Перед глазами её колыхалась светло-серая, в черно-коричневых жилках каменная поверхность. Жужа сползла на колени и положила на неё свою голову, прижавшись щекой. Поняла - столешница приделана намертво, а качает это её, Жужу. Она подтянулась на руках, пытаясь помочь ослабевшим коленкам выпрямиться обратно - почти получилось, но тут её вырвало.
- Жанночка!!!
Визгливая Танька-Молочница бросила белый половник с размаху в ведро со сметаной и подхватила её. Танькин клиент растопырил глаза на блюющую Жужу, а потом быстро, с сомнением, взглянул на сметану.
- Беременная я-а-аа... - сползая вдоль чурки для рубки костей, захрипела Жужа, - ничё-о-о...
- Фу ты,- сказала Танька-Молочница, - напугала-то как. Посиди, отдохни. Да и вытереть надо.
Жужа опустилась на кровавый чурбак, на котором обычно дробили берцовые кости, кромсали свиную грудинку. Прямо в белом халате уселась на занозистый и замызганный кровью пенёк.
И услышала:
- Иди в туалет. Я подменю.
"Вот от таких надо деток рожать, - через зыбкий желудок думала Жужа, волочась через рынок в служебный сортир. - От таких, как Андрюша. Сильный, подменит всегда. Не то, что этот..."
Рубщик мяса тем временем поправил весы, пошарил под мраморной столешницей и извлёк не разбухший еще от печеночной крови картонный квадрат от коробки. Деловито и точно сгрёб блевотину этим куском под прилавок, в подставленный черный пакет для товара. Тщательно счистил творожную слизь с проштампованной синим телячьей ноги.
Вытер столешницу насухо.
Всё это он проделал так быстро, что успел рассмотреть на медлительной и белоснежной жужиной заднице кровавые пятна с прилипшими деревянными крошками.
"Вот бы аборт",- подумал он.
Порядок был полностью восстановлен, и причалившая к их мясному кровавому пирсу тетка-линкор ничего не заметила.
Она посмотрела на голые бицепсы рубщика и сильно заинтересовалась говяжьей печенкой. Андрей улыбнулся и подмигнул невысокому парню, жующему жвачку за фруктовым прилавком напротив.
Жужу тошнило, и всю дорогу до туалета ей казалось, что изнутри её сверлит завалившийся в матку и вставший там колом острый и злобный хуёк Вальдемара, любовника на непостоянной основе, с такой же непостоянной эрекцией.
"Угораздило же",- подумала Жужа, с удовольствием выблевывая вальдемарово семя в гостеприимный горшок. В его сильно нечистом кратере игриво плескалась идеального цвета какашка, весьма облегчая процесс.
"Аборт", - просветлённо подумала Жужа, наконец-то почувствовав легкость. И, как только подумала, тошнота прекратилась. Она быстро умылась, наплескав из-под крана в лицо желтоватой воды, и ей стало совсем хорошо.
Аборт, окончательно решила она.
****
Сон преследовал с детства. Он падал как будто бы в мясо, которое расходилось пластами под его весом; он падал, и свет закрывался над головой пластинчатым старым грибом. Мясо лезло в глаза, забивалось в ноздри, просило - сожри меня, ну просто глотни, и я тебя отпущу. Он задыхался, отказываясь, и плотная липкая масса вдруг начинала прорастать черными волосами, короткими, жесткими, которые буравили кожу и проникали в глаза, и в рот, и во все его телесные дыры. Жуй тогда это, визжала кровавая масса, но он трудно вертел головой в мясном месиве, понимая, что это лишь сон - ждал и терпел. Тогда наступала вонь - она обжигала аммиаком и запахом умершей рыбы, осклизлого трупа - он давил рвотный рефлекс и старался проснуться.
Пространство прерывисто чавкало, и превращалось в воронку, дырищу без дна - и тогда он совсем уже падал, ничем не удерживаемый, но все равно как-то цеплялся. Мимо него проносились какие-то белые черви - туда, в преисподнюю - их затягивало, их что-то там пожирало. Он кричал, и, наконец, просыпался.
Проснулся и в этот раз. В квартиру звонили.
***
- Ты думаешь, почему я из клиники ушел? Я вообще в медицину подался, чтобы переломиться, понять. И все равно... не смог. Сидит, знаешь, на кресле... с такими студенистыми ляжками, лобок жирный, папиллома везде гроздьями... И хочет такого же родить, похожего.
Или наоборот... худая... выморок, таз узкий, больной - нет красоты... внутри тонкое и гнилое все, аднексит, яичники обезьяны ей с детства надо бы. В вена-а-ах ноги-и-ии. Зачем, зачем? Что она может вытолкнуть, какого человека... её саму надо было изрубить еще там... чтобы даже не родилась. Но тоже хочет! Ты хочешь? А они если не хотят, то еще хуже болеют.
- Я, когда это мясо рублю, каждый раз светлею, радуга у меня... нет, правда. Я же не мясо рублю. Я им между ног рублю. Особенно, если бескостная говядина, алая- вялая. Вырубаю из них, вроде как лишнее. Посмотреть хочу, что за пропасть там, что за привет мужику. На самом деле на сковороде весь привет, антрекот, жареная пизда-а... Это вкусно. Вот тогда это вкусно, с черным перцем. И мы с тобой коньячку... с мясом. С жареным мясом, Сань. О, как мы сейчас...
- А он честный. Он не прячется, он, видишь сам - наоборот. А они его за доверчивость - або-о-орт... Бля, ты мне сглотни сегодня... слышь, Сань, сглотни.
Они от нас блюют, видел ты сегодня... да, ты видел. Я однажды только блевал... в Мавзолее, Сань. Я маленький был тогда... там одни бабы в очереди, мертвым воняло, так страшно, плохо... Я блеванул - и легко, хорошо. Ты глотни, посмотреть хочу.
***
Жужа отошла от наркоза, но спать хотелось невыносимо. Круглые больничные часы сообщали девятнадцать ноль-ноль, а добираться ей было далековато. Нужно было вставать, Андрей один за прилавком не справится.
Она волоклась по больничному коридору, натирая фальшивый мрамор голубыми бахилами, и размышляла - детей надо рожать от таких, как Андрей. От нормальных.