С возрастом увеличенные руки лежат в покое на ползущей ленте из резины. Метро за дорогой в земле. Растет крепкими чистыми плитами пола вестибюлей, кассами, очередями, поездами в глубину. Оседает ниже с перевозимым грузом вагон.
Урожай соберут один раз в сентябре группы взрослых людей. Отключат водоснабжение и с крыш дождь будет собираться в бочки. Таким медленным шагом легче сеять в каждую сторону, убирать улицы, сплющивать пивные банки, покупать хлеб. Таким будет лето. Так тает снег. Давайте говорить правильно дочиста на глади воды усердно мыть от себя наотмашь, от самого слабого ветра. Не допускать даже тени треска ряби. Выучить от корки до корки шум и ярость, зазубрить наизусть концы кости, вылечить блеск из белков глаз. Птицы не поют, а обмениваются сигналами.
Пока мы не знаем точного устройства метро, вагоны несутся сквозь мрак и мы не разгибаем спины, почти не двигаемся до открытия дверей, где выходят сразу много. На конечной - новостройки, заборы, краны. Я выхожу сейчас. Мотки метро, высушенные на солнце. Это не должно закончиться, как дождь. Я выхожу немедленно. Двери выворачивает вовнутрь. Поколения проливного дождя уходят в землю. Целый и невредимый пар над полем. Метро сохнет под солнцем, загар на кишках, печени, легких. Я ближе к солнцу после казни. После долгой дороги в метро. Это не кончится как дождь, после которого заново греет солнце. Это заездят до смерти.
Глаза цвета миокарда смотрят за оконные стекла на двор. Смотрят словно консервант двор сорбат калия. Житель пятиэтажного дома с редкими тонкими волосами цвета инсульт смотрит, словно консервант в старый двор. Входит в состав города, 30% жиров животного происхождения, металлобетон, кафель со сколами, низкие улицы, бег бездомных собак без конца. В состав входит игра детей, пары с продуктами, паркующиеся водители машин, холодный воздух, серое освещение земли, внимательные дверные проемы. Дверь всегда открывается вовнутрь, когда толкаешь ее... изо всех сил. Так мне помнится с детства, по игре в питна и московские прятки. Это очень грубый пот из разговора выступает во рту. Из дворового приказа голосом растет против шерсти, дыбом член, утром берут своих жен по-собачьи в субботу. В утро выходного дня. Задранные хвосты.
Охранник с мамкиным лицом на проходной завода стоит сутки через двое. О нем говорят хорошо, девушки улыбаются. Смена заканчивается и по пути домой он покупает бутылку пива, выпивает в автобусе, его морит, хочется спать. Все хорошо, девушки смотрят и улыбаются, впереди двое суток отдыха, отосплюсь, пивка попьем. Его мамкино лицо улыбнулось в ответ. В стерто-красном кожаном кресле как в шлеме и панцире сидит тело водителя такси многолетнего уличного стажа. За стеной слева от меня уверенно в кнопках пульта как в шлеме и панцире, спокойно смотрит в твэкран. Копейщик в строю. Купил себе "волгу сайбер", моет несколько раз в неделю, бросил коврик перед дверью и изредка приводит теток. Коврик нарядный разноцветный опрятный. Тетки из журналов о таких мужиках и ковриках знают. Он хочет, чтобы волга жила у него дома, чтобы иногда двигалась с ним, чтобы поганцы были благодарны. Чтобы выезжать сразу с восьмого этажа. Чтобы не визжали во дворе. Хотя плевать. Щелкнул другой канал, новости или фильм, щелкнул еще. Пятьдесят лет прошло, пройдет и еще.
Строительство реки. Периферийные верфи аккуратно складывают одну к другой воду с начала до конца реки. Идет быстрая стройка из воды и земли большой глубокой реки. От планеты несет ярко освещенным прикосновением с усилием трения. Звякают ключи, звуки шагов, я внюхиваюсь, но не могу распознать. Лай. Нам не просто быть посаженными на пищевую цепь. Последний приют. Питомник на пожертвования собой. Лай. Акула лазает накануне воды, у самой поверхности темного штиля. Из нее торчат ее плавники - кожа светлее, ее там видно внутри. Внизу не нарочно проплывает рыба, подо мной ей тесно. Нам тесно с водой в одном месте, рыбы далеко оплывают нас. Как наркотики лежат в милиции в сейфе, так охраняется моя нагота. Так она заперта насовсем. Мне достаточно одного квадратного метра темноты для хранения тайны, для крепкого сна. Мне бы не хотелось раскрывать все белую заполночь. Броский поддельный окрас, ложный июнь, полулежа начитанный собеседник, теплая водка. На разные голоса перекладывали порывы зимнего разбоя, глубокие следы бегства, тяжелый выбор льда, облетевший вой брошенных псов. Никуда негодный местный часто топил печь. Фонарь светил под себя, когда вокруг грабили до костей. Лай. Далеко было выносить мусор, контейнер разбросали по дороге голодные звери из леса и поселка. Пакеты, пластик, пенопласт, бутылки, грязный снег, шерсть, банки, полиэтилен, скользко и далеко идти выносить мусор. Нужно идти. Лай.
Пара после одновременного оргазма 1954 года посещает фотоателье, счастливо обнимаются, и смотрят куда-то в сторону с таблички на большом каменном кресте. Умерли с разницей в десять лет. Смотрю в прозрачную воду кладбища. Говорят воистину воскрес, едят яйца вкрутую, втыкают пластмассовые цветы в насыпи, детскими граблями собирают в кучки хвою. Качается сосна гораздо выше человеческого роста. Вероломно предали земле, путано ответив, почему трава зеленая. Паренек провалился под люк в 1968-м, похоронен на соседнем участке, на лице ликование, треснувшая сепия, на могилу приходят до сих пор. Много женщин заходят в часовню, крестясь и придерживая дверь. Почти все одеты слишком тепло, как-будто собирались в другой город, в другую погоду. Из теплого времени в холодное. В другом месте, в другое время живут. С кого начнется эпидемия нового вида, кого просквозит истиной, перенесет воспаление на ногах до каждого, подробно объяснит лихорадкой выжить суть. Запишет стихи, созданные агентами кори. Их выслушают через себя, переступая как через старый труп, через поцелуй приняв испытания. Агенты среди нас. Вербовка началась давно, но инфаркты, суицид не дают достать нужную информацию. Контрразведка тихо убирает чужих. Некоторые говорят на речах разного рода складно, дают понять одну простую вещь зачатием детей, бегом по утрам, поджаркой свиных котлет, покупкой комнаты, свечкой в церкви, другие спорят кожей с кровью о костях. Им очень больно. Казнь противоречием, словно четвертование, или минута в петле над землей, или больница годами, с исписанной карточкой в слабых руках. Все зависит от вопроса, каким он задан, кому и где. Чужие все. Но не все опасны. Не всем нужны секретные сведения. И не всем по пути.
Видно, что горизонт разрушает город. Небо твердо становится на землю, следы змей на бытовые сюжеты застывают на этажах. Трещины ползут из стен наружу. На воздух. Из тишины моноблочных зданий ползет треск. Это как будто паук дышит тебе в лицо, идти летом по черной лестнице на восьмой. Похоже быть прижатым к побеленной панели высокого дома, сетью растянутого вдоль проспекта, лишь на одном из его этажей. Паук дышит в лицо не как жертве, но на сеть. Капля клея на нити, чтобы не вырвалась жизнь. Большая трепещущая жизнь. Нужно пропотеть. Это выйдет с жаром. Пропитает простынь и одеяло эта гортанная влага, подмывающая кожу, глубокое сотрясение молодой внешности не попало в портрет.
Увеличенные листья деревьев летом дают тень. Собственный ветер поднимает пыль вдоль облупившихся зданий. Воздух теплая соя не бери ртом много сразу, жуй, этот салат снова ловко смешан ко времени и к месту, глотай. В троллейбусе ноздри вяжет, словно хурма на языке вдоль сутулого позвоночника, тянется медленно к перекрестку десерт, терпение, вздох, качка. Внутри мы не ровня, сидим, стоим, тычем точно под одежду, не смотря в глаза выходящим, заходим наверняка. Занимаем места. Несмотря на меня сидим, стоим не равномерно. Я начинаю вращаться, издавать гул, рыть из-под век, от корней волос, от нажатия стопы. Я еду дальше не держась. Лотки с вареной кукурузой у красного светофора, парниковая клубника на гидропонике, сильный запах духов, узбекские абрикосы в ящиках недорого и невкусно, девушка смотрит сквозь большие темные очки на все вокруг еще несколько остановок. Будьте добры в начале кирпичного дома, в конце дома остановите - понятно по жестам в маршрутке напротив, по выражению опущенных к водителю лиц. Им разрешено многое.
На языке птиц смакуют вылитое пламя. В ущерб ткани и льду, они видят усмешку листвы и чистое пение в кронах. Они кушают медленно пламя из нервных нитей. Так недолго узнать правду. На языке божества его мысли. Взасос узнать. Ты любишь меня? Ты хочешь меня? Оральный секс с оракулом. Дельфы, уже который день у меня в толчее стоит. Люди выстаивают длинные очереди за несколько бессвязных слов совета, отдаются усталыми, в изможденной позе, на обратном пути. Используй пламя, вылей его в этот рот. Начни огонь, поднимись над землей на огне. Поднимись над водой. Как ты узнаешь высоту в волнах, выказывая страх и содрогаясь. Ты как бы платишь наличными в море. Стоишь твердо на палубе лайнера. Что может быть удивительнее этого. Здесь отпускали назад улов, прося о милости рельефное тело шторма с человеческими чертами лица. А ты даешь чаевые в баре. Секс - это дрейф в каратах или баллах на шкале Рихтера, это можно измерять в миллиметрах землетрясения на воде, можно измерять, прикладывая толщину своей кожи, если огонь имеет плотность воды и температуру солнца поровну с инеем. Можно класть оракула набок и входить снова. В шатре трудно дышать. Не скажет ни слова правды и на лице будет удовлетворение. Эта очередь ведет от оракула неизвестно куда, все ждут и обдумывают услышанное. Кончил каждый. Иные почти непроизвольно. Хорошо бы заснуть и видеть сны. Хорошо бы присесть в тени дерева. Я буду приходить иногда и записывать рукой, пальцами, смоченными слюной, словно бы лаской, добрым советом, словно массируя клитор писать.
Только для внутреннего применения. Нанесите состав по течению крови, непрерывно обведите тонким слоем на пораженные и граничащие с ними участки. Состав взаимодействует с вирусной ДНК-полимеразой и встраивается в ДНК, которая синтезируется для новых вирусов. Таким образом, формируется дефектная вирусная ДНК, что приводит к подавлению репликации новых поколений вирусов. Я вообще очень интересуюсь творчеством. Я не хочу ничего сказать. Весьма неудобное место оказывается здесь, приходится вставать в семь утра, толстеть и курить, есть завтрак и ужин, ябедничать и посматривать вокруг, поглядывать, покуривать, записывать, заговаривать, побывать там вместе со всеми и отваливать. Побывать в одном неудобном месте со всеми. И отваливать.