|
|
||
Завтра - снова на работу,
Снова на работу, а я тому и рад.
Рок-группа "Мифы".
С детства нас учили, что все работы хороши, выбирай на вкус. Однако, на мой взгляд, творческий процесс гораздо приятней, чем ежедневный труд на конвейере. Так, писателем быть намного интересней, чем уборщиком туалета или кондуктором трамвая.
Тем не менее большинство людей оказалось неспособными либо к творчеству, либо к реализации своих талантов. В итоге мир пополнился вахтерами, продавцами, таможенниками и представителями других интересных специальностей. В литературе остались: с одной стороны - профессиональные сочинители, с другой - те, кто пишут только для себя.
Волей судьбы я причислен к последней категории. И соглашаясь, что все работы хороши, тружусь на малоизвестном предприятии непосредственно по специальности (инженер-конструктор) и там же пытаюсь сочинять прозу.
* * *
Каждый служащий нашей конторы прекрасно знаком с существующими порядками. Они таковы: работники не имеют никакой возможности продвижения по служебной лестнице, независимо от того, как будут трудиться: великолепно или безобразно. Размер оклада почти не меняется, но выплачивается с завидной регулярностью. Тем временем производственная машина буксует на месте, и это меня вполне устраивает.
Дело в том, что меня не волнуют ни карьерные, ни технические вопросы. Выполняя обязанности по обработке конструкторской документации, я чувствую себя человеком, которому поручили наблюдать за другими людьми и заодно имитировать инженерную деятельность. Этим и занимаюсь. Время от времени записываю свои наблюдения.
* * *
На нашем предприятии работает около трехсот человек. Специализация - машиностроение. Остальные подробности опущу, ибо они не имеют принципиального значения. Кроме того, я здесь до сих пор работаю, поэтому хотелось бы сохранить анонимность. Сойдемся на том, что все события и персонажи вымышлены, а любые совпадения случайны.
Мой первый коллега, сидящий справа от меня, имеет высшее образование. Но на самом деле он - малообразованный человек. Сосед не знает значения слов "клептомания" или "суицид"; два месяца пытается прочитать первый том Довлатова, находя автора слишком мудреным; и почти ежедневно путано и бессвязно пересказывает мне фильмы, которые накануне смотрел по телевизору. Беседуя с ним, я стараюсь прикинуться простачком и частенько поддакиваю его сбивчивым историям.
- Поедем как-нибудь на дачу, - иногда предлагает старший товарищ, принимая меня за своего. - Квакнем по сто, сходим на рыбалку!
Однако перспектива столь тесного общения меня не прельщает, и я всегда нахожу повод отказаться.
При этом мое отношение к соседу - довольно хорошее. Его невежественность меня не смущает. Да и фамилия у коллеги подходящая - Кабанов.
* * *
Кабанову очень нравятся фильмы с участием Арнольда Шварценеггера, Сильвестра Сталлоне и Стивена Сигала. Когда на экране дерутся и стреляют, мой коллега получает большое удовольствие.
- Видел, как Шварц в "Хищнике" сыграл? - спрашивает Кабанов с утра в понедельник. - Жена с сыном спать пошли, а я до часу сидел у телика. Хорошая картина, боевая!
Не дождавшись ответа, он протирает глаза и продолжает:
- А в субботу ничего не смотрел, некогда было. Целый день с машиной возился. Понимаешь, подвела "лягушка" заднего хода. Там провод такой через пол идет...
И я слушаю долгий рассказ с техническими подробностями, хотя в автомобилях ничего не смыслю.
* * *
Другой мой коллега, сидящий слева, увлекается политикой и целыми днями читает газету "Известия". Время от времени, уткнувшись в очередную статью, он украдкой дремлет. По его мнению, читать на работе менее зазорно, чем спать.
Иногда, пробудившись и сонными глазами глядя вдаль, сосед слева сообщает в пространство:
- Разорили страну, сволочи! Куда Россия катится? Всё тянут на себя, жируют наши начальники!
Пока я размышляю, стоит ли отвечать, коллега вновь засыпает.
Однажды в полудреме он уронил свою чашку на пол, случайно задев ее локтем. Раздался звон, в результате которого больше всех перепугался разбуженный владелец чашки. После этого случая он стал убирать посуду в ящик стола и лишь затем предаваться сновидениям.
Фамилия его проста, как жизнь - Стулов. Имя-отчество - Борис Иванович.
* * *
Борис Иванович работает у нас не так давно; до этого он скучал в КБ "закрытого" завода, производящего ракеты для оборонки. В начале 90-х годов в секторе осталось всего три человека, в том числе и Стулов. Именно тогда мой коллега заинтересовался политикой.
При заводе функционировала библиотека, и от безделья Стулов стал посещать ее всё чаще. Постепенно пристрастился к чтению газет. С тех пор он в совершенстве изучил политическую и экономическую ситуацию в стране, и способен давать любые долгосрочные прогнозы.
Так как у нас в бюро люди аполитичные, Стулов, со временем, начал разговаривать сам с собой. А иногда беседует во сне.
* * *
Мой третий сослуживец является начальником бюро. Он сидит ко мне спиной, что крайне удобно. Начальник не видит, что я делаю на рабочем месте; а я не интересуюсь его занятиями. Фамилия у руководителя обязывающая - Ежов; но, в общем-то, он - человек мирный.
Интеллектуальный уровень Василия Петровича много выше уровня первых двух коллег. Если вкратце, это - чтение детективов Марининой и Незнанского, изучение английского языка, рассуждения о сталинских репрессиях и еженедельные визиты к экстрасенсу. К тому же Ежов - начальник либерального типа, и мне с ним, я думаю, здорово повезло.
* * *
Однажды я серьезно помог Ежову при поломке его рабочего компьютера. Начальник, желая оказать ответную любезность, спросил:
- Миша, а что ты читаешь? - указывая на книжку, лежащую на столе.
- Наталью Медведеву, - пришлось мне ответить несколько смущенно.
Я боялся, что Василий Петрович возьмет книгу в руки и начнет листать, а там слишком много матерных выражений. Но Ежов лишь удивился, услышав незнакомую фамилию.
- Это жена Лимонова, - как можно проще объяснил я. - Малоизвестная книга, ее редко читают.
Тут в мозгу руководителя всплыло какое-то воспоминание. Он только не помнил: плохое или хорошее. Решив не задавать больше вопросов, Ежов вернулся к началу своей мысли:
- А я бы мог тебе детективы из дома принести. У меня их, знаешь ли, много!
* * *
Наше место службы издавна славится медлительностью и бюрократией. С каждым годом возрастает поток бумаг, курсирующих по подразделениям, поэтому более трети сотрудников рассылают, регистрируют и подшивают различные документы. Среди последних встречаются чертежи, пояснительные записки, описи. Это - дело рук и нашего бюро.
Мы сидим вчетвером в небольшой комнате и выпускаем конструкторскую документацию по осевым компрессорам. Все сотрудники бюро - уже лет двадцать "в теме", а я обеспечиваю компьютерную поддержку, ибо надо обрабатывать и распечатывать великое множество бумаг. В осевых компрессорах я ничего не понимаю.
* * *
На нашем предприятии мы обязаны каждый будний день - от звонка до звонка - осуществлять производственную деятельность. Реальной же работы - то пусто, то густо. Время от времени у нас случаются авралы, когда нет и свободной минуты, чтобы передохнуть, но чаще всего тянется вялотекущая повседневность.
В такие дни Стулов начинает донимать меня политическими новостями, Кабанов - рассказами из своей жизни, а у Ежова всегда есть любимое занятие - в свободное время он изучает английский язык. Я же стараюсь отгородиться от всех и что-то написать, благо, компьютер перед глазами - набивай хоть восемь часов подряд. Однако уединиться не всегда получается.
* * *
Так как я в бюро - самый младший, все считают своим долгом учить меня уму-разуму. Лучше других с ролью наставника справляется Стулов.
Борис Иванович страшно политизирован. Кроме ежедневного чтения газет он еще слушает радиоприемник, который притащил из дома. Переизбыток информации заставляет Стулова делиться ей с окружающими.
В моем случае она трансформируется в советы.
Стулов убежден, что в нынешней экономической ситуации молодые имеют все шансы прилично зарабатывать и хорошо жить. Подобный оптимизм не вяжется с общей хмуростью соседа, но данное противоречие его не смущает.
- Миша, уходи ты отсюда! - в который раз убеждает меня Борис Иванович. - Эта гнилая контора бесперспективна. Нам уже поздно, а ты - еще молодой. Я вот недавно в газете прочел...
И он пересказывает мне статьи про юношей и девушек, которые стали менеджерами и продюсерами, органайзерами и дистрибьюторами и, благодаря своей предприимчивости, в одночасье разбогатели.
- Ты тоже можешь, - веско заключает Стулов. - Надо только приложить усилия!
Обычно я на это ничего не отвечаю и лишь глубокомысленно вглядываюсь в экран монитора. Мне подобные разговоры не нравятся. Да и что я могу ответить навязчивому Стулову? Всё дело в том, что я не чувствую в себе коммерческой жилки или желания делать карьеру. Меня устраивает тихая служба, тут я могу писать.
К тому же идея о том, что молодым сейчас легче - миф старшего поколения. Они не могут стать моложе, поэтому завидуют и сочиняют про молодых всякие небылицы.
* * *
Кабанов ведет себя иначе. Его сын, двенадцатилетний подросток, вырос оболтусом. Мало того, он пошел по неправильному пути и связался с группой хулиганов. Теперь время от времени отца повестками вызывают в детскую комнату милиции.
По сравнению с его сыном мое поведение - идеальное, так что Кабанов, наоборот, считает меня очень успешным в профессиональном плане.
- Хорошо там, где нас нет! - часто басит он, возражая Стулову. - Вот если на Запад уехать и там зарабатывать, тогда другое дело. А здесь всё равно нигде не платят.
* * *
У Ежова - свое оригинальное мнение. Главное - знать английский язык, тогда все проблемы решатся сами собой.
"My name is Vasya," - пишет корявым почерком Василий Петрович, надеясь с помощью столь глубоких знаний устроиться на работу заграницей. Что ж, самое важное - желание учиться.
* * *
Иногда меня ужасно раздражает вся эта троица и их дурацкие советы. Я согласен пойти рыть канавы или разгружать составы, только бы не видеть эти лица, не слышать их голоса. Но потом во мне побеждает наблюдатель.
- Английский, говорите, изучать? - переспрашиваю Ежова.
- На Запад уехать? - интересуюсь у Кабанова.
- Молодым везде у нас дорога? - уточняю у Стулова.
И беседа продолжается, я ловлю их слова, надеясь выхватить из сотни незначащих предложений какую-нибудь фразу. После чего отворачиваюсь и печатаю.
* * *
Все мои коллеги имеют потомство. Никого из сослуживцев оно не устраивает, но более всего - Кабанова. Беднягу уже в пятый раз вызывают в милицию, и он снова вынужден отпрашиваться у Ежова.
- Придурок, совершенно мозгов в голове нет! - оправдывается Кабанов перед начальником за сына. - Пошел и разгромил со своими дружками кабинет географии. Ну, что с ним делать?
- Надо кодировать, - озабочено вздыхает Ежов, подписывая заявление за свой счет. - Я консультировался с экстрасенсом - в таком деле поможет только кодирование.
Кабанов кивает. Он не совсем понимает, что такое "кодирование", но привык доверять начальнику. Тем более что у Ежова - тоже проблемы с потомством.
* * *
Сын Ежова - нечто среднее между коммерсантом и бандитом. Такой симбиоз в наши дни - не редкость. Одно время сын здорово поддерживал папашу материально, и Ежов-старший даже побывал в Турции, Болгарии и на Кипре. Но теперь дела отпрыска пошли плохо, работы нет (убивать, что ли, некого, всех убили?), поэтому он довольствуется случайными заработками (убить по знакомству?). Мало того, у сына плохие отношения в собственной семье, где он постоянно скандалит с тещей.
Всё это не нравится Ежову. Когда сын особо набедокурит, Василию Петровичу приходится беседовать с ним с работы по телефону. Я с удовольствием слушаю эти разговоры. В моем начальнике просыпается суровый родитель, и он всегда начинает грозным вопросом: "Опять нажрался?!" Иногда Ежов откровенно хвастается сыном, особенно его прошлым, называя успешным предпринимателем. Чаще хмурится при упоминании о подрастающем поколении.
- У других дети умнеют, а у меня глупеют, - сообщает он Стулову, у которого целых два ребенка - мальчик и девочка.
И, конечно, свои трудности.
* * *
Борис Иванович не понимает собственных детей. Они его удивляют. Каждый день он советует им, как надо жить, а недалекие чада всё норовят поступить по-своему. Например, смотрят по телевизору сериал "Смертельное оружие", играют в компьютерные игры, учатся на тройки и любят "рейв-монтаж".
У Стулова это вызывает недоумение.
- Возьми, например, Гребенщикова, - обращается возмущенный папаша к Кабанову. - Ведь он сам признает, что не знает, о чем пишет песни. Как на Востоке: еду на ишаке и что вижу - о том и пою. Или вот, название группы - "Ногу свело". Ну куда это годится?
- И то верно, - кивает Кабанов и переводит разговор на собственного сына. - Мой за всю жизнь ни одной книжки не прочитал. Я ему говорю: будешь читать каждый день по десять страниц - проверю. Всё равно не читает. Говорит: уроки делал, времени не было.
* * *
Кроме тематических, в нашем бюро происходят беседы, привязанные к конкретному времени суток. Например, по утрам Ежов ходит на совещание. Там председательствует легендарный Черницкий, который любит устраивать подчиненным разборки с криком и руганью. Ежова это возмущает, и после совещания он делится с нами своим недовольством.
- Сегодня Черницкий совсем обнаглел, - говорит Василий Петрович. - Привязался с выполнением плана. Я говорю: давно всё сдали, а он - в крик.
- Что ты петюхаешь?! - орет. - За дурака принимаешь?!
- Я не петюхаю, - отвечаю.
- Нет, петюхаешь! - напирает Черницкий. - Мне лучше знать!
Тут Ежов делает паузу.
- Ну ладно, Черницкий - хам, - заключает он. - Но что означает слово "петюхаешь"?
* * *
Ближе к двенадцати Кабанов всегда произносит:
- Пора, наконец, подумать и о душе.
Значит, через пять минут начнется обеденный перерыв. Мы бросаем работу и быстрым шагом направляемся в столовку, которая находится на втором этаже. Отстояв очередь, наша четверка занимает отдельный столик и во время трапезы обсуждает качество еды.
- До чего мне нравятся оладьи в грибном соусе! - начинает неравнодушный к пище Кабанов. - Выходит недорого и питательно. Моя жена хуже готовит.
- Главное, не берите пирожки с мясом, - нравоучительно наставляет Ежов. - Их делают из непроданных вчера котлет и остатков плова.
- Борщ пересолен, - жалуется вечно недовольный Стулов. - Куда катится система общественного питания?
* * *
Когда до конца службы остается около часа, становится трудно на чем-то сосредоточиться, накатывает усталость. В это время происходят разговоры, чтобы убить время.
Так, однажды Ежов глубокомысленно заявил:
- Я тут в газете прочел, что люди стали меньше двигаться. Сто лет назад человек проходил за свою жизнь около 175 тысяч километров, а сейчас - только 48.
- Вообще-то это - много, - удивился Стулов. - Но сколько же человек проходил за день?
- Сейчас подсчитаем, - ответил Ежов и достал из стола калькулятор. - Итак, какая сто лет назад была продолжительность жизни?
В итоге последний час работы всё бюро рассчитывало, какое расстояние проходил человек за день: раньше и сейчас. Если у читателя есть желание - пусть и сам посчитает.
* * *
Когда мы приходим на работу после выходных, каждый рассказывает, как провел время.
- Я на дачу в Приозерск ездил, - обычно говорю я.
- А я с женой в театр ходил, - гордо сообщает Кабанов. - Спектакль хороший, но как свет погасили, очень спать захотелось. Главное, если бы свет был, тогда ничего. А без света - спать хочется.
- Что за театр? - спрашиваю.
- По-моему, Ленсовета. Я когда покурил в перерыве, то второе отделение нормально посмотрел. А первое - со сном боролся. Там еще мужик такой играет: лет сорока, высокий, волосы светлые.
- Понял, - отвечаю. - А я на даче был.
- Вот, то-то! - невпопад восклицает Кабанов.
- Мы с женой водили внучку в цирк, - информирует Ежов. - От зверей так потом пахнет, просто ужас! Фотографироваться с обезьянкой стоит 50 рублей, пришлось раскошелиться на ребенка.
Стулов пропускает эти новости мимо ушей. Наконец, когда разговоры смолкают, он произносит:
- А я все выходные дома просидел. Мои домашние хотели концерт по телеку смотреть, так я с ними разругался. Переключил на "Итоги" - там прибалтов показывали. Совсем обнаглели, сволочи!
- Кто обнаглел: домашние или прибалты? - спрашиваю я.
- И те, Миша, и другие, - философски отвечает Борис Иванович.
* * *
Раньше поговорку "На работе целый день борьба: до обеда - с голодом, после обеда - со сном" я воспринимал как фольклор. На четвертый год службы стало понятно, что это - объективная реальность.
Дни на работе похожи друг на друга размеренностью и предсказуемостью. Лишь редкие даты вносят разнообразие: Новый год, 1 и 9 Мая, 7 Ноября. Подобные события наше бюро отмечает выпивкой, и мы редко расходимся с таких вечеринок без приключений.
Так, после празднования Дня Победы Стулов ушел домой в рабочих тапках, забыв надеть ботинки. А Ежов с Кабановым задержались до восьми вечера. В начале девятого их разбудила охрана - оба конструктора уснули за рюмкой. Я же в тот вечер вышел на улицу без сумки и кошелька и только чудом добрался до дома, проехав "зайцем" в метро.
* * *
Так как на работе интересных событий происходит мало, временами хочется создать их самому. Иногда возникает сильное желание подшутить над коллегами, но я стараюсь его подавить, ибо ничего путного из этого не выходит. Примером может служить 1 Апреля.
С самого утра я долго рассказывал Кабанову о существовании тоннеля из Москвы в Питер. Якобы по нему будут переправлять тело Ленина для повторного захоронения, поэтому несметное количество войск стережет злополучный тоннель. Я договорился до того, что охрана объекта состоит исключительно из "афганцев".
Кабанов искренне поверил в мою историю, стал задавать вопросы, чрезвычайно оживился. Самое время посмеяться над доверчивым коллегой. Я же вместо этого почувствовал сильное неудобство из-за того, что всё рассказанное - лишь первоапрельская шутка.
Потом я заявил Стулову, что собираюсь вступить в ЛДПР. Этим сообщением мне хотелось вызвать ответную реакцию: я уже приготовился к длительной политической дискуссии. Однако ответ Бориса Ивановича был неожиданным.
- Может, и мне вступить? - произнес Стулов, почесывая затылок. - Сейчас все вокруг - такие дураки, а Жириновский иногда правильные вещи говорит. Я даже книгу его прочел.
И Борис Иванович глубоко задумался. Спустя пару минут он вновь обратился ко мне:
- Так ты серьезно собираешься вступить в ЛДПР?
В ответ я пробормотал что-то невразумительное, ощущая себя полнейшим идиотом. Поддакивать Стулову не хотелось, признаваться в розыгрыше - тем более.
Наконец, настала очередь Ежова. Нашего начальника трудно удивить, но мне ради 1 Апреля захотелось рискнуть.
- 14-го августа будет конец света, - таинственным шепотом сообщил я. - Чистейшая экстрасенсорика! В "Астрологическом вестнике" черным по белому написано!
- Не 14-го, а 25-го, - без всякого интереса уточнил Василий Петрович. - Об этом факте известно давно. Однако мой экстрасенс считает, что для России всё обойдется.
- Понял, - разочарованно ответил я и зарекся "оригинальничать" на работе.
* * *
А однажды у нас в бюро зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал грубый начальственный голос:
- Это Черницкий говорит: мне срочно нужен "колючий"!
Поначалу я обалдел. Как-то естественно сложилось в голове, что "колючий" - это Ежов, но чтобы таким образом звать к телефону?!
"Наверху совсем охамели! - искренне возмутился я. - Совершенно с людьми не считаются!" После этого позвал Василия Петровича.
- Да, - подошел к аппарату Ежов. - Слушаю.
Через мгновенье его брови приподнялись. Он бросил на меня странный взгляд и сообщил абоненту:
- Артем Александрович, вы не туда попали. У Колючего телефон 212-85-06.
Оказалось, наш новый начальник по транспорту обладает редкой фамилией Колючий.
* * *
Бывают периоды, когда производственное безделье совпадает со вспышками моей творческой активности. В такие дни я почти прекращаю общение с коллегами. Выполняя минимальное количество заданий, не отвечая на вопросы и не поддерживая бытовых разговоров, всё рабочее время посвящаю сочинительству. Вокруг меня бубнят либо молчат, мне - безразлично.
Конечно, коллеги догадываются, что я чем-то занят. Ежов, например, считает, что я подрабатываю машинописью, Стулов - что ищу другую работу. Но никто не говорит мне ни слова. В течение всего дня я стучу по клавиатуре компьютера, набивая всё новые строчки.
При этом со стороны может показаться, что я - наиболее активный работник бюро, перевыполняющий трудовой план.
* * *
Когда я заканчиваю свой труд, то обычно испытываю большое удовлетворение. Еще раз перечитав написанное, я откидываюсь в кресле, оглядываюсь по сторонам и тут... вновь замечаю коллег. Они никуда не исчезли, а всё это время находились со мной в комнате.
Ежов сосредоточенно пишет очередную служебную записку, насвистывая незамысловатую мелодию, которую я выучил наизусть. Затем звонит в отдел документации - требует техническое задание на разработку.
- Какого черта вы там медлите?! - распаляется начальник, очевидно, тренируясь перед разговором с сыном.
Кабанов старательно точит карандаш, дабы приступить к выполнению очередного эскиза. Все эскизы Кабанова называются "Втулка лабиринтная" и отличаются только размерами, но мой коллега не хочет пользоваться ксероксом и поэтому каждый раз вычерчивает втулку заново.
- Пойду, покурю. Устал что-то, - произносит инженер и встает с рабочего места.
Стулов тем временем задумчиво смотрит в окно. Губы его шевелятся. Я могу представить общий смысл его высказывания:
- Разорили всё на свете. Куда мир катится? Эх, политики, политики, жируете на бедах населения!
Губы Стулова прекращают двигаться, он приходит в себя и включает радиоприемник.
- Вы слушаете "Голос Америки", - раздается из динамика.
Борис Иванович тяжело вздыхает и начинает слушать...
А я смотрю на этих людей и, после написанного, они кажутся мне милыми и добрыми; наше предприятие - одним из самых передовых в мире; а работа - прекрасным времяпровождением, о котором только можно мечтать.
"Счастье - это когда тебя понимают".
из фильма "Доживем до понедельника".
Для меня самый главный человек на свете - это Катя, мой друг и жена. Правда, последнее определение к ней не очень подходит. От слова "жена" веет канцелярщиной и казенщиной, как и от многих других социальных понятий. А выговорить "супруга" у меня просто язык не поворачивается. Потому что важно лишь то, что мы любим друг друга; и если это чувство - искреннее и глубокое, то остальные детали представляются пустой формальностью.
Я называю Катю - Пау, а она меня - Гризли. Это - имена для общения друг с другом, устойчивые термины нашего внутреннего мира. Используя их, мы отстраняемся от окружающей реальности и создаем свою субкультуру, в которой и пребываем.
* * *
От чтения книжек про счастливую и безоблачную любовь становится скучно. Особенно если речь идет о жене, с которой прожиты долгие годы. Когда автор мемуаров уверяет, что любит свою супругу, подобное признание вызывает сомнение. Сразу представляешь разъяренную жену со скалкой в руке, угрожающую мужу:
- Только посмей написать обо мне какую-нибудь гадость!
Естественно, после такой сцены муж, тяжело вздыхая, выводит: "мой светик", "моя ненаглядная". Ведь бумага, как известно, не краснеет.
* * *
Между тем традиционная мужская культура видит "жену" существом приземленным и до скуки обыденным. Супругой не принято восхищаться. В ней можно ценить положительные черты (умение готовить, бережливость, сексуальность, аккуратность); можно привыкнуть к ней, как к постоянной работе или обоям на стене; и, наконец, откровенно не любить и тем не менее жить вместе (достаточно распространенный вариант).
Моя же позиция ни в одну из этих схем не укладывается, ибо я именно люблю.
* * *
Когда начался наш роман с Пау, мои друзья и знакомые перестали меня понимать. Ни у кого из них я не мог найти эмоциональной поддержки. Первое время это не только удивляло, но и огорчало.
Только потом я догадался, в чем дело. Просто люди не очень-то любят, когда другим хорошо. В счастливом человеке или взаимной влюбленности проницательный наблюдатель всегда ищет скрытый подвох и не доверяет декларируемому счастью.
Но я всё-таки надеюсь на сочувствие и понимание читателя.
* * *
Пау нравилась мне с тех пор как я в первый раз ее увидел. Около двух лет мы были просто приятелями, встречались вместе в разных компаниях. Вернее, дело обстояло сложнее - нас познакомила моя первая жена; Пау тогда была ее подругой.
С первого взгляда какая-то искра проскочила между нами, возник обоюдный интерес; но незримый барьер моральных обязательств исключил возможность более тесных отношений. Впоследствии он только укреплялся: Пау вышла замуж, моя жена забеременела. Разрушить столь мощные препятствия казалось невозможным и даже преступным. Никто об этом и не помышлял.
Мы встречались, бросали друг на друга только нам понятные взгляды, демонстрировали начитанность и оригинальность, делились откровенными вещами и... всё оставалось на своих местах.
* * *
В самом начале нашего знакомства я ходил на день рождения Пау (разумеется, вместе с первой женой). После очередной стопки водки, встретившись с Пау в коридоре, прошептал ей на ухо: "Я хотел бы тебя изнасиловать". Потом было немного стыдно за сказанное.
Когда собравшиеся стали расходиться, Пау пошла нас провожать. Мы с ней шли в обнимку и оживленно беседовали. Мне не хотелось возвращаться домой, мы очень долго прощались, договаривались о новой встрече.
На том же вечере присутствовал будущий муж Пау, который решил, что раньше мы были любовниками. Но он ошибался.
* * *
Постепенно под гнетом времени совместная компания стала распадаться. У друзей появились другие интересы, а моя жена совершенно отдалилась от людей в связи с беременностью. Потом родился ребенок, мои горизонты значительно сократились. Жизнь сделалась пустой, бессмысленной и тяжелой одновременно. Мы с Пау встречались всё реже.
Где-то в глубине души я понимал, что меня это не устраивает. Я не хотел, чтобы из моей жизни исчезла Пау, мне было необходимо ее присутствие, пусть даже в качестве друга, дальнего знакомого, кого угодно. Эта мысль неосознанно вертелась в голове. Якобы совершенно случайно я вспомнил о своем полузабытом литературном сюжете и предложил Пау написать коллективное сочинение.
Сейчас я понимаю, что это был лишь повод для новых встреч.
* * *
Мы совместили обсуждение сюжета с походом на книжную ярмарку, что вполне вписывалось в рамки приятельства. Но этой встречи оказалось достаточно, чтобы всё изменить. До сих пор нас сдерживали другие люди: моя жена, друзья, знакомые - мы должны были под них подстраиваться. А тут остались вдвоем среди незнакомых людей, и выяснилось, что это - самое лучшее сочетание: никто не мешает общению.
После ярмарки нам совсем не хотелось расставаться. И хотя обсуждения сюжета не получилось, нам было просто приятно находиться вместе. Мы зашли в кафе, потом - в следующее кафе. Сто грамм коньяка плюс сто пятьдесят водки. На оставшиеся деньги купили пива. Алкоголь разрушил последние барьеры.
В итоге мы расстались уже около 11 вечера. Я, провожая Пау, чудом разминулся с ее мужем, который караулил у подъезда, снедаемый ревностью и раздражением. Вернувшись домой, я ничего не стал объяснять жене, а просто ушел в ванную - стирать пеленки. Однако мне было не до пеленок.
* * *
Мне стало совершенно ясно, что я не хочу выкидывать Пау из своей жизни; в этом случае я терял нечто слишком важное. Впервые внутри меня что-то взбунтовалось и сказало: "Хватит быть хорошим и правильным. Надо жить только для себя".
И хоть я не представлял тогда, во что выльется наш роман и чем обернется, я отчетливо понял, что в моей жизни появился сильнейший магнит, - Пау. И он притягивал меня всё сильней и сильней.
* * *
Далее события развивались лавинообразно. В тот же вечер Пау ушла от мужа. Тому причиной был не столько я, сколько их плохие отношения. Когда Пау поздно вернулась домой, супруг заподозрил ее в измене "интересам семьи" - подозревать в "измене мужу" ему не хотелось. В результате бурной ссоры Пау собрала вещи и уехала к родителям.
Это развязало мне руки и многое определило. Как я был доволен, что Пау ушла от мужа - ведь я бы не смог делить ее на двоих - играть невыносимую роль любовника при действующем супруге!
* * *
Что касается моей жены, то тут ситуация оказалась сложней. В тот момент я не был готов с ней расстаться; в основном, из-за ребенка. Наши отношения были обыкновенными: мы жили вместе без особых проблем, не ссорились, но и не пылали страстью друг к другу. Нас связывали общий дом и ребенок.
Первое время я испытывал чувство вины перед женой, ответственность за семью и ребенка. Расстаться с Пау я уже не мог, бросить жену - еще не мог.
* * *
На этом фоне последовали встречи с Пау - одна, вторая, третья: такие важные, наиглавнейшие события! Первый месяц всё было просто безумно. Я говорил, что уйду от жены только через пять лет, на следующей встрече - что через год. Мы много рассказывали друг другу о своей жизни. С каждым новым днем я всё больше влюблялся в Пау, всё больше ей доверял.
Параллельно я перестроился на двойную жизнь: звонил ей с работы, из телефонных автоматов. Жене рассказывал сомнительные истории, объясняющие свои долгие отсутствия; выдумал пару новых друзей (Игоря и Федора) и часто "встречался" с этими персонажами. На самом деле ехал к Пау.
Кто-то со стороны, возможно, сказал бы, что мы с ней стали тайными любовниками, хотя это определение плохо подходило к нашим отношениям. Мы почти сразу сделались близкими людьми, друзьями, собеседниками, где тайна оказалась вынужденной и временной мерой. Наши отношения можно было назвать взаимопоглощением.
* * *
Однажды мы встречались в будний день. Я раньше, чем обычно, заторопился домой. Пау провожала меня до Финляндского вокзала, всё не хотела отпускать. Потом мы еще долго сидели на скамейке. Наконец я уехал на троллейбусе. Пау выглядела расстроенной, но ничего мне не сказала.
Прибыв в семью, я помог жене вымыть ребенка, а потом рискнул позвонить Пау (было очень грустно из-за того, что мы рано расстались). В целях конспирации я унес телефон на кухню.
* * *
Набрав знакомый номер, я застал Пау в истерике.
- Зачем ты меня бросил? - закричала она в трубку. - Ты меня предал! И не думай, что я тебя буду долго ждать!
Она плакала. От неожиданности я растерялся.
- Пау, я тебя люблю и никогда не брошу, - пытался объяснить я.
В это время на кухню вошла жена.
- Так что же, Игорь, случилось дальше? - продолжил я разговор.
Вместо ответа Пау повесила трубку.
Я еще сказал пару фраз коротким гудкам и тоже завершил "беседу".
* * *
На следующий день мы помирились. Это произошло естественным образом, без долгих выяснений отношений.
Просто я никогда не мог долго обижаться на Пау. Мне кажется, она испытывала похожие чувства. Под "долго" я имею в виду несколько часов.
-Я никогда тебя не брошу, - повторил я. - Ты же знаешь!
- Только попробуй, - пригрозила Пау.
Я даже пытаться не стал. Да у меня бы ничего и не вышло.
* * *
В один из выходных мы с Пау с самого утра поехали в Новгород: ходили по городу, посетили кремль, прошлись по набережной Волхова. Остатки дня провели в закусочной "Старый Витязь". Много говорили о наших отношениях, мечтали.
Вечером, расстроенные оттого, что всё заканчивается, поплелись на вокзал.
- Я буду за тебя бороться, - уже на перроне внезапно сказала Пау. - Теперь я знаю, что ты мне очень важен. Ты - мой, и я убью всех, но тебя не отдам! Так и знай!
* * *
Время тогда текло толчками: то убыстряясь, то почти останавливаясь. Иногда я чувствовал себя совершенно другим человеком. Это происходило только при общении с Пау. Мы всё больше открывались друг другу, становились всё более откровенными. Вскоре я стал говорить ей такие вещи, о которых даже сейчас не расскажу читателю. Я лишился всех своих секретов. Постепенно мы отбросили все условности, которые существуют между людьми, желание покрасоваться друг перед другом, с ходу перескочили несколько барьеров близости. У нас не могло быть ничего другого! Роман на стороне, сексуальное приключение, острые впечатления - всё это представлялось слишком мелким. Нам надо было говорить друг другу только правду, потому что лишь тогда имело смысл встречаться, разрушать две семьи, ломать чужие судьбы. Или всё, или ничего.
* * *
Такое бывает, наверное, только раз в жизни. Я понял, что если не удержу Пау, расстанусь с ней, предпочтя остаться в тихой семейной заводи, то предам себя. Рядом была Пау - непредсказуемая, часто требовательная, но настоящая, живая, честная.
На нас давило множество обстоятельств: у меня - жена с маленьким ребенком, у Пау - брошенный муж, который всячески старался ее вернуть, чередуя упрашивания и угрозы. Это порождало массу трагикомичных эпизодов.
Однажды Пау оставила мне засос на шее, который вскоре обнаружила жена. Как я поступил? Признался супруге, что этот засос сделал... мой лучший друг. Да так искренне признался, что жена поверила. В другой раз я проходными дворами уходил от тестя, решившего вывести меня на чистую воду. Каждый раз, провожая Пау домой, я рисковал наткнуться на ее супруга - любителя холодного оружия, который периодически караулил под ее окнами. Но уж так получилось, что мы ни разу не встретились.
Один мой друг написал на этот счет: "местами боевик, местами фарс, местами "Санта-Барбара". Так, наверное, казалось со стороны. По-моему, это просто была любовь, которой все препятствовали.
* * *
Мы встречались с Пау в кафе, на чужих квартирах. Мы находились в режиме непрерывного ожидания следующей встречи. Во время расставания дни невыразимо растягивались, во время встреч - пролетали подобно стреле. Те месяцы вместили в себя огромное количество событий.
Нас мало кто понимал, многие считали наш роман проходным эпизодом, осуждали и меня, и Пау. Наблюдалось привычное противостояние чувств и морали.
* * *
- Ты что, собираешься бросать годовалого ребенка? - изумленно спрашивал меня один из друзей. - Подожди немного, подумай. Тебя может замучить комплекс вины. К тому же, алименты...
- Тут нечего думать, - отрешенно реагировал я. - Просто никого, кроме Пау, на Земле не существует. Надо только, чтобы прошло немного времени.
В ответ собеседник недоверчиво качал головой, будто до него не доходил смысл сказанного.
- Ну, а ночь-то вы нормально провели? - пытался он перевести беседу в привычное русло. - Потрахались?
- Нет, мы всю ночь разговаривали, - честно отвечал я, всё более усложняя понимание.
Мой друг разводил руками и замолкал.
* * *
- Вы всё время беседуете? - невозмутимо переспрашивал другой товарищ. - Не волнуйся, это пройдет. Расскажете друг другу всё о себе, и говорить будет не о чем. У меня так было...
- Она тебя скоро бросит, - окончательно добивал третий. - Видишь ли, у нее было слишком много мужчин. И ты, уверяю, не последний...
Я слушал друзей и ощущал невозможность разговора на одном языке.
* * *
В то время перед нами остро стояла проблема с жильем: необходимо было хоть где-то встречаться. Сначала мы хотели снимать квартиру, но это оказалось слишком дорого.
Денег на кафе просто не хватало; брали по сто грамм и стакан сока на двоих, а потом часами сидели за столиком, курили одну сигарету за другой. Много болтались по городу, ждали, пока родители Пау лягут спать. Хуже всего было по выходным.
Постепенно встречаться становилось всё труднее, так как холодало. На город необратимо накатывала осень.
* * *
Лето с его теплыми днями закончилось. В одну из наших встреч разыгрался сильный ветер, и мы отправились в цирк. Просто шли мимо и спонтанно купили билеты. Но представление показалось нам насквозь фальшивым. Я подарил Пау красный поролоновый нос на резинке, и мы ушли после первого отделения. Бабушка-гардеробщица долго уговаривала остаться на львов и тигров. Но для нас цирковая программа было лишь декорацией к нашему собственному, куда более захватывающему спектаклю.
Полчаса спустя мы сидели на скамейке перед цирком, грустили о будущем, пили вино из пластмассовых стаканчиков.
* * *
Начиная с середины декабря всё изменилось. Мы стали ездить на дачу в Зеленогорск, откуда в связи с холодами съехали мои родители. И всё сразу встало на свои места. Благодаря этой даче наш роман с Пау благополучно перерос в полное собрание сочинений, ибо нам дали возможность встречаться и жить вдвоем. Мы считали дачу своим домом, приезжали сюда каждые выходные, несмотря на суровые морозы и проблемы с дровами. С пятницы по воскресенье жили в мире огромных сугробов, теплой печки, замершего Финского залива, бродячих псов, занесенных дорожек, литровых пакетов сухого вина и бесконечных разговоров.
* * *
Не думайте, что мы никогда не ссорились: на даче я впервые в своей жизни бил посуду о пол; Пау несколько раз обещала расстаться со мной, если я буду с ней груб; однажды мы сильно поругались при обсуждении давнишней истории...
Не думайте, что наша жизнь на даче была сказкой. Но мы узнавали друг друга! И самое главное: у нас оказались общие жизненные интересы и ценности. Благодаря этому мы смогли глубже понять друг друга, увидеть в другом себя.
* * *
В одну из суббот мы прямо с дачи поехали в город - смотреть спектакль, в котором играл бывший любовник Пау. Она обрушила на меня информацию о нем всего за день до мероприятия - и мы потащились на "смотрины".
Многим людям такой поступок покажется странным. Но всё объясняется просто: Пау хотела, чтобы я знал о ней всё, в том числе и неприятное для меня. Она воспринимала меня как человека, которому можно и нужно говорить всё: и о бывших любовниках, и о собственных недостатках или неблаговидных поступках. Мне кажется, я поступал так же.
* * *
Однажды мы приехали в Зеленогорск в тридцатиградусный мороз и были единственными смельчаками во всём дачном хозяйстве, которые решились остаться на ночь. Я топил печь до четырех часов утра, добиваясь плюсовой температуры, рубил дрова прямо в комнате. От холода отказал газовый баллон, пришлось готовить на электроплитке. Вдобавок замерзла колонка во дворе, и мы были вынуждены ходить за водой на родник.
Было так холодно, что даже водка не помогала. Я кричал что-то вдохновляющее, в душе понимая, что дом нам не прогреть. Подумывал о том, что с утра придется ехать в город. Пау легла под одеяло в зимнем пальто, но так и не могла согреться.
Слава богу, к утру в комнате стало тепло. Мы, обессиленные, повалились спать. Готовы были мерзнуть, дрожать от холода, но тем не менее быть вместе.
* * *
Весной на деревьях набухли почки, потеплело. На небе показалось яркое солнышко. На Финском заливе стало ломать лед. Этой же весенней волной сломало и мою прежнюю семью, квартирные и бытовые вопросы. Произошел раздел имущества, чувств, жизней. Неизбежный и бесповоротный.
К лету всё было поделено и разведено окончательно. Я почувствовал себя человеком, на которого, наконец, ничего не давит. У меня было главное богатство на свете - Пау. Я был счастлив!
* * *
Летом мы поехали в Крым, в Алушту. Это был наш медовый месяц: замечательное, сказочное путешествие. Я и Пау объездили на троллейбусе почти всё южное побережье, посетили несколько винзаводов. Совершали долгие прогулки по пляжу. В два часа ночи ходили на дискотеку. Однажды даже решились на поход в горы.
Но самое главное в той поездке было настроение. Именно в Крыму мы впервые находились так долго вместе; я окончательно превратился в Гризли, а Пау - в Пау. Там сложилась культура наших путешествий, и сформировалась совместная идеология.
- Самое главное, Гризли, - сказала мне тогда Пау, - всегда быть вместе и путешествовать.
* * *
Пау всю жизнь хотела ходить в походы, но у нее не было компании. Ее бывший муж вообще не любил выходить из квартиры без надобности, предпочитая любым перемещениям уютный диван.
- Кто мне за это заплатит? - вопрошал он на предложение поехать на дачу или за город.
Встретившись со мной, Пау нашла единомышленника. Поэтому сразу же после поездки в Крым мы пошли в наш первый байдарочный поход по Вуоксе.
Как всегда, не обошлось без приключений.
* * *
Так, в один из дней мы застряли на острове. Стояла середина сентября, а погода в это время - крайне изменчивая. Заснули мы тихим вечером, при ясном звездном небе; а когда поднялись с утра - дул сильный ветер, по озеру гуляли метровые волны.
- Что будем делать? - спросила Пау, с тревогой наблюдая за разбушевавшейся стихией.
- В первую очередь, есть, - пытался бодриться я...
Во время завтрака метрах в двадцати от нас повалило березу: ветер легко переломил ствол. В воздухе значительно похолодало. Мы сделали несколько попыток спуститься на воду, но безрезультатно, волны были слишком высокими и захлестывали байдарку. Пришлось на неопределенное время задержаться на берегу.
Рядом с нами, на совсем крошечном островке, тоже застряли туристы, трое здоровенных парней. Они что-то кричали, но было слишком шумно, и мы не разобрали ни слова. Очевидно, на Ладоге, куда впадает южный рукав Вуоксы, разразился шторм.
К вечеру погода не улучшилась, да еще и подошла к концу еда. Мы разделили оставшийся хлеб и молча съели. Разговаривать не хотелось.
Спали плохо. Всю ночь бушевала стихия: выл ветер, ревели волны, деревья раскачивались и трещали ветками. Думалось только о том, что на следующий день придется выбираться с острова, несмотря на распоясавшуюся природу.
В итоге с утра, подстегиваемые нервным возбуждением, мы загрузили байдарку и вышли на воду под ураганным ветром. Лодку ужасно кренило, заливало водой. Всё время приходилось идти носом к волне. В результате мы с черепашьей скоростью приближались к "большой земле". Лихорадочно гребли в течение трех часов. Наконец, добрались до цели.
Побили все рекорды выносливости, и главное - не утонули!
Уже в поезде мы встретили товарищей по несчастью с маленького островка. Они оказались более внушительных размеров, чем выглядели там, среди волн. Самый крепкий подошел к нам, как к старым знакомым.
- Мы увидели, что вы отплываете, - объяснил он, - и тоже принялись собираться. Но ваша байдарка здорово нас обогнала!
Слушая его речь, я невольно ощутил чувство гордости. Хотя, если говорить честно, нас гнала к берегу не смелость или умение грести, а безудержный животный страх.
* * *
В октябре мы стали жить вместе. Пау переехала ко мне и постепенно перевезла все вещи. Еще через полгода мы поженились.
Так началась наша семейная жизнь, со своими радостями и трудностями, счастьем и горечью. Она продолжается уже четвертый год. Оценить ее однозначно - очень трудно.
Наверное, повседневность сделала наши отношения менее яркими. Мы начали спокойней смотреть на мир, стали менее подвижными. С другой стороны, возросла зависимость друг от друга, возникло понимание с полуслова.
Главное, что мы по-прежнему любим друг друга. И, как мне кажется, всё сильней.
* * *
Совсем недавно, пару недель назад, я сидел дома и ждал Пау: она должна была вернуться около десяти часов вечера. Поначалу всё было нормально. Однако в пятнадцать минут одиннадцатого я стал нервничать и больше уже ничего не мог делать - просто сидел в кресле и ждал. Пол-одиннадцатого мне стало по-настоящему плохо.
Я внезапно решил, что с Пау что-то произошло. Тогда я начал ходить по комнате и, почти плача, умолять Бога: "Господи, сделай так, чтобы с Пау ничего не случилось! Пойми, я не могу без нее жить! Сделай так, чтобы она сейчас же оказалась дома!!!"
В тот миг я понял, что все проблемы, волновавшие меня - отсутствие денег, литературные планы, усталость, желание выспаться - не стоят и выеденного яйца. Самое главное, чтобы со мной была Пау!
Она пришла без пятнадцати одиннадцать. Оказалось, подвел городской транспорт - пришлось полчаса ждать трамвая. А я так перенервничал, что даже толком не смог обрадоваться ее возращению.
Одно лишь сделал: сдержал обещание, данное Богу, - забыл о своих делах ради Пау. Мы с ней проговорили до двух часов ночи, и я, без всякой причины, не пошел на следующий день на работу. Утром позвонил и сказал, что отравился. Кабанов мне очень сочувствовал.
В какой-то степени я действительно отравлен или болен... любовью к Пау.
* * *
Мы всё рассуждаем: надо ли что-то менять в этой жизни? Достаточно ли только того, что любим друг друга? Может, следует стремиться к чему-то большему?
Думаем и гадаем, но вернее будет сказать "гадали".
Впрочем, об этом читайте в следующей главе.
"Нос моей фокстерьерши Глаши - маленькая боксерская перчатка. А сама она - березовая чурочка".
Сергей Довлатов "Наши".
Недавно у нас появился новый член семьи - собака. В тот же миг привычный мир перевернулся, повисел некоторое время вверх тормашками, а затем упал и разбился вдребезги. Осколки мы долго убирали с паркета, чтобы наш пес не поранил лапу или не проглотил кусочек стекла. Склеить что-либо заново уже невозможно, поэтому всё отправилось в мусорное ведро.
Теперь на наших глазах рождается новая реальность, к которой мы постепенно приспосабливаемся, и имя ей - "жизнь втроем с собакой". Возврата к прошлому больше нет.
* * *
Нашего щенка зовут Малышка. Она живет у нас уже три недели и растет не по дням, а по часам. Первую неделю собака увеличивалась преимущественно в длину, теперь - больше растет в высоту. Но лучше всего у нее отрастают когти, которыми она успешно раздирает всё, что попадется на пути.
Сейчас Малышке - три месяца, и она достигла размеров спаниеля. Через полгода превратится в солидного ротвейлера весом около 40 килограмм. Я с трудом представляю грядущие метаморфозы. Однако уже сейчас понятно, что имя "Малышка" станет комичным для столь большой собаки.
* * *
- Это будет очень забавно, - восхищается кинолог, которая продала нам ротвейлера. (Кстати, она и назвала щенка). - Представьте себе: крупная собака и вдруг - Малышка. Если позвать ее на улице, никто не догадается, что вы употребляете кличку.
"Все просто решат, что мы сошли с ума", - думаю я, слушая эту энергичную женщину.
Она вызывает у меня уважение и страх ответственности. Кинолог слишком сильно любит собак. Боюсь, мне этому не научиться за всю жизнь.
А относительно имени нам объяснили, что менять его в возрасте трех месяцев - попытка, обреченная на провал: ротвейлер с большим трудом переучивается. Но нас это не сильно расстроило. Ведь по родословной собаку вообще зовут Хэппи Хрусталинка. Какое-то несовместимое, на мой взгляд, словосочетание.
Так что пусть она будет Малышкой. Лишь бы откликалась, когда ее зовут.
* * *
Наша семейная жизнь теперь сильно изменилась: не к лучшему или худшему, а куда-то в сторону. С некоторых пор я делаю много новых движений.
Так, с утра, вскакивая с кровати по звонку будильника, привычно ищу свои тапки на телевизионном столике (чтобы собака не грызла); одежду - на секретере (чтобы пес не разодрал); и, схватив всё это в охапку, бегу в ванную одеваться, отмахиваясь от приставаний разбуженной Малышки.
Днем, по выходным, убирая за ней мочу или кал, стараюсь, чтобы собака не бросалась на половую тряпку. Если это удалось, то через секунду кидаю ей в коридор пустую пластмассовую бутылку, предотвращая набег Малышки на кровать.
Вечером, возвращаясь домой, уже в лифте для экономии времени снимаю шапку и шарф. На лестничной площадке кладу вещи в рюкзак и расстегиваю пуховик. Стоя перед дверью, расшнуровываю ботинки и только потом звоню в квартиру. Я знаю, что услышу за дверью. Это будет крик Пау: "Малышка, нельзя!"
Значит, минут через пять меня пустят домой. И я опять побегу в ванную переодеваться.
* * *
Чтобы картина, описанная выше, лучше улеглась в голове читателя, следует объяснить причины, побудившие нас приобрести собаку.
Наверное, всё дело в возрасте. В последнее время мы стали ощущать приближение тридцатилетнего барьера, который болезненно переживает любой человек. Данная дата - первое серьезное испытание временем. И вот: нам скоро тридцать, а мы живем как дети. Нет никого, о ком нужно заботиться, растить, воспитывать. В дискуссии "ребенок или пес" по многим причинам победил последний.
Кроме того, Пау в детстве очень хотела завести собаку, но родители оказались непреклонны. Из-за этого у нее на всю жизнь остались несбывшиеся мечты о щенке. Наверное, это и есть основная причина покупки Малышки. В совокупности с рассуждениями, приведенными выше.
* * *
Идея приобретения щенка тоже имеет свою историю.
Год назад, вернувшись из летнего отпуска, мы сообщили всем родным и знакомым, что собираемся завести ньюфаундленда. Люди реагировали по-разному: кто-то пожимал плечами, кто-то отговаривал. Наконец все смирились с нашей затеей.
Мы же, в связи с наступлением холодов и извечной нерешительностью, потеряли былую активность. Разумно проанализировав размеры квартиры и наши финансовые возможности, я и Пау отказались от приобретения ньюфаундленда.
* * *
В то время я не был готов к третьему члену семьи. Мне представлялись странные картины. Например, Пау заводит кавказскую овчарку...
Я прихожу домой, открываю дверь и прямо с порога слышу прокуренный бас:
- Ты кто такой? Теперь я здэсь живу! Давай знакомыца: кавказэц!
Или Пау приобретает водолаза...
Навстречу мне выходит человек в водолазном костюме:
- Где у вас ванная? Уж больно нырять охота! Да, кстати, я - ваш водолаз...
- А ты меня будешь больше любить, чем собаку? - спрашивал я Пау, испытывая ревность к планируемому псу.
* * *
На следующее лето мы поехали на дачу в Приозерск и там познакомились с соседской овчаркой по кличке Вайт. Пес нам очень понравился. Он был крупным, симпатичным и покладистым. Мы подкармливали Вайта, гладили, беседовали с ним, и у нас родилась идея завести овчарку.
С этой мыслью мы приехали в город и прожили еще месяца три-четыре. Ничего по-прежнему не менялось.
* * *
Наконец, я почувствовал, что должен поступить как настоящий мужчина. Мне уже давно следовало совершить подвиг. Под Новый год я заявил, что решение о покупке собаки созрело и настоятельно требует выполнения.
- Хватит откладывать! - проникновенно воскликнул я. - Так мы в жизни вообще ничего не совершим, а будем только рассуждать и строить планы!
Моя речь произвела на Пау впечатление. Посовещавшись часа два-три, мы решили, что в ближайшее время купим овчарку, кобеля, и назовем его Бутч - в честь персонажа из фильма "Криминальное чтиво".
В итоге через два месяца, прочитав изрядное количество кинологических книг и проведя немало времени в обсуждении проблемы, мы приобрели ротвейлера, суку, по имени "Малышка".
Хорошо еще, что вообще собаку купили.
* * *
Когда мы везли нашу (весьма дорогостоящую) покупку домой, я держал Малышку на коленях, завернутую в одеяло, и думал, как буду заботиться о собаке, гладить, ласкать и всячески оберегать от любых неприятностей.
Теперь же, когда я временами кричу ей: "Нельзя!", прижимаю за шкирку к полу, а также использую нетрадиционные команды типа "тихо!", "молчи!", "заткнись!", "успокойся!", то понимаю, что стал на шаг ближе к правде жизни. Впрочем, об этом позже.
Итак, мы приехали с собакой поздно вечером. Малышка вела себя спокойно. Она немного походила по квартире и улеглась на заранее приготовленное место. Нас предупреждали, что щенок может не спать всю ночь, привыкая к новой обстановке, скулить и капризничать. У нашего ротвейлера оказалась крепкая психика - первый вечер прошел тихо и без неприятностей.
Собираясь заснуть, я еще раз взглянул на щенка-новосела.
- Наконец-то мы приобрели собаку, - мелькнула в голове счастливая мысль, и я погрузился в сон.
* * *
Утром меня разбудили стук, треск, глухие удары, ворчанье и множество других непонятных звуков. Это собака играла с пустой двухлитровой бутылкой из-под "Кока-колы". Часы показывали пять утра.
- Ты спишь? - шепотом спросил я Пау, смутно подозревая, что сон в таком шуме почти невозможен.
- Я вообще не спала всю ночь, - последовал неутешительный ответ.
* * *
С тяжелым чувством я поднялся с постели. Ужасно хотелось спать. Зато Малышка выглядела очень бодрой. Увидев, что ее новые хозяева проснулись, она стала яростно кидаться нам на ноги, лизать колени и грызть тапки.
- Нельзя!!! - в один голос завопили мы, наученные кинологом.
Однако на собаку эта команда не оказала нужного воздействия. Скорее, подстегнула к более активным поступкам. Малышка начала по-деловому грызть наше кресло.
- Но ведь собака должна слушаться, - удивленно произнес я. - Она же выполняла команды у предыдущей хозяйки...
- Нельзя!!! - заорали мы одновременно.
Малышка с удивлением взглянула в нашу сторону, а затем отвернулась и продолжила разборку с креслом.
* * *
В тот день я впервые в жизни захотел поскорее уйти на работу. Ведь, действительно: Ежов не кусается, Стулов не царапается, а Кабанов пока еще не лает. Быстренько одевшись, я оставил Пау наедине с Малышкой, приговаривая про себя: "Она больше хотела собаку, чем я".
Стоя на трамвайной остановке, я бросал взгляды на домашнее окно, горящее далекой звездочкой на 14 этаже, и был рад, что покинул квартиру в столь раннее время.
"Собака - это всё-таки серьезно", - крутилась в голове до конца не осознанная мысль.
* * *
- Вот, вчера собаку купил, - объявил я сослуживцам.
Реакция оказалась слабой.
- А мне так кот надоел, что больше вообще никого не надо, - откликнулся Стулов. - Прыгает на шкаф, царапает обои. Недавно сорвал занавеску в комнате. А вот кашу не ест, подавай ему колбасу!
- Сколько заплатили? - осведомился, в свою очередь, Ежов.
Услышав цену, Василий Петрович помолчал, почесал затылок и напрочь потерял интерес к теме.
Непосредственнее всех реагировал Кабанов:
- А как он выглядит, этот ротвейлер? Такой черный, с хвостом? Я вообще-то много собак видел, а вот пород не знаю...
Объяснить ему толком я ничего не мог. Про собаку отвечал уклончиво:
- Хороший пес... Еще маленький... Привыкаем потихоньку...
Таким образом, тема "про собаку" быстро истощилась. Этому способствовало и большое количество работы. Я погрузился в нее с головой и забыл о своих проблемах.
* * *
Перед обеденным перерывом раздался телефонный звонок. Кабанов взял трубку.
- Тебя, - через пару секунд сообщил он.
Оказалось, звонила Пау.
- Я больше с собакой одна не могу, - донесся до меня измученный голос. - Приезжай поскорей, если можешь...
Мне показалось, что она вот-вот расплачется.
* * *
Удивлению Ежова не было предела, когда я положил перед ним заявление за свой счет.
- Понимаешь, ты мне сегодня нужен, - обиженно произнес он. - Что происходит, в конце концов?
В ответ я стал бормотать что-то невразумительное: мол, жена не справляется, пес совсем распустился, помощь требуется...
- Не было у бабы печали, так завела порося! - зло прокомментировал Василий Петрович и подписал заявление.
И я помчался домой.
* * *
Когда я вошел в квартиру, Пау беседовала по телефону с кинологом. Собака мирно спала.
Как только разговор закончился (а продолжался он не менее часа), Малышка проснулась и с рычанием бросилась на мой тапок.
- Это не малышка, а боров! - воскликнула Пау в сердцах. - Я уже целые сутки не спала! Она носится по квартире как угорелая и совершенно меня не слушается!
- Боров! Боров! - позвал я щенка. - Не надо кусать мои тапки!
Какое-то удивление промелькнуло в глазах собаки, и она уступила.
- Посмотри, это же настоящий боров, - подтвердила Пау, и мы начали называть Малышку "боровом".
* * *
Целый день собака бегала, прыгала, кусала, рычала, лаяла, грызла и царапалась. А когда "боров" улегся (около одиннадцати часов вечера), мы, обессиленные, сели на кухне на семейный совет.
- Мне кажется, мы совершили самую большую ошибку в жизни, - начала Пау. - Нам совершенно не нужна собака.
- Да, - вторил я в ответ. - Как мы с ней справимся? Как воспитаем? Если бы можно было отдать ее назад!
Признаюсь откровенно, как и должен делать любой порядочный писатель: в тот момент я очень хотел избавиться от собаки. Мне казалось ужасным лишиться привычного образа жизни.
Однако щенок есть щенок. И если ты завел его, то уже не можешь отказаться: нельзя же бросить собаку на произвол судьбы. Поэтому мы с Пау поплакались друг другу, взвесили предстоящие плюсы и минусы, и, собрав волю в кулак, начали жить втроем.
* * *
Вскоре стало ясно, что все книги о собаках, прочитанные нами, оказались бесполезными. В них либо описывались щенки с голубиным характером, послушные и пассивные; либо употреблялись сложные термины типа "преобладание ориентировочного инстинкта" или "связь условного раздражителя с безусловным подкреплением", никак не облегчающие жизнь начинающего собаковода.
Каждый автор имел свое мнение по поводу кормления, воспитания и ухода за собакой. Никого из кинологов не волновало, что они слишком часто противоречат друг другу.
* * *
Например, когда я решил воспитывать Малышку по пособию "Все о дрессировке собаки", то вычитал следующее: "Необходимо как можно быстрее заставить маленького щенка слушаться хозяина. Сделать это надо безболезненно для питомца, простой командой "Фу!" или "Нельзя!"
Так я и поступил. В первые сутки пребывания Малышки в доме мне пришлось множество раз кричать "Фу!" и "Нельзя!", ибо собака только и делала, что нельзя: грызла мебель, линолеум, норовила проглотить металлические скрепки, рвалась в ванную, драла обои.
На следующий день я вновь открыл увлекательную книгу и почти сразу наткнулся на совет: "Не рекомендуется злоупотреблять командой "Нельзя!" или "Фу!", особенно на начальном периоде воспитания. Щенок может вырасти робкой и запуганной собакой исключительно по вине хозяина".
Я почувствовал себя не в своей тарелке, ибо невозможно придерживаться двух советов одновременно. В итоге пришлось перейти к собственным методам воспитания.
* * *
Выход нашелся не сразу и после долгого внутреннего сопротивления. Собственно, это даже не выход, а единственная возможность хоть как-то повлиять на щенка. Применять следует в исключительных случаях.
- Эй, Боров, - обратился я к Малышке ранним субботним утром, когда она без всякой видимой причины прыгнула на меня и укусила за руку. - Мне надоело быть пушечным мясом в этой квартире. А ну, выходи на битву!
С этими словами я схватил собаку за холку и протащил от прихожей до кухни. Малышка взвизгнула и убежала, но ненадолго. Вскоре она вернулась и угрожающе зарычала на меня. Тут уже и я вышел из себя. В итоге произошло решительное сражение, в котором я одержал убедительную победу.
Малышка обиделась и ушла в коридор.
* * *
После этого мы еще пару раз серьезно дрались. Травм и физических увечий практически не было. Из данных поединков я всегда выходил победителем, ибо Малышке было нечего противопоставить столь крупному двуногому.
Только не подумайте, будто я люблю обижать слабых: просто щенку нужно было показать его место в стае. И хотя результаты воспитания оказались минимальными, Малышке постепенно пришлось считаться с моим мнением.
* * *
В данном возрасте щенок отличается стремлением постоянно что-то грызть. Поначалу мы отнеслись к этому факту слишком беспечно. Найдя в квартире массивную пластмассовую свинью, мы отдали ее Малышке, посчитав, что проблема с режущимися зубами решена.
Однако через полчаса свинья с начисто отгрызанным пятаком была насильно отобрана, ибо Малышка стала глотать пластмассу, откушенную от игрушки. Оказалось, что щенок ротвейлера в короткий срок может разгрызть всё, что угодно!
В итоге свинья заработала полную инвалидность, а проблема с "грызней" так и осталась.
* * *
На следующий день Пау пошла в собачий отдел нашего гастронома и купила там ароматизированную кость против кариеса. Стоило это "богатство" восемь рублей.
- А ее надолго хватит? - пыталась выяснить Пау у продавца.
- Вообще-то, у меня нет собаки, - честно признался пожилой мужчина у стойки. - Но, думаю, что псу такую кость за всю жизнь не сгрызть. Посмотрите, какая она большая и крепкая!
* * *
Когда Пау принесла покупку домой, я был счастлив даже больше, чем Малышка. С чистым сердцем мы отдали собаке кость и увлеклись каким-то разговором.
Через пятнадцать минут Малышка вернулась. Она нюхала вокруг и что-то искала.
- Неужели потеряла кость? - безмятежно спросил я.
- Странно, - призадумалась Пау.
* * *
Мы тщательно исследовали место Малышки и нашли на подстилке несколько маленьких обломков кости.
- Она всё съела! - поразила меня неприятная догадка. - Наверное, есть кости, которые можно сгрызть целиком. Но эта была такой большой!
Я и Пау сильно испугались и стали срочно звонить кинологу. Но ее, как назло, не было дома. Пронервничав часа три, мы, в итоге, связались и узнали, что ничего страшного не произошло - собаки действительно сгрызают ароматизированные кости. Это способствует пищеварению и обогащает организм витаминами.
Только такие кости съедаются гораздо быстрей, чем обыкновенные.
* * *
Общение с псом - чрезвычайно разнообразный процесс. Не всегда ясно, кто на кого больше влияет: хозяин на собаку или наоборот. Главное, что это действие непрерывное. Постепенно угадывается характер животного. Нам, например, достался активный и, увы, довольно упрямый экземпляр. Сколько ни говори, что нельзя драть обои или залезать на кровать: стоит отвернуться - собака тотчас это сделает.
- Таким, как ты, - обращаюсь я к Малышке, - надо участвовать в чемпионате мира по упрямству. Ты бы точно заняла первое место!
Малышка смотрит на меня вопросительно, а потом начинает носиться по комнате, словно возражая:
- Я - не упрямая, не упрямая, не упрямая!
Чем только подтверждает поставленный диагноз.
* * *
- Зачем ты на меня голос повышаешь? - как бы говорит своим поведением щенок. - Ведь прекрасно понимаешь, что мы с тобой - друзья. Если я и делаю что-то не так, то только потому, что маленький.
* * *
Единственное, что требуется Малышке, кроме как поесть и погрызть, это внимание. Проблема лишь в том, что внимание надо уделять круглосуточно.
Например, если щенок видит, что мы с Пау беседуем, забыв о его существовании, то немедленно начинает рвать обои в коридоре. Причем никакие порицания на собаку не действуют. Зато, если вместо наказания Малышку взять на руки и сесть с ней в кресло, она через несколько минут уснет, прижавшись всем телом к хозяину.
Если после этого оставить Малышку одну, она проснется и... снова примется драть обои.
* * *
Еще неделю назад я считал, что Малышка вообще ничего не боится. В прошлый четверг оказалось, что она пугается работающего пылесоса. Кроме этого, собака опасается передвигаемой мебели, в основном, стульев.
Меня это удивляет.
- Вот, смотри, стула она боится, - жалуюсь я Пау. - А меня воспринимает как большую ходячую кость, которую можно грызть и царапать в любое время суток. Неужели стул страшнее хозяина?!
* * *
Временами мы с Пау подыгрываем собаке, обращаясь друг к другу:
- Лежать!
- Рядом!
- Место!
Я кладу Пау руку на шею и говорю:
- Нельзя!
Она в ответ рычит и сопротивляется.
Малышка наблюдает эти сцены гораздо внимательней, чем обыкновенные разговоры. Такое поведение ей более понятно. Собака подходит к нам ближе, стараясь получше разобраться в происходящем. Если ей кажется, что я обижаю Пау, Малышка бросается к ней - вылизывать и защищать обиженного.
Я демонстративно извиняюсь перед Пау и Малышкой, после чего мы заключаем мирное соглашение.
* * *
Иногда в нашей семье происходят забавные сцены, связанные с новым образом жизни. Надо сказать, что во сне я храплю; особенно, когда лежу на спине. Поэтому Пау, просыпаясь от звуков храпа, всегда говорит мне:
- Перевернись!
Обычно я понимаю смысл фразы, и, не просыпаясь, переворачиваюсь на бок. После этого храп прекращается.
А недавно на оклик: "Перевернись!", я лишь сурово откликнулся: "Нельзя!" и захрапел еще громче.
* * *
Но наиболее сильные чувства я испытал, когда мы впервые вывели Малышку на прогулку. Это случилось два дня назад. Пес был в ошейнике, на поводке и от избытка эмоций энергично шарахался в разные стороны. Первый же прохожий боязливо отошел, уступая нам дорогу.
Это произвело на меня сильнейшее впечатление. Ведь если бы я шел один, никто бы и не подумал пропустить меня вперед. А тут - здоровый лоб шарахается в сторону. И он боится моей мирной маленькой собачки!
От этого факта мне стало как-то приятней. Как бы вам объяснить?
Просто я почувствовал, что наступит время, когда я с собакой буду чувствовать себя уверенней, чем без нее.
* * *
В настоящий момент я сижу за домашним компьютером. На улице дует ветер, снег валит хлопьями. Пау ушла читать лекции вечерникам, и вернется поздно.
Малышка спит на кресле, которое облюбовала в качестве лежбища. Я слышу ее беспокойное сопенье. Иногда собака ворочается. Она высунула язык и, значит, ей снится приятный сон - будто она сосет молоко матери. Пусть Малышка спокойно спит.
У нее очень красивая физиономия и окрас; а глаза - гораздо умнее, чем поведение. С такими глазами нужно быть Сократом или Ньютоном, а не грызть обои и кусаться без повода. Я всё больше привыкаю к Малышке и всё больше ее люблю. Наша собака - мужественная и смелая.
Нам предстоит долгая совместная жизнь, но обо всём, увы, не напишешь.
А потом начинаешь спускаться,
Каждый шаг осторожненько взвеся:
Пятьдесят - это так же, как двадцать,
Ну а семьдесят - так же, как десять.
Ю. Кукин "30 лет".
Теперь настало время поговорить о моих родных. Раньше, до "Автопортрета", я избегал этой темы. Мне хотелось писать о чем-то волнующем: например, о несправедливом устройстве общества или глубоких личных переживаниях. Родители на этом фоне выглядели слишком обыденными, как бы недостойными детального описания.
Но сегодня мне хочется вычертить в масштабе один к одному свою четвертую проекцию. Или, проще говоря, взглянуть на себя через призму взаимоотношений с близкими родственниками.
Самых родных не так уж много. С течением времени их остается всё меньше; а новых не предвидится. Близкие люди стареют, постепенно становятся более беспомощными, и я незаметно меняюсь с ними местами: то есть, делаюсь взрослее и самостоятельней, чем они.
* * *
Первое слово, которое я произнес, было "мама". Вернее, "мама, дай конфету". Так уж получилось, что я начал говорить предложениями. В этой фразе легко угадывается будущий маменькин сынок; ненасытный потребитель сил, внимания и чувств. Так, наверное, и было.
Если учесть, что отец ушел от нас, когда мне было два с половиной года, а бабушка почти не занималась моим воспитанием, нетрудно понять, почему мама стала моей единственной защитой от окружающего мира. Почти все ранние воспоминания связаны с ней.
* * *
Так как мама работала, а бабушка вела активный образ жизни (часто ездила по санаториям и пансионатам, ходила на лекции), меня с раннего детства отдавали сначала в ясли, потом в детский сад, а во время учебы в начальных классах - в группу продленного дня.
Летом я выезжал с яслями или детским садиком за город, а когда стал старше - в пионерский лагерь. Подобная жизнь должна была сделать меня энергичным ребенком, склонным к общению, но я так и остался замаскированным интровертом. В том смысле, что при контактах с людьми часто "надевал маску".
* * *
Наш детский садик находился близко от дома. Обычно я просыпался полшестого утра, лежал минут двадцать с открытыми глазами, а потом начинал будить маму:
- Вставай! Меня пора вести в садик!
Мама кормила меня, одевала, отводила в сад, а сама шла на работу. Я же поступал в распоряжение воспитателя.
* * *
Забирала меня мама обычно позже всех, так как работала далеко и поздно заканчивала.
Прекрасно помню, как мы сидим вместе с воспитательницей во дворе детского садика на скамейке и ждем маму: всех остальных детей уже забрали. Наконец, я вижу мамину фигуру и бегу к ней, а воспитательница, не сказав ни слова, хватает свою сумку и направляется в другую сторону - домой.
* * *
Мама брала меня за руку, и мы вместе ходили по магазинам. Я помню их названия - "Василек", "Чулок", "Десятка". Чаще всего она отводила меня куда-нибудь в уголок и делала покупки, а я в это время рассматривал витрины.
Однажды я начал ходить по магазину и дергать незнакомых людей за куртки и пальто. Больше всего меня удивляло, что никто не оборачивается. "Наверное, так надо, - глубокомысленно рассуждал я. - Людям приказали не обращать на меня внимания".
* * *
Иногда мама ставила меня в очередь в отдел, а сама бежала пробивать продукты в кассу. В такие минуты я очень нервничал. Я боялся, что мама не успеет выбить чек, а уже подойдет моя очередь. И что я тогда скажу продавцу?
Если так получалось, я уходил из очереди и очень обижался, хоть мама и объясняла, что ничего страшного не произошло. Она возвращалась в очередь, говорила, что я здесь стоял и забирала выбитые товары.
* * *
По воскресеньям мы обычно гуляли по городу, шли по Невскому, сидели на скамейке в Летнем саду. Иногда заходили в кино или в мороженицу. Однажды я спросил маму на Аничковом мосту:
- А почему здесь дяди стоят голопопые? - и она долго не знала, что мне ответить.
* * *
Изредка мама бывала со мной строгой. Как-то раз я не послушался ее на пляже. Пообещал не купаться, а сам пошел. Почему-то мне казалось, что мама простит меня.
Кончилось всё тем, что она задала мне трепку, схватила за руку и потащила домой. Я не ожидал такого поворота дел: шел и ревел на всю округу. Но мама осталась непреклонной, и на пляж мы в тот день больше не пошли.
* * *
Время летело, я постепенно взрослел... Однако самостоятельности мне не хватало. Мама постоянно заботилась обо мне и, наверное, сильно разбаловала. Я не умел следить за своими вещами и когда первый раз вернулся домой из пионерского лагеря, то привез лишь пустой чемодан: все мои пожитки остались в отряде.
Пришлось нам с мамой возвращаться за вещами.
* * *
В то время я всё терял, забывал взять или положить на место. Видимо, мне казалось, что это всегда сможет сделать за меня мама. Наверное, я был вылитым маменькиным сынком.
Однажды спалил огромную кастрюлю супа, забыв выключить газ; в другой раз - захлопнул входную дверь и пошел в школу без портфеля, потому что ключ остался в квартире. Но мама меня почти не ругала. Может, она хотела, чтобы я не взрослел, а по-прежнему оставался только ее ребенком?
* * *
Классе в третьем я увлекся фотоделом и вместе с одноклассником часами просиживал в ванной, распечатывая снимки. Именно тогда к нам обратился местный авторитет - шестиклассник Бобров. Он предложил перепечатывать фотографии групп "Кисс", "Бони-М" и "Смоки" - для последующей продажи. Наша доля составляла сорок копеек за фото. Мы согласились.
Когда мама случайно узнала об этом, то ужасно разозлилась.
- У нас в семье торгашей никогда не было и не будет! - заявила она.
Мы, пристыженные, отказались от прибыльного дела.
Сейчас, во времена тотального разгула коммерции, это представляется странным.
* * *
Когда я учился в старших классах, мы с мамой раз в две недели ходили в театр. Эти посещения оказывали на меня сильнейшее воздействие. Именно тогда я зажегся идеей стать режиссером, а еще лучше сценаристом. После спектакля мы редко обсуждали увиденное. Обычно я был настолько опустошен и измотан просмотром, что на дискуссии просто не хватало сил.
В то время визит в театр был для меня культовым мероприятием. Мне казалось диким посещать театр вместе с классом; одноклассники только шумели или смеялись, глядя на сцену.
* * *
В детстве я часто говорил маме, что она - самая красивая на свете; и когда я вырасту, то обязательно женюсь на ней. Однажды я спросил, сколько ей лет, и мама ответила, что тридцать три года. С тех пор прошло много времени, но я запомнил эту цифру и, уже будучи в школе, всё время говорил, что моей маме - тридцать три: как будто возраст никогда не меняется.
* * *
Мы с ней жили вдвоем, остальные люди немного значили в моей жизни. Она меня никогда не предавала. Во всяком случае, у меня до сих пор сохранилось убеждение, что моя мама - самая лучшая в мире.
* * *
Не могу то же самое сказать об отце, с которым виделся редко и воспринимал весьма поверхностно... Меня мало огорчал дефицит внимания с его стороны. Иногда я даже был доволен, что расту без отца, чувствовал себя более свободным и раскованным в поступках - надо мной не довлел доминирующий родитель, под руководством которого следовало вершить свой жизненный путь.
А в студенческие годы мне часто доводилось наблюдать за папашами своих друзей. Я замечал их ограниченность, глупость, нелепые претензии, и думал, что уж лучше расти без отца, чем с отцом, который не вызывает уважения.
* * *
В детстве я раз в месяц посещал бабушку и дедушку по отцовской линии. Папа забирал меня из дома в субботу утром и привозил назад в воскресенье вечером. Наше общение ограничивалось поездкой туда и обратно - у родителей отец обычно не задерживался, ибо спешил к новой жене.
Сколько себя помню, он никогда не задавал мне вопросов, а просто сообщал о том, что ему интересно. Долго рассказывал про работу и свои зарубежные командировки. Описывал быт Венгрии и Чехословакии, но особо любил обсуждать производственные вопросы, с которыми сталкивался на местах. Его беспокоила масса проблем, связанных с комплектацией, дефектацией и унификацией поставляемого оборудования, о чем, несомненно, стоило поделиться с малолетним ребенком.
Впрочем, о чем бы ни шла речь, я всегда слушал с большим интересом.
* * *
Одну фразу отца я хорошо запомнил. Однажды по пути домой он остановился у пивного ларька.
- Папа, а пиво согревает? - спросил я.
- Пиво, Миша, в жару охлаждает, а в мороз согревает, - философски ответил отец.
С тех пор я долгое время восхищался напитком, который обладает столь уникальными свойствами.
* * *
Как-то раз мы возвращались от бабушки на трамвае. Проехав полпути до дома, вагон внезапно остановился - впереди случилась авария. Осознав ситуацию, пассажиры начали ворчать. Тут двери трамвая раскрылись, и люди расстроились еще больше, ибо вагон остановился в самом центре глубокой лужи.
- Плыли, плыли. Вдруг - остановка,
- информировал меня отец о случившемся.
- Право, товарищи, очень неловко...
- печально добавил он, и мы стали осторожно выбираться на улицу.
* * *
Когда мне стукнуло восемь лет, отец стал заезжать к нам домой: сначала - на мой день рождения, потом - раз в два месяца. Его дела пошли в гору, он получил повышение по службе и хотел продемонстрировать это. Из зарубежных командировок отец привозил мне жевательную резинку или фломастеры, а маме дарил газовые зажигалки.
Однажды он сделал широкий жест, когда привез мне из Польши летнюю куртку. Однако она оказалась женской и не совсем подходила по размеру.
* * *
Если у отца улучшалось материальное положение, он бывал у нас чаще. Если сидел на мели - мы не виделись до полугода. Одно время у них на работе стали задерживать зарплату. Тогда он позвонил мне (приближался мой очередной день рождения) и, между делом, сообщил:
- У меня сейчас совсем нет денег, твой отец - полнейшее ничтожество.
Мне было неприятно это слышать.
* * *
Шли годы. Наши отношения с отцом застыли и никак не развивались. Наоборот, они постепенно каменели, превращались в горные образования, дабы потом под воздействием ветра и времени неизбежно обратиться в пыль.
В 18 лет я ушел в армию, и за время службы отец не написал мне ни одного письма. По моему возращению встречи раз в полгода продолжились.
* * *
Когда я начал активно заниматься литературой, то спросил у отца:
- Ты не писал в детстве рассказов или стихов? - стремясь понять, откуда у меня такая страсть к писательству.
Осознав вопрос, отец глубоко задумался.
- Нет, рассказов не писал, - наконец, ответил он, - но сочинял кроссворды для школьной стенгазеты!
- Возьми почитать мой рассказ "Осень", - сказал я. - Будешь моим пятым читателем.
- Прочту обязательно, - пообещал отец. - Но предупреждаю: затем выступлю со строгой критикой.
- Давай, - говорю. - Будет интересно услышать твое мнение.
С тех пор отец не вспоминал о нашем разговоре, а я не решился поднимать данную тему. Единственное: не знаю, что стало с "Осенью" - выкинул он рассказ или потерял?
* * *
Во время нашего общения с Пау я, помимо прочего, рассказывал ей и об отце. В этих историях я бессознательно изображал папашу большим шутником-оригиналом. После их первой встречи я спросил Пау:
- Ну, что ты думаешь об этом человеке?
- К сожалению, он - совершенно обыкновенный, - ответила она. - Мне просто нечего про него сказать. Вы совсем не похожи.
* * *
За последние четыре года мы встречались раз пять. Не помню, чтобы я хоть что-то говорил о себе. А во время одной из встреч понял, что стесняюсь собственного отца, чувствую себя с ним неловко. Со своей стороны он общается со мной, как с крайне далеким и неизвестно откуда взявшимся родственником. Я пытаюсь поступать так же.
Последний раз мы виделись около полугода назад в гостях у его родителей. На этот раз он говорил исключительно о деньгах. Под конец встречи опьянел и стал назойлив. Расстались мы довольно натянуто.
Однако, как ни странно, он мне до сих пор важен.
* * *
Когда мне было семь лет, мама второй раз вышла замуж. Таким образом, у меня появился отчим, Владимир Степанович Коровкин.
Перед свадьбой мама спрашивала, хочу ли я ее нового брака.
- Конечно! - отвечал я. - Это было бы здорово!
* * *
В то время мне очень нравился Володя. Однажды мы с мамой пришли к нему домой, и я боролся с будущим отчимом на диване. Тогда он казался мне веселым и сильным. Видимо я всё-таки очень хотел иметь отца, потому что тот визит запомнился на всю жизнь.
Кажется, и день тогда был солнечный и яркий, а настроение - светлое и приподнятое.
* * *
После маминой свадьбы я гордо заявил одноклассникам, что теперь моя фамилия - Коровкин, и пусть они зовут меня именно так. (Хотя никто мне фамилию менять не собирался). Ребята такое предложение не приняли, а вместо этого стали дразнить меня: "Корова!", "Корова!"
Осознав, что совершил опасную ошибку, я прекратил называть себя Коровкиным и снова стал Гавриловым - так было и привычней, и безопасней.
* * *
Володя не смог мне стать настоящим отцом. Познакомившись с ним ближе, я понял, что характер у Коровкина - угрюмый и замкнутый, а проявлений любви - крайне мало. Разговорчивым и веселым он становился лишь по выходным, когда выпивал грамм двести водки; и я всегда считал, что для таких людей, как Володя, алкоголь - безусловное благо.
Володю я обычно раздражал. У него не было детей; он привык к холостой, одинокой жизни. Я же шумел, терял вещи, задавал вопросы, вертелся под ногами.
Отчиму всё это было не нужно.
* * *
С самого начала он попросил меня (через маму, разумеется), называть его "папой". Первое время я делал это с удовольствием. Как-то на день рождения долго клеил ему машинку из спичечных коробков и фольги.
Позже, в один из дней я сильно обиделся на отчима и сейчас уже не помню за что. Подозреваю, причина была одна: невнимание с его стороны. Я схватил машинку-подарок с телевизора (она стояла на видном месте), унес в свою комнату и, горько плача, разломал на мелкие кусочки. Остатки спрятал от всех за батарею.
С тех пор я опять стал называть его "Володя" и больше никогда не употреблял слово "папа".
* * *
А спустя три года Володя переехал обратно к себе, но стал заходить к нам по субботам и воскресеньям. Мама объяснила, что им так удобней общаться.
К Володе в новой роли я относился гораздо лучше. В состоянии разумного опьянения (а в выходные родители неизменно выпивали несколько рюмок водки) отчим был значительно веселей и жизнерадостней. Совместное проведение выходных вошло в привычку. Я начал вместе с Володей смотреть футбол и большой теннис, позднее - спорить на политические темы.
Короче, мы стали как-то сосуществовать.
* * *
Из тех бесед припоминаю, что Володя был первым человеком в моей жизни, который плохо отозвался о Ленине.
- Что Ленин? - проронил однажды отчим. - Говорил одно, а в деревне делал совершенно другое.
Услышанное меня поразило. Я решил, что Володя зашел уж слишком далеко: критиковать Сталина в нашей семье было принято, а вот на вождя мирового пролетариата никто не покушался.
* * *
По выходным мы сидели за столом напротив телевизора и ели. Это растягивалось на целый вечер и составляло некий ритуал, традицию. В то время я пересмотрел огромное количество фильмов, преимущественно, советских.
Мы с Володей старались подшучивать над телевизором. Так, когда в фильме "Д'Артаньян и три мушкетера" Боярский проникновенно пел: "Merci beaucoup!", Володя "переводил" на русский: "Мерси в Баку!"
* * *
- Недавно у меня порвался зимний ботинок, - сообщил как-то отчим за обедом. - Я зашел в "Ремонт обуви". Смотрю в прейскурант, а там написано: "Зашить одно место - пять рублей". "Заштопать одно место - десять рублей". Мне это не понравилось.
Думаю: "Пошли вы в одно место со своими двусмысленными услугами!" Ну и выбрал ателье попроще.
* * *
Когда я в первый раз женился, мы с Володей совершили родственный обмен: он переселился к моей маме с бабушкой, а я с женой - к нему. После развода я остался в Володиной квартире один. Теперь живу там вместе с Пау.
Время от времени мы посещаем моих родителей, застольничаем: вместе смотрим телевизор, беседуем на поверхностном уровне, пьем.
Как всегда, Володя постепенно становится живее. Он шутит и улыбается, его угрюмость исчезает. Отчим делается добродушным, довольным жизнью человеком, единственная проблема которого - справиться с большим количеством вкусной еды.
- Потом мне будет плохо, но это уж потом, - произносит он и кладет себе очередную порцию салата.
Звучит тост; мы чокаемся и выпиваем. После этого Володя удовлетворенно наливает по новой...
* * *
И еще мне хочется рассказать о бабушке по материнской линии (дедушка, к сожалению, умер за два года до моего рождения).
Она была удивительным человеком, особенно для своего возраста. У бабушки были сильно развиты любовь к жизни, умение радоваться и способность ярко демонстрировать эти качества окружающим людям.
Она напоминала западных пенсионеров, которые на старости лет выглядят крепкими и здоровыми, много путешествуют или бегают по утрам. Бабушка разве что не бегала, но аутогенная тренировка, макробиотика и лекарственные растения интересовали ее чрезвычайно.
* * *
Рано выйдя на пенсию в связи с вредной работой на химическом заводе, бабушка из усталой и вялой женщины, какой ее помнили сослуживцы, превратилась в энергичную пенсионерку.
Она сделалась живее, улыбчивей и счастливей, а заодно нашла себе много интересных занятий.
* * *
Например, часто ездила по путевкам во всевозможные санатории и дома отдыха. Несколько лет проводила там больше времени, чем дома. Это было выгодно и экономически (путевки оформлялись через поликлинику по 30 процентной стоимости), и психологически (бабушка очень любила знакомиться с новыми людьми).
С возрастом бабушка начала храпеть, причем чем дальше - тем больше. Но ездить по путевкам ей всё равно хотелось. Тогда она нашла выход из положения.
При знакомстве с новой соседкой бабушка, очаровательно улыбаясь, сообщала о своем храпе. Потом лезла в сумку и доставала заранее приготовленный комплект берушей.
- Если я вам мешаю, возьмите на ночь, - предлагала она, и после этого ей никто не делал замечаний.
* * *
Также бабушка посещала центральный лекторий. Она ходила на многочисленные лекции вместе с приятельницами, которые обычно были моложе ее.
Бабушка старательно конспектировала все выступления и доклады на черновик, а дома переписывала начисто. Отредактированные конспекты дотошно классифицировала, перебирала и сортировала, что отнимало немало времени.
Кроме этого, бабушка около двадцати лет занималась лечебной физкультурой, неизменно участвовала в собраниях ветеранов химического завода, вела активную поздравительную переписку со знакомыми по пансионатам и домам отдыха: ее список адресатов насчитывал более пятидесяти человек.
* * *
Однажды я пришел из школы, открыл дверь: смотрю - бабушка стоит на кухне и повторяет:
- Табуретка, табуретка, табуретка...
- Что "табуретка"? - не понял я.
- На лекции сказали: "Если вас кто-то обидел, представьте себе, что он - табуретка", - ответила она. - А какой смысл сердиться на табуретку?
- Логично, - согласился я. - А тебя, что, обидел кто-то?
- Да, тетка на рынке накричала. Но я с ней ругаться не стала.
* * *
Бабушка всегда выглядела моложе своих лет; очень заботилась о здоровье; имела буфет, полностью заполненный лекарствами, литературой по медицине и лечебными травами. Часами разговаривала с приятельницами по телефону насчет правильного питания, здорового образа жизни, принципах лечебного голодания.
На домашних оставалось меньше сил, поэтому с нами бабушка держалась более естественно. Если ей делали замечание, она отвечала коронной фразой:
- Конечно, хуже меня вообще никого нет!
* * *
В детстве я нередко ссорился с бабушкой, отстаивая свои амбиции. Особенно это проявилось в период между четвертым и восьмым классом. Тогда я перестал ходить в группу продленного дня и после школы сидел дома. Мы находились в квартире вдвоем, что порождало многочисленные конфликты.
Помню, что бабушка перестала забирать меня из школы, потому что однажды по дороге домой я от нее убежал. А как-то раз мы с ней поссорились, и я запер ее в туалете, а сам ушел в комнату. Когда с работы вернулась мама и открыла дверь, бабушка сняла защелку с туалета и почти двое суток со мной не разговаривала.
* * *
В этом возрасте я всё пытался доказать бабушке, что умнее, чем она. Цитировал стихи из пионерских журналов "Костер" и "Искорка" вперемешку с максимами Ларошфуко. Пытался дискуссировать на туманные темы.
Но убедить бабушку в ее же глупости мне никак не удавалось. Она, в свою очередь, считала, что я должен ее слушаться. Мне не всегда хотелось. По вечерам мы часто жаловались маме друг на друга, но мама неизменно соблюдала нейтралитет.
В итоге я и бабушка решали свои проблемы собственными силами.
* * *
Несмотря на вышесказанное, мы много общались. Я частенько приходил к бабушке в комнату, и она рассказывала истории из своего прошлого: о детстве в Кронштадте, студенческой жизни в Краснодаре, войне и эвакуации. Я слушал эти воспоминания раз по десять, и мне не было скучно.
* * *
Например, история про Кронштадтский мятеж. Бабушке было тогда 12 лет, но она запомнила горы трупов, которые валялись во дворах после подавления мятежа. Их долго никто не убирал.
В городе царил голод, и красноармейцы обыскивали квартиры в поисках продовольствия. Бабушкина семья хранила съестные припасы в укромном месте. Их квартира располагалась на верхнем этаже старинного дома сложной формы: там, ближе к чердаку, имелось небольшое углубление, где можно было что-то спрятать. Время от времени бабушка лазила за продуктами: мой прадед вставал на лестницу и поддерживал ее, а она, высовываясь по пояс в форточку, вынимала из тайника еду.
Бабушка была маленького роста, но физически крепкая. Благодаря ее сноровке, вся семья пережила те страшные дни.
* * *
Во время Отечественной войны бабушку эвакуировали из Ленинграда. Первые несколько месяцев она жила в деревне под Тулой. Местные знали, что она - жена советского офицера (дедушка командовал взводом саперов-разведчиков) и грозились сдать немцам, если те придут.
Постепенно линия фронта приближалась. Однажды прилетели немецкие самолеты и разбросали листовки. Там сообщалось "Все собирайтесь на озере, завтра будем бомбить деревню".
На следующий день местные жители потянулись к озеру, а бабушка не пошла. В итоге немцы стали бомбить озеро, а деревню не тронули.
* * *
Для меня всё, связанное с бабушкой, больше относилось к прошлому. Оно воссоздавалась в ее рассказах, отражалось в старинных вещах, незримо присутствовало рядом. Кроме того, нас с бабушкой объединяла любовь к "разбирательству".
Когда мамы не было дома, я с бабушкиного согласия залезал на антресоли, где хранился всякий хлам, и вытаскивал оттуда старую дедушкину форму или сломанный граммофон. Потом мы долго изучали это богатство.
* * *
Мы пересматривали старые журналы, вырезая оттуда полезные статьи о домохозяйстве и лекарственных растениях, ходили на рынок около дома за дешевыми овощами (бабушка виртуозно умела торговаться), подолгу рассматривали семейные фотографии. Вместе коллекционировали значки, на Новый год из открыток клеили шары, слушали радиолу.
Оглядываясь назад, мне кажется, что мы с бабушкой были примерно одного возраста. Ей - около семидесяти, мне - около десяти. Я воспринимал ее своей ровесницей.
* * *
Постепенно обижаться друг на друга мы перестали. Я перерос ее, и она стала ребенком. В ней всё чаще проявлялись обидчивость и усталость: она сделалась менее подвижной. Как-то раз бабушка упала на улице и подвернула ногу. После этого я месяц гулял с ней под ручку в парке, так как надо было разрабатывать сустав.
В итоге она начала ходить с палочкой, хотя могла прекрасно обойтись и без нее.
* * *
- Я очень довольна жизнью, - часто повторяла она. - Вот, вчера ходила в поликлинику. Там одна врачиха спрашивает:
- А сколько вам лет?
- Всего, - говорю, - восемьдесят семь.
- Не может быть! - удивляется врачиха. - Вы отлично выглядите! Живите до ста!
- До ста не обещаю, а вот до девяноста - обязательно, - всегда в таких случаях отвечала бабушка.
* * *
Умерла она в девяносто лет, скоропостижно. Пережила свой юбилей всего на три дня. Видимо, все последние силы собрала к знаменательной дате. До последних часов жизни бабушка находилась в ясном сознании. По-моему, могла бы дожить и до ста лет.
Теперь мы ежегодно ездим к ней на могилу. Она похоронена на Парголовском кладбище.
Несмотря на преклонный возраст бабушки, ее смерть буквально потрясла меня.
* * *
Теперь вернемся ко мне: в 17 лет я закончил школу на четверки и пятерки. Глупые одноклассники остались позади, я же поступил в технический вуз, намереваясь пойти по стопам родителей. В институте стал одним из успевающих студентов и в первом семестре не пропустил ни одной лекции. Короче, скользил по колее.
Жизнь в то время текла ровно и гладко, сознание было незамутненным, а сам я был глуп и примитивен до крайности. Во всяком случае, сейчас мне так кажется.
* * *
Все это закончилось в восемнадцать лет. В тот памятный год студентов всех вузов призывали на службу. Армия здорово изменила мой характер, причем, как ни парадоксально, в лучшую сторону. Впрочем, об этом я расскажу в другой главе.
* * *
Так как я служил на Кубе, что в свое время являлось секретом, то не виделся с родными почти два года. А когда вернулся домой, жизнь сильно изменилась. Началась Перестройка, и надо было работать, потому что жить на стипендию стало невозможно.
Тогда мама устроила меня на работу к своим знакомым, - курьером.
* * *
Никаких особых обязанностей у меня не было, поэтому я часто заходил к маме: мы трудились в соседних зданиях. Я пил чай, а потом мы курили и разговаривали. Я болтался полдня черт знает где, относясь пренебрежительно к своей службе. Часто в конторе делал институтские задания.
Видимо, такое отношение к службе сохранилось у меня на всю жизнь. Мама же всегда работала добросовестно. Она была инженером, как и я, но из меня хорошего инженера не получилось.
* * *
С седьмого класса у меня началась личная жизнь, в том смысле, что я стал влюбляться. Тогда мне чертовски хотелось любить. В десятом классе меня больше интересовал секс.
С мамой я никогда не обсуждал своих личных проблем: так сформировались наши отношения. Я только знал, что она меня поддержит в любой жизненной ситуации.
* * *
А для мамы всегда было важно ничего мне не советовать. С детства я слышал о том, что бабушка в свое время слишком часто учила маму уму-разуму.
- С тобой такое не повторится, - пообещала мама. - Будешь сам решать, как тебе жить!
Так и получилось. Постепенно я привык думать своей головой, самостоятельно решать личные проблемы и даже пытался учиться на собственных ошибках. По крайней мере, я их совершал.
* * *
Когда у меня начались серьезные разногласия с первой женой, мама долго воздерживалась от оценки ситуации. Наконец, когда я спросил ее об этом напрямую, мама как-то по-детски ответила:
- Не скажу. Это - твои проблемы!
Так я и не добился ответа. Но это вовсе не означало, что тема была ей безразлична.
* * *
После армии центральное место в моей жизни заняли друзья. Я сошелся с ними на Кубе, и совместное преодоление тягот воинской службы нас сильно сплотило.
С мамой мы стали общаться несколько меньше. Я учился в институте, подрабатывал и занимался собственными делами. Мы обсуждали, в основном, бытовые или денежные проблемы. Кроме того, взаимно переживали друг за друга. Она нервничала, если я уходил в далекие турпоходы; а я беспокоился, когда она лежала в больнице с операцией на щитовидную железу.
* * *
Постепенно их жизнь с Володей сделалась более скучной. В связи с прогрессирующим экономическим кризисом началось обнищание населения. Поехать летом на юг мои родители уже не могли - по новым ценам это было слишком дорого.
Сказалось и то, что большинство маминых друзей уехало в Израиль. Общаться стало практически не с кем, а переписка не могла заменить привычных дружеских вечеринок.
Спустя несколько лет маму уволили с работы по сокращению штатов. Это была неприятная история, когда начальство выбрало ее козлом отпущения. Маму это сильно подкосило. Сначала она пыталась найти другую работу, потом смирилась и прекратила поиски. Сейчас она на пенсии.
* * *
Примерно тогда я стал замечать, что она больше нервничает, болезненно переживает даже мелкие неприятности. Однажды мы ехали в трамвае и, что бывало редко, обсуждали личные темы.
И мама сказала:
- Хуже всего, что жизнь прожита напрасно. Всё бессмысленно и не имеет никакой ценности.
* * *
Мне было неприятно ее настроение, но что я мог ответить? Личная жизнь у нее, можно сказать, не сложилась: отец ушел, а Володя, по большому счету, не очень близкий человек. На работе ее сократили - впереди маячили безденежье и старость. Особых интересов и увлечений у мамы не наблюдалось, разве что чтение детективов.
С другой стороны, что значит "жизнь, прожитая со смыслом"? В чем заключается смысл? Не является ли данное выражение большим мыльным пузырем, ничего не значащим словосочетанием?
* * *
Потом мама начала посещать экстрасенса, что изменило ее мироощущение. Этот путь ей предложила одна из подруг, и мама, по-видимому, ухватилась за соломинку.
Как-то раз мы ехали на дачу, и мама, несколько стеснительно, рассказывала мне о своей новой Вере. О том, что человечеству грозят серьезные испытания, и выживут только те, кто успеет обрести Знание. Они и помогут своим близким в час беды.
А я сидел напротив и думал, что, хоть всё это слушать и болезненно, ничего я не могу предложить взамен этой теории, обманчивой и спасительной одновременно.
* * *
Теперь я называю ее начинающим экстрасенсом. Мне так удобней, чем считать, что она заблуждается. Мама лечит людей на расстоянии, в том числе и меня; воздействует на какие-то зоны. Чаще всего такое лечение мне помогает; может быть, из-за нашей сложной психологической взаимосвязи. Я стараюсь об этом не задумываться.
* * *
Однажды мы ездили на сеанс к экстрасенсу-учителю, когда у меня внезапно заболели глаза. Разумеется, по инициативе мамы: я не хотел возражать или ссориться по этому поводу. Экстрасенс не произвела на меня особого впечатления.
Правда, после визита глаза болеть перестали, но в экстрасенсорику я так и не поверил. Но маме об этом не говорю. В конце концов, правда - не самое главное в жизни.
* * *
На сегодня мы с мамой каждый день говорим по телефону, обсуждаем практические и деловые вопросы. В последние дни больше беседуем о Малышке, благо ее поведение всегда рождает темы для разговоров. Раз в неделю я захожу к родителям в гости, обычно в будни: что-то приношу, уношу, сообщаю новости. Иногда на выходных мы с Пау забегаем вместе, но теперь - чаще зовем маму к себе: пообщаться с собакой, привыкнуть к ней.
* * *
А время, увы, всё бежит и бежит. И остановить его невозможно. Скоро мне исполнится тридцать, а маме через два года - шестьдесят. Никто из нас не молодеет. Собственное детство растворяется в далекой дымке; за серединой пути смутно угадывается нечто неизбежное.
Но чтобы не гадать и не заглядывать в будущее, лучше просто перевернем страницу и обратимся к следующей проекции.
Не прощаясь, уходят из жизни сей,
Не прощаясь, уходят люди.
Но Господь дал однажды нам старых друзей,
И новых старых не будет...
Андрей Макаревич "Старые друзья"
Можно иметь немало старых добрых знакомых, около сотни близких приятелей или жить с человеком, который просто находится рядом. Вариантов общения - чрезвычайно много; мне встречались все вышеперечисленные.
Но я хочу рассказать о тех, кого считал и считаю именно друзьями. Начиная с восемнадцати лет и вплоть до встречи с Пау для меня не было ничего важнее этой дружбы.
Оглядываясь назад, могу смело назвать тот период - молодостью, наиболее беззаботной и яркой порой моей жизни. То было время надежд, фантастических планов и честолюбивых стремлений; когда казалось, что всё намеченное - обязательно сбудется.
* * *
А началось всё, собственно, в армии...
В 1987 году немецкий летчик Руст посадил свой самолет на Красную площадь. После этого события власти тут же принялись повышать обороноспособность страны. В том числе за счет учащихся вузов. Поэтому многострадальный весенний призыв в Вооруженные Силы СССР растворил в своих рядах сотни тысяч студентов, а затем раскидал их по разным уголкам нашей бескрайней страны.
Некоторых недоучек занесло даже на Кубу; их судьбы переплелись, стали зарождаться хрупкие связи. В итоге, благодаря лихому пилоту по фамилии Руст, неподалеку от Гаваны в одном взводе оказались я, Елф, Димон и Базен.
Здесь мы и подружились.
* * *
Елф (Елфачев Сергей) вскоре стал моим самым близким другом. Мы разговорились на уборке территории, подметая плац огромными пальмовыми листьями. Он был поражен, что я знаю тексты всех песен из кинофильма "Ирония судьбы", а я, в свою очередь, его подкованностью в рок-музыке. В то время подобная информация была для нас пропуском в мир более доверительных отношений.
Ведь мы были молоды и категоричны. Мир делился на своих и чужих, черных и белых, плохих и хороших. Полутона отсутствовали. Оказаться по разные стороны баррикад было очень легко, но нам с Елфом это не грозило.
* * *
Сергей был назван Елфом исключительно для сокращения, в каких-то утилитарных целях, да так и остался им на всю жизнь. Даже моя бабушка впоследствии называла его "Эльф", так как ей было трудно правильно выговорить непонятное слово.
Мне всегда было забавно представлять Елфачева в роли сказочного существа, летающего по миру на светлых и легких крылышках.
* * *
Более всего меня в Елфе поражало, что он пишет стихи и живет в далеком городе Мурманске. Кроме того, у нас была общая манера шутить. Эти три фактора мало связаны между собой, но меня тянула к Елфу именно эта троица. Мы служили в одном взводе и поэтому почти всё время беседовали: на сменах, в нарядах, во время уборки помещения.
- О чем можно так много говорить? - недоумевал младший сержант Каверин, прислушиваясь к словам "тусовка", "попсня", "рокеры", которые часто встречались в наших разговорах.
* * *
Стихи Елфа мне всегда нравились, я до сих пор считаю его поэтом. В армейское время, несмотря на влияние рок-группы "Аквариум", тексты моего друга были уже вполне самостоятельными.
Например, о Кубе и ожидании возвращения:
* * *
Вася Образцов - а, проще говоря, Базен, - был совсем не похож на Елфа и тем не менее прекрасно вписывался в нашу компанию. Жил в Ленинграде, учился в университете. Как и всех нас, его призвали в армию после первого курса. Самой приятной чертой Базена являлась непосредственность. Казалось, он жил своей собственной жизнью, на которую мало влияло нахождение в армии.
Над Базеном смеялось полвзвода, так как он не умел правильно маршировать, залезать в ОЗК или разбирать автомат за положенное время. Но у него были свои плюсы. Базен увлекался современной историей, много рассказывал про Че Гевару и Фиделя Кастро, Фрейда и Юнга, Вернадского и Бехтерева. И это было гораздо важней, чем уставные достоинства примерного солдата.
* * *
В нашей компании вообще доминировала гуманитарная направленность. Говорить о чем-то бытовом считалось зазорным, особенно в дружеской беседе. Быт и так окружал нас круглосуточно. Я и мои друзья, наверное, были плохими защитниками Родины, ибо мало интересовались воинской специальностью. Однако мне до сих пор кажется, что это было никому не нужно.
* * *
В 18 лет мы еще очень мало знали. Но то обстоятельство, что нас насильно вырвали из привычного круга общения, а на Кубу практически не поступало свежих новостей, вынесло на поверхность всю ту информацию, которую мы узнали в ближайшие год-два до армии.
Базен, похоже, впитал в себя больше других.
- Любите Васю - источник знаний, - частенько повторял я.
* * *
Любимым выражением Базена было "Destruction is creation!" Мне подобные идеи всегда нравились. Противопоставление как форму существования я давно считал достойной позицией.
И я до сих пор благодарен Базену: он стал для меня примером человека, идущего наперекор потоку. Эти ощущения я впоследствии отобразил в своих рассказах. Во многом под влиянием Базена вообще начал писать.
* * *
Дима Раскин, наш третий товарищ, всегда именовался просто Димон. Он располагал к себе какой-то наивностью, обнаженной откровенностью. Димон не стеснялся спрашивать вещи, в которых мало понимал; не боялся показаться глупым.
Он взирал на нас с уважением, потому что не знал так много, как мы. Часами слушал Базена на самые разнообразные темы. Из рок-музыки больше всего уважал группу "Кино", которая ему "просто нравилась".
Зато Димон был практичней, чем все мы, вместе взятые.
* * *
Димон стал нашим штатным парикмахером (ведь в армии надо стричься самим); параллельно - сапожником, если у кого-то рвалась обувь. Однажды Димон помогал Базену гладить форму, в то время как последний философствовал о Сэлинджере. Пришлось сурово осудить лентяя Базена за "стариковство".
Мечтой Димона было построить вездеход и путешествовать на нем по тайге. Он долго объяснял нам технические подробности проекта - однако понять эти тонкости мог только Василий, имеющий разностороннее образование.
* * *
Димон всю жизнь провел в Петрозаводске. Безуспешно доказывал Елфу, что этот город лучше Мурманска. Как бы то ни было, первое место в подобных спорах всегда отдавалось Ленинграду.
Петрозаводск - столица Карелии, где каждый второй житель ходит в походы. Поэтому неудивительно, что именно Димону принадлежала идея совместных путешествий, впоследствии ярко реализовавшаяся в нашей компании.
* * *
Защищаясь от ежедневного маразма воинской службы, мы старались держаться вместе. Даже в самоход (самовольная отлучка с территории части) ходили вчетвером. Однажды нас заметил лейтенант Крохотин, но мы успели убежать от бдительного офицера.
По приходу в роту нас уже ждали. Крохотин выставил оба взвода на плацу и заорал на нашу четверку:
- Я видел вас в манговой роще! Вы покинули часть! Это - самоход!
На что Елф довольно твердо возразил:
- Товарищ лейтенант, вы ошибаетесь: мы были в роте.
- Я вас видел! - взревел разгневанный Крохотин.
- Это были не мы! - нахально ответил Базен.
Лейтенант оторопел. Сначала он ругался и грозил, потом только хмурил брови. В итоге всё закончилось благополучно: нам не поверили, но и не наказали.
* * *
В нашей роте, как и в любой другой, существовала Ленинская комната, где проводились собрания и хранились подшивки газет "Правда" и "Красная звезда". Базен любил читать подобную литературу, объясняя нам, что надо знать своих врагов.
Однажды он зашел в Ленинскую комнату в одних трусах (на Кубе обычно жарко). Тут его засек замполит роты Масный.
- Рядовой Образцов! - зычно крикнул он. - Вы нарушаете форму одежды!
Подойдя ближе, замполит почесал затылок и отчеканил:
- Владимир Ильич Ленин не для того боролся и страдал, чтобы вы, Образцов, в Ленинской комнате своими трусами красовались.
Тогда Базен подумал и ответил:
- Нет, Владимир Ильич Ленин для того боролся и страдал, чтобы я в Ленинской комнате своими трусами не красовался.
* * *
Армия вообще была неиссякаемым источником глупости. Например, ходячим идиотом являлся командир роты капитан Сакичев. Это был до мозга костей уставной человек, живущий исключительно по приказам и инструкциям.
Все проблемы, связанные с нарушением дисциплины, Сакичев решал своим собственным методом. Каждый солдат знал любимое выражение капитана:
- Будем тренироваться!
Ночью Сакичев бесшумно пробирался в казарму и если видел, что у кого-то тапочки не заправлены под тумбочку, кричал на всё помещение:
- Рота, подъем! Будем тренироваться!
И весь личный состав часами тренировался заправлять тапочки под тумбочку.
Под его командованием мы всё время тренировались: мыться под душем, чистить обувь, даже ходить строем в туалет. Рвать руками траву. Постепенно привыкли к его выходкам.
* * *
Противоречивые чувства вызывал старший прапорщик Черный. Похоже, старшина роты страдал от службы в армии не меньше нас. Когда у него было плохое настроение, Черный запирался в своей каптерке, включал казенный проигрыватель и часами слушал одну-единственную песню "После дождя".
В такие минуты лучше было его не беспокоить.
Зато, оставаясь в роте за главного по выходным, Черный напивался и шел смотреть телевизор. Солдаты, в свою очередь, могли делать всё, что хотели. Старшина улыбался, шутил с подчиненными и казался своим парнем.
Каждый понедельник Черный получал от начальства серьезную взбучку, ибо его пьянство всегда замечалось. После разборки он был крайне суров и, прохаживаясь по территории части, хмуро обращался к солдатам:
- Думаете, старшина роты - дурак? Ничего подобного!
* * *
Длительное совместное проживание нас очень сблизило. Вскоре мы читали друг другу письма, которые приходили от девушек, затем вместе сочиняли ответы. Это стало естественным: каждой новостью следовало немедленно поделиться с другом.
А самой интересной и безграничной темой для обсуждения была такая: чем мы займемся, когда вернемся из армии.
* * *
От отсутствия интересных событий мы их сочиняли сами. Я, например, написал своему далекому знакомому, что меня скоро отправят в дисбат. Придумал ужасную историю про драку по пьянке, жестокую поножовщину. Просил знакомого не сообщать эти грустные новости моим родным (вот бы они переполошились!).
В ответ я получил сочувствующий отклик: "Держись, еще не всё потеряно!", но это показалось скучным. В итоге переписка заглохла.
Вот такие тогда царили нравы в нашей армейской компании.
* * *
Через два года это безобразие всё же закончилось. Мы вернулись на "гражданку". Память об армии осталась на всю жизнь. Самое живучее ее проявление - сновидения: меня вновь и вновь призывают в Вооруженные Силы.
- Но я ведь уже служил! - возмущенно кричу кому-то в военной форме.
- А теперь все по два раза служат, - терпеливо объясняют мне и вручают повестку.
Во сне я понуро плетусь на призывной пункт...
С другой стороны, могу смело сказать, что доволен службой в армии. Эта глупая система, сама того не ведая, подарила мне друзей!
* * *
С Кубы мы возвращались в разное время: Елф на первом корабле как образцовый солдат; Димон с Базеном ушли на втором; а я, как самый недисциплинированный, пошел на третьем. Тяжелое это было время.
Две недели я бороздил Атлантический океан и очень скучал. Потом мы проходили Средиземное море, Дарданеллы, Босфор; я видел с палубы корабля Стамбул, красивые пейзажи - мне было совершенно наплевать. Хотелось домой, к родителям и друзьям.
Вскоре наша четверка увиделась - это произошло в августе в городе Питере.
* * *
Елф жил у меня дома, а Димон - у Базена. Мы встречались днем, расставались поздно вечером. Через несколько дней пошли в наш первый поход. Это был переход на байдарках из Приозерска в Лосево, самое веселое и беззаботное путешествие за всю мою жизнь.
* * *
Вел нас Димон, вооруженный картой и компасом. Я тогда плохо понимал, зачем нужны эти предметы.
- Идем вон в ту голубую даль, - показывал Димон, и они с Базеном налегали на весла.
Их лодка частенько уходила вперед. Я же первое время, в основном, не греб, а раскачивал байдарку, по поводу чего подвергался критике со стороны Елфа.
Театрально крича друг на друга, обвиняя товарищей в смертных грехах, мы, с горем пополам, продолжали путь.
* * *
В один из дней задул попутный ветер, и мы поставили на байдарки паруса, которые, за неимением лучшего, сделали из пододеяльников. Мне очень понравилось идти под парусом, так как не надо было грести.
Вскоре русло стало расходиться на два рукава.
- Нам надо направо, - уверенно произнес Димон.
- Нет, налево! - закричали мы с Елфом. - Нам надо туда, куда дует ветер!
В итоге байдарки унесло так далеко от верного маршрута, что весь следующий день мы интенсивно гребли против течения.
* * *
Еще мы любили кричать рыбакам:
- Как клюет?! - и, тем самым, распугивать всю рыбу.
Елф стал бессменным костроводом, я ставил палатку и обеспечивал дрова, Димон возился с байдаркой и снаряжением, а Базен специализировался на рыбной ловле.
Сложились наши первые походные традиции: кричать из палатки "Спокойной ночи!" перед отбоем и "Доброе утро!" по пробуждению, говорить тосты по кругу и купаться по ночам при любой погоде.
* * *
Это было крайне светлое время. Вырвавшись из армии, мы воспринимали жизнь, как настоящий праздник. Ничто нам не было так важно, как общение друг с другом.
После похода Базен уехал в Кузнечное на практику, Димон вернулся в Петрозаводск, а мы с Елфом всё гуляли по городу и наслаждались свободой.
* * *
Если мы заходили к кому-либо в гости, то обычно разыгрывали такую сцену.
Когда все садились за стол, Елф произносил с некоторой грустью:
- Вот, мы с Кубы приехали...
- Ах, как интересно! - восклицали дамы.
- Вы думаете, что на Кубе всё хорошо? - вмешивался я. - Как бы не так!
Изумленные сверстники моментально замолкали.
Далее мы сообщали шокирующие подробности:
- На острове Свободы много лет идет война. В лесах бесчинствуют отряды "барбудос". Советские войска защищают мирное население от полного уничтожения. Вы что, нам не верите?!
Заканчивались эти истории всегда одинаково. Якобы мы с Елфом попали в переплет: окружены партизанами, засада на шоссе, наводнение в Гаване. Короче, вплотную приблизились к смерти... В этот момент слушатели настораживались, а мы, сделав паузу, с надрывом кричали:
- И если бы не Базен с пулеметом - нас бы, ребята, здесь не было!
* * *
Так прошло первое лето, а в сентябре Елф уехал в Мурманск. Я же восстановился в институте и заодно стал подрабатывать курьером. Я часто встречался с Базеном; переписывался и созванивался с Елфом и Димоном, но жизнь неизбежно разносила нас в разные стороны.
В армии у нас было всё общее: и беды, и радости. Функционировал совместный организм из четырех человек. "На гражданке" каждый пошел своим путем.
По-настоящему мы были вместе, только когда ходили в походы. Это нас здорово объединяло. Слава богу, мы путешествовали много лет!
* * *
Постепенно поездки становились всё сложней - от недельного похода по Вуоксе до месячного путешествия на Памир с покорением шеститысячника. Всех маршрутов сейчас просто не вспомнить. Большинство из них проходило по Карелии, иногда по Ладоге - недельные байдарочные проходы. Два раза мы ездили в Среднюю Азию, лазили в горы. Попутно побывали на советско-китайской границе; а в следующий раз - чуть не попали в Афганистан.
Так далеко мы стали выбираться по инициативе Базена, который увлек нас альпинизмом. "Каждый новый метр покоренной вершины приближает к небу", - философски рассуждал Василий, и мы разделяли его романтические убеждения.
* * *
Горные районы, где мы путешествовали, были настолько глухими, а жители - до такой степени отсталыми, что нас часто принимали за шпионов или нарушителей государственной границы. Объяснять, что мы туристы, было бесполезно, поэтому приходилось представляться геологами, орнитологами или даже палеонтологами.
- Где служили? - спрашивали у нас местные.
- На Кубе, - нехотя отвечал Елф.
- А, знаю, - понимающе кивал самый умный, и его лицо освещалось улыбкой, - Это где-то на Дальнем Востоке, верно?
- Верно-верно, - соглашался я, стараясь поскорее закончить беседу.
* * *
Базен же, наоборот, любил общаться с новыми людьми. Его интересовала любая информация, но более всего: на какой мы находимся высоте над уровнем моря.
- Главное - быть вежливым, - разъяснял нам Базен. - Восток - дело тонкое!
На практике это оборачивалось такими диалогами с незнакомцами.
- Добрый день! - восклицал наш друг. - Сегодня отличная погода! Вы прекрасно выглядите!
В ответ местный житель бурчал нечто неопределенное.
- Пожалуйста, если вас не затруднит, - продолжал тактичный Базен, - не подскажите, на какой мы находимся высоте над уровнем моря?
- Не знаю!
- Простите пожалуйста! Всего вам хорошего! Прекрасно выглядите! Отличная погода!
* * *
Когда мы ехали в автобусе вдоль озера Иссык-Куль, наш друг спросил у пассажира слева:
- Не подскажите, сколько еще до поселка Чолпон-Ата?
- Пятнадцать минут, - не моргнув глазом, ответил местный житель.
Базена это слегка озадачило. Тогда он обратился с тем же вопросом к женщине справа.
- Три часа! - безапелляционно заявила она.
И только получив от третьего пассажира ответ: "Не знаю!", наш друг с видимым сожалением прекратил расспросы.
Кстати, до Чолпон-Аты мы ехали ровно полтора часа.
* * *
Однажды мы попали под проливной дождь. Всё вокруг стало мокрым и грязным, а единственным сухим и чистым местом оставалась палатка. Мы тщательно охраняли несколько квадратных метров чистоты (снимали ботинки, грязную одежду), когда, на нашу беду, мимо проезжал очередной местный житель.
Общительный Базен тут же вскочил на ноги и поспешил к незнакомцу. После недолгой беседы наш товарищ почти силой уговорил аксакала посетить палатку. Почтенный горец, наконец, согласился и соскочил с лошади.
В совершенно сырой, вонючей одежде он вломился в палатку и устроился в центре, измазав грязью жилище. Попутно его собака съела всю кашу из нашего котелка.
Этого Базену показалось мало.
- У вас лошадь мокнет, - сочувственно обратился он к местному. - Может, ей хоть морду в палатку засунуть?
* * *
В походах за короткий срок происходила масса событий. Жизнь становилась ярче, концентрированней, полней. Время растягивалось. После возвращения из дальних путешествий дни в городе казались серыми и однообразными.
"Как же так? - думалось тогда. - Вот уже и вечер наступил, а ничего интересного за день так и не произошло".
* * *
Но время постепенно перемалывало нашу дружбу, отрывая от нее куски. Различные события и обстоятельства лили воду на эту мельницу. Жернова крутились.
Нас ничего не связывало, кроме общей армейской молодости, походов, путешествий и откровенных бесед. Я знаю, что это - немало, но время в таких случаях часто оказывается сильней.
* * *
Первым вылетел из компании Димон, причем весьма традиционным и потому - обидным образом. Он женился, с головой ушел в проблемы семьи и постепенно забыл о нас. Последнее, что помню из его жизни - Димон устроился на стройку прорабом: им с женой была нужна отдельная квартира.
Он перестал звонить, а через некоторое время, когда я сам позвонил в Петрозаводск - оказалось, что Димон уже переехал. Очевидно, в новую квартиру.
* * *
Я, Елф и Базен стали встречаться и путешествовать втроем. Вроде бы кардинально ничего не изменилось. Лишь наши походы, которые раньше пролегали через Карелию, географически сместились в сторону Ладоги.
* * *
Следующим женился я. Это было не столь трагично, как в случае с Димоном, и не нарушило моих отношений ни с Елфом, ни с Базеном. Что поменялось с этой женитьбой? Елф перебрался из моей квартиры к Базену. Вот, собственно, и всё.
Уже в браке я ездил к Елфу в Мурманск без супруги и умудрился неплохо провести там время. По-прежнему ходил в походы. Всем своим поведением я доказывал, что друзья мне важней новой семьи.
Зачем тогда, спрашивается, женился?
* * *
Через полгода совместной жизни моя жена забеременела. Для меня это явилось неожиданностью - я не планировал ребенка. Врачи сказали, что аборт делать нельзя. Ситуация была патовой. Я как-то бездумно решил, что можно жить и с ребенком. С другой стороны, что мне оставалось делать?
Далее последовал период беременности. Он был довольно насыщенным - в девять месяцев вместилось много событий, в особенности, наших ссор. Будущий ребенок изменил наши отношения. Может быть, жена не находила у меня поддержки. Она начала чаще ездить к своим родителям и совершенно перестала считаться с моим мнением.
Тем не менее я отменил все летние походы, надеясь стать примерным отцом. Это не очень-то получилось.
* * *
В это время Базен защитил диссертацию и уехал на полгода в Голландию для продолжения работы по специальности. Произошло это как-то не по-людски: он молчал-молчал и за неделю до отъезда обрушил на меня эту новость.
- Не говорил раньше, потому что боялся сглазить, - объяснил Базен.
Конечно, я не обрадовался. Человек эгоистичен; мне совсем не хотелось оставаться в городе одному... Пришлось.
* * *
И тут грянул гром среди ясного неба (не такого уж ясного, как понимаю сейчас) - начался мой роман с Пау. Далее последовал стремительный обвал старого мира: взрывы, вспышки, нервы, страдание.
Ничего не жаль, никто не важен... Пау, только Пау и еще раз Пау...
В столь важный момент, когда мне была необходима дружеская поддержка, беседы, разговоры, обсуждения (ведь я решался на важный шаг - развод, смену всего образа жизни), Базен пребывал в Голландии, наблюдая за событиями издалека. Мы общались эпистолярно, но моя жизнь менялась слишком быстро, и отправленное письмо устаревало, не успевая достичь адресата.
А когда Базен принимался за ответ, меня уже интересовали совсем другие проблемы, о чем я сообщал ему в новом письме.
* * *
В конце августа в город приехал Елф. Он одобрял мое желание развестись, но ему не нравилась Пау. Меня такая позиция в ту острейшую пору сильно травмировала. Именно тогда у нас начались разногласия.
Как мне сейчас кажется, причиной тому была ревность. Елф ревновал меня к Пау. Уверял, что она меня скоро бросит, не способна любить и прочее. Пытался разрушить наши отношения, при этом ничего не зная о них и о Пау.
Просто ему было неприятно, что в моей жизни возник человек, ставший для меня более важным, чем он.
* * *
До этого я с Елфом, да и Базен с Димоном, считали, что любви не существует. Это была своеобразная идеология: нас объединяло "печальное знание". Мы были уверены, что нет девушек на земле, которые могли бы нас понять, а, следовательно, цениться нами.
С девушкой можно было переспать, покрасоваться перед друзьями, даже побороться за ее внимание. Или просто жить, как я со своей первой женой: считая, что, если любви не существует, то почему бы и не с этой? Нельзя было только любить, что и произошло в моем случае. Это чувство считалось невозможным, никто из нас раньше его не испытывал. А я совершил невероятное, и Елф не мог принять этого факта.
Ведь он до сих пор не женился - и вряд ли это сделает. И никого, на мой взгляд, не полюбит.
И не мое дело обвинять его или хвалить; нет смысла держать на него обиду. В то время я готов был за Пау отдать целый мир - и даже несколько тысяч Елфачевых. Я не мог без нее, вопрос был слишком острым, чтобы бояться чем-либо пожертвовать.
* * *
С Елфом мы внешне даже не поссорились. Это естественно. В человеческих отношениях процессы сближения и расхождения проходят медленно. Одно время сохранялась иллюзия былой дружбы.
Но самое сокровенное в моей душе, все мои тайные, честные, важные мысли теперь принадлежат исключительно Пау. А с кем своими откровениями делится Елф? Боюсь, что с собственным отражением в зеркале.
* * *
Много воды утекло с тех пор. Мельница разрушения продолжает вращаться. Елф по-прежнему приезжает в Питер и живет теперь у разных людей - за длительный срок он успел обзавестись знакомыми. В такие визиты мы достаточно часто видимся.
В прошлый год втроем ходили в длинный байдарочный поход: я, Пау и Елф. Последние - давно помирились. Как мне сейчас кажется, Елфу с Пау беседовать интересней, чем со мной.
* * *
Можно сказать мудро и по-взрослому, что наши с Елфом отношения перешли на новый, более соответствующий возрасту уровень. Так, наверно, хотел бы считать и сам Елф. Но это неправда.
На самом деле дружба разрушилась: то ли временем, то ли стечением обстоятельств. То, что есть сейчас - просто лучше, чем ничего...
Пусть кто-то сочтет меня слишком категоричным, но я так чувствую.
* * *
В одну из недавних встреч я сказал Елфу, что не люблю людей; они мне неинтересны. Что я хотел бы жить на природе с Пау и Малышкой, но не могу - по слишком многим обстоятельствам. Добавил, что перестал общаться с людьми, и это совершенно не пугает.
Елф доказывал, что подобная позиция - ущербна.
Может, и ущербна. Но я слишком ненавижу общепринятую фальшь. Мне противны искусственные отношения - роли дальних знакомых, приятелей, коллег по работе - пустопорожняя говорильня. Распространенная защита от одиночества; блеф-отношения.
Я хочу иметь возможность сказать человеку всё, что думаю; а не делить в голове информацию на секретную и несекретную. Как только в общении теряется искренность, оно становится искусственным.
А я всегда был максималистом. По мне: либо - всё, либо - ничего.
* * *
Долгое время я мысленно разговаривал с Елфом: на работе, дома, по пути в магазин. Он превратился в постоянного невидимого собеседника. Я всё пытался объяснить, почему у нас всё так получилось.
В первые месяцы Пау-жизни я еще мог сохранить с ним отношения, которые должны быть между друзьями: объяснить, что чувствую, какие перемены происходят в сознании, как меняется мой взгляд на мир. Ведь тогда я просто менял кожу. Это было очень значительно и болезненно. Как мне хотелось рассказать ему об этом, объяснить, быть понятым.
Впоследствии что-либо объяснять было уже поздно, да и не нужно. Вернее, в этом пропала потребность. И даже не так... Просто я, наконец, осознал, что он меня никогда не поймет.
* * *
А что теперь? Волей судьбы получилось, что Елф всё равно остался моим лучшим другом. Даже сейчас. Он - единственный из людей, с кем можно интересно поговорить. Это тень некогда сильной дружбы.
Иногда он заходит к нам с Пау, и мы совместно выпиваем. Очень много разговариваем.
* * *
Закончу же я стихотворением Елфачева, написанным еще в армии. Здесь оно будет уместней других:
* * *
С Базеном получилось несколько иначе, чем с Елфом. Но он тоже ушел из моей жизни, правда, не до конца: стремительно покинул комнату, а дверь оставил открытой. В дверной проем я вижу его фигуру, наблюдаю за ним издалека... Извиняюсь перед читателем за замысловатость.
В данном случае решающую роль сыграли расстояние, наличие государственных границ, а также отсутствие новых фантастических средств связи. И еще невозможность для ученого сделать карьеру в нашей стране. Проще говоря, Василий надолго застрял за границей.
Начиная с полугодовой поездки в Голландию, он не приезжал в Питер больше, чем на месяц. Василий Образцов требуется в разных местах. Развитые страны и их научно-исследовательские институты нуждаются в Базене-ученом, а он - в исследовательской работе.
* * *
За последние два года Базен приезжал домой раза три. Во время этих визитов у него постоянно толпился народ: коллеги по работе обсуждали различные научные вопросы. Это свидетельствовало, что мой товарищ, несомненно, идет в гору.
На меня у него почти не оставалось времени.
* * *
В свой первый приезд из Голландии Базен часто повторял:
- Я чувствую себя европейцем. Хотелось бы стать европейцем.
Совсем недавно я понял смысл этой фразы. Быть европейцем значит - не иметь друзей, а общаться на поверхностном уровне с коллегами, сослуживцами и приятелями. Ни к чему не обязывающий полубытовой-полуинтеллектуальный треп, столь привычный в подобных кругах.
Постепенно Базен, действительно, стал европейцем.
* * *
В один из своих приездов он удивительно быстро нашел себе девушку, немедленно женился, завел ребенка. Видимо, для жизни за рубежом требовалась жена, а искать ее долго - не было времени. Я называю их семью - "безродными космополитами".
Подумайте сами: Финляндия, Голландия, Египет, потом опять Финляндия. Теперь двухлетний визит в Японию. Постепенно мой друг стал Базеном виртуальным. Отправляет мне письма по Е-майл.
Один из немногих, кто верит в меня как в писателя. А я верю в него как в великого ученого.
* * *
Итак, Елф - в Мурманске, Димон - в Петрозаводске, Базен - в Японии. Я обосновался в городе на Неве. Моя сегодняшняя жизнь - Пау, Малышка и родители. Мое прошлое - Димон, Елф и Базен.
Лучше, чем они, у меня друзей не будет.
Да и не надо, пожалуй.
Превратив в эпистолярий
Всё, чего уже не жаль...
Сергей Елфачев
Порой у меня складывается ощущение, что литература бродит где-то рядом: отдельные строчки носятся в воздухе, темы для рассказов валяются под ногами. Каждый день происходят истории, которые следует описать. В них часто присутствует элемент абсурда.
Например, объявление в салоне красоты на Лиговском проспекте "Глубокий пиллинг. Массаж. Снижение веса до 20 килограмм". Вот и представьте себе девушку, весящую всего двадцать килограмм.
Или реклама на пачке сигарет "Петр I" - "для ценителя табака, верящего в возрождение России". А если ценитель в возрождение не верит? Вкус табака покажется ему отвратительным?
Таких курьезных надписей - предостаточно...
Да и сама жизнь иногда подбрасывает нам анекдотические ситуации. Остается только их записать.
* * *
Однажды Базен сидел дома и смотрел телевизор, как вдруг раздался телефонный звонок.
- Да, - деловито откликнулся мой друг, снимая трубку.
- Иван Петрович! - донесся незнакомый бас. - Товар разгружать?
Базен на секунду опешил.
"Какой товар? Что разгружать?" - пулей пронеслось в его голове.
Наконец, до моего товарища дошло.
- Не туда попали! - изрек он и повесил трубку.
Через несколько секунд телефон зазвонил снова. Базен с раздражением подошел к аппарату.
- Иван Петрович! - раздался знакомый голос. - Можно, наконец, разгружать товар?
- Я не Иван Петрович! - воскликнул Базен. - Не туда попали, говорю же!
И вновь бросил трубку.
История со звонком повторилась еще несколько раз. Незнакомец настойчиво добивался Ивана Петровича, желая во что бы то ни стало разгрузить товар. Наконец, Базен не выдержал. Выслушав знакомый вопрос, мой товарищ не без злорадства ответил:
- Разгружайте!
И больше ему на эту тему никто не звонил.
* * *
Как-то раз Елф у себя дома обнаружил детскую книжку про животных. На каждой страничке изображался зверек или птица, а ниже - стихотворная надпись.
Например: "Бык - рогами тык!" или "Гав-Гав, я - волкодав!"
О филине было написано так: "Ночью не спит - лес сторожит".
Елф решил спросить приятеля:
- Отгадай, кто ночью не спит - лес сторожит?
Приятель надолго задумался, а затем произнес:
- Наверное, лесник.
* * *
В студенческие годы Елф ездил на практику в пионерский лагерь, где работал воспитателем. Когда пришло время давать отряду название, пионеры чуть не перессорились. Одни предлагали - "Варяг", другие - "Звезда", третьи - "Луч".
- Давайте назовем отряд "Гуманисты", - предложил Елф.
Изумленные пионеры замолчали, а затем единодушно согласились, уж больно оригинально звучало название. Но этим история не закончилась. Следующим утром к Елфачеву подошла делегация из трех мальчиков, имевших весьма хмурый вид. Пионеры отвели воспитателя в сторонку и серьезно спросили:
- Сергей Сергеевич, а гуманисты - это не те мужчины, которые любят друг друга?
* * *
Однажды Пау удалось побывать в Ташкенте, столице независимого Узбекистана. В связи с новой национальной политикой объявления в метро там стали читать на двух языках.
Например, подъезжает к станции электропоезд. Двери открываются, люди выходят, другие - заходят. Затем что-то произносится по-узбекски, и двери со страшным стуком закрываются. Поезд трогается с платформы, набирает ход, и в это время звучит:
- Осторожно, двери закрываются!
* * *
Как-то раз Димон с трудом влез в переполненный троллейбус. Через несколько остановок к выходу стала пробиваться энергичная женщина. Волей случая наш товарищ оказался у нее на пути.
- Что вы здесь встали? Мне к двери надо! - возмущенно обратилась гражданка к Димону. - Посторонитесь!
- Это не так-то просто, - стал объяснять Димон. - Я ведь занимаю определенное место в пространстве, то есть, материален...
- Тогда вообще не надо было в троллейбус входить! - перебила женщина.
Таким образом, наш товарищ понял, что если он материален, ему не место в общественном транспорте. Зато бестелесных духов в троллейбусах ждут-не дождутся!
* * *
Существует немало людей, которые просто просятся в литературу.
Так, один мой знакомый звонил своей дочери по телефону, чтобы узнать ее отчество.
Я наблюдал за воспитательницей, которая кричала на галдящих детей:
- Неужели у вас нет элементарного культурия?!
А наш классный руководитель неизменно втолковывал провинившимся школьникам:
- В вас много дури? Так идите и слейте эту дурь в туалет!
* * *
Однако литература - не только перечисленные истории и не столько. Каждый день мы собственной жизнью создаем рассказы, повести и романы. Человек представляется мне полным собранием сочинений, которое он мог бы о себе написать. Требуется лишь умение выкинуть лишнее.
* * *
Иногда мне кажется, будто собственно жизни уже не осталось - вокруг разлилась, распустилась, заполнила собою всё - огромная, необъятная литература. А я просто купаюсь в этой стихии...
Мои друзья - Соколов, Лимонов, Довлатов, Григорьев - беседуют со мной своими книгами. Я отвечаю им на страницах своих рассказов. Наша жизнь с Пау - исключительно литература, и я уже не знаю, чему больше верить - напечатанным текстам или собственным воспоминаниям. С Елфом и Базеном я общаюсь больше письменно, чем устно; из переписки можно выстроить солидные тома.
Неужели жизнь как таковая не имеет большого значения, а литература - важнее, ярче и значительней?
* * *
Свой первый "шедевр" я сочинил в семь лет. Он был навеян песенкой с детской пластинки и звучал так:
Так я впервые столкнулся с творчеством.
* * *
Впоследствии во мне развилось желание что-то сочинять, организовывать: создавать своей фантазией нечто реальное. Я начал участвовать в самодеятельности, был капитаном кавээновской команды, придумывал представления.
Однажды в пионерском лагере мы изобразили группу "Кисс": сделали бутафорские гитары, намазались красками и орали на весь зал:
Самое интересное, что нас потом обвинили в антисоветской агитации.
* * *
В школе мне не нравилась НВП - начальная военная подготовка. Для войны я был не слишком пригоден - медленнее всех собирал автомат, чем раздражал военрука - Савелия Петровича Бутузова. Я платил ему той же монетой.
Как-то раз я написал про Бутузова:
По моей невнимательности стих оказался у Савелия. Военрук пришел в бешенство.
Я же, на удивление, не растерялся и принялся объяснять, что написал про абстрактного военрука, а не конкретного Бутузова.
В итоге маму вызвали к директору, а мне устроили разнос на общешкольной линейке. Я и там твердил про абстрактного военрука. С честью отстаивал свое право на творчество.
* * *
Сразу после армии у меня был период, когда я поставил два спектакля, выступив сценаристом и режиссером одновременно. Репетиции и показы проходили в актовом зале Лесотехнической академии, где учился мой бывший одноклассник. В этих спектаклях (один - подражание БГ и Шинкареву, второй - собственного сочинения) играли мои друзья и знакомые, которых в то время было значительно больше, чем сейчас.
* * *
Базен обеспечивал сценические эффекты. Так, в сцене с "Мишей из города скрипящих статуй" нужно было устроить дымовую завесу. Для этой цели мой друг приобрел в мороженице несколько килограммов сухого льда, чтобы в нужный момент опустить их в воду. С технической стороны всё было задумано грамотно, но вот что увидел зритель...
Закрытый занавес. Начинает играть музыка. В этот момент из-за кулис высовывается Базен и ставит на передний план ржавое помойное ведро, из которого клубами валит дым. Публика в полнейшем недоумении. В это время занавес открывается, но несчастного Мишу уже плохо видно, центральную роль играет мусорное ведро.
* * *
Мои актеры были под стать режиссеру: люди, далекие от театрального искусства. Они часто спорили по поводу сценария, предлагая, на мой взгляд, глупые вещи. Я, не желая ссориться, иногда соглашался.
Однако если они пытались внести в сюжет откровенную чушь, я категорически возражал. Поэтому один актер решил не спорить с режиссером, а улучшить спектакль самостоятельно. Он исполнял роль стражника: должен был выбежать из-за кулис и крикнуть Царю: "Это я поймал поручика Иванова!" Вполне, согласитесь, безобидная роль.
Но актер решил, что следует сыграть посмешнее. Он действовал из лучших побуждений, всей душой болея за спектакль. Поэтому, появившись в нужное время на сцене, закричал:
- Это я трахнул поручика Иванова!
* * *
Мне было сложно терпеть такие вольности. Ведь я хотел создать нечто свое; а приходилось упрашивать актеров играть, долго и нудно объяснять им роли, выслушивать возражения. Это отнимало много сил и давало слишком малый результат. Поэтому я завязал с театральной деятельностью.
* * *
В то время я заканчивал институт по специальности "Ракетостроение" (под романтическим названием скрывались баллистические ракеты класса "земля - земля") и готовился стать инженером, но выбранная стезя меня не устраивала. Ничего, кроме сочинительства, я делать не умел и не хотел.
Из всех видов искусства литература - наиболее подходящий жанр для одиночки: надо только иметь ручку, карандаш и немного фантазии. Всё зависит от тебя - ты не связан с аппаратурой, глиной или красками. Идет чистая работа мозга, перенос мыслей на бумагу - ничего лишнего.
Я даже раздобыл где-то печатную машинку и набивал свои законченные рукописные вещи одним пальцем. Постепенно скорость печати возросла, а год спустя у меня появился плохенький компьютер.
* * *
Пять лет назад я написал "На холодном ветру повседневности". С тех пор ощущаю себя писателем. Это - субъективное чувство, но мне кажется, что оно важней официального признания.
Сразу после "Повседневности" у меня произошел роман с Пау. Некоторое время мне было не до литературы. Однако тогда я наиболее остро ощущал себя писателем, значительной личностью, кем-то вроде Генри Миллера или Саши Соколова.
После бурных событий в личной жизни появились новые рассказы. Всё было написано года за два-три. Я решил, что эти вещи достойны публикации, долго тянул и, наконец, послал лучшие из них в несколько журналов.
Мне никто не ответил.
* * *
У меня не было беспримерного терпения и потрясающей напористости, чтобы пробивать свои сочинения. Мне до сих пор трудно представить, что я смогу прийти в редакцию журнала и настырно предлагать свою рукопись.
Я лишь предпринял еще одну попытку, решающую для меня: разослал свои рассказы журналов в двадцать. На этот раз тщательно подготовился. Отправил заказные письма с уведомлением о вручении.
* * *
В сопроводительном письме я объяснял неизвестным мне людям в редакциях, что перед ними - молодой автор, которому очень важно знать мнение более опытных литераторов о своем творчестве. "Будучи автором начинающим и незнакомым с методами работы редакции, искренне надеюсь, что не посылаю письмо в пустоту, ибо худшим ответом для меня является молчание" - цитата из послания.
Я даже вложил в каждое письмо подписанный конверт с моим адресом для ответа, надеясь, что это тронет сердца коллег по перу.
* * *
В итоге детально спланированная акция с треском провалилась. Ответ я получил только из одного журнала. Он пришел на официальном бланке и в редакционном конверте. Отзыв был стандартен до крайности: "К сожалению, редакция в ваших рукописях не нуждается".
Подобная реакция покоробила меня больше, чем молчание остальных. Эти даже игнорировали мой подписанный конверт.
* * *
После этой истории у меня был творческий кризис. Я ведь не умею просить, добиваться, заводить нужные знакомства. Стало ясно, что меня никогда не опубликуют.
Однако через некоторое время я понял, что всё равно буду писать. И никуда от этого не деться. Я нашел для себя литературу, и нет смысла лишаться этой трудной радости.
* * *
На сегодняшний день последняя вещь почти закончена. Ее имя - "Автопортрет в шести проекциях".
Перед тем, как проститься с читателем, сообщу: я рад! "Автопортрет" позволил мне смириться с собственным юбилеем, что не так уж и просто. Несмотря на прожитые годы, я остаюсь молодым, ибо способен писать.
Этого достаточно.
* * *
Пока я набивал последние строчки, Малышка написала большую лужу. Она хитровато смотрит на меня, как бы сообщая: "Я, между прочим, тоже писака!" Мне приходится подниматься с кресла и убирать за ней мочу.
Таким образом, моя собака точно указала мое место. Я просто один из миллионов. Этого действительно достаточно.
|