Галина Аля : другие произведения.

Без границ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Накануне Вербного воскресенья
  "Однако именно благодаря тому обстоятельству, что ты благосклонный читатель, не можешь отчетливо видеть этой границы, духовидцу и удается завлечь тебя на другую ее сторону, и тогда ты нежданно-негаданно оказываешься в неведомом волшебном царстве, а странные его обитатели с легкостью вторгаются в окружающий тебя внешний мир и начинают обходиться с тобой по-приятельски, словно старинные знакомцы".
   Э.Т.А. Гофман
  
  
  1
  
  Сны снятся вопреки нашим желаниям, хотим мы того или не хотим. Что есть они: предупреждения ли нам, или отголоски прошлого, а может неведомое будущее приоткрывает завесу? Порой они так незатейливы, что нам не хочется помнить их в подробностях. Но иногда они смелее всех наших фантазий. Что у спящего во сне? То же самое, что у пьяного на языке.
  Открываю глаза: темно. Постепенно темнота разбавляется светом городских фонарей, светящихся за окнами, и становится сумерками. За окном едва слышен приглушенный шум спящего города. Где-то далеко раздается рокотание моторов и шуршание шин по асфальту. Проницаемые стены вбирают в себя вибрацию звуков и пропускают их в комнату на пониженной тональности - симфония ночного города. Звук чьих-то шагов под окнами - дробь барабанов, ветер по верхушкам деревьев - смычком по струнам виолончели. А у меня внутри тягучие звуки флейты, почти неосязаемые, словно предчувствие чего-то. Что-то грядет, что-то грезится...
  Грезить лучше всего под музыку. Здесь не годится любая, только та, что помогает сну течь. Я декорирую звуками свои сны, они как связующее звено между частями сна. Это не те звуки, что за окном, это внутренняя симфония - музыка сна. Грезы и тени.
  Закрываю глаза. На каком месте я остановилась, то есть проснулась?
  Это самый важный момент, когда балансируешь на грани сна и бодрствования, помнить в какой момент сна ты просыпаешься. И вновь вернуться туда, но уже усилием воли. Это просто, стоит попробовать раз, другой.... Главное не перестараться, не давать сну вплетаться в твои фантазии. Но позволять им перетекать в твой сон. Не бурной рекой, но управляемым потоком. Это как бросить бумажный кораблик в волны реки и следить за его путешествием, не давая волнам опрокинуть его, потопить. Кораблику полную свободу и полный контроль над течением реки. Кораблик ты сам. А река - граница между сном и действительностью.
  Но бывает так, что, пересекая эту невидимую границу, уже не можешь вернуться назад или не понимаешь, где находишься. То ли это сон, то ли это явь. Как отличить? Говорят, есть верный способ: найти во сне или в действительности то, что кажется странным. Во сне это может быть предмет из настоящего, в настоящем какая-то несуразность из сна. Это ключ, если правильно им воспользоваться, все вернется на свои места. Нужно только об этом вспомнить, и тогда обитатели сна не смогут властвовать над вами. Со мной еще не было такого случая, чтобы я не могла вернуться назад. Я всегда помнила во сне, что я сплю, и как меня зовут. Это тоже одно из правил и одна из возможностей вернуться из сна - помнить свое настоящее имя.
  Сон завораживает, потому что там осуществимы любые наши желания. Во сне мы те, кем хотим быть, даже если это всего лишь наше неосознанное желание. Порой сон похож на карнавал: буйство красок и действий - безумная круговерть мыслей и образов. Порой он сродни лоскутному одеялу: казалось бы, бессвязное сочетание отдельных фрагментов, которое сразу не уловить, и только проснувшись, понимаешь, что они были единым целым.
  И самый трудный вопрос: что есть сон, только ли умозрительная работа нашего мозга? Является ли он порождением нервных клеток, или сам нервный аппарат позволяет нам являться во сне. Кем? Полноценным ли обитателем сна или отражением нашей действительной личности? Сколько бы не проводили исследований и опытов, мы до сих пор не понимаем природу сна. И хотя мы спим почти каждый день, сон остается для нас таким же непознанным объектом, как далекие миры.
  Для меня сон - увлекательное путешествие, одна из возможностей заглянуть в глубины и дальности. Я не слишком отважный путешественник, бросаться сломя голову в опасности - это не про меня. И все же риск, как азарт, где-то в моих генах наверняка сидел, проявляясь моментами непраздным любопытством, а чем-то сродни исследовательскому интересу. Вопрос "почему?" порой не давал мне спокойно жить, а тем более спать. Многие люди не помнят свои сны или не придают им значения. Но когда сны текут как параллель вашей жизни, стремясь ворваться в действительность, то поневоле задумаешься: "Почему?". Я не помню, когда задала его себе в первый раз, но хорошо помню свой детский сон, когда мне впервые захотелось увидеть продолжение странной истории, где я была всего лишь второстепенным персонажем. Мне хотелось видеть именно продолжение, а не собственную фантазию на тему сна, но я не знала, как это сделать. Опыт, и еще раз опыт, снова и снова.... И однажды получилось, "мир в багряных тонах" вернулся ко мне, вернее я вернулась в него. Я вступила в него осторожно, как ступаешь в чистую прозрачную воду, боясь ее замутить торопливыми шагами. Я еще только училась "плавать" без чьей-то помощи и наставлений. И потом уже было не важно, давила ли действительность на меня своей обыденностью, была ли я занята по макушку насущными делами, или страдала от праздности и безделья, сон был как спасенье, как глоток вина на похмельную голову. Он делал мою жизнь не только терпимой, он даже придавал ей какой-то смысл. Окунувшись в него, можно было жить дальше. Я была больна снами, у Уэльса был путешественник во времени, я была путешественником во сне. И очень часто из стороннего наблюдателя я превращалась в активного преобразователя сновидений. Быть творцом своих снов - заманчивое занятие!
  Почти каждый вечер, ложась спать, я говорила себе не "спокойной ночи", а "в путь". Доброго путешествия! Доброго? Всегда ли оно доброе? А какой ты кораблик? Из чистого листа, из старой прошлогодней газеты, или из страницы журнала с картинками?
  Редко удается быть чистым листом.
  Сегодня я - письмо из прошлого. Чернильные строки частично размыты водой, и уже нельзя прочитать, что там было написано. Остались отдельные слова: "Имей терпенье", остальное не разглядеть в сумерках. Странное послание, а может, намек? Слова и тени оживут сами, когда кораблик коснется воды.
  
  
  2
  
  Полутьма этой комнаты медленно перерастает в полутьму другой комнаты, комнаты по ту сторону. Тихая музыка и тени. Пары движутся в затяжном танце. Я стою у зеркала. Смотреть в зеркало во сне - плохой знак. Страдания и слезы. Но разве жизнь не полна страданий и слез и тогда, когда вы никуда не смотрите? Зеркало во сне - это еще и символ двойственности и тайны. На самом деле, откуда мы знаем, к чему снится зеркало? Хватит страданий и слез, пусть тайна, пусть двойственность.
  Что я вижу в зеркале? Женщину. Это я? Возможно. Кто мы во сне, по ту сторону зеркала и по эту?
  - Тебе нравится разглядывать себя? Тщеславие или разочарование? - подает голос персонаж из моего сна. - Можно пригласить тебя на танец?
  Темный силуэт у двери задает много вопросов. Я еще не вижу отчетливо кто это, и не могу вспомнить, кому принадлежит знакомый голос, но он насмешлив. Поэтому молчу, он тоже молчит, ожидая ответа.
  Как же я могла забыть! Странно, откуда он здесь? Его обычная ироничность всегда чувствуется в голосе, даже когда он не хочет этого показывать. Такая привычка, как будто броня против чужих насмешек. Над ним давно никто не смеется, но он уже втянулся в эту игру: все пропускать через иронию.
  - Двери и зеркало, отражение и вход. - Бросаю я через плечо.
  - Может, выход в обоих случаях?
  - Вопросы без ответов?
  - Неплохое начало для разговора. Так что же, вашу руку, мадам?
  - Битте-дритте, герр Брюс.
  - Кони, Шенди, Ен...
  - Остановись на предпоследнем. На данный момент эта маска моя любимая.
  Пустая болтовня, как пролог пьесы ни к чему не обязывает, предостерегает или обнадеживает. Одно из трех, как всегда.
  - Тогда почему я? Мне кажется, я немного не в своей тарелке.
  Я чувствую его полуулыбку, неужели смущение или только неловкость от несвойственной роли? Но мне хочется, чтобы на этот раз он был просто обаятелен без всякой иронии, ведь это и моя привычка: все пропускать через иронию. А одинаковое, как известно, отталкивается. Мне не хочется сегодня отторжения, пусть все только притягивается. Водоворот, коллапс, черная дыра..., не страшно? Неизвестность всегда страшна, нормальная реакция нормального человека, ведь не знаешь, чего можно ожидать. Но любопытство сосет под ложечкой, а вдруг там что-то такое..., такое, которое мне просто необходимо? И не рискнуть? Посторонись-ка, здравый смысл, это же сон! Если осторожно, если мелкими шагами, то ничего страшного не случится, и потом, я всего лишь загляну туда только и всего. И я бесстрашно улыбаюсь в ответ.
  - Почему? Понятия не имею, но, пожалуйста, смени амплуа, хотя бы во сне.
  - Я попробую, извини, если не получится.
  И он увлекает меня в темноту по ту сторону двери. Мы тени среди других теней. Глинка, вальс, фантазия без границ. Я в черном.
  - О, пожалуйста, смени цвет. Слишком мрачно.
  - Синий?
  - Тайна?
  - Красный?
  - О! - он морщится, как будто во рту у него ломтик лимона.
  - Хорошо, пусть будет фиолетовый на самой грани черного. Ультракосмос. Звездная болезнь, все или ничего.
  - Укол в больное место?
  - Прости, звезда...
  - Прощаю...
  На самом деле я не умею танцевать вальс, но это совсем неважно во сне. И мы плывем, вернее, плыву я, подхваченная уверенной рукой - бумажный кораблик, подхваченный ветром. Здесь всегда так: все легко и просто, стоит лишь подумать об этом. Любая мысль мгновенно воплощается в действие, в предмет, потому что во сне мы сновидцы. И никогда не знаем, кто же духовидец, какую маску он на этот раз выбрал для совращения нас на путь иллюзий.
  - Мистер Брюс, мы с вами знакомы? - задаю я вопрос, мучающий меня.
  - Конечно, раз я тебе снюсь. Разве мы не на "ты"?
  - Конечно, - соглашаюсь я, - хотя в данном случае я могла бы и сама диктовать правила, ведь это моя тарелка. А я могу тебе присниться?
  - Наверное, - он несколько удивлен вопросом, - никогда об этом не думал.
  - Я думала, ты не умеешь думать.
  - Меня моим же оружием? - он смеется. - Пожалуй, я буду удивлен, если ты не приснишься мне в ближайшее время.
  - Что это надежда, вера или любовь?
  - Думаешь, я подхожу для таких вопросов? Все вместе - мираж, почти как мираж. - Говорит он и поясняет. - Часто надежда, вера и любовь сродни призракам - чем дальше идешь, тем дальше они ускользают.
  - Ты тоже мираж?
  - Это другое. Как если бы очутиться внутри миража. Что-то такое, но точно не знаю. Разочарована?
  Пассаж звуков, словно переход на другой уровень.
  - Это Глинка?
  - Нет, это Сен-Санс.
  - И, правда, а что же мы тогда танцуем вальс?
  - Разве мы танцуем? Мы летим.
  Действительно, мы летим. Куда?
  - Куда глаза глядят.
  
  3
  
  Ультракосмические звуки скрипки, словно ветер несут куда-то.
  Открываю глаза. Темно. Глаза глядят в темноту до тех пор, пока темнота не становится сумраком. Темный силуэт на фоне окна.
  - Брюс?
  - Проснулась?
  - Черт! Ты настоящий?
  - Не то что бы черт, но настоящий.
  - Хромой бес или мелкий? А может...
  - Да, Марго!?
  - Какого цвета твои глаза?
  - Когда как. Может, встанешь?
  - Сядь.
  Он подходит к кровати немного неровным шагом, садится на край, лицом ко мне. Чертов сумрак, лица не разглядеть. Я плохо помню, как он выглядел в прошлый раз.
  - Хромаешь?
  - Прихрамываю..., - привычные насмешливые нотки знакомого голоса.
  - Почему? Катастрофа?
  - Падение.
  - Падение всегда катастрофа, не важно, с какой высоты. С высоты собственного достоинства или с небес в преисподнюю.
  Он тихо смеется. Я сажусь на кровати, обнимаю руками колени. Одеяло прикрывает ноги, сорочка, - одно название, - едва прикрывает грудь. Хм, Марго? Королева или Марго Николаевна? Ах, да, "на земле весь род людской..."!
  - Значит, Марго? Ты мог бы явиться Маргарите?
  - Я явился.
  - Вагнер?
  - Гуно...
  - Господи...
  - Не поминай имя Господа всуе.
  - Суета сует, прихрамывающий мистер Брюс?
  - Битте-дритте, fräulein Маргарита!
  - Значит, сделка? Знаешь, в этой истории я, скорее всего, играла бы роль Марты - вдовы и престарелой кокетки, готовой отдаться хоть дьяволу. Но я не собираюсь умирать, по крайней мере, сегодня. Если только взамен на мою душу, ты не предложишь мне бессмертия...
  - Так все просто? А как же "Ко мне вернись счастливая юность..."?
  - Черт! - не очень весело смеюсь я. - Меня моим же оружием? Мстишь?
  - Развлекаюсь.
  "На земле весь род людской...", - он тихо напевает насмешливо-ироничным голосом, так как и положено ему в его вечном амплуа. Спросонья я туго соображаю, поэтому молчу. Честно говоря, я не читала Гете, и оперу ни разу не слушала, и сюжет помню в общих чертах. Он тоже смолк. Выжидает или не знает, что делать?
  - Слушай, может чаю? Или водки? - неожиданно предлагаю я.
  Он смеется то ли с облегчением, то ли с удовольствием. Пойми этого ч..., гм, мистера Брюса.
  - Давай водку, - кивает он, потом подмигивает, - по рюмашке!
  Я жду пару секунд, вдруг все появится само собой. Ну, или с помощью ч..., простите, герра Брюса. Кажется, для него когда-то были возможны подобные выходки. Жду. Ничего. Похоже, это всего лишь выдумки людей так падких на чудеса и даровую выпивку. Вздыхаю, придется идти самой. Иду.
  - Знаешь, я был бы рад, если бы у тебя нашелся лимончик! - несется мне вслед.
  - Какое изощренное желание! С солью?
  - Разумеется.
  Режу на кухне лимон. В приоткрытую дверь комнаты просачивается мутный свет. "Наконец-то", - думаю я с некоторым злорадством. Но в комнате меня ждет разочарование: мой гость всего-навсего включил торшер. Абажур из плотного шелка приглушает и без того неяркий свет лампы, и кровать с Брюсом тонет в полусумраке. Он снял черный кожаный пиджак и остался в черной майке. Прямо в черных джинсах полулежит у подножия фараоновых пирамид и сфинксов, сминая локтями лики Тутанхамона и Нефертити. Короткая черная шевелюра и небритая физиономия, он смотрит куда-то в пространство или спит с открытыми глазами. Я прислушиваюсь к звукам: две рюмки, бутылка - звон стекла о стекло, стеклом о стеклянную поверхность журнального столика. Шуршание металла о стекло - откручиваю пробку, и хрустальный звук льющейся адской жидкости. Какой же это сон, это звуки действительности!
  - Будем! - снова стеклом по стеклу.
  Водка обжигает язык и горло. Горько! Ничего это временно, солено-кислый вкус лимона во рту заставляет зажмурить глаза. Смотрю на ..., на того, кто сидит напротив.
  "Что дашь ты, жалкий бес, какие наслажденья? Дух человеческий и гордые стремленья таким, как ты, возможно ли понять?"
  - Как ты думаешь, смогу я кого-то окрылить?
  - А тебя кто-то может окрылять? - уголки его губ так и стремятся изобразить ухмылку, но он благоразумно сдерживается. - Есть желание летать?
  - Кто может исполнить желание, если сам не можешь?
  Мне хочется, чтобы он отвечал на мои вопросы, а не спрашивал меня. Брюс молчит, кривит уголки рта. "Тот, который правит бал" - не этот ли ответ подразумевается? У кого же, как не у него просить такой малости или милости - вечной или хотя бы долгой юности? Интересно, какую же цену он заломит, ведь это мой сон? Впрочем, я еще ничего не просила, а разглядывание себя в зеркало еще нельзя назвать просьбой. Возможно, мне хотелось всего-навсего кое-что подправить, так мелкие детали.
  - Молодость и красота проходят так же быстро, как цветение подснежников. - Говорит он совсем не насмешливо на этот раз. - Это временно, как простуда.
  - Не пытайся меня успокоить. Думаешь, я "больна" вселенскими проблемами?
  - Высокие стремления? - он снова криво улыбается. - Продолжай раскопки, может, что и нароешь исключительно музейной ценности, чтобы потом оно могло вечно пылиться под толстым стеклом.
   Я смотрю на него и думаю: "Откуда, из каких глубин подсознания я тебя вытащила? Как будто слепила из той мути, что осела в самых потаенных уголках". А греза наяву уже давит на виски, заставляя сердце учащенно биться.
  - Ты не хочешь заняться со мною любовью? - задаю я сакраментальную фразу женщины, зашедшей в тупик.
  О чем еще может спросить женщина, которая решает загнать мужчину в тупик. Не тот, в котором она сама, но самый для него бесповоротный. Это вопрос, на который подразумевается только один ответ, хотя кажется, что ответов как минимум два. Но в отрицательном ответе кроется конец мужчины, как мужчины, хотя бы в глазах женщины. У него есть и третий вариант, когда не говоря ни "да" ни "нет", он старается увиливать, насколько хватит сил. В любом случае это все равно отрицание. Мужчина всегда думает, что, отказывая, это он отрицает женщину, и не понимает, что отрицает себя. Но как следствие возникает вопрос: зачем ты здесь со мной? Возможно, мужчина надеется, что обычная женщина его так никогда не спросит. Но женщина из сна не может быть обычной. Кто она, суррогат женщины, или квинтэссенция всех женщин сразу? Маргарита в белом саване или Марго в бриллиантах на голом теле? Все равно искушение. "Тот, который правит бал" считает это своей привилегией. О, заблуждение, обычное заблуждение мужчины. Женщина, позволяющая так думать любому мужчине, не стремящаяся отнять у него пальму первенства, поистине мудра. Будь мудрой, оставь мужчине все внешние атрибуты власти. Но, шепча ему на ухо кажущиеся глупости, ты повелеваешь тем, кто всегда готов править миром. Жажда страсти - жажда власти!
  Мы молча смотрим друг на друга какие-то мгновения. Или вечность. Во сне нет времени. Но разве это сон?
  - Хочу, - говорит он словами мужчины, который уже давно все обдумал.
  Истома пронзает все тело почти до боли. Больно? Нет, горько. Я тихо плачу, чувствуя поцелуи на своем лице. Во рту горько-солено-кисло, на сердце больно-истомно-сладко. Мозг плавится, и горячим металлом течет вдоль позвоночника. Нервная дрожь как предсмертная агония. С какой высоты я падаю? Или лечу? Это как посмотреть. Падение - это всегда катастрофа, все равно в реальности ли, или только в твоем мозгу. А полет - это всего лишь затяжное падение.
  
  4
  Открываю глаза. Темно. Взмах руками, и я объемлю одиночество. "Нельзя объять необъятное!" Козьма, вы были правы, нельзя.
  Кто-то сказал, что звуки и запахи - это признаки действительности. Я ничего пока не вижу, но слышу тонкий звук, как будто тихий свист и шорох. И запах чувствую. Вдыхаю полными легкими приглушенный аромат розы и корицы, он такой протяжный и упругий, не резкий, а обволакивающий - запах запертого пространства. Запах пыли и тлена. На пастели с египетским сюжетом, что еще может казаться?
  На постели? Подо мной нет никакой постели, такое ощущение, что я лежу на голом каменном полу. Он холодный, но сухой.
  Где я, куда попала? Мысли мечутся в черепной коробке, словно шарик в рулетке. Чет, нечет? Первое желание кричать, проходит, появляется более здравое соображение. Нужно перестать метаться, успокоиться и постараться приглядеться.
  В темноте на уровне примерно человеческого роста слабо виднеется светлое пятно в клеточку. Н-да! Неутешительно, когда понимаешь, что пространство, в котором ты находишься, всего лишь тюремная камера. "Сижу за решеткой в темнице сырой...", Слава Богу, здесь сухо. Но темница, есть темница. Дверь должна быть напротив. Глаза постепенно привыкают к темноте, теперь можно встать и постараться объемлить объемлемое пространство. Начнем с двери, она деревянная, окованная толстыми железными пластинами. Для таких выводов глаз мало, приходиться ощупывать руками. И точно также руками за стены и по периметру, чтобы понять в каком пространстве я нахожусь. И потом, такое занятие не дает сразу же сойти с ума.
  Вам когда-нибудь приходилось просыпаться в темнице? Если вы легли спать в темнице, то это нормально в ней и проснуться. А вот если вы заснули в своей постели, мягкой удобной, такой привычной..., можно думать, что это всего лишь сон. А если не сон? Нет способа, чтобы знать стопроцентно спишь или не спишь.
  Я прихожу к выводу после нескольких минут блуждания на ощупь, что темница невелика, восемь на десять шагов, в правом углу от двери лежит куча полуистлевшей соломы. Стены каменные, как и пол, сидеть и лежать не на чем, только на полу. И дверь, разумеется, закрыта намертво с той стороны.
  Можно сесть и спокойно заняться умственным трудом, по крайней мере, попытаться вспомнить, что было до этого. Как я умудрилась тут оказаться? Западня, каменный мешок, и у меня нет совершенно ничего, ни толстого вязального крючка, ни железной ложки. Я передергиваю плечами, здесь довольно прохладно, а на мне всего лишь шелковая сорочка и такой же халат, отделанный кружевом, хорошо, что и то и другое до самых щиколоток. Но я босиком. Какой-то кошмар, из теплой постели прямо в холодную тюрьму. Чертовщина!
  Я помню только сладострастие бытия, но нельзя же за это человека бросать в темницу? И потом, это было обоюдное желание. Что-то никакой вины за собой я не чувствую. Только досаду: как пить так за мой счет! А может, в пылу страстей я что-нибудь несусветное попросила и уже расплачиваюсь за свою дерзость?
  Как будто у меня не было иных обычных способов получить желаемое? В конце концов, можно было продолжать жить, каждый раз вздыхая у зеркала, увидев на лице очередную морщинку. Хотя и седины никакой нет, а все же бес в ребро! Какое ребро, прямо в голову. Спокойствие, только спокойствие, я просто сплю. Жалкое утешение, когда мерзнуть ноги и ужасно хочется пить.
  "На земле весь род людской...". Так, так...
  Ну, если все идет по сценарию, то в скором времени герр Брюс должен прийти на свидание и попытаться умыкнуть меня отсюда, взамен на что-то существенное. Поторгуюсь. Я ухмыляюсь в предчувствии словесной, а может, не только словесной перепалки. Подогревать себя подобными мыслями - ощутимое утешение. По-моему, пол стал теплее. В таком случае нужно запастись терпением. Имей терпение? - Имею.
  Запас моего безграничного терпения иссяк, мне начало казаться, что я проросла корнями в этой темнице, иссохла и зачахла. Меня никто не кормил, ни глотка воды! Здесь даже крысы не водились. Я оглохла от тишины и с тоской вспоминала графа Монте-Кристо и пани Иоанну! Больше никого не могла вспомнить.
  Обезвоженный организм перестал сопротивляться, и только мозг бредил или бродил, но не в поисках выхода, а просто блуждал без всякой цели. Вспоминалась и грезилась всякая ерунда и глупости. В них вплетались шорох и свист, ставшие как будто отчетливей и ближе. Я прислушалась, потом поползла вдоль стены, прислоняясь ухом к каменной кладке то там, то здесь. Моментами у меня не хватало сил ползти дальше, я старалась не смотреть на свои руки, ставшие сухими как пергамент и тонкими как веточки. Звук шел от той стены, где лежала солома. Я лежала и слушала, пока не сообразила поскрести ногтями по камню. Слишком тихо. Кулаком в стену! Ничего.
  И я тихо заскулила, плакать слез не было. Дура, нужно было кричать с самого начала! А теперь нет сил, чтобы кричать, только хрипеть: "Я здесь". И темнота. Спасительная темнота. Надеюсь, что проснусь.
  - Марго, очнись!
  Кто-то немилосердно меня трясет, мои засохшие мозги могут высыпаться через уши, так как мой рот плотно закрыт - сухие губы словно срослись.
  - Марго! - в голосе никакой насмешки, только отчаяние.
  Медленно открываю глаза. Светлое пятно перед глазами постепенно приобретает форму знакомого прямоугольника в клеточку. Опускаю глаза вниз..., о, черт! Я не доставлю тебе такого удовольствия, Брюс, видеть меня мертвой.
  - Марго, наверное, в соседней камере, Брюс, меня зовут Шенди, запомни.
  - Шенди, - радостно шепчет он, - ты жива, слава Богу.
  Он прижимает меня к груди, она пахнет пылью и потом. Роза и корица. Запах запертого пространства. Таращусь обалдело в каменные своды потолка. Знакомая паутина в одном углу. Интересно, чем питается здесь паук?
  - Пить. Ужасно хочу пить. - Бормочу я и не могу удержаться, чтобы не сказать. - Все-таки, ты переигрываешь, черт. Какого черта мы здесь? Страдания слаще, чем самые изощренные исполненные желания? Мне надоело страдать, хочу быть пресыщенной от удовольствий. Какой же ты черт, Брюс, какой же ты черт!
  - Тише, потерпи, - говорит он и гладит по спине рукой, - какой, какой, пыльный и грязный. Еще заросший и голодный.
  - Сделай хоть что-нибудь!
  - Пытаюсь.
  Темнота. Открываю глаза, устало оглядываюсь. Это другая темница, она как будто бы больше, в ближней стене виднеется черная дыра размером со средний телевизор. Рядом с ней лежат кучкой несколько камней, по-видимому, раньше они были частью стены. Поворачиваю голову вправо и некоторое время ошеломленно смотрю на картину, представшую моему взору: Брюс висит на стене. В виске тупо стучит одна мысль: "Стоило из-за этого тащить меня сюда!"
  - Брюс! - шелест губами.
  - М..., Шенди, очнулась?
  Он спрыгивает со стены идет ко мне. Пыльный, грязный, заросший, не врал, значит. Черная майка стала темно-серой и в двух местах порвана. Достаточно длинные волосы и борода, тоже пыльные и грязные. Он в черных боксерах, ободранные коленки переходят в волосатые икры, которые заканчиваются черными носками и пыльными черными туфлями, теперь уже не щегольскими, а изрядно потрепанными. Странный вид.
  - Что ты делаешь?
  - Что-то пытаюсь, - говорит он, облизывая сухие красные губы, - пытаюсь расшатать решетку, вроде поддается.
  - И все? - протягиваю я разочарованно. - По-другому не можешь?
  - Не могу, - он смотрит хмуро, - это твоя тарелка.
  - Я тоже не могу. - Вздыхаю я и спрашиваю без всякой надежды. - Это не сон?
  Он ничего не отвечает, возвращается к своему занятию. Ремень и скрученные джинсы перекинуты через решетку, он подтягивается на них и снова повисает на стене почти под потолком. Я всеми силами пытаюсь проснуться.
  - Почему нас не кормят и не поят? Это уже перегибы, даже в настоящей тюрьме были более жалостливы к заключенным. Я подам жалобу, когда проснусь!
  Он отвечает не сразу, усиленно пыхтит.
  - Кому? Здесь больше никого нет, мы здесь одни. - Кричит Брюс, повисая на руках.
  Решетки в проеме окна нет, как нет и ремня с джинсами. Он спрыгивает на пол, потирая ободранные ладони.
  - И как мы отсюда выберемся?
  Я пытаюсь сесть, понимая, что каким-то образом придется забираться на это окно. Это пока единственный реальный выход отсюда. Что там за окном, я еще не знаю, но хочется верить, что как только я там окажусь, мир ляжет у моих ног послушным котенком, даже если я соберусь дать ему пинка. О, как зудит моя правая нога! А что же достанется Брюсу? Поцелуй? Нелепо. Пощечина? Примитивно. Я буду мучить его своей загадочностью, разгадывай, милый. Разгадывай..., не разгадаешь, я и сама не знаю ответа.
  Брюс проводит по лицу тыльной стороной руки, вытирая пыль и пот. Становится на колени передо мной, убирает волосы с моего лба, такие знакомые движения - пролог перед актом. Я облизываю шершавым языком шершавые губы.
  - Это обязательно сейчас? - задаю я вопрос, который сразу же кажется лишним.
  Он не отвечает. Смотрит на меня такими серыми глазами, как грозовое облако, из которого вот-вот хлынет дождь или сверкнет молния. Поцелуй как водка обжигающий горький. Объятия - кандалы, скрепляющие узами два одиночества. И слова, переводящие язык сердца на обычный человеческий, - пища для мозга раз нет никакой другой.
  - Ты мне нужен, мне кажется, что я уже не смогу без тебя. Мне кажется, что я...
  - Тише, - никакой иронии в голосе, только нежность, - тише, любимая.
  Во мне нет жидкости, чтобы плакать от счастья. Я хотела всего лишь, а..., о, Брюс!
  Я сижу на подоконнике и смотрю из окна на мир. Собственно, это даже и не окно, а так дыра в стене. Картина передо мной и подо мной мало утешительная. Я сижу примерно на высоте пятиэтажного дома, внизу в отвесную стену бьют волны. Море, если это море, слегка штормит. Водное пространство нигде не кончается, до самого горизонта вода. Смотрю на Брюса, он ждет, когда я подам ему руку.
  - Пожалуй, я столько не проплыву. - Говорю я ему.
  - Там где-то должна быть лодка. Падай мне руку и постарайся не свалиться.
  - Лодка? А чем ты ковырял стену, не ногтями же? - я рассматриваю углубления, в которых когда-то были прутья решетки.
  - Спицей, - он крепко держит меня за руку, - упрись ногами в стену.
  - Спицей? А где ты ее взял?
  Пока мы осторожно размещаемся в проеме окна, он молчит. Наконец, мы можем перевести дух. Я стараюсь не смотреть вниз, а представить, что придется туда прыгать, мне вообще страшно.
  - Здесь до тебя была замурована вязальщица? - спрашиваю я.
  - Что? - сначала не понимает он. - А! Нет, это твоя спица, они лежали на нижней полке журнального столика. Шенди?
  Наверное, у меня дурацкий вид, я раздумываю, задавать еще вопросы или стоит воздержаться.
  - Ну, конечно, после пани Иоанны это самое удобное орудие, чтобы выбраться из темницы. Только вязальные принадлежности: толстые пластмассовые крючки и тефлоновые спицы. Мне кажется, что их должны раздавать каждому заключенному вместе с вязанием, как обязательный атрибут заточения.
  - Иронизируй, только спица была стальной. - Усмехается он.
  - Разумеется, - соглашаюсь я, - стальная спица гораздо надежней, чем заклинание. Лучше объясни, как мы должны спуститься, мне страшно сказать прыгать, я даже вниз лишний раз боюсь посмотреть.
  - Не смотри, крепко меня обними и постарайся мне не мешать, в воде тоже. Просто доверься мне. Хорошо?
  - Хорошо. Поэтому ты решил ..., - я киваю в сторону камеры.
  - На всякий случай. - Кивает он в ответ. - Вдруг это последний.
  - Вообще-то, обычно перед смертью смертники ели, - вспоминаю я.
  - Кому как. - Улыбается он.
  Мелодия без звука в улыбке и глазах. Разве так бывает?
  - Гуно?
  - Нет, - он качает головой, - Глюк. Держись.
  Я не смотрю и не думаю, куда мы летим, в глубине души надеясь, что у Брюса внезапно вырастут крылья, и он плавно опустит меня на твердую землю. Это же сон, а во сне все можно! Во сне ли? Все мои засохшие внутренности сжались от ужаса, хотя казалось, что сжиматься уже дальше не куда. Удар. Холодная вода смыкается над головой. Я захлебываюсь слезами и водой. Только не разжимать рук. Если я утону, то только вместе с тобой, жалкий ничтожный бес.
  - Шенди, успокойся, все обошлось. - Брюс гладит меня по мокрым волосам.
  Мы сидим, прижавшись друг к другу, на небольшом скалистом уступе у самой стены. Меня слегка знобит, это даже странно, после такой холодной ванны нужно было бы трястись и стучать зубами.
  - Ну, зачем, зачем? - всхлипываю я. - Не понимаю, зачем? Я ужасно выгляжу, у меня нет сил, и вообще, мне плохо! Верни меня к зеркалу, ничего больше не хочу. Не хочу такой ценой.
  - Какой? Не хочешь посмотреть на меня, чем тебе не зеркало?
  Поднимаю голову и смотрю. Глаза - зеркало души, не может быть, чтобы у бездушного беса были такие глаза - самой задушевной тональности. Не очень уверенный взгляд, но полный надежды.
  - Брюс? - я надрывно всхлипываю. - Глюк?
  - Глюк, - соглашается он. - Эвридика.
  Он прижимает меня к своей груди и ждет, когда я успокоюсь. Эвридика? Я тень в царстве мертвых или только свое отражение? Зачем меня так мучить? Падение как рождение, во сне не помнишь прошлого, все сразу как настоящее. Там, в реальности мне всегда хотелось казаться сильной, никому не показывать своей слабости, а что же здесь я распускаю нюни? Я поднимаю голову.
  - Все будет хорошо, - говорит мой мучитель и целует меня в нос. - Имей терпенье.
  - Знаешь, сколько ты мне должен? Я просто стояла у зеркала, - я слегка начинаю злиться, добавляю, - во сне. Это хуже всякой действительности, там меня никто не сажал в тюрьму. Разве я заслужила это?
  - Нет.
  - Тогда чего ты хочешь от меня?
  - "Что дашь ты, жалкий бес, какие наслажденья? Дух человеческий и гордые стремленья таким как ты, возможно ли понять?" Пытаюсь понять, каких наслаждений ты достойна.
  - Хм, со времен Гете бесы поумнели? Значит, хочешь понять, а совратить не пытаешься?
  - Пытаюсь. - В его улыбке привычная ирония.
  - Что-то не в той последовательности. Вода была, а где же огонь? Мне предстоит еще пережить пожар?
  - Разве ты его не пережила?
  - Ты хочешь сказать, что..., - я удивленно смотрю на него, - какие-то странные у тебя представления.
  - Странные?
  - Для беса странные. Такая тонкость чувств и изощренный ум.
  - У меня степень магистра. - Усмехается он.
  - О! У меня тоже высшее образование. Квиты. И все же даю тебе возможность исправиться. Последнюю возможность, учти. Иначе...
  - Что?
  - Честно говоря, я уже так привыкла к тебе, что даже не знаю, что буду без тебя делать. - Теперь усмехаюсь я.
  - Квиты. Плывем?
  - Я хочу пить.
  - Пей. - Он кивает на воду. - Вода пресная, это озеро.
  - Твои проделки?
  - Нет. - Смущенная улыбка, а может, снисходительная усмешка. - Не успел. Природа постаралась.
  - А!
  Я накланяюсь к воде и зачерпываю воду ладонями. Пью медленно, несколько раз повторяю эту процедуру. Вода холодная, вкусная, никак не могу напиться. Когда мы плыли, я даже не поняла, что вода несоленая. Вообще-то, я не плыла, а всего лишь держалась за спину Брюса. Странный он какой-то, двойственный, не поймешь, что он сделает в каждый момент, поэтому я все время настороже и не теряю бдительности. Нужно хотя бы убеждать себя, что еще стараюсь изо всех сил быть бдительной. Вздыхаю, как все-таки мужчина действует на женщину, она даже соображать перестает. Конечно, не любой мужчина, а тот который.... Ага, Брюс уже, значит, который? Как все-таки быстро я сдалась, стоило пару раз поцеловать, приласкать. А тюрьма? Какие еще планы он вынашивает? Я оглядываюсь на него с подозрением.
  - Не перестарайся, после долгого воздержания много пить нельзя.
  - После долгого воздержания я бы почистила зубы и помылась.
  Слово "воздержание" действует на меня негативно, я смотрю вверх, туда, где были наши темницы. Тюрьма, скорей всего, представляет собой квадратную башню, стены которой местами обрываются прямо в воду, и только в одном месте, там, где мы находимся, есть неширокий уступ. Наверное, где-то рядом есть вход в башню, но нам он уже не нужен. Теперь я знаю, что такое настоящее воздержание - это когда нет никакой возможности что-то сделать. Никакой возможности ни физической, ни умственной. Может быть, со временем, мумифицировавшись заживо, я бы обрела необходимое состояние нирваны, преисполнившись силой духа, но я всего лишь слабая женщина, которая еще не потеряла вкуса к жизни. Я болтаю руками в воде, а потом набираю целую пригоршню и плещу себе в лицо. Освежиться, остудиться? Да хотя бы прийти в себя. Вода стекает за ворот мокрого халата.
  - На тебе одежда еще не высохла после купания. - Полуулыбка на его губах. - За что я тебя люблю, так это за безграничный запас иронии, другая на твоем месте давно бы уже выдохлась.
  - Другая!? - наверное, в моем голосе слышится ревность.
  - Только ты! - быстро восклицает он. - Плывем?
  Лодка качается в двух шагах, она привязана толстой веревкой к кольцу в стене. На дне лежит пара весел. Я усаживаюсь на носу, без слов даю понять, что ни одного гребка не собираюсь делать, хоть потоп! Брюс размещается на корме. Куда мы плывем, я даже не спрашиваю. Наверное, он знает куда, а мне, честно говоря, после заточения все равно, лишь бы была твердая земля и нормальные жизненные условия. Есть, пить, приличная комната, пусть даже одна на двоих, я не против того, чтобы делить ее с ним, ванна или душ, чистая удобная одежда, желательно по моде, но сойдет и простая. А еще бы в парикмахерскую, маникюр, педикюр, массаж, косметические процедуры, макияж.... И высший пилотаж! Смеюсь. Брюс смотрит на меня, прищурившись. Я подмигиваю ему и кручу пальцем у своего виска. Он не выдерживает и тоже смеется. Как много мне надо! И так мало!
  Не помню, сколько мы плыли, я начала клевать носом. Потом свернулась калачиком на дне лодки, и забылась глубоким сном.
  
  5
  
  Темнота. Тихо звучит музыка. Кажется что-то в стиле джаза. Открываю глаза.
  - Гершвин? - я продолжаю игру в угадывание, уже не задумываясь.
  - Гершвин. Summer time. - Соглашается Брюс и тут же предлагает. - Выпить не хочешь? Бренди или виски?
  Я ошалело смотрю на него, мне нужно сначала прийти в себя, чтобы что-то ответить. Кажется, я ожидала всего, но всегда так трудно угадать, что тебя ждет на самом деле, особенно тогда, когда будущее от тебя не зависит и возникает вот так сразу без предварительной подготовки. Ты только пешка в чьей-то игре, даже если и пытаешься диктовать условия. Я быстро оглядываюсь, пытаясь понять, где мы находимся на этот раз. Слава Богу, это не тюрьма!
  Разглядываю Брюса, он выглядит что надо! В костюме, при галстуке, побрит и причесан, пожалуй, даже шикарно выглядит. Опускаю глаза на свою грудь и чувствую, что непременно должна взглянуть на себя в зеркало. Все, что окружает меня, я разгляжу потом.
  - Мне нужно выйти. - Я говорю громким шепотом.
  Внезапный жар в груди и взмокшие ладони от волнения. Мне кажется, что Брюс тоже нервничает.
  - Я провожу тебя в дамскую комнату.
  Пока он поднимается и идет ко мне, я торопливо шевелю пальцами ног, пытаясь таким способом определить, что за обувь на моих ногах. Не очень удобные туфли на высоком каблуке. До дамской комнаты я иду как в тумане, Брюс заботливо держит меня под руку. Стараюсь никуда не смотреть, даже краем глаза, только прямо, и все равно замечаю белые скатерти на столах и черные смокинги официантов. Брюс остается в холле, а я перешагиваю порог комнаты, опустив глаза вниз, чтобы не увидеть свое отражение немедленно, потому что боюсь разочароваться.
  Поднимаю глаза и смотрю на себя в зеркало, сначала ничего особого не чувствуя. Что я там ожидала увидеть? Конечно, себя и никого другого. Но даже себя мы представляем каждый раз по-разному. Спустя секунду, я уже придирчиво себя рассматриваю, оценивая работу Брюса, как если бы он был моей портнихой или пластическим хирургом. Перешивать или переделывать поношенную вещь в новую - труднейшая работа. Не каждый шарлатан справится, а я довольно придирчивая заказчица. Хотя я не всегда высказывала портнихе свои замечания, надеясь, что она и сама видит недостатки своей работы. Порой не видела, и тогда неудачная вещь без дела висела в моем шкафу, задвинутая подальше.
  На этот раз придраться было не к чему. Я получила то, что хотела. Он вернул мне молодость не в том смысле, что вернул меня прежнюю, какою я была когда-то, но сделал как бы из меня теперешней. Я всегда хотела быть именно такой - довольной своим внешним видом. Это редкий случай у женщины, она всегда найдет у себя какой-нибудь изъян, даже если его нет. Я не находила никаких изъянов, может быть потом позже, но сейчас в собственных глазах я была совершенством. Это очень много значит! Я даже не сразу обратила внимание на одежду, и она была безукоризненна. Платье оливкового цвета и бежевые туфли, никогда не думала, что мне идет зеленый. Подняла подол и заглянула в декольте, убедилась, что чулки и белье хорошего качество и дорогие. Потом дома посмотрю, от какого кутюрье платье. Интересно, он решил ограничиться только одеждой и внешностью, или и все, что причиталось к этому тоже должно быть?
  Я отошла подальше от зеркала и продолжила одно из любимейших занятий любой хорошенькой женщины. Разглядывала себя и в фас, и в профиль, даже попыталась разглядеть со спины. Хорошо, что рядом со мной не было ни одной дамы, что бы они обо мне подумали? Мое занятие было самым настоящим тщеславием, если хотите - гордыней, самолюбованием и самовлюбленностью. Экая порочность во мне таилась, а тут вылезла на свет божий во всей неприкрытости. Я самодовольно себе подмигнула, тряхнула головой, слегка растрепав прическу, это действие сделало меня еще лучше и добавило еще большего самодовольства. Меня распирало от гордости за себя, когда я выходила из дамской комнаты.
  Мне показалось, что и Брюса тоже распирало самодовольство, конечно, ведь это была его заслуга. Но потом поняла, что он едва себя сдерживает, чтобы не расхохотаться. Я не обиделась, даже на его хохот мне было теперь наплевать. Женщина, уверенная в себе, не будет обращать внимание на такую мелочь. Теперь, идя к столу, я чувствовала восхищенные взгляды мужчин и завистливые женщин. То ли еще будет.
  - Прости, если я заставила тебя ждать. - Я снисходительно улыбнулась своему спутнику через стол.
  - Ерунда, мне было приятно тебя ждать.
  - Мне стоит попробовать все, что здесь стоит, или воздержаться? Если честно, то я ужасно хочу есть, просто зверски голодна! Как будто бы в прежнем моем состоянии мне немедленное ожирение не грозило. И вообще, здесь это будет прилично?
  - Не переедай, воздержись, но совсем по другой причине, после длительной голодовки - это вредно. Всего понемногу.
  - Понятно. А я думала, что ты принесешь мне свои извинения за длительную сухую голодовку, и скажешь: "Лопай, дорогая, все, что хочешь!"
  - Дорогая, у нас всего полчаса времени, - он небрежно двинул рукой и взглянул на часы. - Нам не простят опоздания.
  - Нас ожидает королевский прием? Мы вообще, где находимся?
  - В ресторане, - он уставился на меня удивленно, - а, вообще-то в Голливуде.
  - Кхе-кхе, - я едва не поперхнулась виски, - больше ни о чем не спрашиваю, а то умру от разрыва сердца прямо на месте. Мне бы хотелось еще пожить в таком гламурном облике.
  От ресторана мы ехали, естественно, на белом "Бентли", за рулем которого сидел шофер, естественно, в черной униформе. В автомобиле Брюс повел себя несколько вольнее, чем в ресторане. Меня это не удивило, он имел на это право. После затяжного поцелуя, я решилась на мучающий меня вопрос. Вопросов у меня была целая куча, не то, чтобы они стремись вывалиться все одновременно, я их благоразумно сдерживала, просто некоторым не терпелось выскочить наружу. На них мне хотелось получить немедленный ответ. И хотя я не сомневалась, что все еще сплю, мне хотелось понять, что происходит.
  - Я достаточно дорого себя продала?
  Жесткий вопрос, но сделка есть сделка.
  - Дорого, очень дорого, - отозвался Брюс, - ты даже не представляешь, насколько дорого. Тебя это как-то успокаивает?
  - Отчего же не представляю? Если не применять к душе денежный эквивалент, то душа равна только другой душе. А она у тебя есть? Это как раз меня и не успокаивает.
  Он помрачнел, вся ирония исчезла с лица. А я вдруг подумала, что даже не представляю, как он выглядит на самом деле. Он знает меня настоящую, я не знаю, какой он настоящий, и нужно ли мне это знать? Что же он поставил на кон, бездушный ничтожный бес? А что я знаю о бесах, кроме того, что когда-то читала? Их представляли очень часто несимпатичными тварями, мерзкими, пакостными, способными на любую подлость, чтобы получить свое. Неужели я, как и дон Альвар, поддамся чарам мелкого беса в чине магистра? Черта с два! Вообще-то мне хватило бы и одного черта. Того, кто сидит рядом. Мне вдруг захотелось узнать, что его так омрачило, о чем он думает, захотелось обнять его, чтобы он чувствовал..., стоп! Никаких сантиментов!
  - Брюс? - мой голос звучит участливо.
  Так нельзя, голос меня выдает, я не настолько прожженная обманщица, чтобы скрывать под маской предприимчивости и эгоизма истинные чувства. Наверное, душа моя еще была во мне, потому что я могла заглянуть в нее и увидеть на самом ее дне то, чего так боялась. Не может человек подчинить себе рождение этого чувства. Нахлынет откуда-то, и ты не в состоянии его удержать. Мы только позволили ему прикоснуться, а оно уже несет куда-то, не спрашивая нас.
  Он ничего не ответил, сжал мою руку и смотрел вперед сосредоточенно и хмуро. Я решила, что ему неприятен этот разговор или его уже стал раздражать мой тон, в котором часто сквозила издевка, и я почувствовала себя бесконечно одинокой. Все-таки он достаточно терпелив со мной, впрочем, это его работа. Я вздернула подбородок, почувствовав себя обиженной. Он даже ухом не повел.
  - Мне кажется, что за нами кто-то следит, за нами едет одна и та же машина. - Замечаю я. - Тебе не кажется?
  - Это охрана. - Бросает Брюс небрежно.
  - Чья?
  - Твоя.
  - А я у нас кто?
  - Звезда.
  - А! Хотя в данном случае уместнее было сказать "О!". Попробовать угадать, куда мы едем?
  - Это не секрет. - Пожимает плечами он. - Нас ждут на ежегодной церемонии вручения...
  - Угу, раз Голливуд, то премия "Оскар". - Заканчиваю я. - Тогда позволь уточнить: я какая звезда - известная? Мне там что-то будут вручать и мне стоит подготовить речь? Мне нужно понять, как себя вести. - Поясняю я. - И еще, ты кто в данном случае?
  - Мне хотелось хоть немного приятно удивить тебя. - Оправдывается он. - Ты пока еще малоизвестная звезда, это всего лишь твой дебют. Твое имя есть в списке номинантов на "лучшую женскую роль", но я не знаю, будешь ли ты победительницей. А если и будешь, то ничего особого говорить не нужно, веди себя естественно, это приветствуется. А я продюсер и режиссер этого фильма.
  - Ну, это само собой, что ты продюсер и режиссер, и что ты как обычно ничего не знаешь наперед. - Теперь моя очередь криво улыбаться. - Что за фильм, это я хоть должна знать? И я кого там играю? Слушай, а почему я - актриса, я думала, что буду как минимум принцессой?
  - Принцессой надо родиться. - Неожиданно резко говорит Брюс. - Фильм "Маргарита", это твоя первая главная роль.
  - "Маргарита", как будто название мне что-то говорит! - фыркаю я. - Чтобы стать принцессой, можно выйти замуж за принца. - Я улыбаюсь невиннейшей улыбкой.
  Иногда мне доставляет удовольствие его слегка позлить.
  - Ты хочешь замуж?
  Я не знаю, что ответить сразу. В голове возникает несколько неопределенных ответов между полным отрицанием данного факта и полным согласием с ним. Принцесса - заманчивая мечта очень многих женщин разного возраста. Принцесса - это когда вам все сразу падали в одной красивой упаковке. А у меня остались бы воспоминания из сонного царства "как я была принцессой".
  - Я полагаю, мы живем вместе? - еще один невиннейший вопрос.
  - Само собой. Какого черта я стал бы снимать фильм с тобой в главной роли?
  Мне кажется, он решил на мне отыграться.
  - Я - плохая актриса?
  Я чувствую, как предательски начинает напрягаться подбородок. Меня задевает его молчание. Он тоже отвечает не сразу, словно дает мне время понервничать.
  - Замечательная. Порой вполне натурально играешь там, где не нужно.
  - Порой самообладание нужно как способ защиты.
  - От кого?
  - Хотя бы от тебя!
  - Браво, Шенди! - он чмокает меня в щеку.
  - И ты думаешь, что для церемонии сгодится этот наряд? - Я смотрю на него уничтожающим взглядом. - Хочешь, чтобы я ославилась на весь мир?
  - "Мир" - пожалуй, слишком громко заявлено. Нормальный наряд - отдает болотом и нечистью, в тебе больше чертовщины, чем святости.
  - Примерзкий тип! Это будет не только мой позор, но и твой! Я буду среди звезд в простом платье для уик-энда, какой кошмар! - Я вся в негодовании и заявляю совершенно серьезно. - Я никуда в этом не поеду! Либо сделай что-нибудь!
  - Какая к черту принцесса, Королева Марго! Звездная болезнь так располагает к капризам, или наоборот? - не смотря на слова, Брюс - само внимание. - Не нервничай, дорогая, хотя румянец тебе к лицу.
  Он перетаскивает с переднего сиденья большую яркую картонку, ставит ее себе на колени и открывает крышку. Там лежат лепестки лаванды или что-то очень похоже на них, что-то тончайшее насыщенного сиреневого цвета. Виолетта, Вероника, Маргарита...
  - Что это?
  - Переодевайся, раз тебе не нравится зеленый. - Спокойно заявляет Брюс.
  - Ты, что издеваешься? Как я смогу в машине нормально переодеться? - я уже на грани истерики. - И потом лиловый цвет с изумрудами...
  - Разумеется, еще один позор! - ухмыляется он самодовольно, вынимает из внутреннего кармана черный бархатный мешочек. - Держи. Сгодиться?
  Он вытряхивает прямо мне на колени содержимое кошелька: браслет и серьги - бриллианты в изысканной оправе. Красиво.
  - Грудь нынче подается естественно, без драгоценностей. У нас десять минут.
  Он говорит это так, что я понимаю, спорить бесполезно. Ну, ничего, я тебе это еще припомню, мерзавец! Как только "Оскар" будет в моем кармане, я отыграюсь за все неудобства по самому высшему разряду! Переодеваться на заднем сиденье автомобиля в вечернее платье - это вам не прыжок в холодную воду с пятого этажа, но все равно приятного мало. Начисто попрано законное право женщины - видеть себя в зеркале в полный рост. Хорошо хоть ткань не мнущаяся. Брюс помогает мне застегнуть молнию на спине, поменять сережки и даже поправить чулки, заботливо протягивает мне косметичку. Я, сосредоточенно пялясь в зеркальце пудреницы, исправляю обычный вечерний макияж на вечерний звездный. Томное сиянье глаз, от ресниц тени на скулах и губы, зовущие к поцелую. Та-та-та... И уже вертятся слова на языке, но совсем другие. В этой спешке и тесноте я должна была бы продолжать негодовать, но...
  Если вы - женщина, и вам приходилось раздеваться и одеваться на заднем сиденье в машине.... В присутствии мужчины. А если точнее, то двух мужчин. Но шофера в расчет можно было не брать, ему было абсолютно все равно, чем мы там занимаемся. Так вот, что вы должны были бы чувствовать? Если вы - женщина порядочная? А если вы - женщина несколько далекая от порядочности, то есть лишенная ханжества, а заодно и моральных принципов, что бы чувствовали? Чтобы вы чувствовали, если бы в ответ на ваш сумасшедший затуманенный взгляд услышали: "Не сейчас, имей терпенье"? Быть взбудораженной от возни с одеждой и от ощущения, что на тебя полураздетую смотрят и слышать: "Имей терпенье!"? Почему я не проснулась в этот самый момент? По одной причине, сидящий рядом имел это самое терпенье - выжидающий взгляд, притаившегося тигра.
  Чтобы унять дрожь, возникшую во всех конечностях сразу и успокоиться, я отворачиваюсь к окну, Брюс, кажется, тоже отвернулся. Наступает что-то подобие равновесия. Так ему и надо, пусть терпит. Пусть терпит, хоть до завтрашнего утра!
  
  6
  
  Однажды мне снился сон: я стою на узкой тропинке над пропастью. Тропинка одно название, шириной всего в стопу, если стоять, прижавшись к отвесной стене. Малейшее неверное движение и.... Я не могла двинуться влево, над тропинкой нависал козырек на высоте ниже моего роста, чтобы сделать шаг, мне нужно было слегка наклониться вперед, повторяя спиной изгибы скалы. Я не знала, что мне делать. Наклон вперед мог нарушить мое шаткое равновесие, и стоять уже становилось опасно - затекли ноги. Оставался путь вправо - назад к исходной точке. Меня звали вперед две юркие девчонки маленького роста, и торопили сзади. Взгляд вниз, и страх сковал все члены. Я представила, как я падаю, цепляясь за выступы и кусты, как лежу распластанная внизу - кто меня достанет оттуда. И я выбрала возвращение, переступила негнущимися ногами вправо и проснулась. Но то ощущение в ногах у меня осталось в памяти - страх неверного шага.
  Сейчас сидя не в последних рядах гигантского зала кинокомплекса Kodak, я не смогла бы вспомнить все подробности, начиная от нашего выхода из автомобиля и до момента усаживания в кресло. Тот же страх неверного шага делал мои ноги деревянными, а голову - туго соображающей. Если бы я знала, что так и останусь на месте, то, скорее всего, была бы в восторге от великолепного зрелища. Это все равно, что есть неизвестный экзотический фрукт, а не смотреть на его изображения, читая описание вкуса. Мне предлагали съесть фрукт под названием "церемония". Моментами я поглядывала на Брюса, ища поддержки в его глазах. Он не обращал на меня внимания, и я казалась себе совершенно одинокой и заброшенной. Все, что происходило на сцене, воспринималось как-то вскользь, совершенно не задевая моих чувств. Не только мои ноги были деревянными, я слушала и смотрела как кусок дерева.
  "Мы войдем в чей-то сон, и будем вести осмотр и дождемся того, что изменим во сне чьи-то сны", - говорит с экрана Лео ди Каприо.
  Вся церемония была построена на снах, словно одно сновидение одновременно для всех присутствующих и смотрящих трансляцию. "Мне нравится все сны про нее" - говорит кто-то о самой церемонии. "Во сне ли мы?" - главный вопрос церемонии.
  И ответ: "Это сон" - все представление как сон на яву. Задумка авторов сценария церемонии напоминает мне мой собственный сон. Не помогал ли им и мой режиссер? Поглядываю влево: Брюс - ноль эмоций. А кто же я в своем сне? Сновидец - уже и не сценарист, и не режиссер.... Главная героиня. Главная ли? А может, всего пешка в игре бессердечного беса?
  Случайный поворот головы и замечаю знакомые лица актеров: Колин Ферт, Хью Джекман, Джастин Тимберлейк..., на некоторое время забываю про Брюса. Что там бес в мелком чине, когда кругом столько знаменитых мужчин! Одним словом, звезды...
  Церемония-сон - машина времени. Прошлые заслуги переплетаются с нынешними.
  Ведущие Джеймс Франко и Энн Хэтэуэй. Звездная пара. "Боже мой, все это на самом деле!" - восклицает Энн. Я следом за Энн поражаюсь: "Все это на самом деле!?".
  Бабушка Джеймса и мама Энн в зале. Конечно, обязательно представить их всем присутствующим. Мечта американцев - чтобы наши родные могли нами гордиться. А кто будет гордиться мной? Исчадье ада по имени Брюс? Я словно застывший комок нервов, вся моя ирония булькает где-то внутри, не находя выхода наружу, взрывоопасное состояние.
  - Шенди? Все нормально? - голос Брюса как из преисподней немного отрезвляет меня. - Расслабься, все будет хорошо.
  Он пожимает мою холодную негнущуюся руку. С этим пожатием я вдруг понимаю, что он здесь в своей тарелке в отличие от меня, и даже выглядит таким американизированным чертом. Непринужденность уже зараженной популярностью звезды, дружелюбие божества, снисходительность кумира. Ему улыбаются так, как будто знакомы с ним сто лет. А меня еще раз пронзает мысль, что неужели и они тоже воспользовались его услугами? Потом спохватываюсь, ведь это всего лишь мой сон. А чего не бывает во сне? Мне знакома пока только одна истина моих снов - в моем сне не бывает моей смерти по-настоящему, я всегда могу снова ожить, даже если я рассыпалась на молекулы и атомы. Эта мысль заставляет мою кровь бежать быстрее, постепенно одеревенелость проходит, и я даже начинаю улыбаться шуткам.
  Американские шутки так малопонятные нам азиатам, но я смеюсь там, где положено в унисон со всеми.
  Не обошлось без воспоминаний об американской классике. "Унесенные ветром" и бессмертные в них Вивиан Ли и Кларк Гейбл. И здесь же попавший в классику "Титаник" - шедевр по масштабности съемок, вложениям или количеству просмотров и собранных миллионов. Кино такая же иллюзия как сон, единственное отличие в стоимости. Но бесплатный сыр, как известно, бывает в мышеловке. Не может быть, чтобы моя привлекательная мышеловка захлопнулась навеки. Я выберусь, может меня легко купить, но не так уж легко поймать, ведь я все еще помню, что сплю. Я лучезарно улыбаюсь Брюсу, представив, как оставляю его с носом.
  Том Хэнкс первым вручает заветного "Оскара". Темно-бежевый конверт с белой наклейкой в руках - в нем судьба. Звучат названия фильмов "Алиса в стране чудес", "Гарри Поттер", "Начало".... Все режиссеры свихнулись на коктейле из безумных фантазий и реальности. Я никогда не видела фильм "Маргарита", который снял Брюс и в котором я в главной роли. Я даже не представляю, о чем он, и какую Маргариту он имел в виду: Марго, Маргариту Николаевну или Гретхен? Других Маргарит я не помню.
  Замечаю странную деталь: победители вцепляются в статуэтку обеими руками, как будто она тяжела для одной руки. И звучат такие привычные в устах американцев слова благодарности. Благодарят всех подряд: жену, мужа, детей, маму, папу и так далее. Экспромты заучены - волнение, признательность, неожиданная радость, растерянность от успеха. Обворожительные улыбки, театральные жесты - богема....
  Женщины-номинанты - лучшие исполнительницы роли второго плана.
   "Боже мой, боже мой..., и спасибо тем, кого помню!" - говорит со сцены Мелисса.
  "Брюс, ущипни меня!" Я никого не помню, и спасибо только ему одному. Создателю? Бог мой! Руки к вискам, кто я есть?
  Умопомрачительные наряды актрис и консервативные смокинги с бабочками у актеров. Грудь и ноги - все лучшее, что может демонстрировать актриса. Прически в кажущейся небрежности и простоте. Объятья и лобзания победителей - мы все любим друг друга. Юные актеры, блистающие красотой и уже убеленные сединами и лысеющие номинанты, у кого-то очередной Оскар, у кого-то первый и последний. Сама сцена создает впечатление входа в преисподнюю. Огонь и золото. Погибель и металл.
  И, наконец, номинация, которую я жду - лучшая женская главная роль. Неужели я? Это же не на самом деле? Мелькают кадры фильмов. Фильм, который никогда не снимался. Актриса, которая никогда не играла в нем. Но я узнаю себя на экране: распущенные волосы, бледное лицо, тюремная решетка, я сижу на полу, обняв колени, прозрачно-несчастная. Моя печальная безысходность выглядит натурально. Вот черт, значит, все было по сценарию? И тюрьма, и прыжок из окна, и лодка, а сцена в камере на полу? Ох, Брюс...
  "Шенди Эстер!" - объявляет со сцены Джефф Бриджес. До меня не сразу доходит, что это мое имя. "Генри Брюс!" Ах, вот как, значит, Генри! Кажется, Фауста звали Генрихом. Но при чем здесь Фауст? А как звали черта? Шенди Эстер - Звезда!? Ничего не скажешь, находчивый.
  Я поднимаюсь. "Кого я должна благодарить?" - шепотом вопрос к Брюсу. "Как все - всех", - улыбается он. Оскар в моих руках, из принципа держу его одной левой. Короткие слова благодарности и воображаемый звездный мир всколыхнулся аплодисментами. Но ожидаемая эйфория от успеха не приходит, я чувствую себе натурально паршиво. В ноги возвращается прежнее деревянное ощущение и предчувствие скорого падения. "С такой высоты? Да я же вдребезги могу разбиться!"
  "Наши сны кажущаяся реальность", - подводит итог Лео ди Каприо. Итог церемонии, но не итог моего сна. Сон продолжался.
  Особняк из белого камня, стилизованный сад: пальмы, магнолии, цветы и лужайки. И непременный голубой бассейн. Иного я и не ожидала - гнездышко для звезд. Никакой фантазии, сплошной набор положенных аксессуаров для голливудской звезды.
  Наверное, вся атмосфера вручения, пропитанная фальшью, напыщенностью, подействовала на меня так, что внезапно захотелось простых искренних чувств, каких-то бесхитростных отношений. Фанфары "медных труб" - это вам не тюрьма, и не голодовка, и даже не прыжок с высоты в холодную воду. Я ощущала неимоверную тяжесть, уже и элегантное платье казалось железными латами, и внезапная популярность звезды давила на плечи. Разве этого я хотела? Я вообще, ничего этого не желала! У меня было всего-навсего малюсенькое желание. А теперь оно из снежинки выросло до лавины. Раздавит меня как червячка и сметет в тартарары..., какие тут гордые стремленья, какая сила духа? Мне ужасно захотелось вернуться к себе домой, в свою маленькую квартирку, на свою привычную постель.
  И я по привычке погладила рукой атласное покрывало на этом аэродроме под названием кровать, потом скинула туфли и отшвырнула их подальше. Но ничего больше снять с себя не успела. В дверях появился мой продюсер, он же Генрих Брюс, он же черт. Кто он на самом деле, и вообще существует ли? Он еще оставался в полной экипировке на выход, бодр и свеж и всем, кажется, доволен. Протянул мне стакан с какой-то прозрачной жидкостью и кубиками льда.
  - Это тоник с капелькой виски, расслабься, тебе сейчас это необходимо.
  - Ты хочешь заняться со мной любовью и хочешь, чтобы я была в форме? - мне нужно было на ком-то сорвать свою неудовлетворенность внутренним состоянием.
  - Шенди, - говорит Брюс таким голосом, что мурашки бегут у меня по спине, а внутри все начинает переворачиваться.
  Он вдруг опускается на колени, берет мои руки в свои.
  - Ты можешь хоть один раз увидеть во мне обычного мужчину без всякого подтекста?
  Вопрос "Зачем?" стремится стальным забралом опуститься и закрыть меня от всего, но в первую очередь от него, чтобы не видеть, не видеть! Зачем? Я ничего не успеваю произнести, не поворачивается язык. А может, мне нестерпимо хочется сказать что-то другое. Ни за что, не дождешься! И не плакать, ни каких слез! Нежные поглаживания моих рук делают меня послушной и немой, потому что..., стоп! Что же мне делать!? Нет сил сопротивляться, но и не хочется...
  - Шенди! - произносит он умирающим голосом.
  Он вовсе не умирает на моих руках, мне нет нужды его спасать, это меня нужно спасать, а что же я теряю здравый рассудок?
  - Брюс! - выдыхаю я. - Да, мой дьявол, все, что хочешь!
  Это безоговорочный пакт о сдаче. Как же он должен ликовать! А он просто умирает от желания. Какой же ты черт, Брюс? Мне остается только упасть в его объятья и не противиться своим чувствам. Мне ужасно хочется, чтобы он меня любил, чтобы говорил мне об этом. Такое желание нужнее, чем воздух. Я чувствую, что без этого признания задохнусь в этом бездушном пространстве то ли сна, то ли действительности. И готова сама говорить ему об этом.
  Поцелуй в висок, в уголки губ..., закрываю глаза и ощущаю на своем лице гипнотизирующие прикосновения. Дьявольски сладкие, нежные..., черт! не думать, не поддаваться искушению, не дать завладеть душой. А она раскрывается словно лотос, готовая впустить в себе все, что угодно. Отчего ж ты так соблазнителен, черт? ...
  А вообще, с чего это я взяла, что на мою немую просьбу сразу же явится дьявол, да еще во плоти? Он ведь ни словом не заикнулся, правда, и не отрицал. Возможно, мне все показалось - я оправдываю его и успокаиваю себя.
  - До чего ты соблазнительна, Шенди!
  - Твоя работа, - бормочу я, еще пытаясь противиться и ему и себе.
  - Моя работа? - шепчет он. - Моя Шенди, неужели моя?
  - Твоя, - подтверждаю я, - твоя.
  Не нужно никаких слов убеждения. Так просто совратить женщину, достаточно посмотреть обожающим взглядом, достаточно поцеловать вопрошающим поцелуем. А потом говорить, говорить завораживающие три слова, звучащие музыкой. И ответный шепот любви - ключи от сердца. А может прямо и душу на блюдечке? Будь ты проклят, бери без остатка...
  Будь, что будет, это сон, всего лишь сон. Во сне можно влюбиться даже в дьявола. Потом, когда я проснусь..., когда-нибудь же я проснусь..., а пока пусть снится. И я засыпаю в его объятьях совершенно счастливая, надеясь, что в своем счастье я не одинока. Буду ли я не одинокой в своем несчастье?
  Я медленно открываю глаза, все еще надеясь очутиться в своей постели, в той, которую почти не помню. Что-то там было... пустыня, пески времени..., время - юность, желание..., не помню. Брюс спит, прижимая меня к своей груди, он выглядит вполне удовлетворенным и совершенно обычно. Я слегка разочарована, не было никакого дикого хохота и зверских превращений! И лицо вполне симпатичное, и язык нормальной длины, и шея, которую хочется обнимать. Кажется, я еще понимаю, что сплю! Но мне начинает казаться, что я перестала понимать, кто я на самом деле. Заснуть во сне! А что еще мне оставалось делать? "Эх, Брюс, Брюс...".
  Брюс открывает глаза, я разбудила его неловким движением. Вы смотрели когда-нибудь на проснувшегося мужчину? А на проснувшегося черта? А ведь знаете, никакой разницы..., нет, разница была. Черт смотрел на меня так, как будто всю жизнь мечтал видеть рядом с собой по утрам. И все же я забеспокоилась, как я выгляжу.
  - Приснилось что-то страшное? - спрашивает он абсолютно милым голосом.
  Заботливый. Внимательный. Снисходительный. Само внимание утром, сама страсть вечером - мечта, а все же что-то тошно на душе. Брюс прижимает к себе, чтобы успокоить. Как он не понимает, что не может меня успокоить? Он прекрасно понимает, что делает, его объятья совсем не успокаивающие, а как раз наоборот - возбуждающие.
  
  7
  
  Я проснулась, но не спешила открывать глаза. Лежала и пыталась понять, где бы мне все же хотелось проснуться. Надо проснуться, во что бы то ни стало. Если верить Леонардо, то я уже, наверное, добралась до глубинных слоев сна. Фантазии сна становились реальнее всякой реальности, и я утрачивала над ними контроль. Но самое опасное, что я и себе почти не контролировала, жила этой жизнью, как будто она была настоящей. Я открыла один глаз в слабой надежде увидеть мою прежнюю спальню, туманно помня, как она выглядит. И даже обозрев пространство вокруг себя одним глазом, я сделала вывод, что где легла спать, там и проснулась. То есть в нашей с Брюсом спальне. Пришлось открыть второй глаз, хотя это ровным счетом ничего не изменило.
  - Мадам? - в приоткрытую дверь заглянула миловидная женщина в строгом платье. - Доброе утро. Что-нибудь нужно?
  - Э-э..., мой халат и ванну, пожалуйста...
  - Аманда, мадам.
  Женщина исчезла за дверью. "Аманда? Экономка или горничная?" - я задумалась не на шутку. И как я должна себя с ней вести? Она появилась через несколько минут, разложила на краю кровати элегантнейший пеньюар из белого хлопка и стопку белых пушистых полотенец. "Утро дивы по первому разряду", - кисло подумала я. Во мне зрело какие-то непонятное раздражение, может, от присутствия в моем сне этой женщины, или отсутствие Брюса меня раздражало? Аманда удалилась в ванную, а я все лежала, вяло анализируя свое состояние.
  - Аманда, а вы не подскажите...
  Я даже не успела сообразить, о чем именно хочу спросить, как она живо ответила, словно ждала моего вопроса.
  - Мистер Брюс на террасе пьет кофе.
  - Без меня? - вырвалось у меня.
  - Он не хотел вас будить. - Строго сказала Аманда.
  Я смотрела на нее и думала, что за чушь мне снится. Какой-то дрянненький бульварный роман, в конце которого всех непременно ожидает счастье. Что-то мой черт совсем испортился, никаких тебе приключений, всучил мне этого "Оскара" и думает все - игра окончена. Что должно быть после фанфар? Я снова задумалась, не Аманду же спрашивать? А она стояла в ожидании. Конечно, милейший Брюс мог бы и сам потереть мне спинку в ванне, но он, похоже, каждый раз строго придерживался своего же сценария. Будет пить свой кофе и ждать, когда я спущусь, или смоется куда-нибудь без моего ведома? Что ж он получил, что хотел, впрочем, как и я. Дальше что, вот в чем вопрос, я не знала, чего мне ожидать дальше от моего непредсказуемого сценариста. Внутри росло убеждение: кроме падения уже ничего больше ожидать нельзя. На дне того, куда мне предстояло упасть, мне виделись только костры, котлы и огромные сковородки в окружение свинорылых жилистых чертей. Я попыталась представить Брюса, суетящегося возле сковородки с жареными грешниками. Представлять себя на ней мне не хотелось. За какие грехи он будет меня мучить? А не взяться ли мне за дело и не начать портить ему жизнь уже сейчас, раз меня такое ожидает? Я в предвкушении хихикнула.
  - Мадам? - встрепенулась статуя Аманда. - С вами все в порядке?
  - Мне нужно встать. Идите, идите, дорогуша! - я махнула рукой услужливой даме.
  Она уставилась на меня, не мигая, как будто я сделала нечто ужасное. И тогда я сделала еще более ужасную вещь: я встала, прихватила полотенца и как была в неглиже, так и двинулась в ванную.
  - Ступайте! - рявкнула я через плечо, застывшей Аманде.
  Она с каменным лицом удалилась.
  Утренний туалет не улучшил моего настроения. Представьте, вам сниться сон, в котором вы чистите зубы, принимаете ванну..., не впечатляет, правда? Накинув халат прямо на голое тело, и соорудив на голове белоснежную чалму, я удосужилась взглянуть на себя в зеркало. Мое отражение напомнило мне рекламу шампуня или геля для ванны. Я была какой-то ненатуральной, бывший восторг от собственной привлекательности куда-то подевался. Мне не нравился этот сон, и я в нем тоже себе не нравилась. Помниться мне удавалось исправлять свои сны. Хотя бы попытаюсь.
  Спустившись по лестнице на первый этаж, я оказалась в огромном холле. Огляделась. Обычная современная меблировка, ничего такого бросающегося в глаза.... Я была не права! На глаза мне попалась женщина, пересекающая холл с подносом в руках. И это была не Аманда! Кажется, этот дом так и кишел женщинами. Ну-ну...
  Увидев меня, она притормозила. Я поманила ее пальцем.
  - Вы кто? И куда направляетесь?
  - Моника, - она уставилась на меня в волнении, быстро добавила, - мадам. На террасу...
  - Я в этом доме никто!? Я вас спрашиваю!
  - Мисс Эстер...
  - Ах, мисс Эстер! Всего лишь какая-то мисс Эстер?
  Кажется, назревал скандал. Может, даже не по сценарию Брюса? Я моментально воодушевилась. Экспромт - вот чего мне не хватало!
  - Давайте это сюда, - я кивнула на поднос и заверила ее, - у меня хватит сил все донести и может даже ничего не уронить. И чтоб глаза мои вас больше здесь не видели! Понятно?
  Она сунула поднос мне в руки и немедленно исчезла, не в прямом смысле, конечно, говоря нормальным языком - очень быстро убежала. Нести поднос полный посуды оказалось не так уж и просто, я даже пожалела, что слишком рано отобрала его у Моники. Надо было дать ей донести его хотя бы до двери на террасу. Брюс ни о чем не догадывался, развалился в кресле, положив ноги на другое кресло. На столе стоял только пустой стакан, и в нем, естественно, не было и следов кофе. Потому как кофейник и чашки стояли на моем тяжеленном подносе. Брюс удивленно смотрел на меня. И его удивленная физиономия очень хорошо сочеталась с черным шелковым халатом. Тоже мне антураж! Мог бы и не демонстрировать в одежде свою принадлежность к силам тьмы.
  - Этот дом полон женщин. - Сказала я ему совершенно спокойно.
  - Вот именно! Поэтому не стоило таких трудов...
  - Стоило. Мог бы заменить их кем-нибудь. - Продолжила я еще спокойнее.
  И поставив поднос на стол, села в соседнее кресло напротив.
  - Кем? - еще больше удивился он.
  - Хотя бы китайцами, их много, вдруг они ищут работу. - Я невозмутимо налила кофе в свою чашку. - На твоем месте, я бы поостереглась с утра портить мне жизнь. Ты так уверен во мне, что ничего не боишься?
  - Шенди? Ты серьезно? - естественно, он не поверил мне.
  - Сегодня мне не до шуток! Может быть, даже прямо с утра я в агрессивном настроении!
  Я подняла чашку, Брюс немедленно отстранился от стола, но остался на месте.
  - В чем дело? - на этот раз мило улыбнулась я.
  - Я думал, что ты собираешься свою агрессию швырнуть в меня! Кофе горячий.
  - Фи! Это банально, большинство героинь так и делали: швырялись по утрам посудой в своих незадачливых сожителей или в еще более незадачливых мужей. - Мне стало смешно. - Мне бы хотелось отличаться от них, хотя бы в этом.
  Я встала, в два счета скинула с себя халат, скомкав, запустила его прямо в лицо Брюсу. Такого он явно не ожидал!
  - Можешь пить свое виски или свой кофе, как тебе больше нравится.
  И в одних туфлях я гордо удалилась с террасы, плохо, что никто этого не видел! Не знаю, успел ли Брюс стащить с себя мой халат? Не слишком ли быстро я шла?
  Наверное, все-таки не слишком я торопилась, не успела хлопнуть дверью спальни, как послышались торопливые шаги. И это были точно не шаги Аманды или Моники.
  - Не думал, что на тебя это так подействует! - произнес он, запыхавшись. - Зато как подействовало на меня!
  - Что именно? - спросила я, тоном Клеопатры, уже успев принять посредине кровати царскую позу. - Мой халат?
  - Твоя обворожительная задница, черт тебя побери! - усмехнулся он недвусмысленно.
  - Бери или не можешь?
  Кто тянул меня за язык? Завораживающая игра слов или атмосфера удачно сыгранного скандала? А может, отсутствие каких-либо желаний внутри. Но я не думала, что это так подействует на меня!
  - И возьму, - сказал он, тоном Цезаря, развязывая пояс своего халата так, как будто бы вынимал меч из ножен.
  Война миров? Что ж и этого мне как раз не хватало!
  Время бежит даже во сне. Не то, чтобы бежит, но некоторая последовательность событий все же прослеживается. Хотя может быть всякое, например, следствие поменяться местами с причиной, или завтра будет то, что должно было быть вчера. Было, будет..., человеку трудно понять состояние безвременности. Я без всяких мыслей уставилась в потолок. О чем можно думать и говорить после согласованных действий на кровати? Что-то смутное бродит в голове, такое неопределенное, неуловимое.
  - Не хочешь закурить? - глупый вопрос, но мне хотелось слышать свой голос.
  - Я не курю. - Последовал ленивый ответ.
  - Да? А мне хочется, - может, мне не столько хотелось курить, сколько хотелось противоречить.
  Я не чувствовала себя победительницей, вот в чем дело. Хотя если рассудить, то он правильно реагировал на мои непредсказуемые действия. Очень даже логично реагировал, как обычный мужчина. А мне все время хотелось его поймать на чем-нибудь, чтобы убедиться в правильности моего предположения в его чертовой природе. А ведь он ни разу серьезно не подтвердил, что так и есть. Шутливые отговорки и полунамеки могли быть его обычной ироничностью. Все могло быть игрой моего воображения. Воображать во сне? Не слишком ли я увлеклась? Кого я пытаюсь оправдать?
  - Разве ты куришь? - запоздалая без всякого удивления фраза.
  - Нет, но мне хочется, - сказала я упрямо.
  - Это необходимо? - еще одна ленивая фраза, ему не хотелось говорить.
  - Что есть необходимость? - мое умение цепляться к словам порой напрягало меня саму, пусть и его теперь напряжет.
  Брюс вздохнул и развернулся ко мне лицом - нормальная реакция, если женщина желает поболтать после секса, то почему бы ей не уделить немного внимания. Сейчас будет объяснять мне прописные истины, как последней дуре! А разве это не так?
  - Чтобы понять необходимость чего-то, нужно представить, что этого нет, как бы не существует. - В его голосе еще чувствуется некоторая леность.
  - Например? - догадывается ли он, что во мне сейчас тоже сидит бес?
  - Представь, что меня нет в твоей жизни!
  Ну, не мерзавец ли? Мне совсем не понравился его пример.
  - Как это нет? - разозлилась я.
  - Ну, если ты спишь, и все это сон, то когда ты проснешься, меня не будет. - Он мило улыбнулся, волне довольный своим объяснением и моим застывшим лицом.
  Мой мозг заметался в поисках выхода. Осознать, что ничего этого нет на самом деле, когда все видишь, все можно потрогать, почувствовать? Я уставилась на него. Но я же знала, что я сплю! Ужасное противоречие! Я последовала совету и представила, что Брюса нет. Может быть, я смогу проснуться? И Брюса не будет. Как не будет?
  Приходилось ли вам когда-нибудь просыпаться в полном разочаровании? Разочарованность оттого, что был замечательный сон, а вы вернулись в обыденную действительность, в которой ничего подобного не существует. Мне приходилось, но я могла повторить свой сон и даже не один раз, каждый раз добавляя деталей, уточняя роли действующих лиц и свою собственную, доводя сон, если не до совершенства, то хотя бы до устранения того, что мне не нравилось. Мне не хотелось повторять этот сон еще раз, не потому что он мне не нравился. Он был так похож на действительность, а, проигрывая его и переигрывая, я каждый раз убеждалась бы, что это всего лишь сон.
  - Это просто пример или уже выбор? - мне захотелось уточнить серьезность его намерений.
  - Разве у тебя есть выбор?
  - А разве нет? - я вдруг перестала понимать, о чем мы вообще говорим.
  - Выбор - это когда есть из чего выбирать.
  - Выход и вход? - спросила я больше у себя, чем у него. - Начало...
  - Шенди..., - умирающим тоном, - ты о чем?
  Заунывная скрипка, как будто смычком по нервам, вытягивающая жилы, выкручивающая суставы и выворачивающая мозги. Краем глаза сполохи воображаемого костра, нервно раздуваю ноздри, пытаясь уловить запах дыма. Захотелось вынырнуть на поверхность и глотнуть глоток свежего воздуха. Не оглядывайся, Брюс, имей терпенье!
  - Глюк..., - произношу машинально.
  - Сен-Санс..., - отвечает он тоже машинально, - Капричиозо.
  - Каприз, маленький капризик, - разочарованно умирающим голосом выдыхаю я.
  Я в тупике и никаких вопросов у меня больше нет, закрываю глаза в надежде проснуться в полном разочаровании и отчаянии. Нежнейший поцелуй в губы и три слова на ухо шепотом. Три слова, требующие ответа. Можно и не требовать, я уже на все согласна.
  - Генри...
  - У нас постельный режим на весь день? - вдруг говорит он.
  Открываю глаза. Вот так, можно всего одним словом отрезвить. Чего же он хочет? Наверное, чувствует, что в глубине души я еще сопротивляюсь. Я уже не чувствую, а он чувствует? Чувствительный какой. Скрипки звучат игриво. Припоминаю, Бах "Шутка". Ничего не буду говорить, пусть сам догадается.
  - Есть варианты? - говорю я в тон скрипкам - игриво.
  - Нет, подъем! - кричит Брюс.
  И что я должна думать обо всем этом? Кто кого переигрывает?
  
  8
  
  Мы куда-то едем, я не спрашиваю, куда. Брюс в хорошем настроении, а у меня внутри все спеклось - лихорадочное состояние. Мне начинает казаться, что я вообще сошла с ума. Где я свернула не туда? Какой же момент я упустила? Или все идет так, как надо? Как надо по сценарию Брюса или каким-то задним умом я все же контролирую ситуацию? Так бывает, вдруг начинаешь впадать в панику из-за малейшей ерунды, как под софитами, типа улыбка не та, неверное движение или забыла слова. Меня вдруг поражает мысль, что я начинаю мыслить как актриса. А если я начну думать как принцесса, может Брюсу придется изменить сценарий? Вообще-то, я не знаю, о чем должна думать принцесса, может, принцессы ни о чем не думают. А о чем им думать? Не о государственных же делах? На это есть принцы и короли, пусть они и думают. Режиссеры тоже пусть думают, я скептически поглядываю на Брюса. Он поворачивает голову и самодовольно подмигивает. И что я в нем нашла? Зачем он мне вообще приснился? Не каждому же человеку являются черти? Зеленые чертики являются алкоголикам, если мутить воду у моря тоже может явиться черт, если ты Балда, конечно. А то явится попадья и распугает всех чертей. Чем Фауст приманил черта? Я роюсь в памяти как в куче мусора, бессистемность чтения и абсолютное незнание вопроса - печальный факт. Пустится в путь без всякой информации - это было почти самоубийством. Я надеялась всего лишь на увлекательную прогулку. А кто хотел заглянуть в "черную дыру"? Я снова смотрю на Брюса, не спорю, затягивает, но я как-то не особо и сопротивляюсь.
  - Имей терпение, - произносит он, истолковав, по-своему, мой взгляд.
  - Что это значит? Что еще было написано в том письме?
  - В каком письме? - спрашивает он в полном недоумении.
  - Которое было в самом начале, - терпеливо, заметьте терпеливо, говорю я.
  - Я тебе что-то писал? А, ну да, ты была разочарована, я что-то там написал, чтобы поддержать тебя..., а потом мы решили снять этот фильм...
  - Этот? - мой голос звучит зловеще. - Когда это мы решили? Я не помню, чтобы мы о чем-то договаривались. Я подписывала контракт?
  - Разумеется, как иначе бы...
  - Кровью? В обмен на мою душу?
  Он уставился на меня как на идиотку.
  - Переигрываешь, детка. - Сказал Брюс с сарказмом. - Кому нужна твоя душа? Кино закончилось, очнись. Может, снять еще фильм, чтобы ты переключилась на что-то другое? Примерная жена, кофе в постель и все такое прочее? А может, какой-нибудь ужастик, клин клином, так сказать?
  Я молчу, может он прав, это никакой не сон, а я законченная истеричка? У меня нет доказательств, по крайней мере, я их не могу вспомнить. Что я должна доказать и кому?
  Брюс останавливает автомобиль на какой-то площади перед старинным зданием. Я оглядываюсь, подозрительное место, оно мне кажется знакомым. Разве в Голливуде есть такие места: средневековая площадь с кафедральным собором?
  - Мы где? - в моем голосе уже неподдельный испуг.
  Брюс поворачивается ко мне, на его лице плохо скрываемые признаки раздражения.
  - Шенди, - он говорит так, как будто собрался меня наказать, - я понимаю, перелет, смена времени, ты почти ничего не ела, только пила. Мы в Европе, это Бранденбург.
  - Бранденбургский концерт? - я поражена. - Бах. Иоганн Себастьян.
  Я лихорадочно прислушиваюсь к внутренней музыке, пытаюсь сообразить какой концерт пятый, четвертый или второй. Брюс посмотрел на меня, вздохнул и вышел из машины.
  - Подожди, не оставляй меня!
  Он даже не обернулся, исчез за массивной дверью. Я почти выпрыгиваю из машины и несусь следом. Как я могу остаться одна при таких провалах в памяти? Господи, неужели я сошла с ума?
  Тяжелая дверь неожиданно легко поддалась одному движению руки. На секунду мне показалось, что за дверью непроглядная тьма. Нет, это игра теней, когда с яркого дневного света попадаешь в сумрак. Наконец, глаза привыкают к полутьме, и я вижу, что Брюс идет далеко впереди меж рядами скамей, его шагов уже не слышно. В храме тихо, так тихо, что слышно собственное дыхание. Такая гнетущая тишина, вязкая и дремотная.
  Неяркий свет виден у самого алтаря, желтое марево свечного пламени и отблески его в алтарной позолоте. Я иду бесшумно, взгляд под ноги и я понимаю, почему не слышно цокота моих каблуков - меж рядов лежит красная ковровая дорожка. Странная церковь. Узкие окна едва пропускают свет, его косые лучи рассеиваются пылинками в пространстве под куполом, почти не доходя до пола.
  Я все иду, иду, кажется, что алтарь не приближается, а удаляется от меня. Останавливаюсь и понимаю, что боюсь оглянуться. "Не оглядывайся!" - предостережение явственно звучит в моих оглохших ушах. - "Имей терпенье!"
  "Брюс, где ты?" Суета сует, имя Господа даже не приходит мне на ум, я помню только имя моего черта, совершенно забыв свое собственное.
  Я замечаю, что впереди вовсе не алтарь, как мне показалось вначале. Это вход, прикрытый занавесом, очень похожим на живой огонь. "Странные декорации", - думаю я, замерев на мгновенье у входа. "Шенди, Шенди!" - как порыв ветра доносится оттуда. "Не оглядывайся!". Я закрыла глаза, и, пересилив страх, шагнула вперед.
  Идти с закрытыми глазами еще страшнее, чем с открытыми. Приоткрываю один глаз, чтобы разведать обстановку. Темно. Тепло. И тихо. Может, я уже умерла? Я ничего не чувствую, но тогда почему думаю? И где этот чертов Брюс?
  Мне показалось, что я слышу какой-то звук. Он раздавался с левой стороны. Скр-ши, скр-ши..., как будто что-то раскачивалось, похоже на скрип несмазанного железа. Открываю оба глаза и соображаю, что бы это могло быть. Ржавые качели, флюгер, железная калитка? Несколько осторожных шагов влево и внезапно передо мной из тумана, вырастают два вертикальных столба. Меж ними на перекладине что-то болтается, противно скрипя. До меня не сразу доходит, что это виселица. Я тупо смотрю на мертвеца, он словно спекшийся кусок мяса, к которому прилипли остатки одежды. На его плече сидит огромная ворона и долбит его правый глаз, ее равномерные удары и раскачивают висельника. Я пытаюсь разглядеть пейзаж за виселицей, не висельника же рассматривать? Все как в тумане или дыму, никакой четкости. К моим ногам падает камешек. Наклоняюсь, это глаз, серый мутный с белыми нитками нервов. Ужас! Крик застрял у меня внутри, я судорожно глотаю воздух и бегу мимо виселицы в туман. Все равно куда, лишь бы подальше от этого места!
  Я бегу в тумане, ничего не видя ни впереди, ни по сторонам. С размаху натыкаюсь на что-то мягкое и падаю, как будто на мокрую перину. Прелый запах мокрых перьев, мочи и старых тряпок. Пытаюсь ползти на четвереньках и как можно реже дышать, встать невозможно, все такое неустойчивое подо мной, хлюпает под ладонями. Наконец, руки упираются во что-то твердое, с трудом выбираюсь. Это как будто бы берег, поросший жесткой короткой травой. А через что же я ползла? Мама родная! Это болото из одних утопленников! И я прямо по ним..., брр!
  Что за черт! Где я вообще? Неужели сплю? А Брюс тогда где?
  А если не сплю...? Мне стало так жутко, сердце съежилось и мозги свернулись. Испарина на лбу и гусиная кожа, по которой ползут мурашки.... Мурашки почему-то только по ногам ползут. Ай! Самые настоящие мурашки, то есть муравьи, мелкие черные, но настоящие ползли по моим ногам. Я даже не стала выяснять, откуда они взялись, вскочила, стала топать ногами и стряхивать их руками, а потом побежала, куда глаза глядят.
  Глазам некуда было глядеть, кругом снова был туман.
  "Брюс! - прорычала я в пустоту. - Ну, мерзавец, пожалеешь, когда я доберусь до тебя!" Во мне появилась совсем неблагородная злость, это был праведный гнев взбунтовавшегося организма.
  "Я покажу тебе другой фильм! Я тебе такие декорации устрою! Ты вовек спать не будешь!" - я причитала налево и направо, бредя куда-то наугад. Стоп!
  Если это сон, то нечего паниковать и метаться, нужно остановиться и трезво оценить обстановку. Впрочем, даже если это не сон, нужно сделать то же самое. Останавливаюсь. Легко сказать: трезво оценить, как оценить, когда ничего толком не видно! В тюрьме хоть окно виднелось. А тут сплошные мертвецы попадаются. А мертвецы обычно попадаются на кладбище, но на кладбище они в могилах. А тут валяются и висят, где попало!
  Да неужто я туда и попала, куда собиралась? И это называется ад? Какой-то декоративный, как в плохом ужастике. Надо бы как-то его подправить, сделать поужасней что ли? Как там у Мильтона? Нет, у Мильтона - рай, это у Данте, кажется, ад? Семь кругов или восемь? Ни черта не помню!
  "Эй, кто-нибудь!" - крикнула я, надеясь, что никто не откликнется.
  "Эй!" - крикнуло мне эхо приглушенно.
  "Ты кто?" - ненастоящие мурашки снова побежали, но на этот раз, уже по спине.
  "А ты?" - ответило эхо.
  Мне стало так страшно, как бывает при присутствии другого человека. Никого не было и вдруг чьи-то следы. Робинзон бежал бы без оглядки на край острова, а мне, куда же бежать?
  "Мы где?" - тихо спросила я, снова надеясь, что подлое эхо не услышит.
  "Нигде", - прошептало оно.
  "Ты что, издеваешься?" - не выдержала я.
  "Издеваюсь", - неожиданно хихикнуло оно.
  "Брюс?" - мой язык едва ворочался.
  "Который?" - задумалось эхо.
  "А он не один тут такой?" - отважилась спросить я.
  "Не, нас тут много таких", - шмыгнуло носом эхо.
  "И все Брюсы?" - поразилась я.
  "Брюсы, мусы, пусы...", - снова хихикнуло эхо.
  "Черт, выходи!" - разозлилась я.
  "А чё выходить, я тут возле дерева лежу. Иди, иди, куда смотришь" - позвало эхо.
  И действительно в трех шагах под деревом, на котором висело всего одно яблоко, лежал кто-то в черном плаще с капюшоном. Туман клубился за его спиной, расходясь кругами, как на водной глади. Кругов было семь. Они были похожи на тайфун поставленный вертикально.
  Я так и стояла как вкопанная, отрыв рот и задрав голову, смотрела на сверхъестественную картину, представшую предо мной. Гигантская дымная спираль вращалась, у краев медленно, к центру быстрее. Непостижимо как стихия! Даже во сне.
  - Это с него Данте писал? - я забыла, зачем шла под дерево.
  - Дант? С него..., - протянул капюшон, зевая. - "Спасайся бегством - только не смотри!"
  - Не оглядывайся? - переспросила я.
  -Не оглядывайся, иди себе, да иди. - Снова зевнул капюшон. - Правило такое.
  - А ты кто?
  - При воротах я тут, стало быть - Привратник. А ты что-то потеряла? Или как Дант, любопытствуешь?
  - Брюса потеряла. - Созналась я и пожаловалась. - Подевался куда-то, мерзавец, бросил меня одну, завел непонятно куда...
  - Так он, наверное, на Совет торопился. Совет у Верховного сегодня или завтра. Или суд?
  - А Верховный кто? - у меня пересохло во рту.
  - Неграмотная что ли? Кто, кто..., конь в пальто! - заржал Привратник. - Неграмотные у нас только по сковородкам.... Ха-ха-ха!
  - Жарятся? - ужаснулась я. - На масле?
  - Без масла! Сковородки драят! Наказание такое: не знаешь грамоты - чисти сковородки!
  - Есть такие, которые читать не умеют? - предположила я.
  - Вот наивность! - поразился Привратник. - Ликбез! Читать все умеют, но не грамотные. Данта как звали?
  - Алигьери...
  - Ага..., а что писал?
  - Сонеты о любви, поэмы...
  "Экзаменатор чертов, привязался!" - подумала я.
  - А Мильтона? - рявкнул он.
  - Джон! - заорала я. - У меня высшее образование!
  - Знаем мы, какое высшее, а какое низшее. Отвечай, да помалкивай!
  - Как же я буду отвечать, молча? - возмутилась я.
  - Не умничай! - строго изрек Привратник. - Дома будешь умничать..., в кровати..., - он противно хихикнул, - а здесь все по закону.
  - Какой еще к черту закон?
  - Закон он - везде закон.
  - Ладно, спрашивай. - Махнула я рукой и выдала, не дожидаясь. - Сумма квадратов катетов ровна квадрату гипотенузы!
  - Теорема! - изумился привратник.
  - Теорема Пифагора! - передразнила я его, решив добить его окончательно, протараторила. - Для любого натурального числа n больше двух, уравнение: a в степени n плюс b в степени n равно c в степени n, не имеет натуральных решений a, b и c. Великая теорема Фермá! Пьера! "Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя..." - Пушкин. Александр Сергеевич! Еще? "На голой ветке ворон сидит одиноко. Осенний вечер". - Я вздохнула и закончила. - Басё.
  - Остыньте, милейшая! Куда вы так торопитесь? - Привратник перешел на "вы". - Вам прямо по центру, ступайте, не оглядываясь.
  Он махнул рукавом, и вслед за его рукой к центру бури побежала лестница. Ступени висели в воздухе, ни на что не опираясь. Я шагнула на первую ступеньку, не то чтобы совсем без страха, но больше в каком-то изумленном состоянии. Как будто это все не со мной происходило.
  
  9
  
  Я перевела дух на последней ступени. Лестница оказалась незыблемой, как каменная. Я не смотрела по сторонам даже краем глаза, одна мысль о том, что вся конструкция висит в воздухе, у меня уже вызывала тошноту.
  Лестница кончилась, дальше лежала ровная дорога, упираясь во вращающуюся воронку то ли дыма, то ли тумана. "Когда-нибудь я проснусь?" - спросила я себя тоскливо. Ни какими усилиями воли я не могла проснуться, но и поверить в то, что это - действительность тоже не могла. "Глаз бури" не внушал мне доверия. "А вдруг мне туда не надо?" - засомневалась я. А с другой стороны: сковородки драить меня уже точно не заставят, я усмехнулась и пошла вперед навстречу своей погибели или..., или я проснусь! Я зашагала быстрее.
  Я стояла с закрытыми глазами и слышала вокруг негромкий непонятный говор, шорох, шуршание. Как прошла воронку, я совершенно не помнила. Приоткрыла один глаз уже по привычке и сразу открыла во всю ширь оба. Не было никакого сомнения, что я нахожусь в суде. Прямо передо мной место судьи: темного дерева кресло и стол, с лежащим на нем молотком. Полированный резной молоток, ударяющий край даже слегка стесался от долгого применения. Но судьи в кресле не было. Я стояла как перст посреди зала, за моей спиной переговаривались. "Не оглядывайся!" - ужасное правило. Скосив глаза, справа замечаю фигуру в черном плаще с капюшоном, и слева тоже кто-то сидит.
  - Встать! - раздается за моей спиной. - Суд идет!
  Господи, я и так стою, чего же так орать, у меня едва перепонки не полопались. Судья степенно садится в кресло, он тоже в капюшоне. А я - обвиняемая, стало быть, раз стою? Мои деревянные ноги помнили неверный шаг над пропастью. Подбородок напрягся, я с трудом подавила слезный порыв. Вот еще, не дождетесь!
  - Обвиняемая Маргарита...
  - Я - Шенди! - огрызнулась я. - Шенди Эстер!
  - Самозванство, Ваша Темность!
  Голос справа ужасно знаком, в нем так и слышится ирония. Слегка поворачиваю голову, вроде как вертеть головой по сторонам не возбраняется, и не знаю, верить ли своим глазам. Брюс собственной персоной! Откинул капюшон, в полном прокурорском одеянии: белое жабо на черной мантии и черные локоны длинного парика. Сволочь! А кто же еще?
  - Брюс..., - я пытаюсь что-то сказать.
  - Молчать! - окрик Судьи подобен грому, он сопровождает его ударом молотка. - Обвиняемая Маргарита - лот первый, первоначальная стоимость? - он обращается к Прокурору, то есть Брюсу.
  Тот встает, водружает на нос пенсне, берет в руки лист и начинает читать такую ахинею про меня, что у меня все слова от удивления пропадают. Суд, совмещенный с аукционом? Кто больше даст или меньше запросит?
  - Двадцать девять лет, премия "Оскар", особняк в Лагуна-Бич, автомобили марки "Бентли" и "Мерседес Бенц", вечернее платье "Горная лаванда", бриллиантовые серьги и браслет, изумрудное колье, обед в ресторане..., - он перечисляет все, что сам же мне и дарил, то чем я пользовалась, когда была вместе с ним.
  - Продал, значит, скотина..., - только такими словами я могу выразить свое негодование и презрительность, - так и знала - мелкий бес!
  - И оскорбления, Ваша Темность! Постоянное принижение, заметьте!
  - Действительно, - соглашается Судья, - господин Прокурор у нас только по крупным делам. Защитник, ваше слово.
  Слева подскакивает кто-то мелкий и усатый. Он больше похож на кота, чем на черта, когда он фыркает, усы топорщатся по-кошачьи.
  - Господин Прокурор сам напрашивается на подобные оскорбления! - начинает он свою защиту.
  - Ни единым действием! - Брюс возмущен.
  - Продолжайте, - Судья кивает Защитнику.
  - Всего лишь каких-то двадцать девять лет - совершенная мелочь, Ваша Темность. И кофе к завтраку сама...
  - Я даже не попробовал, а в меня халатом..., - снова встревает Брюс.
  - А не надо было с утра пить! - парирует Защитник.
  - Что еще вы можете сказать в защиту обвиняемой? - любезно спрашивает Судья, не обращая внимания на словесный поединок между обвинением и защитой.
  - Она знает высшую математику, классическую литературу! И... этого, как его, Басё..., вот! Эстетический вкус, покладистый характер...
  - Стервозный у нее характер! - опять влезает зануда Брюс.
  - ... нескончаемое чувство юмора! И поразительное терпение! И потом полное соблюдение правил. Снисхождения, Ваша Темность!
  "Вот, мерзавцы, судят меня, а за что?" - я еще не могу опомниться от мелкого предательства Брюса.
  - Соблюдение правил? Это большой минус, почти пятьдесят процентов..., даже со скидкой..., - прикидывает Судья.
  - Со скидкой, непременно со скидкой! - воодушевляется Защитник.
  - Никаких скидок, Ваша Темность! - Брюс категоричен.
  Чем же я ему так насолила? Мне казалось, что он был вполне всем доволен. И даже после того знаменательного броска халатом.
  - Дайте мне слово! - кричу я.
  - Обвиняема Маргарита, вам слово! - рявкает Судья и немилосердно бьет молотком по столу.
  - Ваша Темность, вот этого типа, - я указываю пальцем на Брюса, - я любила.
  - Ай-ай-ай! - хватается за голову Защитник. - Что же вы губите себя, милейшая?
  - Вот видите! Сама созналась! - Брюс ухмыляется, и глаза у него радостно блестят.
  - Да, чистосердечное признание вины. - Разводит руками Судья. - Лесоповал!
  - Какой такой лесоповал? - я ничего не понимаю. - В Магадан что ли?
  - Ну, это куда Прокурор решит..., - замечает Защитник. - Эх, а так могло бы выйти...
  - Суд удаляется для вынесения приговора! - подводит итог Судья.
  - Да вы, что с ума сошли! - снова кричу я. - За что приговор, я ничего не сделала! Всех перестреляю, кто хоть пальцем меня тронет! Я вам устрою лесоповал! - я сжимаю в руках воображаемый автомат. - Разнесу вас всех в щепки, потому как явилась сюда добровольно, но себя в обиду не дам! - завершаю я свой устрашительный монолог.
  - Обвиняемая - невменяемая! - орет радостно Защитник. - Ваша Темность. Снисхождения! А может и оправдания?
  - Буйно-помешанная! - уточняет Брюс. - Требую полной изоляции! Сто лет изоляции, вместо двухсот лесоповала!
  - Ложись! - реву я, нажимая на воображаемую гашетку пулемета. - Убью! Всех!
  Судья снова садиться в кресло.
  - Блефует. - Не сдается Брюс.
  - Проверим на месте. - Говорит Судья и достает из складок мантии новую колоду карт.
  Колода профессионально порхает в его руках, даже крупье позавидовал бы. Я замираю, мне не понятны действия и слова Судьи, но мои руки все еще прижимают к груди воображаемый пулемет, на всякий случай.
  - Обвиняемая Маргарита...
  - Я не умею играть в карты! - тороплюсь заверить я.
  - Врет, - спокойно заявляет Брюс.
  - Это было давно. - Встрепенулся Защитник. - Срок давности, Ваша Темность...
  - Гадает почти всеми способами! - Брюс сверлит меня прокурорским взглядом. - Даже на кофейной гуще! Женщина, которая может сформулировать теорему Фермá...
  Мне нечего сказать в свою защиту, я шмыгаю носом. Сто лет изоляции, двести лесоповала! С ума сойти! И за что? За то, что я созналась...
  - Ненавижу тебя! - я бросаю на Брюса уничтожающий взгляд. - Хоть бы ты провалился куда-нибудь! И вообще, вас всех не существует, а я сплю.
  Я вдруг успокаиваюсь: чему быть, того не миновать. Может, после вынесения приговора я все-таки смогу проснуться? "Не оглядывайся. Имей терпенье", - слышу громкий шепот Привратника за спиной. В его шепоте слышится уважение, неужели я его теоремой Фермá покорила или хокку Басё?
  - "Вконец отощавший кот одну ячменную кашу ест... А еще и любовь!" - произношу я сама себе приговор.
  Кроме этих двух хокку у Басё я больше ничего не знаю, наверное, они остались самыми последними из всего багажа моих знаний. А может из запаса моего терпения.
  - Обвиняемая Маргарита, вам предоставляется последняя возможность оправдать свою невменяемость. - Произносит Судья.
  Я смотрю на него и не могу понять смысла того, что он сказал. Зато Защитник азартно потирает волосатыми лапами, а у Брюса туча на лице. Судья откидывает капюшон, я только сейчас замечаю, что он все время был с покрытой головой. Темная ткань падает на спину, а я непроизвольно зажмуриваю глаза. Страх поселяется во всех конечностях сразу. Ноги из деревянных превращаются в ватные. Мой пулемет падает из рук на пол со стуком - металлом по камню! "Беги!" - слышу громкий шепот Привратника. "Куда?" - все, что я могу прошептать в ответ. "Не оглядывайся!" Не оглядываться? Эх, была, не была! Я открываю глаза и несусь мимо Брюса и Судьи в открытую дверь совещательной комнаты.
  Защитник скидывает мантию и несется следом на четырех лапах обыкновенным серым котом. "Мяу! Спасайся!" - орет он мартовским воплем. Быстрее за дверь, прижать ее и повернуть ключ, который услужливо торчит с той стороны. Кот прыгает ко мне на руки. Еще одна дверь. Поворот ключа. Тихо. Темно. Душно.
  Едва слышный ритм. Скрипки и ударные. Как стук сердца под льющиеся слезы.
  - Болеро, Равель, - всхлипываю я в пушистую спину кота.
  Он мяукает в согласии.
  
  10
  
  - Шенди, открой!
  Дверь шкафа трясется, неужели замок не выдержит?
  - Шенди, пожалуйста! - уже устало, но не менее настойчиво.
  - Коша, кошенька...
  Я прижимаю кота к себе, трусь лицом о его усатую морду, потом натягиваю одеяло на голову, чтобы не слышать этой возни в шкафу. "Какая же ты сволочь, Брюс! Хотел сдать меня за здорово живешь, - бормочу я в одеяло, - сгинь, нечистая сила! Отче наш..." Я торопливо шепчу слова молитвы.
  Я знаю, нужно закрыть глаза, подойти к двери, распахнуть ее без тени страха. Страх плохой помощник даже во сне. Войти по ту сторону и уничтожить все, что я выпустила на волю. Надо только закрыть глаза и вернуться в сон. Прямо туда в темную комнату, где стоит зеркало. Это просто, стоит попробовать раз, другой..., у меня же всегда получалось вернуться.
  Открываю глаза. В дверь продолжают стучать, не просто стучат, буквально ломятся. "Изыди, сатана", - всхлипываю я и окончательно просыпаюсь. И тут только понимаю, что стук раздается из прихожей. Нервно чертыхаясь, подскакиваю, иду к двери. За порогом разъяренный Брюс в темном костюме типичного клерка с портфелем в руках.
  - Оглохла! - накидывается он на меня. - Звонка не слышишь? Я отбил все кулаки! Кровать не за сотню миль, могла бы проснуться!
  Он швыряет портфель на стол, сам бросается в кресло, нервно сплетает пальцы рук.
  - Сделай, пожалуйста, кофе! Если ты, конечно, не очень замучилась спать! - он яростно сверкает глазами. - Я устал! Безумный день и чертова работа! Марго, кофе!
  Это не просьба, это приказ. И обвинение, что он устал на своей чертовой работе! Он подтверждает, что работает чертом, хм. Или прокурором? Разве черти устают? Я молча подхожу к шкафу, распахиваю дверцы. Мой шкаф не закрывается на ключ, в нем висит моя одежда... на одной половине, на другой - одежда Брюса.
  - Марго! - раздается за спиной.
  Я вздрагиваю.
  - А где кот?
  - Какой кот? У нас нет кота, если только ты не успела завести его в мое отсутствие. Терпеть не могу кошек. - Говорит он раздраженно. - Марго, я, кажется, просил кофе.
  Сажусь на край кровати и горько плачу. Я хочу вернуться домой и не знаю, как это сделать. Сворачиваюсь клубочком на кровати и плачу, безудержно плачу. По комнате разноситься запах валерианы. Брюс поворачивает мою голову так, что я не могу вырваться, к губам прижимается холодный стакан.
  - Выпей.
  Между всхлипами торопливо глотаю воду.
  - Верни меня назад, пожалуйста. - Прошу я, глядя в его безжалостные глаза. - Пожалуйста, Генри. Это был просто сон! Я не выдержу!
  Он опускает мою голову на подушку, поднимается, медленно ослабляет узел галстука, расстегивает манжеты рубашки.
  - Смотри поменьше телевизор перед сном и не пей больше снотворного, на ночь глядя. Ты слишком много спишь! - Произносит он устало. - Иногда мне кажется, что ты все время спишь.
  Он смотрит на меня так, словно видит впервые, не то удивленно, не то с подозрением. Или разочарованно? Так трудно уловить в его взгляде настроение. Внутри меня тишина, я больше не слышу музыки в себе.
  - Пожалуйста, Генри! Я хочу проснуться! К черту Глюка, к черту Фауста..., у меня было обычное женское желание. Это Фауст был как баба!
  - Это Гуно. И Гете: "К чему тут баба - непонятно! Свари напиток сам, без лишних слов". - Брюс издает нервный смешок. - Какая ты все-таки никчемная баба, Марго!
  - Совсем? - всхлипываю я.
  - Ну..., - протягивает он неопределенно, - иногда.
  Он уходит на кухню, напевая: "На земле весь род людской...".
  Я продолжаю лежать на кровати. Надо бы подойти к зеркалу, проверить, есть ли в нем мое отражение. Да, и про тень не забыть. Но я лежу. Доигралась, дофантазировалась. Что делать? "Любит - не любит. Тьфу! Значит, Марго? Прощай, Шенди!"
  Вытираю слезы, внутри еще противно, но уже спокойнее. Тоскливо оглядываю стены спальни в бежево-розовых тонах. Как-то банально все выглядит. И мебель так себе, пожалуй, мрачновата и старомодна. Только журнальный столик оригинальный, совсем не в тон остальной мебели: металл и стекло. Вообще-то это кофейный столик, весь угловатый и низенький, но на столешнице нет никаких кофейных приборов, только клубок былых акриловых ниток с двумя спицами. Мне казалось, что ад должен быть более экзотичным. Кто я теперь, бездушная тварь, и где?
  - Кофе хочешь? - доносится из кухни привычный голос Брюса. - Могу принести в постель.
  Брюс..., жалкий бес. Он же, Генри, черт, нужно привыкать. Это я жалкая, а он..., сто лет изоляции! Это за невменяемость, а за побег из зала суда?
  Он появляется в спальне, в руках тонкая фарфоровая чашка с фарфоровой ложечкой. Мило!
  - Чай? - я заглядываю в чашку, ожидая увидеть там приворотное зелье.
  - Я подумал, что для тебя сейчас будет лучше чай, а не кофе. - Он мило улыбается, но в грозовых глазах так и сквозить привычная ирония.
  - Я красивая? Ты меня любишь?
  Сакраментальные вопросы женщины, зашедшей в типик. Но в любом тупике есть место для двоих, в конце концов, можно потесниться, вытянуться в струнку, прижимаясь губами к губам. Я делаю глоток чая, поглядывая через плечо на Б..., черт, Генри.
  - Мне кажется, что ты хочешь заняться со мной любовью?
  Интересно, есть ли выход из этого тупика? Зеркало, двери..., бумажный кораблик.
  - Хочу, - отвечаю я голосом женщины, которая еще ничего не решила.
  В голове неотвязно вертится: Шенди, Марго..., а кто я на самом деле? Я верчу в руках вязальную спицу и думаю о загадках сознания и подсознания. "Имей терпенье".
  - Ну? Передумала?
  Бесовский вопрос в устах совсем не жалкого Генри, а торжествующего черта Брюса. И что я должна ответить во второй раз?
  - Что ну? Спрашиваешь так, как будто передумал ты...
  В ответ почти плотоядная ухмылка. Остается глубоко вздохнуть, может, это как-то поможет жить дальше и не слишком сожалеть о том, что случилось.
  - Хорошее начало - препирательство. Или все-таки прелюдия?
  "Пи-пи-пи", - едва слышно смычком по струнам, но я улавливаю эту слабую вибрацию. Чашка дрогнула в руке и во рту внезапно пересыхает от волнения. Надежда совсем слабая, надежда..., только на что же мне надеяться?
  - Гуно? - привычный вопрос.
  - Глюк...
  Никогда не могу угадать, какую тональность он выбрал. Короткий вздох. Смирение, отступление или удовлетворение? Эх, женщины, кто нас поймет? "Имей терпенье...".
  - Что причитается за побег с отягчающими обстоятельствами?
  - За побег? - Брюс смотрит на меня снисходительно. - Возвращают обратно пожизненно.
  - Пожизненно и никакой надежды? Сто лет могут дать или двести?
  - Сто, двести? - брови Брюса в удивлении ползут вверх. - Глюки с пересыпу?
  - Какой жаргон в устах прокурора! - я криво усмехаюсь. - Ладно, твоя взяла. Пусть Глюк..., пусть сплю - не сплю, пусть ты, Генри...
  Мне больше никогда не буду сниться сны, которые снились Шенди. А сны Марго, какие они?
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"