В то время и в средних широтах гуляли пассаты,
в то время деревья, как водится, были большими...
Размеренный пульс окончания семидесятых
стучал, как поздней нам сказали, в застойном режиме.
Уже д'Артаньян возвратил королеве подвески,
и Гоголь уже написал о летающей панне...
Я помню девчонку с мальчишкой. Обычных. Советских.
Живых, остроумных и слывших душою компаний.
Им были еще неизвестны объятия сплина;
для них в партитуре нашлись энергичные ноты:
они хохотали и пили дешевые вина,
они бесподобно умели травить анекдоты.
Но только они попадали в одно помещенье -
как будто бы свет выключался в большом кинозале...
Планета на эти часы прекращала вращенье,
и словно по прихоти мага, слова исчезали.
И воздух сгущался, как жар вулканической Этны;
Они замирали, друг друга коснувшись случайно...
Меж ними струилось молчанье, как дым сигаретный,
и всем очевидна была их неловкая тайна.
А рядом - горбушки, стаканы да шпроты. Аскеза.
А рядом - лились из колонок битловские нотки...
Но стоила мессы их странная кома together,
смесь боли и счастья, смятенный отрезок короткий.
Любовь и такою бывает - пугливее лани.
И тех, кто в себе ее носит, никто не осудит...

Полгода спустя он бессмысленно сгинет в Афгане.
Она выйдет замуж.
Но помнить, наверное, будет.