На берегу реки микроклимат особый - значительно мягче и прохладнее, чем на пляже, открытом злому солнцу. Река несет прохладу, кусты и деревья ее аккумулируют. Вода в реке бурная и чистая, как слеза. На вкус, по-моему, изумительная. Я почему-то интуитивно был уверен в том, что она чистая, и преспокойно пил ее, не кипятя. Правда, я осознавал, что в ней могут быть вредные бактерии, вирусы или паразиты, но верить в это не хотелось. Это казалось маловероятным, и я подавлял в себе подобные опасения, не давая им развиться и закрепиться в сознании. Было очевидно, что река питалась от тающего ледника, громоздящегося на вершине горы. Скорость ее течения была настолько велика, что вода в ней, проходя путь от истока до устья, по идее, не должна была успевать инфицироваться и загрязниться. Да и загрязняться ей, как мне казалось, было нечем. Кроме того, эту воду я в прошлый раз проверил на себе - тогда я напился ее от пуза и до сих пор еще был жив и здоров.
Я черпал воду шляпой и жадно пил. Казалось, что никогда не напьюсь. Но, в конце концов, утолил жгучую жажду и расположился в прохладной тени, намереваясь немного отдохнуть. У моих ног река мчала к морю свои бурно вскипающие воды с неистовым ревом и клокотанием, сквозь которые время от времени слышался глухой стук, треск и скрежет соударяющихся валунов, перекатываемых стремительным течением. Уступчатые склоны ущелья, по дну которого текла река, местами были покрыты кудрявым кустарником, среди которого там и сям возвышались могучие деревья высотой метров по семьдесят. Мне почему-то казалось, что им было лет по тысяче, а то и больше. Выше по течению уступы становились все уже, склоны все круче, а дальше, за излучиной, склоны сменялись вертикальными стенами, образуя узкий каньон. Казалось, в такой бурной кипучей воде никакой жизни быть не может в принципе. И я был крайне удивлен, увидев, как среди порогов и бурунов с быстротой молнии мелькают метровые рыбы. Проворно обходя многочисленные препятствия, они неслись против течения, порой выскакивая из воды и перепрыгивая небольшие пороги. Даже взбирались вверх по водопадам. Все здесь вызывало удивление и восхищение одновременно.
Не более чем через пятнадцать-двадцать минут отдыха в прохладе плотной тени моя усталость полностью улетучилась. Я почувствовал прилив сил и бодрости и не без удивления отметил, что усталость здесь медленно наступает и очень быстро проходит. Я с новыми силами принялся искать место для долговременного лагеря. Было соблазнительно поставить палатку между двумя раскидистыми деревьями недалеко от воды. Но мне тут же пришлось отказаться от этой идеи, ибо если по какой-либо причине уровень воды в реке поднимется на метр-полтора, то палатку вместе со всем ее содержимым бурный поток унесет, как осенний лист. В детстве один сибиряк наставлял меня: "Никогда нельзя недооценивать силу воды". Нужно было искать другое место - повыше.
Оставив под скалой вещи и на всякий случай держа наготове подводное ружье, я прошел немного вверх по течению и вскоре за отрогом увидел тропу, взбирающуюся вверх по склону. Как видно, ее протоптали животные, спускаясь к водопою. По этой тропе я вышел на просторную террасу, расположенную на высоте семи метров над водой. У края террасы теснились над обрывом ярко-зеленые кусты, усеянные оранжевыми плодами, по форме похожими на сливы. Длинноклювые птицы причудливой расцветки ссорились друг с другом и, оглушительно крича, спешили ими полакомиться.
Дальше простиралась поляна, поросшая тонкой шелковистой травой. Среди ее буйной зелени особо выделялись пышные голубые цветы, источающие нежный аромат. Остальные вместе с травяным ковром создавали для них красочный фон. Еще дальше росли трехметровые деревья с гладкими белесыми стволами. Их ветви, смыкаясь между собой, образовывали сплошную крону, единую на всю рощу и плоскую наверху. С ветвей, густо усаженных узкими длинными листьями и сросшихся в местах соприкосновения, книзу тянулись воздушные корни, которые сначала я принял было за лианы. Те из них, что достигали почвы, внедрялись в нее, образуя вертикальные опоры и, как видно, со временем превращались в новые стволы. Таким образом, роща представляла собой как бы единое дерево с общей кроной и множеством стволов, отстоящих друг от друга на три-четыре метра, между которыми, чуть заметно покачиваясь, висели воздушные корни. Почва сплошь была устлана опавшими листьями и сухими ветвями, и сквозь них пробивалась мягкая бархатистая трава, по виду напоминающая северный мох. Подлесок отсутствовал, все пространство внизу продувалось ветром и, хоть прямые солнечные лучи не пробивались сквозь плотную крону, внизу не было сырости. Мест, удобных для установки палатки, там оказалось достаточно. Я подумал, что позже несколько соседних стволов можно будет использовать как готовые опоры для будущей хижины. Решено. В этой роще я разобью базовый лагерь.
Нарезав тонких обильно облиственных веток, я умостил ими место, где вознамерился поставить палатку. Установив ее, я внимательно осмотрел окрестности и еще раз убедился, что в выборе места для лагеря не ошибся.
Вот я и выполнил все, что намечал на сегодня: с грузом дошел до реки, разбил неподалеку от берега лагерь и сложил в палатку вещи, которые следовало оставить на месте. При этом нежданно-негаданно добыл полные карманы жемчуга. Нужно будет поинтересоваться у какого-нибудь специалиста, имеет ли он ювелирную ценность. Если окажется, что имеет, то в моем распоряжении целая россыпь. Подумать только!
Перекусив тем, что взял с собой, я, окрыленный удачей, решил посмотреть, что находится по другую сторону рощи. Прихватив с собой только подводное ружье и топор, пошел через рощу перпендикулярно берегу реки. Вскоре экзотическая роща кончилась, и я очутился у скалистого склона ущелья. Склон шел вдоль речного берега и впереди переходил в отвесную стену каньона. Когда я уже намерился было возвращаться в лагерь, мое внимание привлекла широкая тропинка, полого поднимающаяся до самого верха. Взглянув снова на солнце и удостоверившись, что до заката далеко, решил подняться по ней, чтобы разведать местность наверху. Тем более что тропа поднималась наискось по каменистому склону, и по обе стороны от нее росли только редкие кусты, и зеленым ковром стлалась низкая кудрявая трава.
Подъем оказался сложнее, чем казалось вначале, но я решил не отступать и, отдыхая через каждые пять-десять минут, продолжал идти вверх. Слева от меня возвышалась отвесная стена высотой метров двадцать, вдоль которой там и сям росли кусты с уже знакомыми оранжевыми плодами. Птицы, облаченные в пышное желто-зеленое оперение, в изобилии вились около них, издавая пронзительные крики, словно стремились перекричать друг друга, доказывая свое приоритетное право на оранжевые плоды. Я сорвал один из них и, вооружившись очками, стал внимательно изучать. Плод источал приятный аромат, а его оранжевая шкурка была жесткой, как у граната. Я сдавил его с боков, и он лопнул со стороны отсохшего цветка, обнажив сочную розово-желтую мякоть. Сведущие люди строжайше предупреждают, что незнакомые плоды есть опасно, и я долго не решался его попробовать. Но, видя с каким аппетитом их расклевывают и пожирают птицы, решил рискнуть и откусил кусочек сочной мякоти. На вкус она оказалась кисло-сладкой, немного пряной и отдаленно напоминала ананас. Только запах у плода был совершенно иной, притом исключительно приятный. Хотелось съесть его весь, а потом поглощать их еще и еще один за другим. Чтобы не рисковать в большей мере, следовало ограничиться этой маленькой пробой, и я отшвырнул остаток плода в сторону стены обрыва, к которому плотно прижимался пышный кустарник. В месте его падения сквозь просветы между кустами я неожиданно увидел в скале зияющий темнотой проем высотой около двух метров, из которого, журча, выбегал ручей, пересекая тропу. Вода обтекала лежащие на пути камни и, образуя узкий водопадец, с каменистого обрыва ниспадала в реку.
Подойдя к проему вплотную, я заглянул внутрь, но не смог разглядеть ничего, кроме непроглядной темени. На звуки моих шагов жуткая темнота отзывалась гулким эхом.
По моей спине пробежал неприятный холодок ужаса. Однако неудержимое любопытство все же взяло верх. Мне ужасно захотелось узнать, насколько велика эта пещера и пригодна ли она для укрытия, а возможно, и базового лагеря. Фонаря при мне не было, поэтому нужно было сделать какое-то подобие факела. Вырезав метровую палку, я гибким стеблем плюща привязал к ее концу солидный пук сухой травы и остановился у входа в темный тоннель, не решаясь в него войти. Откуда мне знать, свободна ли эта пещера? Быть может, там живет какой-нибудь опасный монстр, которому не понравится мое вторжение, и он будет защищать свое обиталище?
Я взвел тяжи подводного ружья, взял его наизготовку и, став сбоку от входа, прокричал:
- Э-э-эй!
"Э-э-эй... эй... эй!" - ответила темнота, и снова в ней воцарилась мертвенная тишина, нарушаемая только тихим журчанием ручья да едва уловимым звоном капающей в темноте воды.
- Эй! Есть тут кто-нибудь?! - прокричал я, что было сил.
Никакого ответа, кроме гулкого эха.
- Эй, ты! Убирайся отсюда к едрене матери!
По-прежнему ничего, кроме эха. С минуту постояв, я снова прокричал те же слова. Никаких признаков живого. Наконец, я решился достать зажигалку, поджечь траву и, подняв над головой импровизированный факел, осторожно, готовый в любой момент к выстрелу и бегству, побрел вперед по щиколотку в ледяной воде.
Свет пламени факела озарил узкий коридор, который через несколько шагов привел меня в просторный зал. Пол устилала галька. Там и сям лежали округлые камни величиной от страусиного яйца до солидной тумбы, а чуть дальше от входа блестело озерцо шириной не более десяти метров. Оно питалось от родника, вытекавшего из узкой расщелины в стене слева, и само, в свою очередь, питало тот самый говорливый ручей, который, змеясь между камнями, вытекал наружу. Впереди громоздились валуны, покрытые белой глазурью, словно пасхальные куличи. Глазурь отсвечивала множеством ярких блесток.
Стены, усеянные прозрачными кристаллами, искрились в свете факела, переливаясь всеми цветами радуги. Сверху, с самого свода, срывались капли воды. С удивительной периодичностью они со звоном падали на зеркальную поверхность озерца, и пещера отзывалась звонким эхом. Во фронтальной стене зала черной тьмой зиял туннель, который, как я потом выяснил, быстро сужаясь, переходил в тесный наклонный лаз или, вернее, нору шириной меньше полуметра. Казалось, он был бесконечным и круто уходил вниз, вглубь планеты, в адскую бездну - до самой Преисподней. Интересно, здесь тоже есть Преисподняя? Похоже, что да. И там наверняка правит бал тот же Сатана, что и на нашей грешной Земле.
Справа зиял еще один проем. Подойдя к нему, я прошел несколько шагов по узкому коридорчику и очутился в небольшом гроте со сводом на высоте не более трех-четырех метров. Здесь мог бы поместиться мой сарай. В отличие от предшествующего зала, здесь было совершенно сухо. В конце левой стены громоздились огромные гранитные глыбы. Судя по колебанию пламени факела, из щелей между ними тянул слабенький сквознячок, и потому воздух в гроте был свеж и прохладен. Ни затхлости, ни плесени, ни летучих мышей, ни улиток, ни слизней и никаких других нежелательных обитателей пещер я не заметил.
Исследовав грот, я вернулся в зал и продолжил его осматривать. Из озерца, тихо журча, вытекал еще один ручеек, сбегающий в отверстие в полу диаметром не больше футбольного мяча. Его стенки почти вертикально углублялись вниз.
Судя по легкому сквозняку, за крупными валунами все же существовал какой-то проход, но он был напрочь ими завален. Да, великолепное, надежное помещение для лагеря. Здесь можно укрыться от непогоды и развести костер, а в сухом гроте - оборудовать спальню.
Трава на конце палки горела ярким пламенем, словно порох, и мой факел вскоре погас. Ориентируясь в тусклом свете пламени зажигалки, я, спотыкаясь о камни, вскоре выбрался наружу. После пещерной темноты солнце на какое-то время ослепило меня. Но я быстро адаптировался к яркому дневному свету, перешел через ручей и двинулся дальше по широкой тропе, ведущей наискось вверх по склону.
Да, с установкой палатки в роще я явно поспешил. Было рационально перебазировать мой лагерь в сухой грот, который мне, как видно, послал сам Господь Бог. И чем скорее я это сделаю, тем лучше.
В конце концов, звериная тропа вывела меня на самый верх - на край обрыва, где скрылась из виду, нырнув под густой кустарник. Пытаясь ее отыскать, я прошел еще с десяток метров, прорубая путь в непролазной чащобе. Но тут заросли неожиданно расступились, и я увидел, что нахожусь у нисходящего склона, а впереди простирается широкая безлесная долина, поросшая высокой травой с островками кустарника. Я не поверил своим глазам, когда вдали справа на холме увидел знакомый силуэт шлюза. До него, казалось, было рукой подать. Как я обрадовался, что нашел новую, более короткую к нему дорогу от лагеря!
Чтобы легче было найти спуск, на пути от шлюза к лагерю, я, несмотря на изнуряющую жару, весь обливаясь потом, срубил пару кустов и уложил их друг на друга на опушке у того места, откуда только что вышел. Сняв с себя рубаху, я привязал ее как можно выше к ближайшему от выхода кусту и в штормовке на голое тело побрел по пояс в траве напрямик к шлюзу, решив сегодня уже не возвращаться к лагерю, оставив его на произвол судьбы.
Почва под травой была каменистой и ухабистой, поэтому путь к шлюзу оказался гораздо труднее, чем я рассчитывал. Приходилось ступать с осторожностью, простукивая впереди дорогу наскоро вырубленным посохом, чтобы ненароком не травмировать ногу. К тому же, я опасался наступить на змею или другую тварь, от которой потом, в лучшем случае, будешь иметь "хлопот полон рот". Тени на пути нигде не было, и солнце, уже клонившееся к горизонту, без жалости и милосердия палило мне голову, плечи и грудь даже сквозь грубую штормовку, отяжелевшую от пота. С потом я потерял много влаги и был близок к тепловому удару. Но местный день заканчивался, и возвращаться в лагерь было поздно. Нужно было засветло успеть добраться до шлюза.
От усталости каждый шаг давался с превеликим трудом. Однако я ни на минуту не забывал о том, что здесь повсюду может таиться непредвиденная опасность, и зорко следил за окружающей обстановкой. Клонящееся к горизонту солнце светило прямо в глаза, мешая смотреть вперед, но мое обостренное внимание неожиданно уловило какое-то движение на пригорке в десяти метрах от меня. Там из высокой травы то и дело выныривали темные силуэты и потом снова исчезали в ее густой зелени. Слышались звуки возни и приглушенные голоса. Я обомлел от страха и замер в оцепенении. Это могли быть хищники, о повадках которых я не имел ни малейшего представления. Тем более что их было несколько, и если они кинутся на меня стаей, мне несдобровать. Я поспешно взвел подводное ружье и замер в ожидании нападения. Толстые резиновые тяжи были натянуты с такой силой, что посланный ими гарпун, как мне представлялось, пронзил бы человека насквозь. "Нападут - хоть одного угроблю, - думал я, всматриваясь в сторону ожидаемой опасности. - Какой я все же беспечный! Снова забыл об опасности и вконец расслабился! Все! Если вернусь домой, больше ни за что не сунусь в этот чужой мир, где за каждой кочкой, в каждой норе таится потенциальная смерть!"
Постояв минут пять с затаенным дыханием, я понял, что эти твари меня не заметили. Иначе они бы уже встревожились и напали или как-то выразили угрозу. Значит, надо постараться обойти их, держась как можно дальше. С ружьем наготове я сделал пару осторожных шагов вправо, не спуская глаз с подозрительного места. И тут у меня под ногой предательски хрустнул сучок. Его треск показался мне громче пушечного выстрела, и я весь напрягся, приготовившись к неотвратимой атаке. Но вместо атаки над травой с криками возмущения, тяжело взмахивая крыльями, взлетели три крупных птицы, каждая из которых была не меньше пеликана. От взмахов крыльев по траве, как по воде, кругами покатились волны. Но птицы не улетели, а сели на большой голый камень неподалеку и стали топтаться по нему, беспокойно вскрикивая и взмахивая при этом широкими серо-зелеными крыльями, с нетерпением дожидаясь моего ухода.
Увидав, что это всего-навсего птицы, я осмелел и спокойно пошел к месту, с которого они улетели. В траве лежало мертвое травоядное животное со вспоротым брюхом. Вокруг, облепленные муравьями, многоножками, мелкими жучками и разноцветными мухами, были разметаны окровавленные ошметки внутренностей, которые, судя по всему, только что терзали птицы. Животное было покрыто густой коричневой шерстью, мягкой, как у ламы. Его голову венчали тонкие острые рога, чуть расходящиеся в стороны, а лапы заканчивались копытами, раздвоенными, как у козы, антилопы или овцы. Судя по запаху, животное погибло совсем недавно. Глубокие кровавые следы длинных когтей на его шее и спине навели меня на мысль о том, что оно было убито крупной кошкой, которая, возможно, затаилась где-нибудь поблизости и наблюдает сейчас за мной из своего укрытия. Значит, нужно быть предельно осторожным, чтобы не стать ее очередной жертвой. Поспешно оглядевшись, я не заметил ничего подозрительного. Только знакомые серо-зеленые птицы нервно топтались на валуне, время от времени раскрывая могучие крылья и хрипло вскрикивая.
Животное еще не успело остыть, и запах его свежей плоти напоминал козлятину или баранину. Я поставил ружье на предохранитель и положил на видном месте, чтобы в случае необходимости можно было им воспользоваться без промедлений. Вынув нож, я принялся отрезать от туши окорок. Это оказалось не так легко, как я полагал. Пришлось воспользоваться топором. Отделив, наконец, окорок от туши и отрубив ненужную мне голень, я взвалил его на плечо и, подхватив ружье, продолжил путь.
Птицы, видимо, смекнули, что я получил свою долю их добычи и, наконец, убираюсь прочь. Спрыгнув с камня, они пешком приближались к туше, искоса поглядывая в мою сторону. Я видел, как они ее оседлали и принялись остервенело терзать, отхватывая большие куски мяса и заглатывая их целиком, порой вместе с костями. Меня поразили их широкие крючковатые клювы и мощные толстенные лапы с длинными, как у тигров, когтями. Ага! Так это никакая не кошка, а сами птицы убили несчастное животное и теперь с ним бесцеремонно расправляются! Если эти пташки на меня накинутся, они сделают со мной то же, что с этой несчастной козой. Странно, что они так легко поделились со мной добычей. Как видно, они никогда раньше не видели людей и из осторожности решили меня поостеречься.
Когда я, наконец, совсем изнемогая, дотащился до стремянки, солнце уже коснулось верхушек деревьев на западе. Зной заметно стух. На лес, долину и море опускался душный летний вечер.