Я пришел с лекции и, наскоро отмыв от мела руки, занялся разработкой практического занятия по новой теме. Обложившись книгами, я считал на микрокалькуляторе, а по результатам расчетов строил таблицы и графики. Кроме меня в преподавательской сидели только наш незаменимый в течение многих лет ученый секретарь Овсянкина да еще Мотыльков. Овсянкина была, как обычно, занята перераспределением учебной нагрузки, а Мотыльков писал научный отчет. Резко зазвонил телефон.
- Наверняка профессор! Сейчас начнет галдеть за то, что я до сих пор не пересчитала, - Овсянкина подошла к телефону. - Кафедра. Да. Овсянкина. Геннадия Алексеевича? Сейчас. Тебя, Гена.
- Кто? - поинтересовался я.
- Из лаборатории. По-моему, Елизавета Григорьевна - секретарь.
- Очерет слушает, - сказал я в трубку.
- Геннадий Алексеевич, зайдите, пожалуйста, в лабораторию. По Вашей теме премия. Получите, пожалуйста, чтобы я сегодня же ведомость сдала.
Известие меня основательно взбодрило. Я знал, что по теме "Трюк", где я был ответственным исполнителем, заказчик согласился выплатить солидную премию. Еще бы! Столько сил положено. Кому сколько - обычно решал сам шеф. Будник и профорг только присутствовали при распределении. Парторг Шорина всегда была заодно с шефом. Интересно, сколько же мне дали на этот раз? Как-никак, ответственному исполнителю должны заплатить больше всех после научного руководителя, которым всегда и по всем темам был только профессор Ампиров.
Отложив все дела в сторону, я помчался в лабораторию. В секретарской за своим столом сидела Елизавета Григорьевна, а около нее грудились сотрудники лаборатории.
- Здравствуйте! - приветствовал я присутствующих.
- Здравствуйте, Геннадий Алексеевич, - отозвалась Елизавета Григорьевна.
- Здравствуй, Гена, - тихо ответил Будник и, не поднимая глаз, тут же убежал в свой кабинет, даже не пересчитав только что полученных денег.
"Солидная пачка", - отметил я про себя.
Люди получали, считали деньги, шутили. А я спокойно ждал своей очереди. Наконец Елизавета Григорьевна пригласила и меня:
- Геннадий Алексеевич, распишитесь, пожалуйста.
Я взял авторучку и отыскал в ведомости свою фамилию. Поставив подпись, я посмотрел в графу "сумма" и решил, что ошибся строкой. Там значилось только пятьдесят рублей. Проведя пальцем вдоль всей строки еще и еще раз, я убедился, что ошибки не было.
- Елизавета Григорьевна, а ведомость - что, только одна?
- Только одна. Вот. Получите ваши пятьдесят.
Я взял полусотенную бумажку и продолжал сидеть в шоке. Потом я повернул к себе ведомость и начал изучать ее. В графе "Сумма" против всех фамилий, даже тех, кто к "Трюку" не имел вообще никакого отношения, стояли трехзначные и даже четырехзначные числа. Двузначное, словно изъян в столбце, значилось только против моей фамилии. Нет, еще против фамилии нашей уборщицы убого маячила двузначная сумма - двадцать пять рублей.
- Как же так? Я же был ответственным по этой теме! И всего пятьдесят? А другим, которые к этой теме не имели вообще никакого отношения - по семьсот-восемьсот! Некоторым даже по тысяче и более!
- Не знаю, - буркнула секретарь, забирая у меня ведомость, - я только выдаю, что тут написано. Все вопросы к Валентину Аркадьевичу.
Я вскочил и с шумом вышел. Подойдя к лабораторному кабинету шефа и Будника, я резко распахнул дверь. Но там сидел только мрачный Будник и, сопя, что-то считал на калькуляторе.
- Где профессор?! - спросил, нет, скорее заорал я.
- Та... Не знаю... Пошел куда-то... - тихо ответил Будник, не поднимая головы.
Он снова углубился в расчеты и еще энергичнее застучал по клавишам калькулятора.
- Это почему же так получается? Я по "Трюку" был ответственным, всем руководил, получал от шефа нахлобучки ни за что - ни про что! К заказчику в Питер мотался! До поздней ночи здесь корпел! Терпел от жены упреки! Справедливые, между прочим! Все к сроку сделал и обеспечил защиту работы на "отлично"! И вот - мне только "полтинник"! Это же форменное унижение моего человеческого достоинства!
Будник молчал. Только сопеть стал громче.
- Отмалчиваешься?! - бесновался я.
- Ты же знаешь, Гена, я этих вопросов не решаю... Шеф... - он пожал плечами, не глядя в глаза, и продолжал сидеть, не отрываясь от расчетов.
- А две с половиной тысячи по моей теме ты получил?
- Ну, Гена... Это же не только за работу по "Трюку". По твоей теме только деньги были...
- А мне почему меньше всех? Я что - хуже всех работал?
Будник все так же продолжал молча стучать по клавишам.
- Все молчишь? Это самая легкая в жизни позиция - "моя хата с краю - я ничего не знаю"! - не унимался я.
- Чего ты на меня орешь?! - не выдержал Миша и заорал в ответ, переходя на фальцет.
- А ты что, считаешь, что я молчать должен? Правда, если бы мне заплатили, как тебе, я бы, наверное, тоже молчал!
- Не я это все решал! Не я распределял! К шефу иди! На него и ори!
Я выскочил из кабинета, отчаянно хлопнув дверью. В коридоре меня остановил Сольман.
- Ты чего это дверью хлопаешь? - смеясь, спросил он. - Стекло чуть не рассыпалось!
- Да пошел ты... - на ходу бросил я.
- Что это с тобой? - недоуменно спросил Сольман.
Но эту реплику я оставил без внимания, потому что бежал в главный учебный корпус в надежде успеть застать шефа в его кабинете. Но не застал. Кабинет был заперт. "Жаль, - подумал я, - к тому времени, когда он вернется, у меня может пройти весь боевой настрой. И тогда я вновь предстану перед ним беспомощным, безопасным слизняком". Я ненавидел себя за свою отходчивость, но ничего с собой не мог поделать. Воевать без настроя я не умел даже ценой огромных волевых усилий.
Войдя в преподавательскую, я застал там только Шорину. Наклонившись над раковиной, она мыла руки после лекции.
- Здравствуй, Элла, - буркнул я и сел за свой стол.
- Здравствуй, дорогой! - ответила она задиристым тоном.
"Ну вот, сейчас начнет свою демагогию. И главное - успокоит! Собьет весь настрой на беседу с шефом. Надо уйти куда-нибудь пока она не затеяла беседу на болезненную для меня тему", подумал я и встал, чтобы выйти. Но Шорина преградила мне дорогу своей статной фигурой. Она стояла, подбоченясь. В ее глазах горели насмешливые искорки.
- Ты куда это? Что с тобой? Что-то ты мрачнее тучи сегодня! - ерничала Шорина.
"Ишь ты - как будто не знает! Сама ведь подписывала распределение премии по "Трюку" как партгрупорг кафедры"!
- Ты прекрасно знаешь! - нервозно ответил я.
- Что знаю? О чем? - продолжала Шорина разыгрывать детскую наивность.
- О моей, с позволения сказать, премии!
- Ты что, премию получил? Так где бутылка? Ха-ха-ха-ха!
- А то ты не знаешь, что мне не до бутылки! - возмутился я.
- Где бутылка, я спрашиваю? Ха-ха-ха! - смеялась Шорина и наступала на меня, отталкивая грудью от двери.
- Вы же со своим распрекрасным профессором дали мне по моей теме такую премию, что и на бутылку не выкроишь!
- Как это не выкроишь?! Пожалел для нас? Да? Так честно и скажи!
- Элла, перестань издеваться! Мне и так обидно до глубины души. Пахал, как проклятый. От семьи время отнимал. Все дела с заказчиком на себя взял. А мне - меньше всех! Нет, извини. Только уборщице меньше.
- Ну, и сколько ты получил? А? - не унималась Шорина.
- Ты же подписывала и прекрасно знаешь, что мне пятьдесят, а уборщице - двадцать пять! Зачем ты делаешь вид, будто ничего не знаешь?
- Я действительно ничего не знала! Подписала, что шеф дал - он самолично все такое решает. А если бы и знала, то что бы я могла поделать? Шеф говорит, что мое участие в распределении премий чисто формальное. Я же не знаю долевого участия каждого. Кроме того, он там комбинирует по-своему. Кому-то больше, кому-то меньше. Кому больше, тех он часто просит вернуть часть суммы, а то и всю. Потом использует эти наличные для расчета за те услуги, которые не получается сделать официально. Так что если он кому-то заплатил больше - это еще не значит, что он и получил больше.
- Да что ты его защищаешь?! Чепуха это! Ни от кого я еще не слышал, что шеф ему заплатил, а потом отобрал!
- И не услышишь. Шеф заранее предупреждает о том, чтобы молчали. Это же незаконно! Вот я у него в прошлый раз получила полторы тысячи, а он все до копеечки заставил положить на кафедральную сберкнижку. Потом платил за установку новых станков, за батареи на полигоне. Я только и успевала снимать с книжки да платить людям. А он заставлял меня записывать и потом сам подбивал дебет-кредит. Понял?
- Ты вечно его защищаешь! Оправдываешь, где только можно! А он творит здесь, что хочет. Вотчину себе здесь устроил! У тебя вечно все по полочкам! И шеф чистенький, как стеклышко! А он издевается над людьми. Вот сейчас, например. Мне, ответственному по теме, он платит меньше всех, а другим на порядок, а то и на два больше! Насмешка!
- Ты что, не знаешь шефа? Не волнуйся - по следующей теме, где ты, возможно, не будешь принимать никакого участия вообще, он тебе, может быть, заплатит с учетом того, что не доплатил сегодня.
- Что-то он мне ни разу еще не заплатил больше, чем я отработал!
- Не знаешь шефа? Я говорю, не знаешь шефа? Он считает тебя талантливым человеком. Но он убежден, что деньги разрушают талант. Я же тебе уже сколько раз это говорила - ты все не веришь! Такие уж у него убеждения. А разве можно осуждать человека за убеждения?
- Опять ты свои демагогические песни поешь! Зачем ты мне мозги вправляешь? Думаешь - я дурак.
- Как раз наоборот. Но ты мне все не веришь. Говорю тебе - шеф это делает из самых благородных побуждений. Он убежден, что стимулирует тебя, что делает тебе лучше. Ты потом сам поймешь. Увидишь.
- Я пойду к нему и скажу все, что я на этот счет думаю. И не нужно мне лечить мозги! Хватит!
- Ну и дураком будешь! Шеф тебе тогда вообще никогда ничего не заплатит! Лучше сделай вид, что тебя это не трогает. Тогда он задумается и почувствует, что сделал что-то не так, - Шорина начала складывать вещи в сумку.
Несколько минут я сидел молча и никак не мог собраться с мыслями. И тут я почувствовал, что мой бойцовский пыл иссякает прямо на глазах. Я вскочил с места и направился в кабинет шефа. Фрамуга над дверью светилась ярким светом. "Ага, значит, он уже там", - заключил я и открыл дверь. Шеф сидел в обычной позе на своем месте и по обыкновению говорил по телефону. Приветливо улыбнувшись, он молча кивнул и указал мне на стул, приглашая сесть.
- Так когда Вы сможете теперь излучать? Что? Да Вы что, издеваетесь? От нас же Академия наук ждет представительных результатов! Вы меня поняли? Пред-ста-ви-тель-ных!
Шеф замолчал, а из трубки что-то быстро и громко говорили. Он закрыл рукой микрофон и с искренним возмущением сказал, обращаясь ко мне:
- Полигон. Передатчик вышел из стоя. Так они хотят только после выходных начать ремонт!
А потом продолжил в трубку:
- Так! Я все понимаю! Но поймите и Вы. Дело государственное! Никаких выходных! Потом отгуляете! Срочно ремонтируйте! Изоляторы и кабель будут сегодня же. Белаш и Кошевой привезут на "бобике"! Все! Потом отдохнете! - он положил трубку.
- Сожгли кабель, поплавили аноды, а теперь хотят на выходные сюда! А нам нужны непрерывные измерения! Каждый день перерыва снижает ценность общих результатов нашего эксперимента! - апеллировал он ко мне.
Я почувствовал, что все, что задумал ему высказать, полностью растерял! "Собраться! Собраться! - командовал я себе, - Сказать ему... Что ему сказать?.. Ах, да, о премии... Как же я хотел ему это высказать?.. Вот... Дай, Бог, памяти... Да, почему мне всего пятьдесят"?
Ампиров продолжал изливать душу
- Уже скоро ноябрь месяц! Праздники на подходе! А там зима на носу. Проколы пойдут по разным причинам. Нужно мерить, мерить и мерить! Пока еще относительно тепло. Мы же участники глобальной программы исследования притока метеорного вещества на Землю. Выявляются закономерности, набирается статистика, на их основе проводится прогнозирование. Конечно, всегда бывают проколы по объективным причинам. Но надо же латать дыры в срочном порядке. Пока это возможно. А то потом не залатаешь. Вы, Гена, не очень спешите?
Во рту у меня все пересохло.
- Валентин Аркадьевич, я к Вам по делу. Хочу задать один вопрос, сказал я, с трудом ворочая языком.
- Пожалуйста. Слушаю Вас, - сказал он с улыбкой и потер ладони одна об другую. Словно они у него замерзли.
- Валентин Аркадьевич... По моей теме - "Трюк" - получили премию. Мне Вы дали всего пятьдесят рублей. А другим, даже тем, кто к этой работе не имел вообще никакого отношения...
- А, Вы вот о чем, - сказал Ампиров разочарованно.
- Почему же Вы так со мной поступили, Валентин Аркадьевич? Я не заслужил!
- А в прошлый раз Вы получили сколько?
- В прошлый раз - и то триста! Но здесь же я был ответственным исполнителем!
- Я расскажу Вам одну притчу. Только послушайте, не горячитесь. Хорошо?
Я молчал, глядя в его глаза, сверкавшие из-под очков победным блеском. Профессор был - само обаяние. Добродушно улыбаясь, он начал свое, как ему представлялось, философское повествование.
- Однажды один эмир перестал ощущать вкус халвы. Представляете? Все придворные в ужасе! Никто из врачей не может ничего сделать! Эмир рубит головы всем, кто безуспешно берется ему помочь. Какой только халвы ему ни подносили! И фундуковую, и имбирную, и миндальную - не чувствует вкуса. Невкусная халва - и все!
Пришел мудрец и говорит:
- Я вылечу эмира.
- А известно ли тебе, что если не поможешь, головы лишишься? - спрашивает визирь.
- Известно. Я вылечу эмира.
- Попробуй. Но смотри, берегись - эмир во гневе!
Привели его к эмиру.
- Ты действительно можешь сделать так, чтобы я вновь стал ощущать вкус халвы? - сурово спросил эмир.
- Да, великий эмир!
- А условия знаешь?
- Да, великий эмир! Но только если ты согласишься, чтобы твои придворные беспрекословно выполняли все, что я им прикажу, на протяжении полугода. Чтобы даже твое слово не дало им права нарушить мое предписание! А потом, если помогу, вели мне выплатить тысячу золотых динаров.
- Хорошо, будь, по-твоему! Визирь! От сего времени полгода всем моим подданным выполнять все приказания этого лекаря, как вы до сих пор выполняли мои! Кто ослушается - голова с плеч!
- Будет исполнено, великий эмир! - ответил визирь.
Мудрец тут же обратился к придворным:
- Полгода не давать эмиру НИКАКОЙ халвы!
Исполнено. Как ни просил эмир - не давали ему НИКАКОЙ халвы целых полгода. Мудрец сам проверял меню эмира, чтобы там, паче чаяния, не оказалось халвы ни в каком виде. Через полгода, еле дождавшись, эмир, наконец, попросил халвы.
По приказу мудреца ему принесли порцию самой простой халвы.
- Ну, как, - спросил мудрец, - вкусна ли халва?
- Да, великий лекарь! В жизни такой не ел! Велю тебе выплатить ДВЕ тысячи динаров!
Ампиров захохотал:
- Ха-ха-ха! Вот так, Геннадий Алексеевич! Ха-ха-ха-ха... Две тысячи золотых динаров! Это по тем временам целое состояние! Ха-ха-ха! А я для Вас все БЕСПЛАТНО делаю - чтобы Вы НЕ ЗАБЫЛИ ВКУСА ХАЛВЫ!
Последнее предложение он произнес на повышенной громкости. Голос у него был зычный, лекторский.
- Ну, Гена, больше я Вам ничего сказать не могу. Все, идите работать. Я еще должен к проректору по админхозработе бежать, - Ампиров встал и начал собирать в папку какие-то бумаги.
Я был в полной растерянности и не находил, что сказать в ответ. Хотелось выть волком или наговорить Ампирову массу дерзостей и оскорблений. Но нужные слова не находили. Все до единого улетучились. Я молча встал и вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь.
В преподавательской сидела Шорина и что-то выписывала из увесистой книги в свою старую засмальцованную тетрадь.
- Ты же собиралась уходить... - упадочным тоном сказал я.
- Да вот - решила тебя дождаться. Что, был у шефа?
- Был, - я помолчал, приводя в порядок путавшиеся мысли, а потом добавил: - Но лучше бы я у него не был.
Я подробно изложил ей содержание недавней беседы с шефом. Она смеялась - от души.
- Здорово же он тебя! Ну, только шеф мастер на такие остроумные штучки! Ты же знаешь - он убежден, что ДЕНЬГИ ПОРТЯТ ЧЕЛОВЕКА.
- Почему же тогда он убежден, что деньги не испортят его?
- Ну, он считает, что он профессор. Человек высоко сознательный. И поднялся на тот уровень, где такого рода слабости человеку уже не свойственны.
- А, по-моему, Элла, он на таком уровне, что портиться дальше уже некуда. Только о нас и печется! Какой заботливый! Меня чуть не до слез тронул!
- Знаешь, Гена, ты уж совсем его оскорбляешь. Притом, заочно. А я его знаю много больше и лучше, чем ты! И мне обидно! Он все делает искренне - из лучших побуждений! Сколько раз он при мне помогал людям из своего кармана! И для кафедры тоже покупал детали, приборы, украшения - тоже из своего кармана! А иметь собственные убеждения не возбраняется никому! Он честнейший человек - вот что!
Ее голос настолько повысился, что она почти кричала. Разговор пора было заканчивать. Я встал и начал собираться домой.