Аннотация: Рассказ о времени Великой Отечественной войны
e-mail: galitskaya1977@mail.ru
Рассказ "Торжество жизни"
Майя Галицкая
2014
ТОРЖЕСТВО ЖИЗНИ
Рассказ основан на реальных событиях. Все имена являются вымышленными, любые совпадения случайны.
- Алёшка, как ты думаешь, из меня медсестра получится?
- Из тебя? Медсестра? Не смеши меня! Ты же только птичек да кошечек рисовать можешь! А медсестра - человек основательный, она операции помогает делать.
- Да ну тебя! Я серьёзно говорю, а ты... Друг называется!
- И с чего бы это вдруг ты медсестрой захотела стать? Ты же в художественное собиралась.
- Дурак ты, Алёшка! Война ведь идёт. А я как раз закончу 8 классов и на краткосрочные курсы медсестёр поступлю. Ты же видел - объявления висят везде. И у нас на школе висит: "Требуется медицинский персонал".
- Прости, Кать, а? Я как-то не подумал об этом. Не хочется о войне вспоминать - такой день хороший, тёплый! Ну, не дуйся! Пойдём лучше прогуляемся! Недалеко - до набережной и обратно. Давай, портфель понесу.
- Ладно, пойдём. Только недолго, а то бабушка будет волноваться.
Улыбнувшись одними глазами, Катя отдала школьный портфельчик Алексею и, друзья пошли к Фонтанке. Они оба любили эту набережную. Кате нравилось смотреть на суетливых чаек, а Алёша декламировал стихи, глядя на неторопливое течение воды.
- Ну что там брат пишет? Скоро гадов прогонят с нашей земли?
- Не знаю, Лёш, - девочка тяжело вздохнула. - Последнее письмо мы получили 29 июля, а сегодня 10 сентября уже. Ни слуху, ни духу. Бабушка Оля плачет каждый день. А у мамы на заводе говорят, что близко немцы. Боюсь, что скоро наш Ленинград займут...
- Не дрейфь, боевая медсестра! Советская Армия не пустит оккупантов к нам. И не думай даже об этом. Мой папа на металлическом заводе такие снаряды делает - бац - и всех фрицев наповал!
Друзья не заметили, как дошли до набережной неспешной Фонтанки. Катя высыпала быстрокрылым чайкам крошки булочки из карманов школьного передника и встрепенулась:
- Пошли, Алёш. Бабушка, наверное, места себе не находит. Плачет...
Катя не успела договорить. Откуда-то сверху полился тревожный пронзительный вой, и совсем близко ухнул взрыв, обдав их гарью и пылью.
Алёша схватил Катю за руку и, не разбирая дороги, помчался вперёд. Надрывный, визгливый звук ударял в спину, бился в уши и, казалось, обрывался где-то в глубине тела, там, откуда липкой волной поднимался смертельный ужас, окутывая всё его естество. Совсем рядом резко хлопнуло. Какая-то сила вырвала Катину руку из Алёшиной и отшвырнула парня на несколько метров в холодное пустое безмолвие.
Постепенно темнота расползлась, отступила. Стояла щемящая тишина. Жуткие щупальца страха отпустили Алексея. Он открыл глаза. Горький дым не давал рассмотреть ничего вокруг. Парнишка шевельнул одной рукой, другой, почувствовал ноги. Осторожно повернув голову, он приподнялся и совсем рядом увидел Катю. Она лежала лицом вниз, и из-под её головы медленно растекалась багровая лужа. Алёша бросился к ней, затормошил:
- Катька, Катюша, что с тобой? Катя!
Девушка не отвечала и не шевелилась. Схватив подругу за руку, Алёша понял, что она мертва.
Ничего не видя перед собой из-за горелой мглы, Алексей почти наощупь двинулся по улице. Шагнув на дорогу, он споткнулся об огромный кусок бетона, отколотый от дома, и упал на незнакомую мёртвую женщину. Закричав от ужаса, Алексей пополз прочь от мёртвого тела и зацепился ногой за хозяйственную сумку убитой. Он зачем-то ухватил сумку, прижал к себе и, прихрамывая, побежал подальше от проклятого места.
Вбежав в квартиру, Алёша упал прямо на руки мамы, едва успев прошептать:
- Там... на Фонтанке... Катю убило...
Светлана Владимировна с трудом втащила сына в гостиную, уложила на диван, несколько раз ударила по щекам. Алёша медленно открыл глаза. Слёзы рекой потекли по его бледному лицу.
- Мама, мамочка! Там Катю убило бомбой! Мы на набережной гуляли...
Парнишка захлебнулся в рыданиях. Мама побежала на кухню за водой и вернулась с чужой сумкой в руках.
- А это Катина сумка, сынок?
- Нет, я случайно её взял. Там тётеньку незнакомую убило.
; Светлана Владимировна расстегнула молнию, и из сумки выскочил и, пригибаясь к полу, по-пластунски пополз в угол комнаты огромный дымчатый кот.
Женщина удивлённо проводила взглядом пушистого страдальца и засобиралась к родителям Кати - сообщить страшную весть и помочь принести мёртвую девочку домой.
Алёша долго болел и больше не ходил в школу. Усатый новосёл получил имя Жорик и прочно поселился в квартире Соколовых.
Мама Алёши, приходя со смены, рассказывала сыну невесёлые новости, которые слышала из чёрных тарелочных репродукторов, от подруг или случайно подслушивала на улице. Твёрдо засело в головах и сердцах страшное слово "блокада". Отец Алёши, Олег Викторович Соколов, работал начальником цеха на металлическом заводе и теперь приходил домой на два-три часа раз в неделю. Всю неделю он экономил свой продуктовый паёк, чтобы принести эти крохи жене и сыну.
Когда Светлана Владимировна уходила на дневную смену, Алёша делил с Жориком скудную еду и оставался с другом на весь день один в пустой квартире. В комнатах было холодно и темно. Электричества уже давно не было, последний огарок стеариновой свечи берегли для встреч отца, а керосиновая коптилка нещадно чадила и коптила - для экономии керосин мама разбавила соляркой. Да и отблеск её огонька в уцелевших стёклах был виден издали, так что жечь керосинку было опасно. Алёша до боли в горле рассказывал коту о погибшей Кате, о школе, о родителях, о том, что совсем скоро закончится война, и он, Алёшка, поймает для Жоры мышеловкой самую жирную крысу. Жорик слушал мальчика невнимательно, всё чаще норовил запрыгнуть на старенький буфет, просовывал лапы за стекло, пытаясь достать мизерный кусочек говяжьего студня, ожидавший маму к ужину. Голодное мяуканье кота в тишине остывающего дома было слышно очень далеко, и из соседней квартиры на этот призыв частенько заходил "отведать" мальчика дядя Андрей - однорукий верзила с недобрыми, блестящими от голода глазами.
- Что, Лёха, скучаем? И дармоед ваш не издох ещё? Вот ты подумай, пацан, сколько эта скотина вашей еды сжирает. А? Ну ты только подумай!
Алёша хватал кота и изо всех сил прижимал к себе. А дядя Андрей, осклабившись, трепал мальчишку за ухо:
- Да не бойся, паря! Шучу я, шучу...
И оглядывая комнату, а особенно буфет, шаркая подошвами, уходил к себе.
Дядя Андрей поселился по соседству недавно, в самом начале войны. Он практически ни с кем не общался, а на улицу выходил только с наступлением темноты. Поговаривали, что он был тяжело ранен на передовой на подступах к Ленинграду, долго лечился в госпитале и был демобилизован по здоровью. У дяди Андрея не было кисти левой руки, но это абсолютно не мешало ему мастерски управляться с кисетом и спичками.
Наступил ноябрь 1941 года. Светлана Владимировна больше не ходила на работу: типографию закрыли, потому что в полуразрушенном здании без воды, тепла и электричества работать стало некому. Алёша с мамой и Жориком обосновались в самой маленькой комнатке. Окно странный дядя Андрей по просьбе мамы заколотил фанерой, оставив вверху лишь узкую щёлку для света, за что получил от неё почти новое охотничье ружьё отца. В углу комнаты стояла буржуйка, принесённая отцом с завода, в ненасытной утробе которой исчезла сначала мамина библиотека, затем шкаф с резными дверцами, стол, стулья, буфет, на который так часто запрыгивал Жорик.
Алёша ходил по промерзающей квартире очень медленно. Он мог обувать только мамины валенки: его ноги так распухли, что не помещались в сапоги. Светлана Владимировна, наоборот, исхудала и стала напоминать скелет, обтянутый жёлтой пергаментной кожей. В кромешной тьме, в 4 часа утра она медленно поднималась, надевала тулуп мужа, закутывала голову старым покрывалом, брала в ладонь крошечный кусочек хлеба - "завтрак" - и шла навстречу неизвестности - отоваривать продуктовые карточки. Раз в три дня она брала с собой железный бидончик - для воды. Занимать очередь к проруби на Неве иногда нужно было раньше, чем за хлебом: в темноте немецкие самолёты Ленинград бомбили меньше.
Жорик теперь тоже двигался мало. Лёгкое, почти невесомое тельце кота лежало в самой глубине норы из одеял и одежды, рядом с Алёшей. Он перестал даже мяукать, выпрашивая еду. Один его бок был обожжён о буржуйку, шерсть вылезала клочьями. Когти не втягивались, а кончики ушей отмёрзли и начали отсыхать. Оживал Жорик только тогда, когда поздно вечером возвращалась Светлана Владимировна.
Весь дневной паёк на двоих, 250 граммов хлеба - клейкого, тягучего, похожего на пластилин - она делила на три равные части: себе, Алёше и коту, а каждую часть ещё на три: завтрак, обед и ужин. Отломавшиеся крошки искали при свете лучины на полу и добавляли к какой-нибудь части. Потом женщина подогревала в закопчённом чайнике немного воды - закипятить воду удавалось редко, не было дров - и бросала туда горсть сухих малиновых листьев, полмешка которых она выменяла ещё осенью на своё обручальное кольцо. Так семья ужинала. Мама научила сына не жевать хлеб, а отламывать по малюсенькой крошечке и сосать его, растягивая удовольствие подольше.
Проглотив мизерный кусочек хлеба, Жорик пил малиновый отвар, шумно лакал, тряс головой и, не умываясь, залезал в нору на широкой кровати, поближе к Алёше, от которого исходило слабенькое тепло. А Светлана Владимировна, подкрепившись, отправлялась в "свободный поиск" - так они с Алёшей называли обход пустых квартир, из которых вынесли всех умерших жильцов: там можно было найти что-то, что могло гореть. Всё горевшее в квартире Соколовых - обувь, одежду, матрасы - давно поглотила буржуйка.
В один из таких однообразных вечеров в комнату тенью проскользнул дядя Андрей.
- Ну что, живём помаленьку?
- Да уж, выживаем, - тихим голосом проговорила мама.
Дядя Андрей достал из-за пазухи что-то:
- Слышь, Светка, отдай мне своего дармоеда. Я тебе за него полкило пшена дам. Он же объедает вас, а у тебя сын уже с голоду пухнет, того и гляди, помрёт.
- Мама! - пронзительно закричал Алёша, расшвыривая замызганное тряпьё! - Не отдавай!... И впал в голодное забытьё.
Когда он очнулся, в комнате стоял давно забытый аромат варёного мяса. Мама в коридоре рубила что-то на дрова и невесело напевала "Ой, то не вечер, то не вечер...". Алёша зашарил руками по одеялам, ища Жорика, но кота нигде не было. Парнишка, собрав последние силы, сполз с постели и, захлёбываясь от рыданий, заковылял в коридорчик.
- Мама, вы его убили!
Светлана Владимировна бросилась к сыну:
- Да что ты, сыночек, нет! Вот он, твой друг, живой!
Жорик, свернувшись комочком, сидел в уголке коридора, наблюдая за хозяйкой. Алёша ухватил кота, прижал к себе, зацеловал усатую морду, обильно поливая её слезами...
Оказалось, что Жорик каким-то своим кошачьим чутьём почувствовал, что судьба его может быть решена не в его пользу, тихонько выскользнул из-под одеял, вышел в коридор и через выбитое окно лестничной клетки выскочил на улицу. Его не было всю ночь. Светлана Владимировна не находила себе места, не могла уснуть и прислушивалась к каждому шороху из-за дверей. Тяжёлый сон сморил женщину прямо в коридоре. Прохватилась она от слабого царапанья. Жорик вернулся, таща в зубах... тощую ворону.
Мама засмеялась сквозь слёзы:
- Алёшенька, это же новогодний подарок! Сегодня же 31 декабря! Новый год наступает!
Мать и сын, обняв кота, прямо в коридоре громко плакали, всхлипывали и смеялись одновременно, повторяя, что в Новом году обязательно закончится война.
Сытный бульон с мясом разделили как обычно, на троих. Жорик получил самый большой кусок мяса - граммов 20. Вороньи кости мама вываривала несколько раз, а потом ещё пару дней выдавала по одной Жорику.
Алёша беспокоился:
- Мама, дядя Андрей не успокоится! Он подкараулит, когда тебя не будет дома и украдёт Жорку! Мама, не уходи, я боюсь! Давай позовём папу домой!
Светлана Владимировна утешала сына:
- Не бойся, сыночек, мы что-нибудь придумаем. Я не могу тебя запереть. Если меня убьют на речке, ты же умрёшь, не выйдешь отсюда, тебя никто не найдёт!
С этого дня Светлана Владимировна и Алёша стали ходить на речку и за хлебом вместе. Она очень боялась оставлять сына одного дома: по Ленинграду поползли зловещие слухи о людоедах. Кота тоже стали брать с собой. Алёша заталкивал друга в валенок и клал за пазуху. Жорик абсолютно не сопротивлялся такому обращению. То ли совсем обессилел, то ли понимал, что его стараются уберечь от незавидной участи - быть съеденным дядей Андреем. В отличие от Алёши и Светланы Владимировны, ему было абсолютно всё равно, куда его несут - лишь бы быть рядом с хозяевами.
В один из таких походов Алёша заболел. С утра у него был жар, в груди сильно болело, а кашлять он не мог из-за того, что изо рта начинала идти кровь. Мама, уходя в булочную и за водой с утра пораньше, положила рядом с кроватью мальчика топор.
Днём опять был артобстрел. Алёша, прижав к себе испуганного кота, зарывшись с головой в несвежее тряпьё, тихонько плакал. Изнурённый голодом и болезнью, организм бессильно сдавался, и мальчик впадал в полузабытьё.
Вечером мама не вернулась. Алёша, превозмогая слабость и боль в ногах, вылез из своей берлоги. Нужно было спешно что-то делать: в любую минуту мог прийти дядя Андрей, и тогда...
Парнишка с трудом стянул на пол пропахшие немытыми телами и сыростью дерюги и стал заталкивать их под кровать. Занятие отнимало много сил, и мальчик то и дело падал ничком на пол, теряя сознание от голода и боли, захлёбываясь от кровавого кашля. Наконец, постель была кое-как перемещена под кровать. Алёша втиснулся в узкую щель и втащил за собой недоумевающего Жорика.
Так прошли сутки. Пошли вторые. Мамы не было. Алёша горел, бредил, метался в своём "гнезде" под кроватью, сбрасывал с себя укрывавшее его тряпьё. Приходя в себя от того, что продрог до костей, он не мог даже плакать, только дрожал от озноба всем телом, просил пить, звал маму, отца, Катю и шарил руками вокруг себя, нащупывал кота и успокаивался на минуту перед тем, как уйти в темноту в очередной раз.
В доме не было ни воды, ни крошки хлеба. Буржуйка не топилась, и иней на потолке и стенах отвоёвывал сантиметр за сантиметром в умирающей квартире.
Алёша потерял счёт времени, у него не было сил уже и пошевелиться. Кот тоже казался мёртвым. Он неподвижно распластался во всю длину своего плоского тела на груди у заходившегося кашлем мальчика, свесив кровившие лапы и абсолютно лысый хвост.
На второй день вечером, когда совсем стемнело, дверь комнаты тихонько скрипнула, и большая бесформенная тень проскользнула внутрь. Страшно матерясь, тень наощупь приблизилась к кровати и стала шарить по ней руками.
- Сукин сын, подох наконец-то! Ну, туда ему и дорога. И эта стерва исчезла! Тоже загнулась, небось...
Алёша пришёл в себя от звука голоса соседа, гулким эхом разносившегося по комнате. Оцепенев от ужаса, он лежал под кроватью, стараясь не дышать. Мальчишка изо всех сил прижимал к себе кота, чтоб тот нечаянным движением не выдал из обоих.
Но чуда не произошло. Дядя Андрей неловко склонился в поисках кота и нащупал сжавшегося в комок мальчика.
- О-хо-хо! Вот и пропажа нашлась!
Дядя Андрей злобно засмеялся, схватил Алёшу за ногу и начал вытягивать из-под кровати. Мальчик закричал изо всех сил, изо рта у него пошла кровь. Он не мог ухватиться ни за ножки кровати, ни за трубы центрального отопления, так как обеими руками прижимал к себе сжавшегося в пружину кота. Разжать руки означало верную смерть для Жорика. Дядя Андрей почти без труда вытащил мальчика из-под кровати и навалился всем весом на него, вырывая кота из рук. И тут какая-то сила толкнула его в спину, и дядя Андрей упал, придавив собой Алёшу и кота. Алёша зажмурился...
А когда открыл глаза, то не поверил им: позади упавшего соседа стоял отец в военной форме, держа в руках полено, а мама, зажав руками рот, беззвучно сползла по стене.
Мальчик онемел от страха и боли. Он силился что-то сказать, но не мог и только хватал окровавленным ртом воздух, как рыба, выброшенная на песчаный берег. Отец отшвырнул ногой неподвижного дядю Андрея, подхватил сына на руки, погладил по голове кота.
- Сыночек мой, что он тебе сделал? Он бил тебя, да? - запричитала Светлана Владимировна, отирая кровь с лица сына.
- Нет, мама, он хотел отобрать Жорку и съесть! Но я не дал, мама! - Алёша забился в рыданиях, прижимая кота к впалой груди и поминутно надрывно кашляя.
Олег Викторович спохватился, положил сына на кровать, встал, зажёг керосинку и взял вещевой мешок. Исхудавший, с лихорадочно блестящими глазами и нездоровым румянцем, но выбритый и подтянутый, он спешно выкладывал рядом с Алёшей консервы, колбасу, спички, большой кусок сахара и... хлеб - настоящий ржаной хлеб! Полбуханки хлеба!
Алёша взял отливающий синевой кусок сахара, понюхал его, прижал к лицу... Сейчас мама согреет воды, и они будут пить кипяток с сахаром - совсем как настоящий чай!
Ещё отец достал из вещмешка плоскую жестяную коробочку, похожую на портсигар. В ней были аптечные порошки - лекарства для Алёши. Он велел маме согреть воды и дать лекарство мальчику, потом ещё одно утром.
Зашевелился и закряхтел дядя Андрей. Отец пнул его ногой.
- Ну что, добегался, гад ползучий?
Потом Олег Викторович наклонился и поднёс коптилку к лицу соседа.
- Так это ты, Вишняков? Неплохо спрятался! Под трибунал пойдёшь, сволочь!
Олег Викторович снял портупею и связал ему руки за спиной.
Пока Светлана Владимировна готовила "настоящий" ужин, отец рассказывал Алёше, что "дядю Андрея", или солдата срочной службы Виктора Вишнякова ищут, чтобы предать суду. Когда началась война, он сам прострелил себе левую руку, чтобы не идти на фронт. Вылечившись в госпитале (выстрел оказался неудачным, и кисть руки пришлось ампутировать), он украл документы у сослуживца и дезертировал из армии. Почти полгода он жил под чужим именем под боком у ничего не подозревавших Соколовых. Ещё папа говорил, что завод их разбомбило, и он теперь работает на "дороге жизни" - занимается эвакуацией ленинградцев. Папа просил ещё чуть-чуть потерпеть, потому что семьи комсостава эвакуируют в последнюю очередь. Мама плакала и в третий раз принималась рассказывать, как решила искать папу, чтобы просить помощи для умирающего Алёши, как, уже отчаявшись, нашла его совсем случайно, на выезде из города. Рассказывала и бросалась целовать мужа и сына, тормошила кота и начинала рассказывать всё с начала...
Ужинали долго и сытно. Как ни плакал оголодавший кот, Олег Викторович выделил ему только маленький кружочек колбасы и пол-ложки солдатской тушёнки. Вовсе не из жадности: изнурённому длительным голодом кошачьему организму обильное лакомство могло оказаться смертельным ядом. Отец строго-настрого приказал маме выдавать хлеб и мясное Алёше и коту понемножку - только так можно было не умереть сразу.
Сладкую воду пили долго, растягивая удовольствие, как до войны за семейным ужином. Забытый вкус сладости, казалось, тёплой волной окутывал мозг, туманил зрение. Жорик пил "чай", шумно причмокивая и дрожа всем телом. Напившись вдоволь, он отошёл на пару шагов, сел и... замурлыкал - сухо, трескуче и прерывисто, хватая ртом холодный затхлый воздух промёрзшей квартиры.
Олег Викторович намазал тушёнкой ломоть хлеба, налил в кружку сладкого кипятка и поднёс Андрею-Виктору.
- На, гнида, подсласти себе приговор.
Опасаясь развязывать дезертира, солдат так и кормил его из своих рук, поочерёдно поднося ему то хлеб, то кружку.
Алёша разомлел от еды и наконец-то, впервые за долгие месяцы зимы, согрелся. Подействовало лекарство, и его стало клонить ко сну...
Февраль 1942 года принёс облегчение. Кроме хлеба мама приносила теперь ячневую крупу, подсолнечный жмых и... молоко, чуть ли не в три раза разбавленное водой. Казалось, что Алёша и Жорик начали поправляться. У кота кое-где начала отрастать реденькая новая шерсть. Светлану Владимировну очень огорчало то, что мальчик совсем перестал ходить - опухшие, похожие на слоновьи, ноги отказывались служить Алёше, и всё время он проводил в постели.
В самом конце зимы неожиданно исчез куда-то Жорик - выскользнул вслед за Светланой Владимировной, когда она пошла отоваривать продуктовые карточки. Перед этим он несколько дней метался по комнате, громко мяукал и ничего не ел. Прошло уже 8 дней, а кот так и не вернулся. Мама обошла все соседние дома, дворы, сараи и подвалы, но Жорика не было нигде. Алёша очень тосковал по своему усатому другу. Он просил маму по сто раз за вечер открывать дверь и звать кота, но всё было напрасно. Мальчик всё время плакал.
С каждым днём всё сильнее припекало солнышко. Однажды утром Соколовы проснулись от странного дзынкающего звука. Светлана Владимировна медленно подошла к окну и прислушалась. Капель! Весенняя капель!
Зашевелился Алёша.
- Мама, Жорик не вернулся?
- Нет, сыночек, нет его. Наверное, он заболел и ушёл. Ты же знаешь, что животные, которые любят своих хозяев, не умирают дома, а уходят. Не плачь, родной мой. Вот закончится война, у нас будет много еды. Вернётся папа, и мы заведём себе кота, даже двух, если ты захочешь.
Светлана Владимировна догадывалась, что отощавшего Жорика уже давно изловили обезумевшие от голода люди, и она не найдёт даже косточек своего любимца. В мыслях она проклинала себя за то, что не уберегла кота, не уберегла уже тогда, когда самое страшное осталось позади.
Алёша попросил:
- Мама, вынеси меня на улицу. Я на солнышко хочу.
Мама завернула Алёшу в одеяло, как младенца. Поднять сына у неё не было сил, и она волоком с огромным трудом вытащила его на лестницу. После долгого отдыха женщина кое-как вынесла на спине Алёшу на улицу и взвалила на однобокую раскрошенную скамейку возле подъезда. Рядом уже полулежали две женщины неопределённого возраста - единственные уцелевшие из всего их дома. Издалека их можно было принять за кучи тряпья. Руки и лица их давно не видели воды и мыла, и только живые глаза говорили о том, что в этих полулюдях-полутенях теплится жизнь.
Алёша жмурился от яркого совсем уже по-весеннему солнца, подставлял ему грязное личико, ловил ладошкой лучи, играя с ним в прятки.
- Мяу! - громко раздалось совсем недалеко. От неожиданности Алёша замер и широко открыл глаза. Он завертел головой, пытаясь уловить направление звука.
- Мур-р - мяу! - теперь и мама заволновалась.
- Жорик, Жорка! - закричал Алёша.
Из-за угла соседнего наполовину разрушенного дома показалась облезлая голова Жорика. Шатаясь, он медленно шёл к ним. Кот то и дело оглядывался назад и, казалось, звал кого-то за собой.
Алёша кулём свалился со скамейки прямо в груду рыхлого грязного снега. Волоча за собой неподвижные ноги, на одних руках он пополз к коту, повторяя сквозь слёзы:
- Котик мой, котинька...
Кот же, не обращая внимания на зов, танцевал на месте, перебирая лапами и нетерпеливо оглядываясь назад. И тут все увидели, что следом за ним, ковыляя на трёх лапах, так же шатаясь, медленно брела худющая трёхцветная кошка, надолго останавливаясь после каждого шага.
И такой весёлый смех раздался со скамейки! Женщины плакали и смеялись, смеялись и плакали, глядя на это торжество жизни.
Светлана Владимировна, размазывая слёзы по грязному лицу, прошептала: