|
|
||
Было у бабушки три козы. Одна, Белка, немного покрупнее и постарше, две
остальные приходились ей детьми, хотя тоже довольно крупные, рогатые и
бородатые. И все - с сережками на шее. И все три - довольно-таки послушные.
Хотя тетя Соня постоянно величала их, своих по сути кормилиц, не иначе как
"черти рогатые", да "анчутки лохматые", смотря по настроению...
Когда Арина, наш общественный пастух, ранним утром прогоняла растущее на
глазах стадо мимо нас, тетя Соня выводила из дворовых закутков и своих
подоенных любимцев, то они резво и весело, как-то по мальчишески озорно
присоединялись к своим рогатым и комолым подругам. С утра козы были не
очень горласты: в основном блеяли дурными голосами бестолковые овцы.
Коров в нашем стаде не было - их пасли отдельно, в лесу. Так что Арина
обихаживала да любовно матюкала в основном только своих мелких подопеч-
ных. А матюкалась она мастерски и всегда - по поводу и без повода. Привычка такая - дурная, говаривала бабушка. Была она из соседней, не близкой деревни
и порядок поэтому был такой: она поочередно столовалась и ночевала у всех
обладателей мелких рогатых и безрогих. Не раз она ужинала и у нас, и обязательно - со стакнчиком-другим водочки, как пойдет...Как положено по
статусу. А деревенский статус ее был достаточно высок - ее очень ценили и
оберегали, старались всячески ублажить. Она к подопечным своим относилась
тоже бережно и щадяще : никогда не била и не тиранила, была внимательна
к их повадкам и самочуствию, и чуть что - сразу же, в тот же вечер докладывала
хозяйке о нездоровье ее чада. Как ее не ценить и не благодарить за такое
бережное отношение к подчиненным. Готовили для нее - что получше,
повкуснее, отдельно. Выставлялись друг перед другом. Утром - снова кормили,
снаряжали довольствием на целый день и провожали...
Дома она не ругалась - все больше молчала, о чем-то думала, механически жевала, пила и глотала. Аппетит у нее всегда был отменный: еще бы - натаскаешься за день по полям да буеракам, не так полопаешь! Лицо у нее
было какое-то копченое-перекопченое, по-старчески моршинистое и беззубое,
хотя лет ей было немного(спустя много лет она нашла-таки спутника жизни и
они дружной парой поселились в пустующем ее доме, навсегда покончив с
пастушеством - это был незабываемый удар для нашей деревни). И каждый
день ее со стадом сопровождал очередной помощник с очередного двора -
подпасок. Это были или сами хозяйки, либо их дети или внуки, а то и кого
наймут...
В этот раз пришел мой черед. Погода выдалась хорошая. Утро - прохладное
и чистое...Наскоро позавтракав, я вышел к Арине полностью экипированным:
через плечо - переметная сумка с клеенчатым дождевиком и неизменными лепешками с молоком и яйцами вкрутую, кнутик, кепка на голове и особая
гордость - дедушкины хромовые сапоги дореволюционной постройки на
деревянных гвоздиках. Легкие-прелегкие. Красивые-прекрасивые. Слегка,
правда, великоватые, но неподходящий размер полностью компенсировали
большие толстые портянки, умело и плотно намотанные лично тетей Соней.
Я согласился на это приключение с особой охотой: никогда прежде мне еще
не доводилось ходить в подпасках...
Стадо, и я с ним возле Арины, катилось и росло как на дрожжах и выкатилось-
таки за пределы деревни, потом через дорогу на Щекино и поселок в открытое
поле и стало забирать все правее и правее, почти к деревне Кожуховке, где сиротливо пустовала без хозяйки изба и нашей Арины. Не той малой Кожуховке, где проживала моя любимая бабушка Варя или Ворона, как я звал ее, будучи мальцом- огольцом, - та располагалась с другой стороны от нашей
деревни Понарино, а большой Кожуховке, но все мимо и мимо - к речке Деготне, и выкатилось наконец на Рова - необьятно огромное изрытое оспинами ямищ пустынное поле, на котором когда-то, по словам той же Арины, добывали открытым способом железную руду...
Арина привычно и громко матюкалась где-то впереди, а мне была отведена
роль бегать туда-сюда и подгонять, собирать разбредающееся в разные стороны стадо. Особенно отличались в этом глупые овцы, хотя и строптивые
умницы- козы тоже вели себя не лучше: так и норовили куда-нибудь залезть,
то в ямину, то на высокий крутой пригорок, а то стремглав неслись наперегонки
куда-то, сами не ведая куда, явно дразня пастушку-матерщинницу и меня.
Особо меня, потому что именно мне приходилось гоняться за ними вверх- вниз...
Долго ли, коротко ли, но к обеду мы с козами и овцами так набегались и устали, что не чаяли, как бы поскорее отдохнуть друг от друга. Но Арина
повела дальше, к каменному карьеру - огромной горе, где иногда добывали
камень - белый известняк. Место для меня оказалось знакомым: в прошлом году мы здесь, под горой, в речушке, густо заросшей высокой острой осокой,
которую Борис не зря называл резикой за то, что она ласково до крови
резала неосторожные руки и ноги( что с братом и не преминуло случиться в тот
же день), мы с ним самой обыкновенной большой корзиной ловили красноперо-серебристых голавлей - очень осторожную и столь же вкусную
рыбу. Он ставил внаклон корзину в наиболее глубокое и быстрое в течении
место, а я "шугал", то есть пугал быстрых и шустрых обитателей: лягушек,
тритонов, усатых черных вьюнов и, наконец, их - долгожданных красавцев-
голавликов. И они попадались! На дне корзины было то густо, то пусто.
Конечно - интереснее, когда густо. Надо было только молниеносно быстро
выхватить корзину из воды, и вот он - улов! Трепещется, переливается, бьется,
сверкает...
Арина наконец остановилась, сбросила с плеча отяжелевшую сумку с обедом и
всесезонную и всепогодную накидку - то ли плащ, то ли брезентовую подстилку, и мягко шлепнулась на нее:
- ВсеБ шабаш! Обед, мать вашу! - обратилась она к стаду, и козы тут же послушно принялись укладываться вокруг, поближе к ней, так и норовя оттеснить других, чтобы получить свою долю ласки или куска хлебца из рук
своего кумира. Лишь овцы собирались наособицу, своими тесными кучками,
сгрудившись вокруг своих предводителей... Было жарко и душно. Я тоже
плюхнулся неподалеку. Есть не хотелось, но посмотрев, как Арина вместе со
своими любимчиками с аппетитом наворачивают "что Бог послал", тоже не утерпел, достал лепешку с бутылкой теплого уже молока и принялся за трапезу.
За компанию. И вот что интересно - ко мне ни одна животинка не подошла, не
стала клянчить. Даже свои...Постой, а где же здесь свои? Для меня-то они все
на одно лицо, то есть на одну морду... Не то, что для Арины...
Потом всех потянуло в сон....Небо висело светлое и тягучее, солнце шпарило изо всех сил, ленивые редкие облачка неподвижно висели под ним и лишь
карьерные ласточки да стрижи с веселым писком носились над стадом и вились вокруг него, ловко собирая свою дань - многочисленных назойливых
мушек и комаров, тучей навалившихся на отдыхающее стадо...
Веки тяжелели, но я сквозь лень и дрему все же нет и нет, а посматривал вокруг, строго блюдя наказ Арины, уже похрапывающей неподалеку: не
распустить коз, а то они больно ловки по горам да по камням скакать...Заразы
сраные...
Вдруг неподалеку послышались гулкие и звонкие удары, ка будто кто-то
стучал предметом в колокол или подвешенный рельс. Потом нудно и громко
загудела машина. И снова все стихло... На миг... А - потом!!! Ухнуло так, что вся
земля под нами содрогнулась, поднялась и вновь тяжело куда-то опустилась...
А сверху, из ниоткуда вдруг возникшего пыльного и дымного облака, посыпались на нас крупные и мелкие снаряды и осколки - взорванные и
разорванные камни и щебень! Потом еще и еще! Все это шлепалось с неба
и валилось вокруг нас!
Арина вскочила как ошпаренная и, отчаянно матерясь, начала гнать стадо к реке, и еще дальше за нее...Стадо послушно потекло-побежало подальше от этого страшного и опасного места. Мелкие камешки еще долго летали и постукивали вслед и вокруг - но вот чудо: никого не задело, никто не пострадал. Ни Арина, ни я, ни овцы с козами. Может, правда, кому-то и досталось немного, да разве они скажут, разве пожалуются? Все бе-е-е, да
ме-е-е... Короче - ни бе, ни ме, ни ку-ка-реку, как говорится. Отделались
легким большим испугом. Арина еще долго не могла отойти от шока, и все
матюкалась и матюкалась, только все эти ругательства посвящала самой себе -
"бестолковой дуре": она, оказывается, напрочь запамятовала, что по четвергам
возле карьера - ни-ни! Никого не должно быть! Подрывной день!
Видно, жара ей маленько мозги расплавила...Меня она просила об одном:
- Ты своим, тетке да бабке Доне, не говори ничего про это.Не болтай. Не выдай...
Я твердо обещал... И, как видите, только более чем через полвека раскололся...
Когда ввечеру мы возвращались назад, в деревню, я еле плелся от усталости:
казавшиеся легчайшими и франтоватыми утром сапоги так запылились и
отяжелели, что я еле передвигал ноги. Пыль тоже устало стояла над стадом и
послушно плыла за ним. Блеющая скотинка все быстрей и быстрей катилась
назад, в деревню, стремилась в спокойное и тихое стойло... Да и молока
поднакопилось изрядно - надо было скорее донести и отдать его хозяйкам
в обмен на вкусную подсоленную краюшку...
Я думал, что я смертельно устал... Не смертельно - больше! Я никак не мог
уснуть: в ушах так и застряло - бе-е-е, ме-е-е... И всю ночь продолжал работать
подпаском: бе-е-е...ме-е-е.До сих пор все живо помню, до си пор. И к нелегкому труду пастухов и их помощников с тех пор отношусь с глубочайшим
уважением, будь то настоящие пастухи, либо другие - командиры да началь-
ники всех мастей. Настоящие...Всем им удачи и здоровья! И вам - того же!