Сколько себя помнил, Ягос всегда был рыбаком. Он жил на берегу моря и рыбачил всегда - вначале с отцом, а потом и сам, и с детьми, вставал в предрассветной мгле, натягивал продублённую морской солью рубаху и, подобрав снасть, шёл к лодке. Все делалось молча, практически беззвучно, а первым звуком утра всегда становилось "шшшух" -это лодка соскальзывала с песка в море, и сразу затем - "плахххх" - она стукалась о первую волну и шум моря песней здоровался с ним. Были дни, когда улов был удачным, а были дни пустые и молча, лишь скрежеща зубами, он возвращался домой. Ещё были шторма, тогда Ягос шёл на берег и слушал море, пел с ним грозную песню в сердце своём. Но не было и дня, чтобы он не подошёл, не поздоровался с морем.
Б-г дал ему двух сыновей, двух хороших рыбаков, но пришла война и рыбаки стали солдатами, да что там, они стали пушечным мясом, стухшим на бесконечных просторах войны. Жена его так и сгорела с горя в одночасье, а сам Яго не смог больше видеть море - то ласковое, то грозное, но всегда родное. Не оно прибрало его родных, как это было всегда, нет, земля поглотила их, твёрдая и неживая. Старый рыбак ждал голоса моря, но оно почему-то говорило не то и не о том. Море забыло его, и Яго понял, пришло время уходить.
Он шёл по разорённой стране, питаясь полем и лесом, нигде не находил он покоя среди людей, может потому и шёл всё дальше, пока не дошёл до озера. Оно обмелело за последние годы, и как-то человек не приживался у него, но для Яго оно показалось новым домом - тихое спокойное и безлюдное. Он поселился там и в пару дней сбил себе хижину, потом с любовью в несколько недель выдолбил из поваленного дерева лодчонку и соорудил снасть. Только тогда он почувствовал себя полностью на месте, будто всю жизнь он провёл тут, будто и не было никакого моря.
Озеро было очень старым и питалось от дождей, да изредка от сезонных зимних речушек, которые похоже, давно забыли про него, но это уж лакомство. Как Ягус об этом узнал? Так это озеро нашептало рыбаку долгими днями, пока он, забравшись на середину, ловил рыбу. Озеро было пресным и чуть мутноватым, но вода была вкусна и Яго пил её во время лова. Было хорошо и покойно, но не было одного, совсем мелочи - не было рыбы. Это не огорчало старика, он по-прежнему вставал перед рассветом и надевал давно уже прохудившуюся рубаху и шёл к долблёнке. Ему было очень важно встретить тишину рассвета вместе с озером, и он оставался верен этому всегда.
"грршух" - здоровалась прибрежная галька. "пшш-плюх", здоровалось с лодкой озеро. "Ииэххо", отвечал им всем старик и грёб на середину, чтобы еще день просидеть с удочкой и не выловить ничего, но услышать много новых историй.
Иногда он ходил вокруг озера, это было обычно на закате, в основном для того, чтобы собрать ягод и зерна с полей и леска, но был в этом обходе ритуал, вроде как хозяин обходит свои владенья примечая - тут прохудилось, надо подправить, а тут вроде и ничего, держится. С каждым таким обходом он видел, как мельчает его Озеро, "ничего, думал он, придёт зима и будут дожди. Реки вновь пробьют дорогу сюда и рыба придёт. Я не буду её поначалу ловить, дам размножится и нам будет хорошо".
Время шло, и наступали холода, а дожди всё не шли, будто тучи стороной решили обойти эту разорённую войной землю, не желая смывать грязь и позор войны. Яго совсем усох, на полях зерно выхолостилось, но он обходил сильно помельчавшее озеро каждый вечер, а каждое утро приходилось подтягивать лодку всё дальше, к отступающей воде и с каждым днём лодка казалась тяжелей, слабеющему старику.
Дни умирали, отдавая силы ночам и холодным ветрам, вылизывающим побережье. Казалось, вместе с днями умирает и озеро, погибает сам старик. Холодным осенним вечером, старик вышел покупаться в озере и долго брёл по мелководью, пока лишь на середине вода не углубилась так, что стало ему по плечи, тогда он побрёл дальше и перебрался на другую сторону по зябкой воде, ни разу не оторвав ног ото дна.
- Стареем мы с тобой, озеро, ну ничего, скоро дожди, а там и рыба пойдёт. Так всегда бывает в мире. Переживём.
Он теперь не обходил озеро после ежедневных рыбалок, а бродил в воде, словно не чувствуя холода. Вода становилось всё мутнее, и мелела день ото дня, будто из озера вынули пробку внизу. Старик почти не ел, только пил из озера, будто живительный бульон - тем и жил. Однажды во время своих прогулок по дну, что-то, будто хлестнуло его по ноге пробудивего от оцепенения:
- Значит, ты живёшь в этом озере, как и я. Вот хитрая рыба. Давай знакомиться, я не буду тебя ловить. Мы подружимся и будем говорить. Меня зовут Ягос, я с моря пришёл, а может и не пришёл, а всегда жил здесь. А ты где жила?...
Рыба не отвечала, да и вообще не попадалась ему. Яго забросил ежедневные рыбалки и теперь целыми днями ходил по озеру, быстро превращающемуся в большую лужу и говорил, он торопливо пересказывал всё что знал, всю свою жизнь. Все рассказы, подслушанные у моря и в дороге к Озеру. Он говорил не с ним, он относился уже к рыбе, по-старчески шаркая по дну ногами и всё время приговаривая.
- Я доберусь до тебя, рыба и тогда уж ты не отвертишься, тебе придётся со мной подружиться, придётся рассказать мне свою историю и перезимовать рядом, до весны.
Стоял декабрь и по краям лужи уже льдило берега, Рыбак с хрустом обламывал босыми ногами мутновато белую корочку. Теперь ему было чуть глубже, чем покалено и он как безумный бродил по остаткам лужи, заговариваясь и зовя рыбу. Его шатало, он почти не мог пить эту кашицу. На губах запеклись корки, а глаза покраснели и распухли.
В тот день он не пошёл в хижину, слишком далеко показалось старику, да и бесполезно. Там же, на самом краю, он свернулся калачиком и растворился в забытьи. На утро вода ещё больше отошла и старик доковыляв до льдистой кромки, стал умываться, всё больше размазывая грязь по почерневшему лицу, не выдержав, он упал но так и не погрузился в воду...
Больный щелчок рыбьего хвоста пробудил его - рыба плясала в луже вокруг него, она говорила:
- Я тебя поймала старик, настал день и я поймала тебя, со всеми историями, лодкой и хижиной, смотри же...
Старик, на дрожащих руках приподнялся и увидел - небо почернело, заполненное тучами, что сгущались и дрожали над ним. Словно кто-то наверху решил, что земля намучилась сполна и заслужила прощения. Хляби небесные одночастно отворились и наполнили землю влагой, покрыли её искуплением. А посреди водоворота, мелкой щепкой белел старик, надёжно укреплённый на золотисто огненной спине гигантской рыбы, мощно рассекающей все препятствия и баюкающим голосом вещавшей ему.
- Давным-давно, всю землю покрывали воды, и жизнь была водой. Плыла я по вышнему морю, но заплыла далеко, пересекла горизонт, но вот ... вот я и дома
- Да, - сказал, или подумал, что сказал, старик - Вот мы и дома
N.B.: Я сидел у Шломи, заканчивал обычную в этот день терапию и он мне сказал.
- Знаешь, меня мучает кошмар на яву, будто я, человек, иду по берегу моря, да нет какого там моря, просто озерца или большой лужи и по мере того, как я её обхожу, она высыхает. Я понимаю, что стоит ей иссохнуть совсем, то я, да нет, просто человек, умрет. Скажи, Натанэль, как с этим бороться.
И я ему рассказал, а он мне разрешил это или почти это записать