиралась сказать ему.
-Мишенька..,- начала она, решившись.
-Катя, зачем?.. Это он? Он вернулся?
-Кто?- насторожилась Катя.
-Ну, он. Тот, который... шесть лет назад... оставил тебя.
-Миша, не надо, пожалуйста.- Она опустила глаза.
-Если однажды он так поступил с тобой, то сделает это снова.
-Миша, это всё не то, совсем не то... Это Я...
Радугин прижался лбом к её руке.
-Катя...
-Мишенька, отпусти меня, пожалуйста. Я больше не могу так. Я же не принесла тебе ничего хорошего, я мучаю тебя, а ты мучаешь ту девушку. Она любит тебя, если ждёт так долго. Зачем всё это? Ты был бы счастлив, если бы не я. Зачем ты терпел меня столько лет? Ты давно мог бы жениться на ней, у вас уже были бы дети. Зачем ты терпел меня?
Он поднял голову. Посмотрел на неё. Его губы смеялись, а глаза бесслёзно плакали.
-Ты и в самом деле не понимаешь зачем? Вот так просто- я буду счастлив с ней и без тебя? Всё так просто?..
Он встал, притянул Катю к себе, обнял её.
-Я люблю тебя.
Она отстранилась немного, заглянула прямо в его глаза.
-Мишенька, отпусти меня, пожалуйста. И не ищи. Или уж убей, если хочешь, наверное, имеешь право. Но я больше не могу так. Совсем.
Алексей запретил Кате брать из дома Радугина что-либо, кроме её книг и пособий для работы с детьми. Машина, все её платья, украшения, безделушки, всё, включая зубную щётку, осталось на месте; так же при разводе не разрешил взять ничего, кроме того, что ей подарили на свадьбу родители.
Потом было около семи лет счастья сильно влюблённой пары. Они переехали совсем в другую часть города и жили уединённо и незаметно. Небольшое представление об их жизни в эти годы дали бы их записки, которые они делали во время многочисленных отъездов Алексея из Москвы. Они в какой-то мере заменяли им общение друг с другом.
"27.02.20..
Говорят, что нельзя дважды войти в одну реку, но, кажется, я это сделал. Катя совсем другая, не та, что раньше, и с этой другой всё ново и невыразимо, и с этой другой я никогда не смог бы расстаться.
23.07.20..
Когда я был в Лахоре, один из местных объяснил мне значение слова Пакистан. В моём переводе с его английского получилось "чистая земля". Я подумал тогда о Кате, и сейчас, когда она со мной, я назвал бы её и всё, что её окружает, именно так. Милый островок без лжи и корысти, который жестокость жизни почему-то обошла стороной. Пакистан- в моём доме.
15.10.20..
В прошлый раз вернулся из Чечни в самом мерзком настроении, какое можно себе представить, и усталый, как собака. Впервые после возвращения из долгой поездки не потащил Катю сразу в постель. На этот раз мне не удалось так скоро отогнать от себя то, что я видел, я стал мягче из-за неё. Я завалился спать. Сквозь сон услышал Катин возглас и плач. Проснулся, вышел в гостиную. Катя сидела на диване и плакала, с моим фотоаппаратом в руках. Я разозлился и выругался "Чёрт! Чёрт!" Хотелось сказать крепче, но я не мог при ней. Я подошёл к ней, взял из её рук фотоаппарат и сказал: "Екатерина Владимировна! Ты больше никогда- понимаешь? никогда не будешь брать мой фотоаппарат или открывать папки с фотографиями в моём компьютере. Я запрещаю тебе. Это понятно?" Она кивнула и спросила что это. Я наплёл ей, что снимая горы Кавказа для NG, совершенно случайно оказался в зоне военных действий. Ну и как человек, имеющий хоть какое-то отношение к журналистике, не мог не заснять немного. Врал, наверное, очень естесственно, потому что Катя вроде поверила. Но потом, ночью, когда я склонился над ней (её ведь всегда тянет на нежные признания, когда она сильно возбуждена), она вдруг открыла глаза, обхватила руками моё лицо и сказала: "Ты знаешь, что я умру без тебя? Ты знаешь, что я не смогу вынести, если с тобой случится плохое?" Я не ответил, а стал целовать её крепче, она отвлеклась и забылась страстью. Я знаю. И заставлю тебя верить, что езжу в Чечню снимать кавказские горы. Как король из "Обыкновенного чуда" буду всегда держать тебя под стеклянным колпаком. Я хочу чтобы ты была счастлива и любила людей. Чтобы ты не знала и не думала о том, какими они могут быть, как они убивают и умирают. А меня всегда будет беречь твоя любовь.