|
|
||
Риндовцы рассказывают о гонениях на их научную публикацию, их причине и способах предупреждения. | ||
В июле 1999 года Конгресс США принял резолюцию, официально осуждающую нашу статью о деторастлении, метааналитически обобщающую данные по 59 исследованиям студентов колледжей на предмет обнаружения вреда. Резолюция увенчала месяцы нападок со стороны обывателей и специалистов по лечению гомосексуальности и стимулированию неосознаваемых воспоминаний о деторастлении.
Здесь мы восстанавливаем хронологию нападок на нас. Затем обсуждаем научную часть нашего метаанализа, выявляя ложность её ошибок. Отстаиваем все виды валидности, точность и объективность нашей работы.
Далее обсуждаем ортодоксию и нравственную истерию вобщем. Показываем, что нападки на наш труд вызваны сильными, но всё же общественно обусловленными верованиями последней четверти века.
Кончаем мы наблюдениями и рекомендациями для наших учёных коллег. Обращаем внимания на великие нападки на науку, известные из истории, чем предупреждаем грядущие атаки. Наш труд должен стать напоминанием, наряду с прочими примерами, всем, кто сталкивается с табуированными интересами. Обсуждаем антинаучную пропаганду в общественных науках, призываем к её выявлению и борьбе с ней. Обсуждаем провал психологической науки в исследованиях человеческой сексуальности, вылившийся в противление нашей работе. Предлагаем пути преодоления ситуации. Предлагаем рекомендации всем специалистам, кто когда-нибудь столкнётся с подобными нашим ситуациями.
В ноябре 1997 года двое из нас опубликовало метаанализ психологических коррелятов деторастления в "Journal of Sex Research". В двух словах: мы отстаивали, что большинство наших предшественников использовало в своих метаанализах в основном клинические выборки в основном из женщин, а результаты обобщали на психически нормальных мужчин. Заметили, что во многом эти работы качествены и грешат неточностями и манипуляциями данными. Противопоставили эти работы количественным исследованиям общенациональных выборок, представительных различным народностям и содержащих испытуемых обоих полов.
Вывод состоял в преувеличении нашими предшественниками губительности деторастления, а именно:
Перед отправкой в печать один неизвестный рецензент, не вдаваясь в подробности, призвал: "Высекайте искры!". Предвкушаемого анонимом скандала так и не произошло.
Минуло девять месяцев, мы выпустили второе издание этой работы, дополненное исследованиями студентов колледжей и опубликовали его в "Психологическом бюллетене" - главном журнале Американской психологической ассоциации (АПА). Посылки, рассуждения, метод и результат были такими же, как и в первом издании. Разумность нашей работы и отзывы на первое издание не давали нам повода ожидать драматичных реакций. Но реакции вдруг оказались более чем драматичны. Месяцы атак со стороны общественных активистов и узких специалистов подвигли Конгресс США официально осудить наш труд в июле 1999 года.
Парламентское возмущение добросовестно выполненным научным исследованием, опубликованным в уважаемом журнале, - это подлинная угроза науке, призванной разбирать и объяснять положение вещей, а не то, каким оно должно быть. Зная, насколько Конгресс способен расстроить исследования, с выводами из которых он несогласен, закономерно спросить вслед за Раахом: "Удивляться ли, если такое снова повторится?". Надеемся, что такое не повторится никогда, чему мы собираемся послужить изучением того, как поступать в этих случаях.
Краткая хронология призвана ввести читателя в суть нападок на наш труд. Важно объяснить, что наш метаанализ не признанный нашими критиканами "хлам науки", а добротное знание, существенно сдвигающее научное направление с его мёртвого застоя. Уяснив это, обсудим причины нападок - неудобство науки для оправдания традиций, которыми прикрываются узкокорыстные интересы. Сделаем выводы, как не допустить, чтобы психология сделалась инструментом идеологии.
Точка отсчёта - выход публикации в июле 1998 года. Следующие 8 месяцев ничего особенного не случилось. Вдруг в марте 1999 года радиопередача филадельфийской станции связалась с одним из нас (Тромовичем) и получила его согласие поучаствовать в ток-шоу о нашем метаанализе. Тромович не знал, что организаторы ток-шоу уже метали на нас громы со страниц "Wanderer"а", католического информационного бюллетеня, за 4 марта 1999 года. Наш обзор признали "лженаучным анализом лжепрофессионалов" - "группы профессоров Темпловского университета, рекламирующих пользу от секса детей со взрослыми, призывающих изобрести деторастлению благозвучное название". Изобразили огорчение признанием гомосексуальности нормой, испугавшись, что подобную судьбу ждёт педофилия. Таким образом, Тромовича заманили поближе к засаде. Интервью пригодилось для наступления на Темпловский университет, нас и наше изыскание.
Оказалось, что срыв "Wanderer"а" с цепи спровоцирован более ранней критикой, опубликованной на веб-сайте Национальной ассоциации разыскания и терапии гомосексуальности (НАРТГ). НАРТГ - это организация, управляемая психоаналитиками, обнаружившими своё призвание в излечении и предупреждении гомосексуальности. НАРТГ не брезгует поддержкой религиозных организаций, ищущих у неё "научных свидетельств в защиту их традиционных доктрин". Глава организации, Чарльз Сокарайдес, однажды выдал, что "гомосексуальность - ужасное расстройство, болезнетворное в сути своей, сигающее до поистине эпидемических масштабов". Сравнительно недавно он пожаловался своим единомышленникам, что исключение гомосексуальности из списка диагнозов DSM Американской психиатрической ассоциацией обернулось "общественным бесполым слабоумием". Гомосексуализм - это "право, которое ни в коем случае нельзя предоставлять".
В своей критике НАРТГ развенчивает наши результаты преимущественно цитатами из клинических исследований, чтобы обилие психопатологических синдромов вывести из опыта растления в детстве. В основном же им не понравилось:
НАРТГ отстаивает, что термины, не подразумевающие этические суждения, выставят педофилию нормой, как это случилось с гомосексуальностью. Неправильно, по их мнению, использовать термин "непринудительного" секса с детьми. Этими возражениями был заложен фундамент всей критики на нас.
Всю неделю, пока филадельфийская радиостанция нас громила, религиозно и общественно реакционная защитница семейных ценностей "Доктор Лаура" Шлезингер также не упустила возможности подключиться. Доктор Лаура ведёт радиопередачу, транслируемую 450 станциями США и Канады, чем ежедневно развлекает 18 миллионов слушателей.
Доктор Лаура использовала "трёх дипломированных клинических психологов и одну учёную" рецензию на наш труд, чтобы единогласно признать его "хламом". Двоих клинических психологов она отыскала в НАРТГ, а один, Ван ден Аардвег из Голландии, отказался от попыток остановить нас рациональными доводами, сравнил наши исследования с исследованиями нацистских врачей, призывал радиослушателей не "пугаться бессмысленных доводов". Рецензия же обвиняет нас в метаанализе исследований, 35% которых до нас никто не разбирал. Сама Доктор Лаура раскритиковала нашу работу как слив бессмысленных результатов воедино и взбалтывание их математическими ухищрениями. Она никогда не слышала, чтобы настоящие учёные так поступали.
Несколько последующих месяцев она натравливала на нас и на АПА Павла Файнка - бывшего директора Американской психиатрической ассоциаци, а нынче главу скороспелой организации Ведущий совет душевного здоровья, правосудия и прессы.
Файнкова партия стремится объединить "самых выдающихся работников по обеспечению психически-психологического здоровья" ради "популяризации наиболее правильной информации касательно душевного здоровья". На деле Совет занимается оправданием терапии по осознанию воспоминаний и диагностирования синдрома множественной личности. Держится вся эта деятельность на признании деторастления опасным и вредоносным явлением, приводящим к психическим травмам и психопатологическим синдромам, - на всём, что мы как раз оспариваем.
Кончается май 1999 года, и АПА попросила Файнка разъяснить ей научные посылки нападок Совета на наш метаанализ. Файнк в личной переписке за 3 июня зарюмил по "разрушительным теориям, опошляющим беду деторастления", и обличил нас в "потугах разгромить психотерапию подрывом важнейших её принципов". Заверил, что его организация призвана бороться с тенденциями судов и прессы оспаривать психиатрию и психологию из личных проблем. Указал на защиту его Советом целостности психотерапии и необходимость "боронить хороших психотерапевтов от нападок и поборов судопроизводства, требующих и денег, и нервов".
Здесь оплакивается развал рынка абреакций, которым с конца 1980-х кормились психотерапевты, клиники, журналисты и редакторы. К середине 1990-х годов у многих психотерапевтов успели отсудить целые миллионы долларов за внушение ими фальшивых воспоминаний. Так, психиатр Беннет Браун, основатель Международного общества исследований диссоциации, решением суда расстался с 10,6 миллионами долларов в пользу бывшего его пациента.
Файнк пожаловался АПА, что наш метаанализ будет использован при судебных тяжбах с психотерапевтами, основывающими свою деятельность на оспариваемых нами психологических законах. Неудивительно, что этот Совет всеми правдами и неправдами будет нас опровергать. Со ссылкой на Доктора Лауру он обвинил наш метаанализ в перегруженности данными преимущественно по щадящим формам деторастления без прикосновения, а 60% информации мы взяли из одного-единственного исследования 40-летней давности. Будучи абсолютно ложными, эти обвинения сыграли не последнюю роль в нелёгкой судьбе нашего труда.
Не прошёл мимо Совет семейных исследований (FRC) - консервативная лоббистская группа из Вашингтона, имеющая программой "заново утвердить и распространить на всё население традиционную семью с иудо-христианскими ценностями, её подпирающими". FRC в основном специализируется на "гомосексуальном вопросе", угрожающем де традиционной семье. Здесь она вполне созвучна лозунгам НАРТГ и Доктора Лауры, для которой гомосексуальность - "ненормальный", "патологический", "девиантный", "болезненный" "биологический сбой".
Нападки FRC побудили легислатуру Аляски к решительным действиям. 15 апреля 1999 года законодатели штата издали резолюцию Љ36, отвергающую наши выводы, поскольку "экспертная оценка метаанализа выявила некоторые спорные заключения и методы в нём". Единственной "экспертной оценкой" нашего труда выступили разве что Лауровские "трое дипломированных клинических психолога и одна учёная" рецензия. Резолюция послужила основой для последующих, в том числе и одной общенациональной.
В мае 1999 года FRC организовал пресс-конференцию в Вашингтоне, требуя от АПА отречения от нашего метаанализа. Доктор Лаура участвовала через другое лицо, также присутствовал представитель НАРТГ и трое консервативных депутатов Конгресса от Республиканской партии: де Лей, Самен и Уэлдон.
Де Лей поделился возмущением, что не видит разноса в АПА над нами, призвал АПА "к ответу". Самен признал наш труд "извращённым и тошнотворным", и, разумеется, ложным. Уэлдон же 14 мая сцепился с директором АПА Раймондом Фаулером на телешоу "Watch It!" по поводу "очень, очень нехорошего исследования, основанного на очень, очень нехороших данных", требуя, чтобы таких публикаций больше не появлялось.
Под первыми ударами АПА уже проводила разбор метаанализа её экспертами. Проверку он прошёл, и Ассоциация его поддержала. Вот что Фаулер ответил Уэлдону:
"Я, конечно, всё понимаю, но научная статья ничуть не плоха. Мы перепроверили её так же, как проверили бы любую чужую статью, и специалисты по матстатистике сказали своё слово. Исследование проведено абсолютно безупречно".
8 июня Фаулер пожаловался нам на оказываемое давление, что он "втянут в рукопашный бой с депутатами, телевизионщиками, христианскими радикалами и Американской психиатрической ассоциацией".
Позднее "National Psychologist" подтвердит, насколько "АПА угрожала встряска до основания" все "три месяца этого кошмара". В следующий, уже 9-й день июня, Фаулер признал в письме де Лею "проблемность" нашего метаанализа и пошёл на неслыханные уступки. Заявил, будто тезисы метаанализа несовместимы с принятыми и провозглашёнными АПА принципами. "Признал", что "лексика статьи подрывная" и что половую связь детей со взрослыми Ассоциация ни в коем случае не "признает безобидной" или добровольной. Пообещал разбор метаанализа независимыми специалистами. Редакторы же АПА впредь "усиленно будут рассматривать рукописи по исследованию запретных вопросов через призму возможных их политических влияний".
Месяц спустя, 12 июля, американская палата представителей 355 голосами против 0 с 13 воздержавшимися приняла резолюцию 107 об "ужасающей порочности" нашего метаанализа. Поскольку "все правдоподобные исследования затронутого вопроса таки осуждают преступность и ущербность деторастления", что подтвердили мнением Верховного суда за 1982 год, будто деторастление часто и сильно вредит. Порицания и отвержения заслужили "все идеи статьи, будто половая связь взрослых с детьми на "добровольных" началах не настолько вредит, как то считается". Надо привлечь "компетентных исследователей для изучения последствий деторастления по наилучшей методике, чтобы публика и политики могли использовать правильную информацию".
Никто не отменял права атаковать работу, претендующую называться научной, но использующую лженаучные ухищрения ради достижения каких угодно результатов. Но справедливо ли признать наш метаанализ "хламом" вслед за критиками? Справедливо ли парламент его осудил? Справедливо ли давление политиканов на научную организацию? Справедливо ли организации отбирать, какую "науку" допускать, а какую - запрещать?
Здесь мы внесём ясность в том,
Дальше мы выставим критику на нас в сути своей политической, хоть и замаскированной под научную критику. Надеемся продемонстрировать, что выходка Конгресса, аккомпанируемая обывательскими активистами, составляет нешуточную угрозу психологической науке.
В предыдущей статье мы уже приводили наиболее серьёзные возражения против нашего метаанализа. Все они оказались хилыми. Заинтересованного читателя отсылаем к ней, а здесь полемику изложим конспективно.
АПА пошла на независимую экспертизу нашего метаанализа и связалась с Американской ассоциацией научного прогресса (AAAS) - крупнейшей научной организацией США, издающей престижный журнал "Science". В октябре 1999 года Комиссия по свободе и ответственности научного поиска при AAAS написала АПА, что "после взвешенных рассуждений, выслушивания мнения двоих экспертов, всестороннего изучения реакции на вашу публикацию" Комиссия решила воздержаться от официальной проверки. "Нет никаких причин проверять проверку" редакторами "Психологического бюллетеня" нашей рукописи. Зато Комиссия возмутилась действиями государства и заявила, что "исследовав доступную информацию, так и не нашли очевидных нарушений методологии, равно как и других сомнительных действий со стороны авторов метаанализа".
Получается, даже отказавшись, AAAS всё равно проверила нашу работу с критикой на неё и рекомендациями экспертов.
"Кроме того, Комиссия желает показать свою нешуточную обеспокоенность вовлечением политики в чисто научный спор о методе и результатах вашего исследования. Обозревая шумиху вокруг него, мы нашли возмутительным обилие замечаний политиков и журналистов, которые, не имея представления о сути метааналитического исследования, преподносят ваши результаты публике искажёнными. Граждане, особенно если они занимают ключевые должности, ответственны за точность сведений, используемых при подготовке публичных заявлений. К сожалению, ваши критики об этом не догадываются, о чём свидетельствует нездоровое поведение Конгресса".
И хотя отказ AAAS "ни в коем случае не является ни поддержкой, ни критикой", многие места в письме направлены против наших критиков. В интервью изданию "Philadelphia Inquirer" глава Комиссии, физик Ирвин Лёч, заметил, что "некоторые политические заявления явно своекорыстны. Думаю, политиканы провоцируют и финансируют общественную реакцию, сознательно искажая положения авторов метаанализа".
Лод, Росс и Леппа продемонстрировали, что сильные убеждения способствуют искажению доводов против них, равно как и некритическому восприятию доводов в их поддержку. Это явление наиболее отчётливо проявилось в нападках на методологию нашего исследования.
Критики ищут в нашей работе места, где могут быть недостатки валидности метаанализа, и заявляют, что эти недостатки есть. Однако все их переходы от "могут быть" к "есть" одинаково несостоятельны.
Хотя НАРТГ сделала большие успехи в подстрекательстве к атакам на нас, всё же никакого недовольства нашими методами эта организация не выказала. Лишь выставила против нас нами же опровергнутые тезисы, основанные на клинических исследованиях.
Доктор Лаура раструбила, как клинический психолог Сейменау опроверг нас обличением непроверенности 38% использованных нами работ. Однако этот дуэт не потрудился вычислить, что средняя корреляция опыта деторастления с психопатологическими синдромами в публикациях (r=+0,11) практически не отличается от такой же корреляции в неопубликованных работах (r=+0,08). В конце концов, метааналитическая процедура крайне чувствительна к тому, насколько добросовестны неопубликованные работы, и вообще помогает преодолеть преувеличение последствий публикациями. Почти все (21 из 23) использованные нами неопубликованные рукописи оказались докторскими диссертациями, защищёнными перед лицом критики докторов философии, признавших добросовестность этих исследований.
Ещё Доктор Лаура превозносит Файнково открытие, будто 60% наших данных взяты из исследования Лэндиса 1956 года.
Вообще-то при исследовании связи деторастления с психопатологическими синдромами Лэндисовы данные никак не использовались. Из 15912 испытуемых, на которых эти связи проверялись, ни один не попал на страницы работы Лэндиса. Роль деторастления в развитии психопатологических синдромов мы выясняли по исследованиям, проведённым другими учёными. Зато данные Лэндиса пригодились в изучении отзывов растлённых на их половой опыт. То, как мы эти отзывы обрабатывали, скорее преувеличило плохие последствия деторастления, чем замаскировало их, в чём нас ложно обвинил Файнк. Из всех отзывов на деторастление Лэндис отобрал преимущественно (на 33%) и крайне отрицательные, да и мы при вычислении взвешенных средних по разным выборкам увеличили вклад именно отрицательных отзывов. Например, в среднем 37% мужчин относятся к своему растлению хорошо, а 33% - плохо. Невзвешенные средние показали бы больший процент одобрения (43%) растления, нежели его отвержения (30%). Если последовать совету Файнка и исключить из рассмотрения данные Лэндиса, получится, что 50% растлённых рады сексу в детстве, а всего лишь 24% об этом сожалеют!
Наконец, мы позаимствовали у Лэндиса данные по предполагаемым растлёнными последствиям секса в детстве. Снова таки, жалоб Лэндису не занимать, а ничего положительного упомянутые им испытуемые растлению не приписывают. Здесь мы уже использовали невзвешенные средние или неусреднённые данные, чем опять-таки преувеличили количество неприятных последствий в рассказах растлённых. Файнковы упрёки, будто мы пытаемся затушевать жалобы растлённых, - это неправда. Между прочим, жалобы на 63% взяты из работы Лэндиса - это и есть пресловутые "60%" не сказано чего.
"60%-й" довод особенно возмутителен тем, что, по сведениям Фаулера (из личной переписки 18 мая 1999 года), некоторые конгрессмены использовали этот аргумент "главным в дискредитации" нас и АПА. Уэлдон во всё том же выпуске "Watch It!" также этот аргумент не забыл.
Помимо упомянутых недостатков Совет Файнка изобрёл и другие, более математические, - их они прислали АПА в июне 1999 года. Недавняя проверка их критики, нами проведенная, показала, что доводы файнковцев основаны на ложных посылках и ложных умозаключениях, предвзяты, зачастую недостойны обсуждения и никогда не однозначны. (О дальнейшей судьбе аргументации файнковцев мы можем судить лишь по научной работе Зигеля за 2000 год.)
Многие критики нас и нашего труда демонстрируют непонимание сути метаанализа. Подобно качественным литобзорам, метаанализ обобщает чужие данные для выявления самых непротиворечивых из них. Упрёки в наш адрес (например, в "игнорировании" симптомов, "для деторастления характерных") скорее справедливы в адрес разбираемых нами работ, но не в адрес их анализа. Лучшее, что можно тут сделать, - это провести хорошее исследование взамен критики уже имеющихся исследований.
Мы считаем, что методологические изъяны нашего метаанализа изобретались для прикрытия "научными" замечаниями нравственного возмущения наших критиков. Это видно по наиболее общим и страстным нападкам на то, как мы
Обычно говорят, что это поощряет педофилию и даже выставляет её нормой. Но эта обеспокоенность обывательски-морализаторская, как и термин "растление" сам по себе. Этических вопросов мы в своей статье всячески избегаем. Единственное, что нас беспокоило, - это некритическая избыточная научная терминология, мешающая предсказывать атрибуцию психологического вреда её денотатам.
В черновом варианте нашего труда терминологию мы вообще не затрагивали. При подготовке его к публикации редактор Кеннет Шер попросил добавить главу о понятии "растления", мешающем научным исследованиям. Ничего разрушительного (что обращало бы в "тлен") он не обнаружил, поэтому просил не разбрасываться громкими названиями. Избыточность термина, заметил один рецензент, не позволяет предсказывать последствия обозначаемых им явлений.
Другими словами, ненужные ассоциации с ущербом, возникающие при пользовании словом "растление", не возникали бы, если бы говорили более терпимыми словами. Ради "сотрудничества, обеспечивающего публикацию в "Психологическом бюллетене"", как написал редактор 14 мая 1997 года, нам нужно было предложить рабочее название для деторастления. Мы остановились на понятиях "секса детей со взрослыми" и "секса подростков со взрослыми" вместо "растления" в случаях, когда младший любовник участвовал добровольно и с радостью.
На этот шаг мы пошли после получения результатов метаанализа, показавших, что добровольная и радостно встреченная половая связь вряд ли чревата плохими последствиями, в отличие от неприятной принудительной. Наши рекомендации вполне уместны для всех, чья цель - предсказание последствий исследуемых явлений, то есть, для нас с редактором. "Делая разграничение, - написали мы, - учёные смогут лучше понимать природу, проявления и последствия неоднородных типов поведения, обобщённых термином "деторастление"". Хотя это замечание взбесило чернь, сделано-то оно было для учёных читателей и в научной публикации. И сделано притом не на пустом месте, а на основе проделанной работы и в интересах науки.
Ни в коем случае нельзя забывать, для чего вообще мы затеяли наш метаанализ: чтобы проверить, насколько связаны между собой опыт растления в детстве и последующее душевное благополучие. Поскольку деторастление, даже столь широко определённое, считается важным влиянием на состояние психически-психологического здоровья, удобно было бы выбрать такую дефиницию явления, которая бы лучше всего коррелировала с этим самым здоровьем. В этом ключе мы и дали уместный совет. Мы ни в коем случае не призываем поступать так с законодательными дефинициями деторастления. Лукавые моралисты могут навязывать эквивалентность ущерба и греха, но мы решительно несогласны. Знать об этом наши критики просто обязаны.
Точно так же и с нашим понятием согласия, введённым в интересах научных исследований. Критики единогласно путают согласие с информированным согласием. Словарь "Webster"s 3rd New Intemational Dictionary" даёт два значения. Во-первых,
"уступка или одобрение, особенно тому, что делает или предлагает другой".
Дети и даже животные способны на такую реакцию, которую можно назвать "просто согласием". Ещё одно значение слова:
"опытное, обдуманное и произвольное одобрение цели и действия, требующих физической и моральной силы",
связанные с "информированным согласием". Очевидно, что согласие и информированное согласие не одно и то же.
В нашем метаанализе информированное согласие ни озвучено, ни подразумевается. Всё там ограничено просто согласием. И не без причин.
Только что мы защитили наш метаанализ от наиболее важной критики. Осталось от отрицаний перейти к позитивным утверждениям. О том, как наш труд продвинул научный поиск вперёд по всем эталонам учёного общества. Всё это как-то не прозвучало в шумихе вокруг метаанализа, но подчёркивание нашего вклада лучше всего посрамит парламентскую интервенцию и обывательское критиканство.
Парламентские нападки на недоделанную и ложную научную статью сами по себе мало чем помогут, поскольку наука может прекрасно обойтись и без них. Экспертная оценка и дополнительные исследования лучше самого фанатичного политикана проконтролируют ситуацию. Отвержение же Конгрессом - это не просто бесполезно. Речь идёт о деспотической подмене эмпирических предпосылок науки политическими интересами.
Одним из столпов сексологии выступило исследование Кинси мужской сексуальности. Важна эта работа даже не результатами, а скорее её методом. Кинси привнёс из биологической науки таксономические подходы к исследуемым вариациям и противопоставил их уже имевшимся на тот момент попыткам обобщать особенности полового поведения нескольких испытуемых. Все до-Кинсивские сексологи, психиатры и психоаналитики, не слишком тревожились об ограниченной применимости их результатов. Кинси же намеревался обобщать данные по исследованиям большого числа испытуемых.
Считая, что валидно обобщать можно только лишь данные, полученные по объёмной выборке, все предыдущие обзоры преимущественно клинических исследований растлённых людей мы сочли непредставительными. Но наши предшественники беззаботно обобщали эти данные и на неклинические случаи. За обширными представительными данными нам пришлось обратиться к исследованиям общенациональных выборок, которые результаты клинических исследований не подтвердили. Наша работа оказалась столь же прогрессивной, как и работа Кинси, поскольку устранила аналогичное препятствие.
На страницах "Психологического бюллетеня" мы пошли ещё дальше: обобщили данные по студенческим выборкам. В представительности учащиеся колледжей, конечно, уступают общенациональным выборкам, однако они намного лучше пациентов клиник, поскольку 50% американцев прошло через колледжи. Мы выяснили, что корреляты и статистика для студентов и общенациональных выборок примерно совпадают, поэтому изучение студентов оправдано. Это первая причина, почему наш метаанализ лучше всех прочих освещает деторастление.
Ещё совсем недавно гомосексуальность рассматривалась как нарушение гетеросексуального развития. В качестве причин предлагались: влияние властных матерей и покорных отцов, совращение в детстве, клеймление как "педика" в детском коллективе, низкая самооценка, стыдливость в общении с противоположным полом. Клинические исследования вроде бы и подтверждали эти объяснения.
В наше время успех этих клинических подтверждений уже объясняют предвзятостью исследователей и недобросовестным отбором испытуемых. В 1981 году Белл, Вайнберг и Хаммерсмит продвинули изучение этого вопроса далеко вперёд, проверив причинные связи для всех мыслимых объяснений гомосексуальности. Объёмная неклиническая выборка гомосексуалистов и контрольных гетеросексуалов не оставила и следа от вышеприведенных объяснений. Нынче эта же история повторилась с теорией деторастления - явления, которому всякий исследователь растлённых в детстве пациентов клиник приписывает все их проблемы в качестве последствий. Заметили, что опыт растления в детстве коррелирует с психологическими проблемами, и это укрепило веру в роль деторастления при патогенезе. Многие обзоры литературы ведут к таким же выводам.
Но важно, что все специалисты по деторастлению совсем мало внимания уделяют третьим переменным. Мы же проделали работу, аналогичную Белло - Вайнберг - Хаммерсмитовой, но уже не для гомосексуальности, а для деторастления. Хотя общенациональные выборки и показывали преувеличение ущербности секса в детстве, всё же данные по ним приводились разрозненные.
При нашем метаанализе мы располагали богатыми данными из многих выборок. Во-первых, показали, что в исследованиях наших предшественников влияние семьи (сплочённость, конфликтность, дисфункция, физическое насилие, отвержение) часто сопутствует растлению и значительно сильнее коррелирует с приписываемыми последнему психическими нарушениями. Таким образом, в том, что семейные склоки и побои сказываются на психике ребёнка, его половая жизнь не виновата. Корреляты деторастления объяснимы неполовыми влияниями семьи.
Особняком стоит наш анализ корреляций деторастления с психологическими проблемами при контроле третьей переменной. Если контролировать влияние семьи, то огромное число статистически значимых корреляций деторастления с психопатологическими синдромами сильно слабеют. Это означает, что растление в детстве далеко не всегда оборачивается психическими нарушениями, хотя в экстремальных случаях такое наверняка происходит. Осторожная перепроверка предположений о причинности важнее всего в науке, которая призвана не только описывать и предсказывать, но также и объяснять. Мы возвысились над простым описанием явлений благодаря выяснению роли посторонних влияний.
Сарнов в своей книге "Sanctified Snake Oil" оправдывает часто пользуемую "адвокатскую статистику", призванную раздувать цену вопроса. Патологические примеры возводятся в статус нормы, а определения донельзя растягиваются, чтобы основательно сгустить краски.
Дженкинс выявляет такую тактику в раздувании паники вокруг деторастления в 20 веке. С этими проблемами мы неоднократно сталкивались в нашей работе. Так исследовательская группа Бартхоло разбирала эмоциональную поддержку в половой жизни геев и бисексуалов. По 5-бальной шкале (от "1" - очень большой поддержки до "5" - очень сильного недостатка поддержки) контрольные испытуемые оценили свою жизнь на 1,4, а растлённые в детстве - на 1,6. Учёные заговорили о статистически значимом "недостатке поддержки" у растлённых, хотя обе оценки вполне близки к 1,0.
Зачастую исследователи деторастления, когда находят статистически значимое отличие распространённости психопатологического синдрома у растлённых в детстве и у контрольных испытуемых, рады заявить, что деторастление этот синдром вызвало. Не смущаясь тем, что коррелирует детский секс с симптомом очень слабо, на r~+0,10. Всё равно, что констатировать умственную отсталость для людей, чей коэффициент IQ составляет 97: ведь это же на целые 3 единицы ниже среднего!
Короче говоря, издевательство над терминами и числами воспитывает предвзятые суждения.
Метааналитическая процедура принимает во внимание не только лишь статистическую значимость, но и степень связи явлений. Мы выяснили, что опыт растления в детстве связан с психопатологическими синдромами очень слабо, на r=+0,09. Растлённые в детстве немножко менее нормальны по сравнению с обычными людьми, однако в среднем всё равно психически нормальны. Мы привнесли в научную работу аккуратность, обеспечивающую правильное понимание природы и последствий деторастления.
Предвзятость порождает неверные выводы. Количественные обзоры исследований особенно грешат отбором нужных исследований для подтверждения заранее заданных выводов. Мы же включили в метаанализ все исследования на студентах, которые к нам попали: отслеживание психопатологии, отзывов, жалоб - все изыскания, независимо от их результатов, лишь бы они содержали количественные данные. Этим данным мы позволили говорить за себя. Предшествовавшие нашим метаанализы мы существенно обогатили исследованиями более представительных и более объёмных выборок.
Валидные меры пригодны для измерений только того, для чего они предназначены. Поскольку "растление" предполагает "обращение в тлен", иначе говоря, ущерб или риск ущерба, то явления, обозначенные этим названием, обязаны действительно приносить вред. Иначе термин окажется невалидным.
Мы уже говорили об инициативе редактора и рецензента выработать рабочее название явлению, которое столь слабо связано с моральным ущербом. Унаследованные нам избыточные определения деторастления включали в себя детский и подростковый секс, контактный и неконтактный разврат, добровольные отношения и половое принуждение через силу или угрозы. Охватывать всё это разнообразие одним и тем же названием, как заметили рецензент с редактором, - это неоправданно смешивать воедино также различные последствия всех этих неодинаковых явлений.
С редакторскими замечаниями мы и сами охотно солидаризуемся. Они подсказали, как можно достичь валидности исследований... и озверения моралистов! Избыточные определения настолько мешают учёным, что наши предложения должны рассматриваться настоящим прогрессом науки. Прогрессом же здесь не является какая-нибудь новизна, ведь критика в адрес терминов "растление" или "сексуальное насилие" уже неоднократно звучала в научной литературе. Наша заслуга в том, что мы вывели необходимость реформирования терминологии из своего метаанализа.
Злосчастный номер "Психологического бюллетеня" столкнулся как с ложными обвинениями в адрес методологии нашего метаанализа, так и восторгом надеющихся на полноценную жизнь после секса в детстве. Но никто не поддержал неоспоримость и прогрессивность нашей работы, что ещё более усугубляет проблему парламентского отвержения.
Уж если наш метаанализ, опубликованный в "Психологическом бюллетене", научно безупречен и прогрессивен, причину критики следует искать отнюдь не в искреннем несогласии с использованным методом и провозглашаемой валидностью. Остальные возможные причины можно выяснить по общественным реакциям на научные исследования.
Признание онкобольных детей психически неполноценными не является ни поучительным, ни выгодным. Рак - это плохо, особенно для ребёнка его лечение неприятно и пагубно, однако такое обстоятельство никого не побуждает приписывать ему ущерб для психики и социализации. Можно ожидать, что так и происходит, но хорошо, что это оказалось не так.
Противозаконные наркотики - совсем другое дело. Признание всеобъемлимого и пожизненного проклятья на потомство наркоманок таит в себе огромный экономический и нравоучительный потенциал. Последине 30 лет наше государство спонсировало целую индустрию предупреждения, лечения и наказания незаконного употребления наркотиков. До 1967 года правительство США наркоманам мало мешало, но при Рейгане траты на борьбу с наркоманией ежегодно возрастали до 1 миллиарда долларов, а к концу 1990-х - до 16 миллиардов. Кампания против наркотиков развернулась в целую идеологию, которую пропагандисты обогащают военными метафорами, гиперболами, приписыванием вредоносности всему, что с наркотиками связано. Стараниями консервативных борцов с наркоманией количество заключённых в тюрьмах катастрофически возросло в середине 1970-х, удвоилось в 1980-х и снова удвоилось в 1990-х. Тем временем либералы стали удовлетворять спрос на лечение и контроль наркозависимых людей посредством открытия многочисленных терапевтических консультаций. Как заметил Штоссел в "Хламе науки", вера в продолжительный и сильный ущерб от героина "удовлетворяла потребности и либералов, и консерваторов. Консерваторы желали выставить наркоманов дьяволами во плоти, а либералы хотели подзаработать на своих программах". А тут так некстати подвернулось Коулзово исследование, угрожающее интересам и тех, и других, поскольку "рекламировало" наркотическую зависимость, подрывало правопорядок консерваторов и экспансию либералов.
Этико-экономические интересы также взыграли в самый разгар кампании против деторастления. Обличение и наказание насильников лежало в основе феминистского движения ранних 1970-х годов. Хейин же сделала настоящий прогресс, поведя феминисток в дебри инцеста, отныне осмысленного в описывающих изнасилование терминах. Вот историческая причина, отчего столь редкое явление вдруг признали широко распространённым применением силы ради угнетения женского пола, оставляющим психическую травму и пожизненные психические нарушения. Озабоченность инцестом вскоре переросла в обсуждение секса мужчины с девочкой через всё ту же призму выявления изнасилований. В середине 1970-х дошло до настоящего крестового похода не только уже против отдельных развратных действий, но и против патриархального насилия вообще. К 1980-м годам уже все формы секса старших с младшими были поставлены в один ряд с изнасилованием и инцестом, признаны применением силы, чреватым психической травмой и продолжительным моральным ущербом.
Помимо феминистского движения, очернению деторастления поспособствовали другие силы. В 1974 году был издан Закон о жестоком обращении с детьми, прозванный Мондейловским по одному из его инициаторов. Мондейловский закон был направлен в основном против физического насилия и эмоциональной заброшенности, однако через несколько лет он сыграл немаловажную роль в борьбе с деторастлением, породив нужных специалистов: среди социальных работников, психологов, психиатров, работников правоохранительных органов. Многочисленные законопроекты 1970-х значительно укрепили положение этих профессионалов, развернули гигантскую индустрию, поддерживаемую государством. Феминистская идеология органично вошла в язык, понятия и практику борцов с детским сексом.
Свою роль в 1960-е и 1970-е сыграла реакция моралистов - светских и верующих консерваторов, обеспокоенных отмиранием допотопной нравственности: обилием разводов, абортов, содомитов, блудников, порнопродукции, наркотиков. Такие партии под предлогом борьбы с деторастлением объединились против "морального разложения", спелись с противящимися порнографии феминистками, отчего лексикон мракобесов значительно обогатился.
Все эти три потока сошлись в единый океан околопедофильской ортодоксии, которая всё-таки новым словом не оказалась. Дженкинс указывает, что озабоченность деторастлением уже не раз доходила до крайности в 20 веке: в 1920-е, между 1937-м и 1957-м годами и, наконец, с 1976-го по настоящий день. Всегда волны поднимали именно феминистки, медики, судьи, мракобесы, консерваторы. "Не верится, что общественная реакция когда-нибудь забудется или будет оспорена, хотя история показывает, что такие явления случайны и недолговечны". Дженкинс обрисовывает характерные таким настроениям мифы о деторастлении: оно обычно доходит до насилия и убийства; оно неизбежно причиняет ущерб на всю оставшуюся детям жизнь; на случай, если дети себя пострадавшими не считают, психологи всегда заготовят объяснение; растлённые рано или поздно сами растлевают.
Дженкинс напоминает об учёной реакции с 1950-х по 1970-е на так называемую педоистерию 1937-57 годов, чтобы показать, насколько стремительно развилась нынешняя педоистерия. Дженкинс применяет к явлению теорию паники, разработанную британской социологической школой, в которую вхожи Стэнли Коэн и Стюарт Холл. По их мнению, паника
"имеет место, когда у общества страх какого-нибудь лица, группы, событий, превышающий истинную угрозу; когда "знающие" говорят об угрозе одними и теми же словами и вещают о диагнозах, прогнозах и программах, как по писаному; когда пресса срывается с цепи внезапно и не на шутку, трезвонит о том "новом", что находится вне досягаемости трезвой оценки".
По Дженкинсу, паника тут не просто страх, но страх преувеличенный и не туда, куда нужно, направленный. Распустившиеся на почве, как любят говорить, истерии идеи "начинают жить своей жизнью, питают ещё более уродливые заявления, а фанатики соревнуются за внимание пресыщенных журналистов, чей порог чувствительности уже давно завышен". Сочинители законов увековечивают панику в статьях уголовного кодекса. Все описанные признаки Дженкинс усматривает в околопедофильских страстях нашего века.
Благодаря им американцы в 1980 году нашли виноватыми сатанистов, надругавшихся де над детьми в центрах опеки, а также поощрили моду на абреакции, стимулируемые гипнозом, "сыворотками правды" и "памятью тела" ради осознания вытесненных воспоминаний о сексе в детстве, выдаваемых за причину обнаруженных психологических проблем.
Критики полагают, что эти явления не только говорят массовом безумии, но и подводят итог обществу экономической взаимозависимости разнообразных партий специалистов, кормящихся глубоко вкоренившейся идеологией. Процессы против "сатанистов" из центров опеки, например, иногда становятся самыми дорогостоящими за всю историю штатов, как в калифорнийском деле Мак-Мартина. Всё, на чём можно было нажиться, профессионалы использовали с максималной выгодой, и речь тут идёт не столько о наказании "злобных преступников", сколько о прикрытии идеологией.
То же самое и для рынка абреакций, в котором до 1980-х годов обращались многие миллиарды долларов, осевших в карманах психотерапевтов и адвокатов. Понятно, что эти специалисты заинтересованы скорее в идеологии, чем в научном поиске.
Если всё это держать в голове, становятся предсказуемыми и объяснимыми нападки на нашу публикацию в "Психологическом бюллетене". Открыв, что не всякого деторастления стоит бояться, мы перешли дорогу новомодной антипедофильской ортодоксии.
Но так легко от "Психологического журнала" не отмахнуться, ведь он имеет сильнейшее влияние на учёное общество. Первая версия нашего исследования была опубликована в журнале, издаваемом не АПА, и поэтому имела все шансы пройти незамеченной. Критические же замечания порождаются и поддерживаются экономически и идеологически.
Партии вроде НАРТГа и Ведущего совета громят нас лишь потому, что даже сформулированные выходцами из научных учреждений, их теории и практики держатся на ортодоксии. Подтявкивающие им моралисты, Доктор Лаура и FRC, видят в педофилии уже не сексуальное насилие, а скорее воспитание ненавистного им гомосексуализма.
Очевидно, что безвредность секса далеко не всегда приветствуется. Когда целая индустрия вращается вокруг веры в смертоносность ранней половой жизни, всякое сомнение будет только мешать, а не помогать. За последние 25 лет экономика и идеология воспитали представление о деторастлении, которое вошло в плоть и кровь внутренней политики. Видны и научная несостоятельность, и морализаторская суть опровержений нашего метаанализа. По неутомимости критиков можно судить о том, насколько они экономически и идеологически мотивированы. Теперь самое время продумать на будущее, как поступать учёным-гуманитариям в случае подобных атак со стороны влиятельных партий, движимых узкокорыстными политическими интересами, выдаваемыми за научную критику.
Нам кажется, в предыдущих главах мы уяснили два момента. Во-первых, наш метаанализ отвергнут, но не опровергнут, и является образцовым научным исследованием с выдержанной методологией, валидностью, статистическими выкладками, логикой получения выводов. Во-вторых, критика нашей работы является попыткой совместить науку с нравственностью; верой, будто добротность научного труда зависит от его выводов, а не от его метода; боязнью взвесить и оценить нравственно-идеологические предрассудки. Поскольку наша работа вошла в противоречие с глубоко усвоенными взглядами, её необходимо признать "хламом", измыслить невероятные опровержения, разрекламировать откровения наших критиков как окончательное решение педофильского вопроса. Короче говоря, правильная наука, воплощённая в строгом исследовании, опубликованном в ведущем психологическом журнале, падает жертвой вечного противостояния нравственности и науки. Его-то мы и исследуем, чтобы вооружить учёных против добродетели.
В связи с нашими неприятностями уместно вспомнить, что "не знающие истории обречены на её повторение". Осуждение научного исследования отнюдь не новость в до сих пор бушующей войне науки с идеологией. Внимательный историк способен сделать свой вклад в урегулирование таких конфликтов в будущем. Учёных следует готовить к пропаганде идеи, что научную работу можно принять или отвергнуть лишь на основании (не)соответствия общепринятой методологии исследования. Игнорируя то, насколько угрожает оно ценностям и верованиям.
Летописные данные выводят начало войны науки с нравственностью как минимум из Древней Греции 2,5 тысячи лет тому назад. Зачатки научного мировоззрения уже тогда подрывали языческую религию. Светские потребности и ценности средневековой Европы подготовили жирную почву для зарождения опытного исследования и реанимирования книжной премудрости. Церковь начала сопротивляться угрозе Священному писанию, к которому вели все поиски истины; признавала науку лишь тогда, когда она не противоречила богословию. Рано или поздно учёные должны были преступить церковные догмы, и тогда начинались гонения.
Коперник струсил прижизненно публиковать свою гелиоцентрическую теорию, и лишь в 1543 году она вышла в печать, когда астроном был при смерти. Ведь рассуждения Коперника подрывали библейский взгляд на незыблимость земли, церковный взгляд на сотворение небесных светил исключительно для нужд людей. Доминиканский монах Джордано Бруно был сожжён заживо в 1600 году за спекуляции на коперниканстве и веру во множественность обитаемых звёздных систем. Галилео Галилей был неоднократно призван на ковёр за подтверждение теории Коперника, под страхом пытки он отрёкся от "ложного" мнения.
Постепенно влияние церкви на государство ослабело, и учёные стали чувствовать себя свободнее. Но религиозные верования до сих пор ужасно влиятельны, когда приходится бороться с исследованиями вопросов, на которых спекулируют богословы: клонирования, терапии столбовыми клетками, психологии семьи, сексологии. Нападки на наш труд отражают страхи верующих перед лицом "преступной" науки. Берри сопоставляют Фаулерово "отречение" от нашего метаанализа с отречением Галилея от его открытий. Галилей своим поступком избежал казни, а Фаулер - перекрытия Конгрессом кислорода бихевиористам. Берри не скупятся на другие примеры вторжения государства в науку: в Советском Союзе государство проверяло идеологическую выдрежанность всех научных исследований, в результате чего советский бихевиоризм был задушен - в той именно стране, где жил и работал академик Павлов!
Эти исторические примеры должны накрепко засесть в головы учёных и их руководителей. Вот что бывает, когда исследования не фабрикуются для оправдания нравственности и политического строя. Это особенно актуально в психологической науке, если она занимается вопросами, в которых заинтересовано общество. Наука, ориентированная на рассмотрение и объяснение явлений природы, крайне нуждается в защите от религиозно-политических идеалов, к исследуемой реальности отношения не имеющих. Чтобы науку не принесли окончательно в жертву нравственности, нужно непрестанно напоминать об успешности борьбы за знание. И видеть на примере нашего труда всю опасность для науки.
Пусть учёные будут готовы к обереганию скептицизма и критического мышления, особенно уместного в психологической науке. К сожалению, в исследованиях деторастления сомнения считаются дурным тоном: законодавцы не голосуют против мер и резолюций наших учёных коллег по второжению в половую жизнь детей, не задумываясь, насколько обоснованы эти предложения; пресса единогласно озлоблена неизбежностью и глубиной ущерба от раннего секса; специалисты по душевному здоровью слепо придерживаются общепринятых верований. В такой обстановке кто-то должен, наконец, предъявить вопросы к здравому смыслу и к самоуверенной элите. Неклинические исследования, будучи обобщёнными и проанализированными, порождают нежданное сомнение в безупречности косных лозунгов. Исторический обзор Дженкинса предельно ясно показывает искусственность нынешнего отношения к проблеме - скороспелого, идеологически, но не опытно детерминированного. Поскольку о детях, сексе и нравственности сложно говорить спокойно, люди очень легко забывают, в каком они мире живут и что вокруг них происходит. Хладнокровное разбирательство в этих областях оказывается осквернением святыни.
Из всех табу нашего времени запрет на изучение деторастления наиболее защищён. Но мало кто понимает, что крах околопедофильских верований диалектически неминуем, поскольку наука не может остановиться в развитии. Эти верования к тому же не подтверждены наблюдениями и экспериментами, как многим, быть может, кажется. Учёным никогда не следует забывать о привычке подвергать всё сомнению, особенно если им запрещают. Только свет скептицизма способен разогнать мрак ортодоксии, только в нём одном заключается сердцевина научного поиска. Карл Саган видит в науке ущерб предрассудкам, необходимость альтернативных гипотез, открытость новым идеям, даже еретичным, однако и суровое придирчивое разбирательство по поводу и новых, и принятых идей. Как заметил редактор "Skeptical Inquirer"а" Кэндрик Фрэзир,
"вопреки всему, что на него возводят, скептицизм - это не точка зрения. Скорее он является неотъемлимой составляющей вопрошающего разума; методом выявления фактов независимо от того, какими они могут быть и до чего они доведут. Все, чей интерес заключается в поиске знания и достижении понимания, обязаны развивать критическое отношение ко всему, не взирая ни на какие последствия".
Нападки на наш труд и его парламентское отрицание выглядят попытками выгородить иррациональные табу. От учёных требуется выступить против такой политики, поскольку табу наглядно задавили науку и раскололи её на два лагеря. Мы ясно видим, насколько психология нуждается в сохранении скептического отношения как основы научного поиска и понимания. Поведение человека настолько сложное, что упрощение его во имя господствующих верований ни к чему хорошему не приведёт.
Борцы за чьи-либо права породили ортодоксию не только в теории деторастления, но и в прочих научных направлениях. Нелёгкая судьба нашего метаанализа показывает необходимость осмотрительности в деятельности правозащитников, а также пути противления им.
В уже упомянутой книге Сарнова приводятся многочисленные примеры активистов, пользующих "апологетическую статистику" и риторические уловки ради рекламы, поддержки и отстаивания теорий, мероприятий, политики, далёких от научности, адекватных дефиниций и верификаций, правильных применений. В качестве примеров приводятся абстинентное просвещение, АА, осознание воспоминаний.
Сарнова книга выразила всё возрастающую тенденцию критиковать всё и вся в лоне бихевиоризма, поставила под сомнение единство психологической науки. Доуз, к примеру, возмущается, что психотерапевты видят в своей практике не научные, а идеологические обоснования.
Дольник в книге "Madness on the Couch" замечает, что из всех отраслей медицины психиатрия усвоит научный метод позже других. Основатели психиатрии о научном методе и не слыхивали, даже рисуясь настоящими учёными. В наше время мало что изменилось.
Дайнин в "Manufacturing Victims" обличает экспансию работников душевного здоровья, заинтересованных в производстве "жертв" ради возможности подзаработать. Свою клиентуру они расширяют, объявляя обычных людей патологичными, признавая их жертвами, не способными на дальнейшую жизнь; также равняют свойства исключительно вопиющих проявлений чего-то с самыми заурядными и привычными ситуациями. Дайнин замечает, что "психологический рынок" не совсем наука, а редкие взвешенные суждения о происходящем тонут в "рекламных слоганах".
Хофф-Соммерс напоминает, как борцы за права женщин были ослеплены развалом "патриархата", совершенно не интересуясь научной несостоятельностью их теорий отношения полов и поведения мужчин и женщин. Подобно губке, общество впитало все феминистские мифы, например, о том, как недооценивают американских школьниц (что противоречит исследованиям, по которым оценки у мальчиков ниже, а учителя, по мнению школьников обоих полов, лучше относятся к девочкам).
Правозащитная критика нашего труда отражает погоню за выгодами, а не стремление к пониманию. Если бы нас критиковали исключительно с научных посылок, до парламентского вмешательства дело бы не дошло: только правозащитники могли растрясти публику и депутатов Конгресса.
В данной ситуации, вышедшей далеко за пределы научной среды, учёные должны возвысить голос против теорий правозащитников и их критики. Ещё на студенческой скамье нужно подробно разъяснять суть научного метода, семинары посвящать разбору подделок под науку. Только тогда удастся вычислить, обозначить и препарировать правозащитные теории, замаскированные под науку, ещё до того, как они станут общепринятыми.
Полвека назад Кинси констатировал, что половое поведение человека остаётся наименее исследованной областью биологии, психологии и социологии, хотя оно является одним из важнейших разновидностей человеческого поведения. Он объяснял отказ от исследований в этом направлении нетерпимостью общества к открытому обсуждению секса. Имевшиеся на то время исследования были вульгарно несостоятельны, поскольку подменяли научные факты нравственными ценностями, часто несерьёзно уделяли всё внимание негенерализуемым случаям. Исследовательская группа Кинси как раз намеревалась положить этому конец. Важно и печально заметить, что проблемы, обрисованные Кинси в середине 20 века, актуальны и в наше время, в конце тысячелетия.
Запретность не давала многим поколениям учёных исследовать человеческую сексуальность. Нездоровое обсуждение нашего труда может только утвердить нынешнее положение дел. Лишь немногие наши предшественники 1960-х и 1970-х годов пытались ослабить эмбарго на учёные вылазки в область сексуальности. Отдельные психотерапевты и психиатры сумели добиться смены отношения общества к мастурбации и гомосексуализму, внушённого врачами, лечащими эти типы поведения. Кинси сделал свой вклад в устранении указанной ситуации, а сексуальная революция довершила начатое.
Но и сейчас сексологи обделены финансированием и признанием по сравнению с исследователями неполовых вопросов. Недостроенные места по-прежнему уродуют здание теории сексуальности. Особенно это касается вопросов детской и подростковой сексуальности, до сих пор являющихся своеобразной terra incognita для учёных. Детей не разучились считать асексуальными, а подростков - незрелыми. Младшим пытаются отказать в шансах и праве на половую жизнь, поэтому изучать этот вопрос приходится на животных или при лечении, как когда-то изучали сексуальность взрослых людей.
Хочется верить, что настал час пробуждения психологии. Самая суть человеческой души заключена в сексуальности, и психология не может и дальше игнорировать этот предмет. Методологически подкованные исследователи с открытыми глазами обязаны влить свежую кровь в нынешнее учёное общество или полностью заменить его - усматривающего в науке лишь средство лечения, а не понимания человеческой природы.
Что действительно может спасти теорию детской сексуальности - это кросс-культурные и межвидовые сравнения. Если нынешние верования этим подтвердятся, то хорошо, если нет, то ещё лучше, поскольку наука значительно продвинется вперёд, отказавшись от неправильных воззрений.
В одном из таких плодотворных исследований, проведённых Фордом и Бичем, оказалось, что "когда старшие позволяют это младшим, незрелые особи практикуют практически все формы взрослого полового поведения". У приматов детский секс "не менее естественен, чем беготня и борьба, занимающие большую часть их времени при бодрствовании". Психологи чуть не проигнорировали эти и подобные им данные в пользу западных ценностей.
А ведь на протяжении истории средний возраст вступления девочек в брак, часто со значительно старшим мужчиной, варьировался от 12 до 15 лет. У многих полинезийских народностей при вступлении в половое созревание опытная женщина готовила мальчиков к сексу с его сверстницами. Неоднократно за всю историю человечества поощрялись половые сношения мальчиков с мужчинами в педагогических целях, такие же отношения неоднократно наблюдались и у приматов.
Зная всё это, вполне уместен здоровый скептицизм по отношению к "новой ортодоксии", способный перерасти в ревизионизм. Отчаянные попытки не замечать данные кросс-культурных и межвидовых сравнений знаменуют кризис в психологии, который может перекинуться на прочие области исследования, не связанные с теорией детской сексуальности. В этих исследованиях крайняя нужда, особенно для сексологов. Лишь они помогут понять способы проверки и пределы генерализуемости теорий и предположений касательно проявлений, коррелятов и последствий различных типов поведения человека, в том числе и полового поведения. Если бы эти данные не оставляли поле зрения учёных суженным вокруг клинических исследований, вряд ли наш метаанализ вызвал столь нездоровую реакцию.
Когда АПА окончательно отмежевалась от нашего труда и пошла на поводу у Конгресса, вполне очевидно, что сделала она это из политических, а не научных интересов. Ведь Конгресс располагает огромными средствами контроля источников финансирования программ Ассоциации. Верим, что АПА ответственно сделала для нашего метаанализа всё, что могла, но затем отступилась за неимением другого выбора. Всем учёным, нападки на которых ещё впереди, может пригодиться наш пример.
Обращение АПА к AAAS обернулась ещё одним прецедентом. Обзор прекрасно выполнил своё предназначение, сосредоточив основное внимание на нападки, а не на собственно метаанализ. Наши критики уже праздновали независимую от АПА проверку, предвкушая громление нас экспертами. После опубликования результатов AAAS наши оппоненты как воды в рот набрали. Пресса написала о заявлениях AAAS до обидного мало, намного меньше, чем до этого о нас.
К примеру, "Philadelphia Inquirer" 10 июня 1999 года посвятила нам первую полосу, однако 17 ноября сообщение о заключениях AAAS попало лишь на 20-ю страницу. "New York Times" также известил о политических безобразиях на первой странице 13 июня, однако до сих пор ни слова не проронил об AAAS. Захаявшие нас радиоведущие также умолчали об AAAS.
Хотя независимый обзор послужил науке, а не критиканам, наш имидж был сформирован во время нападок, а не их опровержений. Те, кто загнал в угол Американскую психологическую ассоциацию, к ответственности до сих пор не привлечён.
Налаживание механизма независимой проверки научных работ могло бы помочь защитить исследования от голословной критики, не преследующей научных целей. Будь экспертные комиссии способны энергично оспаривать всех, кто не вхож в них, тогда критике придётся выдвигать против исследований более веские доводы.
Но с другой стороны, возникнут проблемы и с самой ревизионной организацией. Важно, что AAAS отказалось проверять чужие проверки. Такие организации разрушат независимость издательств.
Есть и третий путь. Тэйврис на страницах "Los Angeles Times" попрекала АПА неиспользованным шансом просветить Конгресс и публику касательно научной методологии и её самоконтроля. Такое вполне могло бы предупредить всякое общественное недовольство тем или иным исследованием. Результаты, дескать, исследования ни в коем случае предполагались при разработке метода, а будь они неаккуратными или недопустимыми, последующие исследования это выявят.
Лучше всего, если всякая публичная организация, вроде АПА, возьмёт себе за правило защиту метода. Чему наш случай, надеемся, поможет.
|