С первого раза мне давали двадцать, а то и все двадцать пять лет, а был тогда я всецело подростком, хотя ход моих мыслей и образ разговора походил на начитанного и приятного человека. Поэтому получилось, что я из ребенка стал мужчиной, пропустив юношество, которое мне отняли исходя из моей внешности и несхожести моими настоящими ровесниками. Тогда, подумал я, и подругу стоит себе выбрать именно из тех кругов, к которым меня так часто причисляли. Да все бы ничего, да вот как знакомство то завести, когда ехать танцевать и выпивать, как-то не по моей части, да и денег жаль, да и читать тогда когда?
Приблизительно в то же время я наткнулся на одно объявление клуба знакомств и ангельская мысль о том, что следует дать информацию о своей персоне в газете, посетила меня. Я, который всегда посмеивался над такими нелепостями, должен был признать, что ничего другого не могу придумать. Написав, краткий текст объявления, но что не значило, что менее оригинальный текст скорей антирекламы, чем похвалы, я нашел этот прием вполне удачным сразу же после выпуска того номера. Писем приходило по двадцать каждый день в течении десяти дней, почтовый ящик был переполнен до отказа и одно удовольствие от их чтения оправдало такой мой поступок, не говоря уже про заведенных связей.
А именно после недолгой, но интенсивной переписки в течении года или того, отсеялись две девочки, да и я их и не упомянул бы здесь, если одна из них не подкинула идею о том, что я бы мог писать, а так как для меня это было откровение, то, надо признать, именно она побудила меня к стихоплетству. Грустные такие, душераздирающие, думала она, были бы мне в пору и за несколько лет я написал десяток, другой таких стихов, да мало в них хорошего. Мои знакомые что-то не очень походили на Лауру, а я чего-то не смахивал на Петрарку, от Беатричи у них была разве что белокурая кожа, а я терпеть не мог Флоренцию. Я начал рано и кончил рано, и только к своему совершеннолетию я снова возвратился к литературе, для великого ее огорчения.
Прошло четыре года. И я попробовал свое счастье в Интернете, этой сказочной стране, в котором мечты сбываются, а люди сближаются. Там в первый же день нашел какую-то девочку и договорился на завтра о встрече в каком-то заброшенном городке, куда и пришлось ехать после уроков. Конечно она не пришла, а я стоял, пока хватило терпения. Мерзко за воротником лились капли дождя, а ругань во мне так и бурлила, не имея выхода, но имея хорошую на то причину. С обломанными крилями и промокшею обовью я поехал в обратную дорогу. Но не мог же я дело бросить на этом месте, это было уже дело чести совести, довести ее до логического конца.
Писал я тогда куда хуже чем теперь, если это можно представить, но весь мой новый план опирался именно на это. Написав стандартные письма, с вдохновленными обращениями, длинными изъяснениями в любви, вечной верности и своих долгоиграющих намерениях, сразу после краткого описания своей внешности, заканчивал письмо стихом.
Самое удивительное - это срабатывало в четырех случаях из пяти. Так я сумел поддерживать переписку с тридцатью женщинами сразу во времена своих первых завоеваний. В зависимости от того, к кокой кондиции своими обращениям или по другим, от меня независящим причинам, довел, я отсылал то или друге письмо, рассчитанное на определенную реакцию. Тая и каменея, страдая и просто игнорируя меня, звоня или же молча, они а присылали электронные письма, длинные такие, задушевные.
Центр старого города Риги я избрал как место первого свидания, а именно известное всем местечко под городскими часами, возле арки, или же у памятника Роланду, что было одинаково далеко от кафе, в которое потом их вел. Встреч было много, особенно в начале, и скоро пришлось сделать список, что бы не путать имя девушки, место встречи и описание ее наружности.
За столиком в кафе, за стаканчиком мороженного вместе с фруктовым соком, наконец перед мною предстала возможность разглядеть их, что бы решить, стоит ли переплавлять наши виртуальные отношения в реальные, протекающие в настоящем времени, или же оставить их. Позже я заметил, что как-то не клеился разговор именно с теми, которые мне были более симпатичными, а от "крокодилов" оторваться оказалось куда более трудно, так они с страшной быстротой они влюблялись до кончиков ушей, может быть потому что именно с ними я старался обходиться холодно и чуть снисходительно, но о всем по порядку.
Походившие на крокодилов, верблюдов и других рептилий девицы были все до одной, несомненно, прекрасны, но - по своему. Мешал разве что тот мелкий, но весомый факт, что вечно злые волшебники или просто неудачные фокусники, каких в наше время можно повстречать великое множество, забывали превратить их обратно в их исходное состояние, и поэтому я находил непростымие дефекты или же не находил.
Что бы сохранять к ним живой интерес и окончательно не уронить себя в своих же глазах, каждой их них в течении двух годов я говорил разные, конечно заранее подготовленные версии о том, откуда я, сколько мне лет и чем я занимаюсь. Спустя год во мне вцепилась одна не такая уж дурная официанток, но я был благодарен ей хотя бы из-за то, что она не искала свиданий, так как просто на меня посмотреть могла при очередном первом свидании. Все следующие встречи я проводил по другой программе, которая, собственно, заключалась в гулянии по эспланаде и в посещении одного захудалого ресторана.
Перед тем как рассказать вкратце о свиданиях, которых я вспомнил, несколько слов обо мне. На мне (по крайнее мере через отражения зеркальных стекал машин и витрин), если дело было осенью или зимой, элегантно сидело коричневое, длиной ровно до колен, дорогое пальто, небрежно через шею перекинутый белый, длинный как у летчика второй мировой шарф, косившая в левую сторону берета и при любой погоде чистые туфли. Летом я скорей походил на Робинсона Крузо, одевался спортивно, ходил в шляпе как у Дендия и они делали свое дело и первое впечатление обо мне было сложено и, если и дальше встреча проходила гладко, то в мою пользу. Что же из себя представляли они?
Первая в списке стояла "красная шапочка", а напротив ее имени адрес квартиры и название города, где она, насколько мне было известно, родилась двадцать шесть лет тому назад и выросла без отца, сценарий, как неожиданно, повторяющийся несколько раз потом.
Маленького роста, в ярко красном костюмчике из кожзама, похожая на фрица, она была неприятна мне с самих первых минут до момента расставания. Да дело в том, что она вообще не собиралась уже приходить, но я, дурак, дозвонился и упросил ее все таки прийти и так как она работала недалеко а рабочее время уже шло к концу, после десяти минут она стояла на углу, где я ее и встретил. Она нервно перекусывала ногти, много курила, нервно оборачивалась, принимала звонки по сотовому и рассказывала мне про работу, в то в время как я засыпал и умирал и вынырял в очередной раз из облака дыма. Больше я ничего про нее не слышал, она словно исчезла и уже не писала. Ее имя осталось мне не известным, кроме ее псевдонима из чата, я не знал о ней ровным счетом ничего и был тому бесконечно рад, так как она оказалось скучной и не привлекательной во всяких отношениях.
Со второй жертвой я договорился на семь часов вечера на том же месте. Когда я с опозданием (что в этот раз было на самом дело ненарочно) вошел в кафе, она уже сидела там. Но посмотрев вокруг, я засомневался она ли это, а она так спокойно себя вела, что именно ее я заподозрил последнюю в том, что это и есть та, которую я жду. Не мало, не много полчаса я просидел за столиком у самого окна, смотря в ее сторону, пока не собрался и не подошел к ней. На улице падал первый, еще редкий снежок, на мне был вязанный свитер и: "Не ты ли Кристина?" А вместо ответа она мне задает свой вопрос: "Ты тогда должен быть тот самый Мартцис?"
Высокого роста, классически одетая, смеясь о том, как мы могли друг друга не узнать, она была мне мила, разве что кроме одной детали, на которую однажды обратив внимание, я потом уже не мог не посматривать при каждом удобном случае, что бы убедиться, так ли это на самом деле. Когда она смеялась, верхняя губа открывала ее десна и было видно, что один краюшек большого переднего зуба отломался, а сам зуб более серый, от того что вставленный, к тому криво, выступая краешком перед. Вспоминая ее лицо, я уверял, опять же себя, что это всего лишь зуб, подумаешь ли, мало ли у кого чего не хватает или дано с излишком, это же не как не влияло на ее человеческие качества, или? Но при каждой новой встрече с ней, я ловил себя на том, что хотел всего-навсего уверится все ли по прежнему и, наверно придавал этому слишком большое значение, да становилось от такого понимания мне легче. Тогда я решил, что все и так на лицо, и соврал, что мне пора уходить на поезд. Тут я впервые влип, так как девочка-женщина. Ей было по пути и мы проехали с ней вместе полдороги в загробной тишине. Кристина была классическим филологом, ненавидела, но продолжала учить древнегреческий, переводила с оригинала или же платила за это другому, а для подрабатывания писала про животных или книжные обзоры для популярного молодежного журнала. Наши дороги видимо-невидимо разошлись.
Потом была Линда. На ней была с вкусом подобранная свободная одежда, слегка накрашенная, но так она была аккуратна и тратила на это не малое время, то это шло ей только к лицу. Она приехала в журфак, у нее к тому времени был ужу полтора летный сын Артур, а и из этого стоило заключить, что она захочет постоянных отношенный и реальную материальную независимость, что, конечно, я не мог, да и не желал обеспечить, оставаясь лишь вторим. Парень бросил ее год назад, а я влюбился в нее как кролик - в то, как она ходила, в то, как она легко себя вела в людях, когда мы вместе ходили танцевать или гуляли вдоль городского канала. До того, как я перестал ей звонить, потому что бросил саму идею завлечь ее к себе, она напечатала интересное интервью в газете. После того я ее не видел, хотя она два раза мне писала, но я не отвечал. Так было проще.
Ее звали Елиной, ее, как и всех остальных, я нашел через чат какого-то портала, то есть посредством обмана, преувеличения и умалчивания о себе. В сети у меня было другое лицо, совершенно выдуманное имя, которое в санскрите означало священную, алмазами покрытую гору, которая в буддийских легендах стояла в центре вселенной словно пуп. Мои речи там были импровизациями на проверенные темы, ложно многозначительны и тем и хороши.
Пришло время отослать фотку. Поискав в альбоме старшего брата, я выбрал одну, в которой он стоял на фоне центрального здания университета, и отослал на ее почтовый ящик. В ответ я получил фотографию, в которой она сидела в спортивной машине, единственной в городе моделью, чем она, как я узнал потом, безмерно гордилась. У нее были светлые как лен и лохматые, как у ведьмы волосы по плечам и зеленые, как у персидской кошки, глаза. Студентка четвертого курса Академии художеств, она работала по части стеклянных фресок и мозаик. В Питер она ехала посетить музеи, в Париж за красками, а в Вену послушать концерт Баха. Картина ее жизни выстраивалась и прямо великолепно, но и тут мне оказалось тесновато, потому что она была любитель вольной жизни и ее компания явно косила под элитарные круги общества, в которых я что-то бледновато смотрелся.
В конце второй встречи, когда она меня подбросила до станции, пока горел красный цвет в люксафоре, я предложил ей приехать к себе при желании. Тогда же я понял, что зря я это сделал, так как ее равнодушие ко мне дало в ту же минуту ощутить себя, и даже ее согласие не имело бы уже никакого значения, так как дело было решено и опять не в мою пользу. Со мной было покончено, но я все продолжал искать близости к ней. Пошел даже в Академию, но так и не смог в тот день ее найти и в никакой другой день тоже.
Ну а там - там все заново. Крестили ее настолько редким именем, что не смогу его даже привести здесь, хотя я помню, что оно начиналось на "В", то ли Винета, то ли Вита, да не в этом суть. Ее я особенно полюбил, как первую, как впервые и писал об этом ней, но не прямо, а через стихи, дарил тюльпаны бордового цвета из соседского сада, покупал самое что ни есть вкусное мороженное с малиной. Ее должностью было заниматься какими то бухгалтерскими делами в городской думе, но может именно из-за удачах в карьере она так расцвела на моих глазах, но я не был бы я, если бы не захотел ее сорвать и взять всю без остатка.
Самое обидное заключалось в том, что я был рядом так часто, что она меня перестала воспринимать как мужчину и это вводило меня в непонимание, почему жизнь так шутила надо мной. Чудо не свершилось - не тогда, не сегодня, когда ее образ всплыл в моем сознание и ожил с новыми надеждами или, скорей, хорошо похороненными старимы. Я так и до сих пор не вычеркнул ее имя из своей телефонной книжки, но ей от этого чего?
И вот - начинай снова с пустого места. Подледные силы ушли на молодую женщину из Сигулды, города, который понравился и Есенину, а тем более мне - своими красками осенью подобными сказкой. Ее специальность были балтийские языки и писала работу про феминизм. Именно с ней я познакомился ближе; она стала моей подругой, а я, соответственно, ее другом на полтора года с чем то.
А началось все как в Голливудских фильмах, что вечером мы поднялись на смотровую площадь, людей было не видно. Внезапно приникнув и обняв ее, я хотел украсть поцелуй, но испугался и резко отвернулся, и хорошо, что потом сумел это изгладить тем, что поцеловал ее во время прощания. То ли она владела до сих пор мне неизвестному приему или это всего воздействие флюидов, но ее поцелуй подействовал на мне таким образом, что две недели спустя я впервые переночевал в ее комнате, которую она снимала в центре Риги. По пятницам, после уроков, я, каждый раз под другим предлогом, ездил к ней ночевать. Что бы Даце не надоела мне, я старался проводить с ней по возможности меньше времени, о утром покидал ее спящую, а приходил, когда фонари загорелись. Перед тем, как она спускалась в халате или в уличной одежде с пятого этажа по спиральной лестнице, открыть мне входную дверь. Я отсылал ей сообщения на пейджер и не разу не повторяясь, давал ей знать, что я жду.
Мы ходили в пекарни, а также в театры, клубы, ну а если честно, я предпочитал никуда не уходить, из-за чего она заподозрила, что у меня к ней только одного рода интерес и в этом она была совершенно права, что смутно подозревала и сама.
При подходящей же возможности она моментально, без обычных прелюдий, скидывала свою одежду, срывала штаны, маечку, трусы или же перетягивала юбку через шею, и набрасывалась на меня словно пантера, царапая и кусая в шею и не только. Когда на ней ничего не оставалось, она теряла в моих глазах свое привлечение и, стараясь в то же время не обидеть, однажды я попросил ее одевать что-то хотя бы из перев, хоть из шелка (на чем мы и остановились), что бы прикрыть голое тело. Так, в моем представлении, она могла каждый раз терять невинность, наполовину прикрытая, а второй половиной беззащитная, сразу же возобновляя утраченное на другое утро. Роль дьявола искусителя, совершающего непорочную деву, топчущего ее в гряз, рождала во мне львиную гордость, гордость животною.
Ее мать меня боготворила, не раз не видев и опрашивалась о моих делах через посредство дочери. Даце спросила долго ли ей еще ждать, пока я представлю ее своим родителям, но так это было недопустимо, я не ответил на этот вопрос и она, не стала настаивать. И дело не только в том, что я не являлся студентом второго курса политологического училища, а имел к тому времени другую, официальную подругу. На самом деле наши отношения были чисто дружескими, но так как нам было выгодно иметь некоторое прикрытие, то мы воспользовались друг другом.
Когда я уже раздетый лежал в одноместной пастели, под пледом, скрестив руки над головой, и мурлыкал словно кот от грез, она, переодеваясь в свой, зеленимы драконами вышитой халат, призналась, что из-за волнения она забыла выпить своих таблеток, что означало, что она была не защищена от беременности и я жутко рассердился на нее, хотя остался в той же безбрежной позе. Как на зло сон не приходил, а поднялось совершенно другое и всплыла идея послать меня в аптеку. Было часа так три ночи и до ближайшей аптеки было полчаса дороги. Хорошо поразмыслив над теорией вероятности мы решились рискнуть. Она переливалась из состояния в состояние как химическая реакция, и мне была отведена роль всего-навсего ускорителя происходящего и роль наблюдателя. Полчаса в холодной ванне, после привело меня в сознание.
Холод превратился в разлуку, разлука преобразовалась в забытье, а на этом история кончилась. Перед ее отъездом в Лондон, после того, как полгода я молчал о себе, мы назначили встречу, что бы проститься окончательно. Ее слезы убедили меня, что я для нее вовсе не был увлечением, а частью ее жизни, над которой я надругался и, что бы исправить положение и высказать все, что было тогда на душе, у меня остались два дня, и ночь, которую мы и провели вместе. Неожиданное, но хорошо продуманное с ее стороны, признание, что она бы с радостью родила бы сына от такого умного парня как я, довольно все-таки испугало. Даце мечтала вслух о семье, хотела почувствовать себя желанной, женой, принадлежащей кому-нибудь одному на свете, быть единственной, и это было понятно. Для меня ребенок был второе самое большое зло, после тюрьмы, которое могло со мной случиться, не менее страшно в то время, чем какая-нибудь венерическая болезнь, которую я боялся подцепить от новых партнерш. Это было дважды неожиданно, так как за все не малое время нашего знакомства, я провел с ней вместе всего лишь один день с утра до вечера, доставив ей превеликое удовольствие, себя же осудив на скуку и отвращение. К вечеру я уже бежал от нее, как от чумы, бежал, забив шляпу и зонт, а время было еще холодное и я здоровски замерз на пути к поезду. Я умер на другой день в агонии, в лихорадке своих мучений совести.