После работы Ник переоделся в раздевалке и, попрощавшись с коллегами, отправился в компании Беллы к своему гробу. Девушка уже давно изъявляла желание посетить его дом, но до сегодняшнего дня вампиру удавалось отсрочить этот неприятный момент, ссылаясь то на ремонт гроба, то на очередные митинги, которые, правда, в то время действительно проводились, то на ужасную головную боль, то ещё бог весть на что.
Причина такого сильного нежелания демонстрировать своё жильё подруге заключалась в том, что Ник, как ни странно, его стеснялся, хотя, решись кто-нибудь в его присутствии обругать такой образ жизни, вампир тут же перегрыз бы ему глотку.
Его родители были из тех новомодных вампиров-отступников, которые предпочитали гробам квартиры и знать не желали никакие оградки, бархатные обивки с подогревом, кресты и заупокойные песни, исполняемые вампирами в честь всех праздников, будь то хоть день рождения, хоть своевременная кончина богатого дядюшки.
С точки зрения нормальных вампиров жить, не соблюдая традиций, было не просто странно, а даже дико. Всё равно что для живого человека обретаться в могиле.
- Но почему? - спросила Белла, устраиваясь за столом возле могилы какого-то старика.
- Потому, - ответил Ник, вешая чайник над очагом. - Вот смотри, - он уселся напротив и сложил перед собой руки, словно прилежный ученик. - Люди живут в домах, а когда они умирают, их хоронят на кладбище. Так? Белла утвердительно кивнула.
- А вампиры живут на кладбище, а когда они умирают, их хоронят...
- В домах! - в восхищении воскликнула Белла. Возглас получился таким громким, что некоторые из соседей Ника неодобрительно покосились в её сторону.
- Да, правильно, - шёпотом ответил вампир. Он наклонился к ней так, что почти упёрся своим лбом в её. - Теперь ты понимаешь?!
- Но ведь это ужасно дорого.
- Конечно, поэтому-то вампиры и живут дольше людей. Ну, как правило, - хмыкнул Ник.
- Ага, хочешь сказать, что если бы люди начали хоронить своих мёртвых в квартирах, срок их жизней автоматически увеличился бы, - голос Беллы был полон сарказма. - Да вам просто делать нечего.
- Такая уж традиция. И кстати, о деле: мне надо цветы полить.
В следующие полчаса Ник угостил Беллу приготовленным по особому вампирскому рецепту чаем с кровью (Беллу чуть наизнанку не вывернуло после первого же глотка, и все остальные глотки она предпочла оставить на неограниченно отдалённое будущее. Вполне возможно, что, попади она после смерти в ад, этот чай вошёл бы в комплекс её пыток) и обычными вампирскими печенками в виде гробов (которые, кстати, оказались вполне съедобными) и, довольный своей гостеприимность, отправился с лейкой к колонке неподалёку.
По стандартам вампиров Ник был довольно бедным кровососом. У него имелся только гроб, да могила старика, снятая под аренду со всеми прилагающимися к ней атрибутами, такими как столик, скамейка, искусственные венки и цветочки. Цветы на могиле служили ему (и вообще всем вампирам, у которых хватало денег на могилу) клумбой. Ник поливал их, ухаживал за ними, удобрял. Этой весной он решил посадить красные розы и теперь был страшно доволен полученным результатом. Красные розы, да ещё и с крупными шипами, были любимыми цветами всего вампирского племени.
Белла огляделась, не уставая удивляться вампирскому быту. Повсюду, куда ни кинешь взгляд (есть время разбрасывать взгляды и время их собирать), можно было увидеть гробы самых разных мастей и размеров. Здесь был даже огромный белый гроб с дверью и окнами, и если бы не характерная форма и венки, навешанные тут и там, его бы и вовсе нельзя было отличить от трейлера.
Несмотря на то, что в идеале вампир должен был иметь троих любовниц (чей статус приравнивался к статусу жены) и при этом обязательно жить в замке, мало кому из вампиров выпадала такая удача. А жить полноценной жизнью хотелось всем. Так что неудачливые вампиры, не имеющие замков, тоже обзаводились спутницами жизни, правда, не тремя, а только одной, но зато на всю жизнь. Разводы в вампирском сообществе были строго воспрещены и проводились лишь в самых крайних случаях.
Общество вампиров во все времена отличалось крайней консервативностью, так что вампирским женщинам было ещё далеко до эмансипации. Они были вынуждены соблюдать те же традиции, что и их товарки сто, двести, а то и все пятьсот лет назад. Идеальная вампирша должна была быть не в меру сексуальна, в меру зла, достаточно умна, чтобы не казаться дурой, а также обладать глубоким возбуждающим голосом и длинными волосами. Одеваться она должна была как можно более нескромно, по минимуму закрывая самые неприличные части тела, что бывало вообще не так легко в Орионе, с его далеко нежарким климатом.
Белла с неодобрением разглядывала затянутых в полупрозрачные ткани незамужних девушек с цветами в волосах, огромными серьгами и браслетами на лодыжках, мелькающих тут и там, словно мимолётные видения и гении чистой красоты.
- Жениться ещё не собираешься? - как бы между делом поинтересовалась она, разглядывая троих молоденьких вампирш, бурно что-то обсуждающих на садовых качелях.
Настроение у Ника тут же упало. Он поспешно вылил остатки воды на могилу и, убрав лейку за надгробие, замер, раздумывая над ответом. Отвечать катастрофически не хотелось, но он знал, что Белла не отстанет, не получив ответа. Который, кстати, прекрасно был ей известен.
Белла повернулась к вампиру и вперила в него взгляд своих больших карих глаз. Нику стало совсем грустно.
Ну зачем она так поступала с ним, ведь они уже сто раз об этом говорили. Одно дело - жениться на вампирше, а другое - на представительнице совсем другого вида. Он уже много раз пытался ей объяснить:
"Да это всё равно, что тебе выйти за козла.
- Хочешь сказать, ты козёл?!
- Нет. Но у нас с тобой даже детей не будет. К тому же, как я объясню это остальным вампирам?
- Хм, да ты и вправду козёл".
- Давай не будем об этом, - наконец выдал он, не придумав ничего лучше. - Сколько можно?
- Ну да, конечно, конечно, - Белла скривилась, как будто сожрала целый лимон за один присест, и отвернулась, возвратившись к ревностному созерцанию женской половины вампирского сообщества.
Ник незаметно с облегчением выдохнул и огляделся в поисках своего кота.
Так как держать животное было негде, не в гробу же, кот (а за два года милый котёнок вырос в огромного грозного котищу) целыми днями свободно гулял по окрестностям, предоставленный самому себе и возвращался домой лишь за очередной порцией кошачьего корма или блюдечком молока.
* * *
С работы его всё-таки уволили. Оскар с минуту столбом простоял перед управляющим, выслушивая перечень своих прегрешений, чувствуя при этом лишь усталость и уныние и ни капли раскаяния. Раскаиваться было не в чем. С точки зрения человека, он не сделал ничего дурного, с другой же стороны, конечно, с точки зрения того же человека, он поступил глупо. Ещё эта история с регистрацией. Храм ненавистников курения всегда славился безупречной репутацией. В новостях по телевидению, по радио или в газетах ещё ни разу о нём не упоминалось ничего дурного. Добиться такого было не то что трудно, но почти что невыполнимо.
Журналисты сами себя готовы опорочить, лишь бы за это платили, а уж откапывать грязные тайны они ещё те мастаки. Храм ненавистников курения хранил девственную чистоту. Это был оплот морали и непоколебимости. Шумиха вокруг него, полицейские, толпа зевак, старик, истёкший кровью на его ступенях - уже через десять минут набежали репортёры, и чёртовы журналюги получили, наконец, возможность сказать что-нибудь неприятное про чистенькое и беленькое пристанище поборников здорового образа жизни.
С другой стороны, умри несчастный нищий не на ступенях храма, а рядом с ними, результат был бы таким же. Просто управляющему хотелось сорвать на ком-то злость. И так уж вышло, что этой жертвой стал Оскар. Это была просто суровая судьба.
Вообще-то после увольнения работнику полагалось ещё две недели оставаться на посту. Чтобы доделать недоделанные дела и всё такое. Но в духовной сфере подобного правила не существовало. Для служителей души и духа увольнение было как анафема. Это было бы - всё равно что после отлучения от церкви выделить человеку две недели, дабы доспасать свою душу. Маразм короче.
Сборы, как и следовало из объёма его имущества, состоялись недолгие. Парень побросал зубную щётку, кое-какие ценные бумаги и одежду в старый, потрёпанный до уровня глубокого обветшания чемодан и, не церемонясь, сбросил его в коридор с крошечным окном. С клеткой и содержащейся внутри шиншиллой он поступил более деликатно и осторожно спустил их на тумбу. Посуду и всякую мелочь Оскар решил оставить своему последователю-уборщику, который непременно скоро должен был здесь завестись. Ведь свято место пусто не бывает. Обозревая некогда свои просторы прощальным взглядом, он наткнулся на тумбочку и внезапно ухмыльнулся.
Может быть, и злополучный Вася когда-то повторил его нерадостную участь и был изгнан, но как бы там ни было, будущему обитателю чердака предстояло ломать голову уже над двойной задачей:
"Здесь был Вася. И Оскару место нашлось".
* * *
К тому времени как Оскар, дополненный с одной стороны чемоданом, а с другой - клеткой, оказался на улице, он уже примерно представлял, что будет делать со своей жизнью в ближайшие сутки.
Вначале юноша раздумывал над вариантом найти новую работу и занять ею весь оставшийся год, но фраза старика упорно не шла у него из головы. Это были предсмертные слова, и кто знает, что мог бы сделать дух старика с мерзавцем, посмевшим не исполнить его последнюю волю. К тому же Оскар был подростком, и как всех подростков, его тянуло на приключения. "Что если из этого получится настоящее приключение?" - думал он, шагая со своей поклажей к автобусной остановке.
За свою жизнь Оскар прочитал от силы десяток книг, но все они в основном рассказывали о смелых и удачливых молодых людях, душераздирающе и восхитительно спасающих мир от страшной угрозы или отправляющихся на поиски, полные опасностей, новых знакомств и событий.
И хотя жизнь Оскара и без того уже восемь лет была одним сплошным путешествием, всё же ему не хватало какой-то остроты - того, что было в книгах и чего в реальности никак не обнаруживалось. В жизни путешествия оказывались скорее неприятным опытом, полным холода, голода, сырости, клопов, убогих гостиниц, грязных простыней, тюремных камер, синяков и ссадин разной степени тяжести. И всё это происходило по большей части уныло и мерзко, заставляя с удвоенной частотой вспоминать о доме. И все, потому что у этого путешествия не было цели. Когда тебе нужно просто идти, лишь бы занять время, удовольствия ты никакого не получишь. У всего должна быть своя цель, а уж тем более она должна быть у путешествия. Целью может быть намерение посмотреть мир или добраться до какого-то города, где живут, например, родственники, целью может быть поиск кого-то или чего-то или надежда, что новое место станет началом новой жизни. Конечно, у перемещений Оскара тоже была своя цель, в конце концов, должен же он был хоть чем-то занять отведённые девять лет, но была она так туманна и невнятна, что совершенно не могла служить достойным стимулом.
Оскар улыбнулся, ободрённый мыслями об открывающихся перспективах, и легонько потряс клетку с шиншиллой.
- Ну что, Тоша, ты готова к путешествию?
Тоша ни слова не поняла и предпочла, как всегда, ограничиться золотым молчанием.
"Что бы там ни болтал этот парень, - думала она. - Главное - чтобы он не планировал меня сожрать".
Тем не менее, несмотря на оптимизм, наполнивший душу Оскара, тот ещё не был до конца уверен в том, что возьмётся за эту без сомнения трудную задачу. Женщина с хвостом может быть где угодно, вполне возможно, что она живёт даже не в этом городе, и он, возможно, потратит всю жизнь и так и не отыщет её. Старик, вполне возможно, был безумен и сам не знал, что говорит. И всё же это было очень соблазнительно.
Взвешивая все за и против, Оскар в конце концов решил положиться на судьбу, провидение и всё остальное в том же духе. Если ему суждено было отправиться на поиски, значит, так и должно было произойти.
Пока же у него были несколько иные планы.
Оскар собирался отправиться к своему другу и переночевать у него. Он уже пользовался его гостеприимством несколько раз и был уверен, что и в этот раз ему не откажут. Правда, друг этот был не вполне обычен, да и место его обитания нельзя было назвать заурядным. По крайней мере для тех, кто предпочитал спать в кровати и есть твёрдую и по большей части не красную пищу. Оскар направлялся на кладбище.
* * *
Тот, кто теряет память - теряет всё. И как раньше он мог этого не замечать? И сколько их могло быть, этих чудесных моментов счастья, когда невозможно было поверить в то, что всё это не сон и не мечта, а самая настоящая реальность? Сколько кораблей жизни разбилось у берегов его болезни, сколько знания о чём-то светлом и прекрасном потонули в этих морях, и даже не были оплаканы, навеки укрытые пологом его безразличия? Ведь столько лет, столько долгих лет изо дня в день он терял всё, и никогда не жалел о потерянном. Как он мог страдать, заливать горе алкоголем, истерить из-за того, что перестал забывать? Как он мог жаловаться? В то время когда это было лучшим, что произошло в его жизни.
Не думаю, что Тихо думал именно так, когда проснулся, на такие размышления ему не хватило бы философской искры и достаточной склонности к разного рода драматическим эффектам, но нечто похожее всё же промелькнуло в его мозгу в тот момент, когда, вынырнув из реки снов и отплевываясь во все стороны водой из видений, он лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь совершенством момента.
Не известно, бывало ли с ним уже такое, - он всё же верил, что это было впервые, - но Тихо влюбился. Его возлюбленная была прекраснейшей из женщин, когда-либо живших, живущих или даже только собирающихся жить. Она была идеальна настолько, насколько только можно быть идеальной. И это даже при том, что Тихо понимал, насколько она недружелюбна и груба.
Несмотря на то, что между ними произошла интимная связь, маг на протяжении всего процесса не мог отделаться от ощущения, что его насилуют.
Тихо прекрасно осознавал её недостатки, но то ли ему не хватало интеллекта, чтобы внять голосу разума и посчитать свою новоявленную любовь слишком неудобоваримой, то ли он был мазохистом, то ли ещё что-то, но недостатки эти, по его мнению, только прибавляли Саюко привлекательности. Даже её главная особенность, которая любому другому показалась бы уродством или, по крайней мере, физической аномалией, вызывала у него приятный трепет.
Правая рука Тихо поползла в бок, намереваясь нащупать под одеялом тёплое тело той, с кем он уже мысленно успел пожениться, обзавестись домом и родить троих детей. Однако поиски эти не увенчались успехом. Тихо едва ли не добрался до края кровати, а ничего напоминающего тело так и не обнаружил.
Маг резко вскочил в постели и уставился на пустое место с таким ужасом, как будто увидел там чудовище с тентаклями.
На всякий случай он заглянул под одеяло и даже под подушку в нелепой надежде, что его мучает обман зрения. Однако ни под первым, ни под вторым указанным предметом ничего, кроме простыни и пары хлебных крошек, не нашлось.
"Ничего страшного, - подумал Тихо. - Она, наверное, просто уже встала".
Он стремительно вылез из постели и, завернувшись в одеяло как в тогу, поспешил в коридор, надеясь услышать плеск воды в ванной или шум на кухне.
Ни того, ни другого не было, но он отказывался в это поверить. Один за другим Тихо обследовал все немногочисленные помещения в своей квартире, всем сердцем моля о том, чтобы Саюко нашлась. Но всё было тщетно. В конце концов ему пришлось признать, что она ушла.
Это было ужасно. Даже хуже чем перестать забывать. Тихо мгновенно впал в такое страшное отчаяние, что казалось, будто его сейчас разорвёт на части. Он упал на колени прямо в ванной и заревел как ребёнок, у которого отняли игрушку. Так продолжалось в течение некоторого времени. Тихо издавал одни и те же ноющие и всхлипывающие звуки, практически не меняя тональность, а потом, когда мрачные мысли и чувства окончательно заполонили его душу и отчаяние достигло апогея, взвыл, как будто разом похоронил мать, отца, братьев, сестёр, бабушек, дедушек, дядей, тётей и всех домашних животных, и, уперевшись головой в полосатый коврик, принялся раскачиваться взад вперёд, как будто пытаясь таким образом себя убаюкать.
Оторвал его от этого занятия внезапный звонок в дверь. Тихо резко остановился на полувсхлипе и замер, раздумывая над тем, кто бы это мог быть. Почти мгновенно в голову ему пришла мысль, что это вернулась Саюко. Может быть, она пожалела о том, что ушла, или и вовсе просто ходила в магазин за продуктами, чтобы приготовить им завтрак в постель. Слёзы тут же высохли, сопли втянулись обратно в нос, и Тихо вскочил с колен, полный бесконечного облегчения, и побежал открывать.
У него руки тряслись, когда он вставлял ключ, а в мыслях маг уже радостно приветствовал свою драгоценную подругу, несильно укоряя её за то, что она ушла, ничего ему не сказав и не оставив записки. А к тому моменту, как он отпер замок, Тихо даже отказался от укоров.
Но за дверью была не Саюко. Тихо выронил ключ. Вместе с ключом, кажется, упало и его сердце. Он почувствовал, как оно ухнуло вниз, словно сорвавшийся с тросов лифт, и в лифте этом явно были пассажиры, дико визжащие от ужаса.
- Привет! - Юля стояла перед ним и излучала бодрость и оптимизм.
Тихо вяло кивнул и всхлипнул.
- Что такое? - заметив красные заплаканные глаза и распухшее лицо, обеспокоено спросила девушка.
Тихо ещё раз всхлипнул и, собравшись с силами, заревел:
- Она ушла.
- Кто ушла?
Юля бесцеремонно толкнула его в грудь, потому что он мешал ей войти, и, переступив через порог, поспешно захлопнула дверь, чтобы не шокировать соседей дикими воплями мага.
- Кто ушла? Говори давай.
- Она... она ушла. - Тихо снова бухнулся на колени и, приняв уже знакомую нам позу, принялся раскачиваться.
- Она - это кто? Твоя девушка? - Юля присела рядом с ним и сочувственно погладила его по спине.
Ей уже не в первый раз приходилось становиться свидетельницей истерик Тихо, и она прекрасно знала, как с ним следует поступать в это момент. Пытаться напомнить о его принадлежности к сильному мужскому полу, который не плачет, было бесполезно. От этого рыдания Тихо становились только сильнее. В этот момент следовало расспросить его о причинах страданий и попытаться убедить в том, что они не так ужасны, как ему кажется.
Однако только сейчас причина была действительно серьёзна. Тихо мог устроить такую сцену из-за чистейшей мелочи. До вчерашнего дня он целую неделю прорыдал из-за того, что перестал забывать. Сидя у себя в квартире Юля слышала раздающийся за стенкой вой, прекрасно зная о его причинах и понимая, что ничем не может помочь. Она каждый день заходила к Тихо, принося завтрак, обед и ужин, терпеливо выслушивала одну и ту же историю о его страданиях, выкидывала пустые бутылки из-под алкоголя и, произнеся утешительные слова, удалялась восвояси. После этого разговора Тихо, как правило, где-то час или иногда даже больше сохранял сравнительное спокойствие, не рыдал, не пил; после чего всё начиналось заново.
Но теперь причина была действительно достойной, и Юля внезапно поняла, что не может не радоваться этому. До этого ей казалось, что Тихо просто эксцентричный, истеричный парень до смерти зацикленный на себе и не замечающий никого вокруг. Но оказывается, и другие люди были ему важны, и он мог тосковать по ним и страдать без них. Она думала, что он не заметил бы, даже не забывая, если бы в один прекрасный день она, Юля, навсегда исчезла из его жизни. И тут вдруг оказалось, что кто-то может быть ему важен и дорог. Юля улыбнулась и с большей нежностью погладила Тихо по спинке.
- Как её зовут? - спросила она, убирая волосы мага назад, чтобы те не лезли ему в рот.
- Саюко, - сквозь рыдания ответил он.
- И кто она?
- Не знаю, - Тихо застонал и, закрыв глаза руками, взвыл с новой силой. - Я не могу без неё жить. Он внезапно вскочил и, вцепившись в плечи Юли как клещ, так что она едва не опрокинулась назад, взмолился:
- Юля, помоги мне! Я не могу без неё.
В следующие десять минут Юля выслушала историю Тихо о встрече с самой прекрасной из женщин, о его маленькой подлости - в этот месте она хихикнула, - о том, как он освободил Саюко из заточения, и о дне и ночи, которые они провели вместе. О маленькой особенности Саюко Тихо не стал упоминать, решив, что это вероятно было её тайной.
- Всё понятно, - сказала Юля, поднимаясь с колен. - Вставай. Хватит рыдать, и оденься уже, наконец.
Тихо, печальный как рыба-солнце, послушно отлип от пола и поплёлся в спальню на поиски одежды. Своих магических трусов он почему-то не обнаружил, хотя и обшарил все углы и проверил все места, где мог их оставить. Трусов как будто бы и не бывало. Пришлось ему облачиться в обычное нижнее бельё. Натянув футболку и шорты, он вышел к ожидающей его на кухне Юле.
Она сидела за столом, разглядывая поставленный ею на огонь бирюзовый чайник.
Этот чайник относился к особому виду разумной посуды, так называемым Чайным саламандрам, и мог самостоятельно передвигаться. Юля не один раз выгуливала его. Ему даже не нужен был поводок: он никуда не убегал и был очень понятлив и послушен. Иногда Юле казалось, что он не глупее её.
Тихо рухнул на стул и, подоткнув голову рукой, замер, раздумывая о своей нелёгкой судьбе.
- Мои трусы куда-то делись, - пожаловался он. - Вчера я забыл их надеть, а сегодня не могу найти. Может, я их потерял?
- А ты что, раздевался вне дома?
- Да нет, - Тихо пожал плечами. - Ты же знаешь, я всю неделю проторчал тут, а позавчера они ещё были на мне. Я просто их постирал и повесил сушиться. А теперь их нет.
- Может, за батарею завалились?!
- Да нет, вроде, я посмотрел.
- Найдутся! - уверила его она. - Я тоже иногда что-нибудь потеряю, а потом оказывается, что эта вещь лежала у меня прямо под носом.
Чайник на плите начал самозабвенно пускать пузыри и изрыгать струи пара.
- Закипел! - объявил очевидный факт Тихо.
Юля сняла живой чайник с плиты и сделала им с Тихо по чашке зелёного чая. Тихо ненавидел зелёный чай, но она, уверенная, что тот является основой здорового образа жизни, упорно старалась привить другу любовь к этому сорту. Тихо это стремление было непонятно. Ему как магу никакого здорового образа жизни не полагалось, и он неустанно напоминал ей об этом даже в те времена, когда страдал от хронической амнезии.
Честно говоря, хотя Тихо большую часть жизни в Орионе ничего и не помнил, вёл он себя всегда очень предсказуемо.
Юля уже готова была услышать очередное его напоминание о нелюбви к зелёному чаю, но в этот раз Тихо промолчал, слишком занятый тягостными мыслями, и безропотно принял напиток.
Бирюзовый чайник, отягощённый литром воды внутри, осторожно, чтобы не расплескать кипяток, спрыгнул с плиты и, подбежав к Тихо, принялся размахивать перед ним ручкой и трясти крышечкой, всем своим видом выказывая желание, чтобы его подняли на стол.
Маг, правильно расценив его телодвижения, послушно водрузил разумный чайник на подставку для горячей посуды.
- И всё-таки странно, что они исчезли, - сказал он, подув в чашку.
Юля замерла на краю стула, разглядывая кружащиеся чаинки, и задумалась об этой загадочной красавице Саюко. Совершенно внезапно ей в голову пришла такая страшная мысль, что она даже вздрогнула.
- А что если...
- Что? - Тихо вопросительно посмотрел на неё.
- Да нет, этого не может быть, - она замотала головой, как будто хотела вытрясти из неё всё содержимое.
- Что?
- Да так...
- Нет, скажи.
Тихо напирал, требуя, чтобы она сказала ему то, что могло привести его к новой истерике. Юля это понимала, но совершенно неожиданно для себя выдала:
- Может, она их взяла?
- Она? - Тихо изумлённо заморгал.
- Ну, Саюко, - Юля смущенно потупилась.
- В смысле? Как сувенир? - Тихо, как всегда, поражал своей несообразительностью.
- Нет, просто взяла, - Юля не знала, как передать ему свою мысль так, чтобы он правильно её понял и при этом не впал в неистовство.
- Украла, что ли?
Ей показалось, что Тихо сейчас раздуется и заполнит собой всю кухню, а потом лопнет и осыплет её с ног до головы ошметками своего возмущения. И хотя ничего подобного не произошло, его красноречивый взгляд и распахнутый от шока рот в полной мере передали ей все те эмоции, которые вызвала у друга эта догадка. Он смотрел на Юлю так, как будто та внезапно прямо у него на глазах по собственной воле превратилась в бородатого патлатого мужика, и он не знает, что ей на это сказать.