Я и мои бывшие однокашники, а теперь сотрудники нашей лаборатории и преподаватели кафедры, после напряженного трудового дня уходили домой теплым июльским вечером вместе с Будником и Ампировым. Еще жарко пекло летнее солнце и едва начала спадать липкая жара. Асфальт был мягкий, как мох на болоте, и источал характерный запах. Сразу за воротами института мы встретили Бориса Романовича Манойленко, который когда-то, еще на первом курсе читал нашему потоку химию.
Первым поздоровался я. Остальные меня поддержали.
- Здравствуйте, Борис Романович!
- Привет, привет, крестники! Как жизнь молодая?
- Спасибо, Борис Романович! Трудимся, как можем, - ответил я.
- И где же ты, парень, трудишься? - продолжил он.
- На кафедре основ радиотехники.
- В какой роли, дружок?
- Старпрепом, Борис Романович.
- Не в отпуске?
- В отпуске, но по науке еще продолжаем трудиться.
- Энтузиасты, значит?! Отдыхать тоже надо, друзья мои.
Как и следовало ожидать, Ампирову это пришлось явно не по вкусу. И он не замедлил высказаться в своем репертуаре:
- Лучший отдых - любимое занятие, Борис Романович.
- Так, дружок, может осточертеть все на свете, даже самое, что ни на есть любимое занятие.
От такой фамильярности Ампирова передернуло.
- Вы считаете, что мы с Вами уже успели подружиться? - с вызовом спросил шеф.
- А я, братец, со всеми дружу, - спокойно ответил Борис Романович.
Ампиров не мог не воспользоваться случаем, чтобы не вставить свою ядовитую реплику:
- Кое-кто и на работе неплохо отдыхает. Верно, Геннадий Алексеевич.
- Не то, что на работе, дружок, а даже если ты только числишься на ней и при этом дома сидишь - никогда не отдохнешь! Нервы, братец, у всех есть, - пришел мне на выручку Борис Романович.
- Кому что, - Ампиров потянул за рукав Будника. - Миша, пойдем.
Но к Буднику уже успел обратиться Борис Романович:
- А ты кем трудишься, малый?
- Заведующий Проблемной научно-исследовательской лабораторией, кандидат технических наук, старший научный сотрудник Михаил Всеволодович Будник, - опережая Мишу, поспешил отрекомендовать его Ампиров.
- Ого! Молодец, парень. А ты, пигалица, что? Тоже преподаватель? - обратился он ухажерским тоном к Булановой, словно забыв, что ему уже за восемьдесят.
Она неподдельно расхохоталась:
- Ха-ха-ха... Да, Борис Романович! При всей своей, как вы говорите, "пигаличности" я тоже преподаватель. И тоже старший, как и Гена.
- Шустрая ты, пигалица! Молодец. А детей уже нарожала?
- Двоих: сына и дочку.
- Ну, ты не пропадешь на старости лет. Будет куда голову приклонить. А кем же ты, очкарик, трудишься? - спросил он, глядя со святой непосредственностью в лицо Ампирову.
- Борис Романович, я заведующий кафедрой основ радиотехники, доктор технических наук, профессор Ампиров Валентин Аркадьевич! Слышали?
- Слышал, дружок, слышал! Кто же о тебе не слышал? Да ты ведь из нас ближе всех к Господу Богу!
- А почему вы тогда со мной "на ты" разговариваете? Я же не мальчик!
- Для меня, братец, ты еще мальчик. Как и вот эти птенцы, - он указал на нас с Будником и Мотыльковым. - Тебе-то ведь даже и до пятидесяти, как от Казани до Бреста, верно?
- Так, Миша, я пошел! - Ампиров вприпрыжку зашагал в сторону Пушкинской. За ним, словно на поводке, нехотя засеменил Будник.
- Ишь, не нравится! - сказал Борис Романович, провожая Ампирова насмешливым взглядом. - Знаю я его, как облупленного. Чванливый уж больно. Зазнался. Пусть немного поскачет. А то уж очень на него люди жалуются. Людей нужно любить. А если Бог не дал, то хотя бы уважать, - лицо Бориса Романовича, несмотря на преклонный возраст, сияло задорной юношеской улыбкой.
И мы, сердечно попрощавшись с ним, хохоча, пошли к трамвайной остановке.
На другой день было воскресенье. С утра я отправился в магазин за мясом. Очередь была часа на полтора, но впереди я увидел улыбающуюся Шорину. Она помахала мне свернутой газетой, и я подошел.
- Привет! Я думала, что ты уже не придешь! Сколько можно держать для тебя очередь?
- Прости за опоздание, - подыграл я ей, - с детьми завозились.
- Ну, вот еще! Он с детьми забавляется, а я ему очередь держи! Становись, пока еще нас обоих не выгнали! - сказала Элеонора, отступая на полшага назад, чтобы освободить для меня место.
Я стал впереди нее. Люди покосились на нас, но никто не сказал ни слова. Я тихонько толкнул Элеонору локтем в бок - спасибо, мол. В ответ она ухмыльнулась, и в ее глазах заиграли, забегали, запрыгали так хорошо знакомые задорные шоринские огоньки - знай, мол, наших!
- Вчера вечером я видела, как ты с портфелем шел домой. Ты что, работаешь?
- Да, Элла. Шеф просил фоторегистратор закончить.
- Нужно закончить. Он говорит, что ты умница.
- А мне он только гадости говорит.
- Ты что, не знаешь стиль шефа? Он же считает, что хвалить людей нельзя, иначе они распустятся и перестанут работать.
- Порочная метода, между прочим, - с горечью констатировал я.
- Согласна. Но в этом весь шеф. Его не переубедишь. Зато если кто-нибудь со стороны посмеет обидеть тебя или еще кого из наших, он ему глотку перегрызет! Он умеет ценить людей и защищать их. Ты бы слышал, как он раньше Будника ругал! Мишка даже увольняться думал. На полном серьезе со мной этот вопрос обсуждал. Еле его переубедила. А потом, после сдачи темы, шеф сказал мне: "Все-таки Миша умеет работать"! И вот видишь - кандидатом его сделал! Так, твоя очередь подходит. Бери, что тебе надо.
В плотной тени раскидистого клена я подождал, пока Элеонора скупится.
- Ты домой? - спросил я.
- Нет, я пришла к родителям. Они здесь за углом живут. Дети сейчас у них; мама готовит, а я снабжением занимаюсь. Мне еще на базар предстоит ехать, - сказала Шорина и посмотрела на часы.
- Выходит, твои родители - мои соседи. Пойдем, я тебя провожу. Хочется поболтать. Заодно узнаю, где живут твои старички, - предложил я.
- С удовольствием. Что там еще нового в лаборатории? В Африку готовятся?
- Наши "африканцы" все сейчас на полигоне. Аппаратуру испытывают. А здесь основные усилия брошены на сличение шкал времени. В конце сентября сдача очередного этапа.
- Шеф не дурак. Подключил тебя к временным делам. Сегодня это самая перспективная работа в лаборатории. Он сам мне об этом сказал.
Немного помолчав, она добавила:
- Если не во всем институте. Увидишь, после завершения работы он предложит тебе защиту по этой тематике. Какие там еще новости?
- Пожалуй, только одна.
Я рассказал о вчерашней встрече с Борисом Романовичем. Выслушав, она резко бросила:
- Дурак!
- Спасибо, Элла. И за что ж это я дурак? - с обидой спросил я.
- Не ты, а этот идиот - твой Борис Романович. Ты ему сказал, что он дурак?
- Нет, разумеется.
- Зря. Надо было сказать, что ты - старый дурак. Шефа знают и у нас, и за границей. И так уважают! А тут - на тебе - какой умный нашелся! Имей в виду - шеф тебе этого не простит. И всем остальным тоже.
- Чего не простит, Элла?
- Того, что вы слышали, как его громогласно унизили. Он такого не прощает. Даже если бы ты его поддержал. А ты даже на это не решился.
- Моя совесть чиста.
- Наивный. Это еще ничего не значит. Шеф очень тщеславен и мучительно переживает такие унижения. Тем более - в присутствии группы подчиненных.