Такое агрессивное название. Воинственное. И историческое.
Перед глазами возникает падь в виде оврага и, соответственно, стрелкИ - в красных кафтанах (стрельцы, стало быть), но с ковбойскими револьверами в руках. Сидят эти стрелки в овраге и ждут, когда я приеду. А я и не доеду - мне выходить на 380 километре. По крайней мере, так мне сказал Петр Александрович, объясняя как доехать до военного городка.
Не, я не военный. Мне просто надо пересидеть, ожидая "истечения срока привлечения к уголовной ответственности". Пересидеть, чтоб не сидеть, так сказать.
Я в розыске; очень важно не получать повестки и телефонные звонки. Еще одно условие: в месте, где я буду пережидать, не должно быть отделов полиции.
"Пережидать" и "пересидеть" это такие специальные слова, которые я использую, чтобы не травмировать свою ранимую психику (ну, иронию, я надеюсь, вы уловили). Я в бегах, в действительности.
Страшно? Не пугайтесь, я совсем не страшный, когда трезвый. А трезвый я всегда - с момента, когда произошли определенные события - и до конца моих дней. Ну, я так надеюсь.
Знаете, чем хороши междугородные автобусы? Для покупки билета не нужен паспорт. А если знаешь местные условия, то уехать, пересаживаясь с одного на другой можно очень далеко. Например, куда-нибудь в сибирскую тайгу. Туда, где рыже-белые степи прерываются черно-белым лесом. Белый цвет обязателен для этих мест. Ноябрь же.
Выхожу.
Черная дорога уносит автобус, а я ухожу по серой - примыкающей. Не похоже, что по ней часто ездят. Идти очень просто: там, где асфальт - снег сдут ветром, а там где ямы - красивые белые пятна. Очень удобно и гостеприимно. А что? Надо ко всему относится с оптимизмом. Дорога плохая, разбитая и "неезженая"? Ничего, могли ведь просто сказать - "выходишь на 380 км, идешь на северо-северо-запад 26 километров до лисьей норы, оттуда на северо-запад 12 километров до стоянки оленей, а там уж подбросят".
Молчание. Тишина. В лесу тишина. Предполагаемые стрельцы-ковбои, если они сидят вон в том, например, сугробе, могут услышать только мои шаги и пыхтение.
Начинается длинный подъем на гору.
Кар-карр... Вороны? Где-то впереди вороны. Значит город рядом. Ну, городок...
Полуразрушенное здание, появившееся справа от дороги, подтверждает догадку. Прямо посреди леса, хоть и около дороги, серо-желтые развалины без крыши и окон, тонкие деревья растут вплотную к стенам, не проявляя никакого уважения к человечьему творению... И дальше, уже рядами, стоят панельные пятиэтажки (полуразваленные стены не дают сосчитать количество этажей, но вроде пятиэтажки), точнее остовы от них; и эти ряды и слева и справа от моего пути. Десятки домов посреди леса, нет, бывших домов, сейчас это просто останки; такое ощущение, что весенний паводок размыл кладбище домов и бесстыдно выставил их кости на обозрение... для кого? Здесь никого нет, кроме меня и ворон.
Вороны и я - бродяга, вот и все, что осталось от человеческого мира здесь. Куда же я пришел?
Останавливаюсь, достаю сигарету, и вместе с чиркающим звуком зажигалки, улавливаю посторонний звук. Да, дальше по моему пути и чуть в стороне, кто-то возится, пытается завести мотоцикл. Матершинная скороговорка, на вполне человеческом языке.
С облегчением бегу туда. За угол очередной развалюхи... Это какой-то дед в телогрейке. Да, он пытается завести мотоцикл, и да, ожидаемо, - мотоцикл с люлькой. Стоит спиной ко мне.
- Здравствуйте, помощь нужна?
Продолжает возиться у мотоцикла.
-ЗДРАСЬТЕ!
Медленно поворачивается.
Седая борода, голубые глаза, весь скрюченный.
- Тебе чего?
- Помощь нужна?
Показываю на мотоцикл.
- Нет...
Моему появлению дед не удивлен. Все, что его интересует - мотоцикл.
- Я прибыл сюда для инвентаризации имущества. Где мне можно устроиться на время работы?
Дед коротко оглядывается и машет рукой по направлению к серому зданию неподалеку. Похоже на Дом культуры или клуб. Высота - где-то три этажа; есть даже не разбитые окна. Там где стекол нет, оконные проемы забиты фанерой.
Дверь, обитая дерматином. За ней фанерная. Местные знают, как обращаться с холодом.
Холл, бывшая гардеробная, превращена в огромную кухню. Поскольку здесь нет ни одного целого окна, освещение исходит только от ламп дневного света. Интересно, откуда у них электричество? По пути сюда я не заметил линий электропередач. Здесь трое человек: старуха, тетка и пацан на инвалидной коляске. Кода я вхожу, реагирует только пацан - ловлю его любопытствующий взгляд. Тетка - полная, средних лет, наверное. "Наверное" потому, что она сидит, закрыв лицо руками. Старуха возится у электроплиты, стоящей около дальней стены кухни.
- Здравствуйте.
Тетка не реагирует, пацан:
- Привет!
Старуха подходит ко мне, вытирая руки полотенцем.
- Я приехал для проведения инвентаризации имущества, мне надо где-то разместиться...
- Ну разместись. Я - Любовь Александровна. Иди вон туда, там тебе место...
Показывает рукой на дверь во внутренне помещения.
Никаких других вопросов. Вполне возможно, что местные хозяева такие же хозяева, как я - инвентаризатор.
Ну, ладно. Прохожу в указанную дверь. Ух, ты.
Высоченная комната. Квадратная по периметру, в высоту она на все три этажа. Высоко - выше головы - находится гигантское окно, состоящее из стеклянных блоков. Улицу через него не видно - блоки пропускают свет, а все остальное искажают. На полу и на стенах - старая керамическая плитка. По низу стен - трубчатые батареи отопления. В углу комнаты находится черная металлическая дверь, ведущая, судя по всему, на улицу.
Какая интересная комната. Для чего ее использовали раньше?
Трогаю батареи - теплые. Совсем интересно. Централизованное отопление.
Оставляю рюкзак здесь и возвращаюсь на кухню.
- Вам чем-то помочь?
Любовь Александровна, в отличие от старика с мотоциклом, мое формальное предложение помощи принимает.
- Да, надо натаскать угля в котельную. Вовка, покажи человеку - где че.
Это она к пацану на кресле обращается.
Тот с энтузиазмом катится к выходу. Ну, пошли.
Помогаю парню открыть дверь, вторую, вываливаемся на улицу. Старик все также возится с мотоциклом.
Идем с пацаном (я иду - а он катится) вокруг здания. Вовка ловко управляется со своей повозкой, несмотря на рыхлый снег под колесами. На вид ему лет 15-16, ноги есть. Или иллюзия ног - темные брюки их закрывают.
- А что вы собираетесь инвентаризировать?
- Имущество. Тут же видишь, сколько всего, - рукой обвожу окружающие нас развалины.
- А-а. Так это же развалины!?
- Ну, для тебя развалины, а для министерства обороны - имущество. Ты сам-то местный, живешь здесь?
- Не, мы позавчера приехали.
- В гости?
- Да нет. Мать все ищет лекарей для меня. Никак не может успокоиться, - показывает руками на ноги.
"Мать" он произносит с заботой и брезгливостью одновременно. Понимаю его. Пацан в таком возрасте даже в инвалидном кресле с восторгом приветствует наступление взрослой жизни. Поэтому, да, "мать", я ценю твою заботу и не могу без нее обходится, и нет, "мать", не позорь меня перед другими людьми своим кудахтаньем и гиперопекой.
- А что, здесь есть лекари?
- Ну конечно! Любовь Александровна!
- Колдунья-эктресенс, что ли?
- Типа того.
В какое интересное место я попал.
- А у вас дети есть?
Вова заходит на запретную территорию. Я могу с юмором и оптимизмом относиться к моему нынешнему положению только не оглядываясь назад - на мою прошлую жизнь. От нее меня сейчас отделяет стена, которую я сам возвел; не оглядываться назад, только вперед. Иначе - каюк.
- Есть, сын.
Я всем лицом показываю Вове, что не желаю продолжения разговора на эту тему. Он понял, хотя и разочарован, наверное.
Обойдя здание, мы натыкаемся на большую заснеженную кучу угля.
- Вон туда таскать надо, - Вова показывает на дверь в подвал.
Ладно. Рядом с кучей два ведра и лопата. Нагружаюсь и тащу ведра в подвал. Здесь темно, две двери - вот котельная - темная комната, освещаемая сполохами огня из прорезей в дверце топки. Да, куча угля здесь просит добавки.
На обратном пути любопытствую, что за второй дверью. Комната хорошо освещена... Матерь Божья, они здесь совсем не бедствуют. Новый японский генератор. Бочки с топливом. Понятно, откуда у них электричество.
Если прикинуть, услуги Любовь Александровны пользуются популярностью. Это же сколько денег нужно, чтоб купить такое.
В своей прошлой жизни я сталкивался с "проблемами ЖКХ" в таких городках и поселках. Местные власти стремятся не брать их на баланс, потому что живут в таких местах две-три семьи, а денежные расходы как на целый поселок. Так что приобрести такой генератор можно только на свои деньги.
Приступаем к работе. Часа два я таскал уголь, стараясь сильно не испачкаться в пыли и крошке. Все это время Вова сидел на улице, улыбался и разглядывал окрестности.
- Ну че, сколько?
- Чего сколько?
- Сколько насчитал ворон?
- Да роты две, военные же вороны...
- Ладно, пошли в дом, темнеет уже.
И мы с ним пошли-покатились обратно.
На кухне за столом сидит старик - ужинает, Любовь Александровна суетится около раковины (если отопление по трубам, то почему бы и водопровод с канализацией не сделать?), Вовина мама сидит на том же месте, что и раньше, плачет. Если не плачет, то так же закрывает лицо руками, а зачем это делать просто так, если не плакать?
- Парень, у тебя деньги есть?, - спрашивает у меня, оглянувшись, Любовь Александровна.
Странный вопрос. Я же лицо официальное. Как бы. Документов я никому не показывал (да их и нет), но все местные находятся здесь на тех же основаниях, что и я. То есть без оснований.
- Ну да, а что? Кстати, меня зовут...
- Неважно.
Неловкая ситуация. Лучше бы они меня начали расспрашивать о том, зачем я приехал и что собираюсь делать. А так я просто торчу посреди кухни и не знаю, куда себя деть.
- Иди спать. Я тебе там матрас бросила.
Хоть бы покушать предложили. Есть-то не хочется, но хотя бы формально...
Но кто их знает, экстрасенсов этих. Вдруг она прочитала мои мысли и знает обо мне все?
Ухожу в свою комнату-пенал, и не раздеваясь заваливаюсь на хозяйский матрас. Ни помыться, ни поесть. Что за место?
Петр Александрович, направляя меня сюда, говорил мне, что на местных внимания можно не обращать. Ну а как не обращать, если жить можно только у них? Хочешь - не хочешь, а общаться нужно. Ладно, с утра разберемся...
...
- Эй, вставай!
Разбудили меня раньше, чем наступило утро. Надо мной склонилась старуха. В руке свеча, в огромном пространстве комнаты - темнота.
- Вставай, ты здесь разлегся, проехать мешаешь!
Проехать? Старуха по ночам катает по дому на мотоцикле?
Глаза, ослепленные при пробуждении свечой, привыкли к темноте. Нет, все проще. Лежа, я мешал проехать Вове на коляске. А куда?
Вова сидит на инвалидном кресле в одних трусах. Ноги у него есть - тонкие палочки, не ноги. Толкает кресло его мать. Опять плачущая, причем. Старик здесь же. Он проходит прямо по моему матрасу - куда? - к той двери в углу комнаты... Зачем? Они собираются вывезти Вову на мороз? В этом суть лечения?
Старик гремит ключами, открывает дверь. Вовина мать падает на пол и начинает рыдать вслух. Так что на улицу Вову вывозит старик.
- И ты иди.., - это Любовь Александровна - мне.
- Зачем?
Молча смотрит на меня. Потом начинает рыться в карманах телогрейки. Достает несколько сотовых телефонов.
- Здесь нет сотовой связи, - в прострации говорю я, наблюдая как она перебирает аппараты, пытаясь включить их. Большинство разряжены. Один удается включить.
- Говори, - протягивает мне трубку.
Это наверно экстрасенсорный трюк, сейчас меня на деньги разводить будут. Ну, посмотрим. Прикладываю телефон к уху.
- Алло?
Молчание.
- Папа?, - шепот. Это шепот моего сына. Слава Богу, он жив. И не превратился в мясной овощ.
Старуха вырывает у меня телефон. Это неважно. Слезы катятся по моим щекам. Стена в моем сознании отступает.
Несколько дней назад мы с сыном возвращались в город от моей матери. Я был пьяным. В деревне Стрелковая Падь машину занесло на снежной прошлепине на дороге; мы врезалась в столб. С момента аварии и до этой минуты я не знал, жив сын или нет.
- Иди.
- Куда?
Старуха молчит, раздраженно жуя губы.
- Как зовут твоего сына?
- Александр.
- Как звали твоего отца?
- Александр.
- Как зовут тебя?
- Петр...
- Иди.
- Зачем?
Старуха опять роется в карманах. Теперь достает зеркало. Стаскивает с меня шапку.
- Смотри, - сует зеркало мне и подносит свечу так, чтобы мне было видно.
И что?
В зеркале отражается мое лицо. Только у меня нет скальпа; все волосы содраны, лоб и темя - неопределенно-кровавое месиво.
Стена рушится.
Во время аварии меня выбросило из машины. Я пришел в себя, встал, увидел, что сына грузят в "скорую" и увозят... Вытер лицо снегом, нашел среди разбросанных вещей шапку и пошел. Дошел до города - до больницы и узнал, что Саня в реанимации. Я не мог находится в городе долго - законы жизни и смерти призывали меня в путь. И заканчивается мой путь здесь - на переправе для мертвецов, задержавшихся на этом свете. Или начинается.
Да, пора мне идти.
- Разденься до трусов. Нам твои вещи пригодятся.
Раздеваюсь. Перешагиваю, через трясущуюся в истерике Вовина мать. И выхожу в черную дверь. Где меня встречают стрельцы в красных кафтанах. А в руках у них револьверы...