Дубрава тихо, по-ночному шептала листвой. Дубы были старыми, столетними, с толстыми, в грубой коре стволами и огромными кронами далеко-далеко над землей. Насколько простиралась дубрава, не ведал ни один волхв, немногие богатыри достигали другой ее стороны, скача вокруг на сменных лошадях. Даже так дорога занимала никак не меньше трех седмиц.
Дубы росли по высокому берегу Ежовки, реки сильной, полноводной. По другую сторону берег у нее был еще выше, круче, задумай кто взобраться - много сил потратить придется. А если и заберешься, то прямо на вал наткнешься, что насыпали десяток лет назад, когда кочевники вздумали устроить вылазку за реку. Обходить вал - не одну седмицу потратишь, за это время постреляют из лука хоть сотню хоть и всех, взбираться - положат тут же. Если разом навалиться только, да кто же ждать будет, покуда сотня на берег вылезет и бросится? Нет, даже и залезть не дадут. Если бы Ежовка потише была, помелководней, то можно было бы попытаться во многих местах многим воинам взобраться на берег, но ведь и Ежовка - глубже не придумать!
Только в одном месте есть у реки брод, и берег, как нарочно, чуть положе. Ну, немудрено: дорога через Медведицк на Сосняки тут бежит, там ярмарка богатая, торги со всей Степью ведутся. Дорога огибала окраину дубравы, а затем петляла по степи до самой веси. Живут в Сосняках люди рисковые: Степь хоть и присмирела, но только кто знает этих коневодов. Когда у них в следующий раз кумыс в голову стукнет, толкнет на набег? Но торги там и вправду знатные, люди посмелей, за несколько весен побогаче многих князей становятся!
Ночь стояла тихая, теплая, летняя. Под самой шапкой дубравы, у корней дуба-великана горел небольшой костер, такие называют сторожевыми: дров мало, только чтобы огонь не затух. У костра сидели трое. Седые как луни, грузные, видать, гуляла некогда великая сила в могучих телах, сжимали сильные руки боевые булавы иль мечи витязей, облепляли широкие рамена пудовые кольчуги с булатными пластинами. Но то раньше. Сейчас сидели под дубом седовласые деды, каких полным-полно в городах да весях. Такие годятся по грибы-ягоды, внуков учить, рыбу удить, зимой сказки рассказывать про былые времена, чинить утварь и греться у огня. И сейчас, похоже, выбрались именно порыбачить: вон видать в мешках лежат нерасставленные сети, то ли не успели, то ли лишние. Перегородили, наверное, все камыши вокруг ежовского брода, надеются на богатую добычу. И не зря: Ежовка - река богатая рыбой. Ловить - не переловить.
Над костром пристроился малый котелок, откуда вкусно тянуло ухой. Котелок заметно подрагивал, оттуда выплескивало, шипя, на уголья.
- Кажись, готова ушица, - заметил один из стариков, самый могучий и большой, похожий в темноте больше на медведя; в снежных волосах нет-нет да и промелькнет черный, волчий, не желающий стариться, уступить всемогущему времени. Разбойничья борода так и вовсе наполовину темная.
- Ну, сними, - откликнулся второй, в коем чуялась долгая воинская выучка: спина пряма, словно столешница, голову держит высоко, ровно, нижняя челюсть, выбритая не по-стариковски, выдвинута вперед упрямо и грозно.
- Да-да, сними, - поддакнул третий. Его озорные по-ребячьи глаза никак не вязались со снегом на голове; видно было, что он чуть моложе своих сотоварищей. Аккуратно постриженные усы и борода, тщательно причесанные волосы. - И подуй, чтоб остыло поскорей, а то есть охота!
"Медведь" возмущенно засопел, а второй дед захохотал в голос. В руках у их товарища уже появилась большая деревянная ложка.
- Эх, соли бы немного, - сказал он.
- Соль у князя, а князь далеко, - "медведь" все-таки снял котелок, натянув на руку рукав рубахи, - ему до нас дела нет, ну и нам до него тоже нет.
- Золы кинуть, а чем не соль?! - подсказал "воин".
- Можно и кинуть, - согласился с ним "медведь". - Чай, не впервой.
Из котелка так мощно пахло ухой, что, не дожидаясь пока остынет, деды сели трапезничать, пристроившись кто как вокруг котелка. "Молодой" достал из мешка каравай хлеба, несколько луковиц, жбан с квасом...
- Пива не взял, поди? - спросил "медведь". - Или вина? Или хоть браги какой?
- Тебе бы только браги, - пожурил старик с воинской выправкой. - Сам уже и без пива еле на ногах.
- Тебе не понять, - ответил "медведь", - Ты ж, сколько припомню, вовсе не пил?
- Это он на людях не пил, - заступился за друга "молодой". - Зато потом, когда один оставался, так тут уж...
"Медведь" захохотал, поперхнулся ухой, закашлялся, так что пришлось "воину" похлопать его по спине ладошкой.
Когда с ухой было покончено, нашлось в мешке и пиво, и бутылка дорогого стекла с нежным персиковым вином, стоившим у ромеев немалые деньги.
Ночь была в самой своей половине, но деды и не думали ложиться спать. Они тихонько переговаривались, смеялись, вспоминали старое.
- Ну, думаю, все, пришла старость, - говорил дед с озорными глазами. - Что-то даже на пир к князю ехать не охота. Даже, страшно сказать, на девок и то глядеть неохота!
- Тьфу, похабник, - поморщился "медведь", - Вот погляди на него, старый! Скажет же!
- А что, - удивился "молодой", - Тебе до сих пор охота?
- Я вот гляжу, пузо ты себе отрастить сумел, а мудрости-ума так и не набрался!
- Это у меня пузо? Это вот у вас пузы, так пузы, скоро сами по-малому сходить не сможете!
- Ничо, как-нибудь уж, - уверил "медведь". - Справимся! Бывало, и не с таким управлялись!
- Дак это раньше...
- Я вот как-то встал утром, решил меч осмотреть, - признался дед с воинской выправкой. - Так, не поверишь, еле поднял! Это я-то! Раньше мог три дня и три ночи рубиться без роздыху в полном доспехе! Вот это, похоже, старость.
- Никто не молодеет, нет таких людей, - прогудел "медведь", - На что Святогор богатырь был, так и он устал, ушел в свои горы... Когда я его видел в последний раз он уж и говорить не мог: камень камнем.
- А пройдет еще чуть, и камень может рассыпаться.
- Зато память людская - вечна! - твердо сказал "воин". - А значит Святогора помнить будут покуда Русь стоит, и помнить молодого, сильного, красивого!
- Оно верно! - кивнул "медведь". - Оно так!
Огонь горел ровно, ярко, не трещал дубовым сушняком, это не сосновые ветки которые только и кидать в костер, чтобы они стреляли угольками.
Ночи летние коротки: чуть заполночь - небо опять светать начинает.
- Год-то какой удался, - сказал "медведь". - Грибов-ягод видимо-невидимо будет! Пшеница уродилась, колосья толщиной с копейное древко!
- Я не ходил в поля, - ответил "воин", - Никак не привыкну, нету тяги к земле.
- Эдак, когда ж ты привыкать-то будешь? - спросил "молодой". - Пора уже, давно пора!
- И охота тебе ерничать! - в сердцах бросил "воин". - Ну, погоди, проучу тебя, будешь знать!
- Так сам признался, что и меча не поднимешь? - удивился "молодой". - Чем же учить будешь?
- Для тебя подниму, - пообещал "воин".
- Да будет вам, старичье, бодаться! - встряхнулся дед с разбойничье бородой. - Пора на дорогу сходить, осмотреться.
- Зачем? - спросил "воин".
- Что-то долго нет твоего парня, как бы не проскакал мимо.
- Ратамир не проскачет, если не задержит что в пути, скоро должен быть тут, - уверенно произнес "воин". - Я сам его учил всему, все передал ему, как сыну.
Своих сыновей дед с воинской выправкой так и не заимел. Были, да только скосил их мор еще ребятишками, а затем и жену за ними. А больше так никого и не полюбил. Так что если сказал, что как сыну, значит, и было - как сыну.
- Ты б его в дружину отослал, к князю. Там его место, знатный воин вырос, - подал голос дед-озорные глаза. - Пора ему проявить себя, показать, что не зря ты его учил.
- Так и хотел отправить по осени, после урожаев.
- Значит, отправишь! - сказал "медведь".- Если он только найдет нас, а то сам поскачу к князю, скажу: мол, плохо выучил парня мой побратим.
- Он найдет, - уверил "воин".
Прошло еще немного времени, и тишину ночи нарушил стук лошадиных копыт, судя по издаваемому грохоту, конь был богатырский. У самого костра конь встал, как вкопанный, с удил свисали клочки желтой пены, глаза бешено вращались, бока ходили ходуном. С седла легко спрыгнул огромный человек и кинулся к огню.
- Ну, что? - спросил, даже не шелохнувшись, "воин". - Близко?
Подъехавший исполин в свете костра оказался совсем юн, безусое лицо с совсем детскими припухлыми чертами было все расцарапано, словно сражался с кошками, кровь успела подсохнуть. Но грудь под кольчугой была, что сорокаведерная бочка, а рамена распахнуты, словно ворота в тереме.
- Да, дядько, к утру будут здесь, - едино выдохнул он.
- Много?
- Тьма-тьмущая!
Старик оглядел своих сотоварищей. Дед с аккуратными усами и бородкой слегка кивнул, а "медведь" тяжко вздохнул:
- Идут таки...
- Сосняки вчера спалили, всех тамошних перебили, - продолжил молодой витязь. - Я подъехал уже все, горит, порушено.
- Ты свое сделал, Ратамир, - успокаивающе сказал "воин", - не твоя вина, что князь в другом месте свару унимает, не ты всю дружину в другой край угнал.
- Так что же теперь, дядько? - Ратамир кивнул в сторону недалекой реки, - Медведицк наш тоже спалят?
- Кто такое тебе сказал? - удивленно спросил "молодой" дед. - Или сам додумал? Тебе башка чтобы есть, да?
Ратамир покаянно склонил голову.
- Туда им нет дороги, - проворчал "медведь", - через день, может два, тут будет князь с дружиной. Прогонит. Только б поля не пожгли, нелюди. Колос уж больно хороший уродился.
- Дело твое еще не окончено, - обратился к Ратамиру "воин". - Теперь скачи, поджигай все кучи на валу, что складывали. Там где-то сидит Хорь, он поможет.
- Но дядько...
- Я что сказал? - нахмурился "воин". - Или такому учил тебя?!
Молодой великан пристыжено молчал.
- Потом скачи навстречь князю, расскажешь, что, как. Пусть поторопит своих воев... Да! По пути заедешь в город, посмотри все ли ушли? Если кто остался - гони в шею!
- А ты? - выдохнул Ратамир.
- А я тут посижу, - усмехнулся "воин".- Мы вон сети ставим, уху варим.
- Но там же...
- Стариков везде чтут, - наставительно сказал "молодой" дед. - Может, мы их перемудрим, а там и князь прискачет. Верно говорю?
- Во-во, перемудрим, - сказал "медведь".
- А нет, так вон в дубы уйдем, в чащу.
Ратамир неверяще оглядел поочередно всех стариков. Старики. Все ростом с него, а в плечах даже и пошире. Таким спрятаться никакая берлога не поможет.
- Ну, чего смотришь, что ждешь? - прикрикнул дед с разбойничьей бородой.- Тебе чего дядька твой наказал? Живо выполняй!
- А то он сам, чего доброго, на твоего конягу полезет и ушибется, - добавил "молодой" дед и усмехнулся.
Ратамир двинулся было к своему Буланому, но какая-то сила вдруг бросила прямо на грудь к дядьке. Руки сами обняли широченные плечи, притянули. По спине гулко хлопнула ладонь, даже через кольчугу чувствуется сила.
- Дядько, я...сделаю все, как ты сказал, все выполню, ты только береги себя, - губы сами высказали, что на душе неспокойно.
Еще миг и отстранили могучие дядькины руки, заглянули прямо в лицо его синие суровые, всепонимающие глаза.
- Скачи, Ратамир, скачи как можно быстрее! Там битва, не здесь! Там спасать надо, там защищать! Скачи!
Молодой богатырь наскоро обнялся с двумя другими дедами. "Медведь" обнял вправду по-медвежьи, крякнул довольно.
- Здоров, малой! Скоро придется беречься от такого!
"Молодой" дед подсказал:
- На спине кольца у байданы лопнули, как будет возможность, обязательно зачини! А то дыра, как раз для тарана!
Ратамир легко вознес себя на Буланого и, кинув последний взгляд на дедов, исчез в предутреннем полумраке. Только крикнул напоследок:
- Волк, стереги!
Откуда ни возьмись, к костру выпрыгнул огромный черный пес, с теленка. На миг застыл, принюхиваясь, и улегся на теплое место у самого огня.
- Вот зверюга, чуть не испугал! - радостно сообщил "молодой" дед.
"Воин" долго еще смотрел вслед исчезнувшему витязю. Желваки играли, подбородок воинственно тянулся выдвинуться еще дальше, хотя куда? Грудь тяжело вздымалась и опадала, словно на плечи взвалена была тяжелая ноша.
"Медведь" подошел к другу и обнял одной рукой.
- Не переживай, доберется, я в него теперя тоже верю.
- Как бы не бросился вперед войска обратно. Пса своего оставил, а раньше без него никуда.
- Дурень, пса он тебе оставил! Так и приказал: стереги, мол, дядьку!
- А если что, то тяни его в леса за портки, - добавил "молодой" дед. - А то начнет мудровать, да и совсем того...
- Сплюнь! Того... - прогудел "медведь". - Ничо еще не того!
- Да я про ум его сказал! Начнет мудрить и сам себя обмудрит! - оправдывающе отозвался "молодой". - Может погреть порося?
Не дожидаясь ответа, дед пристроил над костерком жареного поросенка, запасливо принесенного с собой, и подбросил в огонь дров. С тушки закапал жир, и запахи жареного поплыли в воздухе. От реки потянуло утренней сыростью, там по утрам любил гулять туман, в дубраве просыпались первые птицы, становилось все светлее и виднее.
- Пойдем, брат, перекусим, - хлопнул "медведь" по плечу "воину". - Да переоденемся: гостей встречать!
- Гостя надо уважать, - согласился "молодой". - Придется одеть лучшие одежды, приготовить лучшие подарки, заготовить сладкие речи...
- Перемудрим? Так сказал? - усмехнулся "воин".
Проходя мимо мешков "медведь" нагнулся, отодвинул мешок с сетями и вынул из другого гигантскую булаву. Мешок отбросил в сторону; на земле от палицы осталась глубокая вмятина, словно стопудовый валун лежал сто лет. Дед взвесил булаву в руке и кивнул:
- Перемудрим. Мы им всем... перемудрим!
Тугушак-хану не спалось. Боевой задор пьянил ему голову, вздымал широкую грудь. Росы совсем обленились, потеряли страх! Живут уже не то что на границе со степью, а в самой степи! Долго не тревожили этих зажиревших свиней, слишком долго! Но ничего, теперь его не остановить. Это его степь! Это ему должны платить росы за то, чтобы хоть взглянуть на его цветущий ковыль!
Он подхватил перевязь с акинаком и вихрем вылетел из шатра. Лагерь бурлил как муравейник. Его люди не спали, они чуяли богатую добычу совсем рядом. Они готовы были броситься дальше даже ночью, но Тугушак приказал разбить стоянку здесь. Поселок россов они взяли без потерь, вихрем влетев на ничего не подозревающие улицы. Как жарко запылали их деревянные дома! Как громко визжали их нежные женщины! И никто из их - тьфу! - мужчин, даже не поднял меча, чтобы защититься! Разве такие должны жить на земле? Разве такие достойны жалости?
Крупную фигуру предводителя заметили и от костров донеслись приветственные крики. Тугушак хищно улыбаясь, кивками отвечал на похвалы и приветствия, и шагал дальше.
У входа в шатер Бутыргая дежурили воины в лучших доспехах - его личные бойцы! Они мгновенно вытянулись, увидав своего командира, он знаком показал, что все хорошо, и, откинув шкуру, вошел в шатер.
Бутыргай тоже не спал. Он задумчиво сидел перед небольшим костром, разожженном прямо в шатре. Редкие седые волосы уже не могли, как раньше принять и отвести удар меча, сильные ранее руки уже не были быстры как змеи, глаз не столь зорок. Отец сильно постарел, но шел в походе рядом с сыном - кто мог лучше него посоветовать, подсказать? Увидев вошедшего Тугушака поприветствовал, жестом указал на место рядом.
- Отец! - выдохнул Тугушак. - Сил ждать больше нет, люди не спят, солнце скоро взойдет! Не пора ли командовать сбор? Не пора ли двигаться дальше?
- Сядь сын, - попросил старый воин степи. - Ты предводитель похода, тебе и решать когда двигаться дальше. Если твои люди готовы, командуй. Только они, те, кто за тобой, могут подсказать тебе, как действовать. Но! Только подсказать, решай всегда сам.
- Тогда я...
- Сядь, - повторил Бутыргай. - Побудь со мной несколько минут, порадуй отца. Я видел, тебе улыбается удача, тебя слушают люди, тебе радуется Степь! А ты порадуй меня, присядь ненадолго.
Тугушак послушно опустился рядом, взглянул на отца. Только в глазах осталась у него былая крепь, но какая! Глядя в их узкий разрез, он ощущал невиданную уверенность в себе. Отец так и остался твердой опорой, несмотря на то, что давно уже и сын его стал ханом, и непростым, а Великим! За которым идет вся Степь!
- Что принесли твои воины, какие вести? - спросил Бутыргай.
- Все, как ты и сказал. Россов нет ни на валу, ни дальше! Они уверились в своей победе! Рано!
Бутыргай кивнул. Значит, не соврал его человек: князь росский увел всех своих дружинников вглубь, разбираться с восставшим князьком древлян, или как их там... Странный народ. Воюют брат с братом. Что с того, что этих зовут древляне, а тех поляне? А хотя... У них в степи тоже самое.
- А в их лесу? Нет ли засады?
- Сейчас в лес отправились лучшие мои воины, отец. Они не боятся деревьев, они пройдут вдоль всего края на сто шагов вглубь! И если они заметят хоть след, хоть запах, то я буду знать об этом тут же! Но, пока там пусто, нет даже тени человека.
Бутыргай вновь кивнул. Да, его сын действительно вырос. Он стал настоящим ханом, истинным правителем, мудрым, удачливым, дерзким, предусмотрительным. За такими идут, таким верят.
- Тогда, если тебе все еще нужен мой совет, поднимай свих людей, двигайся дальше, сын. Пусть день принесет тебе удачу! Пусть добыча будет богатой!
Тугушак вскочил, поклонился отцу. Глаза его яростно блеснули, рот растянулся в плотоядную усмешку, почти оскал. Могучая фигура, казалось, излучала ярость битв.
- Я завоюю Рось!
И молнией выскочил наружу, только хлопнула, опускаясь, шкура на входе.
В лагере объявили сбор, даже к дальним шатрам хан отослал гонцов.
Не в силах ждать, правитель велел своей сотне готовить коней. Сам Тугушак сидел уже в полном доспехе на своей огромной серой лошади.
- Кучугур, ты поведешь войско! Я скачу вперед, первым ступлю на землю россов!
- Слушаюсь, повелитель, но...
Тугушак-хан зло рассмеялся.
- Со мной сотня лучших воинов, неужели я испугаюсь пустого места?
- Там могут быть росы, - упрямо сказал опытный и бывалый Кучугур.
- Я не боюсь никого! Это меня должны бояться!
Лошадь правителя поднялась на дыбы, правитель ловко, одними коленями развернул ее и, вздымая пыль, подобно буре, понесся навстречу своей новой победе. Отборная сотня лучших бойцов бросилась догонять правителя.
Когда взошло солнце, они выметнулись на взгорок. Слева раскинулся лес, проклятое место, населенное чужыми страхами и чуждое любому настоящему мужчине, который должен любить степь и ее простор, ветер и яркое солнце в глаза! Справа вся степь была покрыта небольшими рощами и изрезана глубокими непреодолимыми оврагами. Прямо виден был высокий берег, значит, перед ним бежала та самая река, за которой Рось. Вот она - ровная дорога прямо туда, где ждала богатая добыча, упоение боем, сладость победы.
А на дороге, в трех полетах стрелы от них, стояли три великанских коня. А на них сидело трое. Сверкнули на солнце навершия стальных шлемов, отсветила серебром кольчуга на могучих плечах. Защитники? Всего трое?
Свистнула стрела и, перешибив древко ханского стяга, унеслась дальше.
Тугушак вскинул руку, и его воины замерли, хотя крепкие ладони уже сжимали оружие, готовые к бою.
- Ну, вот и гости! - указал на край дубравы витязь в сияющей кольчуге двойного плетения; на груди пластины булата в два пальца толщиной: боевая секира со всего маха и то не разрубит, из-за спины, по-северному, торчит рукоять немалого меча: был бы обычным, носился бы на поясе.
- Многовато, - отозвался другой, из под шлема торчал нос и наполовину седая разбойничья борода. Сам шлем был с казан для плова, кольчужная рубаха из крупных расплющенных колец. Он приложил ко лбу ладонь, всматриваясь; на запястье, покачиваясь, висела на шнуре из плетеной кожи устрашающе большая булава. - Косоглазые.
- Всего сотня, - третий богатырь, чуть прищурился, поднял богатырский лук из железного дуба с тетивой из двойных задних жил косули, и пустил стрелу, размером с малое копье. Стрела с воем умчалась.
- Попал! - удивленно воскликнул витязь.- Не, сто один их, сразу не разглядел.
- Погода-то какая, - вздохнул самый огромный богатырь, опуская руку. Как и положено он располагался посередь, сотоварищи - по обе руки рядом: с луком, на буланом коняке - по левую, на белоснежном жеребце, с великанским мечом - справа. Гигантский, черный, словно вороново крыло конь, чуть переминался с ноги на ногу под ним. - Может, не будет дождя, а то бочку замочит, без меня ведь не затащат.
- Не будет, не волнуйся, - ободрил богатырь с луком.- Если только кто специально обмочит?
- Так ты ж здесь! - удивился старший витязь.
- И где только научился, - проворчал довольно, воин на буланом коне.
От вылетевшей на взгорок орды мчалась в их сторону лошадь. Не доезжая тридцати шагов, она вскинулась на дыбки и загарцевала. На лошади сидел дюжий степняк в доспехе из кожи с нашитыми стальными пластинами, на плечах так совсем жуткие слитки металла, толщиной с ладонь, не меньше! Густые длинные волосы, что защищают лучше всякого шлема, свободно развевались на ветру.
- Чойт, баба штоль? - громко спросил богатырь с луком. - Эй, ты кто?
На лице степняка не дрогнул ни один мускул, хотя оскорбление услышал.
- Великий хан Тугушак, хозяин всей земли Степи, спрашивает, что это за отребье ошивается на его земле и мешает его продвижению? Или может, это великие воины хотят присоединиться к величайшему войску лучшего хана и служить ему верно, хотя и за достойную плату? Тогда...
Богатырь с луком не дослушал и перебил:
- Скажи своему ха...ка...какану, что ему принадлежит только степь под его задницей, когда он сидит, а такая степь никому больше не нужна, там даже лопухи брезгуют расти. А что касается ЭТОЙ земли, так это росская земля, и ее есть кому защитить.
Степняк зашипел, но затем злобно усмехнулся и сказал:
- Ты, старик, пожалеешь о своих словах. И вы все пожалеете о его словах! Вас возьмут в плен, а ваши кишки будут украшать ту землю, которую ты называешь своей!
Лихо развернувшись, степняк ускакал обратно. Только пыль столбом.
- Какан! - засмеялся сдерживавшийся до сих пор богатырь справа.- Ну, ты сказанул!
- Это он мне не дал продолжить, - извиняющее ответил богатырь на буланом коне. - А то я бы ему еще много чего рассказал!
Гонец доскакал до толпы кочевников, там вскоре раздались крики, ор, лязганье оружия, а затем вся орда ринулась по склону вниз, прямо на витязей. Земля задрожала под копытами лошадей, хоть и серых-невеликих, степняцких, но несущих могучих и грузных воинов. С крайних дубов леса сорвалась стая ворон, закружила, каркая, по небу.
- Чуют, воронье поганое, добычу свою мерзкую, - сморщился богатырь справа и достал меч, чуть не в человеческий рост длиной, да с богатырскую ладонь шириной.- Будет им сегодня.
- Ну что, други верные, побратимы вечные, похоже, последний бой, - глухо произнес огромный богатырь посередине, - Неужто, опять выдюжим?!
- Последний, - подтвердил витязь слева, выпуская стрелу за стрелой с великим проворством и умением: колчан опустел в несколько ударов сердца, и ни одна стрела не прошла мимо, все нашли свои цели. Лук полетел наземь, а в руке засверкала сабля чудной ковки. - Только для них! Так ведь, братья!?
Когда до озверевшей орды оставалось полсотни шагов, витязи вскинули оружие в небо, и по ушам степняков ударил громовой клич:
- Слава!
К грому голосов примешивался ужасный звериный вой огромной черной собаки, невесть откуда появившейся прямо перед степняками. Передние лошади, и без того приседающие от богатырского крика на крупы, в ужасе старались отвернуть от чудовища, падали, калеча себя и всадников. Через них попадало еще несколько не успевших остановиться. Первые крики боли и стоны раздались над местом толком даже не начавшейся битвы.
Орда налетела и разбилась, словно волны о камень, ударила, отлетела, рассыпалась.
На землю пролилась кровь, упали с коней разрубленные, а кто и смятые ударами палицы, нет, не люди, уже мертвецы: кто мог устоять против ударов такой силы?
Росские богатыри били сильно, рубили страшно. Огромный меч богатыря на белом коне разил с такой быстротой, словно ничего вовсе не весил. Он с легкостью крушил, разрубал, калечил. Что нацеленное копье, что человека. Черная булава пушинкой летала в руке у грузного, но удивительно скорого и ловкого воина с разбойничьей бородой, больше всего он напоминал взобравшегося на коня медведя; после каждого удара вниз падало залитое кровью тело. Сверкающий вихрь жил в руке у третьего витязя, в силе он, может, и уступал двум другим ратникам, но в умении и знании воинских уверток, пожалуй, превосходил. Где нельзя было ударить прямо, сек наискось, где трудно рубануть саблей - бил окованным краем щита.
Степняки орали, толкались, мешали друг другу. Каждый старался ударить первым, сбить чужих воинов наземь.
Серые лошади кочевников в ужасе таращили глаза, старались не попадать близко к богатырским коням: черному, буланому и белому. Кони сами были почти росские витязи: ударяли грудью, сминали, топтали копытами, кусались, вырывая клоки мяса у обезумевших от страха и боли лошадей, а если везло, то и у их седоков.
Кочевники вскоре поняли, что достать просто числом россов не получится и попытались отступить, но не тут-то было. Трое богатырей сами перешли в атаку! Бой - не честная драка. Тут если идешь за правду, то не смотришь, куда ударил: в лоб, сбоку, или вовсе - в спину. Немало степняков, с трудом развернув своих неслушающихся лошадей, уже чуяли, что вот, вырвались, как сзади падал страшный меч, или ужасающая булава. И это оказывалось последним, что было в жизни.
Наконец степняки вырвались, и, бешено нахлестывая лошадей, унеслись прочь, подальше от неминуемой смерти.
Тугушак-хан был вне себя! Как! Как могли три человека остановить его! Да еще с его лучшими людьми! Сам Тугушак был в крови, рукав промок от алой влаги: меч в ловких руках богатыря с седой короткой бородой достал его. А если бы не воинское умение хана, то не сносить бы ему и головы.
- Они убили тридцать семь наших! - воскликнул, подъехав ближе, Самсон, что был на переговорах с росами. - Проклятые россы убили Багуя и Чегедара! Смерть! Хан, прикажи убить их! Разрезать на кусочки!
Тугушак в злобе скрипнул зубами. Багуй и Чегедар, два великих бойца пали!
- Алданай! Скачи за войском, отбери пять сотен и быстро назад! Они умрут, поганые россы, я сам погружу свои руки в их поганое брюхо и вытащу их кишки на корм воронам!
Богатыри тяжело дышали, руки - по локоть залиты чужой кровью.
- Уф, целы, братцы? - спросил громадный, как медведь, витязь на черном коне.
- Пока еще да, - отозвался богатырь на буланом.
Ратник на белом кивнул.
- Хо, не думал я, что гожусь еще на такое! Бегут, косопузые!
- Это ненадолго.
- Ничо, выстоим. За нами правда! За нами!
Едва прибыл Алданай, а с ним еще пять сотен бывалых и молодых, опытных и не очень, но рвущихся в бой, Тугушак скомандовал новую атаку. На сей раз, прежде чем рваться вперед, они разом выпустили тучу стрел по росским богатырям. Много прошло мимо, много отскочили от булатных доспехов и окованных железом щитов, но Тугушак видел, что несколько все же нашло свою цель: богатырские кони были ранены, кому-то из богатырей поцарапало щеку, а кому-то вонзилось острие в ногу.
- Копья! - скомандовал он и первым бросился на врагов.
- Не забываем про спину, прикрываем друг друга, - негромко сказал богатырь посередине, раскручивая палицу, - Чуть что, разом в круг! Волк, уходи!
Черный пес глухо заворчал и остался на месте. Пасть его была вся в крови.
Первый удар копий они отразили, хотя и с трудом, степняки сделали выводы из первой атаки и теперь били разом, дружно, отовсюду.
Витязь на белом коне вскинул щит в последний миг. Его верный Снежок сам знал, что делать, и, не дожидаясь команды, взметнул себя на задние ноги, прикрывая седока. Его окованный нагрудник принял на себя большинство ударов. Когда Снежок опустился и ударил подкованными копытами оземь, поверх его головы со свистом пролетела широкая полоса смертоносной стали: хозяин отвечал на удар. Три кочевника сползли с мышастых лошадок, их головы упали отдельно.
Несколько копий проникло под щитом и витязь с короткостриженой бородой почуял толчки в живот справа: там щит не прикрыл. Но удары не смогли пробить прочную кольчужную рубашку.
- Слава! - услыхал он боевой возглас товарищей, сам заорал, надрывая горло, - Слава!
Он ударил снизу вверх, так нельзя бить, сражаясь верхом: очень трудно попасть таким ударом во врага. Но ему-то такого умения не занимать, он с детства привык вот так, не как все. Степняк откинулся, из распоротого горла рванулась дымящаяся алая кровь. Не окончив выпада, витязь изменил направление движения острия меча и достал еще одного косорукого. Для этого пришлось распластаться в седле, аж в ушах заложило.
Справа бились его соратники, сотоварищи. Бились насмерть, себя не щадя, так неужто ему себя щадить? Он гикнул, так, что кони у ближайших к нему кочевников поприседали, в страхе прижав уши, и замахал мечом втрое быстрее. Враги западали, что листья с рябины по осени: часто и все - красные.
Великан-богатырь посередине не стал закрываться от копий. Его булава замелькала, закружилась с гулом вокруг, описывая замысловатые кренделя, слившись с воздухом, в котором была уже вовсе неразличима. И ни одно копье не долетело до могучей, затянутой в кольчугу груди! Только щепки полетели!
А затем пудовая, уже вся залитая густой кровью, понеслась по рядам кочевников и всякий, кто вставал на ее пути падал.
- В круг! - заорал он, услыхав боевой гик слева: сейчас этот дурень полезет вперед! - В круг!
Грохот и лязг, крики боли и ржание лошадей, все смешалось над местом страшного боя. Кочевники окружили троих богатырей и, визжа, наседали, били, кололи копьями, метали стрелы. Но волна за волною разбивались о неприступную скалу.
Тугушак менял уже третью саблю, две другие разлетелись на кусочки, встретившись с палицей гиганта с разбойничьей бородой, сидевшим,, словно монолит на своем огромном коне. Он торопливо смахнул пот, заливавший глаза и ринулся, обходя того слева, в бой.
Глаза "медведя" отыскали знакомую крепкую фигуру степняка. Вожак. Лезет опять, два раза уже почти попал под его палицу, но по-звериному уворачивался, теряя очередной акинак. Опять лезет. Ну, сейчас...перемудрю ему!
Он крутнул, отгоняя степнячье, булавой и, дождавшись, ударил с вывертом, споднизу, да сподбоку - наискось. Булава вырвалась из ладони и ударила сначала ханского коня, дробя тому череп, а затем и хана, сшибив под ноги падающей лошади. Богатырь дернул рукой и булава, повинуясь ремню, накинутому на запястье, вернулась в ладонь. Богатырь по-разбойничьи свистнул. Готов...какан!
Внезапно в бок кольнуло. Он с удивлением опустил глаза и увидел, что там торчит копье.
- Я говорил, что достану твои кишки! - заорал кто-то.
Богатырь поднял взгляд и увидел развевающиеся волосы и слитки стали на широких плечах. Давешний гонец!
- Врешь! Не возьмешь! - заревел он и снова метнул свою булаву. Сильно, без замаха. Кожаный витой ремешок лопнул, и шар с ручкой понесся вперед. Степняк замер, глядя на свою смерть, и булава врезалась в него, дробя кости, сминая плоть.
Богатырь взревел по медвежьи, и тут в грудь ему ударило еще десять копий, ударили сильно, сбрасывая с коня.
- Наших бьют! - услыхал в разгар битвы витязь на белоснежном Снежке. Он спешно отмахнулся, быстро огляделся. Ага, брат сражается. А где второй? Где старший?
Куча степняков, копошащихся на земле, вдруг разлетелась. Посередине возник Старший. Он крутился, ревел словно медведь, отмахиваясь от наседавших неудачником-степняком, попавшим ему в руки.
- Держись! - заорал и богатырь на Снежке. - Слава!
Кровавая пелена словно упала ему на глаза. Он рубил, отмахивался, бил, колол, крутился волчком. Смутно видел, как пал верный Снежок, как сам он спрыгнул, приземлившись на ноги, ни на секунду не останавливая смертоносного боя. В стороны отлетали разбитые щиты, поломанные клинки, срубленные начисто руки. Он бился мощно, страшно, как раньше, не видя и не слыша ничего вокруг, полностью отдавшись бою, своему воинскому умению.
- К спине! - услыхал он и затряс головой. Младшой побратим, без шлема, весь в крови. - Прикрываемся!
- Где медведь?!
- Его смяли!
- Идем к нему!
И вновь он бил и отражал удары. Глаза видели только озверевшие, гадкие хари, а руки старались убрать их поскорее с пути. Так они дошли до павшего товарища.
- Брат! Вставай, не пришло еще время отлеживаться, Рось-матушку бьют! - кричал он, а в груди уже поднималась тоска-понимание, жгла нутро, сжимала сердце.
- Берегись!
Оглянулся, приседая. На него летела лошадь, обезумевшая, в клочьях пены, с кровавыми глазами. Младшой, без оружия, руками отталкивал в сторону безумную. На миг открылась могучая шея младшенького побратима. Всего на миг. Две стрелы с гулким ударом вонзились в узкую, белую щель между доспехом.
- Нет! - взорвалось в груди. Он подхватил падающего братушку на руки, успел увидеть, как закатились в смертной усталости глаза.
По шишаку стукнуло. Он обернулся: черный пес намертво вцепился в горло огромного степняка, рядом валялась палица Старшого. Видимо косорукий хотел...булавой... Он зарычал и встал во весь рост. В руках - схваченные попавшиеся кривые кочевничьи сабли.
- Слава! - заорал он, и его глас перекрыл шум боя. - Слава!
И ринулся в бой.
Бутыргай с содроганием смотрел на место страшной битвы. Они только что догнали передовой отряд Тугушак-хана. Но нашли огромный могильник. Три сотни людей степи лежат бездыханными. Коней - не считано. Крови столько, что земля уже не впитывает, так и стоят лужами. Горы трупов, еще полторы сотни раненых, многие вряд ли доживут до следующего утра.
- Где Тугушак? - спросил он у подошедшего Кучугура, верного телохранителя сына.
- В шатре, он ранен, - склонил перевязанную голову Кучугур.
- Сильно?
- Он без сознания, рука сломана, но Барай говорит, что хан выдержит.
- Ты покажешь мне, кто убил столько наших воинов, кто ранил моего сына? - это был даже не вопрос, это был приказ, и Кучугур послушно склонил голову. Хан ранен, кто теперь поведет войско - неизвестно. А Бутургай прежде был ханом ханов: Великим.
Они пошли, оскальзываясь в красных лужах, к месту, где трупы лежали огромным курганом. У кургана, рядом друг с другом, лежали три огромных тела, залитые кровью. Шлемов не было, белоснежные волосы растрепались, покрытые грязью и красным. Подле ног застыл, даже в смерти пугающий, громадный черный пес.
Бутыргай молча смотрел на них.
- Так я и знал, - тихо, себе под нос, сказал старый степняк. - Старые. Кто кроме вас смог бы остановить моего сына?
Он замолчал, склонив голову.
У лежащего старика-богатыря с разбойничьи торчащей бородой дрогнули глаза. Бутыргай опустился на колени и бережно приподнял огромную, тяжелую голову. Глаза открылись и мутно уставились ему в лицо.
- Кто тут, - прохрипел лежащий богатырь, прошептали губы.
- Я, - ответил Бутыргай.
Глаза богатыря на миг прояснились, вгляделись в лицо степняка.