Фурсин Олег Павлович : другие произведения.

До Апостол 16. Иисус в семье Кифы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Симон наклонился к пойманной им на уду рыбе. Единственной пойманной на уду, остальное он вытащил сетью, что прорвалась от богатого улова. Поднял её над головой. Изо рта у ней торчал серебряный статир. Тетрадрахма - четыре драхмы. По две драхмы на Храм - две Симона, и две Его, Учителя. Как Он и говорил. А что, разве могло быть иначе?
  Этого мгновения он откровенно боялся. Привести в дом Учителя, приютить его в этом шумном гнезде, где жена и тёща, дети, беспомощный отец, и бесконечные раздоры, недоразумения. Он не мог надеяться на минуту спокойствия, даже для себя самого, а если в доме появится посторонний... Однако что оставалось делать? Наставник не намекал, не просил, он сказал просто и ясно:
  - Кифа, сегодняшнюю ночь я проведу под твоим кровом. Мы идём в Кфар Нахум.
  Можно ли было ослушаться Учителя? Он ведь не спросил разрешения, оно ему не требовалось. За время, что они были рядом с ним, сколько раз двери распахивались перед Наставником, и значит - Его учениками? Их встречали, кормили и поили. Им кланялись, и перед ними упадали ниц, благодаря за чудеса исцелений, за откровения Его учения. Его отсвет падал и на них, и было приятно ощущать себя значимым, окружённым почётом. Рыбная ловля как-то подзабылась, теперь они были все ловцами человеков, и это оказалось куда как более приятно. И Симон не грустил о прошлой жизни. Впрочем, как и о жене, а уж тем более о тёще. Он удачно сбросил с себя бремя забот, он обретал Царствие Небесное. А Царство поважнее забот о тёще. Но теперь именно данное обстоятельство пугало. Тёща придерживалась иного мнения по этому поводу. И Симон знал, что на каждом перекрёстке Капернаума сварливая баба честит своего зятя самыми последними словами.
  Иуда-казначей был не слишком щедр, и попрекал за каждую монетку, выдаваемую ученикам. Немного, ох немного выделил он из общих денег для Симона. А послал он домой ещё меньше, у него, Симона, тоже есть желания и потребности, поскольку он теперь не просто рыбак, а важный человек, ученик Иисуса. Так что ждать от тёщи приятной встречи не приходилось. Впрочем, многое искупало неприятности, которые ещё не наступили, но были неизбежны, конечно. Нос братцу удалось утереть без особого труда. Учитель шёл к нему, Симону, а не в общий их дом. Андрея никто ни о чём не спросил. И не звал с собой. И это не первый случай, когда Учитель выделил Симона среди остальных. Одного Симона он звал не по имени, а уважительным прозвищем Кифа. И ведь это с первых минут знакомства, и некому было подсказать Учителю, что это ещё детское прозвище, он догадался, он почувствовал, он понял! Все споры о том, кто должен почитаться большим между учениками, просто смешны. Учитель знает, что Симон любит Его, и никогда, никогда не предаст своего Наставника. И потому - он, Симон, главный! И место по правую руку от Учителя вовсе не Иоанна, и не Иуды, который повсюду стремится пролезть. Когда сын Давидов восстановит царство Израиля, и станет во главе этого царства, а час этот недалёк... Вот тогда Симон Кифа, Симон-скала, Симон-утёс станет весьма важным и уважаемым человеком. Тогда зловредная женщина, мать его жены, будет посрамлена, и займёт подобающее ей место в доме.
  Кфар Нахум совсем не бедный город. Он стоит на дороге, ведущей из Дамаска в Иерусалим, а дальше в Египет и в Аравию. Здесь пресекаются многие торговые пути. Там, где процветает торговля, немало сборщиков податей. И два странника, идущих в Кфар Нахум, не избежали их "гостеприимства". Войти в город, не поделившись с мытарями последней монетой, не удалось. Иисус принял это обстоятельство с полным спокойствием. Симон же кипел негодованием и злобой. Что он предъявит тёще, жене и ребятишкам? Ответ напрашивался сам собой: Учителя. Симону приходилось видеть, как Иисус справлялся с бесноватыми, бьющимися в судорогах, с пеной у рта. Тёща, конечно, женщина вполне здоровая, но, по мнению Симона, тоже свела знакомство с легионом демонов. Иначе как объяснить, что живёт она в их семье, имея ещё двоих сыновей и дочь, и командует не только дочерью и внуками, но и самим Симоном. Который вовсе не обязан ей ничем, но подчиняется, словно перед ним - особа царских кровей... Вот пусть Учитель и справляется с ней сам, раз собрался в гости к этой одержимой! Если справится, конечно, но он, Симон, ни в чем не виноват!
  Тревога нарастала. Недалеко от дома ждала ещё одна неприятность. Сборщики дидрахм, на сей раз не те, которых поставили над народом римляне, а свои, просящие подать на Храм, обступили их.
  - Шим"он- рыбак, - сказал старший над ними, - хорошо, что ты вернулся в свой дом, где ждёт тебя семья. Твоя жена и мать пролили немало слёз, пока ты странствовал со своим Учителем... Скажи нам, кто это с тобой, не Учитель ли ваш с Андреем и сыновей Забда[1], о котором мы столько слышали? Молва не смолкает о чудесах на берегу нашего моря.
  Поскольку Иисус молча взирал на вопрошающих, Симон с плохо скрываемым превосходством ответил:
  - Да, Раввуни. Йешуаиз Н"цэрета со мною.
  Однако следующий вопрос поверг его в крайнее смущение.
  - Равви ваш не даст ли дидрахмы?
  И что следовало ответить, если не это? Он и сказал: "да". Хорош бы он был со своим Учителем и Его чудесами, ответив "нет"!
  Только отдавать было больше нечего. И они повернулись спиной к сборщикам, и пошли к дому. Молча, без слов. Лишь переступив порог дома, заговорил Иисус.
  - Как тебе кажется, Шим"он? Цари земные с кого берут пошлины или подати? С сынов ли своих, или с посторонних?
  - С посторонних.
  - Итак, сыны свободны; но чтобы нам не соблазнить их, пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадётся, возьми; и, открыв у ней рот, найдешь статир[2]; возьми его и отдай им за Меня и за себя.
  - Хорошо, Раввуни, - ответил Симон - Камень неуверенно. - Так и поступлю, только увижусь с женой и детьми.
  Двое детей уже появились в просторной комнате с очагом, служившей, по-видимому, общей для всех членов семьи. Здесь вкушали посланную им пищу, здесь встречали гостей, здесь собирались вечерами у огня, дети - играть, взрослые - для бесед и молчаливого созерцания отблесков огня.
  Мальчуган лет шести, личико которого было измазано золой, а одежда в прорехах, смотрел на отца исподлобья, не узнавая. Зато к Иисусу подошёл без колебаний, прижался к нему, ласкаясь.
  - Мама плачет, - сообщил он очень серьезно и с грустью. - Мама всё время плачет и сердится на меня.
  - Молчи, ты ничего не понимаешь!
  Сверкнув на малыша глазами, его сестра, некрасивая смуглая девочка лет восьми с грубыми чертами лица, явно похожая на Симона, подошла под благословляющую руку отца. Но тут же вывернулась, и стала говорить Иисусу быстро и проникновенно, время от времени бросая неодобрительные взгляды на Симона, от чего тот съеживался и мрачнел всё больше.
  - Мама плачет, потому что бабушка больна... Она всё время стонет, у неё жар и озноб. Бабушка не хочет есть, мама только поит её всё время водой. Мама говорит, что денег у нас нет, и врач не пойдёт в наш дом. А если бы и пришел какой из милости, так денег на лекарство нет всё равно... Нас кормят соседи, и на том спасибо, а бабушка уже старая, так что если час её придёт - значит, так тому и быть... А как её хоронить? На всё нужны деньги, и полагаться на добрых соседей стыдно. И на кого полагаться, тоже непонятно. Сосед Забда заходит к нам каждый день, и приносит рыбу. Но он уже старый, и надолго в море не уходит, устает быстро. Его сыновья, говорит он, ищут Небесного, земное им уже ни к чему, а он сам, приблизившись к Небесному, вынужден думать о земном. Он так говорит, только я не знаю, что это значит. А бабушка уже не говорит с нами, она так мечется, что мы с мамой привязали её... Мама посылала нашего Йоханана к сестре и братьям. Но пока никто не пришёл и денег не послали. Мама всё плачет, и не знает, что делать, и я тоже не знаю...
  Иисус прервал этот поток слов, опустив руку на голову девочки. Он провёл этой рукой по её волосам, потрепал её за подбородок. Величайшее удивление отразилось на её лице, лице ребенка, не знавшего ласки. Она потянулась к Учителю, засветилась вся. А Иисус присел перед ней на корточки, заглянул в лицо.
  - Так много забот, так много опускается горя на маленькие плечи... Умолкни, дитя. Я всё слышал, я понимаю. Я помогу. Нет нужды в глухих и слепых родных, порой враги человека - ближние его. Пойдём с тобой туда, где плачут и томятся.
  Он протянул ей руку, она доверчиво дала свою. Мимо удивлённого, несмотря на свой долгий опыт общения с Учителем, Симона, они вышли на улицу, а сзади ковылял малыш, его сын. Его недоверчивые, диковатые и дерзкие дети вели себя так, словно Иисус был знаком им с детства, словно не у Симона должны бы они искать защиту и прибежище от всех земных бед, а Учитель был им такой защитой. Его они уже полюбили, своего отца не знали и в общем не любили. Он заботился только о пропитании этих вечно голодных ртов, и делал это без особой нежности, помня лишь свой долг. Симон был пристыжен.
  Он пошёл вслед за Учителем и детьми на улицу. Видел, как они поднялись по лестнице, ведущей на кровлю дома. Тёща, горевшая в лихорадке, была устроена на кровле, где прохладно, куда долетает свежий ветерок с моря. Хорошо, что старую женщину привязали, вдруг с необычной для него теплотой подумал Симон. Конечно, он в своё время обнёс кровлю перилами, по закону Моисееву, дабы не навести крови на дом свой, когда кто-нибудь упадет с него[3]. Но перила не слишком высокие, и кто знает, что может случиться с человеком, который не помнит себя в лихорадке?
  Он знал, что будет там, на кровле. Учитель присядет возле ложа страдающей женщины. Будет долго и с состраданием смотреть в измученное морщинистое лицо, словно пытаясь разгладить эти морщины, стереть их с лица, увидеть в нём другое, молодое, смеющееся, красивое, каким оно было когда-то. Разглядит, вздохнёт облегчённо. Возьмёт руку, подержит её в своей. Проведёт рукой по лбу, коснётся запёкшихся губ. И будет чудо, чудо выздоровления. И в доме зазвучит властный голос тёщи, она встанет к очагу, чтобы готовить рыбу, что же ещё у них можно приготовить, будет награждать шлепками его неугомонных и плохо воспитанных детей. Будет упрекать Симона, и жалеть вслух свою дочь... Симон вдруг рассмеялся. Пусть так и будет! Он, Симон, не против. Он привык к этому, это часть его жизни, и не самая плохая при этом. Да, было время, он уставал и роптал, но ведь это его жизнь, его удел, его доля! Вот сейчас надо идти к морю с удой, он отведёт лодку на косу, что за городом. Кому, как не ему, Симону, знать, где встречается рыба-мать. Он вдохнет солёный морской воздух, подставит лицо солнцу. Закинет уду, и ждать долго ему не придётся. Рыба поймается, и принесет статир. Так сказал Учитель, а Он не соврёт. И надо бы забросить сеть. Сейчас не лучшее время для ловли, надо выходить в море с раннего утра. Но на счастье Учителя попробовать можно... Им ведь нечего есть, а Он не пожалеет ещё одного маленького чуда для бедной семьи.
  Симон вернулся до захода солнца. Выпрыгнул из тяжело нагруженной лодки, с трудом вытащил её на берег. Выбросил на берег сеть, прорванную в нескольких местах. Его старший сын, Иоанн, видевший возвращение отца с кровли дома, уже бежал на помощь. За ним поспевали младшие, радостно перекликаясь друг с другом.
  - Рыба! Отец наловил много, много!
  - Улов богатый, хватит на еду, и на продажу!
  Кто-то тащил к дому сеть - сушить, и на починку. Кто-то уже выбрасывал на берег рыбу, и точил нож, готовясь к потрошению, к солению и жарению, радуясь предстоящему пиршеству. Удивлённые вестью о богатом улове, привлечённые криками, спешили к лодке Симона рыбаки, что занимались подготовкой к завтрашней ловле. Словом, народа на берегу собралось немало. В дверях дома появилась старая женщина, что была матерью его жены, растила его детей, и была его, Симона, первым врагом. Она приставила руку ко лбу козырьком, пытаясь разглядеть, что там, на берегу, делается, и, кажется, даже улыбалась. Симон улыбнулся в ответ. Вспомнилась родная его мать, так рано ушедшая из жизни. Вот так же стояла она на пороге дома, защищая глаза рукой от заходящего солнца, улыбаясь им, отцу и сыновьям, возвращавшимся с ловли. Он вспомнил об этом без грусти, легко. На сей раз не помянул тёщу недобрым словом, не упрекнул про себя, что старуха живёт, а вот мать - та давно умерла.
  Не спеша шёл по берегу Учитель. Шёл своей лёгкой походкой, какой Симон не встречал ни у кого. Не шёл - плыл над землёй, едва касаясь её ногами. Вот в Иерусалиме, на пасхальной службе в храме, Симон издали видел первосвященника Каиафу. Тот был исполнен величия и вместе с тем презрения ко всему окружающему. И тяжёл был его шаг, и отпечатывался на земле глубокими следами. Словно раны оставлял на лике матери-земли грузный Каиафа. Иисус был лёгок, почти невесом для этой же земли.
  И вот уже дошёл, смотрит на Симона. Улыбается он редко, но когда так смотрит на тебя - чисто, светло, - кажется, улыбается. И почему-то вокруг все замолкают, все смотрят в это просветлённое лицо внимательно, даже заворожённо. Словно питаются этим светом, запасаются на долгую будущую жизнь.
  Симон наклонился к пойманной им на уду рыбе. Единственной пойманной на уду, остальное он вытащил сетью, что прорвалась от богатого улова. Поднял её над головой. Изо рта у ней торчал серебряный статир. Тетрадрахма - четыре драхмы. По две драхмы на Храм - две Симона, и две Его, Учителя. Как Он и говорил. А что, разве могло быть иначе?
  
  
  [1] Зеведей- отец Якова и Иоанна.
   [2] Статир - древнегреческая монета. По своей ценности она равнялась двум дидрахмам. Монета чеканилась серебряная и золотая. Самый распространённый статир - аттический серебряный, равняющийся четырём аттическим драхмам или древнеримскому сиклю.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"