Гарагуля Олег : другие произведения.

Мясо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мы мечтаем о полетах в далекий космос, к звёздам. Мы грезим о сверкающем будущем, совершенно не задумываясь о таких прозаических вещах, как еда. Какой она будет в будущем, что и как мы будем есть? Покоритель космоса, жующий гамбургер и запивающий его колой? Ну-ну... Читайте и думайте.

   - О! Какой аромат! М-м-м... - высокий старик наклонился и втянул воздух аристократическим носом, трепеща бледными ноздрями, покрытыми мелкой сеткой сосудов. Он опустил тонкие, словно мятый пергамент, веки и мечтательно произнес: - Да, этот восхитительный запах не спутаешь ни с чем.
   Старик деревянно выпрямился и еще немного постоял с закрытыми глазами. Потом вздрогнул, словно очнувшись от тяжелого сна, и медленно открыл блеклые, как переваренный желток, глаза. Смотрел он строго, будто с портрета, в полутемной галерее знатных предков. Там, за его спиной, в этой полутьме толпились бесчисленные рыцари в потускневших латах, по-прежнему верные своему сюзерену, отважные флибустьеры и полные достоинства мерканты.
   Он пощупал товар своими тонкими, словно лапы паука, пальцами. Потом отнял руку, сложил её щепотью и потер липкие пальцы друг о друга. Скривив синие губы в саркастической гримасе, он с праведной горечью в голосе изрек: - Когда козлы, жующие капусту, управляют стаей волков, хорошего не жди. Хищник должен повелевать, а овца - трепетать и покорно ждать своей участи, - он поднял корявый указующий перст к небу. Небеса трепетали и покорно ждали своей участи.
   - Э, дядя, ну вы берёте что-то или что? - пушер, молодой парень, на мощном бензиновом скутере, не чета электрическим, на которых катается полиция, совершенно не трепетал и, судя по всему, покорно ожидать своей участи не собирался.
- Дядя? Не думал, что кто-то из моих родственников остался в живых, - старик осклабился, обнажив идеально ровный забор имплантов. - Еще раз назовешь меня дядей, я из тебя тётю сделаю, - с замогильной вежливостью сообщил он пушеру.
   - Да не, я это... - пушер, не выдержав взгляда старика, опустил глаза. - Мне ж ещё на другие точки надо, - оправдываясь, ответил он.
- Подождут, - уверил его старик. Потом с нажимом спросил: - Так, что тут у тебя? Собачатина первого сорта?
   - Почему собачатина? - удивился пушер. - Свинина.
   - Это - свинина? - старик театральным жестом ткнул куда-то внутрь портативного холодильника на багажнике скутера. - Это ты называешь свининой? Боже мой! - он воздел руки. - Куда катится этот мир! Они уже не помнят, как должна выглядеть приличная свиная вырезка. Ты мне скажи, - он с прищуром посмотрел на пушера, - эта свинья что, сидела на диете? Или, может, она участвовала в бегах на ипподроме?
- Я не знаю, - тоскливо глядя куда-то в сторону, ответил пушер, - я только развожу товар.
- Подумать только, он развозит товар! Ты толкаешь честным людям не понятно что. Уж лучше давиться соевым мясом, - если его вобще можно назвать мясом, - оно и то, выглядит достоверней, чем твоя свинина. Посмотри на эту свою свинину, - не унимался старик, - посмотри на неё. Сало в ней где? В ней должны быть прожилки сала. А это что? Где сало, я тебя спрашиваю? Это какая-то бойцовая порода. Не свинья, а бодибилдер какой-то! Ни грамма жира!
   Пушер молча терпел и тоскливо озирался вокруг. Стояли они в неприметном закоулке между глухой северной стеной 19 башни и скалистым уступом, поросшим сосной. В кронах блестело солнце и тихо шумел легкий бриз. Подталкиеваемый ветром, словно тот был в нерешительности, с еле слышным сербущим звуком с аллеи заполз скукоженный, битый ржавчиной лист каштана. С ветки на ветку прыгала яркая пичуга и насвистывала свой веселенький незатейливый мотивчик. Зяблик, наверное. Впрочем, пушер в живности особо не разбирался. Он и в мясе то, не особо разбирался, по словам старика, который продолжал чехвостить в хвост и в гриву его товар.
   Так происходило каждый раз, когда пушер приезжал к старику. Ему приходилось снова и снова выслушивать один и тот-же монолог и он терпеливо ждал. Он видел, что глаза старика уже оживил нездоровый блеск. Его острый кадык, как поршень, перекатывался вверх-вниз на плохо выбритой шее, когда старик сглатывал слюну. Он нервно кусал то нижнюю, то верхнюю губу, и беспрестанно их облизывал. Взгляд его был прикован к вожделенным кускам мяса и он говорил и говорил, не отрывая от них взгляда.
- Ты молодой, не помнишь, как мы до этого докатились. А я тебе расскажу. Вначале эти козлы, "зелёные" то бишь, начали защищать всякую дичь лесную. Мол, вымирают, разнообразие видов, и всё такое. Запретили на них охотиться, значит. Ну, ладно. Мне то что? Я не бог весть какой охотник, хотя парочку этих козлов зелёных с удовольствием бы подстрелил. Ну, ладно, нельзя, так нельзя. Потом они принялись защищать рыбу: китов там всяких, дельфинов и прочую селёдку. Дескать, они чувствуют боль, как и человек. Ты то, овца зеленая, откуда знаешь? Ты ж овца, а не селедка! Испокон век люди ловили рыбу и никому ничего не болело. А тут - на тебе! Вдруг заболело. Я тебе так скажу: больно этим китам или не больно, - её, эту рыбу, сколько не лови, а её всё больше и больше становится. Ибо, как всякая тварь, плодится она без всякого удержу. Эдак в океане и места свободного не останется. Плюнуть некуда будет. Всё в этой рыбе будет.
   Старика отвлёк шум: две белки в соснах затеяли догонялки. Вначале они прыгали с ветки на ветку, а потом, оплетя двойной рыжей спиралью ствол, спустились вниз. Они подбежали к людям и застыли на задних лапках, как два столбика, ожидая, что люди дадут что-нибудь вкусненькое. Люди попались какие-то странные: они не улыбались и не садились на корточки, протягивая еду на раскрытых ладонях.
   - А ну, брысь отсюда! - топнул ногой старик. Белки не испугались, послушали немного, глядя на него то одним, то другим глазом-бусинкой, а потом попрыгали по своим беличьим делам.
   - Вот, к примеру, когда крысы повывелись, - продолжил старик, - никто по ним особо не горевал. А когда белок почти не стало - давай голосить да защищать их. Заодно и шубы натуральные под шум волны запретили. А ведь, если так рассудить, чем белка отличается от крысы? Прицепи крысе уши с кисточками да хвост пушистый - вот тебе и белка.
И вот так - во всём. Вечно эти овцы зеленые кого-то от чего спасают и снова что-то запрещают. Я уже и курить бросил. Разве это жизнь? Если ты куришь - там курить нельзя, здесь курить нельзя, тут - тоже нельзя. Мол, пассивное курение, люди вынуждены дышать моим дымом и всё такое. А я тут при чём? Пусть не дышат рядом со мной! Я что, не человек, получается!? Отвели курильщикам самые загаженные места: рядом с помойкой или мусорными баками. Курите на здоровье. Словно мы прокаженные какие-то! Спасибо вам за это большое, - старик плюнул себе под ноги. - Ладно, бросил я это дело, чтоб, значит, не чувствовать себя изгоем, а тут как-раз всё и началось. Икру черную есть нельзя, фуагру - нельзя, мол, гусей насильно кормят, чтоб печень росла. Х-м, меня бы кто насильно кормил! Дальше - больше: испанцам корриду запретили! Хе-хе: овцам стало жалко быков. Китайцам - рыбу живьем жарить. Потом кто-то вычислил, что, мол голод на Земле оттого, что всё зерно коровы съедают. Мало того, что они зерно всё съели, так, выяснилось вдруг, что они при этом, пардон, пердят и от этого глобальное потепление приключилось. Тут еще, как нельзя кстати, выяснилось, что организм человека, видите ли, сам умеет вырабатывать все необходимые белки и мясо есть для этого не надо. Еще индусов в пример привели. Мол, те всю жизнь мяса не едят, и ничего - живые себе. Тоже мне, теоретики. Сравнили: меня - с индусами, - старик презрительно фыркнул. - Индусы пусть себе едят, что хотят, а нормальному человеку для здоровья нужен белок! А белок - это мясо. И нечего здесь особо рассуждать.
   - М-да, - старик умолк и посмотрел вдаль, на город. Он, этот город, не издавал ни звука, словно немое кино. Старик слыхал про такое, - хе-хе, услышать немое, та еще задачка, - это когда на экране всё движется, а звука нет. Там, куда смотрел старик, беззвучно плыли облака, сверкали заснеженные вершины и белые ветряки безмолвно молотили голубое небо. Изредка с тихим шелестом шин, то и дело останавливаясь, чтобы пропустить снующую наперерез живность, проезжали электромобили. Еще реже проходили прохожие. На узкой полоске травы между тротуаром и дорогой задумчиво паслась поджарая корова. Рядом совался взад-вперед робот-уборщик, норовя улучшить момент и убрать навоз у неё из под ног. Звук её копыт изредка прерывал тишину. Ветер бросил играться листом каштана у ног старикка и принялся лениво сдувать длинные плети плюща, свисающие с панели солнечной батареи на верхушке фонарного столба, который зарос плющом до полной неузнаваемости и, словно гигантский диплодок, тянул свою длинную шею в небо. Поодаль, на широком травяном просторе, тянущемся до кромки далёкого леса, застыла в истерике газонокосилка. Она терпеливо ждала, пока выводок розовощеких свиней всласть, безнадежно испортив дёрн, наколупается в земле.
   Когда пешеходы, вежливо сходя с тротуара на дорогу, обходили буренку, та поднимала голову и долго, как и старик, смотрела вдаль - на семнадцатую и восемнадцатую башни, на тонкую нитку скоростной магистрали над лесом и на что-то еще, одной ей ведомое. Земля превратилась в один большой дом отдыха. Природа отдыхала от людей, а люди отдыхали от трудов, ибо трудиться им, чтобы заработать на честный кусок хлеба, теперь было не нужно.
   - И вот скажи мне, - продолжил старик, - как мне жить без мяса? Ведь я с детства воспитан на маминых котлетках. Я помню, - старик прикрыл глаза, - она разрезала красное мясо на небольшие куски так, чтобы они помещались в мясорубку, потом - белое сало и разрешала мне, еще маленькому, помогать ей. Я залазил на табуретку, ложил в раструб то сало, то мясо, крутил ручку мясорубки и завороженно наблюдал, как из дырочек выползают длинные, как спагетти, розово-белые трубочки фарша. Потом шел черед лука и размоченного хлеба. Мама всё это смешивала, делила на порции, обваливала их муке и потом жарила на большой черной сковороде. Она всегда разрешала мне прямо с тарелки хватать первую, еще горячую котлету и весело смеялась, глядя, как я, обжигая пальцы, изо всех сил дул на неё, чтобы она по-быстрей остыла. М-да... Неужели я не могу один раз в году, на свой день рождения, позволить себе кусочек настоящего жареного мяса?
   Пушер, уже порядком замученный длинной речью старика, лишь неопределенно пожал плечами, стараясь не встречаться со взглядом его блеклых глаз цвета переваренного желтка.
   - Мне вот этот, - он указал на самый маленький, весом чуть более 100 граммов, кусочек.
   - Три восемьсот, - равнодушно сообщил пушер.
   - Когда-то это стоило три восемьдесят, - протянул старик и достал из кармана старый, видавший виды планшет. - Какая формулировка платежа? - спросил он, поколдовав над экраном.
   - Пишите, оказание социальной помощи и психологические услуги, - ответил пушер.
   - Ушли, - сухо сообщил старик.
   Пушер кивнул, с диким ревом завел скутер, распугав всю живность в округе и, заложив крутой вираж, умчался. Старик остался стоять, вдыхая тонким носом слабый аромат бензина, смешанный с выхлопными газами. К груди он прижимал маленький сверток из веселенькой подарочной бумаги, на которой уже стали проступать тёмные влажные пятна.
   Он прошел чуть вперед, к стоянке электрокаров. Выбрал заряженный двухместный кар и уже было собрался садиться, но передумал. Он подошел к самому длинному, на шесть мест, который стоял в конце ряда, открыл дверь и произнес: "Режим сопровождения". Заложив руки за спину, старик уверенно зашагал по аллее, а электромобиль выехал со стоянки и послушно пополз вслед за ним, ожидая, когда пассажир устанет идти пешком и сядет внутрь.
  
   Когда кар припарковался у пятой башни, старик еще немного посидел в салоне с наслаждением слушая нудные наставления коммуникатора. "Напоминаем о необходимости экономии ресурсов. Пожалуйста, используйте двухместный кар для поездок в одиночку". "Тебя забыл спросить", - пробормотал старик и вытащил кусок пластика из замка ремня безопасности. "Выберите следующий маршрут", - не унимался настырный коммуникатор. "Отвали", - беззлобно послал его старик и стал с кряхтеньем выбираться из авто. "Команда не распознана", - запаниковал коммуникатор. "Пожалуйста, повторите команду". "Обойдешься", - сказал старик и захлопнул дверцу, отсекая надоедливые разговоры тупой железяки.
   Старик с наслаждением потянулся и, запрокинув голову, посмотрел ввысь, туда, где окутанный внезапно набежавшим облачком, терялся его последний, сто сорок восьмой этаж. Южная сторона круглой башни, как драгоценный камень сверкала гранями солнечных батарей и секциями биомодулей, прилепившихся почти к каждому блоку.
   Сквозь стекло вестибюля была видна миссис Грин, стоявшая за стойкой консьержа. С милым оскалом во все тридцать два зуба, - она гордилась, что у неё все свои, - миссис Грин улыбалась семейству Подниексов, которые своим многочисленным выводком, колясками и рюкзаками заполнили холл. "Не сидится дома старой карге", - подумал старик, всегда предпочитавший электронного консьержа этой престарелой блондинке, вечно всё путавшей и всё забывавшей. "Зачем ей деньги? Наверное на могильный камень собирает", - размышлял он, ожидая пока Подниексы, цепляя створки широких автоматических дверей пожитками и детьми, выползут наружу. Последней плыла мадам Подниекс с дитём на руках и двумя рюкзаками, один за спиной, а другой, - как у десантника запасной парашют, - спереди, на необъятных размеров груди. Ребёнок, пуская пузыри и слюну по подбородку, грыз голыми дёснами очищенный банан и внимательно смотрел на старика черными, как спелая вишня, глазами. "Хорошая сегодня погодка. Удачно вам погулять!", - услышал он голос миссис Грин из вестибюля, прежде чем двери, выпустив широкие формы мадам Подниекс, закрылись перед его носом.
   Старик подождал, пока двери, поняв свою ошибку, дернулись на пол-пути и снова гостеприимно разошлись в стороны, и вошел в просторный холл. Миссис Грин, увидев его, заученно осклабилась и проворковала:
   - Добрый день, мистер Редклиф.
   - Добрый, - буркнул старик и постарался как можно быстрее проскользнуть к лифтам.
   - Как вам погодка? Хорошая, не правда ли?
   "Дура, здесь "погодка" всегда хорошая. Кто ж будет строить жилые башни там, где плохая погода?" - подумал старик, а сам вежливо согласился:
   - Конечно, миссис Грин. Замечательная.
   "Лучше бы с днем рождения поздравила, дура набитая, чем рассуждать о погоде. Кто вобще придумал весь этот политэс? Зачем рассуждать о погоде? Можно подумать она от этого изменится! Если сквозняк в голове и нечего сказать по делу - молчи и улыбайся."
   - Может, я могу вам чем-то помочь, мистер Редклиф? - не отставала миссис Грин.
   "Стриптиз станцуй", - опрометчиво подумал мистер Редклиф, но потом, представив себе это зрелище, еле удержался от брезгливой гримасы.
   - Нет, миссис Грин, спасибо большое, - через плечо, входя в подъехавший лифт, ответил мистер Редклиф.
  
   В квартире царил зеленый полумрак. Лучи солнца едва пробивались сквозь густую листву биомодуля, закрывавшего всю наружную стену его жилого блока.
   Прошло много лет с тех пор, как человечество научилось обходиться без мяса. Старик был одним из немногих, кто помнил тучные времена, когда еду в совершенно ненужных количествах выращивали где-то вдали от тех мест, где она была нужна. Бездумно засевая всё больше и больше земли, люди устало преодолевали непредсказуемость природы. Они, то боролись с засухами и недородом, то не знали, что делать с обильным урожаем. Многое из того, что удавалось вырастить, пропадало по дороге. Еще многое увядало в необъятных закромах, так и не дожив до момента, когда можно будет радостно лечь на полку магазина, где придирчивый взгляд покупателя, сочтет его безупречным для того, чтобы занять достойное место в холодильнике, где он будет гнить в забытье, чтобы после быть найденным и брезгливо выброшенным в мусор. Человечество, словно маленький ребенок, разбрасывало еды больше, чем доносило до рта. А съедало - и того меньше.
   Победив голод, человек научился быть расточительным и брать у природы не только то, что ему действительно нужно сейчас, но и то, что ему может захотеться потом. Можно сколько угодно говорить о свободе, но, пока ты таскаешь за собой запасы еды, всё это - пустой трёп. Можно построить дом в любом понравившемся уголке планеты, в пустыне, джунглях, даже на полюсе. Технологии давали человеку всё необходимое: воду, тепло, связь с остальным миром. Для полной свободы не хватало лишь одного - свободы от холодильника. Этот дурацкий железный ящик, словно пудовая гиря, прикованная к ноге, не давал людям всерьез мечтать ни о далёком космосе, ни о колонизации ближних планет. Поэтому человечество облегченно чавкало, склонив голову над корытом, и ему не было дела до звезд и прочей экзотики, пока кому-то не пришла в голову простая мысль: почему бы не выращивать еду на месте, прямо там, где живет человек и ровно в том количестве, какое ему нужно? Без лишних запасов, без потерь на хранение и доставку?
   Захотел яблоко - сорвал и съел. Одно яблоко, а не десять вёдер, которые не знаешь куда деть. Простая по своей сути мысль превратилась со временем в автоматический биомодуль, которым оснащался каждый дом, каждый космический корабль в далёком космосе и все колонии на иных планетах. Управляемый компьютером, он выращивал всю необходимую для жизни еду. Столько, сколько нужно и всегда в срок.
  
   Мистер Редклиф подошел ближе к стеклу. Ему всегда нравилось наблюдать, как аэропонные форсунки разбрызгивают питательный туман на длинные бороды корней, как снуют между стеблями микроманипуляторы, которые постоянно что-то срывают, подвязывают или подрезают, и, наконец, - его самое любимое зрелище, - когда, выбрав в меню свежий помидор или банан, он видел, как механическая рука срывает спелый плод и транспортер торжественно, вдоль всей комнаты везет его к кухонному процессору, где можно взять его в руки и вдохнуть божественный, ни с чем не сравнимый аромат только что сорванного плода.
   Старик вдруг вспомнил, что пару часов назад он вдыхал совсем другой божественный аромат. Он ощупал свои карманы, хлопнул себя по лбу и, выругавшись, с прытью, похвальной для его лет, бросился к лифтам.
   Он пронесся через холл, где миссис Грин неторопливо обменивалась любезностями с такой же, как она старой кошелкой, и выскочил наружу, к стоянке каров. Место, где был припаркован шестиместный, было пустым. Редклиф стремглав, так, что автоматические двери едва успели раскрыться перед ним, вернулся в холл.
   - Где он? - перебил он кудахтанье двух старых квочек.
   - Кто, мистер Редклиф? Чем вы так взволнованы? Вы так побледнели! На вас лица нет! - заквохтала миссис Грин. - У вас всё в порядке, мистер Редклиф?
   - Шестиместный кар, - скозь зубы, чтобы не сказать ничего лишнего, процедил мистер Редклиф.
   - Да зачем вам шестиместный? Поезжайте на двухместном. Вы же один? - продолжала нести чепуху миссис Грин.
   - Где... шестиместный... кар? - повторил вопрос мистер Редклиф. Не смотря на убийственный тон вопроса, это не возымело никакого эффекта на миссис Грин и она продолжила задавать дурацкие вопросы вместо того, чтобы дать внятный ответ.
   - Ну как же, мистер Редклиф, вы ведь семейство Подниексов встретили? Встретили. Вот они то и уехали на шестиместном. Вы что-то забыли в салоне? Связаться с ними?
   Старик задумался. Отпираться не имело смысла: миссис Грин заметила возбуждение мистера Редклифа, который обыкновенно был с ней вежлив и приветлив.
   - Да, миссис Грин. Будьте так любезны, свяжитесь с ними.
   Миссис Грин поколдовала над планшетом, вмонтированным в стойку консьержа и вывела коммуникационную панель на большой экран в холле. Пока шел вызов, абонент мог любоваться аватаркой, на которой Подниексы позировали всей семьей на фоне русского Кремля.
   - Не отвечают, - сокрушенно сообщила миссис Грин. - Может им что-то сообщить, когда они выйдут на связь?
   - Было бы очень любезно с вашей стороны, - сказал старик. - Я забыл в машине мой подарок на день рождения и был бы очень благодарен семейству Подниекс, если бы они нашли возможность вернуть мне его. Мне не хотелось бы об этом говорить, но я очень расчитываю на их деликатность, и надеюсь, что они не будут разворачивать пакет и любопытствовать его содержимым.
   - О, что вы, мистер Редклиф, - протестующе замахала руками миссис Грин. - Семейство Подниекс - почтенные люди. Я нисколько не сомневаюсь в их моральной чистоплотности. Я уверена, если они обнаружат ваш подарок в машине, они со всей присущей им деликатностью вернут его вам при первой же возможности.
   - Благодарю вас, миссис Грин, - мистер Редклиф кивнул и неторопясь пошел к лифтам.
   - Сколько вам исполнилось лет? - спросила вдогонку миссис Грин.
   - Я уже не помню, - устало ответил старик.
   - Тогда поздравляю вас, - ровным голосом сказала миссис Грин.
   Старик ничего ей не ответил. Лишь грустно склонил голову и вошел в лифт.
   Наверху, в квартире, он бесцельно ходил из угла в угол, сидел в своем любимом кресле, бездумно глядя, как циркулирует жидкость в прозрачных трубках южной стены. Потом, также без всякой цели, он вставал и снова принимался мерить шагами не столь уж просторную секцию. Старик на мгновение замирал у окна, глядя сквозь листву на горы, облака, плывущие внизу и теплое солнце, но потом, словно от удара током, вздрагивал и снова начинал вышагивать, мучительно ожидая рокового звонка. Внутри него всё так скомкалось в тугой узел, настолько застыло в ожидании неминуемой развязки, что, когда пришел входящий от миссис Грин, он не смог заставить себя ответить. Он опустошенно сидел в кресле, уронив руки на подлокотники и слушал полный оптимизма голос миссис Грин, которая, не дождавшись ответа оставила сообщение.
   - Хэлло, мистер именинник! Это Люси Грин. Я связалась с Подниексами. Они перерыли всю машину, но, к сожалению, ваш подарочек не нашли. Может быть вы его забыли где-нибудь в другом месте, а? Хе-эй! Мистер Рэдклиф! Надеюсь я не слишком вас расстроила? Как вы там? Может составить вам компанию? - миссис Грин противно захихикала. - В любом случае, если нужна будет моя помощь, - звоните, не стесняйтесь. Пока. Ча-о!
   Не поднимаясь с кресла старик принялся размышлять над полученной информацией. Склерозом он не страдал, равно, как и старческим слабоумием. Его память цепко хватала всё вокруг и услужливо подсовывала в нужный момент нужные воспоминания. Вот он идет по тротуару, заложив руки за спину. В одной из них - пакет с мясом в подарочной бумаге: на красном фоне беспорядочно нарисованы мишки, мячики, уточки и прочая сопливая иконографика. Вот он садится на заднее сиденье длинного шестиместного кара. Протягивает ноги, а чертов пакет кладет на сиденье, рядом с собой. Вот он, выйдя из машины, потягивается, широко разведя руки в сторону. В руках уже ничего нет. Так, с этим понятно. Огромный тяжеленный шар подозрений, слепленный из ноздреватого бетона, никуда не делся и по-прежнему висел над головой, болтаясь на тонкой ниточке случая. Зная Подниексов, старик мог предположить, что они не то, чтобы отыскать что-то чужое в машине - они вполне могли и своё там забыть. А раз так - есть шанс, что пакет куда-то завалился и найдут его не скоро, когда он начнет уже откровенно вонять. Или же найдут скоро, но после смены нескольких пассажиров. И тогда никаких зацепок к нему не будет. И бетонный шар над его головой, превратится в лёгкий воздушный шарик, который лопнет от одной его непонимающей улыбки: "Пакет? Какой пакет? Ах, вы об этом пакете. Простите, я запамятовал, что оставил подарок дома. Нет, в машине я ничего не забывал".
   Старик хлопнул ладонями по подлокотникам и энергично встал. "Беда бедой, а праздничный ужин - по распорядку", - решил он. Конечно, соевый бифштекс - не бог весть что. Но, с бутылкой бордо, которую он приберег для этого дня - тоже очень ничего.
   Мистер Редклиф прошел на кухню и включил пищевой модуль на ручной режим. Конечно, можно было бы выбрать нужный пункт меню в кухонной программе и получить готовый бифштекс. Но в ручном режиме оставалась иллюзия контроля за тем, что ты готовишь и, в конечном итоге - что ты ешь. Хотя, конечно, назвать это приготовлением еды можно было бы с большой натяжкой. Основу любого блюда, приготовленного по старинным, давно вышедшим из моды рецептам, всё равно составляли соевые полуфабрикаты со специально смодулированной консистенцией, имитирующей тот или иной продукт. Так что соевое мясо было очень похожим на настоящее. Оно получалось упругим, сочным и в нем были прожилки, волокна и жировые прослойки. Сухой полуфабрикат нужно было отварить, дать стечь лишней воде, а потом жарить, как обычное мясо, добавив морковь, лук и специальную приправу. Как и обычному мясу, вкус соевому придавали специи и вкусовые добавки. Мистер Редклиф как-то, хулиганства ради, приготовил ростбиф со вкусом сёмги и запахом камамбера. Есть это было невозможно. Но непереборчивые Подниексы, которых он угостил этим произведением кулинарного искусства, с удовольсвием его слопали и потом долгое время горячо благодарили мистера Редклифа за столь незабываемое угощение.
   Хорошо прожаренный, с румяной корочкой бифштекс, пару капель вустерского соуса, в который давным давно уже никто не добавляет анчоусов, веточки розмарина на большой белой тарелке, и бокал бордо рядом. Мистер Редклиф был собой доволен. Скромный праздничный ужин на одну персону удался на славу.
  
   Отойдя ко сну вовремя, по распорядку, выпив, повинуясь всё тому же распорядку, соевого молока перед сном, мистер Редклиф был разбужен срочным вызовом судебной программы, поступившей на коммуникатор. Ругнувшись, он протер мизинцем уголки глаз, одел халат и, прихватив планшет, сел в кресло.
   Поступившее сообщение гласило: "Мистер Редклиф. Против вас выдвинуты обвинения в серьезном преступлении, совершенном при отягчающих обстоятельствах. Готовы ли вы сейчас их выслушать, или вы хотели бы перенести слушанье вашего дела на более поздний срок?" Старик выбрал "выслушать сейчас". Все равно заснуть после такого вызова не удастся.
   "В таком случае напоминаем вам, что вы не обязаны свидетельствовать против себя и доказывать собственную невиновность". "Вы также имеете право на защиту в суде", - тараторила судейская программа. - "Вы можете воспользоваться услугами адвоката либо адвокатской программы. Также вы имеете право защищать себя в суде самостоятельно. Пожалуйста, выберите способ защиты". Мистер Редклиф выбрал из нескольких сотен он-лайн адвокатов первого попавшегося, некоего Аарона Вентейля, и послал ему вызов.
   Через некоторое время на большом экране возникло лицо адвоката. Он сидел близко к камере, поэтому лицо его, словно в кривом зеркале, выдавалось вперед огромным носом на фоне карикатурно маленьких ушей. Впрочем, вполне возможно, что так он так на самом деле и выглядит, а камера тут абсолютно не при чём. Спокойно, не повышая голоса адвокат произнес:
   "Имейте в виду, мистер Редклиф, я вас ненавижу. Мне никогда не приходилось иметь дело с таким монстром, как вы. Но, повинуясь профессиональному долгу, я сделаю всё, чтобы в глазах присяжных вы не выглядели таким чудовищем, каким вы на самом деле являетесь. Но, повторюсь, я жалею о том..."
   Старик не дослушал, о чем там жалеет адвокат, отключил его и выбрал защиту с помощью адвокатской программы. Та, без лишних эмоций, предложила ему ознакомиться с материалами дела и первым зарядила фрагмент записи показаний зарёванной мисс Подниекс. Та блажила в камеру, беспрестанно шморгая носом и сморкаясь в платок:
   - Это был какой-то ужас. Вы не представляете, какой я пережила кошмар. Простите, -сказала она, успокоившись и взяв себя в руки. - Мой младшенький, - у неё снова затряслись губы, - он играл чем-то... Я не посмотрела, чем. Ну, Вы же знаете, когда приезжаешь куда-то, всегда суматоха. Пока разберешь все вещи... - она махнула рукой и слабо улыбнулась, подняв к камере глаза полные слез. - Семья у нас большая, Вы ведь понимаете, всегда много вещей. А потом, когда я на него посмотрела, я... Я... Нет, я не могу, - она отвернулась и вголос, словно белуга, снова стала реветь. Потом в кадр вплыло чья-то расплывчатая, в расфокусе, фигура, наверное мистера Подниекса. Рука, густо поросшая светлым ворсом, прижала голову мисс Подниекс к пузу, обтянутому несвежей майкой и её рыдания стали едва слышны, как из-под подушки.
   Адвокатская программа не стала показывать все серии этой мыльной оперы, а промотала вперед и включила фрагмент, где мисс Подниекс уже взяла себя в руки:
   - Я на него смотрю, а у него во рту, - у нас сейчас зубки режутся и мы грызем всё, что попадется, - у него во рту - это... Я не знаю, как сказать... Часть... Кусок мёртвого! - выдавила он из себя и обхватила свои плечи ладонями, словно ей вдруг стало зябко. - Как представлю себе это, так до сих пор вся дрожу. Подумать только, это ведь, они вначале убили его...Потом... А может это был человек? - ахнула, прикрыв рукой рот, мисс Подниекс. - Потом они отрезали от трупа это... Это... так выглядело ужасно... Что-то бледно-розовое, такое, как резина... И там еще что-то белое было... Между розовым... Неужели мы внутри точно такие-же? Ф-фу. Это что же получается, если я, не приведи, вдруг умру, это я, получается внутри такой-же буду? И там еще эта была... Кожа. Она так напоминала человеческую... И запах, - её передёрнуло. - Это такой... Не знаю, так пахнет, наверное, только мёртвое тело, - она махнула рукой, закрыла руками лицо и снова зарыдала. - Потом я закричала и вырвала у него это из ротика... - сказала она и укоризненно посмотрела в камеру. - За что они его так? Бросили кусок трупа моему малышу. Что мой мальчик сделал им плохого?
На этом фрагмент показаний мисс Подниекс обрывался и, вслед за ней, весь экран заполнила морщинистая, масляно блестящая помадой на влажных "своих" зубах, улыбка миссис Грин. Она сидела близко к зрачку камеры, поэтому старик вынужден был любоваться всеми прелестями кожного покрова миссис Грин. Поры и морщины, залитые телесным, как цвет зимних колгот, тональным кремом и присыпанные поверх пудрой, такого же веселенького оттенка, двигались в такт словам миссис Грин, словно рельеф местности во время землетрясения:
   - Да, я работала вчера консьержем. Мистер Редклиф приехал почему-то на шестиместном каре. Потом на нем уехала чета Подниексов. А потом, немного погодя, выбежал мистер Редклиф. Он был так взволнован! А еще он сказал мне, что забыл свой подарок на день рождения в машине и попросил связаться с четой Подниекс, чтобы те поискали в салоне. Но они там ничего не нашли.
   Миссис Грин пропала с экрана и судебная программа обратилась к старику: "Мистер Редклиф, можете ли Вы сообщить суду что-либо по существу дела?"
   - Да, могу. Находка уважаемой четы Подниекс, - медленно, тщательно подбирая слова, произнес старик, - не имеет ко мне никакого отношения. Да, я приехал на шестиместном каре и потом искал свой подарок. Что поделать, я старый человек, напутал всё. Мой подарок благополучно ждал меня дома.
   "Суд имеет к Вам несколько вопросов, мистер Редклиф. Вы готовы отвечать?"
   - Готов, - пожал плечами старик.
   "Как Вы объясните наличие Ваших отпечатков пальцев на бумаге, в которую был завернут фрагмент тела убитого и расчленённого живого существа?"
   "Воздержитесь от ответа", - посоветовала адвокатская программа.
   - Воздерживаюсь от ответа, - эхом повторил старик.
   "Готовы ли Вы сообщить суду, о чем Вы, в период с 14:32 по 14:58, неподалеку от 19 башни беседовали с гражданином Марком Ронигом, находящимся в розыске, о чем свидетельствет это видео?"
   Старик полюбовался на себя со стороны. Товар в кадр не попал, но было видно, что пушер, - как его? - Рониг, передал ему какой-то пакет. Видимо очень сильно похожий на тот, на котором присутствовали его отпечатки.
   - Вот козлы! Скоро под каждым кустом камера будет, - ругнулся старик.
   "Воздержитесь от ответа", - вклинилась программа-адвокат.
   - А я бы сам не догадался, помощник херов, - проворчал мистер Редклиф.
   "Воздержитесь от лишних слов, Мистер Редклиф", - словно обидевшись, ответила адвокатская программа.
   - Да пошло оно всё... - Мистер Редклиф сел ровно, выпрямился и расправил плечи. За его спиной встали все его предки, такие же прямые и несгибаемые, как и он, не привыкшие юлить и цепляться за жизнь любой ценой. Для него, как и для его предков, всё имело свою цену и он готов был заплатить свою: - Я подтверждаю, что имел встречу с Марком Ронигом. Я подтверждаю, что приобрел у него немного свинины или, как это сейчас называется, - кусок мертвой свиньи. Я забыл эту вашу мертвую свинью в машине и я глубоко сожалею, что его обнаружили такие порядочные, но слишком впечатлительные люди, как чета Подниекс. Больше мне нечего сообщить суду.
   "Суд выслушал и принял к сведению Ваши показания, мистер Подниекс", - сообщила судебная программа. - "Ожидайте. Судебная программа на основании мнения присяжных вынесет приговор по Вашему делу".
   Через пять минут, в течении которых мистер Редклиф оцепенело смотрел в пустой экран планшета на его коленях, судебная программа учла мнение 17 836 присяжных и вынесла приговор. Но, вместо того, чтобы огласить его, гуманная программа долго и нудно пересказывала суть злодеяний, совершенных мистером Редклифом, потом она переключилась на отягчающие обстоятельства, с последующими долгими рассуждениями о том, что могло бы смягчить его вину, после чего было поведано, что, по мнению присяжных, для этого нет никаких оснований... Старик стал клевать носом и вскоре его подбородок коснулся груди, а веки облегченно накрыли уставшие глаза.
  
   ***
   Мистер Редклиф рассматривал пухлого румяного человечка, стоявшего в дверях. Человечек тёр помятое ото сна лицо и не сводил глаз с подкатанных до колен штанов мистера Редклифа. Со штанин капало. Капли вначале падали на тощие икры, обвитые руслами чернеющих под кожей вен, а потом стекали по остистым мослам старика вниз, на мутный, давно не мытый мелкий кафель. Грязные лужицы под каждой его ногой расползались, словно стратегический враг, и захватывали кафелины квадрат за квадратом, подбираясь к колесам маленького чемодана, почтительно остановившегося поодаль.
   - Редклиф, - представился старик. - У вас там мост через реку - совсем развалился. Пришлось брод искать.
   - О, рад знакомству, мистер Редклиф, - суетливо произнес пухлый человечек. - А-а-а, простите, как Ваше имя?
   - Не важно, - произнес старик. Потом помолчал и добавил для ясности: - Можете обращаться ко мне мистер Редклиф. Этого будет достаточно.
   Пухлый человечек кивнул и стал с умилением смотреть на старика. А тот, в ответ, вперил в толстяка взгляд своих стылых глаз. Война взглядов длилась недолго. Старик пожевал губами и холодно осведомился:
   - Может соизволите мне сообщить Ваше имя?
   - Ох, простите. Я так давно ни с кем не общался, - рассыпался в ужимках и улыбочках человечек. - Манеры растерял все напрочь. Не сердитесь на меня, пожалуйтса.
   - Ну? - прервал поток его политесов старик.
   - Что, ну? - испуганно переспросил человечек.
   - Имя я от Вас когда-нибудь дождусь или нет? - склонился над ним старик.
   - А? Да, конечно дождётесь, - кивнул человечек. Было такое впечатление, что он лихорадочно, на ходу, придумывает имя, а оно, - вот незадача, - никак не лезет в голову. Человечек вздохнул и решительно произнёс: - Меня зовут Ян. Или Иэн, если на английский манер. А фамилия - Бржихачек.
   - Бры... Бжи... Как Вы сказали? - сощурился старик, пытаясь выговорить три согласных подряд.
   - Вот видите! - укоризненно произнёс Бржихачек. - Мою фамилию никто с первого раза выговорить не может.
   - Ничего, Иэн. Не возражаешь, если я буду называть тебя только по имени? На острове больше нет никого по имени Иэн?
   - Нет, - помотал головой Иэн и эхом ответил, - больше никого. Был только Найджил... Забыл фамилию. Армянская такая, вроде бы. Он ушел на север острова. Года два, как уже, - сообщил Иэн, а потом добавил: - Там тоже есть жилой модуль.
   Старик кивнул и стал озираться вокруг. Бржихачек услужливо предложил:
   - Может Вам показать, где тут что? Так сказать, экскурсию...
   В ответ старик презрительно хмыкнул. И вправду, экскурсии водить было особо негде: коридор, в котором они стояли, холл, совмещенный со столовой, что-то типа кают-компании, кухонный блок и за ним - технические и вспомогательные помещения. Коридор был длинным и наводил скуку своей симметрией: двери, не меньше двадцати, справа и слева. Большинство - распахнуто настежь. В самом торце коридора, там, где за грязным стеклом мутнела тропическая зелень, на полу распластался прямоугольник сорванной с петель двери. Кают-компанию Редклиф мельком видел, когда вошел в дом. Отовсюду веяло затхлостью и тленом. Дом усыхал, словно забытое на столе яблоко.
   - Ладно, пойду выберу себе комнату. Я так понимаю, занятых нет? - спросил старик.
   - Вы, это... Выбирайте из тех, которые открыты. Там всё работает. Я их специально открыл, - просто когда дверь открыта, отключается климат-контроль, - это я чтобы не терять мощность впустую. А то что-то в последнее время батареи не тянут совсем.
   Бржихачек запахнул потуже халат на крепком, словно мяч, животике и уже в щелку закрывающеся двери извиняющимся тоном произнес:
   - Пойду, приведу себя в порядок.
   - Конечно, мистер, - старик сделал паузу и тщательно выговорил, - Бржихачек. Давно уж пора. Обед скоро.
   - Ну, это как получится, - хохотнул из-за закрытой двери Бржихачек.
   Редклиф, внимательно глядя себе под ноги, пошел по коридору. Обувь на мокрые ноги одевать не хотелось, но наступить на что-нибудь острое желания тоже особого не было. Чемодан, после недолгих размышлений, послушно покатился следом за стариком.
   Соседняя с Бржихачеком комната была закрыта. Старик тихонько потянул на себя дверь и она бесшумно и легко открылась. Внутри было темно. Старик подождал немного, но сенсор почему-то не торопился включать свет. В прямоугольнике света, падающего из коридора, слабо мерцали солнечными панелями коптеры видеонаблюдения. Ими был усеян весь пол внутри комнаты. Один из них слабо зашевелил лопастями винта, пытаясь взлететь. Выглядело это жалко: он, словно живой, из последних сил цеплялся за жизнь. Медленно, с натугой проворачивал он винт, а потом, как-будто его сводило судорогой, замирал.
   Старик представил себе, как коптеры летали в кромешной тьме, тыкаясь в двери и стены, словно слепые котята. На чешуйки солнечных батарей, которыми были покрыты их корпуса, не попадал ни один лучик света. Аккумуляторы, питающиеся от них, быстро сдохли и коптеры, будто спелые яблоки, бессильно падали вниз. "Видать, кто-то сильно не хотел, чтобы за ним велось наблюдение", - подумал старик и аккуратно, так же тихо, закрыл дверь. "Интересный у них тут эксперимент".
   Он быстро прошлёпал босыми ногами к следующей закрытой двери, игнорируя открытые. Подергал ручку, но дверь оказалась запертой. Соседняя с ней дверь - тоже. Лишь третья оказалась незапертой.
   В этой комнате было светло из-за огромного, во всю стену окна. Впрочем самого окна не было. Вместо него из рамы торчали кривые и острые, как сабли, осколки толстого стекла. Плети лиан осторожно вползли внутрь и тихо душили ножки незастеленной кровати. Скомканные простыни стали серыми от пыли и покрылись бурыми пятнами там, где ветер нанёс опавшей листвы. Сквозняк лениво перебирал листья лиан и шевелил край выцветшего махрового полотенца, небрежно брошенного когда-то давно на спинку стула у письменного стола, на вздувшейся столешнице которого бугрились подушки зеленого мха. В комнате витал терпкий запах свежевырытой могилы: пахло плесенью и влажной землёй. Старик потоптался в нерешительности на пороге комнаты, словно нечаянно попал на похороны к совершенно чужим людям, попятился и притворил перед собой дверь.
   Редклиф пожал плечами, глядя на закрытую дверь, и подумал, что хорошо, все-таки, что он избавлен от соседства с такими милыми людьми, которые увлекаются ловлей видеокоптеров, запросто разбивают окна и уходят сквозь них в неизвестном направлении. Уж лучше Бржихачек, чем такие оригинальные соседи.
   Старик обернулся и решительно направился к первым попавшимся открытым дверям на противоположном конце коридора. Внутри этой комнаты было светло, тихо и уютно, хотя и несколько пыльно. Сквозь панорамное окно открывался вид на джунгли и на горы вдали. Живописный пейзаж портила покосившаяся арка у входа на остатки моста. На широкой дуге, сквозь металлическую сетку виднелась вывернутая наизнанку надпись "Равные возможности". Всё это архитектурное излишество напоминало ворота колхоза или концлагеря. "Что, в сущности, - почти одно и то же", - подумал мистер Редклиф. "Особенно для тех, кто знает, о чем это". Ко всему, какой-то шутник не поленился и поменял местами второю и третью буквы так, что вышло "Рваные возможности". Получилось не смешно. "Равные, так равные", - равнодушно пожал плечами старик. - "Кто ж против?"
   Он опустил взгляд и на глаза попалась небрежно сунутая в карман чемодана бумажка, которую ему вручили перед вылетом. Официальная бумага гласила что-то насчёт исполнения наказания, что, мол, он сделал свободный выбор в пользу участия в исследовательской программе "Равные возможности", - хотя старик помнил, что он выбрал тогда, во время суда, первый попавшийся пункт, вторым шел проект "Домашний питомец" и ещё с добрый десяток других, старик в них особо не вчитывался. По условиям этого эксперимента он имеет право лишать жизни любые живые существа, находящиеся на острове и употреблять их в пищу, а также пользоваться для питания всеми плодами природы.
   Прямо перед окном росла банановая пальма с гигантской, в рост человека, гроздью полузелёных "плодов природы". "Хоть еда какая-то. И то хорошо", - подумал старик. "Интересно, сколько обычный человек протянет на одних бананах?", - размышлял он, заглядывая в пустые внутренности встроенных шкафов. Зашел в санитарный блок, строго посмотрел на своё отражение в зеркале и показал ему язык, пустил воду в душе и нажал кнопку смыва унитаза: всё исправно работало. Старик стащил постельное белье с кровати и сунул его в утилизатор: оно выглядело чистым, но было явно несвежим. Мугыкая какой-то торжественный марш, мистер Редклиф вызвал на встроенном коммуникаторе меню печати предметов, чтобы напечатать новые простыни, но тут его ждал сюрприз. "Печать недоступна. Обратитесь к администратору", - гласила надпись на экране. "И где мне искать этого администратора? В джунглях, что ли?" - пробормотал старик.
   Он снял простыни в соседней комнате и с опаской сунул одну из них в ультразвуковую стиралку. Та, отработав заданную программу, выдала аккуратно отглаженный, пахнущий свежестью прямоугольник. Старик облегченно повкидывал остальное белье и решил проверить кухонный блок. Вдруг и там тоже ничего не работает?
   В кают-компании были следы его босых ног на пыльном полу, длинный обеденный стол, мягкие диваны напротив черного прямоугольника коммуникатора и множество фотографий на стенах. В проемы рамок уверенно вглядывались серьезные неулыбчивые люди с твердо сомкнутыми губами. Словно представители экзотического племени перед этнографом, они позировали, крепко сжимая в руках какое-то кривое дреколье, попирая ногой тела убитых животных. На их усталых лицах читалась спокойная удовлетворенность правильно совершенным делом. Так бывает, когда, например, долго плутаешь дворами в старом городе, уже не веря в то, что правильно идешь, и, наконец, выходишь из этого лабиринта где-то в совершенно неожиданном месте, гордо расправив плечи, мгновенно убедив себя в том, что так и должно быть, и ты ни на секунду и не сомневался в правильности пути. Если сделано что-то, значит так и должно быть.
   "А принтер у них, судя по всему, раньше работал", - подумал старик. - "Не привезли же они все эти рамки с собой?"
   - Это Найджил, - раздался у него за спиной голос Бржихачика.
   Старик вздрогнул, но не обернулся. Голос Бржихачика прозвучал неожиданно близко, сразу из-за плеча, будто тот неслышно подкрался к самой спине мистера Редклифа, а потом лишь только подал голос. Крайне неприятно, когда тебе дышат в спину. В метро, в транспорте, а особенно в очереди. Бывают такие типы, что буквально липнут к твоей спине. Ты делаешь шаг вперед, чтобы избавиться от такой сомнительной близости, но этот тип тоже делает шаг, полагая, что очередь продвинулась вперед. Тогда ты отступаешь в сторону, но прилипала становится вровень с тобой, едва ли не касаясь твоего плеча. Он может не смотреть в твою сторону, но возникает стойкое чувство, будто он заглядывает в экран твоего планшета, как только ты отвернёшься, что он слышит каждое твое слово, произнесенное по телефону, и читает все твои мысли. Он, часто с вежливой улыбочкой, так бесцеремонно влазит в твою жизнь, что кажется, будто он всё понимает, чувствует твою неприязнь, и делает это намеренно.
   Мистер Редклиф таких типов не любил и вел себя с ними решительно и крайне невежливо. Бросив взгляд на фото Найджила, в котором не было ничего необыного, - так, Найджил себе и Найджил, - разве что полинезийская татуировка на лице да серьга, воткнутая в бровь, и пробормотав, "Привет, Найджил", старик повернулся, неприятно зацепив костистым локтем мягкое брюхо Бржихачека и процедил:
   - Посторонитесь-ка, мистер... Как вас там!
   - Бржихачек, - услужливо напомнил тот, пятясь мелкими шагами назад.
   - Тут, кажется, места хватает, Бржихачек. И вобще, - добавил строгим тоном старик, -что за дурацкая привычка, подкрадываться сзади?
   - О, простите меня, мистер Редклиф. Я постараюсь не делать так больше. Но, должен Вам сказать, здесь, на этом острове, это была очень не лишняя привычка. Животные, знаете ли, тоже очень не любят, когда к ним близко подходят. Сейчас, правда, почти никого уже и не осталось... Всех повыбили, - Бржихачек махнул рукой и сделал еще шажок назад. - А то, что осталось, такое осторожное, что и не показывается на глаза. Еще издали чует.
   Бржихачек постоял, ковыряя взглядом пол у себя под ногами и сказал:
   - В джунглях лучше быть тихим и внимательным.
   - Хищники? - спросил мистер Редклиф.
   - Где там... - махнул рукой Бржихачек. - Тут единственный хищник - человек. Но Вы не обольщайтесь, мистер Редклиф, вывеской над мостом. У Вас с животными всё равно - не равные возможности. Они уже научились быть добычей, а Вы - нет... Ну, я имел в виду, что вы еще не научились быть охотником. Так что ростбиф с кровью Вам еще не скоро светит.
   - А Вам? - поинтересовался Редклиф.
   - Ну, я здесь - не за убийство животного.
   - А за что?
   - Да так, - махнул рукой Бржихачек. - Не важно... А Вас за что сюда запроторили?
   Старик нехотя, несколькими скупыми фразами рассказал свою историю. Бржихачек сокрушенно покачал головой:
   - Подумать только, до чего докатились. Живого человека за кусочек свинины наказывать.
   Они неловко помолчали немного, каждый думая о своём, а потом Бржихачек хлопнул себя ладонями по ляжкам и предложил, раз мистеру Редклифу не скоро светит сочный ростбиф, прогуляться по окрестностям, где произрастает множество полезных растений, на которых висит множество вкусных плодов. В отличии от сочных ростбифов, пока ещё гуляющих на свободе, эти вкусные плоды никуда не прячутся и не убегают. Так что, на такую еду не надо тратить энергию, гоняясь за ней по джунглям с копьем наперевес.
   Так они и сделали. Бржихачек шел впереди. Вернее сказать, он катился. Катился как мячик, ловко и бесшумно пробираясь сквозь джунгли. Словно экскурсовод в Лондонском музее он водил старика от одного дерева к другому, успевая одновременно рассказывать, повернувшись к нему в пол-оборота, и уворачиваться от веток, норовящих стукнуть его по затылку. Мистер Редклиф, как истый джентельмен, не привыкший склоняться перед трудностями, шел напролом, прямой, как палка, получая пощечины ветками и спотыкаясь на каждом шагу о корни. Он шумел, словно небольшое стихийное бедствие, поэтому вся лесная живность разбегалась от них кто куда. Несмотря на это, он успел увидеть водяную крысу, когда они шли мимо живописного озерца, окруженного серыми валунами, и спугнул рыжую косулю на прогалине, спутав её поначалу с собакой.
   Мистер Редклиф, пробираясь, сквозь весь этот ботанический сад, в пол-уха слушая Бржихачека, размышлял и строил планы на ближайший охотничий сезон. Так, к примеру, ему казалось, что проще всего начать с водяной крысы. Она наверняка устроила себе нору где-то среди камней и проще простого подкараулить её и прихлопнуть, бросив в неё камень поувесистей. А потом уж, нужно найти на кухне нож, примотать его к древку, как у тех людей на фото, что в кают-компании, и поохотиться на косулю. Старику показалось, что подпустила она их достаточно близко, чтобы можно было метнуть в неё такое самодельное копье.
   Заметно повеселев, мистер Редклиф, терпеливо, не дыша носом, поел вместе с Бржихачеком весьма недурственный на вкус дуриан и закусил сочным манго. Они собрали немного плодов для ужина и завтрака в холщовую сумку, которая неожиданно нашлась у предусмотрительного Бржихачека, и вернулись в дом. По некотором размышлении, коему мог предаваться мистер Редклиф во время обратной дороги, Бржихачек показался ему не столь мерзким типом, в какие он определил его при беглом знакомстве. Несомненно был он человек со своими странностями, но в целом безобидный и где-то даже кое в чём полезный. Посему, довольно тепло попрощавшись с Бржихачеком, когда они вошли в дом, мистер Редклиф договорился с толстяком встретиться за ужином.
   Приняв душ, старик с удовольствием растянулся на чистых прохладных простынях. Проспав что-то около часа, мистер Редклиф, бодрый и свежий, выглянул в холл. Там, словно медный таз, сиял улыбкой Бржихачек. Они поговорили о том, о сём, о каких-то ничего не значащих пустяках, которыми пестрят обычные вежливые беседы. Старик даже посвятил его в свои охотничьи планы, но Бржихачек отнёсся к ним довольно равнодушно, посоветовав лишь привязать яркую тряпку к копью - так его искать в густых зарослях проще, если промажешь. А то никаких ножей не напасешься. Новых же не напечатаешь, потому как принтер - таки да, сломался. И строительный - тоже. Поэтому и разруха такая вокруг. Не из-за лени. Много ли сам, на коленке, сделаешь? Вот мост и того - не этого. Лежит себе на дне речки с прошлого года, когда последний ураган был. А ураганы тут знатные. Вот сейчас вот мистер Редклиф перешел реку, едва ноги намочил, а в сезон дождей - ни-ни, и не суйся в реку. Мигом сдует, течение такое.
   От длинных неспешных разговоров, а может от свежего воздуха, старика потянуло в сон. Так что он протяжно зевнул, пожелал спокойной ночи Бржихчеку и пошел спать.
  
   Так потянулись протяжные, наполненные неторопливым смыслом дни, когда живёшь только лишь для того, чтобы жить, когда нет над тобой никаких сроков и неотложных дел. Словно отпуск, когда прилежно ешь и вкусно спишь, и напрочь забываешь о чем-то думать.
   Каждое утро, - а вставалось здесь, на острове, очень легко, - мистер Редклиф выпивал чашку свежемолотого кофе. Его зерна хозяйственный Бржихачек нашел где-то далеко в горах. Вобще, этот тропический лес сильно напоминал мистеру Редклифу заброшенный ботанический сад. Уж больно много здесь произрастало удобных человеку видов, которые, - мистер Редклиф, конечно же не ботаник, - кажется собраны из разных уголков планеты. Бржихачек не сильно спорил по этому поводу, но всё же заметил, что такое возможно и естественным путем. Хотя, конечно, и слабовероятно.
   Потом мистер Редклиф шел на свой ежедневный пост у озерца, где обитала водяная крыса. Он уже заметил, где у неё вход в нору, и подкарауливал её с воздетым над плечом камнем. Пару раз ему удавалось дождаться удобного момента, когда она подплывала почти к самому камню, на котором он сидел. Спасала её не слишком высокая меткость мистера Редклифа. А ещё мистеру Редклифу на редкость не везло. Стоило ему устать и опустить руку с камнем вниз, как крыса, тут как тут, подплывала и ныряла под камень, где под водой был вход в её норку. Но мистер Редклиф особенно не расстраивался по этому поводу. Он скорее изображал охоту, чем охотился на самом деле. Не было в его действиях той страсти и того азарта, с каким иной охотник жаждет настигнуть свою добычу. И потом, мистер Редклиф не слишком задумывался над тем, что он будет делать, когда его усилия увенчаются успехом.
   Он где-то смутно представлял, что мяса на этом зверьке чуть, что придется запекать его целиком, наверное над костром, предварительно как-то избавившись от лоснящегося на солнце меха и невидимых, но не перестающих от этого быть, внутренностей, что нужно еще произвести много всяких неприятных процедур с этим тщедушным тельцем, прежде, чем удастся насладиться его вожделенным вкусом. Ввиду всего этого, - всего того, что смутно чувствовалось, но вряд ли ясно осознавалось, - мистер Редклиф, когда ощутимо припекало солнце, с чувством выполненного долга, смешанным с облегчением, вызванным тем, что и на этот раз удалось избежать всего того, что так ему не хотелось делать, шел обратно в дом, собирая по дороге спелые фрукты для обеда.
   Мистер Редклиф уже не размышлял, как долго человек может протянуть на одних бананах. Его с Бржихачеком меню было разнообразным, свежим и от этого полезным. Желудок мистера Редклифа, эта головная боль каждого старика, работал, как часы, так что он быстро забыл, где у него что: где болит печень, где поджелудочная или какой-нибудь гастрит.
   Было настолько хорошо, что совсем не было похоже на наказание, и мистер Редклиф укромно, в дальнем уголке держал мысль, что, может, и неплохо, что он забыл в машине тот злополучный кусок свинины, а его потом нашел младший из Подниексов. Хоть какое-то разнообразие на старости лет.
  
   Всё было хорошо, пока однажды ночью он не проснулся от запаха жареного мяса. Он сел в кровати и потянул носом воздух, но ничего особенного не почувствовал: скучный сухой и прохладный воздух комнаты. За окном, стараясь напугать старика, бесшумно шевелила чёрными в свете луны листьями банановая пальма. Но получалось у неё это как-то не страшно. Старик уж было подумал, что это глюки у него, своеобычные для его возраста, и снова положил голову на подушку, как снова почувствовал этот запах.
   Мистер Редклиф энергично встал, оделся и вышел босиком в коридор. Там, к запаху добавились еще и характерные звуки жарящегося мяса: стук сковороды, шипение масла... Неслышно, как ему казалось, мистер Редклиф вышел в темный холл, куда падал свет из двери, ведущей в ярко освещенный кухонный блок.
   Старик беззвучно появился в проеме двери:
   - Доброй ночи, Иэн. Вам тоже не спится?
   - Доброй ночи, мистер Редклиф, - не поднимая глаз ответил Бржихачек, продолжая колдовать над сковородой. - Да. Вот, решил подкрепиться немного.
   В следующие несколько минут в кухне воцарилась неловкая пауза. Было видно, что Бржихачек готовил лишь для себя и угощать старика в его планы явно не входило. Между тем, Редклифу очень не хотелось уходить. Ему хотелось остаться на кухне по-дольше, чтобы ощущать этот несравненный запах, слушать эти чудесные звуки и смотреть, как мясо, брызгая жиром, покрывается золотистой корочкой.
   Бржихачек, не изменившись в лице, достал еще одну тарелку и поставил её перед стариком. Ему он положил два куска мяса, а себе оставил три.
   - Откуда это у вас, Бржихачек? - спросил старик. - Вкус такой необычный.
   - Это соевое, - пожал плечами Иэн, - из старых запасов.
   - А кажется - словно настоящее. Разве что - привкус какой-то... - сказал мистер Редклиф, внимательно рассматривая пустой прозрачный кулёк, лежащий рядом с массивной разделочной доской. В этом скомканном пакете кое-где были видны капли влаги розоватого цвета, какие бывают, если завернуть в него настоящее мясо. Заметив его взгляд, Бржихачек сгреб кулек со стола и бросил его в утилизатор.
   Старику враз как-то стало неприятно, что Бржихачек скрытничал от него. Поэтому из безобидного и полезного малого он снова превратился в мерзкого и противного типа, что вполне способен тайком есть под одеялом, припрятав от товарища по несчастью еду, вместо того, чтобы по-честному поделиться с ним. Бржихачек, конечно, - премерзкий тип... Но мясо... Мясо! Мистер Редклиф отрезал его маленькими кусочками и жевал, благоговейно прикрыв глаза. Эта упругая сочность таяла у него во рту вместе с несносной несправедливостью и несовершенством этого мира, взамен наполняя его красотой и гармонией. Всё вокруг становилось пустяковым и не стоящим внимания. И всё, что хотелось обидного сказать, улетало куда-то вдаль, тело становилось внутри добрым и большим, распухая до границ вселенной, где стучала маленьким молоточком мысль: неужели вот так просто вот это всё? Только лишь кусочек мяса - и всё, жизнь налажена? Как такое может быть возможным мистеру Редклифу думать совершенно не хотелось, да особо и не моглось.
   Как два истукана, Бржихачек и Редклиф двигали челюстями, бездумно глядя сквозь друг друга, думая каждый о своём или, что скорее всего, не думая вовсе. Но, на сколь мелкие части не дели, будь то мясо или время, рано или поздно наступает черёд последнего кусочка. Говорить старику ни о чем не хотелось, поэтому он сухо поблагодарил Бржихачека за угощение и пошел спать.
   Старик потом еще несколько раз чувствовал ночью запах жареного мяса, но не вставал. Не хотелось повторения той неловкой паузы, что возникла между ним и Бржихачеком, решившим тайком полакомиться мясом. Суровые предки за спиной мистера Редклифа никогда бы не позволили ему опуститься до того, чтобы просить какого-то Бржихачека об угощении. Никто из славного рода Редклифов никогда никого ни о чём не просил! Молча же глотать слюну и гордо, делая вид, что тебе абсолютно всё равно, наблюдать, как кто-то ест сочный стейк? Мистеру Редклифу такая ситуация казалась не менее жалкой, а значит - столь же неприемлемой.
   Поэтому старик лежал с открытыми глазами, накрыв узловатыми ладонями простынь, и смотрел в темноту. Если светила луна, его неподвижный взор был устремлен вдаль, за пределы окна, мимо нестрашной пальмы, машушей черными крыльями листьев, мимо кривой арки с "Рваными возможностями", мимо неба с облаками и длинного куска космоса, туда, где в Море Спокойствия лежит серая непотревоженная лунная пыль, а вокруг расстилается море спокойствия. Он всегда, когда не хотелось спать, подолгу, пока не начинали болеть глаза, рассматривал очертания этой родинки на лике Луны. Или, вдруг, если легкое ночное облачко накроет луну, он мог следить за ним, - так для развлечения, - обводя взглядом его контуры.
  
   Однажды, когда луна была не полной, но было довольно светло, что-то большое и темное заслонило свет. Вначале это было нечто непонятное и бесформенное. Но потом вдруг старик понял, что это нечто похоже на человека, который, сложив перед лицом ладони домиком, вглядывается внутрь его комнаты, прижавшись к окну. Это неприятное открытие было столь неожиданно для мистера Редклифа, что он почувствовал, как первобытный ужас подползает к его горлу, не давая не то, чтобы пошевелиться, но и даже вздохнуть. Так бывает, когда, услышав шум за входной дверью, смотришь в глазок и видишь вместо чего-то привычного и знакомого чей-то глаз, который, не зная, что на него тоже смотрят, нагло пытается рассмотреть что там, внутри. А внутри - твое тело, скованное необъяснимым страхом, застывшее в неудобной позе и жаждущее лишь одного, чтобы тот, кто за дверью, не услышал тебя и твоего дыхания.
   Спустя миллионы лет, когда старик уже перестал надеялся когда-нибудь снова вздохнуть, черный человек отнял лицо от стекла, опустил руки и пошел куда-то в сторону, в заоконные пределы. Мистер Редклиф осторожно выдохнул и волна облегчения прокатилась внутри него, оставив лишь дрожь в неподвижном теле: он по-прежнему боялся сделать лишнее движение, чтобы не выдать своего присутствия тому, кто там, за окном, быть может, до сих пор пытается высмотреть его внутри комнаты.
   Так, в неподвижности, еле дыша, старик встретил рассвет, лихорадочно, по кругу, снова и снова размышляя, кто бы это мог быть. Не Бржихачек, явно, поскольку комплекция у ночного гостя была другой. Тогда, это мог быть Найджел из северного жилого модуля или кто-то новенький, прибывший отбывать наказание. Или кто-то еще. Перспектива обнаружить, что это был именно "кто-то еще", страшила мистера Редклифа больше всего. Но еще больше он боялся нового визита следующей ночью.
   Новый день был пасмурным и ясности в размышления мистера Редклифа он не добавил. Новоприбывших не было, ничего странного прошлой ночью Бржихачек не слышал, Найджел вряд ли бы шатался вокруг, а пошел бы прямиком внутрь, в свою комнату, вот она, правда заперта и ключ он оставил себе. Кто-то еще? Вряд ли есть на острове кто-то еще, а те люди, что на фото, они здесь были давно, до него, Бржихачек их не знает и где они сейчас - тоже.
   Всю следующую ночь старик не сомкнул глаз, тревожно вглядываясь в окно. Рядом с собой он положил копье, которое он наконец-то смастерил по подобию тех, что он видел в руках суровых людей на фото, примотав самый маленький кухонный нож к короткому древку. Ночь, как и день, была пасмурной и старик ничего, кроме черноты за стеклом так и не увидел. К утру он забылся чутким сном и проснулся поздно, разбитый и вымотанный.
   Несколько следующих ночей мистер Редклиф также тщетно таращился в ночь, решив уже было, что ему это всё почудилось, как предположил Бржихачек. Но однажды, в предрассветный час, уже проваливаясь в сон после бессонной ночи, он услышал шаги в коридоре. Тихие крадущиеся шаги человека, который остановился напротив двери в комнату мистера Редклифа.
   Днем мы окружены морем звуков. Мы самозабвенно плещемся в нём, словно дети, не замечая ничего вокруг, даже самого моря. Но, когда мы остаемся один на один с пустой комнатой в ночной тишине, мы начинаем слышать малейшие движения воздуха и тут же называть их, определять их источник, иначе выползают отовсюду химеры нашего навсегда напуганного разума. Теперь дома, благодаря прогрессу и технологии, навсегда онемели. Они не могут, как раньше дребезжать стеклом на ветру, скрипеть усыхающим паркетом или страдать несмазанной дверной петлей. Они не могут шелестеть газетой или шторой на сквозняке. Нет их уже. Ни штор, ни газет, ни сквозняков.
   Навсегда ушли неясные бормотания и покашливание, далекий смех и придушенный плач всех предшествующих поколений, всех, кто жил здесь и чьи отголоски бродили привидениями по старым домам. Мы по-прежнему тревожно вслушиваемся в душную ночную тишину, но все пространство вокруг нас заполнила безмолвная вата комфорта. И если вам чудятся шаги человека за дверью, то это именно они и есть. Шаги крадущегося человека.
   Мистер Редклиф, оставаясь неподвижным, медленно опустил руку на копье, которое лежало рядом с ним. Потом тихо встал и в два шага оказался у двери. Он резко распахнул незапертую дверь и не глядя ткнул копьем в коридор.
   Лезвие ножа на конце копья прошелестело рядом с удивленным выражением на лице Бржихачека, едва не воткнувшись в его ухо. Мистер Редклиф отнял копье назад, но не опустил его, по-прежнему нацелив на испуганного соседа. Старик хриплым ото сна голосом прошипел, грозно глядя на Бржихачека:
   - Что вы тут, к чертям собачьим, делаете?
   - Хух, мистер Редклиф, ну вы меня и напугали! - схватился за сердце Бржихачек.
   - Какого черта вы подкрадываетесь, а потом торчите под моей дверью? - сердито поинтересовался мистер Редклиф. Выглядел он весьма воинственно: голый, в одних трусах, босиком и с копьем наперевес.
   - Да ну что Вы, мистер Редклиф! У меня и в мыслях не было ничего такого! - затараторил Бржихачек осторожно выставив ладони вперед, будто защищаясь от копья, которое по-прежнему нервно подрагивало перед его носом. - Меня разбудил какой-то шум. В Вашей стороне. Думаю, дай посмотрю, не стряслось ли чего с Вами. Подошел тихонько, чтоб, значит, не разбудить. Послушал, а тут Вы - копьем в лицо тычете.
   Тут, прервав излияния Бржихачека, раздался гулкий удар. Потом он повторился. Потом - еще и еще. Будто кто-то изо всех сил барабанил кулаками в закрытую дверь.
   - Что это? - мистер Редклиф от неожиданности опустил копье, звякнув лезвием ножа о пол.
   - Не знаю, - пожал плечами Бржихачек. - Это там, - шепотом произнес он и ткнул пальцем куда-то в начало коридора.
   - Так идите и посмотрите, что там, - прошипел старик, тыкнув копьем в направлении шума.
   - А почему я? - удивился Бржихачек.
   - Ну ладно, я с вами, - нехотя согласился старик, - только вы - впереди.
   Бржихачек осторожным шагом, то и дело оглядываясь на мистера Редклифа, двинулся вперед, где без всякой передышки продолжалось беспорядочное колотьё и бумканье, будто кого-то трясло в предсмертной агонии. Чем ближе они подходили к источнику шума, тем меньше сомнений оставалось в том, что шел он из-за двери комнаты, расположенной рядом с дверью Бржихачека.
   Тот остановился перед ней и вопросительно глянул на старика. Старик, по-крепче, обеими руками ухватив копье, неумолимо мотнул головой в сторону двери, мол, "открывай". Бржихачек наклонился вперед и вытянутой до предела рукой приоткрыл дверь, готовый в любой момент отпрянуть назад, под защиту мистера Редклифа, который сжал в нитку тонкие губы, сурово выпятив нижнюю челюсть, словно за его спиной снова толпились бесстрашные рыцари, облаченные в тусклую пыльную сталь, отчаянные морские волки с ножом в зубах и жемчужной сережкой в ухе и прочие славные предки.
   Бржихачек быстро глянул в щелку приоткрытой двери, а потом опустил руки и облегченно выпрямился, чуть было не нанизавшись на редклифово копье. Толстяк, не отпуская двери посторонился, давая старику возможность увидеть своими глазами то, что так сильно, до дрожи в коленках, испугало их.
   Комната, ранее темная, теперь была наполнена пыльным светом встающего солнца, в лучах которого метались неясные тени, пережевывая место внутри копошением и бездумным шевелением. По полу совались шайбы уборщиков. Они неловко натыкались друг на друга и слепо тыкались в приоткрытую дверь. А воздух был наполнен стрекозиным шелестом винтов оживших видеокоптеров. Они, словно сумасшедшие файрболы, носились по комнате, переливаясь фотоэлектрической чешуей, с разгону бились в дверь, чиркая по ней винтами, падали вниз на уборщиков, а потом снова взмывали вверх, сшибая по дороге, словно в трехмерном биллиарде, другие коптеры. Все это своим копошением, лишенным разума, было похоже на разворошенный муравейник, где цель каждого отдельного движения непонятна, но общей картине угадывается какой-то смутный смысл.
   - Тут было темно, - обернулся к Бржихачеку старик. - Это вы сдернули штору?
   - Нет. К чему мне это? - пожал плечами Бржихачек. - Может сама упала?
   - Может и сама, - нехотя согласился старик, - не суть важно. Так что? Может откроем дверь, а то мы тут с ума сойдем от этого грохота.
   - Ну, если хотите, чтобы за Вами постоянно наблюдали... - ответил Бржихачек.
   - Тогда идите и повестье эту чертову штору на место, - сказал старик и мотнул головой в сторону приоткрытой двери, в которую продолжали с тупой настойчивостью лупить шары коптеров.
   Бржихачек застенчиво посмотрел на грозного мистера Редклифа, который, словно недокормленный гладиатор на пенсии, опирался на своё копье, увенчанное кухонным ножом, обвязанным вокруг ручки розовой, другой не нашлось, ленточкой.
   - Дайте мне Ваше копье, мистер Редклиф, - попросил Бржихачек, - Я не дотянусь до верха окна, - он извинительно пожал плечами. - Ростом немного не того... Не вышел.
   Редклиф смерил его с ног до головы сердитым взглядом, фыркнул и решительно вошел в комнату, отпихивая медлительные шайбы полотеров со своей дороги. Более шустрые коптеры теснились перед его лицом. Они толклись в священной давке, чтобы, не приведи, не задеть его. И он, как настоящая скала, шел вперед, к окну, рассекая волны стрекочущего и шелестящего механического ужаса.
   Мы не любим их. Мы и себя-то еле терпим. А их - и подавно. Так вышло, случайно, а может намеренно, что всё, созданное человеком, своей продирающей по коже чуждостью и бесстрастной нерассуждающей деловитостью ближе к насекомым, чем к нам. Они никогда не почувствуют радости от хорошо сделанной работы. Им неведома печаль. Они не орут от боли, когда жизнь с сухим треском покидает их тела.
   Мы безжалостны и бессердечны к ним. У нас нет эмоций ко всему, что не имеет эмоций к нам. И мы никогда до конца не поймем их. Ведь мы не знаем, каково это - не иметь эмоций. Мы не будем спать в обнимку с газонокосилкой и целоваться с личинкой жука. Они чужды нам, мы ими брезгуем и нас приводит в содрогание всё, что роднит с ними: чужой волос в тарелке или желтоватая дужка срезанного ногтя на полке в ванной комнате. Старый, поцарапанный и заплёванный, еле пашуший гаджет вызывает в нас такую же гадливость и омерзение.
   И ведь в сущности, они - единственные рабы, оставшиеся в нашем распоряжении. И относимся мы к ним соответственно. Мы их любим, лелеем. А бывает, нещадно бьем. Они слепо, без рассуждений, должны повиноваться нам и безотказно работать. Мы с легкостью теряем их, меняем их на другие, чтобы обрести новые. Единственное, чего мы никогда не ожидаем от них - это неповиновения.
   Один из коптеров, несмотря на все запреты, заложенные в него человеком, не смог справиться с законами классической механики и едва коснулся своим холодым чешуйчатым боком щеки Редклифа. Старик отмахнулся свободной рукой от "мерзкой твари", вывел из равновесия её гироскоп и та, словно "ванька-встанька", качнулась в его сторону, чирканув пропеллером по лбу.
   Яркая, словно укус пчелы, боль пробила плотину невозмутимости Редклифа. Ему на мнгновение показалось, что коптер решил напасть на него. Остальную картину, в которой все коптеры копошащейся массой облепляют его тело и рвут лопастями винтов, дорисовало его бурное воображение. Старик заорал диким голосом, схватил обеими руками древко копья и принялся, словно бейсбольной битой, лупить по мечущимся вокруг него шарам коптеров.
   Бржихачек услышал крик и вбежал в комнату. Тут же сильно, до слёз в глазах, получил по носу коптером, отлетевшим после меткого удара Редклифа. Потом он наступил на полотер и грохнулся со всего маху на пол, чувствительно ударившись кобчиком. Там, на полу, под эпическими взмахами исполинского копья Редклифа, ему под руку попалась злополучная штора. Он сгреб её и стал ловко набрасывать ткань на мечущиеся по всей комнате шары. Коптеров, попавшихся в сети Бржихачека ждала незавидная участь: он скручивал штору так, что те оказывались словно в мешке и потом с неистовством лупил им об пол, пока внутри всё не рассыпалось на дребезжащие осколки.
   Битва была титанической и недолгой. Через некоторое время всё кончилось. Старик, тяжело дыша, опирался на свое копье. Бржихачек, опустив скрученную узлом тряпку, озирался вокруг в поисках уцелевших коптеров. В глаза мистеру Редклифу он старался не смотреть. Да и тот не искал встречи с его взглядом.
   Бржихачек развернул штору и высыпал на пол останки коптеров. На них тут же накинулась похоронная команда уборщиков. "Я повешу?" - спросил он у старика. Тот ничего не ответил, а Бржихачек поставил стул рядом с окном и повесил штору на два шурупа, коряво вкрученных, явно не строительным роботом, в стеновую панель. Старик тем временем, оттолкнув от двери уборщиков, вышел прочь. За ним выкатился и Бржихачек.
   Потом они сидели в кают-компании, молчали и пили кофе. Старик беспрестанно касался небольшой ссадины на лбу, а Бржихачек время от времени ощупывал свой разбухший нос и морщился от боли. Вкус победы был горек, словно крепкий кофе без сахара. Так всегда бывает, когда сильный побеждает слабого и беззащитного. Но сильный всегда находит оправдание.
   - Достали эти камеры под каждым кустом, - проворчал старик, брякнул чашкой о блюдце и гордо удалился в свою комнату.
  
  
   Прошло много дней. В окно мистера Редклифа больше никто не заглядывал. Старик одолжил несколько простыней из соседних комнат и соорудил из них некое подобие шторы. На случай, если кто-то решит снаружи войти в комнату через стекло, он сложил высокую, по грудь, баррикаду из стульев. Еще одним стулом он подпирал ручку двери и беззаботно спал в обнимку с копьем. С ним он теперь не расставался никогда, даже в туалете.
   Теперь каждое утро выспавшийся и свежий мистер Редклиф после чашки кофе отправлялся на охоту. Возвращался он традиционно без добычи, но не с пустыми руками. Приносил фрукты, что удалось собрать в странных ботанических джунглях. С Бржихачеком они общались редко и вяло, лениво обсуждая неизменно хорошую погоду и планы Редклифа на ближайшее будущее.
   В одно такое прекрасное утро, а прекрасным было каждое из них, мистер Редклиф засобирался на северную часть острова. "Размяться и вообще..." - зачем-то сообщил он Бржихачеку. А потом неуверенно добавил: "Может Найджила встречу". Бржихачек выразил сомнение насчет Найджила, но возражать против экспедиции мистера Редклифа не стал. Да и с какого ему перепугу возражать? Хочет человек, - и идет себе, куда хочет.
   Долго старик не собирался, вскинул копье на плечо и пошел. Да и то, если подумать, что ему особо собиратья? Не чемодан же брать с собой! Джунгли, встающие зеленой стеной перед ним, были съедобными, дружелюбными и неопасными. Главное, как сказал Бржихачек, не напороться ненароком на собственную палку с ножиком на конце.
   Старик шел на север по знакомым ему местам. Утреннее солнце сквозь дырявую листву пронзало крону деревьев копьями лучей. Влажная земля, поросшая всяческой экзотической ботаникой, слегка парила. Бесшумной ходьбе по лесу мистер Редклиф так и не обучился, а может, не придавал особого значения. Поэтому шел он в облаке кружащих над ним птиц, обеспокоенных целостностью своих гнезд, и окруженный шелестом спасающейся от непонятного шума бегающей и ползающей мелкотни. Его, как истинного джентльмена, учиненный им шум абсолютно не беспокоил и, скорее всего, его он совершенно не замечал.
   Насвистывая бравурный мотивчик, мистер Редклиф продвигался, как ему казалось, на север. Дойдя до лужи, в которой обитала водяная крыса, он понял, что слегка, градусов на девяносто, отклонился от выбранного курса. Он поприветствовал крысу, чья голова торчала над водой, кинув в озерцо камень по-увесистей, и развернулся уже было идти в нужном направлении, но увидел косулю. Та стояла на прежнем месте, где он её увидел в первый раз, и переминалась с ноги на ногу, не открывая от Редклифа влажные маслины своих глаз.
   У мистера Редклифа было отличное настроение. Поэтому он коротко, без сильного замаха метнул свое копье. Оно, затрепетав розовой тряпочкой, прочертило плавную дугу и воткнулось в шею косули. Та в момент, когда в нее ударило копье, высоко подпрыгнула на месте, а потом, коснувшись земли, испуганно попятилась, опрокинулась через камень, который был позади неё, и засучила тонкими ногами, оскальзываясь копытцами на его гладкой поверхности.
   Всё это время мистер Редклиф оцепенело наблюдал за животным, все еще не смея поверить, что случилось плохое, бесповоротное, и он всему виной. Копье выпало из раны и по блестящему рыжему меху проложил свое русло невиданно яркий акрилово-красный ручей. Заломив шею назад, пытаясь достать рану губами, косуля встала на дрожащие ноги и, коротко глянув на старика, ушла в чащу джунглей.
   Когда её рыжее пятно растворилось в темной зелени леса, старик очнулся, вскинулся на ноги и подбежал к камню, у которого стояла косуля. На земле распласталась беззаботная розовая тряпица, одним свои концом привязанная к ножу, на лезвии которого уже начали загустевать, словно варенье, рубиновые капли крови. Старик снова застыл, глядя на древко копья, отполированное его ладонями, мелкие зубчики на лезвии ножа, и снова натыкался взглядом на травинки, покрытые кровавой росой. Всё вокруг стало каким-то театральным и ненастоящим и мистер Редклиф, словно плохой актер, не выучивший роль, мучительно не мог придумать, что же ему дальше делать.
   "Надо догнать её и перевязать рану, пока она не умерла от потери крови", - откуда-то издалека пришла на ум мысль и старик ухватился за неё, словно услышал подсказку из суфлёрской будки. "Перевяжу её, а там видно будет, что с ней дальше делать", - успокоительно подумал старик и поглядел в ту сторону, где скрылась косуля.
   Мистер Редклиф за всю свою долгую жизнь не убил ни одного живого существа. Ну как ни одного... Не считать же таковыми каких-нибудь там насекомых в детстве. Всяких жуков или бабочек. Ему вдруг вспомнились противные волосатые гусеницы, ползающие по листям в саду. Дети боялись трогать их руками, вдруг они ядовитые. Но разрывать их на две части, наблюдая, как из них вытекает противная зеленая жижа, никто не боялся. Тут же вспомнились оторванные длинные лапки пауков, которые, если нажать на их основание, смешно дергались. А еще - цветная пыльца с крыльев бабочки и твердая уверенность, что если её всю стереть, то бабочка не сможет летать.
   Мы с детства приучены убивать. Всё живое может быть убито нами ради пользы, которую оно нам приносит, либо из-за вреда, которое оно нам наносит. Но чаще всего от живности вокруг нас - ни вреда, ни пользы. Муха - потому что достала. Паук - потому что страшный. Слизняк - потому что бе-е, какой он противный. Чаще всего мы убиваем просто так, безо всякой причины.
  
   В черном куполе зрачка отражались пальмы, которые толпились словно любопытные зеваки и заглядывали через плечо мистера Редклифа. Косуля была безнадежно мертва. Как и любая смерть, эта была проста и банальна. Организм, еще мгновение назад трепетавший каждой клеточкой своего грандиозного устройства, превратился в тугую резиновую куклу. Еще секунду назад Редклиф ощущал, как в его ладони испуганно колотится маленькое сердце. Оно из последних сил толкало кровь, что просочившись сквозь пальцы старика, застывала багровыми рунами на его костлявых ладонях. Как ни старался он зажать маленькую ранку на шее косули, жизнь, капля по капле, неумолимо покидала её красивое тело. Оно в последний раз содрогнулось в слабой попытке вырваться и перестало жить.
   Чтобы совсем лишить смерть романтического флёра, тело, лежащее на коленях старика, избавилось напоследок от всего лишнего. Мистер Редклиф застыл на мгновение, не разжимая затёкшие объятья. Но, почувствовав, что сидит в теплой луже навоза и мочи, он вскочил и брезгливо отбросил труп животного, который не успел еще превратиться в застывшее в нескладной позе чучело, скалящее передние резцы в натянутой смертью улыбке.
   - Что же Вы медлите, мистер Редклиф?
   Старик поднял глаза. Невдалеке стоял Бржихачек с какой-то смутно знакомой штукой на плече. Высокомерный тон, с каким обычно Редклиф общался с Бржихачиком, куда-то пропал и старик, неожиданно для себя, принялся лебезить перед ним и оправдываться, словно нашкодивший школьник:
   - Вы не поверите, Бржихачек. Я нечаянно... Я совсем не хотел... Просто бросил в неё копье, а оно возьми и попади. И что теперь? - растерянно развел окровавленными руками старик, не отрывая потрясенного взгляда от мертвой косули. - Что теперь делать, а? - поднял он глаза на Бржихачека.
   - Как что? Теперь вам нужно её освежевать, - крепко сжатые, в нитку, губы Бржихачека скривила ироничная ухмылка. - Кровь вы с неё уже благополучно слили. Вам осталось лишь вырезать внутренности, а потом - содрать с неё шкуру. Лучше всего будет, если вы её подвесите за ноги головой вниз. Так удобней. И это... Разденьтесь, - невозмутимо посоветовал он, - работка будет та ещё... Весьма грязная, на мой взгляд...
   - Бог с вами! Я не для этого... Что вы себе такого понавыдумывали?- перебил его мистер Редклиф. - Говорю же вам, я случайно...
   - Вы своей дурацкой палкой с ножиком на конце "случайно" убили последнее крупное животное на острове, - с досадой сообщил Бржихачек, сняв с плеча подозрительную, смутно знакомую старику штуковину. - Так что, вот он, - он указал на мертвую косулю, - бифштекс с кровью и источник незаменимых белков. - Что же вы? Где этот ваш "разящий жезл"? Отматывайте нож, и вперёд! Потеряли? Ну, что ж... Очень жаль, - покачал головой Бржихачек, - очень жаль. - Так было бы по-честному, - пробормотал себе под нос Бржихачек.
   - А где они все, эти крупные животные? - растерянно спросил старик.
   - Их убили ваши предшественники. Тоже случайно, - ответил Бржихачек, с натугой взводя какой-то рычаг на своей штуковине. - Теперь мы с вами - последние крупные животные на этом острове.
   - А эти, предшественники? - спросил мистер Редклиф.
   Бржихачек не удостоил его ответом, поднял заряженный арбалет, - Редклиф наконец-то вспомнил, как называется эта штука, - и навел его на старика:
   - А сейчас, я выстрелю вам в ногу, - сказал Бржихачек и короткая стрела вонзилась в тощую ляжку мистера Редклифа. - Совершенно случайно, - виновато улыбнулся толстяк.
   Старик заорал и попятился назад, с ужасом глядя на демонически ухмыляющегося Бржихачека. А тот, вкладывая в арбалет новую стрелу, сказал:
   - Я бы хотел, мистер Редклиф, чтобы перед своей смертью, - а я вас обязательно убью, - вы меня внимательно выслушали. Если вы будете орать и убегать от меня, никакого разговора не получится, и я буду вынужден прострелить вам и вторую ногу.
   - Идите к черту, Бржихачек! Что на вас нашло? - старик споткнулся, и вторая стрела, лишь оцарапав ему бок, улетела куда-то в джунгли. Поняв, что слова Бржихачека, не пустая угроза, Редклиф, скрежеща зубами от боли, довольно резво побежал в чащу.
   Бржихачек пожал плечами, достал следующую стрелу из мешочка на поясе и вложил её в арбалет.
   - Зря вы так, мистер Редклиф, - громко произнес он ему вслед. - Убили доверчивое беззащитное животное, а теперь обижаетесь на меня. Ведь я, в сущности, поступаю с вами, ничуть не хуже, чем вы обошлись с ним.
   Бржихачек прислушался к настороженной тишине обычно шумного леса. Мистер Редклиф тихо передвигаться по лесу не умел, а значит - он где-то затаился.
   - Полноте вам, мистер Редклиф! - сказал Бржихачек. - Остров не такой большой, чтобы бесконечно от меня прятаться. Неужто вам не нравится роль жертвы? А, мистер Редклиф? Расскажите, каково это - быть куском мяса? Как ощущения? - Бржихачек, наклонившись почти к самой земле, мелкими неслышными шагами продвигался вперед, сверяясь с черными каплями крови, пунктиром просеянными на сочном ковре тропической растительности.
   - Я знаю, мистер Редклиф, вы сейчас тяжело дышите, сердце готово выскочить из груди и вы замерли в безумной надежде спастись. Вы сейчас готовы на всё, чтобы выжить. Но, поверьте мне, ваши чувства не идут ни в какое сравнению с чувствами животного, которого ведут на бойню. Оно слышит запах смерти и в ужасе от холодного неведомого, ждущего его впереди. А вам сейчас легче, несравненно легче. Вы уже знаете, что будет впереди.
   Мистер Редклиф считал иначе. Ему не было легко. Хотя в остальном Бржихачек был прав: старик действительно еле сдерживал хриплое дыхание, его сердце дробило виски, словно бешенный молот и он сильно хотел жить. Редклиф лежал в зарослях каких-то тропических лопухов и лихорадочно соображал, как избавиться от слетевшего с катушек толстяка. А тот, не умолкая ни на секунду, неумолимо, судя по голосу, приближался.
   - Вот вы все время твердите, мистер Редклиф, что у вас предрасположенность и что вы не можете без животного белка. А вы когда-нибудь видели, откуда он берется этот животный белок? Не на деревьях же он растет!
   А я вам расскажу, раз у нас с вами появилось немножко свободного времени. Во-первых, этот ваш животный белок рождается в неволе, - запальчиво, на подъеме, произнес Бржихачек. - Нет, не так, - перебив сам себя, продолжил он. - Представьте человеческого ребенка, который появляется на свет потому, что кто-то ввел во влагалище его вечно беременной матери сперму мужика, которому яйца не отрезали лишь потому, что они производят эту самую сперму. Новорожденного наскоро обмывают и возвращают обратно, в бетонный загон, под бок разжиревшей мамаши, которая питается помоями и гадит под себя. Человеческий детёныш не выпускает изо рта мозолистый, вскормивший множество голодных ртов, сосок необьятной мамкиной груди и тоже гадит под себя.
   Бржихачек перевел дух и тут же продолжил, словно боясь, что Редклиф перебьет его:
   - Если кому-то захочется нежного мяса, то бетонный загон и жирная сиська будет единственным, что увидит в своей жизни этот ребёнок. Потом его убьют и запекут целиком в духовке. Если же ему "повезет" и его не убьют во младенчестве, то он в своей жизни увидит больше, много больше, чем вы за всю свою жалкую жизнь. Всё, что он будет видеть день ото дня - это жидкое дерьмо под ногами и еду, неотличимую от дерьма под ногами. Всё, что он будет ощущать - это тысячи немытых тел под тусклым электрическим светом. Представьте, мистер Редклиф, тысячи голых людей, собранных под одной крышей, которых в конце концов убьют. Вам это ничего не напоминает? А дальше, когда все эти голые люди наберут определенный вес... нет, не так, - снова сам себя перебил Бржихачек, - когда на их костях нарастет достаточно много мяса и сала, их погонят на бойню. И наш человеческий ребенок, которому повезло пожить по-дольше, как и все, доверчиво пойдет туда, где неприветливый тип в липком резиновом переднике, равнодушно приставит к его ничего не подозревающему лбу пневматический пистолет и стальной болт разнесет к чертям его богатый внутренний мир. Потом его, еще полу-живого, вздернут, привязав за ноги и перережут горло, чтобы стекла кровь. После этого его белое тело рассекут надвое и, раскрыв грудную клетку, словно створки раковины, вывалят наружу его легкие, сердце, печень и всё остальное, что делало его живым.
  
   Мистер Редклиф перестал слушать душещипательный эпос в исполнении Бржихачека, который из подозрительного, но всё-таки безобидного толстяка, превратился в злобного демонического коротышку. Редклиф уже некоторое время всматривался в лениво колышимый утренним ветерком лист тропического лопуха. Вернее, он хотел рассмотреть то, что было за ним. А за ним на старика таращился несвежим глазом череп, обтянутый кожей с полинезийской татуировкой. В брови торчала серьга, а во второй глазнице - короткая арбалетная стрела.
   "Не в бровь, а в глаз", - подумал мистер Редклиф и шепотом поздоровался с товарищем по несчастью: "Привет, Найджил". Что-ж, хоть в чём-то была полная ясность: Найджила можно уже не искать. Оставалось лишь придумать, как образумить Бржихачека. Но тут была полная неясность. Разве что... Сатрик сощурился на сиреневую тряпочку, что ярким пятном хорошо выделялась на фоне жухлой листвы, ковром укрывавшую землю под раскидистыми опахалами тропической зелени. В сердце старика затеплилась надежда.
   - Вдумайтесь, Редклиф, - продолжал проповедь Бржихачек, продолжая высматривать Редклифа среди листвы. - Ваши кишки набьют вашим же мясом и сделают из них колбасу и сосиски. Холёные самки, сверкая сочным маникюром, будут аккуратно отрезать кусочки ваших ног или рук и, отправлять их в свои влажные рты.
   - Бросьте, Бржихачек, что вы такое несёте? Мы же не людей, в конце концов, едим! - раздался за спиной толстяка голос мистера Редклифа. Это было неожиданно: либо старик научился бесшумно передвигаться по джунглям, либо Бржихачек сбился и пошел по кругу, что тоже было довольно невероятно. Так или иначае, но, когда он ответил, в его голосе не было и тени растерянности.
   - А в чем разница? - спросил Бржихачек. - Вам ведь понравилось мясо, которым я вас угощал? А, мистер Редклиф? Вы еще сказали, что у него какой-то странный вкус. А что вы скажете, если я вам сообщу, что угощал вас мясом человека? - Бржихачек прислушался, но старик не отзывался. - Найджила, к примеру?
   - Что, подкатило к горлу, мистер Редклиф? - крикнул Бржихачек. - Подташнивает немного? И вы тут же успокаиваете себя: "Да нет, не может быть. Это он специально так говорит, чтобы вывести меня из равновесия. Я не ел мясо человека. Это было обычное, соевое". Вот скажите, дорогой мой, почему так? Как мясо свиньи есть, так мы с удовольствием. А как мясо собаки, - друг человека все-таки, - так нас враз выворачивает? Почему так? - Бржихачек снова прислушался к джунглям, но старик снова молчал. - Почему свинью мы легко убиваем и едим, а человека убить и сьесть для нас непреодолимо? В чем разница?
   Вы вот молчите, а я до сих пор не могу найти ответ на этот вопрос. Вы знаете, ведь раньше, до всего этого, - Бржихачек поболтал в воздухе рукой, - я не был таким. Я любил и людей и животных. Одинаково.
   Когда-то давно я подружился со свинкой. Маленькая такая, шерстка темная. Какая-то декоративная порода, наверное. Сама прибилась. Просто стала жить у нас во дворе. Мы её называли Джекки. И она радостно бежала навстречу, когда мы её звали.
   А потом она пропала. Пока мы её искали всей улицей, сосед напротив жарил барбекю. "Соевое мясо, разумеется", - говорил он и угощал им всех, кто хотел. Я тоже попробовал кусочек, - Бржихачек снова умолк.
   - Потом выяснилось, что сосед убил Джекки. Как он сказал, за то, что она испортила его газон. Я убил его, когда он собирал чемоданы. Наверное его осудили и он собирался на этот остров. А потом я накормил его мясом его семью. На их глазах я срезал с него куски мяса, бросал их на раскаленный гриль. Я заставлял их есть эти сочные, с кровью, ростбифы. Их тошнило, выворачивало наизнанку, но они это ели! Вдумайтесь, Редклиф!
   Так что на этот остров я поехал вместо него. Правда, не за убийство животного. Хотя, в чем разница, до сих пор не пойму. А здесь, на острове, - все эти "охотнички". Гонялись за одной единственной, оставшейся в живых, косулей. За той, которую вы сегодня сдуру укокошили, мистер Редклиф. Надо же было защитить бедное животное! Вот они, один за одним, и добегались. А теперь - ваша очередь, мистер Ре... - успел произнести Бржихачек прежде, чем раздвинуть ветки перед собой и нанизаться горлом на острый нож, на конце суковатой палки, которую крепко сжимал в руках Редклиф. Бржихачек опустил глаза и последнее, на чем остановился его стекленеющий взгляд, была яркая сиреневая тряпочка, которую когда-то Найджил привязал к своему копью.
  
   ***
   - Какой божественный аромат! М-м-м... - высокий старик наклонился и втянул воздух аристократическим носом, трепеща бледными ноздрями, покрытыми мелкой сеткой сосудов. Он опустил тонкие, словно мятый пергамент, веки и мечтательно произнес: - Да-а, этот восхитительный запах не спутаешь ни с чем.
   - Так, кто у нас тут сегодня? - сказал старик, заглядывая в открытый холодильник. Там, на двух полках, окутанные легкими облачками пара, лежали куски мяса, завернутые в плёнку. Старик протянул руку внутрь, но долго не мог решить, какой взять кусок.
   - Ладно, сегодня у нас будет мясо косули, - сказал мистер Редклиф и решительно взял кусок с верхней полки. Старик был спокоен и уверен в завтрашнем дне: теперь он мог себе позволить правильное и сбалансированное питание. И запасов хватит на много завтрашних дней вперед. А там, глядишь - на острове объявится новый источник животных белков.
   Уже закрыв было холодильник, старик что-то вспомнил, открыл его снова и, погладив куски мяса на нижней полке, произнес с мягкой улыбкой:
   - А завтра - ваша очередь, мистер Бржихачек. До скорого!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"