Три поэмы



В. С. Гаврюшенко 























Железный колокол эпохи Возрождения




Хронология жизни Томмазо Кампанеллы
1568 - 1639 г.


V том















г. Вознесенск


В  Италии  далекой
Сапожник  бедный  жил, 
В  селе  точил  он  обувь,
Простые  тапки  шил

Люди  занимались
Виноделием  тогда.
Сортов  было  немало
В  те урожайные  года

Вино  давили  в  чанах,
Ногами  детвора,
Затем оно  сливалось,
Хранилось в  погребах.

Держали  коз. корову,
Кормили  чем  могли.
И  брынзу  там  варили,
Лепёшки  днём  пекли.

Жена  детей  рожала,
Семья, как  у  всех  росла,
Но  денег  не  хватало
И не  училась  детвора.

Джованни- сынок  младший,
Всё  спрашивал  отца.
А  сколько  звёзд  на  небе?
На чём  висит  луна?

Отец, бывало, скажет.
Но  чаще  промолчит,
Он  многое  не  знает,
Ведь  в  школу  не  ходил.

И  дети  не  посещали,
Ни  школу, ни лицей,
Ведь  денег  это  стоит
И  бедных  всех  взашей.

Но  мальчик, возле  школы,
За  дверью  день  стоит,
А что  учитель  скажет-
Запомнит  и  молчит.

Читать  он  научился.
Когда  и  почему?
Никто  это  не  помнит
Как  навеяло  ему.

Учитель  строго  спрашивает.
А дети  все  молчат,
Джованни  отвечает
За дверью  всё  подряд.

Его  дети  не  любят,
Поколотить  хотят,
Но взгляд  его  пронзает,
Не  робкий  весь  отряд.

Побить  его  не  в  силах.
Немаленькой  толпой,
В глазах  его  стояло.
Я  парень  не  простой.

Отец  его  подумал.
Что  парня  надо  бы  учить,
Пошлю - ка  его  в  церковь,
Монахам  послужить.

Там  жил  доминиканец-
Странствующий  монах,
Он  грамотен, всё  знает
И много  повидал.
Пускай  оценит  парня,
В  помощники  возьмёт,
А там, глядишь, и дальше
Мальчонка  поведёт.

Италики  орали
Все  громко  и  всегда,
Ведь этикет  не  знали
И  жили  так  всегда

Монах  же  изъяснялся  тихо,
Не  много  говорил,
Но  сказанное  слово,
Переворачивало  мир.

О  Боге  размышляли
И  что  он  говорил,
Тогда  не  много знали,
Но  познавали  мир.

Учил  его  латыни,
Наукам, иногда,
Грамматике, риторике
И  диалектика  была.

Когда  спросил  он  о  деньгах,
Что  за  учёбу  надо  дать,
Кто  даром  получает-
Тот  сможет  и  отдать.

Они  в  беседах  проводили
И  день,бывало, ночь.
О  вере  говорили
И  людям  как  помочь.

А  отрок  читал  много
И всё  запоминал,
Не  прожил  с  ним  и  года,
Когда  монах  сказал.
-Хочу  я  предложить  тебе,
-Монахом  вскоре  стать,
Чтобы  науки дальше
-Ты  смог  бы  изучать.

-Но  не  легка  дорога,
-По  которой  ты  пойдешь,
-Тебе  подумать  нужно,
Какой  путь  изберёшь.

-Чем  прежде  стать  монахом,
-Послушником  служи,
-Получишь  ты  наставника,
-Чтоб  веру  обрести.

-В  послушниках  пробудешь
-До года  в  келье  той,
-А  укрепившись  в  вере,
-Подстригут  и  с  глаз  долой.

-Прожив  там - станешь  странником,
-Чтоб веру всем  нести,
-Преподавать  ты  сможешь,
-Но  получать  гроши.

-Ты  Богу  посвятишь  себя,
-Раз  и  навсегда,
-Трудна  дорога   к  Богу,
-Но  праведна  она.

Джованни  тогда  было,
Всего  14  лишь  лет,
Непросто в  эту  пору
Дать  правильный  ответ.

Ему  тогда  придётся,
Не  мыться  и  не  пить,
И  грубую  одежду,
И день  и  ночь  носить.

И  кушать  очень  мало,
Не  злиться,  не  шуметь,
В  одежде  и  сандалях,
Лежать  и  спать, сидеть.

Но  знания  тянули
Не  ведома  куда,
Ведь  книги  говорили-
Сводя  его  с  ума.

Глотал  их  как  оливы
И  как  вино их  пил,
Чем  больше  узнавал  он,
Чем чаще  говорил.

-Хочу  узнать  я  много,
-Что  было  и  что  есть,
-Как  бедному,больному
-В  его  беде  помочь.

И  согласился  быстро,
Назад  дороги  нет,
В  Плаканике  учиться
Монах  ему  велит.

В  обители  красиво,
Дорожки  и  песок,
Цветы  везде  посажены,
За  ними  есть  уход.

Здесь  в  кельях  иноки  живут,
Читают,пишут, здесь умрут,
Молчат  и  молятся  в  углу,
А  служба  рано  поутру.

И  философия  их  донимает,
И  к  Богу  взгляды  устремляет,
Как жизнь  устроена  и  где?
И  что  за  тучи  вдалеке.

И  гром  и  молнии  откуда,
Все  говорят. что  это  чудо,
Но как  возникло  и  зачем,
Ответ,  пока,не  дан  ни  кем.

В  монашестве  он  стал  Томмазо,
Всегда  в  учёбе  преуспевал,
Часто  задавал  вопросы,
За  провинность  розги  получал.

Он  был  один  из  самых  лучших,
Всегда  в  учёбе  преуспевал,
Часто  задавал  вопросы,
За  провинность  розги  получал.

Он  был  один  из  самых  лучших,
В  библиотеке  всё  перечитал,
В  научных  спорах  непобедим  был,
И  очень  быстро  заскучал.

Он  попросился  в  монастырь  Сан-Джорджо,
После  недолгих  прериканий,  получил  ответ,
-Ты  очень  много  знаешь,
-А  это  не  всегда  успех.

На  новом  месте  его  ждали,
Слухи  дошли  уже  сюда,
Многие  вопросы  задавали,
Другие  говорили- ерунда.
Сошёлся  он  с  монахом-Дионисием,
Бунтарь  в  душе  и  правдолюб,
Но  церковь  не  терпела  умных
И  тех  кто  разрывает круг.

Они  часами  говорили,
Что  случилось  со  страной?
Недавно  богатое  и  сильное,
А  у  иноземцев  под  пятой.

Одни  ежегодно  богатеют,
Другие  нищими  стают,
Что  делать? Как  договориться?
Но рот  открыть  им  не  дают.

Приходиться  шептаться  и  бояться,
Ведь  за  тобой  везде  следят,
От  мыслей  верных  отрекаться,
И  делать вид, что  все  молчат.

Дискуссии, конечно, проводили,
И  диспуты  бывали  иногда,
Богословие  и  философию  учили,
И  жаркой  битвою  была.

Ценился  здесь  и  голос,  и  манера,
Ораторское  искусство  здесь  в  цене,
Но  рамки  чётко  соблюдали,
Еретиков  сжигали  на  костре.

Постепенно  всё  вошло  в  привычку,
Два  Ордена  боролись  за  престиж,
То  доминиканцы  побеждали,
То  францысканцы  брали  приз.

Проходило  это  в  Козанцэ,
Монахов  много  приходило.
Кто  нравился  аплодисменты  брал,
Противник  только  топот  получал.

Доминиканец  пред  турниром  заболел,
Возможно, выйти  побоялся,
Противник  был  оратор смел,
Ждал  выйти, состязаться.

Что делать? Сдаться, отступить?
Собрался  Орден  совещаться,
Томмазо  кто-то  предложил,
Такой  умеет  не  сдаваться. 

На  берег  узкой  речки,
У  подножья  лесистых  гор,
Диспут  должен  состояться,
А  победителю - почёт.

Монахи, послушники, миряне,
Места  свои  все  разобрали,
Учёный  фрацысканец  тут  как  тут,
Доминиканца  нет, но  люди  ждут.

Вдруг  выходит  молодой,
Широкоплечий  и  живой,
С  глазами  умными, монах,
Разбит  он  будет  в  пух  и  прах.

Томмазо  старт  здесь  проиграл,
Никто  о  нём  здесь  не  слыхал,
И  холодок  повеял  на  него.
Потом  и  любопытство  подошло.

И  в  изумлении  толпа  была,
И  недовольство  издала,
Гул  одобрения  прошёл,  
Кричала  браво  здесь  толпа.
Диспут  выиграл  Томмазо,
Соперник  руку  не  подал,
Остался  встречей    недоволен.
Ведь  победитель  ничего  не  поменял.

Противник  говорил  Томмазо,
Что  это  мысли  не  его,
Телезия  труды  он  излагает,
От ереси  стоит  недалеко.

Победу  его  приняли,
Поверили  и  поддержали,
Другим  же  застил  он  глаза,
Нет  у  зависти  ума.

Дионисий  достал  ему  книги,
С  Аристотелем  спорил  монах.
Но  церковь  на  него  опиралась
И  всех  осуждающих-в  прах.

Догматы  не  терпят  дискуссий
И этим  науке  вредят.
К  тому  ж  появляются  люди
И правду  свою  говорят.

Вдруг  Томмазо  услышал-
Телезий  в  Козинцах  живёт,
Он  просит  своё  руководство,
К  учителю  его  отпустить.

На  встречу  его  не  пускают,
Анафемой  даже  грозят,
Узнав, что Телезий  болеет,
Уходит один неспросясь.

К  нему  никого  не  пускают,
Ученики  и  поклонники  ждут,
То  ставни  в  момент  закрывают.
Проститься  никому  не  дают.

Процессия  тихо  проходит,
Хор  заунывно  поёт
И вглядываясь  в  мёртвое  тело,
Понимает-мудрец  ему  силу  даёт.

И  пишет стихи он,
И слёзы  душат его.
И бросив  щепотку землицы.
В  одиночество  верит  своё.


В  обитель  вернулся  он  поздно,
Готовый  все  беды  принять,
Монахи  проходят  в  молчаньи
И  некому  слово  сказать.

Он  пишет  элегию  старцу,
На  помин  его  доброй  души,
Сокровенные  тайны  природы,
Самому  прийдёться  найти.

Аристотеля  назвал  он  тираном,
Мысли  свои  излагал,
А  друг  его  Дионисий,
О  врагах  его  предупреждал.

Настоятель  к  себе  вызывает
И  кара  настигает  его,
В  Альтомонте  в  момент  высылают,
Покорности  ждут от  него.

Пять  лет  прошло  со  дня  постриженья,
Испытания  преследуют  его,
Судьбу, говорят, не  выбирают
И местоположенье  своё.

Всего  двадцать  лет  миновало,
Что  сделал  я  для  страны?
В  науке  много  открытий,
А  место  где  же  моё?

Знакомиться  он  с  молодёжью,
Живущей  в  светской  среде,
О  науке  легко  говорили,
Эпоха  звала  их  к  себе.

Познал  здесь счастье  общенья,
И  радость  в  состязаньи  умов,
Узнал  он  о  Дантэ, Петрарке,
С  написания  начал  стихов.

Не  всегда  они  получались,
На  латыне он  их  излагал,
А  рифмы  роились, менялись
И  часто  он  их  забывал.

Потом  воскресали  мгновенно
И  ранили  душу его,
Он  оды  слагал  откровенно
И  славил  мудрейших  отцов.

Но  Орден  следил  за  ним  рьяно,
В  надежде  сей  ум  обуздать,
Давал  послабления  в  мыслях,
То  ересью  стал  угрожать.

Читает  трактаты  он  Марты,
Тот  осуждает свободу  и  честь,
Телезия  он  отвергает,
А в  церкве-то  поддержка,то  спесь	

Томмазо  горит  в  нетерпеньи,
И пишет свой  первый  трактат,
Осторожность  соблюдает и  мудрость,
Пюпитр  скрепит  ему  в  такт.

На  бой  вызывает  он  Марту,
Пронзает  пером  как  стрелой,
Весною  он  начал  работу,
И  главы  читает  зимой.

Друзья  его  понимают,
И  мысли  его  познают,
С  улыбкою  часто  встречают
И  дань  уваженья  несут.

В  своём  толковании  Бога.
С  природой  сливает  себя,
 Прославляя  духа  свободу
И силу  его  торжества.

Но  этим  навлёк  он  гоненья,
Нависла  угроза  над  ним,
Монахи  при  нём  замолкали,
Провожали  взглядом  косым.

Бежать  он  собрался  в  Неаполь,
В  заливе  сей  город стоит,
Роскошные  встретят  палацы.
Мечтая  его  умертвить.

Не  только  прекрасен  Неаполь,
Здесь  грязь  и  зловонье  вокруг,
Везде  бродят  нищие, шлюхи,
Если  надо  и  в  морду  дадут.

Он  видел  нечесаных  женщин,
Оборванцев  на  каждом  шагу,
Углы, закоулки, притоны,
Таинственный  свист, пустоту.

Где  Бог  вопрошал  он , условно,
Почему  люди  бедно  живут,
Вопиющую  несправедливость,
В  стихах  желал  отразить.

Почитателя  встретил  нежданно,
Дель Туфо-его  меценат,
Дворец  покрытый  мрамором,
Картины  везде  на  стенах.

Его окружили  заботой,
Струилась  беседа  рекой,
Он  восхищался  Томмазо
И  клялся  в  дружбе  большой.

Здесь  вику  увидел  впервые,
От  еды  кружилась  голова,
Здесь  стены  с  тобой  говорили,
Не  надо  опускать  вниз  глаза.

Ступая  по  мраморным  сходам,
Не  мог  он  трущобы  забыть,
И  стыдно  бывало, и  грустно,
Ведь  Богу  намерен  служить.

Заговорил  об  этом  с  ДельТуфо,
Не  сразу  тот  понял  его,
Мир так  стоит  тысячилетья,
Не  Богом  ли  так  заведено.

Излишества  тормоз  прогресса,
Тут  бедность  не  сможет  помочь,
Что  делать?Подскажи  людям  Отче,
Не  дай  перейти  Рубикон.
Он  пишет  две  поэмы,
На  Пифагора, Эмпидокла
И  читает  их  гостям,
Знаменитым  стал  он  сразу
И  подвержен  всем  ветрам.

Только автор  недоволен,
Мало  огня  в  его  стихах,
Не  от сытой  это  жизни?
Крутились  мысли  в  головах.

Встречает  он  учёного  дель Потро,
И  в  гости  приглашён  им  на  обед,
Вокруг  реторты, колбы, тигли,
Ну  и  заслуженный  почёт.

Занимался  натуральной  магией,
Делал  прививки, натуральные  смеси,
Состав  для  фейерверков
И чернила  для  тайнописи.

В 1591  году  неополитанцы,
Увидели  молодого  монаха,
Который  на  камне  сидел  и  читал.
Это был  Томмазо  и  уже Компанелло,
Который  фамилию  деда  вдруг  взял.

Под этим  именем  он будет  жечь  сердца,
Обращаться  к  людям
И  жизнь  на  плаху  положив,
Народы  все  разбудит.	

Его  книгу  покупали
И студенты  и  простые  люди,
Они  ломали  догмы  на  земле
И  мысли  новые  вносили.

Кипели  страсти  в  головах,
Томмазо  масло  подливал,
Ведь  истина  примерами  богата,
Он  это  в  книге  доказал.

Он  "пожирает"  книги  в  доме  Порто,
Но  голод  чувствует  опять.
А  в  монастыре  Сан-Маджоро,
На  полках  книги  как  бойцы  стоят.

Превозмогая  нетерпенье  с  риском,
Библиотеку  станет  посещать,
И  он, пока,  всего  не  знает,
С  учёного ведь  не  спускают  глаз.

Его  опять  погнали  за  упорство,
В  стремлении  всё  охватить
И  выставили  нагло, быстро,
Не  дав  свой  голод  уталить.

В  горячке  пролежал  он  долго,
Обида  в  сердце  залегла,
Как  можно  не  вступая  в  споры,
Лишить  учёного  стога.

Я  с  голода  всё  время  умираю,
Меня  желанье  вечное  томит,
Чем  больше  познаю-тем  меньше  знаю,
Так  о  себе  он  говорит.

За  вольнодумство  был  он  орстован,
Без  объявления  причин,
В  темницу  без  ответа  брошен,
Боролся  с  этим  из  последних  сил.

Кричал, стучал, отказывался  кушать,
За  что, скажите, мне  тюрьма?
А  стража  не  хотела  слушать
И  не  жалела  узника  тогда.

Он  не  был  инквизицеею  схвачен,
Сей  факт  надежду  оставлял,
А  уговорами  и  даже  страхом,
Вернуться  в  лоно  церкви  капитул  взывал.

Отказаться  должен  он  от  ереси  ненужной,
Догматы  церкви  исполняй!
Смирись  и  стань  послушным,
Апостолический  пунций  призывал.

Целый  год  его  пытали  словом,
Отречься  намекали  и  ересь  извести,
О  расколе  в  церкве  намекали
И  карами  небесными  кляли.

Но  через  год  он  выпущен  из  клетки,
Сеньёр  дель  Туфо  в  доме  его  ждёт,
Друзья  приветствуют  затворника,
И  каждый  руку  ему  жмёт.

Не  веселы  друзья  сегодня  в  доме,
Джордано  Бруно  схвачен  и  сидит,
Под  запретом  его  книги,
А  это  значит  инквизиция  не  спит.

Но  только  чёрным  цветом  Ада,
Где  правды  нет  и  доброты,
Где  мысли  лучшие-зараза,
А  мысли  подлые-цветы.

Покинуть  Неаполь  предлогают,
В  ближайшие  день-два,
Решает  в  Риме  побывать  он,
Судьба  от бед  его  гнала.
И  в  дальний  путь  пешком  гонимый.
Монах  идёт  с  одной  сумой,
Прекрасны  горы  и  долины,
И  говор  близкий  и  родной.

Он  узнаёт  свою  природу,
Ночует  часто  под  луной,
Не  зная- спросит  про  дорогу,
У  бедных  парочку  костей.

А  пиршество- похлёбка  с  луком,
И  корка хлеба  за  столом,
Крестьяне  жалуются  всюду,
Поборы  тяжкие  порой.  

На  церковь  тоже  собирают.
И  бандам  дань  надо  платить,
От  государства  больше  всех  страдают,
А  скажешь  в  голову  дают.

И  ранят  сердце  разговоры,
И  спать  не  может  по  ночам,
Какая  радость  говорить  что  хочешь,
Тацит,когда-то,вслух  сказал.

Но  закрывают  рот  чужие,
Свои  сказать  здесь  не  дают,
Философы,однажды, подключились.
Кто  очень  умный-того  жгут.

Рим  оказался  пугающе  непохожим,
Храмы, арки,Колизей-всё  в  упадке.
Здесь  французы  проходили
И  страну  нашу  делили,
Это  правда-хоть убей

Здесь  солдаты  всюду  рыщут,
Донощики  на  каждом  угоу.
Затеряться  очень  трудно
Не  попасть  в  лапы  к  врагу.

Уйти  решает  он  из  Рима,
Флоренция  зовёт  его,
Письмо  имеется  в  котомке,
Как  Медичи  воспримут  здесь  его?

Здесь  немцы, французы, испанцы,
Делили  страну  меж  собой,
А  бедные  итальянцы ,
Бывало, давали  им  бой.
То  в  горах  устроят  засаду,
В  лесу  на  них  нападут,
Умирали,случалось, герои,
На  их  место  другие  встают.

А  тут  ещё  Медичи  сзади,
Унизить  своих  норовят
И  ради  наживы  и  славы,
Захватчикам  знают  что  дать.

И  тепит  народ  эту  силу,
И  ищут  спасеня  в  горах,
Монахи, что  бродят  в  округе,
Всю  правду  желают  сказать.

Как  турки  народ  обижали,
При  Лепанто  был  флот  их  разбит,
Затем  и  испанцы  напали.
Народ  это  терпит, молчит.

Флоренция-город  учёных,
Надеялся, что  примут  его,
Но  здесь  и  сожгли  Саванаролу,
Восставший  против  Медичей  давно.
Выступал  против  роскоши. знати.
Народ  против  них  подбивал,
На  костре  всё  сжигали  отряды.
Картины  и  книги  огонь  пожирал.

Вернули  на  престол  их  испанцы,
И  тенью  лишь  предков  слыли,
Но  силой  себя  окружили,
В роскоши  пребывали  дворцы.

С  таким  великолепием  столкнулся 
он впервые.
Мрамор, картины  везде.
Мозаика  и  палантины
И статуи  на  широком  окне

И  герцог  предстал  в  виде  бога,
На  троне  огромном  сидел,
Прошение  выслушал  молча,
Выдать  денег  немного  велел.

Затем  позабыл  о  нём  сразу,
В  университете  место  не  дал,
Флоренция  его  покорила,
О  городе  таком  он  мечтал.

Утром  двери  мастерских  открывались,
Златокузнецы и  ювелиры  здесь  обосновались,
Сипели  меха  раздувающие  горн,
Тянуло  из  лавок  горьковатым  дымком.

Здесь  Джотто  творил  Дантов  портрет,
И  зданье  Сеньёрии с  башней  навзлёт,
 Здесь  помнили  зодчего, художника, поэта,
Что  пьяницей  он  был , да  наплевать  на  это.

Вино  здесь  пили  из  покон  веков,
У  винограда  тысячи  сортов,
Там, где  вода  была  плоха,
Вино  здесь  пили  с  самого  утра.

Работал  в  Палантинской  библиотеке,
У  царя - Египетского не  было  такой,
 Он  много  повидал  на  свете,
Но  поражён  был  этой  красотой 

Но  Медичи  не  ведал  состраданья,
И  отказал  ему  во  всём,
Флоренция  вас  видеть  не  желает,
За  ваши  взгляды, за  ваш  тон.

И  снова  ждут  его  скитанья,
На  север  смело  он  идёт,
Трудна  у  странника  дорога,
Но  здесь  и  счастье  и  полёт.

В  упадке  Рим, некогда  могучий,
Империя  в  небытие  ушла,
Испанцы  и  французы  здесь  на  троне,
Италия, почти  что, умерла.

В  Болонье  он  остановился,
Привычно  в  монастырь  вошёл,
Ему  нужна  в  дороге  передышка,
И  миска  супа,капелька  вина.

О  нём  здесь  знали  и  за  ним  следили,
Украли  рукопис. наследили.
Что  делать? Кому  и  что  сказать?
И  он  решает-надо  убегать.
  
И  в  Падую  ведёт  его  дорога,
Здесь  просвещенье. университетов  много,
Утрата  рукописей  гложит его  сердце.
Душа  в  тревоге, не  на  месте.

Район  богатый  его  ждёт,
Венеция-республика  цветёт,
Не  та, не  та  - здесь  говорят,
Но  паденье  видят  все  и  гложит  страх.

Здесь  родились  и  умирали, и  Веронзэ, Тициан,
Пути  торговые  здесь  пребывали,
Сейчас  плывут  товары  мимо  нас.

Встречает  друга  он  Дела-ортэ,
Напуган  и  подавлен  он,
Хотел  печатать  здесь  работы,
Но  церковью  был  предупреждён.
  
Опять  влекут  его  студенты,
Бурлят  здесь  мысли, кровь  кипит,
Общаться  с  ними  интересно,
Всё  философствует, горит.

-Мне  в  путь  пора  в  лицо  мне  ветер,
-Возьму  я  посох  школяра...
И  плащ, что  плохо  греет...
Ведь  молодость  всегда  права.

Он  с  Галилео подружился,
В  беседах  проходили  вечера,
Учился  мудростям  у  друга,
И  звёзды  наблюдали  до  утра.

Знаком  был  с  Кларио  и  Лонго,
Стали  неразлучными  друзья,
Впервые  сбросил  он  одежды,
Костюм  напялив  на  себя.

Под  псевдонимом  записался,
В  университет  там  поступил,
Сидел  на  лекциях,часто  спорил,
Иногда  терялся.
Как  прежде  Родину  любил.

Хозяйничают  здесь  испанцы,
Разбойники  ночами  пристают .
Поборы,  пошлины  ,начальство
И  жить  простому  люду  не  дают.

В  лачуге  маленькой  и  тёмной,
Воззванье  пишет  государям,
Давайте  объединим  усилья,
Погоним  бедность  ко  всем  чертям.

Хватают  Кампанеллу  и  друзей,
Их  записи  изъяли  поскорей,
Тюрьма  их  ждёт, солома  на  полу,
А  вместо  туалета, ведро  в  углу.

Здесь  смрад  и  крики  по  ночам,
И  тени  бродят  по  углам,
Молчанье  зверское  порой
И  неизвестность  за  стеной.

Он  размышляет, сочиняет,
Что  написал  не  забывает
В  уме  слогает, бумаги  нет,
Передать  на  волю бы  привет.

Ты  говорищь  и  знаешь  то ,
Что  в  церкве  давно  запрещено,
Покайся  и  признай  вину,
Иначе  заживо  сгноют.

Так  говорили  в  требунале,
Признанья  молча  выбивали,
Затем  грозились  в  "клещи"  взять,
И  ересь  из  него  изгнать.

Томмазо  обвиненья  отвергал
И  к  диалогу  призывал,
-Ведь учёных  изучал 
И  диалектику  познал.

Хочу  чтоб  люди  в  мире  жили,
Народы  все  вокруг  дружили.
Его  прервали,  нагрубили
И  мигом  в  камере  закрыли.

Друзья  на  воле  не  дремали,
Готовили  побег, но  опоздали,
Одели  кандалы  на  ноги
И  перекрыли  все  дороги.

Рим  затребовал  изгоев,
Их  на  повозках  увезли,
Всё  в  гору  тянется  дорога,
А  по  краям  платаны,  дуб
И солнце  греет  и  ласкает,
Мы  живы  и  огонь  в  нас  не  потух.

И  замок  Святого  Ангела  встречает,
Инквизиции  главная  тюртма,
Лонго, пыток  не  стерпев- сдаётся,
Два  друга  за  правду  бъются,
От  начала  и  до  конца.

Вновь  инквизиция,  допросы,
Покайтесь  часто  говорят,
А  квалификаторы  с  утра  до  ночи,
Разгадывали  иносказанья, чтобы  наказать.

И  вот  после  долгих  мучений,
Ссылка  в  монастырь-Сабины,
Вину  с  него  не  сняли.
Но  приговор  смягчили.

Однажды  вызван  был  он  в  трибунал
  И  перед  фактами  предстал,
Либо  признаёшь  свою  вину,
Иль  гореть  тебе  в  аду.

Измученный,  униженный  он  сдался.
Колпак  дурацкий  нацепил,
На  коленях, что  не  делал- признавался,
На  сопротивленье  не  хватало  сил.

Его  ссылают  на  родину- в  Калабрию,
Без  сожаленья  покидает  Рим,
Ему  уж  тридцать-но  непобедим,
Беден-но  духом  он  богат,
Гонимый-но  свободен,
Готов  писать  трактат

II часть
Родная  деревушка,милое  сердцу   Стиньяно,
Здесь  детство  проходило,
Здесь  мужество  росло,
И  всё  как  было  раньше-родители, друзья.
Но  говорить  опасно, соседка  уж  не  та.

Состарило  всех  время, года  рекой  текут,
И  разными  мы  стали, и  сузился  наш  круг.
Родители  не  могут  на  равных  говорить,
И  даже  корку  хлеба  не в  силах  подарить.

И  он  уходит  в  Стило,
Монастырь  детства  своего,
Встречает  там  он  друга,
С  ним  дышится  легко.
Дионисий  подбивает  восстать  и  победить,
Но  как  это  не  знает, как  славу  заслужить,
Томмазо  проповедует, о  нём  молва  идёт,
Витиевато  излагает, кто  надо  тот  поймёт.

И  здесь  они  встречают  красавца  хоть  куда,
Владеет  он  оружием
И  на  коне  сидит,
Клинок  в  руках  сверкает
И  вмиг  врагов  разит.

Мавриций  дэ  Ринальди,
Обедневший  дворянин.
Испанцев  ненавидит  и  страстно  говорит,
Нельзя  так  унижаться,
Молчать  и  всё  сносить,
Пришла  пора  подраться
И  рабство  победить.

Он  предлагает  турок  к  восстанию  привлечь,
И  силою  заморской  крестьянина  увлечь,
Собрать  в  округе  войско,  республику  создать,
Не  очень  много  знали, как  с  такими  побеждать.?

Разрушить  надо  старое,
Как  новое  создать?
Он  в  книге "Город  солнца" хотел  всё  описать,
Построить  горд  надо, высоко, на  холмах,
Здесь  нет  богатых, бедных-у  брата  только  брат.
Везде  построят  школы и  храмы  вдалеке,
Чтобы  учились  люди, бесплатно  и  везде.

Но  как  это  построить,
И деньги  здесь  нужны,
Ведь  мрамор, материалы
Непросто  так  найти.
Я  знаю  будет  трудно,
Не  сейчас  там  будем  жить,
Я  завещал  потомкам  идею  воплотить.

Размышляя  о  победе  забываешь  о  плохом,
Когда  в  руках  Виктория, ты  фаворит  во  всём,
А если  пораженье? Что  тогда  нас  ждёт?
Представишь  на  мгновенье  и  прошибает  пот.

Но  семя, что  упало, росток  всегда  даёт,
Томмазо  проповедует, за ним  народ  идёт,
В  теории всё  чётко  пойдём  и  победим.
А в  жизни  очень  часто  всеми  ты  гоним.

Эпископы  узнали, проявлять  стали  интерес,
Не  прямо  мысли  излагали,
Поддержку, всё  же , обещали,
Не  чуя  в  действиях  прогресс.
Итальянские  дворяне  тоже  возмущались,
Испанцы  здесь  командовали  всем,
Перед  ними  лебезили , часто  унижались 
Но  был  ничтожен  их  Надел.

Они  хотели  большего  и  много,
И  править, и повелевать,
Восстание  давало  им  надежду,
Всё  это  у  испанцев  отобрать.

Тревога  не  покидала  Кампанеллу,
Рисковать  им  приходилось  всем,
Трудна, извилиста  дорога,
Испанцев  мы  прогоним. А турок  чем? 

Не  выбранный-считался  всё  же  первым,
Мессией  здесь  прозвали  все  его,
И  Рубикон, сказали  они,  пройден,
Возврата  нет, не  ждёт  он  никого.

Всё  рассчитали и  ждали  флот  турецкий,
Но  прибыли  испанцы  в  этот  час,
Рыбак, который  был  на  страже,
Зажёг  костёр  и  дыма  в  самый  раз.

Рыбак  был  пойман,  тайну  не  поведал,
А  планы  стали  быстренько  менять,
Предатель,видно, действовал  умело,
Испанцам  всё  успел  он  передать.
    

И  войско  двинулось  в  Калабрию,
Гонцы  скакали  вдоль  и  поперёк,
Необходимо  опередить  восстание
И  посадить  всех  главных  под  замок.

Заговорщики  засуетились, разбежались,
На  условные  сигналы  не  отвечали,
В  заброшенном  саду  встретились  вновь,
Что  же  делать? Как  себе  и  народу  помочь?

Покориться  или  наступать?
При  первой  же  удаче  мы  сможем  побеждать,
Мавриций  этот  метод  никак  не  принимал,
Решили  затаиться  и  бурю  переждать.

Городок, куда  бежали, будто  вымер  весь,
Виноград  не  собирают и  не  носят  под  навес,
Не  гудят  ни  люди, пчёлы,
Смех  и  песни  не  слышны,
Страх  один  вокруг  витает,
Стук  копыт  и  голоса  чужих.

На  дороге  появился  конников  отряд,
В  красных  куртках  и  колеты,
Шпоры  и  сапог  здесь  росписной,
Пики  длинные  и  шпаги,
Аркебузы, стремена, здесь  пищали  и  кинжалы.
Посадка  гордою  была.

По  безлюдным  улицам  скакали,
К  горе  из  винограда  подошли
И  лошадьми  её  топтали,
И  веселились  от  души.

Здесь  ценилась  гронка  винограда.
Этот  труд  уважали  здесь  всегда.
Подзатыльник  получал  ребёнок,
Бросившый  в  другого  горсть  зерна
 
Разошлись  друзья  по  разнiм  точкам.
Томмазо  в  деревню  свою  пошёл.
Чем  ближе  подходил  он  к  дому.
Тем  больше  сомневался  он.
Что  скажет  матери  родимой,
Властями  что  давно  гоним
И  обойдя  пешком  пол  света.
Богатство  так  и  не  нажил.

Пошёл  скитаться, как  уж  было,
Мало ел, исхудал. оброс  щетиной,
Его  трясло, ознобом  било,
Ведь  лихорадка  не  проходила.
Однажды  попросился  на  ночлег.
Был  предан, схвачен  и  привет.

И  вновь  дорога, ожиданье
И  новые  телесные  страданья.
Руки  ему  не  развязали,
Лакать  из  миски  заставляли.
Болели  ноги. руки. голова
И в  30 лет  опять  тюрьма.

В  путь  утром  взводом  собирались,
Водой  холодной  умывались,
Фабрили  усы, поили  лошадей,
Переругивались, часто  смеялись.
Но  подходя  к  нему  ругались,
Нельзя!  Назад! Не сметь! Молчать!
И стар  и  млад  хотели  в  морду  дать.

Таммазо  не  хотел  их  раздражать.
Что  будет, думал, с  ним  опять,
Он  главный  он  за  всё  в  ответе
И должен  слабых  поддержеть.
Вчера  лежал  он  поперёк  седла
И  видел  только  лишь  дорогу.
Сегодня, сидя  на  осле, обозревал  природу.
Алели  золотом  сады  и  виноградник  вился  всюду,
Печальные  как  свечи  кипарис
И  тропки  тянутся  всё  книзу.

И  снова  отдых, остановка,
Коней  ведут  на  водопой,
Добросердечный  стражник
Протягивает  дар  земной.
А  там  вино  разбавлено  водой.
Он  припадает  запёкшими  губами
И пьёт, и  пьёт  златую  влагу.
О  как  же  жизнь, то,  хороша,
Дай  Боже  не  сойти  с  ума.

И  снова  брошен  он  в  темницу,
И  облегчение  пришло,
Он  рухнул  на  солому  сразу
И  всё  на  свете  позабыл.

Открыв  глаза  он  начал  думать.
Что  знают  недруги  его,
Он  изменился,  претворился,
Что  в  заговоре  не  состоит.
Но  инквизиции  страшился,
Ведь  прежний  грех, всё  ж,  не  забыт. 

Кто  в  тюрьме  однажды  побывал,
Тот  новость  первым  узнавал,
По  стуку, запахам  и  крикам,
Он  понял  что  везут  сюда,
Огромное  число  народа
И  переполнена  тюрьма.

На  допрос  его  не  вызывали,
И  прокурора  долго  ждали,
Ксаравой  звали  все  его,
Надменный  и  жестокий,
Владелец  дум  и  душ,
Упивался  он  допросом.
Немалый  желая  сорвать  куш.
Вот  заговор  раскрою,
Повышенье  получу
И  по  ступенькам  выше
К  повелителям  взойду.

Когда  стали  копаться.
В  допросах  Папа  замелькал,
Как  будто  бы  восстанье  он  благославлял.
А  здесь  уже  политика,
Высокие  дела,
Здесь  нужно  очень  тонко  обыграть  врага.

Что  главный  Кампанелла,
Ясно  стало  всем.
Но  здесь  много  монахов.
Священников  простых.
Испанцам  не  подвластны.
Судить  их  здесь  нельзя.
В  процессе  очень  важна  не  правда - а  статья.

Ксарава  волновался  не  ел. даже  не  пил,
Он  взвесить всё  старался,
В  конфликт  что  б  не  вступить.
Увидев  Кампанеллу  страшно  удивлён,
Когда-то  к  прокуратору,такой  же  брат  пришёл.

В  окне  виднелось  море,
Бакланы  в  далеке,
Рыбачьи  лодки  в  гаване  и  люди  на  песке.
Он  наслаждался  морем,
Вопрос  даже  забыл
И  кто-то  очень  тихо  про  Папу  вдруг  спросил.

Привык  он  издеваться,
Допрашивать  людей.
Он  знал  когда  обманут  и  даже  предадут,
Узника  видел  насквозь
И  к ним  был  глух , и  нем,
Но  этот  был  прекрасен,
С  достоинством  смотрел.

Вопросов  не  боялся  и  смело  отвечал,
Смотрел  он  только  мимо"о  море  он  не  знал".
А  за  его  спиною  бурлило,  пенилось  оно.
А  секретарь,  в  сторонке,  записывал  здесь  всё.

Аресты  продолжались,
И  всех  сюда  везли,
Одни, вдруг,  испугались
И  каяться  пошли,
Другие  замыкались,  испанцев  всё  кляли.

Тут  мысли  набегали, сомнения  пришли,
А  правильно  он  делал7 И  той  дорогой  шли?
Не  государство, может  надо. сломать  и  изменить,
Не  лучше  ли  народы постараться  обучить.

Допросы  продолжались, пытали  всех  подряд,
Одни  быстро  сломались-признания  пошли,
Что  говорить  не  знали, грешили  как  могли.
И  вдруг  ему  сказали, семью  сюда  везут,
В тиски  его  зажали  вот-вот-вот  разорвут.

Казнить  людей  решили.не  чуя  смертных  грех.
Кто  видел  это  действо,  тот  помнить  будет  век.
На  площадь, как  обычно, плотники  идут
И  эшафот , и  плаху  с  подручным  создадут.
За  всё  здесь  платит  город, за  ужин  и  обед,
Палач  с  друзьями  нагло, смеёться  и  жуёт.
Другие  к  ним  подходят  и  вместе  с  ними  пьют.
Глашатаи  по  городу  всё  в  барабаны  бьют.

Уходят  люди  с  площади  посеяв  души  страх.
В рабов  их  превратили  и  здесь, и  вот  сейчас.
А  сколько  зла  уносят на  тиранов,  палачей.
Когда-то  они  спросят  за  жертвы  и  детей.

Процесс всё  разростался, как  чудище  он  рос,
И  жертвы  он  всё  требовал, за  допросами-допрос.
Ведь  деньги  здесь  огромные  крутилися  вокруг,
За  взятку  небольшую  и  срок  вам  не  дадут.

Внезпное  волнение  в  тюрьмах  началось,
В  Неаполь  и  немедленно,  доставить  нужно  всех.
В  кандалы  закованы  и  цепью  обмотав,
Колонна  вдруг  пустилась  в  неведанный  им  край.

И люди  идут  по  каменной  дороге,
Кандалы  и  цепи  вгрызаются  в  ноги,
От   едкой  пыли  кашляют  все,
Ненужные  люди  в  ненужной  стране.

Природа, которую,  так  он  любил,
Не  помогает,  а  только  вредит,
Разбиты  о  камень  и  обувь, и  ноги.
А  люди  идут, нет  края  дороге.
И  кости  ломает  холодный  ручей,
Терновник  колючий  их  жалит,  поверь.
То  солне  нещадно  тела  их  палит,
А  ветер  холодный  с  ног  их  валит.

Надежда  одна- а  вдруг  их  спасут,
На  выручку  смелые  парни  придут,
Но  помощь  не  может  прийти  неоткуда,
Запуганы  люди,  запуганы  люди.

И  редко  сочувственный  взгляд  промелькнёт,
Везде  равнодушье  буйным  цветом  цветёт,
Винить  мы  не  будим  этих людей,
Запугать  можно  каждого, уж  ты  мне  поверь.

Неаполь  много  повидал  на  свете.
Везувий  когда-то  яростно  шипел.
В  сосуде  кровь  святого  закипала,
Торжественные  выезды  послов.
Буйное  веселье  карнавала,
Пышные  крестные  ходы,
Но  зрелище, видеть  которое  им  предстояло,
Должно  было  затмить  самые  пылкие  умы.

Здесь  казнили  с  верою, со  вкусом,
Просто  и  обыденно  весили  людей,
Затем  их  милосердно  четвертовали,
Понемногу  отсекая, побольней.
Удавив,  с милостью сжигали,
Иных  сжигали  заживо  порой,
В  кипящем  масле  утопляли,
Под  воду  медленно  их  опускали,
  Распиливали  острою  пилой 
Всё тщательно  готовили  заранее,
Запечатляли  на  множестве  гравюр
Картинки  и  рисунки  выставляли,
Не  время-сумашедший  дом

Придумать  что-то  новое  не  просто
И  удивить  толпу  людей,
Но  в  жизни  всякое  возможно,
Человек  ведь  самый  страшный  из  зверей

Казнили  узников  на  рейде,
Вселяя  страх  в  простых  людей,
И  не  любить  вы  будете-  бояться
Таков  удел  всех  кролей

Вот  новая  тюрьма. а  беды  те  же,
Кастель  Нуово-на  горе,
Построен  для  круговой  он  обороны,
Против  тех.  кто  нападёт  извне.

Кампанелла  идёт  на  хитрость
И  сочиняет  сонет  для  графа,
Пишет, что  испанцы  бунт  подняли
И если  не  отпустит  их,
Его  ждёт  Божья  кара.

Кастель  Нуово  это  город  тюрьма,
Здесь  глубокие  повалы,
Подземные  ходы,
Большие  со  звуком  залы
И  одиночки-малыши.
Содержался  здесь  всякий  сброд.
Корманники,убийцы,воры,
А  в  основном  честной  народ.

Сидели  здесь  кто  месяц. два,
А  некоторые  долгие  года.
Запросы  поступали  с  Мадридского  двора,
И  переписка  очень  долго  шла.
Внезапно  письма  пропадут,
А  то  чиновники  в  амбицию  впадут
И  время  медленно  идёт.
А  узник  ждёт  и  ждёт, и ждёт.
Чтоб  не  скучать  и  панике  не  подаваться.
Сонеты  стал  он  сочинять  и  с  формою  сражаться.
Он  должен  высказать  своё  и  лирой  насладиться.
Здесь  мысль  должна  звучать  как  сталь
И  в  строк  четырнадцать  вместиться.

С тех  пор  как  существуют  тюрьмы.
Там  есть  замки,  запоры  и  решётки,
Здесь  стражники,  доносчики,  наушники  и  воры.
Но  узник  не  смиряется  ни  с  чем,
Он  думает  как  это  обойти,
Себе  и  осуждённым  пользу  принести.

Ещё  в  подземных  темницах  Рима.
Трудились  сотни, тысячи  умов,
Как обойти  эти  препоны,
Вселяя  весточку, надежду  и  любовь.
Комочек  глины, нечайно  обранённый,
Ветка  сломанная  под  углом,
Песня, пропетая  в  определённом  тоне
И  солнечный  зайчик  за  окном.
Нитка  привязанная  к  дереву.
Птичье  перо  ощипанное  тайно.
Бумажка  вставленная  в  её  средину,
Веками  всё  это  слогалось,
От  узника  к  узнику  передавалось.

Председатель  суда- человек  не  свободный,
Королю  он  обязан  служить
И  если  заминка  в  процессе  случится,
Головы  ему  не  сносить.
С  Томмазо  должны  вы  исправить  ошибку.
Заставьте,  заставьте  упрямца-мальчишку
Всех  выдать  и  друзей  оговорить.

А  тут ,вдруг, доносят- он с волю  связан,
Надзирателей  пришлось  поменять,
Умел  он  силою  слова,
Неверных  служак  убеждать.

Но  многих  сломала  машина,
Они  не  подвластны  себе,
Говорят беспокойно  и  гладко.
Что  надо  говорят  на  суде.

Таких  Томмазо  страшился, боялся,
Всегда  презирал  их  в  душе.
Но  вдруг  его  снова  хватают
И  силою  тащут  во  тьму.

В  холодную  яму  бросают.
"Крокодил"  названье  ему.
Здесь  холодно, сыро  и  страшно,
Вонь  выедает  глаза.
Капли  падают  громко,
Озноб  во  всём  теле  и  тьма.

Постепенно  сквозь  ужас  и  стоны,
Пробиваются  мысли, бодрят,
Лишь  тем  улыбается  доля,
Кто  смел  и  упрям. говорят.

Псалмы  он  читает  от  страха,
Стихи  от  безверья  порой,
Ведь  воля  человека  свободна,
Попробуй-ка  справиться  с  ней.

А если  представить- хочу  сделать  признанье.
Надзиратель  помчится  это  судьям  сказать,
А  судья  прервут  заседанье
И  станут  заключенного  ждать.
Кандалы  снимут. Цепи  разрубят,
Помыться  и  кушать  дадут.
Кричать  перестанут, его  будут  слушать,
И  срок  небольшой  вынесут.

Но  те  кто  пошёл  с  ним  в  идею  поверив.
Кто  был  с  ним  всегда  до  конца.
Тоска  вползёт  в  их  светлые  души
Безверье  посетит  их  сердца.

Так  нет  же  королевские  судьи,
Протоколисты  и  всякая  шваль.
Господа  представители  святой, вроде, службы,
Рано  радуетесь! Я  чашу  сию  испью  до  конца.
Готов  я  гнить  в  этой  яме
И  голод, и пытки  терпеть,
Если  в  диспут  вступать  не  хотите,
Велите  меня  тогда  сжечь.

Добился  частичной  свободы,
Де  Луна  приказ  подписал.
Покинул " крокодилову"  яму
И  твёрдость  свою  показал.
Выводят  его  на  прогулку,
От  кашля  не  может  дышать 
Суставы  распухли  от  боли,
Начинает  он  в  ступор  впадать.
 
III  часть  

В  феврале  по  камерам  прошла  молва.
Томмазо  не  выдержал  пыток,
К  покаянию  готовит  слова
Что  им  делать?  Как  им быть?.
Может  бросить  всё! Забыть!
Если  он  заговорит....
Бог  нас  тоже  не  простит.

Но  не  просто  всё  что  говорят,
Сдержать  не  смог  ты  нападенье.
Так  отступи  дай  послабленье.
Попробуй  заманить  врага.
По  правилам  твоим  пойдёт  игра.
Военное  искусство  изучал,
Об  этой  тактике  он  знал.
Придумал  многословные  ответы.
Излагая  всевозможные  сюжеты.
Святое  писанье  описал,
Бывало  заводил  в  такие  чащи,
Что  судей  просто  напугал.

Он  сыпал  текстами  и  дефинициями,
В  святом  писании  был  просто  бог.
Он  изучал  библийские  пророчества.
Боролся  с  недругом  как  мог.
И  он  почувствовал  угрозу,
Смириться  с  нею  не  хотел,
Довай-ка  я  безумцем  стану,
Такой  у  смертника  удел.

Когда  привратник  отворил т окно,
Увидел  узника  лицо,
Сидел  он  в  позе  отрешенной,
На  звуки  не  реагировал  совсем,
На  пищу  даже  не  смотрел.
Сидел  в  одной  застывшей  позе,
Глаз  упирался  в  потолок.
О!  Что  случилось!  Аве, Боже!
С  ума  не  спятил  ли  инок.

Позвали  старшего  по  званью,
И  лекарь  тоже  прибежал,
А  узник  наш  в  стеклянной  позе,
Не  реагировал,  молчал.

Такое  случалось  и  раньше,
Юристы  были  начеку,
Безумство  "низкое" , "высокое",
Подумать  надо  что  к  чему.

Комендант  был  недоволен.
Неужели  узник  переиграл,
Он  быстро  принялся  за  дело,
Но  тот  не  реагировал, кричал.
Бессвязно  звуки  вылетали,
Как  маятник,  туда-сюда.
На  лице  маска  безразличья,
Безумные  глаза-всегда.

А  в  трибунале  спорили,Что  делат?
Закончить  дело  одни  считали,
Другие  не  спешили, выжидали,
У  церкви  был  один  подход,
Отречься  должен  иль  в  расход.

Через  несколько  месяцев,
На  допрос  его  ведут,
Худого,страшного,немого,
Плиты  ноги  обжигают,
Огнем  пытать  его  мечтают
И  жизнь, если  надо, отберут.

Разговоры  быстро  прекратили,
На  дыбу  быстро  посадили,
Суставы  дёргали, ломали,
Признания  под  пыткой  выбивали.
Затем  его  оставили  в  покое,
Лекарь  раны  врачевал,
Суставы.вывихнутые  на  дыбе,
Грубой  силою  вправлял.
Один  лежит  и  только  мысли
И  спать,  и  думать  не  дают,
Вот если б  книги  были  рядом,
Чернила,  перья, тяжкий  труд,
Тогда  и  келья  узнику  отрада
И  силу  боги  придают.

А ,если  действовать  не  может,
То  думать  кто  тут  запретит
И  постепенно, осторожно 
Трактаты  по  памяти  зубрит.
"Утопию" Платона  вспоминал
Телезий-точно  не  забыт,
Фичино.Пико,Галилео,
Он  всё  по  памяти  твердит.

Писать, конечно,  тоже  можно,
Когда  пергамент  не  дают,
Гвоздём  по  стенке,собственною  кровью,
А  когда  не  на  чём  и  нечем.
То  мысли  книгу  создадут.

И  пишет  он  невидимую  книгу.
Богатство  Бог  ему  не дал,
А  что  оставит  он  народу?
Всю  жизнь  которому  отдал.
Как  и  другие, часто  думал.
Народу  блага  надо  разъяснять,
Когда  поверят  они  в  это,
Навстречу  скопом  поспешат,
Но  довод  разума -одно,
А  сделать  как  же? Мудрено! 

Он  ухватился  за  эти  мысли
И  солнце  вспомнил , и  людей .
Ведь  солнце  планету  согревает
И  мрак  развеет  и  предрасудки  дураков ,
Вот  это  будет  завещать  он  миру,
Не  злато,не  серебро  и  медь,
Расскажет  он , что  надо  сделать,
Чтоб  в  горд  счастья  всех  увлечь.

Там  будет  радость, справедливость,
Работа  будет  и  любовь,
Не  будет  бедных  и  богатых,
Все  равны  будут  и  во  всём.
Сей  город  построим  на  экваторе,
А  в  книге  будет  диалог,
Моряк,  прибывщий  из-далёка,
Гостиннику  о  новой  жизни ,
Рассказать  бы  смог.

Он  получил  перо,  бумагу,
Друзья  ведь  рядом, начеку,
И  пишет  он  не  всё  и  сразу,
А  лишь  наброски,  основное  в  голове.

Он  рассуждает,  несправедливо,
Науку  и  работу  разделять,

Рабочий  день  и  ночь  копает,
Учёный  обучен  только  сочинять,
Когда  услышат  про  женщину  в  науке,,
На  пример  Гипатии  нужно  указать.
В  далёком  Риме  брадобреи  были,
Везли  их  с  Греции  к  себе.
Мужчин  из  Африки  частенько  привозили.
А  наши  люди  где?

Мужчины  будут  заниматься  севом,
Пахать  и  виноградники  садить,
А  женщины,  как  слабые  созданья,
Детей  рожать, заниматься  вышиваньем,
Одежду  шить,  изготовлять  лекарства,
Еду  на  всю  семью  варить.

Хотелось бы,  чтоб  было  так,
Но не  тут-то  было,
На  допрос  его  опять  ведут,
В лапы  эпископа  Козэрты,
Друзья  и он  внезапно  попадут.

На  заключенных  он  все  пытки  испытал
И семьдесят  их  насчитал,
Любил "сапог  испанский",
Щипцы, верёвки,  палки.
Привяжешь  ноги  к  голове
И  палкой  быстро  крутишь.
А  треск  идёт  по  всей  спине,
Чтоб  позвонок  разрушить.

А  из  востока  привезли  ещё  одну  забаву,
На  кол  сажают  молодца, испытывая  радость,
Но  инквизиция  ушла  вперёд,
На  блоках  поднимали,
И  медленно, любя,  на  кол  принимали.
Затем  поднимут, отдохнут
И  снова  посидеть  ему  дают.
А  ждут  чего? Признанья!
За  что  такие  испытанья?

Его  пытали  долго,
Терял  сознание  порой,
Давали  передышку
И  снова, снова  боль.
Устали  быстро  судьи
И  палач  немолодой,
А  узник  терпит,  терпит
Закрывая  рот рукой.

А  кровь  из  раны  хлещет,
Суставы  все  болят,
А  лекарю  сказали
-Живым  он  нужен  нам.
Непросто  с  этим  справиться
И  кровь  остановить,
А  лекарь  с  ним  всё  мается
И  борется  за  жизнь.

Врачует  его  раны,
Не  кормит  баландой,
Он  судьям  очень  нужен
Продолжить  суд  мирской.
И  в  камеру  пустили, узников  других,
Чтобы  за  ним  следили, возможно  он  и  псих.

Он  умирать  не  хочет.
Надо  книгу  завершить.
Ему  несут  бумагу,  чернила  и  перо
И  он  ночами  пишет,когда  вокруг  темно,
О  солнце  и  о  море, о  свете  и  добре,
Пускай  живут  так  люди,
Везде, везде, везде.

А  в Городе  далёком, нет улиц- только  класс.
Заниматься  здесь  не  пытка,
С  любовью -самый  раз.
Община  не  для  бедных,
Богатых  тоже  нет,
Здесь  собственности  нету
И  ждёт  здесь  всех  успех.
Вещам  никто  не  служит,
А  только  вещи  вам.
Здесь  знания  не мука, доставят  радость  нам.
Себя  любить  не  стоит,
Не  надо  скрягой  быть,
Мы  вместе  все, здесь  рядом,
Ведь  братство-  это  жизнь.
Получил  решение  суда.
Пожизненно  ждёт  его  тюрьма,
Он  молча  принял  кару,
Шесть  лет  он  просидел  в  тюрьме,
Уж  тридцать  пять  лет, как  ходит  по  земле.
Обидно  стало, вдруг, ему.
 Плохого  я  не  делал  никому,
Всю  жизнь  я  книги  изучал,
Трактаты  и  стихи  писал,
Родился  не  в  то  время  я.
Ох! Если  б  молодость  всё  знала,
А  старость  вынести  могла.

Иногда  овладевает  им  усталость,
Сомненья,  горечь,  даже  боль
И  мир  тогда  он  осуждает,
Недуг  свой  часто  побеждает
И  рукоплещет  тем  речам,
Где  милость  есть! Смерть  палачам!

За  стенами,ведь  тоже  неспокойно,
Мадрид и  Рим  затеяли  игру,
Инкогнито  пробрались  в  королевство,
Князь  Нассау  и  друг  его  Хрисофор  Пфлуг

И  бросили  их  ,как  шпионов, 
В  тюрьму, где  Кампанелла  пребывал,
И  познакомившись  с  его  трудами,
В  нём  гения  мгновенно  опознал.
Узнали  о  муках  перенёсших в  заключеньи,
Сонеты  и  трактаты  прочитал,
За  него  вельможные  князья  горою  встали,
И  весть  о  нём  везли  в  далёкие  края.

Пред  ними  извинились,
Ошибку  стражников  признали,
И  отбыли  они  в  родимые  края.
А  там, в Германии, всё  рассказали,
Как  мучают  там  просвещенный  люд,
Общественность  на  ноги  подняли,
И  имя  Кампанеллы  загремело  вдруг!

IV часть
Друзья  готовят  побег  из  ада,
Опасностям,  превратностям
Предатели  своё  сказали  слово
И  в  найхудшей  оказался  он  тюрьме

-Родился  я  чтоб  поразить  порок,
-Софизмы, лицемерие.  тиранство,
-За  свои  мысли  и  за  постоянство,
Осужден  и  неправдою  гоним.
Решил, что  тактику  изменит
И  силой  мысли  врагов  всех  поразит.

И  пишет  он  сонеты, письма,
Советы  вице-королю  даёт.
Он  развивает,  усложняет  свои  мысли
И  к  милосердию  зовёт.
Не  просит  для  себя  поблажек,
Не  кается, на  равных  говорит,
О  преобразованиях  частенько  рассуждает,
О распрях  и  в  войнах  знает  толк.

Чтоб  равенства  добиться-  предлагает,
Баронов  и  ростовщиков  налогом  обложить,
На  роскошь  не  расходовать  налоги,
А  просвещение  и  войско  укрепить.
Необходимо  государству  строить  школы,
Науке  преимущество  давать,
Экспедиции  посылая  в  страны  дальние,
Всё  новое  и  нужное  там  взять.

Чтоб  народ  не  бунтовал  его  вооружайте,
На  пользу  вам  будет  он  служить,
Свободу  понемногу  им  давайте
И  церковь  не  подумайте  забыть.

Пусть  ходит  духовенство  на  босу  ногу,
Постилось,  пило  лёгкое  вино.
Хлеб, мужицкий, принимал  как  норму,
С  народом  были  б  заодно.

А  время  было  смутное,  поверьте,
В  государственных  мыслях  Макиавелли  пребывал.
За  целый  век  до  Кампанеллы,
"Князь"-труд  он  написал.
И в нём  он  предлагал  народу,
И честь, и совесть  подчинить.
Правителю  и  только  Богу,
Ну  и  религию, конечно, полюбить.

Он  взгляды  Макиавелли  отрицал,
Испанцам, же,  где  хитрость, где  жёстко,
Всемирное  господство  предлагал.
Счастье  человечества  он  ставил  выше,
Чем  человека  вообще,
Жестокость, предлагал,  уничтожать  жестоко
И  строил  замки  на  песке.

Воображаемое  строил  государство,
Мечтал! Призыв  его  должны  услышать,
На  небе,  даже  на  земле.
В  стихах  и  прозе  обращался  к  Богу,
Ко  всем  святым  взывал  он  в  страшном  сне.
Чтоб  вняли  итальянские  князья  и  Папы.
Прелаты  и  монахи  в  католической  среде,
Не  только  в  Германии, Испании  и  Франции,
А  в  Московии  далёкой, Киеве , везде.

Он  заставлял  себя  мечтать  в  темнице.
И  взором  охватывал  миры,
Но  были, порою,  и  сомненья
И  спорные, конечно, предложенья.
А  может  быть  смириться  вообще.
Не  думать  об  освобождении,
Прошения  и  письма  не  писать.
В  застенках  мы  им  не  угроза,
Из  ямы  что  можно  сказать?

Но  продолжал  своё  он  дело,
Надежду  в  слове  находил,
Ведь  в  красноречии  он  сила,
А  правда  ведь  за ним.

И  пишет  отцам. и прелатам,
Кардиналам тоже  писал,
Тревогу  посеял  в  их  души
И  тайнами  всё  окружал.

Интерес  вызывают  посланья,
Может  узник  знает  секрет,
Скончался  ненавистный  Терноли,
Может  магией  владеет  подлец?
Духовные, важные  лица,
Желают  увидеть  провидца,
Послушать  и  что-то  сказать,
Один  на  один  побывать.

Комендант . получив  предписанье,
Известием  был  удручен,
А  с  узником  как  обращаться?
Коль  унций  на  встречу  пришёл.
Сегодня  в  цепях  тон  закован,
А  завтра,  глядишь,  фаворит,
И  послабления  сделать  не  можит,
С  наказом  надо  поспешить?

Спуститься  в  подземные  своды,
Не  могут  святые  отцы,
Уж  больно  крутые  там  сходы,
С  Кампанеллы  может  снять  кандалы?

 По  плитам  парадного  зала,
Мокрый  след  оставляя  на  нём,
Он  шел  не  ожидая  награды  
На  бой  шел  с  заклятым  врагом.
И  солнце  светило  в  окошко,
Глаза  свои  он  полуприкрыл.
Преодолевая  отдышку  и  боли,
Грозно  и  внятно  заговорил.
Благословен  наш  Боже  Иисусе,
Что  в  юдоль  страданий  привёл,
И  на  торжественной  латыне.
Он  речь  свою  произнёс.
И  речь  текла  его  гладко.
Учёность  сквозила  в  словах,
Заставила  слушать,  не  отпускала,
Он  к ним  обращался  как  маг.

Святые  отцы  испугались,
Что  жалкий  монах  говорит,
Не  просит, а  требует  даже,
Забытый  людьми  еретик.

И  слышит  он  снова  команду,
На  выход!   Молчать!  Выходи!
И  гулко  звенят  его  цепи,
На  остров  его  привезли.
Здесь  запахи  моря  он  чует,
И  крики  напуганных  птиц.
Свежий  воздух  голову  кружит,
Неужели  всеми  забыт.
Весеннее  солнце  сияет  над  морем,
Сверкает  вода,  тёплый  ветер  в  лицо,
На  остров  Кастель  дель  Ово,
Судьбина  приводит  его.

В  1608  году  это  было,
Сорок  лет  отсчитал  Бог  ему,
И  тут  с  ним  беда  приключилась,
Не  может  писать  он  стихи.

Но  в  мире  грядут  перемены,
О  нём  ещё  помнят  друзья,
У  немцев  обрёл  он  подмогу,
Его  не  забыли  князья
И  просят  короля  Беневете,
Смягчить  Кампанелле  судьбу,
Спасибо  им  скажем  за  это.
Что  философа  миру  спасли.

Послабление  длилось  не  долго,
Тёмные  силы  берут  всё  же  верх,
Забрали  чернила  и  книги,
К  нему  не  пускают  друзей.

Но  слава  по  миру  уж  ходит,
Польщён  комендант  этим  был,
На  острове  кто  здесь  хозяин?
Карать  и  миловать  достаточно  сил.

С  узником  приезжие  общались,
Беседы  на  равных  вели,
Поверил -причастен  к  большому,
Кем  без  Томмазо  я  был?

В замке  днём  и  ночью  слышалось  море.
.Часто  шелестом,  громом  судьбы,
В  узком  окне  менялся  цвет  неба
  На  закате -  багрянцем,
Жёлто - розовым  на  дивной  заре.
Шальные  запахи  приносит  сюда  ветер,
Пахло  водорослями,  затхлой  травой,
Аромат  садов  будоражит
И  тоска  посещает  порой.

Обитает  кто  в  тесном  пространстве,
Без  впечатлений  и  радостных  дней,
Приходит  к  нему  беспокойство,
Затем  ужас  с  проклятой  тоской.

Кампанелла  не  думал  сдаваться,
Не  собирался  даже  страдать,
Занимался  гимнастикой  духа,
Силой  мысли  врагов  побеждать.

Его  книги  разлетелись  по  свету,
Не  на  белом, на  чёрном  коне,
Философию  его  изучали,
Много  спорили,  запоминали,
Оставляя  надежду  в  душе.

Из  дворянского  знатного  рода,
К  коменданту  с  посланьем  идут,
И  открыта  для  встречи  дорога,
Бинау  и  Адами  к  Томмазо  ведут.
Встречает  их  пламенной  речью,
География,  астрономия  тут,
Пространства,  миры  открывает
И  советы  ученым  даёт.

Попросили  труды,  сочиненья
И  надежда  вселилась  в  него,
Издадут  они  книги - уверен,
Не  исчезло  ещё  в  мире  добро.

И  увидели  свет  его  книги,
"Город  Солнца" ,"Ощущенье  вещей",
"О  предвестнике  восстаний"
И  огромный  перечень  стихов.

Всё  это  возымело  действо,
И  послабление  пришло,
Отныне  будет  жить  он  Кастель  Нуово,
Ходить,  читать  здесь  разрешено.

Торжествовать  было  ещё  рано,
Пришёл  запрет-  всё  отменить,
И  снова  холод, темнота  и  раны,
И  не  дают,  как  правило,  забыть.

Известность  приобретает  огромные  масштабы,
И  просвещённая  Европа  труды  все  издаёт.
В  стихах  бичует  он  тиранство,  спесь  и  зависть,
Добру  и  разуму  осанну  воздаёт.  ,

И   тянутся  к  нему, и  протестуют,
Гонцы  в  Мадрид  и  Рим  идут,
И  просят- требуют  пощады,
И  на  алтарь  судьбу  кладут.

Здесь  герцог Альба со Святою  службой  спорит,
Мадрид  и  Рим  в  дискуссиях  сошлись,
И  вновь  мерещится  надежда,
А  вдруг?  А  можно  ли  спастись?

И  снова пришло  освобожденье,
27 лет  в  тюрьме  сидел,
Свободен  он , но  не  настолько,
Как  ты  бы  этого  хотел.

Жить  будет  он  в  монастыре  далёком,
Под наблюдением  монахов  пребывать.
Законы  чтить, молиться  Богу,
Молитвы  и  посты  все  соблюдать.

Потом  везут  его  в  Неаполь,
С  ним  Папа  Урбан VIII  желает  говорить.
Об  астрологии  наслышан,
Хочет  судьбу  свою  предопределить.
Ведь  Кампанелла  не  только  мастер  слова,
Он  в  звёздах  понимает  толк,
Судьбу  мою  по  звёздам  он  разложит
И  в  этом  был  его  расчёт.

Через  30  лет  уже  советник  Папы,
Он  в  гороскопах  знает  толк,
И  рисковал, и  спорил  даже,
Но  Папе  преподал  урок
Для  него  это  не  свобода,
Бороться  должен- не  служить.
Быстра  у  безбожника  дорога,
А  к  Богу  долго  надо  плыть.

И  понял  он- пока  Урбан  на  престоле,
Спокойно  здесь  он  может  жить.
Здесь  переменчива  погода,
Чуть  что  и  ты  уже  не  фаворит.

В  Риме  постоянно интригуют,
Плетутся  паутины,  сплетнями  живут,
Не  легко  со  злодеями  бороться.
Чуть  оступился  и  сотрут.

Посол  французский  предлагает,
Ему  защиту  и  приют
И  Кампанелла  уезжает,
Король  Людовик  и  Ришелье.
Во  дворце  его  давно уж  ждут.  

PS  Пройдя  за  жизнь  все  круги  ада.
Дожил  до  семидесяти лет,
Поднялся  снизу  с  великими  стал  рядом.
Но  разве  это  не  успех.

Апрель 2020 год


 
      
 



 Познай себя


Поэма



Хронология жизни и творчества
Г. С. Сковороды
1722 - 1794 г.













В. С. Гаврюшенко





Мир    ловил     меня 
но    не    поймал 
       
Г. С. Сковорода


Чтобы  жить  не  прозябать,
Историю  должны  мы  изучать,
Как  жили  люди  -от  и  до,
Что  интересного  было.

Давайте  вспомним  век  XVII,
Конечные  его  года,
Как  жили  люди  на  Украине.
Руина-  носила  прозвище  тогда.

Терзали  неньку-Украину
И  юг, и  запад, и восток ,
На  всех  мы  понемногу  гнули  спину.
В  степи  шагал  чужой  сапог.

Пахали,   отбивались,  лечили  раны.
Урожай, гуртом,  все  собирали,
Зимой  у  печки  и  на  ней,
В  кругу  таких  же  малышей.

А  тут  событие  такое,
В  1722  году  мать  рожает  сына( Григория),
Декабрь- на  улице  зим.
А  в  хате, по  случаю  рождения, торжества.

Смышленый  мальчик  с  первых  жней,
Отец  казак- не  богатей,
Сволока  из  дуба,  то  потолка,
Опора  дому  на  века.

В  три  года  божественные  песни  распевал,
И , понемногу,  книги  изучал,
Родители  не  ведали  тогда,
Что  Богом  поцеловано  дитя.

Его, потом  Сократом  назовут,
И  Диогеном  нарекут,
Спинозой, даже  не  моргнув,
Все  пальмы  первенства  дадут.

Но  чтоб  осилить  этот  путь,
Нужны  упорство, знанья,  труд,
Стремленье  истину  искать,
А  знанья  людям  передать.

Пока  его  всё  удивляет,
Конечно  небо .Как  сверкает?
А  солнце, падает  с  обрыва?
Как  разгадать  всё  это  диво.

Пока  же  лето,  все  в  степи.
Здесь  целый  день  с  утра  паши,
Баклуши, точно  же,  не  бьют.
Еду  здесь  варят  на  костре
И  спят  все  вместе- в  шалаше.

А  ночью  красота  кругом,
Когда  луна- светло  как  днём,
А  звёзды  яркие  такие,
То  красно-белые, большие,
Стоят  всегда  на  одном  месте,
Красиво,  хоть  ты  тресни.

Спят  все  вповалку, на  земле.
Кузнечик  прыгает  в  траве,
В  пруду  от  жаб  покоя  нет,
От их  песен  глохнет  свет.

Как  по  команде- тишина,
А  в  небе  лишь  одна  луна,
Она  и  манит. ворожит,
В  дороге  путника  предупредит.

А  днём  на  мельницу  спешат,
Здесь  страшно,  шум  и  треск  в  ушах,
И  ветряки  огромной  силы,
А  жернова - каменные  глыбы
И  мельник  белый  от  муки,
Вокруг  мешки,  мешки,  мешки.

В  школу  не  все  тогда  ходили,
И  за  руку  их  не  водили,
Когда  желание  с  деньгами  совпадали,
Того  и  в  школу  отдавали.

Школа,  распологалась,  в  деревенской  хате,
Из  учителей - только  дьяк,
Если  вакансия  свободна,
То  недоучившийся  бурсак.

Преподавали  мандривные  дьяки,
Те,  что  много  повидали.
Расширяли  кругозор,
Мировой  плели  узор.

За  долами,  за  горами,
Возле  речки  небольшой,
Вы  ещё  там  не  бывали,
Царь  живёт  с  царицею - красой.

Оказалось -  многого  не  знает,
Его  тянет  мир  большой
И  село  он  оставляет,
Ради  Академии  святой.

Принимали,  в  это  время.
В  Академию  ребят,
Кто  проявлял  к  учёбе  рвенье,
Был  прилежен -  как  солдат.

В  город  Киев  прибывает.
Здесь  Софиевский  собор,
Тут  библиотеку  собирают,
Пока  из  сотен, несколько, томов.

Второе  обиталище  премудрости,
Над  берегом  Днепра  стоит,
В  подземных  кельях  иной  свет  сквозит.
Монахи  собрались  затем,
Чтобы  слово  божье  отыскать,
И  этим  истину  познать.

Академия  включала, неугомонный  в  премудрости  Подол,
Многоязычьем  в  это  время  славен  он.
Здесь  обитали  греки,  армяне,  поляки, немцы,
Католики  из  Рима  и  греческая  церковь.

Здесь  многие  читают  книги,
Знают  порядок  церковных  песнопений,
Здесь  сирот  учат  разным  языкам
И  грамотностью  поражают  всех  мирян.

В  годину  печальной  Руины,
Полнота  дарования  проявилась
И  перед  угрозой  духовной  погибели.
Народы  в  просвящении  сплотились .

И  грамоте  все  пошли  учиться,
Чтоб  в  каждую  вошла  семью.
Чтоб  в  храмах  этим  насладиться.
Основали  Киево - Братское  училище  в  1615  году!

И  братчиками  стали  называться,
Создали  школы,  детей  учили  в  них.
Букварики  печатали  в  типографии,
Трактаты, даже  книги, для  людей  простых.

В  назначенные  руководством  дни,
Съезжался  на  Подол  весь  Киев,
Здесь  на  непонятной, большенству, латыне,
Студенты  схватывались.в  биспутациях,  
Что  есть  силы.

Григорий  был  сражён  красой  Софии,
На  фоне  суровой  старины,
Не  могло  присниться  столько  злата,
Сколько  на  амвоне  алтари.

И  только  позже  в  песнях  отразилось,
Когда  внешность  сравнивал  со  смыслом,
Он  в  ложной  позолоте  блистательные  видит  нотки.
А  иногда  почище  злата,
Где  сердцу  дьявола  отрада.

В  1738  году  поступает  в  Академию,
Всего  там  444  студента,
В  бурсе(общежитии0  места  нет,
Крутись  как  белка  и  привет.

Всегда  так  бедным  доставалось.
Так  учились  многие  из  нас,
Краюхой  хлеба  наедались,
А  вместо  пива - хлебный  квас.

Рубаха  в  будни, стиранная  в  праздник.
 Шапка  с  братской  головы,
Держись  браток,  без  этих  знаний,
Отечеству , сегодня . не  нужны.
 
Чтобы  прожить  фантазия  нужна  студенту,
За  деньги  стих  переписать,
Богатенького  подтянуть  в  латыне,
В  себе  уверенность  поднять

Бурса, в  нашем  пониманьи,
Затворничество  и  зубрёжка,
Немного  знаний,  нравственные  уродства,
Такое  пониманье  дошло  до  наших  дней.
Не  только  чёрной  краской  мазать  будем,
Копнём  поглубже, посмелей.

Играючи  латынь  учили,
После  занятий,  на  ней  все  говорили.
Кто  допускал  ошибок  много,
Ждёт  неудачника  тревога.
На  смех  поднимут  горе - мудреца,
Лениться  здесь  было  нельзя.

А  через  три - четыре  года,
Латынь  все  знали  наизусть,
И  с  Папой  Римским  скажут  слово,
И все  его  в  момент  поймут.

Здесь  самоуправленье  было  в  моде,
Судьи  из  собственной  среды,
Митрополиту  жаловаться  можно.
Бороться  за  чистоту  семьи.

В  Академии  учились  12  лет  тогда,
Четыре  года  изучали:  аналогию,  инфиму,
Грамматику  и  синтаксиму,
По  два  года  5- ый  и  6-ой.
Пятый  класс  пиитический,
В  6-ом  реторика  и  философский,
Четыре  года  богословский,
А  дальше  выбор  за  тобой.

Поручают  Григорию  и  другим  ученикам,
Не  всем, а только  лучшим,
К  издательскому  делу  руку  приложить
И  калиграфично  тему  изложить.

Каждый  получил  свою  часть  книги,
Писали  днём  и  по  ночам  трудились.
Затем  эти  части  сшивались  вместе.
Работа  не  простая, нам  поверьте.

Трдорский  Симон  в  Академию  явился,
Он  10 лет  за  границею  трудился.
Известность  мировую  приобрёл  тогда,
Языки  все  изучил  он  без  труда.

Халдейский,  сирийский и  арабский  язык,
Такой  уникум  из  наших  возник,
Ему  было  тесно  в  Академии  тогда,
В  Петербург  его  быстро  судьба  увела.

Студенты  не  только  латынь  изучали,
Пьесы  в  театре  часто  играли.
Комедией  и  интермедией  радовали  всех,
Среди  населения  города,  бурный  имели  успех.

Верёвки  бельевые  натянули,
Одеяла  на  землю  постелили,
Простыня  на  занавес  пойдёт,
Народ  на  представление  идёт.
Вдруг  Баба - Яга  на  сцену  выбегает,
Язык. малиновый, во  рту  сверкает
И  страшным  голосом  кричит,
А  девушка  в  углу  дрожит.

Народу  нравятся  их  выступленья
И  страх  здесь, и  минуты  просветленья,
Добро  всегда  здесь  побеждает  зло,
Всегда  так  было,  так  заведено.

Академия  славилась  хорами,
Григорий  тоже  в  хоре  пел,
Там  вскоре  лучших  отобрали,
И  в  Петербург  на  службу  отослали.

При дворе  украинцы  были  в  почёте,
Таких  теноров  в  округе  не  бывало.
Только. киевские,  слух  их  ублажали.
Везли  из  Малороссии  в  столицу,
Красавцев  украинских  и  певцов,
В  унисон  давно  уже  не  пели,
А  разбивали  партии  на  двадцать  голосов.

И  пели  так  что  дрожали  стены,
Нард, от  умиления,  стонал,
То  соло  в  поднебесье  уносило, 
,То  громоподобный  тутти   возникал.

И  пели  лихо, откровенно,
И  партия  за  партией  текла.
Под  сводом  церкви  громыхало,
То  нежностью  слёзы  выбивала,
То  форте  на  пиано  перешла.
 У  Елизоветы - императрицы ,
Большой  был  хор  и  малый.
Большой  по  праздником, обычно,
На  сцене  всюду  выступал,
А  малый, в  это  время,  на  клиросе  стоял.

Живёт  наш  бурсачёк  Григорий,
В  замке  старом  Зимнего  дворца.
Утром,  встав  с  белоснежной  постели,
Никак  не  может  понять,
Закончились  грёзы?
Иль  всё  повториться  опять?

У  него  гардероб  необычный,
Шуба  на  волчьем  меху,
Кафтан  и  мундир - красный  атлас,
Воротник - малиновый  бархат.
Кушак  из  пунцовой  тафты.

Живут  по  одному,  по  два  в  квартире,
Вокруг  певички,  музыканты.
Сплошь  необычные  таланты.
Молдаване - скрипачи  и  бандуристы - степняки.

Снуют  шуты, вдовушки, старушки,
Яшка  великан, карлицы,  ведуньи,
Все  при  делах,  все  выступают,
А  когда  надо - замолкают.

Певцы, для  крепости  голоса,
Чарку  пропускали,
А, утром,  снова  похмелялись,
С  дворцовых  погребов вино  текло  рекой.
Первую  чарку  испивали,
Похмелье  этим  прогоняли,
А  завтра  снова  по  второй,
Не  жизнь, а  рай  земной.

Вдруг  объявлялся  машкерадный  бал,
Разгоряченные  лица  остужали,
Водой  холодною  из  чана,
А  тронный  зал  гостей  всех  принимал.

На  коронацию  в  1742 году,
Ехали  из  Петербурга  на  Москву,
Кибитки. гужевой  обоз,
Он   1,5  тысячи  платьев  Елизоветы  вёз.
Хрупкие  сервизы,  венецианские  зеркала,
Лишь  на  четвёртые  сутки,
У  стен  Великого  Кремля.

Москва  год  пела  и  плясала,
Звон  поднебесной  меди  слышался  вокруг,
Сребро  и  злато  не  жалели,
В  толпу  бросали. пили, ели,
Бал  сменялся  маскарадом.
Итальянец  в  опере  всех  сводил  с  ума
И  Лавра  многих  принимала.
Осанну  пела  до  утра.

А  через  год,  обратно  в  Питер.
После  поста, опять  веселье,
Гулянье,  пышные  банкеты.
А  утром  всевозможные  сюжеты
(Весёлою  царицею  была Елизовет)

И  тут, в разгар  веселья,
Певчий  императорской  капеллы.
Прошение  царице  подаёт.
Пусть  в  Академию  его  вернёт.
Он  вольную  с  почётом  получил.
И  с  Елизоветой  в  Малороссию  отбыл.

Но  удивил,  кто  был  с  ним  рядом.
Ведь  голос, буд - то. не  пропал,
Как  можно  бросить  всё  и  сразу?
Карьеру  только  начинал.
И  дальше  будет  с  ним  такое,
Видно, таких  Бог  поцеловал.

Он  уезжал  простым  учеником,
Сейчас спудей  он  статус  получил,
Затем  шесть  лет  грызёт  науку.
Вершины  всё - таки  достиг.

И  светит  ему  в  карьере  восхожденье.
Он  ректором, префектом  может  стать.
Преподавать  в  Академии  студентам,
Даже  в  архиреи  смогу  выбирать.

И  принимает  дикое  решение.
Начал, внезапно,  заикаться
И  даже  головой  страдать.
У  руководства  другого  не  было  решенья.
Как  из  списка  счастливчиков  убрать.

В  1747  году. на  Подоле,
У  стен  училищного  храма.
Провожали  в  последний  путь.
Поломника - писателя  Барского -баяна.

25 лет  он  странствовал  по  свету.
Где  он  только  не  побывал,
Этот  Киевский  школяр,
В  Будапеште  и  Неаполе.
Во  Флоренции  и  Венеции,
Обошёл  пешком  Восток.
Подвергался  взлётом  и  лишеньям.
Но  всё  же  истину  обрёл.

Бывали  до  него  поломники.
Данила  Игумен, Добрыня  из  Новгорода.
Писали  что  видели и  что   не  видели,
Но  Барский  Васыль  их  все  превзошёл.
К  поломникам  тогда  с  уважением  относились,
Постель  могли  дать,  чистое  бельё.
Бесплатный  ужин, кружку  пива,
За  учёность  божественную, за  добро.

Через  три  года  Григорий  попадает,
В  Токайскую  экспедицию  Вишневского.
На  должность  регента  заграничной  церкви.
И  в  Венгрию  лежит  его  дорога.
Она  необходима  для  расширение  кругозора.

И  движутся  обозы  то    вверх,  то  вниз.
Сочатся  дёгтем  тележные  оси,
Одни  идут  на  запад, другой  на  восток,
В  движеньи  своём  смешались  народы.

Кто  верхи, а  кто  пешком,
С  пятнами  пота  между  лопаток,
Богомольцы  группами.  по  двое  незрячие.
Экипажи  почтовые. повозки  цыганские.

Сковороде  шёл  31  год,
Чего  достиг?  терзает  он  себя.
Остепенились,  корни  пустили  многие  друзья, 
Только  его  бросает,  ещё  непонятная  судьба.

Умом  его  Бог  не  обидел.
И  время  зря  он  не  терял,
Приращивал  божественной  натуре,
Огонь  в  душе  постепенно  разжигал.

В  1753  году  в  старинный  Переяславль,
Прибыл  вновь   избранный  эпископ,
Сковорода  панегерик  написал.
И  этим  Козловичу  в  душу  запал,
Витальные  стихи  тогда  все  сочиняли,
Друг - другу  их  часто  посвящали,
Начальству  льстиво  стих  подносили.
Но  и  себе. бывало,  вредили.

В  семинарии  за  это  место  получил,
Старался  из  последних  сил,
Трактат  для  студентов  написал.
И  в  спор  с  учёными  вступал.

Эпископ  был  этим  недоволен,
Критические  замечания  сказал,
Сковороде  склониться  бы  в  поклоне,
Но  он  здесь  гонор  показал.

Привёл  латинскую  пословицу:
Пасторский  жезл  со  свирелью  не  путай
И  выгнан  был  ,взашей,  оттуда,
Позор  огромный  испытал.

Жизнь  урок  ему  преподала:
Если  началось  плохо - закончится  плохим.
В  дальнейшем  эту  формулу  учёл.
Своей  дорогой  в  мир  вошёл.

С  половины  XVIII  столетия.
Украина  стала  меняться  быстро.
Последний  гетман  Разумовский.
Казачеством  не  занимался.
Старшины, глядя  на  атамана,
Забросили  свои  дела,
Мздоимство,  роскошь  и  богатство,
Распространилась  как  чума.
Верхушка  стала  наживаться.
Захватывая  всё  вокруг.
Заводы.  земли,  винокурни.
Дома  с  колонами  и  кошелёк  распух.
 
На  клавицимбалах  научились
И  на  французском  говорить,
А  "кылымов"  уж  столько  накопилось.
Годами  выбивать  им  пыль.

К  такому  сотнику  в  Коврове.
Заносит  Григория  судьба
И  у  Стефана  Томара.
Учить  будет  его  сынка.
Дозволено  ему  обедать,
За  общим  с  хозяином  столом.
Условия  хорошие -  но  близость  под  замком.

Хозяин  весь  обед  молчал,
Учителя, в  упор,  не  замечал.
Хотел  унизить - место  знай.
Ты  с  кем  сидишь - запоминай!
Учитель  мелкий, нищеброд,
Кусок  не  лезет,  даже  в  рот.
Сидеть  с  таким  за  одним  столом,
Престижу  моему  урон.

Григорий,  сразу.  не  понимал,
В  душе  и  злился,  и  страдал.
Потом  плюнул,  стал  рассуждать,
Что,  дураку,  ведь  нечего  сказать....

С  ребёнком  наладил  он  контакт,
Смышленый  мальчик  был  Томар.
Сдружился  крепко  с  малышом,
Всё  остальное  нипочём.
Знания  играючи  давал.
Малыша  к  себе  он  привязал,
Однако, не  угодил  жене,
Учителя, в  то  время,  не  в  цене.
Получил,  немедленно,  расчёт
И  неизвестность  его  ждёт.

Прожив, некоторое  время,  в  Переяславце,
С  другом  Каллиграфом. отправляется  в  Москву.
Живёт  в  Троице - Сергиевом  монастыре,
В  библиотеках  книги  восхищают,
Но  Малороссию  видит  он  во  сне.

И  снова  он  в  Переяславце.
Где  ждёт  Томаро  Степан.
И  просит, умоляет  даже,
Немедленно  вернуться  вновь  в  Коврай.

Отказом  отвечает  им  Григорий,
Не  буду  унижаться - так  и  знай,
Товарищ  предлагает  прокатиться,
В  недалёкий,  но  очень  милый  край.

И  едут  на  телеге, солнце  светит,
Кругом  поля, леса. сады,
Тоска  такая  сердце  гложет,
Что  хочеться  писать  стихи.
Под  мирный  стук  колёс
И  птичье  пенье,
Усну  Григорий  крепким  сном,
А  вечером  проснулся  во  дворе  усадьбы,
Знакомый, вроде  бы,  сей  дом.

Так  хитростью  попал  он  снова  в  хату.
Как  дорогого  гостя  приняли  его.
Хозяин, жена - ему  все  рады,
Василий  ждёт  наставника  себе.

После  скитаний  долгих  и  голодных,
Находит  здесь  душевный  разнобой
И  на  земле  он  может  отлежаться,
Побыть  наедине  с  собой.

Приобрёл  здесь  бесценное  богатство.
Свободу  в  мыслях  и  покой.
Он  бродит  по  безлюдным  тропам
И  упивается  луной.

Встаёт  он  до  восхода  солнца.
Где  допевали  песни  соловьи.
Пастух  отары  выгоняет,
Свирели  звуки  слышатся  вдали.

-Ничего  я  не  желатель.
-Кроме  хлеба  и  воды,
-Нищета  мне  есть  приятель,
-Давно  с  нею  мы  на  ты.

Эта  остановка  души  и  тела,
Очень  много  дала  Сковороде.
Стихи  и  раньше  он  писал,
Но  силу  только  здесь  поймал.

-Ах  ты  тоска  проклята!
-О  докучлива  печаль!
-Грызёшь  меня  из  млада,
-Как  моль  платья .
-Как  ржа - сталь.

Стихи  написаны  языком  орхаичным,
Который, в  то  время,  особняком  стоял.
Язык  ещё  не  украинский.
Я  бы  переходный  его  назвал.

Одни  называют  его:
Староукраинским - книжным,
Другие ,  словяно - русским  языком.
Шевченко  называл - винигретным.
Я  бы  народным  признал.

К  ознакомлению  вас  призываю,
Это  не  стихи,  скорее  песни.
Звучащие  тогда  в  разнообразнейшей  среде,
Их  называли  кантами,  псальмами
И  распевали  в  каждом  маленьком  дворе.

Василию,  ученику  его  исполнилось  12  лет,
Родители  выбрали  ему  военную  карьеру 
И  те  знания, которые  у  Сковороды  он  приобрёл.
Давали  ему  твёрдую  основу.

Учителя  он  боготворил,
И  в  переписке  состоял  до  смерти.
Военным  дипломатом  вскоре  стал,
Это  ему  Наполеон  прошение  подал.
Высокий  чин  себе  требовал  нахал,
Ему  майора  предложили,
Он  обиделся, контракт  не  подписал,
А  подписал  и  что  тогда?
История  была  б  уже  не  та.

В  36  лет  Сковороду  приглашают  в  Харьков  на  работу.
Это  училище  при  монастыре,
Классы  огромные, зимой  холодные,
Удобства,  кА  обычно,  во  дворе.

Он  ходит  по  классам. уроки  готовит,
Пиитику  здесь  преподавать  предстоит.
Инструкции  в  кабинете  развешены:
Студентов не рвать, не  бить, не  стыдить.

Учить  прилежанью  и  даже  зубрёжке,
Не  сметь  унижать  и  бить  по  головке.
Согласен  с  инструкцией  Сковорода,
Закончится  лето.  здесь  будет  толпа.

И  учит  детей  он  стихосложенью,
Трактат  написал, свой  метод  придумал,
Заметил:  глаз  у  детей  не  горит,
А  я  то  думал? И  дальше  молчит.

И  мысль  вдруг  приходит  простая  как  день.
Не  каждый  способен  к  виршеванью -  поверь.
Но  приглянулся  ему  студент  Михаил (Коваленский)
И  стал  для  него  учеником  на  всю  жизнь.

Привязан  был  к  парню  мудрый  пиит,
До  смерти  ученик  не  будет  забыт,
Он  учит  его  всем  премудростям  мира,
Советы  даёт. заостряет  его  лиру,
Прогулки  по  парку, путешествует  с  ним,
И  всё,  что  он  знает в  Мишу  вложил.  
    
    
И  станет  лучшим  учеником,
Гордостью  наполнится  сердце  его,
Михаил  заведует  канцелярией  у  Потёмкина - князя,
С  Державиным  стали  друзья,  но  не  стазу.

Чиновником  стал  он  влиятельным  очень,
Женился  и  жил  в  Петербурге,  между  прочим.
Награды  от  царских  особ  получал.
Но  Григория  Саввича  не  забывал,
И  книгу  с  любовью  о  нём  написал.

Казалось  бы  странная  дружба  с  мальчишкой,
Взгляды  косые, пересуды  дурные.
Возвышенная  дружба  на  свете  была
И  дар  этот  не  просто  нести  господа.

Губернатор  Харькова  Щербинин,
От  Екатерины  получил  наказ,
Наладь  в  городе  управленье,
Практически  и  без  прикрас.

Губернским  центром  его  сделать,
Осушить  болота  все  вокруг.
Улицы  заново  обустроить
И  канцелярскую  работу  запустить.

Екатерина  вводила  прибавочные  классы.
Где  обучались  бы  дворянские  сынки,
Империя  росла  и  разрасталась.
Управленческие  кадры  здесь  нужны.

На  первое  место  выдвигалась.
Математика, геометрия,
Инженерное  и  военное  дело,
А  вместо  катехизиса - курс  добронравия
И  всё  внедрялось  смело.

У  новшества  всегда  есть  отрицатели,
Эпископ  Крайский  был  таким,
В  Синод  он  с  жалобами  ездил,
Мутил  запретами  народ.

Григория  привлёк  Щербинин,
И  курс  добронравия  ему  вручил.
Он  рьяно  принялся  за  дело.
В  тезисах  взгляды  изложил.

И  неприемлем  стал  догматам,
Ведь  в  них  он  тему  не  раскрыл,
Там  было  очень  мало  фактов,
И  этим  был  он  уязвим.

Из  текста  вырывали  строчку,
И  развивали мысль  свою,
Такое  делали  веками,
Дорогу  новому  перекрывали,
И  в  мыслях  не  терпели  новизну.

Григорий  Саввич  преподавал  не  долго,
Не  мог  на  месте  усидеть,
За  пол  года  получил  он  деньги (23  рубля).
Несвободу  он  не  мог  терпеть.

О нём  молва  по  Украине  ходит,
Его  стихи  читают  вслух,
Колядки  вечером  заводят
И  басни  про  него  плетут.

Мешается  здесь  правда  с  ложью,
Хронологии  не  сохранилось - никакой.
Говорят, что  он  сбежал  с  свадьбы,
Сопоставив  слово: обречён  и  обручён.

Екатерине  похудеть  давал  советы,
С  серпом  на  поле,  в  жаркий  день,
А  когда  она  упала  на  дороге,
Об  золото  измазать  руки  не  посмел.

А  слухи  по  городам  катились,
Разное  наматывая  на  себя,
В  одних  находим  исторические  факты,
В  других  сплошная  ерунда.

В  преданьях  старины  глубокой,
Здесь  буква  не  важна,  а  дух  её,
О  многих  неправда  говорилась
И  только  гению  бывает  всё  равно.

По  Слабожанщине  долго  он  скитался,
Жил , часто,  у  знакомых  и  друзей,
Философией  серьёзно  занимался
И  очень  привязался  к  ней.

Он  в  баснях  со  зверьми  общался,
На  их  языке  вёл  часто  разговор,
То  черепахой  мудрой  прикидался,
То, как  козлёнок,  нёс  волку  всякий  вздор.

На  пасеке,  в  глуши  он  поселился,
Один  в  лесу  и  больше  никого,
С  природою  настолько  он  сдружился.
Что  не  боялся,  даже  ночью,  никого.
        
Не  приживалкою  живет,  а  нищим  старцем,
Гордится  бедностью  своей,
И  до  него  бывали  постояльцы,
Но  не  были  под  стать  ему - мудрей.

За  честь  таких,  бывало,  принимали,
Беседы  научные  вели,
И  новости, науку  познавали,
И  разговорах  коротали  дни.

Когда  он  шёл  с  сумкой  по  дороге,
Догнал  его  один  купец,
И  предложил  подбросить  до  селенья, 
Но  получил  неожиданный  ответ:
-Езжай - ка.  братец,  ты  своей  дорогой.
-Я  должен  свой  осилить  путь.

Вдруг  дождь,  гроза  и  что  за  диво:
Они  все  мокрые  стоят,
Григорий  шествует  красив,
Сухой  и  весел  старший  брат.

-Как  удалось  тебе  Григорий?
-Сухим  выйти  из  воды?
-Я  голяком  шагал  по  полю,
-Одежду  в  сумку  положил.

Бывало,  соберутся  в  селе  люди,
Молва  о  старце  вдруг  прошла,
Вечерами  стихи  его  читают,
А  байкам  не  было  конца.

Его  тогда  по  сёлам  ждали,
Рассказы  слушали  всегда,
Не  терпел  он  пахвалы  и  славы,
Душа  хотела  света  и  тепла.

На  пасеке  писал  трактаты,
В  лесу  стихотваренья  сочинял,
бежал  от роскоши  и  славы,
Хлеб  и  воду  предпочитал.
Природой  украинской  наслаждался,
С  пером,  бумагою  дружил,
Он  философствует  с  улыбкой,
Серьёзное  в  соседстве  со  смешным.

Здесь  радость  от  приобретённой  мудрости,
Печаль  от  неверия  сквозит  во  всём,
С  читателем  он  тонко  разговаривает,
Плетёт  невидимый  узор.

Когда  сливаешься  с  природой.
И  кожей  чувствуешь  её  дыханье,
Легко  угадывать  погоду,
Тебе  подвластны  предсказанья.

Сковорода  обладал  таким  даром,
Однажды,  в  Киеве,  почувствовал  беду,
Собрал  пожитки,  оставил  город,
Побрёл  по  Харьковской  дороге,
Его  гнал  страх, предчуствие  беды
И  шестым  чувством  смог  себя  спасти,
А  в  город  моровая  язва  накатила,
И  страшно  в  этот  год  людей  косила.

Он  с  церковью  дистанцию  держал,
Мясо,  рыбу  не  вкушал,
Спал  не  более  четырёх  часов.
И  вечно  странствовал  пешком.

Церковь  часто  критиковал,
За  формализм,  анахронизм,
Но  в  противостоянье  не  вступал,
В  секстанство, говорят,  впадал.

Бывало,нарушал  он  нормы  жизни,
Чудаковатостью  страдал,
Легко  мог  выкинуть  "коленце",
Людей, нередко,  удивлял.

Из  чудака  в  оригинала  превращался,
Затейником в  народе  побывал.
И  мысли, странно,  излагая.
Индивидуальность  свою  не  потерял.

Юродствовал,  чтоб  люди  меру  знали,
Нелицеприятно  о  морали  говорил,
И  дар, завещанный  от  Бога,
В  себе  как  бриллиант  носил.

Не  чудачества, а  чуда  ждали,
Их  к  царственным  особа  приближали,
Нарекли: " мыслители  у  церковных  стен".
Таков  философа  удел.

Диоген, говорят, вещал  из  бочки,
Зенон  Эпейский  движение  в  мире  отрицал,
Аристотеля  нарекли  "поганским",
Сократ - "повивальной"  бабкой  даже  стал.

Как  философ  Сковорода  пророком  был.
О  добросердечии  он  часто  говорил,
Если  бы  сегодня  смог  на  нас  он  посмотреть,
Не  моё,  не  то -  я  слышу  от  него.

Об  внутренних  грабителей  он  предупреждал,
И  внешних  отравителей  не  забывал.
Куда  вы  катитесь?
Спрашивает  нас,
Природа  насилия  не  терпит
И это  непреложный  факт.

О  чрезмерном  желании  часто  говорил,
В  еде  был  очень  скромен.
Обжорство  не  любил.
Изобилие  развращает.
К  падению  ведёт,
Кто  этого  не  знает. 
Тот  раньше  упадёт. 

Он  и  о  счастье  долго  рассуждал,
Радикально,  мрачно  просвещал.
Ах!  Как  прав  философ  был,
Ведь  не  просто  вирус  кислород  нам  перекрыл.

PS  - Ах!.  ничем  мы  не довольны
-Се  источник  всех  скорбей!
- Разных  ум  затеев  полных-
-Вот  источник  мятежей. 
                                                    Сковорода Г. С. 
                                                          
                                                        май 2020 













Без надежды надеюсь
contra spem  spero




Хронология жизни и творчества 
Леси Украинки

1871 - 1913 г. 

























Отцовский  род  Леси  Украинки,
От  Косачей  ведёт  отсчёт,
Пришелец  из  Боснии  далёкой,
Где  герцоги  в  Герцоговине,
В  управленьи  знали  толк.

Они  служили  польским  королям.
Но  в  Украине  родину  признал,
И  сотником  в  полку  он  пребывал,
Предводителем  дворянства  даже  стал.

Отец  Леси  Украинки - Пётр  Косач,
Родился  в  1841 году,
Вначале  в  Петербурге  он  учился,
Но  позже  в  Киевский  университет  ушёл.

Его  окончив, в  Ново - Волынске,
По  линии  юстиции  пошёл,
А  материнский  род  от  греков,
Вёл  своё  начало,
Служил  он  драгоманом  " переводчиком" ,
У  храброго  Богдана.

У  Стефана  Драгомана, в  Гадече,
Жена  три  сына  родила
И  дочку  Ольгу,  которая  за  Косачем  была,
Яков, Пётр, Михаил, что  за  чудо  каждый  сын.
Юрист  Пётр  Драгоманов,
Яков,  даже,  декабрист,
А  Михаил, Я  думаю,  заглавный,
Учёный  с именем - мировым.

Знакомит  он  Петра  и  Ольгу,
На  удивленье - дружная  семья.
Ольга  пишет  стихи, рассказы,
В  историю  под  псевдонимом  Пчылка,
Навеки  к  нам  пришла.
Ещё  она  дочку  Лесю  Украинку,
На  радость  всем  нам  родила.

После  отмены  крепостного  права,
Была  создана  "Громада",
Объединит  либерально  настроенных  людей,
Стараясь  от  революционеров,
Отмежеваться  поскорей.

На  украинском  языке  издавали  книги,
На  родном  языке  обычно  говорили,
Открывали  школы  в  городе, селе.
У  этого  движения  Драгоманов  во  главе.

Старицкий,  Лысенко.
В  Париже:  Тургенев,  Ж.  Симон, Гюго,
Среди  таких  людей  тогда,
В  общении  пребывала  вся  семья.

Отец  в  Луцке  получил  работу,
И  дети  выросли  уже,
Определили  их  всех  в  школу.
Учиться  на  украинском  языке.

Но  вскоре  было  решено:
В  школу  детей  не  посылать,
Чтоб  избежать  общение  с  богатыми  людьми,
Вести  учёбу  станем  на  дому.

Мову  в  школе  плохо  изучали,
Холопскою  её  прозвали,
Господа  на  ней  не  говорили
И  деток  этому  учили.

Грамматика  Павловского,
Свет  увидела  в  1918  году,
Издавались  маленькие  буквари,
Художественную  литературу  ищи  хоть  не  ищи.
Петровна  Ольга - мать  детей,
В  народе  прозванная  Пчылка,
За  переводы  принялась,
С  других  языков  на  украинский.

Водила  Лесю  Михася,
В  деревни  дальные,  на  свадьбы,
На  праздники  с  обрядами  смотрели
И  к  простым  людям  прикипели.

На  сцене  главными  здесь  были,
Русалки, ведьмы, колдуны,
Хохляцкие  одежды  все  носили,
В  лесах,  дубравах  представленья  шли.

Ходили  по  крестьянским  хатам,
Художественную  вышивку  перенимали,
"Обстрижены"  устраивали  во  дворе
И  песни  пели  на  заре.

Ивана  Купала  вспоминали,
От  язычества  он  к  нам  пришёл.
Забвению  он  не  был  предан,
До  наших  дней,  благодаря  им, дошёл.
 По  селу  парни  тащат  огромную  корзину,
На  "переймы"  выходят  люди  из  домов.
Поленьями  и  щепками  наполнили  корзины,
У  берега  реки  все  разведут  костёр.

И  поджигают  хворост  и  поленья,
Преодолевают  парами  барьер,
Берёзку  украшают  девушки  венками,
С  парнями в  песенный  вступают  спор.

-Ой . на  Купала  вогонь  горить,
А  у  наших  хлопцiв  живiт  болить.
Затем  два  венка  бросали  в  реку,
Если  сойдутся:  суженного  встречу.

В  костёл  ходила,  органной  музыке  внимала,
А  в  9 ть   лет, под  впечатлением,
Первое  стихотворение  написала.

Промочив  зимою  ноги,
Заболела  туберкулёзом,
Тридцать  лет  вела  борьбу  за  жизнь.
Став  любимицей  народа.
 
В  музыке  добилась  необыкновенного  успеха.
Играла  виртуозно.  сочиняла  пьесы,
Родителей  безмерно  удивляла,
Но  и  поэзию  не  оставляла.

И  всё  же  музыку  пришлось  оставить,
Рука  не  слушалась  её,
Под  скальпелем  хирурга  побывала.
Но  твёрдость  духа  не  теряла,
И  первою  старалась  быть  во  всём.

Цветы  любила  их  полисаднике  сажала,

Ухаживала,  часто  поливала,
В  селе  Колядежном  часто  отдыхала,
Лежала. лечилась.  снова  поднималась,
И  музыкой  народной  наслаждалась.

Под  Берестечком  побывала
И  о  трагедии  узнала,
Богдан  здесь  войском  окружён,
В  татарский  плен  попал  здесь  он.

Героями  казаки  погибали,
И  до  последнего  сражались,
Богун  здесь  храбрость  проявлял,
Иван  Нагай  один  стоял.

Один  в  отряде  он  остался,
И  три  часа  геройски  дрался,
От  Яна  Казимира, латвийских  стрелков.
Отвёрг  помилование и  бросился  в  последний  бой.

Так  умирали  за  страну,
За  мову,  за  леса  и  сёла,
Не  скоро  к  нам  она  прийдёт, 
Годами  выстраданная  надежда  и  свобода.

А  Леся  боль  превозмогая,
Немножко  пишет  и  поёт.
То  с  матушкой  гулять  пойдёт,
Как  Пчылка  не  сидит  на  месте,
Весь  мир  её  к  себе  зовёт.

В  Одессе  побывали  как - то,
Там  море  манит  бирюзой,
То  берег  близкий,  то  берег  дальний,
Волна  накатит  за  волной.

В, Очакове, конечно.  побывали.
И  устье  Буга  не  проходит  стороной,
В  турецком  Аккермане  морем  насладились.
Лиман  Днестровский  удивлял  красой.
 Лечиться  Леся  продолжает,
На  Харьковщине  Параска  Богун  проживает.
Целительница  народная  здесь  живёт,
Вывихи  вправляет, под  мазью  лишай  вмиг  исчезает
И  слава  далеко  о  ней  идёт.
 

Здесь  грязь  и  ванны - корыто  и  лохань,
Растворы  разные  из  трав.
Валом  валит  сюда  народ,
А  плата  небольшая - грош.

И  Леся  принимает  Ванны
И  слышит  разговоры  за  окном,
Терпеть  до  коле  будем  панство
И  по  миру  ходить  с  сумой.

Без  дымарей  наблюдает  хаты,
И  бедность,  запустение  вокруг,
Она  стыдит  себя  за  слабость,
В  нужде  народы  ведь  живут.

Затем  лечение  в  Крыму  и  Саках,
Но  безрадостен  итог,
Лиман  и  грязи  не  помогут,
И  взгляд  на  Запад  устремлён.

Вопреки  всем  напастям,
Талант  Леси  мужал  и  креп,
Росла  отвага  за  права  народа.
С  каждым  годом  укреплялись  духовные  силы.
И  влекли  на  арену  общественной  жизни.

В  1885  году  в  Колядежное,
Прибыл  младший  брат  Олены  Пчылки,
И  привёз  журнал  " Зоря "
Там  неизвестный  автор - Леся  Украинка,
И  молодой  Михась  Обачный, Олена  Пчылка,
Напечатали  свои  стихи.

Она  долго  сидела  в  роздумье,
Достала  тетрадь  со  стола,
Перечитала  всё,  каждую  строчку.
Затем  разорвала  её  пополам.

Три  года  совсем  не  писала,
С  головою  в  учёбу  ушла,
Миры  новые  познавала,
И  многие  страны  прошла.

Сравнила  себя  с  великаном,
Хотела  батрачкою  стать
И  вместе  с  казаком  Мамаем,
Родину  свою  защищать.

Училась  не  делая  скидок,
На  болезнь  и  дома,  в  пути.
Не  расставалась  с  книгой  в  больнице,
В  библиотеках  просиживала  дни.

Её  кололи,  резали,  тянули,
Она  терпела  всех  вся,
Как  Прометея  гипсом  приковали,
Но  книг  не  выпускала  и  тогда.

Теки  к  ней  книги  из  Варшавы,  Вены,
Из  Парижа,  Праги  и  Милана  тоже  доходили,
Из  Одессы,  Львова.  Киева,  порой.
В  сохранности  товары  приходили.
Но  нарушали  графики  порой.

Месяцами  прикована  к  постели,
Без  книг  и  часто  без  друзей,
Развивает  воображение,  мысли
А  крылья  фантазии  рисуют  мир   иной.

Изучала  она  древнегреческий  язык,
Немецкий  затем  итальянский,
Французский,  латинский,
И  даже  английский.
Это  облегчило  задачу  в  той  мере,
Как  моряку  навигации  язык,
Но  компас  не  лишний  будет  в  дороге,
Вот  он  и  укажет  ей  путь.

Совет  она  просит  у  дяди,
Состоит  в  переписке  давно.
А  Драгоманов,  на  равных,
Ей  отвечал  мудрено.

Ей  18- ть  лишь  минуло
И  в  Киев,  к  брату,  путь  лежит,
А  здесь  студенты,  литература
И  как  Везувий  жизнь  кипит.

И  создают  они  кружок,
" Плеядой "  он  зовётся,
Хотят  расширить  свой  мирок
И  мировой  литературой  насладиться.

И  стали  книги  переводить,
На  чистый  украинский,
Чтоб  не  во  тьме  народ  мог  жить,
А  с  Гоголем ,  Белинским.

Шекспир,  Гюго  и  Гейне  был,
Толстой ,  Тургенев,  Гончаров
И  Гёте,  Байрон ,  Достоевский,
Щедрин,  Бальзак  и  Лонгфелло,
Учили  и  латинский.

Переводили  книги  для  простого  люда,
И  сами  развивались,  как  могли,
Отсюда  писателей  немало  вышло,
Студенты  и  в  дискуссиях  росли.

Когда  пошёл  двадцатый  год,
Почувствовала  поэтическую  силу,
Уже  не  может  ни  писать,
Судьба  её - литература.

Ей  мир  открылся  в  своём  разнообразии,
В  противоречиях,  страдающий  порой.
Как  только  разделилось  общество  на  классы,
До  бездны  разошлись  между  собой.

И  что  же  делать?  Где  выход7  Как  его  найти?
Приду  я  к  людям;  со  словом  со  своим.
Пройдёт  оно  сквозь  раненное  сердце
И  праведным  огнём  жечь  будет  вечно.
И  попав  в  сердечную  кору,
Сформирует  человека.
Великое  ведь дело  слово,
Оно  и  ранит  и  воскрешает  снова.

-Не  потурай - тодi  нас  бiльше  стане.
Читает  она  стихи  Малеванного,
Который  из  Одесской  думы-
Прямёхонько  в  Сибирь,
Но  мысли  о  физическом  недуге
И  спать,  и  думать  не  дают.

Она  тогда  ещё  не  знала,
Что  подвиг  совершит,
Не  менее  значительный  чем  люди,
Которые  на  каторге  гниют.

-Я  на  гору  круту  крем"яную,
-Буду  камiнь  важкий  пiдiймать.
Пишет  брату  родному,
Что  всю  правду  ему  рассказать.
Как  в  ночи  её  боли  терзают,
По - кошачьи  на  костылях  я   хожу,
Разленилась  совсем  я  Михасю,
Только  маленькие  стихотвореньица  пишу.

I  веснi  квiтки  запашнi,
-Нє  для  мене  розквiтли  у  гаю...
Здесь  и  крик  наболевшего  сердца,
И  стремление  вырваться  из  тисков  жестокой  судьбы.

Медлить  совсем  не  возможно.
И  в  Вену  лежит  долгий  путь,
В  надежде  Европа  поможет.
Легко  смогу  я  вздохнуть.

Январским  заснеженным  утром,
В  1891  году  с  немецким  названием  Лемберг( Львов),
Принимает  Косачей  семью.

Остановившись  в  гостинице,
К  Ивану  Франко  в  гости  идут ,.
Жена  его  Пчылки  подруга .
Спешит  обо  всём  рассказать.

Как  встретила  мужа - Ивана,
Как  в  работе  помогает  ему,
По  сёлам  фольклёр  собирала,
Рукописи  его  разбирала,
Надёжный  помощник  ему.

Распахнулась  дверь  и  на  пороге,
Каменяр  в  квартиру  вошёл,
Леся  растерялась  даже,
Как  на  себя  он  не  похож.

Казалось, что  голос  могучий,
И  молот  в  надёжных  руках,
Он  крошит  гранитные  скалы,
То  искры  из  них  выбивал.

Он  был  невысокого  роста,
И с  виду  не  дворянин,
Поражал  энциклопедичностью  знаний,
Сельское  хозяйство  промыслы  любил.

Умел  наладить  он  хату,
Обряды  все  изучил.
Рассказывал  просто  и  ясно
И  логикой  всех  удивил.

А  Вена  пела  и  смеялась,
И  всех  приезжих  удивляла,
Под  музыку  Листа  приглашала
И  в  вальсе  Штрауса  кружилася  сама.

Впервые  здесь  увидела  трамвай,
Неземные  красоты  Альпийских  лугов,
Улицы  чистые, каштаны  душистые,
Шпили  резные  , богатство  дворцов.

И  снова  клиника, кровать,
В  движеньи  жизнь - все  говорят,
А  здесь  прикована  к  постели,
Уже  грачи  все  улетели
И  слёзы  льются  как  бывало,
Земля  их  много  повидала.

На  смену  витринной  демократии,
Приходит  ощущение  подмены,
Свободой  наслаждается  здесь  буржуазия,
А низшие  слои  стоят  в  загоне.

Свобода  на  предвыборных  дебатах,
Партийная  политика  везде,
Но  побеждает  та  лишь  партия,
У  которой  денег  больше  в  кошельке. 
 
Путешествуя  по  южным  берегам,
Пишет  она  свои  " улиты",
-В  слезах  стою  перед  тобою  Украина,
Поэтесса  юная  нам  об  этом  говорит.

У  брата, в  Киеве,  остановилась,
И  на  собрание  к  Ковалевскому  пошли,
О  политике  много  говорили,
Скрестили  либеральные  и  революционные  штыки.

 Молодёжь  горячилась  в  сужденьях,
-Довольно  униженья  терпеть,
Печататься  в  стране  невозможно.
За  "мову"  причина  есть  сесть.

Историк  Владимир  Антонович.
К  осторожности  молодёжь  призывал,
Подготовительная  нужна  здесь  работа,
Чтобы  народ  из- за  нас  не  пострадал.
  
Леся  настроена  была  радикально,
Доколе  терпеть  произвол,
И  без  восстаний  и  революций,
Народу  не  сбросить  оков.

Во  Львове  первый  сборник  выходит.
В  1893-году, Франко  приложил  к  изданию  руку,
А  Леся  хвалебную  оду  посвящает  ему.

Со  времён  Шевченко  свет  такого  не  видел,
Чтобы  голос  откровенно  звучал,
За  правду  свою,  за  Украину,
Открыто  к  борьбе  призывал.

И  ищет  она,  в  разноголосьи,  свой  голос,
Где  ритму  современному  надо  служить,
Шеченко  свой  стих  обратил  на  крестьянство,
Сейчас  эпоха  другая  и  новый  нужен  призыв.

В  её  стихах  гнетущие  картины,
Полный  пафоса  боевой  ритм,
Здесь  новизна  в  изложеньи
И  сила  новаторства  в  них .

В  Болгарии  живёт  уже  год,
Полюбила  эти  горные  места,
Здесь  солнце,  пляжи,  хоровод
И  Александра  Невского  приход.

У  дяди, Драгоманова , проводит  время,
И  в  разговорах  коротают  дни,
Смотри,  вон  чайки  налетели,
Малька  хватают  из  воды.

Природа  удивительно  богата,
Овраги,  скалы, горы    вдалеке,
Крестьяне  у  плетня  стояли
И  пахло  виноградом  во  дворе.

А  вечерами  песни  распевали,
Разговор  о  критике  часто  заходил,
Ведь  Драгоманова  со  всех  сторон  шпыняли,
Радикалы  и  либералы  из  последних  сил.

Привык  я  к  этому  за  годы,
Я  к  освобождению  призывал  народы.
К  национальной  гордости  порой,
В  ответ  лишь  только  злобный  вой.

 Неутомимо  преследовал  злой  рок,
А  наслаждений  в  жизни  было  мало,
И  всё  же  духом  не  страдала,
Из  веры  счастье  возникало,
В  стихах  смысл  жизни  отыскала,
И  в  поэтический  верила  успкх.

Пусть  слово  Родине  послужит,
Во  тьме,  заблудшим,  путь  найдёт,
Набатом  грозным  вечно  служит
И  в  сердце  каждого  войдёт.

Должно  же  общество  подумать.
Как  избежать  шальных  страстей,
И  объединив  свои  усилья,
Жить  станет  лучше,  веселей.

Откроем  знания  народу,
И  кладезь  мыслей  мировых,
Музыка,  проза  для  них  станет,
Источником  свершений  неземных.

Уж  лучше  ад.  чем  рай  елейный,
Примитивно  существовать  не  дам  я  никому.
Благополучие,  мещанство  и  спокойствие,
Я  этих  взглядов  не  терплю.

И  не  сломала,  не  прогнула.
Болезнь,  что  арканом  обвила,
Громом  цепей  людей  разбудила,
К  новым  вершинам  звала.

Не  приемлю  жалость  и  поблажек,
Судите  как  поэта  вы  меня.
А  когда  трогаете  меня  как  человека,
То  возмущению  своему  не  вижу  я  конца.

Прожитый  в  Болгарии  год,  закалил  её  волю,
Я не  буду  жаловаться  на  свою  горькую  долю,
Наше  дело  существовать  и  расти,
Мы  только  в  начале  большого  пути.

Николай II, в  Париже,  выступил  с  приветственной  речью,
Художники  виват  кричали  из  толпы.
В  стране, где  правда  под  запретом,
Такие  лизоблюды  нам  здесь  не  нужны.

Статью  в  газету  написала
И  мысли  на  французском  излагала,
В  " Голосе  русской  узнице"  хотела  опубликовать
И  миру  правду  рассказать.

В  дискуссии  вступать  не  смей,
Бывали  хуже  времена,  но  не было  подлей.
Осанну  вы  пропели  нашему  царю,
В  стране  Мольера - Низко!  Не  к  лицу!

Несвобода  нестерпима  когда  согласны  с  ней,
Неволя  добровольная -  во  сто  крат  больней.
Позор  лицемерной  лире,
Услышьте  голос  наш,
Я  меньше  оскорбила,
Чем  льстивый  ваш  пассаж.

В  1894 году  переезжают  в  Киев
И  селятся  близ  Батонического  сада.
Пчылка  постоянно  уезжает,
А  в  доме,  Леся,  одна  хозяйка.

Детей  надо  обучить  франзузскому,
Ученикам,  за  деньги,  уроки  дать,
По  хозяйству  присмотреть  обязана,
А,  между  делом,  поэму  написать.

Заботы  не  затмили  к  миру  интерес.
Читает  книгу  Шота  Руставели,
Влюбляется  в  эту  страну.
Как  Шевченко  в  Церетели.
Находит  с  квартирантом  общую  струну.
Изучает  грузинский  язык 
И  к  тёплому  морю  на  встречу  спешит.
Где  чайки  летают,  альбатрос  в  даль  зовёт,
А  ветер  могучий  полифонию  поёт.

В  1896  году  пишет  свою  драму, 
Подражая  Ибсену - норвежцу,
Пьеса  не  простая,  слово  новое  в  искусстве.
И  вошла  она  в  каталог, без  каких  либо  напутствий.

Работы  очень  много, переводы  Гене, Ибсена
Журналы  все  пересмотреть,  отвечать  на  письма
И  куёт  своё  оружие,  перо  заостряет
А  мещанам -  недалёким  стихом  отвечает.

Дружат  семьями  с  Лысенко, Старицким,
Все  здесь  пишут  пьесы,  прозу,  стихи  обожают,
А  Лысенко  Николай  Витальевич  музыку  сочиняет.

И  в  слиянии  двух  сердец - опыта  и  молодости,
Родились  на  Украине - песни,  марши,  коляда
И,  конечно, " Коза  дереза".

Со  Старицким  написал:
" Черноморцы" , " Тарас  Бульбу",
Они  клятву  вместе  дали  послужить  народу.
Помогать  ему  во  всём,
-За  його  силу  тай  вроду.
Украинская  интеллигенция,
Мечтала  о  создании  очага  культуры.
Возглавили  его  Старицкий,  Лысенко,  и  Рыльский,
Леся  Украинка,  из  ранних - молодых,
Конечно,  было  много  и  других. 

Близилась  знаменательная  дата -
столетие  украинской  культуры.
В  основу  взяли  "Энеиду" -
  Начало  новой  эры  " 1798  год".

Вечер  был  устроен  в  большом  зале.
Хор  Лысенка  с  успехом  выступал,
Актёр  Садовский  стих  читал:
-А  были  певцы  и  у  нас,
-Чьи  песни  бессмертной  исполнены  силы,
-А  как  имена  их?  И  где  их  могилы?

Красавец  Садовский  высокого  роста
И  маленькая  Леся  смотрелись  не  просто,
Овации  в  зале  долго  звучали
И  браво  кричали!  И  браво  кричали!

- Да,  в  каждой  стране  есть  преданье  о  рае,
-И  нет  его,  только, в  родном  моем  крае....
Больно  и  стыдно  было  слушать  тогда,
Сегодня  больней  она  ранит  сердца.

И  снова  клиника  в  Берлине.
Но  прежде,  по  городу  бродили,
Изделий  множество  из  глины.
Парча  и  золото,  плитка  под  ногой.
Красиво - но  не  рай  земной.

По  эстакадам  мчатся  поезда,
Библиотек  повсюду  тьма.
Лепнина  красоты  такой.
Что  залюбуешся  порой.

А  ночью  чинят  дымоходы,
Канализацию, водопроводы,
Поспать, конечно,  не  дают,
Давно  так  люди  здесь  живут.
 
И  пишет  письмо  Ольге  Кобылянской,
Познакомиться  желает  с  ней,
Благосклонный  ответ  получает,
Желанье  о  встрече  с  близкой  душой.

Подружились  они  очень  быстро,
И  поведали  тайны  свои,
Кобылянская - нерешительная.  тихая,
Бескомпромиссная  Леся,
В  ней  страсти  кипели  и  жгли.

Через  семь  лет,  второй сборник  выходит,
С  народом  на  ты  говорит.
Поэт - лирик  встречает  мир  смело
И  гордо,  проникновенно  её  слово  звучит.

В  журнале  "Жизнь"  отметилась  статьями,
На  эстраде  стала  выступать,
Боятся  перестала  сцены 
И  новые  стихи  взялась  читать.

Никто  так  не  прочтёт  стихотворенье.
Как  автор  его  написал,
Здесь  знаки  припинанья,  точки. сомненья,
Не  каждый  эти  тонкости  поймал.

Прочёл  и  то  что  между  строчек.
И  то.  что  автор  не  смог  сказать,
Чего  и  не  было,  а  надо,
Фантазию  у  читателя  аоднять.

Где  голосом,  а  где  молчаньем,
Заставить  зрителя  гореть.
И  словом  метким,  восклицаньем,
В  царство  поэзии  увлечь.

Открыть  ему  все  двери  рая.
В аду, конечно,  побывать
И  в  холод,  и  в  жару  бросая,
Заставить  думать  и  страдать.

Добилась  Леся  Украинка,
Чтоб  люди  слушали  её,
Не  состраданье  вызывала,
А  драться  многих  призывала
И  гордость  не  терять  взывала.
А  главное - лицо  своё.

Здоровье  намного  укрепилось,
Хирург  Бергман - это  сила,
И  в  путь  зовёт  её  дорога,
Петербург, Минск, Тарту,  Рига.

Пишет  несколько  критических  статей,
Где  мир  меняется  и  должен  измениться,
Буржуазии  пора  остановиться,
На  смену  новое  идёт.

И  на  примере  двух  поэтов,
Габриэля  д-Аннунцио  и  Ады  Негре,
В  философскую  палитру,
Две  противоположности  вплетёт.

К  одной  эпохе  они  принадлежат,
Но  как  разнятся  их  подходы,
Ведут  их  совершенно  разные  дороги,
Находятся  на  разных  берегах.

Габриэль  в  душе  аристократ,
Ада - дитя  бедного  квартала,
Она  жизнь  рабочих  освещала,
А  он  буржуазию  восхвалял.

Он  говорил: все  беды  от  плебеев,
Они  трудиться  не  хотят,
Их  постоянно  зависть  гложет,
Всё  норовяться  отобрать.

И  только  сила, и  законы,
На  пути  всегда  должны  стоять,
Кто  победитель -  тот  в  фаворе,
И  принадлежит  тому  вся  власть.

Она  надеется  на  массы,
Здесь  труд  обязан  побеждать,
Заводы,  плантации  и  фабрики,
Только  им  должны  принадлежать.

-За  мной  пойдут  воскресшие  народы,
-Они  полны  сил,  веры  и  свободы.
И  победили!  Дальше  что?
Вновь  провернулось  колесо.

Во  Львов  стремится  наша  Леся,
Ведь  там  издатели,  друзья,
В  России  печататься  не  может,
А там  Франко.  Кобылянская - её  семья.

Жизнь здесь  течёт  по  расписанью,
Ложиться  рано  требует  хозяйка,
Писать  с  утра  и  до  обеда,
Сон  час,  а  иногда  и  два,
Прогулки  после  ужина,  игра,
Разговоры,  музыка  и  пенье
И  разнообразные  в  то  время  развлеченья.
Такая  жизнь здоровью  польза,
У  Косачей  всё  наоборот,
Готовка,  варка,  дети,  стирка,
А  ночью  стихосложенье,  перевод.

Отдыхает  здесь  душой  и  телом,
Интеллигенция  желает  встречи  с  ней.
В  1901  году  она  состоялась,
В  Австро  - Венгрии  это  не  запрещалось,
В  восторге  на  Буковине  молодёж,
Быть  патриотом : из  покон - веков  здесь  повелось.

Затем  Румынские  Карпаты,
Панорама  Рунге,  Мигуру,
Дожди  мешают  насладиться
И  описать  всю  красоту.

Врачи  советуют  переместиться  в  Буркут,
В  уютное  место,  высоко  в  горах
Внизу,  под  быстрым  Черемошем,
Остановился  восхищенный  взгляд.

Гостепреимные.  приветливые  люди,
Непременно  приглашают  на  обед,
Затем  телега,  тряска.  кручи.
Господство  природы  и  никаких  бед.

Селились  на  отрогах, как  птицы,  гнёздами,
Изгнанные  из  плодороднейших  равнин,
Гуцулы  землю  эту  заселили,
Историей  питались  из  сказок  и  былин.
  
  Из  горла  кровь  уж  не  текла,
Нога  не  так  болела, 
И  отпуск  подходил  к  концу,
И  к  Буковине  Леся  прикипела.

Щедра  талантом  Украина,
Но  главное  здесь - молодёжь,
Они  же  к  Лесе  обратились,
В  издании  стихов  готовые  помочь.

Без  денег  взялись  они  за  дело,
Не  могут  и  нечем  заплатить,
Но  сборник  под  названьем  "Отзвуки",
Разрушил  их  стереотип.

Сравнениям, эпитетам  там  не  было  конца,
И  рифмы  как  ручей  текли,
То  замедляли  быстрый  бег,
То  на  конях  бешенных  неслись,
Поэты  верили  в  успех -
- Одна  страна,  одна  на  всех.

-Талого  снiгу  платочку  сивенькiї,
-Дощик  дрiбненький,  холодний  вiтрец
-Пролiски  в  рiдкiй  травицi  тоненкiї,
- То  ж  була  провесна,  щастя  вiнець.

Это  жемчужына  украинской  поэзии,
Здесь  сила  мысли,  слог  отменный,
Неземная  акварель  весны,
Гармония  и  вдохновение,
Стих  небывалой  красоты.

И  снова  боль  в  груди,  и  кашель,
Озноб,  температура,  упадок  сил,
И  мать  советует  быстрее,
В  Италии  тёплой  немножечко  пожить.

Поезд  в  Генуе  остановился,
Колумб  в  1451 году  здесь  родился,
Открыл,  немного  позже, Новый  свет,
Одним  на  радость,  другим  принёс  немало  бед.
А  Генуя  цветёт  и  пахнет,
Дворцы  из  мрамора,  соборы,
Из  гранита  вековые  склоны.
Картины  Рубенса,  да  Винчи,
Добротно  всё  и  на  века,
Империя  имела  все  права.

Со  всего  мира  рабы  трудились,
В  давнишние,  казалось  бы  года,
Сейчас,  как  будто.  всё  остановилось,
Ведь  повторить  такое  не  сможем  никогда.

Томмазо  здесь  инквизицией  допрошен,
Он  в  тюрьмах  долго  пребывал,
Всё  повидали  эти  земли,
Расцвет  был  долго,  но  и  упадок  посещал.

На  пароходе  " Интелла", возвращается  домой,
Проходят  остров  Эльба,
Где  под  дикою  скалой  сидел  Наполеон,
А  Корсика  манила,  на  волю  он  хотел,
Из  тумана,  не  густого,  остров  на  него  смотрел.

И  вот  давнишняя  мечта:  Помпея,
Единственный  в  мире  город - музей,
Трагедия  здесь  совершилась,
Спящих  засыпав  людей.

Везувий  пеплом  осыпал,
Решили  стихию  в  домах  переждать,
Затем  изверженье  случилось,
И  лавой  город  стало  заливать.

Погибли  все,  никто  не  спасся,
И  стар,  и  млад  был  погребён,
Урок,  что  извлекли  нащадки?
Нельзя  селиться  у  страшных  гор.
Решили  посмотреть  как  жили  люди.
Тысячи  лет  тому  назад,
Отбросив  ненужные  сомненья,
Решили  город  откопать.
Под  толщей  пепла  и  землицы,
Вдруг  город  вырисовываться  стал.
Окаменевшие  хранятся  трупы,
Погибших  в  катастрофе  помпеян.

И  возникал  пред  нею  город,
Не  мёртвый,  а  живой,
Здесь  базилики,  обелиски,  храмы,
И  статуи,  поражающие  красотой.

Венера  и  Евмахия  в  окружении  колонн,
Поражают  нас  неземною  красотой,
Произведения  необыкновенной  художественной  силы,
А  вокруг  могилы,  могилы,  могилы.

В  сказочном  античном  мире,
Жрицы,  женщины  прекрасно  жили,
Принимали  участие  в  жизни  государства,
Претендовали,  даже,  на  некоторые  царства.

Побывала  на  могиле  Вергилия,
Это  он  "Энеиду"  написал,
А  клятву  на  его  могиле,
Боккаччо  себя  литературе  завещал.

Они  руками  шедевры  создавали.
И  оптимизма  не  теряли,
Ведь  не  легка  была  судьба,
У  мастера  и  у  раба.
Чтоб  помнили  потомки,  знали,
Для  них  мы  тоже  жилы  рвали.
Поэты  выразить  смогли,
Все  изящества  творца
И  в  описании  лица.
Смогли  бы  отыскать  слова,
Чтобы  улыбку  описать.
И  таинства  в  глазах  познать.
Умели любить  и  ненавидеть.
И  в  прошлом  настоящее  увидеть,
Да!  У  искусства  не  легка  судьба.
 
В  1903 году  произошло  событие,
Собравшее  Западную  и  Восточную  Украину,
На  одном  из  бульваров  в  Полтаве
Памятник  Котляревскому  открывали.

Старицкий,  Дмитриев  читали  Энеиду,
Тогда  день  солнечный  стоял,
А  министр  Плеве,  говорить  по  украински  запрещал.

Стешенко,  Пчылка  выступали,
Вдруг,  Трегубов  прекращает  пренья,
Людей  возмущает  монаршеское  рвенье.
И  с  возмущеньем  покидают  зал.
А  председатель  в  дураках  стоял.

Короленко  поведение  Трегубова  осудил,
Он  Котляревского  высоко  ценил,
Как  и  других  писателей,  поэтов,
Кто  слову  преданно  служил.

Леся  замуж  выходит  за  Квитку,
Венчается  в  церкве  без  друзей,
Затем  дорога  ведёт  к  морю
И  Крым  встречает  дорогих  гостей.

Революция  в  Петербурге  терпит  пораженье,
Градоначальник  Трепов  даёт  приказ,
Патронов  не  жалеть - бить  на  пораженье,
Легли  на  площади  дитя  и  мать.

Забастовка, частично,  победила,
Это  в  манифесте  отразилось,
Свободам,  некоторым,  всё  же  быть,
Ведь  правду  трудно  победить.

У  поэтов  иногда  бывает,
Что, с  возрастом,  не  хочется  писать  стихи,
На  новую  стезю  творец  вступает,
Он  пьесы, драмы  сочиняет
И  в  прозе  пробует  себя  найти.

И  с  Лесей  тоже  так  случилось,
Нет.  не  беда  с  ней  приключилась,
На  новый  уровень  выходит
И  в  драме - поэтической  себя  находит.
И  пишет  " У  Пущi",  "Пiсню  лiсову",
Драматургией  это  назовут.

И  здесь  достигла  совершенства,
За  десять  дней  закончив  труд,
В  литературу  мировую  окунулась
 Такие  шедевры  века  живут.

Стихом  белым  можно  насладиться.
Слог  как  серебряный  узор.
В  гармонии  действующие  лица,
Один  размер  перетекает  в  мир  другой.     

В  чудесной  сказке  о  любви  проговорила,
Трагедию  возвышенной  души,
Она  мечтает  о  любви  и  счастье,
Земная  правда  разрушает  сны.

Свирель  в  лесу  о  счастье  пело
И  ворожила,  и  звала,
А  Мавка  в  звуках  растворилась..
И  в  бездну  реальности  вошла.

Здесь  переплелась  фантазия  и  проза,
Мечты  о  светлом  неземном.
Один  мир  тёмный  и  жестокий,
Другой - романтический, родной.

Вдруг  новая  идея  и  она  в  работе  вся..
В  поиске  музыкального  фольклёра.
Творческая  ведёт  её  стезя.
Фонограф  с  мужем  покупает
И  на  Полтавщину  стремиться,
Чтоб  песней  украинской  насладиться,
Чтоб  мир  смог  снова  удивиться.
С  народным  творчеством  душою  слиться.

Здесь  Гончаоенко  Гнат,   со  своей  бандурой.
Слагает  песни  о  доле  несчастливой,
Зовёт  народ  к  свободе.  правде,
Слепой,  в  украинском  наряде.
И  люди  слушают  его.
За  душу  всех  оно  взяло.
Настанет  день.  наш  день  счастливый.
Мажорной  станет  наша  лира.

Здесь  голос  Кравченко  Платона
И  тенор -  лирика  Скобы.
Народ  их  думы  не  забудет,
От  сердца  раненого  шли.
И  радуют  наш  слух  и  душу.
Взывают  к  состраданью  и  борьбе,
Сердца  наполнят  благозвучьем.
И  милость  к  павшим  в  той  войне.

Оставила  нам  лучшие  творенья,
Раскрыв  их  мудрость  и  талант.
Не  дала  затеряться  украинцам,
В  имперских  залах  и  дворцах.

Открыла  их  индивидуальность,
Смогла  талант  их  передать
И  научила  все  народы.
Как  нацию  украинцев  воспринимать.

Одни  из  лучших  песни  наши.
Хаарам, так  просто.  равных  нет.
Ведь  в  них  поёт  душа  народа.
А  в  людях  творчество  живёт.

О  Дон - Жуане  тоже  скажет  слово,
Мольер,  Молина,  Пушкин - его  гостем  называли.
У  неё  не  гость - хозяин  будет,
На  буржуазию  намекает.

Искатель  приключений,
Любовных  и  военных,
Везде  он  побеждает.
И  не  берёт  он  пленных.
В  любви  непостоянен,
Он  наглый,  даже  смел.
У  женщин -  куртизанок.
В  любви  он  преуспел.
Не  верный,  часто  дерзкий,
Весёлый  и  хмельной.
Что  ни  день -  то  праздник.
И  в  нём  всегда герой.
В  турнирах  он  удачлив,
И  в  драках  он  мастак,
А  если  кто - то   плачет.
Не  реагирует - никак.
Был  рыцарем  свободы,
Пока  донну  Анну  не  полюбил,
Окаменевшие  традиции  морали,
Не  смог,  не  победил.
И  превратился  в  камень - 
Ведь  веру  потерял,
А  был  весёлый,  смелый.
В  глазах  своих  упал.

Болеет  пишет.  болеет  пишет,
Весь  мир  обязан  её  услышать.
Опять  не  может  терпеть  боль.
Египет  манит  вновь  и  вновь.

А  здесь  война  турки  злятся,
Желают  с  греком  разобраться,
Корабли  на  минах  в  море  тонут,
Не  только  на  Украине  народы  стонут.

На  пароходе  до  Стамбула,
На  буря. в  каюте  жарко,
Дела  идут  не  шалко - валко,
Неудобства  приходиться  терпеть,
Добраться  надо - не  заболеть.

В  Египте  море,  солнце,  пляжи.
Она  одна  в  пансионате.
Не  встать,  не  выйти  силы  не  дают,
А  в  голове  причудливые  образы  встают.

Ни  Сфинкса, а  ни  пирамид.
В  этот  раз  увидеть  не  пришлось,
Но  драматическую  поэму -"Оргия".
Закончить  здесь  ей  довелось.

Последним  он  звучит  аккордом,
В  стихотворной  -  творческой  судьбе,
Об  этом  она  ещё  не  знает
И  планы  строит  в  голове.

- Когда  умру  на  свете  запылают,
- Слова  согретые  моим  теплом,
И  пламень.  в  них  сокрытый,  засияет,
- Зажженный  в  ночь  гореть  он  будет  днём.

Не  даром  Леся  Украинка,
Сожгла  себя  в  этой  борьбе.
О  народе  ведала  такое.
Другим  не  снилось  и  во  сне.

Талант  и  доброту,  и  смелость  тоже.
Особый  дар  всем  всё  прощать,
Не  злиться,  в  себя  верить.
А всё  плохое - искоренять.

Огонь  потухший  в  тихую  погоду,
В  бурю,  вновь.  сердца  зажжёт.
Не  могла  жить  она  спокойно,
Когда  народ  во  тьме  идёт.
6.00  22 апреля 
2020 (карантин)