При написании данного рассказа ни один Рожков не пострадал
Мне - двадцать шесть, ему - пятьдесят два.
- Пойми, Максим, в жизни каждого мужика, каждого человека, наступает такой момент. Надо просто встать и все изменить. Все. Я тогда понял, что моя жизнь расписана на годы вперед. Вплоть до могилы.
Максим - это я. А он - Глеб, мой отец. Уже все понятно, да? Смешно. Банально.
Мы сидели в аэропорту, в зале ожидания. Симпатичное кафе, вид прямо на летное поле. Мне было муторно слушать этого Глеба, а потому я глазел на суету внизу, за стеклом.
Аэропорты - лучше вокзалов. Здесь особо чувствуется иное течение жизни, иные законы действительности. Может, из-за этих огромных окон. А может, из-за рассвета. Они, "аэропортовцы", плюют на вечный человеческий культ солнца, не поклоняются звезде, не подчиняются законам светила. Вон тот мужик в оранжевом жилете, он сидит на горе каких-то тюков, плюется, скучая, в серый асфальт. А должен бы сейчас проснуться дома по будильнику, помыться, побриться и ехать на работу.
Хотя они все в оранжевых жилетах.
- Ты не слушаешь? - в глазах у папы мягкая укоризна.
Папа, блин. Какое мягкое шепелявое слово. Он ждет, что я начну его обвинять в чем-то, говорить горькие слова, прятать одинокую мужскую слезу. И потому говорит наперед, показывает, что оправдываться не готов, готов объяснять.
Он был хорошим отцом? По моим воспоминаниям - вполне. И время вместе проводили, играли, хоккей, лыжи, там... Разговаривал всегда со мной, интересовался делами, из детского сада забирал. Помню.
И что, я должен был почувствовать потерю? Ну, когда он ушел? Может, и должен был, но не чувствовал. Что, нужно простить его? Для этого он приехал? Да я готов хоть сейчас. Не проблема.
Но он долдонит и долдонит - почему, зачем, как, что его заставило. С чего-то решил, что мне это важно. А мне это не важно. У меня скоро свадьба, Женька настояла на том, чтобы пригласить его. Нашла его страничку в соцсети, написала. Она тоже почему-то хочет, чтобы я простил и примирился. Считает, что это важно, думает, что я, создавая новую семью, должен рассчитаться по старым долгам.
Каким долгам? Я-то кому должен?
Но нет, сказать так - значит обидеть ее. А мне это совсем не хочется. Поэтому и приходится сейчас выслушивать весь этот сопливый бубнеж.
А вот проявим-ка участие:
- Пиво хочешь?
- Что? А, нет, - в его глазах мягкая укоризна. Мудрая такая искорка, типа: "неужели ты думаешь, что я не понимаю, что ты проверяешь меня?"
Не пьет, что ли? Лицо одутловатое: мешки под глазами, щеки чуть провисают, кожа под подбородком - тоже. Чисто выбрит, одежда аккуратная, обувь тоже. Новое же все. Точно. Куртка, брюки, туфли - все это было куплено специально к этой поездке. Но это не говорит о том, что он - алкаш, это говорит о том, что поездка для него много значит.
-Максим, я не пью. Я ушел от твоей матери совсем не поэтому. Вот смотри, видишь, вертолет? - он указал пальцем в окно.
- Ну.
- Я был похож на этот вертолет. Рейс туда. Рейс обратно. Туда. Обратно. И так каждый день. Это колея, нет ничего другого. Только туда и обратно.
- Вообще-то этот вертолет летит в Хатангу к месту постоянной стоянки после капиталки. Отсюда до Хатанги вертолеты не летают, только самолеты. Но они из другого аэропорта взлетают.
Я соврал, вообще-то. Понятия не имею, куда летит этот вертолет. Просто захотелось подколоть, возразить на пустом месте. И не потому, что Глеб - мой папаша, бросивший меня в детстве. Нет. А потому, что я заколебался его слушать, а прервать не могу: пообещал Женьке, что папаша будет на свадьбе. Вдруг обидится и опять сбежит?
- Ладно, неважно. Главное, чтоб ты понял меня. Главное, чтобы ты понял, что, уйдя из семьи я многое потерял, но и многое приобрел.
- Чего? - я невольно хихикнул. - Что ты приобрел?
Барабанная дробь! Сейчас последует признание, что мой папаша - тайный миллионер и мне не придется впрягаться в ярмо ипотеки! Хорошо бы, кстати.
- Я приобрел ту жизнь, о которой всегда мечтал. Яркую, сильную. Я - хозяин своей жизни. Я в ней рулю, а не рутина.
Моя голова сама собой наклонилась вбок - как у любопытного суслика. Это только подзадорило Глеба:
- Понимаешь, я - трикстер!
- Шта?!
Черт, самообладание и самоконтроль, вы куда? Вот это вот "шта?!" было сказано с таким ерничеством и недоверием, - зачем? Я ведь только что понадеялся на окончание разговора "по душам", а теперь зря - меня явно ожидают еще двадцать минут исповедей и проповедей.
- Я - трикстер. Человек, который сам устанавливает себе правила и плюет на все остальные. Ты понял, как мы прошли в зал ожидания?
Мы, вообще-то не должны здесь находиться, правда. Я - встречающий, он - прибывающий. Мы должны были получить багаж и уехать домой. Но Глеб предложил поговорить без бабьих ушей; он сказал, что в зале ожидания есть заведение, где варят хороший кофе. Попросил у мужика, прилетевшего с ним, посадочный талон, затащил меня в зону контроля, пошебуршался о чем-то с... хм, контролером, а потом начал орать, что устроит скандал, что разнесет здесь все...
В итоге каким-то чудом нам удалось пройти в зал.
А кофе здесь самый обычный, из кофемашины.
- Понял? Я не краду, я получаю то, что мне нужно и не плачу за это, если не считаю цену справедливой. Вот смотри, - он указал на приближающихся к нам людей.
Шли они целенаправленно, старший и младший. Старший взглядом показал младшему обойти наш столик с другой стороны.
Глеб забормотал захлебывающимся шепотом:
- Это нас арестовывать идут!
Вот кретин! Быстрей бы свадьба прошла.
- Сейчас я покажу тебе "трикс". Ты считаешь, что цена кофе справедливая? Я -нет!
Старший из "арест-команды", тем временем, подошел к нам.
- Здравствуйте. Начальник смены Рожков. Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
Отвечал, естественно, Глеб:
- Начальник смены кого? - и влажно, со слюной, хихикнул. - Начальник, давай сразу в отделение. Там со всем разберемся.
Рожков удивился покладистости нарушителя, отступил на шаг, чтобы папаша мог встать. А встал он театрально: весь сгорбился, опустил плечи, взгляд опустил в пол. И пошел. Младший, тем временем, выразительно помялся позади моего кресла.
Господи! Глеб же так пытается уйти, не заплатив по счету. Типа, арестовали его, некогда. Мне так стыдно не было с тех пор, когда с меня стащили трусы в бассейне в школьные времена. Да за него сейчас стыдно-то, не за себя! Как можно быть таким ...
Я встал, бросил на стол полторы тысячи, мысленно пожелал равнодушной буфетчице удавиться, и пошел вслед за папашей.
...
То, что произошло в отделении, навело на мысли об использовании стыда в качестве орудия убийства. Глеб точно может вальнуть меня таким образом.
...
Первым делом Рожков потребовал предъявить ему посадочные талоны и удостоверения личности. Я дисциплинировано полез в карман за правами, но папаша остановил меня.
- Начальник, а по какому праву ты требуешь с меня документы?
Тупой вопрос на мгновение озадачил бедного Рожкова.
- Гражданин, я имею полное право требовать предъявления документов от любого, находящегося на территории аэропорта. Более того, если вы не предъявите документы сейчас же, вы будете привлечены не только к административной ответственности, за нарушение правил...
- Ладно. Читай, - Глеб достал из куртки и показал, не отдавая, красное удостоверение.
Если меня сегодня пытают стыдом, то Рожкова пытают изумлением. Он прочитал раз, покраснел, напыжился, прочитал еще раз, поднял глаза на "трикстера".
- Это что за...?
- Понял теперь, с кем ты дело имеешь? Присохни, мальчик, иначе через двадцать минут ты - безработный, а если будешь хамить, то по этапу пойдешь.
Рожков аккуратно вытер слюни, которыми обдал его папаша во время своей жаркой речи, собрался, сказал почти ласково:
- Дайте, пожалуйста, - и протянул руку за удостоверением.
- Сейчас! У тебя какой уровень допуска? Третий, поди, я не имею права передавать свое удостоверение никому, у кого уровень допуска ниже первого.
- Дайте сюда, - голос Рожкова потерял ласковые нотки, стал угрожающим.
Он резко выбросил руку, вцепился в красную книжецу. Какое-то время Глеб боролся, но победила, естественно, молодость.
Тогда папаша бросил мне:
- Капитан, бери на себя младшого! - и кинулся врукопашную.
Это была не драка, это была возня. Рожков легко перехватил карающий кулак, попытался скрутить Глеба и, при этом, не сильно его помять. Папаша же упирался изо всех сил, извивался, пытался заехать начальнику макушкой в лицо.
Мы с "младшим" просто стояли и смотрели. "Младшой" - на меня, а я - на клоунаду.
В итоге Глеб оказался на полу с заломленной рукой. Забытое удостоверение отлетело к моим ногам. Поднял, и... лучше бы не читал.
"Генерал-полковник главной специальной разведки Президента России".
Пи... Пи... Пи... Завелася в доме мышь.
Рожков, тяжело дыша, поднял взгляд на "младшого":
- Ты чего стоишь, тупая скотина?! Нападение на сотрудника при исполнении, ты че столбом встал?!
- Так я же это, вот этого охраняю, - парень ткнул в меня пальцем.
Тут снизу зашевелился Глеб:
- Начальник, я объясню сейчас. Дай встать, начальничек, начальнюшка...
Ноющий голос пожилого мужика стал набрать высокие тона.
- Нача, нася, насюсенька...
Это было уже жалобное блеяние. Рожков испуганно вскочил с поверженного тела. Глеба это не успокоило. Он не пытался встать, он вообще не шевелился, просто продолжал свое:
- Насю, насю, насю...
Одно и то же, и по кругу.
Рожков стоял над папашей, просто смотрел; его губы шевелились, повторяя за Глебом: "Насю, насю".
Похоже, что пришло время действовать сынуле "трикстера".
- Начальник, мы пойдем, пожалуй, - я старался говорить помягче.
Тот с облегчением кивнул. Он, должно быть, испугался, что Глеб повредился умом из-за драки.
Я поднял за руку генерал-полковника и повел его к выходу. Он шел - не шел, ноги переставлял, телом почти навалился на меня.
Так мы и доковыляли до выхода из отделения, а потом и из аэропорта.
...
На стоянке Глеб сразу же пришел в себя:
- Видел как я их? И ты молодец, поддержал! Мой сын!
- Мы твой талон в отделении оставили. Теперь багаж не получишь.
- Да и хрен с ним. Да и нет у меня багажа.
Интересно. Едет на свадьбу к сыну без багажа. Или он собрался одежду своими "триксами" добывать?
Кстати, о свадьбе. И о Глебе на ней.
- Глеб, ты - псих?
- Да ты чего, Максим? Я же притворялся, говорю тебе.
- Ладно, садись в машину.
...
Я вырулил со стоянки, поехал к городу.
- Глеб, ты - псих?
- Максим, я тебе уже отвечал, я специально так сделал...
- Да? А удостоверение генерал-полковника? Это как минимум на синдром Мюнхгаузена похоже.
- А что удостоверение? Если подделать удостоверение генерала ФСБ, то посадят. А так - шутка просто. А ведь многие ловятся, верят.
- То есть ты - мошенник, а не псих. Слава Богу, еще мне на свадьбе психов не хватало.
Язык мой - враг мой. Из-за этой истории в отделении, я потерял контроль над собой, и пришло время расплаты. Потому как Глеба мои слова очень обидели. Очень.
- Психов на свадьбе тебе не надо? Может и отца тебе не надо?
Вообще-то да, не надо.
- А зачем вообще тебе эта свадьба? Зачем? Тебе эта баба нужна? Так и трахал бы ее, зачем себе руки связываешь? Она же тебя в тюрьму посадит, режим тебе навяжет, камнем на шее повиснет. Потом еще волком будешь выть, попомнишь мои слова.
Я пожалел, что не могу записать этот монолог, чтобы дать послушать его потом Женьке. Потому как щенок, которого она хотела приютить, оказался змеюкой. И щенок, и змеюка - два разных слова, но оба подходят для описания Глеба таким, как я его знаю.
- Я ведь тебе дело говорю, слушай меня. Я с твоей матерью все это прошел уже. Любил ее больше жизни. А потом ушел. И ты - уйдешь. Когда поймешь.
Глеб замолчал, притих, глядя в окно. Потом спросил, но уже совсем о другом:
- Слушай, а вот там вот пруд был по дороге в город. Его что, зарыли?
- Ну, наверно, если ты не видишь, значит его нет.
Язвительные слова, порожденные папашиными рассуждениями о свадьбе, продолжали срываться с моего языка.
Но он не обратил внимания на мой тон:
- Ладно, и лес подойдет.
- Подойдет для чего?
- А вот для чего.
Глеб резко перегнулся в мою сторону и, всем телом, рванул руль на себя. Машина, вильнула, подпрыгнула на канаве... Этот момент отпечатался в моей памяти четкой картинкой: взлетевшая машина в воздухе, я, без толку ухватившийся за руль, и красивая роща у обочины.
А потом роща и машина сошлись в поцелуе.
Я еще и не пристегнулся, как оказалось.
...
Момент удара не запомнил. Меня мотануло, а потом прижало выстрелившей подушкой безопасности.
Я попытался отодвинуть кресло назад, но тут же застонал-зарычал. Правая рука не шевелилась, а от попытки ее сдвинуть резко заболела.
Но как-то выбрался.
Надо звонить, надо звонить.
Глупая навязчивая мысль билась в голове. Как звонить-то, телефон в машине.
Черт! Весь перед у автомобиля разнесен, я еще легко отделался, мог бы лежать под этой сосной.
Раздался звук открываемой пассажирской дверцы. Этот идиот пытается вылезти. Надо не звонить сейчас, надо пойти и дать ему в морду. Хотя бы левой.
Я обошел машину, но Глеба не увидел. Что за...?
Горло резко сдавило сзади, и - на ик - нельзя вдохнуть, пятна перед глазам...
...
- Максимка, я ведь тебя спасать приехал.
Я сидел на заду, а Глеб стоял на коленях сзади. Удавка все так же держала мое горло, но дышать позволяла. Пока.
- Спасать тебя, да. Ты думаешь, почему я от вас ушел? Я ведь твою мать любил больше жизни... А, я говорил уже. У меня синдром Ланкера. Это когда ты говоришь, говоришь, а несешь всякую чушь. Я ушел, чтобы не виснуть инвалидом на вас с матерью. В тридцать лет это у меня началось. Представляешь, общаешься с людьми, а они к тебе так, как будто ты на китайском говоришь. Или хуже того. Намного хуже. А знаешь еще что? Ты - как я. У тебя тоже синдром Ланкера. Он наследуется по мужской линии. Я хочу избавить тебя от страданий. Просто напоследок решил тебе объяснить, чтобы ты не думал, что я - псих. Нет, я псих, конечно, но я сейчас ободолбан по самое небалуйся, так что приступа быть не может. Ты понимаешь? Я помогаю тебе. Я хотел там, в аэропорту все объяснить, но не смог, ты бы не понял. Ты и простые вещи не смог понять. Ты о свадьбе своей все думаешь, о бабе. Но для нас все привязанности в жизни - боль. БОЛЬ! Если бы ты захотел стать таким как я, если бы твои глаза загорелись от "трикстерства"... Пойми. Нет нам места на этой Земле. Никого нам не надо лю...
Во время этой речи я нащупал пластиковый обломок, зажал его в левой и резко ударил назад-вверх.
Глебка заткнулся, обмяк, хватка удавки на шее ослабла. Кровь начала нормально поступать в мозг, и он, в эйфории, от разом поступившего огромного количества кислорода, заставил мой рот заорать: