Гаенко Татьяна, Румянцева Кира : другие произведения.

Черта Мира. Часть 1. Черты Мира: Вширь по карте, вглубь веков

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Черта Мира" - книга о том, как жителям нашей альтерры удалось покончить с войной и начать новую жизнь, отделённую от прошлого Чертой Мира; однако для понятности приходится набросать панораму жизни ойкумены, забираясь при этом далеко вглубь истории - чтобы изобразить характерные черты нашего мира во всей красе. Поэтому первая часть книги так и называется - "Черты Мира: Вширь по карте, вглубь веков". Здесь - вся первая часть книги одним файлом, а далее она же распределена поглавно. Главы можно читать как отдельные статьи - внутри каждой главы информация увязана, но сами главы сопряжены не сюжетно, а скорее энциклопедически.


ЧЕРТА МИРА

Часть 1.

Черты Мира:

Вширь по карте, вглубь веков

  
  
  

Вступление:

Ну вот мы и дома!

  
  

...Ведите меня, мои давние тропы,

Ведите меня, мои дивные тропы:

Вы тянетесь, как парашютные стропы -

И лес распахнёт

Спасительный купол воздушного замка,

Незыблемый - нерукотворного замка,

Раскроется в озере неба изнанка,

Широких высот, -

Забыть - никогда! заблудиться - едва ли! -

Смещаются сферы, придвинулись дали, -

И, вместе с тобой отразившись в Граале

Высоких широт,

Закатных небес накреняется чаша,

Толпою друзей расступается чаща,

И воздух гортань наполняет звучащий:

Мы дома! - ну вот...

  
  
   Наблюдение за планетой, которая сделалась нашей второй родиной, ведётся очень давно. Можно сказать, что она была объектом наблюдения ещё тогда, когда её остывающие породы слагались в хребты, а воды Мирового Океана перекатывались из ложбины в ложбину, нежась, подобно кошке в складках одеяла. Уже в те времена на нашу планету смотрели внимательные, любящие глаза - в ожидании пробуждения и ответного восхищённого взгляда. Воспоминания об этой далёкой эпохе живут в нашей крови, дополняя рассказы наших Старших и отвечая тому, что видели мы сами. Обо всем этом следовало бы говорить в стихах, если бы я не утратил песенного дара; однако же поскольку взамен утраченного я обрёл, как мне представляется, достаточную чёткость восприятия и ясность мысли, чтобы сформулировать то главное, о чём необходимо сказать - то я и буду впредь пользоваться прозой, по известной традиции смешивая низкий стиль с высоким, научно-канцелярский язык с жаргоном и т.п.
  
   Меня неоднократно просили написать о событиях, произошедших у нас в последние годы, а также о том, что мы узнали о своём прошлом. Почему именно меня - сказать трудно; очень вероятно, что просят многих - и очень вероятно, что многие в конечном итоге напишут лучше, чем это сделаю я. Как бы то ни было, лично я уже дошёл до той стадии, когда всё состоявшееся легло и выкристаллизовалось во мне определённым образом - так что невозможно не ответить на побуждение естества взяться за перо. Я вполне отдаю себе отчёт в том, что не обладаю литературным талантом, не умею и не люблю "делать красиво", скруглять углы и спрямлять линии в ущерб действительному положению вещей; что ж! - зато, возможно, мне удастся зафиксировать и донести неискажённой хотя бы часть того, что хранится в моей памяти и моих архивах.
  
   Свой рассказ я собираюсь начать не с доисторических, а с довольно-таки недавних времён. Специфика ситуации такова, что обрисовать весь имеющийся многослойный пирог с одного захода практически невозможно; тут пересекаются несколько в равной мере значимых пластов реальности и событийных планов - и я постараюсь изложить всё по отдельности, по необходимости указывая на связующие звенья. Терпеливый и заинтересованный читатель, без сомнения, во всём этом разобраться сумеет - прогибаться же ради ленивого и равнодушного я в любом случае не собираюсь.
  
   Свою вторую родину я буду называть "Земля" - так, как все мы тут обычно её называем. Надо полагать, что "на стороне" наши Старшие употребляют несколько иное её имя, и теперь я даже подозреваю, какое именно - но говорить сейчас об этом мы не будем, потому что в данном случае это не так важно. Важно тут совершенно иное.
  
   Наблюдение, о котором я говорю, в течение последних столетий и даже последних двух-трех тысячелетий было более чем деликатным. Контакты с нашими Старшими, отбывшими в дальние края, у большинства населения постепенно оказались утрачены - прежде всего потому, что слушать советов предыдущих поколений молодняку не хотелось, а Старшие наши вполне понимали, что обладают чересчур большой мощью и на ментальном, и на энергетическом, и на физическом уровне, чтобы позволять себе давать какие бы то ни было советы в императивной форме. Слава Богу, они никогда не считали себя мерилом истины и свято уважали чужую свободу - особенно свободу младших и слабейших себя - искать собственные пути, возможно, более оптимальные в перспективе, хотя в конкретной ситуации нередко более затруднительные. Они понимали, что каждый должен иметь возможность сделать свои собственные ошибки, чтобы обретённая истина оказалась и в самом деле истиной, а не пустотелым идолом чужого капища.
  
   Короче говоря, в течение указанного периода контакты отчаливших в небесные дали Старших со здешними их потомками были весьма нечастыми и сугубо частными. Кто-то из местных время от времени отбывал к ним "туда", кто-то - куда реже - прибывал "оттуда" обратно на Землю; оказывалась всякого рода индивидуальная поддержка - как правило, в масштабах цивилизации не шибко заметная. Подразумевалось, что более решительное вмешательство возможно только в случае, когда будет совсем край - и, конечно же, только при условии призыва о помощи.
  
   На основе всего вышеизложенного можно сделать вывод, в какой мере наступил край, если наши Старшие в ответ на призыв о помощи разрешили воспользоваться экстренным способом, который не был задействован уже не одну тысячу лет - и на арене всемирной борьбы появились мы. Что такое "мы"? Что представлял из себя боевой отряд под названием "Организация Троек", состоявший по большей части из юнцов - даже и не настоящих разведчиков, а вчерашних подёнщиков? Чтобы правильно оценить эту картину, необходимо понимать, что такое "подёнщик" - или, говоря более высоким стилем, "волонтёр".
  
   Волонтёрство как таковое - явление куда более распространённое, чем это кажется на первый взгляд. Оно хорошо знакомо многим детям и подросткам, большинство из которых, выросши, благополучно обо всём забывает. Соответствующий опыт приобретается вполне безобидным образом, во сне, и в общем случае не имеет никаких побочных последствий. Обычно это происходит так.
  
   Человек во сне вступает в соприкосновение с некоторым миром, иногда сильно непохожим на его родной; действует он, как правило, не в своём собственном теле - напротив, он оказывается сопряжён с одним из местных жителей, с которым пребывает в глубоком ментальном контакте: смотрит на мир его глазами, прикасается к его воспоминаниям, имеет в распоряжении доступную ему информацию и пр. Задача состоит в том, чтобы разовым образом помочь этому местному жителю осуществить некое важное дело, некий "квест" - как правило, кого-нибудь или что-нибудь спасти. Вследствие ментальной сцепки волонтёр может оказать местному жителю мощную моральную, интеллектуальную и психоэнергетическую поддержку - ради чего, собственно, всё это и затевается. Необходимое действие бывает обычно достаточно простым и понятным, чтобы юное существо - волонтёр - мог с ним справиться, что называется, в один приём.
  
   Такой сон обладает особой яркостью и чёткостью, производит сильное впечатление и может надолго запомниться, особенно при условии быстрой фиксации, пересказа и т.п. Кто-то видит подобные сны часто, кто-то - редко; для большинства дальше этого дело и не идет, и впоследствии они выбрасывают всё пережитое из головы - для некоторых же это становится профессией, призванием, делом жизни. Естественно, работа взрослого, настоящего разведчика намного сложнее, ответственнее и интереснее - но отвлекаться на развитие этой темы сейчас не вполне уместно.
  
   Итак, до какой же степени был край, что с поводка были спущены шесть десятков подёнщиков, самонадеянных несмышлёнышей, привычных к решению лишь самых элементарных задач?!.. На наше счастье, мы даже и не в состоянии были тогда оценить объективную тяжесть ситуации - в противном случае неизвестно, не впали ли бы мы в отчаяние и не предпочли бы скорую гибель безнадёжной борьбе. А так - мы усердно пытались вытащить самих себя за волосы из болота, упрямо дрыгая при этом ногами, как лягушка из притчи, тонувшая в кринке - и, что интересно, в конечном итоге сбили-таки это растреклятое молоко в масло. Милосердный покров неведения способствовал этому процессу; лишь сильно спустя, отодвинувшись достаточно далеко от смертельного рубежа, мы сподобились узреть картину мира, что называется, "с высоты птичьего полёта" - и ужаснулись, сколь близка и реальна была общая гибель. Многотысячелетняя цивилизация с удивительной историей, многообразная пестрота народов и культурных пластов, немыслимые контрасты - высочайший уровень науки наряду с практически дикарским бытом, сокровища религии и искусства в соседстве с элементарным невежеством - и всё это великолепие в состоянии одичания, забвения, расточения, страна - в огне тотальной войны, ойкумена - на грани войны всемирной... Призыв о помощи, приведший в конечном итоге к нашему появлению, воистину не был преждевременным.
  
   В начале своей деятельности мы беспечно полагали, что такие молодцы и герои, как мы, непременно должны с ситуацией справиться. Повзрослев, я не раз задавался вопросом - чем руководствовались наши Старшие, отправляя нас, безбашенных пацанов, на такое сложное, почти безнадёжное дело? Не имея в своё время никакой дополнительной информации к размышлению, я пришёл в итоге к следующему выводу. Психологически только такие как мы, подростки-подёнщики, могли естественно вписаться здесь, среди местных подростков, одичавших, обезумевших от войны - чтобы затем спасать положение, уже полностью сделавшись для всех своими. Конечно, мы и сами рисковали потерять при этом голову, игра была, что называется, "ва-банк" - но иначе, пожалуй, вообще бы ничего и не получилось.
  
   Существует, однако, и ещё одна сторона дела, информация о которой дошла до нас лишь недавно - и она естественным образом легла в основу картины, делая весь образ законченным и лаконичным, словно виток морской раковины. Мы узнали о себе следующее.
  
   Поскольку оказать реальную помощь тут могли только те, кто рождён плоть от плоти этой земли - те, кому не потребуется годами входить с нею в резонанс, вбирая в себя её нутряные, глубинные силовые линии - то на самом деле мы вовсе не были сюда "сброшены" как нечто чужеродное. Всех нас, весь наш "ограниченный контингент", непосредственно произвела на свет наша земля - точнее, именно та страждущая часть её, чей стон дошел до слуха её небесных супругов, и они отозвались на зов. Одноактно, в рекордно короткий срок сформировала она наши тела, и мы вышли из сокровенного болотного недра в северный лес, пропитанный первым весенним теплом - на ходу теряя воспоминания о пренатальном покое, погружаясь в информационные потоки, на разные голоса поющие о войне.
  
   Мать Алестра!.. Разум мой не знал тебя тогда, но твои дивные, заросшие папоротниками поляны, твои мхи и валуны, твои потайные тропинки и зачарованные топи неизъяснимой нежностью согревали моё сердце; с каждым новым шагом я всё сильнее ощущал, что не чужой здесь, а родной, что каждая травинка, которой касается мой взгляд, ближе и роднее мне всего того, что встречал я когда бы то ни было в жизни. Мать Алестра! Как сохранить мне эту память до последнего часа, как на переходах белой и чёрной границы не утратить связи с тобой?.. Помни и ты обо мне, самозабвенная Родительница, дольнее лоно, зеркало горних высот!..
  
   Итак, мы прибыли - юные существа, шестьдесят волонтёров, спроецированные через плоть нашей Матери, обретшие в родовых путях её подземного недра новые знания о мире, имеющем нас принять; мы прибыли, чтоб действовать, мы действовали, мы терпели неудачи и добивались успеха - покуда, наконец, не исполнилось то, о чём просила наша Мать, и земля не утешилась миром.
  
   Немногие из нас остались в дальнейшем здесь жить; по мере улучшения ситуации большая часть нашего отряда потихоньку отбыла, не прощаясь - разлетаясь по другим горячим точкам мироздания. О них ли горевала Мать, что не собрать ей птенцов под крылья?.. Что же!.. - разлетались не только рождённые вместе со мною, разлетались в ту пору многие. На рубеже конца войны и начала новой эпохи немало народу отбыло в дальние дали - кто от отчаяния, что с войной здесь не покончить никогда, а кто, напротив, от недоумения, что ещё осталось делать в мире, где с войной по большому счёту уже покончено.
  
   Для меня же сама постановка вопроса об отбытии была совершенно немыслима - я всегда понимал, что покуда являюсь самим собой, никакая сила не заставит меня добровольно покинуть наконец-то обретённую родину. Надо полагать, в этом деле играло роль ещё одно важное обстоятельство, о котором я в ту пору не знал и знать не мог - а именно, что на этой земле у меня имеется не только мать, но и отец, чья судьба в высшей степени зависит от моего рождения и пребывания здесь; это, впрочем, совсем особая история, к которой я непременно вернусь, когда настанет пора.
  
   Теперь мы в полной мере отдаём себе отчёт в том, что значение нашей помощи отнюдь не стоит преувеличивать. Безусловно, наше явление послужило неким катализатором, безусловно, нам удалось поддержать необходимые для выхода из кризиса тенденции - но ни наши наивные призывы к миру и братолюбию, ни наше мощное вооружение и дерзкие боевые акции не достигли бы цели, если б не личный героизм воюющих с обеих сторон, если бы люди - каждый сам для себя! - один за другим не приняли решения раз и навсегда покончить с войной. Мы были при том свидетелями и соучастниками. Не исключено, что наше соприсутствие таинству личного выбора значило для жизни ойкумены гораздо больше, чем сила нашего оружия и мирная проповедь - и что самим актом соучастия мы свидетельствовали и о призыве Матери, и о неравнодушии Отцов.
  
   Как совершалось всё это, мы видели собственными глазами. Выбор, о котором мы говорим, был выбором у последней черты - не тем выбором, когда предпочитают оптимальное, а тем, когда отвергают неприемлемое, хотя бы даже и ценою самой жизни. Один из пришедших расстреливать говорил внезапно: "С меня довольно, лучше убейте и меня вместе с обречёнными!" - и действительно расплачивался за это жизнью; однако в следующий, после-следующий, после-после-следующий раз один, другой, третий из убивавших того, предыдущего несогласного, заявляли и сами: "Ну уж нет, он был прав, чёрт возьми! С меня (с нас) тоже достаточно!" - и далее ситуация могла развернуться уже по-разному, в зависимости хотя бы от того, какое число присутствующих также увидело для себя выход - возможность освободиться от адского колеса, расторгнуть изнурительный, невыносимый компромисс с геенной. Таким вот именно образом - с чудовищным грохотом и скрежетом шестерёнок внутренней передачи, подавив несколько волн-верениц, встававших на пути железного сего монстра - наша общественно-политическая машина затормозила-таки, зависнув передними колёсами над краем пропасти. Придя в себя, мы, оставшиеся в живых, отползли потихонечку от края - и стали обдумывать, как нам быть дальше, как строить новую, незнакомую, мирную жизнь.
  
   Мне представляется исключительно важным подчеркнуть, донести до читателя именно этот момент - значение личного выбора, который каждый делает на своём месте. Именно этот момент и открыл в дальнейшем возможность для создания уникальной ситуации, из-за которой теперь на нашу планету взирает, затаив дыхание, общественное мнение широкой ойкумены. Речь идёт о явлении, изменившем лик нашей цивилизации, а быть может, и нашего мира - о массовом оживлении людей, умерших в разное время и в разных ситуациях - и о том, как наше общество данное явление воспринимает.
  
   Когда всё это только начиналось, мы не знали ну ничегошеньки о предыстории вопроса - ни о том, что на заре жизни нашей планеты практически никто не умирал "насовсем", что смерть была лишь актом обновления, необходимой встряской, чтобы естество не "застаивалось", ни о том, что великое множество вполне местных существ обладало раньше даром оживлять умерших - как восставлять "из праха", так и порождать заново. Мы знали только то, что известно всем более-менее опытным волонтёрам: что наши Старшие могут оживлять нас (это нередко приходится делать по причине профессионального риска) и что возможность сия распространяется в принципе и на разнообразных "местных" (хотя, как правило, для общего удобства приходится изображать дело так, будто человек и не умирал). А ещё мы знали то, что известно всем взрослым, пусть даже и начинающим разведчикам - что всё достояние наших Старших является на самом деле и нашим достоянием, и что для того, чтобы обрести доступ к нему, необходимо только "войти в возраст", чтобы обращаться с этим достоянием сообразно статусу царских сынов, а не безответственных малолеток.
  
   Именно это неоспоримое, основополагающее, доминантообразующее знание и позволило нам в нашей экстремальной ситуации воззвать к Старшим - апеллируя к тому, что пройденные испытания сделали нас взрослыми, и теперь мы вполне в состоянии брать ответственность на себя. Множество знакомых, полузнакомых и незнакомых, но успевших стать близкими нам людей на наших глазах совершили свой выбор, предпочтя гибель соучастию в убийстве - и мы, в свою очередь, не согласны были оставить эту ситуацию "как есть", провозгласить вечную славу героям и по факту смириться со властью мясорубки, зная, что на самом деле положение исправимо. Мы воззвали к нашим Старшим о помощи - точно так же, как на предыдущем этапе воззвала к ним наша Мать. Мы возопили, что это нестерпимо, несообразно, недостойно! - мы вместе сражались, пусть даже с кем-то и на разных сторонах, мы вместе покончили с войной - и мы не согласны оставить тех, кто разделил с нами все невзгоды, ни ради неразглашения тайны своего "особого положения", ни ради сохранения общественного спокойствия и порядка, ни ради чего на свете. Дайте нам "добро", дайте нам средства - мы отвечаем за всё!..
  
   Мы были услышаны - и мы получили просимое. Конечно, невысказанная формулировка "социальный эксперимент" витала в пространстве; что же!.. Мы и правда взялись за то, чего в данном конкретном эоне никто не делал до нас. Сказать ли, что было не страшно?! - ещё как было страшно, временами просто очень! - но точно так же, как и во время войны, нас держала мысль, что лучше умереть, чем предать, лучше потерпеть полный крах, чем отступиться, чем забыть, чем оставить без помощи.
  
   Сначала оживляли тех, кто погиб совсем недавно, по ходу боевых действий - тех, чьё место еще не остыло; близкие их, не успевшие притерпеться к разлуке, принимали возвращённых со слезами радости, просто и естественно, как если б весть о их гибели оказалась ложной. Подобное случалось и раньше, но весьма изредка - теперь же таких вернувшихся появилось великое множество. Наверное, дело могло бы этим и ограничиться; трудно даже представить себе, какой в таком случае стала бы наша жизнь. Но не ограничилось.
  
   Люди начали вспоминать и тех, кто умер гораздо раньше, тех, к чьему отсутствию сердце уже притерпелось, чьё место на земле так или иначе уже занято - и вместо умиротворённых вздохов типа "все там будем" стали говорить: "так давайте скорее оживим и того... и того... и этого... - давайте поспешим, давайте скорее вместе будем здесь, пока есть такая возможность - умереть же всегда успеем!.." После кошмара войны, после бесконечных потерь неизбежные затруднения общежития были сочтены законной и совсем незначительной платой за возможность снова встретить любимых, примириться с врагами, исправить ошибки, уже внесённые в разряд непоправимых - словом, за всё то, что является следствием великого дара жизни.
  
   Очень скоро для нас стали очевидны две вещи. Во-первых, что всем необходимо друг друга простить, не поминать ничего старого, чтобы резня не началась заново; во-вторых, что всем необходимо всерьёз потесниться, чтобы дать место возвращающимся в жизнь. Второе, как ни парадоксально, по существу дела и важнее, и труднее, чем первое: необходимо захотеть жить в таком мире, где постоянно появляются новые (хорошо забытые старые!) люди, где надо быть готовым не только впустить их, но принять и полюбить - иначе такая жизнь постепенно станет постылой, ненавистной и невозможной. Мы выбрали этот образ жизни сознательно, по своей воле - предпочтя сумбур и неразбериху радостных встреч стабильной торжественности безнадёжных расставаний.
  
   Вопрос о подлинном прощении и взаимном приятии, с одной стороны, и о практической осуществимости такого рода жизнеустройства, о котором мы говорим, с другой - напрямую связан с темой памяти, темой поминовения. Кого мы помним всё время - для того у нас и есть место, того мы и примем с радостью снова; а сколько на самом деле вмещает наше сердце? Кого мы на самом деле помним и любим, кого мы реально готовы впустить, кому действительно будем рады?.. В обыденной жизни человек легко может обманываться относительно себя на этот счет. Наш небывалый "социальный эксперимент" не только позволяет каждому испытать себя ещё до Страшного Суда и общего воскресения, когда мы все волей-неволей окажемся рядом - но и даёт возможность научиться уже здесь и сейчас быть счастливыми, любя и принимая друг друга, вместо того чтобы оставаться несчастными, отвергая.
  
   Практически дело обстоит следующим образом. Чтобы оживить человека, надо его запеленговать, то есть поймать в пространстве-времени его пеленг - некий след, опознавательный знак его личности. Самый простой способ взять пеленг - это чтобы искомого человека вспомнил кто-то, кто имел с ним прямое соприкосновение. Таким вот образом, от человека к человеку, тянутся цепочки вглубь времен - новооживлённые просят за следующих и так далее.
  
   Относительно того, кто может этим заниматься, дело обстоит и ещё проще. Если у человека имеется соответствующее желание, и при этом ему можно доверить работу с людьми - он вступает в наши ряды, и вперёд! Такая практика вербовки разведчиков - тоже своего рода нововведение. Изменился даже оттенок значения самого термина "разведчик"; в нашем контексте это слово обозначает уже не странника по звёздам, изыскателя и хранителя дальних миров. "Разведчик" в нынешнем нашем понимании - это прежде всего исследователь глубин истории, пролагающий пути в прошлом ради поисков нуждающихся в помощи, "разведдеятельность" - это способ оптимально организовать указанный поиск, оживление обнаруженных и необходимую помощь им. Главное же в этой помощи - следующее. К нашему общему счастью, прошлое изменить невозможно - но возможно и зачастую необходимо изменить своё отношение к нему, суметь увидеть свои ошибки, обозначить их для самого себя и других, назвать верные решения. Это и есть то, что называется метанойя, "перемена ума" (= перемена образа мысли) - единственное основание успеха для разведдеятельности любого калибра.
  
   За неполные десять лет, минувшие с нашего прибытия до более-менее чёткого оформления замысла этой книги, указанные исследования прошлого зашли очень далеко. Представления об истории цивилизации и даже о физическом устройстве мира претерпели весьма радикальные изменения.
  
   В течение первых нескольких лет работы мы потихонечку расковыривали ближайшие к нам два-три столетия, оживляя их обитателей и узнавая от них новые и новые подробности реальной истории. По ходу дела мы совершили массу потрясающих открытий и выдвинули немало фантастических предположений относительно более далёкого прошлого - но всё тормозилось по совершенно элементарной причине. Средний возраст обитателей последних столетий составлял от пятидесяти до ста лет, прожившие сто пятьдесят лет и более считались долгожителями; представления о возможности принципиально иных возрастных градаций, о людях с иными психофизиологическими константами, а уж тем более о существах иного физического устройства, чей средний возраст исчисляется несколькими тысячелетиями, были утрачены практически начисто - если не считать сферы сказок и легенд. По известному психологическому закону, человек практически способен распознавать только то, о чём уже имеет хотя бы какое-то малое представление - поэтому даже те факты, которые могли бы помочь нам изменить взгляд на вещи, мы либо вовсе не видели, либо интерпретировали их неправильно.
  
   Указанным образом мы отчасти доползли, отчасти допрыгали до пятисотлетнего рубежа вглубь веков - (во избежание недоразумений подчеркну особо - мы не путешествуем по времени, мы просто оживляем тех, кто жили в те или иные времена, и через их рассказы о своей жизни получаем информацию о прошлом!) - и вот тут ситуация неожиданно для нас оказалась принципиально иной. Мы с величайшим удивлением узнали, что более пятисот лет тому назад произошла война, существенным образом деформировавшая вид и структуру нашей цивилизации. В результате так называемой Стелламарской войны не только прекратила своё существование великая морская держава - Стелламара, наследница Тирской Империи, Престола Владычицы Морей - но и сама память о жизни на морях превратилась в горькую легенду, оказавшуюся к тому же под запретом. С лица земли исчезли древние народы, дети которых могли жить по пятьсот и по тысяче лет без перерывов на обновление естества, те народы, которые традиционно имели общение с Обитателями Глубин и не понаслышке были знакомы с другими "старожилами" планеты... Нетрудно представить, какой урон понесла цивилизация в связи со Стелламарской войной и её последствиями - но нетрудно и догадаться, какой рывок сделала наша разведдеятельность в связи с возвращением указанных народов к жизни.
  
   Нет никакого смысла пересказывать во вступлении то, чему я собираюсь посвятить серию из нескольких книг. Поэтому в довершение сего очерка мне хотелось бы нанести лишь парочку немаловажных штрихов.
  
   Не так редко нам задают каверзный вопрос о риске перенаселения. Ответить на него можно следующим образом.
  
   Конечно же, мы не считаем для себя возможным легкомысленно снимать такой риск с повестки дня напрочь. Немалое количество достаточно серьёзных умов уже сейчас продумывают оптимальные пути использования разнообразных ресурсов планеты, в том числе вопросы территориального размещения. Практически, однако, опасения пока что не имеют под собой оснований. Дело в том, что наша Земля и в древние времена была не слишком-то населена (огромные пустые пространства, заброшенные или вовсе неосвоенные - характерная черта нашей цивилизации), а уж после Стелламарской войны планету постигло особенное, прогрессирующее запустение. С лица Земли постепенно исчезали целые народы и социумы - не только из-за междоусобиц, но и просто тихо вымирая. Поневоле вспоминается старая притча про ангелов, которые неверно поняли указание "делать нечто каждый день" - и принялись усердно "делать ничто", ежедневно выметая метлой вон из мира попеременно хорошее и плохое. Сейчас означенные народы постепенно возвращаются к жизни; конечно, это происходит куда быстрее, чем они покидали этот мир - однако мы активно используем все возможности рационального расселения, и по одному этому места пока что ещё вдоволь.
  
   Кроме того, существует ещё один важный аспект восприятия данной проблемы, имя которому - доверие. Нет сомнений, что необходимо учитывать и планировать всю свою деятельность, применяя максимум ресурсов прогнозирования и т.д. и т.п.; однако намного важнее во всех главных решениях руководствоваться принципом "делай что должен - и будь что будет". Наша любовь к тем, кто ещё только имеет прийти сюда жить, наша готовность принять и оказать помощь имеют куда большее значение для хода процесса, чем самые дерзновенные научные расчёты - хотя и расчёты эти очень даже могут пригодиться. Как сказал один мудрец, когда при нём стали обсуждать перспективы расселения на других планетах - "сохраните бескорыстие, и двери небес откроются перед вами сами - именно тогда, когда это действительно потребуется".
  
   В качестве примера можно привести притчу - а может, и не притчу, а действительную историю, которую участники событий рассказывают как притчу - о некоем человеке, созвавшем к себе людей, чтобы вместе читать Евангелие и беседовать о важных вещах. Народу собралось неожиданно много, а жилище было мало и явно не могло вместить прибывших. Вспомнив о достославном случае, когда Иисус накормил множество голодных всего несколькими кусками хлеба и рыбы, хозяин воспрянул духом и поступил аналогично. Благословясь, он стал вводить людей в помещение по одному-по двое и рассаживать их, находя всякий раз свободное место - пока не рассадил всех, и ещё хватило места самому пробираться между гостями, чтобы напоить их чаем.
  
   Наконец, ещё одна иллюстрация на ту же тему - так называемый "мотив тридцати". Начало соответствующему движению было положено одним из северных кочевых племён, для которых вопрос о количестве свободного пространства на душу населения - это и в самом деле вопрос жизни, как минимум - традиционного образа жизни, имеющего огромное значение для их внутренней культуры. Представители этого племени обратились к разведчикам с просьбой: "Вот у нас список - тридцать человек, наших старших родичей, кого бы мы хотели оживить и взять к себе жить; взамен мы выбрали тридцать добровольцев, готовых отправиться осваивать арктические пустыни - только помогите им для начала обустроиться на новом месте." Весть об этом поступке быстро облетела ойкумену, многим такой подход пришелся по душе. Совершенно необязательно всем рваться в арктические пустыни; важно просто помнить, что для новооживлённых, которым и так нелегко адаптироваться в сильно изменившемся мире, вопрос о привычном месте обитания нередко стоит очень остро - а всевозможные "старожилы", включая и тех оживлённых, кто уже успел освоиться, преспокойно могут подвинуться и переселиться на новые территории, а нередко и найти в этом свою особую прелесть.
  
   На этой мажорной ноте я и заканчиваю своё вступление - с тем, чтобы перейти наконец к первой главе данной книги, разворачивая перед читателем, возможно, незнакомым с местными условиями, многоцветную карту нашей прекрасной планеты на рубеже новой эпохи.
  
  
  

Глава 1:

Геополитическая панорама

  
  

...Но лягут семь моих дорог,

И каждая - проста,

Как семилопастный цветок -

Знак тайного креста;

Но развернётся каждый путь,

Сух, запылён и бел -

И всемером вонзятся в грудь,

Как семь ножей и стрел...

  
  

1. О некоторых особенностях повествования. Что такое Черта Мира?

  
  
   Начнём с того, чтобы посвятить читателя в определённые трудности, связанные с изложением материала.
  
   Дело в том, что представления о мире, которые мы имели даже не в начале своей деятельности, а позже, на этапе работы с последними двумя-тремя столетиями, весьма существенно отличаются от всего того, что известно нам теперь. Картина мира, бытовавшая в пост-стелламарскую эпоху, была по-своему логичной и завершённой, хотя и оставляла некоторые немаловажные моменты абсолютно без объяснений; картина мира, раскрывающаяся перед нашими глазами ныне, ослепительна и прозрачна, как вид с горной вершины, даёт ошеломляюще простые ответы на иные заковыристые вопросы - но законченной её не назовешь ни в каком смысле.
  
   Ввиду этого обстоятельства мне не совсем понятно, следует ли описывать панораму ойкумены с точки зрения обитателей пост-стелламарской эпохи, синхронов (т.е. современников) последних столетий - или же сразу погружаться в дебри "доисторических" корней нашей цивилизации. И то, и другое имеет свои преимущества: с одной стороны, речь долгое время будет идти исключительно о поздних временах - с другой же, предпосылки большинства поздних событий заложены в более или менее отдалённой древности. Наверное, с литературной точки зрения правильнее было бы делать упор на малое знание, постепенно раскрывая через него большое - но я не литератор, поэтому попытаюсь просто сочетать оба подхода, ориентируясь на максимальную ясность и вразумительность изложения. В какой мере это у меня получится - судить читателю.
  
   Ещё один момент, который требует прояснения с самого начала, касается названия данной книги. Что такое Черта Мира? - ответ на этот вопрос хорошо известен тем, кто уже освоился в нынешней обстановке, но может быть не известен недавно оживлённым или же тем, кто знакомится с жизнью нашей планеты не прямо, а понаслышке - по рассказам, фильмам и так далее. Для удобства сих категорий читателей внесём расшифровку понятия прямо сейчас.
  
   Чертой Мира именуется временная черта, проходящая по Новолетию между последним годом тотальной войны и первым годом мирной жизни - так сказать, условная граница между войною и миром. Условность этой границы в том, что установление мира началось осенью перед Чертой Мира, а последние военные действия завершились весной после неё - однако в течение первого же мирного года было принято решение зафиксировать Черту Мира по точке наступления Нового Года. О том, какие обстоятельства послужили причиной фиксации этой границы, я поведаю позже, когда придёт пора - сейчас же скажу лишь, что датировка нынешних событий, то есть событий, произошедших после Черты Мира, отсчитывается именно от неё. Последний год войны обозначается как первый год до Черты Мира, первый год мира - как первый год по Черте Мира. Нынешний год, то есть год, в который я начинаю данное повествование, обозначается как восьмой год по Черте Мира, кратко - 08 по ЧМ.
  
   Ну а теперь наконец приступим.
  
  

2. Контурная карта

  
  
   Для начала обрисуем ту картину мира, которая соответствует представлениям синхронов пост-стелламарской эпохи, внося в оную картину лишь незначительные коррективы.
  
   Главный наш материк, спокон веков носящий простое название "Северный" - основное место обитания людей позднейших столетий; впрочем, и в древности он очень много значил для всей цивилизации. О конкретных странах и народах мы поговорим несколько погодя. Северный материк занимает большую часть северного полушария, включая северный полюс и часть экватора; Восток и Запад при этом почти смыкаются, разделяемые Проливом шириной примерно в четыре часовых пояса.
  
   Пролив относится к особой части земного шара, называемой "Атлантика", которая простирается от полюса до полюса зоной сложной, веретенообразной формы, захватывая, помимо пролива, немалую часть океана в южном полушарии. О значении Атлантики - об истории формирования соответствующей географической зоны и о так называемом "служении Атлантики" - мы несомненно будем позже говорить отдельно, тем более, что тема эта принадлежит к недавно открывшимся областям знания, однако сейчас углубляться в неё не стоит.
  
   К югу от Северного материка в океанских просторах раскидано множество островов, по преимуществу мелких. Часть из них то погружается в воду, то выглядывает - сейчас там одни только водоросли да птицы, изредка пасутся дюгони, одиночные или семьями. Бывают и довольно большие острова, пригодные для обитания, с ручьями и рощами, а иной раз даже с заброшенными со времён стелламарской войны княжескими крепостями или рыбачьими посёлками.
  
   Передвигаясь от острова к острову, можно добраться до так называемого Южного Материка.
  
   Написание слова "материк" с большой буквы - не опечатка, а философско-орфографический нюанс: наш собственный, Северный материк мы безусловно воспринимаем как "материк" с маленькой буквы - нечто обыденное и само собой разумеющееся, материк "правильный", материк-как-нарицательное - а в названиях чужих и таинственных Южного и Третьего материков слово "материк" является, несомненно, именем собственным, а посему с большой буквы и пишется.
  
   Поверхность Южного Материка огромна - хотя, конечно, нашему Северному он в размерах безусловно уступает. Постепенно сужаясь, Южный Материк тянется от экваториальной зоны к Югу и простирается практически до самых полярных областей, местами едва ли не соприкасаясь со льдами Антарктики.
  
   Южный Материк поражает своей красотой: рощи и джунгли, перелески и саванны, большие и малые реки, озёра и ручьи. Порой прямо на поверхность выходят залежи драгоценных камней - вообразите, как играет в светлых струях на излучине сапфировая отмель, когда плывёшь по середине реки на плоту!..
  
   В изобилии здесь - экзотические цветы и плоды; всё произрастающее на этой земле годится в пищу; ни растения, ни животные, ни насекомые - никто не опасен для человека, не встретишь ни хищных, ни ядовитых. Эдем, да и только! - однако существует одна странная и пугающая особенность: сколько-нибудь продолжительное время пребывать в сознательном состоянии тут невозможно. Все, кому приходилось провести на Южном Материке годы и даже месяцы, свидетельствуют, что человек в этих условиях постепенно расслабляется, забалдевает, впадает в растительное существование - и противостоять этому процессу исключительно трудно. Прибавить к тому определённые сложности с разведением огня, да и вообще местные особенности термохимических процессов... Одним словом, очень многое указывает на то, что цивилизации, подобной нашей, здесь нет и никогда не было. Из этого, впрочем, не следует, что не было никакой.
  
   Вплоть до нынешнего времени на Южном Материке имеется в высшей степени своеобразное население - так называемые "голубенькие". Это существа исключительно женского пола, очень красивые смуглянки с характерной синевой кожи и волос; они живут стайками, веселы и по-своему приятны, однако ужасно надоедливы - так что путешественнику, который и без того борется с накатами расслабленности, встреча с голубенькими сулит большие затруднения. Они тормошат его, развлекают, стараются оставить у себя, всячески мешают двигаться дальше. Впрочем, если по случаю их оказалось немного, две-три, не более пяти штук - то вполне возможно прихватить их с собой, убедив содействовать в путешествии, как если б это было новой захватывающей игрой: до всяческих игр эти существа весьма охочи.
  
   Сами по себе голубенькие размножаются без участия мужчин, но редко, в особых ситуациях: увидев мёртвой одну из своих товарок, голубенькая испытывает физиологический стресс, сам собой приводящий к зачатию и рождению дочери. Однако если голубенькую увезти на материк, её вполне можно цивилизовать и во всех отношениях адаптировать к обычной жизни. В краткий срок она научится всему необходимому, станет хорошей женой, хотя поначалу и проказницей, и рано или поздно сможет рожать как обыкновенная женщина - и сыновей, и дочерей. Потомство голубеньких бывает узнаваемо по чертам, хотя специфический цвет кожи при этом утрачивается - не только у потомков, но и у самой девушки, когда она достаточно долго проживёт на нашем материке.
  
   С некоторых пор всем хорошо известно, что Южный Материк является родиной также и сельвов; однако сами по себе сельвы относятся к довольно-таки древней истории, и рассказывать о них сейчас подробно я не буду. Скажу буквально два слова о самом необходимом. Неукротимые сельвы, больше всего похожие на огнегривых кошек в человеческий рост, были одним из народов, обладавших даром оживлять умерших - правда, исключительно на своей земле и только совместными усилиями. К сожалению, нравом сельвы были чересчур конфликтны, бесконечно ссорились и дрались друг с другом - так что в итоге расточились, разбрелись мелкими группками, постепенно утратили дар и вовсе вымерли.
  
   В старые времена, когда море было обитаемым, а безымянных мест практически не существовало, Южный Материк назывался "Ливия", то есть "Южный", или "Африка", что означает "Лоно". В каком смысле сей дивный край представляет из себя лоно, лично мне непонятно и доныне, хотя нет сомнений, что имеются в виду врата чьей-то животворящей силы, место чьего-то рождения. Многие "лона", о которых мы знаем, являются детородными частями нашей Матери, Алестры, но вроде бы Африка как раз не из них. На свете ещё очень много всяческих тайн - и по-прежнему остаются верны слова мудрецов: чем больше мы о мире узнаём, тем больше убеждаемся в собственном невежестве.
  
   Наиболее загадочный из всех - Третий Материк, называемый также "Земля Нод" и "Атлантида". Он расположен в атлантической части южного полушария. Долгие времена, до самых недавних пор, Третий Материк скрывался под океаном, лишь изредка показываясь из-под воды, но легендарная память о нём сохранялась. С падением Земли Нод связывают события описанного в священных текстах Всемирного потопа.
  
   Исторические легенды насельников Земли Нод - потомков Каина, гордых Наутов - рассказывают о произошедшей трагедии так. Науты, некогда бывшие носителями весьма высокого служения, законно имевшие великую власть на морях, постепенно развратились и впали в полный беспредел. В ночь, омрачённую особо гнусным преступлением, разверзлись бездны, и Землю Нод поглотило море. Из всех Наутов уцелела единственная семья, потомство которой поселилось уже на нашем материке, неся на себе всевозможные обеты и запрещения во искупление вины своих предков - а морской и воздушный океаны сделались вотчиной так называемой Третьей Силы, бывших прислужников Наутов, коварно соблазнивших своих повелителей преступить последнюю черту беззакония, ставшую для них роковой.
  
   Так выглядит означенная коллизия с точки зрения современных Наутов. Историческая правда, насколько она открыта нам теперь, гораздо менее прямолинейна. Науты и Третья Сила и в самом деле связаны исключительно давно, не только общим служением, но и весьма интимной дружбой, знанием глубинных и тонких душевных и телесных особенностей друг друга. И те, и другие были поставлены с своё время хранителями Атлантики, носителями функции Стражей - и, конечно же, неприглядную роль в событиях затопления атлантических земель эти два народа сыграли не без взаимного подстрекательства. Всё это - особая история, для понимания основ сложения нашей ойкумены очень важная, но вдаваться в её подробности сейчас не совсем уместно. Отметим лишь, что статус Третьей Силы как проштрафившихся Стражей был определенно обозначен даже ранее конфликта с Наутами - в связи со скандальной историей, называемой в источниках то "восстанием Денницы", то "падением Денницы"; несмотря на противоположный смысл этих наименований, речь идёт об одном и том же историческом сюжете.
  
   По своему телесному устройству Третья Сила (они же - "холодные русалки", правильное название - "зыби", с филологической точки зрения не склоняемое, в разговорной же речи склоняемое легко и свободно) - очень сильно отличаются от большинства обитателей Земли. Плоть их можно уподобить радиоволнам или электромагнитным полям, и живут они в своём "натуральном" виде не по-отдельности, а "слитно", роем. Частица "би" в названии "зыби" подразумевает "бир" - что означает "множество, составляющее единство", термин одновременно математический и социально-философский. Классический пример бира в живой природе - муравейник. Зыби - один из "бирных" этносов; их своеобразная "бестелесность" усиливает взаимозависимость, связь каждой особи с роем - они имеют общую память, склонны "слипаться", сливаться, не отличать себя друг от друга и от роя. Вместе с тем каждая/каждый зыби в принципе может отделиться (или быть насильственно отделён) от роя, поселиться среди людей и постепенно обрести психическую независимость вкупе с полноценной плотской телесностью; нужно только следить, чтобы рой не поглотил такое ещё не окрепшее существо обратно - рой очень подозрительно относится к отделившимся зыби и стремится "переварить" их или уничтожить вовсе.
  
   Достославная история "восстания / падения Денницы" с точки зрения роя зыбей как раз и состояла в том, что кое-кто из них обрёл чересчур большую самостоятельность, смутил определённую часть роя и опозорил весь рой как таковой перед лицом ойкумены, произведя воспрещённые действия с воротными, "взлётно-посадочными" механизмами Атлантики, которые рой в первую очередь и должен был охранять - что привело к неуправляемым последствиям, в том числе к затоплению ряда атлантических земель. С тех самых пор зыби не только как огня боятся "отделенцев" своей породы, но и, что называется, "ревностно не по разуму" стерегут Атлантику и вообще всё, что может иметь отношение к внешним вратам планеты. Они не пускают людей в космос и даже в стратосферу, преследуют всех, кто приближается к полюсам или кто пытается преодолеть Пролив. Своими боевыми действиями зыби подкрепляют грозную силу Мальстрема - "злого течения", препятствующего прямому общению крайнего Востока и крайнего Запада, так что форсировать Пролив при помощи какого бы то ни было плавсредства обыкновенный человек не может. Морским народам известен был старый способ преодолеть Мальстрем, который назывался "пройти овердрайвом" - но способ этот подразумевает своего рода "погружение в смерть", и далеко не всякий капитан решался им воспользоваться.
  
   Когда прекратила своё существование держава на морях, многие сыны которой умели давать зыбям отпор, Третья Сила распоясалась окончательно - и мореплавание стало практически невозможным. В течение последних пятисот лет судоходство обречено было на речное и прибрежное существование, да и воздухоплавание было относительно безопасным только над Северным материком.
  
   Полярные области планеты тоже пребывают в давнем запустении. Земли, примыкающие к северному полярному кругу, заселены весьма умеренно - полоса городов на Востоке, ряд кочевых племен на Западе - а южный полярный круг и вся Антарктида, бывшая некогда цветущим оазисом тепла, в течение последних столетий и даже тысячелетий необитаемы вовсе.
  
   Теперь настало время перейти к нашим государствам. После гибели Стелламары их осталось всего три: наша страна, то есть Арийская Территория (называемая также "Арийский Запад"), а также Приморье и Восток. Начнём с последнего.
  
  

3. Восток

  
  
   Восток, или Восточное ("Остатское") государство, по сравнению с другими странами занимает самую большую площадь. Естественную границу между Востоком и Арийской Территорией образует горный хребет, пересекающий практически весь Северный материк с севера на юг. Хребет расположен отнюдь не посредине - едва ли не две трети поверхности материка приходится на долю Востока, немногим более трети остаётся Западу, то есть Приморью и нашей стране в совокупности. Приморье, правда, совсем крохотное.
  
   Восточное государство - весьма высокоразвитая держава. Науки, промышленность, индустриализованное сельское хозяйство, система общего образования, государственная медицина, всевозможные социальные дотации... - к нашему времени на Востоке можно было жить совершенно бесплатно. Деньги требовались только для приобретения роскоши (типа личная субмарина), и государственным образом платили их мало кому и очень понемногу.
  
   Идеология Востока последних столетий внешним образом была безоблачно-лучезарной - гуманизм, прогресс, равенство и братство. О тёмных сторонах жизни считалось, что они давно изжиты, и сомнение в этом есть явное свидетельство психической неуравновешенности; непримиримая борьба с чем бы то ни было ушла в прошлое. Память о Стелламарской войне тщательно изглаживалась, пока не стёрлась вовсе. Национальный вопрос на последнем этапе принято было игнорировать - по идее, все между собою равны; тему религии полагалось обходить стороной, считая интимной, почти что неприличной - воинствующий атеизм давно позади, пускай себе все верят во что хотят. Многие граждане умудрялись жизнь прожить, искренне считая, что всё так и обстоит на самом деле, и немалое число из них - действительно порядочные люди. Столкнувшись с неожиданной проблемой, они честно пытались сделать всё, что в их силах - и тогда перед ними раскрывалась обратная сторона благолепной пасторали: повсеместная ложь, истерическая ксенофобия, близорукий конформизм - дающие простор насилию, особенно гнусному на фоне тотального равнодушия.
  
   Если говорить о нелегальной, как бы "ночной" стороне восточной жизни - то в строгом смысле слова "ночной" её называть не стоит: представители "дневных" и "ночных" кругов преспокойно сосуществовали "днём", ходили по одним и тем же улицам и посещали одни и те же официальные инстанции, отчасти не замечая, отчасти игнорируя друг друга. Всякого рода "государств в государстве" на Востоке хватало спокон веков; "сопредельные державы" могли при этом пересекаться, отдалённые - быть знакомы понаслышке или же вовсе не иметь друг о друге никаких представлений. Мир нелегальной науки с будничными экспериментами на людях, леденящими кровь открытиями и рутинной работой на мафию; пёстрый и многоукладный мир мафий - от патриархальных до беспредельствующих, промышляющих от контрабанды мехов и кофе до торговли живым товаром и частями тела для нигромантии; мир нигромантии - большие и малые сообщества чёрных магов, мэтры и ученики, тайны и суеверия, шарлатанство и натуральные человеческие жертвы демонам; миры древних народов, со своими собственными местами обитания, сферой деятельности и общения - царственный Клан Стражей, ясновидящие Серинги, коварные Фамилиары, вездесущие волхвы; мир контрразведки, да! - ещё ведь и такое бывает!.. - грозная и громоздкая, лишь незначительной частью врастающая в государство махина службы безопасности, своими конструкциями и обитателями распростёртая вглубь и вширь многовековой истории... - таковы отдельные фрагменты поздневосточной панорамы.
  
   Рассмотрим теперь обитающие на Востоке народы. Собственно говоря, многие из них проживают также и на Западе - однако по ряду причин восточный контекст позволяет обрисовать их особенности более выпукло, так что сим мы и воспользуемся, чтобы набросать этническую картину в целом.
  
   Развязанная Восточным государством Стелламарская война и последовавшие за ней по всей территории Востока гонения на инокровных очень сильно деформировали эту самую этническую картину - поскольку многие народы, традиционно жившие на материке, но состоявшие в родстве с морскими, вынуждены были спасаться бегством или скрываться вплоть до полного забвения своих корней. Представления об этнической истории таким образом существенно обеднились и упростились вплоть до полной неузнаваемости.
  
   Принято считать, что основное население Востока - так называемые восточные неарийцы. Отчасти это даже верно, особенно при учёте ряда необходимых уточнений и поправок. Восточное государство, безусловно, пришло на смену и в полной мере наследует царству Таголинов - династии западно-неарийского происхождения, в своё время объединившей разрозненные племена, обитавшие в северных и центральных землях восточнее Хребта. Следует, однако, иметь в виду, что на территориях Востока и тогда проживали отнюдь не только восточные неарийцы, так что итогом таголинской интеграции явился весьма оригинальный этнический сплав. И всё же классический "восточник", каким его представляют - герой боевиков, агиток и рекламы - это именно восточный неариец, широко улыбающийся белозубый атлет с ясным взором светлых глаз и пышной, но аккуратной копной пшеничных волос - в спецовке ли с молотом, в косоворотке ли с серпом, в форменке ли с винтовкой на защите мира для всего мира. Со всеми, как говорится, плюсами и минусами, равно как и прочими вытекающими отсюда последствиями.
  
   Весьма значительную часть населения Востока составляют волхвы. В древности немалая доля восточных территорий - весь юг и средняя полоса, фактически до границы северных лесов - принадлежала Волхвитской Империи, с которой Таголинское Царство самым причудливым образом делило управление окраинами. Волхвитская Империя не знала границы по Хребту, столь значимой для многих народов, и арийский Юг, то есть южные земли западнее Хребта, в течение долгого времени также находился под её властью. Волхвитская Империя была велика, сильна и, с нашей точки зрения, совершенно ужасна - строгое деление на касты, изуверские законы, бюрократия, теократия, магия и крючкотворство во всех сферах жизни... - в конечном итоге она, ко всеобщему облегчению, изжила сама себя и рухнула, но остались волхвы. Неутомимые, циничные, любопытные, бесстрашные, откровенно презирающие инокровных - они были бы невыносимы, если б не врождённое чувство юмора, грациозный драйв хищного обаяния и завораживающая искусность во всём. Волхвитский театр, где до колик смеётся и профан, и завзятый ценитель; волхвитский табор - все сто шесть ступеней совершенства в любовных делах, веселящие зелья, чары и предсказания "безо всякого мошенства"; волхвитская изощрённость в научных и философских трудах, непревзойдённое мастерство волхвитских врачевателей... - словом, без волхвов и на Востоке, и на Западе зачастую просто никуда. Многих не-волхвов, конечно, всё это сильно раздражает - так что, не будь волхвы так зубасты, их бы здорово притесняли. Интересно, что при этом в волхвитской среде время от времени начинают блуждать идеи реванша - мечта о воссоздании империи, где волхвы вновь управляли бы прочими народами - однако, к нашему общему счастью, эти идеи не слишком популярны.
  
   Теперь наконец настала пора поговорить о чёрных этносах, которые столь много значат в жизни как Востока, так и Запада. Однако для начала нам придётся несколько отвлечься, чтобы разобраться в причинах и особенностях традиционного деления народов и их отдельных представителей на "чёрных" и "белых".
  
   Прежде всего следует иметь в виду, что область значений этих терминов в разные эпохи и в разном контексте может сильно различаться - с изменением условий содержание понятий смещается, и значения "плывут" - однако главная мысль этой дихотомии в целом пребывает неизменной. Сформулировать её можно приблизительно так.
  
   "Белый" - это такой человек, который растёт и развивается, живёт и действует самостоятельно, без опоры на предковую память, вне ментальной поддержки / ментального контроля со стороны родных по плоти; контакт с окружающими у "белого" принципиально "внешний" - с осмыслением или без оного, но он принимает от них ровно столько, сколько желает принять: "Извольте разговаривать со мною снаружи!" - то есть "словами через рот", а не "неизвестно чьими мыслями в моём мозгу". Присловье "свою голову другому не дашь" - это как раз про отношения белых людей между собой. По этой причине белые достаточно беспомощны в малолетстве, отсюда же проистекает их слабость во всякого рода экстрасенсорных взаимодействиях - ведь подобные взаимодействия с окружающим миром требуют, как правило, наличия устойчивых ментальных каналов связи с разнообразными источниками сил, в том числе и со своим родом. Столь очевидные минусы естественного устройства белых компенсируются живостью и гибкостью ума, склонностью и способностью комбинировать предлагаемое внешней средой для оптимального достижения желаемого результата. Белый легко учится у окружающих всему тому, что в силах освоить, а кроме того - может играючи организовать их деятельность даже в малознакомой сфере.
  
   Философским образом понятие "белый" может быть осмыслено так. Белый цвет означает отрешённость и чистоту; это может быть цвет торжества или цвет погребения - в любом случае он ассоциируется с отказом от старого опыта, с "очищенностью" для восприятия нового. Ослепительная белизна света подразумевает самоотрешённое слияние семи цветов радуги - подобным же образом белизна человеческого естества содержит в своей подоснове "семицветье" сокровищницы природных даров, от неосмысленного, "инстинктивного" / "автоматического" использования которых человек отказывается ради прохождения самостоятельного пути, ради возможности охватить всё это богатство свободным произволением и разумным пониманием.
  
   Понятие же "чёрный" говорит о силах недр, об изначальном мраке, покрывающем основы мироздания, о связи человеческого существа с этими потаёнными глубинами. Плоть чёрных народов хранит запечатлённой память о их истории, вплоть до первых шагов исхождения из тьмы бессознательного состояния; в пределе она хранит память и о тех Старших, кто породил эти народы, кто призвал их в достоинство того или иного служения. Подобные светлые воспоминания могут очень поддержать в трудную минуту жизненного выбора - но они же и очень обязывают, а ведь человек, с детства растущий "связанным-обязанным", иной раз куда больше и чаще ощущает изнурение и напряг, чем радость обладания наследственным сокровищем.
  
   Чёрные сильно связаны со своим родом - они знают своих предков кровью, то есть могут иметь о них представление даже если никогда их не видели, могут обладать доступом к их памяти, могут раскрывать в себе возможности самых разнообразных своих прародителей - что, конечно же, даёт простор процветанию множества необычайных дарований. Плата за это - затруднения при отделении себя от родовых уз, при вычленении собственных проблем из всевозможного родового "прогруза".
  
   Со своим телом чёрный соотносится принципиально иначе, чем белый - это соотношение напоминает скорее союз всадника с конём, чем взаимодействие пассажира с рейсовым автобусом. Чёрный практически всегда способен добиться от своего тела того, чего ему надо - но при этом и сам в высшей степени от него зависим. Эмоциональные колебания, связанные с телесным состоянием, сотрясают чёрного куда сильнее, чем белого; такие метафоры как "умереть от огорчения" или "помолодеть от радости" для чёрного - отнюдь не красочные образы, зачастую это вполне себе обыденная реальность.
  
   Можно было бы сформулировать так: девиз, основной принцип существования белого - свобода, чёрного же - верность. Нетрудно представить, каким благом было бы для всех и для каждого научиться сочетать эти принципы, научиться переходить по необходимости из фазы "чёрного" в фазу "белого" и наоборот! Это было бы вполне естественно - при том, что все живущие на Земле имеют по сути дела общее происхождение, что одни и те же народы в зависимости от контекста воспринимаются то как "белые", то как "чёрные", что дети из одной семьи могут делать различный жизненный выбор и реализовывать себя по-разному, волевым образом определяя себя "белыми" или же "чёрными"... - однако исторически, в масштабах ойкумены, всё сложилось не так. Конечно, сейчас мы пытаемся осознать своё прошлое, желая исправить былые ошибки и вновь обрести утраченные возможности - но не следует обольщаться и забывать о том, что мы сделали всего лишь несколько шагов по этому пути, и что только будущее покажет, в какой мере желаемое будет реализовано как действительное.
  
   Пара слов о дрейфе понятий. Всё указывает на то, что в древности никакого противопоставления между "белыми" и "чёрными" не было, и расклад представлений выглядел так: бывают обычные люди, "как все" (которые могут называться по-разному, в зависимости от контекста), а бывают необычные - "белые", которые могут и умеют то, чего не умеют обычные люди, и при этом недолюбливают многое из того, к чему обычные люди привычны. В новые же времена, особенно в пост-стелламарскую эпоху, всё оказалось перевёрнуто с ног на голову: бывают обычные люди, "как все", то есть - "белые", которые ничего "такого" по своей природе не могут и не умеют - а бывают необычные, "чёрные", которые владеют тайными знаниями и тайными силами, недоступными для "обычных", то есть белых людей, ни к чему подобному, повторим, природно не способных. Акцентируем внимание: в древности "белый" - это тот, кто сознательно не желает, не позволяет себе прибегать к родовому арсеналу, а своей родне - хозяйничать у себя в голове; в новейшие времена "белый" - это тот, кто ни к чему такому принципиально не способен. Разница ощущается? - попросту говоря, в новейшие времена любой, кто не хотел бы, чтобы его этническая "белизна" оказалась под сомнением, необходимо должен был не только скрывать какие бы то ни было необычайные дарования, но и всеми силами подавлять их развитие в самом себе и в своих близких. Катастрофические последствия такого подхода в смысле обнищания жизни ойкумены нетрудно себе представить.
  
   Возвратимся теперь к разговору о чёрных народах Востока.
  
   Прежде всего следует иметь в виду, что обитающие на Востоке чёрные этносы очень разнообразны. Если западные чёрные, осознающие себя как таковые - чаще всего довольно-таки дикие лесные колдуны, ведущие патриархальный образ жизни в глухих чащобах в состоянии перманентной обороны ото всех ближних и далёких, то чёрные Востока - по преимуществу высококультурные, нередко даже высокопоставленные роды и семьи (хотя архаичные, "дикарские" чёрные этносы на Востоке тоже бывают). Соотношения с восточным государством у разных чёрных социумов очень различны - одни имеют официальные документы и заседают в министерствах и городских советах, других вечно тиранит мэрия, санэпидстанция и роно. Чёрные обычно нуждаются в несколько иных, чем окружающие, условиях существования, что нередко идёт вразрез с государственными предписаниями - официально же, как уже говорилось, никаких чёрных не существует, равно как и проблем с ними. Хорошо, когда в реальности местные власти понимают, что к чему, и не пытаются проводить массовых акций вроде прививок, от которых чёрные дети нередко погибают, а родные их оказываются вынуждены беспощадно мстить чиновникам и врачам - однако адекватное понимание ситуации встречается далеко не всегда.
  
   Естественные дарования чёрных народов многообразны; есть много такого, что свойственно для всех чёрных в целом, но бывает и такое, к чему способны только особые этносы и даже только отдельные их представители. Практически все чёрные могут видеть во тьме, подолгу не есть и не спать, лечить руками и наносить удары на расстоянии; очень многие способны к тем или иным формам мысленного общения; есть этносы, чья плоть более "текуча", и они легко превращаются, меняют обличье - причём далеко не всегда по собственной воле, нередко это происходит под влиянием внешнего эмоционального воздействия; существуют также и такие, которые умеют передвигаться "сквозняком", покрывая огромные расстояния в кратчайшие сроки, а ещё встречаются такие, которые умеют летать... В общем, дарования чёрных весьма разнообразны - и посему практически любой конкретный экземпляр обладает большой ценностью для использования его как в магических, так и в научных целях. Использованы могут быть силы и возможности живого чёрного, равно как и отдельные части его тела, а также всевозможные препараты, экстракты и лекарственно-магические средства, изготовленные из них. Нетрудно догадаться, что всё это в совокупности делает торговлю живым товаром, органами и препаратами весьма выгодным бизнесом - особенно в условиях Востока, где существование таких этносов официально отрицается. Самое печальное, что в новейшее время не только нелегальные, но и государственные лаборатории и институты иной раз позволяли себе держать в хозяйстве чёрных невольников - инвентарные ведомости бесстрастно фиксировали таковых в качестве особого рода подопытных животных или даже искусственно созданных приборов и механизмов. Что же касается тех существ, кого действительно можно считать одушевлёнными приборами и механизмами, а также тех существ, кто естественным образом во всевозможных приборах и механизмах обитает - то участь всех этих, уже в полной мере бесправных, насельников Востока складывалась по-разному, иной раз лучше, чем участь жертв работорговли, иной раз - гораздо хуже.
  
   На этом пока что о Восточном государстве хватит; обратимся теперь к антиподу Востока - Приморью.
  
  

4. Приморье

  
  
   Приморье - держава маленькая, но исключительно грозная. Расположенная на крайнем Западе Северного материка и отделённая от остального мира неприступной Приморской Стеной, территория Приморья в течение многих столетий являла собой сплошной город; отвращение приморцев к живой природе вошло в поговорку. Порождённое идеологией переустройства мира, это отвращение поддерживалось условиями жизни - теснота, нездоровье, жёсткая дисциплина, аскетизм и пр. обычно не способствуют добрым отношениям с естественной биологической средой, так что страх перед "необузданной" стихией природы, с которой приморцы реально почти не встречались, был вполне искренним, и это в полной мере отвечало государственным интересам: вольное дыхание фауны и флоры - дурной пример для верноподданных граждан.
  
   Мало кто помнит, что в библейские времена эта самая земля носила имя "Обетованная", что на зеленеющих берегах достославного Приморского внутреннего моря возлежал, увенчанный виноградниками и лилиями, стольный град Иерусалим, что воспетые в псалмах ступени семи спусков омывали именно эти волны. Трудно узнать в механистическом, закованном в электронику и сталь Приморье запечатленный более трёх тысячелетий назад в Священном Писании, вдохновенный и вместе с тем целомудренный лик Царской Невесты.
  
   Описанная в евангельских текстах общественно-политическая драма привела к резким переменам в жизни страны. Конфликт между светской и духовной властью, назревавший в течение нескольких предыдущих поколений, ко времени евангельских событий обострился до предела. Происшествиями вокруг Проповеди, Распятия и Воскресения Христова были взбудоражены буквально все слои населения. Воспользовавшись всеобщим смятением, светская власть фактически произвела переворот - деморализованное же ситуацией высшее духовенство оказалось беспомощным. Если ещё совсем недавно правящие клирики действовали в пылу борьбы бесшабашно, ни с чем не считаясь - "Несомненно, это самозванец, а совсем не Тот, за Кого он себя выдаёт! - а если всё же нет, если мы ошиблись - то нам хана, а ну и наплевать!" - то теперь они, словно впав в гипнотическое оцепенение, позволили светской администрации делать с ними и со страной буквально всё что угодно.
  
   Для начала вне закона были объявлены последователи нового еретического учения, то есть христиане. После стремительной расправы и изгнания оставшихся в живых из страны пришёл черёд так называемых "верных" - то есть последователей традиционного служения и вероучения. За границу была выплеснута следующая волна изгнанников - те же, кто наотрез отказался покинуть родину, были собраны в первые печально знаменитые приморские концлагеря - "кацеты". Руками верных и христиан, закованных в одни и те же кандалы, в стремительно короткий срок была воздвигнута великая Приморская Стена - надёжная защита Нового Града от всего остального мира. "Довольно с нас религии, долой любых священников, обойдёмся вообще без Бога!" - новорождённое Приморское Государство сразу высоко вознесло мятежную главу. Место религии в жизни приморцев, однако, не могло остаться не занятым: культ Родины-Матери, беззаветное служение Ей - только такой накал страсти, накал любви, граничащей буквально с самосожжением, мог удовлетворить неутолимо жаждущую огня вечной истины душу Избранного Народа.
  
   Далее мы видим странный и удивительный путь развития - формирование ни с чем не сопоставимых обычаев, особенностей жизни общества, черт национального характера. Приморье, приморцы, приморский - для всего прочего мира эти понятия превратились в нарицательные, носящие обозначение загадочного единства противоположных вещей: лицемерие и несгибаемость, героизм и коварство, беспощадная пунктуальность и безбашенная щедрость, сухая расчётливость и пламенная страсть. Сочетание неубиваемого юмора с исключающей какие бы то ни было шутки идеологией породило причудливый язык внутринационального общения - принцип коего в том, что все говорят совершенно не то что думают, отчётливо и ясно понимая при этом, что и зачем они делают. Никакой расхлябанности, никакой расслабленности в мыслях - трезвость и бдение круглосуточно, каждый миг начеку! Высоким и рискованным искусством такого образа жизни приморские дети овладевали с пелёнок. Пока отцы и матери во благо Родины бились в трудовом экстазе вдали от своих чад, юные приморцы на личном опыте постигали, что жизнь есть сумма парадоксов. Одной из первых истин они, как и положено детям Избранного Народа, узнавали великую истину о Боге - что Его нет! - и всю дальнейшую жизнь имели возможность делать на эту тему свои выводы, наблюдая практическую, самую что ни на есть житейскую роль прочих "несуществующих" явлений. Удивительные люди, удивительные страсти!.. Представьте себе жизнь какого-нибудь номенклатурного функционера: вот он вдохновенно ораторствует перед народом, на глазах - лицемерные слёзы; вот на закрытом банкете он зло и цинично язвит обо всём на свете, уже до слёз смеясь; вот, оказавшись за рубежом, он вступает в альянсы, делает бизнес, во все тяжкие кутит-гуляет в компаниях соотечественников и иноплеменников - но Родина зовёт, и вот - вообразите! - он собственной волей едет назад, чтобы погибнуть дома или же занять новый пост - что именно произойдёт с ним сейчас, практически всё равно, поскольку по правилам игры финиш карьеры ждёт его рано или поздно за колючей проволокой кацета. Однако там ли или же где-нибудь в другом месте он умрёт, слёзы счастья на глазах его в смертный час будут искренни - счастья, что он жил и умирает в Приморье, на земле, с которой не сравнится ничто в целом свете.
  
   Знакомясь с приморцами, то и дело испытываешь шок. Первое впечатление - что они патриоты и идиоты; второе - что, напротив, они интеллектуалы, распутники и циники; потом теряешься в недоумении - а когда, наконец, поймёшь их, то попросту влюбляешься без памяти. Что за народ, для которого "Родина-Мать" однозначно рифмуется с непечатным бранным словом - и всё равно остаётся горячо любимой и единственной?!.. Ответ на этот вопрос можно видеть на страницах Священной Книги. Устами пророков заклеймена неоднократно эта Мать - Жена-Блудница, забывшая Того, Кто давал ей елей, хлеб и вино, на распутьях и торжищах отдававшая себя ваалам. Что говорит ей на это Супруг её? - что любовь Его не иссякла, что Он силен убелить, очистить осквернённые одежды её плоти, если она возвратится. А что же дети её, сыновья, выросшие под сенью преступления и разврата? - они знают всё. Любовь Отца не скрыта от них так же, как не скрыто бесчестье Матери. Таковы приморцы.
  
   Что ещё можно добавить к этой картине?
  
   Следует, пожалуй, сказать пару слов отдельно о "мужской любви" - то есть о сексуальных отношениях между мужчинами. В Приморье таковые отношения имеют совершенно особое значение - они весьма распространены и активно культивируются, находясь при этом под строгим запретом со стороны закона. В этих отношениях складывается многое значимое: и карьера (желают - стало быть, ценят), и возможность свободной дружбы (всё общение с женским полом - и брак, и проституция - строго регламентировано), и некоторый известный момент национального самовосприятия, осознания собственного образа: приморские мужчины презирают женщин, исключение - Родина-Мать, страсть к которой должна быть сыновней - а значит, серьёзные любовные отношения допустимы только друг с другом. По этой причине даже и те, кто сами по себе вообще чужды стихии эроса, устойчиво держат соответствующий имидж, особенно за рубежом - всем окружающим дают понять, что ужасно страстны и весьма опасны. Ну и момент превосходства, конечно, тоже играет свою роль: "знайте все, что приморцы - супермужчины!" Всё это порождает множество забавных ситуаций, анекдотов, фольклорных сюжетов и поводов к созданию трагических и драматических произведений - как внутриприморского, так и внешнего по отношению к приморцам происхождения. Для самих приморцев, кстати, очень характерно сочетание трагического надрыва с грубо-площадным комизмом - и в искусстве, и в жизни. Так они видят вещи, особенно вещи для них важные.
  
   По поводу того, что приморцы склонны вышучивать всё, в особенности - всё патриотическое и патетическое, не могу не привести одну мелкую, но характерную деталь. Общеизвестно, что в Приморье по любому сколько-нибудь важному поводу принято устраивать шествия с флагами, транспарантами и портретами героев дня, а также портретами почётных гостей. Неофициально, но вполне общепринятым образом такой портрет носит наименование "г. на палочке" - что расшифровывается как "герой (или гость) на древке знамени". Выражение "г. на палочке" может быть с совершенно невозмутимым видом озвучено в ходе подготовки к любому мероприятию, может быть произнесено чиновником любого ранга вот только что не с высокой трибуны, может даже и в деловые бумаги просочиться - при этом особый кайф состоит в том, что ответственные лица обретают таким образом возможность до полного удовлетворения ущучивать друг друга за "клеветнические непристойности, имеющие целью оскорбление патриотических чувств и государственного строя" - и всякими способами от этих обвинений отделываться, как в какой-нибудь развесёлой игре с повышением ставок, с передачей фитилька по кругу и т.д. и т.п. Получается сразу целое море удовольствия в одном флаконе - и дело делается, и патриотизм утверждается, и здоровый уровень острых ощущений поддерживается в норме. Ну вот и всё прочее у них так.
  
   Осталось наконец осветить международные отношения.
  
   Крошечное Приморье и громадный Восток вполне сопоставимы по своему промышленному, научному и военному потенциалу. Разделённые с одной стороны света непроходимым Проливом, с другой - дикими и опасными просторами Арийской Территории, две эти супердержавы соперничают, одновременно дружа и враждуя, при каждом из танцевально-фехтовальных своих пируэтов согласно кивая в сторону молчаливо присутствующей при всём этом нашей страны. По ряду причин, о которых будет сказано ниже, Арийское государство давно уже не участвует в международных отношениях как дееспособный субъект - однако неизменно учитывается как фактор: "а что на это скажут/сделают арийцы? то-то и то-то нужно/нельзя, а не то арийцы..." - и так далее. Время от времени Восток разрывает с Приморьем дипломатические отношения, напоровшись на очередной мошеннический или прямо разбойный акт с приморской стороны - но потом всё постепенно возвращается в колею. Надо же с кем-то общаться, с кем-то играть? - в пост-стелламарскую эпоху существуют всего лишь три страны, и раз Арийский Запад исключается, остаётся только Приморье. Такие дела.
  
   Кто из этих двух сил, Приморье или Восток, представлял на последнем этапе наибольшую угрозу для ойкумены в смысле вооружения и агрессивности - сказать трудно. С одной стороны - Восток велик, множество учёных работают во всех направлениях, в том числе и на армию; правда, все они - вот именно что кто куда и кто во что горазд, между собой бесконечно собачатся, открытия от государства скрывают и норовят продать нелегалам, а то и вовсе теряют... - вот, вроде бы, и нет никакой угрозы, а может, просто не видна. С другой стороны - тоталитарное Приморье, вдохновенный каторжный труд научных работников размерен как часы, число запланированных открытий растёт с каждым десятилетием - страшно подумать, что могут наворотить одержимые наукой маньяки под руководством не менее одержимых шовинистов-политиков!.. Но почему-то вроде бы тоже всё тихо. Восток успокаивает себя мыслью: может, приморцы совсем поглупели там у себя, задохнувшись без свободы и демократии?.. Однако не тут-то было!
  
   Только теперь стало известно, какое несметное количество леденящих кровь приморских изобретений и сокрушительных для мировой безопасности приморских открытий было недрогнувшей рукою сложено в подобные свинцовым гробам папки с грифом "совершенно секретно" - и погребено навсегда. На том или ином этапе бюрократической волокиты непременно находился человек, который брал эту ответственность на себя - нижестоящих, самоотверженно принесших Родине очередной грозный дар, достойно наградить или примерно наказать, а означенный дар положить под сукно, спустить на тормозах - долой, в пучину забвения, безмолвно и безвозвратно. Отлаженный стараниями многих поколений безвестных приморских бюрократов механизм пресечения угрозы для жизни на Земле поистине работал как часы.
  
   Той малой толики изобретений и открытий, что доходила до внедрения, с лихвой хватало на то, чтобы обеспечить Приморье мощным передовым вооружением. Приморские баллистические ракеты дальнего действия, заключённые в специальные шахты и готовые к бою, располагались даже на Арийской Территории - о чём наши весьма воинственные соотечественники безмятежно не подозревали. Реальная беда, однако, пришла в конечном итоге не из Приморья, а с Востока - вольные учёные-криминалы из-за своих амбиций едва не взорвали Землю к чёртовой матери, и с последствиями этой затеи мировое сообщество разбиралось ещё долго; впрочем, обо всём об этом непременно будет рассказано в подходящее время.
  
   Теперь наконец о нас.
  
  

5. Арийская Территория

  
  
   Наша страна в разговорной речи зачастую зовётся просто "Запад", хотя самая западная оконечность материка принадлежит Приморью, а не нам. Противостояние "Запад - Восток" в истории нашей цивилизации не менее важно, чем противостояние "Восток - Приморье", но имеет несколько иное значение. Образ "вольного Запада" являет собою противовес как единой железной воле Приморья, так и самодовольному произволу Востока. Земля вооружённых мужчин, ответствующих перед Небесами каждый сам за себя, за свой дом, за любого из взятых под свою руку - каждый сам за себя, без посредников! - вот что такое Арийский Запад. Страна, где нелегко выжить изнеженному чужеземцу - однако всегда найдётся пристанище бедствующему беглецу, а наглому преследователю дороги не будет.
  
  
   Вкратце история нашего государства такова.
  
  
   Начало формирования арийской нации было положено тем самым изгнанием из Приморья верующих - сперва христиан, а вслед за ними и верных - которое произошло около трёх тысяч лет назад и о котором было рассказано на предыдущем этапе. Изгнанники отправились жить на окраинные территории Ветхозаветной державы - на те земли, которые считались глубокими провинциями и находились более или менее далеко от новопостроенной Приморской Стены. Эти земли были по преимуществу расположены по южному побережью Северного Материка - то есть, собственно, по так называемому Южному Побережью.
  
   Основными обитателями Южного Побережья спокон веков были довольно-таки близкие родственники Избранного Народа - племена, на последнем историческом этапе носящие имя южноарийцев (в просторечии - ю/а). Ко времени массового изгнания приморцев указанные племена были уже в известной мере цивилизованы и обращены в веру Ветхого Завета, хотя по существу дела оставались дикарями, легко и охотно впадающими в новые формы поклонения самым разнообразным земным, небесным и преисподним силам. Простодушные, темпераментные, любопытные, кровожадные и любвеобильные, ю/а приняли беглецов из Приморья с распростёртыми объятиями. Изгнанники для начала осели у ю/а и некоторое время жили среди них, проповедуя и брачуясь - после чего произошло окончательное размежевание христиан и верных, сопряжённое с разделением территорий. И та, и другая партия ко времени размежевания успела весьма серьёзно обогатить свои ряды за счёт проповеди среди ю/а и смешанных браков с ними - поэтому раскол в среде конфликтующего внутри себя, но тем не менее изначально единого этнического ядра ни для одной из сторон трагедией не стал. Верные расселились по Южному Побережью, а затем и по всему Югу, христиане же двинулись осваивать неарийский Север. Так началась Великая Историческая Миссия Арийской Цивилизации.
  
  
   Рассуждение о названии нашего народа следует начинать издалека. Попробуем разъяснить ситуацию с учётом той глубины исторических познаний, которая доступна нам на сегодняшний день. В конце концов, если новые познания образуются по ходу написания этой книги - ничто не возбранит нам подкорректировать уже написанное, если же книга увидит свет ранее появления новых, более точных и достоверных сведений - никто не осудит нас, если дополнения будут выпущены вдогонку.
  
  
   Понятие о том, кто такие "арийцы" и что такое "арийский", в культуре нашей ойкумены уходят в глубокую древность. Мы сами ещё не вполне во всём разобрались, но совершенно очевидно, что соответствующий корень означает "избранный/ превознесенный/ высокий/ возносящийся/ восходящий/ восстающий/ возрастающий"... - можно продолжать далее. Подобно тому как обстоит дело с другими древними корнями, смыслы здесь "текут", смещаются и расползаются, охватывая разнообразный и весьма широко распространившийся пул понятий.
  
   Похоже, что одним из довольно-таки ранних народов, обозначаемых как "арийцы" (не рискнём сказать "самым ранним", чтобы не соврать) были так называемые вейвы - на нашей планете они вообще не местные жители, а пришельцы, причем пришельцы, единовременно явившиеся большой массой народу. "Восходящими" (стало быть, "арийцами") вейвов называют по многим причинам - как по чисто внешним (они способны менять свой рост - изначально вейвы малорослы, в условиях нашей планеты их "натуральный" рост с локоть, но они свободно могут и увеличиваться до среднестатистических человеческих размеров), так и по глубоко внутренним (вейвы - "профессиональные" странники по межзвёздным путям, своего рода "проводники по вершинам и расщелинам" соответствующих космических трасс, и посему зваться "восходящими" им вполне пристало). По масштабам человеческой цивилизации, приход вейвов был одним из довольно-таки ранних массовых переселений на нашу планету (не-массовых было много всегда - наша планета издревле представляла собою достаточно значительный "порт", но это отдельная история). Таким образом, вейвов смело можно считать "первыми арийцами" эпохи антропоморфной ойкумены.
  
   Следующим "массовым заездом" были, судя по всему, те самые, кого сейчас именуют "неарийцами". Это был совсем другой вариант заселения, чем приход вейвов - можно сказать, что сами условия их "транспортировки" были таковы, что новоприбывшие "неарийцы" оказались по плоти своей едва ли не "роднее" всему местному миру, чем явившиеся намного раньше вейвы. По сути дела, вейвы так и остались "странниками и пришельцами" на нашей земле - а неарийцы фактически сделались символом связи человека с его родной природой. Как бы то ни было, эту волну по всем параметрам следовало обозначить как "новые арийцы" (по сравнению со "старыми арийцами" - вейвами: и то, и это - народы, "восстающие" для новой жизни на новой земле) = "нео-арийцы", что и превратилось впоследствии в простецкое "неарийцы" - особенно в противопоставлении со следующими "нео-нео-арийцами", иначе говоря - просто арийцами, то есть, собственно, нами. О них, то есть о нас, и пойдёт речь далее.
  
  
   Вернёмся, стало быть, к началу формирования арийской нации - той самой отделившейся части Избранного Народа, которая является "арийцами" в современном смысле этого слова.
  
  
   Отечественная историческая традиция связывает принятие самоназвания "арийцы" с именем Ария, более широко известного как "Зелёный Человек" - героя этапа отделения новорожденного арийского народа от "материнского" приморского этноса. Этот Арий, в свою очередь, получил свое имя как знак возведения в человеческое достоинство ("возведённый", "избранный") - поскольку изначально не имел имени, живя отдельно от людей, и вошёл в человеческое общество через отдельную историю, суть которой такова.
  
   В те самые годы, когда приморские изгнанники поселились и начали жить в окраинных землях, одиноко в горах обитал необыкновенный человек - прекрасный собою чернокудрый дикарь со смугло-зелёной кожей. С высоты нынешнего уровня знания имеются все основания полагать, что этот красавец не был рождён никем из человеческих существ - наиболее вероятно, что матерью его было некое земное лоно, быть может - некая роща из произраставших в тех краях - так что зелёная смуглость кожи указывала на материнскую линию его происхождения, в то время как чернокудрость и буйство нрава знаменовали, что в качестве образца для сложения его плоти был взят классический типаж местных ю/а.
  
   Зелёный Человек ни в коей мере не был извергом и злодеем, но по натуре своей был исключительно игрив и легкомыслен - обладая при этом невероятной, буквально магической притягательностью для девушек и женщин. Разнообразные особы женского пола одна за другой убегали в горы и странствовали вместе с неистовым сорвиголовой по неприступным скалам, в опьянении чувств не желая его покинуть, покуда не срывались в пропасти или не гибли как-нибудь ещё - чему он, по младенческому неразумию своему, совершенно не придавал значения.
  
   Бедствие сумела пресечь одна премудрая дева из семейства изгнанников-христиан. Напоив загадочного горца зельем из волчьего молока и специально собранных трав, она умиротворила его неистовство и пробудила в нём разум, ввела в свой дом и взяла в мужья. Зелёный Человек смог общаться с женою и её роднёй, помогал им всем по хозяйству - но не имел человеческого имени. Он знал, что должен стяжать себе имя подвигом, и терпеливо ждал своего часа.
  
   Означенный час настал, когда распря между верными и христианами дошла до такой степени, что верные преградили христианам путь к общей святыне - и тем помешали им в положенный черёд получить благодатные дары Долины Вереска, бесценно важной и равно чтимой последователями как старой, так и новой религии. Лишённые желанного таинства, связывающего традицию их богослужения с изначальной священной традицией, христиане очень опечалились. Выход из положения был подсказан свыше - обратиться к небесному покровительству Лунной Рощи.
  
   Расположенная в уединённом месте далеко на Востоке, Лунная Роща спокон веков символизирует для человечества материнский покров Небес - и в определённом смысле составляет в отношении Долины Вереска мистическую пару, священнодейственно "рифмуется" с нею. Для христиан благодать Лунной Рощи безусловно связана с покровительством Божией Матери. Благословение Лунной Рощи всегда означает некое особое избранничество, особый путь - путь служения Небесной Матери через помощь её земным детям - и закономерно, что для христиан такое служение представлялось вполне естественным проявлением их веры. Во что реально вылилась Великая Миссия Арийской Цивилизации по отношению к другим земным народам - вопрос отдельный, и к рассмотрению его мы приступим уже весьма вскоре, а пока что вернёмся к нашему Арию.
  
   Арий, то есть Зелёный Человек, предпринял трудное странствие на Восток и вернулся с победой. Он принёс из Лунной Рощи знак благословения - зелёную ветвь - и возвестил своим обретённым сородичам, что благодать Царицы Небесной будет пребывать с ними повсюду и на всякий час. Вдохновлённые этой вестью, христиане оставили наконец места своего временного обитания и тронулись в неизведанный путь - на Север. Имя "Арий", которое обрёл себе этим подвигом Зелёный Человек, было принято как имя рождения нового этноса - арийского народа.
  
   Не являясь общим предком арийцев по плоти, Арий почитается в нашем народе как один из родоначальников в духовном смысле. Потомки Ария по плоти - князья Лазуры, несущие на своих небесно-голубых знамёнах, стягах Пренебесной, изображение зелёной ветки - являются одним из уважаемых древних родов, но никакими особыми привилегиями и никакой особой властью по сравнению с другими древними родами не обладают. Лазуры славятся незаурядными творческими способностями во многих областях деятельности и роскошной неукротимостью нрава - что, разумеется, прибавляет их роду славы среди тех, кто вообще помнит о нашем историческом пути. Впрочем, за время последних столетий таковых сильно поубавилось.
  
   Название "арийский народ, арийцы" распространилось и на единокровных-южан, и на ю/а - никакого другого общего наименования у разнообразных прибрежных племён ю/а не было (или же было давным-давно утрачено). И Север, и Юг всегда помнили о родстве, об исконном единстве нации - хотя северяне стремились построить новую, христианскую культуру, южане же по мере сил пытались воссоздать старую, ветхозаветную. Более бедный и куда более воинственный Север с определённого времени стал всё больше доминировать - и силовое объединение Севера и Юга в одно централизованное государство было произведено в итоге именно северянами. На севере же находятся и обе наши современные столицы - Центр и Северный Город.
  
   У Севера и Юга весьма разнятся и население, и социальные проблемы. Основная проблема арийского Севера - разумеется, отношения с неарийцами. Население Юга куда более пёстрое, и основная проблема арийского Юга не этническая, а религиозная - противостояние между верными и христианами, помноженное на специфические особенности клановой жизни. И южане, и ю/а живут кланами, кланы эти дружат и враждуют, клановые амбиции делают политику, и религиозная принадлежность клана обычно играет даже большую роль, чем личное самоопределение в вере.
  
  
   Возвратимся, однако, к истории Завоевания.
  
  
   Легендарная история нашего народа гласит, что на Север двинулись отряды под предводительством трёх командиров, имена которых - Герман, Норман и Арман. Эти имена популярны у нас и доныне, особенно у северян; меня, например, зовут Герман, а моего малолетнего сына - Норман. Но это в сторону. Означенные отряды, стало быть, имели своей миссией принести неарийцам свет цивилизации, а заодно воздвигнуть новую, доселе невиданную державу. Что же представляли из себя эти самые неарийцы, с которыми нашим предкам предстояло вступить в общение?
  
   В отличие от своих восточных сородичей, западные неарийцы не были объединены государственностью. Они вели в достаточной мере "дикарский" образ жизни - племена кочевые и оседлые, охотники и собиратели, в малой степени - скотоводы и земледельцы. Их связывало между собой нечто гораздо более важное, чем единая социальная структура - и это было осознание братства друг с другом, со своей землёй и со всеми её обитателями, братства, проистекающего из общего родства и почитания общих прародителей и покровителей - так называемой Великой Семёрки, представляющей собою братский же союз Девяти Великих Духов. Пусть несведущие не удивляются и не смущаются численному несовпадению - это не ошибка и не опечатка, а весьма важный и своеобразный момент достаточно сложной религиозно-мистической конструкции. Когда-нибудь мы непременно вернёмся к этой теме и поговорим о неарийских верованиях и о шаманском служении со всем подобающим вниманием к подробностям, но навряд ли это будет вскоре.
  
   Складывается впечатление, что на первом этапе Завоевания общение арийцев с неарийцами было ненавязчивым и отнюдь не напряжённым. Отдельные стычки, похоже, не слишком нарушали картину более-менее мирного сосуществования - которую можно было бы назвать идиллической, если не считать того, что никакого чаемого единства в рамках новой христианской цивилизации отнюдь не просматривалось. Можно сказать, что арийцы и неарийцы жили рядом не смешиваясь, как масло и вода - брачные союзы или просто любовные отношения между этносами были всякий раз частными случаями, не создававшими серьёзного повода к более тесному сближению между народами. О глубинных причинах означенной ситуации и о разнообразных проявлениях этих причин можно рассуждать долго и небезосновательно - однако сейчас нас в интересуют не причины, а следствия. Следствия же оказались весьма печальны.
  
   Арийцы распространялись по Северу, строя укреплённые форты - поселения, обнесённые стенами (в отличие от городов Юга - поселений без стен). Неарийцы продолжали жить в лесных деревнях - избушки, землянки, шалаши... - или же кочевали, обитая на стоянках в кожаных палатках. Городов, подобных восточно-неарийским или нашим, западные неарийцы, кажется, никогда не строили. Иной раз - в мирные времена - неарийцы селились в наших южных городах бок о бок с арийцами, образуя отдельные неарийские кварталы, но положение этих социумов с течением времени становилось всё более и более неустойчивым, так как межэтническое напряжение неуклонно нарастало.
  
   Как получилось, что холодок в отношениях превратился в изнурительное противостояние, переросшее впоследствии в тотальную войну - судить пока что трудно. Слишком многого в истории мы пока ещё не знаем, хотя не теряем надежды узнать со временем. Очевидно лишь, что в конечном итоге страна превратилась в сплошное поле битвы - при этом разговоры о "трёхсотлетней войне", бытовавшие во времена моей юности, ни в малой степени не соответствуют никакой действительности: с одной стороны, воевали и более чем триста лет назад, с другой - даже сто лет назад положение отнюдь не было столь удручающим.
  
   На последнем этапе своего существования наша цивилизация требовала от каждого человека жёсткого самоопределения, однозначного выбора в отношении двух воюющих сторон. Определиться, ариец ты или неариец - означало только одно: определиться, на чьей стороне ты воюешь. Реальная этническая принадлежность при этом играла весьма условную роль - родившись арийцем, неарийцем или любой степени полукровкой, человек обязан был выбрать сторону, к которой будет принадлежать всецело, а прочее должно быть забыто. О принадлежности ко всяким другим народам благоразумнее было не знать или по крайней мере не вспоминать - в тех же случаях, когда этническое своеобразие и высокая степень этнического самосознания побуждала людей помнить о своём историческом прошлом, идеология расового противостояния объявляла таковых "особым древним родом внутри арийского народа". Это правило, конечно, работало в отношении союзников, особенно традиционных союзников - враждебные же этнические образования автоматически "записывались в неарийцы".
  
   Арийцами, в соответствии с этим принципом, считались игны - мирные кочевники-скотоводы, действительно родственники и давние покровители Избранного Народа; нумероны (Люди Числа) - хранители нефтяных скважин и древнейших научных традиций; Серинги - осколки доволхвитской цивилизации... - и так далее и тому подобное. Даже волхвы - и те считались арийцами! - их принято было называть "шарлатаны" (а они называли всех прочих "горожане"), и подразумевалось, что они отличаются от остальных лишь тем, что ведут бродячий образ жизни, и каждый желающий может к ним присоединиться. В действительности всё обстояло, мягко говоря, несколько иначе, но официальная версия была именно такова.
  
   Что касается этнических типов в аспекте внешности, то в эпоху тотальной войны принято было считать, что арийцам присуща тёмная масть и элегантное сложение, неарийцам же - светлая масть и сложение более "брутальное". В действительности, опять-таки, всё обстояло намного сложнее. Арийцы-северяне, скажем, и правда по большей части темноволосы - многие же южане, напротив, достаточно светлы; светлы также и современные приморцы - ю/а же, как уже упоминалось выше в связи с Арием, все как есть жгучие брюнеты. Неарийцы вообще бывают совершенно разномастные, хотя интенсивных брюнетов среди них и в самом деле мало. Одним словом, реальные люди все очень разные - однако расовое противостояние, всё более осознаваемое как противостояние мировоззренческое, вынуждало всех делить друг друга на правых и неправых в том числе и по цвету кожи, глаз и волос.
  
  
   А теперь обратимся вновь к международной ситуации. Почему наше государство не имело серьёзных правовых отношений ни с Приморьем, ни с Востоком? Представляется, что в свете всего вышеизложенного сформулировать ответ на этот вопрос будет не так уж и сложно. По крайней мере, есть смысл попробовать.
  
  
   Отрицать существование Приморья как такового у нас никто не пытался, потому что реальные приморцы, отнюдь не скрывавшие, кто они такие, появлялись на Арийском Западе то и дело. Приморцы явочным порядком открывали свои консульства в южных городах, продавали оружие и электроприборы - как законным властям, так и мятежникам-сепаратистам - вступали в политические и любовные отношения с разнообразными представителями всевозможных тайных организаций и т.д. и т.п. Более того - всем было хорошо известно, что беглые и пленные приморцы после первоначального шока легко осваиваются в наших условиях и становятся "совсем как мы" - так что в указанном выше смысле могут приравниваться к арийцам с полным правом. Однако существовал один очень важный психологический момент: всё это относилось к конкретным живым приморцам - но отнюдь не к социально-метафизическому феномену, именуемому "государство Приморье". Нимало не отрицая, как уже было сказано, существование государства Приморья как такового, арийское сознание воспринимало это явление как нечто из области скорее мистической, чем обыденной - нечто многоглаво-многорукое, безлично-бесчеловечное, напоминающее роевое существование Третьей Силы, обитателям Арийского Запада весьма хорошо и неприятно знакомой. Ясно было, что отдельные приморцы (как и отдельные зыби) способны превращаться в людей (да ещё каких!) и делить с нами нашу человеческую жизнь - однако из этого отнюдь не следовало психологической возможности и нравственной допустимости иметь дело с роем. Существовал стабильный смысловой ряд "приморцы - зыби - демоны..." - по народным верованиям, в Приморье вообще располагался ад, по меньшей мере, один из кругов ада: согрешившие при жизни арийцы должны были по смерти "отбывать срок наказания", родившись в шкуре приморцев. Конечно, на последнем историческом этапе мало кто относился к этому на полном серьёзе - но сама по себе мифологема "Приморье = ад" для нашего мировоззрения очень много значила. Подоснову всех этих представлений являет собою образ "кромешной земли", земли-острога, первозданной земли, где можно избыть свою старую вину построением новой жизни своими руками - образ, тесно связанный с древнейшей историей нашей планеты, со служением Атлантики, о котором уже упоминалось, но уделять внимание которому у нас пока что по-прежнему нет возможности. Этот архетипический, если можно так выразиться, момент просто следует иметь в виду.
  
   Практически это означало психологическую допустимость общения с приморцами вплоть до участия в совместных политических интригах на родной арийской почве - и при этом полную невозможность построения общей политики на межгосударственном уровне. Частные лица - отдельные князья и военачальники, особенно ю/а - время от времени позволяли себе разудалые набеги на Приморье, ценой немалых боевых потерь устраивали локальный взлом Приморской Стены, подвергали стремительному разграблению ближайший населённый пункт и с торжеством удалялись восвояси, нагруженные бытовой техникой, весьма отчасти применимой в наших условиях, туалетной бумагой, а также более или менее добровольно взятыми в плен рабами и наложницами. Приморские государственные власти не слишком-то противились этим локальным набегам (возможно, иной раз даже сами провоцировали их) - поскольку, в свою очередь, кого-то из нападавших тоже время от времени удавалось взять в плен, а самое главное - поскольку приморской стороне в любом случае доставалось энное количество детей, рождённых приморскими гражданками вследствие такого рода нападений, а генофонд являлся самым ценным государственным фондом Приморья с очень давних пор. Да и вообще, такие набеги иной раз бывали полезны приморской администрации как средство решения всяких внутренних вопросов, а также пригождались в личных интригах приморских дипломатов на Западе. Однако, как уже говорилось, с арийской стороны все эти взаимоотношения были и оставались взаимоотношениями сугубо частными - наподобие столь же частных, хотя и воспеваемых в общественно значимых балладах и легендах, путешествий сказочных героев в мир мёртвых, в страну демонов, в зазеркалье и так далее.
  
   Совершенно иное дело - Восток. Признание существования Восточной державы было абсолютно несовместимо с нашей официальной идеологией - ведь это означало констатацию факта, что за Хребтом находится целое государство неарийцев, которых мы считаем дикарями, способными жить только в лесах! А если учесть, что уровень жизни и техники в этом государстве очевидным образом гораздо выше нашего, притом оно столь огромно и мощно (хотя бы численно и территориально), что неминуемо раздавит нас, если нападёт - то, стало быть, получается, что оно не хочет на нас нападать, а ведь мы утверждаем, что неарийцы по своей природе таковы, что всегда хотят на нас напасть! - в общем, Восточное государство не вписывалось в нашу сакрально-идеологическую картину мира, поэтому из рассмотрения напрочь исключалось. Самое интересное, что это происходило не только на чисто официальном, формальном уровне, но и на общественном - сам по себе намёк на что-либо восточное мог вызвать спазм ужаса и отвращения, как если бы это было нечто заведомо дьявольское. Говорить о Востоке и восточниках в приличных местах не полагалось - свободно эту тему обсуждали между собой только всевозможные маргиналы, начиная от контрабандистов и кончая завзятыми противниками государства и порядка - студентами. Для общего спокойствия было принято считать всех восточников, действовавших на нашей территории, или арийцами (если люди хорошие и понятные), или приморцами (если они с чудинкой), или уж неарийцами, если иначе никак не получается - но только своими, исконно-посконно-местными, сугубо внутреннего пользования неарийцами, исключительно собственными нашими врагами - ничего другого, оборони Бог!..
  
   И вот здесь я как раз хочу воспользоваться случаем, чтобы принести благодарность Востоку и восточникам. Низкий поклон вам, братцы дорогие, бедовые и самоотверженные наши друзья!.. Множество людей, оставив мирный быт своей родной страны, поселялись у нас, чтобы помогать, учить, лечить, привозили нам книги и медикаменты, показывали делом, что конфликты решаются не только силой оружия, объясняли нам азы современной экономики; низкий поклон вам, бесстрашные апологеты социального развития! - с честью принимая самое ужасное на Западе оскорбление - обвинение в ростовщичестве, а то и в измене - вы порою жертвовали жизнью, чтобы путём финансовой авантюры спасти приютивший вас город от голода. Низкий поклон Разведшколе - стойкому и неистребимому учебному заведению, в котором юных восточников, по книгам и фильмам влюблённых в арийский Запад, воспитывали настоящими мужчинами, способными выжить в наших условиях, не утратив при этом стремления к адекватности; несть числа выпускникам Разведшколы, составившим в дальнейшем лучшие наши кадры - это офицеры и следователи, боевые и штабные, командиры и рядовые - люди, ставшие нашими до мозга костей, но сохранившие в сердце благой опыт мирной жизни. Низкий поклон вам всем, братья!.. Как хотелось бы нам теперь воздать вам добром за добро - ведь у нас тоже есть чем поделиться: то, что принято считать за арийские ценности - личная свобода, неравнодушие, привычка брать решение на себя и отстаивать его в бою, предпочтение духа, а не буквы - всё это уже очень даже пригодилось на современном Востоке и, полагаю, в дальнейшем тоже ещё пригодится. Всё сказанное касается не только современности, но и прошлого - я говорю о нынешнем нашем совместном "освоении прошлого" при помощи разведдеятельности. Для всех нас очень важно приложить руку к восстановлению, точнее, к возрождению восточной цивилизации - и тем самым к возрождению нашей общей ойкумены, где все мы равно дороги и равно необходимы друг другу.
  
   Теперь, когда мне удалось наконец произнести вслух те слова благодарности, которые давным-давно уже рвались у меня с языка - двинемся дальше; сейчас я попытаюсь несколько более подробно рассказать о том, что представляла собою наша страна в эпоху тотальной войны - накануне кризиса и перехода от войны к миру.
  
  
  

Глава 2:

Агония вольного Запада

  
  

...Свобода, как дым над кострами, кружится -

Любой из концов выбирай!

И каждая пуля

Ложится, ложится

Ступенькой, ступенькою в рай.

И эти дороги, подобные чуду,

И выстрелов чёткую речь -

Живые забудут,

Лишь мёртвые будут

О днях этих память беречь...

  
  

1. Приблизительный набросок весьма крупными штрихами

  
  
   Для начала я хочу обрисовать панораму жизни на Арийском Западе чисто внешним образом, в ракурсе общественно-политического устройства - ну а уж потом попытаюсь углубиться в "мистическую", если так можно выразиться, подоплёку той обыденной практики, в которой оное устройство себя реализовало.
  
  
   Начнём с неарийской общественной жизни - о ней мне, к сожалению, известно не слишком много и не слишком подробно, посему я буду сравнительно краток. Собственно говоря, в предыдущей подглавке общую картину западно-неарийского быта и соотношений неарийцев с арийцами я уже набросал - осталось добавить ряд более или менее значимых частностей.
  
   В течение всей наблюдаемой нами истории основной общественной единицей у западных неарийцев оставалось (да и сейчас остаётся) племя. Племя может быть и достаточно большим, и очень маленьким - причём кочевые племена гораздо малочисленнее, чем оседлые. Кочевые неарийцы обычно целыми племенами и кочуют (хотя, конечно, могут и делиться, и частично оседать), оседлые живут в деревнях - иногда одна деревня соответствует одному племени, а иногда одно племя занимает несколько деревень.
  
   Некоторые кочевые племена перемещаются по сравнительно коротким траекториям, иные же - по исключительно длинным. Существуют необыкновенно интересные племена (их можно буквально пересчитать по пальцам), маршруты которых охватывают практически весь материк - в течение нескольких (а то и многих!) лет такое племя движется, проходя чуть ли не по самому Южному Побережью и по довольно-таки крайнему Северу, минуя многие земли, жители которых встречаются с этим племенем едва ли не раз в жизни. Такой маршрут напоминает космическое странствие кометы - и имеет свою древнейшую историю и свой особый смысл, трудно вообразимый для посторонних.
  
   Обычаи внутренней жизни неарийских племён в разное время и в разных краях бывали различны - но в общем и в целом можно сказать, что нравы были достаточно мягкими, руководство старейшин было не слишком авторитарным, да и уйти из племени, если какая-то коса нашла на какой-то камень, бывало несложно: всем в равной мере было понятно, что наша земля - это земля странников и пришельцев, что она охотно приемлет одиночек и благословляет новые пути - поэтому уйти из племени можно было не только куда-то к родственникам или к известным друзьям, но и просто так - куда глаза глядят.
  
   Неарийские женщины всегда были с мужчинами если не совсем уж на равных - по этому поводу в разных племенах бытовали разные подходы - то в достаточной мере на равных, в том числе по части охоты и военных действий, что могло весьма шокировать другие народы, особенно арийцев, особенно в случае реальных военных действий. Специфическую роль играет здесь вот какой момент. Пропорция между мужчинами и женщинами у неарийцев составляет в среднем 1:2 (одна женщина на двух мужчин), в некоторых племенах даже почти что 1:1, то есть примерно поровну - что по арийским понятиям означает необъяснимое, невероятное, несуразно большое количество женщин! - поскольку нормальное соотношение полов у арийцев 1:3, а то и 1:4 (одна женщина на трёх-четырёх мужчин), вдобавок в тех местах, где женщин совсем мало, девочки зачастую и вовсе перестают рождаться. "Женское засилье" у неарийцев могло восприниматься арийцами как указание на то, что эти женщины какие-то "ненастоящие" - и тем фактом, что сами они позволяли себе "мужские занятия", а их соплеменники обращались с ними "как с мужчинами", означенное подозрение лишь подкреплялось. Арийские женщины из любых военных действий между арийцами по умолчанию исключались - неарийки же таким образом оказывались "женского статуса" лишены, что порождало неисчислимое количество невесёлых историй с рефреном "мы думали - это солдаты, а оказалось - девчонки, лучше бы нам вовсе их не видеть - да ничего уже не поделаешь..."
  
   Кроме неарийцев, если можно так выразиться, "родо-племенных", всегда бывали неарийцы одиночные - по-всякому устраивавшие свою жизнь в рамках иных этнических сообществ - а также неарийцы "городские-окультуренные", которые, как уже говорилось, могли селиться в арийских городах отдельными кварталами, проводя при этом жизнь практически такую же, как их соседи-арийцы. Эти городские неарийцы порой понимали соседей-арийцев лучше, чем своих единокровных, живущих от городов вдали - что могло бы, наверное, послужить к росту общего взаимопонимания между народами; но увы! - как только становилось горячо, добрососедские отношения обеими сторонами сразу же забывались, начинали превалировать кровные узы. Конечно, в реальной жизни бывало по-разному, но в общем и в целом - именно так, а не иначе, и эта ситуация постепенно ухудшалась.
  
   Если говорить о специфике боевой организации, то неарийцы обычно выступали отрядами - нормальный неарийский отряд примерно соответствует воинской организации мужчин в племени (деревне) или же союзе племён (деревень). Женщины, как и дети, в боевые отряды не вступали, но могли сражаться самостоятельно. Неарийский отряд обычно патрулировал места обитания своего племени (союза племён), но мог по договорённости с другими племенами совершать какие-то вылазки или совместные боевые действия. То, что называется "партизанский отряд", было вариантом обыкновенного неарийского отряда, но имело свою специфику - чтобы не вдаваться чересчур глубоко в нюансы, надо сказать лишь, что соотношение между составом отряда и патрулируемой им территорией было несколько другим, чем в простом случае. В остальном это были такие же нормальные неарийцы с нормальными неарийскими обычаями и нравами. Совершенно иное явление представляли из себя так называемые "летучие отряды" - бедствие, которое то ли возникло в последние времена, в эпоху тотальной войны, то ли просто получило небывалое прежде того распространение. Неарийский "летучий отряд" не имел никакой территориальной привязки - по той простой причине, что это были воины тех племён и деревень, от которых ничего не осталось. Все родные и близкие этих людей оказывались убиты - и бойцы "летучих отрядов" становились страшными мстителями, которых ничто не сдерживало в их разрушительных устремлениях. Они проносились по чужим краям кровавым вихрем, оставляя за собой дотла сожжённые арийские поселения - и местным неарийцам оставалось только готовиться к самому худшему, ибо со стороны арийцев за такими выходками следовали ответные акции тотального уничтожения, даже если до того в районе всё было более-менее спокойно. Никакого взаимопонимания между арийскими и неарийскими мирными жителями - ну то есть "мирными" по своему образу жизни и намерениям, "мирных" в смысле "не вооружённых" практически совсем не было - на последнем этапе добиться не удавалось.
  
  
   Теперь, стало быть, про наше собственное, арийское социально-политическое устройство.
  
  
   Если отсчитывать начало арийской государственности от времён Завоевания, то можно смело утверждать, что арийское общественное устройство изначально и заведомо представляло из себя военную, армейскую структуру. Чтобы быть точнее, следует подчеркнуть, что речь в данном случае идёт о социально-политическом устройстве северян, а вовсе не южан - однако, поскольку на определённом историческом этапе Север насильственным образом подчинил себе Юг, то многие общественно-административные формы Севера вошли в обиход также и на Юге, несмотря на то, что жизнь Юга и жизнь Севера отличаются друг от друга весьма радикально.
  
   Возьмём для сравнения хотя бы населённые пункты. На Юге арийцы живут по преимуществу в городах (разумеется, отдельно от городов бывают и хутора, и фермы с виллами, и прочие поселения, но город - это основная административная единица арийского Юга) - на Севере же такой единицей является форт (хотя отдельные фермы и хутора тоже бывают). Принципиальная разница между южным городом и северным фортом состоит прежде всего в том, что город - это поселение без стены, а форт - поселение, защищённое стеной. Далее следуют многочисленные различия в общественно-политическом статусе, которые в зависимости от времени и места могут варьировать - общая же суть такова, что Центр щедрой рукою взимает дань с южных городов, чтобы более или менее щедрой рукою снабжать северные форты. Подразумевается, что форты защищают Юг от постоянно растущей неарийской угрозы - и посему жиреющие в роскоши изнеженные южане должны без возражений раскошеливаться в пользу изнемогающих на страже цивилизации храбрых северян. В действительности всё гораздо сложнее, однако вникать во все тонкости государственной политики и экономики мы сейчас не будем - обрисуем лишь в общем и в целом.
  
   По сравнению с тем, что творилось на Севере, обыденная жизнь арийского Юга могла и в самом деле считаться мирной. Разумеется, локальные военные действия имели место быть и там - спонтанно случались сепаратистские мятежи, откуда ни возьмись появлялись террористы, стремглав проносились летучие отряды, сами собой заводились разбойничьи банды и т.д. и т.п. - однако собственно "неарийская опасность" была для Юга наименьшей из прочих угроз, в то время как на Севере она действительно являлась главной. Поэтому, если по неарийской части в том или ином южном краю было спокойно, а другие (менее "обязательные") беды обходили его стороной - жизнь конкретного города и его округи могла и впрямь долго оставаться мирной.
  
   Несмотря на военное устройство власти в целом, значительное число южан не только фактически были мирными людьми, но и формально считались штатскими - скажем, земледельцы арийского Юга могли быть вольными фермерами, зависимыми поселянами или же вовсе бесправными батраками на плантациях, оставаясь при этом вполне законным образом невоеннообязанными. В городах также наличествовали всевозможные ремесленники, работники промышленных производств, торговцы и пр., не имеющие к армейским делам никакого отношения. На Севере же таковых всегда было немного, а в последние времена - почти совсем не было. Все "легальные" жители форта, независимо от их реального образа жизни, считались если не офицерами, то солдатами - и в любую минуту могли быть в означенном качестве задействованы.
  
   Форты, как уже было сказано, находились на дотации государства - туда более или менее регулярно поставлялось питание, обмундирование, боеприпасы и даже зарплата - при этом большинство из них осуществляло ту или иную хозяйственную деятельность, плоды которой отправлялись в Центр в качестве дани. Где-то добывались полезные ископаемые, где-то пушнина, где-то лес, где-то располагались промышленные предприятия; по факту финансовые отношения с Центром бывали сложные - что-то отдавалось, что-то оставлялось себе и могло служить предметом обмена и торговли. В зависимости от общей картины форт мог быть ужасно беден, а мог быть и весьма богат. Что касается социального расслоения, то в некоторых фортах неравенство было едва ли не столь же радикальным, как на Юге - в других же уровень жизни начальства почти не отличался от уровня жизни младших офицеров и рядовых. Обитатели фортов могли жить в собственных домах и в казармах, могли иметь садики-огородики у себя под окнами - а могли разбивать грядки за стеной форта, на неохраняемой территории. Несмотря ни на что, на Севере тоже бывали и тихие уголки, и минуты передышки, поэтому такого рода хозяйствование было ничуть не менее осмысленным, чем мелкое земледелие лесных деревенских неарийцев.
  
   Структура власти и в южных городах, и в северных фортах была одинакова. Всё управление осуществлялось офицерским штабом во главе с начальником штаба - притом начальник штаба мог назначаться Центром, а мог быть избран местными офицерами, и в таком случае Центр должен был это избрание подтвердить (в случае каких-то чрезвычайных обстоятельств мог и не подтвердить, хотя обыкновенно избрание подтверждалось). Формально в состав штаба входили все имеющиеся в наличии офицеры, независимо от звания и социального статуса - однако фактически положение дел могло быть очень различным. Бывало так, что в заседаниях штаба и его решениях действительно принимали участие практически все офицеры населённого пункта, старшие и младшие, штабные и боевые - а бывало и так, что узкий круг старших офицеров крепко держал власть в своих руках, задвинув всех остальных куда подальше.
  
   Как уже было сказано, практически все обитатели фортов числились если не офицерами, то солдатами - в южных же городах можно было просуществовать и без привязки к армии, однако тогда нельзя было иметь никакого законного отношения к власти. По сей причине местные удельные воротилы - прежде всего, плантаторы или князья со своими личными дружинами - стремились к получению формального офицерского звания (как правило, достаточно высокого), чтобы числиться членами штаба и участвовать в управлении городом легитимно и непосредственно. Законно сопротивляться действиям таких "штабных офицеров" было очень сложно, даже когда они неприкрыто игнорировали интересы всех остальных. Если же в конфронтации с городским штабом оказывалось лицо, реальной властью в округе обладающее, но приобретением погон вовремя не озаботившееся - то штаб имел полную возможность объявить дружину такого лица разбойничьей бандой со всеми вытекающими отсюда последствиями, ну а уж далее, как говорится, кто кого переупрямит.
  
  
   Теперь поговорим о самой своеобразной, самой значимой, самой в своём роде характерной арийской властной структуре - о следовательском сословии и о системе комендатур, прежде всего - о сердцевине этой структуры, Школе Следователей.
  
  
   Школа Следователей была основана легендарным военачальником Амаем (тем самым, который именуется Героем Эпоса) около тысячи лет назад - как раз на том этапе, когда Амай военной силой скрепил Север с Югом, создав современное арийское государство. Для управления страной Амай построил на Севере два великих города, две столицы - Центр и Северный Город - и утвердил в Центре Школу Следователей как некую цитадель единого духовного руководства мужающей арийской нацией. В задачу Школы входило ковать для страны кадры, способные в любых условиях брать на себя ответственность и принимать самостоятельные решения, вплоть до самых радикальных - основываясь на тех представлениях о достоинстве и о благе, которые максимально соответствуют высотам арийского духа и которые в неповреждённой полноте преподаёт своим чадам Школа. Практически это означало следующее.
  
   Со всех концов страны в Центр съезжались воспламенённые духом юноши, из которых посредством суровых экзаменов выбирались наиболее подходящие для будущего общественного служения. В Школе Следователей они получали универсальное образование, куда входили основы гуманитарных и естественных наук, боевые искусства и познания в военной технике, необходимая психологическая и медицинская подготовка - и, конечно же, то самое, что составляет практическое мастерство следователя: навыки установленных приёмов физического воздействия при допросе (так называемые четыре степени обработки) в сочетании с комплексом весьма строгих понятий о том, что в подобной ситуации допустимо, а что - категорически нет (так называемый Кодекс Чести следователя).
  
   Как сформулировать то главное, чему учит Школа? Что лежит в основе того единства, в которое она посвящает своих учеников? Набор этих простых истин действительно соответствует глубинному ядру духовной жизни нашего народа. Жизнь сурова и быстротечна; человек может и должен в любой ситуации сохранять достоинство; мужчина обязан расплачиваться за ошибки своей головой и своей кровью; грех должен быть осознан и отвергнут, но раскаяние не освобождает от кары - оно имеет непреходящую ценность само по себе. Кара как таковая есть просто естественное следствие некогда совершённых ошибок, и посему не может быть отменена ни по чьему произволу - однако так же точно ничьим произволом не должно быть оспорено и помилование, если отмена кары произошла по факту, то есть - совершена свыше. Мера справедливости содержится не в словах закона, а исключительно в глубинах духа - поэтому каждый может и должен вершить правду так и только так, как ему подсказывает его сердце, принимая последствия своих поступков в соответствии с тем, что об этом сказано в предыдущих строках. Нет никаких посредников меж человеком и небесами - каждый может и должен осуществлять свою судьбу сам. Следователь отличается от любого другого человека только тем, что знает эти истины со всей отчётливостью - и ещё тем, что научен высокому и страшному искусству проводить человеческое естество через боль и разрушение, которые могут открыть проходящему сие испытание правду о нём самом.
  
   Закончив обучение, молодые следователи разъезжались по стране - кто к себе на родину, кто в совсем чужие края. Наиболее строгие и ревностные из выпускников становились ревизорами, эмиссарами Школы, и проводили жизнь в странствиях, большинство же устраивались работать на местах, в комендатурах городов и фортов - чтобы расследовать преступления и вершить суд, чтобы вразумлять уклоняющихся на пути беззакония, чтобы трезвым и беспристрастным взглядом оценивать деятельность местных штабов - в общем, говоря словом Писания, чтобы "вязать и решить".
  
   Как соотносилась власть комендатуры со властью штаба? Теоретически эти структуры совершенно независимы друг от друга, однако в обыденной жизни они неизбежно должны были контактировать и находить друг с другом какой-то минимальный общий язык. Штаб в принципе имел право судить и приговаривать кого потребуется и без привлечения к делу комендатуры - однако никакого расследования в таком случае не предполагалось, поэтому подобное могло происходить только в каких-то, с точки зрения штаба, кристально ясных ситуациях. Со своей стороны, комендатура тоже не обязана была спрашивать у штаба разрешения, чтобы расследовать, судить, выносить приговоры и приводить их в исполнение - хотя должна была ставить штаб в известность, чтобы не было излишних недоразумений. Комендатура подчинялась непосредственно Школе, штаб в самом принципе подчинялся правительству, то есть Штабу Центра - однако, поскольку Штаб Центра и Школа Следователей находились между собой примерно в тех же соотношениях, что любой местный штаб с местной же комендатурой, то разобраться чисто по схеме, "кто главнее", было абсолютно невозможно. Всё решалось исключительно "на живую нитку" - что в полной мере соответствует традиционным арийским понятиям о безусловном примате духа в отношении буквы.
  
   Количество следователей в комендатуре колебалось от одного (в таком случае он же являлся и начальником комендатуры) до нескольких, в обычном случае не более пяти-семи. Между собой следователи состояли в коллегиальных отношениях, не были друг у друга в подчинении - в пределах своей компетенции следователь подчиняется только Школе - однако практически их действия должны были быть согласованы, для чего и существовала должность начальника комендатуры. Начальник комендатуры осуществлял координацию между следователями, поддерживал связь комендатуры с местным штабом и с другими инстанциями, занимался организацией комендатурского быта и обеспечения, в том числе ведал зарплатой. Начальником комендатуры мог быть один из следователей (обычно так и бывало, если следователей хватало), и тогда он по своему положению оказывался так примерно "первым среди равных" - однако при необходимости эту должность мог занимать и какой-нибудь подходящий по деловым качествам офицер. В отношении следователей такой начальник комендатуры был просто завхозом.
  
   Подразумевалось, что описанная выше схема должна помешать местным штабным впадать в развращение и предаваться попранию интересов арийского народа и государства - ведь за ними неусыпно следит неподкупная комендатура. В реальности, однако, всё было куда сложнее. Безусловно, настоящие следователи чересчур высоко понимали своё служение, чтобы продаваться за деньги и прочие материальные блага - однако в человеческой душе существует множество зацепок, которые позволяют постепенно взять в оборот даже и сильного духом, иногда - сильного духом ещё и вернее. Так что всякие неприятные истории могли происходить и с настоящими, законными следователями - а ещё чаще бывало так, что штаб, любым доступным способом избавившись от законных следователей, тихой сапой набирал себе в услужение каких-нибудь незаконных. Число людей, умеющих работать (то есть способных применять искусство обработки), но не имеющих на это права, в нашем народе традиционно весьма велико, посему недостатка в таковых никогда не было. Это могли быть дисквалифье - изгнанные из сословия, но не казнённые смертью бывшие законные следователи; это могли быть так называемые "армейские следователи" - люди, которые следователями не были отродясь, но работать по оказии научились и, проштрафившись чем-то перед штабом, со всеми потрохами шли ему на службу; бывали и другие вхлам незаконные или даже в каком-то смысле полузаконные категории лиц, существование которых целиком зависело от штаба, поскольку обратиться к покровительству Школы они не могли - ведь с точки зрения Школы незаконная практика вполне однозначно влечёт за собой смертный приговор, так что для Школы все они уже были всё равно что покойники. Разумеется, эти люди не имели возможности и не пытались соблюдать Кодекс Чести следователя, даже если когда-либо слышали о нём - и вообще выполняли абсолютно всё, что штаб им прикажет.
  
   По необходимости отвлекшись в сторону незаконной практики, возвратимся вновь к вопросам практики законной, ибо тут есть ещё о чём поговорить. Немаловажный для понимания ситуации момент состоит в том, что такого наказания как тюремное заключение или принудительные работы не подразумевалось в арийской культуре приблизительно со времён отрыва от материнской великоимперской традиции. Тюрьмы были, но держали в них кого-либо только в чрезвычайных обстоятельствах - например, при локальных междоусобицах в тюрьме могли недолгое время содержать пленных, заложников и пр. Вообще, если вдруг каких-нибудь арестантов оказывалось чересчур много, то их могли разместить не в комендатуре, а в тюрьме, и в комендатуру только препровождать - что, конечно, довольно-таки неудобно, но речь совершенно о другом. Речь о том, что, поскольку наказания заключением или принудработами не предполагалось, а насчёт наказаний штрафами у нас всегда тоже было не ахти (откуда деньги-то лишние возьмутся?) - то, стало быть, выносимый в результате расследования осудительный приговор реально мог быть только смертным. В противном случае этот приговор неминуемо должен был быть оправдательным - ведь ничего другого, кроме как казнить смертью или отпустить с миром, данная схема не подразумевала. Ну а раз такие дела - значит, при благоприятных обстоятельствах виноватого можно было спокойно отпускать с миром, если он предварительно, то есть по ходу следствия, получал хорошую трёпку: ведь таким образом оправдательный приговор можно было вынести по полной справедливости - с учётом того, что подследственный щедро расплатился за свою вину собственной шкурой и выходит на свободу, как говорится, с чистой совестью. Закономерный вывод из вышеизложенного проистекал такой, что следователю есть прямой резон обрабатывать каждого подследственного по максимуму, не жалея ни своих, ни его моральных и физических сил - чтоб или уж тому с чистой совестью помирать, или уж с чистой совестью его отпустить. Другой сколь позитивный, столь и практический вывод из ситуации состоял в том, что если подследственному удавалось бежать, то поймать его снова (за редчайшими исключениями) никто не стремился: подразумевалось, что, раз небесный суд благоприятствовал человеку богоспасаемые комендатурские стены покинуть - то, стало быть, здесь он получил уже достаточно и может двигаться по стезям мироздания дальше.
  
   Ещё один немаловажный для понимания ситуации момент состоит в том, что следователь зачастую оказывался единственным реально доступным врачом в округе, тем более что медицинская помощь населению входила в обязанности следователя прямо и непосредственно. Особенно актуально это было для Севера - на Юге не так уж сложно было обратиться за лечением в ближайший ветхозаветный храм или найти волхвитского врача, хотя, конечно, тут были свои конфессиональные сложности: обратиться за лечением в храм значило просить помощи у исконных врагов христианства, а пойти в табор к волхвам - не только осквернить себя участием в магии, но ещё и подвергнуться риску втягивания во всевозможный разврат и что ещё похлеще (шарлатаны - они ведь шарлатаны и есть!) Так что и для подавляющего большинства северян, и для благочестивых христиан-южан комендатура являлась главным общедоступным медицинским заведением, что в полной мере соответствовало представлению о следовательском служении как о врачевании людских недугов - душевных и телесных.
  
   Всё это в своём роде замечательное патриархальное устройство более-менее сносно функционировало в старые времена, когда, если можно так выразиться, нормой жизни считалась жизнь - и приобрело полностью вывернутый, сугубо инфернальный смысл во времена тотальной войны, когда в качестве нормы жизни стала рассматриваться смерть. Система комендатур перешла в рабочий режим капища недремлющего молоха, слепых лопастей неостановимой мясорубки. Фактически повсеместно распространилось такое положение вещей, при котором "выпавшие" из своей социальной ниши люди по умолчанию становились маргиналами, которых рано или поздно засасывало воронками комендатур, откуда они уже не выходили; более того, в качестве всё более и более само собой разумеющегося воспринималось, что кто вообще в комендатуру попал - тот покинет её только вратами погребения. Это касалось уже не только маргиналов, но буквально каждого первого, невзирая на лица, и бытовала эта тотально-фатальная точка зрения по обе стороны комендатурских стен - и внутри, и снаружи.
  
   Вскоре после окончания войны, на довольно-таки раннем этапе распространения разведдеятельности, мне довелось некоторое время поработать на разгребании кое-каких комендатурских завалов. Своеобразие ситуации состояло в том, что всех понятных и легко вычисляемых покойников уже вычислили и оживили - так что на рабочих списках приглашённых в помощь комендатуре разведчиков оставались только совершенно непонятные, невразумительные, откуда ни на есть взявшиеся и никем не запрошенные доселе лица. Работа по этим спискам произвела на меня сильнейшее впечатление, потому что подавляющее большинство этих "никому не нужных" новооживлённых оказались людьми, которые могли бы составить цвет и гордость любой нации - изобретатели и поэты, реформаторы и странствующие рыцари, учёные и подвижники, всевозможные чудаки не от мира сего... Мир сей - сиречь наше общество - элиминировал их, отторг и отверг - и тем подписал самому себе смертный приговор, который без малого и привёл в исполнение своею же рукой - об этом, впрочем, я уже достаточно сказал во вступлении. Попросту говоря, в последнее военное время с комендатурскими делами была полная беда - да ведь и со всеми прочими делами была беда, и эта общая беда вздымалась клубами погребального дыма в зенит и расстилалась до самого горизонта.
  
  
   Что остаётся ещё здесь упомянуть, чтобы сей краткий абрис не страдал особо зияющими лакунами? Скажу, пожалуй, ещё буквально одно слово про Центр и два-три слова о студенчестве - а уж насчёт религиозных дел буду вносить разъяснения постепенно, по мере сложения контуров моего повествования. В конце концов, я ведь не совсем энциклопедию пишу, да и в любой энциклопедии не все на свете сведения свалены в кучу в одном тексте - напротив, каждый малый отрывок рассказывает о своём.
  
  
   Итак, про Центр. Одно слово, которое я хочу добавить ко всему вышеизложенному, состоит в том, что в Центре традиционно не существует единоличной власти - в отличие от абсолютно всех остальных арийских штабов, Штаб Центра начальника штаба не имеет. Титул "Начальник Штаба Центра" может самовластно принять на себя тот, кто желает заявить о своих претензиях на диктаторские полномочия - такое случается крайне редко, в особо тяжёлых, угрожающих серьёзной опасностью для Центра ситуациях. Военная власть подобного диктатора может быть временно признана Штабом Центра, принята в качестве экстренной меры защиты столицы - однако как только реальная угроза для жизни Центра минует, самопризванного военачальника ожидает строгий суд со взвешиванием всех заслуг и всех ошибок, и дело в любом случае завершается как минимум изгнанием из Центра - чтобы стремление к власти над Центром ни при каких обстоятельствах не осталось безнаказанным.
  
  
   Теперь о студенчестве. Арийское студенчество являет собою весьма специфическое сословие учащих и учащихся, отличительная черта коего в том, что это - сословие штатских, только штатских и сугубо штатских. Мировоззрение студенчества традиционно составляло противовес государственной военной идеологии - и посему чем более абсурдной и самоубийственной становилась эта самая военная доктрина, тем больше самоубийственных абсурдизмов можно было встретить и в радикальных учениях разнообразных студенческих партий, несмотря на общую здравость единой идеологической основы. На последнем этапе все студенты были согласны только в одном - в требовании как можно скорее прекратить войну и заняться совместным с неарийцами мирным строительством; всё прочее могло разниться весьма сильно.
  
   Одни студенты были пацифистами, которые не поднимают оружия ни при каких обстоятельствах, другие - завзятыми террористами, гордо ведущими подсчёт вражеских голов; одни были пламенными атеистами, неумолчными ораторами-оратаями на антирелигиозной ниве - другие чтили Библию и мыслили себя христианами, а некоторые даже верными; одни стремились со всеми ладить и приносить общественную пользу, учили грамоте солдатских и фермерских детишек и лечили скот - а другие были убеждены, что пока на свете существуют военные, толку от простой созидательной деятельности всё равно не будет, так что не стоит и пытаться - куда важнее свергнуть армию с престола власти, а лучше даже запретить вовсе.
  
   Как правило, студенты жили общинами, коммунами - вместе вели хозяйство, вместе учились или учили других людей. Штатских учебных заведений (тем более - высших учебных заведений) в нашей стране практически не было, поэтому всё студенческое обучение организовывалось неофициально, в последние времена - почти всегда подпольно. В среде студенчества бывали известные учителя (и преподаватели наук, и учителя мудрости), бывали популярные политические лидеры - эти люди могли быть руководителями конкретных общин, а могли быть своего рода "духовными странниками". Нравы в студенческих коммунах могли быть очень различны - иногда это зависело от убеждений конкретных лидеров, иногда - от нравов места, где жила коммуна, иногда от других причин. Можно сказать, что студенческие общины арийского Запада являются своего рода "оттиском" общин религиозных, и даже отметить, что они весьма напоминают христианские общины Востока - но углубляться в религиозные дела сейчас мы не станем. Следует подчеркнуть только одно - с Востоком арийское студенчество действительно связано давно и традиционно, тема Восточного государства отнюдь не является в этих кругах запретной, скорее даже наоборот. Многие студенты стремятся съездить на Восток, чтобы своими глазами увидеть благоденствующее общество победившей власти штатских и преисполниться новых сил для борьбы за счастливое будущее Запада (иные, впрочем, после таких паломнических путешествий оказываются весьма разочарованы). Ездят также и просто учиться в восточных высших школах - в таких случаях разочарования, конечно, бывает меньше, ибо это надёжный способ реально пополнить багаж практических и теоретических научных знаний.
  
   На этапе тотальной войны западное студенчество составляло довольно-таки значительный процент населения нашей страны, так что его влияние на происходящие в обществе процессы было достаточно существенным. Количество студентов в разных населённых пунктах бывало очень различным, степень легальности и нюансы отношений с местными властями - тоже. Ни для кого и нигде не было секретом, что где студенты - там вечно контакты и с неарийцами, и со всякими маргиналами, короче говоря - сплошной рассадник антигосударственной заразы; однако конкретные власти с конкретными студенческими общинами иной раз вполне могли ладить к обоюдной пользе, покуда не возникало какого-то экстраординарного нажима "извне".
  
  
   Ну вот, примерно так - я полагаю, что насчёт простой и понятной общественной жизни Запада пока что хватит. Теперь нам придётся поговорить о несколько более сложных материях - о том, что в обыденном смысле можно отнести к "мистике", на самом же деле это незнакомые или забытые реалии древней жизни, жизни наших нечеловеческих предков - по-своему не менее простой и понятной, чем современная жизнь окружающих нас людей.
  
  

2. Переплетенье мистики и быта

  
  
   Для начала я постараюсь по возможности лаконично ввести в своё повествование такие важные понятия как "ЭИС" и "суперсистема". Быть может, они покажутся читателю несколько сложнее, чем то, о чём я рассказывал до сих пор; быть может, они покажутся даже сложнее, чем замысловатые объяснения по поводу "белых" и "чёрных", размещённые мною в подглавке про Восток - однако я надеюсь отчасти на читательское терпение, отчасти на то, что и сам читатель может оказаться уже некоторым образом "в теме". Во всяком случае, мне представляется существенным расшифровать вышеупомянутые термины предварительно, а не рассчитывать на то, что их значение как-нибудь само собой прояснится по мере постепенного углубления в материал.
  
  
   Итак, поговорим немного об ЭИС. Рассказать о них именно сейчас представляется мне необходимым по той причине, что мы вплотную подошли к воспоминаниям о наших Старших, о наших древнейших нечеловеческих предках - подавляющее большинство которых так или иначе относится к типу ЭИС.
  
  
   Наименование "ЭИС", то есть "энергоинформационная структура", объединяет в одну категорию огромнейшее количество разумных существ, которые могут весьма и весьма различаться по своему телесному устройству - однако всем им присущи некоторые в высшей степени важные общие свойства, способности, склонности и пр.
  
   Известны очень разные варианты телесных форм существ, которые относятся к этой категории. Они могут иметь материальную структуру, подобную камню или кораллу - но могут также и подобную электромагнитному полю; могут иметь гигантские размеры - а могут микроскопические; могут иметь возможность самостоятельно перемещаться - а могут пребывать безнадёжно неподвижными; могут существовать семействами и коллективами - а могут быть заведомо одинокими, уникальными в своём роде, и т.д. и т.п. Это всё - различия, а теперь укажем на те свойства, которые всех ЭИС объединяют.
  
   По большому счёту можно сравнить такое существо с компьютером, обладающим множеством оконечников. Оно способно держать перед глазами огромное количество объектов и локусов одновременно, способно фиксировать и обрабатывать информацию, поступающую к нему одновременно по многим каналам; преимущественных точек приложения внимания у него тоже может быть довольно много - при этом восприятие большей части поступающей информации происходит, как правило, не "непосредственно", подобно восприятию через органы чувств, а "опосредованно", подобно восприятию через приборы слежения. "Приборы слежения" в данном случае - это, конечно, не кинокамеры и диктофоны, а скорее уж алтари и амулеты - материальные точки приложения ментальных каналов. Существа типа ЭИС (особенно те из них, которые обладают большими размерами, например, какие-нибудь горные кряжи или коралловые острова) зачастую не склонны к излишним перемещениям, поэтому интересующие их локусы они обозревают мысленным образом - через свои ментальные каналы, сопряжённые с конкретными предметами или живыми "посредниками", чьи глаза и уши поставляют информацию для последующей обработки оной "компьютерными программами" ЭИС.
  
   По самому своему устройству ЭИС в высшей степени приспособлены (а потому и склонны) ко всякого рода демиургической деятельности. Они легко и свободно создают - как виртуальным образом, так и вполне материальным, в зависимости от конкретных условий - всевозможные пространственно-временные локусы, конструкции, схемы и модели, открытые для взаимодействий со внешним миром и потому способные быстро "насыщаться" жизнью, "обрастать" полноценной плотью реальности. "Изготавливаемые" ими для конкретных нужд приборы и инструменты легко "оживают", "пробуждаются", становятся сознательными существами - детьми своих создателей. ЭИС охотно "рисуют портреты" - создают виртуальные изображения своих, например, знакомых, живых и умерших - и "нарисованные" ими образы обретают самостоятельность в весьма широких пределах, от установления "точки ментальной связи" с изображённым лицом вплоть до рождения нового существа, которое можно счесть общим потомком изображённого лица и самого "художника". Они просто и естественно образуют из самих себя "материнские лона", посредством которых изводят к жизни тех, кто возникает впервые, а также заново возрождают тех, кто некогда уже жил - разнообразных существ, детей своего или чужого замысла... - и т.д. и т.п. По всем этим причинам весьма многие ЭИС вполне актуально являются творцами и родителями - богами, хранителями, предками - по отношению к происходящим от них народам, гео- и биоценозам, планетам и мирам. Таковы, в частности, те ЭИС, которые принимали столь непосредственное участие в формировании процесса местной эволюции, что их потомками является подавляющее большинство живущих на Земле - это и есть те самые ЭИС, кого мы называем своими Старшими, нашими Отцами и небесными супругами Матери Алестры; сама же Мать Алестра стоит особняком. Будучи одной из крупнейших ЭИС нашей планеты по размерам, она никогда не стремилась быть грозной владычицей, самовластной богиней: Мать Алестра всегда была сподвижницей и соратницей Старших, любовно воплощала в жизнь их замыслы и хранила их заветы, когда они отбыли. Само имя "Алестра" на одном из наших языков означает "отражающая"; дольнее лоно, зеркало горних высот!.. - в сокровенных бездонных топях отражала она характерные черты и тайные мечты своих супругов, порождая великое множество форм жизни на Земле. Одно из вереницы имён её - Мать Болото: гигантское тело Алестры образуют пространства болот со всем, что их наполняет, вкупе с минерализованными тысячелетними отложениями под ними, а также многие из подземных и подводных каменистых хребтов. Одна из самых могучих ЭИС планеты, Алестра сохраняла способность снова и снова давать жизнь единожды порождённым ею и тогда, когда большинство ЭИС силу и навык оживления уже утратило. Реально так происходило не со всеми, многие из детей Алестры были "одноразовыми" - однако на протяжении всей истории ойкумены существовал этнос, носящий имя "Артигемоны", то есть "Владыки Искусств", и сии чада Алестры были воспроизводимы ею с максимальной для её возможностей надёжностью, что позволило им совершить немало великих деяний - как хороших, так и плохих.
  
   Я уже неоднократно упоминал о том, что на определённом историческом этапе наши Старшие приняли решение покинуть Землю, чтобы дать простор свободному развитию своих потомков - сколь многочисленных, столь и разнообразных. Можно констатировать, что эпоха постепенного отбытия наших Старших соответствует периоду формирования антропоморфной цивилизации нашей ойкумены. Трудно сказать, что тут было причиной, а что следствием, но факт есть факт: в то время как наши Старшие не спеша сворачивали манатки, оставляя своё хозяйство, прежде всего - масштабные и мощные суперсистемы, непосредственным своим потомкам-ЭИС, антропоморфное население Земли набирало всё большую силу, увеличиваясь в количестве, а главное - устанавливая между этносами и локусами совсем новые связи. Эти связи держались уже не за счёт постоянной поддержки со стороны Старших - а за счёт каких-то иных, безусловно менее надёжных, но в гораздо большей степени подконтрольных самому человечеству факторов.
  
   Нет никакого смысла перечислять сейчас великое множество вариантов ЭИС, которые остались жить на Земле вместе с людьми, когда наши общие предки избавили нас от своего благого и вместе с тем сковывающего присмотра. Я назову лишь две категории, так сказать - два основных эисских этноса, с которыми человечеству выпало взаимодействовать наиболее плотно и регулярно: это Обитатели Глубин, называемые в просторечии ОГ или глобы, а также локсы, реже называемые стелларии или огненные колёса (огненные спирали). Самое главное различие между этими родами ЭИС состоит в том, что глобы обладают протяжёнными и стабильными физическими телами, более всего напоминающими коралловые рифы - плоть же локс, если так можно выразиться, куда менее "вещественна": их жизнедеятельность выражается в разнообразных излучениях, колебаниях и пульсациях, которыми они воздействуют на более стабильные материальные структуры, с коими их существование оказывается связано. Современные глобы обитают в океане, поддерживая при этом общение с весьма удалёнными от океана частями суши - локсы же обитают практически повсюду, однако очень многие современные локсы довольствуются тихой жизнью царицы птичьего островка, хозяйки лесного озерца или души какого-нибудь хрустального ручья под изумрудным холмом, никакого значительного общения с внешним миром не поддерживая. Гигантские и могучие локсы древности, прародительницы и водительницы многих народов, покинули наши края в числе других Старших, оставив людям лишь воспоминания о всесожигающих грозах и всесокрушающих тайфунах ярого гнева против несправедливости, коим эти огнепламенные воительницы столь славились.
  
  
   Теперь буквально два слова о суперсистемах. Расположив перед мысленным взором существо типа ЭИС, нетрудно представить себе те способы и те формы, при помощи которых оно структурирует пространство, неустанно наращивая потенциал за счёт приспособления к своей изначально "компьютерной" структуре всё новых и новых частей, обладающих подходящими параметрами. Создаваемая таким образом суперсистема представляет собою мощное энергоинформационное единство, как бы продолжающее собою тело самой ЭИС, покуда она жива и пребывает в полноте активного присутствия. Если же эта ЭИС умирает, либо отбывает прочь с потерей связи со своей суперсистемой, либо каким-то иным образом теряет над ней контроль - то части означенной суперсистемы, а то и вся она целиком, могут быть присоединены к какой-нибудь другой суперсистеме, контроль над которой также принадлежит существам типа ЭИС - одному, нескольким, а то и многим одновременно. Иногда хозяйство прежней ЭИС может быть присвоено весьма отчасти (например, "меняют владельца" только носители, а информация остаётся недоступной), иногда - в очень значительной мере.
  
   Таким образом то, что мы называем суперсистемой, являет собою некое энергоинформационное единство, некий "супермозг" со множеством "нейронов" - сложнейшую структуру каналов связи, изначально основанную на мощностях более или менее значительных ЭИС. В эпоху цивилизации ЭИС вся планета была охвачена согласованными между собой взаимопроникающими суперсистемами, так что связь между разными частями ойкумены была практически мгновенной. Принадлежность той или иной суперсистемы тому или иному ответственному лицу не всегда бывала однозначной - "хозяйство" наиболее древнейших ЭИС, складывавших плоть Земли своими силовыми воздействиями из частей своих собственных физических тел, естественным образом передавалось их потомкам и потомкам их потомков, так что многие каналы связи, произрастающие из дальних глубин времён, в равной мере могли считаться "собственностью" всех тех, кто этими каналами пользовался, а таковых могло оказаться не так уж мало. Это не играло особой роли, пока жизнью ойкумены руководили наши Старшие, поскольку при них конфликты из-за работы с суперсистемами возникали крайне редко, да и вообще все сколько-нибудь решительные действия и взаимодействия согласовывались предварительно и полюбовно. Когда же наши Старшие покинули Землю, положение стало меняться и постепенно изменилось весьма радикально.
  
   Причина означенных изменений - не только в том, что разнообразные ЭИС-потомки судили о вещах иначе, чем наши с ними общие предки, и не считали для себя зазорным конфликтовать из-за общего хозяйства, не согласовывать свои действия друг с другом и т.п. Всё это, конечно, играет роль, особенно если иметь в виду появление и усиление в умах ойкумены корыстных умыслов, стремления к тайным махинациям и пр. - но главное всё же не это. Главное тут вот что. По мере того как цивилизация ЭИС заменялась на цивилизацию человеческих существ, по мере того как означенные существа распространялись по планете не только численно (количественно), но и, так сказать, качественно, то есть мировоззренчески-ментально - по мере нарастания этого процесса происходило прискорбное "выветривание" множества базовых понятий, и представления о неантропоморфных предках и близких родичах вытеснялись из области сознания в область мифологии, в лучшем случае - в культовую сферу, а чаще - в сферу сказок. Даже те, для кого привычным было вступать в бытовое общение с нечеловекоподобными, но понятными и "обозримыми" существами (разумными рыбами, птицами, бабочками и пр.), всё более и более затруднялись принять в качестве "собеседника" реку или долину, пустошь или дубраву, степную равнину или изрезанный горный хребет.
  
   Забывая о том, что разумные существа могут быть ещё и такими, люди утрачивали понятие и о их суперсистемах - о возможности пользоваться каналами связи, обеспечивающими удобную организацию жизни в ойкумене. Конечно, полного забвения не наступало, вдобавок у разных народов и разных отдельных лиц представления весьма разнились - люди то знали что-то, то забывали, то вспоминали, как установить отношения с "духами", то опять теряли понимание... В религиозных структурах всё это как-то упорядочивалось - в обыденной же жизни всё обстояло чрезвычайно сумбурно. Существенно, что всякие корыстно заинтересованные силы (как люди, так и ЭИС) при этом тоже не дремали - ведь хотя каналы связи старых суперсистем и были подчас полуразрушены, их всё равно можно было задействовать, и этим свободно пользовались любые существа, которые понимали в этом толк, в том числе существа с недобрыми намерениями.
  
  
   На практике - начиная с довольно древних времён и вплоть до самых последних - дело обстояло примерно так. По ойкумене, в том числе и по Арийской Территории, бродило несметное количество разнообразных вещичек - артефактов, связанных с той или иной суперсистемой, а то и с несколькими суперсистемами одновременно. Эти предметы могли быть и очень полезны, и очень опасны - а разобраться в этом можно было только "на глазок", и справиться с такой задачей могли лишь только те, кто "в теме" - прежде всего это были два вида священнослужителей: неарийские шаманы и так называемые "служители Властелина" - то есть верные ветхозаветной религии, облечённые особым священным саном. Нельзя сказать, что означенные клирики всегда и во всех случаях бывали абсолютно компетентны - однако и служители Властелина, и шаманы обычно как минимум могли определить "своё" это или "не своё" (то есть, относится ли определяемый артефакт к суперсистеме их служения), а иногда даже определить, "чьё" именно оно, если "не своё". Ну и степень опасности, степень враждебности существ, связанных с оным артефактом, иной раз тоже определить удавалось - правда, в этом были сильны скорее шаманы, чем служители Властелина, поскольку последние очень много к чему относились с заведомым предубеждением, которое мешает видеть картину во всей полноте.
  
   К разговору о религиозных структурах современности, в практической жизни которых переплетенье мистики и быта подчас проявляло себя буквально вопиющим образом, мы ещё вернёмся - а сейчас мне хочется хотя бы вкратце коснуться самых древнейших слоёв нашей истории, потому что следы этих исторических слоёв остаются актуальными и поныне, новые суперсистемы нарастают на старые конструкции, старые архетипы высвечивают в новых реалиях, и т.д. и т.п. Сейчас я буквально в нескольких словах расскажу о служении Атлантики.
  
  
   Наиболее лаконичным - и вместе с тем наиболее парадоксальным - будет следующее определение: служение Атлантики есть особый вид служения, в котором служение поминовения сливается и даже совпадает со служением гостеприимства. Недоумение, каким образом такое может происходить, расшифровывается уже несколько более многословно.
  
   Дело в том, что в давние времена - в ранние эпохи деятельности наших Старших и прежде того - смерти в нашем понимании не существовало, точнее говоря - не существовало в известном нам локусе мироздания. Разумеется, телесное существование не было бесконечным, оно прерывалось по самым разным причинам - но это ни для кого не составляло проблемы, так как временно умершие всегда возрождались. Независимо от того, вскоре это происходило или нет, они в любом случае возвращались к жизни - и притом, что весьма существенно, возвращались к жизни в здравом уме и твёрдой памяти. Они помнили свою предыдущую жизнь, узнавали друзей и близких, их самих тоже нетрудно было узнать, даже если происходила радикальная смена телесного обличья. Гигантские ЭИС той давней поры, которые возрождали умерших, никогда не испытывали в этом затруднений - никто не терялся и никуда не исчезал. Подобная смерть была очень важной и мощной "оздоровительной процедурой" - при смене тела происходило полное обновление, подобное обновлению после глубокого сна. Так обстояло дело в глубокой древности.
  
   На определённом этапе существования нашей части вселенной начались всё более и более серьёзные затруднения, и возрождать умерших стало всё сложнее - кто-то "терялся", "выпадал из списков", кто-то возрождался сильно травмированным и не мог себя вспомнить, кого-то возрождать и вовсе не получалось - в лучшем случае удавалось родить не того самого, кто умер, а как бы его "потомка". Разумеется, деятельные умы тогдашней ойкумены прилагали немало усилий, чтобы решить эту проблему - придумывали разнообразные ухищрения, испытывали новые пути и так далее. Очень многие великие деяния и события давних эпох связаны именно с этими поисками ключей к победе над смертью. Сейчас, насколько мы понимаем, общее положение дел в нашем локусе вселенной более-менее стабильно - в частном же случае всё зависит от ситуации в конкретном мире, вот как у нас тут, например. Я уже немного говорил об этом во вступлении.
  
   Однако вернёмся к служению Атлантики. Самым кратким образом можно сказать, что в глубокой древности наша планета была тем, что называется "земля-убежище" - местом возрождения после временной смерти для всяких сложных случаев, когда выпавшему из орбиты жизни нужно долго думать о произошедшем, проводить мысли и чувства в порядок и пр. Это был совершенно особый мир - новый мир для обновлённых существ, мир, в котором сливались кара и награда, сплавляясь в единое исцеление - освобождение от старых ошибок, поиск нетореных путей. Вот оно, служение поминовения - оно же служение гостеприимства, служение прощания - оно же служение встречи!.. В течение долгого времени сюда из разных точек вселенной прибывали многие - и в чём-то тяжко виноватые, и чем-то больно раненные - тем более что обычно одно без другого не ходит. С тех самых пор ноосфера нашей планеты хранит перетекающие друг в друга архетипические образы - земля-убежище, кромешная земля, острог... - говорящие сердцу о свободе, о свободе царственной и изначальной, которая прелагает в пищу для возрастания любую частную несвободу.
  
   "Кромешная земля" - это земля нехоженая, земля девственная, не носящая ещё ярма "порядка", не разграфлённая на параграфы - та, по которой можно идти в любом направлении, с которой можно складывать новые отношения - не озираясь на прошлое, глядя только на то, что есть здесь и сейчас. В "кромешные земли" во времена человеческой цивилизации ссылали иной раз тех, кто не мог и не хотел терпеть на себе уз государственных законов - чтобы эти люди составили там для себя законы новые, иные. Близко к этому стоит и образ "острога" - ведь изначальный смысл этого понятия для нашей ойкумены состоит в том, что острог, в отличие от тюрьмы, это такое поселение вдали от обжитых мест, в котором преступники живут самостоятельно и свободно, не имея лишь права возвращаться в населённую зону - в сферу того порядка, соблюдать который они не захотели. Это жизнь вдали от обустроенных городов, жизнь в общении с природой, которая может быть и суровой, и благосклонной - и какой из своих ликов явит она тебе, зависит от того, сумеешь ли ты найти с ней общий язык. Несколько иное дело - "земля-убежище". В отличие от "земли кромешной", "земля-убежище" во времена цивилизации людей могла располагаться и посреди обжитых мест - однако в ней всегда царили иные законы, чем в окружающих её городах и весях. "Земля-убежище" времён человеческой ойкумены была таким местом, обитатели которого постепенно обретают и хранят мир на сердце - и только когда этот мир проникнет до всей глубины естества, двери убежища открываются, чтобы внутренний мир помог покидающему убежище найти себя в мире внешнем. "Не подняв руки на брата, не затронув кровью нож - ты отыщешь путь обратно, если вдруг сюда придёшь..."
  
   Исторические обстоятельства жизни нашей ойкумены сложились так, что наша собственная земля, Арийская Территория - особенно северные её края - вобрала в себя максимум всего того, что связано с древнейшим и первоначальным служением Атлантики. Наша земля всегда была одновременно и кромешной землёй, и землёй-убежищем, местами даже и острогом - для неисчислимого количества переселенцев, припадающих к её стопам и утопающих в её объятиях - поодиночке и целыми народами - чающих исцеления телесных и душевных ран и непреложно обретающих его. Земля, без вопрошания приемлющая изгнанников, странников и беглецов, земля, не делающая различия между праведными и грешными, между живыми и умершими... - так было всегда, так пребывает и поныне, и наша собственная разведдеятельность ложится в это родное, животворящее русло так естественно, как будто не прерывалась никогда - впрочем, обо всём этом я уже неоднократно говорил.
  
  
   Есть все основания полагать, что Арийская Территория сделалась такой из-за того, что это - земля рождения неарийцев, земля шаманского служения - ведь именно шаманское служение приняло на себя полноту служения Атлантики в те далёкие времена, когда космические врата планеты затворились, так что служение поминовения и гостеприимства стало распространяться по преимуществу на обитателей нашего же собственного мира. Правду сказать, это уже и было тогда более чем актуально - ведь наши Старшие как раз отбывали, связи между разными частями ойкумены стремительно рушились, и многие, очень многие исконные уроженцы планеты оказывались в положении странников и пришельцев, оторванных от всего родного и преисполненных недоумения и боли. Шаманское служение много значило и для Востока, однако именно Арийская Территория стала тем заповедным лесным садом, в котором произросла и возвысилась до неба его дивная суперсистема, кроной раскинувшаяся надо всем миром - благая суперсистема Великой Семёрки, Девяти Братьев - весёлых и грозных Великих Духов.
  
   Среди неарийских легенд о возникновении людей - точнее, о приходе в наш мир самих неарийцев - есть миф о первом очаге и искрах, который рассказывают во множестве вариантов, суть коих едина. Когда Великая Семёрка создала мир, выстроила дом и впервые зажгла очаг, в него были положены многочисленные ингредиенты топлива, каждый со своим смыслом (разные породы деревьев и пр.) - чтобы огонь был какой надо. Потом угли прогорели, их хорошенько переворошили - и тогда искры вылетели в дымовое отверстие; они упали на новую землю - и каждая искра стала человеком. Вот для чего, завершается история, Великие Духи так старались! - и слушатели знают, что Великие Духи действительно старались, что это трудное дело - слушатели хорошо понимают это, так как существует соответствующий чин разжигания нового очага. Зола от такого "первого очага" - драгоценная святыня, которую можно подарить в стареющий, угасающий дом для обновления жизни в нём (при этом в обновляемый дом переходят жить младшие из того дома, который дарит свою золу); по искрам от "первого очага" совершают гадания - дети смотрят снаружи дома и рассказывают старшим о том, как и куда полетели искры, и рассказ каждого ребёнка подвергается особому толкованию.
  
   Такова ночь шаманского служения - полыхающая звонкими искрами ночь обновления Дома. За этой ночью приходит умытое росой, сверкающее весенней зеленью утро - утро новой жизни, выход неарийцев на новую землю в новых телах - первая встреча с той самой землёй, которая станет отныне возлюбленной землёй их рождения. Незамутнённая радость, ликование! - совершенно особое счастье, свидетельствующее о том, что возрождённые имели не забытый ещё опыт жизни в других телах - восторг исцеления от болезни, восторг перехода от бессилия к силе, от угасающих чувств - к полноте биения жизни в теле. ("Боже, как весело прыгать!" - сказала первая на свете лягушка, о чём поведал в книге один мудрец из другого мира - наверняка этот мудрец на своём опыте знал что говорил!..) Подобный восторг мы наблюдали у глобов, впервые выходящих на сушу в новых, человеческих телах; более того, это счастье мы пережили и сами - мы, пришедшие на зов Матери Алестры по благословению Отцов, прошедшие её сокровенными родовыми путями и обретшие новую плоть в том эдемском лесу, где братьями нашими стали папоротники и камни, мхи и елово-сосновые курганы муравейников, где россыпи клюквы вперемежку с россыпями гильз дышали багульником, солнцем и гарью. Умопомрачительно острое ощущение родины и новизны одновременно - новое рождение, исхождение плоть от плоти новой, незнакомой доселе земли, которая становится родной... Могу засвидетельствовать лично о себе - я сам, прекрасно помня о том, что у меня есть и другая жизнь в совсем другом мире, не сразу смог полностью поверить в то, чтС именно я испытываю; насмешливый и циничный разум шептал мне, что я здесь временный и посторонний - а все чувства кричали, что родной и что навсегда. Я ничего толком не знал, понимал что бы то ни было с пятого на десятое, не мог охватить как следует всех телесных возможностей (у меня, кстати, до сих пор имеются некоторые проблемы с нюхом) - но счастье, счастье, счастье, что наконец-то я дома!!! Быть может, впервые рождающиеся младенцы тоже испытывают подобное - но к тому времени, как они научаются мыслить и говорить, они уже не помнят этого восторга - точнее, не помнят, что полыхающий и звенящий восторг бытия охватывает все чувства, всю землю и все небеса.
  
   Шаманское служение включает в себя почитание Великой Семёрки, Девяти Великих Духов - Братьев, являющих собою разные ипостаси милости и творческой силы Создателя Всех. В ликах Великих Духов просвечивают и дорогие сердцу лица наших Старших - храня благодарную память, шаманское служение навек запечатлело образы тех, кто привёл неарийцев сюда. Как уже было сказано, суперсистема шаманского служения в течение многих веков охватывала всю Арийскую Территорию, да в общем-то и всю ойкумену - соединяя всех, кто имел к ней касательство, с нашими Старшими, а также с теми ЭИС, которые оставались здесь, пребывая в силах наших Старших - так что все вместе благодарили за общую жизнь и всех живущих, и всех творящих жизнь, вплоть до самого Создателя Всех. Помимо благодарения, могли производиться и другие совместные действия - шаманы легко призывали на помощь тех, кто действовал в силах и духе наших Старших, и они приходили, воспламеняя обыденную жизнь огненными стрелами своего грозного веселья. Никаких "широкомасштабных" акций при этом обычно не совершалось, принцип невмешательства в дела младшего поколения продолжал действовать - однако всевозможных "локальных" ситуаций возникало великое множество. Для кого-то такие случаи оказывались в рамках "быта", хотя и безусловно "священного быта" - а для кого-то являлись самой настоящей "мистикой", и в зависимости от привходящих обстоятельств расценивались или как "божественное чудо", или как "сатанинская магия". В числе "привходящих обстоятельств" огромную роль играла связь дающего сию оценку с религиозными структурами Избранного Народа - структурами и христиан, и верных. Пришла, стало быть, пора поговорить и об этих самых структурах.
  
  
   Начнём с верных. Верные в нашей стране окормлялись носящими духовный сан служителями Властелина, которые были объединены в Братство, называемое "Система". Единицей культовой и общественной жизни Системы был храм, которых на Арийском Западе (как, впрочем, и до того в Приморье) было огромное количество. По традиции храмы были подземными и нерукотворными - точнее говоря, устроить храм можно было только в пещерах естественного происхождения (а ещё точнее - только в пещерах, не выкопанных непосредственно перед устроением храма руками служителей или верных). Когда храм уже был основан, его можно было "благоустраивать" в весьма широких пределах. В храмах постоянно жили только собственно служители Властелина, то есть лица со "вторым посвящением" - лица же с "первым посвящением", то есть верные, в храмы приходили по личной надобности или на праздники. Храмы вели весьма разнообразную деятельность - помимо богослужения и воспитания народа служители занимались науками, искусствами и ремёслами, иной раз даже мелким производством и сельским хозяйством. Все храмы считались равными между собой, в чужом храме никто не имел права указывать, что правильно, а что нет - что было весьма существенно, ибо обычаи храмовой жизни временами очень радикально разнились. Для решения важных вопросов общего значения время от времени собирался Совет Системы, куда отправлялись руководители храмовых общин, так называемые "хозяева храмов", вместе с наиболее уважаемыми или наиболее ревностными служителями своих храмов.
  
   Это всё - общественная сторона дела, а теперь перейдём к "мистической", попросту говоря - суперсистемной стороне. Разумеется, Система являлась весьма мощной суперсистемой, материальную базу которой составляла причудливая сеть храмов (условие "нерукотворности" имело своё практическое значение), алтарей, священных предметов, пребывающих в храмах и в домах верных, и т.д. и т.п. Систему традиционно поддерживало некоторое количество значимых ЭИС, в том числе - кое-кто из весьма почтенных современных глобов, связавшихся с этой структурой едва ли не с начала её существования и считающих своим долгом хранить и во многих отношениях обеспечивать её, несмотря на все нестроения, внутренние конфликты, раздоры и прочие бытовые и культовые безобразия. Активное участие глобов в жизни Системы имело несколько следствий. С одной стороны, служители Властелина были чутко настроены в отношении своих собственных ментальных каналов связи и могли, как уже было сказано, более-менее точно определяться с принадлежностью гуляющих по стране артефактов. С другой же стороны - служители Властелина обладали своего рода повышенной бдительностью, и при соприкосновении с малознакомыми ЭИС, пытающимися вступить в общение, чуть что поднимали крик: "Кто ты вообще такой, я тут Господу Единому служу, а прочих голосов слушать не желаю, так что будь ты ангел или демон - убирайся прочь!" - и если какой-нибудь юный и наивный глоб от такой отповеди впадал в благоговейное смятение и надолго сдувался с экрана - то многоопытному менталу в эисском статусе всё это было хиханьки, и, отступив только для виду ("Ты раскусил меня, о премудрый сопричастник небесных таин, я постыжён - и покорно удаляюсь по слову твоему!"), он вскорости находил заход с какой-нибудь другой стороны, особенно если был серьёзно заинтересован в установлении контакта.
  
   Что касается христиан, то западные христиане-арийцы - в отличие от христиан Востока, принявших новозаветную религию в большой степени в волхвитской интерпретации - западные христиане, похоже, с очень ранних времён не имели сколько бы то ни было стабильной объединяющей структуры. Возможно, сыграло роль провоцирующее антагонизм соседство Системы - для христиан-арийцев, бывших верных, всё более важными представлялись различия между старой и новой религией, а не их сходство. Общинная жизнь христиан Запада была простой, культово-богослужебные моменты сводились к минимуму, упор делался на нравственные и социальные аспекты бытия. Христианское мировоззрение Севера в известной мере отличалось от того, которое бытовало на Юге - но это слишком обширная и слишком заковыристая тема, так что углубляться в неё сейчас мы не будем. Рассмотрим сейчас только те моменты, которые касаются взаимодействия ключевых для Арийской Территории суперсистем.
  
  
   Беглецы из Приморья - и верные, и христиане - воспринимали Арийскую Территорию одновременно и как "кромешную землю", землю изгнания, и как новую Обетованную Землю - землю, где будет процветать жизнь в чистоте и праведности, свободная от пороков и ошибок Ветхозаветной Державы. Пафос построения нового Града Господня порождал не только искреннее желание жить и действовать по справедливости, но и внутреннее напряжение, и реваншизм ("воздвигнем новое государство лучше прежнего - надёжней, могущественней, более славное!"), а также весьма своеобразные аберрации исторического восприятия. Не только христиане, но и верные постепенно стали воспринимать жизнь на Арийском Западе как прямое продолжение тех древнейших событий, о которых рассказывает Библия - как бы минуя этап существования реальной Ветхозаветной Державы. На определённом этапе о родстве с приморцами было практически забыто - в сознании осталась лишь только та самая мифологема "Приморье = ад, приморцы = избывающие наказание арийцы", о которой я уже говорил. Арийцы понимали, что Обетованная Земля была каким-то особым местом, откуда Избранный Народ распространился по своим нынешним территориям - но про Приморье в этом смысле мало кто думал, а исторических книг было очень мало, и разобраться по ним было довольно трудно (по книгам вообще нелегко бывает что-либо понять, если не знаешь, что искать, а главное - если имеешь предвзятые концепции). Самое важное во всём этом то, что, к несчастью, потомки изгнанников в полной мере унаследовали приморскую непримиримость-нетерпимость и ощущение своей исключительности, и это очень мешало им строить совместную жизнь с неарийцами. Арийцы плохо вписывались в неарийскую суперсистему - южане продолжали придерживаться своей собственной, храмовой структуры (южане-христиане формально храмов не признавали, но в реальной общественной жизни суперсистема Системы безусловно довлела), северяне создавали новую суперсистему, свою собственную - которая по всем законам взаимодействия таких структур несомненно должна была стыковаться с неарийской, шаманской! - но вот не срасталось, причём "несращение" это было весьма своеобразным: арийцы безоговорочно считали родной эту землю - но только не обитателей её.
  
   Бескорыстная и щедрая земля наша приняла этих пришлецов точно так же, как и всяких других - радостно и с любовью; арийцы легко и естественно сроднились с нею, приняли её как свою и полюбили в ответ - однако видели её всё же немного другими глазами, чем неарийцы, и другими словами называли её рощи и долины, другими именами - её духов и хранителей, её леших и русалок; неарийцев, более старших приёмышей той же горячо любимой земли - арийцы за своих братьев-по-усыновлению признавать не хотели, соединять свою жизнь с их жизнью чурались. Играла ли тут главную роль разница в вере? - конечно же, да! - однако гораздо важнее было отношение к этой самой разнице. Можно сказать, что системы-то друг в друга врастали - а вот люди не хотели этого видеть и враждовали всё сильнее, и тут недобрые силы очень даже не дремали - те, для кого разделять и властвовать было делом привычным и милым. Особое значение во всём этом имело давление суперсистем Востока - которые во многом были орудием воли тех самых недобрых сил, что развязали Стелламарскую войну. О последствиях Стелламарской войны для Арийского Запада следует говорить отдельно.
  
   Преследования, которые были развязаны Восточным государством в отношении морских и материковых чёрных народов, побудили множество семейств, малых этносов и отдельных людей спасаться бегством и искать прибежища на Западе. Беглецы переживали очень сложные и противоречивые чувства: горечь и отчаяние, но вместе с тем осознание, что здесь есть шанс - того, что было, не вернуть, но можно жить и здесь - жить здесь и хранить память о своих корнях и традициях получалось не у всех, многим легче было раствориться в здешнем, забыть своё прошлое, так или иначе быть "как все" - а поскольку всяких странных странников на Арийской Территории всегда было множество, то новоприбывшие чёрные легко вписывались, увеличивая собою количество привычных легенд о существах, помогающих встречаться с умершими близкими, поскольку очень многие чёрные к соответствующему служению способны. Часть беглецов и их потомков как огня боялись любого соприкосновения с восточными артефактами, несущими на себе ту самую силу, которая истребляла и изгоняла их буквально ещё вчера - другие же, напротив, чувствовали непреодолимое желание вступить во взаимодействие с этими силами, чтобы потребовать компенсацию или заключить какой-то иной альянс. Очень многие из этих процессов протекали подспудно, далеко не все готовы были прямо сформулировать, чего они хотят, тем более, что историческая подоплёка была обычно сокрыта от них самих - так что всевозможные истории про любовь и кровь, вендетту и политику были густо замешаны на баталиях вокруг перстеньков и статуэток, старинных книг и непонятного назначения приборов. Следует особо подчеркнуть значение студенчества, о традиционных связях коего с заграницей я уже говорил - восточной техники студенты не опасались и даже наоборот, так что каждая пара очков (как было метко сформулировано на одной из тематических конференций) могла служить и приёмником, и передатчиком одновременно - осуществляя координацию студенческих движений со стороны недружественных суперсистем Востока. (Для справки: очки на Арийском Западе считаются непременным атрибутом студента - что подчёркивает и пренебрежительный, и вместе с тем опасливый аспект отношения к этому сословию.)
  
   Что ещё можно сказать о переплетении мистики и быта в нашей немыслимой, кошмарной, отрадной военной жизни?
  
   Было много, очень много общения с далёкими глобами и местными локсами, рощами-озёрами-долинами и пр. - но, как уже говорилось, люди плохо воспринимали существование таких собеседников, разве что если через легенды, песни, мифы - поэтому общение с ними могло трактоваться любым фантастическим образом (зато, правда более-менее адекватным было общение с человеческими формами "необыденной" жизни - с русалками и лешими). Особняком стоит Мать Алестра - её сильно чувствовали, но совсем не осознавали; образ болота занимает колоссальное место в нашем фольклоре, даже имя "Мать Болото" могло называться, особенно в песнях и стихах - но вступать с ней в сознательное общение почти никто не пытался. В тех же песнях зачастую присутствовало подспудное обвинение - как понимать, что Мать Болото видит всё страшное, что происходит, и не вмешивается, не пытается нам помочь? Не бесчувственна ли она, не равнодушна ли к человеческим бедам?!.. О нет, Мать Алестра отнюдь не была равнодушна! - она всё больше страдала от войны, пыталась со своей стороны действовать так, чтобы примирять враждующих - но совершенно не понимала в человеческих делах, поэтому из её благих намерений часто получалась беда - люди целыми отрядами гибли в топях, вот и всё.
  
   В историях, образующих тело фольклора, своеобразие переплетения мистики и быта отражается и в обобщениях, и в очень точных частностях - на этом самом "мифологическом" уровне очень сильно ощущалось биение общей жизни земли и всех её обитателей. Мы все чувствовали, что на каждом шагу возможно всё что угодно, что мы живём как в сказке - но сказка эта временами очень страшная, и чем дальше - тем страшнее.
  
  

3. "Их нравы", то есть наши нравы

  
  
   Теперь настала пора несколько более подробно поговорить о том, каково жилось нам в нашей "страшной сказке", точнее даже - о том, каковы были эти самые "мы"? - мы, насельники и действующие лица её, что называется - "характерные сказочные персонажи". Отступив на шаг в сторону, бросив испытующий взгляд извне на собственное огнекипящее нутро - что можно сказать про "их нравы", то есть наши основные понятия, обычаи и нравы?
  
  
   Безо всякого сомнения можно утверждать, что основу арийской ментальности образуют постулаты, определяющие ценность любых ценностей в сравнении со смертью и любовью. Наверное, так обстоит дело в очень многих мировоззренческих системах - однако представления и о смерти, и о любви на Арийском Западе достаточно своеобразны. Рассматривать нюансы этих представлений раздельно и последовательно у нас навряд ли получится, ибо они сплетаются в причудливые сети, образуя тяжи наподобие нервных волокон - придётся, значит, рассматривать их вперемежку и сумбурно, как, впрочем, оно и по жизни обстоит.
  
  
   Что можно сказать о смерти? Смерть всегда была очень близкой, постоянно пребывала рядом с каждым - в последние столетия, конечно, в особенности, но и вообще оно так - да это и не странно для нашей земли, земли потусторонней, кромешной, запредельной. Уходя из дома, человек всякий раз не знал, вернётся ли он обратно - и жизнь строилась исходя из этого незнания, надёжного как самое верное знание. Этим незнанием-знанием пронизано было всё.
  
   Смерть от руки противника случалась реже, чем от рук своих же собратьев; главной причиной смерти была не кровопролитность сражений (которых тоже хватало), а определённая жёсткость, бескомпромиссность суждений, резкость движений - всё, что порождалось существованием в состоянии перманентной боеготовности. Это состояние было настолько привычным, что не казалось ничем необыкновенным. Война в арийском понимании не была нарушением всегдашнего хода вещей - война была нормой жизни, военное положение было положением повседневным. Война воистину была "образом жизни" - и поэтому во всех человеческих отношениях превалировало то, что так или иначе связано с делами войны. Как уже было сказано, женщины у арийцев из сферы войны традиционно исключались, и посему отношения мужчин с женщинами сразу же заведомо отодвигались на второй план по сравнению с отношениями мужчин между собой; это мы, стало быть, от темы смерти уже незаметно перешли к теме любви - ну что ж, о смерти по-первости поговорили, надо теперь по-первости и о любви поговорить.
  
  
   Что можно сказать о любви? Пожалуй, самое важное, что следует иметь в виду, рассуждая о любви на Арийском Западе - это сравнительно малое значение двух вещей, которые обычно бывают очень значимы. Я говорю о сексе и о семейности.
  
   Что такое "сравнительно малое значение секса"? Это отнюдь не значит, что восторг плотского соития мало ценится как таковой - наоборот, на Арийском Западе он очень даже ценится! - однако это значит, что по сравнению с любовными отношениями (то есть с отношениями, которые зиждутся на любви - на взаимной приязни, радости, нежности, влечении, потребности друг в друге и так далее) секс как физиологическое явление оказывается довольно-таки далеко на втором плане. Любовные отношения безусловно самоценны, и посему могут быть реализованы в виде буквально любых отношений, каких угодно отношений - как сопряжённых с сексом, так и бесконечно далёких от него. По сравнению с тем, что у человека имеется кто-то любящий и любимый, значение наличия или отсутствия секса стремится к минимуму. Секс может присутствовать в любовных отношениях, если в подобных отношениях он традиционно подразумевается; если же не подразумевается - его может не быть, но он может и возникнуть - тогда это окажутся любовные отношения какой-то другой традиции. Любовные отношения возможны между самыми разнообразными существами - пол, гендер, этническая и социальная принадлежность, равно как и принадлежность к человеческому роду вообще - всё это уже второстепенные детали. Наличие любовных отношений вполне однозначно превалирует над их формой, и секс как непосредственное слияние плоти во всём веере этих отношений составляет сравнительно малую долю.
  
   Следует подчеркнуть, что такое восприятие темы является вполне традиционным для мировоззрения наших общих предков и большинства наших современников-ЭИС. В древнем мире было достаточное количество существ (каких, впрочем, и сейчас немало), проявлявших свои любовные отношения не в физических соприкосновениях, а в ментальных - важнее же всего в этом плане были соединённые усилия, совместные действия: общий для любящей пары творческий проект давал наиполноценнейшую реализацию взаимного влечения вплоть до зачинания и рождения детей (разумеется, каждый из партнёров мог выступать как в качестве отца, так и в качестве матери). Такое положение вещей совершенно естественно для глобов, локс и им подобных - однако и для вполне человеческих обитателей нашей планеты соответствующие возможности остаются в силе, ведь мы все являемся потомками Старших и несём их дарования в своей крови. Кстати, важный момент, который касается деторождения: при обрисованном выше раскладе имеет смысл говорить о прямой связи деторождения с любовными отношениями - но отнюдь не с сексом; связь деторождения с физиологическим актом телесного соединения оказывается совсем не обязательной. При этом происходит парадоксальное "освобождение секса": секс перестаёт быть роковым "долгом", неизбежным ярмом, обременяющим не всегда простые отношения любящей пары - и превращается в одну из радостных игр, абсолютно добровольных и посему приносящих подлинное отдохновение и утешение.
  
   Разумеется, для разных этносов всё это доступно в разной степени; разумеется, разные существа осознают и помнят всё это по-разному; соответствующее восприятие / понимание может обитать на совершенно разных этажах сознания - но всё это такие же точно второстепенные детали, как род, вид и социальный статус каждого из любящих и возлюбленных. Запечатлённое в ноосфере знание пребывает сохранным, даже если оно не востребовано активно, и не только пребывает, но и оказывает воздействие. Мыслящие существа впитывают в себя это знание в виде архетипов и мифологем, легенд и песен, символов и загадок, паролей и ключей - и в один прекрасный день оно может оказаться воплощено в житейскую практику совершенно неожиданным образом. В соединённых ладонях пожилой четы оживает каменное яйцо, муж бесплодной жены съедает предназначенное для неё волшебное яблоко и рождает ребёнка, девушка слышит и видит нечто потрясающее её до основания и оказывается беременной - всё это точно так же происходит сегодня, как происходило пять или десять тысяч лет назад.
  
   Однако это мы слово за слово уклонились в далёкую древность; обратимся теперь назад, то есть вперёд - к последним столетиям арийской истории.
  
   Что я имею в виду, говоря о малом значении семейности, о непрочности семейных уз? - прежде всего то, что родственных связей между людьми на Арийском Западе было достаточно мало, несравненно больше было связей благоприобретённых.
  
   Мало кто из взрослых арийцев последних времён, особенно из северян, мог похвастаться тем, что у него есть живые родители - если человек вообще обладал знанием, кто такие его родители и что с ними случилось, это уже бывало драгоценным богатством. Мало у кого имелись родной брат или сестра; как ни странно, взрослого человека с сестрой можно было встретить даже чаще, чем с братом - потому что сестра не так редко оставалась жить рядом с братом, а зато братьев друг от друга обычно разносило очень далеко. Как уже было сказано, на Юге в бытовом отношении было полегче (там и средний срок жизни был повыше, чем на Севере, и разветвлённых кланов было немало, так что человек мог получить как минимум "официальные" сведения о своих родителях по плоти), однако принципиальное отношение к делу на Юге и на Севере совпадало. Родственные связи, конечно же, ценились, но куда выше ценились связи приобретённые: усыновлённые дети и приёмные родители, кровные братья, названые братья... Если у человека имеются близкие, связанные с ним не узами безличной судьбы, а благим произволением сознательного выбора - то это многое говорит окружающим и о самом этом человеке, и о его близких.
  
   Итак, личные отношения всегда значили на Арийском Западе несравненно больше, чем какие бы то ни было другие связи. Куда важнее, что у человека есть друг, напарник, побратим - чем то, что у него есть клан или иное определённое место в социуме. Куда важнее, что у мужчины есть женщина, которая принимает личное участие в его жизни - чем то, что у него с этой женщиной имеется секс. Более того: на фоне того, что существует женщина, которой небезразлична его судьба - может совершенно не играть роли, что он у этой женщины совсем не единственный и единственным никогда не будет. Это не важно - потому что важно не это.
  
   Как уже было сказано, отношения между мужчинами на Арийском Западе традиционно значат гораздо больше, чем отношения мужчин с женщинами. Как правило, любовные отношения между мужчинами у арийцев не подразумевают секса - обычно пара мужчин реализует свою взаимную привязанность в побратимстве, напарничестве, совместном воспитании детей, вообще в любом совместном служении или свободном творчестве. Оговорка "как правило" означает, что между обычаями и нравами южан и северян в этом вопросе имеется различие. На Юге нашей страны сексуальные отношения между мужчинами всё-таки довольно распространены, особенно среди ю/а или приморцев (я уже писал, что для приморцев подобные отношения вполне традиционны, а встретить приморцев на Юге можно гораздо чаще, чем на Севере). На Севере дело обстоит иначе. Складывается впечатление, что в наших северных краях "мужской любви" действительно почти что не бывает - притом не то чтобы северяне огульно осуждали такое взаимное обхождение, скорее уж это считается за "южанские излишества" (северяне вообще склонны посмеиваться над южанами за то, что у них будто бы всё есть, а им вечно всего мало! - вот и придумывают, мол, всякие причуды в еде, одежде, ритуалах, любовных делах...) Некоторые северяне даже и не верят в то, что какие-то мужчины способны заниматься друг с другом плотской любовью всерьёз, а не ради озорства, не в качестве залихватской абсурдной шутки. К примеру, один из моих близких друзей долгое время был уверен, что "мужская любовь" это не более чем прикол (только не знал в точности - взаправду ли такое делают ради прикола, или же вообще ради прикола про такое только выдумывают). При этом мой друг - отнюдь не наивный мальчик, наоборот - по северным меркам это человек средних лет, едва ли не пожилой, так что сей пример вполне показателен. Понятно, что аскетичность и жёсткость военного быта вынуждала северян игнорировать и нивелировать многие реально существующие индивидуальные особенности (я ведь уже рассказывал о том, что национальность можно было выбирать всего-навсего одну из двух, прочие варианты заведомо отметались). Можно предположить, что подобный эффект мог возникать и в отношении сексуальных предпочтений, то есть что всё многообразие автоматически подгонялось под общую гребёнку. Представляется, что теперь, когда настали мирные времена, вольности проявлений близких отношений должно прибавиться и на Севере - не всё ведь изнеженному Югу лидировать в пестроте и нелинейности видов образа жизни, пока мы, северяне, до смерти убиваемся в героической трагической борьбе арийского духа с самим собой.
  
  
   Таким образом, от темы личных отношений вообще мы в полной мере перешли к разговору об отношениях между мужчинами. Определившись для начала в плане сексуальных взаимоотношений мужчин на Арийском Западе, обратимся теперь к осмыслению всяческих других видов мужского общения - ибо, как уже было сказано, очень и очень многое имеет для арийцев несравненно большее значение, чем секс.
  
  
   Итак, арийским образом жизни издавна являлась война; история нашего государства мыслилась как история Завоевания, самосознанием подлинно арийского духа полагалось самосознание воинское. Все сколько-нибудь значимые взаимоотношения мужчин виделись именно под этим углом: общение мужчин всегда было общением воинов - сражающихся либо плечом к плечу, либо друг против друга. И сражение плечом к плечу, и поединок друг против друга, и побоище "стенка на стенку", и схватка "один на один" - все эти виды общения были равно значимы, равно достойны настоящего мужчины. Совершенно не подразумевалась, что сражение непременно должно происходить на грубо-материальном уровне: оно могло представлять собою поединок интеллекта и воли, силы духа и крепости мировоззрения. Вместе с тем перспектива физического противоборства, того или иного телесного состязания была всё время предельно близка - и в приятельском, и в неприятельском общении любой острый разговор мог в любой момент обрести форму силового взаимодействия, не так редко с применением оружия.
  
   Одним из следствий воинского самоопределения было разделение арийских мужчин на ряд принципиальных категорий. Как ни забавно, первое же естественное деление - деление по принципу "военные и штатские" - из рассмотрения фактически выпадало. Дело в том, что большинство из тех, кто формально не был причислен ни к каким воинским частям, всё равно носили оружие и воспринимали себя как воины, хотя по образу жизни могли быть мирными фермерами или далёкими от политики священнослужителями. Людей, которые на принцип оружия не носили и/или воинами себя не считали, было сравнительно мало, и это всякий раз оговаривалось особо - поступает ли человек так, например, по зароку, или же он пацифист по убеждениям, или же он вообще происходит из волхвов и соблюдает их законы.
  
   Деление мужчин на военных и штатских, стало быть, почти ничего не означало - зато существенную роль играли другие деления. Наиболее значимых было два: разделение на "боевых и штабных" и разделение на "строевых и следователей". Второе при этом было несравненно более важным, чем первое - поскольку превращение из "штабного" в "боевого" и наоборот если и не было частым явлением, то ничего фантастического собою не представляло, а вот принадлежность к следовательскому сословию полагала между следователями и всеми остальными практически непреодолимую пропасть. Собственно говоря, обозначенное мною разделение "строевые - следователи" не совсем точно - оно всего лишь подчёркивает тот аспект, что служение следователя по сути своей неподотчётно (я ведь уже писал, что каждый следователь определяет свои действия самостоятельно и отвечает прежде всего сам за себя). Правильнее было бы назвать оное разделение "следователи и все остальные" - поскольку граница между этими категориями была границей в своём роде сакральной. "Извне", глазами этих самых "всех остальных", служение следователя виделось как нечто вызывающее священный ужас, в коем трепет благоговения неотделим от содрогания отвращения - нечто такое, незапятнанное касательство к чему могут иметь только особо посвящённые, носящие сугубую благодать и специально приданную силу лица.
  
   Здесь мы возвращаемся к теме поединка, о которой я говорил выше, точнее - к теме сражения вооружённого с безоружным. В обыденной жизни сражение вооружённого с безоружным воспринимается как сражение заведомо нечестное и вызывает у любого нормального арийца безусловный протест, для преодоления которого требуются какие-то особые обоснования. Отношения следователя с подследственным по форме попадают в эту самую категорию и, соответственно, не могут не вызывать протеста - и вместе с тем для всех очевидно, что такие отношения являют собою схватку на совершенно ином уровне, что это - исключительно важный поединок, который может очень много дать - и очень много требует, особенно от самого следователя, потому что власть в этой ситуации принадлежит ему. Тот, кто берёт на себя такое дело - изначально, поступая учиться в Школу, а далее в каждом конкретном случае - берёт на себя огромную ответственность. По ходу обработки происходит встреча человеческого естества с болью и разрушением, которая должна претвориться в таинство духа - своего рода "овердрайв", прохождение через смерть, временное погружение в пучину небытия. Помните, как я рассказывал о том, что путём овердрайва можно форсировать Пролив, преодолеть даже грозную силу Мальстрема, только не каждый капитан решится пройти через это сам и провести с собою свою команду? Так вот, принимающий призвание следователя ручается этим, что он - такой капитан, который может провести судно через Мальстрем, что вожделенный другой берег Пролива непременно будет достигнут, что "малая смерть", в которую капитан ввергает всю команду, а следователь - себя и подследственного, не закончится "смертью полной и окончательной", а приведёт к важным осознаниям, на которых может быть построен следующий этап обновлённой жизни. О том, как оно происходило на практике, я уже говорил - бывало очень по-разному, но всё-таки в более-менее адекватной ситуации подследственный имел крепкие шансы пережить хорошую трёпку, чтобы выйти на волю с разукрашенной шрамами шкурой и безоговорочным "отпущением грехов". Конечно, в последние годы адекватные ситуации складывались всё реже и реже (и про это я тоже уже говорил), однако чтобы правильно представлять себе, что именно люди думали и чувствовали в те времена, мы должны держать перед глазами всю панораму одновременно - и традиционные представления о благе и полезности следовательской практики, и позднейшие переживания инфернальной безнадёжности, онтологической бессмысленности её.
  
   Следует подчеркнуть, что в законной следовательской практике никакого унижения заведомо не предполагается - наоборот, это священнодействие, в котором равно достойными являются обе стороны. В этом плане незаконная практика всегда является своего рода святотатством, кощунством - и посему устойчиво вызывает безусловный ужас и отвращение. Я уже рассказывал о том, что умеющие работать лица могут быть наняты штабом (или кем угодно ещё) в качестве абсолютно бесправных "палачей на ставке", которые не соблюдают Кодекса Чести и вообще делают не то, что должен делать следователь, а просто обслуживают корыстные интересы своих хозяев; такого рода деятельность однозначно ассоциируется с сатанинскими культами, сопряженными с разрушением тела вплоть до убийства и как правило подразумевающими момент унижения, деморализации, лишения достоинства. Разумеется, не любой незаконнопрактикующий является безответным рабом своих господ - бывают всякого рода "вольные мстители", бывают "благородные разбойники", равно как и разбойники "неблагородные", но свободные - однако любого рода незаконная практика подразумевает жёсткую постановку вопроса о святотатстве. Незаконнопрактикующий всегда должен подчёркивать одно из двух: либо что он - всё равно что настоящий следователь, просто обстоятельства сложились так, что он оказался вне закона, и поэтому всё, что он совершает, есть подлинное таинство и исполнение воли небес - либо что он самозванец и кощунник, творит свой или чужой произвол и на том стоит, и поэтому духовные последствия общения с ним могут быть абсолютно какими угодно.
  
   Власть следователя и в самом деле традиционно воспринималась как власть свыше - разумеется, с теми же самыми оговорками насчёт несовершенства земного исполнения небесных законов, которые бытовали относительно ветхозаветного и христианского священства. Я уже упоминал, что на Арийском Западе, в отличие от Восточного государства, христианской культовой жизни и христианского священства почитай что не было, поэтому духовная власть следователей означала для арийцев-христиан практически то же самое, что и руководство со стороны Системы - для верных. Полагаю, что важным был также и момент мистериальности: для освящения бытия верных существовали храмовые таинства, телесное участие в которых знаменовало духовные метаморфозы, для христиан же сакрализующую роль играло само наличие следовательского служения - неотменимо присутствовавшая в рутине будней возможность "овердрайва", преодоления той или иной безысходной житейской ситуации путём одновременно плотского и духовного "прохождения через смерть" - к новой жизни на земле или уж к полному освобождению от тяжкого бремени земных уз.
  
   Несколько слов о Кодексе Чести следователя. По существу дела, Кодекс Чести табуирует именно то, что традиционно табуировано в самом народном сознании - просто в Кодексе все табуируемые моменты оговариваются жёстко и однозначно, а в обыденной жизни всегда существует своего рода зазор "на случайность". Скажем, следователя спокойно могут дисквалифицировать за нечаянно выбитый подследственному глаз, поскольку глаза и гениталии священны и причинение им ущерба никоим образом недопустимо. В бытовой же ситуации нечаянно выбитый кому-то глаз - конечно же, беда, но само по себе такое событие не накладывает на виноватого печати окончательного падения. Вполне общезначимыми являются также понятия о неприкосновенности женщин, детей и стариков, которые настоящими следователями строго соблюдаются - подразумевается, что участвовать в воинских делах, в том числе подвергаться обработке, могут только полноценные мужчины. На бытовом уровне эти запреты соблюдаются гораздо менее строго, а ежели не соблюдаются вовсе, то остаётся только с болью констатировать разрушение морали - и далее принимать меры по месту и по реальным обстоятельствам, никакой Кодекс Чести тут не поможет.
  
   Очень важный момент, о котором необходимо говорить отдельно - это значение юмора. Юмор в арийской традиции считается непременным условием сохранения достоинства как такового - и личного достоинства отдельного человека, и достойного статуса любого общественного действия, любой значимой ситуации. Формы выражения юмора на Арийском Западе исключительно многообразны; шутка может быть безобидной и жестокой, невинной и циничной, скромной и разнузданно непристойной - в любом случае шутка воспринимается с гораздо большим одобрением, чем её отсутствие. Веселиться можно и нужно при любых обстоятельствах, и чем более затруднительными эти обстоятельства являются, тем острее жажда, которую может утолить лишь животворящая река веселья - огнекипящие воды, полыхающие буруны, всеопаляющая и всеобновляющая стихия смеха. Такое мировосприятие вполне характерно для мистериальной, глубинной, подлинной жизни Системы; надо полагать, что знаменитая любовь приморцев к циничному, ниспровергающему юмору берёт своё начало именно в огнепальных недрах ветхозаветного служения. Торжествующему гимну этого пламени отвечает полная раскатов громового веселья песнь Девяти Великих Духов - бездна бездну призывает, основания земли гудят как струны, голоса сливаются в унисон!.. - и хотя дети разных служений не желают признавать братьями друг друга, все они признают родной эту сокрушающую и обновляющую стихию, все они исповедуют себя причастными ей, на самой грани смерти шутя и смеясь.
  
   Совершенно естественно, что сферы следовательской практики - как зоны "общедоступного овердрайва" - всё вышесказанное касается в первую очередь. Этикет отношений следователя и подследственного подразумевает максимально возможное количество и качество юмора - как говорится, от каждого по способностям, уж кто как может - но стараться должны все. Считается хорошим тоном, чтобы во время обработки следователь и подследственный рассказывали друг другу анекдоты, ибо процесс пытки не может не быть изнурительным для обеих сторон - однако никак не должен быть унылым и занудным, так что развлекать и подбадривать друг друга по ходу этого дела во всех отношениях необходимо. Означенной сфере деятельности соответствует обширный и достаточно разнообразный фольклор; очень вероятно, что всевозможных баек и приколов на "допросную" тему сыщется на Арийском Западе даже больше, чем на тему секса или доброй выпивки - сии, так сказать, три вида пламени вдохновляют народную душу на творчество более чем что-либо иное.
  
   Кстати о народном творчестве - точнее, о народном языковом сознании. Интересный момент: на Арийском Западе существуют два термина, которые можно назвать ключевыми в плане обозначения человеческих отношений - и которые обладают весьма забавной спецификой. Я говорю о понятиях "работа / работать" и "дом".
  
   Слово "работа", используемое просто так, безо всяких дополнений, вполне однозначно понимается как "работа следователя / обработка", аналогично "работать" просто, без дополнений = "работать в качестве следователя, заниматься обработкой". Любая другая работа обозначается исключительно при помощи каких-то специальных дополнений: "работа / работать на плантации, продавцом в лавке, над книгой... (нужное вставить)". То есть, "по умолчанию" данный термин означает на Арийском Западе именно специфическую "сферу овердрайва" нашей культуры - можно сказать, самое главное (по меньшей мере - самое своеобразное) из того, чем занимаются арийские мужчины.
  
   Та же самая петрушка со словом "дом". "Дом" безо всяких дополнений - не что иное как "весёлый дом", иначе говоря - "публичный дом, бордель". В любом другом смысле слово "дом" должно использоваться со специальными дополнениями: "мой дом, дом начальника штаба, большой каменный дом..." - и так далее. "По умолчанию", стало быть, этот термин означает на Арийском Западе специфическую сферу общения мужчин с женщинами и женщин между собой - о специфике этого общения я расскажу ниже, но перед тем добавлю ещё пару слов.
  
   Символическая схема может быть представлена таким образом: "работа" - это совершенствование / исправление / рост (в арийском понимании - "мужское" дело); "дом" - это устроение, уют, отдых, приятие (в арийском понимании - "женское" дело). "Работа" - это то, чем вместе занимаются мужчины; "дом" - это то, что вместе создают женщины. Комплекс из этих двух понятий, употребляемых "по умолчанию" (хотя и выделяемых обычно интонационно - именно чтобы подчеркнуть отсутствие "специальных дополнений") содержит, стало быть, указание на основные направления (как минимум - на ключевые моменты) общественных отношений между мужчинами, между женщинами и между мужчинами и женщинами. Разумеется, всё это сформулировано очень грубо, очень приблизительно и очень, так сказать, широко-обобщённым образом - но своя сермяжная правда в этом обобщении есть.
  
  
   А теперь поговорим о той самой обещанной специфике отношений между мужчинами и женщинами и отношений женщин между собой.
  
  
   Несмотря на арийское соотношение полов - одна женщина на трёх-четырёх мужчин - многообразие женских статусов на Арийском Западе всегда процветало. В нашей стране всегда существовали и замужние, и незамужние, и разведённые, и одинокие; всегда имели место быть не только парные семьи, но и многожёнство-многомужество; всегда в достатке водились и браки по расчёту, и браки по сговору старших, и браки по страстной любви; всегда нежданно-негаданно рождались возлюбленные пары - на краткий миг или на всю жизнь. Абсолютно точно так же, как и мужчины, женщины могли быть корыстными и бескорыстными, жестокими и добрыми - словом, всякими-разными, и отношения с ними тоже могли быть всякими-разными. Впрочем, наверное, так обстоит дело и в других краях - а нам-то сейчас необходимо поговорить про арийскую специфику. В полной мере специфическими являются два арийских женских статуса - статус так называемой "свободной женщины" и статус "женщины в доме" (то есть в "доме").
  
   Исполненное царственного достоинства наименование "свободная женщина" параметрам означенного статуса в полной мере отвечает. Служение свободных женщин являет собою продолжение атлантического служения нашей родины - земли, без вопрошания приемлющей изгнанника и беглеца, земли, с равной щедростью одаривающей новой жизнью и тяжко виноватого, и невинно осуждённого. Можно сказать, что сословие свободных женщин некоторым образом составляет пару следовательскому сословию, онтологически "рифмуется" с ним: во-первых, служение свободной женщины подразумевает безотказную и бескорыстную помощь во всём, прежде всего - в том, чтобы человек смог обрести отдохновение и новые силы для продолжения своего личного пути, а во-вторых, каждая из свободных женщин абсолютно самостоятельна, принимает на себя полноту ответственности за всё что делает сама и за всё что делается рядом с ней. Служение свободной женщины - это тоже своего рода овердрайв, отречение от себя-в-суете и погружение в пучину непознаваемого и невыразимого словами; "сильна как смерть любовь" - так говорит Писание, и воистину оно не лжёт. Свободная женщина встречает всякого приходящего как своего единственного, любит как любят в первый и последний раз, и провожает как на плаху - тем более что зачастую смерть реально стоит у порога и терпеливо ждёт, чтобы разжались объятия. Встреча со свободной женщиной может длиться один день или один час, а может - много часов или много дней; глубина совершаемого вместе с нею "овердрайва вдвоём" не измеряется временем - да и, строго говоря, не измеряется вообще ничем. Подобно следователю, свободная женщина не требует оплаты за свой труд - однако с благодарностью принимает дары, уподобляясь при этом уже не комендатуре, а храму. Принесённые свободной женщине дары будут распределены ею по непосредственной жизненной необходимости, для поддержания себя или кого-то ещё, кому требуется помощь. Имеющий средства даст их свободной женщине; не имеющему средств поможет она сама - деньгами, вещами, советом как заработать либо каким-то иным добрым советом.
  
   Свободные женщины обитают повсюду - в городах и фортах, в селениях и одиноких жилищах вдоль дорог; обычно они живут по-отдельности, но иногда селятся и компаниями, особенно в больших городах, где удобнее может оказаться вести хозяйство вместе, и при этом легко распределиться так чтобы друг другу не мешать, не мозолить глаза. Каждая свободная женщина исполняет свою миссию независимо от других - встречает и провожает, а также ведёт неусыпное наблюдение за тем населённым пунктом, в котором живёт: всё ли в порядке, не требуется ли срочное вмешательство, чтобы вовремя разрулить конфликт, снять напряжение, умиротворить враждующих. Подобно следователям, свободные женщины очень ценят своих соратниц, сословная дружба и солидарность означает для них очень много - и вместе с тем, подобно следователям же, свободные женщины всегда "обращены лицом вовне": их внимание направлено не на своих "единосословных", а на тех, кому может потребоваться помощь. В самую первую очередь в их помощи нуждаются одинокие мужчины - поэтому взгляд свободной женщины обращён, как правило, в сторону мужчин.
  
   Можно сказать, что свободные женщины любят мужское племя в целом - как можно любить время года или погоду, как можно любить вид животных или породу - к примеру, лошадей или собак, в особенности какую-то определённую породу лошадей или собак. Можно сказать, что свободные женщины нуждаются в мужчинах - нуждаются не в сексе, но в мужском общении, точно так же как мужчины нуждаются в общении с ними. Несмотря на эту нужду, их любовь к сему грозному и одновременно трогательному племени беззаветна и бескорыстна; свободная женщина сделает для любого мужчины всё что нужно - после чего отпустит его, не пытаясь удержать. Если свободная женщина собирается "выйти в тираж", то в планах у неё стоит обзавестись не мужем, но ребёнком - хотя от предложения выйти замуж она тоже не откажется, ибо всё равно приняла решение уйти "на покой". Взять же замуж такую свободную женщину, которая совсем ещё не готова "завязывать" - дело исключительно трудное. На любые пламенные объяснения она резонно возразит: "Ну и я тебя тоже очень люблю, я же не уговариваю тебя бросить все твои дела? Приходи, когда я свободна, я всегда тебе рада!" Поэтому в общем случае свободные женщины или выходят замуж по очень сильной любви - или так уж и умирают на своём боевом посту.
  
   Совершенно иное дело - женщины в "домах". Если рассматривать случай обыкновенного "дома" (дома) в обыкновенном населённом пункте с обыкновенными среднестатистическими обычаями и нравами, то мы увидим следующую картину. Дом являет собою маленький весьма уютный мирок, где под присмотром хозяйки ("тётки") процветает небольшой женский коллектив - в равной мере охотно занимаясь и увеселением-утешением приходящих в дом мужчин, и устроением собственного "внутриколлективного" быта. Женщины в доме - это обычно те, кто отнюдь не стремится самостоятельно отвечать за всё вокруг: за всё, за что положено отвечать свободной женщине, отвечает в доме тётка. Тётка отслеживает ситуацию в том населённом пункте, который Провидение вверило её попечению, тётка устанавливает цены за увеселение приходящих и взимает с них плату по своему усмотрению - деньгами, услугами, натуральным обменом; тётка вообще командует экономической политикой дома - так что "девочки" живут под её крылом в полной мере как при мамаше, не думая ни о личном обеспечении-пропитании, ни о личных заработках. В обычном случае такое положение их вполне устраивает. Конечно, время от времени возникают ситуации, когда какая-то женщина, который этот образ жизни совершенно не подходит, продаёт себя в дом ради экстремально необходимой крупной суммы, после чего оказывается вынуждена как-то крутиться, чтобы заработать личные деньги, отдать тётке долг и уйти - в таких случаях проблемы могут быть у всех, потому что характеры могут не сложиться, а определить, кто кому что ещё должен / уже не должен, при том что хозяйство общее, бывает очень трудно. Но всё равно - если дом находится в нормальном месте с нормальными нравами, никаких особых злоупотреблений властью над девочками со стороны тётки (о которых нередко повествуется в романах) быть не может: как только девочки начнут жаловаться на жизнь - местные парни мигом растащат их уже по своим собственным домам, и существование дома на этом закончится. Бывают, правда, места с ужасными обычаями и нравами - но о них я расскажу несколько ниже, а сейчас довершу свою мысль про жизнь в обыкновенных домах.
  
   Женщины в домах относятся к мужчинам, друг к другу и к самим себе совершенно иначе, чем свободные женщины. Друг в друге эти женщины нуждаются существенно больше, чем в мужчинах: в доме, в своём коллективе, они действительно имеют настоящую семью и то общение, которое необходимо им для счастья - а всё остальное, в общем-то, идёт под грифом "текущие житейские обстоятельства" ("мужчины - это явление преходящее: приходящее и уходящее"). Разумеется, такие женщины нимало не против принимать как гостей прибывающих в дом мужчин, и даже временами охотно заводят маленькие романы на стороне (так сказать, "вне рабочего процесса") - при этом они нежно относятся к своим галантам и всячески помогают им, беря на себя ответственность не за всё мужское племя, а только за некоторых избранных, и не в полной мере - а по возможности. Что касается детей, то при благоприятных обстоятельствах дети в домах время от времени рождаются - тогда они тут же и растут, воспитываемые всем любящим коллективом; однако благоприятные обстоятельства (прежде всего - мирная жизнь населённого пункта) складываются не всегда, в эпоху тотальной войны - всё реже. Оговорка насчёт благоприятных обстоятельств имеет не душевное, а весьма телесное значение: как правило, арийская женщина (именно женщина, то есть существо, чей организм привычен к сексу) может забеременеть только в состоянии полной расслабленности, в отсутствие всякого напряжения. Поэтому дети в домах последних времён рождались нечасто.
  
   Ещё один забавный филологический момент. В обиходе применяются два словосочетания - "женщина в доме" и "женщина из дома", и эти словосочетания имеют несколько разный оттенок. Например, может быть сказано: "Я знаком (встречаюсь) с одной - она женщина в доме", а может быть сказано: "Я знаком (встречаюсь) с одной - она женщина из дома". Так вот, если мужчина начинает воспринимать свою знакомую как "женщину ИЗ дома" - это достаточно верный признак (можно сказать, своего рода "филологический намёк"), что она не против уйти из дома и выйти за него замуж.
  
  
   Что ещё необходимо сказать про общепринятые обычаи общения мужчин и женщин? Наверное, следует добавить ещё несколько слов о рождении и воспитании детей.
  
  
   Как уже говорилось, на Юге условия жизни несравненно более благоприятны, чем на Севере - поэтому если женщина собирается заводить ребёнка вне замужества, то ей имеет смысл перебраться с Севера на Юг, там уж как-нибудь да устроиться на жительство (самое простое - работницей на ферме) и спокойно родить. Ребёнок в таком случае вырастает на ферме, после чего или остаётся жить на Юге - или уезжает на Север, туда, где военные подвиги, где крепнет подлинно боевой дух и т.д. и т.п. Ох, сколько наивных мальчишек погибло именно так - нелепо, случайно, без всякого понимания, что происходит!.. Кое-кто, конечно, выживает - и за этот счёт пополняется арийское население Севера; многие северяне начинают рассказ о своей жизни словами: "Я родился на ферме, которой сейчас уже почти не помню, и бежал на Север, когда мне было четырнадцать лет..." На Севере арийцы размножаются существенно хуже, особенно в фортах (собственно, городов-то на Севере только два - это Центр и Северный Город, наши столицы, в которых свои особые условия жизни: в Центре - почти как на Юге, а в Северном - ну как одним словом сказать?.. - про Северный я всё равно буду рассказывать отдельно). Я уже упоминал, что если женщин в форту оказывается слишком мало, то девочки вообще перестают рождаться - так что в итоге может оказаться, что на несколько сотен мужчин в форту вообще всего две женщины: например, одна из них - свободная женщина, а вторая - замужем. Ну и какое тут, спрашивается, размножение? Свободная женщина не может зачать ребёнка, пока не уйдёт со своего поста и не расслабится - а как она в таком случае уйдёт? Никак! А замужняя тоже не может расслабиться достаточно, чтобы забеременеть - ибо на неё падает слишком большая ответственность. Считай, форту конец - если только не привезти откуда-то необходимое число женщин, а откуда их по военным временам привезёшь?..
  
   Ещё один общепринятый способ размножения - это взять себе приёмного ребёнка. По стране всегда шлялось достаточное количество малолетних сирот, и мужчина с более-менее устроенной жизнью мог позволить себе не просто подобрать в дороге сироту, чтобы тот не погиб, а оставить его у себя. Если мужчина не один, а вдвоём с побратимом или напарником - тогда ребёнка почти наверняка можно оставить себе, вдвоём-то с ребёнком прокрутиться гораздо проще, чем одному. Армейское начальство всегда принимало такую ситуацию как факт - ну всё равно как если бы твой офицер или солдат родил ребёнка сам: быть может, для службы оно и не очень удобно - но родительство в любом случае святое дело!.. Ещё можно жениться на женщине с ребёнком или на беременной - например, отхватить себе такую в странствиях по Югу. Если беременная окажется достаточно благосклонна к своему новому мужу, то она наречёт новорожденного его ребёнком, а не ребёнком того человека, кто был отцом по плоти; этого достаточно, чтобы ребёнок в полной мере считался за своим приёмным отцом. Если женщину берёт замуж пара мужчин - то отцами будут считаться в равной мере оба.
  
   В отношении приёмного отцовства необходимо сказать несколько слов отдельно. Сама по себе арийская традиция усыновления - суть которой в том, что кто взял ребёнка себе, тот и есть подлинный отец - имеет не только моральный, но и физический, можно сказать - своего рода "психофизиологический" смысл. Эта традиция укоренена в глубинных особенностях устройства жизни чёрных народов, потомки которых населяют нашу землю в огромном количестве. Чтобы растолковать суть дела, мне опять придётся прибегнуть к "высокой теории", однако я постараюсь не закапываться в неё излишне.
  
   Дело в том, что чёрные этносы всегда сохраняют сильную и глубокую связь с эисской основой своего рода - с эисскими предками, с их суперсистемами, с имеющейся в наличии современной эисской роднёй; эта связь может быть совершенно не осознанной, но она работает, так что чёрный этнос продолжает жить как бы "внутри" суперсистемы своих эисских предков, пользуясь её энергоинформационными каналами как своими собственными. Поэтому чёрные обычно обладают способностью сделать любого "постороннего" - "своим", как бы "усвоить" его - путём "присоединения" его ментальных каналов к каналам связи этой самой "родовой" суперсистемы. Такой процесс называется "адоптация", то есть "приятие, усыновление" (не путать с адаптацией). Адоптированное лицо при этом действительно становится "своим" в отношении адоптирующего этноса - ему открываются кладези родовой памяти, родовых возможностей и пр. Разумеется, адоптировать ребёнка значительно проще, чем взрослого, ибо его собственные ментальные каналы ещё недостаточно раскрыты. Адоптация может производиться в форме разовых ритуальных действий (члены семьи собираются в круг, возлагают на ребёнка руки и т.п.), а может происходить и постепенно, по ходу обыденного общения. Если ребёнка адоптирует не целый род, а один человек, вдобавок ничего не знающий про дары чёрных и про адоптацию, а просто принявший ребёнка как своего и воспитывающий его, то он сможет формировать ментальные каналы ребёнка по образцу лишь только своих собственных ментальных каналов. Полноты силы многих поколений чёрных предков это ребёнку, конечно же, не принесёт - но нет ни малейшего сомнения, что он будет расти подлинным сыном своего приёмного отца и унаследует его личные умения и возможности.
  
  
   Теперь, значит, обещанное про места с ужасными обычаями и нравами. Встречаются на Арийском Западе поселения, где не приемлют чужаков и обижают женщин, где женщину по одному неподтверждённому обвинению в измене могут отдать на растерзание собакам или свиньям, привязать в сарае для изнасилования любым желающим покарать преступницу... - и т.п.; ненависть к чужакам и притеснение женщин идут обычно в едином комплекте, важной составной частью которого является также непризнание юмора. Понятно, что в подобных условиях несладко приходится и другим социальным группам - молодёжи, провинившимся, нижним чинам... - но отношение к чужакам и к женщинам диссонирует с теми законами, по которым живёт наша земля, прямо-таки особенно вопиющим образом. Лично мне доводилось попадать в такие населённые пункты скорее на Севере, чем на Юге - но я знаю, что на Юге подобное тоже бывает. На вопрос, как вообще возможно такое на Арийской Территории? - следует, наверное, ответить следующим образом.
  
   Исповедуемая в соответствующих социумах система ценностей являет собою мировоззрение иного образца - по всему похоже, что это отголоски общественной морали Ветхозаветной державы, "строгость нравов" по тем понятиям, которые бытовали у верных ещё до изгнания из Приморья. Нетрудно предположить, что часть изгнанников, испугавшись арийской земли с её дикой природой и странными обитателями, вступили на путь "отречения от мира" - в надежде не просто выжить в непривычных условиях, но и сохранить себя "достойными" в своих собственных глазах. Дисциплина, всемерные ограничения, скрупулёзный учёт и контроль в отношении внутренних ресурсов, исполнение правил "по букве", ненависть ко всему, что выбивается из предписанных рамок - вот характерные черты "хранения достоинства" ценой отречения от основного закона нашей земли, закона атлантического служения. Интересно, что в конфессиональном плане такие сообщества исповедуют себя отнюдь не верными, а христианами; определённая логика в этом, конечно, есть - ведь верные в своих действиях безусловно подконтрольны Системе, а Система в нынешнюю эпоху вышеописанных воззрений совершенно не разделяет. Можно сказать, что означенные сообщества демонстрируют крайнюю степень той самой непримиримости-нетерпимости, из-за которой у арийцев с самого начала не сложилось адекватных отношений с неарийцами. Можно даже вполне уверенно утверждать, что и мировоззрение арийцев-христиан, и мировоззрение Системы-после-изгнания несли в себе вполне достаточный заряд благоговения, благодарности и жизнелюбия, чтобы приветствовать неарийцев как братьев и принять шаманское служение как братское - однако яд самовлюблённой непримиримости-нетерпимости, присутствовавший даже в самых малых дозах, оказался для нашей многострадальной страны едва ли не смертельным. Об этом, впрочем, я тоже уже говорил.
  
  
   Таким образом, мы опять вернулись к теме тотальной войны - как ни крути, а в центре сего повествования находится именно тотальная война и выход из неё. В течение самого последнего столетия положение в стране ухудшалось всё более и более стремительно; складывалось впечатление, что какие бы то ни было попытки изменить что-то к лучшему роковым образом приводят ко всё более и более тяжким бедам. В правительственных кругах Центра, особенно в Школе, бытовала мрачная шутка, что наиболее достойной наградой за добрые намерения является расстрел - в самом деле, ведь не петля же и не стенка!.. (Смертная казнь через повешение традиционно полагалась за уголовные преступления, а так называемой "стенкой" - смертной казнью наподобие распятия - карались тяжёлые политические преступления, прежде всего - предательство в отношении боевых товарищей, но также и вообще любого свойства "государственная измена".) Несмотря на всё это, люди продолжали жить и радоваться жизни - дружили, любили, воспитывали детей, сочиняли стихи и песни, травили байки-анекдоты и т.д. и т.п. На вечеринках разыгрывали сценки, загадывали загадки, составляли шарады; особенно искромётным бывало веселье в тех случаях, когда ожидалось скорее нападение и общая гибель. Любой компании из пяти-шести человек неизменно сопутствовала гитара - ведь песня может выразить такие чувства, с которыми никаким иным образом не справляется немотствующая душа.
  
   Фольклор эпохи тотальной войны являет собою весьма причудливый коктейль; отдельные выплески и даже целые слои мировосприятия многоразличных сообществ, обитавших на Арийской Территории на разных исторических этапах, соединялись в громокипящем хмельном кубке, предназначенном для утоления последней жажды обречённых. Легенды и мифы о событиях древнейшей истории смешивались с непристойными пародиями на злободневную тему, высокое и священное легко и дружески соседствовало с вульгарным и обсценным. Народное творчество очень адекватно воссоздаёт эмоциональную панораму тогдашнего бытия - и посему мне представляется осмысленным посвятить завершающую часть данной главы именно ему.
  
   В ближайших главах вниманию читателя будет предложено некоторое количество примеров такого рода творчества - отдельно прозаических, отдельно стихотворных - для более адекватного восприятия снабжённых комментариями. Искренне надеюсь, что мои комментарии будут способствовать лучшему пониманию означенных текстов, а совсем не наоборот.
  
  
  

Глава 3:

Наши нравы в зеркале фольклора. Проза

  
  

...Моя душа взошла травой

Над моей головой

Моя душа течёт водой

В твою ладонь, в твою ладонь

Моя душа кричит совой

Над тобой, над собой

Моя душа хранит как змей

Души всех моих друзей...

  
  

1. Житьё-бытьё типично армейского образца. Анекдоты и байки Арийского Запада

  
  
   Я не планирую комментировать всё подряд - зато, быть может, в своих комментариях буду довольно далеко уходить от непосредственного предмета и сюжета той или иной истории. Мне представляется, что так гораздо интереснее. В конце концов, много о чём можно догадаться и без особой подготовки. С другой стороны, если какие-то мои замечания покажутся, наоборот, излишне примитивными - я не обижусь, мне гораздо важнее сделать свою мысль ясной.
  
   Начнём с "классики" - первые три анекдота вполне добротно представляют золотой фонд фольклора и вместе с тем, как мне думается, в специальных комментариях не нуждаются. Единственная значимая деталь, которой читатель по случайности может не знать - тот момент, что должность начальника связи традиционно следует за должностями начальника штаба и начальника охраны, те же, соответственно, следуют одна за другой. Это своего рода "фишка" третьего по счёту сюжета (про ревизора в колодце).
  
  
   * * *
  
   Про жёнку и жжёнку
  
   Встречаются два друга после долгой разлуки. Один за это время успел жениться - ведёт другого домой, знакомит с женой. Ну, посидели-поужинали, выпили, пора и на боковую. Постель, ясное дело, общая - жена просто забралась подальше в уголок, стали все спать. Ночью гость просыпается - спьяну, спросонку не сообразить, где ночует; видит только, что тут рядом женщина - ну, как упустить? - подвалил к ней, она в полусне ему спокойно отдалась и дальше спит. А он-то совсем прочухался, вспомнил, что к чему; застыдился, думает - надо перед другом повиниться прямо сейчас! Стал друга тормошить - а тот ведь тоже набравшись, да и умаявшись, спит как колода. Наконец с трудом растолкал: "Слушай, я это... Насчёт твоей жёнки!" Друг соображает плохо, но понимает, что гостю приспичило похмелиться: "Во-во, - говорит, - жжёнка моя в бутылке, в изголовье кровати." - "Да нет же! Я это... жёнку твою взял!" - "Сам нашёл уже? Вот и ладно, а чего так убиваешься? Всю, что ли, до дна вылакал, мне не оставил?" Тот чуть не в слёзы: "Да нет же! Разок только взял я жёнку твою!" - "Ну коли только разок приложился, то ничего, на завтра хватит нам, бутылка-то не маленькая!" - "Ох! Приложиться-то лишь разок приложился - да не к бутылке, а к жёнке, ну то есть к жёнушке, к супружнице твоей!" - "А, вот оно что!.. - успокоился хозяин. - Ну, жёнка не жжёнка - с одного разу не кончится!" - повернулся набок и опять захрапел.
  
  
   * * *
  
   Типичное х/б армейского образца
  
   Идёт по форту комиссия из Центра. Начштаба показывает гостям то и это, вроде как всё путём, будто бы пока что всем довольны. Вдруг как на грех - на краю плаца вопиющее зрелище: на что ни попадя наброшена плащ-палатка, под ней какая-то парочка занимается любовью. Прямо у комиссии под носом - не объехать, не обойти!.. Желая устранить неловкость, начштаба картинно щупает край плащ-палатки рукой: "А вот, мол, посмотрите, гости дорогие - здесь у нас типичное х/б армейского образца!" Внезапно из-под плащ-палатки высовывается рожа: "Точно, господа хорошие, всё как есть чистая правда! Здесь у нас и х... типично армейского образца, и б...!"
  
  
   * * *
  
   Ревизор в колодце и встреча не по чину
  
   Идёт как-то раз капрал по краю форта. Вдруг слышит невесть откуда вопли: "Начальник штаба!.. Начальник штаба!.." Оглянулся капрал, ничего не понимает. А вопли всё громче: "Начальник охраны!.. Начальник охраны!.." Стал капрал более пристально всё осматривать - видит, сухой колодец, там сидит какой-то незнакомый хмырь и надрывается. Кинул капрал верёвку, вытащил нежданного гостя наружу. Тот поправил форменку и салютует: "Я - ревизор такой-то, прибыл инспектировать ваш форт, но по дороге в штаб ненароком провалился. Я вообще-то ждал начальника штаба, но он не подошёл, занят, наверное - стало быть, вы здешний начальник охраны?" - "Неа, говорит, я капрал такой-то!" - "Капрал такой-то? Не начштаба, не начальник охраны, не начальник связи даже?!.. Какого ж чёрта вы не по чину меня встречаете!!!" - бух обратно в колодец и ну орать: "Начальник связи!.. Начальник связи!.."
  
  
   * * *
  
   Примечание к следующему анекдоту:
  
   Рассказ о поединке северного и южного князей в гротескной форме живописует разницу между северным и южным темпераментом - притом не только темпераментом, но даже и, некоторым образом, жизненным подходом. Под "южным князем" подразумевается, конечно же, не просто южанин, а ю/а - со вполне специфической пылкостью этой крови. Анекдот бытует скорее среди северян, хотя южане свою прелесть в нём тоже находят. Повествование сие в принципе бесконечно, может продолжаться по желанию веселящейся публики сколь угодно долго - поэтому я даю здесь только начало.
  
  
   * * *
  
   О поединке южного князя с северным князем
  
   Поссорились как-то раз южный князь с северным князем, вызвали друг друга на поединок, назначили подходящее для схватки место. Примчался туда южный князь, отсалютовал стремительно, начал драться. Дрался, дрался, бился, бился - устал, остановился на минуту, чтоб дыхание перевести. Тут подъезжает северный князь. "Приветствую тебя, - говорит, - о доблестный недруг мой, вот я и прибыл, чтобы нам с тобой померяться силой!"
  
   Не смутился южный князь - отсалютовал ещё раз, начал драться. Дрался, дрался, бился, бился - устал, остановился вновь. Тут северный князь говорит: "Давай, - говорит, - о доблестный недруг мой, оружие для схватки выбирать!"
  
   Не смутился южный князь - разложил всё своё оружие, быстро выбрал подходящее, быстро отсалютовал, начал драться. Дрался, дрался, бился, бился, устал, остановился... - и т.д. и т.п.
  
  
   * * *
  
   Про зануду под допросом
  
   Притащили одного зануду в комендатуру, собрались допрашивать, а он и говорит: "Принесите мне вязальный крючок!" Они там, ясное дело, возмутились - ишь ты, мол, ещё условия следователям ставить, а ну-ка! - и стали его допрашивать. Обрабатывают его все по очереди, стараются, а он знай своё твердит: принесите, мол, вязальный крючок! - и больше ничего. Ну прямо как заклятый какой!.. Они помаленьку все психовать начали - один следователь в запой ушёл, другой с нервным срывом свалился, сам начальник комендатуры уже за сердце держится - а зануда хоть бы хны, знай своё долдонит. Тут, как назло, прибывает ревизор из Школы. Они от отчаяния уже было хотели зануду вовсе пристрелить, чтоб срам прикрыть - но не вышло, ревизор заметил, стал выяснять, что к чему. Вник в ситуацию и говорит: "А что, мол - принесите-ка ему вязальный крючок, да и поглядим, что будет!" Ну, что с ревизором спорить? - принесли, выдали зануде лично в руки, сами все вокруг встали и смотрят. Взял зануда крючок, сунул в правое ухо, вытащил одну затычку; сунул в левое ухо, вытащил другую затычку; положил крючок и говорит: "Ну вот, а теперь задавайте ваши вопросы!"
  
  
   * * *
  
   К двум нижеследующим историям я хочу сделать одно общее примечание. Оно касается имён "Ханс" и "Хильберт", а также фольклорного персонажа, именуемого Рюхливый Неариец (он же Мудрый Ханс).
  
   "Ханс" и "Хильберт" - имена традиционно парные. Имя "Ханс" в равной мере распространено и среди арийцев, и среди неарийцев, особенно неарийцев христианизованных. Есть основания полагать, что происхождение этого имени уходит корнями в единую для всех народов древность ойкумены, однако особое распространение этого имени связывается с личностью того, кого именуют Старшим Братом Господним или Иоанном Предтечей. Традиция гласит, что означенный Старший Брат Иисуса был неарийского происхождения (что вполне вероятно, ибо в Приморье той поры обитало огромное количество инокровных в самых разных социальных статусах). Деятельность Иоанна Предтечи оставила огромный след в культуре Арийского Запада - с его именем принято связывать традицию обличительной проповеди, которая возникает в ситуациях тяжёлого социально-политического кризиса. "Великую землю разъела ржа, зло колосится как рожь - пусть языки острее ножа раскромсают ложь..." - этот гимн, вполне общепринятый для всех слоёв населения Арийского Запада, иной раз именуется "Песнью Предтечи" или содержит какую-то иную отсылку на означенное историческое лицо.
  
   Имя "Хильберт" распространено скорее у арийцев, хотя вариант "Элберт" может подразумевать указание на неарийскую культуру (Эл - имя одного из двух главных лиц Великой Семёрки), вдобавок у неарийцев существует вполне принятое имя "Хиль" (у арийцев, правда, такое имя тоже бытует). Возвращаясь к теме "парности" имён Ханс и Хильберт, я хочу подчеркнуть, что персонажная парочка, носящая эти имена, встречается в фольклоре Арийского Запада повсеместно - чаще, конечно, в юмористических сюжетах, но бывает, что и в трагических. Нимало не подразумевается, что в разных историях действуют одни и те же Ханс и Хильберт, однако при прочих, как говорится, условиях равных Ханс - более простой парень, а Хильберт - более "мудрёный". В реальной жизни какая-нибудь пара друзей может взять на себя имена "Ханс и Хильберт", или же их могут прозвать так общие товарищи - особенно если до той поры эти люди были не вместе, а по отдельности, и никаких особых личных имён за собой не держали. Здесь необходимо отметить, что традиция менять имена на Арийском Западе весьма распространена - человек может менять имя хоть при каждой перемене места жительства или рода деятельности, и никто не находит это зазорным (хотя, конечно же, существует великое множество людей, которые берегут своё имя с детства). Также распространена на Арийском Западе традиция носить не имя, а прозвище.
  
   Премудрый Ханс (Мудрый Ханс), он же Рюхливый Неариец - фольклорный персонаж, известный своим простодушием, анекдотическая и одновременно эпическая фигура, в некотором роде напоминающая образ библейского Самсона. "Рюх, рюхалка" - это "разум, рассудок, соображалка", "рюхать" - значит "думать, соображать", "рюхливый" = "умный, сообразительный". Здесь действуют родственные корни "рюх-рих-рич", имеющие пул значений "ум, премудрость" - "богатство премудрости" - "богатство вообще, как таковое". Сюда же тяготеют корни "рех-рекс-реш" с областью значений "прямой - правый - править - решать".
  
  
   * * *
  
   Как охранник Ханс был подследственным
  
   Как-то раз в одном форту ждали приезда ревизора из Школы. А местечко тихое, мирное - в комендатуре уже давно ни одного подследственного, да и следователь вообще-то в длительном отсутствии. Что делать?.. - обратились к охраннику Хансу: "ты, мол, у нас парень безотказный, много лет при комендатуре - выручи, побудь разок за подследственного, чтоб нам всем фортом не опозориться!.. " Ладно, чего там - Ханс помочь всегда согласен.
  
   Прибывает наконец долгожданный ревизор, да не один, а с товарищем. Встретили гостей чин чинарём - угостились все вместе дома у начштаба, притом не как попало, а прямо-таки от всей души. С утра у ревизора голова трещит, руки дрожат - а спутнику его вроде как полегче, он то ли здоровьем покрепче, то ли не так сильно перебрал. Ревизор ему и говорит: "Выручи, мол! Была не была, смухлюем с тобой разок - пойди вместо меня, ты в принципе-то работать умеешь, да скорее всего там и не понадобится ничего - наверняка тут комендатура как есть пустая!" Ну что, друга ведь надо выручать - нечего делать, тот пошёл.
  
   Проводили его в комендатуру, а тут на тебе! - оказывается, у них подследственный имеется, ну то есть охранник Ханс. Оставили лже-ревизора наедине со лже-подследственным; оба, конечно, чувствуют себя неловко. Ханс волнуется, как бы родной форт не посрамить, однако дело своё знает: рубашку снял, улёгся на кушетку носом вниз и ждёт. Новоявленный ревизор понимает, что отступать некуда, надо за работу браться - тем более подследственный-то вон какой страшный: суровый, молчаливый!.. Спрашивает Ханса, не зная с чего начать: "Вам по какой - по первой, второй, третьей или четвёртой?" - разумея степени допроса. А Ханс, хотя и всю жизнь при комендатуре, в следовательских тонкостях не шибко разбирается; думает про себя: ух ты, мол, каков - столичная штучка! У них там, у знатоков, видать, все части тела пронумерованы!.. - и отвечает стеснительно: "Мне бы по пяткам и по спине". А ревизору от волнения другое слышится: "Мне бы, мол, по пятой, и посильней!" Ну, думает ревизор, подследственный-то наверняка выдающийся злодей - ишь как глумится над следовательским ремеслом, пятую степень выдумал! Никак нельзя ему спуску давать, не то одолеет меня вовсе! - собрался с духом и взялся за Ханса, а сам себе под нос приговаривает: "По третьей, и не спорьте!" А Хансу слышится: "Портретик бы не испортить!" Ух ты, - думает Ханс, - Ну, мастак, сразу видно мастак! А ну как и правда он до моей морды доберётся, раскровенит ещё всю - как я с таким портретиком на смену-то пойду? - и говорит тихонечко: "Да уж, с рожей-то поаккуратнее!" А бедному лже-следователю слышится: "Да уж, строже бывает только в курятнике!" - ну, думает, беда, циничный какой злодей попался, надо попытаться как-то его осадить! - и цедит сквозь зубы со значением: "Хамства не терплю!" Ханс и это по-своему понимает: Ханса не терплю, мол!.. Обиделся Ханс - ни фига себе, думает, у нас при комендатуре охранников-то всего двое, а этот, мол, ещё и выбирает, которого ему в подследственные дадут! - и говорит вежливо так, но уже как бы и с возмущением: "Что ж - Хильберта вам?!" А тому от страха чудится: "Что, гибельно вам?!" Сдали нервы у лже-следователя совсем - ну его, думает, вовсе нафиг! - убрал нож, вымыл руки, бросил Хансу через плечо: "Убирайтесь, мол, и чтобы через пять минут духу вашего тут не было!" - и вышел вон. Поднялся Ханс с кушетки, кряхтя. Ну, думает, убираться-прибираться - оно, конечно, дело нехитрое, комендатурские охранники спокон веков полы после допросов моют; но чтобы уха моего тут через пять минут не было? - плохо дело, думает Ханс, значит ухо он мне всё ж таки оттяпал, ирод, да поди уронил, надо найти его поскорее! - и полез по всем углам с мокрой тряпкой шарить. Пять минут проходит - возвращается горе-ревизор. Ханс перепугался, что уха найти ещё не успел, высунулся из-под кушетки и кричит: "Ухо ищу! Ухо ищу!" - а тому от ужаса мерещится залихватское: "Ух, ещё! Ух, ещё!.." Заорал он тут как резаный и задал стрекача.
  
  
   * * *
  
   Про снеговика на дороге к Центру, про целую компанию бравых вояк и про ручку от двери в рай
  
   Гуляли как-то раз ученики Школы Следователей за городом, а дело было зимой; в сугробах вдосталь навалялись, снежками вдоволь накидались, а в довершение всего слепили у дороги снеговика. Хотели было нарядить его как студента, да не нашлось очков; тогда одели его как офицера - фуражку на голову, китель на плечи - оставили его в таком виде и уехали.
  
   Снеговик постоял-постоял у дороги да соскучился. Али, думает, я не настоящий офицер? Фуражка у меня есть, китель есть. Не лучше ли мне, думает, чем бездарно тут торчать - смотаться бы в Центр, благо недалеко, прогуляться по тамошним знаменитым ресторанам! Однако штанов-то нет, а как без штанов покажешься в Центре? Без штанов никак нельзя, надо спешно что-то придумывать.
  
   Выбрался снеговик из сугроба, проковылял до придорожного озерца, залез поглубже - чтобы не было сразу заметно, что ниже пояса он слеплен кое-как - остановился и стал ждать. Наконец подъезжает машина - это офицер-централ с пригородной прогулки возвращается. Смотрит - стоит кто-то чуть ли не по пояс в ледяной воде; удивился, выглянул, спрашивает: "А что это, мол, вы тут делаете?" - "Да вот видите, отвечает снеговик, удовольствие получаю - купаюсь!" - "Так ведь холодно же!" - "Напротив, очень тепло: вон от воды даже пар идёт!" А над водой и правда лёгкий парок - мороз-то крепчает. Заинтересовался офицер: "Как вы полагаете, - спрашивает, - тут, наверное, какие-нибудь подземные ключи?" - "Очень даже может быть", - отвечает снеговик.
  
   Захотелось офицеру тоже искупаться. "Как вы полагаете, спрашивает, могу ли я тут искупаться, не замочив моих брюк?" - "А вы снимите их, - советует снеговик, - вон как это сделал я!" Офицер обрадовался, снял штаны, залез в воду - и тут же сходу прямо ко льду и примёрз. Тогда снеговик вылез, оделся в офицеровы штаны, принёс из офицеровой машины лом, отколол офицера ото льда - порядочный такой снеговик оказался - сел в машину и укатил в Центр. Остался офицер без машины, без штанов, но с ломом.
  
   Ну, что прикажете делать? Стоит, ждёт. Наконец едет автомобиль, а в нём - провинциал, надумал в отпуску столицу посмотреть. Видит провинциал - стоит посреди дороги человек без штанов, но с ломом. Удивился, заинтересовался - может, думает, это какой-то особый страж Центра, или же некий символ, или тут вообще такая нынче мода? Высунулся в окошко и спрашивает: "Что это вы, господин офицер, тут делаете и что это означает?" А тот не отвечает, только молча пальцем его к себе манит - подойдите, мол, сюда поближе! Вылез провинциал из машины, подошёл к офицеру, а тот хвать его за грудки и говорит на ухо тихо-тихо: "Я, мол, сумасшедший псих из Центра, я у всех отнимаю штаны. А ну-ка быстро снимай штаны, не то хуже будет!" - и ломом взмахнул. Перепугался провинциал, не стал с психом препираться - отдал тому штаны; тогда офицер сунул ему в руки лом, сел в его машину и уехал. Остался провинциал без штанов и без машины, но зато с ломом.
  
   Расстроился было, прямо не знает, как и быть. Однако видит - едет следователь-ревизор в чёрной машине. Провинциал быстренько снял с себя всю одежду, разложил на снегу, как будто человек лежит - и давай по этой фигуре ломом колотить. Следователь-ревизор заметил, что у обочины какой-то голый хмырь лежащего офицера ломом убивает - ноги, видать, уже начисто отбил, небось какой-нибудь совсем дикий неариец! - выскочил из машины, на ходу вынимая нож и пистолет: "Стой, кричит, злодей, я тебя сейчас убью!" - и сразу к лежащему, посмотреть, жив ли. А провинциал быстренько обежал следователя вокруг - юрк в его машину и закрылся там. Понял ревизор, что его накололи, стал стучаться в машину и грозиться всяко - но тот, понятное дело, не открывает, и вообще явно собирается уезжать. Взмолился тогда ревизор по-хорошему: "Ладно, говорит, бери машину, только папку мою отдай, вон она на заднем сидении лежит - без этой папки мне расстрел, а то и вовсе стенка!" Пожалел его провинциал - "Хорошо, говорит, будь по-твоему, отдам тебе папку, а ты зато отдай мне свои штаны!" Следователю некуда деваться - согласился, сунул тому в окошко свои штаны, тот ему папку с делами по-честному отдал - и укатил. Остался следователь-ревизор без машины и без штанов - но с папкой, а это самое главное.
  
   Тут как раз едет шикарная машина с Юга, и ведёт её южный офицер-плантатор, сепаратист - вся машина набита деньгами, взрывчаткой, пулемётами-огнемётами, а в багажнике - ещё три сепаратиста-террориста. Видит плантатор, что на дороге следователь-ревизор стоит, ему рукой машет - притормозить велит. Заволновался конечно, однако не унывает - "Ничего, думает, если он поймёт, что я сепаратист, захочет меня арестовать - я просто убью его и уеду, вот и всё тут!"
  
   Остановил машину, вышел - а следователь не глядя на него листает свою папку, приговаривает себе под нос - "Так-так, мол, всё ясно! Машина номер такой-то, цвет такой-то. Придётся обыскать. Снимайте штаны!" Плантатор-сепаратист законопослушно снимает штаны, а сам думает: "Ладно-ладно! Вот только он скажет, что я сепаратист - я его сразу же убью!" А следователь надевает его штаны, заглядывает в машину: "Ага-ага, мол, а бензин-то есть?" - "Да вот, пожалуйста! - отвечает сепаратист, а сам думает: "Пускай-пускай, мол! Как только скажет - вы, мол, господин хороший, на самом деле сепаратист, вы арестованы! - сразу убью его, застрелю, и точка!"
  
   А следователь-ревизор тем временем залезает в машину, садится за руль. "Так-так, спрашивает, а деньги-то у вас есть?" Сепаратист-плантатор достаёт из кармана громадную пачку денег, протягивает ему - а сам про себя приговаривает: "Ничего, это он только воображает, что может сделать со мной всё что угодно! Играет со мной в кошки-мышки, предвкушает разоблачение - а того и не знает, что как только назовёт меня сепаратистом - я его убью, и все игры на этом кончатся!" - "Ну-ка, захлопните дверцу поплотнее!" - приказывает ему следователь. Тот захлопнул, а сам думает - "Ладно-ладно, вот сейчас он скажет: вы арестованы!.." - "До свидания, всего наилучшего!" - говорит ревизор и уезжает. Ну, что делать?.. Остался сепаратист-плантатор без штанов и без машины - однако с ручкой от дверцы, которую захлопывал и в которую от изумления вцепился, когда ревизор газу дал.
  
   Стоит он вот так без штанов, но с ручкой от дверцы, и вдруг видит: идёт по дороге Рюхливый Неариец - Мудрый Ханс; идёт себе, песенки поёт. "Эй, ты!" - кричит ему сепаратист. Рюхливый Неариец подошёл, ему любопытно стало - "Что это, мол, у тебя в руках?" - "Хо! - говорит сепаратист. - Это я тут охраняю дверь в рай, и вот у меня от этой двери ручка." - "А где же сама дверь, и как в неё войти?" - "Дверь невидимая, а чтобы в неё войти, существуют два условия: во-первых, нужно быть совершенно чистым сердцем, а во-вторых - без штанов." Обрадовался тут Мудрый Ханс, мигом сбросил штаны - взялся за ручку, отворил дверь и вошёл; ну и, конечно, прикрыть за собой не забыл, чтобы культурно было. А сепаратист остался на дороге один - с ручкой от двери в рай и при хансовых штанах, как дурак.
  
  
   * * *
  
   Далее я хочу привести парочку-троечку сюжетов, относящихся уже не к юмористически-бытовой, а скорее к сакрально-мистической сфере - это сюжеты, имеющие хождение в легендах, новеллах, романах и философских трактатах. Ну и в балладах, конечно, однако сейчас покамест речь о прозе.
  
  

2. О Белом Козлоноге, о храбром Пони и о невзрачном юноше. Легенды и новеллы Арийского Запада

  
  
   Перво-наперво следует иметь в виду, что устные и письменные формы повествования на Арийском Западе легко и свободно перетекают друг в друга. Легенды и удивительные житейские истории проплывают над страной балладами, оседают в романах и новеллах, извлекаются из книг и пересказываются в качестве бытовых происшествий, на ходу обрастая деталями от других историй, конкретно знакомых повествователям. Вдобавок важно вот что. У нас на Западе - немало грамотных, это раз, и немало чёрных, это два, а ведь многие чёрные обладают даром особого чтения, которое называется "чтением руками". "Читающий руками" воспринимает смысл написанного не через буквы и слова, а непосредственно - "считывая" порою не только пребывающие в глубоком подтексте прообразы-архетипы-прототипы, но и личные судьбы самих авторов, а также переписчиков (если это рукопись) и даже перепечатников. Литература сливается с жизнью, жизнь изливается словом.
  
   Огромную роль в означенном "круговращении сюжетов" играют глобы. Я уже говорил о том, что многие глобы поддерживают давние и устойчивые контакты с обитателями суши, принимая происходящие с их контактёрами события весьма близко к сердцу. А поскольку глобы наблюдают жизнь суши не своими собственными глазами, а через восприятие своих контактёров - то не так редко они получают яркие, красочные, эмоционально насыщенные картины, которые с реальной действительностью соотносятся, так скажем, в высшей степени своеобразно. "Своеобразно" - это означает не то чтобы уж прямо "совсем никак"; однако опознать опосредованный глобовским поэтическим восприятием сюжет иной раз бывает сложновато. Антуражные детали "выпадают" из своих собственных исторических контекстов и "прилипают" к совсем другим, разные события "накладываются" и просвечивают друг сквозь друга, действующие лица и их мотивации образуют подвижные узоры калейдоскопа. Смело можно сказать, что глобы являются подлинными соавторами-сотворцами не только множества художественных произведений, созданных на суше - но и, в некотором смысле, самих событий, порождающих художественные произведения и даже порождённых ими. Соучаствуя в переживаниях людей - героев ли песни-новеллы-романа или героев реальных происшествий - глобы "отзеркаливают" эти переживания в адрес "действующих лиц" и вообще всех, кто имеет какое бы то ни было отношение к делу. Глобы невольно усиливают те эмоции, которые получают через переживание сюжета - прежде всего, эмоции, близкие и понятные им самим - и эти "зрительские" эмоции оказывают сильнейшее влияние на "действующих лиц" (они же - "исполнители"). Охваченные подобными "тайфунами чувств", люди порою совершают такое, чего "на трезвую голову" ну никак не стали бы совершать. Вдобавок с особым вниманием за приключениями обитателей суши следят не взрослые, поднаторевшие, а юные, неопытные глобы - которые не очень отличают происходящее в книжке от происходящего в жизни, да и вообще не больно-то разбираются в том, что является обычным, адекватным ходом вещей - а что нет. Поэтому заинтересованный недобрый советчик может достаточно легко ввести глоба-подростка в заблуждение и побудить его к тому, чтобы он спровоцировал в "нужном" сообществе какие-то "нужные" эмоциональные движения. Постфактум такие явления иногда выглядят вполне "правдоподобно", а иногда - ужасно дико: "что же это давеча на всех нас накатило?!.." Однако это я малость увлёкся и то ли отошёл от темы, то ли, напротив, чересчур углубился в неё. Мне хотелось лишь подчеркнуть, что посредническое участие глобов в творчестве обитателей суши исключительно велико, и многие художественные образы своим широким хождением и своеобразием обязаны именно глобам.
  
   Ну вот, а теперь наконец перейдём к этим самым образам-сюжетам. Я выбрал их немного - так примерно три с половиной.
  
  
   * * *
  
   Князь Преображений
  
  
   Тема "Князь Преображений" - одна из наименее осовремененных тотальной войной, именно поэтому я и надумал с неё начать. Тема эта, безусловно, достаточно древняя, хотя, скорее всего, подвергалась на разных этапах очень разному осмыслению. Существует совокупность устных легенд, а также новелл, а также как минимум один знаменитый философско-мистический роман; многочисленные трактаты, использующие этот сюжет, опираются на весьма широкий веер источников. Несть числа стихам, песням, пьесам, проповедям и духовным поучениям - не трактовал тему "Князь Преображений" только ленивый, уж больно много возможностей истолкования она даёт. Присоединюсь к этой компании и я.
  
   В данном изложении сюжета я ориентируюсь прежде всего на вышеупомянутый роман - опуская для краткости множество деталей, коими по сравнению с устными и новеллическими версиями роман расцвечен.
  
  
   * * *
  
   Некий князь в поисках невесты обращается за помощью к таинственным колдуньям. Они помогают ему найти необыкновенную невесту - чистую и премудрую пастушку - но по условию получают власть над новорожденным сыном этой пары. Колдуньи превращают младенца в белого козлёнка и поселяют в глухом лесу, произнеся над ним странное заклятие: юному князю предстоит жить и умереть в таком облике - однако, если он сумеет обрести человеческое тело, то он получит власть над своей плотью и сделается господином преображений, то есть сможет превращаться когда угодно и в кого угодно, более того - сможет делиться этим даром с другими (последний момент становится ясен позднее, в момент заклятия-предсказания это не вполне понятно).
  
   Ребёнок растёт в лесу, имея с людьми достаточно своеобразное общение - в пещеру, где он живёт, иногда приходят то охотники, то прекрасные девушки, приносят ему дары и совершают перед ним поклонение. Постепенно он осознаёт себя человеком и после ряда трагических событий выходит к людям в деревню - уже не в виде козлёнка, а в виде особого существа - Белого Козлонога, имеющего в себе и человеческие, и животные внешние черты. Жители деревни поначалу боятся его и брезгуют, но доброе сердце Козлонога обращает к себе души - люди становятся всё более человечными внутренне, а сам он всё более освобождается от внешних звериных черт.
  
   После долгих испытаний юноша наконец обретает полную власть над своим телом и становится Князем Преображений. Однако при этом он теряет своих односельчан: оказывается, что пока он в процессе преображения спал глубоким сном, прошло много лет, и его деревни больше нет. Князь Преображений отправляется в город и занимает в городском социуме особое место - становится чудаком-проповедником, слова которого задевают всех. Он никогда не обличает прилюдно, однако наедине говорит каждому о том, что известно только самому собеседнику Князя и более всего того волнует; он даже может во время разговора предстать перед собеседником в наиболее значимом для того обличье - потерянного друга, умершего близкого, утраченной возлюбленной и пр. Люди воспринимают это очень по-разному - кто-то проникается к Князю Преображений благодарностью и любовью, а кто-то, наоборот, ненавистью.
  
   По ходу дела выясняется, что Князь Преображений может поделиться своей возможностью превращаться и с другими. Это не приносит ему радости: женщина, которую он любит, в момент объятия становится птицей и в восторге полёта улетает от него навсегда, а другая женщина, проведя с ним ночь и почувствовав в себе это свойство, в ужасе бежит к нелюбимому и отдаётся ему, чтобы снова стать "обычной". Ей это удаётся, но способность к преображению получает этот недобрый и корыстный человек (по другому варианту - она отдаётся многим людям подряд, и все они получают дар превращения, которому тоже не больно-то рады).
  
   Князь Преображений отправляется к отшельнику, чтобы узнать свою судьбу и своё предназначение. Отшельник не может сказать ничего о нём лично, но говорит, что есть пророчество: на землю упадёт несчастье, о котором никто не догадывается и к которому невозможно приготовиться, и люди спасутся, только если к этому часу будут иметь способность перевоплощаться: может быть, будет пожар, и люди должны стать птицами, а может, потоп, и люди должны стать рыбами, чтобы пережить бедствие и сохранить свой род.
  
   Князь Преображений возвращается в город, желая научить людей превращаться. Этот этап его проповеди становится критическим - многие жители уже готовы к тому, что Князя необходимо изгнать. Наиболее коварные враги составляют интригу, чтобы не просто изгнать, а погубить его насовсем. Они уговаривают Князя Преображений явить чудо - войти в город в виде прекрасного Белого Козла, а сами тем временем бегут к прочим горожанам и поднимают панику: мол, сейчас с гор придёт белый козёл, принесёт вам чуму и гибель, прячьте детей, спасайте скот, запирайте двери! Им удаётся возбудить в толпе страх и ярость - люди бегут навстречу Белому Козлу с камнями и кольями, зажимают его на мосту над речкой и забрасывают камнями. Его мёртвое тело падает в реку.
  
   По поводу избавления от опасности в городе устаивается праздник. Не празднуют только несколько человек, близкие Князя Преображений - его верные подруги, его кровные братья, двое его сыновей, то есть люди, в жилах которых течёт его волшебная кровь, несущая дар преображения. Все остальные веселятся и пируют, от изобилия их одолевает жажда, так что в итоге в городе не остаётся ни одного человека, кто, спустившись к реке, не выпил бы пригоршни воды - той самой воды, которая приняла в свои объятия тело Белого Козла. Посмертный дар Князя Преображений получают таким образом абсолютно все жители города - но как они сумеют распорядиться этим даром?..
  
  
   * * *
  
   В своих комментариях мне бы не хотелось чрезмерно уподобляться авторам трактатов, исследующих тему "Князь Преображений" кто во что горазд - поэтому я постараюсь быть не слишком многословным.
  
   Прежде всего, в глаза буквально бросается то самое, о чём я говорил в подглавке про Восток: речь идёт об утрате так называемыми "обычными людьми" чёрных дарований и о тотальном страхе перед их возвращением. Первая же мысль, которая напрашивается в таком случае - что, стало быть, роман следует относить к пост-стелламарской эпохе, эпохе повсеместных гонений на чёрную кровь. Однако не стоит полагаться на это соображение чересчур доверчиво: история открывает нам, что социально-психологические проблемы такого свойства имелись и гораздо ранее стелламарской войны - иначе противостояния между белыми и чёрными этносами попросту не возникло бы, стелламарская война как таковая была бы невозможной.
  
   Далее. Отметим особо тот образ действий, который описан, так сказать, в аспекте "индивидуальной психотерапевтической деятельности" героя. Князь Преображений никого не обличает публично - однако наедине обращается к собеседнику с отсылкой на важные для того отношения, напоминает о любви или о предательстве, может даже обратиться к тому от лица потерянного им близкого. Это - приблизительное описание одного из важных атлантических погребальных служений. Если внезапная смерть отрывала близких друг от друга, если они не успевали выяснить отношения, примириться и проститься - то всегда находились особые люди, которые природно, по крови своей, имели дар войти в соприкосновение с душами разлучённых, принять на себя образ умершего и поговорить с близким от лица того, дать прощение и принять прощение. Бывало даже, что такому служителю приходилось провести в облике умершего достаточно долгое время, чтобы исполнить последнюю волю покойного, которую тот не успел никому передать - например, найти кого-то, о ком близким покойного не было известно, и от лица умершего оказать ему помощь, сообщить нечто важное и т.д. Я рассказываю об этом столь подробно по той причине, что на Арийском Западе последних столетий обитало великое множество людей, несущих в себе эту кровь и этот дар - что для эпохи тотальной войны было, как вы сами понимаете, более чем актуально. Последний из приводимых ниже сюжетов (о невзрачном юноше и о погибшем отряде) рассказывает именно об этом.
  
   Ещё один момент. Наименование "Князь Преображений" естественным образом вызывает ассоциацию с наименованием "демон преображения" - так называет фольклор всей ойкумены одну из самых загадочных категорий шаманов, неуловимых Садовых, служителей Райского Сада. Садовы обитают в кронах высоких деревьев, Садовы поют самозабвенно, как утренние птицы - и тот, кому посчастливится ухватить такое почти что ирреальное существо за край одежды, может просить об исполнении желания; но не любого. "Кем ты хочешь стать?" - спросит Садов, и тогда можно назвать то служение, к которому влечёт тебя сердце. Это может быть самое необыкновенное, самое неизвестное, самое забытое, утраченное, канувшее вглубь веков служение - Садовы хранят память обо всём, что растёт на ветвях Райского Сада, и нет такого творческого делания, нет такой молитвы, нет такого искусства или ремесла, которого они не могли бы преподать просящему. Нужно только искренне желать, а также иметь терпение и смирение - ведь принять просимое может оказаться гораздо труднее, чем преподать его; быть может, просящему придётся очень многое в себе менять, чтобы просимое нашло себе место в его душе, укоренилось и произросло в ней дивным древом Райского Сада. Такое вот особенное служение носят те, кто именуется "демонами преображения" - и, как мне представляется, смысл служения легендарного Князя Преображения к этому очень близок.
  
   И наконец, не утерплю - позволю себе добавить в обсуждаемую тему кое-что прикольное. О том, в какой мере на Арийском Западе распространена легенда о Князе Преображений, можно судить по присловью, бытующему среди придорожных разбойников и являющему собою приветствие проходящему путнику: "Мир тебе, добрый человек! Я - Князь Преображений. А ну-ка быстро отдавай кошелёк, не то щас как преображу - мама родная не узнает!"
  
  
   * * *
  
   Про Пони, который семь минут держал на себе Весь Мир
  
  
   Жил некогда один онагр, его звали Пони. Он каждый день видел, как Солнце уходит на Запад, и однажды наконец решился и отправился вслед за ним. Сперва Солнце медленно катилось по небу, и Пони успевал вдогонку; к западу небосвод стал покатым, светило ускорило бег, и Пони пустился вскачь. Он очень спешил, но не успел - к тому моменту, как Пони доскакал до края неба, Солнце, как огненная капля с листа, скатилось с небосвода и исчезло в потусторонней тьме.
  
   А Пони увидел, что он находится на прекрасном лугу; впереди был зелёный холм с горными цветами, а на вершине холма стоял огромный Чёрный Конь, крылья которого обнимали Вселенную и держали её над Бездной. Рядом с ним стоял Белый Конь, такой же огромный и прекрасный, но со сложенными крыльями. Кони беседовали между собой.
  
   Пони был потрясён и немедленно преклонил колени, а Белый Конь сказал Чёрному: "Видишь, даже такое малое существо свободно носится по земле, а мы с тобой не имеем и часу отдыха. Пока ночь, отпусти меня побегать по горам, полетать под луной. Клянусь тебе Солнцем, что я вернусь вовремя!" Чёрный Конь, который был старшим братом Белого, ответил ему: "Хорошо, лети. Жаль, что я не могу жить при свете Солнца - а то бы я отдал всё, чтобы полетать днём, когда ты меня сменяешь. Но смотри не опоздай, успей к восходу Солнца - не то оно поразит меня, и Вселенная рухнет!"
  
   Белый Конь раскинул крылья и умчался, а Чёрный закрыл глаза и, покачиваясь, затянул грустную песню. От этой песни всё погружалось в сон, задремал и Пони. Проснулся он, когда уже пришли серые предрассветные сумерки - и увидел, что Чёрный Конь не дремлет и не поёт, а тревожно оглядывается по сторонам. Белого Коня поблизости не было. Пони догадался, что через несколько минут встанет Солнце и убьёт Чёрного Коня, и тогда Мир упадёт в бездну. Пони с радостью отдал бы свою жизнь, чтобы спасти Вселенную, но он не смел и шагу ступить на зелёный холм.
  
   Вдруг первые лучи Солнца вырвались из чёрной пустоты, ударили в небосвод и поразили Чёрного Коня в грудь. Он с криком пошатнулся, и небесный свод накренился - но прежде чем Чёрный Конь рухнул на землю, Пони взбежал по холму вверх и подставил голову и плечи под груз.
  
   Страшная тяжесть навалилась на Пони, его ноги ушли в землю так глубоко, что живот примял траву; холку его опалял небесный огонь. Пони совершенно ослеп от напряжения и не слышал ничего, кроме звона в ушах. А Мир остался накренённым, Солнце соскользнуло с небосвода и вновь настала мгла; над всей землёй бродили вихри, горы тряслись, а моря бушевали.
  
   Однако Белый Конь, израненный в ночной схватке и хромой, уже спешил с того конца Мира. Он подхватил Мир своими крыльями и поднял его. С плеч Пони исчезла страшная тяжесть, и он замертво упал на траву.
  
   Здесь он и пролежал до вечера, пока Чёрный Конь, скрывавшийся от дневного света в пещере, не сменил своего младшего брата на посту. Тогда Белый Конь взял Пони, отнёс его к источнику и привёл в чувство. Семь минут понадобилось Белому Коню, чтобы пролететь Мир из края в край, и ровно семь минут Пони держал на себе Весь Мир! Неудивительно, что после этого он навсегда остался горбатым. Но Белый Конь отнёс его к народу онагров и опустил на мхи родных полей. Пони вернулся и рассказал обо всём своим, и так эта история дошла до нас.
  
  
   * * *
  
   Легенда про Пони - по всей видимости, очень древняя. Есть основания связывать её происхождение с народом игнов. Кочевники-игны, неизменные пастухи и носители многовековой мудрости (вспомним премудрую пастушку, мать Князя Преображений), по традиции именуются огнепоклонниками или солнцепоклонниками, хотя на самом деле поклоняются не огню или светилу как таковым - а чтят в этих образах созидающие и хранящие мир силы.
  
   Ответ на вопрос о том, кто такие "онагры" и кто такие "пони", по сию пору имеет разночтения, и если в отношении пони всё более-менее понятно, то в смысле онагров мы безнадёжно тонем в море загадок.
  
   В обиходе под наименованием "пони" одни подразумевают просто осликов или мулов, другие, кто побольше всякого-разного видел в жизни - особую породу мелких и мохнатых игнских лошадок. "Маленький рост и горбатая спинка" - традиционные атрибуты облика пони в повествованиях; отнюдь не все малорослые игнские коняшки выраженно горбаты, но обозначить как "пони" в быту могут любого подобного конька. Тема горбатости на самом деле имеет огромное значение - ведь в мистическом, символическом смысле "горбун" есть "существо со сложенными/ спрятанными крыльями", а "крылья" означают не просто "силу", но "силу/ власть служения"; таким образом, горбатость означает, что данное существо в принципе своём обладает неким даром/ властью/ силой служения - однако пока, до поры до времени, пребывает в безвестности / в умалении, или же в личиночной стадии, или же под запретом. Маленький храбрый Пони, герой легенды, обретает горбатость как отпечаток подвига в своей собственной плоти - и, стало быть, как тайное обетование о будущих крыльях. Таким образом, забавный и кроткий горбатый Пони - будущий крылатый служитель и страж, облечённый в небесные сферы Хранитель Мира, истинный брат Чёрного и Белого Коней.
  
   Сюда же примыкает и тема онагров. Некоторые безмятежно подразумевают под названием "онагров" то же самое, что и "пони" - то ли осликов, то ли мулов, то ли мелких лошадок; однако более искушённые люди понимают, что всё не так просто. О существах, носящих наименование "онагры" (или даже "древние онагры", то есть, читай, "настоящие онагры"!) можно встретить много упоминаний в священных и философских текстах различных религиозных традиций. Вот, например, духовно-нравственное поучение для служителя Властелина: "И будь... как древний онагр, на мягких лапах неслышно ходящий, с нежными губами и чуткими ноздрями, безоружный и безбоязненный" - именно таким следует быть, чтобы слышать призыв небесной Любви и отвечать на этот призыв. То есть, "древние онагры" - это всё ж таки не совсем копытные, это какие-то иные, особые существа. На этот счёт можно было бы высказать целую кучу соображений, вспомнить чёртову уймищу кошачье-крылато-когтисто-копытных архетипических образов - но углубляться в это дело мы сейчас не будем. Когда-нибудь потом. Важно, что тема служения обозначена в легенде про Пони с самого начала - кем бы ни были онагры, со священным служением они связаны в любом случае.
  
   И ещё одна штука тут важна. Характерный момент: никого из слушателей легенды о Пони не удивляет, что Белый Конь опоздал, поскольку был ранен в схватке! - в противном случае в легенду входило бы специальное объяснение, как могла произойти такая неприятность; однако никакого объяснения нет. Для обитателя Арийского Запада последних времён вопрос подобным образом вообще не ставится: совершенно очевидно, что коли уж ты покинул место действия - то шанс вернуться обратно не то что к рассвету, а даже и год спустя исключительно мал.
  
   На легенду о Пони существует огромное количество разных отсылок, в том числе в связи с сюжетами, в которых тема "держания мира на себе" выступает не в символическом, а в довольно-таки прямом смысле. Нижеследующее рассуждение посвящено именно таким историям.
  
  
   * * *
  
   "И тут он вспомнил о Пони..."
  
  
   Сюжет, о котором сейчас пойдёт речь - тоже довольно-таки широко известен, тоже бытует и в форме устных рассказов, и в форме новелл, с несколько разными акцентами, разными трактовками и пр. Практическую подоплёку сюжета составляет факт обитания на Арийском Западе людей, несущих в себе кровь парок, способных оказывать воздействие на судьбы - а философское осмысление рождено всем строем западной жизни.
  
   Итак, подобное рассказывают в разных вариантах, но в целом сюжет сформирован так примерно следующим образом.
  
  
   * * *
  
   Имеется некий юноша - иногда он живёт на Севере, иногда на Юге, иногда это блестящий молодой офицер, иногда безвестный неудачливый солдат - который сильно переживает по поводу некоторых событий, связанных с его близкими, точнее - по поводу того или иного затруднительного положения, в котором его близкие находятся. Иногда речь идёт о беде, которая может произойти с его другом (рискованное предприятие, ложное обвинение, любовная драма и т.д.), иногда - об опасности, угрожающей его городу (форту) или его отряду, реже может возникнуть тема болезни приёмных родителей или других старших, иногда какие-нибудь и ещё более редкие сюжетные повороты. Пребывая в этих переживаниях, молодой человек погружается в сон или лёгкий транс, во время которого ему открывается, что он может силой мысли повлиять на происходящие события таким образом, чтобы помочь своему близкому (городу, форту, отряду). Герой отчётливо видит, что именно должно произойти в ближайшее время, чтобы обстоятельства переменились благоприятным образом; однако чем внимательнее он всматривается в общую картину, тем яснее становится для него, что соответствующее влияние на события обязательно заденет совсем других людей и их судьбы. Ведь если, к примеру, некий гонец, направляющийся к своей цели, вынужден будет прервать свой путь и заехать в место обитания героя, чем спасёт того/тех, из-за кого герой так переживает - то он непременно опоздает туда, куда едет, и от этого могут пострадать те, кто ждёт его там. Не желая причинить ущерб незнакомым доселе людям, подробности жизни которых всё более полно высвечивают по мере всматривания в причинно-следственное полотно, герой ищет способа воздействовать на целый ряд точек, которые могут изменить обстоятельства к лучшему. Естественно, что при этом оказывается задето ещё большее количество людей, с которыми связаны те, кому герой чувствует себя обязанным помочь - таким образом, задача усложняется ещё на одну ступень. Разумеется, этим дело не ограничивается, и постепенно процесс погружения в ткань бытия приобретает обвальный характер. Герой охватывает взором всё большее и большее число судеб, ощущает всё больше и больше точек возможного воздействия, и вместе с тем - всё больший и больший груз ответственности, который постепенно становится совершенно нестерпимым. Конец этой истории может быть различным - но прежде чем она завершится, возникает единый для всех вариантов данного сюжета кульминационный момент. Герой видит перед собой закругляющийся небесный свод, видит мир как единую сферу свитых в узел судеб - и вспоминает о Пони, который побежал за Солнцем и которому пришлось принять на спину весь мир. "И тут он вспомнил о Пони..." - формула, которая служит непременной частью такого повествования, независимо от того, является оно длинным или коротким, письменным или же устным.
  
   Далее, как уже было сказано, может быть по-разному - в иных случаях герою ценой неимоверных усилий всё-таки удаётся сделать что-то для одних и не повредить при этом другим, иногда он при этом умирает, а иногда - остаётся жив, иногда он отказывается от этой миссии вовсе, иногда отрешается от себя и действует интуитивно, возлагая всё упование на Бога... Трактовка сюжета и выводимая из него мораль тоже бывает различна в зависимости от философских воззрений того, кто сию историю излагает.
  
  
   * * *
  
   Говоря о том, что для этой подглавки у меня припасено так примерно три с половиной сюжета, я имел в виду именно "двоение" темы Пони / темы "держания мира на себе": то ли это единый сюжетный блок, то ли всё-таки два отдельных. Последний по счёту сюжет (о невзрачном юноше) я в любом случае рассматриваю отдельно от этих двух/ двух с половиной предыдущих - хотя смысловым образом он связан с тем самым, о чём я только что рассказывал. Я имею в виду тему пребывания на Арийском Западе множества людей, которые несут мощные дарования чёрной крови - и сами об этих своих возможностях до поры до времени не догадываются; порою это открывается в критический момент, совершенно неожиданно для них самих.
  
   Подобно предыдущим, нижеследующий сюжет равно бытует и в устной, и в новеллической форме. Я излагаю его приблизительно в том виде, в каком услышал в первый раз - а это было именно устное повествование. Спешу обратить внимание читателя на, если можно так выразиться, сугубо настоящее время изложения сюжета; думается, что вводными словами для него были "Представь себе..." или "Вообрази..." - сейчас я, к сожалению, не помню точно обстоятельств, при которых этот рассказ был мною услышан. В любом случае, произнесённое или же подразумеваемое "Представь себе..." / "Вообрази..." превращает рассказываемое в некое подобие кинофильма - действие разворачивается как бы непосредственно перед глазами слушателя (= зрителя). Это - важный момент, указывающий на участие в "пересказе" глобов; есть и ещё кое-какие детали, говорящие о глобовском сотворчестве, но о них я скажу пару слов чуть погодя.
  
  
   * * *
  
   О невзрачном юноше и о погибшем отряде
  
  
   Живёт один молодой человек, шестнадцати с половиной лет, тихий, невзрачный, с неброской внешностью - бледный, тонкие плечи и бёдра, фигура неоформленная, лицо размытое, волосы сероватые. И вот однажды утром его вызывает офицер и под началом капрала отправляет в поход, чтобы вычертить план какого-то неарийского укрепления - парень отлично чертит. Им придан ещё десяток солдат.
  
   Вот они выходят из города, идут, и в первый же день один из солдат наступает на змею; она его кусает, у солдата распухает нога, его сперва берут на руки, но потом - нога никуда не годится, страшные боли от укуса - его приканчивают. На ночлег все становятся мрачные и подавленные. На мальчика эта смерть производит очень сильное впечатление: сперва он начинает бояться, что тоже наступит на змею, потом воображает, что уже наступил и что она его укусила - а это мокрая коряга - и начинает сильно хромать. Едва все останавливаются на ночлег, он забирается в шалаш и начинает там кататься и стонать. Остальные думают - его укусило какое-то насекомое. После ужина один из солдат, друг убитого, идёт мимо шалаша, и вдруг ему слышится, что стонет его покойный друг. Он оборачивается и говорит: "Фред!?" Тот отзывается. Солдат входит в шалаш, садится около (видит, что это и Фред, и тот мальчик - то есть вроде как бы мальчик, но и голос, и движения, и выражение лица - Фредовы) и пытается ему помочь и успокоить его. Он даёт Фреду напиться, обмывает и прижигает ранку от укуса - и Фреду постепенно становится лучше, яд его отпускает. Они встают и перебираются к костру, там сидят всю ночь и разговаривают о своём, очень хорошо. Друг обращается к Фреду, но постепенно ночь проходит, светлеет - и явственно становится заметно, что это не Фред, а мальчик. Однако другу уже всё равно, он отходит и ложится, он измотан, но выложился - и больше он не думает о своей смерти, не зовёт её.
  
   Они продолжают путь и натыкаются на движущийся неарийский отряд. В перестрелке наповал убивают одного пожилого солдата, и его подруга, которая идёт с отрядом, переодетая в солдатскую форму - в полном отчаянии. Вечером мальчик принимает образ убитого и до рассвета пребывает с нею в её шалаше. Утром снова проступают черты мальчика. Это происходит не по его воле - он просто очень впечатлительный.
  
   Они двигаются вперёд много дней, уже понимая, что отклонились от правильного пути, что кроки неверны. Всех одного за другим убивают, наконец остаются только сам мальчик, капрал и двое солдат. Капрал - фанатик, он ведёт их несмотря ни на что, но однажды ночью, поняв, что заблудился, кончает с собой. Утром оставшихся двоих поднимает мальчик, перевоплотившийся в капрала, и ведёт вперёд. Они быстро обнаруживают искомое неарийское укрепление, мальчик делает чертёж, и они поворачивают назад. Обратная дорога проходит там, где они теряли своих, и мальчик каждый раз преображается в убитого здесь - но ненадолго, и, не давая этим двум возможности лечь и умереть, снова становится капралом и гонит их вперёд, к городу. Однако около самого города эти двое гибнут от одной пули - стреляет охранник у ворот.
  
   И вот горожане, готовые встретить отряд, слышат шум марширующих ног, смех и восклицания. Это всё голоса членов отряда. Отряд приближается - и вот все, кто ждёт, видят его с порогов - но видят не своих близких, а одного только мальчика. Исхудавший, бледный, тощий, он идёт по улице, а вокруг него - голоса как облако.
  
  
   * * *
  
   Итак, мои комментарии на данный сюжет. На эту тему можно было бы говорить и говорить - тут огромное количество безумно интересных нюансов! - но я постараюсь по возможности "ужаться", отметить только самое главное.
  
   Выше я уже обратил внимание читателя на "киношность" настоящего времени изложения, свидетельствующую об участии глобов в "пересказе"; на глобовское восприятие указывает также и размытость - невнятность - несуразность деталей, которая бросается в глаза каждому, знакомому с западным бытом. Какое такое "неарийское укрепление" - да тем более, укрепление, в котором никого нет (иначе бы они не смогли начертить его план)? За каким хреном этот план вообще понадобился? Почему им приходится идти так далеко? Какие такие "городские ворота", если это город, а не форт?.. - фантастичность всех этих деталей в полной мере объясняется тем, что при ретрансляции сюжета глобами обстоятельства одних историй сливаются-спутываются с обстоятельствами других, подобных оным по внутренней логике событий и по эмоциональной гамме. Сейчас нам нет смысла пытаться "расчислить" их, "разделить" один сюжет на несколько похожих; для нас важнее увидеть в них общее.
  
   В связи с легендой о Князе Преображений я уже упоминал о служении Высоких Грифонов, способных перевоплощаться в умерших, чтобы исполнить за них то, чего они не успели при жизни, чтобы умершие могли проститься и примириться с близкими и т.п. За многие столетия погребального служения грифоновская кровь широко разбежалась по всей ойкумене - да, вообще-то, и многие другие чёрные к исполнению такого рода служения вполне способны, просто Высокие Грифоны занимались этим, так сказать, профессионально и с полной самоотдачей, так что это накрепко впечаталось в их плоть. Как бы то ни было, людей с подобного рода дарованиями на Арийском Западе всегда было много - а после Стелламарской войны их количество сильно увеличилось за счёт беглецов с моря и с Востока. Для нашей западной жизни, как уже не раз было сказано, такие дарования весьма актуальны; возможность по-хорошему проститься с уходящим - драгоценность не сравнимая ни с чем, в каких-то ситуациях даже более важная, чем надежда на спасение жизни. Особое значение имеет указание на возраст юноши - шестнадцать с половиной лет; шестнадцать лет для Арийского Запада означает возраст гражданского совершеннолетия, и указанное "шестнадцать с половиной" следует понимать как этап самого начала вхождения в полноценный "взрослый" статус. Это же подчёркивается наименованием "мальчик". Герой легенды начинает своё вхождение во взрослость - а именно, в статус Высокого Грифона, служителя погребения, наиболее - увы! - востребованного на нашей земле.
  
   Два слова на тему "невзрачный юноша", он же - "безвидный отрок". Указание на невзрачность героя легенды ещё более значимо, чем указание на его возраст; это - культовый момент, связанный с тем же самым погребальным служением. Высокий Грифон по самому своему существу "невзрачен" (= "безвиден"), ибо он принадлежит не самому себе и представляет/ являет не самого себя - а того, кто на данный момент нуждается в его помощи. Одно из принятых грифоновских имён - Афан / Атан - можно понимать в двух смыслах: "безвидный" и "бессмертный". И то, и другое в равной мере даёт отсылку на это самое служение прощания, преодолевающее безысходность смерти. Образ "безвидного отрока", несущего на себе груз чужих скорбей и грехов, дающего простор излиянию чужих невыплаканных слёз, присутствует в священных текстах разных религий ойкумены - память о самоотрешённом грифоновском служении сохраняется по меньшей мере в символах и архетипах, хоть историческая подоплёка и забыта.
  
  
   А теперь наконец перейдём к поэтической-песенной части - быть может, она покажется читателю если не веселее, то хотя бы малость поживее.
  
  
  

Глава 4:

Наши нравы в зеркале фольклора. Песни и стихи

  
  

...Я трижды заплачу за боль -

Но только ты запой!..

  
  

1. "Покуда мы дышим..." Гимны, марши, духовная поэзия Арийского Запада

  
  
   Надо сказать, что стихи и песни в нашей стране существуют довольно-таки независимо друг от друга. Стихи на Арийском Западе ценятся отдельно от песен - конечно, некоторые стихи прямо так и просятся, чтобы их превратили в песни, и если этого почему-либо не сотворил автор, то за него довершат дело другие. Однако так происходит далеко не со всеми полюбившимися стихами. Многие стихи популярны именно в качестве стихов - они кочуют по стране, будучи передаваемы из уст в уста и на бумажных носителях, разными способами перепечатываются и переписываются от руки. Скажем, в домах старинных фамилий, где традиционно имеются библиотеки, существует культура записывать понравившиеся стихи в специальные тетрадки и по мере сил украшать иллюстрациями. Интересно, что это отнюдь не "чисто женская" культура, не сводимая к "виньеткам, рюшечкам и бантикам" - традиция сия идёт скорее от храмов, где принято создавать рукописи, в том числе стихотворные сборники. Книгопечатание, впрочем, у нас тоже распространено, хотя с ним имеются свои сложности. Ненадёжность военного быта препятствует стабильному функционированию типографий, поэтому с гарантией книгопечатный промысел существует лишь в столицах и более-менее крупных городах. Все остальные довольствуются тиражированием посредством печатных машинок и того же самого переписывания вручную.
  
   Это я, пожалуй что, малость отвлёкся - но коли уж рассказал о способах фиксации и передачи текстов, то всё-таки добавлю пару слов и о средствах звукозаписи, а также о музыкальных инструментах.
  
   Звукозаписывающая аппаратура у нас на Западе бытовала спокон веков - точнее говоря, спокон веков бывала: из-за границы время от времени поступала новая, современная аппаратура (восточная и приморская), а уж на её основе наши умельцы изготавливали всяческую самопальную, ну и промышленным образом производили тоже - особенно в крупных городах. Встречались у нас и древние, "магические" звукозаписывающие устройства, в том числе так называемые "живые приборы" (иногда и правда ожившие механизмы, иногда - приспособления, сделанные из частей тел существ, обладающих соответствующими свойствами).
  
   Что касается музыкальных инструментов, то их у нас, конечно, и было, и бывало в достатке всегда. На Севере безоговорочно лидировала гитара, на Юге с ней успешно соперничали флейты, бубны и барабаны - притом и на Севере, и на Юге можно было встретить всякое другое, иной раз совсем экзотическое.
  
   Теперь о тематике. Разделить стихи и песни по тематическим группам не так-то просто, потому что интимно-лирическое, высоко-духовное и шуточно-пародийное легко и свободно перемежаются, плавно перетекая из одного в другое. Конечно же, всё это тема любви и смерти; конечно же, тема испытания, тема овердрайва, прохождения-через-смерть - "остаться собой" и вместе с тем "подняться над собой / превозмочь себя" (в иных контекстах эти вещи совпадают, в иных противоречат друг другу). Тема преодоления смерти, прорастания жизни сквозь смерть - да, конечно же, это вообще одна из исконных атлантических тем; несколько ниже мы поговорим про это чуть подробнее.
  
   Тексты, которые я здесь привожу - по преимуществу не "авторские", а "народные", в странствиях по западным просторам утратившие имена своих создателей. Стихи и песни конкретных авторов, известных мне лично, я приведу когда-нибудь потом, когда это будет в большей степени кстати.
  
   Первые три песни сделанной мною подборки ("Покуда мы дышим", "Когда владычествует тьма" и "Последнее слово") безусловно могут считаться гимнами и даже духовными гимнами. "Когда владычествует тьма" - признанный следовательский гимн. "Покуда мы дышим" является также маршем.
  
  
   * * *
  
   Покуда мы дышим, покуда в зените
   Иль солнечный диск, иль звезда,
   Покуда дождями в небесном граните
   Пути не пробила вода,
   Чтоб слава по свету сама нас искала,
   Чтоб смерть не ждала у ворот -
   По тропам, по тропам,
   По скалам, по скалам,
   По камням, по камням - вперёд!
  
   Свобода, как дым над кострами, кружится -
   Любой из концов выбирай!
   И каждая пуля
   Ложится, ложится
   Ступенькой, ступенькою в рай.
   И эти дороги, подобные чуду,
   И выстрелов чёткую речь -
   Живые забудут,
   Лишь мёртвые будут
   О днях этих память беречь.
  
   Дай, Боже, пройти, загибаясь от жажды,
   В своём обгорелом строю,
   Дай, Боже, поверить хотя бы однажды
   В жестокую честность Твою;
   Придёшь и нахлынешь горячечным ливнем,
   Ладони сомкнутся в бреду -
   И, Господи, свет небывалый и дивный
   Из чёрных винтовочных дул... -
   И, Господи, свет небывалый и дивный
   Из чёрных винтовочных дул!
  
  
   * * *
  
   Когда владычествует тьма,
   Твоя надежда, долг и право -
   В кругу товарищей, как в храме,
   Спасенье обрести:
   Не укреплённые дома,
   Не мастерство, не ум, не слава -
   Лишь дружбы власть твоё дыханье
   Хранит в своей горсти.
  
   Ладоней этих алтари
   Во дне прошедшем кровь кропила,
   Их сила кости сокрушала,
   Но ныне - тьмы черёд,
   И ты, спасённый, ждёшь зари,
   И тех же рук живая сила
   Душе мятежной с телом шалым
   Прибежище даёт.
  
  
   * * *
  
   Последнее слово
  
  
   Я говорю сейчас
   Не о себе, а о вас -
   Я ухожу, но вас оставляю здесь;
   Совесть ваша молчит,
   Но голос её в ночи,
   Лишь только уйду я, настигнет вас, как весть.
  
   Ибо лишь ей одной
   Когда прийти, всё равно -
   В вине твои губы иль ладони в крови;
   В полночь иль на заре,
   В мае иль декабре,
   В смертный час иль мгновенье вечной любви.
  
   Она приходит всегда,
   Чтобы вопрос задать:
   Что врагам своим ты сделал в борьбе?
   Близится Судный День -
   Что сделал ты для людей?
   Сколько людей ты сделал врагами себе?
  
   Ты не выдержишь, нет,
   Однажды ей дашь ответ,
   Когда у тебя недостанет сил молчать -
   Это твой приговор,
   Ты сам подпишешь его
   И собственной кровью поставишь на нём печать.
  
   Я говорю сейчас
   Не о себе, но о вас -
   Мой приговор подписан, но в сотни ртов
   Все вы теперь за мной,
   Все повторяйте одно -
   "Свяжите мне руки. Я виноват; я готов."
  
  
   * * *
  
   Следующие две вещи ("Нам сильные руки ломают хребет" и "Великую землю разъела ржа") относятся к духовной поэзии. Они практически всегда размещаются в сборниках для детского чтения, нередко декламируются, а иногда и поются. Стихотворение "Нам сильные руки ломают хребет" бытует под названием "Заповедь". О том, что гимн "Великую землю разъела ржа" устойчиво именуется "Песнь Предтечи", я уже упоминал.
  
  
   * * *
  
   Нам сильные руки ломают хребет,
   И жёны рыдают убого.
   Но все мы - заложники наших побед
   У жизни, у смерти, у Бога.
  
   Мы мучимся страхом и верим в побег,
   И снова берём себя с бою -
   Ведь все мы - заложники наших побед,
   Высоких побед над собою.
  
  
   * * *
  
   Великую землю разъела ржа,
   Зло колосится как рожь.
   Пусть языки острее ножа
   Раскромсают ложь.
  
   Земля, ты встаёшь светлей миража,
   И ветер с вершин свеж,
   Но рана твоя непомерно свежа -
   Кровь с языка и вежд.
  
   И сердце твоё, трепеща и дрожа,
   Я поднял на флаг мятежа.
  
  
   * * *
  
   Следующая вещь, в обиходе называемая просто "Песня про болото", в ряде отношений стоит особняком, и здесь я немного задержусь. Прежде всего интересно, что она бытует в большом количестве вариаций - и текстовых, и музыкальных - притом бытует по всей стране, как на Севере, так и на Юге. Она может быть маршем и петься хором, а может исполняться лирически, наподобие романса или псалма. Текст, который я привожу здесь, не лучше и не хуже других - разве что чуть более литературизован, чем "усреднённый" вариант данной песни. Остальное скажу ниже.
  
  
   * * *
  
   Всевышний Господи правый Боже,
   Я дерзок, но Ты не будь ко мне строг;
   Пошли мне удачи - как можно больше,
   И в меру - любви, и славы чуток:
  
   Хоть раз птицу-диву стиснуть в руках -
   Без этого мне никак! -
  
   Ведь дни просвистывают с налёту,
   Рождается и умирает свет,
   А под сапогами - болото, болото,
   А над головами - нет неба, нет.
  
  
   Прошу, о Боже, Тебя о счастье,
   Как никогда ещё не просил:
   Ещё хоть на марш, ещё хоть на час Ты,
   Ещё хоть на вздох одолжи мне сил -
  
   Без силы Твоей жизни просто нет -
   Ни даже такой, как бред! -
  
   Ведь свет убывает краюшкой хлеба,
   Всё лес да гать на сто лет вперёд,
   А над головой нет неба, нет неба,
   А под пятой - мхи болот, болот.
  
  
   Ты благ, и жить никого не неволишь,
   Ты щедр, а я ни на что не гож;
   Пошли Ты, о Господи, мне всего лишь
   Пулю - или хотя бы нож:
  
   Без этого - вроде такой пустяк! -
   Я не умру никак!
  
   Ведь боль уже превращается в не-боль,
   Зубчатка лесов мельтешит как смерть,
   А то что сверху - не небо, не небо,
   И то что снизу - не твердь, не твердь.
  
  
   Вопрос не в том, чтобы выйти из круга,
   А в том, кто с тобой вмещается в круг -
   Поэтому, Боже, пошли мне друга,
   А даже лучше - приди, как друг:
  
   Без друга смерть - не смерть, согласись,
   Поскольку и жизнь - не жизнь! -
  
   Ведь с мира осыпалась позолота,
   И новых бирюлек просить нелепо;
   А над головами - болото, болото,
   А под сапогами - нет неба, нет неба.
  
  
   * * *
  
   По существу дела, "Песня про болото" содержит двойное обращение: прямое, открытое обращение к Отцу, Господу Небес и Земли - и скрытое, почти не вербализованное обращение к Матери, Алестре. Подспудный упрёк - Мать Болото присутствует в песне лишь в качестве изнурительного рефрена, фона, "заставки" жизненной драмы; почему в страданиях своих детей Она - лишь тоскливый рефрен и фон, почему безмолвствует, видя их невзгоды?! - таков невысказанный прямо посыл песни. Здесь имеется даже момент угрозы: "Кончится тем, что мы вообще забудем, кто ты, забудем, что ты - наша Мать!" Упрёк по отношению к Отцу облечён в форму мольбы и даже требования - пусть придёт и разделит жизнь своих детей как друг! - и это дерзновение заставляет вспомнить о событиях глубокой древности, о так называемом "движении солнечников". Пафос означенного движения состоял в том, что измученные житейскими нестроениями и лицемерием общества люди упрекали Отцов - наших общих Старших, уже какое-то время назад покинувших ойкумену - в равнодушии, в нежелании помочь, и даже более того - в том, что Отцы рождают и разводят детей себе на поживу, чтоб стричь и резать их как скот. Пламенные обвинения, с которыми солнечники обращались к небесам, во многом были провокационны - "докажите, что вы не таковы!" - и порою действительно приносили успех. Бывало, что таким причудливым образом удавалось дозваться если не до самих Старших, то до кого-то из их эисских наследников, носителей силы своих предков - которые, как правило, не могли оценить тяжести обвинений, однако понимали, что младшим родственникам что-то очень сильно от них надо, и в меру своего разумения их одаряли. Конечно же, тот упрёк Отцу, которым наполнена "Песня про болото", носит совершенно иной характер, чем пафос солнечников - это дерзновение доверия, а не дерзновение недоверия; ну так ведь и времена же совсем другие! - Боговоплощение уже состоялось, Создатель Всех уже сходил на землю как общий брат и друг во плоти - отчего же не призвать Его сойти в личное сердце каждого призывающего?..
  
   Здесь мы переходим к другой важной теме, также связанной с темой обращения к эисским предкам - теме сада, теме прорастания жизни сквозь смерть. Вот одна из наиболее значимых для Арийского Запада духовных песен - "Псалом о цветущем саде".
  
  
   * * *
  
   Псалом о цветущем саде
  
  
   Из рук, которые держат приклад,
   Где вдоль ствола - разлом,
   Вставай, мой зарезанный в драке брат
   Кривым шиповатым ростком.
  
   И девчонка, которую я не сберёг,
   Проткни плечо и ладонь
   Грушей, с которой никто не сберёт
   Даже самых зелёных плодов.
  
   Расти из горла тёмной листвой
   В плетях хмеля и ежевик
   Враг, который мне отдал свой
   Шанс остаться в живых.
  
   Вырасти выше высоких чащ,
   По которым я вышел к своим, как вор,
   Мой командир, чей серый плащ
   Заклинил пулемётный затвор.
  
   Я верю всем Твоим чудесам -
   Господь, Своей милостью осени
   Мой чудесный сад, мой цветущий сад,
   Где осени нет и нет весны.
  
  
   * * *
  
   Вспомним о служении Атлантики и о гигантских ЭИС нашей древности: они возрождали умерших, давая им свою плоть, взращивая их в садах своих душ и тел. Прорастание одной души сквозь другую есть прорастание жизни сквозь смерть - притом сквозь смерть проходит не только возрождающееся, но и возрождающее, материнское существо. Ведь материнское существо непременно должно "отхлынуть", локально и временно "умереть" - чтобы дать место и свободу дыхания существу возрождающемуся, чтобы оно могло прорасти в мир самим собой, а не безвольным продолжением своего родителя. "Псалом о цветущем саде" говорит о том, что мы храним и взращиваем в себе всех нами утраченных - и что даже если мы не способны дать им полноту телесной жизни, то делимся с ними пространством своей души, а уж полнотой бытия насытит рано или поздно всех нас вместе Тот, в Чьей Руке все сады и все жизни мира.
  
   И вот здесь мы напрямую подходим к теме Вечной Весны.
  
   Итак, "просто осень" и "просто весна" - это прохождение через смерть и возрождение. Цветущий сад, "где нет ни осени, ни весны" - это сад памяти, сад души. А что означает образ "Вечной Весны"?
  
   Пророчество о Вечной Весне вошло в наш мир через неарийцев и уже давно сделалось общим достоянием ойкумены. Приход Вечной Весны - это наступление такой эпохи, когда все войны будут окончены и все умершие возвратятся к тем, кто их ждёт. Вечная Весна оживотворит душевные сады поминовения, пребывающие пока что вне смерти и воскресения, в блаженном полусне - и они процветут во плоти, и земля наполнится радостью новой жизни. Таково содержание пророчества - и нетрудно заметить, что нынешний этап жизни нашего мира имеет яркие черты сходства с ним.
  
   Здесь я хочу привести три песни (о "просто осени", "просто весне" и о Вечной Весне), которые по происхождению своему безусловно являются неарийскими, однако ныне по справедливости принадлежат всем. Исконные, древние темы подвергнуты в этих трёх песнях авторской огранке - и поскольку это сделано совсем недавно, память об авторе ещё не успела изгладиться, так что я назову вам его имя. Это наш современник Скальд, довольно широко известный неарийский общественный деятель - мыслитель, оратор, поэт и певец. В последней из трёх приводимых песен ("Когда настанет Вечный Мир") авторская рука и авторское лицо видны особенно отчётливо.
  
  
   * * *
  
   Наступление зимы
  
  
   Листья алым зажглись - и
   Стали крови красней.
   Солнце уходит в выси
   На много долгих дней.
  
   Прощальную песню ветер
   Запел на первом льду.
   Простите, братья и дети,
   Что я за солнцем уйду.
  
   Прощайте, братья и дети,
   Прощайте, мои леса.
   Об умирающем лете
   Плачут небеса.
  
   Губы мои остыли.
   Я ухожу от вас.
   О зима, не ты ли
   С меня не спускаешь глаз?
  
   Листья алым зажглись - и
   Обуглились, трепеща.
   Солнце уходит в выси.
   Последнее солнце моё, прощай!
  
  
   * * *
  
   Это весна
  
  
   Тающий лёд хрустален
   И снега в цвету.
   Из чёрных цветов проталин
   Я снова прорасту.
  
   Стрела цветка сквозная
   К небесам - из груди.
   Снова зима - знаю! -
   Ждёт меня впереди.
  
   Паденье и восхожденье,
   Вечная круговерть.
   Поверьте, возрожденье
   Куда больнее, чем смерть!
  
   Оттаивая, капелью
   Плачет земля моя -
   Но уже запел я
   Языком ручья.
  
   Гудящий лист весенний
   Подпоёт на ветру.
   За тысячу воскресений
   Я тысячу раз умру -
  
   В каждой игле сосновой,
   В траве, примёрзшей ко льду -
   Я умру, и снова
   Из темноты взойду.
  
  
   * * *
  
   Когда настанет Вечный Мир...
  
  
   Когда прорастёт Весна
   Сквозь оковы и петли,
   От непробудного сна
   Пробудятся спящие в пепле,
  
   Тогда уроню гитару я,
   Тогда я прощусь со славою,
   Но света увижу истоки я
   На чёрном-чёрном снегу -
  
   И позабуду старые -
   Пламенные, кровавые,
   Горькие и жестокие
   Песни - на том берегу.
  
  
   В сердец враждебную тьму
   Весь мир войдёт - и тогда-то
   Улыбкой я разожму
   Губы, что болью сжаты.
  
   Блаженством за боль заплачено,
   А болью - стократ - за счастье,
   И на пепелища синие
   Просыплется первый смех.
  
   И на закате заплачу я -
   Заплачу, ибо отныне я
   Никчёмнее, непричастнее
   И счастливее всех.
  
  
   * * *
  
   А сейчас я покажу вам три стиха, связанные единой образной системой и кочующие по тетрадкам, вызывая воспоминания друг о друге - первые два обкатаны волнами житейской реки буквально до гальки, авторское "мы" в них действительно "мы" общего дыхания, в третьем зазубрины личной боли ещё заметны. Тема зимы и весны в них преломляется сквозь тему границ - белая и чёрная граница есть границы жизни и смерти, отрешающие пересекающего их от страхов, страстей и скорбей.
  
  
   * * *
  
   Зелёные страхи и чёрные сны
   Сегодня нам сладко и больно ясны
   Зелёной и чёрной кровью весны
   Взрываясь, исходит граната
  
   И мы, уходя, оставляем во прахе
   Багровые сны и бесцветные страхи,
   И щёки бледнеют, и рдеют рубахи -
   Но больше бояться не надо
  
  
   * * *
  
   Белая ночь
   Чёрного лета,
   Где ты?
  
   Чёрная ночь
   Белой зимы -
   Здравствуй, это мы!
  
   Белые лица
   В чёрных снах.
   Нам не приснится
   Больше страх.
  
  
   * * *
  
   В белом небе чёрные птицы,
   Чёрный снег под нами.
   То, что сгорает, не возродится,
   Когда погаснет пламя.
  
   В белом небе чёрные звезды,
   Белое солнце злое.
   Сверкающий снег и горький воздух
   Осыпаны золою.
  
   В чёрном горе белые лица,
   Рты сведены морозом.
   Тот, кто уходит, не возвратится -
   Плачь, пока есть слёзы.
  
   Маленьким миром Время вертит
   В пламенном белом зное.
   То, что уходит, придёт, поверьте! -
   Весною придет, весною...
  
  
   * * *
  
   С этого ракурса, как мне кажется, мы с вами легко и естественно перейдём к рассмотрению лирики.
  
  

2. "Упала в озеро звезда..." Лирика

  
  
   Что мы понимаем под "лирикой"? Лирика - это нечто заведомо личное, это мир, запечатлённый очами сердца. Лирика Арийского Запада - это в первую очередь отношения между конкретными людьми: те самые отношения, которые важнее карьеры и секса, власти и денег, науки и религии. Конечно же, слово "лирика" ассоциируется прежде всего со словом "любовная" - однако любовь, как я уже говорил, понимается у нас весьма и весьма широко.
  
   Там, где речь заходит об отношениях, неизбежно возникает вопрос о поиске общего языка - а тема общего языка всегда перекликается с темой перевода. Общий язык отдельных людей и общий язык разных народов - это одно и то же или вовсе нет? Как вообще обстоит дело с языками у народов, населяющих Арийский Запад? Как соотносятся между собой этносы и языки, которые они используют? Полноценного, исчерпывающего представления об этом у нас по-прежнему нет - как говорится, тема ещё ожидает своего исследователя. Означенная область чересчур обширна и чересчур невразумительна, чтобы в этой книге рассматривать её отдельно - поэтому придётся касаться её понемногу и между делом, вот например сейчас.
  
   Начнём с того факта, что основы нашей цивилизации закладывали сперва ЭИС, а вслед за ними - разнообразные чёрные этносы. Как вы сами понимаете, невербальные контакты у ЭИС однозначно доминируют над вербальными, поэтому вопрос разноязычного общения краеугольным для них не является. Что касается чёрных этносов, то для многих из них также не составляет труда понимать чужой язык не через слова, а посредством ментального общения. Зачастую это общение таково, что в прямом контакте с иноязычным существом смысл его речей вполне ясен, и как отвечать, тоже понятно - однако собственно обучения при этом не происходит: внимания-то чужому языку не уделяется, не всякий даже и задумается, что слышит и отвечает собеседнику не на своём родном. Иной раз целые народности сменяют один разговорный язык на другой - точно так же мало заморачиваясь тем, что раньше говорили на языке соседей слева, а теперь на языке соседей справа. Конечно, таковы не все земные этносы, и даже далеко не все чёрные - однако исторические перемещения народов так сложны, что кто угодно может легко оказаться в соседях у кого угодно, невзначай поменять язык или стать двуязычным, исподтишка притвориться совсем не тем, кем является - или же законно стать наследником другого этноса со всеми вытекающими.
  
   Самым распространённым и общеупотребительным языком нашей ойкумены был и остаётся так называемый "бытовой", по-научному именуемый "койнэ". О происхождении этого языка нам, честно говоря, судить трудно - но факт, что большинство населения Земли в настоящее время говорит именно на нём, и что в древности он также много значил. Интересно, что койнэ (бытовой) является священным языком шаманского служения - при том, что великое множество маленьких неарийских племён, из которых происходят шаманы, имеют свои собственные языки, иногда совсем не похожие друг на друга. Вообразите картину общения такого маленького племени с арийцами: разговаривать с арийцами на понятном для них бытовом способен только шаман - но как раз по отношению к нему арийцы могут испытывать сильнейшее предубеждение на религиозной почве. Чего и говорить - обидно!
  
   Понятно, что койнэ (бытовой) является основным инструментом культуры Арийского Запада (да и Востока, да и Приморья, но сейчас речь не о них). Какие ещё существуют языки, на которых у нас пишут книги, сочиняют песни и стихи?.. Конечно же, в первую очередь это так называемый "кастовый", а также игнский и нумеронский. Собственно говоря, все три поименованных языка принадлежат к одной обойме: смиренный пастушеский говор кочевников-игнов и высокая книжная речь Людей Числа, Нумеронов, идеально подходящая для изложения философии и математики - это, по сути дела, один язык, с давних пор разделившийся на два указанных рукава (о других отпочковавшихся от него наречиях пока что умолчим). Так называемый "кастовый" - образование сугубо искусственное, он составлен на основе игнского и нумеронского для употребления в специфической среде одной небезызвестной элитной культуры. Не вдаваясь в излишние подробности, отмечу, что означенная культура была не чисто западной, а несколько шире, и что с лёгкой руки своих игривых создателей кастовый обрёл повсеместное распространение и благополучную долгую жизнь. На кастовом практически никто не разговаривает - однако стихи, песни, пьески и даже кое-какие философские трактаты на нём систематически пишутся, он является непременным предметом домашнего образования юношей из благородных фамилий, и прочая и прочая. Во всяких смешных и пародийных произведениях кастовый тоже нередко используется. Особым искусством является сочинение забавных текстов на основе смешения кастового и какого-нибудь из неарийских языков - это развлечение для тех, кто близко знаком и с неарийской, и с арийской культурой.
  
   Кстати о произведениях, которые в равной мере принадлежат неарийцам и арийцам. Выше я приводил песни про осень и весну, вошедшие в общую сокровищницу Запада из неарийской около-сакральной сферы. Песня "Человек и волк", которая открывает составленный мною список лирических произведений, относится к той же самой категории - родилась она в неарийской среде, однако пелась при походных кострах обеих враждующих сторон. В ответ на вопрос, почему я отношу это произведение не к духовной поэзии, а к лирике, я могу только развести руками и повторить то, что уже было сказано выше - разделить стихи и песни по тематике и жанрам не так-то просто, одно легко перетекает в другое. Я считаю, что это - про личные отношения, а значит - лирика.
  
  
   * * *
  
   Человек и волк
  
  
   Он шёл в холодном мире стекла,
   По белому снегу мёртвой зимы.
   Ночь его - смерть, свет его - мгла,
   Путь его - из тьмы.
  
   Вслед за ним миллионы лет
   Двигался серый силуэт,
   Слышался долгий вой.
   Цель его - смерть, свет его - след,
   Песня - судьба его.
  
   В скрещенье судеб жарок зенит.
   В снег
   Человек
   Упал.
   Кровь на белом снегу звенит.
   Один победил, другой убит -
   Всё равно финал!
  
   Взявши жизнь, отдаёшь врагу
   То, что ты в сердце нёс.
   Над телом
   На белом
   Белом снегу
   Волк рыдал без слёз.
  
   Где приходит конец прямым,
   Неведомо никому.
   Волчий путь ведёт из тьмы -
   По белому, белому снегу -
   Во тьму...
  
  
   * * *
  
   Символика песни прозрачна: человек - это образ арийцев, волк - неарийцев. Песня фиксирует этап уже полной безнадёжности тотальной войны - враги не помнят, отчего и зачем они враждуют, но шансов на спасение (и даже на победу) нет ни у кого: победивший теряет не только противника, но и сам смысл жизни. Напомним, по происхождению песня неарийская, однако с основным раскладом её никто из арийцев не спорит: что бы мы ни думали о своей "великой миссии" - мы в любом случае уже проиграли. Мы, арийцы - в положении идущего по ледяной пустыне, который давно уже утратил цель пути. Волк гонится за ним неспроста - это мститель: за спиной у одинокого путника много кровавых дел. Однако месть не утешит волка, поэтому оба обречены; оплакивая убитого врага, волк оплакивает и самого себя. Повторю ещё раз, эту песню на последнем этапе войны любили все - самые разномастные "ихние" и "наши" распевали её, констатируя нашу общую горькую участь.
  
   Ну, поехали дальше. Вот вам три душераздирающих народных песенки про любовь и смерть. Точнее, три с половиной, а может и все четыре: первые две из них то ли являются разными репликами одного диалога - то ли двумя не связанными между собой монологами.
  
  
   * * *
  
   Мне будет очень страшно
   И холодно, дружок,
   Коль белые барашки
   Не выйдут на лужок.
  
   Ну как мне веселиться? -
   Быть может, ты убит,
   И кровь твоя на листьях
   Колышется-блестит,
  
   И белая рубашка
   Пробита на спине,
   И белые барашки
   Пасутся в бузине...
  
   Ты приходи скорее
   Одной из наших троп,
   И я тебя согрею
   И поцелую в лоб.
  
  
   * * *
  
   Мне не бывать в героях,
   Уже окончен суд.
   Они меня зароют
   И даже не сожгут.
  
   А белая ромашка
   На кончике стебля
   И белая рубашка
   Пусть будут у тебя.
  
  
   * * *
  
   Дружок, я знаю, что раз тут
   Меня зароешь ты,
   Над серым прахом прорастут
   Зелёные цветы.
  
   Зелёные, зелёные, зелёные цветы.
  
   Пусть на бровей моих излёт
   И выползет слизняк,
   Но в тень от сердца упадёт
   Солёная слеза.
  
   Солёная, солёная, солёная слеза.
  
  
   * * *
  
   Краткое примечание: огненное погребение считается у арийцев традиционным и почётным, погребение в земле - вынужденным и скромным, не то чтобы прямо постыдным, но безусловно достойным сетования. У неарийцев дело обстоит иначе - принято и погребение в земле, и погребение в кронах деревьев специальных священных рощ.
  
  
   * * *
  
   Дай побыть с тобою немного!
   Я боюсь лампад и кадил.
   Я пришёл к тебе по дороге,
   По которой никто не ходил.
  
   Любовью к тебе ведомый,
   Я пришёл - не клади кресты!
   Мне и лечь-то некуда дома,
   Да и пепел давно остыл.
  
   Только ты одна и поможешь!
   Я боюсь и смеха, и слёз.
   У меня ни сердца, ни кожи -
   А дыхание ветер унёс...
  
  
   * * *
  
   Отношения между живыми и мёртвыми, между арийцами и неарийцами, между людьми и другими, иноприродными - всё это единая область личных отношений. Не всегда можно понять, к живому или к мёртвому возлюбленному обращается лирический герой песни, не всегда однозначно, о человеческом ли существе речь? - вот, например, как здесь:
  
  
   * * *
  
   Я был от смерти на волосок,
   Когда вошёл в осенний лесок,
   И первый выстрел кору рассёк
   На золотой сосне.
  
   Я закричал, как сам не свой -
   И горестно закивал головой,
   И ладонью шрам ножевой
   Задвинул, как во сне.
  
   Они стояли вокруг меня
   И в мох роняли капли огня,
   А я шатался, весь свет кляня,
   И гладил её плечо.
  
   Они хотели меня увести,
   А я ловил губами листы -
   И всё просил у неё "Прости!"
   Так жалко и горячо.
  
   Я жил среди их детей и калек,
   Пока не сошёл последний снег.
   Они устроили мне побег,
   И я простился с ней.
  
   Но мне не забыть, как в ту весну
   Я сошёл с ума и любил Сосну -
   Я это вижу, как усну,
   До самых последних дней.
  
  
   * * *
  
   "Я сошёл с ума" - свидетельствует лирический герой; песня и в самом деле имеет определённый привкус безумия, детали происходящего специфически расплываются. Если вдобавок иметь в виду, что Сосна - довольно распространённое неарийское женское имя, то становится совсем непонятным, речь ли о девушке, о дереве или вообще о какой-то местной локсе. Несмотря на всю эту невразумительность, сюжет и образы песни воспринимаются не как нечто странное, а как нечто характерное, повторяющееся; история, рассказанная здесь, цепляет и ранит не какой-то запредельностью, неотмирностью - а надрывной будничностью, обыденностью.
  
   А вот и ещё одно в своём роде характерное произведение - оно бытует скорее как стихотворение, чем в качестве песни.
  
  
   * * *
  
   Я цветы для невесты искал,
   Но меня охватила тоска:
   Я увидел русалку у камня.
   Между сосен и скал
   Она строила дом из цветов и песка -
   И рукой помахала издалека мне,
  
   А потом побежала; следы
   Пролегли по границе воды
   И песка - между белым и алым...
   И я крикнул: "Постой!
   Я отдам тебе перстень - он весь золотой,
   Он красиво блестит..." - Но русалка пропала.
  
   И сошёл я к воде, как во сне,
   И спросил, и спросил я о ней
   У воды, и узнал от воды я,
   Где русалка живёт, и что с ней
   Там разбойники - тридцать парней,
   Беззаботные, дикие и молодые.
  
   И пошёл, как во сне, я опять,
   Чтоб её отобрать, и отнять,
   И отбить... И однажды, плутая,
   Её дома достиг,
   И с улыбкой разбойники вышли на крик,
   А с ними русалочка - вся золотая.
  
   И в безумье я бросился к ней,
   И услышал: "Не надо перстней!
   Ты устал, и измученный весь ты,
   А я счастлива тут...
   Не сердись, уходи поскорей - тебя ждут!"
   И ушёл, и нарвал я цветов для невесты.
  
  
   * * *
  
   Пожалуй что грустного покамест хватит; вот вам три песенки повеселее - "Упала в озеро звезда", "Ракушки" и "Рукав". Тема смерти в них, конечно, тоже присутствует - но не в трагическом, а в символическом и даже комическом аспекте, так что они находятся уже на грани лирики и шуточного фольклора. Интересно, что эти три песенки могут исполняться не только на бытовом, но и на озорной, причудливой смеси кастового с неарийским - о таких филологических играх я говорил выше.
  
  
   * * *
  
   Упала в озеро звезда,
   Лучиста и тепла -
   И вмиг озёрная вода
   От счастья умерла.
  
   Вода, тиха и холодна,
   Мерцала на мели -
   И, словно звёздочки, со дна
   Две лилии взошли.
  
  
   Как птицы нежнокрылые,
   Плывут, качаются слегка
   Две лилии, две лилии -
   Два розовых цветка.
  
  
   В мои глаза, как в темень вод,
   Ты уронила взгляд -
   От счастья умер я, и вот
   Уже цвету, как сад.
  
   Ты вспоминаешь обо мне
   Над озером, в тиши -
   Ведь я теперь лежу на дне:
   На дне твоей души.
  
  
   Пока нас любят милые,
   Покуда ты глядишь любя -
   Цветут, цветут две лилии,
   Похожи на тебя.
  
  
   * * *
  
   Песня про лилии особенно интересна тем, что на языке самых простых образов описывает типичные, если можно так выразиться, моменты специфики эисской любви - тут во всей красе вырисовываются гендерная амбивалентность и андрогинность, танец-чередование мужского и женского начал. Звезда (отцовское начало) падает в озеро (материнское начало) - однако вслед за этим лирический герой (мужское начало) выступает в качестве воды и цветущего сада (женское начало), после чего вновь оказывается лежащим на дне души возлюбленной - возвращая себе мужскую ипостась. Мистерия взаимопроникновения, имеющего самые разнообразные формы - и сохраняющего неизменной свою суть: любовь есть встреча плюс радость плюс память.
  
   Песня про ракушки может служить любовным заклинанием, поскольку изображает соответствующие ритуальные действия. Девушки готовят из ракушек и острых приправ специальную еду и угощают ею парней, на которых "положили глаз"; подразумевается, что внутренний огонь охватывает не только гортань вкусившего, но и всего его целиком - и угашается это пламя только поцелуями сготовившей приворотное кушанье. В реальности этот ритуал используется, конечно же, не для магии, а просто как повод завязать более близкое знакомство.
  
  
   * * *
  
   Я из дома убегу
   Поутру, поутру,
   На озёрном берегу
   Ракушек соберу.
  
   А в озёрах - две волны,
   А в ручьях - две струи.
   Эти ракушки черны,
   Словно кудри мои.
  
   В воду синюю гляжу:
   Пляшут волны, маня.
   Я тебя приворожу -
   Ты прости уж меня!
  
   От исколотых ступней
   Камень кровью полит.
   Жаркий вкус любви моей
   Твои губы спалит.
  
   Дышит синяя вода,
   Камыши теребя.
   Я спасу тебя тогда -
   Поцелую тебя.
  
   Я из дома убегу
   До зари, поутру.
   На озёрном берегу
   Ракушек соберу.
  
  
   * * *
  
   Песня про рукав, как мне кажется, ни в каких отдельных пояснениях не нуждается.
  
  
   * * *
  
   "Меня ты не любила,
   Кляла любовь мою,
   Измучена моя душа.
   Но вот моя могила -
   И я над ней стою,
   И мне остался только шаг!"
  
   Она же отвечала,
   Встав на его пути,
   Что мучила его любя.
   "Ах, если б всё сначала! -
   Но мне пора уйти.
   А я ведь так любил тебя!"
  
   "Прости меня, мой милый!" -
   Кричит она, упав,
   И, руки протянув в мольбе,
   Над самою могилой
   Хватает за рукав -
   И дёргает скорей к себе.
  
   "Ах, что это такое!
   Из-за тебя в беду
   Всегда я попадал... Ну что ж:
   Ведь я теперь покоя
   В могиле не найду,
   Пока рукав ты не пришьёшь."
  
   Вот так её простил он
   И глянул ей в глаза...
   Живут они вдвоём в тиши.
   Поглажен и постиран
   Рукав сто лет назад,
   Но до сих пор он не пришит.
  
  
   * * *
  
   А вот ещё кое-что жизнерадостное:
  
  
   * * *
  
   Все утехи и напасти
   В сих зверях по воле Бога:
   Огнедышащие пасти
   И хвосты нежнее вздоха.
  
   Так и ты, моя родная! -
   Чуть затменье по лицу лишь -
   И опять уже не знаю,
   Кусишь или поцелуешь...
  
  
   * * *
  
   Следующее стихотворение - авторское, но я ввожу его сюда, поскольку в народе оно странствует анонимным и весьма популярно в качестве как стиха, так и песенки. "Оранжевый листок" может также служить образцом для всевозможных пародий ("Я на ногах перенесу // Удар. Мне всё равно..." - и т.д. и т.п.), в том числе - для политической сатиры.
  
  
   * * *
  
   Я на руках перенесу
   Её за водосток.
   Я вижу на её носу
   Оранжевый листок.
  
   О Боже! Холодеет грудь,
   Я замер, как дурак -
   И не слизнуть, и не смахнуть,
   И не оставить так!..
  
  
   * * *
  
   Последние два стихотворения из данной подборки являются уже в полной мере анонимными, "народными". "Ты не бойся, я ведь не боюсь" можно встретить не только в декламации и на бумаге, но и в песенном варианте, "Как это началось" обитает скорее в тетрадках.
  
  
   * * *
  
   Было страшно, горячо и влажно.
   Были ногти, словно нитки бус.
   Ты сказала, тихо и протяжно:
   "Ты не бойся. Я ведь не боюсь."
  
   Я устал, я изнемог на марше.
   Я спешил, как перелётный гусь.
   Ты сказала: "Я намного старше,
   Но не бойся. Я ведь не боюсь."
  
   Я считал тогда минуту за три,
   За три года, взвешивая грусть.
   Ты сказала: "Я состарюсь завтра.
   Но не бойся. Я ведь не боюсь."
  
  
   * * *
  
   Как это началось?
   Сперва - удивленье и злость,
   Потом - удивленье и страх.
   Потом я думал целых два дня,
   Что ты совсем забыла меня,
   Что всё обратилось в прах.
  
   Потом - удивленье и свет,
   А я всё говорил себе "нет",
   А ты говорила - "да".
   Потом - удивленье и ты,
   И наши горящие мосты,
   И не помню, что тогда...
  
  
   * * *
  
   Последнее стихотворение - "Как это началось" - может послужить мостиком для перехода к тому, что я называю "маргинальной поэзией" и вообще "маргинальным фольклором". Сейчас поговорим об этом подробнее.
  
  

3. "Меня спросили под шумок..." Маргинальный и просто-шуточный фольклор

  
  
   Начну, пожалуй, с самого словечка "маргинальный" - просто потому что уж больно оно мне нравится.
  
   Надеюсь, читающий эти строки не подумает, что я наивно полагаю это словечко чем-то "родным, исконным" по отношению к той сфере, которую я им маркирую. Конечно же, нет! Я прекрасно понимаю, что большинство "маргинальных элементов", носителей "маргинальной культуры" Арийского Запада, таким термином себя вовсе не обозначает. Я даже не уверен, что оные лица обозначают себя как-то "особо" - помимо того, кем на данный момент являются: бандитами или контрабандистами, бродягами или армейскими следователями, мелкими мошенниками или кем угодно ещё. Люди, коих я причисляю к маргиналам, характерны тем, что не относят себя ни к кому и не записывают себя ни в какие ряды. Они достаточно строго придерживаются одного-единственного принципа - "каждый сам за себя" ("не верь, не бойся, не проси"). Приходя на службу к любому командиру, князю или атаману, вступая в любой военный отряд, маргиналы обычно не присягают на верность - а если ситуация вынуждает их нечто вроде верности кому-то всё же обещать, то обещание это остаётся чисто формальным: сами про себя они отчётливо понимают, что выполнять его не собираются. Такое отношение к делу для обитателей Арийского Запада вообще-то не характерно - понятие о верности, в том числе о верности своему слову, является одним из краеугольных камней нашей ментальности. Существует только одна - весьма специфическая - категория людей, для которых нечто подобное является "общественно легитимным": так называемый "метис-предатель". "Метис-предатель" - это человек, волею судеб оказавшийся столь тесно связан и с неарийцами, и с арийцами, что не может сделать окончательного выбора в пользу одних или других, и посему считающий себя перманентно перед обеими сторонами виноватым. Такой человек открыто и недвусмысленно пребывает за рамками общественной морали - он знает это о себе, все прочие знают это о нём. Имея дело с "метисом-предателем", нельзя рассчитывать на соблюдение им тех неписаных законов, по которым живут "обычные люди"; можно полагаться только на какие-то сугубо личные договорённости. Кто хочет, тот имеет с ним дело - а кто не хочет, тот не имеет, и здесь всё прозрачно и однозначно.
  
   Однако далеко не каждый "метис-предатель" - настоящий маргинал, и уж тем более никак не каждый маргинал - "метис-предатель". Маргинал может не иметь к метисам никакого отношения, он может быть (или считать себя) наследником чистейших древних кровей - важно совсем не это, важно то самое, о чём я сказал выше: принцип "каждый сам за себя", отвержение общественных моральных норм и стойкое воздержание от присяг и обещаний. Как уже говорилось, маргинал может быть бандитом, бродягой, армейским следователем, сезонным рабочим и т.п. - однако в тех же самых социальных группах имеются свои моральные нормы, свои внутренние законы, и эти законы настоящий маргинал презирает ничуть не менее, чем любые другие. Маргинал может происходить как из достаточно высоких кругов (из княжеской или офицерской семьи, из около-храмовой среды и пр.), так и из "простонародья"; он может выглядеть обшарпанным и замызганным, а может - рафинированно элегантным. Настоящий маргинал, как правило, не скрывает, кто он такой, однако и "вывески" никакой на себе не носит - что позволяет окружающим в охотку обманываться, воображая, что перед ними некий респектабельный господин или же, наоборот, простой и честный трудяга. В одной ситуации маргинал сочтёт за благо попустить окружающим заблуждаться, в другой постарается дать им некоторые намёки - так сказать, приоткрыть своё истинное лицо. Одним из средств подобной неброской манифестации и является то самое, что я называю "маргинальным фольклором".
  
   Маргинальный фольклор - это совокупность песен, стихов, баек и так далее, несущих на себе отчётливый отпечаток "маргинального мировоззрения". "Каждый сам за себя" - а стало быть, горькое веселье одиночки, насмешка над общими ценностями, опрокидывание всех и всяческих моральных норм; впрочем, любая смеховая культура, любой шуточный фольклор тоже занимается низвержением стереотипов - так что маргинальный фольклор непосредственно граничит с общеупотребительным шуточным, местами даже сливается с ним. Однако же "на ощупь и на вкус", интонационно, расстановкой акцентов (иной раз слабоуловимых) маргинальный фольклор от шуточного всё-таки отличается, и основное отличие тут вот какое. Маргинальное опрокидывание норм происходит уже не дурашливо, а на полном серьёзе; маргинальная шутка чаще всего цинична - и, стало быть, скорее мрачна и жестока, чем весела. Точнее говоря - весела, но не радостна.
  
   Почему я вообще так много говорю о маргиналах?
  
   Дело в том, что в событиях вокруг окончания войны вышеозначенные маргиналы сыграли, прямо скажем, далеко не последнюю роль. На этапе, когда всё начало окончательно рушиться, множество маргиналов всколыхнулись и притекли к местам наиболее острых конфликтов. Маргиналы и вообще по своим установкам странники, вдобавок в горячие точки их влечёт многое - от жажды приключений вплоть до азарта половить жирную рыбку в мутной воде. Таким образом в решающих локусах сконцентрировалось большое количество маргиналов, что не могло не окрасить обстановку тонами весьма специфического колорита. Агония вольного Запада в наиболее горячих точках приобрела характер своеобразной бесшабашности-безбашенности, удали и даже разудалости - залихватского, бредового, безрадостного веселья, носящего узнаваемую метку "с особым цинизмом". Складывалась причудливая, неоднозначная, гротескная картина. С одной стороны, маргиналы не были виновниками социального обострения, которое привело к тотальной войне; с другой стороны - своими возмутительными и провокационными действиями они нередко обостряли конфликт ещё сильнее. Существует и ещё один немаловажный момент. Характерная маргинальская удаль "с особым цинизмом" объективно мешала воспринимать тотальную войну как нечто серьёзное и величественное, придавала всему оттенок фарса, пародии на трагедию - жестокой, кощунственной даже, но пародии, а значит - не могла не отрезвлять всех тех, кто имел хоть какие-то шансы вынырнуть из бреда. Омерзительные детали военного быта, нарочито подчёркиваемые маргиналами как в практических действиях, так и в фольклоре, ясно свидетельствовали: "Героическая Трагическая Эпическая Гибель" народов во взаимной резне - это не восхитительно и упоительно, а гнусно и очень глупо.
  
   Ничего удивительного, что на следующем этапе немалое число тех же самых маргиналов оказались в рядах сторонников мира; следует отметить, что эти люди сражались за мир весьма самоотверженно и стойко. Старая мораль была для маргиналов неприемлема - раз она позволяет человеку выделывать такое, продолжая по-прежнему считать себя порядочным, значит, она лжива, лицемерна; новая же мораль... А есть ли смысл тут вообще говорить о морали? В ряды сторонников мира маргиналов привлекала совсем не мораль, а надежда: надежда на то, что, кажется, можно и правда попытаться жить по-другому - или по меньшей мере по-человечески помочь кому-то, кто и правда пытается жить по-другому. Многие из маргиналов вовсе не рассчитывали остаться в живых, чтобы самолично пожать тучные плоды грядущей эпохи всеобщего благоденствия; да и вообще - я уже говорил о том, что выбор зачастую совершался не по принципу предпочтения лучшего, а по принципу отвержения уж совсем неприемлемого. Маргиналов это касается в наивысшей степени. Выступать под девизом "Я не я буду, если допущу, чтобы этот подлый номер прошёл!" - весьма свойственно для них.
  
   Однако вернёмся к маргинальному фольклору.
  
   Итак, помимо всего прочего маргинальный фольклор является средством ненавязчивой демонстрации маргинального мировоззрения. Порой достаточно процитировать всего лишь один маленький стишок, напеть всего лишь одну характерную песенку - и это окажется равносильно вывешиванию флага, провозглашению исповедания. Приводимая цитата может быть более или менее возмутительной в зависимости от ситуации: маргинал вполне способен пощадить чувства собеседника и поддразнить невинную барышню чем-то куда более безобидным, чем идеалиста-студента или клирика. Постараюсь пощадить чувства читателей и я. Для нижеследующей подборки мною взяты не все любимые песенки и стишки - часть из нежно мною обожаемых (и притом достаточно популярных) я забраковал, полагая, что в них не только зашкаливает непристойность, но и вообще на грани переносимости образный ряд.
  
   Так получилось, что я привожу здесь большее количество примеров маргинального фольклора, чем примеров просто шуточного. Причина этого прежде всего в том, что в моей личной заначке их гораздо больше - я лучше знаком именно что с маргинальным творчеством. Я ведь не собиратель фольклора, а практик, и у меня нет возможности специально изучать фольклор даже ради сей книги. Честно могу сказать, что "просто-шуточное" я встречал по большей части не целиком, а обрывочно - идёшь, бывало, мимо компании и слышишь отдельные куплеты песенки, перемежаемые взрывами хохота. Ну что я - потом слова списывать буду, что ли?.. Некогда мне, да вроде и не до зарезу надо. А вот образцы маргинального фольклора преподносились мне, как правило, вполне целевым образом - разнообразные маргиналы предлагали мне всякое такое именно что "для-ради знакомства", чтобы испытать на прочность меня, а заодно и моё отношение к собеседнику.
  
   Дело в том, что по жизни я как-то больше общался с маргиналами, чем с простыми честными ребятами - во всяком случае, больше общался в такой обстановке, когда читают прикольные стишки или поют прикольные песенки. Вместе с простыми честными ребятами мы сражались бок о бок и делали всякие другие общественно полезные вещи - а сугубо личные отношения, дружеские или враждебные (нередко переходящие опять-таки в дружеские), складывались у меня чаще с матёрыми циниками, развесёлыми беспредельщиками, утомлёнными собственным коварством злодеями и т.д. и т.п. С маргиналами вместе я и в тюрьме сидел (удостоился быть, так сказать, к маргиналам причтён) - во время того самого судебного процесса, когда была объявлена Черта Мира. Впрочем, это я забегаю вперёд; о моей личной биографии и других общественно значимых сюжетах мы поговорим позже.
  
   Надо сказать, что ниспровергающий юмор маргиналов мне и вообще очень близок; более того - я глубоко убеждён, что, не имея под рукой этого мощного орудия, нельзя даже и позволять себе никакой серьёзности, никакой высокой патетики. В отсутствие сего безжалостно рассекающего клинка всякое доброе начинание неизбежно извращается в ложь и лицемерие. "Пусть языки острее ножа раскромсают ложь" - сказано в числе прочего и про злую, циничную маргинальскую сатиру: раскромсать ложь - задача ей под силу. Истину сию хорошо понимают приморцы, несущие в своей крови обличительный накал библейских пророков; про их излюбленное сочетание трагического надрыва с грубо-площадным комизмом уже было написано выше.
  
   Итак, образцов маргинального фольклора здесь будет представлено больше, чем образцов просто-шуточного. Я не стану комментировать каждый стих или песенку в отдельности, остановлюсь лишь по ходу дела на каких-то особых моментах. В остальном же - в целом - сказано, как мне кажется, уже достаточно. Разве что ещё одно предварительное замечание, относительно формы. Речь о том, что и маргинальный, и просто шуточный фольклор подразумевает широкое употребление жаргонизмов и "испорченных" форм слов, зачастую - заведомо неправильные ударения; встречая такие факты, имейте в виду, что это - не ошибки, а своего рода аксессуары. Есть основания полагать, что таким образом обыгрывается тема "перевода" - многие шуточные стихи и песенки специально строятся так, будто бы это такой неумелый перевод с одного языка на другой. Здесь мы вплотную подходим к теме бижанрика, но про бижанрик я лучше расскажу отдельно, особым пунктом.
  
   А теперь наконец познакомимся с маргинальным и просто-шуточным фольклором поближе.
  
  
   * * *
  
   Ты посмотри, какой закат -
   На пламя он похож.
   И вот твой верный автомат,
   И вот твой верный нож.
  
   И первый грозовой раскат -
   Зарница в вышине.
   А вот лежит твой верный брат
   С моим ножом в спине.
  
   Какое небо, первый сорт!
   И грозовой закат.
   А вон горит твой верный форт -
   Чему я очень рад.
  
  
   * * *
  
   Я был перо и восемь строк,
   А ты была чужой невестой.
   Где по четыре рук и ног -
   Там головам уже не место.
  
   Простыл твой свадебный пирог.
   Верёвка суждена поэту.
   Я был перо и восемь строк,
   А ты была душой - и нету.
  
  
   * * *
  
   Я сказал, что надо плыть самому.
   Я её толкнул во тьму, во тьму.
  
   Но тело её прибило волной,
   Но тень её стоит надо мной,
  
   Но лента её плывёт по волне -
   Ко мне, ко мне, ко мне...
  
  
   * * *
  
   Дружка убил я и зарыл
   Однажды по весне,
   И дюжину чертячьих рыл
   Увидел я во сне.
  
   Там было озеро огня,
   В котле варился суп -
   А черти грызли не меня,
   А этот самый труп.
  
   А днём я видел, верь не верь,
   Посереди лужка
   Двенадцать розовых червей
   И косточки дружка.
  
   И я от вида от того
   Орал, что было сил,
   И сам рехнулся до того,
   Что руку прокусил.
  
   И было эдак всё серо,
   И месяц в небе ал...
   А дело было-то всего -
   Что он мне в морду дал.
  
  
   * * *
  
   Я пересчитаю заряды,
   Оставлю один, а не пару.
   Живи, моя бедная радость,
   Возьми себе нож и гитару.
  
   Я стыну за градусом градус.
   Уже не знобит и не жарко.
   Живи, моя бедная радость -
   Мне это нисколько не жалко.
  
  
   * * *
  
   Зелёная канава,
   Зелёная вода.
   Хорошая отрава,
   Отрава - это да.
  
   А небо славно хмурится,
   А травка славно курится,
   Да мало, вот беда.
  
   Кровавая канава,
   Кровавая вода.
   Была бы мне халява,
   Да нервы никуда.
  
   А в сердце эти нелюди
   Стреляют, словно нехотя -
   Да метко, вот беда...
  
  
   * * *
  
   Его Благодать - безначальной рекою,
   И ей из-за нас не убыть.
   Так лучше убить не своею рукою,
   Чем вовсе никак не убить.
  
   Река обрывает мосты и чешуи -
   Едва успеваешь рыдать.
   Так, стало быть, лучше влюбиться в чужую,
   Чем вовсе никак не страдать.
  
  
   * * *
  
   Человеку пристало бороться с судьбой -
   Мой приятель хотел покончить с собой,
  
   Но, по просьбе моей повременя,
   Он раскаялся и пришиб меня.
  
   А когда мы встретились с ним в аду,
   Он сказал: "Мы в ссоре, имей в виду!
  
   Ты зачем, скотина, меня совращал? -
   Тут всё не так, как ты обещал!
  
   Убирайся с глаз моих, паразит,
   От душонки твоей елеем разит.
  
   И не суй ко мне свой шпионский нос -
   А то как бы я сатане не донёс!"
  
  
   * * *
  
   Следующие три стиха (которые могут быть и песенками) объединены общей темой - её можно навскидку обозначить как "Хорошее в плохом". Эти произведения уже находятся на грани с просто-шуточным - так сказать, поэтапно пересекают границу между означенными сферами. Первый стих по своему настрою ещё в достаточной мере маргинален; второй, явно дающий отсылку на первый - уже вполне "общеупотребителен", это по сути дела даже скорее духовно-философская лирика, одетая в шуточную форму; третий пародирует оба первых. Подробнее скажу ниже.
  
  
   * * *
  
   Лепёшка, мясо и укроп,
   И фляжка на дорогу.
   Кровать, похожая на гроб -
   Оно и слава Богу.
  
   И дождь пошёл, и свет померк,
   А нам пора в берлогу.
   И ты, похожая на смерть -
   Оно и слава Богу.
  
   Дорога, дьявол и судьба.
   Молитва не подмога.
   И я, похожий на себя -
   Оно и слава Богу.
  
  
   * * *
  
   Твой дом спалит лихой сосед
   Полуночью глухой.
   Дай Бог тебе увидеть свет -
   Хотя бы и такой.
  
   И ты поедешь в дом любой,
   И там найдёшь покой.
   Дай Бог тебе узнать любовь -
   Хотя бы и такой.
  
   И в землю рыхлую ступя,
   Ты веру не покинь.
   Бог даст тебе узнать себя <как вариант: Себя> -
   Хотя бы и таким.
  
  
   * * *
  
   Твой дом спалит сосед бухой -
   Ревнует, голубок! -
   Дай Бог - хотя бы и такой
   Тебе узнать любовь.
  
   Поедешь в дом - а там (привет!)
   Облава - на этап!
   Дай Бог тебе увидеть свет -
   Хоть этак, чем никак.
  
   Не очень плачь, что жесть - не медь,
   Обманщик - не мнемот.
   Даст Бог, тебя увидит Смерть
   И пробурчит: не мой!
  
  
   * * *
  
   Прежде всего хочу обратить читательское внимание на тот момент, о котором уже писал в подглавке про наши нравы. "Твой дом" - это дом, принадлежащий лирическому герою; "дом", в который поедешь (чтоб узнать любовь) - "весёлый дом", бордель. Здесь уже присутствует игра слов, которая в третьем стихе умножается и усиливается. "Свет", который померк (в первом стихе) и "свет" от пожара (во втором) - это таки действительно "свет", тот самый, от которого светло (во всех смыслах); "увидеть свет" третьего стиха - синоним выражения "посмотреть мир". Темы "увидеть свет" и "познать любовь" в третьем стихе презанятно перетасовываются - посылки и выводы поэтических философем меняются местами. Заметим, что этапирование арестованных в неблизкие края для Арийского Запада не характерно - автор подставляет в арийский контекст восточную практику, что обличает его знакомство с закордонными реалиями и усиливает эффект прикольности для тех, кто тоже с оными реалиями знаком (о том, что маргиналы, в отличие от честных граждан, не боялись обсуждать жизнь на Востоке, я уже говорил). Словечко "мнемот" тоже известно не всем - оно обозначает деятеля особого рода искусства, распространённого на том же Востоке (и ещё более того в Приморье). Мнемоты способны мысленно представлять подвижные картины, подобные тем, что можно видеть на киноэкране - как бы рисовать целые фильмы, для фиксации которых на Востоке и в Приморье существуют специальные приборы, куда более хитроумные, чем кино- и фотоаппаратура. Завершение третьего стиха неожиданно оптимистично - даже как-то не по-маргинальски, можно сказать! - впрочем, надеюсь, вы уже поняли, что маргиналы способны проявлять оптимизм внезапно и в совершенно не подходящих для этого ситуациях.
  
   Таким образом мы плавно переходим к области "просто-шуточного". Вот, например, кое-что жизнерадостное, исходно не маргинальное, но нежно любимое маргиналами всей страны:
  
  
   * * *
  
   Нам милы ночные духи
   С роковой чертой бровей,
   Но милее нам толстухи
   Светлых смешанных кровей.
  
   К зову Божьему не глухи,
   Мы порвём уютный плен -
   Но милее нам толстухи
   В пышных юбках до колен.
  
  
   * * *
  
   И вот это тоже:
  
  
   * * *
  
   Когда настанет темнота и мрак,
   И будет ночь ужасного масштаба -
   Тогда бегом беги, коль не дурак,
   Ты поскорее к дочери начштаба!
  
  
   * * *
  
   А ещё вот такая есть песенка, из разряда пограничных между маргинальным и просто-шуточным - привожу одну строфу, которую помню точнее всего, ибо её нередко цитируют (выражение "на ощупь и на вкус" является обиходным, крылатым):
  
  
   * * *
  
   Кругом палят, и просто жалость,
   Что командиры разбежались -
   Поскольку их полно, то занят каждый куст;
  
   А мы в землянки залезаем
   И ищем ихних партизанок -
   Поскольку там темно, на ощупь и на вкус.
  
  
   * * *
  
   А вот эта, следующая песенка - вполне невинно-просто-шуточная:
  
  
   * * *
  
   Если ты в самом деле, милый,
   От меня будешь завтра далёк -
   Подари мне букетик лилий
   И ещё большой кошелёк.
  
   Наша жизнь была словно сказка,
   Завтра будем мы далеки.
   Подари мне немного ласки
   И новые башмаки.
  
   Помоги нам, Господи Боже!
   Понапрасну ты не горюй:
   Подари ты мне всё что можешь -
   И прощальный поцелуй.
  
  
   * * *
  
   Или вот, скажем, социальная сатира, не без язвительности - но вместе с тем вполне обще-шуточного настроя (о нюансах соотношений "светской" и "духовной" власти - штаба и комендатуры - и о функциях тюрьмы я рассказывал в "приблизительном наброске" нашего социального устройства):
  
  
   * * *
  
   Комендатуре продал штаб
   Тюрьму пустую городскую,
   Чтобы не выпускать из лап
   Ни ту контору, ни другую.
  
   Свершив, что было на уме,
   Отныне штаб и в ус не дует:
   И та теперь сидит в тюрьме -
   И эта больше не пустует.
  
   Иные мнят: сие позор
   И дело времени; когда же
   Приедет в город ревизор -
   Он аннулирует продажу!
  
   Но мы считаем - это вздор,
   И не находим здесь позора;
   Комендатура ж, ревизор
   Иль штаб - но что-то сгинет скоро.
  
  
   * * *
  
   А вот вам кое-что в высшей степени популярное и притом лучезарно-оптимистическое. Это знаменитая песенка учеников Школы Следователей - невзирая на остросюжетные реалии, юношеская жизнерадостность так и хлещет:
  
  
   * * *
  
   Меня спросили под шумок,
   Где у арийца печень? -
   Словами я сказать не смог,
   А думать было нечем.
  
   Меня хотели гнать, но вот
   Я сам расправил плечи -
   И распорол себе живот,
   И показал им печень.
  
   Меня несут башкой вперёд,
   Я мёртвый и весёлый.
   Пусть моё тело раздерёт,
   Рыча, начальник Школы.
  
   Лежать на кухне буду рад
   В оцепененье тихом -
   Пускай товарищи едят,
   Не поминают лихом!
  
  
   * * *
  
   Не сомневаюсь, что учащиеся всех стран и народов имеют между собою нечто общее, в чём всегда могут оказаться солидарны: это манкирование учёбой, ужас перед отчислением и вечный, неутолимый голод юного растущего организма. Молодёжь голодна всегда, а уж в военной обстановке - и тем более; тема людоедства, физического пожирания человека человеком популярна в просто-шуточном фольклоре именно потому, что побеждать голод смехом есть наиболее доступное средство борьбы с недоеданием - и вдобавок потому, что на самом деле, в действительности, ничего такого не бывает. Людоедство (в любой его форме) жесточайшим образом табуировано, в реальном обиходе Арийского Запада столкновение с ним практически исключено; всякое очень страшное может происходить у нас на каждом углу, но только не это - так что нормальный добропорядочный гражданин может смело шутить на сию тему, не опасаясь причинить боли никому из ближних.
  
   Ну вот - общую картину, кажется, набросали. Теперь можно поговорить и про бижанрик.
  
  

4. "Я сижу в холодном, мрачном подземелье..." Бижанрик

  
  
   Что такое бижанрик?
  
   Бижанрик представляет собою шуточное поэтическое произведение, состоящее из двух частей. Обе части написаны на одну и ту же тему, но в разных стилях: первая часть - в высоком, патетическом, вторая - в приземлённом, дурашливом.
  
   Конструкция бижанрика даёт ключ к пониманию "истории создания произведения". Подразумевается, что якобы сперва на полном серьёзе сочиняется некое патетическое стихотворение (гимн, баллада, поэма и пр.), после чего оно на полном же серьёзе переводится на другой язык. Однако переводчик как на грех оказывается не шибко умелым, а то и попросту халтурщиком. Полученный в конечном итоге результат соответствует исходнику только тематически, сюжетно - стиль же, лексика, эмоциональные акценты и пр. от первичного текста весьма далеки, а то и прямо противоположны.
  
   Понятно, что всё это - только "легенда". Конечно, иной раз и впрямь бывает, что берётся натуральный гимн, баллада и пр., и на его основе сочиняется пародия; конечно, иной раз и впрямь встречаются "горе-переводчики". Нельзя исключать, что идея бижанрика как особого рода искусства произрастает именно из этих реально существующих фактов. Однако на нынешнем этапе версия "некачественного перевода" является лишь одним из "декоративных элементов" бижанрика. Как правило, обе части бижанрика бывают представлены читателю / слушателю на бытовом - и только на пальцах объясняется, что этот текст был-де написан на другом языке, звучал примерно так-то и означал примерно то-то. Что характерно, "перевод" может подразумеваться в любую сторону: и что первая часть написана-де на кастовом, а переведена на койнэ, и что первая часть написана на койнэ, а переведена на кастовый (или, например, на один из неарийских языков).
  
   На нынешнем этапе обе части бижанрика создаются обычно одновременно - и "патетическая" часть, которая уже может нести элементы самопародии, и "шутовская". Однако правила сочинения бижанриков не жёстки, так что и по сию пору никому не возбраняется взять нечто "высокостильное" из бытующих в нашей культуре вещей, написать на него пародию с характерными чертами бижанрика и пожинать заслуженные лавры. А может, почивать на заслуженных плодах. Особенно если и впрямь получится смешно.
  
   Одним из специфических признаков бижанрика является нарочитое несоответствие стихотворных размеров первой и второй частей. Этим бижанрик отличается от классической пародии, которая подразумевает воспроизведение ритма стиха, особенностей построения строфы и т.д. и т.п. Есть и другие особенности, в том числе свойственные шуточному фольклору в целом. Так, для второй части бижанрика характерно снижение стиля (жаргонизмы, обсценная лексика, нередко раёшность и пр), а также неправильные формы слов и даже порой неверное словоупотребление, в чём обыгрывается тема "неумелого перевода". Это сближает бижанрик с жанром "иноязычной детской чепухи" - в "чепухе" доминирует тема ошибочного словоупотребления, когда иноязычное слово заменяется другим, отличающимся на одну-две буквы. Пример - забавная колыбельная на одном из широко распространённых неарийских языков. В частности там поётся нечто, имеющее следующий смысл:
  
   По полям идут коровки,
   Прыгая через канальцы <канавки>...
  
   В результате "очепушения" текст песенки приобретает вид, который можно перевести как-нибудь так:
  
   Пополам падут коробки,
   Двигаясь поверх каналий...
  
   Однако это я сильно отвлёкся; ну да ладно, будем считать, что с жанром иноязычной детской чепухи я познакомил вас в рамках общей панорамы "просто-шуточного" фольклора. А теперь возвратимся к бижанрику.
  
   В качестве примеров бижанрика я подобрал, быть может, не самые характерные произведения - однако в том, что я выбрал, есть своя прелесть, в частности своя прелесть для меня лично. А поелику в мои планы входит рассказать в числе прочего и о себе самом, то я нахожу небессмысленным делать выборку в соответствии со своими личными вкусами и пристрастиями. В конце концов, я тоже своего рода "образец культуры", достойный внимания этнографа, историка и даже обществоведа.
  
   Одним словом - поехали.
  
  
   * * *
  
   Баллада о Зелёном Человеке
  
  
   1.
  
   Жили у горных подножий
   Люди в тихом селе
   И жил Зеленокожий
   На высокой скале.
  
   Проснувшись до рассвета,
   Слышат люди: в ночи
   За деревьями где-то
   Смех его звучит.
  
   Видят люди: в осоке
   Он пробежал, плеща -
   Легконогий, высокий
   И в венке из плюща.
  
   Встретив его, сразу
   Бледнели девы, шепча:
   "О, вот он - Черноглазый,
   Кудри ниже плеча,
  
   Нежным венком из лилий
   Лоб его обвит..." -
   И девы с ним уходили,
   Забыв про страх и стыд.
  
   Среди цветущих нагорий
   Брели они, веселы... -
   И дева гибла вскоре,
   Срываясь со скалы,
  
   И дева гибла вскоре
   Без ропота и мольбы...
   А он и не ведал горя,
   Ибо бессмертен был.
  
   .....
  
   Небосвод пологий
   Сонно прильнул к земле.
   Девушка без дороги
   Тихо идёт во мгле,
  
   Напевая, вздыхая,
   Светла, как пламя свечи;
   Словно трава сухая,
   Шёпот её в ночи.
  
   Спит волчица в берлоге.
   Расцветает восход.
   На сером горном отроге
   Зелёная мята растёт.
  
   Дева идёт без дороги,
   Светится небосвод,
   Падают ей под ноги
   Блики озёрных вод.
  
   Ветер дует на запад.
   Кипит молоко в котле.
   Молочный и мятный запах
   Ветер несёт к скале.
  
   Бурлят в молоке волчицы
   Листья трав, зелены.
   У девушки ресницы
   Влажны и опалены.
  
   Девушка смотрит мудро
   В костёр, в сплетенье огней...
   Внезапно Чернокудрый
   С улыбкой встаёт перед ней.
  
   Взгляд его бездонен.
   Венка причудлива вязь.
   Тянет он ладони
   Прямо к котлу, смеясь...
  
   .....
  
   Спит Черноволосый -
   Откинута рука -
   С губ не стерев полосок
   Сладкого молока.
  
   Оскал отрешённо-белый,
   Но линии губ мягки.
   Девушка рядом села,
   Коснулась его щеки.
  
   Когда же растаял вечер
   И остыла зола,
   Она его, взяв за плечи,
   В дом к себе увела.
  
   .....
  
   Промелькнув на пороге,
   Как лунный блик в лесу,
   Бросился Легконогий
   Прямо в траву, в росу.
  
   В венке из лунного света
   Замер, точно в бреду...
   И вдруг услыхал: "Где ты?
   Любимый мой, я жду!"
  
   Он задрожал молча,
   Глядя в упор на звезду -
   И тихо завыл по-волчьи,
   И прошептал: "Иду!"
  
  
   2.
  
   Там, где кедры и сосны шумели,
   На уступах крутых, высоко,
   В стороне от людей (надоели!)
   Жил красавчик в зелёном трико.
  
   Брёл по скалам, траву приминая
   Здоровенною лапой босой,
   Восклицал "о природа, родная!"
   Разумеется, мылся росой.
  
   К сожаленью, имел недостатки:
   Был он бабником, выл по ночам.
   Иногда на душе выпадали осадки -
   От сельчан получал... по очам.
  
   Ну, жена бедолаге досталась:
   "Охламон! Разгильдяй! Где ты был?!"
   Что же делать страдальцу осталось? -
   Вышел в сени, тихонечко взвыл.
  
  
   * * *
  
   Бижанрик "Баллада о Зелёном Человеке" интересен прежде всего тем, что двояко трактует один из исходных сюжетов эпохи становления арийской цивилизации. Не принимайте мои слова чересчур всерьёз, всё же мы не церковное песнопение обсуждаем, а бижанрик - однако вопрос о соотношениях свободы и необходимости, осознанного и бессознательного, индивидуального и общественного (список можно продолжать) - он таки да, в своём роде вопрос ключевой. Оставив в стороне реально-исторического Ария с его реально-же-исторической супругой, мы можем увидеть здесь тему власти семьи над личностью; поданная в шутовском виде, означенная тема даже более доступна для рассмотрения, чем нарисованная на полном серьёзе.
  
   Обещал добавить пару слов о том, что сей расклад означает для меня - чем вот конкретно мне всё это мило. Скажу откровенно: так сложилось, что мой первый брак был не слишком удачным, и тихонечко выть, глядя в упор на звезду, мне доводилось не раз. Никто ни в чём не виноват, точнее - виноваты роковые обстоятельства, историческая подоплёка, тяжкий груз предковой памяти, недостаток в нежной юности житейского опыта, и так далее и тому подобное. Короче, всё путём. Однако увидеть аналогичную ситуацию извне, обозначенную теми словами, которые ей соответствуют - такое не оставляет меня равнодушным до сих пор.
  
  
   * * *
  
   Бандит и Смерть, или Баллада о поединке за девушку
  
  
   1.
  
   Под солнцем под угарным
   Кто это мог посметь
   Драться с весёлым парнем,
   Которому имя - Смерть?
  
   Женщин всегда добывали в драке,
   Но не дрались со Смертью самой.
   Деревья кричали бандиту Макаке:
   "Мы о тебе будем плакать зимой!"
  
   Видишь, солнце горит и парит,
   А Макаку прошибла дрожь:
   Это весёлый смуглый парень
   Вытащил узкий нож.
  
   Они кружились парой,
   Потом сплелись в клубок.
   И вот с улыбкой красивый парень
   Острое лезвие принял в бок.
  
   Макака вырвал нож с размаха
   И поднялся на ноги, невредим.
   "Будет моя!" - закричал Макака -
   И захлебнулся смехом своим.
  
   Расцвела, как маки,
   В глазах бандита боль.
   Видишь, у Макаки
   Живот распорот вдоль!
  
   На пальцах - красные знаки,
   Ладони все в крови.
   Пришёл конец Макаке
   И всей его любви!
  
   Но после того, как рёбра опали,
   Но после того, как был Божий Суд -
   Увидел Макака, что сгинул парень,
   Увидел бандит, что женщина тут.
  
  
   2.
  
   Деляге <вариант: бандиту> как-то демон
   Явился ввечеру:
   Не дашь мне душу-де, мол -
   Красотку заберу!
   <вариант:
   Моя зазноба где, мол -
   Иль душу заберу!>
  
   - Не хошь уйти с обеими? -
   Клянусь бутылкой рома, -
   Тогда сперва побей меня -
   Не выйдет ли облома!
   <вариант:
   - А ты поди побей меня -
   Клянусь бутылкой рома,
   Тогда уйдёшь с обеими,
   Да не было б облома!>
  
   На силу сила пёрла
   Часок в ночной тиши,
   Но вот пора и горло
   Смочить от всей души.
  
   Не мелкая посудинка,
   Вода не из колодца.
   - Под выпивку обсудим-ка,
   Как дальше нам бороться!
  
   Давай с тобой сыграем
   Всерьёз, как два врага:
   Рискнуть готов я раем,
   Ты ж на кон ставь рога;
  
   А выйдет разудалая
   Игра, и ставки - в рост,
   Поставлю на кон кралю я,
   А ты поставишь хвост.
  
   Бурдюк приговорили,
   Смурны уже с лица;
   Ребята оба - в силе,
   И нет игре конца:
  
   - К чертям все кости с картами -
   Игры что ли другой нет?
   Айда с тобою к старту мы -
   И кто кого обгонит!
  
   Все силы промотали
   Уже часу в шестом:
   То в цель ножи метали,
   То прыгали с шестом.
  
   - К чертям все эти гадости
   С душком цивильной фальши!
   Мы лучше потягаемся,
   Кто может плюнуть <варианты: ...> дальше!
  
   Для бодрости хлебнули
   Анисовой со льдом,
   А девушку спихнули
   В один почтенный дом:
  
   - На чёрта ль третьи лишние,
   И ад, и Бог в сединах,
   Когда тут счёты личные,
   Смертельный поединок?!
  
  
   * * *
  
   Невооружённым глазом заметно, что в бижанрике "Баллада о поединке за девушку" присутствует, если можно так выразиться, двойная двойственность. С одной стороны, это необходимый контраст между трагизмом первой части и комизмом второй, с другой - ситуативно-сюжетная "вилка", которая содержится исключительно во второй части. Кем всё-таки является герой - делягой или бандитом? Противоположные это вещи или сходные, совместимые или несовместимые? Каковы отношения между героем и демоном, имеют они предысторию или нет? Каково значение девушки для обоих персонажей? Все эти моменты могут трактоваться несколько по-разному, в зависимости от желания исполнителей и слушателей песни. Благодаря тому, что здесь совмещается веер "альтернативных" сюжетных штрихов, общая картина обретает житейскую убедительность и объёмность, чем устойчиво привлекает внимание публики.
  
   Совершенно очевидно, что герой песни - маргинал, один из тех самых маргиналов, которые странствуют по западным просторам, оказываясь где угодно в каком угодно статусе. Можно именовать его "бандитом", можно "делягой"; наиболее вероятно, что по основному роду занятий этот парень - контрабандист, то есть человек, сочетающий качества "победителя в биатлоне" с практической хваткой и политесностью, способностью выводить любой разговор на свой интерес, что называется "убалтывать".
  
   Разночтения в требованиях демона тоже служат созданию "объёма", внутри которого данная встреча рисуется как один из эпизодов длительных отношений персонажей. По одной версии - демон прежде всего хочет забрать душу, а уж потом, в качестве шантажа, посягает на девушку. По другой - наоборот: демон явился за своей, как он считает, девушкой, а в случае помех со стороны её галанта грозит воспользоваться собственным "служебным положением отъятеля душ". В любом случае просматривается некая предыстория, и это несомненно приносит слушателям и исполнителям особое удовольствие, побуждая их к толкованиям и развитию темы: "Небось, парни-то уже не в первый раз встречаются! - наверняка этот деляга чёрта как-то охмурил и душой как обещал не уплатил, и теперь демон пришёл как за своим - да уже заранее опасается, что бандит сейчас опять начнёт выкручиваться, вот и предупреждает - спорить, мол, не буду с тобой, просто конфискую твою кралю! - Нет, а может, эта красотка сама первая морочит чёрта: меня, мол, этот деляга завязал - не уйти, а я-то с тобой бы хоть щас охотно, так что ты с него спрашивай, не с меня! он такой, что ой-ой-ой! - Ага, а он-то её отправил куда подальше, когда пошли весёлые дела! - Ну да, небось туда же и отправил, откуда она взялась! пусть там пересидит под крылышком у тётки - подальше от беды..."
  
   Кстати говоря, присловье "А девочку спихнули в один почтенный дом" имеет повсеместное хождение практически независимо от песни. Это выражение означает необходимость по возможности безобидным способом "убрать со сцены" лицо, которому, по мнению прочих участников ситуации, делать тут нечего. В реальной жизни здесь может подразумеваться не обязательно женщина - так скажут о любом "лишнем", которого хотят не устранить, а просто "задвинуть за угол". В песне же подчёркивается другой момент, о котором я уже говорил: отношения между мужчинами на Арийском Западе несравненно более значимы, чем отношения между мужчинами и женщинами. Дело мужчин - заниматься поединком друг с другом, дело женщины - сидеть с другими женщинами в доме и ждать, когда мужчины вместе придут туда расслабляться после поединка! - вот недвусмысленно выраженная мораль второй части. Это создаёт очередное противопоставление по отношению к первой части: ведь кульминация первой части состоит в том, что герой воссоединяется с подругой, а его супротивник-Смерть исчезает. С точки зрения нашей традиционной морали, такая ситуация заведомо неправильна, и в этом смысле вторая часть служит своего рода средством "выправления перекоса".
  
   Теперь о личном. Если "Баллада о Зелёном Человеке" напоминает мне о первом браке, то "Баллада о поединке за девушку" воскрешает в моей памяти историю первой любви. У меня реально были серьёзные вражеские отношения с одним суровым бандитом и одновременно любовные отношения с его девушкой; это реально был довольно изнурительный и изрядно затянувшийся конфликт; потом я реально - как Смерть в первой части - сгинул с экрана, уступив подругу тому, кто имел на неё больше прав; в итоге мы с ним реально - как герои второй части - плечом к плечу ушли заниматься захватывающими мужскими делами на далёкий Восток, а девушка осталась растить детей (его детей, не моих, но это неважно - они могли бы быть и моими!) в компании других свободных женщин, своих подруг и соратниц. Она была одной из свободных женщин Северного Города, и я был её последним возлюбленным - а мой враг-друг стал её мужем. Когда-нибудь я расскажу про всё это подробнее, а сейчас перейдём к следующему стихотворному сюжету.
  
  
   * * *
  
   Баллада о героической гибели бесстрашного студента от рук кровавых извергов милитаризма
  
  
   Произведение, с коим я хочу вас сейчас познакомить, не вполне соответствует условиям, отличающим бижанрик от остального просто-шуточного фольклора, однако некоторые важные моменты сию грандиозную эпопею с бижанриком сближают. Мы не формалисты; на Арийском Западе и вообще принято более чтить дух, нежели букву - в данном же конкретном случае я дерзаю утверждать, что дух "Баллады о гибели студента" есть именно что дух бижанрика. Сейчас я попытаюсь подкрепить своё утверждение фактическим материалом.
  
   Прежде всего следует отметить, что "Баллада о гибели студента" содержит не поддающееся учёту количество куплетов, сочинённых разными авторами и исполняющимися в разных ситуациях. Более того, означенная баллада подразумевает создание экспромтов - и в этом смысле является произведением поистине народным: народ катает её во рту и перебрасывает, как мячик, из одной руки в другую, наслаждаясь ненаскучивающей игрой. Конечно, таким образом дело обстояло несколько лет назад, на рубеже войны и мира - сейчас-то все общественные пертурбации, связанные с деятельностью студенчества, отошли в прошлое, и "Баллада о гибели студента" превратилась в архивно-исторический экспонат. Во всяком случае, хотелось бы надеяться, что дело обстоит именно так. Здесь мне придётся немного отвлечься от художественных материй и вновь обратиться к материям социально-политическим.
  
   В "приблизительном наброске" я уже немного рассказывал о студенчестве - своеобразном сословии сугубо штатской интеллигенции, мировоззрение коего традиционно составляло противовес государственной военной доктрине. Я упоминал, что внутри студенческого движения развивались самые разные общественно-политические направления, да и сами студенты, каждый по отдельности, были очень разными людьми. Встречались среди студентов кристально честные и порядочные идеалисты, встречались и прожжённые демагоги-аферисты. Я понятия не имею, кто первым запустил в мир "Балладу о гибели студента" и был ли первоначальный вариант зубодробительно серьёзным или уже сразу пародийно-издевательским - но факт, что ко времени окончания войны она стала оружием в руках двух противоборствующих сторон одновременно. Это произошло на том этапе, когда демагоги и аферисты от студенчества стали науськивать "простой народ" на "кровавых милитаристов", то есть следователей и офицеров - что составляло не очень трудную задачу, так как военные действия между арийцами и неарийцами были уже закончены. Неарийская угроза реально отступила, и многие из "профессиональных военных" оказались как бы не у дел, что привело их в смятение и лишило возможности защищаться от множества нелепейших обвинений. Позже я непременно расскажу про этот период подробнее, а сейчас отмечу лишь то, что касается "Баллады о гибели студента" прямо и непосредственно.
  
   Так вот, в указанный период рассматриваемая баллада имела исключительно бурное хождение одновременно в обеих ипостасях - и в высоко-патетической, и в уничижительно-пародийной. Теоретически "серьёзный" вариант был оружием студенческих интриганов, а "шутовской" - оружием их оппонентов; реально всё было сложнее. Нередко одни и те же лица цитировали то патетические, то шутовские куплеты баллады - всё-таки наши соотечественники обладают достаточным количеством самоиронии и вообще склонны посматривать на себя со стороны. Разнообразные вариации "Баллады о гибели студента" демонстрируют полный спектр отношения населения к противопоставлению студенчества и военных: от некритического приятия этого противопоставления ("да, студенты - хорошие, офицеры и следователи - плохие!") до полного отрицания оного ("всё это враки - "хороших" никаких нет, все одинаково хороши в кавычках!") Можно сказать, что нескончаемая вереница куплетов баллады являла собою растянувшийся во времени и пространстве бижанрик - тысячеликий, витающий над страной подобно некоему духу самоиронии, скепсиса и критицизма.
  
   Сюжет "Баллады о гибели студента" предельно прост - собственно говоря, никакого сюжета (то есть развития событий) там нет: все куплеты на разные лады живописуют гнусную расправу, которую кровавые милитаристы тайно учинили над неким студенческим деятелем - бесстрашным обличителем их преступлений. Следует отметить, что в общественном сознании описываемый герой однозначно ассоциировался с небезызвестным студенческим лидером, который и был главным вдохновителем кампании против военных. Прелесть ситуации состояла в том, что указанный лидер отнюдь не претерпевал со стороны "милитаристов" никаких особых гонений, хотя с большим усердием на это напрашивался. В этом смысле содержание баллады можно было со спокойной совестью расценивать как сладострастные мечтания политического авантюриста - что, с моей точки зрения, подчёркивает сходство с классическим бижанриком: двойственность реальности и вымысла усиливает двойственность, противоречивость эмоциональной оценки.
  
   Разумеется, я не буду даже и пытаться приводить здесь сколько-нибудь значимое количество куплетов - процитирую буквально горсточку, расположив их таким образом, чтобы от начала к концу этого ряда трагизм снижался, а пародийность усиливалась.
  
  
   * * *
  
   Они с него сорвали платье
   И потрепали по плечу.
   "Ну что ж! - сказали. - Счёт к оплате!"
   Он усмехнулся: "Я плачу!"
   Да, говорить "Счета к оплате!"
   Вполне пристало палачу!
  
  
   * * *
  
   Они ему разбили губы,
   Ударили коленом в пах -
   Тогда, как ангельские трубы,
   Кровь загремела на губах.
   О да, убийцам это любо,
   Когда цвет крови на зубах!
  
  
   * * *
  
   Они дела свои вершили
   И тайный праздновали пир,
   И елей дикие вершины
   О том оповестили мир -
   Когда колёса их машины
   Умчались в сумрачный эфир...
  
  
   * * *
  
   Они ему вспороли брюхо -
   И вместе плюнули туда.
   Они ему проткнули ухо -
   И накрутили провода.
   И он тогда лишился слуха,
   И закричал им: "Господа!.."
  
  
   * * *
  
   Они ему сжевали брюки,
   Не внемля голосу стыда
   И, вопреки азам науки,
   Не пожалев его зада.
   И разбежались, как пауки,
   Дурные злые урода.
  
  
   * * *
  
   Он наплевал им на ботинки,
   Они ему - на сапоги,
   Что заблестели, как картинки,
   Хоть были и не с той ноги.
   Тогда сбежалися кретинки,
   Тяжёлые, как утюги...
  
  
   * * *
  
   Последний куплет содержит намёк на многочисленных обожательниц вышеуказанного лидера, которые при каждом удобном случае окружали импозантного оратора восторженно беснующейся толпой. Предыдущие куплеты любопытны помимо прочего тем, что демонстрируют классический приём шуточного фольклора - изображают то, чего в нормальной ситуации происходить не может. Я уже упоминал, что зона гениталий при любом раскладе является неприкосновенной; то же самое относится и к брюху, и к уху. Ну то есть, случайность-то какая-нибудь может и с ухом приключиться - вспомним охранника Ханса с его "Ухо ищу!" - но протыкание уха является, конечно, запредельной гиперболой.
  
   Осталось добавить к исследованию последний штрих. Я уже говорил, что от обычной пародии бижанрик отличается тем, что стихотворный размер "серьёзной" части не соответствует стихотворному размеру части "шутовской". В "Балладе о гибели студента" это условие не соблюдается - именно потому, что в ней нет фиксированного противопоставления первой и второй частей, контраст патетики и сатиры присутствует в гигантском теле сего творения диффузно. Тем не менее, существует одно занятное произведение - "Ничего себе, или Размышления узника" - которое можно присовокупить к "Балладе о гибели студента" в качестве искомого элемента с другим размером. Особая прелесть оного стихотворения состоит в том, что оно натурально принадлежит перу того самого студенческого лидера, о котором говорилось выше. Указанный труженик на политической ниве написал его несколько месяцев спустя самых бурных событий, уже в неприкрыто самопародийном ключе. Я привожу здесь сей опус не только для того, чтобы бижанрик "Баллада о гибели студента" был представлен во всей полноте - но и для того, чтобы в очередной раз продемонстрировать бескорыстную и беззаветную любовь к юмору, неистребимо присутствующую в ментальности наших соотечественников.
  
  
   * * *
  
   Ничего себе, или Размышления узника
  
  
   Я сижу в холодном, мрачном подземелье.
   Ничего себе выходит новоселье
   Для того кто послан новою звездой
   Все народы мира вести за собой!
  
   У меня на столике миска жестяная,
   А какая в ней бурда, даже и не знаю.
   Ничего себе питанье и сосуд
   Для того кто послан вершить над миром суд!
  
   Очи мои гаснут, руки мои слабы.
   А ко мне всё ходят ох и гадкие же бабы!
   Ничего себе херувимы-серафимы
   Для того кто умирает жаждой правды весь палимый...
  
  
   * * *
  
   Ну и наконец два слова о личном. Указание на тюремное заключение в "Размышлениях узника" не высосано из пальца - в отличие от сюжета "Баллады о гибели студента", историческая правда тут имеется. Дело в том, что в результате всей "антимилитаристской" кампании, о которой говорилось выше, разгорелся большой общественно-политический скандал, который вылился в знаменитый судебный процесс - тот самый, когда была установлена Черта Мира. По ходу этого процесса несколько человек, которые считались наиболее опасными подстрекателями и ниспровергателями, были арестованы и послужили своего рода образцами для открытого всенародного обсуждения на тему, что теперь считать за хорошее, а что - за плохое. В числе этих нескольких общеизвестных маргиналов оказался и я, ну и означенный студенческий лидер тоже туда угодил. Достоверно могу утверждать, что подземелье и бурда в миске являются плодом художественного вымысла - всё было очень и очень цивильно - а вот насчёт посетителей и посетительниц оно конечно да, авторская гипербола не слишком велика. Прямо скажем, к ребятам из нашей компании захаживали в гости более симпатичные существа, чем к нему.
  
   Впрочем, это я уже совсем плотно перехожу к рассказу об исторических событиях, притом забегаю далеко вперёд, а лучше бы делать всё по порядку. Так что отложим покамест изучение литературно-художественных произведений в сторону, мы ещё не раз успеем к этому приятственному занятию вернуться - и предадимся воспоминаниям о тех самых годах, которые располагаются вокруг уже неоднократно упомянутой здесь Черты Мира; иначе говоря - о моих первых годах жизни здесь, на земле моего второго рождения.
  
  
  

Глава 5:

Северный Город, Лунная Чаша

  
  

О Чёрный Город, Чёрный Город,

Оплот преданий и наяд!

Тебя невидимые горы

С гремучим лесом обстоят.

Туда и омуты - как броды,

Там день и ночь стоит заря,

И там твой друг по плитам бродит

С кувшинкой вместо фонаря -

Тебя и помнит, и не помнит,

И трёт отметку меж бровей...

И там цветёт, цветёт шиповник,

Покрывший зло твоих кровей.

  
  

1. Симфония Чащи Солнца и Чаши Луны

  
  
   Если Центр - это средоточие разума, неусыпающий мозг нашей страны, то Северный Город - её душа, её незамирающее сердце. Окружённый зарослями колючего кустарника, самозабвенно пламенеющего лепестками на крови и пепелищах, воспетый в стихах и новеллах об утратах и встречах, овеянный легендами о возвращении мёртвых к живым - Северный Город никогда не забывал, что любовь сильнее смерти, однако смерть есть повседневность жизни. Всё, чем живёт и дышит Арийский Запад, было вписано в биение пульса Северного Города, отражалось в нём, как вселенная отражается в капле воды. Здесь всегда можно было, как в кино, за одни сутки пережить сражение и плен, обретение друга и страстный роман, гибель всех близких и внезапное освобождение - пережить всё это, чтобы с разбитым сердцем возвратиться к себе домой; например, домой на Восток. Так бывало со многими, чьи рассказы о юности доводилось мне в разное время выслушивать. Что же касается меня, то мой собственный дом - земля моего первого рождения, откуда я в Северный Город и прибыл - расположен отнюдь не на Востоке, да и сердце моё разбито было не враз, не за одни сутки; впрочем, повременим пока обо мне, поговорим сначала о наших столицах.
  
   Итак, Центр - это логически стройная ясность дня, Северный Город - преисполненное неизреченных смыслов мерцание ночи; Центр воздвигает и повелевает, Северный Город вспоминает и грезит; Центру принадлежит настоящее, Северному Городу - прошлое и будущее. Оба они взращивают - взращивают по-разному, но вместе, ибо несут совместное служение с незапамятных времён.
  
   Место, где ныне располагается Центр, представляет из себя вершину своеобразной геологической формации - одной из тех, которые именуются Белыми Садами. Белых Садов на нашей планете немного, самые значимые можно пересчитать по пальцам, и место пребывания Центра в их числе. О возникновении Белых Садов легенды рассказывают так. Когда Земля только-только вышла из Рождающего Лона, она была горячая и мягкая, дышала как тесто и струилась как воск. Небеса запели для новорожденной Земли приветственную песнь, и она запела им в ответ - произрастила навстречу Небесам деревья из собственной пламенеющей плоти, пространные леса и малые рощи. Когда песня Небес и Земли завершилась, чудесные леса и рощи остыли и сделались каменными; вокруг них и на них выросли уже обыкновенные деревья и кустарники, такие, какие мы знаем сейчас. Каждое из мест, где кроются под землёю Белые Сады, доныне хранит особую благодать и силу, так что обычно они делаются очагами того или иного служения - благодарения и покаяния, вопрошания и поклонения, прощания и приветствия. Белый камень, слагающий нагорья таких Садов, обладает способностью фиксировать, хранить и передавать информацию; это свойство может проявляться спонтанно, а может быть сознательно использовано при построении суперсистем.
  
   Очаг служения, в древности располагавшийся на вершинах Белых Садов Центра, носил наименование Чаща (Роща) Солнца. Этот очаг был связан с тем самым местом, где сейчас находится Северный Город - однако под Северным Городом Белых Садов нет, там было кое-что другое. Северный Город построен в так называемой Чаше Луны, Лунной Чаше, "стены" которой образованы некогда юными, но в историческое время уже практически невидимыми горами, "дно" же до начала строительства являло собою ровное, чуть вогнутое поле, устланное вересковыми пустошами. В те времена, когда Земля была активно посещаемым космопортом, Лунная Чаша работала в качестве "антенны", впоследствии же она долго была очагом погребального служения, связанным, как сказано выше, с местом будущего Центра: в Лунной Чаше провожали уходящих, в Роще Солнца появлялись новорожденные. Существовала традиция, выраженная в формуле "кто сеет в Чаше Луны, тот собирает в Чаще Солнца" - как водится, прощание и встреча связаны здесь в один неразделимый узел.
  
   Рассказывая о служении Атлантики, я уже говорил, что служение поминовения совпадает в нём со служением гостеприимства: покидающий одну твердь должен быть личным образом поименован и со всем своим достоянием оплакан, чтобы ступить на другую твердь самим собой, не утратив ничего из обретённого ранее. Говорил я и о главной проблеме, которая возникла и с течением времени усилилась - о том, что умершие стали "теряться", "выпадать из списков", что для многих ЭИС, служивших для умерших мостами из мира в мир, стало затруднительным воспроизводить именно тех же умерших, а не рождать новых - потомков и наследников этих самых умерших. Конечно, рождение потомства тоже было делом исключительной важности, однако адекватное обращение с новорожденными довольно сильно отличается от адекватного обращения с существами уже пожившими, а из-за вышеуказанных трудностей получалось, что то и дело вместе рождаются и преждежившие существа, и совсем новые. Наши предки по-всякому пытались эту проблему решить; было разработано множество вариантов на тему как отделить порождение новых существ от воспроизведения старых - но в итоге Старшие всё равно пришли к тому, что способы рождения должны быть универсальны: чтобы и новое, и преждежившее существо равно могло воспользоваться тем или иным каналом выхода в мир, не получая травмы и приобретая максимальные возможности для развития. Очень принятым способом воспроизведения/ порождения были так называемые "кладки" - про них-то мы сейчас и поговорим.
  
   Что такое "кладка" в самом общем смысле? Кладка - это структура, содержащая в себе совокупность "яиц", то есть потенциальных источников-кладезей новой жизни. Яйца бывают очень непохожи друг на друга: и куриное яйцо в скорлупе, и кожистое яичко змеи, и лягушачья икра, и подобное драгоценному камню яйцо глубокоземной вабитры, и тихая лесная лужайка, пронизанная незримой сетью, насыщенной ячейками памяти - всё это разные виды яиц. Яйцо может быть "живым/ активированным", то есть уже содержащим существо, готовое развиваться - а может быть "неживым/ неактивированным", то есть лишь обладающим условиями для возникновения и развития в нём существа. Одни виды яиц формируются уже заведомо активированными либо заведомо неактивированными (скажем, яйцо домашней курицы бывает или оплодотворённым, из него выведется цыплёнок, или уж неоплодотворённым, из него никто не выведется) - а другие виды яиц могут ждать годами, столетиями и тысячелетиями, покуда к ним не прикоснётся оживотворяющая сила. Формировать яйца могут самые разные существа - ЭИС, люди, животные и так далее - более того, одни и те же существа в зависимости от условий жизни и потребностей могут то откладывать яйца, то рождать живых потомков. Яйца могут формироваться как штучно, так и большими партиями; в последнем случае как раз и образуется то, что мы именуем "кладкой".
  
   Кладки бывают не менее разнообразными, чем яйца. Устройство кладки может быть очень простым, когда она являет собою немногим более чем совокупность яиц, а может быть исключительно сложным, когда это фактически суперсистема, организующая формирование и выведение яиц посредством причудливых программ, изменяющихся под воздействием окружающей среды. Сформировав кладку, материнское существо может остаться в пределах досягаемости и само её насиживать и греть (физически или ментально); может удалиться прочь, оставив кладку на попечение более крупной ЭИС, в пределах чьей суперсистемы данная кладка возникла; может сойти на нет, умереть, постепенно превращая своё тело в вещество кладки, оставляя кладке свои организующие программы, свою структуру. Подобно отдельно пребывающим яйцам, яйца кладки могут быть живыми/ активированными и неживыми/ неактивированными, через них могут выходить как совершенно новые существа, так и преждежившие, как существа обитавшие в данном мире - так и существа из совершенно других миров (в последнем случае кладку следует считать за дверь-между-мирами).
  
   Итак, Роща Солнца на вершинах Белых Садов будущего Центра, "дневной" столицы Арийского государства, была священным местом, где располагалось некоторое количество кладок, способных функционировать и в режиме порождения потомства, и в режиме дверей-между-мирами. Вопрос о том, чьи эти кладки были исходно, с нашего ракурса рассмотреть сложно; важно, что некоторая часть их принадлежала лешим, и лешие на них очень рассчитывали. Однако священным данное место почитали не только лешие, но и шаманы, а стало быть - и вообще неарийцы, ну и много кто ещё. Спор о том, кто в этих краях первые и главные, неспешно тянулся между шаманами и лешими с давних пор, поскольку и те и другие населили арийский север так примерно в одну и ту же эпоху. Подобно неарийцам, лешие были не местными - пришли сюда через какие-то двери-между-мирами; подобно неарийцам, они с самого начала оказались весьма привязаны к земле своего нового рождения, да и вообще сей этнос - образование заведомо "природолюбивое", экологическую службу они несли задолго до того попали как к нам. Распределившись по просторам новой отчизны, лешие сделались хранителями локусов, воспроизводясь по преимуществу за счёт принятия в свои ряды иных существ, однако кладки, через которые время от времени рождались новые лешие, продолжали жить. Лешие, выходившие из этих кладок, сильно отличались от "новопринятых", то есть от бывших людей и прочих бывших - это были "лешие старого образца", "лешачьи детишки", и вся Конгрегация Леших их страшно любила. С течением времени кладки в Роще Солнца пробуждаться перестали, однако лешие не теряли надежды, что рано или поздно они вновь оживут. Всё это важно нам для того, чтобы понимать, почему лешие настолько держались за место будущего Центра, что взялись всерьёз воевать с Амаем Героем Эпоса, когда он туда пришёл; а рассказать про Амая и про основание Центра необходимо затем, чтобы верно изобразить здесь жизнь нашей страны и её "ночной" столицы, Северного Города, перед Чертой Мира - условной чертой, отделяющий последний год тотальной войны от первого года мирных времён.
  
   Говоря о соотношении Центра и Северного Города как символов, можно смело воспользоваться образами шаманского служения - это Белый Город и Чёрный Город, престол Эла и святилище Ола. Старшие из Духов-Братьев Великой Семёрки, братья Эл и Ол олицетворяют собою силу дня и силу ночи: лик Эла - солнце, лик Ола - луна, Элу принадлежат ясность рассудка и законы видимых вещей, Олу - тайны памяти и подсознания, незримые истоки и опоры, входы и исходы. Если Центр - Элов, то Северный Город - несомненно Олов; погребальное служение совершалось в Лунной Чаше в незапамятные времена, им же напоены были дни и ночи Северного Города в конце войны, накануне Черты Мира. "И там твой друг по плитам бродит с кувшинкой вместо фонаря..." Город Мёртвых, место поминовения и встреч, святыня прикосновения к неизреченному: тайна любви, способной узреть подлинные лица за эфемерными как дыхание именами. Бессонные Огни погребального служения на Великой Чёрной, на Оловой Реке далеко на Востоке, изливали свой свет и у нас, на Западе - помогая каждому вспоминать самого себя, вспоминая любящих и любимых, друзей и врагов - всех тех, встречи с кем сплели живую сеть над бездной, взрастили сад сердца. "Из рук, которые держат приклад, где вдоль ствола разлом - вставай, мой зарезанный в драке брат, кривым шиповатым ростком..." Такое вот необыкновенное место являет собою Северный Город, одаривший меня плотью моего второго рождения; не удивительно, что именно здесь началась новая эпоха разведдеятельности, что наши мёртвые стали возвращаться к нам именно на этой земле.
  
   "Сеющие в Чаше Луны собирают в Чаще Солнца"; можно ещё вспомнить строки "сеющие слезами - пожнут радостью". Чаща Солнца - это вообще-то место пребывания Центра, но когда мы общими усилиями изменили ход вещей, Чащей Солнца сделался для нас Северный Город, то есть Чаша Луны: в ней мы сеяли слезами, в ней же и собирали урожай радости. Покончив с войной, мы пожинали плоды нового устройства жизни сперва у себя в Северном Городе, и только потом всё это пришло в Центр. До поры до времени Центр выжидал, глядя на происходящее в Северном Городе как на волшебство, поэзию, эксперимент; следует отметить, что установление мира с неарийцами при взгляде из Центра виделось едва ли не более странным и фантастичным, чем оживление умерших. Центр вообще-то всегда старается не спешить, и это правильно: являясь важнейшим узлом суперсистемы Арийской Территории, Центр необходимо должен принимать взвешенные решения, чтобы транслировать всей сети не разрушительные импульсы, а гармонию. Сместив арийскую столицу с Юга на Север и расположив её в Роще Солнца, Амай Герой Эпоса изменил расклад сил в ойкумене - фактически именно это произвело кристаллизацию аморфной до того жизни Запада, породив новое государство. Горький парадокс исторического развития: в основу нынешней арийской государственности был заложен важнейший узел шаманской суперсистемы, однако росту дружбы между неарийцами и арийцами это не поспособствовало; едва ли не наоборот.
  
   В одном из докладов на недавней конференции, посвящённой изучению ключевых суперсистем ойкумены, о значении Центра говорится так:
  
   "Когда потомки переселенцев из Приморья образовали <первую, старую> столицу <новообразующегося государства> сильно южнее нынешнего Центра, они пытались создать противовес уже существующей суперсистеме этой земли: воспрепятствовать тому, чтобы сила здешней <то есть шаманской> суперсистемы довлела бы в атмосфере рождающегося, создающегося арийского этноса. Когда же <позднее> Амай Герой Эпоса совместил государственный центр с центром этой самой здешней <то есть шаманской> суперсистемы - он, конечно же, сосредоточил в данном фокусе очень большие силы. Исключительно мудро, что в Центре не существует единоличной власти! - мощная центрированность суперсистемы Арийской Территории уравновешивается отсутствием единоначалия в самом Центре. Другой противовес опасностям, которые подстерегают жёстко центрированную систему - это Школа Следователей.
   <...>
   Все достоинства и недостатки центрированной системы у нас сохранялись и сохранились доныне - всё, что происходит в Центре, очень быстро получает живой и непосредственный отголосок в других частях: волны настроений и состояний доходят до периферии быстрее, чем информация и директивы. Когда какой-нибудь объект помещается в Центре - возникает эффект оптического и акустического усиления.
   <...>
   Можно сказать, что то, что происходит в Северном Городе, в Центре и всей стране могут принимать или не принимать - это виртуальная жизнь, эксперимент, альтернатива; то же, что происходит в Центре - то обладает для всей страны силой архетипа. Происходящее в Северном несёт условное наклонение, "что было бы если" - а происходящее в Центре действует наклонением повелительным."
  
   Я в полной мере отдаю себе отчёт в том, что читателя могут удивлять и даже шокировать стремительные переходы от доисторической древности Чащи Солнца и Чаши Луны к событиям едва ли не современным - ведь тысячелетие, прошедшее со времён строительства Центра до нас, на фоне всей истории кажется одним днём - однако мне представляется столь важным выявить корни, идущие из глубин и формирующие переплетение стволов истории, что я планирую и дальше легко переводить указку с одних эпох на другие, и призываю заинтересованного читателя следить за этим быстрым движением указки внимательнее. Упрощать изложение с потерей значимой части смысла - по моему глубокому убеждению, дело нестоящее; смею надеяться, что в конечном итоге усердный читатель таки окажется за свои труды вознаграждён.
  
   Итак, сейчас мы желаем хотя бы вкратце рассмотреть события вокруг основания Центра и Северного Города. Однако чтобы верно представлять, что за деяние совершил Амай с соратниками и зачем, нам требуется снова сделать шаг назад - и вспомнить, как обстояли дела на Арийском Западе в период между переселением в эти земли изгнанников из Приморья и собственно установлением нынешнего Арийского государства, так сказать - "между Арием и Амаем". Вдохнём поглубже и погрузимся в воды истории - отнюдь не новой, но и не слишком древней.
  
  

2. От легконогого Ария до неспокойного Амая, минуя Моисея и волхвов

  
  
   Итак, около трёх тысяч лет назад на земли, называемые ныне Арийской Территорией, выплеснулись одна за другой бурлящие волны изгнанников, переселенцев из Приморья - сперва христиане, за ними приверженцы старой религии, служители и верные Системы. Что за страна приняла их в свои объятия, что встретили они, придя сюда?
  
   Поросший лесами Север Запада исконно и безраздельно принадлежал неарийцам, которые жили племенами и союзами племён, не видя для себя никакой необходимости объединяться в государство. Наличие за хребтом, на Севере Востока, могучей Таголинской Державы не возбуждало в западных неарийцах зависти или ревности, несмотря на то, что основателем империи Таголинов был их сородич и соотечественник, уроженец Запада - шаман по имени Тагол Великий Борилих, избранник и посланник Повелителя Ветров Боро. Западные неарийцы безмятежно полагали восточных Таголинов и их подданных своей роднёй и относились к их империи положительно, но в целом равнодушно - "у них своё, у нас своё".
  
   Прибрежный знойный Юг Запада то более, то менее плотно населяли ю/а - так называемые "южноарийцы", которые почитаются роднёй и самому Избранному Народу, и скотоводам-кочевникам игнам. Кому и кем они приходятся на самом деле, лично мне до сих пор представляется неясным; скорее всего, историческая интуиция не обманывает, и пламенные ю/а взаправду наши родичи - хотя, возможно, на уровне общих предков-ЭИС родство куда ближе, чем то, которое можно усмотреть в пределах чисто человеческой истории. Покамест нам об этом неизвестно ничего, да впрочем, это и не важно: куда важнее тот бесспорный факт, что большинство ю/а всерьёз считают себя верными Системы, и что сей аспект самосознания страшно много для них значит. Есть основания полагать, что многие, если не все, кланы ю/а приняли веру Системы ещё в ту пору, когда Избранный Народ двигался через материк, чтобы достичь Земли Обетованной, то есть Приморья; думать так заставляет многое - в том числе обилие храмов Системы на Арийской Территории, заложенных задолго до времён Изгнания. Самой убедительной представляется историческая реконструкция, побуждающая нас с вами сделать и ещё один шаг в прошлое - внимание, мы делаем и ещё один шаг в прошлое! - образно говоря, от Ария к Моисею, то есть из эпохи Изгнания из Приморья - в эпоху, предшествующую основанию Приморской Державы Верных.
  
   В соответствии с означенной реконструкцией, описанные в Священной Книге события выглядят так. Со скандалом покинув Землю Блаженства, располагавшуюся в едва ли не самой юго-восточной части Востока, Избранный Народ упустил возможность достигнуть Обетованной Земли быстрым путём, то есть форсировать Пролив через Мальстрем овердрайвом, вследствие чего вынужден был чапать туда пешим ходом в противоположном направлении, через весь материк - ведь Приморье, как известно, находится в самой западной части Запада. По дороге Избранный Народ имел многочисленные конфликты с волхвами и посему не оставлял своих бастионов в тех областях, где Волхвитская Империя реально доминировала, то есть на Востоке - однако лишь только сыны Авраамовы миновали Хребет и вступили в западные земли, где жили и действовали люто ненавидевшие волхвов ю/а, ситуация радикально изменилась. Обожающие новые формы поклонения, ю/а с восторгом приняли верных Системы и их религию, умоляли Избранный Народ не спешить в Землю Обетованную, а задержаться у них, уговаривали открывать на их территории храмы и всё такое прочее. Фактически весь Юг Запада, от Побережья и до лесостепей, оказался усеян храмами и в дальнейшем считался принадлежащим Приморской Державе Верных - хотя практически местные жители имели к ней отношения весьма мало. Конечно, туда можно было приехать из Приморья в надежде встретить добрый приём у единоверцев-ю/а (хотя обычаи их могли показаться на вкус приморцев весьма странными), конечно, те же самые ю/а охраняли храмы Системы, даже когда там подолгу не бывало служителей - однако и приморцы считали территории вне Обетованной Земли в лучшем случае провинциями, и жители этих территорий считали Обетованную Землю скорее сказкой-мечтой, чем реальной своей метрополией. Приморцы вполне чётко определяли границы своей страны по тем местам, где позже, после евангельских событий, была выстроена Приморская Стена - ну, может, Стена таки охватила несколько меньше земель, чем фактически до того приморцам принадлежало, однако общий принцип не был нарушен: Земля Обетованная, Приморье - это одно, а весь прочий Запад - совсем другое. Однако мы с вами опять забежали вперёд, а ведь на самом деле мы изучаем сейчас картину не времён Изгнания (хотя с самого начала-то собирались изучать именно её), а более раннюю - когда сыны Авраамовы лишь только шли в Обетованную Землю, закрепляясь на будущей Арийской Территории с помощью храмов. Вот, стало быть, таким образом Избранный Народ и прошёл по южным землям всего Запада, обращая в свою веру многочисленных ю/а, обосновался в Приморье и в дальнейшем время от времени отправлял в основанные по дороге храмы к обращённым ю/а своих эмиссаров, чтобы те напоминали духовным чадам о добрых отношениях меж ними и их духовными наставниками; впоследствии всё это в высшей степени пригодилось изгнанникам из Приморья в их недобрый час. Разумеется, вышеизложенное касается только Юга - как уже было сказано, весь Север Запада принадлежал неарийцам.
  
   Теперь пара слов о волхвах - куда же без волхвов, без волхвов никуда. Основная часть Волхвитской Державы, как уже было сказано, располагалась на Юге Востока, однако из этого не следует, что в западных землях, за Хребтом, волхвов не было, или же что они ничего там не значили. Совсем наоборот: похоже, что в истории человеческой цивилизации волхвы имеются всюду и всегда, просто не всюду и не всегда бросаются в глаза. Иной раз волхвы вполне намеренно не подчёркивают своего владычества, сознательно скрывая, что считают те или иные области своими, чтобы не вызывать у местных жителей ненужного раздражения: волхвы гордятся умением манипулировать, умением управлять - и жёстко проводят в жизнь свои интересы где силой, а где одной лишь хитростью. Похоже, что с западными землями с самых древних времён обстояло именно так.
  
   Средний Юг Запада, пояс между территориями Побережья (где обитали ю/а и отчасти морские народы) и лесными территориями (где обитали неарийцы), был до эпохи Изгнания населяем множеством разнообразных народов, белых и чёрных. В степях и рощах, по горам и по равнинам были раскиданы поселения - города и деревни, княжеские усадьбы и пастушеские стойбища. Многие из обитавших здесь этносов слились впоследствии с арийцами до полного неузнавания себя, другие и вовсе погибли; существует, к примеру, присловье: "Народ Быка, живи века!" - и присловье сие очень горькое, ибо кроме него от указанного народа в общем-то ничего и не осталось.
  
   В числе этносов, населявших средний Юг Запада, с давних пор присутствовали волхвы - почитая сию территорию своей, однако по ряду причин не озвучивая этого излишне громко. Волхвы не пытались держать за собой мест в структурах здешней административной власти; могли, конечно, время от времени становиться лекарями, наставниками и советниками князей, но это производилось под соусом не политики, а личных отношений. В центральных регионах Волхвитской Империи, располагавшихся на Востоке, дело обстояло совершенно иначе - там волхвы открыто заправляли всем, маленькими элегантными ручками скручивая прочие этносы в козьи ножки и бараньи рожки. Даже после конца Империи волхвы сохранили за собой много рычагов власти в восточном обществе. Казалось бы, с точки зрения волхва должно быть престижнее жить на Востоке - однако на деле всё куда сложнее: волхвы, неброско обитающие на Западе, спокон веков обладают среди соплеменников гораздо большим авторитетом, чем их властные восточные собратья. Это связано с темой кочевого образа жизни, которая для волхвов является одной из ключевых. Дело в том, что волхвы видят себя чадами небес, брошенными на землю как в некую обитель зла, с которым бы лучше иметь дела как можно меньше - так что идеальный волхв должен бы проводить свою жизнь в странствии, не строя домов и не нарушая покоя земли, питаясь лишь тем что по случаю подаст ему судьба и устремляя свои взоры лишь на созерцание божественного величия. Однако в реальности волхвы вынуждены грешить, предаваясь трудам на благо менее просвещённых народов, коими они мудро и человеколюбиво управляют, невзирая на то, что те по жестоковыйности не понимают своей пользы и как правило отнюдь волхвам не благодарны. В соответствии с вышеозначенной философией, кочевые волхвы имеют среди сородичей куда более высокий статус, чем оседлые, да и оседлые стремятся имитировать кочевую жизнь хотя бы формально. Социальной единицей для волхвов является табор - сообщество семей, чаще всего связанных родством, достаточно большое, чтобы иметь возможность брачеваться не только вне, но и внутри себя самого, поскольку у волхвов на сей счёт критерии весьма жёсткие: родство, воспрещающее брак, в идеале отслеживается аж до седьмого колена. На Востоке волхвитский табор обычно имеет ряд надёжных мест обитания и время от времени переселяется из одного в другое, что и считается за пребывание в странствии; на Западе волхвитский табор вполне реально кочует, обитая в лёгких шатрах, которые можно в любую минуту свернуть и смыться с глаз долой. юди местные, сами мы не добрые... то есть ой, простите, наоборот!"
  
   Быть может, я рассказываю здесь о волхвах излишне подробно - однако поверьте, что изложенное мною представляет из себя тот минимум, без которого трудно оценить значение волхвов не только для Запада, но и для ойкумены в целом. Ко времени Изгнания волхвы на Западе проводили вот именно этот выше обрисованный образ жизни, считая Запад за свою вотчину и строя политику в соответствии со своими интересами - положение же волхвов на Востоке на том этапе несколько изменилось, поскольку Волхвитская Империя своё существование прекратила. Следует учесть, что ко времени Изгнания закончилась эпоха всех четырёх великих держав древности: почти одновременно, в течение буквально парочки столетий, рухнули и Волхвитская Империя, и Тирская Держава на морях, и Таголинское Царство, и Приморская Держава Верных. На смену Таголинскому Царству пришло Остатское (Восточное) государство под управлением Вожаков и их идейных наследников, в Приморье власть сменилась аналогичным образом, на морях через некоторое время образовалось новое государство, будущая Стелламара, а волхвы остались без своего собственного государства, однако от идеи пасти прочие народы (если не явно, то хотя бы тайно) отнюдь не отказались. Для очистки совести следует сказать, что идеи реванша разделялись далеко не всеми волхвами, может быть даже не большинством - просто реваншисты всегда бывали наиболее активны. А поскольку от волхвов и впрямь проистекает масса разнообразной пользы - они знатоки и в медицине, и в искусствах, много работают в науке и вдобавок виртуозы насчёт посмешить и насчёт любовных дел - то практически в любом сообществе без них дело не обходится. С чего мы и начали - без волхвов никуда.
  
   Заметим, что вот только сейчас мы наконец добрались до того самого легконогого Ария, начать с которого я обещал аж в заголовке. Зато, кажется, картину жизни Запада, предшествующую Изгнанию, мы рассмотрели вполне - и увидели бескрайние просторы Юга, ограниченные с Севера неарийскими лесами, увидели обитающие вдоль Побережья кланы ю/а, верно охраняющие храмы Избранного Народа, увидели волхвитские таборы, кочующие меж прочими народами, живущими пестро и отнюдь не тесно; увидели всё это - и представили, как на сии многоцветные пространства излились волнующиеся массы изгнанников из Приморья.
  
   Как уже было рассказано, приморские переселенцы не пали духом, а начали уверенно располагаться на новой земле. Исповедующие старую религию распределились по южным территориям вплоть до Хребта, восстанавливая служение в ранее основанных храмах, брачуясь с единоверцами-ю/а и прочими окрестными народами, изъявляющими согласие принять авторитет Системы; адепты новой веры, то есть христиане, тоже брачевались с окрестными народами, которые обращались в их веру, более всего опять-таки с ю/а, но какое-то время не двигались, а пребывали на месте: жили в тех краях, куда прибыли из Приморья. Потом произошла история с Арием, поведанная ранее - Зелёный Человек был приручён, принят в род и совершил подвиг обретения имени не только для себя, но и для нового этноса - после чего воспламенённые Великой Миссией Арийского Народа христиане двинулись осваивать Север. Арийцами - в отличие от оставшихся жить на Родине, приморцев - стали именоваться все потомки изгнанников: имя распространилось не только на христиан, вскоре ставших северянами, но и на верных Системы, южан. Несмотря на конфликт вероисповеданий, новообразованный арийский народ воспринимал себя единым - как народ изгнанников и избранников, как народ боговдохновенных странников, несущих миру свет веры; несомненно, это вполне согласовывалось с тем, как ранее воспринимал себя материнский этнос, Избранный Народ.
  
   Интересно отметить следующий момент. У нас нет сведений о том, чтобы чада Избранного Народа называли себя "арийцами" до эпохи Изгнания - обычно употреблялись имена "сыны Авраама", "сыны Моисея", "сыны Пророка", "сыны Израилевы", "сыны Иудины", чаще же всего собственно "Избранный Народ" - однако с точки зрения корней слово "арийцы" и означает прежде всего "избранники", так что наименования "Избранный Народ" и "арийцы" вообще-то можно было бы считать синонимами. Иначе говоря, от чего отломились - к тому же и вернулись: кем себя считали праотцы - тем же самым и их потомки. Есть все основания полагать, что именно эта парадигма - неистребимая уверенность в собственной избранности, отделённости от прочих народов, чья участь по умолчанию гораздо ниже - воспрепятствовала тому, чтобы арийцы-христиане, пришедшие жить на неарийский шаманский Север, соединились с местными обитателями, образовав подлинно новый этнос, во всей полноте несущий служение Атлантики. Вообще говоря, для образования такого этноса имелись в ту пору все предпосылки; именно этого чаяли, именно для этого трудились кое-какие значимые для Севера ЭИС, любящие и ценящие как шаманское служение, так и христианство. Но вот не срослось.
  
   Итак, что же происходило на этапе меж легконогим Арием и неспокойным Амаем? Чем жил и дышал Арийский Запад в течение двух тысяч лет между Изгнанием и основанием Центра?
  
   Судя по имеющимся на данный момент сведениям, жизнь Запада в тот период сильно напоминала до-имперскую жизнь ойкумены - эпоху, когда четыре вышеупомянутые Великие Державы (Тирская, Волхвитская, Таголинская и Приморская) ещё не сложились. Столь же вольной во времена-после-Изгнания была только жизнь на морях: на всём Востоке уже правили Вожаки, Приморье железной рукой держали новые власти - на Западе же и на океане вопреки всему задавали тон свободные союзы. Надо сказать, что морские обитатели всю дорогу имели добрые и надёжные отношения с Западом, так что общество арийского Юга было щедро "переслоено" старинными аристократическими фамилиями с океана. Социальными единицами арийского Юга были в ту пору независимые города и княжества, которые свободно заключали между собой альянсы и свободно же их разрывали; иногда некоторые города или союзы городов (в до-имперской древности такие союзы именовались "венками") возвышались над прочими - однако до Амая всё это было, в общем-то, не так уж радикально.
  
   Выше, в приведённом мною отрывке из доклада о суперсистемах Арийской Территории, упоминалась "старая столица". Речь идёт о так называемом граде Константина, Константинополе - одном из городов довольно сильного венка, где княжило семейство, носящее имя "Константины". Ко времени строительства Центра, точнее, в течение предшествующего столетия, Константинов венок сильно возвысился и укрепился по сравнению с другими венками и отдельными городами Арийского Юга; пошли разговоры о том, что скоро-де князь Константин объединит под собою страну и наведёт повсюду порядок. Складывается впечатление, что за две тысячи лет южане малость соскучились по империи и жаждали почувствовать единство несколько более напрягающее, чем братское единение бывших изгнанников; быть может, память о реальном изгнании из Приморья (а не из рая или чего-нибудь ещё в этом роде) уже и вовсе подвыветрилась. О родстве с северянами южане, правда, помнили, с Севером общались, хоть и мало; посмеивались, не очень уважали, считали, что северяне там одичали - да впрочем, что взять с христиан!.. Понимание себя как народа, несущего некую Миссию, у южан несомненно было, храмовая культура его перманентно поддерживала - поэтому освоение христианами неарийского Севера воспринималось южанами хоть и критически, но в целом благосклонно. Когда впоследствии Амай, будучи сыном Константинова гнезда, совершил то что совершил, южане оценили это приблизительно так: "Наш князь полез на этот чёртов Север, чтобы присоединить его к нам - затея дикая, но несомненно благородная!.. благородная, но несомненно дикая!.." Ещё позже, когда жизнь в стране была организована по схеме, сохранявшейся вплоть до Черты Мира, недовольство южных городов Центром из-за того что Центр-де кормит Север за счёт Юга, мало где перерастало определённые пределы - всерьёз отложиться от Центра никто не пытался. Надо полагать, Центр брал с южных городов не слишком большую дань и вдобавок отчасти осуществлял военную защиту, но главное было то, что такое устройство государства соответствовало представлениям южан о себе, точнее, о приснопоминаемой Великой Миссии. За желанное представление о себе идти на жертвы готовы и отдельные люди, и народы в целом; хорошо, когда сие представление хотя бы мало-мальски соответствует реальной действительности. К сожалению, в нашем случае всё обстояло иначе.
  
   Следует подчеркнуть, что в рассматриваемую пред-Амайскую эпоху арийский Север нуждался в обновлении Великой Миссии значительно сильнее арийского Юга. Несмотря на то, что освоение Севера началось достаточно рано, лесных фортов и населения в них было не больно-то много и жизнь в них была не больно-то интересной. Отношения с неарийцами устраивались по-разному, где получше, где похуже, но никакого прочного союза не складывалось; в тех местах, где начиналось брачевание и взаимопроникновение культур - там, к сожалению, быстро утрачивалось единство с другими арийцами, так что сделаться межэтническими мостами таким социумам не удавалось. Некоторые из этих сообществ сливались с неарийцами, теряли свои форты и растворялись в неарийских племенах, иные сохранялись в виде весьма своеобразных фортов в глуши, мало контачащих с другими фортами. К примеру, мне известно чудесное местечко, тихий форт в довольно-таки восточной тайге, где население откровенно смешанное, мирное и весёлое, где во всех сказках фигурируют шаманы и прочие реалии неарийской жизни - а социальное устройство при этом в целом свойственное арийцам. Поразительно, как такое сообщество вообще пережило эпоху тотальной войны; в качестве объяснения остаётся лишь предположить наличие в недрах этноса какой-то исключительно живучей чёрной крови, тем более, что жители сего арийско-неарийского форта на потомков чёрных весьма смахивают и чёрные свойства устойчиво проявляют. Правда, у нас на Арийском Западе много кто несёт чёрную кровь и проявляет чёрные свойства - ведь и своих исконных чёрных этносов, и беглецов с Востока и с морей у нас всегда хватало...
  
   Как бы то ни было, следует констатировать факт, что ко времени прибытия Амая на Север Великую Миссию честнее всего было бы считать проваленной. Даже те неарийцы, которые становились христианами, не проявляли никакого желания подклонить свою голову под благое иго арийского владычества; даже наоборот - почему-то в христиане шли по большей части те неарийцы, которые нет-нет да поговаривали, что арийцам тут на Севере делать нечего. К миру и добрососедским отношениям гораздо чаще стремились племена, хранящие верность шаманам и Великим Духам - но зато с ними арийцы дружить вовсе не жаждали, а зря.
  
   В ракурсе обыденной, материальной жизни дело обстояло так. Арийцы обитали в фортах, более-менее надёжно закрепившись на участках, которые считали своими, охотились и местами даже добывали полезные ископаемые, отчасти вели сельское хозяйство, отчасти торговали с окрестными неарийцами, время от времени организовывали транспортные караваны на Юг - везли в ту сторону дары леса, в обратную то, чего не производили сами. Местами жизнь была очень даже ничего, местами похуже; можно говорить о стабильности, можно о стагнации - факт тот, что никакого особого драйва не наблюдалось, и это шло всё более и более вразрез с высокими идеалами Великой Миссии. Означенного противоречия не наблюдалось только в тех местах, обитатели коих вообще вели с окружающим миром войну - не принимали той жизни, которой могла одарить их щедрая суперсистема Севера, считали лесную природу и лесных жителей своими врагами, с пеной у рта утверждали свою отделённость от "коварной косной материи", а в "коварную косную материю" записывали всё, что не соответствовало убогим и жёстким рамкам их понятий. У таких арийцев драйва было хоть куда, однако драйв этот был направлен на борьбу с естеством (по их представлениям - "с грехом"), и на этой почве они не так редко выделывали совершенно ужасные вещи - которые, к счастью, другими арийцами категорически не одобрялись. Обо всём этом я уже рассказывал в подглавке про "наши нравы", повествуя о поселениях, где не приемлют чужаков и обижают женщин, где отрекаются от основного закона нашей земли - закона атлантического служения. Вот, стало быть, у таких безумных людей представление о себе было твёрдым - у прочих же шаталось.
  
   Как уже неоднократно подчёркивалось, вся беда была в том, что арийцы-христиане оказались не готовы соединить свою жизнь, свой мир, своё благо - с миром, благом, жизнью той земли, которую они пришли населить. Наша земля полюбила их, и они полюбили её в ответ, но любовь эта во многом была собственнической, полной ревности: неарийцев, более старших приёмышей той же возлюбленной-матери, арийцы за своих братьев-по-усыновлению признавать не хотели. Даже когда Амай совместил центр новообразующегося государства с центром шаманской суперсистемы и стал строить новую суперсистему на её основе, новая и старая структуры не сращивались вполне, хотя во многих местах представляли из себя единый живой организм; исходы и входы у арийцев и неарийцев всё равно упорно не совпадали. Тема Великой Миссии и собственной исключительности довлела, не позволяя новому народу увидеть себя одними из обитателей Терры Атлантики, имеющими ту же самую великую миссию, что и прочие - жить и любить, принимать друг друга и саму жизнь как драгоценный дар. Такая миссия, такое представление о себе не зашаталось бы и не рухнуло, пусть даже пошатнутся небо и земля; в конечном итоге ведь именно это самое и получилось - арийское мировоззрение эпохи Черты Мира определённо было исповеданием веры Атлантики перед лицом рушащихся неба и земли. Обидно, что этого не состоялось раньше, ни при первоначальном вселении на Север, ни при Амае; подобно Моисею и его сородичам, отвергшим краткий путь овердрайва и вынужденным идти пешком через весь материк, арийцы совершили кружной путь длиною в три тысячелетия - чтобы в конце концов придти в обетованную землю мира и приятия, которая неотлучно была с ними во все дни их скорбей.
  
   Однако вернёмся к Амаю и к тому, что он значил для Севера. Север изнемогал, нуждаясь в обновлении - и Амай дал Северу новый формат Миссии, создав преисполненное драйва государство с двумя северными столицами во главе. Северяне безоговорочно почитают Амая как одного из "своих", из подобных себе - многие даже и не знают, что урождённо он южанин, а если даже и знают, то что с того?! Как известно, великое множество северян - настоящих северян, северян до мозга костей! - рождаются на Юге и попадают на Север только подростками, сбежав из тех мест, где провели детство. Для нашего мировосприятия это абсолютно нормально. Более того, в процессе написания данной книги я поймал на очень показательном моменте самого себя: имея на руках факты Амаевской биографии, свидетельствующие о нём как о южанине, я ничтоже сумняшеся позиционирую Амая как полномочного представителя Севера. Возможно, читатели этого не заметили - я сам обратил на это внимание только сейчас, по ходу составления данной главы! - однако в более ранних подглавках, посвящённых арийской истории, мною собственноручно написано следующее (наиболее вопиющее выделяю):
  
   "Более бедный и куда более воинственный Север с определённого времени стал всё больше доминировать - и силовое объединение Севера и Юга в одно централизованное государство было произведено в итоге именно северянами. На севере же находятся и обе наши современные столицы - Центр и Северный Город..."
   "...Амай военной силой скрепил Север с Югом, создав современное арийское государство. Для управления страной Амай построил на Севере два великих города, две столицы - Центр и Северный Город - и утвердил в Центре Школу Следователей..."
   "...поскольку на определённом историческом этапе Север насильственным образом подчинил себе Юг, то многие общественно-административные формы Севера вошли в обиход также и на Юге..."
  
   Сказать ли, что всё это неправда вообще?.. Нет, это не неправда. Это - расхождение между тем, какими мы вещи видим, выделяя значимые внутренние конструкции, и тем, чем указанные вещи являются на практике. И недооценивать, и переоценивать сию вилку чревато серьёзным искривлением восприятия; силовая линия и символ, событие и факт - совсем не одно и то же, хотя временами они сближаются ослепительно, почти мистериально: жизнь становится мифом, миф воплощается жизнью. Мы, северяне, воспринимаем Амая как своего ставленника, и по существу дела это справедливо: поскольку Амай реально работал на суперсистему Севера, то в главном отношении он северянин, и все соратники его - северяне; северяне могут происходить с Юга, потому что главное - это не формальная принадлежность, а личный выбор, личная присяга. Подобным образом определяется ведь и вопрос, ариец человек или неариец: произрастая от какой угодно ветви живых существ, он выбирает для себя, кем хочет быть - и далее носит на себе печать той суперсистемы, коей присягнул, и прочие опознают его именно по этой незримой печати, не по формальным признакам - а, так сказать, "на вкус".
  
   Ну вот, теперь мы наконец-то можем перейти и к рассмотрению событий основания Центра и Северного Города - однако начнём опять-таки не с них самих, а чуть пораньше, с истории рождения Амая.
  
  

3. Амай легендарный, Амай исторический, Амай реальный

  
  
   Основная сложность повествования об Амае состоит в том, что материалы его биографии (всевозможный фольклор, установленные факты и воспоминания разных лиц) исключительно неоднородны и местами плохо склеиваются между собой. То обстоятельство, что сам Амай уже давным-давно жив, внесению ясности не способствует и устранению сумятицы не препятствует - поскольку наш герой умудрился перенести целых два сильных потрясения, сопряжённых с нарушениями памяти: одно по ходу войны с лешими, другое в связи с оживлением. В последнем случае изрядная доля вины лежит на мне, и то, что виноват я не один, притом невольно, по неопытности, мало что меняет. Как это всё случилось, я расскажу погодя, а сейчас нам важно отметить лишь то, что Амай далеко не всё о своей жизни помнит и далеко не обо всём готов разговаривать открыто, в каком-либо ином формате кроме подтверждения или отрицания предлагаемых ему версий. Конечно, состояние и расположение его постепенно улучшается, да и наши знания об отечественной истории растут не по дням, а по часам - однако ждать у моря погоды я полагаю делом нестоящим, так что постараюсь просто скомпилировать здесь наиболее подтверждённые фактами сюжеты. Для нашей цели этого будет вполне достаточно.
  
   Итак, начнём с имени. Как и многие наши соотечественники, Амай пользовался целым рядом имён и прозвищ; имя "Амай" сопровождает его с рождения, обозначение же "Герой Эпоса" проистекает из множества посвящённых ему повествований - хотя целый ряд баек о нём содержит более старые сюжеты, подогнанные под это легендарное лицо, вплоть до: "По дороге на Север Основатель Центра зашёл в харчевню, сыграл там в кости, проигрался и по этому поводу сказал афоризм..." или "Вот любовная песенка, которую Основатель напевал, следуя верхом на Север..." Его именуют Основатель Центра, а также просто Основатель и просто Централ, а также Фондор и Сантэр (Сэнтар), что не однозвучно, но однозначно предыдущим прозваниям, а также Золотой Звон (Фон-д-ор) и Пепел (Сэндр) - что не однозначно, но однозвучно второй паре указанных имён - а также ещё по-всякому, перебирать варианты далее нет резона.
  
   Наиболее вероятно, что имя "Амай" связано с островом под названием Ама, сыгравшим в истории рождения нашего героя важную роль. Остров Ама, именуемый "Ама-Яма" - довольно большой низкий остров в западных водах, по пути на Южный Материк. По причине ураганов и других превратностей погоды Аму регулярно заливает, так что тамошние обитатели, называемые Аматы или Амаи - ребята весьма жизнестойкие, весёлые и вместе с тем суровые: у кого-то из проезжающих могут всё отнять, другого, наоборот, щедро одарить. Именно на Аме оказались родители Героя Эпоса в ключевой для них момент; зачат он не там и не тогда, но несомненно под благословением этого необычного места.
  
   Подтверждаемые рядом фактов легенды сходятся на том, что Амай родился под княжеским кровом, в законном браке телохранителя одного из князей Константинов и несостоявшейся невесты означенного князя. Княжескую невесту звали Полынь, Горькая Звезда, Стелла Мерра, и указанный телохранитель спас её во время кораблекрушения. Они провели несколько дней наедине, в том числе на Аме, при этом он не касался её, сберегая как наречённую своего князя - однако сама она втайне прониклась к нему любовью и по возвращении домой стала чахнуть. Имеющие свой интерес лица из окружения князя поспешили отправить телохранителя на смертельное предприятие, а Стеллу Мерру опоили снадобьями, чтобы она выглядела цветущей и была безропотной, и поспешили устроить её свадьбу с князем. Однако телохранитель чудом спасся и с победой явился на свадьбу - невеста бросилась к любимому, тот хотел покончить с собой, но растроганный князь не дал ему погибнуть и немедля обвенчал их. В дальнейшем князь женился на другой, много раз менял супруг и наложниц, и ребёнок одной из его пассий был выкормлен Стеллой Меррой, так что был молочным братом Амая и отчасти даже его воспитанником. Его имя Пауль ("Младший") или Павлин (Полин, "дитя Полыни"). И Амай, и Павлин считались чадами Константинова гнезда, однако Павлин полагал себя непризнанным сыном князя и вообще много о себе понимал; неприятели-интриганы немало морочили юношу, провоцируя на выходки, так что из-за Павлина доставалось и Амаю. Легенда гласит, что однажды кое-кто из старших княжичей издевательски посоветовал Амаю поискать себе другой стольный град, и Амай принял это как благословение - отправился на Север строить свою столицу. Так оно было или не так, не слишком важно; куда важнее то, что существовали силы, заинтересованные отколоть Амая и/или Павлина от Константинова гнезда, чтобы их руками устроить новое государство с центром или в Лунной Чаше, или в Солнечной Роще.
  
   Эти силы, обозначенные нами как "имеющие свой интерес лица" и "неприятели-интриганы", представляют собою явление в историческом масштабе весьма важное и притом довольно-таки мало заметное простым глазом. Явление сие может быть названо народом, сообществом, особым видом живых существ - практически же речь идёт о наиболее значимой части разумных детей Матери Алестры: о социуме, носящем имя "Артигемоны", то есть "Владыки Искусств". Особенность их прежде всего в том, что Мать Алестра стабильно возрождала одних и тех же Артигемонов на протяжении всей истории, вплоть до конца Стелламарской войны, в то время как другие жители Земли уже не имели возможности оживать снова - что давало Артигемонам огромное преимущество. К сему следует прибавить множество дарований, которые Артигемоны унаследовали от своих Отцов, наших общих Старших. Щедро одарив Артигемонов умениями и силами, Старшие ожидали, что эти необыкновенные дети будут поддерживать всё человечество, однако отношения в ойкумене сложились совсем не так, и виноваты в этом отнюдь не одни Артигемоны. Прямо скажем, хороши были все. У Артигемонов не было единства в воззрениях, однако с течением времени среди них взяли верх безжалостные интриганы, а порядочные и добросердечные оказались подавлены - так что по идее ждать от Артигемонов следовало скорее плохого, чем хорошего, ну а на практике бывало по-всякому. Вплоть до конца Стелламарской войны Артигемоны участвовали в исторических событиях вполне материальным образом, в человеческих телах, впоследствии же - когда Мать Алестра оказалась не в силах телесно возрождать их - некоторая часть Артигемонов продолжала жить внутри суперсистем, оказывая влияние на внешний мир в качестве "бесплотных духов".
  
   Во времена Амая, то есть за тысячу лет до Черты Мира и за пятьсот лет до Стелламарской войны, Артигемоны вполне телесно процветали на Западе и на Востоке, давали правителям советы, устраивали сделки и провоцировали конфликты, имели множество разных интересов - в том числе и насчёт основания нового арийского государства в северных краях. К сожалению, сейчас трудно понять, чего и кому нужно было тогда: участвовавшие в тех делах Артигемоны затрудняются в объяснениях, ибо планов было много, единства не было, а события всё равно складывались как попало. Очевидно лишь, что одних интересовало государство с центром в Чаще Солнца и социальные аспекты ситуации, других - государство с центром в Чаше Луны и "мистические", то есть суперсистемные аспекты. Данными противоречиями артигемоновских интересов и объясняется целый ряд нескладух в жизни Амая и Павлина, эти же самые противоречия отражены в сказочных образах "ангела и демона", "доброго и злого духов", которые поочерёдно дают Амаю с Павлином странные советы.
  
   Как бы то ни было, на Север Амай прибыл с весьма предвзятыми представлениями. Легенды повествуют, что некие советчики-мудрецы объяснили ему, что в лесах обитают враждебные существа, отнимающие у людей тепло, теснящие их чащобами и болотами, насылающие метели и морозы, склоняющие неарийцев к непокорности и враждебности духу просвещения. В качестве этих злых сил были названы, как ни странно, не Великие Духи и не шаманы, а лешие; именно поэтому Амай так долго не хотел идти с лешими на переговоры.
  
   О том, как было выбрано место для Центра, легенды говорят по-разному; некоторые из них указывают на роль матери Амая - будто бы Полынь дала сыну золотой бубенчик (обыгрывается имя "Золотой Звон"), и этот амулет Амай уронил в Клайру, реку Центра, заключив тем самым с нею союз, после чего начал строительство на её берегах. Достоверно можно сказать одно: матушка Клайра - давно и глубоко спящая локса, и тот факт, что она встрепенулась и выглянула, когда Амай появился в её краях, много значит для тех, кто знал Клайру ещё юной, в незапамятные времена. Есть основания полагать, что линия Полыни восходит к древним локсам, так что в качестве княжеской невесты она была выбрана неспроста; неудивительно, что и матушке Клайре пришёлся по сердцу ладный потомок кого-то из милых сестёр.
  
   Лешие свидетельствуют, что никто из них поначалу Амая не обижал и на войну не провоцировал, однако он стал строить на священном месте город, грубо уродуя землю, осушая болота и подпаляя лес. Лешие были в трансе от его манеры выжигать вокруг любого лагеря и строительства защитную полосу, вдобавок Амай гонял местных неарийцев, что было чревато кровопролитием, а сочетание огня и крови грозило тем, что начнёт разрастаться колючий кустарник - "пламенный цветок скорби", аспер, терновник, неумолимо вытесняющий лес. Лешие боялись, что далее начнёт разрушаться почва, иссякнут болота и истоки рек, питающих озёра, а если и сюда придут степи, то в итоге вся страна может стать полупустыней с солончаками на Юге и вечной мерзлотой на Севере. Вдобавок лешие полагали, что деятельность Амая окончательно убивает систему Чаши и Чащи, на которую они возлагали надежды в отношении своих кладок.
  
   Сначала лешие пытались говорить с Амаем через неарийцев, но вскоре шаманы возбранили им это, потому что к добру оно не приводило: местные не могли ничего пришлым объяснить, а только нагнетали суеверия. В задачу Амая входило обустроить тут сельское хозяйство по южному образцу - под девизом доверять не дарам леса, а плодам своих трудов - так что параллельно со строительством его соратники занимались распашкой земли; лешие выходили прямо к работающим в поле и пытались показать им картины того что будет - но люди Амая считали это за блазь, за насилие над волей и защищались, в ответ на каждое такое явление выжигая куски леса. Лешие как могли теснили пришлых, стараясь обойтись малой кровью, однако взаимная непереносимость нарастала; лешим приходилось тяжко, но и людям Амая тоже. Это продолжалось в течение всего лета, а к осени стало ясно, что урожая не будет, что дома не достроены, что предстоит зима, холод и голод. Сподвижники начали разбегаться - сперва понемногу, потом массово - и в итоге Амай оказался практически один: в его лагере остались лишь те, кто не в силах был выбраться - раненые, больные, преследуемые законом. Амай не мог бросить их и уйти на Юг до следующей весны, так что пребывал в полном отчаянии. Лешие снова и снова пытались вступить с ним в переговоры, но Амай держал вокруг себя заграждение из огней и амулетов, угрожая убить себя, если лешие попытаются завладеть его рассудком.
  
   Он сломался, когда выпал первый снег, и стоял один на вспаханном поле, а потом упал на колени - и тогда лешие рискнули к нему подойти. Он умирал от одиночества; он спрашивал, почему его оставила та, которая первой приветствовала его здесь; он снова и снова повторял дивную и страшную песню, известную под названием "Псалом о Выжженной Земле":
  
   Дышало небо вечной весной
   И ветви гнулись к тихой воде,
   И был здесь истинный рай земной,
   Но места не было для людей -
   А люди пришли со мной.
  
   В плотину злобно била вода,
   Метался зверь, обожжён и слеп -
   Я эти рощи пожару отдам,
   Чтобы для братьев посеять хлеб,
   Для тех, кто пришёл сюда.
  
   Мой урожай созревал, но вот
   Упала засуха на поля.
   Река иссякла, и через год
   Пустыней стала моя земля -
   Но где же ты, мой народ?
  
   Нет вас, о братья, на дне реки,
   Нет, вы не гибли в пляске огня,
   Не пыль над вами и не пески -
   Не вы ль уходите от меня,
   Безжалостны и дики?
  
   Да будет с вами палящий зной
   И шорох убитой мною травы,
   Да будет с вами весь ад земной!
   Мне камни - братья больше, чем вы:
   Они остались со мной.
  
   Он наконец-то захотел выслушать леших о том, кто они и что они делают; он позволил прикасаться к своей голове изнутри, чтобы ему смогли показать былое и будущее; он тяжело болел, и лешие ухаживали за ним, а когда выздоровел - заключил с ними союз. Лешие открыли Амаю многое, чего он не знал, но и он тоже поведал им немало нового о происходящем в мире людей; лешие уже потеряли Восток и Приморье и не хотели бы потерять Север, так что и они слушали его со вниманием. Амай и лешие договорились действовать так, чтобы сохранить северную землю в целости, но и людям дать на ней место.
  
   После наступления весны работы возобновились, и таким образом был построен Центр. Что касается Северного Города, то история его основания связана с Павлином: на определённом этапе лукавые советчики настроили Павлина против Амая, и однажды в отсутствие Амая Павлин учинил в Центре едва ли не мятеж, желая захватить власть. Попытка оказалась неудачной, Амай сумел вовремя вернуться и усмирить дерзкого брата - после чего отправил его вместе с его сторонниками вон из Центра, посоветовав им построить себе отдельную столицу в ещё более северных краях, то есть в Чаше Луны. Это самое и было Павлином с успехом проделано; легенды об основании Северного Города содержат немало интересного, но к этому мы вернёмся несколько погодя - а сейчас мне хочется хотя бы вкратце поведать о том, как мы оживили Амая и почему я считаю себя перед ним виноватым.
  
   Всё началось с того, что в январе 01 года по Черте Мира группа старших боевых товарищей обратилась к группе младших боевых товарищей с интересным предложением. Напомню, что Чертой Мира именуется условная граница между последним годом войны и первым годом мирного времени; этот самый первый год мирного времени на дворе и был, означенная условная граница была пересечена совсем недавно, но тогда мы об этом ещё ничего не знали, потому что Черта Мира была установлена позже, в самом конце лета. Группу старших товарищей составляли несколько офицеров и следователей из правительства Центра, то есть из Штаба и Школы; группу младших товарищей составляли несколько моих друзей и я сам. Ничего более точного по поводу обстоятельств разговора сказать не могу, ибо он происходил во время разудалой пирушки - так что даже на вопрос о количестве присутствующих ответить проблематично. Без устали наполняя резво мелеющие бокалы, мы обсуждали современное положение; задача по налаживанию мирной жизни в стране, столько лет не знавшей мира, требовала щедрых возлияний, на которые ни старшие, ни младшие товарищи не скупились. По всей видимости, вышеозначенное предложение родилось у старших товарищей в какой-то момент застолья - хотя нельзя исключать и того, что они уже успели посовещаться без нас, и попойка лишь только прибавила им драйва оную идею озвучить. Как бы то ни было, высказано было следующее: "Вон какие сложные нынче времена - умных голов не хватает, хоть и прибавляется с каждым днём; а ведь в своё время жил здесь, в Центре, великий человек по имени Герой Эпоса, который не только построил Центр и Северный Город, не только поддерживал взаимно приемлемые отношения с неарийцами, но ещё и с лешими сумел поладить - вот бы сейчас как раз он пригодился! Рассказывают, что лешие помнят Героя Эпоса до сих пор, а ведь вы с лешими знаетесь - так спросите их, пусть они расскажут вам о нём, пусть дадут вам его пеленг - вы оживите его, и он сумеет нам всем помочь!" Время жизни указанного деятеля было вычислено просто и легко: всем известно, что война с неарийцами именуется трёхсотлетней, и коли при Герое Эпоса она ещё не началась - стало быть, она началась после него, а значит, он жил так примерно триста лет назад, ну в крайнем случае чуть пораньше. "Да, собственно, спросите вы у леших, когда это было, - ничтоже сумняшеся посоветовали нам старшие боевые товарищи. - Лешие же помнят те времена, они жили тогда и всё хорошенько вам объяснят!"
  
   Сказано - сделано: мы обратились с вопросом к лешим, лешие с энтузиазмом сказали - ну конечно, помним, как не помнить, Герой Эпоса, это да!.. - после чего градус энтузиазма заметно снизился, однако, почесав в репе, они всё-таки пообещали вскорости познакомить нас кое с кем, кто означенного деятеля и вправду знал. Интермедия сия нас не смутила и сомнений в правильности вычислений не заронила, а простая мысль о том, что человеку, выдернутому из незнамо какой древности, может оказаться здесь, мягко говоря, некомфортно, в наши головы не пришла. Трудно судить, как видели эту ситуацию старшие боевые товарищи, подавшие идею; самое вероятное, что они пребывали в состоянии опьянения, но не вином, а фантасмагорией событий: наступил мир, мёртвые оживают, вокруг шастают ребята с несусветными возможностями... - и это мешало им увидеть расклад не мифопоэтически, а реально. В этом смысле часть вины, несомненно, лежит на них, но это малая часть, другая малая часть лежит на леших... - строго говоря, на каждого из нас выпадает по довольно-таки малой части вины, потому что участников этого дела получилось много, но в итоге крайними остались двое: собственно Амай Герой Эпоса и я. Амай - потому что это он оказался один в незнакомом мире далёкого будущего, а я - потому что это я принял ответственное решение и осуществил оживление.
  
   Лешие и в самом деле познакомили нас с тем, кто помнил Амая, кто был близко дружен с ним тогда; имя этого свидетеля - Отец Леший, и теперь понятно, что лешие пережили большое смятение, прежде чем решились показать его нам. Отец Леший - существо совершенно необыкновенное; на последнем этапе он был единственным из "старых леших", "настоящих леших" - не таких, кто вступил в Конгрегацию Леших из мира людей, а тех самых, кто прошёл сквозь кладки. Ничего этого мы заранее не знали, однако впечатление он на нас произвёл сильнейшее. Огромный, тихий, желтоглазый, более всего напоминающий старую любимую игрушку, которую ребёнок обнимает, засыпая - чуть колышущийся, весь покрытый глубоким мехом то ли пухом, в который можно погружаться, покуда твоё ровное дыхание не сольётся с биением его пульса... Трудно вообразить, какими были все они, тогдашние лешие, скорее всего они были разными, и похожими и непохожими на него - однако встретившись с этим существом нетрудно понять, почему нынешние лешие так дрожат не только над ним лично, но и над своими кладками вообще.
  
   Отец Леший вспоминал Амая с нежностью, мы провели с ним вместе немало часов; он рассказывал и про Амая, и про те времена, когда они общались, и про другие времена, куда более древние... Заслушиваясь его, мы улетали мыслями в дальние дали, всё казалось и близким, и нереальным одновременно. И печальные, и светлые сказки о прошлом были равно чарующими, щемили сердце; лесная ли колыбель Матери Алестры отзывалась во мне, людская ли детская память земли моего первого рождения?.. Позже я многократно вспоминал эти встречи, то утешаясь, а то сердясь на себя самого: слушая Отца Лешего, я верил его сказкам так, как если бы они документальными сводками вчерашнего дня - и не понимал, что он видит вещи совсем иначе, что миф и былое практически неразличимы для него. В моей жизни был период, когда я с горечью думал, что леших вообще нельзя слушать, что они ничего не помнят и сочиняют на ходу, даже не осознавая, что врут - но потом, когда наши познания о древности радикально возросли, моё мнение о леших вновь изменилось к лучшему. Многое из отметённого мною как "абсурдные выдумки" оказалось правдой, преломлённой сквозь призму сознания, превращающего в сказку любую быль; зная саму быль, мы можем усмотреть её каркас и в сказке, не зная - обречены на домыслы.
  
   Главной нашей ошибкой в отношении Амая была недооценка давности прошлого: погружаясь в воспоминания, Отец Леший говорил о нём так, словно они расстались вчера - и мы вместе с ним верили, что Амай воспримет ситуацию аналогично. А оказалось совсем не так. К нашему общему счастью, опыт встречи с лешими всё-таки сыграл для Амая амортизирующую роль; трудно судить о том, что творилось у него в душе в первые по оживлении дни, но думается мне, что восприятие реальности в ключе "лешачьих мифов" смягчило шок овердрайва, прохождения через смерть в новую реальность, которого он не заказывал и не ожидал. Увы, я не помню многих важных моментов общения - скажем, был ли Отец Леший в числе тех, кто со мною вместе Амая оживлял, или же он подключился на следующем этапе - но в любом случае мы буквально сразу же поведали Амаю, что узнали о нём от Отца Лешего, который любит его и ждёт. Это дало Амаю возможность воспринять новую жизнь для начала хотя бы как знакомую сказку, как продолжение того овердрайва, который он пережил, оставшись наедине с "Псалмом о выжженной земле" и сдавшись лешим; однако прогуляться в мир мифа хорошо ненадолго, а потом-то пора и на землю!.. - тогда Амай вернулся к людям и продолжил строительство Центра, а теперь?..
  
   Я хорошо помню, что какое-то время мы с ним общались уже без Отца Лешего, в том числе часами бродили по Центру - показывали Амаю, каким стал его город, рассказывали про войну и её конец, выслушивали его собственные повествования. В каком-то смысле ситуация была подобной ситуации нашего общения с Отцом Лешим: Амай рассказывал нам сказки - но тогда мы не понимали этого, принимали всё за чистую монету; осознание пришло сильно спустя. Глядя в прошлое с высоты сегодняшнего дня, я понимаю, что Амай развлекал нас байками и быличками, как если бы мы были малышнёй, оставленной на его попечение на денёк; быть может, он даже сам для себя играл в это - чтобы найти хоть какую-то зацепку, якорь, причал. Позже я неоднократно пытался вспомнить, о чём говорил он тогда? - пока слушали, казалось, что о чём-то действительном, пережитом... - но потом стало ясно, что нет: в лучшем случае это были побасёнки из тех, что ходили о нём ещё при его жизни, типа "однажды Основатель зашёл в харчевню..." - только от первого лица. Это было началом той политики, которой Амай в дальнейшем жёстко придерживался до недавних времён: о реальном прошлом - ничего. Его пригласили сюда пасти малышню и делать другие общественно-полезные дела - ОК, он охотно будет всем этим заниматься; воспоминания о предыдущем неуместны, разговор окончен, точка.
  
   Помню, что в какой-то момент этих прогулок с беседами он изнемог, со вздохом сказал, что устал, что ему нужна женщина - есть у нас тут где-нибудь настоящая, взрослая женщина?.. Мы затрепетали; самой взрослой из известных нам свободных женщин была восточница по имени Мать Литта, гостившая в то время в Центре, и мы повели его к ней. Мать Литта (Лолита, Мама Лилит или попросту Волшебница) была у себя на Востоке наставницей школы известного философского направления, соединяющего искусство танца, искусство игры с огнём и искусство любовного общения; за много лет она вырастила плеяду славных танцовщиц и просто славных добрых девочек, так что чувствовала себя бабушкой - одиноким деревом, укрывающим под раскидистой сенью россыпь резвящихся цветочных фей. Живи она хотя бы на тысячу лет раньше, ей нетрудно было бы войти в силу праматери-локсы и найти пару себе под стать - зияющие же пустоты нынешнего времени (ох эти ангелы, ежедневно делающие ничто!..) не позволяли ей увидеть никого, кто был ей подобен. Когда Амай, перешагнув тысячелетие, взошёл на её порог, она сразу почуяла в нём своего, и он тоже её опознал - видать, не зря удержала Клайра заветный бубенчик, небось праматери-локсы договорились между собой!.. "Спасибо, - сказал Амай, не глядя пожимая мне руку, - спасибо и до свидания: кажется, это как раз то, что мне нужно." Помнится, они даже не говорили ничего вслух, словами, просто не отрывали друг от друга глаз; он поклонился, она показала ему проходить - а мы ушли.
  
   В самом скором времени Амай обзавёлся ещё и друзьями; это были господа из тех старших боевых товарищей, которые столь ловко придумали его оживить. С парочкой наиболее циничных из них шутников Амай сошёлся всерьёз и надолго, так что в дальнейшем их имена произносились через запятую. Чтобы не уводить повествование чересчур далеко в сторону, отмечу лишь факт, что один из новых друзей Амая, Рагард по прозвищу Начштаба Центра, известен тем, что лет за двадцать пять до Черты Мира и впрямь успел побывать Начальником Штаба Центра, то есть диктатором - в тяжёлой для столицы ситуации он взял на себя власть и руководил обороной, покуда опасность не миновала, после чего сложил полномочия и по обычаю пошёл под суд: Начальником Штаба Центра можно стать лишь на краткий период военных действий, с последующим трибуналом и риском казни. Рагард был популярен и диктатура его была почти бескровной, так что процесс завершился не расстрелом, а ссылкой; он без малого дотянул до мира и по оживлении был сразу же взят на работу в правительство Центра. Не исключено, что именно его присутствие и породило идею оживить и припахать к делу не кого-нибудь, а самого Героя Эпоса - типа, экс-Начштаба-Центра у нас уже есть, а не слабо ли пригласить кого повыше?! Пусть-ка великие предки поразбирают, чего тут в их честь наворотили их потомки!..
  
   Как уже было сказано, Амай решительно и надолго отсёк от себя прошлое, сделавшись одним из рядовых штабных работников новой поры. Его компания выделяется из прочих разве что особенным озорством: и Амай, и Рагард, и их третий друг по прозванию Шеф Контрразведки - большие мастера и любители розыгрышей, сочинители уморительных сплетен, бижанриков и эпиграмм. К осени первого года мира можно было констатировать, что Амай вполне сумел адаптироваться, хотя это очень дорого ему встало: невозможность разговаривать о жизни до оживления - без преувеличения страшная цена. Невозможность сия была обусловлена тем, что при оживлении около Амая не оказалось никого, пребывающего в его контексте: никого, кто помнил бы известные ему места и события, никого, кто знал бы его друзей и близких, никого даже, кто пользовался бы теми же присловьями-присказками! - а ведь человек может говорить лишь с тем и лишь о том, в ком и в чём имеет надежду найти понимание. Если для того чтобы поделиться переживаниями нужно слишком многое объяснять предварительно - опускаются руки и накатывает немота. Позже из этой ситуации были сделаны выводы и в основу современной разведдеятельности был заложен принцип воссоздания контекста, однако Амай и ещё кое-какие люди, оказавшиеся в подобном положении, пали жертвами нашей неопытности, образно говоря - проложили собою гать к счастливому будущему прошлых поколений. Одно время весьма востребованным было сообщество взаимной психологической поддержки под названием "Люди без звёзд" (то есть люди, так далеко унесённые от своего времени, что даже созвездия, под которыми они рождены, изменили свой вид), куда входили обитатели разных эпох, по тем или иным причинам оказавшиеся вне контекста; позднее, когда нам удалось раскидать мостки контекстов достаточно широко и глубоко в прошлое, многие члены этого сообщества получили облегчение. Сам Амай свидетельствует, что ему сильно помогло общение в кругу лиц существенно более раннего происхождения, чем он сам - как он выражается, клин клином; однако это стало возможно лишь недавно, после того как разведдеятельность форсировала рубеж Стелламарской войны, вследствие чего мы вышли на Артигемонов и вступили в открытое общение с Обитателями Глубин.
  
   А теперь наконец отвлечёмся от Амая, чтобы поговорить про Павлина и про основание Северного Города.
  
  

4. Легендарный Павлин и реальные карты окрестностей Северного

  
  
   Для разнообразия начнём с конца, то есть с современности. Нынешняя ситуация с Павлином такова, что оживить его не получается, потому что в строгом смысле слова он не мёртв - он работает в дальних краях и сюда не рвётся: здесь и без него неплохо, а там и без нас дел по горло. В ряды разведчиков Павлин вошёл ещё в эпоху основания Северного, поскольку рано столкнулся с соответствующими структурами напрямую - ведь ему пришлось действовать в Лунной Чаше и её окрестностях, где буквально шагу не ступить, не зацепившись за сети старых суперсистем; отпечатки этих событий сохранились в легендах об общении Павлина с локсами, о переходах границ жизни и смерти. Трудно сказать, какова была реальная динамика смертей и оживлений - как мы знаем, массовые оживления в те времена не были распространённым явлением, тогдашняя разведдеятельность чаще подразумевала отбытие в другие миры; однако Лунная Чаша всё ж таки место особое, здесь спокон веков совершалось такое, что в обыденной жизни давно уже сделалось не правилом, а исключением. Следует также иметь в виду, что склонность к пересечению белой и чёрной границы присуща Павлину изначально - ибо его прямым предком является Артигемон по имени Харон Лодочник, в атлантические времена сопровождавший отходящих и прибывающих в их "прибрежных рейсах". Всё это говорится здесь к тому, чтобы ещё раз обозначить традицию, наследниками которой мы явились, возобновив в Северном Городе практику сперва единичных, а потом и массовых оживлений: осуществляемое нами было как раз тем самым новым, которое подразумевает хорошо забытое старое.
  
   Легенды о Павлине и его сподвижниках доступнее, да в общем-то и интереснее для нас, чем перечисление реальных фактов - ибо в фактических данных мы рискуем утонуть, легенды же дадут нам необходимый лаконичный абрис; рассмотрим ряд наиболее показательных сюжетов, отразившихся не только в фольклоре, но и в литературе.
  
   Оставив в стороне тему детских выходок Павлина в Константиновом гнезде, начнём с истории попытки захвата Центра. Лукавые советчики-прорицатели предсказывают Павлину великий жребий: будто бы ему суждено держать в руках сердце земли, что он понимает как владение Центром, и быть супругом и примирителем двух царственных враждующих сестёр, что означает то ли два народа, то ли Юг и Север. Воспламенившись, Павлин является к молочному брату в Центр и наказывает ему съездить домой к матери, а сам в его отсутствие начинает обустраивать всё по-своему. Вернувшемуся возмущённому Амаю-Фондору Павлин сообщает, что тому предначертано вскоре погибнуть, так что ему нет смысла настаивать на своих правах как Основателя Центра, ведь всё это предуготовлено Павлину. Фондор с присущим ему здравомыслием говорит: спасибо, мол, за предупреждение! - и принимает дополнительные меры по безопасности, а Павлина с его людьми отсылает ещё севернее - строй там по своему вкусу!
  
   Внутренний демон (или собственный мятежный дух) ведёт Павлина в край русалок, в долину вечно спящих, в зачарованные дебри. Все встречные пытаются вразумить героя - открывают ему, что в своём нынешнем состоянии он не построит там ничего, кроме кладбищенских оград. Значит, я и мои спутники изменимся так, чтобы эти пристанища сделались нам милы! - дерзко отвечает он.
  
   Один за другим все сподвижники Павлина гибнут, он своими руками хоронит их и остаётся беречь их могилы. Его терзает печаль и стыд, он не хочет общаться ни с кем из людей, но его навещают русалки, точнее, девушки-реки - сёстры Ата и Оата, у которых своя беда: они давно разлучены, так как сами себя закляли сгоряча в ссоре, чтобы не встречаться на земле живых. Они - мёртвые, одна обитает за чёрной границей, другая - за белой; при смерти Павлин обручается с одной, в посмертном состоянии - со второй, и при выходе обратно в этот мир соединяет их как членов одной семьи, упраздняя прежние заклятия. При помощи своих вод реки-сёстры Ата и Оата оживляют спутников Павлина и, собрав ещё и других похороненных в этой земле, общими усилиями строят город, где для мёртвых навечно оговариваются равные с живыми права.
  
   Неарийские легенды про Ату и Оату повествуют так: сёстры очень любили друг друга, но временами страшно ссорились и расходились по лесу, чтобы не видеть друг друга: чем дальше - тем на большее расстояние. Как-то раз они так разбежались на время, но Оата была больна и скоропостижно умерла в одиночестве; Ата никому про это не сказала, а стала выдавать себя за сестру - говорила всем, что Ата лежит больная в шалаше, а она, Оата, за ней ухаживает. Она никого не пускала в шалаш, поэтому люди сделали вывод, что болезнь опасная и заразная, и покинули эти места. От расстройства Ата тоже умерла, но Оата откочевала ещё дальше - за следующую границу, и так они обосновались по ту сторону. Они выходят на землю и общаются с людьми, но всегда по очереди - если одна на вечерней заре, то вторая - на утренней. Они нередко выхаживают раненых, оставшихся без помощи, и маленьких детей; они поят их, но не могут накормить, и приводят к своим подопечным странствующих.
  
   Добавим пару слов об образах белой и чёрной границы как границы жизни и границы смерти. Эти образы происходят из философских представлений древнейшей культуры нумеронов, Людей Числа, и связаны с нулевой разделительной чертой между "здесь" и "не-здесь". Она мыслилась как нить тоньше волоса, но с одной стороны - белая, а с другой - чёрная, то есть имеющая две стороны и, следовательно, определённое наполнение, как бы расстояние между этими сторонами, не белое и не чёрное. Ставился вопрос: бытие, как мы его понимаем, это "здесь"; в таком случае, "не-здесь" - это не небытие, а инобытие; а что есть небытие - не есть ли оно неизмеримо узкое расстояние между двумя сторонами разделительной линии бытия и инобытия?.. Поздний фольклор ойкумены давал этому символу двойной границы ("белее чем ночь и чернее чем сталь") самые пространные и живописные образные наполнения, чаще всего противоречивые и даже намеренно парадоксальные.
  
   Отметим и ещё один характерный момент. В Северном Городе имеет хождение текст, где история Павлина подаётся как шуточный с игривыми моментами пересказ истории Амая-Фондора, точнее, как смесь одной истории с другой. Главной враждебной силой в этой версии являются не лешие, а русалки - они преследуют спутников героя, а потом берут его самого в полон; не болезни и телесные раны терзают воинов - а любовная горячка и сердечные раны; не смерть - а мертвецкий сон после жарких плотских утех; что же касается оживления - так страстные девушки способны оживить и вовлечь в свои забавы даже подлинно умерших!.. Такой двойной перевёртыш, двойное обыгрывание темы - сюжет про одного героя превращается в сюжет про другого, трагическое оборачивается комическим - вызывает ассоциацию со структурой бижанрика, где высокое-патетическое и низкое-пародийное связаны неразрывным узлом. Тот факт, что сия процедура проделывается с ключевыми фигурами и сюжетами истории страны, иллюстрирует главную идею арийского мировоззрения: способность смеяться над собой и победа над смертью - одно и то же.
  
   Ну а теперь давайте бросим хотя бы беглый взгляд на места, куда Павлин с товарищами пришли, чтобы построить нашу вторую столицу - места, где тысячу лет спустя происходили главные события вокруг Черты Мира.
  
   Как уже было рассказано выше, Северный Город находится в Чаше Луны, в доисторической древности служившей одной из "антенн" космопорта, позже - значительным очагом погребального служения. "Невидимые горы" - горы, сохранившиеся лишь в стихах и легендах - образуют собою условную границу Лунной Чаши: в реальности никакой "чашеподобной" структуры сейчас не видно, рельеф рассматриваемой территории неоднороден. В городской черте возвышенностей и впадин в глаза не бросается, поскольку геологические неровности замаскированы строительством, в окрестностях же холмы и низины вполне различимы.
  
   Разумеется, Лунная Чаша намного больше, чем собственно Город; Город располагается скорее в южной, чем в центральной части её, вокруг простираются леса, болота, реки и озёра. Две главные реки, любовно обнимающие Северный с Запада и Востока - те самые реки-сёстры Ата и Оата, во многих местах соединяющиеся подземными протоками; когда одна из них обмелевает, другая питает сестрино русло своими водами. В те времена, когда Чаша работала антенной, леса в ней не было, рек и болот тоже, были сухие пустоши по склонам и ручьи; потом рельеф стал деформироваться, и постепенно на северном склоне возникла Ата. Много времени спустя из образовавшегося избытка болот северо-восточнее Чаши стала вытекать Оата. Сперва реки были основательно разделены складкой, однако со временем пробили под землёй анастомозы. В настоящее время Ата течёт с возвышенности Сланцы, но почти весь её путь до Северного Города скрыт под землёй, Оата же берёт начало из болота Ленивой (Левой) Руки. Болото Ленивой Руки находится непосредственно за пределами Чаши, однако поскольку горы "невидимы" и реальной возвышенности там нет, то Оата к Северному свободно протекает. Южнее Города реки-сёстры постепенно уходят в подземные русла.
  
   В самом Городе имеются два русла: восточное русло принадлежит Оате, западное - Ате, однако эти русла имеют несколько анастомозов и выше по течению, севернее Города, и в городской черте. В зависимости от того, какая река сильнее, то есть где выше уровень вод в этот год, анастомозы заполняются по преимуществу то одной, то другой рекой, и более сильная река подпитывает сестру. Фактически они чередуются - основные воды текут по одному из русел, а второе вообще может пересыхать на время от пары лет до столетий - но разобраться в точности, которая из них в конкретном месте выходит из-под земли, не очень просто. Считается, что у них разного цвета ложе, поскольку Ата несёт прозрачные и молочные от сланцев воды, а воды Оаты имеют красноватый оттенок или несут чёрный болотный ил; однако реальная разница не так уж велика, да и год на год не приходится.
  
   В эпоху перед Чертой Мира лидировала белая Ата, но ближе к собственно Черте проснулась Оата, а Ата фактически ушла под землю, что было одним из знамений конца времён: река стала "как кровь". В самом Городе, правда, вода представлялась скорее чёрной, однако по большому счёту это всё равно, ибо чёрный цвет считается цветом крови наряду с красным (более того, многие из древних этносов воспринимают кровь как субстанцию исключительно чёрного цвета). Из нескольких отрезков русел, обычно заполненных водой, только парочка обмелела совсем, в остальные потекли воды Оаты. При этом местами вода в русле Аты текла по самому дну - и бывало так, что где-то её и вовсе не заметно, мостик стоит почитай что над пустым руслом, а по соседству, где выходит анастомоз, а река поуже, вода снова на месте; это тоже выглядело как знамение.
  
   Любопытное по поводу названий "Ата" и "Оата": в просторечии эти имена переводятся как "правая" и "левая", однако тут существует кое-какая занятная подоплёка. Прежде всего, подразумеваются не просто "правая" и "левая", а "правая рука" и "левая рука". Дальше и ещё интереснее: слово "ата", обозначающее у неарийцев руку (обычно главную, то есть в общем случае правую), является омонимом слову "другой/другая" ("ата эло" - "другое солнце", то есть луна). Вместе с тем, "о-ата" буквально воспринимается как "другая другая" - то есть в обиходе это левая рука, а у левшей - правая. Имеется предположение, что это забавный результат интерференции неарийских языков. Для детей существует сказочное объяснение: когда Великие Духи только что сделали людей, у тех сперва не было рук, а были всякие иные приспособления - люди делали работу ногами, хвостами и хоботами. Рассудив, Духи придумали руки, приделали людям, но пришлось их переучивать - и когда люди начинали по привычке делать замысловатые людские дела ногами, хвостами и так далее, Духи командовали: "другая! другая!" ("другой! другой!") - подобно тому как учат маршировать арийских солдат: "левой, левой!" И поэтому, дескать, люди заучили слова "ата" и "оата" как названия рук вообще. Лично мне представляется, что в этой сказке зашифрована глубокая правда, касающаяся разных фаз/ разных этапов воздействия мыслящего существа на мир: если первым этапом считать эисское, то есть дистантно-ментальное воздействие, то следующим ("другим") этапом будет воздействие человеческое, то есть орудийно-материальное; в таком случае понятия "другой/другая" и "рука" и в самом деле совпадают - оба они означают "прибор для воздействия на мир другим/новым, орудийным образом".
  
   Для чего я об этом сейчас рассказываю? Казалось бы - перед нами военная история последних лет, в крайнем случае древняя история основания столиц, к чему тут Великие Духи, при чём тут руки?..
  
   А дело здесь вот в чём.
  
   Отношения между предками-ЭИС и потомками-людьми, давным-давно выветрившиеся из сознательной памяти, остались запечатлены в подсознании - не только в фольклоре, но и в языке, а стало быть - в самом строе мысли. Несмотря на то, что трагический разрыв между поколениями был повсеместным (на Западе, конечно, меньше, чем на Востоке, но в принципе происходило то же самое), всё драгоценное наследие Старших оставалось рядом - только руку протяни, хоть правую, хоть левую!.. Архетипические образы жили в стихах и в сказках, в словечках и поговорках - подспудно, помимо сознания, подпитывая одичавших сирот, подобно тому как незримо питают друг друга реки Северного: вот никакой реки уже нет, одно лишь иссохшее русло - а вот, глядишь, в двух шагах река снова живёт.
  
   Я ещё и ещё раз хочу подчеркнуть, что всего этого - всего, о чём я здесь повествую, всего, что связано с древнейшей историей нашей планеты - в период вокруг Черты Мира мы не знали. Практически все мы, жившие в ту пору, были более-менее равно дикими, и даже "книжные" люди, имевшие доступ к свидетельствам древних авторов, в большинстве своём не способны были вычитать из этих записей ничего выходящего за рамки их собственных убогих представлений. Мы смеялись, что восточники и приморцы не верят в русалок и леших - но ведь и мы, обитатели Запада, в русалок и леших верили исключительно потому, что они были для нас такой же обыденностью, как неарийцы или волхвы. Мы легко принимали сам факт их бытия, ни в какой мере не пытаясь вникнуть в его суть - удовлетворяясь их внешним сходством с нами и отметая попытки проанализировать различия. Разум жёстко производил фильтрацию по принципу "то что я знаю - правда, остальное - сказки": к примеру, "русалки - это просто такие девчонки, живущие под водой, они бывают взаправду; а девушка-река или девушка-озеро - такого не бывает, это или поэтический образ, или в таком виде изобразили русалку, в любом случае это выдумка". Примерно как в современной частушке:
  
   Тётя в озере живёт,
   Кружевной у ней живот,
   Водянисто салко -
   Знать, она русалка!
  
   Ни в каких демонов у нас на Севере, как правило, не верили; даже имея в виду тот аспект, что "демонами" (что означает "кажущими себя/ кажущимися, являющими себя/ являющимися") именуются любые существа, поддерживающие контакт на расстоянии - можно смело утверждать, что у нас на Севере не верили ни в каких, за исключением разве что телеграфистов и телефонистов. Рассказы южан про волхвитскую магию или про служителей Властелина, умеющих связываться друг с другом без телеграфа и телефона, воспринимались как байки. Представление о живых суперсистемах у нас было полностью на нуле - в том числе и у тех самых "нас", которые прибыли сюда перед Чертой Мира, в частности у меня лично. Парадокс, курьёз: присланные на Землю суперсистемой разведчиков-Старших, прошедшие через суперсистему Матери Алестры - по части живых суперсистем мы были едва ли не более безграмотными, чем те, кто нас окружал, хотя бы по одному тому, что они знали больше сказок. Всё проистекающее от нашей собственной суперсистемы разведчиков мы записывали в разряд "очень-очень высокой науки и техники", а поскольку здесь на Арийском Западе никакой такой высокой науки и техники не наблюдалось, то мы безмятежно полагали, что и никаких суперсистем тут тоже быть не может. Образно говоря, мы верили в компьютеры из пластиков и металлов, верили в незримые космические сети - и не понимали, что такие же точно компьютеры и сети легко складываются из микроорганизмов и горных пород. Лишь совсем недавно, познакомившись с Артигемонами и Обитателями Глубин, мы наконец осознали, что те "звёздные пришельцы", кто прислал нас сюда - в этом мире отнюдь не пришельцы, а урождённые и вместе с тем родители: Старшие.
  
   Однако это мы с вами сильно отвлеклись, а надо бы ещё поговорить о дорогах и о природе.
  
   Роща Солнца и Чаша Луны, Северный Город и Центр соединяются не одной прямой дорогой, а целым рядом более сложных. Когда образовались Ата и Оата, тропы поначалу оказались натоптаны вдоль них; затем стали востребованы верховые пути - такой путь пролегал по линии водораздела, то есть как бы сперва вдоль Аты, почти точно с севера на юг, за пределами же Чаши направление менялось и дорога вела на юго-восток до самого Центра. Этот путь нынче именуется Старой Дорогой; именно по ней в своё время отправились из Центра к Чаше Павлин и его соратники. Однако нынешний общепринятый путь между Северным и Центром выглядит иначе, он проходит по магистралям север-юг и запад-восток. В своё время таких магистралей было сделано несколько; часть из них так и осталась просеками и просёлками, другая часть была превращена в шоссе. Современное благоустроенное шоссе, соединяющее Северный Город с Центром, пролегает из Центра на север до широты Северного, после чего на запад вплоть до Северного - и далее продолжается на запад до самого Приморья.
  
   Что касается природы, то северная часть Чаши знакома нам существенно лучше, чем южная. Поскольку образующие границу Чаши горы являются "невидимыми", пейзажи внутри Чаши и вне её различаются не сильно, и вместе с тем внутри самой Чаши они довольно-таки разнообразны. Золотые сосны и валуны на склонах устланных белыми мхами холмов, заросли ракит над тёмными стремнинами ручьёв, плотные стены раскидистых елей, светлый шелест березняков и рябые соцветья озёр, вересковые пустоши и непролазные дебри аспера - всё это окружает Северный Город, располагаясь вольным узором.
  
   Заросли аспера - терновника, шиповника, колючего кустарника, именуемого "цветком скорби" - в нынешнюю эпоху не столь обширны, как бывало в прошлые времена, однако и юго-западнее, и северо-западнее Города можно встретить поляны, сплошь покрытые то аспером, то лесным вереском. Как уже было сказано, аспер мощно разрастается на крови и пепелищах, то есть на выжженной и при этом обогащённой земле - где благоденствует другая растительность, асперу не обосноваться, но уж зато где образовались массивы аспера, деревья не растут вовсе. В древнейших описаниях Лунной Чаши можно встретить стихи о Поле Скорби, где вечно горит огонь, как в самые благодатные священные дни, и цветок траура не перестаёт цвести даже во времена забвения; люди приносят туда свою скорбь, и она сгорает во славу небес и в жертву приятия. Слова о самых благодатных днях заставляют вспомнить о праздновании Летнего Солнцеворота, равно священного практически для всех религий, и о дарах Долины Вереска, которыми она в эти благодатные дни ойкумену оделяет; Долину Вереска я упоминал, рассказывая о странствии Ария на Восток, в Лунную Рощу - ведь Арию пришлось совершить этот путь именно потому, что верные Системы не пустили к Долине Вереска своих собратьев-христиан, и они не смогли получить свою долю от её даров. Долина Вереска располагается в юго-восточной части земель Арийского Запада, уже не так далеко от Хребта; в ней и только в ней произрастает агаспер - священный вереск, мёд от которого, собираемый особыми пчёлами, обладает уникальными свойствами и почитается верными как средоточие телесного присутствия Божества в мире.
  
   Три вышеозначенных растения в высшей степени причудливо связаны между собой - аспер, цветок скорби, агаспер, священный вереск, и вереск обыкновенный, он же вереск лесной. Внешне они совсем непохожи друг на друга, хотя внимательный взгляд может уловить кое-какие "рифмующиеся" детали, и до недавних пор учёные не имели представления о их родстве, хотя они спокон веков "рифмуются" в качестве образов философской и мистериальной поэзии. Пламенный шипастый аспер, неумолимо разящий искренностью; нежный и безоружный агаспер, щедро и самозабвенно приносящий себя в дар любви; смиренный лесной вереск, устилающий бубенцами тропы сердечной памяти - все они связаны и в стихах, и в реальной жизни. В Долине Вереска недопустимо проливать кровь, поскольку при кровопролитии от корневища агаспера может начать расти аспер, однако имеются свидетельства и об обратном: в особых обстоятельствах аспер, выйдя из-под снега весной, может произрастить из себя побеги священного вереска. Агаспер может появиться и среди зарослей вереска обыкновенного - разумеется, также при особых условиях; в нынешнюю эпоху агаспер обитает исключительно в Долине Вереска, однако лешие хранят в памяти времена, когда агаспер мог воссиять в гуще лесного вереска Лунной Чаши и Солнечной Рощи.
  
   Наиболее родная, наиболее хорошо знакомая мне часть Чаши - северо-восточный лесной массив между Городом и болотом Ленивой Руки, край холмов и озёр, кружевного плетенья ручьёв и притоков Оаты. Северо-западная сторона этого массива повыше, посуше и покаменистее, там больше песков и сосен, к юго-востоку постепенно становится пониже и помокрее, там больше елей и смешанного леса, но резких перепадов нет почти нигде - ёлки и сосны, болота и озёра, папоротники и скалы мирно соседствуют, образуя уютное пристанище для любых желающих в нём укрыться: для арийцев и неарийцев, мирных путников и зубастых экстремистов, исконных-здешних и залётных-пришлых. Таким отрадным, утешительным кровом сделалось это тихое место и для нас - для всех тех, кто пришёл в этот мир через кладку, ныне носящую обозначение "кладка Организации Троек". Выше я уже рассказывал о яйцах и о кладках, в частности о кладках в Роще Солнца, исторически принадлежавших лешим; кладка Организации Троек в Лунной Чаше к этой категории не относится. Эта кладка имеет совершенно особое происхождение, о котором я поведаю ниже - сейчас же скажу лишь, что еловые лапы колыхались над нашей колыбелью пологом, что иглистая выстилка хранила тепло солнца и тепло земли, что вечнозелёный брусничник парил над ажурными пятнами снега, приветствуя нас; Мать Алестра дышала нам в лица, щекотала нам ноздри и взирала на нас, вылупляющихся, сотнями разновеликих очей, от сверкающих бусин капели до полуприкрытых шершавыми льдами озёр. Мы были любимы - и знали, что мы любимы; мы радовались, и радость наша была безудержной и незамутнённой - никакое знание о войне не могло причинить ущерба ликованию новой жизни, коим были охвачены выходящие из материнских болотных недр. Мы понимали, что призваны сюда сражаться, потому что положение здесь трагично и ужасно - однако всем естеством ощущали обратное: что мы призваны сюда родиться, ибо это самое прекрасное место на свете. Разумеется, я не могу ручаться, что все рождённые вместе со мной думали так же как я, ведь не зря бОльшая часть нашего отряда отбыла прочь, едва лишь кончилась война - но что восторг обретения новых тел, выхода в мир полноценным плотским образом воспламенял поначалу всех нас, я ручаюсь вполне. Лёгкие палатки на медовых от солнца ягелевых склонах, гудящие струны сосен, блики на ветреной воде... - во всём этом было столько счастья, что его не могло затмить даже ни с чем не сравнимое наслаждение приключений. Впрочем, о приключениях я буду рассказывать чуть погодя, а сейчас рассмотрим историю возникновения нашей кладки - поскольку история сия даёт ключ к пониманию многих разнокалиберных и разномасштабных узлов.
  
  

5. Откуда берутся "гости курсивом" и что их волнует

  
  
   Что необходимо знать о кладке Организации Троек? Прежде всего - что это одна из так называемых "гостевых кладок", активированная при участии глобов Сростка. И о гостевых кладках, и о глобах Сростка следует говорить отдельно.
  
   Рассказ о феномене "гостей" имеет смысл начинать издалека, с воспоминания о временах, когда внешние врата нашей планеты были открыты. На том этапе Мать Алестра несла на себе немалую часть нагрузки, связанной с работой транспортных узлов - всякого рода дверей-между-мирами. Мать Алестра активно взаимодействовала с другими ЭИС по части разработки вариантов, особенно в отношении порождения новых форм жизни - это дело спорилось у неё лучше всего. Следует отметить, что Алестра легко выступала как в материнском качестве, давая плоть замыслам возлюбленных, так и в отцовском - посылая любимым существам импульсы вдохновляющих идей. На определённом этапе был затеян проект, в котором Алестра участвовала вместе с несколькими локсами; трудно сказать однозначно, какая именно мысль владела творческим коллективом исходно, очевидно лишь, что тематика была всё та же - транспортная, транзитная. Плодом совместной работы явилась генерация весьма своеобразных детей, рождённых локсами, однако совершенно на них не похожими: это было семеро существ, каждое из которых представляло собой здоровущий сгусток разымчивой, текучей однородной массы, напоминающей туман или тесто; этот сгусток мог любым образом разделяться на части, куда угодно проникать, протекать и вновь собираться воедино. Интересно, что эти существа были очень плохо управляемы, они практически не слушались (а может, даже и не слышали?) ни матерей, ни саму Алестру; скорее всего, в них исходно был заложен большой потенциал самостоятельного развития, то есть они должны бы были вырасти "очень белыми", независимыми от влияния предков - что весьма ценно, однако требует и специфического для белых детишек воспитательного подхода. Чем белее ребёнок, тем более и тем дольше он беспомощен: независимость в главном сопряжена с невозможностью жить умениями родителей, а стало быть, с высокой зависимостью от окружающих. Из того, в какой мере окружающие заботятся - или же не заботятся - о белом малыше, напрямую следует не только каким он будет, но и будет ли он жить вообще. Увы, приходится констатировать, что этим семерым детишкам не повезло - и то, как обошлась с ними ойкумена, заложило основу для многих исключительно невесёлых для ойкумены последствий.
  
   Итак, это были семеро существ, поначалу весьма активных, жизнерадостных и способных к общению; они легко могли формовать свою текучую массу в виде чего угодно - неудивительно, что, контактируя с людьми, они стремились изобразить из себя нечто человекоподобное. Поскольку телесной массы было много, то человечков из одного существа получалось тоже несколько, можно сказать - целая орава; такой весёлой оравой дитя заявлялось в места скопления людей, особенно туда, где было что пожрать. Каждое из этих существ нуждалось в пище и в общении, притом и того и другого им было нужно очень много; представляется, что чем меньше им перепадало общения, тем больше требовалось еды. Каждое из этих существ предпочитало определённый вид съестного - не исключено, что это просто было то, что именно дитя увидело в качестве съестного впервые - и в зависимости от этой еды каждое из этих существ получило в ойкумене обозначение: "такие-то гости". Это были "мясные гости", "рыбные гости", "солёно-арбузные гости" (так звали того из малышей, который питался солёными арбузами)... Поскольку детишки бегали не вместе, а поодиночке, каждый своей отдельной "гостевой ватагой", то разного типа "гости" не оказывались на одном празднике вместе, однако поначалу они перемещались довольно бойко - и довольно скоро ойкумена начала от них стонать.
  
   По мнению очевидцев-Артигемонов, ситуация с "гостями" напоминала ситуацию с дрессированными медведями; одно время было модно водить по праздникам медведей, а водить таким образом обезьян было запрещено - ведь отличить обезьяну от человека практически невозможно. Вообразите, стало быть, ораву дрессированных медведей, приведённых на гулянку: сперва они показывают уморительные трюки и всем прикольно, однако потом дрессировщик напивается, жратва кончается, неухоженнные медведи начинают слоняться кто куда, топчут и подъедают всё что попадётся - и все, кто ещё не валяются мертвецки пьяными, впадают в истерику: обезумевшие звери, мол, нападают на людей, защитимся как можем!.. Аналогичное происходило и с "гостями". Поначалу все жутко веселились, когда те являлись, заставляли этих "ненастоящих человечков" исполнять всякую работу напоказ, например, таскать воду - они делали это неумело, нелепо имитируя действия людей, и выглядели очень потешно; однако жрать-то им надо было всё больше и больше, ведь они росли, и постепенно к ним стали относиться всё более истерически-агрессивно. "Гости" набегали, показывали два-три трюка и кидались жрать; их начинали гонять, всё более зверски - и они в ужасе метались по территории пиршества, поневоле чиня разор. Их принимались рубить топорами, палить огнём - они на ходу теряли человеческий облик, превращались в студень, извивались, ползли, от них отваливались куски... Нападать на людей в ответ "гости" не пытались, но это не добавляло к ним симпатии: времена были мирные, нападения на людей происходили редко и в расчёт не брались - поедание запаса пищи почиталось едва ли не максимально возможным причинением зла. Когда эта напасть неожиданно пошла на убыль, ойкумена с облегчением вздохнула и приняла решение не вспоминать даже и самого наименования их, чтобы не призвать ненароком вновь; все их обозначения надолго оказались табуированы. Как уже было сказано, эти несчастные звались "такие-то гости", или "голодные гости", а также "чёрные гости" - или же просто "гости", что произносилось с особой интонацией: "гости", иначе говоря - "гости курсивом". Печально и символично: насельники места, изначально устроенного как гостеприимная обитель, возжелали забыть имена, указывавшие им на невыполненный долг гостеприимства; стоит ли удивляться, что сие семя отречения принесло в дальнейшем немало горьких плодов.
  
   Что касается самих "гостей курсивом", то они постепенно утратили подвижность и закуклились наподобие того как это происходит с личинками; трудно вообразить, какие существа должны были бы выйти из куколок, если бы цикл развития протекал успешно - однако всё указывает на то, что цикл оказался поломан: вместо трансформации в следующую стадию они стали превращаться в кладки яиц. Яйца этих кладок первоначально несли на себе пеленги материнских существ, но по мере лежания эти пеленги гасли, и яйца оказывались непеленгованными, неодушевлёнными. Такое яйцо может быть активировано со стороны, с тем чтобы родилось совершенно новое существо или, напротив, вышло какое-то преждежившее; однако заполучить яйцо из гостевой кладки было делом нелёгким. Кладки эти располагались в безлюдных местах, обычно неглубоко под землёй ("гости" просто ложились и слегка закапывались, либо их просто присыпало пылью), так что вроде как самое главное знать места, подходи да бери! - однако на деле эти кладки проявляли ментальную активность, многих отпугивали, хотя кого-то и приманивали, и чаще всего не позволяли забирать свои яйца и высиживать их отдельно.
  
   В полноценные кладки превратились только пятеро из бедолаг, двое остались лежать под землёй в состоянии однородной массы - однако гостевых кладок получилось не пять, а довольно-таки большое число: пока "гости" ещё двигались, от них время от времени отваливались куски, каждый из которых тоже превращался в кладку, как правило сильно увеличиваясь при этом в размерах. Большую часть этих кладок в конечном итоге обнаружила и взяла на попечение Мать Алестра; Старшие приняли решение считать эти кладки заповедными и без особой необходимости не трогать. Очевидно было, что каждая из них может быть использована как мощный транспортный узел, особенно при помощи Алестры; поскольку никаких значительных перебросок в текущий период не ожидалось, то следовало сберегать их на будущее как некоторый "неприкосновенный запас".
  
   Теперь переходим к разговору о глобах Сростка, принимавших активное участие в "распечатывании" нашей кладки - кладки Организации Троек под Северным Городом, в Чаше Луны.
  
   Глобы Сростка (ОГ Сростка) - в высшей степени своеобразная ветвь Обитателей Глубин. Ближайшим предком Сростка является Большой Гарденокт (он же Гарденокт-старший или Цербер-старший, именуемый Великий Ночной Страж) - один из тех Отцов, кто во многих и весьма разнообразных формах издревле несёт охранное служение. У глобов Сростка есть все основания считать себя прямыми наследниками Большого Гарденокта, полноценными носителями его харизмы и могущества, и вместе с тем они однозначно полагают себя "до времени запечатанными" и обычно не пускают свои гигантские силы в ход; это связано с теми особенностями их физического и психического устройства, которые вынуждают глобов Сростка видеть себя душевнобольными - безумцами, нуждающимися в решётках и цепях. Причина сего в следующем.
  
   Главная физическая особенность глобов Сростка - то, что они не отделяются друг от друга при рождении и, стало быть, оказываются вынуждены жить единым кустом, вырастая друг на друге, что вызывает ужас и отвращение у прочих, обыкновенных глобов, так называемых "глобов бомонда". Современный способ глобовского воспроизводства подразумевает, что дитя отрывается от материнского тела в виде мягкого медузоподобного комочка, таким образом достаточно долгое время плавает по океану в качестве "ваганта" (то есть странника, бродяги), наращивая массу тела, после чего садится на дно, обрастает твёрдой скорлупой наподобие коралла и далее разрастается уже как взрослый глоб, а плавать более не может. В древности было не так: взрослые глобы легко могли менять формы тела и перемещаться, многие из них летали, наподобие носимых ветрами городов или воздушных замков, но и детей зато они отделяли от себя иначе - вместе с большими кусками своего твёрдого тела. Одним из самых подвижных был Большой Гарденокт; вплоть до последнего столетия жизни на нашей планете он взмывал в небеса и реял в высотах чёрной громадой, сияющей множеством глаз. Трагический парадокс: именно его прямые потомки по плоти, глобы Сростка, являются самыми неподвижными из современных глобов, не имеющими стадии ваганта; скорее всего, такая ситуация не случайна, а закономерна - сам Гарденокт ещё умел управляться со своим гигантским и очень сложно устроенным телом, а вот его наследники справиться с этим хозяйством уже не смогли. Многое изменилось в мире, многие возможности были утрачены, поэтому неудивительно, что владение древним богатством связано с серьёзными физическими затруднениями; это самое у глобов Сростка мы и наблюдаем.
  
   Невозможность телесного разделения Сростка приводит к недопустимой для глобовской жизни скученности, тесноте, духоте и так далее - следствием чего являются всевозможные психические аберрации: бред, неконтролируемое впадение в мысли друг друга, спутывание себя с другими, внезапные и порою длительные потери сознания, когда существо пребывает на грани смерти или вовсе умирает, постоянный шум и гвалт в голове, внезапно охватывающие массовые психозы... Глобы Сростка воспринимают свой дом как прибежище умалишённых, а себя как его пациентов то ли узников - однако не ненавидят друг друга, а нежно любят, хотя и страшно утомляются, зверски раздражаются, всемерно критикуют и подозревают друг друга - не идеализируют, короче говоря. Глобы Сростка видят и показывают себя в образах гигантских фигур со связанными за спиной крыльями, которые одновременно являют собою рукава смирительной рубашки: "рубашка не в размер, но по уму"; они верят, что когда исполнится время, их крылья окажутся развязаны - и тогда они смогут в полноте исполнять служение Стражей, а сейчас имеют право использовать свои силы лишь для таких дел, которые не причинят никому зла, прежде всего для призывов о помощи. Глобы Сростка мучительно неравнодушны по части жалости и справедливости, они неустанно мысленно обозревают ойкумену из конца в конец, вступают в контакты, являются живущим на суше в качестве то грозных ангелов, то трагических демонов - сие зависит скорее от ментальности тех, кто их воспринимает, чем от них самих. В пост-стелламарские времена, когда положение в ойкумене неуклонно ухудшалось, глобы Сростка всё больше страдали, изнемогали, то вмешивались в жизнь людей, то не вмешивались; Арийская Территория, охваченная тотальной войной, в частности Северный Город со всей Лунной Чашей, то и дело оказывался в центре их болезненного внимания.
  
   Когда Мать Алестра начала всё громче и громче взывать к Небесам о помощи, глобы Сростка услышали этот зов и присоединились к нему; оценив ситуацию, Старшие приняли решение о "высылке десанта" - и благословили глобов Сростка распечатать гостевую кладку в Чаше Луны, которую Алестра с давних пор заботливо опекала. Часть тела "гостя курсивом", бродившего некогда в этих северных краях, роняя куски, Алестра засосала в свои топи весьма глубоко - после чего согревала и растила, покуда не образовалась гроздь неактивированных яиц, готовых сделаться обителями жизней. Глобы Сростка с трепетом приняли известие о том, что могут прикоснуться к этой кладке и вместе с Алестрой принять участие в порождении "особого контингента"; они не дерзнули воспользоваться сей возможностью, чтобы самим выйти в телах, ибо считали, что час их освобождения ещё не пробил - но определённая доля отцовства в отношении прошедших чрез кладку Организации Троек на них несомненно лежит.
  
   Были, однако, и другие существа, оказавшие на нашу кладку значительное влияние; среди них были и глобы бомонда, и Артигемоны... - кое с кем из них лично я связан гораздо ближе чем с глобами Сростка, однако об этом потом. Сейчас нам в первую очередь необходимо отфиксировать значение влияния на кладку так называемой Суперсистемы, "суперсистемы-с-большой-буквы" - которую смело можно назвать самой универсальной из современных суперсистем ойкумены.
  
   Так называемая Суперсистема, которую мы обозначаем с прописной буквы, чтобы выделить её из великого множества местных суперсистем, была менее тысячи лет назад создана Артигемонами как дополнительный, искусственный орган Матери Алестры - орган настолько мощный, чтобы в перспективе он мог заменить саму Алестру, если она ослабеет или умрёт. У создававших Суперсистему Артигемонов были дурные цели: они мечтали освободиться от Матери, потому что она не соглашалась исполнять все их прихоти, порою очень страшные и опасные для жизни на Земле - и надеялись ослабить Алестру, а своё искусственное творение усилить настолько, чтобы возможно было в полной мере обходиться и без Матери. Работа по созданию Суперсистемы была поистине титанической, к ней были привлечены многие из лучших умов ойкумены; мало кто из них был способен оценить грандиозность замысла, да Артигемоны и не рвались открывать своих целей, однако частные плюсы в устроении такого рода "интегрирующей машины" были налицо. В итоге Суперсистема оказалась действительно могучей "компьютерной империей", в которой были задействованы многие разные силы - и, как водится, в этой сокровищнице можно было встретить и очень хорошее, и очень плохое. Когда Мать Алестра ослабела настолько, что оказалась не в силах возрождать Артигемонов в телах - многие из них стали обитателями Суперсистемы и вели в дальнейшем виртуальное существование бесплотных духов. В Суперсистеме обитали также и другие существа, внутри неё могли рождаться новые лица, могли возрождаться преждежившие; вот только полноценных тел обеспечить она не могла, вся эта жизнь проходила внутри информационных структур.
  
   Мать Алестра и вправду относилась к Суперсистеме как к своей части тела: печалилась о детях и их бесчинствах, но сколько было сил оказывала им помощь уже через сей новый орган; этой же самой Суперсистемой Алестра воспользовалась, чтобы воззвать к Отцам - образно говоря, превратила механический орган в живой поющий орган. Уже на том этапе была заложена тесная связь между Суперсистемой и нашей кладкой: все переговоры насчёт распечатывания её, разрешение и благословение Отцов протекли по сетям Суперсистемы, наполняя её - силами, а живущих в ней и слушающих её существ - разнообразными надеждами. Сети Суперсистемы и локус кладки оказались доступны друг другу; всё происходившее в Суперсистеме когда-либо, всё бывшее и небывшее, воображённое кем-либо из её обитателей - всё оказалось разомкнуто в отношении нашей кладки, что угодно могло отобразиться и прорасти тысячей разных способов.
  
   Я прилагаю столько усилий к изображению сей причудливой, заковыристой картины прежде всего потому, что всё это исключительно важно для меня самого. Дело в том, что скорее всего я родился впервые именно в Суперсистеме - можно сказать "родился", а можно сказать "был зачат": похоже на то, что возник-то я в ней, но фактически там не жил, а был переправлен на землю моего первого рождения, где родился и рос, постепенно осознавая, что моя настоящая родина где-то далеко - и что мне нужно туда, домой. Я легко и рано вступил в контакт с суперсистемой разведчиков и волонтёрил, странствуя по мирам - конечно, мне нравилось, однако всё это было не то; когда Отцы разрешили активировать кладку под Северным Городом, я естественным образом оказался среди тех, кто должен был там родиться. Слова "естественным образом" означают, что в числе пробуждающих кладку были те самые обитатели Суперсистемы, которые зачали и потеряли меня в своё время - теперь они вольно или невольно, сознательно или бессознательно стали звать меня, и я пришёл.
  
   Тихое, укромное место в лесу; зачарованное безвременье; сосновые иглы и муравейники, багульник и голубика, умирающий и оживающий солнечный свет - осень и весна сливаются для меня воедино, потому что личные впечатления рождения неотделимы от впечатлений тех, кто вложился в сие рождение, кто стоял над моей колыбелью. Мятущиеся души моих родителей бродили по прелым листьям ещё осенью, сам я покинул болотное лоно Алестры весной - и восторг новой жизни сплавил во мне осенние образы с весенними навек. Брусничник и мхи, полуоткрытые почки на влажных ветвях вербы, стрелки зелени в коконах-локонах истлевающей седины - осень или весна, всё это дорожные знаки долгожданного возвращения домой.
  
   Мои ранние воспоминания наполнены скорее переживаниями, чем информацией к размышлению - это касается и самых первых впечатлений жизни, лесных, и более поздних, относящихся уже ко всяким военным событиям. Многие факты моей собственной биографии знакомы мне лишь чисто внешним образом, по свидетельствам друзей; сам я либо не помню их вообще, либо помню отдельные яркие картинки, подобные вырезанным из кинофильма кадрам. Может быть, это вовсе даже и не странно - ведь воспоминания раннего детства в мире первого моего рождения выглядят сходным образом: море эмоций и мало фактов, а которые есть - те известны скорее по рассказам взрослых, чем собственной разумной памятью; да и было всё это - я имею в виду возвращение домой - реально давно, моей здешней жизни минуло почти десяток лет, в мире же первого моего рождения с той поры натикало годов едва ли не сорок. Короче, к тому, чтобы плохо помнить происходившее в первые годы жизни здесь, у меня имеются вполне объективные обоснования; однако есть и ещё одна сторона дела, которая затрудняет процесс воспоминаний весьма специфическим образом - и эта сторона дела определяется моими отношениями с Суперсистемой.
  
   О Суперсистема - океан иллюзий, универсум расчётов, империя альтернатив!.. Мои ближайшие предки-Артигемоны резвились в её водах, отчасти и впрямь не боясь, отчасти воспрещая себе бояться созданной их собственными же руками махины; не боялся в раннем детстве её и я. Как сейчас помню, мы с друзьями могли веселиться, выдвигая шутливые и фантастические предложения-предположения, тут же в лицах изображая друг другу, как бы оно было если... - и это "если" мгновенно обрастало красочной плотью, мы уже воочию видели подробности непроизошедших, пять минут назад из пальца высосанных событий. Я далеко не рано задался вопросом, сколько из таких ярких сценок было в действительности, а сколько мы придумали по ходу совершенно других ситуаций, канувших в забвение; лишь когда мне понадобилось совмещать множество фактов, чтобы выстроить причинно-следственную панораму, я до холодного пота ужаснулся, поняв, какой процент в моих воспоминаниях безмятежной туфты. Я не знал тогда ещё слова "Суперсистема" (и даже просто "суперсистема"), однако понимал, что всё это не тривиальные выдумки - что сии выдумки имеют в себе некую силу, что некая иллюзорная реальность услужливо простирается под ноги скатертью-дорогой, уводящей в безумие, в бред, в сновидения наяву. Содрогнувшись перед разверзшейся пропастью, я постановил для себя доверять только тем фактам, которые могут быть подтверждены извне; позже, когда моя психика малость устаканилась, я стал свободнее погружаться в волны мирового эфира, улавливая вероятные связи и возможные созвучия вещей - однако всерьёз полагаться я и сейчас могу лишь на фактическое, внешнее, на то что в принципе "проверябельно" с надёжной, прочной, задницей-на-земле точки зрения.
  
   Летом 01 года по Черте Мира я пережил без преувеличения страшный момент. Обстановка была странноватая, невнятная; военные действия по стране уже прекратились, однако в обществе нарастали тягостные недоумения - как теперь жить, как строить отношения с теми, с кем ранее их строить не приходилось, как переоценивать старые ценности... Многие "люди войны" остро чувствовали себя невостребованными, неуместными на предстоящем празднике жизни - тем более что находились те, кто прямо говорил им такое в лицо. Большинство моих друзей пребывало в депрессии, кое у кого откровенно ехала крыша; не избежал общей участи и я. Незаметно для себя самого я начал всё чаще прибегать к ласковым утешениям Суперсистемы - тратить всё больше времени на погружение в грёзы, на воспоминания острых моментов наслаждения боевой юности, пережитых некогда чистых чувств, высоких порывов и широких плеч надёжных друзей... Мне не хотелось думать, что место жизни в моей душе всё основательнее занимает бред - покуда однажды бред не ворвался в реальность ослепительным солнечным светом на крыше Центра, когда полдень с пренаглой ухмылкой вдруг превратился в закат, захлестнувший меня торжествующим полотнищем безумия. Эта картина одновременно и сокрушила меня, и спасла - ибо я немедля сдался в руки врача, которому доверял, чтобы тот затворил меня в четыре голые стены, исключающие какое бы то ни было сходство реальности с бредом. Там я пребывал, пока не научился блокировать сигналы опутывающих меня каналов Суперсистемы; это было не слишком трудно, ведь по выбору моему я категорически белый человек: "извольте говорить со мною СНАРУЖИ моей головы!" - моё твёрдое кредо. Подводя итоги сего приключения, я хочу подчеркнуть, что пережитый тогда страх ставит очень серьёзную преграду моим попыткам вспомнить что-либо хорошо забытое из моей биографии - факты, встречи с людьми, происшествия... - и боюсь я не просто провалиться в Суперсистему, навспоминать такого, чего в реальности не было, зато было или могло быть в какой-либо суперсистемной альтернативе; я боюсь куда более страшного, непоправимого: что когда я сумею из этой альтернативы вынырнуть (или когда меня сумеют оттуда выудить), я не в силах буду поверить, что теперь передо мной и правда реальность, а не очередной обман. И вот тогда мне каюк - голова покатится и на место уже не возвратится. "Мой весёлый звонкий мяч, ты куда помчался вскачь..." Мммда.
  
   Рассуждая о владении информацией, достоверной и не очень, следует отметить, что волонтёрам, сбрасываемым на место выполнения квеста, полагается самый минимальный инфопакет - остальное они должны раздобывать сами, иначе теоретические знания не будут срастаться с практикой вообще никак. Поэтому сведения, с которыми мы пришли в этот мир, отчасти определялись опытом пребывания в других местах, отчасти тем, что мы получили, проходя через родовые пути Алестры - притом полученное от Алестры тоже неизбежно пропускалось сквозь призму предшествующего опыта. Скажем, лично у меня довлел образ освободительной войны против захватчиков-расистов, известный мне по истории мира моего первого рождения, и сей образ сильно деформировал восприятие, пока не набралось достаточно реальных впечатлений. К примеру, мы знали, что неарийцы тут "исконные", арийцы же "пришли" (когда?.. даже про мифические триста лет войны мы услышали очень нескоро, а про фактические три тыщи даже и не думали!) - значит, арийцы захватчики; этому представлению соответствовало и то, что арийцы вели себя более агрессивно и вдобавок были расистски настроены. Опять-таки, мы понимали, что у арийцев имеется развитая культура пыток, а неарийцы в этом отношении строго воздерживаются - и делали из этого выводы не в пользу арийцев. По совокупности факторов мы вступили в войну заведомо на стороне неарийцев, хотя понимали, что и их тоже следует окорачивать, и что наша задача - добиться от всех мира для всех. Ситуацию усугубляло то, что ни те, ни другие не верили, что противоположная сторона пойдёт на мир: арийцы считали, что неарийцы одолевают и вскоре одолеют, поэтому не остановятся ни за что (как в песне про человека и волка - но это мы узнали сильно позже, сблизившись с арийцами); неарийцы же считали, что арийцы зациклились на расизме и что толку от мира не будет, хотя, конечно, он всем очень нужен (агрессивные радикалы среди неарийцев тоже имелись, но всё-таки меньше, чем у арийцев). По всему по этому для начала мы взялись защищать неарийцев и вообще любых "противников режима", причём защита эта была весьма наступательной и жёсткой - кровь лилась рекой. Некоторая часть нашего отряда делала упор на защиту домашних животных, притом занимались этим они тоже с деформированной картиной в голове: ситуации жестокого обращения с животными в реальности и правда встречались, но вообще-то отношение к животным было совсем не таким как оно бывает порой - и арийцы, и неарийцы ценили домашних животных едва ли не как людей, и жестокое обращение с ними осуществлялось с той позиции, как если бы это были люди (сподвижники врагов, неверные соратники и т.п.)
  
   Мы были безжалостны, азартны и хищны, притом не просто тупо кровожадны - мы были безудержно, неистово жадны до приключений, до всякого рода острых ощущений. Уже теперь, на нынешнем этапе, узнав о нашем происхождении от "гостей", я впал в дикий восторг, ибо картина сложилась: "эгегегей, мы - приключенческие гости, ща живо все приключения у вас сожрём!.." Сочетание двух таких мощных подспудных доминант - с одной стороны, "приключенческих гостей", с другой - "освобождённых от цепей ангелов справедливости", - могло оказаться для ойкумены убийственным, но как-то вот в конечном итоге всё срослось. Колоссально важно, что с нами со всеми, в частности со мной, обошлись совершенно иначе, чем с "гостями": несмотря на нашу нечеловеческую алчность до приключений, мы были приняты, нас воспитывали как своих собственных одичалых малолеток, нас любили; закон Атлантики оказался исполнен - а не отвергнут, как тогда.
  
   Начиная писать сию книгу, я то и дело онемевал, захлёбываясь от невозможности изобразить живую, дышащую громаду бытия посредством слов; я несказанно благодарен этим страницам и всем тем, кто решится их прочитать, за обретение нового уровня понимания и дерзновения. Не стану утверждать, что проделанный труд научил меня писательскому мастерству - я по-прежнему многословен и зануден, мне плохо удаётся развлекать читателя и обеспечивать ему должный отдых без отрыва от повествования; однако для себя я приобрёл за это время немало ценного. Я научился проговаривать публично, в расчёте на несведущую аудиторию, многое из того, что привык обсуждать только с друзьями или же с теми, кто заведомо в курсе дела; я перестал бояться вводить новые понятия и имена. Для меня это важно, и посему нелицемерное спасибо всем.
  
   Формулируя вступление, я не дерзнул называть имени нашей родины прямо, хотя буквально вскорости прозвучало указание на него; завершая ныне первую часть книги, я хочу произнести то, что уже несомненно известно читателю - произнести вслух, ибо это нужно в первую очередь мне самому. Земля Алестры! - скажу я, удерживая на губах вкус этого дивного имени; несравненная моя родина, земля моей любви. Мой порт приписки - Земля Алестры.
  
   Сей монументальный труд носит название "Черта Мира", ибо главной задачей я полагаю рассказ о том, как удалось покончить с войной и начать новую жизнь, отделённую от прошлого Чертой Мира; однако читатель свидетель, что прежде чем повествовать о событиях вокруг Черты Мира, приходится набросать панораму жизни ойкумены, забираясь при этом далеко вглубь истории - чтобы, так сказать, изобразить характерные черты мира во всей красе. Данный каламбур - "Черта Мира" и "черты мира" - был изобретён не мной, а кое-кем из читателей; другой, узнав об этом, предложил и ещё более экстравагантный вариант: альбом исторических зарисовок "Черти Мира", в коем должна содержаться портретная галерея наиболее выдающихся деятелей определённого толка - прежде всего, конечно же, Артигемонов. Сия трёхчастная схема греет моё сердце элегантной завершённостью; представляется, что если первая часть книги, которая уже перед вами, имеет все основания называться "Черты Мира", то второй должна быть собственно "Черта Мира" с конкретным описанием соответствующих лет - третью же в таком случае следует наименовать "Черти Мира" и уж излагать содержание в соответствующем ключе. Идея настолько хороша, что я полагаю необходимым поделиться ею здесь же и немедля как некоей вполне законченной миниатюрой; что из всего этого получится в дальнейшем, покажет время.
  
   Ну а теперь наконец перейдём ко второй части книги.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"