Мы с Марией Юрьевной общались от случая к случаю. Так уж повелось с самого начала. Как правило, после каждого контакта ее телефон не отвечал по несколько дней кряду. Номера своей мобилки она мне почему-то не давала. То ли случайно, то ли намеренно - до сих пор не пойму. Обещала, но всякий раз в силу каких-либо причин это обещание не выполнялось. По ее словам, на память она его не помнила, а позвонить с него на мой мобильный как-то не получалось. То в ее мобильнике аккумулятор разрядился, то за разговорами просто забывала продиктовать его из записной книжки, то возникало еще что-нибудь непредвиденное. После некоторой паузы в общении она, как правило, вдруг объявлялась - могла запросто позвонить на мой домашний по собственной инициативе и, как ни в чем не бывало, весело болтать минут сорок кряду просто так, ни о чем.
Так же и в этот раз. Вернувшись с нашей вылазки к морю, она исчезла до кануна Нового года. Я неоднократно звонил ей, в дозволенное время, разумеется. Но к телефону никто не подходил. И только тридцать первого декабря она ответила. Ее голос звучал задорно, по-праздничному. Она терпеливо выслушала мое новогоднее поздравление с наилучшими пожеланиями, с радостью ответила взаимным приветствием, доброжелательно поддержала разговор и охотно приняла мой подарок. Подарком была десятикилограммовая рыба, выловленная в этот день на удочку в бурной реке, впадающей в лагуну. По опыту я уже знал, что у этой рыбы нежное, вкусное и ароматное мясо. Костей нет, только хрящи. Кроме того, ее брюхо было полным-полно набито оранжевой икрой, и каждая икринка - размером с вишневую косточку. Мария Юрьевна, в свою очередь, подарила мне бутылку армянского коньяка и баночку малинового варенья. Весело шутила, звонко смеялась и говорила, что до сих пор ее не покидает ощущение, будто все, что случилось в католический Сочельник, произошло в ее чудесном сказочном сне. Словно она, подобно кэрролловской Алисе, побывала в Стране Чудес или в Зазеркалье.
На мое предложение встретить Новый год вдвоем у моря Мария Юрьевна ответила тактичным отказом. Сказала, что к ней должны прийти какие-то знакомые и родственники. Я намекнул, что был бы не прочь принять участие в их застолье, но она то ли не поняла моего намека, то ли просто игнорировала его как бестактность. Так что я в свой любимый праздник был обречен на тоскливое одиночество.
Мы распрощались у ее калитки сразу после обмена новогодними подарками. Было морозно. Сыпал снег, мелкий и частый. Откуда-то слышалась веселая музыка. Там и сям мелькали радостные лица прохожих. Они щедро осыпали друг друга веселыми шутками и новогодними приветствиями, а у меня на праздничный настрой и намека не было. Только гнетущая тоска и раздирающее душу чувство, похожее на обиду.
Я пытался подавить негативные эмоции и, как обычно в подобных случаях, поставить себя на место Марии Юрьевны. В самом деле, почему это я вообразил, что она должна меня приглашать? Быть может, у них своя, давно сложившаяся компания, в которой все друг друга отлично знают, и никто никого не стесняется. А в моем присутствии кто-то из них, возможно, будет себя чувствовать скованно, дискомфортно. Да и как она, воспитанная женщина, посмела бы навязать своим близким общество совершенно незнакомого человека без необходимости? Ведь и сама-то она знала меня, как говорится, без году неделю. И как бы она им меня представила, не вызвав ненужных домыслов?
Будто бы все логично, однако от этих рассуждений щемящее чувство не развеялось. Чтоб от него отвлечься, я решил заняться своими исследованиями.
Открытая мной пещера оказалась исключительно удобной для лагеря. О таком месте я и мечтать не смел. Правда, ее минусом была некоторая сырость. Но я не сомневался, что это сущий пустяк по сравнению с недостатками, присущими палатке, разбитой где-нибудь в лесу, в каньоне или на открытой поляне. Пещера надежно защищает от ветра, дождя, грозы, жары и нападения диких животных. Это надежная крыша над головой. В ней можно развести костер, чтобы обогреться или приготовить пищу. А со временем там можно будет также сложить из камней удобную печь.
При каждом посещении лагеря я приносил туда что-нибудь из предметов жизненной необходимости: топор, лопату, ломик, пилу, молоток, кувалду, запасные баллоны с газом для походной газовой плиты, ведра и тому подобное. Кроме того, на всякий случай я отнес туда все консервы: и те, что купил недавно, и те, что оставались от моих прежних холостяцких запасов.
К пещере я ходил в основном напрямик, то есть на восток по выходе из шлюза. За истекшее время я, по логике вещей, должен был протоптать туда тропу, но приминаемая мной трава обладала такой жизненной силой, что за сутки-другие успевала выпрямиться, скрывая все мои следы, оставленные накануне. В еще большей мере этому способствовали дожди, которые там весьма и весьма часты. Так что каждый раз мне приходилось снова испытывать все трудности пути по целине.
Чтобы повторно не спотыкаться об одни и те же камни и не проваливаться в одни и те же рытвины, я решил провешить дорогу к лагерю. Это дело оказалось весьма хлопотным. Нужно было нарубить полутораметровых кольев, забить их в грунт на расстоянии примерно двадцати метров друг от друга, привязать на конце каждого по флажку, желательно оранжевому, чтобы четко различать свои вехи среди яркой зелени густой травы. Так как путь до спуска к лагерю составлял не менее полутора километра, мне требовалось около восьмидесяти кольев. На то, чтобы подыскать первую подходящую для вехи ветку, спилить ее и обтесать, у меня ушло полчаса. В процессе работы я, конечно же, приобрел бы необходимый опыт и навыки, и дело бы пошло быстрее. Но находить в зарослях нужный материал с каждым разом становилось бы все труднее. Поняв, что с этой работой мне одному не справиться, я после некоторых раздумий заказал колья в плотницкой фирме, которую нашел по объявлению в местной газете. Сделать это хотелось поскорее, поэтому пришлось уплатить еще за срочность и доставку к самой дверце шкафа-шлюза.
Денег-то теперь у меня, слава Богу, на это хватало. Старый ювелир тогда не обманул - продал все до единой жемчужины c выгодой для нас обоих.
Конечно, мне было бы очень удобно нанять людей и для провешивания дороги. Но это, несомненно, привело бы к скорой потере моей монополии на новый мир, где я считал себя владыкой целой планеты и был реальным обладателем несметных сокровищ. Разглашения тайны Марией Юрьевной я не опасался. Она пока что и предположить не могла, что мы имеем дело с иной планетой. Да и расскажи она кому-то о нашей рождественской вылазке, ей бы все равно никто не поверил. Я был убежден, что и сама она прекрасно понимала, что в таком случае ее сочли бы сумасшедшей или наркоманкой, принимающей галлюциногены большими дозами. Кроме того, в скором будущем я надеялся разделить с нею свое владычество на равных.
Грунт по дороге к лагерю почти везде был податливый, и вбивать в него колья особого труда не составляло. Труднее было перемещать весь их запас по мере продвижения к лагерю. Здесь мне пригодилась старая тетина коляска, которая невесть сколько лет простояла в сарае, заваленная поломанной мебелью и прочим хламом. Летом я совсем уж было собрался ее выбросить, но руки так и не дошли. И слава Богу. Я вспомнил о ней, когда пришлось доставлять в лагерь вещи первой необходимости. Выволок ее из сарая, смазал колеса и заменил некоторые трухлявые доски кузова, а вернее - ящика, привинченного болтами к двухколесному шасси.
Коляска стояла у выхода из шлюза, накрытая полиэтиленовой пленкой и готовая к немедленному использованию. Погрузив в кузов колья с оранжевыми вымпелами, закрепленными по моему заказу исполнителями, я покатил ее по направлению к лагерю.
Первую веху я вбил в двадцати метрах от шлюза, едва забрезжил рассвет. Было холодно, пришлось надеть неоднократно испытанный штормовой костюм. Но утренний холод вскоре сменился нестерпимым зноем, и пот начал заливать глаза. Повязав бандану, я упорно продолжал работу. Ужасно хотелось сбросить штормовку, но во избежание солнечных ожогов этого нельзя было делать. Солнце пекло нещадно. Я весь истекал потом и поминутно пил воду. Тут моя коляска сослужила еще одну службу. Как все же хорошо, что я ее в свое время не выбросил. Вместе с кольями и тяжелым молотком я погрузил в нее пятилитровую пластиковую баклажку, наполненную по самое горлышко холодной газированной водой. Баклажку я предусмотрительно обшил толстым слоем войлока и обильно смочил, чтобы вода в ней оставалась холодной дольше обычного.
Несмотря на палящую жару, работа продвигалась успешно. Для дороги я выбирал участки, по возможности ровные и без камней.
Солнце еще не достигло верхней кульминации, а за мной на фоне ярко-зеленой травы уже четко просматривался протяженный след из оранжевых флажков, извивающийся среди небольших холмиков и выбеленных экваториальным солнцем валунов.
Я в очередной раз прервал работу, чтобы передохнуть, чего-нибудь пожевать и утолить жажду. Выпив солидную порцию воды и проглотив последний запас съестного, я забрался под коляску, ибо поблизости не было никакой другой тени. Мои часы показывали без четверти четыре утра. Я про себя констатировал, что Новый год в Елизарово наступил почти четыре часа тому назад, и я его встретил здесь, в работе. В нашей семье бытовало поверье, что как встретишь новый год, так его и проведешь. Получалось, что весь будущий год мне предстоит провести в работе. Для кого как, а для меня это неплохо. Все это время я работал с энтузиазмом, отвлекаясь лишь на то, чтобы попить. От жары есть не хотелось совсем.
Только сейчас я понял, что такое работать в экваториальную жару. Воздух был прогрет не меньше, чем до сорока-сорока пяти градусов. Смертельная усталость внезапно сморила меня. Несмотря на ужасающий зной и прочий дискомфорт, меня стал одолевать сон. Но я не хотел засыпать здесь, в незащищенном месте, опасаясь змей, хищников и неизвестности вообще.
Мучительно преодолевая желание лежать, я вылез из тени, выпил с поллитра воды и, оставив на произвол судьбы коляску с кольями, увенчанными оранжевыми вымпелами, двинулся в обратном направлении, прихватив с собой оружие и баклажку с остатками воды. Идти по вехам было намного легче, чем просто брести по пояс в траве. Ведь провешивая дорогу, я обходил крупные камни и рытвины, а также увесистые сучья, принесенные из леса на открытую местность бурями и ураганами, по-видимому, весьма нередкими в этой местности. Кроме того, мне удалось немного расчистить дорогу, оттаскивая в сторону камни и сучья поменьше.
С трудом переставляя ноги, я шел, гордый тем, что успел сделать для освоения здешнего мира. В самом деле, результат сегодняшней работы был налицо. Ранее, еще до посещения пляжа Марией Юрьевной, я многое сделал по обустройству лагеря и попутно измерил продолжительность местных суток. Неподалеку от своей стоянки расчистил ровную горизонтальную площадку, воткнул в ее центре вертикальный двухметровый кол и вознамерился через каждые десять или пятнадцать минут отмечать колышками положение конца отбрасываемой им тени. Но вскоре до меня дошло, что это будет неоправданно часто и существенно отвлечет меня от работы по обустройству лагеря. Поэтому я делал отметки с интервалами около часа и фиксировал по своим кварцевым часам соответствующее время, занося результаты в память наладонного компьютера. Погода в тот день стояла ясная, и к местному вечеру я построил траекторию движения конца тени, проведя через полученные отметки кривую линию. Она представляла собой дугу, сильно вытянутую с запада на восток. Таким образом, точка на этой кривой, ближайшая к колу, соответствовала местному астрономическому полудню. Она отстояла от его основания не более чем на ладонь, а это значило, что я нахожусь где-то вблизи экватора. В течение следующего местного дня я фиксировал время прохождения тени через те же метки. Разность последнего и предыдущего значений времени, когда конец тени совпадал с определенной отметкой, давала продолжительность местных суток. По моим подсчетам, в среднем она составила тридцать пять часов и пятьдесят семь минут.
Этот результат меня ошеломил. Когда-то я вычитал в научно-популярной литературе, что человек, изолированный от внешней среды и не получающий никакой информации о ходе времени, вскоре начинает жить по тридцатишестичасовому циклу. Причем, с двадцатичетырехчасового цикла на тридцатишестичасовой организм перестраивается в течение всего одной недели. Уж не с этой ли планеты пришли на Землю наши предки?
Жара стала нестерпимой. Я чувствовал, что вот-вот рухну на землю от солнечного удара. Сердце ухало, как пневматический молот. В висках пульсировала закипающая кровь, а мозг, казалось, был в полужидком состоянии. Сил у меня почти не осталось. Как видно, сказывался возраст, которого я до недавнего времени почти не ощущал. А нужно было еще как-то дойти до шлюза. Мысль о том, что когда я до него доберусь, то смогу выйти во двор и сколько угодно дышать морозным воздухом, придала мне бодрости. Я с жадностью выпил солидную порцию воды, а ее остатками смочил бандану и капюшон штормовки. Мокрую бандану я повязал вокруг шеи - охладить сонные артерии, а капюшон накинул на голову. Идти стало чуточку легче, но пот из меня лил ручьем. Вся одежда намокла и отяжелела. Адский зной замедлял мое мышление, сковывал движения, высасывал из меня остатки энергии.
У входа в шлюз я был близок к обмороку. Кое-как взобравшись по стремянке, я отчаянно напряг последние силы, втащил ее вовнутрь и поспешил в свой подвал. Из открывшегося проема на меня хлынула вожделенная прохлада, и я с наслаждением окунулся в нее, жадно хватая холодный воздух. Не мешкая ни минуты, я переоделся в сухую одежду и вышел во двор, обильно заваленный снегом. Я наслаждался морозным воздухом, глотал, просто пил его. Хотелось раздеться и вываляться в сугробе, как это делают сибиряки в лютый мороз, напарившись у себя в бане. Экваториальная жара проникла в мое тело настолько глубоко, что я никак не мог охладиться. Она продолжала жечь меня изнутри, несмотря на двадцатиградусный мороз на улице.
Ко двору, что через дорогу напротив, тихо подкатило такси. Спустя минуту - второе. Из калитки, пошатываясь и громко галдя, вышла подвыпившая компания и направилась к машинам. Кто-то попытался затянуть песню, но его не поддержали, и он замолк. Усталые хозяева провожали захмелевших гостей. Завязался было громкий спор: куда кому садиться. Оживленно поспорив с полминуты, гости, в конце концов, кое-как расселись. Голоса утихли. Машины укатили одна за другой так же бесшумно, как и приехали. Хозяева вернулись в дом. А я все стоял, вдыхая освежающий морозный воздух, пока не почувствовал, что мои наполовину сварившиеся внутренности, до предела размягченные кости и раскаленная душа охладились, наконец, до комфортной температуры. Да, после работы в условиях экстремальной жары достаточно лишь охладиться, и жизнь снова покажется прекрасной.