- Гена, - окликнул меня сзади радостно улыбающийся Ампиров, когда я подходил к двери своей рабочей комнаты. - Вы уже видели нашу новую красавицу?
Шеф никогда не восторгался женской красотой, и красивые женщины никогда не вызывали у него ни малейших симпатий. Скорее наоборот, к красавицам он относился с подчеркнутым пренебрежением и даже с презрением. Как видно, комплексовал из-за того, что они для него были недосягаемы, как звезды на небе. И вдруг - такие эмоции. Ну и ну!
- Какую красавицу, Валентин Аркадьевич? - удивился я столь необычному вопросу.
- Как? Разве Вы не знаете? Сегодня мы получили "Наири-2" - в лаборатории распространения радиоволн стоит! Не распакованная еще.
- Ах, вот какую! Нет, Валентин Аркадьевич, не видел. Две пары лекций только-только отчитал. Сейчас пойду посмотрю. А я-то уж подумал, что Вы новую красивую сотрудницу на работу взяли. Здравствуйте, во-первых.
- Здравствуйте, Гена. Простите, на радостях забыл поздороваться. Ну, Вы, как всегда, не о том! Голодной куме - хлеб на уме. Но это - лирика. А я о земном, о самом насущном. "Наири" мы там и установим, в той самой лаборатории - на учебном процессе. Так надо. Но считать на ней будем в первую очередь, конечно же, научные задачи. Так что готовьте материалы для расчетов и подумайте, что на ней можно сделать для проведения занятий по читаемым Вами курсам. А то на вычислительный центр заберут. Только под учебу нам ее и разрешили пока на кафедре держать. Эти деятели с факультетов вычислительной техники и систем управления на нее уже зубы точили. И продолжают зариться. Слишком жирно, говорят, для одной кафедры такую машину держать. Им, мол, она тоже как воздух нужна. А нам с Вами потом что, на поклон к ним ходить? Отдай жену дяде, а сам иди к тете?
- Так ее же военные заказчики по условию договора поставили именно нам! Для решения задач по их заказам, - возмутился я.
Ампиров раздраженно махнул рукой:
- Да это, Гена, никого не интересует в принципе. Она же в институт прибыла, и все. Здесь закон джунглей - кто сильнее, тот и верх берет. За все нужно драться. Джентльменство тут не проходит, до нитки обберут. Вот смонтируют ее, так к тому времени нужно им фронт наших вычислительных работ предъявить. И в основном для учебы, а то будут заставлять нас пускать сюда всякий сброд с других кафедр и лабораторий. Сиди тут потом над ними сторожем. Доверять посторонним ни помещение, ни, тем более, машину, ни в коем случае нельзя - Вы это не хуже меня знаете. На хрена это нам нужно! Журнал надо будет завести и хотя бы формально туда заявки записывать. За пару недель нам ее установят, так что к тому времени заявки на машинное время должны быть уже расписаны. Как минимум, на месяц вперед. Что-нибудь. Можно любую липу. Лишь бы у нас было, что им под нос ткнуть.
Из конструкторской с пухлой папкой подмышкой вышла Вера Терентьевна Жнец - технический секретарь лаборатории - и направилась в секретарскую, откуда доносился стрекот пишущей машинки.
- Вера Терентьевна! - окликнул ее Ампиров.
Она оглянулась и, постояв пару секунд на месте, направилась к нам.
- Вера Терентьевна, нам надо срочно сделать журнал учета вычислительных работ на нашей новой э-вэ-эм "Наири-2". Только что в учебную лабораторию - на втором этаже - доставили. Пожалуйста, заполните требование на общую тетрадь и получите у кладовщицы. У нее есть бланк с моей подписью. Как разграфить и подписать, Вам скажет Геннадий Алексеевич. Но Бога ради, делайте все только так, как скажет он. Никакой отсебятины.
- Да что же я, девочка, что ли? Я прекрасно знаю, как делаются...
- Никаких "прекрасно знаю". Делайте, как Вам сказано. Мне известно, как Вы документы печатаете. Самовольно правите рукописи наших преподавателей и научных сотрудников!
- Да я же там кучу ошибок устраняю, - возмутилась она. - Мне-то что? Могу печатать и так, как дают. Но потом ведь будет стыдно и Вам, и им. И мне тоже. Вот когда я работала секретарем начальника областной милиции...
- Вера Терентьевна, сейчас вы не в милиции. Милиционеры, очевидно, были еще даже менее грамотны, чем Вы. А здесь Вы имеете дело с людьми, до которых Вам по грамотности, как до Шанхая! Это после вашего печатания стыдно читать! Вон, у Геннадия Алексеевича, Вы думаете, почему на голове волосы повыпадали? - с сарказмом спросил Ампиров.
- Но если в их рукописях предложение без подлежащего? Что же мне...
- Вера Терентьевна! Чтобы с Вами говорить, нужно гороху объесться! - распалялся Ампиров. - Если без подлежащего, значит, там не нужно подлежащего! Не вашего ума это дело! Печатайте, как Вам дают. Если что не так, за это не Вы в ответе! Вам понятно? Все. Геннадий Алексеевич, сегодня в конце дня дайте, пожалуйста, Вере Терентьевне текст для титульного листа журнала и образец, как разграфить - на двойном тетрадном листке. И непременно все в масштабе один к одному, чтобы потом всякую свистопляску к минимуму свести. Все, Вера Терентьевна. Идите, работайте. И в строгом соответствии с моими указаниями!
Ампиров обернулся ко мне, отвернувшись от Веры Терентьевны, тем самым показывая, что с нею дискуссия окончена. Я уже собрался, было, откланяться, чтобы идти на свое рабочее место. Но Ампиров, будучи в состоянии душевного подъема, решил продолжить прерванный разговор:
- В общем, Геннадий Алексеевич, теперь мы с вычислительной техникой. Будем...
Внезапно он как-то странно посмотрел вниз, деловито поправил на носу очки и, сопя как паровоз, поднял с пола обрывок голубого монтажного провода длиной сантиметров пятнадцать-двадцать, не более.
- Вы видите, Гена, какой у нас бардак?! Драгоценнейший провод "МГШВ" на полу как мусор валяется! Ну как это, по-вашему, называется?! - с неподдельным возмущением высказался шеф в свойственной ему манере.
Несколько удивленный его столь бурным возмущением по поводу такого, как мне казалось, пустяка, я пожал плечами и высказал свое мнение на этот счет:
- Мы работаем с этим проводом, Валентин Аркадьевич, вот и валяется. В лаборатории Таранца пол в масляных пятнах - они с трансформаторным маслом работают...
- Бросьте, Гена! Так можно дойти до того, что мы с Вами будем пешком ходить по транзисторам, которые по двести рублей стоят! Где Кондаков?
Не сговариваясь, мы вошли в астрономическую лабораторию, где за осциллографом в новеньком, безукоризненно отутюженном сатиновом халате ярко синего цвета сидел наш бородач Кондаков. Из-под халата сверкала ослепительной белизной обильно накрахмаленная сорочка, а очки в тонкой металлической оправе под платину подчеркивали его строгую аристократичность.
- Володя! Срочно собирайте профсоюзное собрание! Пора кончать это безобразие! - с порога бесцеремонно обрушился на него шеф.
Зная Ампирова, что называется, как облупленного, Кондаков пригладил свою пышную кудрявую с рыжинкой бороду и, не отрываясь от осциллографа, спокойно спросил:
- Что случилось, Валентин Аркадьевич?
- Вот! Полюбуйтесь! - Ампиров протянул ему только что подобранный трофей.
Кондаков, не оборачиваясь в сторону шефа, взял со штатива паяльник, и, как бы между прочим, скосил глаза на провод в руке Ампирова, а потом привычным движением ткнул паяльником в канифоль. Канифоль зашипела, и над володиной головой поднялись клубы сизого дыма, распространяя запах, напоминающий аромат ладана.
- Ну? - сказал шеф, отгоняя от себя рукой облако канифольного дыма.
- Что, "ну", Валентин Аркадьевич? - невозмутимо спросил Кондаков с иронической улыбкой.
- Володя, не ерничайте! Мы не на цирковом представлении. Это монтажный провод! "МГШВ"!
- Как это - что? Как это - что?! - все сильнее заводился Ампиров. - Идем мы только что с Геннадием Алексеевичем по коридору нашей лаборатории, а под ногами этот кусок провода валяется! Еще месяц тому назад я ломал голову, где бы достать такого провода для наших с вами монтажных работ! Чтобы вам сейчас было чем работать. А теперь вот, пожалуйста - топчемся по нему, как по мусору! Сегодня густо, а завтра пусто!
- Валентин Аркадьевич, обычный случай. Кто-то отрезал лишний кончик, ну, потерял потом. Тут и говорить не о чем, а Вы - сразу собрание, останавливать работу целой лаборатории, выяснять, кто это сделал да зачем. Тут сроки поджимают, сами же вчера на "хурале" втолковывали, что времени в обрез. А мы будем мелочиться - устраивать выволочки. Успокойтесь, пожалуйста, и давайте работать. Зачем нам, как Вы говорите, терять драгоценное рабочее время? - спросил Кондаков, вешая на контакт солидную каплю припоя. Он опять погрузил паяльник в канифоль, и снова от него с шипением повалили клубы сизого дыма.
- Какое рабочее время? Через сорок минут перерыв! Нужно успеть оповестить людей, а то сейчас разбегутся по буфетам, по столовым, по курилкам, по туалетам, по углам попрячутся!
- Я не вижу прецедента для срочного проведения профсоюзного собрания. Не буду собирать, - отрезал Кондаков.
Голос Кондакова был абсолютно спокоен. Он методично продолжал работать, как будто шефа здесь и вовсе не было.
- Владимир Александрович! В обеденный перерыв собирайте профсобрание! - все сильнее горячился Ампиров.
- Я же сказал, и не подумаю. В конце концов, кто профорг, я или Вы?
- Прекратите это издевательство! Хватит дурочку валять! Вы, как профорг, обязаны мне помогать! А Вы саботируете! Так Вы отказываетесь собирать собрание?
- Отказываюсь, - спокойно, но твердо ответил Кондаков, глядя на экран осциллографа, на котором весело плясали замысловатые кривые. - Нельзя оставлять людей без обеденного перерыва. Дело профсоюза - охранять здоровье трудящихся, а не вынуждать их голодать на профсоюзных собраниях, тем более из-за какого-то совершенно ничего не стоящего обрывка провода.
- Ничего не стоящего, говорите?! Вот это я как раз и собираюсь разъяснить и вам, и всем остальным. Тогда я объявляю в обеденный перерыв производственное собрание! - мгновенно сориентировался Ампиров.
- А я, как профорг, категорически возражаю, - невозмутимо парировал Кондаков.
- Что? Это что еще за грубости?! - взбеленился шеф.
- Это не грубости. Это наши законы. Производственные вопросы Вы обязаны решать в рабочее время, Валентин Аркадьевич. В перерыв люди пойдут обедать. Это их законное право, которое должен защищать профсоюз, - упорно стоял на своем Кондаков.
- Вот! Это просто издевательство над заведующим кафедрой! Вместо того чтобы помогать мне, вы пособничаете бездельникам и разгильдяям, разбрасывающим по коридорам дорогостоящие материалы, которые так трудно выбиваются через Минобороны! Разлагаете коллектив! В таком случае я назначаю собрание ровно на двенадцать сорок пять - сразу после перерыва! - вскричал Ампиров.
Я заметил, что у него дрожат руки. Да, силен Володя Кондаков. Настоящий профсоюзный деятель - ничего не скажешь. На самого шефа так попер!
- Это Ваше право, - резюмировал Володя. - Но я предлагаю работать, а Ваш вопрос решить в рабочем порядке.
- Как же! В рабочем порядке! Знать бы, кто это бросил, я б ему прописал ижицу с твердым знаком! И к Вам бы за поддержкой не обращался! Впрочем, от Вас поддержки - аж ноль! Только бороду носить умеете! Вот, я даже оповещать людей должен самолично! Помочь некому! Зато мешать - есть кому! У заведующего кафедрой больше всех времени! Его на все хватает! И так ежедневно с утра до вечера! Все! Эту комнату я предупредил! Пойду дальше! Гена! Предупредите все комнаты на той стороне, а я - на этой! Времени нет! Пошли!
Ампиров стоял в расширителе у стола, временно изъятого у вахтера, и ждал, пока сотрудники принесут из своих комнат стулья и усядутся. Напротив него у журнального столика с недовольной гримасой на худощавом лице сидел Будник и что-то записывал в толстую коричневую тетрадь, время от времени щелкая на калькуляторе.
- Так, все собрались? - осведомился Ампиров, кладя на стол свою основательно потертую папку и злополучный кусок провода.
- Нет, еще Степанов и Сольман не пришли с обеда, - сказал Гайдук.
- Вот! Разложение у нас уже достигло такой стадии, когда даже ведущие сотрудники - наши маяки - не то, что не торопятся решать насущные рабочие проблемы, а еще и с обеда опаздывают! Трудовая дисциплина на нулевой отметке, - возмутился шеф.
- Обеденный перерыв пока не кончился, - посмотрев на часы, заметил Кондаков. - Три минуты еще, даже чуть больше.
- А с Вами, Владимир Александрович, нам еще предстоит отдельный, до-о-о-лгий разговор, - протянул Ампиров.
- Должен ли я это расценивать, как угрозу? - спросил Кондаков, чуть приподняв левую бровь.
- Нет, это предложение подумать о перспективах нашего с Вами дальнейшего сотрудничества!
Вошли Степанов и Сольман и направились за стульями. Сольман поставил стул во втором ряду, сел и принялся ковырять в зубах.
- Станислав Алексеевич, хватит ковырять в зубах! Начинаем производственное совещание. На повестке дня единственный вопрос - отношение сотрудников всех рангов к имуществу и рабочим материалам лаборатории... - деловито затараторил Ампиров, эмоционально жестикулируя.
Он, несомненно, пребывал в состоянии особого вдохновения, потому что его несло, как никогда. Он говорил о том, что государство платит нам деньги из расчета, что мы будем добросовестно трудиться на благо советской науки, а мы не только не отрабатываем той зарплаты, которую нам так исправно и щедро платят, а еще и наносим ему прямой вред.
Присутствующие равнодушно слушали Ампирова, тихо переговариваясь между собой и порой откровенно посмеиваясь. Все хорошо знали, как он стремится использовать любую мелочь, даже самую незначительную, чтобы подчеркнуть, как он рьяно болеет за работу, за кафедральное имущество, что терпеть не может разгильдяев и бездельников, что всеми силами стремится заставить их плодотворно работать. И что все эти прессинги стоят ему титанических усилий и отнимают у него все время, предназначенное для творческой работы, и последние крохи драгоценного здоровья.
- Мне нередко приходится слышать жалобы на наше благосостояние: мол, не хватает масла, молока, мяса, сахара и прочих товаров. А я вот смотрю, как наши люди трудятся и, честно говоря, диву даюсь, как это до сих пор все же есть еще в магазинах масло, мясо и все остальное! Откуда оно берется, если все отказываются работать? - Ампиров развел в беспомощности руки и сделал риторическую паузу.
В расширителе воцарилась тишина, и только Будник, увлекшийся своими расчетами, восторженно улыбался самому себе, видимо, довольный результатами своей работы. Со стуком положив на стол авторучку, он забарабанил по клавишам микрокалькулятора с такой силой, что вахтерша тетя Дуся, привлеченная этим цоканьем, оставила свой пост у двери лифта, вышла в расширитель и в недоумении уставилась на Мишу. Ампиров резко повернулся в его сторону, но Будник ничего перед собой не видел, кроме рабочей тетради и калькулятора, и продолжал бойко щелкать клавишами.
- Михаил Всеволодович! - окликнул его Ампиров.
Будник вздрогнул от неожиданности и поднял на него удивленные серые проникновенные глаза. Ампиров по-ленински вытянул перед собой руку и потряс ею в воздухе:
- Ну вот, я говорю о насущных, исключительно важных и болезненных вещах, а наш уважаемый заведующий проблемной лабораторий демонстративно стучит на калькуляторе! Это возмутительно с его стороны! Что же тогда говорить о рядовых сотрудниках? Михаил Всеволодович, отложите, пожалуйста, на несколько минут Ваши дела и послушайте, какие безобразия творятся у нас, вернее, у Вас в лаборатории.
Будник, не проронив ни слова в ответ, резко отодвинул калькулятор и с недовольной миной откинулся на спинку стула. Ампиров незамедлительно продолжил свою прерванную было речь:
- Многие из здесь присутствующих отлично знают, как мы этой зимой мучились без монтажного провода. Мы собирали обрывки старых ранее использованных проводников, из списанной аппаратуры выпаивали жгуты и тому подобное. Ценой титанических усилий мне через Министерство Обороны Союза удалось достать несколько бухт дефицитнейшего провода "МГШВ", который каждый, кто с ним работает, должен экономить, как только может. И что же? Чуть больше часа тому назад идем мы с Геннадием Алексеевичем по коридору, а на полу валяется вот это!
Ампиров взял со стола пресловутый обрывок провода и потряс им перед собой.
- Скажите мне, как это называется? Это исключительное свинство - разбрасываться такими вещами! Мне, приложившему столько усилий для его получения, при этом натерпевшемуся унижений, стало обидно до слез!
Ампиров произнес это так эмоционально, что его голос явственно задрожал, и у всех присутствующих создалось впечатление, что Валентин Аркадьевич вот-вот заплачет. Он замолчал, всем своим видом демонстрируя, с каким превеликим трудом он овладевает собой, и положил на стол злополучный провод. После минутной паузы он продолжил:
- Я, как заведующий кафедрой и научный руководитель лаборатории, могу привести пример хаоса здесь в десятой, двенадцатой и какой угодно степени! Ни для кого не новость, что нам также неописуемо трудно доставать и высокооловянистый припой. Каждый грамм приходится технически аргументировано обосновывать, потом отстаивать, убеждать людей, порой мало что смыслящих в этих вещах, но обличенных определенными полномочиями. Приходится тратить невообразимое количество сил, здоровья и времени, чтобы доказать им, что черное - это черное, а белое - это белое! Каждый раз приходится мучиться, чтобы составить кипу бумаг, потом собрать множество подписей. Поймите, на каждую бумагу, уходящую из института, нужно получить минимум две подписи! А потом идешь по лаборатории и видишь, как добытое твоей кровью валяется на полу, словно никому не нужный хлам. Кто-то старается, а кто-то плоды его тяжких трудов втаптывает в грязь. Так работать нельзя. Работа может быть плодотворной лишь в том и только в том случае, когда все двигают ее в одном направлении. А если так... - он резко махнул рукой, - как крыловские лебедь, рак да щука, то воз будет и ныне там. Или как? Как говорит моя соседка по даче: "Як одне везе, а друге не везе, то бодай би здохло i те, що везе"! Вот так мы и работаем, к великому сожалению.
Ампиров умолк, намереваясь на этом закончить свой нравоучительный монолог. Но, перебирая в памяти сказанное, вдруг понял, что его занесло немного не туда, куда он, было, направился. Начал о припое, а потом съехал на Крылова и соседку по даче. А что, собственно, он намеревался сказать насчет этого припоя? Что же?.. Что?.. Что, черт возьми?! Забыл... Начисто вылетело из головы! Уже не в первый раз с ним такое случается. И, чтобы исправить этот досадный промах, который он счел про себя первым проявлением старости, продолжил, выстраивая экспромтом подобие логической структуры мысли:
- Так вот, уважаемые коллеги. Припой нужно беречь. Пайки должны быть аккуратными, экономными. При этом надежными. Но экономными. И чтобы куски припоя не валялись, где попало, как этот монтажный провод. А то некоторые, не будем указывать пальцем, таскают припой домой в немереных количествах, раздают на другие кафедры и тому подобное. Мол, есть у нас такой, Валентин Аркадьевич, который не выносит, когда работа на месте стоит, и для работы всегда все найдет. В блин разобьется, но найдет. Или как? У нас вот поломаны стулья. Делают ли наши руководители замечания своим подчиненным, когда те качаются на стульях? Скорее всего - нет. Не замечают этого. А вот Валентину Аркадьевичу приходится все замечать. Иначе, уверяю вас, через год или - какой там год - через месяц все здесь развалится до основания! Все растащат до последнего винтика. Как в той песне: "И по винтику, по кирпичику растащили кирпичный завод".
Ампиров уже намерился, было, закрыть собрание, когда его снова осенила, как ему представилось, важная мысль:
- Из-за этой кафедры, и, в частности, лаборатории, связанных с ними забот, и, если хотите - из-за вас всех - я каждый день методично убиваю в себе ученого! Больно, обидно, но выхода другого нет.
И снова его голос задрожал, будто он вот-вот расплачется от такого тяжкого горя - безвременной утраты великого ученого. Немного помолчав, он глубоко вздохнул и упавшим голосом изрек:
- Давайте договоримся. Если кто из вас не хочет работать, пусть ко мне подойдет и скажет: "Валентин Аркадьевич, я работать не хочу". Или: "Я уже настолько разложился, что работать не могу. Вот деньги получать могу, а работать - не могу". Будем тогда решать, как нам быть и как планировать дальнейшие действия.
Ампиров окинул взглядом всех присутствующих и после непродолжительной паузы закончил:
- Вот и весь огород до последней морковки... У кого-нибудь вопросы есть? Нет. Оно и понятно. Никому нет до этого дела, а Валентин Аркадьевич - хоть разорвись. Все. Собрание окончено. Пойдем работать.
Все с облегчением зашумели, встали и, шаркая стульями, пошли разносить их по рабочим местам. В это время ко мне подошел взбудораженный Будник и, не скрывая восторга, энергично похлопал меня по плечу.
- Гена! Зайди ко мне на пару минут. Посмотри, какое я интересное "радио-телевидение" получил при расчете!