Аннотация: Это просто воспоминания детства. Ничего особенного. Просто моё детство.
Мы с сестрами любили убегать в лес. Благо, он начинался метрах в трехстах от дома. Старые могучие платаны, сосны корабельные. Кусты лещины, огромные, заполняющие любые полянки, куда только докатывался орешек. И заросли сверхколючей ежевики, перемешанные с такой же малиной.
Весной трава выше головы, лопухи с опахалами размером со стол. Когда лень было наклоняться к воде, мы срезали лопухи, которые были повыше и из стеблей делали трубки для питья. Толстые, длинные. Вода по ним текла ледяная и немного отдавала привкусом лопуха.
Родник, маленьким ключом выбивающийся из под корней огромного дуба, весь ствол которого зарос темнозеленым мхом.
Заросли крапивы, сныти и дудника. Куртины цветущего иван-чая и поля земляники, перемешанной с разнотравьем и "ведьмиными кольцами". В июле в этих кольцах растут грибы головачи, очень вкусные, если их нанизать на палочки и поджарить на открытом огне. Только надо брать самые молоденькие, не больше пятачка.
А опята? Шубы из опят на пеньках и даже на живых деревьях. Берешься за шмат упругих грибочков и срезаешь их сверху до низу со ствола. Грибы осыпаются в корзинку и сразу заполняют весь обьем. Они же расправляются срезанные. Потому что растут так тесно, что прессуют и себя и соседей.
Мы с сестрой как то набрали с одного куста огромную корзину опят, при этом все крупные варварски выбросили.
А орехи? И грецкие и лещина, и трехугольные орешки платана, и каштаны, которые мы собирали весь август и сентябрь?
А честно уворованные с совхозных полей картошка, молочная кукуруза и молодой горох с морковкой? Мы их утаскивали в свой лесной домик.
Был у нас такой, любовно сооруженный и выращенный нашей ватагой, лесной дом в огромном, старом кусте лещины. Кусту было наверно лет сто, если не больше. Рос он по кругу, выпуская каждый год молодые, упругие стволики, а старые в глубине куста постепенно отмирали.
Вот такой кустище с пустой уже серединой мы нашли совершенно случайно. И сделали из него свой домик. Это же просто. Переплели ветки стен, в промежутках наружной части подсадили малины с ежевикой, накидали семян крапивы.
Крышу тоже заплели из тех же стволиков, по кругу пригнув внутрь и переплетя друг с другом. Получилась большая почти круглая комната, с плотными стенками и потолком, который закрывал комнату где то на метр-полтора по кругу.
А середина была открыта и туда выходил дым от очага. Почти вигвам. Мы туда натаскали старый брезент и закрыли стенки изнутри. Еловые лапники, натащенные в большом количестве, заменяли лежанки. А на них накидали старые шерстяные покрывала, которые тетка во множестве приватизировала с управляемого ею горнолыжного куррорта.
Их положено было списывать и сжигать после пары сезонов. Тетя и списывала. Но сжигать добро ей совесть не позволяла.
Она и лежанки списанные не выкидывала, да и вообще, ничего из того, что можно было как то еще применить - списывалось только на бумаге. А зачем? Совхоз был совсем не богатым, несмотря на находящийся при нем всесоюзный горнолыжный курорт. Любая вещь была необходима в хозяйстве. Так зачем покупать, если Управление курортов списывало?
Так что мы притащили потихоньку в наш домик и брезент для стен в 2 слоя, и для крыши и для постелей.
Устроились мы там с большим комфортом.
Интересно, что орешник был такой густой и плотный, что наш дом внутри разглядеть было ну никак. А мы, как умные, наружние ветки орешника от орешков освобождали сразу, как только они завязывались. Так что народ через пару лет понял, что этот куст лещины урожая не приносит, и в его сторону даже не смотрели. Внутрь, в колючие орехово-ежевично-малинные заросли, вдобавок густо поросшие крапивой, никто даже и не совался. А зачем? Орехов и так было пруд пруди.
К нам туда, в куст, даже звери не лезли.
Когда в том районе, в бывшем пионер-лагере, поселили колонию малолетних преступников, мы поначалу очень испугались. Ну мало ли что, эти колонисты имели свободное хождение.
Но на наше счастье, с лесом эти ребята не дружили, следопытов среди них не оказалось и на наше сокровище в ореховом кусте никто не набрел.
Зато, как оказалось, набрел на него, на наш домик, егерь местный, он же по странному стечению обстоятельств, наш дядя, отец двоюродных сестричек.
Набрел, одобрил и внёс качественные дополнения. Ну например, дядя дополнил крышу, добавив веток и заплетя почти весь верх, словно это была большая корзина, перевернутая донышком наверх. Потом укрепил стены, притащив несколько сотен метров проволоки и пройдясь ею по стенкам изнутри домика.
Оборудовал очаг, выкопав неглубокую яму и выстелил дно толстым слоем глины и камней. Устроил стенки очага так, что на них можно было ставить котелок и наш старый походный чайник.
И вдобавок, сделал относительно нормальные постели, добавив лапника и принеся еще целую гору старых ковров и ковриков.
Старался дядя не только для нас. Он и сам там ночевал с удовольствием, когда не успевал вернуться домой. Как то рассказал, что если бы не наш домик, он бы точно замерз бы.
Умудрился, уходя от волков, провалиться в реку по пояс. Выбрался, и в оледелой одежде с трудом добрался до нашего домика. Пролез кое-как внутрь, закрыл лаз и развел огонь.
Почему пролез? А потому что ход в домик у нас был один, внизу у корней, и это скорее лаз, закрытый колючими ветками ежевики. Изнутри мы его закрывали плотной ивовой плетенкой.
Вот такой у нас был лесной дом.