Не помню точно, кажется, в конце марта, состоялся очередной пед?совет, на котором неожиданно выступил Сергей Юрьевич. Неожи?данно, потому что редко и неохотно выступал он на наших совеща?ниях.
Вела педсоветы Савина, ораторствовала вволю: все по мело?чам, и компания дружно подпевала ей.
И в тот день, как обычно, Са?вина занялась нравоучениями: осуждала, поощряла, подчеркивала, предлагала, обращала внимание, требовала - словом, наводила тоску и уныние. В скромных очках, строгая и порядочная, как неисчерпа?емый источник мудрости, как кладезь моральных устоев, как непод?купный страж порядка, вела она наш коллектив в царство разума и справедливости. Мы шли за ней, не вставая с мест, не особенно вни?кая в ее высоконравственную речь.
Исчерпав запасы тезисов, терминов, цитат и вводных слов, она угомонилась.
В этот-то момент встал Вековой и попросил разрешения поделиться своими суждениями.
- Какими?!- выкатила глаза Савина.
- Сейчас объясню,- ответил Сергей Юрьевич.
Коллектив насторожился, я забеспокоился - уж очень решитель?но смотрел Сергей Юрьевич на заседание и притом никак не уведо?мил меня о своем выступлении.
Савинцы давно ожидали от него чего-то такого, что помогло бы им развязать рукопашную, мигом пере?строились, ощетинились штыками глаз.
Все ждали сигнала к атаке.
Вековой неторопливо прошел к столу, за которым напряженно притаилась Савина, круто повернулся, и теперь ему хорошо были видны поле боя и лица его участников.
Тишина.
Вобрав в легкие побольше воздуха, Сергей Юрьевич начал:
- Я полгода проработал с вами. Мало. И вроде бы не вправе критиковать преподавание учителей, много лет проживших здесь. Это так. Но скажу всё, что думаю о вашем преподавании. Заранее прошу извинить мне резкость суждений.
Всем известно, что последние два месяца я посещал уроки, сначала хотел высказать свое мнение каж?дому в отдельности, но потом решил, что лучше все сразу, не касаясь кого-либо конкретно. Так я решил, потому что вас объединяет один типичный, мягко говоря, недостаток. Равнодушие, занижение "ум?ственных способностей учеников", о чем часто любит упоминать Валентина Марковна,- вот ваш общий, глубоко пустивший корни порок. Вы считаете своих учеников неперспективными и недостойны?ми настоящего обучения, не задумываясь при этом - перспективны ли, достойны ли звания учителей вы сами. Вы не хотите понимать главного - дети везде остаются детьми, способными к подражанию, впитывающими, в данном случае ваши, мировоззренческие принци?пы. От того, как и что вы говорите, как любите, как живете, от всего вашего облика в ребятах останутся корешки, которые со временем отразятся и на их мировоззрении. Да, от ваших уроков я не в восторге и не хотел бы учиться у вас.
Вы забыли свои детские ощущения, вы забыли о пытливости незаполненного, юного, жадного до всего ума, вы очерствели, сдались и потухли, вы калечите детей. Вы не пытаетесь встать на их место, посмотреть их глазами на себя. Вы научились умно говорить, а это не значит, что вы обрели право учить. Вы орудия, а не учителя. Вы давно работаете ради денег и не хотите признать этого, хотя, может быть, начинали иначе...
В любой науке есть неоткрытые вершины, нужно указывать дороги к ним, иметь мужество повести за собой и самому быть готовым встретить любые неожиданности. А вы? Вы учите подчиняться, приказываете: сядь! встань! отвечай! Дети видят, что вы примитивны и равнодушны, что вы безответственны при всех ваших нравственных принципах. Зачем им теоремы, формулы, цитаты, даты, если они почувствовали с пер?вого класса, что их учат насильно, что сами учителя работают без интереса. Учение без любви порождает цинизм и лицемерие; вы, попросту говоря, учите не любить. Топчетесь на одном месте, вжива?етесь, вы давно пришли и пытаетесь среди болота выбрать местечко посуше.
День за днем внушаете: жизнь прекрасна, рассказываете сказ?ки о неизбежной победе добра над злом, о доблестной дружбе, о фундаментальных открытиях, но вы не учите бороться среди настоящего, сегодняшнего зла, потому что сами, прямо или косвенно, со?стоите у него на посылках. Какое же потрясение переживают дети, выходя в жизнь! Они покидают школу и страдают от недоученности, а крохотный уголок абстрактного знания заставляет их души тлеть страхом перед действительностью. Они видят, что все проще - жиз?нью правит тупая сила, а не знания и стремление к прекрасному, и всюду, всюду надломленные, измятые цветы...
Вы опасны, вы верите в могущество быта, вы преклоняетесь пище и собственному телу. Вы привыкли подчиняться. Вы забыли о бесконечности. Вы разучились мечтать... Я говорю возвышенно? Нет, я понимаю, что идет медли?тельнейший процесс, вас тоже изломали, вас учили еще худшие учи?теля, но должен же кто-то сказать вам правду, правду о вашем деле...
Стихийное волнение в учительской началось с первых же слов и постепенно переросло в непрерывный, мощный гул протеста. Савина несколько раз решительно вставала в намерении прервать оратора, но я, сидевший в двух шагах от Векового, отрицательным жестом останавливал ее отчаянные порывы. Вначале растерянные лица сме?нились на ехидные и ожесточенные, а затем стали сплываться в одну озлобленную безликую массу. К концу обличительной речи я вспотел от этого дантового зрелища.
Казалось, еще минута - и они разор?вут Векового на части. Я недоумевал: зачем ему это, всё равно дру?гих учителей нет, и он это прекрасно знает? Этих же переделывать поздно.
Да и, честно признаться, я немного струхнул.
Вековой намеревался продолжить, но секундной паузой восполь?зовался Буряк.
- Вот вы, драгоценный Сергей Юрьевич, заявили, что мы рабо?таем впустую, вбиваем в головы формулы из учебников, не горим и не плавимся. Это вам не нравится. Что же, юноша, вы нам можете привести в пример? Какой метод преподавания вы предлагаете? Мо?жет быть свой - вопросительный? Ха-ха! Ну вот что, милый вы наш, вы!- Буряк вскочил и указал пальцем на Векового.- Вы раз?вращаете детей, а не мы! Они все поголовно читают художественную литературу, им наплевать на физику и математику! Им на все напле?вать! Они вступили на дорожку, которая ведет черт-те куда!
- А вы сумейте сделать так, чтобы им и физика была интересна, чтобы они, для начала, заинтересовались судьбами Ландау, Планка, Эйнштейна, Циолковского. Эти люди несли в себе идеи, их жизнь и их цели - неразрывное целое, но сначала - их жизнь, а потом уже идеи. Вы покажите детям человека живого, думающего, и тогда они заинтересуются формулами, им самим захочется понять - к чему так неудержимо стремились великие. А вы приходите, лениво или дело?вито смотрите в план и гоните урок, положив перед собой для стра?ховки учебник. Вы откройте им свое сердце, сознайтесь - одержимы вы своим делом или нет, действительно ли вы его любите - тогда за вами пойдут или от вас отшатнутся, вы же лицемерничаете, боитесь откровения. А мой метод, как вы говорите, не так уж плох. Вернее, нет никакого метода, я вместе с ребятами хочу во всем разобраться, и не делаю вид, что все знаю. Как можно жить без любимого дела, без постоянных открытий? Смешно? (Буряк громко хмыкнул). Вы же УЧИТЕЛЯ!
Сергей Юрьевич устало вздохнул и иронически заключил:
- Для чего я вам все это говорил? Думаю, может быть, у вас в отместку самолюбие начнет работать в другую сторону.
Он постоял в сомнении - стоит ли еще подливать масла в огонь?- посмотрел в колкие глаза и вернулся на свое место.
Минуту длилась предгрозовая тишина, потом кто-то свирепо выплюнул: "Наглость!", и общество зашипело, как жир на сковороде.
Бледная, с дергающи?мися губами, поднялась Савина.
- Все... что здесь... произнес этот... человек - оскорбление! И мне, и всем нам!- сдерживая невиданный гнев, проговорила она.- Я много лет работаю в школе, у меня опыт... и все знают, что уче?ники уважают меня. Им интересно на моих уроках!.. И не только на моих!
- Это самообман!- не выдержал Сергей Юрьевич.- Они просто вас боятся. И вы во многих успели посеять зерна лицемерия, особен?но в девочках. Поощряете заискивание, приближаете и выделяете тех, кто вам льстит, и это безобразнее всего...
- Аркадий Александрович, почему вы молчите?! Вы же видите - он нагло оскорбляет всех нас!- возопила Савина.
Я оглядел лица уставившихся на меня и равнодушно ответил:
- Вы ведете педсовет, Валентина Марковна, почему я должен затыкать людям рты? Я не жандарм, тем более, Сергей Юрьевич вас не оскорбляет, а обвиняет. Как член нашего коллектива, он имеет полное право высказывать мнения по работе любого из нас.
Галдеж начался необыкновенный! От меня ожидали пресечения или хотя бы примирительных фраз, а я вдруг отстранил себя от вся?кого судейства.
Педсовет почувствовал волю. Можно говорить, о чем вздумается - так были истолкованы мои слова савинцами. Таивша?яся за кулисами неприязнь, без костюмов и грима, прорвалась на сцену.
В бой ринулись свежие силы.
- Да, да, да!- перекричала всех и добилась внимания Буряк.- Мы тупицы, мы калечим этих детей! А вы?! Вы же полоумный! Вам не только школьников, но и грудных младенцев нельзя доверять! Вы им начнете говорить о какой-то блаженной вере, вы будете призы?вать их к вершинам! Вы из них будете делать маньяков, одержимых
поисками давно известных истин! Вы мешаете людям жить, весь по?селок стонет от вашего присутствия, вы всех довели до негодования! Вы тут нагло выкали, и я вам заявляю - вы!- вы превозносите больного Достоевского и воспитываете в учениках потребность в крайностях. Это преступно!
Она поперхнулась и зашлась кашлем.
Вековой довольно улыбался. Похоже, ему нравилась эта каша.
Его улыбка была тут же замечена. Виктория Львовна Фтык шумно про?шла к столу, будто к трибуне, и водрузилась своим тучным энергич?ным телом над бушевавшим обществом, заменив вышедшую из строя Буряк.
- Он улыбается! - указала она огромной рукой на Векового.- Вы молоды, молодой человек!
- Разве это плохо?- наивно спросил Вековой.
- Юродствуете, ехидничаете? Вы мне скажите: может быть, и я свои уроки веду не так, как надо? У меня на секциях паломничество, я не всех желающих могу записать...
- Секции - это одно, Виктория Львовна, а вот уроки ваши - дело другое. Извините, вы все упражнения показываете на пальцах, руками.
Все-таки Сергей Юрьевич начинал злиться; не стоило ему заде?вать больное место Виктории Львовны - ее полноту.
- Да я!.. У меня дети выполняют нормативы! Они любят физкуль?туру!
- Конечно, любят, у них потребность в движении, чему вы, кста?ти, не рады. Вы не можете...
- Ну да, вы все можете!- интеллигентно прокричала из дальнего угла англичанка.- Я не отрицаю ваших успехов, но вы действитель?но оскорбляете людей старше себя как по возрасту, так и по педаго?гическому опыту. Я бы на вашем месте извинилась.
- Извините, конечно же, ради Бога, извините!- встал Сергей Юрьевич.- Я говорил, что не собирался отзываться отдельно о каж?дом, мои слова адресованы всем. Сознаюсь, было желание разоб?раться и в своем, как вы говорите, вопросительном методе... Оскор?блять и унижать я никого не стремился. Возможно, я не прав - обвиняйте, возражайте, спорьте, но аргументировано.
Савина оценила важность момента и произвела рекогносцировку, попросив потных Фтык и Анну Самуиловну вернуться на свои места. На арену выходили центральные силы.
кккккккккккк
- Хорошо, Сергей Юрьевич, я скажу вам,- выплыла из своего угла Ксения Львовна,- вы, надеюсь, не задались целью выпускать из школы литераторов и фанатиков-читателей? Вы должны знать - сейчас стране нужны крепкие рабочие руки, которых везде не хвата?ет. Всем необходимо добросовестно трудиться, и наша с вами обязан?ность - воспитывать учеников, которые будут заниматься производственными делами, а не декаденствовать.
Наша Ксения Львовна слыла целенаправленной дисциплиниро?ванной личностью. Как человек, причастный к чужому языку, она была не прочь почитать зарубежные детективы, эмигрантскую лите?ратуру, Белого и Сологуба и еще кое-что. Но тут она покривила душой, резко проведя черту между личными интересами и обществен?ными; ей хотелось уличить Векового любыми средствами.
В поселке не было женщины, которая могла бы соперничать с Ксенией Львов?ной. Ей подражали все - и ученицы, и почтенные матери семейств. Она могла говорить лаконично и умно, она со вкусом, на какой-то европейский лад, обставила свою квартирку, где царили английский порядок и дух пуританской добродетели. Она тонко судила о мужчи?нах и прекрасно вязала. Но самое главное - она умела модно и оригинально одеваться и, благодаря этому, выглядела как тропичес?кий цветок среди неказистого тундрового лишайника.
В свое время у меня вышел преказусный роман с этой одинокой и самолюбивой женщиной, мы поняли друг друга и потому поспешно вернулись каж?дый в свое одиночество...
Вот и теперь Ксения Львовна вышла к столу в строгом платье темно-коричневого цвета с великолепным яр?ким бантом. Весь вид идеала наших поселковых модниц излучал неподкупное понимание насущного момента.
- Вы задумывались, почему вам здесь предъявили обвинение в развращении молодежи? Вам, как человеку, который сам занимается творчеством, должно быть известно, что в литературе, в этой заме?чательной сфере искусства есть, и свои пагубные стороны. Литерату?ра - это пропаганда, а пропаганда, в свою очередь,- искусство! Это нужно понимать литераторам. Я не зря упомянула о декадент?стве. К чему вы так много и вдохновенно рассказываете об Анненском, Бальмонте и других поэтах и прозаиках, которые не входят в школьную программу? Вы, как я поняла, интригуете детей запретны?ми темами. Этим вы себе завоевываете у них авторитет. А ученики в школе в первую очередь должны получить разностороннее, комплек?сное образование.
- Я этого не отрицаю. Но что такое школьная программа? Это же крохи, жалкие крохи! История литературы - история становле?ния человеческого духа, в ней нет ничего лишнего. Если кого-то нет в программе, то они есть объективно - в истории, в прошлом, на страницах книг, в конце концов. Зачем учить детей по общим мер?кам? Зачем нам их пичкать информацией? Дайте общее представле?ние о предмете, заостряйте внимание на примерах, пусть имеющих косвенное отношение к вашему предмету, но могущих задеть за жи?вое. А главное - сердца воспитывайте, а не учите разум... Можно научить самостоятельно отбирать нужный материал, определять, где одна наука соприкасается с другой, но никогда вы не научите благо?родству, доброте и стремлению к действию - это воспитывается кон?тактами душ, а не заколачиванием в память информации. Добивай?тесь невероятного, чтобы он мог постоять за свои убеждения дей?ствительно, а не умозрительно. Телевидение, радио, журналы, учеб?ники рассказывают о том же, о чем говорите вы, и детям становится до чертиков тоскливо. В начальных классах они занимаются маши?нально, инстинктивно, но, становясь старше, испытывают интерес к тем сферам, где их природа может максимально проявить себя; так не отталкивайте равнодушием, иначе они обозлятся, махнут рукой на поиски своего "я" и любого дела. Ну, а если ребята будут любить и знать литературу, это не так уж плохо, они не позволят себя обма?нуть, и не будут работать как роботы. И мне удивительно, почему вы делите литературу на запретную и официальную, на нужную и не?нужную? Кто утвердил такие критерии? Чей ум постиг невозможное - силу нравственного воздействия на человека именно этого, а не другого произведения? Литература выпестывает личность, помогая вести диалог с миром, с собственным "я", которое знает себе цену, благодаря постижению природы добра и зла на истинных примерах, а не на цитатах. Люди, живущие "на ты" с творчеством, понимают основы жизни, причины человеческого скотства, и тогда появляется сострадание, желание воплотиться - и лишь тогда возможно при?ближение к общей цели.
- Что же это за цель?- хохотнул Буряк.
От звука его голоса все вздрогнули.
Незаметно своей речью Веко?вой нейтрализовал агрессивность савинцев. Услышав Буряка, они пришли в себя и недовольно, но не так дружно, загудели.
- Если вы до сих пор не поняли, то это более чем странно. Зачем вы живете?
Буряк покраснел, такого вопроса он не ожидал.
- Это никого не касается. Это мое дело, почему я здесь должен философствовать?
Вы домой спешите? Зачем - жить? И не оправдывайтесь сво?ими детьми, скажите честно, что вы живете только потому, что ро?дились, а остальное вас мало беспокоит.
Попытки перекричать друг друга оказались безуспешными, но вот встал Рясов, беззвучно сидевший у дверей. Его нейтрально уважали, он редко говорил и никогда не менял тона, спокойного, степенного. В нетерпении ожидали его слов.
- С чего ради злиться? Странные люди, все естественно знают, что Сергей Юрьевич прав и гораздо талантливее нас всех. Он имеет право говорить в глаза всё, что думает, потому что говорит не ради выгоды, а ради дела. Он настоящий учитель. Смешно на вас смотреть... Те молодцы, что без дела по поселку ошивались да на уроках наши обглоданные нервы трепали, где они теперь? В театральном кружке. А Мишка Сагов, всеми нами отвергнутый,- книжки запоем читает, конструирует что-то, и, между прочим, учиться
лучше стал. С чего бы это ради? А разве не ясно? Я был на уро?ках Сергея Юрьевича, он о ваших математиках и физиках такое успевает рассказывать - спасибо скажите. С революцией связывает, общий подход делает и нисколько у вас хлеб не отнимает. На?оборот! Я старик, а и то по-новому захотел учить и себя и ребят. А мы вот тут, как лягушки, квохчем, а сами холодными остаемся. Сделали из обучения игрушку - поиграли, хватит, выбрасывай - всю жизнь учить дураков нету, вкалывать надо. А его ученики после школы и учиться будут и вкалывать ради истины, слепыми и обманутыми жить не будут. Мучиться будут? В этом и есть, на?верное, основное - прекрасный результат учения Сергея Юрьевича. Душою мучиться, значит, желать лучшего, так я сегодня пони?
маю.
- Правильно!- выкрикнула Наталья Аркадьевна.- Интересно ребятам стало. Слушают, а не спят, глаза осмысленные, вопросы задают!
Савинцы зашушукались.
- Еще увидите, чем эти задавания вопросов кончатся, глубокомысленно заявила Ксения Львовна. Послышался смех.- Чем? Я вам, Сергей Юрьевич, могу ответить: разрушением личности, деградаци?ей. Видела я подобных вам! Философские копания в наше время при-водят к недвусмысленным выводам и последствиям. В славные греческие времена еще можно было безвредно философствовать, тогда все только начиналось. А сейчас - зачем? Мне становится не по себе от ваших вопросов - мне! А каково подросткам? Не всем дано го-реть, кому-то нужно заниматься обыкновенными земными делами. Ваш подход к литературе вызывает в неокрепших сердцах тревогу, состояние неразрешимых сомнений, тяжелый, непосильный самоана?лиз.
Ксения Львовна увлеклась. Неизвестно, до чего бы она договори?лась, если бы не вмешалась почтенная Савина.
- Не в этом дело! Вековой попросту отвергает министерскую программу, у него нет уважения к гуманным традициям, а это уже не что иное, как самовольство и анархизм! Экспериментирования на живых людям нам не простят. Здесь вам не лаборатория, молодой человек! Не он один в ответе за свои проделки, но и все мы, и вы тоже, Аркадий Александрович! Почему вы молчите?
Я встал.
- Я могу вам ответить. Сергея Юрьевича вам в обиду не дам. Вы уже писали жалобы в гороно, пишите и дальше, но его дело свято, я вам заявляю: под свою ответственность разрешаю не составлять пла?ны уроков, если, конечно, вы можете преподавать без них!
Ненавистное чувство возникло у меня тогда к савинцам, и в поры?ве я осмелился заявить о планах, хотя острой необходимости в этом не было. Я давно взял под покровительство Векового и Грай, изба?вив их от назойливого контроля Савиной; для неожиданной провер?ки у них имелись старые планы, а все остальные на бумагомарательство не сетовали, хотя были бы рады освободиться от ненужной ра?боты.
Мое необдуманное заявление играло на руку савинцам, они его встретили гробовым молчанием. Буряк наклонился и что-то за?шептал на ухо Фтык, она громко фыркнула. Рясов подумал и поддер?жал: "А что - дело!"
Выступлений больше не было.
Савинцы ликовали - кто-кто, а они прекрасно понимали, что не я разработал методические указа?ния и не властен принимать такие решения.
Но так или иначе наболевшее было высказано, случилась неожиданность: на стороне Векового оказались Рясов, Наталья Аркадьевна и я. Он был не оди?нок, отпор был дан.
Однако уже тогда я понимал, что Сергею Юрьевичу больше года в школе не продержаться.
Разошлись за полночь.
Вековой благодарил Рясова за поддержку. Старик расчувствовался, делал заковыристые комплименты, улыба?ясь во весь рот, бормотал свое "С чего ради не поддержать?".
Отпра?вились ко мне, говорили, смеялись; и мне, и Рясову уютно было с ним молодым, беспокойным, жаждущим борьбы.
Мы, как после удачного ратного сражения, хвалились молодцеватой удалью, я ощущал в себе молодые весенние силы, может быть, поэтому и Рясова с этого вечера все настойчивее тянуло к Вековому.