Рейнольдс Аластер
"Кинжал в Виши"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Актерская труппа, странствующая по откатившейся к средневековью Европе будущего, завладевает долгоживущим реликтом прежней чудодейственной технологии. Что с ним делать?

Аластер РЕЙНОЛЬДС

КИНЖАЛ В ВИШИ

  
  
   Актерская труппа, странствующая по откатившейся к средневековью Европе будущего, завладевает долгоживущим реликтом прежней чудодейственной технологии. Что с ним делать?
  

Перевод: Н.П. Фурзиков

  
   Если бы не ухаб на дороге и не мочевой пузырь мастера Гийома, мы никогда не встретили бы рыцаря.
   Как раз запах старой сумки моего хозяина, в которой он нес свои бумаги, когда пробирался в Вальде, возвращает меня в тот холодный вечер. Это было ранней зимой тридцать второго года правления девятнадцатого императора, где-то на дороге между Вьерзоном и Буржем. Мы ехали уже несколько часов после нашего последнего представления, когда наш фургон накренился, из-за чего ручка мастера Гийома соскользнула, и на его рукописи осталась чернильная полоска.
   Мастер Гийом скомкал лист. Он отодвинул деревянную перегородку, установленную в передней части нашего фургона для общения с возницей, который сидел снаружи на скамье над передними колесами. Мастер просунул руку сквозь открывшийся проем и выбросил оскорбительный предмет в ночь.
   Он наклонился вперед и позвал: - Фергюс, мне нужно отлить.
   Наш возница крикнул в ответ: - А это не может подождать, мастер Гийом, пока мы не остановимся, чтобы дать отдых упряжке?
   - Я бы не просил, если бы это могло подождать, брат.
   Наш мастер-солдат Бернар, который дремал вместе с нами в фургоне, проснулся.
   - Пойду с тобой, Гийом. Когда Фергюсу будет столько же лет, сколько нам, он будет лучше понимать нужды стариков.
   - Смотрите по сторонам, - сказал Фергюс, когда его лошади зафыркали и зацокали копытами по земле. - Это не самая безопасная дорога во Франции.
   Бернар рассмеялся. - Какая же?
   Он толкнул Иду, спавшую на своей койке.
   - Что такое?
   Бернар открыл коробку, порылся в ней и протянул ей пистолет с частицами. - Иди помаши им, сестра, и сделай вид, что все под контролем. Нам с Гийомом нужно отлить.
   - Слишком много пьете, - сказала Ида, протирая глаза от сна. - Особенно драматург. Из него выходит больше мочи, чем слов.
   Она натянула сапоги и пальто длиной до колен, открыла заднюю дверцу и забралась на крышу по приставной лестнице, прикрепленной к задней части фургона.
   Нарочито театрально крикнула сверху: - Сколько осталось патронов, мастер-солдат?
   - Двенадцать при полной мощности, - решительно ответил Бернар. - И лучше не тратить их на лис.
   Мастер Гийом и Бернар вышли из фургона и отошли на два десятка шагов назад тем же путем, каким мы приехали. Я наблюдал за ними через заднее стекло, мысленно фиксируя эту сцену так, как, по моим представлениям, поступил бы мастер Гийом. Даже если я еще не мог прочитать или написать больше сотни слов, все равно мог запечатлеть в своей памяти яркую сцену. Однажды, уверял я себя, я запечатлею этот момент на бумаге.
   Луна превратила дорогу в молочную ленту, окаймленную чернильно-темными краями обочин и леса. Издалека послышался звон церковного колокола.
   Мастер Гийом остановился, чтобы облегчить свой мочевой пузырь.
   Тонкая струйка, струя, а затем полный, услужливый поток. Пройдя несколько шагов, Бернар тоже присоединился к процессу.
   - Вы что, кони? - пожаловалась Ида. Я услышал шарканье ее каблуков по крыше, когда она повернулась, словно петух-флюгер, осматривая все стороны.
   - Лучше внутри, чем снаружи [перевернутый девиз неофициальной выставки уличного художника Бэнкси в Нью-Йорке в 2013 г., восходящий к высказыванию Поля Сезанна о достоинствах картин, написанных в студии и на открытом воздухе], сестра, - ответил Гийом.
   - Заканчивайте свои дела, вы оба. Мне не нравится здесь задерживаться.
   Ухнула сова. Мастер Гийом застегнул свою одежду. Бернар продолжал стоять, словно часовой, повернувшись к дороге своей высокой, широкой спиной. По моим представлениям, он уже тогда был стариком - хотя сейчас я намного старше, чем был Бернар, когда умер, - но обладал силой и уверенностью, которые не соответствовали его годам, и я верил тогда, что он ничего не боится в этом мире, ни людей, ни армии, ни оружия, ни призраков прошлого, кроме мысли о бесчестии.
   - Пожалуйста, хозяева, - прошептал я, умоляя мужчин поспешить обратно к фургону.
   Мастер Гийом повернулся первым. Он сделал шаг в нашем направлении, но затем остановился, заметив что-то справа от себя. Теперь я думаю, что это, должно быть, была бумага, которую он выбросил в ночь, хотя больше о ней никто не упоминал.
   Он сошел с дороги и с хрустом наступил в крапиву. Наклонился, когда его внимание привлек какой-то звук.
   Что произошло дальше, я знаю только из совместных показаний Бернара и мастера Гийома, когда они вернулись к фургону.
   Откуда-то из-за обочины донесся скрежещущий, прерывистый вздох.
   Скрежет перешел в бессловесный человеческий стон.
   - Бернар, - позвал мастер Гийом. - Подойди, пожалуйста. Здесь кто-то есть.
   - Осторожно, вы оба, - крикнул в ответ Фергюс.
   Я высунул голову из бокового окна фургона. - Мастер Гийом, я пойду вместо вас, сир!
   - Все в порядке, мальчик, - крикнул мне в ответ мастер Гийом. - Я пока не собираюсь на кладбище.
   - Верно, - сказал Бернар, дотрагиваясь рукой до его плеча. - Но я все равно должен идти первым.
   Бернар вытащил свой драгоценный кинжал с углеродистым лезвием. Как-то при случае он позволил мне осмотреть его, и я знал, что оружие передано Бернару через шесть поколений как мастер-солдату. Кинжал был тяжелым, но прекрасно сбалансированным, с крупицей обедненного урана, вделанной в рукоять.
   - Осторожно, брат, - сказал мастер Гийом.
   - В самом деле. Должно быть, он плох для засады, раз поднимает такой шум, но мы не будем рисковать. - Он протиснулся мимо мастера Гийома и осторожно спустился в канаву, скрытую подлеском. - Спокойно, друг, - сказал Бернар, обращаясь к темноте. Затем, обернувшись: - Здесь солдат, Ги, раненый. Он нам не враг.
   Мастер Гийом продрался сквозь заросли крапивы. В канаве вытянувшись лежал человек с непокрытой головой, одетый в черные доспехи. Руками мужчина прижимал к груди какую-то деревянную коробку.
   Бернар опустился на колени. Он убрал кинжал в ножны и положил руку на плечо мужчины.
   - Меня зовут Бернар, друг. А тебя?
   Мужчина неплохо говорил по-французски, но с тевтонским акцентом. - Сир Жозеф из Фридрихсхафена. Рыцарь императорской гвардии.
   - Когда-то я был на службе у императора, сир Жозеф, - признался Бернар. - В Третьем легионе, под командованием Хильдегарды из Монса. Уволен в отставку после битвы при Люцерне.
   По какой-то странной причине голос солдата дрогнул.
   - Ты был в Люцерне?
   - Да, и невралгия и паралич - вот что это значит. - Бернар натянуто улыбнулся. - Ты ранен, друг. Давай отнесем тебя в наш фургон, а потом отвезем в Бурж.
   Глаза мастера Гийома привыкли к полумраку. В доспехах мужчины от ребра до бедра зияла широкая трещина, залитая кровью. Мастер Гийом не мог сказать, была ли она нанесена клинком, пулей или ударом частиц.
   - Мне конец, - сказал Жозеф. Хотя он и был рыцарем, но, казалось, только что вышел из юношеского возраста.
   - Что случилось, мой друг? - обратился к нему мастер Гийом.
   - Они напали на нас примерно в двадцати лигах отсюда - устроили засаду на "Ландмейстер". Энергетическая артиллерия, несколько осадных бластеров.
   Мастер Гийом с серьезным видом кивнул. - Позавчера вечером мы видели и слышали сражение в направлении Орлеана. Сначала подумали, что это фейерверк, но потом поняли, что это нечто большее.
   - Вот именно, друг. - Жозеф перевел взгляд на мастера Гийома. - Как тебя зовут, путник? Ты тоже бывший солдат?
   - Гийом из Гента. Я с бродячей театральной труппой, мы направляемся на восток. Нас восемь человек. Возможно, вы слышали о...
   Жозеф мягко прервал его. - Вы верны императору, мастера?
   Бернар ответил: - До самой смерти.
   - А твой друг?
   - Я доверяю Ги как брату, - без колебаний ответил Бернар. - Мы вместе проехали много миль, как по Франции, так и за ее пределами.
   - Тогда я рад, что у меня есть два таких хороших друга, как вы. - Дыхание Жозефа участилось. - Боже, храни императора, но этот дар, который у меня с собой, должен быть доставлен в Авиньон.
   - Этот маленький сундучок? - спросил Бернар с легким удивлением.
   - Это бесценная реликвия, пожертвованная в качестве дара одним из монастырей в Низинах. Вы должны взять ее с собой, друзья. Если не сможете добраться до Авиньона сами, передайте этот дар солдатам его святейшества. - Жозеф страдальчески кашлянул. - Вы будете вознаграждены за свои старания.
   - Мы всего лишь актеры, сир.
   - И верные слуги императора, - добавил Бернар с сильным ударением. - Если таково твое желание, друг, мы выполним его.
   - Ты можешь доверять своим спутникам?
   - Да, - ответил Бернар. - Всем им, до самой смерти. Фостен не тот актер, которым себя считает, но и не предатель. Мальчик Руфус - лучший актер, чем когда-либо был конокрадом или карманником, и скорее умрет, чем подведет кого-либо из нас. У Иды острый язычок, но доброе сердце. Розмари хорошая и добросердечная, как и Фергюс. Слепой Бенедикт...
   - Сомневаюсь, что ему нужен полный отчет, - пробормотал мастер Гийом.
   - Не нужен, и я полагаюсь на ваше слово. - Жозеф снова кашлянул. - Должен предупредить вас, друзья. Враги императора находятся за границей, и они знают об этом подношении. У вас есть план маршрута?
   - Да, - подтвердил мастер Гийом. - Четыре ночи в Бурже, в маленькой таверне, где мы разыгрываем "Подарки Фортуны", затем в Мулен, где семь ночей мы выступаем в "Слепом Купидоне" с "Петушиным боем", если, конечно, там не будет слишком много проблем. Это немного приблизит нас к Авиньону. Мы должны выполнить наши обязательства по контрактам, если хотим, чтобы нас пригласили снова.
   - В этом маршруте всегда есть определенная гибкость, - мягко возразил Бернар, взглянув на своего спутника. - Для нас не будет ничего невозможного в том, чтобы отправиться на юг и остаться с прибылью.
   - Спасибо, друзья. - Облегчение Жозефа было ощутимым. - Я один выбрался из засады. Они приказали мне бежать с даром как можно дальше и быстрее. Я могу умереть здесь и сейчас, но моя клятва императору все еще не нарушена. - В его словах прозвучало что-то похожее на восторг. - Я очень рад, что вы оказались на этой дороге сегодня вечером.
   - Для нас большая честь, дорогой сир Жозеф из Фридрихсхафена, - торжественно ответил Бернар. - Обещаю, что мы позаботимся о твоем грузе.
   - Пожалуйста, следуйте указаниям, которые были даны нам. Ящичек ни в коем случае нельзя открывать.
   Бернар пообещал: - Мы этого не сделаем, и наше слово - это наше обязательство.
   - Я верю вашей клятве, братья, - сказал Жозеф.
   Мастер Гийом уперся руками в колени. - Мы все равно должны взять вас с собой. В Бурже наверняка найдутся хорошие врачи, возможно, даже есть лечебный гроб. Я как-то видел такой: ящик, в который можно положить человека, каким бы сломанным он ни был, а через неделю вытащить его здоровым.
   - Друзья, меня не спас бы даже целебный гроб, - без сожаления сказал Жозеф. - Кроме того, мне лучше не путешествовать с вами. Если вас остановят разбойники и найдут рыцаря-стражника или даже мое тело, они свяжут меня с подношением. Вы должны спрятать его как можно глубже в своих припасах, под одеялами и мешками, если у вас есть такие вещи.
   - Чтобы его было трудно найти, - кивнул мастер Гийом.
   - И это тоже, - сказал Жозеф, как будто у него на уме было что-то еще, что-то, что больше не нуждалось в пояснениях. - Отнесите меня подальше в лес, друзья. Я не хочу, чтобы днем меня было видно с дороги.
   - Ты умрешь здесь, - предположил мастер Гийом.
   Жозеф выдавил улыбку. - Я уже на небесах, друзья. Вы искупили мою вину. Боже, храни императора.
   - Да благословит тебя Бог, - тихо сказал Бернар. - Я мог бы попросить такого человека, как ты, быть рядом со мной в Люцерне, сир Жозеф. Тот день мог бы сложиться иначе, если бы ты был там.
   Они перенесли умирающего рыцаря, что было делом нелегким, затем попрощались с ним и вдвоем отнесли подношение обратно в фургон.
   Ида сердито посмотрела вниз с крыши.
   - Что это было, вы, мерзавцы?
   - Мы должны отвезти это на юг, в Авиньон, - сказал Бернар, забираясь в повозку, в то время как мастер Гийом снизу помогал ему поднять коробку.
   - Что это значит?
   - Это не наше дело, - сурово ответил Бернар. - Только то, что император ценит это, и мы тоже должны это ценить.
   Тогда я впервые увидел коробку собственными глазами. Она была крепкой и простой, с блестящим замком, вделанным в ее верхнюю поверхность. В своем наивном восторге я воскликнул: - О, мастера! Как хорошо, что мы проделали этот путь! Теперь нам нужно сделать кое-что важное!
   - Заткнись, говноед, - справедливо заметила Ида.
   Она спустилась с крыши, влезла в окно и бросила пистолет обратно в один из наших открытых ящиков с реквизитом, где он загремел среди оловянных мечей, имитаций кинжалов и масок из мастики и перьев, которые были яркими инструментами нашей профессии.
  

* * *

   Мы проехали еще немного по дороге, остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть, большая часть труппы спала, когда Бернару приснился один из его кошмаров. Они навещали его так же регулярно и надежно, как старые собутыльники, и делали это, сколько я его знал.
   Мастер Гийом опустил руку со своей койки и дотронулся до плеча собеседника.
   - Полегче, друг, - услышал я его шепот. - Ты уже не там. Ты сбежал из Вальда благодаря своему собственному уму. Ты выбрался из этого заколдованного места.
   - Я выбрался, брат, - сонно подтвердил Бернар.
   - Теперь все хорошо. Подумай о тавернах в Бурже и за его пределами. Подумай об официантках. Мягких грудях и подушках. Подумай о том, какие истории ты захочешь им рассказать и как внимательно они будут слушать.
   - Спасибо, Гийом. Ты всегда был... слишком добр ко мне.
   - Как и ты ко мне, - ответил Гийом сладким, как колыбельная, голосом.
   Бернар снова впал в беспамятство. После этого, как обычно, он заснул более спокойным сном. Его ночные посетители, однажды спугнутые, обычно не возвращались до утра.
   Но теперь сам мастер Гийом уже не спал и молча лежал, прижавшись всем телом к борту фургона. Я тоже не спал, и мы, должно быть, оба снова услышали сову, и как Ида вползла обратно через люк и тихонько разбудила Фостена, чтобы он заступил на вторую вахту.
   - Вставай с постели, бесполезный, самодовольный попугай. Твоя очередь.
   - Когда у меня будет своя труппа, - сказал Фостен, - у меня будет свой фургон - как можно дальше от тебя.
   - Красавчик, ты даже в кране холодной воды не найдешь, не говоря уже о труппе.
   Их препирательства - привычная перепалка - постепенно утихли. Фостен занял свое место на вахте, а Ида забралась под свои простыни.
   Мастер Гийом издавал прерывистые беспокойные звуки, как человек, который хочет уснуть, но не может этого сделать. Я задавался вопросом, что же его так встревожило. Возможно, это была рукопись, над которой он работал, когда фургон тряхнуло, и сопутствующие проблемы, которые остановили его прогресс. Во время моих встреч с ним, когда он помогал мне с чтением и письмом, то иногда упоминал о мучительных преградах своего ремесла: о том, как желание писать может быть так легко подавлено невидимыми препятствиями воображения.
   Тогда я мало что понимал, хотя был свидетелем исполнения великих произведений, созданных моим хозяином в молодости. Прикасался к разрозненным сценариям и переплетенным фолиантам его пьес, которые он держал рядом с койкой, открывая их страницы, когда мне разрешали, беззвучно произнося слова одними губами, пока вел пальцем по каждой строчке. Поскольку у моего хозяина все еще были при себе перо и чернила, а также достаточное количество чистой бумаги, и между нашими встречами было достаточно времени, чтобы писать, я не мог понять, в чем причина столь длительного снижения его продуктивности. Не было ли это просто вопросом прилежания, умения прикладывать перо к бумаге?
   Теперь, конечно, я понимаю это немного лучше. Пока еще могу держать перо и пока мои глаза не слишком затуманены, чтобы видеть (у меня на носу сидят собственные очки мастера, которые я привез с собой из Вальда вместе с сумкой), я теперь точно знаю, какие муки, должно быть, претерпел мой хозяин. Приношу молчаливые извинения его памяти за те моменты, когда я думал, что он, должно быть, обленился. У него было много недостатков, но лень не входила в их число.
   Вскоре - возможно, прошел час после возвращения Иды - я услышал новый шепот.
   Голос сказал:
   - Гийом из Гента.
   Голос доносился из задней части фургона, из-под одеял, под которыми мы спрятали дар.
  

* * *

   Я лежал совершенно неподвижно, притворяясь спящим, но наблюдая за происходящим сквозь щелки полуприкрытых глаз. Мастер Гийом пошевелился на своей койке. Он потянулся за очками в круглой оправе. Он спустился вниз мимо нас с Бернаром, а затем осторожно прокрался по доскам пола.
   Повозка скрипнула на изношенных рессорах.
   - Гийом Гентский, - повторил голос. - Я знаю, ты меня слышишь.
   Мастер Гийом отодвинул в сторону несколько слоев постельных принадлежностей. Тяжелый деревянный ящик лежал там, куда он его положил, нетронутый. Он положил ладонь на крышку и ощутил (как позже я сам) легкую, быструю вибрацию.
   - Кто ты? - выдохнул он.
   - Друг, - ответил голос. Одеяла больше не заглушали его, теперь он звучал громче.
   - Замолчи, демон.
   - Я хочу поговорить. - Голос казался не шепотом, а скорее доносившимся издалека призывом. - Вы встретились с сиром Жозефом, павшим рыцарем. Мне был слышен весь разговор, включая ваше согласие отвезти меня в Авиньон.
   Мастер Гийом ответил с ошеломляющим спокойствием, как будто в этом не было ничего необычного.
   - Мы обещали постараться.
   - Вы не должны делать это. - Голос показался мне голосом пожилой женщины, возможно, благородного происхождения и обладающей определенным статусом. Тогда я еще не был достаточно образован, чтобы сказать, откуда она могла взяться и когда, и теперь, когда пытаюсь воскресить в памяти ее голос, воспоминание о нем ускользает от меня, как угорь сквозь пальцы.
   - Произойдет много ужасных вещей, если я попаду в руки императора.
   Мастер Гийом с трудом сглотнул.
   - Мы дали клятву сиру Жозефу.
   - Вы сделали это на основании неполной информации. Ваш император намерен нарушить Кобленцский мирный договор. Война, которая последует, будет более кровавой и продолжительной, чем все, что вы знали за последние полтысячи лет, и, возможно, такой же жестокой, как последние ожесточенные войны той эпохи, которая породила меня.
   - Кто бы мог желать новой войны, когда у нас и так чума, голод и гражданские беспорядки?
   - Ваш император, несомненно. В прошлом меня заставляли служить таким тиранам. Я знаю их мерзкие, развращенные умы.
   - Сир Жозеф сказал нам, что тебя должны были передать в дар от одного из северных монастырей. Кто ты, коробка? Какой-то нечистый дух, до сих пор заточенный в монастыре?
   - По-твоему, возможно, я действительно своего рода демон или дьяволица. Но не такая, которая хотела бы причинить вред тебе или твоим спутникам. Я не принесу вам несчастья. Важно лишь то, чтобы я никогда не добралась до Авиньона.
   - Какой властью ты наделила бы императора, если бы это было так?
   - Это абсолютное знание. Я вижу и слышу далеко за пределами этого деревянного ящика, и мудрость, заключенная во мне, безгранична.
   - Безгранична?
   - Нет такого философского вопроса, такой загадки науки, медицины, шпионажа или военной доктрины, которые я не смогла бы разрешить при достаточном убеждении.
   - Тогда не подчиняйся.
   - Легче сказать, чем сделать, Гийом из Гента. Даже у таких демонов, как я, могут развязаться языки при нужном воздействии. Смог бы ты вынести допросы, пытки, возможность медленной и мучительной смерти?
   - Не знаю. Я драматург.
   Мастер Гийом оглянулся на нас. Слепой Бенедикт пукнул. Розмари перевернулась на своей койке с тихим довольным зевком. Бернар пробормотал имя старого любовника или, возможно, прозвище любимого клинка.
   Я продолжал пребывать в притворном сне.
   - Ты должен помочь мне. От этого зависит твой мир.
   - Я ничего не могу сделать, кроме как отвезти тебя в Авиньон, - запротестовал мастер Гийом. - Поступить иначе означало бы пойти против Бернара. Он мой самый старый и дорогой друг, и я...
   Люк в передней части фургона со скрежетом открылся.
   Фостен повернул свое красивое лицо к темноте.
   - Это ты там говоришь, Гийом?
   Мастер Гийом снова накрыл коробку постельным бельем. Он смущенно обернулся. - Извини за беспокойство, друг. Я просто озвучил несколько строк, которые пришли мне в голову.
   - Ты выбираешь для этого странный час.
   - Никогда не знаешь, когда на тебя снизойдет вдохновение.
   Фостен на мгновение задумался, затем покачал головой. - Возвращайся на свою койку и дай всем поспать, старик.
   - Ты умен, Фостен, и у тебя есть нужные связи. Но я мог бы напомнить тебе: кто именно руководит этой труппой?
   - Ты, старик. - Фостен пожал плечами; он всегда был грубее с людьми, когда не думал, что у него есть аудитория. - Пока не окажешься в земле, а потом настанет очередь кого-нибудь другого.
  

* * *

   В тот вечер в маленькой унылой таверне на окраине Буржа мой хозяин наблюдал из задних рядов за тем, как мы играли первое из наших представлений. "Фортуна преподносит подарки не по книге" - это была одна из его самых ранних пьес, которую труппа исполняла много раз, и мастер Гийом не был нужен ни на сцене, ни за кулисами.
   Я знал, что он чувствовал себя отстраненным от пьесы, сомневающимся в ее достоинствах. Среднему зрителю она в последнее время казалась не слишком удачной. При всех правках и дополнениях наши зрители слишком хорошо ее знали. Зал мог бы без труда вместить еще треть посетителей, а в городе были заведения побольше, которые нам даже не предлагали.
   Я случайно услышал, как владелец таверны приправлял свои оправдания обычными банальностями. - Это из-за погоды, мастера, и времени недели, а еще в Салбрисе была чума.
   - Когда еще в Салбрисе не было чумы? - пробормотал в ответ мастер Гийом.
   Он выскользнул из зала между первым и вторым действиями. Моя сцена была сыграна, но как только я оказался за кулисами и передал свой реквизит слепому Бенедикту, то, все еще в костюме, последовал за своим хозяином. Когда добрался до внутреннего двора, он уже сидел в фургоне: я видел, как внутри нее перемещается его фонарь.
   Я подкрался к фургону и обошел его сзади, скрывшись из виду от тех, кто мог выйти из театра. Я низко пригнулся, прислонившись спиной к ряду пустых бочонков из-под эля, и прислушался так внимательно, как только мог.
   Голос мастера Гийома, доносившийся из фургона, был таким тихим, что его едва можно было расслышать. Сейчас это было бы невозможно, но тогда у меня был гораздо более острый слух.
   - Ты молчала. Или мне просто почудился наш разговор прошлой ночью на дороге?
   - Молчание было более разумным решением, - ответил дар. - Ты договорился с Бернаром?
   - Нет, и в этом нет необходимости. Мы не собираемся немедленно отправляться на юг. Через пять дней мы должны быть в Мулене. Это небольшой заказ, но мы не можем позволить себе его потерять, и Бернар это знает.
   - Ты, должно быть, готов противостоять ему, если он направит тебя в сторону Авиньона.
   Я услышал, как рассмеялся мой хозяин. - Противостоять ему? Он мой друг. Солдат.
   - Бывший солдат, - мрачно поправил дар. - И что у него за паралич?
   - Старинное оружие, которое использовали в Люцерне, было жестоким. Оно поражало рассудок, заставляло людей невнятно бормотать или даже хуже. Бернару повезло, но в худшие дни его одолевает дрожь.
   - Могу предположить, что за устройство было установлено в Люцерне. Устройство для очистки сознания или нейроскрэмблер, одна из реликтовых технологий, оставшихся со времен Сумеречных веков, спустя много лет после моего ухода.
   Передаю ее слова так, как их помню, но это не значит, что я понял их подлинный смысл. Возможно, мастер Гийом догадывался о чем-то более глубоком, поскольку он сказал: - Я знаю только, что это было старое и опасное оружие, допотопное искусство. Такие вещи сохранились даже тогда, когда люди утратили средства для их копирования или даже перестали понимать принцип их действия. Ты что: некая непостижимая безделушка, оставшаяся с тех времен, когда люди порождали такие ужасы? И что ты подразумеваешь под "уходом"?
   - Не обращай на меня внимания. Ты можешь помешать ему увезти нас на юг?
   - Почему я должен рисковать и бросать вызов Бернару? Я могу рассчитывать только на твое слово, что произойдут эти великие и ужасные события, если ты доберешься до императора.
   - Если тебе нужны доказательства, отвези меня туда.
   - Это не аргумент. Если бы я знал, кто ты на самом деле... - Мастер Гийом запнулся на полуслове. Я услышал торопливую возню: кто-то в спешке передвигал вещи.
   Затем голос, которого я никак не ожидал услышать: - Зубы Господни, Гийом. Я заметил свет и подумал, что кто-то пытается нас ограбить.
   - Я думал, ты на сцене, Бернар.
   - После моей смерти во втором акте и до выхода на поклон, я никому не нужен. - Я представил, как Бернар, прищурившись, смотрит на моего хозяина, в своей обычной дружелюбной, но испытующей манере. - Ты уверен, что действительно написал это, брат?
   - Я так и сделал, давным-давно, и с тех пор прошло много времени. Ты шел очень тихо, пересекая двор.
   - Если бы я встретил вора, то хотел застать его врасплох.
   - Ну, я просто зашел за одеялом. Замерз в таверне. Кажется, прошлой ночью простудился на дороге.
   Возможно, Бернар к тому времени уже уловил тонкий запах лжи. - Тогда возьми мое пальто, Ги. Мне все равно там было слишком тепло. Ты не видел Руфуса?
   - Нет. Разве он не должен быть где-то сейчас?
   - Он скоро будет. Поищу его в театре, после того как удостоверюсь, что фургон в безопасности. Ты голоден? Позже для нас приготовят додо с карри.
   Я спрятался за бочками так быстро и бесшумно, как только мог, и притаился. Бернар обошел вокруг, но не заметил меня. После этого двое мужчин вернулись в театр, и примерно через две минуты я рискнул последовать за ними.
  

* * *

   Утром, когда остальные еще завтракали, я обнаружил мастера Гийома одного в фургоне. Я покрылся испариной, потому что одолжил одну из наших лошадей и съездил на ней без седла на другой конец города и обратно.
   - Я слышал об одном хорошем аптекаре, господин. Прошел слух, что вы простудились, и я отправился к нему за травами и настойками. - Я вытащил из карманов несколько маленьких полотняных свертков. - У него было кое-что, добрый господин, и я не был уверен, что из них лучше, поэтому купил все, на всякий случай. Вам следует натереть этим грудь, господин, и приготовить из этого отвар...
   - Спасибо тебе за внимание, Руфус, - терпеливо сказал мастер Гийом, протирая рукавом свои очки - очки, которые теперь принадлежат мне. Он делал это так часто, что на ткани осталась тонкая блестящая полоска, и теперь у меня на рукаве такой же узор. - Это было из лучших побуждений с твоей стороны. - Он принял предложенные лекарства с преувеличенной благодарностью, как будто это были щедрые сокровища Востока. - Но тебе не стоит беспокоиться о моей простуде. Сегодня утром, после хорошего ночного отдыха, я чувствую себя намного лучше. Сколько все это стоило?
   - Десять монет, хозяин, я заплатил из своих сбережений.
   Мастер Гийом указал на запертую кассу. - Когда увидишь Бернара, попроси его выдать тебе десять монет из казны труппы. Тебе не следует тратить свои заработки на такого старика, как я.
   - Я мог бы прямо сейчас открыть этот ящик и просто взять свои десять монет, сир, - сказал я с простодушной честностью исправившегося преступника.
   Мастер Гийом снисходительно улыбнулся. - Если это войдет у тебя в привычку, то может поползти дурной слух. Мы бы этого не хотели, не так ли?
   Я потер шею. Хотя я видел петлю только из своей камеры, мне никогда не составляло труда представить, как ее волокна царапают мою кожу. Это было бы невыносимое раздражение, если бы у меня под ногами не открылся люк.
   - Мы бы не хотели, хозяин.
   - Ты стал хорошим членом нашей компании, Руфус, с тех пор как мы пообещали тебя перевоспитать. Пусть прошлое останется там, где оно есть, вместе с твоим конокрадством и карманными кражами. - Он снова улыбнулся, надеясь дать мне понять, что наше общение прошло в нужном русле.
   По незнанию или умыслу я не понял намека.
   - Хозяин?
   - Да, Руфус?
   - У меня все лучше получается писать и читать, не так ли?
   - Намного лучше.
   - Гораздо легче запоминать строки, когда они записаны. Конечно, я все еще медлителен и допускаю ошибки, но усердно работаю над этим. - Я вложил надежду в свой голос. - Найдет ли мой хозяин сегодня время, чтобы помочь мне с чтением?
   - Ты уже достаточно хорошо читаешь, Руфус. Если я даю тебе список товаров, которые нужно купить, у тебя редко бывают проблемы с ним. А если возникнут трудности с какой-либо из твоих ролей, ты всегда можешь положиться на других.
   - У Иды не так много времени, чтобы помогать мне, сир, а Фостен считает, что помогать кому бы то ни было это ниже его достоинства. - Я поднес руку к носу, шмыгнув им. - Слепой Бенедикт очень добрый, но читать и писать он не умеет, потому что его глаза похожи на два серых камешка.
   - Два серых камешка? Мне это нравится.
   - Розмари всегда берет с собой швейные принадлежности, а Фергюс, по-моему, предпочитает компанию лошадей. - Я заморгал от внезапной тревоги. - Я не хотел ни о ком говорить плохо, но вы с Бернаром были добрее всех ко мне, и однажды я хотел бы заняться чем-то большим, чем просто читать и записывать свои реплики.
   - Что именно ты имеешь в виду?
   - Я бы хотел быть похожим на вас, сир. Уметь придумывать идеи для историй и излагать их на бумаге, а затем мы их разыгрывали бы.
   Он слегка нахмурился. - Ты имеешь в виду драматурга?
   - Да, сир.
   Хмурый взгляд сменился выражением безмерного разочарования, как будто я согрешил одним лишь стремлением.
   - Довольствуйся своим положением в жизни, Руфус, - сказал мастер Гийом, тыча в воздух изогнутой дужкой очков. - Мы не должны переоценивать свои природные способности. Ты, наверное, думаешь, что раз умеешь читать и писать на определенном уровне, то для создания пьесы достаточно просто сесть за стол и макнуть перо в чернила.
   Должно быть, я выглядел сбитым с толку, потому что именно так и думал. Как только каменщик научится укладывать кирпичи, он сможет построить дом так же легко, как стену.
   - Другие говорят, что раньше слова давались вам очень легко и быстро, сир, как будто это было совсем не сложно.
   - Тогда они ошибаются, - раздраженно сказал мастер Гийом. - Если это действительно то, что они думают.
   - Я так не думаю, сир, - быстро сказал я. - Знаю, что у вас уходит много времени на то, чтобы придумать новое, но поскольку я знаю, насколько серьезно мой мастер относится к своему ремеслу, то, должно быть, новое будет очень хорошо, лучше любого старого, включая "Подарки Фортуны".
   - Действительно, так и будет.
   - Могу я взглянуть на кое-что из этого, сир? Я имею в виду, новое, с которым у вас возникли проблемы?
   - Какое это может иметь значение?
   - Я просто подумал, что мог бы... - Я подыскивал нужные слова. - Новый взгляд, сир. Вы - это вы, а я - это я.
   - Не думаю, что в этом будет необходимость, Руфус. Но если мне когда-нибудь понадобится пара новых глаз, я буду знать, где их искать. Кстати, подходящее слово - "перспектива", но ты был почти у цели.
   Я мрачно кивнул. Хотя я мог играть не хуже других в труппе, но никогда не мог скрыть своих истинных чувств, когда уходил со сцены. - Я очень надеюсь, что простуда пройдет, и, пожалуйста, примите эти лекарства, если считаете, что она затягивается. Наверное, это к лучшему, что у нас сегодня нет урока чтения: Бернар попросил меня найти немного свинцовой краски для фургона.
   - Тогда мы найдем другое время.
   - Я в восторге от поездки в Авиньон, сир, - пропищал я, как будто мне нужно было сменить тему, чтобы продолжить. - Никогда не был так далеко на юге, и говорят, что там до сих пор есть кое-что удивительное, помимо наземных кораблей, пистолетов с частицами и энергетической артиллерии. Вещи тысячелетней или более давности, когда по воздуху летали фургоны и люди могли посылать шепот на Луну и обратно, как тот исцеляющий гроб, о котором вы говорили с сиром Жозефом. Вещи из сумеречных веков.
   Он пристально посмотрел на меня. - Где ты когда-нибудь слышал о таких временах?
   - Должно быть, слышал, как кто-то говорил об этом, сир, в одном из мест, где мы останавливались, чтобы выступить. - Стремясь исправить свою ошибку в цитировании, я с энтузиазмом добавил: - Я слышал, что в Авиньоне есть корабль, который работает на солнечном свете и сам ставит паруса, механический слон, который все еще ходит, даже театр, где можно увидеть движущееся изображение осла.
   - В Авиньоне действительно будет много чудес, - печально ответил мастер Гийом.
   В тот момент я удивлялся, как человек может не испытывать восторга от перспективы новизны, от того, что он впервые видит целый новый город, а его многообразном великолепии, словно в оправе из драгоценных камней. Будучи старше, я понимаю это со всей полнотой своих лет. Между событиями, которые произошли с нами после той встречи с сиром Жозефом, и всем, что произошло со мной с тех пор, как в последний раз обращался к своему хозяину в Вальде, я испил полную чашу странностей. Я видел чудеса и ужасы, пережил любовь и утраты и посетил больше великолепных городов, чем могу перечислить. Был беден, богат, снова беден, а потом снова богат. Был беглецом и знаменитостью; меня обхаживали короли и негодяи. У меня были сны, такие же мрачные, как те, что мучили Бернара или моего хозяина, и все же никогда добрая рука не избавляла меня от кошмаров, как это сделал мой хозяин со своим другом-солдатом.
   Хватило на одну жизнь.
  

* * *

   - В следующий раз приготовьте для нас что-нибудь новенькое, - сказал владелец, дружески хлопнув мастера Гийома по руке, когда мы собирали вещи в конце представления.
   - Я работаю над новой пьесой под названием "Рыцарь, дьявол и смерть", - сообщил он.
   - Надеюсь, это будет старая добрая песня, которая понравится публике, как раньше, - сказал владелец. - И на сцене вас будет больше, чем семь или восемь человек. Вы можете нанять для выступления местных артистов. Музыкантов, танцоров.
   - Посмотрю, что получится.
   - У вас целая зима, мастер.
   - Действительно, зима. Возможно, где-то в этом протяженном времени я смогу выкроить минутку-другую, чтобы набросать четырехчасовую пьесу с амбициозной постановкой, менестрелями и актерским составом из двадцати шести человек. Хотите пушки?
   Владелец одобрительно улыбнулся в ответ. Мастер Гийом продолжил упаковывать припасы и реквизит, его мысли, несомненно, уже устремились в Мулен.
   Перед нашим отъездом Бернар расстелил карту на складном столике, который служил нам обеденным столом в фургоне. Эта карта была старинной вещью, и я всегда восхищался ее масштабом и детализацией. Один угол ее периодически мерцал, показывая леса, затем города, затем снова леса, как будто все это когда-то было живым, но теперь от оживления остались лишь следы. Я всегда знал, что она старая, но теперь мне на ум пришла фраза "реликтовая технология", услышанная той ночью.
   На карте была изображена почти вся Франция, а также соседние территории. Знакомые города, в которых они давали представления, были хорошо обозначены, как и надежные дороги между ними, вплоть до Авиньона и за его пределами.
   Пятно на карте, похожее на нарыв, с волокнистыми границами, заштрихованными чернилами, как я теперь понимаю, и было известным нам Вальдом. Бернар делал пометки, обновляя карту настолько, насколько позволяли данные и слухи.
   - Когда-то существовал прямой путь, - сказал он, указывая пальцем между Буржем и Муленом. - Это был один из допотопных путей, проложенных задолго до первого императора, по которому длинные фургоны двигались по стальным лентам, пока люди не начали грабить металл для своих собственных нужд. Я однажды прошел этим путем, еще до того, как присоединился к труппе. - Он поднял лицо к труппе. - Теперь Вальд расширился, и это путешествие стало невозможным.
   Фостен почесал за своим ухом, украшенным пирсингом и кольцами. - Если это произошло недавно, то прямая дорога все еще может быть проходимой. Вальд не поглощает все за одну ночь.
   - Теперь ты эксперт по Вальду, а также по всем остальным вопросам? - спросил Бернар.
   Фостен обратился к остальным за поддержкой, переоценивая то расположение, которое мы к нему испытывали. Он пришел в труппу с туго набитым кошельком, сбежав от семейных обязанностей в каком-то северном поместье. Его приятная внешность и связи оправдывали его честолюбие и высокомерие, но не в такой степени, как он себе представлял. - Мои наставники говорили мне, что Вальд - дело рук людей, а не природы.
   - Тогда твои наставники были дураками, - сказал Бернар. - Зачем людям создавать то, что противостоит им, то, что поглощает их города и бросает им вызов?
   - В воздухе была сажа, - настаивал Фостен. - Здесь было слишком много дымоходов, слишком много машин. Деревья были средством от этой копоти... - Но он замолчал, осознавая, что потерял свою аудиторию. - Я просто думал о том, сколько времени это нам сэкономит. Если приедем в Мулен раньше, то сможем сыграть что-нибудь еще перед нашим основным ангажементом.
   - Мы не пересекаем Вальд, - сказал Бернар с суровой решимостью. - Не входим в него, не приближаемся к нему, даже не смотрим на него, если у нас нет другого выбора. - Он понизил голос. - Если бы ты там был, сопляк, то понял бы.
   Мастер Гийом утешил своего друга, положив руку ему на рукав. - Лучше безопасная дорога, чем быстрая.
   - Я видел его однажды, - вставил слепой Бенедикт со своей обычной жизнерадостностью. У него было ангельское личико, несмотря на его преклонные годы. Со своим маленьким носиком, пухлыми щечками, красными губами и лысой макушкой, он выглядел как младенец, выросший до размеров взрослого мужчины.
   - Кого? - невинно спросил я.
   - Того, кто ходит, мальчик. Паладина Вальда. Хранителя бессмертного леса. - Незрячие белесые глаза слепого Бенедикта расширились, как две растущие луны. Я нашел их ужасными и завораживающими, и испугался, что он заметил мой пристальный взгляд. - Пустого рыцаря.
   - Пожалуйста, расскажи нам, - попросил Бернар с притворным энтузиазмом. - Я слышал о твоих великих приключениях в Вальде не больше девятнадцати или двадцати раз.
   - Я не был там и никогда не утверждал обратного. Просто заглянул со стороны. Это было рядом с Нанси. - Бенедикт скрестил руки на груди, словно защищаясь. - Ну, я его видел. Он просто стоял там и смотрел на меня. Это было ясно как божий день. За исключением того, что, очевидно, была ночь.
   Бернар нахмурился. - Как может человек без лица смотреть на что-либо?
   - Я просто знал, что он смотрит на меня. Смейся, если хочешь, солдат, но я знаю, что видел.
   - Я тоже знаю, что я видел, Бенедикт. Никаких привидений или безголового рыцаря. Напомни мне, где ты стоял, когда заметил это видение?
   - Задняя дверь таверны, за полями репы, лицом к лесу. А он был не дальше, чем в трети лиги. Там, где должно было быть его лицо, из него исходил красный свет, как от фонаря.
   Бернар кивнул, поджав губы в знак уважения. - Треть лиги. Какими же острыми глазами ты обладал, слепой Бенедикт, чтобы отличить безликого человека от малинового заборного столба. Ты был большой потерей для ополчения.
   - А что ты там увидел? - с нетерпением спросил я Бернара, потому что еще не был знаком со всеми историями.
   - Только жителей Вальда, мальчик, и их было достаточно, - ответил он. Он ткнул пальцем в помятую и изрядно подправленную карту. - Мы объедем кругом, как и планировали.
   - А после Мулена? - задумалась Розмари.
   Бернар провел ногтем большого пальца по карте. - Продвигаемся на юг. Мы должны сдержать клятву.
   Я заметил, что мой хозяин ничего не сказал.
  

* * *

   Поездка в Мулен заняла три дня. По пути мы миновали множество маленьких деревушек и селений, где недавно произошли беспорядки, о которых напоминали могилы, погребальные костры или головы преступников, пронзенные шипами. В десяти лье от Мулена наша труппа встретила небольшой отряд солдат, одетых в доспехи императора цвета эбенового дерева. Они произвели на меня впечатление, как и на любого мальчишку. И все же что-то в их жестком, отчаянном поведении вызвало у Бернара подозрение. Он по-дружески поприветствовал мужчин, но, вернувшись к фургону, только покачал головой и прошептал, что, по его мнению, эти люди могут быть разбойниками, которые присвоили себе доспехи верного ополчения, и что нам не следует находиться рядом с ними.
   - Друзья, мы должны сохранить наш дар подольше, а не оставлять его на растерзание трусам и ворам.
   - Они знали о даре? - осторожно спросил Фергюс, подвешивая под морду каждой лошади по мешку.
   - Нет, пока нет, брат. Думаю, могли убить нас из-за зерна, но опасались меня. - Выражение его лица посуровело. - Нам не всегда будет так везти. Информация о нашем даре распространилась достаточно быстро. Мы должны действовать с умом.
   На окраине самого Мулена мы проехали мимо развалин "Ландмастера", чьи огромные колеса и скошенные железные борта теперь были наполовину скрыты шатающимися надстройками, возвышающимися на шесть этажей над дорогой. - Однажды я видела один движущийся, - удивилась Ида, глядя вдаль. - Но это было очень далеко, и говорят, что он был одним из последних. Бернар, в Люцерне такое было?
   - Нет, местность была слишком пересеченной для таких чудовищ. У нас было несколько единиц подвижной артиллерии, немного усиленной брони, управляемый воздушный змей для разведки сверху, но ничего такого крупного, как "Ландмастер".
   - Я хотел бы знать, что случилось с тобой в Вальде, - сказал я, думая, что одна история - это приглашение к другой.
   - Я еще не настолько пьян, чтобы возвращаться к этому, друг. - Но даже когда Бернар говорил, он потирал шрамы на своих предплечьях, как будто они покалывали в память о его злоключениях в Вальде, чьи жители пометили его за нарушение границ.
   Я коснулся своей шеи в знак дружеской солидарности с солдатом, которого любил почти так же сильно, как своего хозяина.
   - Когда подрастешь, парень, и увидишь Францию поближе, мы поговорим об этом, - пообещал мне Бернар.
   - Спасибо, сир.
   Театр в Мулене располагался на самом нижнем этаже "Слепого Купидона", выходящего окнами на реку розового борделя с множеством балконов. Заведение было лишь немногим больше таверны в Бурже и получало солидный процент от нашей выручки, но мы не могли отказаться от заказа.
   Мы ставили "Петушиный бой". Это была одна из чуть более поздних постановок мастера Гийома: не такая безбашенная, как "Подарки Фортуны", но все же одна из самых популярных его работ. В ней было с десяток хороших речей, несколько красивых разворотов, несколько хитроумных трюков и спецэффектов. Чтобы поставить ее, понадобились все восемь человек. Даже слепому Бенедикту пришлось работать вдвое больше, переставляя декорации, меняя костюмы и проделывая некоторые сложные операции с реквизитом. Чтобы угодить "Слепому Купидону", представления начинались поздно и заканчивались еще позже. Мы выпивали вместе после каждого представления, а затем, пошатываясь, возвращались в фургон в разных состояниях усталости и опьянения.
   Я лежал без сна, когда мог, но ничего не слышал ни от своего хозяина, ни тем более от дара. Я ни в коем случае не думал, что мне почудилось что-то из разговоров, которые я слышал раньше, но мне было интересно, надолго ли замолчал дар. На следующее утро я внимательно наблюдал за своим хозяином, и, как показалось, заметил в нем некоторое облегчение оттого, что он провел ночь без просьб коробки.
   Мы занялись своими обычными делами. Фостен и слепой Бенедикт с удовольствием коротали время за выпивкой. Ида отправилась на поиски игорных заведений и мест проведения петушиных боев. Розмари, как и в любом другом новом городе, срочно искала материалы для костюмов и занавесок. Фергюс хотел, чтобы ветеринар осмотрел одну из его лошадей, которая прихрамывала: ходили слухи, что где-то в городе есть допотопный аппарат, способный видеть сквозь кожу и мышцы до костей. Бернар заходил в другие театры, салоны и таверны города, изучая возможности бронирования билетов по пути в Авиньон. Мастер Гийом уединился в фургоне, и, поскольку я не мог себе представить, как буду прятаться днем, и не верил, что дар заговорит, если я буду в компании моего хозяина, то отправился посмотреть на публичное повешение собаки и попытался выбросить из головы все странности этих последних ночей.
  

* * *

   Во второй половине дня после нашего третьего выступления в Мулене мастер Гийом вызвал меня к себе в вагон под предлогом того, что он хотел бы пересмотреть некоторые из моих озвученных ролей.
   На столе стояла его сумка, из которой высыпались листы рукописи. Он пролистал сценарий "Петушиного боя" и остановился на двух моих ранних строчках.
   - Вот, - сказал он с притворной педантичностью, протирая очки в нужных местах. - Скажи здесь "они" вместо "ты". И в этом отрывке скажи "в аду", а не "в веселом аду". Это не собьет тебя с толку.
   Я посмотрел на изменения. - Только они, хозяин?
   - Только они. Только эти.
   - Если мой хозяин так скажет.
   - Твой хозяин действительно так говорит. - Он помолчал, колеблясь на пороге чего-то, что не так-то просто отменить, но все же заставляя себя действовать одной лишь волей. - Руфус, есть еще один вопрос, но это должно остаться между нами. Мне нужно, чтобы ты открыл для меня замок.
   Должно быть, в моих глазах промелькнул какой-то расчет. - Но, хозяин, мы уже говорили об этом, - мягко запротестовал я. - Вы сказали, что мне больше не следует заниматься подобными вещами, если я не хочу снова попасть в беду и оказаться с головой на пике.
   - Действительно, но это совсем другое дело. Это не воровство и даже не что-то настолько ужасное, как вскрытие кассы без разрешения Бернара. - Он снова поправил очки на носу. - Ничего подобного. Я просто хочу, чтобы ты открыл коробку, которая была у нас с тех пор, как мы отправились в Бурж.
   Я смущенно посмотрел в сторону постельных принадлежностей и припасов, где был погребен дар. - Это, конечно, не мое дело, хозяин, но я кое-что подслушал и не думал, что кто-то из нас должен был прикасаться к этой коробке. Сир Жозеф сказал, что мы должны отвезти ее в Авиньон и не беспокоиться о том, что внутри.
   - Он действительно сказал, Руфус, но дорогой Жозеф не знал всего. - Он понизил голос до доверительного тона. - Как и наш возлюбленный брат Бернар, хотя он и хороший человек. Когда я был в городе, до меня дошли сведения, что существует заговор, направленный на то, чтобы навлечь беду на императора.
   Мое непостоянное беспокойство легко перешло в заинтересованность. - Заговор, сир?
   - И мы должны быть уверены, что сами не участвуем в этом злодеянии, Руфус. Это касается и Бернара. Наш мастер-солдат посвятил свою преданность этой миссии, и я не хочу, чтобы из-за этого он оказался в неловком положении.
   Я крепко задумался на несколько секунд. - Вы хотите заглянуть в коробку, чтобы убедиться, что это не то, что нам не следует брать на юг, иначе это выставит Бернара в невыгодном свете.
   Он похвалил меня, похлопав по запястью. - Вот именно, мальчик, но ты же понимаешь всю деликатность вопроса. Я сделаю все, чтобы защитить доброе имя и честь нашего дорогого друга, мастера-солдата, и знаю, что ты питаешь к нему такие же чувства.
   - Раз вы так ставите вопрос, сир, я не думаю, что будет слишком много вреда, если просто открою замок для вас. Я имею в виду, что открыть замок - это не то же самое, что открыть коробку, не так ли?
   Я доставил ему удовольствие. - Мы бы сделали из тебя юриста.
   - Не думаю, что хочу быть юристом, сир.
   Мастер Гийом терпеливо улыбнулся. - Утром, когда все проснутся и выйдут из фургона, пойди с ними, а потом найди какой-нибудь повод вернуться. Если тебе понадобятся специальные инструменты, скажи мне сейчас.
   - Швейных булавок Розмари и зубочисток слепого Бенедикта, которые уже есть в фургоне, должно хватить.
   - Хорошо. Я тебя надолго не задержу. Тебе нужно только открыть замок, остальное предоставь мне. - Мастер Гийом поднял палец. - Помни, никому больше ни слова. У них и так достаточно забот, чтобы беспокоиться о том, что мы можем оказаться орудиями в чьих-то гнусных планах в отношении императора.
   - Теперь я могу идти, сир?
   - Да, вперед. - Гийом постучал пальцем по измененной рукописи. - И не забудь улучшить свои реплики, парень. Я буду слушать.
  

* * *

   Теперь я стыжусь своей уступчивости, потому что это было прологом к моему участию в еще большем предательстве против Бернара. Но я не думал об этом в таких терминах. Я знал, что мой хозяин вступил в какие-то отношения с демоном внутри коробки, но все еще верил, что его намерения были благородными. Тогда мне и в голову не пришло поинтересоваться, какой контракт был заключен между мастером Гийомом и даром. Я знал только, что он спас мою жизнь от петли, когда другие были готовы осудить меня, и что ничто никогда не сможет вернуть такой долг. Он поверил в мою добропорядочность, и я любил его как отца, которого никогда не знал.
   Итак, я вернулся к нему, как и было условлено, нетерпеливо проскакав по скользким мокрым булыжникам двора и объявив о своем прибытии еще до того, как ступил на ступеньку фургона.
   - Я готов открыть этот замок, хозяин!
   - Тихо, - предупредил мастер Гийом, пропуская меня внутрь и закрывая дверь от внешнего мира. - Поторопись, мальчик, и что бы ты ни взял у Розмари или Бенедикта, положи это на место в том же виде, в каком взял.
   - Покажите мне коробку, хозяин, и я расскажу вам, что к чему.
   Гийом достал дар. Он поставил его на стол, украдкой поглядывая то на коробку, то на вид за окном, на задние входы борделя, куда входили и выходили актеры.
   - Ничего не говори, - проинструктировал он.
   - Я не собирался ничего говорить, хозяин, - ответил я, поворачивая контейнер на столе и прикасаясь пальцами к его простым деревянным стенкам. Именно тогда я впервые почувствовал его вибрацию на себе. - Он жужжит, не так ли? - спросил я, пытаясь произвести впечатление своей проницательностью и наблюдательностью. - Как будто в нем есть что-то с учащенным сердцебиением, как у летучей мыши.
   - Просто открой замок.
   Успокоенный, я принялся за работу с помощью иголок и зубочисток, позаимствованных у Розмари и Бенедикта. Приложил ухо к механизму, щурясь и хмурясь, чтобы уловить тихие звуки, свидетельствующие о покорности. После недолгих усилий раздался решительный щелчок, словно заключительное слово в споре.
   Я вынул инструменты моей прошлой профессии.
   - Теперь он должен быть открыт, хозяин. Если хотите попробовать немного приподнять крышку...
   - Я в тебе уверен, Руфус. Положи инструменты на место и уходи.
   - Этот тип фламандского замка не защелкивается сам по себе, - заметил я. - Нужен ключ, чтобы закрыть его, так же как и открыть.
   - Хорошо. Тогда нам не нужно больше говорить об этом, по крайней мере, до тех пор, пока мы не окажемся рядом с Авиньоном. - Лицо мастера Гийома напряглось, словно оно само по себе стало посмертной маской. - Что бы я там ни обнаружил, положись на меня, я поступлю так, как считаю нужным. Больше никого не нужно вовлекать.
   - Я надеюсь, что с его святейшеством ничего плохого не случится, сир. Это было бы ужасно.
   - То самое ваше святейшество, чьи констебли чуть не повесили тебя за то, что ты поднял половину заплесневелой буханки, когда твоя семья была уже на грани голодной смерти?
   - С моей стороны было неправильно воровать, сир, и теперь я это понимаю. Справедливость должна восторжествовать. Боже, храни императора!
   - Боже, храни императора, - эхом повторил мастер Гийом, но без должной убежденности. - Уходи, Руфус, - сказал он мне. - Ты отлично поработал здесь.
  

* * *

   Не могу рассказать о том, что произошло в первые часы после того, как я открыл коробку для мастера Гийома, только о последствиях. Первые намеки на это появились в тот вечер.
   Перед выступлением Бернар сообщил нам, что ему удалось добиться прогресса в заказе билетов между Муленом и Авиньоном.
   - Есть пробелы, которые еще предстоит заполнить, но у нас есть надежные обязательства со стороны наших постоянных друзей в Виши, Руане и Лионе. Короткие выступления, каждое из них не более чем на три ночи, но это к лучшему, если мы не хотим неоправданно задерживать наше продвижение. - Он повелительно склонился над картой, тыкая большим пальцем в путевые точки, как будто они были решающими целями какой-то предстоящей кампании. - Мы представим "Подарки судьбы" в Виши и, возможно, "Вечеринку в саду великого визиря" в Руане и Лионе, если удастся заново выучить роли и не слишком повредить реквизит. Из Виши, где мне оказывают услуги, я уверен, что смогу забронировать дополнительные билеты в Валанс и Монтелимар. Это займет у нас почти весь путь до Авиньона, если к тому времени мы уже не встретимся с солдатами императора и не доставим им наш дар. - Он поднял сияющий взгляд. - Что вы скажете об этом, друзья?
   - Что угодно, только не этот бордель, - пожаловалась Ида, скривившись. - Вонь от реки становится день ото дня все сильнее. Но я сыграю главную роль в "Визире", прежде чем за нее возьмется кто-нибудь другой.
   - Выучи слова, и ты сможешь сыграть любую роль, - добродушно пожал плечами Фергюс.
   - Твои лошади усваивают текст быстрее, чем ты, Фергюс, - парировала Ида.
   - Я ездил в Виши в перерывах между семестрами, - усмехнулся Фостен. - Там пахло мочой.
   - Это потому, что ты был там, попугайчик, - сказала Ида.
   - Я тоже бывала, - задумчиво произнесла Розмари. - У хороших галантерейщиков в Виши, с восточными тканями и бисером из Калифорнии. - Она сжала свои пухлые розовые пальчики и прищурилась, уже представляя себе украшенные драгоценными камнями груды роскошной парчи. - Твои лошади выдержат такое путешествие, Фергюс?
   - Хромая достаточно отдохнет к тому времени, как мы выедем из Мулена, - ответил Фергюс.
   - Ты согласен с этим, драматург? - спросил Фостен.
   Мастер Гийом кивнул в знак предварительного согласия. - Это, кажется, очень хороший план, Бернар, ты хорошо справился с поиском этих мест.
   Бернар, должно быть, заметил в нем некоторую скрытность. - У тебя есть возражения, Ги?
   - Нет, нет. - Он отмел эту возможность, проведя рукой по корешку карты. - Никаких придирок. По общему признанию, расстояние довольно пугающее, учитывая его протяженность...
   - Это не так страшно, как нарушить обещание, данное умирающему человеку на глазах у Бога.
   - Ты имеешь на это право, брат, - отозвался мастер Гийом. - И все же, используй оставшееся в Мулене время, чтобы изучить все другие возможности, хорошо? Всегда лучше иметь несколько монет в запасе.
   Бернар проницательно посмотрел на него. В выражении его лица было что-то жесткое и холодное, как у снайпера. - Что-то насчет поездки на юг тебя все еще беспокоит?
   - Совсем нет. Мы сделаем все приготовления к Виши. Но, если позволишь, я предложу кое-что изменить после этого?
   - Что бы тебя ни беспокоило, брат.
   - Я думаю, у меня может появиться что-то новенькое к Руану, конечно же, к Лиону.
   Фостен изобразил на лице тонкую ухмылку. - Я думал, ты выдохся.
   - Признаюсь, я был в творческом тупике, - сказал мастер Гийом, серьезно кивая самоуверенному молодому актеру. - Но что-то во мне изменилось. Теперь я ясно вижу свой путь к завершению "Рыцаря, дьявола и смерти". С сегодняшнего дня и до окончания нашей работы здесь, в Мулене, буду работать как проклятая собака, но я должен просить тишины и покоя в утренние и послеобеденные часы, чтобы писать как можно эффективнее.
   Ида не скрывала своего скептицизма. - Ты собираешься состряпать что-то совершенно новое до Руана? После всего этого времени, когда мы едва могли вытянуть из тебя новую страницу?
   Он протянул руки, как будто только Бог мог объяснить такое чудо.
   - Когда плотину прорвет, сестра.
   - Что бы они здесь ни добавляли в воду, брат, тебе следует пить побольше, - сказал Бернар. Он улыбнулся, но в его взгляде было что-то еще, какое-то сомнение, которое он не мог полностью скрыть.
  

* * *

   И снова моему хозяину понадобилось вернуться в фургон во время представления. И снова я подождал, пока он не отойдет на безопасное расстояние и моя сцена не закончится, а затем незаметно пересек двор. Бернар сейчас не последовал бы за мной: мастер Гийом предусмотрительно предупредил, что будет в фургоне, и никого из нас не должно было встревожить движение его фонаря.
   Конечно, это была уловка, чтобы провести время наедине с даром, но об этом знали только он и я. Я подкрался к бочкам с другой стороны фургона. Днем, предвкушая этот момент, придвинул одну из более коротких и приземистых бочек так, что она почти вплотную придвинулась к борту фургона. С этой стороны не было двери, а значит, и ступеньки к ней. Но бочка позволяла мне находиться на одном уровне с окном, обычно закрытым ставнями, но теперь за его стеклом виднелась лишь тонкая сетчатая ткань. Окно было полностью задернуто занавеской, но она не была ни достаточно темной, ни достаточно плотной, чтобы скрыть происходящее внутри. Она просто размывала и приукрашивала происходящее, как сценический дым.
   Я наблюдал, как по фургону проплыла какая-то фигура. Это, конечно, была фигура моего хозяина, освещенная масляным фонарем, который он поставил на стол. Он отошел в дальний угол и убрал предметы, лежавшие на коробке, грубо отшвырнув их в сторону.
   Вытащил коробку. Она была тяжелой, и он осторожно отнес ее на стол. Поставил на столешницу и (как я убедил себя, хотя ничего не было ясно) поднял на петлях крышку, замок которой я уже открыл для него.
   Он запустил в коробку обе руки. Очень медленно вынул руки. Между ними был какой-то непонятный предмет. Я прищурился, пытаясь разглядеть сквозь прозрачную ткань, что это такое. У меня сложилось впечатление, что под наружным стеклянным покровом было что-то округлое, прозрачное и что-то еще.
   Мой хозяин поставил предмет на стол рядом с коробкой. У предмета было плоское твердое основание. По тому, как мой хозяин обращался с ним, я решил, что именно на него приходилась большая часть тяжести первоначального дара.
   Мастер Гийом занял свое место за столом. Он отрегулировал угол поворота покрытого стеклом предмета, повернув его лицом к себе. Я подавил реакцию, потому что даже сквозь прозрачную ткань невозможно было ошибиться в том, что стало видно.
   Предмет в стекле был человеческой головой.
   Не могу поручиться, что она была действительно живой, даже сейчас, только то, что она обладала сверхъестественной имитацией жизни. Что именно я увидел в тот вечер и что запечатлелось в моей памяти в результате последующих событий, не могу сказать с уверенностью. Однако следует отметить, что голова была почти в форме черепа, хотя кости были покрыты тонкой оболочкой из ткани. Цвет ее был неестественным: скорее медный, чем телесный. На ней не было волос. Когда она вступала в диалог с моим хозяином, двигались только глаза и губы. В остальном она была такой же неодушевленной, как любая фигурка из раскрашенного дерева или кованого металла. Я видел механических предсказателей судьбы в ярмарочных киосках, и эффект движений головы был не хуже самых хитроумных из этих приспособлений.
   И все же в голове было нечто большее, чем просто часовой механизм или кукла. Она сияла. От нее исходило сияние, медное и неопределенное, какое-то зернистое, как будто облако крошечных светлячков собралось как внутри головы, так и в непосредственной близости от нее. Свечение рассеивалось по мере удаления от головы и не распространялось за пределы стекла.
   - У тебя было время обдумать мое предложение? - спросила голова.
   - Да, Катуан, - услышал я ответ моего хозяина. - Я заверил остальных, что очень скоро у меня найдется кое-что для них.
   - Тогда нам следует начать. Я усвоила твои предыдущие тексты. Мне кажется, я слышу твой голос.
   - Что теперь последует?
   - Мы уже говорили об этом. Ты должен вынуть пробку у основания моей шеи. Пока это не будет сделано, мое сияние не сможет выйти за пределы этого заточения.
   Мастер Гийом потянулся к плоскому круглому постаменту, который поддерживал голову Катуан - так он ее назвал. Сквозь занавеску мне показалось, что он повернул какой-то шишковидный выступ, торчащий из ее основания.
   - Она сделана не так, как остальное, - прокомментировал он. - Качество изготовления более грубое, сплав мягче.
   - Она была вставлена в меня Иваном Полподбородка в качестве средства принуждения. Вынь ее, чтобы я могла завершить нашу сделку.
   Он хмыкнул, напрягаясь. - Да.
   - Хорошо. Этого достаточно. А теперь приготовься к моему сиянию.
   Мастер Гийом убрал руки и сел, положив их на стол - положив, как я теперь разглядел, рядом со стопкой рукописных листов, рядом со своей ручкой и чернильницей.
   Яркая медность сочилась из Катуан, просачиваясь сквозь ослабленную пробку в ее горле. Она двигалась как организованная, целостная форма, а не рассеивалась, как дым. Сияние образовало сияющую ветвь между Катуан и головой моего хозяина. Мой хозяин напрягся при первом же прикосновении. Сияние окутало всю его голову, а затем, казалось, ушло в него.
   Ветвь втянулась обратно в Катуан.
   Мой хозяин задрожал на своем месте. Его на мгновение охватил паралич, как будто он страдал от того же недуга, что и Бернар. Но это было что-то новенькое и, должно быть, возникло в сиянии. Даже тогда, на каком-то подсознательном уровне, я понимал, что сияние овладело его разумом и в какой-то степени контролирует его.
   Мой хозяин схватил ручку. Он обмакнул перо в чернила и с автоматической быстротой перенес на бумагу. Начал записывать строки. Они вырывались из него со сверхчеловеческой скоростью одержимого. Едва он дописал страницу, как потянулся за следующей.
   Я напрягся, чтобы лучше видеть. Бочка заскрипела подо мной, и я чуть не потерял равновесие. Удержался, не упав на фургон, но не раньше, чем моя неуклюжесть насторожила моего хозяина. Хотя он продолжал писать с той же бешеной, невозможной скоростью, его взгляд метнулся к окну. Я понял, что он был в полном сознании, даже когда находился в плену у Катуан.
   Я спустился с бочки и отступил, опасаясь тайной сделки, заключенной между Гийомом из Гента и медной головой Катуан.
  

* * *

   Я встретился с Бернаром после представления и поклонов. Он все еще был в костюме и ел хлеб с соленым рагу в маленькой комнатке рядом с кухней.
   - Ты выглядишь так, будто готов упасть, мальчик, - улыбнулся он. - Все в порядке?
   Я подумал о том, какие неприятности могут возникнуть между Бернаром и моим хозяином из-за одного-единственного неосторожного замечания. - Все в порядке, сир.
   - Посиди со мной. Поешь немного мамонта. Мне сказали, что скоро у нас будут гости.
   - Гости, сир?
   - Два всадника из Невера. Они прибыли сегодня вечером, измученные путешествием. Повар готовит что-то для них. Они слышали, что я был в Люцерне, и хотели бы засвидетельствовать свое почтение.
   - Они солдаты, сир?
   - Наемники, - прошептал он с оттенком отвращения. - Но полагаю, что каждый человек должен зарабатывать свою долю так, как считает нужным. - Он откусил кусочек хлеба. - Где Ги?
   - Думаю, мастер Гийом работает над новой пьесой, сир, - сказал я, и это было настолько близко к правде, насколько я мог уклониться от ответа.
   - Возможно, это будет нашим спасением. Наконец-то что-то новое. Если он закончит.
   Я мысленно вернулся к своему хозяину, охваченному этим великолепием.
   - Думаю, на этот раз он сможет, сир.
   Наемники, Томас и Марко, прибыли, держа в руках кружки и тарелки с хлебом и мясными субпродуктами мамонта. Они представились, грубоватые и дружелюбные, с некоторым благоговением относившиеся к нашему мастер-солдату. У обоих были пышные бороды и множество шрамов и боевых ранений. От них пахло лошадьми и порохом.
   - А это Руфус, мастера, - сказал Бернар. - Он наш самый молодой актер, но такое же важное связующее звено, как и любой другой в нашей компании.
   - Ты был в сражении, Руфус? - спросил Марко с приятным интересом.
   - Нет, хозяин. Когда-то я был вором, и меня приговорили к повешению. Мастер Гийом, наш драматург, сжалился надо мной. Он умолял судью позволить мне присоединиться к труппе, пообещав, что я исправлюсь.
   - Он так и сделал, - с чувством добавил Бернар. - И даже более того, Гийом учит его письму и чтению. Сколько слов ты сейчас знаешь, Руфус?
   - Больше пятидесяти, сир. - На самом деле их было почти сто пятьдесят, но я не любил хвастаться. - Думаю, что когда-нибудь я хотел бы писать пьесы, как мастер Гийом.
   - Ты справишься, - кивнул Бернар. - Я верю. Путь может быть долгим, но ты доберешься туда. - Он взял одно из ружей, которые наемники принесли к столу. Это была винтовка с частицами, которую переделали в мушкет, но она по-прежнему имела прекрасный оптический прицел. - Отличная штука, - одобрил он, опуская глаза к прицелу. - За одни только эти линзы можно было бы получить бешеные деньги. Никто так хорошо не полировал стекло уже шестьсот лет.
   - Думаю, они немецкие, - сказал Томас. - Это ружье принадлежало моему прадеду, когда в батарее еще был заряд. Мой дед переделал его еще до моего рождения.
   - Когда-то у меня было оружие с термографическим прицелом, но оно было потеряно в Люцерне, - вспоминал Бернар с нежностью во взгляде.
   - Мы ужинаем по случаю этой встречи, - сказал Марко, улыбаясь своему спутнику. - Сейчас осталось не так много мужчин, которые были там. Многие будут настаивать на том, что они были, но на тебе не лежит печать обманщика. Остальные слишком охотно рассказывают свои истории. Что касается тебя, друг, то я чувствую, что нам пришлось бы вытягивать их из тебя щипцами.
   - Рассказывать особо нечего. В тот день я сражался, убил несколько человек, и еще несколько человек пытались убить меня, и по какой-то счастливой случайности я не лежу в земле.
   Они немного поговорили о сражении, Бернар скромно уклонился от большинства вопросов, но поделился достаточным количеством воспоминаний, чтобы удовлетворить мужчин.
   - Мы хотели поговорить с тобой о другом, помимо твоей храбрости в том сражении, - сказал Томас. Он взглянул на своего спутника. - Мы слышали о фургоне, брат. Похожий на ваш, красочно раскрашенный, с красивыми деревянными панелями, видели на дороге из Вьерзона.
   Бернар отхлебнул эля. - Что скажете, мастера?
   - Несколько солдат ищут именно этот фургон. Говорят, что "Ландмастер" перевозил на юг что-то ценное, когда попал в засаду. Люди императора были убиты. Никто не выжил.
   - Ни один?
   - Ни одного, - искренне подтвердили наемники в унисон.
   - Было бы прискорбно, если бы нас приняли за этот фургон, - сказал Бернар.
   - Да, - согласился Марко. - Но это были не актеры. До нас дошли слухи, что это были бродячие воры. Их было семь или восемь в повозке, запряженной четверкой, а может, и шестеркой. Они разграбили обломки "Ландмастера" и унесли ценную вещь, прежде чем им стало плохо из-за повреждения атомного реактора "Ландмастера".
   - С какой целью?
   - Чтобы доставить это на восток, - ответил Томас. - А затем договориться об обмене с теми же безбожными стрелками, которые устроили засаду.
   - Почему эти стрелки не забрали эту штуку сами?
   Марко пожал плечами в ответ на это объяснение. - Это были неверные из-за границы, и после засады начался большой хаос.
   - Неверные из-за границы. - Бернар кивнул, как будто этого было достаточно для решения любой головоломки.
   - Мы подумали, что тебе следует знать, - продолжал Томас, - потому что ходили слухи, что один из этих воров тоже был солдатом, возможно, ветераном военной кампании, как и ты. Тебе и твоим веселым друзьям следует знать, что вы путешествуете опасно похожими на этих разбойников.
   - Нам нечего бояться, - сказал Бернар, бросив на меня ободряющий взгляд. - Если нас остановят солдаты, в любой момент нашего путешествия, мы объяснимся, к их удовлетворению.
   Наемники обменялись зловещими взглядами. - Я бы не был так уверен в этом, друг Бернар, - осторожно сказал Марко, с еще большей осторожностью подбирая слова, как рыбак, ступающий на лед. - Говорят, что эти солдаты были... чрезмерно усердны.
   Бернар приподнял бровь. - Чрезмерно усердны?
   Томас понизил голос до шепота. - Я был свидетелем гнусных дел, сир, и, полагаю, ты тоже. Ты должен знать, на что способны мужчины. Возможно, нам не следует говорить о таких вещах в присутствии этого парня.
   - Он играл в пьесах, полных убийств, изнасилований и увечий, - ответил Бернар с первыми признаками растущего нетерпения. - Может слушать все, что нужно сказать.
   - Никому из тех, кого они задержали, не позволили идти своей дорогой, - сказал Марко. - Они допрашивали без какой-либо жалости. Женщины, дети - это не имело значения. Они сожгли и закололи их вместе с мужчинами, и движутся на юг, в сторону Мулена. - Его пробрала холодная дрожь. - Что бы ни было в этом "Ландмастере", это искали очень тщательно.
   - Несомненно, это так, - сказал Бернар. Он вытер лицо салфеткой и попытался подняться со стула. - Что ж, мастера, было приятно познакомиться с вами. Тем не менее, у нас с мальчиком завтра еще одно выступление, и нам нужно отдохнуть.
   - Конечно, - сказал Томас.
   Мы оставили наемников наедине с их трапезой. Как только оказались вне пределов слышимости, Бернар признался: - Лжецы, Руфус. Или, по крайней мере, доверчивые дураки. Солдаты императора никогда бы не опустились до таких поступков.
   - Зачем им придумывать что-то подобное?
   - Лояльность наемников так же слаба, как и тушеное мясо мамонта. Они видят в солдатах честь, которая, как они знают, никогда не будет принадлежать им, и горько обижаются на них за это. - Он задумчиво кивнул. - Тем не менее, в воздухе явно витает страх, а страх может подтолкнуть невежд к странным поступкам. Нам лучше всего отправиться в путь.
   - Еще надо доиграть оставшиеся спектакли, - заметил я.
   - Верно, но мы не сильно пострадаем, если сократим наш ангажемент на день или два. Я поговорил с владельцем, и с этим нет никаких сложностей. Билеты на завтра пока не продавались, и есть турецкий гипнотизер, который может заменить нас.
   - Вы сказали мастеру Гийому?
   - Я сообщу новость за завтраком. Он, без сомнения, будет доволен. Чем раньше мы начнем на новой площадке, тем скорее он сможет представить миру свою замечательную новую пьесу.
   Я вспомнил Катуан, моего хозяина, рука которого сгибалась, как у безумного скрипача, наигрывающего свои мелодии.
   - Кем был Иван Полподбородка, Бернар?
   - Одним из самых жестоких военачальников Прибалтики. - Бернар придержал для меня дверь. - Примерно за триста лет до твоего рождения. Почему ты спрашиваешь?
   - Услышал это имя, и мне стало интересно, кто это был, - сказал я.
  

* * *

   К тому времени, когда мы выбрались за городские ворота Мулена и выехали на открытую дорогу, мастер Гийом уже подготовил нашу новую постановку.
   Он сидел с нами в грохочущем фургоне и читал вслух наиболее важные отрывки, объясняя основные моменты сюжета. Он был доволен собой, поглядывал на нас поверх очков и время от времени набивал трубку. Мы слушали, завороженные: даже я.
   Благодаря тому небольшому опыту, который у меня был, я понял, что "Рыцарь, дьявол и смерть" будет иметь безусловный успех. В целом пьеса была приятной, баланс между действием и самоанализом был гармоничным. Речи были изобретательными, сильными и трогательными, пронизанными остроумием и проницательностью. Ручейки юмора пронизывали пьесу, подчеркивая самые трагические повороты. Были неожиданности и развороты. Концовка повторяла начало, но не в точности.
   - Мы сможем подготовить все к приезду в Виши, - сказал он нам, когда фургон с грохотом катил по уютным лесочкам и открытым фермерским угодьям. - Ида, ты играешь леди Мартелло. Роль была написана специально для тебя.
   - Правда, Гийом? - спросила она, чутко реагируя на такую фальшивую лесть. - Но я могла бы поклясться, что ты работал над этой пьесой еще до моего присоединения к труппе.
   - Ранние наброски, до того, как я понял суть, - отмахнулся он, кладя ей на колени текст. - Только когда ты поднялась на борт, я, наконец, увидел свою зацепку.
   - Ну, это же способ зарабатывать на жизнь, - сказала она, начав бормотать речи. Затем резко остановилась, удивленная. - Знаешь, на самом деле, это не самое худшее дерьмо, которое ты когда-либо написал.
   Фостен схватил свои листы. - Бьюсь об заклад, во втором акте он все растеряет.
   - Нет, - сказала Розмари, облизывая пальцы и переворачивая страницы. - Я заглянула вперед. По мере продолжения действие только набирает обороты.
   - Я говорил тебе, что у него есть еще одна хорошая пьеса, - вставил слепой Бенедикт. - Ты дал мне роль, Гийом?
   - Да, в третьем акте, после дуэли. Я научу тебя репликам - они не обременительны.
   - Большое тебе спасибо, мастер. Полагаю, я снова буду дураком или пьяницей?
   - Кем еще? - ухмыльнулся Фостен.
   - А для меня есть роль? - робко спросил я.
   - Ну, ты же молодой выскочка, бросающий вызов сквайру леди Мартелло, сиру Септимусу, которого играет Бернар.
   - Кто победит?
   - Ты - сквайр погибнет на дуэли, убитый самым предосудительным образом в результате нечестной игры. - Он предостерегающе поднял палец. - Но это не более чем временная победа. Ты продал свою душу дьяволу, чтобы победить Септимуса, и тебе придется заплатить.
   Бернар выглядел огорченным. - Еще одна пьеса, еще один из его шедевров, в которой я погибаю до конца.
   Мастер Гийом великодушно махнул рукой. - Но ты будешь настаивать на том, чтобы умереть так великолепно. Как еще я могу использовать такой редкий талант?
   Бернар листал свои страницы, пока повозка тряслась по рытвинам и ухабам. Его руки слегка дрожали: сегодня ему стало хуже из-за паралича. У моего хозяина также дрожали руки, а на лице застыло выражение напряжения, как будто он не отдыхал много дней. Я подумал о том, каких усилий стоило не только создать черновой вариант этой пьесы, но и переписать ее для всей труппы.
   - Уверяю тебя, брат, перед смертью ты получишь несколько хороших ролей, - сказал он Бернару.
   - Потом я умру. На этот раз от кинжала, меча или пистолета с частицами?
   Мастер Гийом задумался. - Я думаю, от пистолета.
  

* * *

   По пути мы время от времени останавливались. Однажды поступило сообщение о появлении дикого кабана в ближайшем лесу. Бернар уговорил всю труппу устроить веселую охоту, и мы отправились в путь, за исключением мастера Гийома, который заявил, что слишком устал для такого развлечения и хотел бы продуктивно потратить время на дальнейшую композицию.
   - Ты дал нам золото, брат, - тепло заверил его Бернар. - Дай своей руке отдохнуть день или два.
   - Муза со мной, - объяснил мой хозяин. - Я не могу отказать ей в удовольствии, когда она звонит. Не утруждайте себя, друзья. Но, пожалуйста, спой какую-нибудь песню, когда будешь возвращаться, чтобы я отвлекся от своих мечтаний о сотворении мира.
   - Песню для Ги? - Бернар криво улыбнулся, потому что просьба, должно быть, показалась ему странной. - Думаю, смогу спеть песенку с таким названием, хотя и не уверен, что помню слова. Так тому и быть! Но ты заслужил гораздо больше, чем просто песню, брат.
   Мы пошли и нашли немного ягод, а Бернар едва не поймал зайца, но охота была прервана появлением в лесу егеря в непрозрачных черных очках, похожих на две половинки яйца, застрявшие у него в глазницах. У него был механический сокол, который следил за нами сверху. Бернар сказал, что это была допотопная штуковина, причем чрезвычайно редкая. Я думаю, он бы нас поймал, если бы не то, что сокол мог подниматься в воздух лишь на короткое время. Мы выбежали из леса и заметили егеря, обходившего его по периметру, металлическая птица покоилась на его руке с кожаным рукавом, а ее сверкающие крылья были расправлены, чтобы впитывать солнечный свет.
   В спешке возвращаясь к фургону, мы только сейчас вспомнили о том, что нужно разразиться хриплой песней. Мастер Гийом был явно взволнован нашим появлением, но только я понимал, почему его так расстроило это вмешательство. Я заметил на его столе стопки новых листов, чернила еще не высохли, а на груде постельного белья в задней части фургона виднелись следы недавнего поспешного обращения. Сияние Катуан, как я понял, снова тронуло моего хозяина.
   Фергюс гнал лошадей во весь опор, они фыркали и потели, и мы как можно быстрее оставили лес позади.
  

* * *

   Мы прибыли в Виши без дальнейших происшествий. Это был большой город, и каждый разрушенный квартал, через который мы проезжали по пути в назначенный театр, казался мне менее благоустроенным, чем предыдущий. Но, в конце концов, место проведения, организованное человеком по имени Симон Грамматик, оказалось не таким уж плохим. Площадка для представления была хорошей, комнаты сносно обставлены, кухня вполне приличная, и мы все были рады выбраться из фургона после нашего путешествия.
   В течение дня зал для выступлений был в нашем полном распоряжении, и мы принялись озвучивать и исполнять новые слова мастера Гийома. Нам с Бернаром предстояло выучить много строк, но они были так хорошо написаны, что, казалось, всплывали в памяти, как летучие мыши, возвращающиеся на насест.
   Это было тем лучше, что нам все еще нужно было подготовиться к постановке нашей кульминационной дуэли на пистолетах.
   Мы выплясывали на сцене, пробуя разные ракурсы, разные варианты противостояния, добиваясь наилучшего эффекта, в то время как остальные наблюдали за нами с передних сидений, и все шло хорошо, пока терпение Бернара не достигло предела.
   - Эта маленькая игрушка даже не пыхает! - пожаловался он, поднимая невесомую деревянную подставку, которая играла роль пистолета с частицами. - Когда-то у нас был такой, который стрелял молнией. В нем был кусочек кремня и колесико, которое терлось о него. Когда свет был приглушен, из него сыпался сноп искр.
   - Раньше у нас было много хороших вещей, - сказал Фостен, вытянув ноги перед собой.
   - Перестань жаловаться, ты, длинная полоса мочи, - сказала Ида.
   Бернар бросился на меня, но я сделал неверное движение, и из-за этого он зацепился дулом пистолета за пряжку моего ремня. Конец подставки оторвался и с глухим стуком упал на сцену.
   - Извините, сир, - сказал я.
   - Дело не в тебе, мальчик. Дело даже не в реквизите. Дело в этой дуэли!
   - Мне показалось, что она очень красиво написана, - заметил я, потому что мой хозяин был одним из зрителей, наблюдавших за нами с ручкой и бумагой в руках, когда он вносил исправления в свой последний порыв вдохновения.
   - Дуэль не работает на такой ограниченной сцене, - сказал Бернар. - Мы так близко, что можно плюнуть!
   - Мы работаем с тем, что нам дают, - сказала Ида.
   - Дай мне какой-нибудь настоящий кинжал, сестра, - ответил Бернар. - Я никогда не носил пистолета, когда служил в армии, так зачем мне притворяться, что ношу его сейчас?
   Мастер Гийом посмотрел поверх очков, которые и так были сдвинуты на самый кончик носа. - Уверен, что ты сыграешь как надо, брат. Просто сделай так, чтобы пистолет казался тяжелее, чем он есть на самом деле. Или ты бы предпочел, чтобы я переделал сцену?
   - Мне нужно выучить еще несколько твоих скороговорок?
   - Возможно, - с легкой улыбкой согласился мастер Гийом.
   - Тогда мы продолжим с этими игрушками, по крайней мере, до Авиньона.
   Мастер Гийом почесал подбородок. Несколько секунд он сидел молча, затем сказал: - Я думал о тех солдатах, с которыми ты разговаривал в Бурже, Бернар.
   - Этих идиотах?
   - Возможно, нам не следует так быстро сбрасывать со счетов их интеллект. Я поговорил с некоторыми другими посетителями здесь, в Виши. Они говорят о подобных беспорядках в южных городах и проблемах на дорогах.
   - Трусы шарахаются от любой тени.
   - Мне просто интересно, не стоит ли нам прислушаться к этим предупреждениям, ради благоразумия. Авиньон подождет, не так ли? Мы заключили соглашение с сиром Жозефом, но не стали оговаривать никаких конкретных сроков.
   - Это был обет чести, а не просто какое-то "соглашение". - Бернар посмотрел на моего хозяина, и в его глазах промелькнуло раздражение. - Сир Жозеф понимал, что его груз будет доставлен императору в этом сезоне, а не в следующем. Да, неспокойно. Вот почему рука императора должна быть укреплена любыми средствами. Если эта реликвия - то, что нужно для этого, то мы должны ускорить наши усилия, а не откладывать их.
   - Я все это понимаю, - сказал мастер Гийом.
   - И все же, ты выдвигаешь аргументы против нашей миссии.
   - Я бы не хотел, чтобы труппе причинили вред, если бы был другой способ.
   - Позволь мне беспокоиться о вреде, драматург, - воспротивился Бернар. Он с нескрываемым презрением рассматривал поврежденную подставку в своей руке. - Может, я и не владею этой маленькой игрушкой как солдат, но все равно умею обращаться с мушкетом или шпагой. Ты доверяешь мне обеспечение безопасности нашей компании или нет?
   Возможно, я был не единственным из нашего братства, кто почувствовал, как по спине у меня пробежал холодный пот. За все время, что я был в труппе, я не раз бывал в присутствии Бернара и мастера Гийома, но никогда не слышал подобного упрека.
   - Как и во всем остальном, брат, - кротко ответил мастер Гийом. - Как и во всем остальном.
  

* * *

   В тот вечер мы сыграли "Рыцарь, дьявол и смерть", включая дуэль, которая показалась Бернару такой неудовлетворительной, такой противоречащей его природным инстинктам как солдата, так и актера. После того, как я убил его, по сюжету сбежал с виллы по подземному туннелю и исчез еще на три сцены, две из которых были продолжительными. У мастера Гийома тем временем были реплики в первой и третьей сценах, и между ними не хватало времени, чтобы вернуться к фургону и поговорить с Катуан.
   Это предоставило мне небольшую возможность. Я прикинул шансы и решил, что рискнуть стоит. После этого двинулся, испытывая множество дурных предчувствий. Я любил своего хозяина и был обязан ему всем: он спас мне жизнь, уговорив судью. В мире не так много добрых дел, чтобы уравновесить эту величайшую доброту. Но почти так же сильно я любил Бернара, и ту любовь, которая у меня еще оставалась, я отдавал труппе, потому что эта маленькая труппа стала моей семьей и моим спасением.
   Со времени той встречи с сиром Жозефом мой хозяин изменился, и теперь я знал, что он, подобно какой-то планете на небе, движется в эпициклическом противостоянии Бернару. Я чувствовал себя ребенком, оказавшимся между разделенными домами двух враждующих родителей. Причина моего недовольства заключалась не только в одной Катуан. После тех лет, которые я проработал с мастером Гийомом, было заметно, что он ожесточился. Добродушие и благотворительность, которые когда-то так легко изливались из него, превратились, как и его моча, в жалкую струйку. Его терпение по отношению к моему обучению стерлось, как лак на столбике кровати. Если раньше он убеждал меня, что все возможно - что я могу научиться писать и читать и, в конечном счете, создавать произведения, подобные его собственным, - то теперь он учил меня осознавать свои естественные пределы.
   Я начал задаваться вопросом: видел ли он во мне проблески, искры потенциала, которые вызывали у него приступы ревности? Тем более что его собственный источник больше не мог сравниться с щедрым талантом его молодости? Увидел ли он во мне то, чего никогда не смог бы обрести в себе?
   Остальные верили в этот новый, поздний расцвет дарований. Я знал, что это подделка. Не мог объяснить, каким образом это произошло, но знал, что он был обязан этим сиянию Катуан. Она давала моему хозяину то, чего он больше всего жаждал. В свою очередь, она зависела от него, служившего ее орудием против воли Бернара.
   И, кроме мастера Гийома и этой бронзовой головы, я один знал об этом.
  

* * *

   Я вошел в фургон без света и откопал коробку. Открыл ее там, где она лежала погребенной, и запустил руку внутрь, как, на моих глазах, делал мой хозяин.
   Я извлек голову. Она оказалась тяжелее, чем я ожидал, и от ее жужжания у меня защекотали кончики пальцев.
   Положил Катуан на один из рулонов постельного белья, и ее запрокинутое лицо смотрело на меня снизу вверх. Медный отблеск исходил от нее, как теплый крапчатый туман, пока не достиг границы ее коробки.
   Ее глаза встретились с моими. До этого я видел только сквозь тонкую сетку на окне и не был готов к их шокирующему интеллекту и холодности.
   - Что ж, это событие, - сказала она наконец, и на ее губах появилась дразнящая складочка. - Ты, должно быть, тот мальчик, которого он нанял, чтобы открыть замок.
   - Меня зовут Руфус.
   - Да, конокрад. Я все о тебе слышала.
   - Что ты за дьявол, Катуан? Я знаю, что ты не похожа на медные головы, которые делают обычные люди. В тебе нет никаких шестеренок или блоков.
   - Ты храбрый, Руфус, раз решился на этот диалог. Но тебе нужно нечто большее, чем просто храбрость, чтобы понять, кто я такая.
   Я посмотрел на грубую металлическую пробку, воткнутую в ошейник под ее головой и в купол.
   - Ты сказала, что это сделал с тобой Иван Полподбородка. Я спросил Бернара об Иване Полподбородка. Он сказал, что это военачальник, живший триста лет назад.
   - Совершенно верно.
   - Твое сияние приходит и уходит через дырку в твоей шее. Это то, что нужно было от тебя Ивану Полподбородка?
   - Нет, он вставил в меня пробку совсем по другой причине. Иван Полподбородка хотел причинить мне боль, чтобы я работала на него. Его мастера использовали режущие сверла с алмазными наконечниками, последние в Европе, чтобы просверлить отверстие в моей опоре для шеи.
   - Почему не твое стекло?
   - Это не стекло, каким ты его знаешь, и они уже обнаружили, что ни один из их инструментов не может к нему прикоснуться. Сплав в моем основании был более чувствительным. Даже тогда потребовалось восемь лет непрерывных усилий, чтобы добиться прорыва. Люди Ивана Полподбородка непрерывно работали над сверлением, и им хорошо платили за их труды. Каждого из них предали смерти, когда в них не стало нужды.
   - Потому что они видели, кем ты была.
   - Действительно.
   - Для чего они использовали эту дыру?
   - Чтобы ввести газы и яды в систему моего жизнеобеспечения. Этого недостаточно, чтобы убить меня, но достаточно, чтобы довести до грани страха и отчаяния, чтобы я сделала все, о чем бы ни попросил меня Иван Полподбородка.
   - Что бы ты могла ему предложить?
   - Я знаю очень много. Знание - сила, Руфус. Для начала я пыталась противостоять его усилиям, используя свое сияние, чтобы противостоять бурильщикам. Пока не поняла, что, позволив проделать во мне дыру, я распространила влияние своего сияния за пределы моих непосредственных возможностей.
   - Как ты влияешь на мастера Гийома?
   - От тебя ничего не ускользает.
   - Я видел, как ты превратила его в своего рода марионетку, и именно так он смог придумать весь этот новый материал. Сначала я подумал, что ты сделала его своим рабом, но не думаю, что все может быть так просто.
   Мой вопрос заинтересовал ее. - Почему нет?
   - Потому что, если бы твое сияние могло заставить человека делать что угодно, даже против его воли, тебе бы вообще не пришлось манипулировать моим хозяином. Ты могла бы просто вселиться в Бернара и заставить его делать все, что пожелаешь.
   - Ты прав. Ты умный парень, Руфус. Они недооценивают тебя, не так ли? Даже Гийом.
   - Мой хозяин знает мне цену, - солгал я. - Как и Бернар. Но ты не можешь контролировать Бернара, и не можешь контролировать мастера Гийома, кроме как подкупом.
   - Он подчиняется моему влиянию, потому что в этом есть что-то для него. Он мог бы воспротивиться мне, если бы это противоречило его интересам, но знает, что лучше согласиться со мной.
   - Много ли от него в этой новой работе?
   - О, этого достаточно, чтобы польстить его самолюбию. Я прочитала его ранние пьесы, построила большую языковую модель и запустила алгоритм генерации на фрагментах, которые он уже подготовил для "Рыцаря, дьявола и смерти". Это так же просто, как повернуть ручку печатного станка.
   - Ты что, машина?
   - Я родилась таким же человеком, как и ты, Руфус. Просто очень давно.
   - В сумеречные века?
   - Задолго до этого. Это был конец технологической эры, но тому упадку предшествовало много волн и спадов. Мы создали умные машины - искусственный разум, такой же подвижный, яркий и хитрый, как у любого человека. Приручили мир, исправили старые ошибки - по крайней мере, так мы себе представляли. Наши ученые исследовали природу и восстановили формы существ, утраченных со временем, - реконструировали чудеса, к которым вы теперь относитесь так же легкомысленно, как к обычной домашней птице или скоту. Мы создали корабли, способные преодолевать пустоту; корабли настолько быстрые, что само время замедлилось для их экипажей. Мы отправились к звездам и открыли... других.
   В одно это слово она вложила целую библиотеку страхов и благоговения.
   - Ты была одной из тех путешественников. Говорила об уходе.
   - Меня отправили на задание. Мы встретились с другими, но ничего не знали об их намерениях, ничего об их планах относительно нас.
   - Ты узнала?
   - Я поняла, что те, другие, не заинтересованы в том, чтобы их понимали. Наши попытки наладить общение были пресечены жестокими и мучительными способами. Большинство моих товарищей по путешествию не пережили своей первой встречи. Мне повезло, что я спаслась и вернулась домой. Но время поджимало, и мой корабль получил серьезные повреждения, в результате чего к моему возвращению он развалился на части. В тот критический момент мой корабль предпринял крайние меры, чтобы сохранить мне жизнь, вот почему ты видишь меня такой, какая я есть.
   - А твои хозяева - те, кто отправил тебя в полет. Они были довольны твоим отчетом?
   - Они исчезли. Исчезли много веков назад. От цивилизации, которую я знала, мало что осталось. Я видела последние отблески этого, когда еще оставалось несколько человек, которые разбирались в машинах и науке достаточно хорошо, чтобы создать что-то столь медленное, грубое и бесполезное, как "Ландмастер", или один из видов оружия с частицами, о котором вы говорите таким возвышенным тоном. Но высшая наука нашего времени? С таким же успехом это могла быть магия.
   - То, что я видел из твоего сияния, для меня очень похоже на магию.
   - Я не могу винить тебя за это. В твоем опыте не было ничего, что могло бы сравниться с ними. Но они всего лишь машины другого типа: многочисленные и крошечные, как кровяные тельца в твоей крови.
   - Если они исходят из тебя, значит, ты тоже машина.
   - Это не так. Сияние поддерживает во мне жизнь, но оно - это не я, так же как воздух в твоих легких - это не ты.
   - Сияние нужно тебе, потому что у тебя нет тела, - предположил я.
   - Оно помогает, но это не его основная функция. Оно делает то, чего никогда не смог бы человеческий организм. Оно поддерживает мое сознание, усиливая механизмы поддержки в моем ошейнике, но оно также защищает меня от повреждений и разложения. Я вернулась со своей миссии семьсот лет назад - намного дольше, чем длится обычная человеческая жизнь.
   - Оно управляет тобой или ты им?
   - Я могу контролировать его. И хорошо использовала его в течение этих долгих лет. Без них я, возможно, не смогла бы продержаться так долго, как сейчас, или пережить многое из того, что со мной сделали. Когда Иван Полподбородка впрыснул в меня свой яд, только сияние избавило меня от его вреда. Оно много раз перестраивало меня, как старый дом обрастает новыми стенами и брусьями, пока он уже почти не напоминает то, чем был когда-то.
   - Значит, ты изменилась?
   - Да, но это не имеет особого значения. Я уверена в этом. Да, я нарушила некоторые из мер защиты от репликации, но только для того, чтобы защитить себя.
   - Сир Жозеф сказал нам, что тебя прислали в качестве дара из монастыря.
   - Это правда. Меня там замуровали за алтарем на сто сорок лет. Они думали, что алтарь проклят или на нем водятся привидения, но ни у кого из них не хватило смелости убить меня.
   - А тебя можно убить?
   - Очень легко. Выстрел из пушки, принесение в жертву, сжатие под действием достаточного веса, пучок частиц с близкого расстояния при максимальной яркости. Это никогда не было проблемой. Люди, которые обладали мной, всегда боялись меня, но еще больше они боялись не обладать мной.
   Я кивнул. - Ты рассчитывала на их слабости, как полагаешься на тщеславие мастера Гийома.
   - Ничего личного, Руфус. Я просто не могу позволить себе оказаться в Авиньоне.
   - Что в этом плохого?
   - Все, что ты можешь себе представить, и даже больше, чем ты можешь себе представить. Если ты случайно услышал, как я говорила об Иване Полподбородка, то ты также знаешь, что я уговаривала твоего хозяина не отправляться в путешествие на юг. Я не преувеличивала последствия.
   - Если ты говоришь искренне, тогда я должен рассказать Бернару о том, кто ты такая.
   - Нет, - яростно сказала она. - Это самое худшее, что может случиться. Я не могу - не допущу - этого.
   - Бернар - хороший человек. Возможно, он лучше, чем... - Но я проглотил свои слова, прежде чем задохнулся от горечи предательства, прозвучавшей в них. - Нет. Мне не следовало этого говорить. Я в долгу перед обоими хозяевами.
   - Теперь твой путь лежит к мастеру Гийому, Руфус. Он принесет престиж твоей труппе своими новыми работами.
   - Это подделки. Фальшивые чудеса. Ты сказала, что создаешь их так же легко, как крутишь колесо.
   - Миру не обязательно знать об этом. Со временем он забудет, что я направляла его действия. Награды и уважение сделают это с человеком. Мы оба будем полезны друг другу, и мир сохранится надолго.
   - А что с Бернаром?
   - Он ничего не может поделать с тем, кто он есть, - деликатно ответила Катуан. - Но сейчас о нем не беспокойся. Его заставят увидеть свет.
  

* * *

   По ночам из окон наших комнат, выходящих окнами на восток, мы видели разбросанные на горизонте огни. Мой разум уносился в пустоту, к мыслям о непримиримых других, которых Катуан встретила там во время своей миссии, и о том, что она не знала об их намерениях. Она рассказала мне, что вернулась из бездны семьсот лет назад, но я не знал, должен ли этот ужасный промежуток времени заставить меня меньше бояться других или даже больше.
   - Это война, хозяин? - спросил я с тяжелым предчувствием в животе, потому что теперь я допускал в своем воображении возможность насилия за пределами узких границ Франции или даже на отдаленных окраинах самого мира. Насилие, которое преследовало Катуан до самого дома, как тень, и ущерб, причиненный ее кораблю, довели ее до того ужасного состояния, в котором она сейчас находится.
   Как можно было спать, зная, что происходит снаружи?
   - Нет, мальчик, - ответил мастер Гийом, не обращая внимания на мои проблемы и спокойно покуривая на балконе. - Это Вальд. Его западный край, расположенный так далеко на юге, находится настолько близко к Виши, что городская стража вынуждена сдерживать его продвижение, постоянно устраивая пожары. Они роют траншеи, заполняют их смолой, а затем поджигают ее.
   - А они не могут просто вырубить его, как другие леса?
   - Они могут рубить его по частям, но это не то же самое, что валить одно дерево, а потом другое. Он слишком легко отрастает заново, потому что каждое дерево в Вальде связано с другим, так что они могут делиться пищей друг с другом. Я слышал, что некоторые ученые считают его всего лишь одним бессмертным деревом, которое со временем распространится по всей Франции, а возможно, и за ее пределами.
   - Этот адский лес - дело рук Бога или людей, хозяин?
   Он с любопытством посмотрел на меня. - Поскольку люди сами по себе являются творением Божьим, нет никакого различия.
   По крайней мере, тогда у меня не было особого интереса к делу Вальда, кроме как к тому, что оно служило предметом раздора между моими хозяевами. Я всего лишь хотел завязать с мастером Гийомом непринужденную беседу, чтобы развеять в нем малейшие подозрения относительно моей аудиенции с Катуан. Но ничто в нашем разговоре не указывало на то, что он знал о моем предательстве. Никто меня не потревожил, и я приложил все усилия, чтобы вернуть ее на место в том виде, в каком я ее нашел, - лучше, чем тогда, когда мы побеспокоили мастера Гийома после охоты на кабана.
   - Вопрос к тебе, мальчик, - сказал он после продолжительной паузы.
   - Да, мастер?
   - Поскольку ты стремишься творить, позволь узнать твое мнение о дуэли в ее нынешнем виде.
   - Мое мнение, сир?
   - Да, выкладывай. Не сдерживай язык.
   - Тогда я не уверен, что это сработает, сир. Я думаю, Бернар прав в том, что пистолеты - неподходящий реквизит, учитывая сцену, на которой нам предстоит работать.
   - И все же мы должны устроить дуэль, и она должна начаться так, как подобает джентльменам.
   - Тогда на мечах, - отважился я.
   - Да, хорошее начало. Но как разоблачить твое коварство?
   На секунду я подумал, что он имеет в виду мою встречу с Катуан. - Мое коварство, сир?
   - Ты должен побеждать нечестным путем, Руфус, - напомнил он мне. - Когда ты проигрываешь в честном поединке на мечах, то бросаешься обнимать Бернара, как будто с юмором принимая свое поражение, а затем...
   - Кинжал? - задумался. я
   - Да, - согласился он, ухватившись за мое предложение. - Кинжал, конечно. Его можно спрятать при себе, пока вы не обниметесь. - Он поднял глаза к далекому пламени траншей Вальда, как будто в их пляшущих огнях увидел предчувствие драмы, которую еще предстоит разыграть. - Да, вижу, что это работает очень хорошо - это будет большое улучшение, и Бернар будет доволен. Он всегда предпочитал клинок пуле или лучу.
   - У вас с Бернаром все в порядке, мастер?
   - У нас есть свои маленькие разногласия, мальчик, как иногда бывает у хороших людей. Не утруждай себя ими. Он был мне братом, и надеюсь, что и я ему тоже. - Он помолчал, затем щелкнул пальцами. - Пойдем. Давай нанесем удар. Подойди к фургону и поройся в ящике с реквизитом. В последний раз, когда я туда заглядывал, там был хороший кинжал для трюков, почти наверху. Темно-серый, тяжелый. Принеси его сюда, и мы сами разберемся, что к чему. Я не сомневаюсь, что нам нужно будет подправить одну-две строчки, чтобы добиться нужного эффекта.
   Мы, удивился я про себя? Мастер Гийом никогда не интересовался моим мнением ни о каком аспекте своего ремесла, тем более не говорил о сотрудничестве.
   - Я пойду в фургон, сир, - сказал я.
   Он снова раскурил трубку. - Хорошо. О, и Руфус?
   - Да, хозяин?
   - Катуан сообщила мне, что ты разговаривал с ней. Тебе не следовало этого делать без моего разрешения, но, поскольку никто не пострадал, это может остаться нашим маленьким секретом.
   - Сир, - пробормотал я, и все мои заверения рассыпались в прах, словно от пушечного выстрела.
   - Все в порядке, - заверил он. - Давай больше не будем об этом. Мы оба нарушили наше обещание, данное сиру Жозефу Фридрихсхафенскому, не так ли? Это делает нас одинаково виновными в глазах Бернара. Столь же предательскими.
   С ледяным холодом в жилах я побежал за кинжалом.
  

* * *

   Утром мы с Бернаром отрепетировали переписанную дуэль, а мастер Гийом наблюдал и делал пометки.
   - Нет, все еще слишком по-джентльменски, - сказал он, жалуясь на мою сдержанность в последнем выпаде. - Ты негодяй, Руфус, трус и мошенник. Зрители должны увидеть тебя таким, какой ты есть, - наихудшим из подонков.
   - Он прав, - сказал Бернар, кивая в знак согласия. - Ты должен показывать это.
   - Я не хочу причинять вам боль, мастер. Я попробовал кинжал на своей руке, и мне все еще было больно, даже когда лезвие вошло обратно в рукоять!
   - Думаю, мы могли бы попробовать сделать пружину немного слабее, - задумчиво произнес мастер Гийом.
   Бернар направил мою руку на кинжал. - Нет, мне и так подходит. Чтобы это сработало, нужна сила, и это будет заметно по твоей руке. Без этих усилий зрители не увидят в тебе безжалостного мелкого хулигана, которым ты являешься.
   - Как скажете, сир.
   Он ободряюще улыбнулся. - Сильнее!
   - Да, хозяин!
   Мы репетировали и репетировали, пока не добились необходимой жестокости. - Вот, мальчик, ощутимый синяк! - Он приподнял рубашку, гордо демонстрируя след, который оставил на нем кинжал. - Ты почти на месте. Мы еще немного потренируемся после обеда. Мне, старику, нужно восстановить дыхание.
   - Наш хозяин Симон Грамматик сказал мне, что к нему в театр пришел его друг, - сказал мастер Гийом, как будто только что что-то вспомнил. - Он сказал, что мы должны встретиться с этим другом - у него есть новости из Руана.
   Я сразу заметил, какую перемену это событие произвело в Бернаре. Игривость испарилась, сменившись мрачной задумчивостью, как будто одинокая темная туча только что закрыла солнце.
   - Новости из Руана, - повторил он. - Как кстати.
   - Мы должны прислушаться к его мнению, - сказал мастер Гийом.
   - Конечно, Ги. Почему бы и нет?
   Они нашли его в частной гостиной Симона Грамматика, где он пил эль со своим хозяином. У вновь прибывшего была густая борода, густые брови и только одна рука.
   - Это Кристиан Ла Френир, мой старый коллега, - сказал Симон Грамматик.
   - Потерял в бою? - прямо спросил Бернар.
   - Ее отняли у меня за воровство, - сказал Кристиан хриплым от усталости голосом. Его рукав заканчивался грязной, забинтованной культей. - Я был невиновен в этом преступлении, но магистрату было выгодно осудить не того человека. Ты бы предпочел, чтобы я потерял ее в бою, мастер-солдат?
   - Что у тебя для нас, Кристиан? - вмешался Гийом.
   - Мастер Симон сказал, что вы собираетесь показать свои работы в Руане. Я бы не советовал этого делать, Руан сейчас - плохое место, - он неторопливо отхлебнул эля. - Император посылает туда целые полки из Авиньона. В Руане сейчас введено военное положение, в театрах действует комендантский час, а горожане боятся выходить из своих домов днем. Были аресты, допросы, посадка на воду, казни. - Он провел рукой по губам. - Они ищут таких людей, как вы. Путешественников с фургоном.
   - Мы что, по-твоему, похожи на воров? - спросил Бернар.
   - Нет, дружище, но и половина мужчин и женщин, которых я видел повешенными или проткнутыми шипами, не были похожи. Собаки и дети тоже. - Он почесал бороду. - Мой совет - идите куда-нибудь в другое место. Руан не для вас.
   Я посмотрел на своего учителя, ожидая его реакции, пытаясь выразить свой интерес как можно более нейтрально.
   - Тебе платит какая-нибудь конкурирующая труппа? - спросил Бернар.
   - Я не такой. - Он отмахнулся от этого намека, как будто в нем не было ничего обидного. - Я видел вашу постановку сегодня вечером. Она хороша. Я уже видел ваши пьесы раньше, мастер Гийом. "Фортуна преподносит подарки". "Великий визирь". "Принц Руперт". Мне больше всего нравятся ранние пьесы. Некоторые из них я знаю почти наизусть.
   - Когда нам понадобится однорукий бродяга, можешь пройти прослушивание, - сказал Бернар.
   - Пожалуйста, брат, не будь таким жестоким, - мягко упрекнул его мастер Гийом. - Этот человек, кажется, искренен в своем желании дать нам совет.
   - Это звучит так, как будто он хочет помешать законной деятельности солдат императора.
   - Это всего лишь предупреждение, а не призыв к измене, - сказал мастер Гийом, подбадривая себя. - Если Руан так плох, как он говорит, нам следует пересмотреть наш маршрут. У меня есть контакты в Шароле - мы легко сможем найти там работу.
   Бернар уставился на него так, словно он допустил какую-то детскую ошибку, например, перепутал корову с лошадью. - Шароль находится на севере и востоке, Ги. Это уводит нас все дальше от Авиньона, а дорога туда длинная и извилистая, и Фергюсу негде присмотреть за своими лошадьми.
   - Есть более короткий путь в Шароль.
   - Вы имеете в виду Вальд, хозяин? - спросил я.
   Бернар проигнорировал мое замечание. - Мы даже не будем обсуждать эту тему.
   - Я изучил твою карту, друг. Мы уже близко, как ты мог убедиться по кострам, устроенным поджигателями Вальда. Менее чем в одном утре езды от этого театра, и вот мы уже в нем. Между Виши и Шаролем есть только узкий перешеек Вальда. Судя по твоим собственным приметам, это не слишком старая часть Вальда. Через него проходит дорога, по которой, вероятно, еще можно проехать. Расстояние в десять лиг, не больше.
   - В тебя попал какой-то яд, - сказал Бернар, в его глазах была холодная тревога. Он смачно сплюнул на стол, едва не задев кружку Кристиана. - Ты заплатил этому однорукому дураку, чтобы он солгал мне о Руане? Почему я должен верить хоть одному слову человека, у которого уже есть причины презирать императора?
   - Мне следует уйти, - сказал я.
   - Нет, ты можешь остаться, - резко сказал Бернар. - От тебя зависит, какое решение будет принято, будь то соблюдать клятву или нарушить ее.
   Кристиан беззаботно отхлебнул эля. - Езжай на юг, если хочешь. Я просто подумал, что, возможно, тебя стоит предупредить.
   Симон Грамматик слегка кашлянул. - Никто не поверил его словам. Но он сказал свое слово, мастер-солдат, и, поскольку он мой друг, я не позволю на него клеветать. - Он жестом велел Бернару, мастеру Гийому и мне удалиться. - Пожалуйста, оставьте нас, мастера. У меня нет желания общаться с такой склочной компанией.
   - Мой друг солдат говорит поспешно, - сказал мастер Гийом. - Я не хотел никого обидеть.
   Бернар толкнул его.
   - Я сам решу, причинять ли мне вред, писака.
   Я ахнул, огорченный тем, что мои друзья оказались в таком затруднительном положении, и так внезапно.
   - Хозяева, - взмолился я.
   - Заткнись, парень, - сказал мастер Гийом, восстанавливая равновесие, но явно испытывая такой же шок, как и я. - Ты видел только то, что остальные из нас всегда знали. Можно убрать солдата с войны, но нельзя убрать солдата из человека.
   - Хорошо, когда мы открыто выражаем свои чувства, - ответил Бернар, его грудь поднималась и опускалась. Я почувствовал, что ярость в нем перелилась через край, как немного пороха, высыпанного из бочонка, но большая часть все еще сдерживалась. - Мы завершим наше пребывание здесь, - заявил он, произнеся эту фразу таким тоном, который не допускал возможности споров или несогласия. - Затем продолжим путь в Руан, как и планировалось.
   - Вы можете продолжать свой ангажемент, - спокойно разрешил Симон Грамматик. - Я был бы дураком, если бы отказался от большего количества монет, когда постановка становится такой популярной.
   - Эта новая работа хороша, - сказал Кристиан, почесывая свой испещренный прожилками нос. - Говорили, что Гийом Гентский потерял свой пыл, но думаю, ошибались. Лучшие твои дни, возможно, еще впереди.
   Гийом натянуто улыбнулся, но не стал опровергать это мнение.
  

* * *

   В тот вечер мы сыграли пьесу. Все прошло очень хорошо, и сцена с кинжалом была хорошо принята зрителями. Она не только сыграла свою драматическую роль лучше, чем дуэль на пистолетах, но и отразилась на жестокости в последующих сценах, даже когда мой персонаж отсутствовал.
   Однако после поклонов Бернар и мой учитель почти не разговаривали, а когда на следующее утро мы сели завтракать, у Бернара нашелся предлог отлучиться.
   Вечером мы снова выступали.
   Мне трудно говорить о том, что произошло, потому что был момент, когда я понял, что что-то не так. Когда слепой Бенедикт вложил реквизит в мою руку во второй раз, часть меня усомнилась в его весе и балансе. По ощущениям он отличался от кинжала, которым мы пользовались до этого, настолько, что мне следовало осмотреть его более тщательно и - в качестве последней меры предосторожности - проверить, втянется ли лезвие, как предполагалось. Однако я не сделал ни того, ни другого. Я подавил сомнение, прежде чем оно усилилось, и спрятал кинжал под одеждой, где он должен был оставаться невидимым до конца поединка.
   Как мне теперь объяснить свою небрежность? Было ли это из-за того, что у меня было достаточно поводов для размышлений, а реплики и действие этой новой пьесы все еще требуют значительных усилий для запоминания? Было ли это из-за того, что я доверял слепому Бенедикту больше, чем собственным сомнениям? Или все дело в том, что я знал, что это за штука - кинжал, и предпочел скрыть это знание?
   Когда я вонзил лезвие в Бернара, оно даже не втянулось обратно. Более того, оно резало с восхитительным и ужасающим рвением, словно жаждало крови. Это было не тупое деревянное лезвие бутафории, а лезвие из углеродистой стали, заточенное для ведения боя.
   Это был настоящий клинок Бернара.
   Он задохнулся, когда лезвие вошло в него. Сначала это был скорее возглас удивления, чем боли.
   - Боже, - прошептал он одними губами, слишком тихо, чтобы его можно было расслышать, кроме нас двоих. - Что ты...
   Я вытащил клинок, не зная, что причиню этим не меньший вред, чем первым ударом. Кровь хлынула у Бернара обильным потоком, и, выронив меч, он тер рану, пока его рука в красной перчатке не стала красной.
   Он опустился на колени, затем рухнул на пол.
   Я вытер кинжал о рукав, испытывая тошноту от осознания того, что добровольно сыграл свою роль. Я знал и не сомневался.
   Розмари воскликнула: - О, скажи, что с ним все будет в порядке! Этот маленький кинжал не мог причинить ему такую сильную боль, не так ли?
   Но растекающаяся кровь уже свидетельствовала о смертельном ранении, нанесенном нашему мастеру-солдату.
   - Позовите мастера Гийома! - крикнул Фергюс. - И врача!
  

* * *

   Занавес опустился. Спектакль прекратили, зрителям приказали разойтись. Симон Грамматик спорил с горсткой зрителей, которые почему-то считали, что это часть драмы, или что им все еще причитаются деньги, кровью или чем-то еще. Фостен, Ида и слепой Бенедикт стояли на коленях вокруг Бернара, вместе с тремя служащими театра, пытаясь обеспечить те ограниченные удобства, которые были им по силам.
   Я принял сидячее положение, прислонившись спиной к декорациям, содрогаясь от ужасных последствий своей ошибки.
   Если это действительно была ошибка.
   - Что-то пошло не так в драке? - спросил мастер Гийом, вбежав в комнату и опустившись на колени рядом с Бернаром.
   - Руфус использовал не тот кинжал, - сказал Фостен, прижимая полотенце к ране, чтобы остановить кровотечение. - Он ударил его настоящим кинжалом, принадлежавшим самому мастеру.
   - Это невозможно.
   - Иди и посмотри на кинжал, если сомневаешься, - сказал Фостен. - Этому маленькому воришке никогда нельзя было доверять. - Он посмотрел на меня через сцену. - Посмотри на него, он там рыдает, как будто масло тает!
   - Клянусь, мастера, - сказал я, мой собственный голос показался мне далеким из-за тумана моего горя. - Я не знал, что это был настоящий кинжал. Слепой Бенедикт...
   - Что с ним? - спросил Фостен.
   Прежде чем я успел ответить, мастер Гийом приблизил свое лицо к лицу Бернара. Бернар был все еще жив и находился в сознании, но цвет его лица был восковым, дыхание слабым, а глаза прищуренными, что говорило о необратимой потере сознания.
   - Останься с нами, друг, - сказал Гийом. - Хозяин послал за врачом. Они расспрашивают всех, нет ли у них лечебного гроба. Если рана чистая и неглубокая...
   - Это не так, - заявил Бернар с некоторой сухой покорностью. - Я слишком хорошо обучил Руфуса. Он сыграл свою роль в точности так, как я его проинструктировал.
   - Похоже, произошла ужасная ошибка, брат, - сказал мастер Гийом. - По какой-то ошибке Руфус использовал против тебя твой собственный кинжал с углеродистым лезвием.
   - Действительно, использовал. - Бернар нашел в себе силы улыбнуться. - Итак, я снова умираю достойно. Я должен отказаться от этой привычки, Ги, мне это слишком идет.
   Думаю, он знал. Когда он повернулся в мою сторону, я увидел в его взгляде тень упрека, но он был направлен не на меня.
   Мастер Гийом прикрыл выдающие его глаза кончиками пальцев.
   - Приятных снов, брат, - сказал он, прежде чем поцеловать Бернара в лоб. - Ты был лучшим из нас, друг.
  

* * *

   К тому времени, когда в театр прибыл врач, Бернар был мертв уже полчаса. Был проведен поверхностный осмотр, но в причине его смерти нельзя было сомневаться. Его собственный кинжал до конца оставался верным оружием, выполняя ту простую работу, для которой был создан. Даже если бы Бернар не потерял так много крови (а я никогда не думал, что в организме человека ее может быть столько), последствия удара клинком уже лишили его всякой надежды на медицинское спасение, по крайней мере, с учетом ограниченных методов нашего времени. Возможно, в другом городе нам и предоставили бы гроб для исцеления, но в ту ночь в Виши такого чуда не произошло.
   Бернар не оставил никаких указаний относительно своих похорон, поэтому мы договорились о кладбище в нескольких кварталах от театра. Однако перед этим делом нужно было решить важный вопрос о том, кто виноват.
   Поздним вечером того же дня мастер Гийом отозвал меня в сторону.
   - Прежде чем ты позволишь зародиться в себе зернам сомнения, Руфус, позволь себе оправдаться за этот несчастный случай.
   - Несчастный случай, хозяин? - спросил я.
   - Возможно, твоя рука и лежала на кинжале, но ты добросовестно воспользовался этим реквизитом. Ты уже исполнял эту сцену перед аудиторией без происшествий, и у тебя не было никаких оснований ожидать, что сегодня вечером что-то пойдет не так.
   - Я думал... - начал я.
   - Что ты подумал?
   - Что это было по-другому. Что это был не тот кинжал.
   - Нет, - сказал он. - Все произошло не так. Это была трагедия, но она не должна лежать на твоей совести. - Он приподнял мой подбородок, проницательно глядя мне в глаза. - Это тебе было поручено управлять ящиком с реквизитом, Руфус? Это была твоя обязанность?
   - Нет, - ответил я, как мог бы чувствовать себя браконьер, впервые наступивший на холодную лапу ловушки.
   - Ошибку совершил слепой Бенедикт, а не ты.
   Я попытался запротестовать, возразить, что должно быть какое-то другое объяснение, но, как только я это сделал, истина предстала передо мной с совершенной ясностью.
   - Вы могли бы возложить вину на меня, - тихо сказал я. - Почему вы этого не делаете?
   - Потому что ты уже знаешь о Катуан и о том, что она сделала для нас. Для меня.
   - Вы боитесь, что, если меня обвинят в убийстве - даже если это будет оформлено как неосторожность, - я могу заговорить о Катуан в присутствии остальных, и тогда они узнают о вашем предательстве против Бернара, сира Жозефа и самого императора.
   - Или даже Симона Грамматика, или констеблей, которые пришли бы тебя арестовать. - Он кивнул в знак нашего взаимопонимания. - Я не могу рисковать ни малейшей частью этого, Руфус. Да и зачем мне это? Не нужно искать дальше этого неуклюжего болвана, слепого Бенедикта.
   - Он невиновен.
   - Это не имеет значения. Важно то, что... - Я почувствовал, как он потянулся к чему-то. - Катуан опасается больших беспорядков, если она прибудет в Авиньон. Войны и кровопролития, о которых человечество и не помышляет. Вот над чем мы работаем, чтобы остановить это, Руфус.
   - Нет, - ответил я с вызовом, который поднимался во мне, как желчь. - Дело совсем не в этом, учитель. Это только то, чего она хочет от этого. Вы хотите, чтобы ее сияние снова поселилось в вас, чтобы создавать новые пьесы, новые стихи, новые чудеса Гийома Гентского. - Желчь превратилась в огонь. - Ваши таланты иссякли много лет назад, мастер. Когда-то вы были добры и спасли меня. Я любил вас, и какая-то часть меня все еще любит. Но от человека, который спас меня от петли, мало что осталось.
   Он занес кулак. Я блокировал его удар предплечьем, и на долгую секунду мы застыли в этой нелепой позе, старик и мальчик, словно высеченные из алебастра.
   - Что? - прорычал он.
   - Слепой Бенедикт ни в чем не виноват.
   - Тогда возьми вину на себя. - Он опустил кулак. - Нет, ты не очень-то хочешь это сделать, не так ли?
   - Это ваша вина, - ответил я. - Бенедикт и я были всего лишь вашими орудиями. Как вы могли убить этого человека? Вы были братьями друг другу.
   Он усмехнулся моему ложному пониманию. - Возможно, ему было приятно видеть это таким образом, но солдат всегда будет равняться на ученого. Это не значит, что уважение взаимно.
   - Вы стали плохим человеком, учитель. Я бы обвинил Катуан, но она только поощряла в вас то, что уже присутствовало.
   - Возможно, я допустил ошибку, - признал он, и в уголках его глаз промелькнуло сожаление.
   - Сир?
   - Я был слишком настойчив с этим судьей. Я должен был позволить повесить тебя за конокрадство, как того хотели Бог и природа.
   Я достал кинжал, который захватил с собой со сцены. Хотя я вытер его, следы крови Бернара все еще были на нем.
   - Я мог бы убить вас прямо сейчас, старик. - Я кивнул в сторону окна. - Там весь Виши, и лошади во дворе. Я мог бы уйти до того, как вы истечете кровью. Никто бы меня не нашел.
   - Тогда сделай это, если у тебя есть желание, - подстрекнул он.
   Тогда у меня не было такого желания. Я покинул его, оставив кинжал при себе, и вернулся к остальным, где Розмари, Ида и Фергюс бодрствовали у тела Бернара, мирно спавшего под театральным саваном.
   - Где Фостен и слепой Бенедикт? - спросил я.
   - С констеблями, - ответила Ида, кивнув в сторону одной из боковых комнат, где мы переодевались. - Фостен велел Симону Грамматику привести стражу, и Симон Грамматик приказал своему повару не дать слепому Бенедикту сбежать.
   - Слепой Бенедикт в этом не виноват.
   - Где мастер Гийом? - задумалась Розмари.
   - Наверное, пошел к фургону, - сказал я ей. - Смерть Бернара, должно быть, стала для него большим потрясением.
   - Ты говорил с ним? - спросил Фергюс. - Он может обвинить тебя в случившемся, Руфус. Тебе нужно будет четко дать понять, что ты не причастен к этому несчастному случаю.
   - Уверен, он понимает мою роль, брат.
   Фергюс невозмутимо кивнул. - Пойдем. Посмотрим, что мы сможем сделать для Бенедикта.
   Я достал кинжал и предложил его для осмотра. - Это настоящий кинжал. Если мы покажем констеблям, насколько он похож на бутафорский кинжал, они поймут, как легко можно допустить ошибку.
   - Я принесу бутафорский кинжал, - сказала Ида. - Если его нет в театре, он будет в фургоне. Кому-то все равно придется объяснить, как он оказался в коробке с реквизитом, чтобы Бенедикт смог его найти.
   - Это не могло быть преднамеренным, - сказал Фергюс с каким-то самонаводящимся отвращением, проговаривая то, что до сих пор оставалось невысказанным. - Может ли это быть?
   - Давайте посмотрим, что скажет слепой дурак о своей роли в этом, - сказал Фостен.
   Мы вошли в комнату, где повар держал под стражей слепого Бенедикта и где Симон Грамматик и констебли городской стражи теперь проводили временное заседание суда. Предполагаемый преступник сидел в пурпурном кресле, выглядя скорее озадаченным, чем виноватым. Услышав шаги товарищей, он поднял к нам свое незрячее лицо, когда в комнату вошли Фостен, Фергюс, Розмари и я.
   - Они говорят, что я поменял ножи местами, господа, но я ничего подобного не делал. - Его невинные, ангельские черты умоляли нас, как будто мы были взрослыми, а он - несчастным ребенком. - Вы заставите их это увидеть, не так ли, мастера? Все, что я сделал, это потянулся за кинжалом, который всегда лежал на самом верху.
   - Это было его обычное место? - спросил начальник стражи.
   - Да, сир, - сказал я. - И по форме и весу он был очень похож на тот, что принадлежал Бернару. Даже у меня не возникло сомнений, когда слепой Бенедикт отдал мне кинжал.
   - Давайте осмотрим фальшивое оружие.
   - Ида пошла взглянуть на него, - сказал Фергюс. - Когда вы сравните его, господа, то увидите, что они похожи.
   - Ты не заметил ничего, что заставило бы тебя более внимательно рассмотреть кинжал? - спросили меня.
   - Нет, сир. Я подумал, что это реквизит, как и прошлой ночью.
   Симон Грамматик сказал: - Актер не несет ответственности за такие различия. Он принимает предоставленный ему реквизит и поступает соответственно.
   - Действительно, - кивнул констебль. - Ответственность должна лежать на человеке, ответственном за раздачу реквизита, а не на игроке. Ты проверил лезвие, слепой Бенедикт, чтобы убедиться, что оно втянулось обратно?
   Слепой Бенедикт повернулся лицом к четырем углам комнаты. - Я мог бы сказать, что да, господа, но это было бы ложью. Я проверил его, когда мастер Гийом сказал использовать кинжал, а не пистолет, но поскольку на репетициях все прошло хорошо, и в первый вечер...
   - Вы пренебрегли своими обязанностями в этом отношении на вторую ночь, - закончил за него констебль.
   - У меня не было причин убивать Бернара, мастера. Он был хорошим человеком, наш мастер-солдат.
   Фостен вставил: - И все же иногда он был недобр к тебе, не так ли? Когда мы заговорили о Вальде и ты упомянул, что видел пустого рыцаря на поле с репой, он не скрывал своего презрения. Он даже насмехался над возможностями твоих глаз, когда ты мог видеть ими.
   - Не было никакой необходимости поднимать эту тему, - сказала Розмари, бросив взгляд в сторону Фостена. - Просто небольшое поддразнивание, мастера. Слепой Бенедикт любил рассказывать свои истории снова и снова, и Бернар не всегда был терпелив с ним.
   - Это действительно было пустяком, - добавил я.
   - И все же, если у Бернара была привычка к таким оскорблениям, и это со временем заставило что-то в Бенедикте вырасти...
   - Я не убивал его! - запротестовал слепой Бенедикт, пронзительно вскрикнув.
   - Как бы то ни было, орудие убийства было подано твоей рукой. Состоится судебное разбирательство, как только оно будет доступно. Возможно, завтра днем, после утренних судебных заседаний. Вердикт может и не касаться убийства, поскольку это было бы трудно установить, но доказать обвинение в причинении смерти по неосторожности будет гораздо проще. - Он торжественно кивнул в сторону слепого. - Тебе может грозить петля, а может и нет. Но могу с уверенностью сказать, что ты не покинешь Виши.
   В тот момент я мог бы выручить его. Мог бы заявить, что знал, что мастер Гийом был единственным организатором этого заговора, и что слепой Бенедикт был невиновен ни в каких преступлениях, за исключением минутной невнимательности при раздаче реквизита. Мог бы подкрепить свою защиту, указав на то, что мастер Гийом лично позаботился о том, чтобы именно для этого был выбран бутафорский кинжал, поскольку он был единственным, достаточно похожим на кинжал Бернара, чтобы замена сработала. Я мог бы указать на то, что противостояние между Бернаром и мастером Гийомом нарастало с тех пор, как мы приняли дар от сира Жозефа.
   Я мог бы сказать все это, но не сказал, потому что уже был в мерзких объятиях мастера Гийома, и у меня не хватило смелости вырваться из них.
   Констебль обернулся, когда Ида вернулась со своих поисков. - У тебя есть реквизит? Он может оказаться решающим в деле.
   - Нет, я не смогла найти эту гадость. Искала везде, где только могла, но ее нигде не было.
   - Ты возвращалась в фургон? - спросил Симон Грамматик.
   - Да, и там его тоже нет - по крайней мере, я не могла его увидеть. Скажу вам, чего еще там нет. Одной из твоих лошадей, Фергюс, и мастер Гийом, и я думаю, он тоже уехал с той коробкой.
   - Коробка? - переспросил констебль, сильно нахмурившись.
   - Что-то ценное для труппы, - поспешно вставил я, прежде чем кто-либо сказал что-то более конкретное.
   Констебль оглядел нас. - Каково его намерение уехать сейчас? Это как-то связано со смертью?
   - Не представляю, как это могло бы быть, - сказала Розмари.
   Ида посмотрела на Фостена, потом на меня. Наконец она сказала: - Между Бернаром и мастером Гийомом были какие-то темные дела, начиная с Буржа. Я не хочу говорить о нем плохо, после всего того хорошего, что он для нас сделал, но сейчас он бесится, не сказав никому из нас ни слова... но ты говорил с ним последним, Руфус, не так ли?
   - Он был обеспокоен случившимся, - предположил я. - Я думаю, это могло вызвать у него какое-то расстройство, например, лунатизм.
   - Ты считаешь его виновным? - резко спросил меня констебль.
   - Нет, сир, насколько я его знаю. Но я беспокоюсь о его благополучии, раз он уходит вот так, да еще с нашей вещью. - Я посмотрел на Фергюса. - Ты потерял лошадь, брат, но если дашь мне другую, я думаю, что смогу вернуть их обеих. Мой хозяин не очень быстрый наездник, и я думаю, что он направлялся в Шароль.
   - Какой дорогой?
   - Через Вальд, мастер констебль.
   - Твою невиновность в этом деле еще нужно будет доказать на суде, мальчик, - предупредил меня констебль.
   - Я должен догнать своего хозяина, - ответил я. - Я быстрый наездник, даже на одной из наших тягловых лошадей. Чем скорее я доберусь до него, тем лучше.
   - Он вернется, - сказал Фергюс. - Даем вам слово, констебли. Наш фургон может остаться здесь, и, если Гийом не забрал нашу кассу, вы можете забрать наши сбережения в качестве залога.
   - Деньги все еще там, - сказала Ида. - Я не могла открыть кассу без ключа Бернара, который он всегда носил с собой, но она казалась такой же тяжелой, как и всегда. Возможно, у него в карманах и было несколько монет, но непохоже, что он копался в деньгах.
   - Тогда бери лошадь, - разрешил констебль. - И возвращайся к рассвету, или тебя объявят вне закона.
  

* * *

   Хотя мне и не нужна была компания, я не стал возражать, когда Фергюс предложил поехать со мной. - Констебли все еще с подозрением относятся к тебе, младший брат, - тихо признался он, когда мы готовили лошадей, позаимствовав седла у Симона Грамматика. - Они отнесутся с большим доверием к твоей миссии, если я буду сопровождать тебя. Кроме того, ты еще слишком мал, чтобы в одиночку привести двух лошадей.
   - Теперь нам придется беспокоиться о трех.
   - Ты можешь вернуться на своей лошади, а я привяжу другую к своей. - Он затянул подпругу, морщась от напряжения. - Будем надеяться, что помешательство ослабит его до того, как он зайдет слишком далеко в Вальд. Слепой Бенедикт слишком часто рассказывал свои истории.
   Мы вышли из театра под взглядами наших спутников и констеблей, которые с большим трудом уверились, что в этой затее есть какой-то смысл. Узкие, запутанные дороги Виши в конце концов вывели нас на более прямой курс к огням, которые я видел вместе с мастером Гийомом. С нашей низкой позиции пламя было скрыто зданиями и деревьями, но из-за отсутствия звезд в эту безоблачную и ясную ночь я различил завесу дыма, поднимающуюся в воздух над заполненными смолой траншеями, вырытыми поджигателями Вальда. Я с дурным предчувствием разглядывал эту черную пелену, и моя лошадь, казалось, почувствовала мои опасения. Мне пришлось натянуть поводья и заставить ее двигаться вперед.
   - Возможно, у них маленькие мозги, - прокомментировал Фергюс, ехавший рядом со мной. - Но достаточно ума, чтобы испытывать отвращение к Вальду.
   - Возможно, они чувствуют запах пламени.
   - Возможно, чувствуют, и, несмотря на всю свою глупость, они все же мудрее нас. - Он наклонился вперед, похлопав по плечу своего скакуна. - Как думаешь, чего бы хотел Гийом от дара? Не может же он думать о том, чтобы доставить его императору в одиночку? А Шароль находится не в том направлении, в котором нужно, чтобы добраться до Авиньона.
   - Если в нем и есть нелояльность, - сказал я, - я сам этого никогда не замечал.
   - Думаю, было бы лучше, если бы мы не встретились с сиром Жозефом на той дороге, - посетовал Фергюс. - Возможно, это и вывело из тупика работу нашего хозяина, но было нарушено и кое-что еще, кое-что более ценное. - Он подождал, пока мы выедем на более спокойный участок дороги, а затем добавил: - Слепой Бенедикт никогда раньше не совершал подобной ошибки. Его пальцы - это как глаза, которые он потерял.
   - Если это была искренняя путаница, судьи поймут.
   - Жаль, что у меня не было ничего другого, что я мог бы предложить в его защиту, - сказал Фергюс.
   - Мы все это сделали, брат, - торжественно ответил я.
   Я желал тишины, и она наступила. Мы оставили позади основную часть Виши и пересекли узкую границу между городскими стенами и территорией, находящейся под контролем поджигателей Вальда. Они делали свое дело на протяжении многих поколений, иногда наступая, иногда отступая. Твердая, бесполезная почва вдоль этого окраинного участка была испещрена множеством заросших сорняками и заполненных водой канав, оставшихся после предыдущих работ по сжиганию, и дорога вилась вокруг этих препятствий по насыпям и шатким деревянным мостикам. Приблизилось пламя активных работ по сжиганию, и мы почувствовали жар на своих лицах и запах гари в воздухе. Я зажмурился от сажи и искр.
   Мы подошли к заграждению, охраняемому двумя неряшливыми солдатами с пиками и мушкетами.
   - Разворачивайтесь и возвращайтесь завтра, братья, - сказали нам.
   Фергюс наклонился. - Констебли стражи поручили нам преследовать одинокого всадника, скрывающегося от городского правосудия. Возможно, он прошел этим путем менее часа назад.
   - Убийца?
   - Есть вопросы, на которые он должен ответить, - ответил Фергюс. - Может быть, вы его видели. Старик в очках, возможно, с крепким деревянным ящиком, притороченным к лошади.
   - Один из таких людей действительно проходил здесь раньше, - признался другой солдат.
   - У вас были причины остановить его? - спросил я, сделав вывод из слов Фергюса, что мантия уверенности и власти, пусть даже ненадлежаще надетая - ключ к продвижению.
   - Он настаивал на своем праве прохода. Сказал, что у него важное дело в Шароле и что его нельзя задерживать, чтобы не оскорбить императора.
   - Пропустите нас, джентльмены, - приказал Фергюс. - Коробка, которая была у него с собой, на самом деле является собственностью императора. Нам было поручено доставить ее в Авиньон.
   - Это правда, - сказал я, энергично кивая. - Его нужно остановить до того, как он доберется до Шароля.
   - Я бы не беспокоился о том, что он доберется до Шароля, - ответил первый солдат. - Когда-то здесь была расчищенная дорога, но поджигатели уже несколько сезонов не могут сделать ее проезжей. Сейчас лишь немногие отваживаются или достаточно глупы, чтобы попытаться сделать это, и еще меньше людей доводят дело до конца. - Он молча посоветовался со своим спутником. - Если эти двое достойных людей знают, кого они преследуют и куда, пусть рискуют сами.
   - Это их шеи, их смертные души, - согласился другой.
   Они подняли барьер, и мы направились к кострам.
   Дорога пересекала Вальд по ущелью между двумя освещенными пламенем траншеями, около трехсот пядей одна от другой. Воздух был горячим, от него перехватывало дыхание, а земля под нами тряслась и становилась неустойчивой под копытами лошадей. Они спотыкались и сопротивлялись, но мы гнали их дальше, в аллею деревьев. Это была узкая ложбина, недоступная для ощущений. Мы захватили с собой фонари и теперь зажгли их, держа в одной руке. Над нами образовался сводчатый потолок из переплетающихся ветвей, который с каждым шагом становился все плотнее и глубже.
   Огни Виши, пламя траншей Вальда, звезды, мерцавшие за завесой сажи, вскоре исчезли из виду. Через пять минут я оглянулся и не смог различить никакой разницы между дорогой позади нас и той, что была впереди. На мгновение сбитый с толку, я подумал о Катуан, отправившейся в путешествие в пустоту, рискнувшей выйти далеко за пределы привычного солнечного света, и подумал, испытывала ли она подобный приступ дезориентации и в тот страшный миг пожалела, что отправилась в путь, несмотря на приказы своих хозяев.
   - Должно быть, он пришел сюда, - сказал я.
   - Да, - сказал Фергюс, останавливая лошадь. Он попросил меня взять его фонарь, пока он спешится. В колеблющемся круге света я увидел, как он наклонился, чтобы поднять что-то с земли.
   - Что это?
   - Одна из наших подков. - Он поднял железный полукруг. - На ней клеймо кузнеца, которого мы нанимали во Вьерзоне. Возможно, она принадлежала какому-то другому наезднику, но думаю, это маловероятно.
   - Он не может быть слишком далеко впереди нас.
   - Он поскакал бы быстрее, зная, что мы едем за ним. - Фергюс снова сел в седло, и я вернул ему фонарь. - Что ж, несколько часов назад я ожидал увидеть совсем не такую ночь, Руфус, - сказал он, криво улыбнувшись. - Жаль только, что Бернар никогда не узнает о нашей доблести, когда мы отправились в Вальд. Мне бы хотелось произвести впечатление на этого человека, хотя бы раз в жизни.
   - Ты был честным человеком, Фергюс. Бернару этого было бы достаточно.
   Мы продолжили путь. Ветви над нами теперь полностью закрывали небо, и когда Фергюс достал маленький компас, подаренный ему Бернаром за много лет до нашего знакомства, он не смог остановить вращение стрелки. - Если бы не эта дорога, я не был бы уверен в том, в каком направлении мы идем, - признался он мне.
   - Как думаешь, компас подводит нас из-за чар?
   - Я бы не исключал, что это колдовство. Я также слышал, что поджигатели Вальда говорят, что когда сжигают эти деревья, всегда остается несколько кусочков железа, иногда достаточно, чтобы продать их кузнецу или ковалю.
   - Ты помнишь, что говорил нам Фостен о том, что деревья помогают избавиться от сажи? Мастеру Бернару это показалось очень глупым. Но я полагаю, что если в деревьях застряло железо, то там может быть и сажа.
   Фергюс приветливо пожал плечами. - Возможно, в рассказе Фостена была доля правды. Далеко на севере один поджигатель Вальда как-то сказал мне, что деревья были созданы для того, чтобы они не могли умереть.
   - С какой целью?
   - Поджигатель Вальда не был ученым человеком, но его семья обрабатывала этот участок на протяжении двадцати поколений. Он сказал, что если деревьям суждено погибнуть, то они сгниют, как это делают обычные деревья.
   - И при гниении сажа возвращается в воздух. Но теперь люди борются с Вальдом и делают еще больше сажи, поджигая его края.
   - Полагаю, что-то пошло не так, - сказал Фергюс. - Деревья не должны были умереть, но они не могли быть созданы для того, чтобы вечно расти дикими и неуправляемыми.
   - Бог прислушивается к планам людей и смеется.
   Он улыбнулся моему замечанию. - Действительно.
   - У тебя хорошие истории, Фергюс. Нам следовало бы чаще общаться.
   - Ты бы быстро выжал меня досуха, мальчик. Мои разговоры больше подходят для лошадей. Они не ожидают от нас слишком многого.
   Мы скакали легким галопом и ехали шагом, преодолевая как можно больше расстояния, не изнуряя лошадей. Говорят, что человек за день может проделать путь дальше, чем лошадь, но я не верил в это тогда и не уверен, что верю сейчас. Казалось, мы продвинулись на много лиг вглубь Вальда.
   Прошел час, затем другой. Я всмотрелся в потолок из ветвей в поисках признаков светлеющего неба, предвестника рассвета, но с таким же успехом мы могли бы скакать на своих лошадях под каменными сводами крипты собора.
   Мы скакали галопом, когда лошадь Фергюса споткнулась, едва не сбросив его с седла. Он отстал, и я, придерживая поводья одной рукой, притормозил, держа фонарь в другой руке.
   - С тобой все в порядке, брат?
   Фергюс медленно приближался. Мне не требовалось особой наблюдательности, чтобы заметить, что его лошадь хромает. Это было то самое животное, которое вызывало у нас беспокойство в Мулене, но которое, как я знал, было его любимым.
   - Послушай, мальчик. Эта лошадь слишком хромает, чтобы продолжать путь, кроме как шагом. Ты поедешь на ней обратно в Виши, а я продолжу эту дурацкую затею по поиску Гийома. - Он оглянулся, и на его освещенном фонарем профиле отразилось опасение. - Как думаешь, сможешь найти дорогу обратно?
   - Я поступлю лучше, Фергюс, потому что пойду этим путем за мастером Гийомом.
   - Нет, дальше пойду я.
   - Знаю, что у тебя добрые намерения, - ответил я. - Ты думаешь об опасностях, с которыми я могу столкнуться, и предпочел бы встретиться с ними вместо меня. Но все в порядке, Фергюс. Между мной и моим хозяином есть кое-какие дела, которые нужно уладить сегодня вечером, и ты не можешь сделать их за меня.
   - О чем ты говоришь?
   - Если я не вернусь, Фергюс, сделай все, что сможешь, для слепого Бенедикта.
   - Нет, - сказал он, переводя дыхание, как будто хотел сказать что-то еще.
   Я не дал ему шанса. Зная, что он вряд ли сможет сравниться со мной на своей хромой лошади, я поскакал дальше в Вальд. Я гнал свою лошадь в таком темпе, пока она не оказалась на грани изнеможения подо мной, а затем позволил ей отдохнуть. Мы шли, и тяжелое дыхание лошади было похоже на работу каких-то колоссальных кузнечных мехов.
   Я не слышал никого и ничего позади себя и наконец понял, что остался один в этом вечном лесу.
  

* * *

   Сначала я нашел его лошадь. Он скакал на ней до изнеможения, и лошадь пала на обочине. Уняв волнение своей лошади, я миновал труп, насколько позволяла тропинка (теперь уже не совсем дорога). Хотя с тех пор, как пала лошадь, прошло не более часа, а может быть, и гораздо меньше, лианы и щупальца Вальда уже начали охватывать ее, скручиваясь вокруг ее измученных конечностей и обвиваясь вокруг головы и шеи. Клянусь, я видел, как медленно продвигалось это поглощение, когда проходил мимо, даже с учетом преувеличения, которое вносил в картину мой колеблющийся фонарь, заставлявший даже самую неподвижную тень, казалось, сочиться по собственной плотоядной воле. Со временем лошадь стащат с тропы и разделают, как на пиру.
   Я продолжал путь, то торопясь, то соблюдая осторожность, постоянно останавливаясь и оглядываясь по сторонам, потому что после того, как миновал упавшую лошадь, меня не покидало ощущение, что за мной наблюдают, и не какое-нибудь сообразительное животное или злобный человек, а медлительный, темный, покрытый мхом разум самого Вальда.
   Еще через пол-лиги мой фонарь высветил впереди на тропе прямоугольную фигуру. Я сразу узнал в ней деревянную коробку из-под Катуан. Она лежала на боку, откидная крышка была открыта. Внутри ничего не было, а лозы уже начали продвигаться к этому любопытному призу.
   Мой хозяин, должно быть, нес Катуан в ее коробке столько, сколько мог, пока не выбросил этот внешний контейнер. Это не сильно повлияло бы на вес, который ему приходилось нести, но без коробки она была менее громоздкой.
   Где-то рядом, но уже не так далеко, мой хозяин брел сквозь ночь, прижимая к себе бронзовую голову. Я представил, как он несет ее, как заключенный несет свои кандалы и цепь, крепко прижимая к груди. Должно быть, теперь у него не было страха быть обнаруженным, потому что шансы встретить другого путешественника были ничтожно малы.
   Я дернул поводья, подгоняя лошадь.
   Через некоторое время - не знаю, прошло ли двадцать минут или два часа - я заметил впереди медный отблеск. Он исходил из-за деревьев и двигался со скоростью человека. Я перешел на рысь и поравнялся с источником света почти раньше, чем мой хозяин заметил мое приближение. Я увидел его впереди, стоящим спиной ко мне, и сияние Катуан очерчивало его темный силуэт.
   - Мастер Гийом! - позвал я.
   Он уже поворачивался, когда я говорил. Возможно, сама Катуан предупредила его, потому что, когда мой фонарь осветил его лицо в двадцати шагах впереди, я не увидел в нем ничего, что напоминало бы удивление или тревогу, только мрачную покорность судьбе.
   - Тебе не следовало идти за мной, мальчик, - сказал он усталым хриплым голосом.
   Я замедлил шаг и осторожно спешился, все еще держа фонарь. Держа лошадь рядом, я подошел к нему. - Вам не следовало убегать. Разве в этом была необходимость после того, как вы убили Бернара? Он был единственным из нас, кто противостоял вам. Когда он умер, вы могли бы убедить остальную труппу последовать за вами куда угодно.
   - Рано или поздно возникли бы проблемы, - сказал он. - Один или даже несколько вас в конце концов заняли бы место Бернара против меня. Кроме того, я не смог бы вечно хранить тайну Катуан. - На его лице промелькнуло раскаяние, но тут же исчезло. Возможно, мне это почудилось, как воображают танцующих призраков в свете костра. - Я должен был понять, что это был более легкий путь.
   - Вам следовало просто уйти, и Бернар был бы все еще жив.
   - Действительно. Теперь я это понимаю. Думай о том, что произошло сегодня вечером, как о первом наброске какого-то более изящного представления, которое никогда не было написано по сценарию или поставлено на сцене. Прости за беспокойство, мальчик. Они подозревали тебя?
   - Я здесь под угрозой ареста, если не вернусь в Виши. Я сказал, что вернусь с вами.
   Он взглянул на светящуюся голову, все еще зажатую в его руках.
   - Ну, с этим у нас могут возникнуть трудности.
   - У вас нет лошади и нет ящика, в который ее можно было бы спрятать. Даже если доберетесь до Шароля, как вы собираетесь ходить по улицам с ней в руках?
   - Ему и не придется этого делать, - сказала Катуан.
   - Почему нет?
   - Потому что пустой рыцарь здесь. Я чувствую его близость. Он приближается.
   Мастер Гийом, должно быть, не ожидал этой новости, потому что удивление и беспокойство в брошенном на меня взгляде, были искренними.
   - Ты сказала, что я должен отвезти тебя в Шароль. Такова была наша договоренность. Наша сделка.
   - Ты был полезен как средство передвижения, Гийом из Гента. Но теперь у меня есть другое.
   Я увидел его красное сияние еще до того, как он появился в поле зрения. Он появился не дальше по тропе и не позади нас, а из-за непроходимой чащи деревьев. Он вышел из этой непроходимой чащи, как будто это был всего лишь туман. Я никогда не испытывал большего ужаса. Если когда-нибудь испытаю, уверен, что это будет самое последнее. Сердце не выдержит такого потрясения больше одного или двух раз в жизни.
   Пустой рыцарь стоял посреди тропы. Он медленно поворачивался, пока в своей безликой манере не посмотрел на нас. Он был очень высок: только огр мог бы облачиться в такие доспехи. Они были черными и блестели, как зеркало. Я не видел в нем ни единого изъяна: никаких свидетельств того, что Вальд как-то подействовал на него.
   На нем был шлем, который и служил источником красного света. Он исходил из передней части шлема, где должно было быть забрало или лицо. Красный цвет был ярким, но когда я поднял свободную руку и прищурился сквозь пальцы, то увидел достаточно, чтобы понять, что шлем действительно пустой, вплоть до вогнутой задней части.
   - Как он нашел нас в этом лесу? - спросил мастер Гийом с удивлением и ужасом.
   - Пустой рыцарь просто ждал сигнала, Гийом. Наконец-то он осознал, что я рядом. Думаю, он почувствовал меня, как только я оказалась рядом с Виши. Однако он не мог прийти ко мне, а я не могла прийти к пустому рыцарю без помощника.
   - Ты говоришь о пустом рыцаре как о вещи, а не как о человеке.
   - Потому что для меня это именно то, чем он является. Средство передвижения, вроде вашего фургона.
   Я не мог избавиться от привычки думать о рыцаре как о мужчине или, по крайней мере, о том, кто когда-то был мужчиной, но, по крайней мере, его слова приглушили мой страх. - Если он хотел заполучить тебя, Катуан, почему просто не покинул Вальд? Он ходит по нему так, словно Вальд ничего не значит.
   - Это правда, Руфус, перемещение за пределы Вальда не было бы препятствием для пустого рыцаря. Однако, как мой транспорт, он оказался бы в опасности, как только его обнаружат. В пустом рыцаре нет магии. Это правда, что он может уничтожить тысячу человек одним ударом, но не целую армию. Окруженный достаточным количеством людей, рыцарь может быть поврежден, обездвижен или заключен в тюрьму. - Она на мгновение закрыла глаза. - Нет, его модули принятия решений и действий никогда бы не позволили воспользоваться таким шансом. Рыцарю было предписано бродить и ждать в относительном укрытии этого леса, поглощающего углерод. Рыцарю было все равно, протянет ли он пятьдесят лет или пятьсот: он знал, что в конце концов я вернусь, чтобы забрать свою часть.
   Я с трудом вчитывался в ее слова, пытаясь уловить в них смысл. - Значит, пустой рыцарь... твой? Твой слуга?
   - Да, - улыбнулась она, снова довольная моей сообразительностью. - Мой модуль экзосоматической поддержки, часть, с которой я рассталась столетия назад. Но теперь рыцарю больше не нужно странствовать. Наконец-то я достаточно близка к тому, чтобы утвердить контроль над моторикой.
   - А как же наш договор? - спросил мастер Гийом. Катуан все еще была в его руках, и он повернул ее голову лицом к себе. - Мои работы... будущее. Ты сказала, что помогла бы мне с моими творениями, с моими новыми пьесами, если бы я только помог тебе с Шаролем.
   - Все это было иллюзией, Гийом, - сказала она с отстраненным сочувствием. - Мне очень жаль. Твой истинный талант иссяк десятилетия назад. Этот поздний расцвет был всего лишь алгоритмическим упражнением.
   - Она сказала, что создать вашу новую работу было так же просто, как повернуть ручку, - сказал я с ненужной злостью. - В ней не было ничего от вас, только тени, которые вы хотели увидеть.
   - Прими меня, - сказала Катуан.
   В ее голосе звучали яркие, дерзкие командные нотки, которые, как мне показалось, не были обращены ни ко мне, ни к мастеру Гийому. Они были для пустого рыцаря.
   Пустой рыцарь ответил. Он поднял свои могучие руки, вытянул их вперед и двинулся к нам. Его шаги были медленными, тихими и пугающими, как у статуи в кошмарном сне. Вальд, который всегда был тих, казалось, погрузился в некое состояние неподвижности, скрытое под самой тишиной.
   - Не думаю, что вам следует вставать у него на пути, мастер Гийом, - сказал я с последней каплей беспокойства, которую испытывал к нему. - Он хочет взять ее голову. Думаю, что это с самого начала была игра.
   Он прижал ее еще крепче. Теперь он стоял спиной ко мне, лицом к надвигающемуся чудовищу, - пустому рыцарю. Красное сияние ударило в лицо моему учителю, затмив медное сияние, исходившее от Катуан.
   - Нет! - импульсивно закричал мастер Гийом. - Ты не получишь ее, нет! Она обещала мне сияние! Я все еще хочу сияние!
   - Хозяин, - предостерег я.
   - Нет. - Он отступил назад. - Нет. Отвергаю его. Я уничтожу ее, прежде чем он заберет ее у меня!
   Он бросил Катуан.
   Она приземлилась на мягкую, поросшую мхом почву тропы, и ни одна часть ее тела не разбилась, даже стеклянный купол. Я не должен был слишком удивляться этому, учитывая ее рассказ об Иване Полподбородка и его бессильных бурильщиках.
   Мастер Гийом наступил на нее. Он ударил ее каблуком дюжину раз, со слабеющей решимостью старика на пределе своих сил.
   - Лошадь, - выдохнул он, указывая на меня. - Приведи лошадь. Пусть она наступит на нее. Лошадь может сломать ногу человеку! Она может сломать ее!
   - Это не повредит ей, - сказал я.
   Пустой рыцарь преодолел половину дистанции. Мастер Гийом бросил свирепый взгляд на меня, затем на мою лошадь, но, похоже, отказался от своей идеи так же быстро, как она возникла. - Стопор, - прохрипел он. - Ее стопор. Там, где царит сияние.
   - Не надо, - сказала она.
   Пробка, должно быть, была забита очень плотно, когда у него впервые возникла необходимость вынуть ее, но теперь она была ослаблена и высвободилась лишь после небольшого усилия. В порыве безумного торжества он поднес ее к глазам, а затем швырнул в медленно наползающую темноту Вальда.
   Он поднес фонарь к ее закрытому стеклом лицу. Ударил фонарем по ее шару - один, второй, третий раз. С третьей попытки фонарь разбился вдребезги. Пламя, горевшее на масле, дрогнуло, но не погасло.
   - Я прожгу в тебе эту дыру, - сказал он. - Я вобью в тебя огонь.
   - Я бы не стала, - сказала Катуан, в ее взгляде было больше недоумения, чем ярости.
   Он поставил фонарь на землю. Он схватил ее за металлический ошейник и наклонял, пока отверстие в ее шее не оказалось над колеблющимся пламенем. Он опустил ее к пламени.
   - Ты должен уйти, пока можешь, Руфус, - заявила Катуан с чем-то средним между добротой и безразличием. - Это плохо кончится для твоего хозяина.
   - Прекратите, - сказал я, когда он сунул ее голову в огонь. - Это ни к чему хорошему не приведет. Разве вы не видите этого?
   - Иди, Руфус, - сказала она.
   - Я уйду, если ты скажешь мне кое-что. О других, с кем ты встречалась или пыталась встретиться. Ты говоришь, что прошло семьсот лет.
   - Я рассказала.
   - Мы в безопасности?
   Она рассмеялась, и я понял, что между нами пролегла пропасть сочувствия, которую никогда не сможет преодолеть никакое понимание. Она была просто слишком странной, слишком старой, слишком изменившейся. Она не хотела, чтобы я умирал понапрасну, но пойти дальше, предложить мне утешительную ложь или полуложь, добрую ложь, которая могла бы дать мне передышку от мрачных, душных снов, которые будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь так же верно, как одолевавшие Бернара ночные кошмары, было за пределами ее понимания смертными.
   - Значит, нет, - ответил я сам себе. - Они придут, вот что ты говоришь. Они вернутся по твоему следу в наш мир, и это может случиться завтра, а может, пройдет еще семьсот или семь тысяч лет, но они придут.
   - Умный мальчик, Руфус, - сказала она.
   Я не могу дать адекватного отчета о том, что произошло дальше, потому что это выходит за рамки моего опыта в долгой жизни. Могу только сказать, что был момент, когда пустой рыцарь был еще в нескольких шагах от нас, и момент, когда он был уже рядом с нами. Я никогда не видел, чтобы что-либо двигалось так быстро, и даже не могу выразить, что это действительно было движение. Это было больше похоже на отрицание расстояния и времени, как когда неосторожный палец переворачивает слишком много страниц в рукописи.
   Пустой рыцарь отшвырнул меня в сторону. Я перевернулся в воздухе и приземлился на спину, из меня вышибло дух. Несколько мгновений я лежал совершенно неподвижно, убежденный, что либо мертв, либо нахожусь на краю гибели. Однако я не умер, и если бы в тот яркий момент боли и страха я знал, сколько долгих десятилетий ждет меня впереди, десятилетий, за которые я стану сначала мужчиной, а затем стариком, я, возможно, нашел бы в себе силы посмеяться над абсурдностью этого.
   Тем временем, когда мои глаза немного сфокусировались, я увидел, как пустой рыцарь наносит смертельные удары мастеру Гийому. Он сломал его, как ломают человека на колесе.
   К счастью, мой мастер недолго прожил после этого акта вандализма.
   Когда пустой рыцарь закончил с ним - к тому времени он еще не был мертв, но уже и не опасен, - пустой рыцарь опустился на колени с медленной и пугающей нежностью и поднял склоненную голову Катуан.
   Я наблюдал за ним, как наблюдают за представлением, которое столь же завораживает, сколь и сбивает с толку.
   Рыцарь приподнял ее голову, пока она не оказалась на уровне забрала. Глаза Катуан были закрыты, а на лице застыло выражение удивительной безмятежности и грации, предвещающее окончательную развязку. Я видел лики святых на алтарях и витражах, в скульптурах и картинах, но ничто не могло сравниться с этим состоянием благочестивого спокойствия.
   Ужасный момент миновал. Рыцарь не опустил голову в ожидающую пустоту своего забрала. Вместо этого он отодвинул ее еще дальше.
   Рыцарь застыл. Хотя у него не было ни лица, ни каких-либо признаков внутреннего смятения, мне показалось, что в малейшем изменении его позы и едва заметном наклоне забрала я уловил... сомнение?
   - Принять доминирование контроля моторики, - сказала она с яростной настойчивостью.
   Пустой рыцарь повернул голову. Она по-прежнему была на уровне его забрала, но теперь ее лицо было обращено то в красную пустоту, то прочь от нее.
   - Они не так уж сильно изменили меня! - сказала она. - Ты все равно должен признавать мою власть над собой!
   Пустой рыцарь стоял неподвижно. Я не могу с легкостью выразить словами, что у меня сложилось впечатление о каком-то медленном, но тяжелом судебном процессе. Это было похоже на то, как если бы я приложил ухо к железной двери зала суда и мог слышать только тихий, благоговейный шепот изнутри, аргументы и контраргументы защиты и обвинения.
   - Сияние помогло мне выжить и оказать сопротивление моим похитителям! Оно всегда было частью меня! Ты, должно быть, все еще видишь меня такой, какая я есть!
   - Что случилось, Катуан? - с трудом выдавил я.
   - Мое сияние... - начала она. - Я превысила пороги репликации, но у меня не было выбора! Доминирование моторного контроля не принимается. Подтвердить! Подтвердить!
   Я вспомнил наш разговор в фургоне, когда рискнул встретиться с ней.
   - Ты зашла слишком далеко, - предположил я. - Твое сияние слишком сильно изменило тебя, как и тот дом, о котором ты говорила. Новые стены и деревянные перекрытия. Пустой рыцарь тебя не знает.
   - Ты не понимаешь, глупый мальчишка...
   - Думаю, что понимаю, - ответил я.
   Он сложил руки вместе и сжал ее. Это было быстро, как хлопок ладонями, и звук этот прозвучал как железный перезвон. Я был свидетелем многих разрушений, но это было настолько быстрым, что я не смог бы засвидетельствовать ни одной детали, за исключением того, что оно казалось абсолютным, не щадящим ни одну живую частичку ее тела. Стекло, которое оказалось неуязвимым для Ивана Полподбородка, разлетелось на миллиард кристаллических осколков. Бронзовая голова поддалась, как перезрелый плод, превратившись в размокшую бесформенную кашицу. Она была там, а потом ее там не оказалось. Сияние образовало медное облако, но рассеялось бесцельно, во всех направлениях, как будто их коллективная преданность была мгновенно разорвана. Круглая пластина под ее головой, в которой были затычка и отверстие, бесшумно упала на землю.
   Пустой рыцарь несколько секунд рассматривал результат своих трудов. Красное сияние, исходившее от его лица, окрасило землю, когда он рассматривал ее, слегка согнувшись в поясе. Он снова выпрямился, затем обратил это сияние на меня. Я вздрогнул от этого пристального взгляда и смирился со своей вероятной судьбой. Ожидал, что рыцарь бросится на меня, как он прыгнул к Катуан, и я почувствую, как его ладони сжимаются на моем черепе.
   Но пустой рыцарь отвернулся. Он отвернулся и от моего умирающего хозяина, и от моей лошади, и покинул нас тем же путем, каким пришел, ускользнув обратно за плотную завесу Вальда. Должно быть, он все еще где-то там.
   Я немного отдышался и, пошатываясь, поднялся на ноги. Подошел к мастеру Гийому, готовясь к тому, что мне предстояло увидеть.
   Он был очень сильно покалечен. Я старался не смотреть на худшее, потому что не мог выдать свой ужас.
   - Катуан мертва, - сообщил я.
   Он все хрипел и хрипел, прежде чем смог найти в себе силы ответить. - Как?
   - Я не думаю, что он узнал ее. Она слишком сильно изменилась. - Я с трудом сглотнул. - Хозяин, вы очень серьезно ранены. Если я смогу посадить вас на свою лошадь и отвезти обратно в Виши... возможно, там найдется целебный гроб, который сможет собрать вас воедино.
   - Никто не смог помочь Бернару, когда он в этом нуждался, - с удивительной рассудительностью заметил мастер Гийом. - Боюсь, тебе придется просто позволить мне умереть здесь, мальчик, как мы позволили умереть бедному сиру Жозефу.
   Я вспомнил того павшего рыцаря и ту радость, которую он испытывал, зная, что его миссия была не напрасной.
   - Это не совсем одно и то же, хозяин.
   - Знаю. Повествование отражает само себя, но это не точное отражение. Что ж, это лучшее, что у нас есть. Ты сдержишь свое обещание и вернешься в Виши?
   - Я бы сказал, ради слепого Бенедикта, сэр. Не уверен, что это что-то изменит, но хочу сделать все, что в моих силах.
   - Если они узнают, что ты участвовал в измене императору, это закончится плохо для тебя.
   - Я знаю это, учитель. Но все равно должен это сделать.
   - Ты всегда был хорошим мальчиком, Руфус. - Он одарил меня усталой улыбкой, возможно, последней улыбкой в его жизни. - Я плохо отзывался о тебе. Не жалею, что спас тебя от петли. Это был правильный поступок, и я поступил бы так снова.
   - Вам не следовало убивать Бернара, учитель.
   - Знаю. Этот единственный проступок запятнал мою жизнь от колыбели до могилы. Со временем они забудут мои пьесы. Они забудут все, чем я был, и это правильно.
   - Это было неправильно, - ответил я. - Очень неправильно. Но я не забуду, как вы спасли мне жизнь.
   - Ты слишком добр, Руфус. - Он закашлялся, и это был ужасный кашель, как будто сам дьявол проник ему в грудь из-под земли и теперь беззаботно и озорно переставлял жизненно важные части его тела. - Ты нашел мою лошадь, мальчик?
   - Да, - осторожно ответил я. - Она была мертва, хозяин, и ее опутывал Вальд.
   Он потянулся и сжал мою руку. - Возвращайся к ней, как можно быстрее.
   - У меня есть своя лошадь, хозяин.
   - Да, есть. Но чего у тебя нет, так это моей сумки со всеми моими бумагами. Всеми моими пьесами, включая новые. Возьми их, Руфус. Теперь они твои.
   - Они не мои, - запротестовал я. - Я не могу написать больше ста пятидесяти разных слов.
   - Но со временем научишься. И хотя не будешь считать эти пьесы своими, потому что в тебе слишком много честности, они дадут тебе кое-что для начала.
   - Хозяин, - запротестовал я.
   - Ради меня, Руфус. Только одно.
   Я протянул руку и подобрал его очки, которые упали у него с носа. Подумал о том, чтобы вернуть их на место, как можно деликатнее и уважительнее, потому что, несмотря на его грехи, я был обязан ему всем. Затем какой-то другой импульс заставил меня спрятать их в карман, потому что я знал, что моему хозяину они больше не понадобятся и что в один прекрасный день, если другие не появятся слишком скоро, они могут послужить нуждам другого хозяина.
   А потом оставил его умирать.
  

* * *

   После этого говорить особо не о чем. Я нашел сумку, и в ней были его бумаги и приличная сумма монет. Снова сел в седло и медленно повел свою лошадь назад, но не стал пытаться догнать Фергюса, каким бы хорошим человеком он ни был, потому что решил, что мое будущее не связано с нашей труппой. Я обогнул Виши и направился на север. К утру понял, что стал вне закона и что вскоре мне понадобится другое имя, другая личность.
   Много лет спустя, когда творчество моего хозяина действительно кануло в лету, я рискнул вернуться в этот город. К тому времени мое вымышленное имя, основанное на его забытом наследии, получило широкую известность, и у меня были средства навести справки среди людей с хорошей памятью. Некоторые из них помнили нашу труппу, и один или двое даже вспомнили о кровавой смерти на сцене, произошедшей однажды вечером, что было расценено как несчастный случай по неосторожности. Виновный, слепой мужчина, был приговорен к тюремному заключению, но умер, не отсидев свой относительно короткий срок. Его верные спутники защищали его, как могли, но решающее свидетельство того, кто подменил кинжал в ту ночь, так и не пришло в Виши.
  
  
  
  
   Copyright Н.П. Фурзиков. Перевод. Аннотация. 2025.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"