Аннотация: Грустная история о девушке, впервые в жизни попавшей под влияние зелёного змия и о том, чем всё это закончилось. Вернее, чем это так и не закончилось. О вреде пьянства!
Тася проснулась, оттого что ей стало ужасно жарко и жёстко. Она с трудом открыла левый глаз. Правый отказался открываться напрочь.
Вместо родного, привычного, зеленоватого, размытого пятна, удивительно напоминавшего мордашку весёлого, длинноухого зайца, над головой обнаружилась огромная, как-то очень близко и поэтому страшно висевшая люстра. Тася попыталась приподнять руку, чтобы помочь правому глазу открыться и, всмотревшись единственным оставшимся глазом, с ужасом обнаружила, что на совсем ещё недавно белой, ухоженной и умащенной дорогим кремом руке выросла густая, чёрная, кучерявая шерсть... Левый глаз от ужаса зажмурился.
Она приказала себе вздохнуть поглубже и тут же поняла, что в горле, в лёгких и, кажется, в животе расположилось что-то ватное, шершавое и вяло перетекающее туда-сюда. Это "что-то" ужасно мешало дышать и вообще жить.
"Надо провести срочную инвентаризацию", - решила Тася и стала пересчитывать оставшиеся в ней органы. Вскоре нашлись почти все. Правда ноги и руки не хотели гнуться, спина болела, а на копчике явно выросло что-то вроде хвоста, активно мешая и причиняя всяческие неудобства. От хвоста, естественно, следовало срочно избавиться - стыдно всё-таки жить с таким атавизмом, и Тася решила, что должна встать и обследоваться. Она приказала телу принять вертикальное положение... и тут же поняла, что утеряла где-то как минимум два важнейших органа. Во-первых, вместо мозгов в голове располагался большой - гораздо больше головы - шар и височные кости всё время пытались раздвинуться, чтобы приспособиться ко всё растущему инородному телу. Это причиняло несанкционированную боль. Во-вторых, куда-то пропала сила воли. Та самая, с которой и благодаря которой Тася жила последние дни, месяцы, а, может быть, даже и годы.
"Как это? - тускло и медленно проплыло между стенками шара и черепной коробкой, - за что?" Под веком правого глаза образовалась слеза и вытекла на Тасину щёку, скользнула на подбородок, а с него куда-то вниз - на ... мягкую шкуру - такую же, которой за ночь обросла рука...
"Это же моя шуба!" - прошелестела вдруг спасительная мысль, потрясшая её так сильно, что немедленно, видимо, от стресса, вернулась пропавшая, было, сила воли. Таська схватила её, сжала в кулак и, издав какое-то нечленораздельное мычание, села. Стены качнулись, потолок резко обвалился прямо на голову, люстра отбросила кривые, змеящиеся тени, которые обвили чужие, негнущиеся ноги.
Только теперь до неё дошло, что она находится на полу. Оглядев себя повнимательнее, она нашла на туловище каракулевый полушубок, на голове - лисью шапку, а на ногах сапоги и, что самое интересное - перчатки на руках.
"Как это?" - снова спросила сама себя несчастная и попыталась напрячь остатки мозгов, чтобы хоть что-то вспомнить.
Она встала, сняла влажную овчину, стянула прилипшие перчатки, стащила шапку, скинула сапоги. Ногам сразу стало холодно - они были совершенно мокрыми, так же, впрочем, как и голова. Таська поплелась в ванную.
Телефонный звонок оторвал её от сосредоточенной перестановки ног на счёт раз-два и она взяла трубку.
- Таська, ты там как, жива? - противно жизнерадостный голос вдарил по ушам, взрезал черепную коробку и принялся скакать от уха к уху, не давая сосредоточиться.
Это звонил вездесущий Таськин герой - пока не любовник - упер-ополномоченный (он называл себя именно так) РУВД, гроза бандюганов и хюлиганов, надежда московской криминалистики, а для неё - просто Тёма.
- С трудом, - с трудом сказала честная Тася, сразу обнаружив, что язык как будто вырос в размерах. Кроме того, кажется, она совсем недавно лизала им что-то очень шершавое, например, сахарский жаренный на солнце песок.
- У тебя пивко есть, или тебе его подвести из гуманитарных соображений? - голос весело пел, звенел, зудел, рычал.
- Тёма..., кхе-кхе, какое пивко? - просипела Тася, - мне почему-то плохо очень.
- Ха! Кто бы сомневался!
"Если он и дальше будет веселиться, - я его возненавижу", - пообещала себе Тася и положила трубку. На всякий случай. Она ужасно не любила кого-то ненавидеть.
Телефон зазвонил снова, но она не отреагировала.
Перед глазами замаячила цель - кувшин с водой на кухонном подоконнике - манящий, зовущий, поблескивающий чистой, прохладной, играющей на свету водой. Тася, сглотнула застревающую, горькую слюну, облизала пересохшие губы, и вожделенно постанывая, еле сдерживая крупную дрожь, поползла к источнику счастья. По пути ей пришлось преодолеть разброд и шатание всех косточек разом и каждой в отдельности. Она схватила кувшин, прижала на секундочку к груди...
Вода полилась в горло неширокой струйкой, а потом вниз, вниз, вниз. Вода была такой необычайно вкусной, такой замечательно вкусной, такой потрясающе вкусной... Спасительной.... Она остановилась только, когда почувствовала, что струйки побежали по груди и заливают уже её праздничный батник.
Тут-то она и вспомнила. Всё. То есть, почти. Воспоминания не делали ей чести. Их надо было бы немедленно забыть, но куда в таком случае девать многочисленных свидетелей позора... Этого Таська не знала и, будучи девушкой практической и разумной во всех отношениях, решила, что с этим теперь придётся жить и лучше уж перевести всё в шутку...
Думать она продолжила уже в ванной. Тёплая вода немного успокоила голову, смыла хвост - в этом Тася убедилась, несколько раз проведя рукой по гладкой попке - облегчила боль в спине, уняла дрожь рук. Заодно она на всякий случай проверила грудь и животик на наличие-отсутствие царапин и засосов. Кажется, на этот раз обошлось, и она торжественно поклялась, что другого случая не представится. Ни у кого. Никогда. Ни за что!
На левой коленке серебрился синяк. Это, когда её случайно уронили... В другой раз её шмякнули на попу. Это место, хоть и было не менее нежным, чем всё остальное, но синяков на себе не хранило. Обычно. Тася встала спиной к зеркалу и, вывернув шею, принялась рассматривать место возможного осиневания. Позу была чрезвычайно неустойчивой, поэтому, когда вдруг снова зазвонил телефон, она от неожиданности покачнулась и стукнулась крутым бедром о мойку.
- Сшччшшчч, - зашипела она от боли и ругнулась так, что тут же покраснела.
Телефон продолжал звонить, и она выскочила из ванной. С единственной целью - повторить только что сказанные слова тому, кто имеет привычку звонить так не вовремя.
- Тася, Тася, не бросай трубку! Я же волнуюсь!
- Тём, не приставай, мне плохо, я отмокаю в ванной!
- Ух... Тасенька, так ты из ванной выскочила?
- Да. И уже начала замерзать. Отстань!
- Я сейчас приду, я тут рядышком, - где-то рядом с голосом послышалось подозрительное придыхание.
- Это ещё зачем? - Таська возмутилась и даже заскрежетала зубами. Только этого ей не хватало - гостей принимать.
- Тасенька, я сейчас приду с пивом и помогу тебе домыться, а то вдруг ты там сковырнёшься, а кто потом будет косточки собирать?
- Сам дурак! - выкрикнула Таська и вернулась в ванную. Возмутительно! Он, видите ли ей поможет домыться! Нахал!
Вода уже почти остыла, и лезть в неё обратно расхотелось. Тем более что снова разболелась голова. Теперь пришла пора серьёзно браться за лечение. Знание снизошло на неё грубым откровением и не порадовало совершенно. Похмелье! Это случилось с ней впервые в жизни и, хотя опыт имелся, но только теоретический.
В баре среди множества рюмок, рюмочек, рюмашек и фужеров одиноко стояла бутылка Катнари... Этот компот вряд ли мог принести хоть какое-то облегчение, но попробовать стоило.
Ужасно не хотелось пачкать сверкающую чистотой посуду, и Тася неожиданно сама для себя выдернула дрожащей рукой торчащую на половину пробку и запрокинула голову, чтобы принять в себя освежающий и суливший излечение продукт. Горло пропустило вовнутрь грамм сто - не более - и заартачилось. Одновременно и желудок выразил свой категорический протест, и Таська решила, что лекарства вполне достаточно.
Теперь, наверное, следовало прилечь и отдохнуть, но как только многострадальная голова приняла горизонтальное положение, в ней что-то резко повернулось и принялось раскачиваться и кружиться с неимоверной скоростью. Тася, всю свою жизнь тихо ненавидящая всяческого рода карусели, взбрыкнула и села, обхватив голову руками. Противный шар снова заколыхался, встряхивая мозги, которых не было...
Хотелось курить... Она точно помнила, что это можно делать только на лестничной клетке и, с трудом оторвавшись, наконец, от дивана, поплелась к входной двери, на ходу собирая все необходимые принадлежности. Похлопала себя по боку, почему-то не обнаружила сигарет и отыскала их в кармане халата, валявшегося на стуле. Зажигалка и баночка из-под майонеза, давно служившая ей пепельницей, нашлись в шкафчике над обувницей.
Тихо постанывая, полная жалости к самой себе - любимой, хватаясь попеременно то за голову, то за печень (вернее за то место, где по её догадкам таковая располагалась), глубоко погружённая в грустные и тяжелые мысли о судьбах мироздания, она открыла дверь и сделала шаг вперёд, тут же упершись всем телом в Тёму. Тот как раз поднял руку к звонку и теперь замер, оторопело вглядываясь почему-то совсем не в Таськино лицо. Она проследила за этим взглядом и увидела чью-то голую грудь. Тася сильно удивилась и нагнулась посмотреть, что делается ниже. Ниже был такого же цвета живот с дыркой посередине... Кажется, это был чей-то пупок... И что он тут делает - на лестничной клетке? Пупок... Тася задумалась.
На неё вдруг накатила горячей волной жуткая и нереальная мысль - грудь, живот, пупок на животе, а также всё, что ниже, судя по всему, принадлежит именно ей и никому другому. Она посмотрела на Тёмку и опять не встретилась с его взглядом, потому что он стоял по стойке смирно, зажмурившись и почему-то закрыв уши руками. Тася вскинула брови, повернулась и пошла надевать халат. Почему-то было немного обидно. С чего это он не стал на неё смотреть? Она так и не додумала эту грустную мысль. В голове всё путалось и мельтешило.
- Эй, ты оделась?
- Вроде...
- А куда ты собиралась, интересно знать? Прогуляться решила?
- Сам дурак!
- Это я давно знаю, ты мне уже говорила сегодня, а всё-таки?
Таське совсем не хотелось разговаривать... Хотелось выгнать его вон. Хотелось запереться ото всех и зарыдать. А ещё было ужасно стыдно. Она, конечно, собиралась когда-нибудь продемонстрировать Тёмке свои стати во всей их красе, но не сейчас же! Не теперь... И голова... Она кружилась, кружилась и никак не хотела останавливаться.
- Ы-ы-ы-ы..., - тоскливо затянула Таська, забывшись, с размаху плюхнулась на диван и попыталась свернуться калачиком.
- Уй! Сволочи, гады, мудозвоны проклятыииииииии!!! - тут же взвыла она, потому что острые клинья с таком силой вонзились одновременно в оба виска, что даже шар в голове лопнул, болезненно разлетевшись на мелкие куски.
- Ты что? - Тёмка подскочил и принялся отдирать её руки от ушей.
- А-а-а-а!!! Голова болит! Я их поубиваю всех, насмерть поубиваю!!! - причитала бедная Таська.
- Перестань кривляться! Сейчас же перестань. Я тебе тут принёс таблеток каких-то. Сашка дал, сказал, что помогают.
- Какой Сашка?
- Киреев.
- А откуда он знает, что мне это надо?
- Ну, ты даёшь! Вы же вместе вчера отмечали. Это же он тебя до дому доставил. Не помнишь, что ли?
Таська уже помнила. На этот раз абсолютно всё... Раньше в голове были только воспоминания о событиях, а теперь и о свидетелях. Поимённо. Теперь она точно знала, кого будет убивать. Медленно и мучительно. Долго и болезненно. С применением спецсредств и без оных. По всякому. Она уничтожит их словом и делом, она...
- Может быть, всё-таки, поведаешь старому другу, что вчера произошло? И почему шуба валяется на полу, и шапка любимая...
Таська сглотнула две таблетки в надеже на излечение или хотя бы скорую, безболезненную смерть, села в кресло и принялась рассказывать. С самого начала.
* * *
Я к Наташке ходила. Принесла ей лекарства, а то она приболела что-то. Ну, так вот, когда я уже возвращалась и шла себе по коридору - тихо и мирно, никого не трогая - вдруг ррраз и меня втаскивают в комнату. Я поначалу испугалась, а потом смотрю - наши все собрались. Ну..., из нашей группы. Человек шесть парней и три девчонки. Ленка с Маринкой - помнишь, я тебе говорила про новеньких близняшек, Светка Конышева и Лорка из параллельной. Четверо, вроде, получается... Ага, точно - четверо. Вооот... Смотрю, у них стол накрыт, бутыль-броды с колбасой по семь копеек на тарелке целой горой и две бутылки - водка и портвейн. Остальные бутылки уже под столом пустые стоят. Я сразу вспомнила, что после первой лекции объявили сейшн в общаге. У Ленки-Маринки случился день варенья и приглашались все! Лана, думаю, прикинусь шлангом и сие мероприятие проигнорирую. И так боком-боком, и вроде как я ни ухом, ни рылом... Оказалось зря, потому что не расслышала где именно назначили сбор, понимаешь. И попала, как кура в ощип!
Естественно, мне немедленно наливают этой гадости под названием "Кавказ", суют в руку бутерброд и предлагают пить штрафную. Какую штрафную?!! Меня от портвейна всегда мутило ещё ДО того и о потреблении не могло быть и речи... И стою я, как последняя дура, вокруг толпа уже принявшего на грудь народа, а я мало того, что ни в одном глазу, так ещё и не хочется! И главное - не то что шлангом, а вообще ничем прикинуться никакой возможности нету!
И тут... О, Господи, ты не представляешь даже, что случилось! Вдруг стук в дверь и не успеваем мы опомниться, как она распахивается, и вваливаются сразу трое: декан наш - Гранитов Георгий Николаевич, секретарь партбюро института Виталик (это, потому что его полностью зовут Витальев Виталий Витальевич, пусть будут здоровы его родители!) и командир оперотряда общаги по имени Бегли. И видят они неприглядную картину... То есть, меня со стаканом подозрительной жидкости в руках и группу товарищей с невинными и даже добродетельными выражениями на лицах. Уроды! Предатели! Я, сам понимаешь, обмерла совершенно. Всё, - думаю, - кончилось моё образование, придётся идти в дворники, или на худой конец в радиомонтажники. Вооот...
Вдруг Гранитов хихикнул и говорит Виталику: "Кажется, мы вовремя. Искали, что нашли!" Достаёт он из кармана две десятки и велит бежать в магазин за горячим. Мы все аж сомлели. Сашка, конечно, под козырёк и бежать. А они на ближайшую коечку сели и оглядываются. Я стала к стеночке пробираться, а Гранитов хвать меня за руку и рядом усадил... Я... Помнишь я тебе говорила, что в прошлом году ко мне один препод вязался?.. Это он и был - Гранитов... Ему тогда популярно объяснили... Ой, не хотела я тебе говорить... Ладно, в следующий раз... В общем, поняла я - что-то будет!
А тут как раз Сашка с бутылями вернулся. И стали она разливать. Водку. Гранитов спрашивает: "Куда ж тебе лить-то? У тебя стакан полный. Пей скорее!" И я, представляешь, в полном умопомрачении пью. Весь стакан залпом... И так уж мне плохо сразу стало, что я закашлялась, как ненормальная. Кашляю, а остановиться не могу, никак не могу. Меня уж и выворачивать начало... И тут Гранитов мне стакан протягивает и говорит елейно так: "Запей водичкой". Я стакан схватила и боооольшущий глоток сделала. Водка! Конечно! А кто бы сомневался! Сволочь мстительная! Я чуть не померла, а он меня за косу схватил, голову мне запрокинул и остаток прямо в меня и вылил. Ы-ы-ы... Тёма, я ж со страху-то уже ничего не соображала, а тут... Отключилась почти совсем. И почти сразу. Они меня на кровать за спины уложили и продолжили праздновать. А этот Гранитов коленки мне всю дорогу гладил... Тёма..., Тём, ты прибей его, ладно! Прямо по морде его слащавого лица!
Я вот что-то и не помню хорошо, что там у них дальше было. Заснула что ли?.. Не знаю... А помню, что все стали уже уходить и не знали, куда меня девать. В общаге оставлять нельзя - места заняты... Потом уже помню, что они меня в шубу всовывают, а я хочу очень спать и выворачиваюсь. Но они, видимо, меня всё-таки вставили куда надо и шапку одели... Я же в шапке проснулась, значит, не забыли... Вооот...
А интересно, как они меня по лестнице спускали? А? Волоком, или катили? Хи-хи! Киреев и Пашка Бистюк. А я не ругаюсь. С чего это ты взял? Бистюк! Я сказала Бистюк, а не... Да, правда! Честное благородное. Староста у нас - Бистюк Павел. Он же не виноват, что у него такая фамилия... Ему один наш препод говорит: "В вашей фамилии главное не перепутать согласные с их созвучными. Хи-хи!
Они такие оба огромные. Ну, Сашку-то ты давно знаешь, а Пашка ещё больше. Я им примерно подмышку прихожусь. Вместе с шапкой. И на каблуках. И они, понимаешь, меня тащат... Под руки взяли и тащат, а я до земли-то не достаю совсем и тянусь, значит, чтобы не так страшно было, я же высоты боюсь... Тянусь и никак... А им видите ли, нести меня неудобно! А я вот, наверное, сапоги испортила. Надо глянуть. Потому что я, когда до земли всё-таки дотягивалась, то носками только карябала...
Пашка потом разозлился, что я выворачиваюсь, поставил меня и как даст по заднице! Мне через шубу, конечно, не больно совсем, но ведь обидно, понимаешь, Тём, обидно... Я стала от них убегать... И убежала. Только очень недалеко, потому там такой сугроб был высоченный, и залезть на него у меня не получилось почему-то... И они меня быстро поймали и опять стукнули. Не помню кто... Потом они курили... Ага, точно! Они курили, а я отдыхала в сугробе. Они и мне покурить дали. Партагас... Ой, не знаю, как эта гадость в точности называется, но мерзость ужасная и я стала кхекать. Кашлять, то есть.
Они тогда испугались, что я замёрзну нафиг, и потащили дальше. А на повороте около памятника Пашка поскользнулся и меня выронил. Я прямо левой коленкой каааак шмякнусь! Стою на карачках и не могу встать. Ноги разъезжаются, руки не выпрямляются, голова кружится - не могу и всё тут! И Пашка лежит... Оказалось, что он на таз упал и зашибся. Ты зря смеёшься, между прочим, это ужасно больно, когда на таз, там, понимаешь, такие кости есть, очень болезненные, в общем... Где хвост...
Ну воооот... Пашка лежит на спине, я вся из себя в позе всем известного членистоногого, а Сашка стоит над нами, пополам согнулся и ржёт. Прямо игра "Море волнуется". Только озвученная.
И тут прямо к нам подъезжает милицейский газик. И вываливаются оттуда сразу двое - одинаковы с лица... - братья Коржиковы из тридцать второго... Держиморды...
И стали сразу Пашку с Сашкой в машину грузить. А они не могут... Пашка встать, а Сашка разогнуться... И тут они меня заметили. Подходят, поднимают..., и узнали сразу... Это, помнишь, я тебя искала, а они ещё меня напугали, когда из разных кабинетов вышли одновременно. Я тогда ещё решила, что у меня прогрессирующее косоглазие. Вооот...
А я... А я, Тёма, хватаю их, значит, руками и говорю: "Тащите меня скорее домой, а то я замёрзла сильно". Тёма, они сразу почему-то стали ржать. И Пашка - гад - тоже. Встал и вместе с ними. А ещё друг называется! Прислонили меня к сугробу, потому что я самостоятельно стоять не могла, и ржут. А я стала сползать, они меня прислоняют, а я почему-то ползу. Оказалось, что под снегом там большой кусок льда. Пашка на руки меня взял и уронил тут же, потому сам чуть не упал. И я на попу кааааак дрынькнусь! Искры из глаз - больно! Пашка доволен очень остался, что не только он себе задницу отшиб. Нет! Нету, говорю, синяка. Нет! Нечего там смотреть! Говорю же - нету. Ага.
А потом Коржиковы нас отпустили... И обещали, между прочим, никому, ничего не рассказывать. И тебе тоже обещали ничего не говорить. А ты откуда узнал? Проговорились всё-таки...Тёма, у тебя что-то с лицом... Вооот...
В лифте ехали... А потом к двери меня прислонили и позвонили... А сами вверх по лестнице скок и спрятались. Мама дверь распахнула - злая такая - разговаривать не стала, слава Богу, и ушла в комнату. Не нюхнула даже - разозлилась... Я же опоздала... На сколько не знаю, но точно не сегодня пришла, а завтра... То есть, не вчера, а сегодня. А это же нарушение режима! Вооот...
Просыпаюсь я утром... Вся в шубе, и в шапке, и даже в сапогах... Тём, знаешь, твоё хихиканье меня уже достало! Голова трещит, в горле першит, коленка болит... И стихами говорю... Ужас какой-то! Я, наверное, помру, Тём...
* * *
Тася перевела дух и глотонула из кувшина. Тёма сидел на полу около кресла и тихо икал, периодически хватаясь то за щёки, то за живот. Смеяться он уже не мог. Тася тяжело вздохнула и пошла на кухню за стаканом. Тёма долго не мог из него отпить, потому что от смеха всякий раз стукался зубами о стекло. Наконец, он взял себя в руки и выпил самую чуточку. Тася наблюдала за ним таким жадным взглядом, что он пожалел её и вернул ополовиненный стакан. Тася допила воду без зазрения совести и потрогала Тёмкино плечо.
- Я хочу тебя попросить... Ты забудь, пожалуйста..., - её голос неожиданно дрогнул, в нём послышалась мольба.
- Эту историю?
- Нет... Как я тебе дверь открыла... Ну..., в смысле - в каком виде...
- И не надейся! Такое не забывается! Кстати, ты уже домылась, или помочь?
- Я уже...
- Но, может быть, мне всё-таки остался хотя бы один грязный кусочек? Если, конечно, тебя не тошнит от моих вопросов.
- Не тошнит...
- У меня есть надежда?
- Надежда умирает последней!..
- Значит, ты наконец-то решила сказать мне "да"?
- Ты забудешь?
- Ни за что!
Тема снял галстук и начал расстёгивать рубашку, а Тася стала смотреть, как он это делает. Очень ловко. Тася прикрыла коленки распахнувшимися, было, полами халата. Тёма снял рубашку и взялся за майку. Тася положила на коленки любимую мамину думочку. Думочка была таких грандиозных размеров, что прикрыла и коленки, и живот, и чуточку грудь. Тёма взялся за молнию джинсов. Тася схватила воротник халата левой рукой и сжала изо всех сил. Чуть не удушилась. Прислушалась к себе. В желудке всё ещё работали качели. В голове вместо большого ядра перекатывались маленькие, хрустальные шарики.
- Кажется, мне плохо, - с облегчением и нескрываемой надеждой в голосе сказала Таська.
- Вижу, - поскучнел Тёма и, грустно вздыхая, принялся напяливать на себя одёжки в обратном порядке.
Так Тася и не стала женщиной в этот прекрасный, солнечный день.