Разговор это, конечно, не телефонный. Я вообще не люблю звонки на мобильный с истеричным выяснением отношений. Разные люди выясняют отношения по-разному. Он, например, обиженно гнусавит в трубку, изредка дёргая бархатным голосом и шмыгая изящным тонким носиком. А я в это время веселюсь, представляя, как меняется выражение его лица и ярко-зелёных глаз во время разговора, и как он, нервничая, заламывает свои тонкие пальцы. Она же использует возможности своего голоса по максимуму: то тянет карамельным потоком, который обрывается на порогах, то дёргается дверным колокольчиком, и обрывается. Я едва терплю это, у меня разрывается сердце, когда слышу её нервные претензии в трубке. И вообще выяснять отношения нужно с глазу на глаз. Tete a tete. Face to face.
- Что ты говоришь? Прости, я не слышу. Ты столько лет живёшь здесь, а от акцента никак не избавишься. Но мне это, знаешь ли, даже нравится. Что, прости? Ничего не слышу... Давай встретимся и обсудим! Что "нет"? Подожди-ка. Что ты спросил? Люблю ли я? Люблю ли я кого-то? Люблю ли я кого-то, кто лучше тебя? Люблю ли я кого-то, кто лучше тебя, больше тебя? Глупый маленький мальчик. Ты не уедешь просто так, нет. Я же тебя прекрасно знаю.
Я всегда бросаю трубку, когда кричит она, и всегда дослушиваю его до конца. Я, наверное, жестокая эгоистка, раз играю с ними так жестоко, безбожно меняя правила. Я понимаю, что не могу оставить никого равнодушным, и мне каждый раз необходимо убеждаться, что я имею огромное влияние на людей. Убедиться, что люди без меня не могут, что я им необходима. Мои недоброжелатели говорят, что это от закомплексованности и неполноценности. Однако коль скоро моя энергетика и внутренний потенциал не могут оставить равнодушным, во мне определённо что-то есть.
Мы быстро закончили очень тяжёлый разговор, я свернула на проспект и пошла вперёд сквозь поток меланхоличных петербуржцев просто вперёд. Когда я в движении, мне лучше думается. Я подняла со дна свою огромную память, встряхнула её и заставила на себя работать. Я шла бесшумно, еле слышно шурша кедами по кристально чистой мостовой, а мимо меня проплывали разного рода люди. Я смотрела в их лица, впивалась в их глаза, и кто-то мне нравился, а кто-то нет. Это я определяю по взгляду. You've got green eyes, you've got blue eyes, you've got grey eyes...
Я никогда не жаловалась на память. Она, как верная подруга и спутница, никогда меня не подводит, я ей всецело доверяю. Она знает если не всё, то очень многое из моей жизни, она чрезвычайно образованна и опытна. У неё красивая витиеватая структура, похожая на восточный орнамент, сотканный из золотого песка и звёздной пыли. Когда мне что-то от неё нужно, я обращаюсь к ней по-простому, по-дружески, и она никогда мне не отказывает. И сейчас мне просто нужно побыть с ней наедине и послушать, что она мне расскажет. Мне с ней всегда интересно. С ней не нужно говорить, её можно просто слушать и смотреть, что она покажет, и тогда всё, абсолютно всё, будет хорошо. Ей можно довериться. Она точно не спит с другой.
С Ксавье я познакомилась в Париже на выставке. Я рискнула, попробовав выставить свои фотоработы и кое-какую графику вместе с моими друзьями-художниками из других стран. Я, надо сказать, много училась в своё время, с детства мечтала стать художником, заниматься искусством. Потом, в подростковом возрасте, увлеклась фотографией. Картина - это вечность, фотография - это момент. Мне всегда хотелось объять необъятное, подчинить своим рукам и момент, и вечность. Поэтому я занялась одновременно и живописью, и фотографией.
Выставиться в Париже мне предложил один мой испанский знакомый, с которым мы стажировались когда-то в Англии. Он позвонил мне, когда я была в Москве, объяснил, в чём дело, и я тут же сорвалась во Францию. Выставка получилась маленькая, очень камерная, интимная, но нам удалось собрать кое-какую сумму денег. Искусство всё ещё нужно людям, просто люди стесняются в этом признаться.
Ксави был приятелем другого француза, Марселя, который специализировался на пейзажных фото. Я его, честно говоря, плохо знала, и его работы мне не нравились. Примитивные пейзажи не в моём вкусе - они ничего не выражают, а констатируют факт. Ксави нашёл меня сам, без чьей-либо помощи, где-то в недрах зала. Он хотел выразить своё восхищение по поводу коллекции фотографий женщин в образах ангелов Господних. Я стояла у огромного окна с бокалом шампанского в руке, и мрачно курила. На мне было блестящее чёрное платье в обтяжку и туфли на высокой шпильке. Ксави подошёл сзади, слегка покашлял, потом шмыгнул носом. Я обернулась и посмотрела на него сверху вниз: передо мной стоял юноша явно младше меня, крайне привлекательный, но немного стеснительный, гармонично сложенный, с горящими зелёными глазами. Несмотря на гул в зале, я слышала биение его маленького сердца и частое дыхание. Я хихикнула и отпила глоток шампанского из бокала, затушила сигарету и выразительно посмотрела на это чудо природы и образец идеальных химических соединений. Он стоял и едва заметно улыбался.
- Пойдём отсюда? - предложила я.
- Пойдём, - он согласился, не раздумывая.
Позже я узнала, что этот мальчик - начинающий художник, приехавший в Париж из глухой провинции, и ему нужна протекция. Он действительно был младше меня, правда, всего не три года - ему тогда было двадцать. Я увезла эту хрупкую фигурку в Россию, поселила у себя в квартире вместе с мольбертами, плёнками, карандашами, кистями, двумя кошками и ручной крысой. Я наняла ему преподавателя русского языка, потому что языковой барьер мешает работе, а переводчик съест много денежек. На французском мы только объяснялись друг другу в любви и выражали своё восхищение друг другом. Он рисовал мои портреты, а я фотографировала его изящные руки и шикарные глаза, обрамлённые длинными пушистыми иссиня-чёрными ресницами. Я познакомила его с представителями тусовки, с некоторыми ему приходилось спать, но я убеждала его: "Ксави, так надо". Результатом стало то, что уже через два месяца его картины с моим и не только моим изображением стали активно покупать пресыщенные жизнью толстосумы из Москвы и Петербурга. Первую совместную выставку мы организовали через полгода совместной жизни, после Нового Года, и назвали её очень концептуально: "Немного крови, немного мяса. Немного денег, немного секса". Я придумала первую часть, Ксавье - вторую. Я выставила свои фотографии частей тела, а Ксави - картины на тему любви. Мы веселились, разбрасывая по квартире заработанные деньги, пили дорогое вино, покупали одежду, ездили по миру. Нам было хорошо вдвоём, но мне чего-то не хватало.
Я смотрела на проходящих мимо девушек и понимала, что соскучилась по ним. Я люблю мальчиков - сильных и эксцентричных, самодовольных и быстрых. Им можно дурить головы и вешать лапшу на уши, при этом чувствуя себя самой потрясающей и защищённой женщиной на свете. Я люблю девочек - мягких, тёплых, нежных и воздушных. С ними можно просто лежать рядом, в одежде, взявшись за руки, смотреть друг другу в глаза, и ничего не говорить - и так всё будет ясно. А потом, когда всё пройдёт, можно встречаться в кафе, вспоминать былое и обсуждать за чашечкой кофе нынешние романы и прочие успехи. С девочками возможны приятельские отношения после любви и секса, а с мальчиками - нет. Если ты пройдёшь мимо своего бывшего, а он с друзьями, он обязательно ткнёт в тебя пальцем и скажет: "А вот с этой девицей я...", а потом ещё добавит, когда и при каких обстоятельствах. А если вас угораздит перекинуться парой слов, он обязательно похвастается своими достижениями, гордо подняв голову, и обязательно ехидно спросит, есть ли у тебя кто-нибудь в наличии.
Я нахожусь в той позиции бисексуала, когда ты можешь вожделеть вдвое больше людей, чем любой гетеросексуал. Во мне будто бы уживаются два человека, поэтому меня в любом случае хватит на двоих разного пола.
Лу нашла меня в клубе. Она не целенаправленно меня искала, просто так получилось. Я сидела за барной стойкой и медленно накачивалась мартини, развернувшись к танцующим. Лу выделялась из толпы. Она была невызывающе одета, неярко накрашена, туфли её были не на шпильке, и двигалась она просто и непринуждённо, не преследуя цели найти себе мужчину на ночь. У неё были длинные вьющиеся волосы приятного рыжеватого оттенка, очень светлая кожа, покрытая едва заметными веснушками и большие глаза цвета бразильского ореха. Она подсела ко мне, заказала себе слабоалкогольный коктейль, и очень красиво улыбнулась. Ей нужно было слегка отдышаться, её щёки покраснели, а глаза неистово блестели. Она шикарно выглядела.
- Луиза, - с места в карьер начала она. Я захлебнулась мартини.
- Мария, - моё сердце забилось, как барабан.
- Ну, вот и замечательно, - она заразительно рассмеялась.
Лу была актрисой, она недавно закончила актёрский факультет, и уже работала в театре экспериментальной пьесы, играла постмодернистские роли в аналогичных спектаклях. Я ни разу не ходила на её спектакли, хотя она звала. Мне было достаточно того, как она ведёт себя по жизни. Я никогда до этого не общалась с актёрами, и не знала, что некоторые из них по-особенному себя ведут. Лу была очень хорошей актрисой, она идеально играла свою жизненную роль. Она была полна экспрессии и эгоцентризма. Я и подумать не могла, что есть человек, который может в этом плане дать мне фору, и невероятным образом забавлялась, дразня её самолюбие, заставляя играть по своим правилам. Я была режиссёром.
Мы встречались на её квартире или на квартирах моих знакомых. Нельзя было, чтобы Ксавье узнал о Луизе. Это бы убило его, он бы никогда мне этого не простил.
Лу была ласковым маленьким котёнком. У неё были длинные пальцы и узкие кисти рук, и я любила проводить кончиком языка по её ладошкам, а потом облизывать её пальчики. Я гладила её по пушистым волосам, и она еле слышно мурлыкала - ей нравилось, она в моей власти. Я и сама не заметила, как влюбилась. Я просто начала любоваться каждым её движением, стала ловить её дыхание, мне нравилось пробовать на вкус её мягкую улыбку, смотреть, как блестят её глаза. Я не берусь утверждать, чувствовала ли она ко мне хотя бы нечто подобное - я не могла знать её чувства, она искусно прятала их. Я просто надеялась, что она чувствует ко мне хотя бы нежность, что мои прикосновения и слова ей не безразличны. Хотя она, подобно мужчине, любила глазами, и мои слова ей были безразличны, она была глуха к моим признаниям и комплиментам, а я так старалась.
Ксави быстро заметил изменения во мне. Он говорил, что я стала чужая, не его, ничья. Он говорил, что без меня его нахождение здесь не имеет никакого смысла, что он соберётся и уедет, если я не объясню ему, в чём дело. Ему было очень-очень больно, я ранила его в самое сердце, которое спасла собственными руками. Он ругал меня по-французски и умолял по-русски, он стоял на коленях, и из его волшебных глаз текли хрустальные слёзы, и каждая его слеза осталась рубцом в моём сердце, которое на проверку оказалось подгнившим.
Я уходила из дома и бродила по городу, пела грустные песни и бросала в воду камни. Я впервые в жизни не знала, как мне поступить. Любой вариант казался мне неправильным. Ксави в это время метался по квартире, обзванивал все возможные инстанции, искал меня и клял на чём свет стоит.
Я ничего не говорила ему о Луизе. Луиза была моей очень большой тайной за семью печатями, которую я всячески охраняла от посторонних глаз. Она много раз интересовалась, почему я не знакомлю её со своим окружением, я лишь отмалчивалась и утыкалась лицом ей в шею. Она злилась, я знаю. Злилась, но молчала - актриса...
Они узнали друг о друге совершенно по-идиотски: Луиза бесцеремонно явилась к нам домой, когда меня там не было, и всё рассказала ошарашенному Ксави. Она обошлась с хрупким мальчиком очень высокомерно, она больно била его словами и взглядами, а потом выпила стакан виски и сказала, чтобы я обязательно ей позвонила. Я ей не позвонила. Весь вечер и всю ночь я только и делала, что вливала в Ксавье успокоительное и гладила его по голове. Он был будто в трансе, он ничего мне не говорил, только бросал разочарованные взгляды, а потом сказал, что у меня нет сердца - она его проглотила, не подавившись.
Я отклонила её звонок, прошлась по набережной, неаккуратно перешла дорогу, и направилась к ближайшему кафе. Организм требовал чашечки крепкого кофе, чтобы взбодриться. Я шла, приплясывая и насвистывая песенку, я приняла очень важное решение, выгодное для себя, и была уверена, что теперь-то всё наладится, всё будет просто замечательно. В душе у меня пели птички и плясали солнечные зайчики.
Подойдя к кафе, я заметила по ту сторону стекла две знакомые фигуры. Приглядевшись, я поняла, что это Ксави и Лу. Они о чём-то оживлённо беседовали, глядя друг другу в глаза. Я подумала, что наконец-то мы будем вместе! Мы будем вместе по-настоящему: я и два самых близких и любимых мною человека, мои музы и куколки. Но нет, этому не суждено было сбыться. Лу плеснула ему в лицо стакан воды, а Ксави больно ударил её по щеке. Оба раза я вздрогнула, каждое их действие отозвалось глухой болью в сердце. Они резко встали и вышли. Они пошли в разные стороны, а я сидела на тротуаре и вздрагивала от рыданий. Я была раздавлена и убита. Всё это досталось мне за мой эгоизм и бесчеловечность. Меня будто засыпало камнями, и я стала задыхаться.
Придя домой, я вместо Ксави обнаружила маленький листок бумаги. Это было письмо от него.
"Мари, ты поступила так, как со мной ещё не поступали, и, надеюсь, никогда не поступят. Я никогда не смогу тебя понять и простить. Ты убила во мне честные и чистые чувства к тебе".
Ещё было сообщение на автоответчике. Это было нервное и прерывистое признание Лу.
"Милая, ты просто не представляешь, что ты за ужасный человек! Ты сделала больно сразу двум людям, ты поступила так, будто мы и не люди вовсе, а будто мы куклы, и нами можно играть! Я не хочу больше видеть тебя и помнить тебя, твоё лицо, прикосновения и поцелуи. Я любила тебя больше всего на свете, но ты смогла всё испортить".
Её слова были словно театральный монолог, который она разучила за пять минут до премьеры. Красиво и сильно. Я, наверное, всё-таки слишком эгоистка. Поэтому в моей жизни всё слишком. И поэтому мне всегда будет слишком больно за то, что я делаю. Но я буду стараться.