Цивилизация каннибалов по Диденко
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Книга 95г. Бориса Диденко по мотивам научного наследия проф. Поршнева, с моими комментариями. Выложил, прежде всего, для себя, чтоб иметь доступ, но если кому-то тоже надо, пожалуйста.
|
Создается впечатление, что книга писалась как буриме нескольких авторов, несогласных между собой по многим принципиальным вопроса, причем написанное одним не проверялось другим(и), для устранения противоречий, в итоге книга просто переполнена ими. Если же автор действительно один человек, он являет собой образчик беспрецедентного плюрализма в отдельно взятой голове.
Уже в третьем предложении книги заявляется, что видов человека - 4. В дальнейшем неоднократно будет доказываться, что их, все же, 3, и снова - что 4, и опять, что 3. Автор не имеет сформировавшейся позиции по вопросам: применимости насилия в обществе для решения социальных проблем, роли женщин в развитии общества и эволюционном его пути, значения и необходимости религии, не имеет единого мнения об общественных формациях (плавно перетекает от униженного лебежения к презиранию и отторжению западного капитализма, от демонизации до возвеличивания как единственного пути в будущее социализма, то вешает всех собак на феминизм - и дальше вымышленный матриархат признает золотым веком). Очень отчетливо видны следы действия пропаганды того времени - если автор вынужден написать положительный отзыв о Советском Союзе, Сталине или Ленине, он прибегает к такому иносказанию, что сразу и не поймешь, что написано, зато поношение "совка" - прямым текстом везде и всюду. К религии у автора тоже странное отношение - с одной стороны, он носится с ней, как с писанной торбой, пытаясь то тут, то там приладить к делу - и везде невпопад, с другой - сам же безжалостно бичует пророков, проповедников, сектантов, иерархов и прочую братию как хищников. Религиозная пропаганда, отсылки к буддам и христосам существенно портят впечатление.
Самый сложный для автора вопрос, и самый важный Рубикон, который он не решился перейти - это деление нехищных видов людей на хомо сапиенс (далее в комментариях - "диффы", от "диффузный тип" у автора - безвольные, инертные, глупые полуовощи) и неоантропов - покорителей природы, ученых, исследователей. Людей будущего.
То автору хочется признать их единым целым, а неоантропов - только передовым отрядом диффов, но описанные характеристики диффов никак не позволяют согласиться, и автор сам отступает назад, разводя диффов и неоантропов в 2 разных вида людей. То хочется создать из диффов общество светлого будущего - но оно из них - как дом из песка - не строится. Сделать шаг вперед, признать, что как хищники (15% популяции), так и диффы (80%) в будущем равно не нужны - автор не осмеливается. Хотя внутренне понимает, что так и есть. В самом конце он даже хищникам оставляет право на существование, мол, договоримся. Ну-ну.
Важный вопрос, в котором так и не дождался от автора твердости духа - это женский. Глубоко въелась пропаганда первоначальной непорочности женщин, прирожденной моральности и т.д., насаждаемая матриархальным обществом для подавления воли мужчин. И, хотя у автора нет-нет, да проскользнет понимание, что не так все просто - разобрать вопрос, сделать правильные выводы не хватило духу.
Начало книги - тяжелый научный текст, который по силам прогрызть разве что ученому - биологу. Дальше стиль автора резко меняется даже не на научно-популярный, а на просто популярный, из терминологии, которой сыпалось вначале как из справочника, остаются 7-10 ключевых терминов, да и то половина - собственно авторские. Если автор реально обладает достаточными знаниями о предмете до такой степени, что читает текст, написанный ученым (Поршневым) для ученых, ему следовало бы оставлять (или вставлять, если их не было в первоисточнике) хотя бы примеры описываемых явлений.
Борис Диденко
Цивилизация каннибалов
Москва, 1996.
Представлена новая концепция антропогенеза, становления Homo Sapiens.
Человечество не является единым видом. Оно состоит из четырех видов, у
которых различная морфология коры головного мозга. Два вида - хищные, с
ориентацией на людей. Хищное меньшинство привносит в наш мир бесчеловечную
жестокость, бесчестность и бессовестность.
There is a new conception of anthropogenesis. The Humankind is a Family
consisting of four types of men. Two of them are predatory with orientation
for men. They bring to our world a cruelty, dishonor and unscrupulousness.
Памяти великого русского ученого Бориса Федоровича Поршнева (1905-1972).
ЦИВИЛИЗАЦИЯ КАННИБАЛОВ
ЧЕЛОВЕЧЕСТВО КАК ОНО ЕСТЬ
Человечество препятствует самооценке всеми средствами; и поистине уместно
призвать его к смирению - и всерьез попытаться взорвать эти завалы чванства
на пути самопознания. (К. Лоренц)
ВВЕДЕНИЕ
Беспредельная жестокость, столь ярко и щедро демонстрируемая человечеством,
не имеет аналогий в мире высших животных. Но в тоже время она странным,
парадоксальным образом сопоставима - вплоть до буквальных совпадений - с
нравами, царящими в жизни существ, весьма далеких от рассудочных форм
поведения: насекомых, рыб, и даже примитивных организмов, типа бактерий,
вирусов. "Человек разумный" ведет себя нисколько не "умнее" пауков в банке.
По отношению же к среде своего обитания - Земле - "цивилизованное"
человечество ничем не лучше канцера "метастазийного" типа. Что же кроется за
этим невероятным, но очевидным совпадением?! Еще один эффектный образчик
того, что крайности сходятся?! Или это все же не что иное, как вопиющее и
знаменательное свидетельство того, что человек и его разумность не совсем
естественно совмещаются и далеко не идеально подходят друг другу? Уж не
взвалил ли человек на себя непосильную ношу? И не раздавит ли его бремя
разума?! И в чем причина патологической жестокости "царя природы" в
отношении к себе подобным?
Более 14,5 тысяч войн при четырех миллиардах убитых. За все историческое
время в общей сложности насчитывается всего лишь несколько "безвоенных" лет.
Люди практикуют 9 видов насилия при 45 их разновидностях - и эти цифры, судя
по всему, устаревают, точно так же, как и "набранное" количество войн. Всю
эту чудовищность существования и "сосуществования" человеческих популяций
невозможно понять без выяснения причин ее возникновения. Идея отчуждения
человека от Природы, провозглашение его "венцом творения" с передачей в его
ведение и безраздельное пользование всего доступного ему мира живой природы
и ресурсов Земли - все это явилось, наверное, первым в истории
"идеологическим заблуждением" человечества. И сейчас пришло время
расплачиваться за эту совершенно необоснованную идею верховенства человека с
одновременным провозглашением себя "царем природы" со всеми полномочиями
наглого и жестокого самозванца.
Именно из-за таких высокомерных представлений о человеке, как об особом
разумном сверх-существе Земли, которому подвластна вся Природа, и прозябали
все науки о человеке. Не отрицая уникальности и специфичности человека
(труд, абстрактное мышление, использование орудий и т.п.), все же нельзя
оставить без ответа основной вопрос: почему человек стал трудиться,
изготовлять орудия, мыслить?!! Зачем ему все это хозяйство?! Чего ему не
жилось в животных?! Дальнейший уровень всей совокупности гуманитарных наук
будет зависеть от существенного сдвига в познании начала человеческой
истории. Загадка человека и состоит в загадке начала человеческой истории.
Что началось? Когда началось? Почему и как началось? И вот, наконец,
профессору Борису Федоровичу Поршневу (1905-1972 гг.) удалось ответить на
этот вековечный "важнейший вопрос всех вопросов" - о том, как же на самом
деле обстоит все с происхождением "человека разумного". Монография "О начале
человеческой истории" явилась последней работой ученого и вышла в свет уже
посмертно. Она задумывалась автором как центральная часть более обширного
произведения - "Критика человеческой истории". Трагическая смерть прервала
работу великого ученого, но все же он успел сказать свое последнее - вещее -
слово. С момента выхода в свет (1974 г.) этого эпохального труда прошло уже
более чем два десятилетия, но в трудах исследователей, занимающихся вопросом
происхождения человека, гениальные прозрения Поршнева даже не упоминаются.
Удивляться этому не приходится, наоборот, это даже знаменательно: перед нами
традиционный, уже классический - несущий истину - глас вопиющего в пустыне.
Так прислушаемся же к этому голосу.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ВИДОВ
Если ты хочешь понять что-либо, узнай, как оно возникло. (Б.Ф. Поршнев).
(Данная глава является конспективно-реферативной "выжимкой" из трудов Б.Ф.
Поршнева, с добавлением иной - видовой - интерпретации концепции
антропогенеза "по Поршневу" - Б.Д.)
Если непредвзято поставить вопрос об отличительных признаках человека,
которые даны опытом истории и не могли бы быть "в другом смысле"
распространены на животных, то таковых окажется только два. И удивительно:
они словно стоят где-то в стороне от столбовой дороги развития наук.
Во-первых, люди - единственный вид, внутри которого систематически
практикуется взаимное умерщвление.
И, во-вторых, столь же странно, на первый взгляд, еще одно отличие: люди -
опять-таки единственный вид, способный к абсурду, а логика и синтаксис,
практическое и теоретическое мышление - его деабсурдизация. Организм же
животного ведет себя в любой, даже в искусственно созданной, ситуации с
физиологической точки зрения совершенно правильно, либо дает картину
нервного срыва (неадекватные рефлексы), сконструировать же абсурд, или
дипластию, его нервная система неспособна. Все развитие человеческого
сознания в ходе истории есть постепенное одоление первоначальной
абсурдности, ее сдвижение на немногие краевые позиции.
И вот, как выяснилось, эти две человеческие особенности не только
взаимосвязаны, но и полностью взаимообусловлены, ибо произрастают они из
одного и того же, страшного феномена. Это - т.наз. адельфофагия, или
умерщвление и поедание части представителей своего собственного вида. Она-то
и привела к возникновению рода человеческого - Homo Sapiens.
АДЕЛЬФОФАГИЯ
Весь материал об ископаемых гоминидах подтверждает вывод, что между
ископаемыми высшими обезьянами (вроде дриопитека, рамапитека, удабнопитека,
проконсула) и человеком современного физического типа расположена группа
особых животных: высших прямоходящих приматов. От плиоцена до голоцена они
давали и боковые ветви, и быстро эволюционизировали. Высшая форма среди них,
именуемая палеоантропами, в свою очередь весьма полиморфная, вся в целом и
особенно в некоторых ветвях - по строению тела, черепа, мозга - в огромной
степени похожа на человека. Низшая форма, австралопитеки, напротив, - по
объему и строению мозга, по морфологии головы, - в высокой степени похожа на
обезьян, но радикально отличается от них вертикальным положением.
На языке таксономии можно выделить внутри отряда приматов новое семейство:
прямоходящих, но бессловесных высших приматов. В прежнем семействе Hominidae
остается только один род - Homo, представленный (по нынешним традиционным
научным воззрениям) единственным видом Homo Sapiens. Его главное
диагностическое отличие (цереброморфологическое и функциональное) принимаем
по Геккелю - "дар слова". На языке современной физиологической науки это
значит: наличие второй сигнальной системы, следовательно, тех
новообразований в коре головного мозга (прежде всего в верхней лобной доле),
которые делают возможной эту вторую сигнальную систему.
Напротив, новое, выделенное нами выше, семейство троглодитиды
(Trogloditidae) морфологически не специализировано, т.е. оно представлено
многими формами. Диагностическим признаком, отличающим это семейство от
филогенетически предшествующего ему семейства понгид (Pongidae -
человекообразные обезьяны), служит прямохождение, т.е. двуногость,
двурукость, ортоградность, независимо от того, изготовляли они орудия или
нет.
В семействе этом достаточно отчетливо выделяются три рода: 1)
австралопитеки, 2) археоантропы, 3) палеоантропы.
Каждый же из родов, делится на известное число видов, подвидов. В
родословном древе приматов в миоцене от низших обезьян ответвилось семейство
антропоморфных обезьянпонгид. Сейчас оно представлено четырьмя родами:
гиббоны, орангутаны, гориллы и шимпанзе. В плиоцене от линии антропоморфных
обезьян ответвилось семейство троглодитид. От линии троглодитид (гоминоидов)
в верхнем плейстоцене ответвилось семейство гоминид; на современной
поверхности оно представлено лишь т.наз. Homo Sapiens, которому присуще
такое новообразование, как органы и функции второй сигнальной системы,
примечателен также и необычайно быстрый темп этого ароморфоза.
Пришло время сказать: более чем столетним трудом археологов и антропологов
открыто не что иное, как обширное семейство животных видов, не являющихся ни
обезьянами, ни людьми. Они прямоходящие, двуногие, двурукие. Они ничуть не
обезьяны и ничуть не люди. Они животные, но они не обезьяны. Это семейство
включает в себя всех и любых высших прямоходящих приматов, в том числе и
тех, которые не изготовляли искусственных орудий. И все троглодитиды,
включая палеоантропов (неандертальцев), - абсолютно не люди. (Этих последних
мы будем называть "троглодиты" - от Troglodytes, термина, впервые
предложенного К.Линнеем.).
Однако этот тезис встречает то же кардинальное возражение, что и сто лет
назад: раз от них остались обработанные камни, значит они люди, значит это
труд, "древность человека, таким образом, это древность его орудий". Но для
какого именно "труда" изготовлялись эти каменные "орудия"?! Реконструирован
же не характер труда этими орудиями, а лишь характер труда по изготовлению
этих орудий. Главное же - для чего?! Как они использовались?! Ответ на этот
вопрос и дает ключ к экологии всего семейства троглодитид на разных уровнях
его эволюции.
Разгадка же состоит в том, что главная, характеризующая всех троглодитид и
отличающая их, экологическая черта - это некрофагия (трупоядение). Один из
корней ложного постулата, отождествляющего троглодитид с людьми, состоит в
том, что им приписали охоту на крупных животных. Отбросить же эту
запутывающую дело гипотезу мешают предубеждения. То, что наши предки
занимались "трупоядением" оказывается, видите ли, унизительным для их
потомков. Но надо вспомнить, что есть не труп вообще невозможно, разве что
сосать из жил живую кровь или паразитировать на внутренних органах. Наша
современная мясная пища является все тем же трупоядением - поеданием мяса
животных, убитых, правда, не нами, а гдето на бойне, возможно в другой даже
части света, откуда "труп" везли в рефрижераторе. Так что нетрупоядными,
строго говоря, являются только лишь вампиры (напр., комары) и паразиты (типа
глистов, вшей, клещей), питающиеся с "живого стола".
Таким образом, можно безоговорочно признать тезис о гоминидах-охотниках
неправомерным, находящимся в отдаленном родстве с мифом о "золотом веке".
Все эти людские самооправдания и самовозвеличивания очень долго прикрывали
истинный образ нашего предка: "падальщика", "трупоеда", "некрофага". Человек
почему-то должен был явиться, а не развиться; ханжескому человеческому
сознанию требовался "акт творения", и он (этот акт) был сотворен - это
оказалось сделать проще, нежели кропотливо заниматься вопросом
антропогенеза.
Та ветвь приматов, которая начала специализироваться преимущественно на
раскалывании костей крупных животных должна была стать по своей морфологии
прямоходящей. В высокой траве и в кустарниках для обзора местности
необходимо было выпрямляться, тем более для закидывания головы назад, когда
по полету хищных птиц высматривалось местонахождение искомых останков. Но
этому примату надо было также нести или кости или камни. Двуногость
обеспечивала высокую скорость бега, возможность хорошо передвигаться в
скалах, плавать в воде, перепрыгивать через что-либо. Да не особо человек быстр.
Это были всеядные, в немалой степени растительноядные, но преимущественно
плотоядные высшие приматы, пользующиеся обкалываемыми камнями как
компенсацией недостающих им анатомических органов для расчленения костяков и
разбивания крупных костей животных и для соскребывания с них остатков мяса.
Однако для умерщвления животных никаких - ни анатомо-морфологических, ни
нейрофизиологических - новообразований у них не было.
Так что троглодитиды включились в биосферу не как конкуренты убийц, а лишь
как конкуренты зверей, птиц и насекомых, поедавших "падаль", и даже поначалу
как потребители кое-чего остававшегося от них. Троглодитиды ни в малейшей
степени не были охотниками, хищниками, убийцами, хотя и были с самого начала
в значительной степени плотоядными, что составляет их отличительную
экологическую черту сравнительно со всеми высшими обезьянами. Разумеется,
при этом они сохранили и подсобную растительноядность. И не существует
никакой аргументации в пользу существования охоты на крупных животных в
нижнем и среднем палеолите. Троглодитиды, начиная с австралопитековых и
кончая палеоантроповыми, умели лишь находить и осваивать костяки и трупы
умерших и убитых хищниками животных.
Впрочем, и это было для высших приматов поразительно сложной адаптацией. Ни
зубная система, ни ногти, так же как жевательные мышцы и пищеварительный
аппарат, не были приспособлены к подобному "трудовому занятию". Овладеть же
костным и головным мозгом и пробить толстые кожные покровы помог лишь
ароморфоз, восходящий к инстинкту разбивания камнями твердых оболочек у
орехов, моллюсков, рептилий, проявляющийся повсеместно и в филогенезе
обезьян. Троглодитиды стали высокоэффективными и специализированными
раскалывателями, разбивателями, расчленителями крепких органических покровов
с помощью еще более крепких и острых камней. Это была- чисто биологическая
адаптация к принципиально новому образу питания - некрофагии. Троглодитиды
не только не убивали крупных животных, но и имели жесткий инстинкт ни в коем
случае не убивать, ибо иначе разрушилась бы их хрупкая экологическая ниша в
биоценозе. Прямоходящие высшие приматы-разбиватели одновременно должны были
оказаться и носильщиками, ибо им приходилось или нести камни к
местонахождению мясной пищи или последнюю - к камням. Точнее, именно поэтому
троглодитиды и были прямоходящими: верхние конечности должны были быть
освобождены от функции локомоции для функции ношения.
Так что "орудия труда" в нижнем и среднем палеолите были средствами разделки
останков крупных животных и абсолютно ничем более. Эти "экзосоматические
органы" троглодитид эволюционировали вместе с видами, как и вместе с
изменениями фаунистической среды. В этом процессе можно выделить три больших
этапа.
1). Первый - на уровне австралопитеков, включая сюда и т.наз. Homo habilis
(умелый). Это было время богатейшей фауны хищников- убийц, типа махайродов
(саблезубых тигров), высокоэффективных убийц, пробивавших покровы даже
толстокожих слонов, носорогов, гиппопотамов. И австралопитеки, по-видимому,
использовали тогда даже не обильные запасы мяса, оставляемые хищниками, а
только костный и головной мозг, для чего требовалось лишь расчленять и
разбивать кости. Для этого достаточно было и использования обычных, не
оббитых камней, поэтому-то ископаемые австралопитеки и не оставили "орудий
своего труда", им еще пока не требовалось этого "умения". Костный мозг
травоядных составляет величину порядка 5% их веса, так что у того же
древнего слона этого питательного вещества было 200- 300 кг., плюс столько
же весил и костный мозг. Претендентов на эту, богатую протеином, пищу
практически не было, за исключением грызунов и насекомых.
Костный мозг понятно, надо ломать кости, но головной мозг не в коробке находится, со стороны шеи доступ к нему открыт, и что, гиены и шакалы его идейно не ели?
2). Затем пришел глубокий кризис хищной фауны, отмеченный, в частности, и
полным вымиранием махайродов. Австралопитеки тоже обречены были на
исчезновение. Лишь одна ветвь троглодитид пережила кризис и дала совершенно
обновленную картину экологии и морфологии: археоантропы. Роль собирателей и
аккумуляторов относительно свежих трупов сыграли широко разветвленные
течения рек. Все достоверно локализованные нижнепалеолитические стоянки
расположены на водных берегах, у изгибов рек, у древних отмелей и перекатов,
при впадении рек в другие реки и т.п. природных ловушках для плывущих или
волочащихся по дну туш. Задачей археоантропов было пробивать их шкуры и
кожи, рассекать связки камнями в форме рубил, которые научились изготовлять
еще "умельцы" из рода Homo habilis, перенесшие механизм раскалывания костей
камнями и на сами эти камни для получения лучших рубящих и режущих свойств.
Таким образом, на этом этапе развилось поедание не только мозга, но и уже мяса, вероятно, в соперничестве с крупными пернатыми хищниками-стервятниками.
3). Новый кризис наступил с разрастанием фауны т.наз. пещерных хищников
(пещерные львы, медведи). На долю рек как тафономического (могильного)
фактора снова стала приходиться малая часть общей массы умирающих
травоядных. Род археоантропов был обречен тем самым на затухание. И снова
лишь одна ветвь вышла из кризиса морфологически и экологически обновленной -
палеоантропы (троглодиты). Их источники мясной пищи уже нельзя описать
однотипно. Палеоантропы находят симбиоз с разными видами хищников, со
стадами разных травоядных, наконец, с обитателями водоемов. Их камни все
более приспособлены для резания и разделки мяса животных, поверхностно уже
поврежденных хищниками, хотя их по-прежнему привлекает извлечение мозга.
Этот высший род троглодитид способен расселиться, т.е. найти мясную пищу в
весьма различных ландшафтах, по-прежнему решительно ни на кого не охотясь.
Но и этому третьему этапу приходит конец вместе со следующим зигзагом
флюктуации хищной фауны в позднем плейстоцене. Необычайно лабильные и
вирулентные палеоантропы осваивают все новые и новые варианты устройства в
среде, но кризис надвигается неумолимо. Это и есть тот переломный этап, на
котором начинается восхождение к Homo Sapiens, тот критический период, когда
полиморфный и политипический род троглодитов, или, собственно, палеоантропов
вплотную приблизился к новому экологическому кризису - к возросшей трудности
получения мясной пищи. Новые формирующиеся в конце среднего плейстоцена
биогеоценозы вытесняли прямоходящих плотоядных высших приматов, несмотря на
всю их изощренную приспособляемость.
Природа оставляла теперь лишь очень узкий эвентуальный выход этим
удивительным животным четвертичной эпохи, так круто развившимся и теперь
обреченным на вымирание. Он состоял в том, чтобы нарушить тот самый, дотоле
спасительный, принцип "не убей", который составлял глубочайшую основу,
сокровенный секрет их пребывания в разнообразных формах симбиоза с
животными. Первое условие их беспрепятственного доступа к остаткам мертвого
мяса состояло в том, чтобы живое и даже умирающее животное их не боялось.
Троглодиты должны были оставаться безвредными и безобидными, и даже кое в
чем полезными, например, сигнализирующими об опасности соседям в системе
биоценоза.
И Природа подсказала узкую тропу, которая, однако, в дальнейшем вывела
эволюцию на небывалую дорогу. Решение биологического парадокса состояло в
том, что инстинкт не запрещал им убивать представителей своего собственного
вида. Экологическая щель, которая оставалась для самоспасения у обреченного
на гибель высокоспециализированного ("специализация парализует,
ультраспециализация убивает" [2]) вида двуногих приматов, всеядных по
натуре, но трупоядных по основному биологическому профилю, состояла в том,
чтобы использовать часть своей популяции как самовоспроизводящийся кормовой
источник. Нечто подобное небезызвестно в зоологии. Оно называется
адельфофагией ("поедание собратьев"), подчас достигающей у некоторых видов
более или менее заметного характера, но все же не становящейся основным
способом питания. Тем более не существует прецедента, чтобы это явление
легло в основу эволюции, не говоря уже о последующих чисто исторических
трансформациях этого феномена.
Таким образом, этот кризис и выход из него охарактеризовался двумя
экстраординарными явлениями. Во-первых, редчайшим среди высших животных
видов феноменом - адельфофагией (другими словами, произошел переход к
хищному поведению по отношению к представителям своего же собственного
вида). И во-вторых, совершенно новое явление - зачаточное расщепление самого
вида на почве специализации особой пассивной, поедаемой части популяции,
которая, однако, затем очень активно отпочковывается в особый вид, с тем,
чтобы стать в конце концов и особым семейством. Эта дивергенция двух видов -
"кормимых" и "кормильцев" - протекала необычайно быстро, и ее характер
является самой острой и актуальной проблемой во всем комплексе вопросов о
начале человеческой истории, стоящих перед современной наукой.
Никакой инстинкт у животных не препятствует поеданию себе подобных, даже и
принадлежащих к одной стае или популяции. Все признаки каннибализма у
палеоантропов, какие известны антропологии, прямо говорят о посмертном
поедании черепного и костного мозга, вероятно, и всего трупа подобных себе
существ. Только чуждый биологии моралист, исходящий из неких неизмеримо
позже сложившихся норм, может усмотреть в этой утилизации наличных ресурсов
мясной пищи что-либо порицаемое. Мертвый представитель своего вида - тем
самым уже не представитель своего вида.
Как видим, наши предки раньше всего приспособились убивать себе подобных. А
к умерщвлению животных перешли много спустя после того, как научились и
привыкли умерщвлять своих. Так что охота на другие крупные виды стала уже
первой субституцией убийства себе подобных. Этот экологический вариант стал
глубочайшим потрясением судеб семейства Troglodytes. Все-таки указанные два
инстинкта противоречили друг другу: никого не убивать и при этом убивать
себе подобных. Произошло удвоение, или раздвоение, экологии и этологии
поздних палеоантропов. Но их прежний образ жизни не мог вполне смениться
"войной всех против всех" внутри собственной популяции. Такая тенденция не
могла бы решить пищевую проблему: вид, питающийся самим собой, - это
биологический perpetuum mobile.
Выходом из противоречий оказалось расщепление самого вида палеоантропов на
два подвида. От прежнего вида сравнительно быстро и бурно откололся новый,
становящийся экологической противоположностью. Если палеоантропы не убивали
никого кроме подобных себе, то эти другие, назовем их Homo pre-sapies
(человек формирующийся), представляли собой инверсию: по мере превращения в
охотников, они не убивали именно палеоантропов. Они сначала отличаются от
прочих троглодитов только тем, что не убивают этих прочих троглодитов. А
много, много позже, отшнуровавшись от троглодитов, они уже не только убивали
последних, как и всяких иных животных, как "нелюдей", но и убивали подобных
себе, т.е. и других Homo pre-sapiens. Эту практику унаследовал и Homo
sapiens, всякий раз руководствуясь тем мотивом, что убиваемые - не вполне
люди, скорее, ближе к "нелюдям" (преступники, иноверцы).
Еще одной помехой в становлении подлинной антропологии выступает мнение,
будто кто-то из наших плейстоценовых предков, не удовлетворившись
изобретением "орудий труда", в один прекрасный день открыл или изобрел
способ добывания огня, похитив его тайну у молнии или у вулкана, как
Прометей для людей похитил огонь у богов. Это мнение - одна из опор
представления о громадной, многомиллионнолетней отдаленности начала
человеческой истории. Следы огня, как и оббитые орудия, якобы
свидетельствуют о человеке - о его разумном творческом духе. Эпитеты типа
"огненная революция" уже стали рабочими терминами у многих
палеоантропологов.
Но ведь тот факт, что троглодитиды оббивали камни камнями, несет в себе и
очевидную разгадку появления у них огня. При ударе камней друг о друга,
естественно, сыпались в большом количестве искры, которые и вызывали
неизбежное тление настилок любого логова и жилья троглодитид, несомненно,
мало отличавшихся от настилок берлог, нор, гнезд других животных. Таким
образом, зачатки огня возникали непроизвольно и сопровождали биологическое
бытие троглодитид. Первая польза, извлеченная ими из такого тления
("издержек производства"), - это вытапливание с его помощью костного мозга
из трубчатых и губчатых скелетных костей.
Так что об "открытии" огня не приходится вообще говорить, - он появился
помимо воли и сознания троглодитид. От них потребовалось "открытие"
обратного рода: как сделать, чтобы огонь не возникал. С ростом ударной
техники этот гость стал слишком назойливым, он уже не мог быть безразличным,
а становился вредным. В ходе этой борьбы с непроизвольным и необузданным
огнем наши предки мало-помалу обнаруживали в обузданном, локализованном огне
и выгодные для себя свойства.
Все можно свести к трем главным этапам освоения огня. I. Древний, нижний
палеолит. Непроизвольный, "дикий" огонь. Огонь преимущественно в виде искры,
тления, дыма. От протлевания и прогорания гнездовой настилки на всем
пространстве обитания до начала ее локализации. От полной бесполезности огня
для археоантропа до начала использования дыма от тления (запаха) и тепла для
вытапливания костного мозга.
II. Средний палеолит. "Прирученный" огонь. Огонь преимущественно в форме
тления, теплой и горячей золы, угольного жара. От начала локализации
возгораемого материала до угольной ямы. От использования дыма (запаха), от
добывания костного мозга до начала использования жара для обогревания и
приготовления пищи.
III. верхний палеолит и далее. "Одомашненный" огонь. Огонь преимущественно в
форме жара, пламени, горения. От угольной ямы до ямы-печи и светильника.
Появление новых способов получения огня: высекание пиритом и специальным
кремниевым кресалом, трением дерева о дерево. Освоение приема тушения огня
водой. Но все это уже дело рук Homo sapiens.
Из сказанного видно, что речь идет о процессе, занявшем не менее миллиона, а
то и двух миллионов лет, т.е. о процессе, по темпу своему чисто
биологическому, а не историческому.
Кроме этого, пользование огнем способствовало потере троглодитидами
волосяного покрова, этому столь загадочному явлению. Подобный способ
терморегуляции практически уникален среди млекопитающих. Но вот как раз
сочетание таких экологических факторов, как сбор костей в полуденный зной
(во время отдыха настоящих хищников) и воздействие тепла кострищ (пепельных
ям), и привели к этому способу теплообмена, эффективному лишь в условиях
солнцепека да постоянного контакта с жаром от огня.
Еще одно прямое следствие столь длительного и постоянного общения с теплом,
"всепогодности" троглодитид - это возникновение у них т.наз. "диэструса",
т.е. постоянной "сексуальной готовности" - и у самок и самцов. Это-то и
сделало людей (точнее, уже их предтеч - гоминид) "самым сексуальным
животным". Неким аналогом здесь является доместикация (одомашнивание):
содержание животных в постоянном тепле хлева или дома также делает их в
сексуальном отношении более свободными от климатических периодов; эффекты
гона, течки и т.д. сохраняются в несколько редуцированной форме, почти так
же, как и у человека - в виде повышенной его весенней сексуальности.
ФЕНОМЕН ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ РЕЧИ
"Язык выделил человека из всего животного мира" - пишет Дж. Бернал, и это
бесспорно. Но что же является главной характеристикой языка, речи?
Специфическое и самое существенное свойство человеческой речи - наличие для
всякого обозначаемого явления (денотата) не менее двух нетождественных, но
свободно заменимых, т.е. эквивалентных, знаков или сколь угодно больших
систем знаков того или иного рода. Их инвариант называется значением, их
взаимная замена - объяснением (интерпретацией). Эта обмениваемость
(переводимость, синонимичность) и делает их собственно "знаками", как
номинативными единицами человеческого языка. Оборотной и неотторжимой
стороной того же является наличие в человеческой речи для всякого знака
иного вполне несовместимого с ним и ни в коем случае не могущего его
заменить другого знака. Эту контрастность можно назвать антиномией в
расширенном смысле. Без этого нет ни объяснения, ни понимания. Ничего
подобного нет в сигналах животных.
По вопросу же филогенетической датировки появления речи - данные эволюции
мозга и патологи речи свидетельствуют, что речь появляется только у Homo
sapiens. Более того, следует даже отождествить: проблема возникновения Homo
sapiens - это проблема возникновения второй сигнальной системы, т.е. речи.
Слово есть единственный знак и единственное верное свидетельство мысли,
скрытой и заключенной в Теле. И в этом истинное отличие человека от
животного. И таким образом, не слово - продукт мысли, а наоборот: мышление -
плод речи. В мозге человека нет центра или зоны мысли, а вот центры или зоны
речи действительно есть - в левом полушарии (у правшей), в верхней и нижней
лобной доле, в височной, на стыках последней с теменной и затылочной. Они
являются крошечными, с орешек (т.наз. зоны Брока и Вернике).
Но ни в коем случае нельзя упрощать, схематизировать конечную
обусловленность высших психических функций человека существованием речи.
Мышление, сознание, воля, личность - это не другие наименования речевой
функции, но это ее сложные производные. Без речи нет и не могло бы их быть.
Формула "речь - орудие мысли" годится лишь для случая, когда мы подыскиваем
наиболее подходящие слова для выражения своей готовой мысли. Но возможность
мыслить восходит в сферу отношений индивида не только с объектами, но с
другими индивидами, акт мысли есть акт или возражения или согласия, как и
речь есть акт побуждения или возражения.
Поражение лобных долей мозга (которые получили мощное развитие только у
человека, у Homo sapiens, и занимают у него до одной трети всей массы
больших полушарий) приводит к нарушению сложной и целенаправленной
деятельности, резкому падению всех форм активного поведения, невозможности
создавать сложные программы и регулировать ими деятельность. Но лобные доли
человека в свою очередь - слуга речи. Любой вид восприятий у человека
управляется с помощью тех вполне определенных областей коры мозга, которые в
филогенезе возникли только у человека и которые в самостоятельно
сформированном виде не присущи даже и ближайшим эволюционным предкам Homo
sapiens, т.е. всем представителям семейства Troglodytidae.
Эти области коры, преимущественно верхнепередние лобные формации, следует
считать составной, и притом первостепенной анатомо-функциональной, частью
аппарата второй сигнальной системы - они служат посредствующим звеном между
корковыми очагами собственно приемно-передающей речевой системы и всеми
прочими отделами коры головного мозга, ведающими и восприятием (опросом
среды), и ответной активностью - действиями. Эти зоны лобной коры,
выделившиеся в филогенезе только у человека, в онтогенезе созревают у
ребенка позднее всех остальных зон коры. В случае поражения этих мозговых
структур человек утрачивает способность следовать словесной инструкции, а
это означает большие или меньшие разрушения механизма второсигнального
управления восприятием.
В принципе, слово властно над почти всеми реакциями организма, пусть мы еще
не всегда умеем это проследить. Так, в гипнозе слово может воздействовать на
изменения состава крови и другие биохимические сдвиги в организме, а
посредством установления условнорефлекторных связей словом можно
воздействовать чуть ли не на любые физиологические процессы - не только на
те, которые прямо могут быть вербализованы (обозначены словом), но и все, с
которыми можно к словесному воздействию подключить цепную косвенную связь,
хоть они прямо и не осознаны, не обозначены своим именем. Анализ образования
условных рефлексов у человека, механизмов двигательных реакций, особенностей
ЭЭГ и характеристик чувствительности анализаторных систем показывает, что
решительно все стороны мозговой деятельности человека пронизаны
вмешательством второсигнальных управляющих импульсов. Это верно в отношении
и самых "духовных" и самых "материальных" актов. Отсюда непреложно следует
вывод о том, что знаменитый философский "психофизический парадокс" (вопрос
соотношения души и тела) является на поверку не чем иным, как очередной
надуманной псевдопроблемой.
[ Прибавление. Можно даже утверждать большее: буквально все в человеческом
организме можно в итоге подчинить словесной, точнее второсигнальной
(ауто)инструкции. Все те впечатляющие достижения йогов, экстрасенсов и есть
свидетельства такого воздействия на организм через вторую сигнальную
систему. Как известно, радикальным /само/внушением часто избавляются даже от
смертельных заболевании, и, наоборот, совершенно здоровый человек может в
одночасье умереть по "зомбирующему приказу". В принципе, наверняка, с
помощью неких неизвестных, но достаточно нехитрых (хотя, возможно, и
напряженных) психагогических методик можно основательно продлить
человеческую жизнь. По крайней мере, это не исключено: достаточно вспомнить
о долголетии многих людей, занятых творческим трудом, особенно - неспешным,
с установкой на не скорое получение результатов, как, напр., у
селекционеров. Это не говоря уже о том анекдотическом факте, что т.наз.
"нытики" живут определенно дольше. Другое дело, что сама по себе мечта людей
о бессмертии - вздорна: человек, в идеале, должен доживать лишь до того
времени, когда он "наполнится днями" и захочет смерти сам: будет "ждать ее
как невесту".] Школа И.П. Павлова установила фундаментальный физиологический
факт: вторая сигнальная система оказывает постоянную отрицательную индукцию
на первую. Слово невидимо совершает тормозную, всегда нечто запрещающую
работу. Словесная система оказывает тормозное влияние на непосредственные,
т.е. первосигнальные, реакции. Эта тормозная функция слова в норме отчетливо
обнаруживается лишь в раннем детском возрасте, позже становится скрытой, но
может наблюдаться в случаях нарушения нейродинамики и в некоторых особых
ситуациях.
Могучее вторжение второй сигнальной системы в регулирование всей высшей
нервной деятельности, несомненно, предполагает не "вакуум инстинктов", а тот
факт, что она прежде всего была средством торможения любых первосигнальных
двигательных и вегетативных рефлексов. Торможение служит глубоким ядром ее
нынешнего функционирования у человека.
Лобные доли (собственно, префронтальная часть) не только тормозят
первосигнальные рефлексы, вообще прямое реагирование на среду, но и
преобразуют речь в поведение, подчиняют освобожденное от прямого
реагирования поведение заданию, команде (экстероинструкции) или замыслу
(аутоинструкции), т.е. речевому началу, плану, программе.
Таким образом, специфическая работа мозга человека складывается из трех
этажей: 1) сенсорные и моторные речевые зоны или центры, 2) лобные доли, в
особенности переднелобные, префронтальные формации и специально присущие
Homo Sapiens зоны в височно-теменно-затылочных областях, 3) остальные отделы
мозга, в общем однородные у человека с высшими животными.
Второй этаж преобразует речевые знаки в направляющую цель и осуществляющую
ее волю. Тем самым социальное проникает внутрь индивида, сообщения (смыслы),
адресуемые человеческой средой, становятся внутренним законом его
деятельности.
Ныне палеоантропологии вполне достоверно известно, что у всех троглодитид,
даже самых высших, палеоантропов (неандертальцев в широком смысле), в
архитектонике мозга отсутствовали все верхние префронтальные формации коры
головного мозга, а также те зоны височной и теменной областей, которые
осуществляют второсигнальное управление и поведением, и восприятием, и всеми
функциями организму человека. Они присущи только и исключительно Homo
sapiens. Если же нет налицо верхних передних формаций лобных долей - значит
нет речи, значит нет человека! Прежде совершенно неоправданно придавалось
решающее значение общему весу мозга (исчисляемому особым образом по его
отношению к весу тела). Выяснилось также, что количество и глубина борозд
(мозговых извилин) не служит показателем эволюционно более высокого уровня
мозга. Изучение работы мозга человека показало, что в мыслительных и других
высших функциях принимает участие лишь относительно малая часть составляющих
его нервных клеток, полей и структур. Развитие второй сигнальной системы у
людей ни в коем случае не было следствием разрастания объема мозга по
сравнению с объемом (весом) тела, с т.наз. процессом энцефализации (его
характеристика - коэффициент энцефализации Q) в филогенезе троглодитид.
Во-первых, в биологической эволюции вообще налицо тенденция увеличения
мозга. Во-вторых, чрезмерное разрастание объема головного мозга в эволюции
семейства троглодитид было прямым морфологическим следствием прямохождения и
плюс к этому - плотоядения, т.е. повышенного усвоения протеина.
Обнаружилось также, что у Homo sapiens средний размер головного мозга не
возрастал и не возрастает сравнительно с поздними палеоантропами, и даже
можно считать, что статистически мозг у неандертальца был больше (до 1700
гр.). Между тем речевая функция мозга в корне отличает Homoi sapiens от
палеоантропа. Как видно, социальность и разум человека никак прямо не
коррелированы с тотальной величиной его головного мозга. Поэтому совершенно
правомерен и уместен вопрос: нужен ли в действительности человеку такой
большой мозг, не атавизм ли это или нечто вроде тупикового пути эволюции
(типа непомерно больших крыльев у фазана-аргуса, потерявшего даже
способность летать из-за этого)?! [ Прибавление. Существует множество
поразительных примеров того, что именно организация мозга, а не его размеры
в основном определяют человеческий интеллект. Достаточно будет привести лишь
один [27]. Головной мозг позвоночных (в том числе и человека) - это по
существу полая структура, полости мозга называются желудочками. Существует
болезнь (гидроцефалия, или водянка мозга), при которой желудочки растянуты
жидкостью, а толщина слоя нервной ткани уменьшается. Обычно у таких больных
отмечаются серьезные нарушения многих функций, в том числе очень слабое
умственное развитие. Однако, это не всегда так. У студента одного
английского университета была гидроцефалия, но его IQ достигал 126, он
получил диплом с отличием по математике и выглядел совершенно нормальным.
Как показала компьютерная томография, слой нервной ткани в полушариях мозга
имел у него толщину всего лишь около миллиметра вместо нормальных 4,5 см, а
общий вес мозга по приблизительной оценке составлял 50-150 гр. вместо
обычной средней величины около 1350 гр.] Хотя экстероинструкцию и
аутоинструкцию можно рассматривать как в основном эквивалентные, но надо
обращать внимание и на их противоположность, противоборство. Таким путем
можно расчленить экстероинструкцию и аутоинструкцию, иначе говоря внушение и
самовнушение, еще точнее, суггестия и контрсуггестия. Первичным останется
внушение, а вторичны и производны - негативный ответ на внушение, его
отклонение или, напротив, его возведение в степень.
Очень важно выделить в речевом общении, во второй сигнальной системе его
ядро - функцию внушения, суггестии. И находится это ядро не внутри индивида,
а в сфере взаимодействия между индивидами. Внутри индивида находится лишь
часть, половина этого механизма. Принимающим аппаратом внушения являются как
раз лобные доли коры, именно они и есть орган внушаемости. Внушение и есть
явление принудительной силы слов. Слова, произносимые одним, неотвратимым,
"роковым" образом предопределяют поведение другого, если только не
наталкиваются на отрицательную индукцию, контрсуггестию, обычно ищущую опору
в словах третьих лиц. В чистом виде суггестия есть речь минус контрсуггестия. Последняя находится в обратной зависимости от авторитета лица - источника суггестии.
Иллюстративен пример глухослепых детей. Как учат их первой фазе
человеческого общения, как осуществляют начальное влияние на их поведение?
Берут за руку и насильно, принудительно заставляют держать ложку в пальцах,
поднимают руку с ложкой до рта, подносят к губам, вкладывают ложку в рот.
Примерно так же прививаются все другие навыки. Здесь (из-за нарушенности
всех путей дистантной рецепции) воздействие оказывается не дистантно, а
контактно, но тем очевиднее прослеживается суть дела. Она состоит в том, что
сначала приходится в этом случае подавлять уже наличные и привычные действия
слепоглухонемого ребенка. И начало человеческой инфлюации (влияния) -
подавление, торможение собственных действий организма. Таким образом, первая
стадия - это отмена прежней моторики. Вторая стадия - это замена отмененного
новыми предписаниями, прескрипциями.
Таким образом, для всякой человеческой инфлюации, в том числе и речевой,
общим является первый и коренной акт - торможение. Эта фаза отмены, пусть и
через сложную порой трансмиссию, имеет универсальный характер, обнаруживаясь
на самом дне человеческих систем коммуникации. Назовем ее интердикцией,
запретом. Второй фазой инфлюации человека на человека является собственно
прескрипция: делай то-то, делай так-то. Это - внушение, суггестия.
Итак, можно обобщить: второсигнальное взаимодействие людей складывается из
двух главных уровней - инфлюативного и информативного, причем первый в свою
очередь делится на первичную фазу - интердиктивную, и вторичную -
суггестивную. Неразлучный же спутник суггестии - контрсуггестия, т.е. в
отношениях между центральными нервными системами двух (и более) людей
суггестия и контрсуггестия представляют собой противоборствующую пару. Та-
кую же антагонистическую пару нейрофизиологических процессов представляют
возбуждение и торможение.
Все в речевой материи сводится к повелению и подчинению или возражению.
Речевое обращение Петра к Павлу, если и не является просто приказом (а
сообщает информацию), все же является повелением принять информацию. Вопрос
является повелением ответить и т.д. И Павел либо поддается побуждению
(выполняет указанное действие, некритически воспринимает информацию, дает
правильный ответ и т.д.), либо находит средства отказа. Разговор - это по
большей части цепь взаимных возражений. Можно ответить молчанием или
неправдой. Возражением является и задержка реакции, обдумывание услышанных
слов. Можно задать вопрос. Психическое поле возражений (контрсуггестии)
огромно, кажется они не могут распространяться только на строгие
формально-математические высказывания.
[ Прибавление. Этот повелительный характер человеческой речи есть следствие
именно того, что "пра-речь" первоначально состояла лишь из приказов,
требований и повелений. Это обстоятельство отчетливо прослеживается и в
современных языках: horchen и gehorchen - в немецком языке, obedio
(ob-audio) - в латинском, sma - в иврите, akoro - в греческом обозначают
"слушать", но в то же время имеют и смежное значение "повиноваться",
"слушаться", что и было вначале - в пра-языке - единственным и основным
значением. И необходимо признать эту понятийную двусмысленность необычайно
глубинной, раз она смогла сохраниться в языках, невзирая на всю
калейдоскопичность процессов лингвистической дифференциации.] Таким образом,
отличительная черта человека - речь. И свойства человеческой речи не только
чужды общению и реакциям животных, но противоположны им. Речь и язык (в
широком понимании) определяют в конечном счете все свойства и процессы
человеческой психики, сама она осуществляется только при наличии тех
областей и зон коры головного мозга, в том числе и лобных долей, которые
имеются исключительно у Homo sapiens, в отличие даже от его ближайших
ископаемых предков. Наконец, в речевой функции вычленяется самая глубокая
основа - прямое влияние на действия адресата (реципиента) речи в форме
внушения, или суггестии.
[ Прибавление. Глубочайшая генетическая связь мышления с речевой
деятельностью выявляется и такими экспериментально установленными фактами,
как соучастие в актах мышления дыхательной активности (компонента
артикулярного аппарата речи), как затрудненность или невозможность акта
мышления при зажатом (ущемленном) языке. Таким образом, мозг Homo sapiens
перестраивался вместе, в единстве с генезисом второй сигнальной системы, за
это он расплатился утратой немалой части затылочной доли (в основном -
зрительной), тем самым люди лишились, принадлежавшей палеоантропам,
способности хорошо видеть и передвигаться в полутьме, замечать мельчайшие
помехи и опоры для локомоции; отсюда же происходит у людей и боязнь
темноты.] Итак, ясно, что речь - ядро человеческой психики и что внушающая,
суггестивная работа слов (прескрипция) - ядро этого ядра. Но суггестия не
может быть побуждением к чему-либо, чего прямо или косвенно требует от
организма первая сигнальная система. Суггестия должна отменить стимулы,
исходящие от них всех, чтобы расчистить себе дорогу. Следовательно,
суггестия есть побуждение к реакции, противоречащей, противоположной
рефлекторному поведению отдельного организма. Ведь нелепо "внушать"
что-либо, что организм и без того стремится выполнить по велению внешних и
внутренних раздражителей. Незачем внушать то, что все равно и без того
произойдет! Для понимания дальнейшего изложения предстоит остановиться на
некоторых физиологических явлениях нервной деятельности: 1) рефлексе, 2)
неадекватном рефлексе, 3) доминанте, 4) торможении и 5) ультрапарадоксальном
состоянии.
1) РЕФЛЕКС. Все акты сознательной и бессознательной жизни по способу
происхождения суть рефлексы. Мозговые механизмы рефлекторных актов
необычайно сложны; т.наз. рефлекторные дуги, связывающие входные и выходные
реакции организма интегрированы в центральной нервной системе. Мозг не
только соединяет их, но и разъединяет (торможение). К тому же, одни дуги
могут превращаться в другие, энергия многих одновременных раздражений может
направляться в тот или иной единственный канал ответа. Никакая неимоверно
сложная компьютерная система, сеть не идет в сравнение с этой сложной
работой центральной нервной системы высших животных, в особенности -
человека.
[ Прибавление. Правда, нынешнее бурное развитие компьютерной техники
позволило "подобраться" к чему-то такому, что может напоминать работу
человеческого мозга: а именно, т.наз. параллельный процессор (типа
Эдинбургского сверхкомпьютера), выполняющий сразу множество заданий, а по
стилю работы подходящ тут для сравнения компьютер Apple Macintosh, с его
ориентированным на пользователя, "догадливым" интерфейсом. Тем не менее, не
может быть и речи об "искусственном интеллекте", сравнимом с естественным.]
2) НЕАДЕКВАТНЫЕ РЕФЛЕКСЫ. В момент столкновения двух противоположных
импульсов (напр., агрессии и страха) в поведении животного возникают т.наз.
неадекватные рефлексы. Нервный срыв из-за столкновения возбуждения и
торможения, из-за трудной или непосильной дифференцировки обязательно внешне
выражается в тех или иных "нелепых" действиях животного. Вместо нормальной
реакции вступает какая-нибудь несуразная, сумасбродная. Это возможность
"сломать" мозговой механизм без малейшего прикосновения к нему!
Экспериментатор лишь предъявляет животному безобидные сигналы (неяркие
вспышки лампочки, звуки метронома и т.п.), но располагает их в таком порядке
по их сигнальному значению, что животное неизбежно "сойдет с ума", дав
неоспоримые проявления этого в своем внешнем поведении. Это подлинная власть
над природными процессами! Экспериментально доказано, что у каждого данного
действия образуется какая-либо неадекватная пара, которая находится в
скрытом от наших глаз состоянии, но обязательно проявится, если новое
"произвольное" действие поставить в свою очередь в ситуацию трудной
дифференцировки. Словом, возможно получать неадекватные рефлексы второй,
третьей и т.д. степени. Таким образом, обнаруживается множество где-то на
дне генетически заложенных, но не используемых в жизни очень
специализированных (часто очень причудливых) двигательных комплексов. В
принципе эта цепь ничем не ограничена. Организм в состоянии "изобретать"
новые и новые действия, все более удаляющиеся от жизненных стереотипов, все
более причудливые.
3) ДОМИНАНТА. На рецепторные поля организма, на его рецепторы внешней среды
(экстерорецепторы), своей собственной внутренней среды (интерорецепторы) и,
наконец, рецепторы собственных движений (проприорецепторы) в данный момент
воздействует великое множество разных раздражающих агентов. Но в то же
время, в каждый момент наблюдается в общем один какой-то ответ, одна
поведенческая реакция или даже одно только движение, а не такое же великое
ответное множество условных и безусловных рефлексов по числу атакующих
раздражений. Т.е. рефлексы работают под лозунгом "все за одного, один за
всех". В нашем теле не менее 107 степеней свободы, и это не считая движений
лица и движений внутри корпуса. Таким образом, если в каждый отдельный
момент имеется одна определенная степень свободы, и энергия направляется на
выполнение одной очередной работы, то значит, все остальные в этот момент
исключены, устранены, заторможены. Следовательно, большая часть дела -
торможение.
Из этого вытекает, что торможение должно и поглощать подавляющую часть
рабочей энергии организма. Все поступающие раздражения, которые могли бы
вызвать одновременно множество всяческих рефлексов, не взрывают организм, а
содействуют эффекту одной рефлекторной дуги, в данный момент господствующей,
т.е. доминантной, экспроприирующей все прочие возможные. Но доминанта не
может бесконечно суммировать в себе возбуждения от разнообразных приходящих
импульсов. Существует пессимум - такая сила и частота раздражений, которая
превращает возбуждение нерва или нервного центра в торможение. И тогда
возникает функциональное явление парабиоза: стойкого, неколеблющегося
возбуждения, когда ткань утрачивает проводимость, следовательно приобретает
признаки торможения.
4) ТОРМОЖЕНИЕ. Всякому возбужденному центру, доминантному в данный момент в
сфере возбуждения, сопряженно соответствует какой-то другой, в этот момент
пребывающий в состоянии торможения. Но эти два вида деятельности, хотя и
соотносятся между собой указанным выше образом, биологически отнюдь не
сопричастны друг другу. Например, адекватный - пищевой, и неадекватный (но
соотносящийся с ним) - чесательный. И если появляется какой-либо пищевой
раздражитель, то они подвергаются возбуждению сразу оба, и начинается весьма
неравное деление возбуждения между ними: на адекватный пищевой центр
поступает лишь меньшая часть возбуждений (только "идущие к делу"), а на
сопряженный неадекватный чесательный центр устремляется подавляющая масса
всех раздражений нейтральных для первого центра. Тем самым неадекватный
центр оказывается мгновенно перевозбужденным, он переходит в состояние
парабиоза, иначе говоря, он мгновенно оказывается глубоко заторможенным.
Мало того, он тем самым становится очагом или фокусом торможения в коре, во
всей центральной нервной системе, в центробежных (эфферентных) нервных
путях. Следовательно, этот второй фокус делает возможным осуществление
организмом биологически необходимого действия, сам оставаясь бездейственным.
Иначе бы доминанта сама задавила и угасила это необходимое организму
действие.
Но установление двух иннерваций как реципрокных (взаимных) предполагает и
требует разыскания для них "общего пути". И такой "общий путь" - это весь
мозг, включая кору, вся центральная нервная система (ЦНС). Чтобы осуществить
какое-либо действие, надо, чтобы все остальные мыслимые действия в тот
момент были заторможены. А для этого надо, чтобы подвергся срочному
возбуждению и перевозбуждению какой-либо второй центр, истинно доминантный
по отношению ко всем мыслимым действиям, кроме одного. Это и есть функциональный антагонизм. Мало того, это и есть антагонизм возбуждения и
торможения в его наиболее развитой форме, по крайней мере, у животных.
Вот это-то и есть тот самый принцип, который дает возможность получить
разгадку происхождения человеческой речи.
Эта схема двух фокусов, двух одновременных доминант (бидоминантность) хорошо
разъясняет внутренний принцип системы торможения и возбуждения. Механизм
возбуждения сам по себе остается одним и тем же на очень разных уровнях
нервной деятельности какого-либо высокоразвитого организма. Это генетически
низший, собственно рефлекторный субстрат. Переменная же, усложняющая
величина - противостоящее ему торможение. Тормозная доминанта как бы лепит,
формирует антагонистический полюс - комплекс, или систему, возбуждения. Она
отнимает у этого комплекса все, что можно отнять, и тем самым придает ему
биологическую четкость, верность, эффективность. Торможение - это резец
скульптора, активное начало, вырабатывающее поведение так, как скульптор
извлекает из глыбы статую.
Торможение - это ни в коем случае не расслабление, истощение (как считали
прежде), а наоборот, это - активный процесс, неразрывно связанный с
возбуждением. Понятие "торможение" все менее соответствует первоначальному
смыслу слова. Торможение есть рабочее состояние. И высшие формы торможения
являются более мощными по сравнению с возбуждением, значительно более
сложными, принадлежащими к более позднему эволюционному уровню.
Реактивность - свойство всего живого. А эволюция живой природы - это
выработка все более совершенных средств не реагировать, т.е. тормозить эту
самую реактивность. Совершенствование живого - это совершенствование
торможения реакций.
"Ум" животного - это возможность и его способность не реагировать в 999
случаях из 1000 возникновений возбуждения. Животное все успешнее оберегает
себя от реакции. Все это не имеет никакого отношения к экономии энергии
реактивности: напротив, расход энергии на торможение растет в ходе эволюции
в гигантских пропорциях. В этой восходящей кривой переход к человеку есть не
что иное, как дальнейший и качественно новый взлет торможения. Но чтобы это
произошло, должно было иметь место переключение прежней системы торможения
реактивности, присущей животным, на систему высшего порядка.
Так что ж удивительного в том, что энергетически именно торможение "стоит
дороже"? В этом и состоят затраты Природы на прогресс, на совершенствование
реакций организма. Этот ряд можно экстраполировать и дальше - на человека.
Общеизвестно, что на килограмм живого веса у различных животных расходуется
за всю жизнь гораздо меньше килограмм-калорий, чем у человека. У собаки -
примерно 164 тысяч килограмм-калорий, лошади - 163 тыс., коровы - 141 тыс.,
у человека же - 726 тыс., т.е. в 4,5 раз больше, чем у высших позвоночных.
При этом на возобновление своей массы лошадь и корова расходуют 33 %
энергии, собака - 35 % , человек же - всего лишь 5 % . Следовательно, все
остальные 688 500 килограмм- калорий на килограмм веса тела,
перерабатываются человеком за его взрослую жизнь главным образом на его
реакции в среде. Расход на торможение превосходит расход на возбуждение, и
круто возрастает с каждой эволюционно более высокой формой торможения.
5) УЛЬТРАПАРАДОКСАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ. Тормозная доминанта скрыта от наблюдателя и потому была бы обречена оставаться умозрительной гипотезой, если бы, на
счастье, не существовало удивительного феномена высшей нервной деятельности:
ультрапарадоксального состояния. Оно-то и дает возможность узнать, - какая
именно подавленная перевозбуждением деятельность в каждый данный момент
поведения животного играла невидимую, "закулисную" роль тормозной доминанты.
Ультрапарадоксальное состояние переворачивает все наоборот: изменяет функцию
возбуждения и торможения в ЦНС на обратные. Это и есть неадекватный рефлекс.
При переходе возбуждения в торможение наблюдаются определенные
парабиотические стадии. 1) Уравнительная стадия, когда импульсы разной силы
вызывают реакцию одинаковой силы. 2) Затем парадоксальная стадия, когда
импульсы разной силы вызывают реакцию, противоположную по силе. 3)
Тормозящая стадия, когда импульсы вызывают в нерве стойкое неколебательное
возбуждение, не проводящее их до рабочего органа. 4) Наконец,
ультрапарадоксальная стадия, когда положительный раздражитель вызывает
торможение, а отрицательный, т.е. тормозной, раздражитель вызывает
положительную реакцию - возбуждение. Ультрапарадоксальная фаза специфична
только для ЦНС, и - только для коры.
Итак, неадекватные рефлексы - огромный мир особого рода рефлексов: это
многообразные реакции, обычно заторможенные в роли тормозных доминант, но
активизирующиеся и выступающие в видимой форме в условиях
ультрапарадоксальной "перестановки знаков", инверсии, т.е. превращения
возбуждения в торможение и обратно.
Таким образом, можно констатировать развитие и усложнение тормозной
доминанты как механизма высшей нервной деятельности. На филогенетической
лестнице - от рыб до приматов - замечается повышение разнообразия
неадекватных реакций; особенно они интенсивны и разнообразны у обезьян.
Главный вывод отсюда: раз они достигают максимума у высших приматов, то
надлежит полагать, что предковая форма человека в лице семейства
троглодитид, и особенно его высшей степени, палеоантропов (троглодитов),
обладала еще большим ассортиментом неадекватных рефлексов. Кроме того,
неадекватные рефлексы обнаруживали свойство имитатогенности - они вызывали
подражание, что способствовало развитию специфических дистантных звуковых
контактов внутри популяции.
Теперь ясно, что в высшей нервной деятельности животных налицо нечто, что
характеризуется как противоположное, обратное их биологически рациональному
рефлекторному функционированию. То, что это "нечто" подчас использовано в
эволюции животного мира для адаптации - это лишь побочный плод. Главное же
для начала человеческой истории и самого человека - это возможность
превращения этого "отрицательного", даже как бы "патологического" явления у
животных, более того, гибельного для них, в опору принципиально новой формы
торможения, которая характерна для высших троглодитид, а затем преобразуется
у человека в положительную норму его высшей нервной деятельности.
Из феномена тормозной доминанты вытекает, что, если суметь вызывать
("раскрепощать") такие тормозимые действия, то несомненно затормозятся
реципрокные (взаимосвязанные) рефлексы, бывшие перед тем в активном
состоянии. Значит, наготове есть могучая машина для пресечения всех и любых,
даже самых совершенных, рефлексов, даже самых сложных форм поведения
животных.
Но что могло бы привести ее в действие в Природе? Что могло бы вызывать у
животных эти, обычно глубоко затаенные, призраки? Существует лишь
один-единственный подходящий для этого природный механизм: сила имитации,
заразительная помимо какого бы то ни было подкрепления. Т.е. подражательные
рефлексы, подражательные действия возникающие только на внешнее проявление
рефлекторного акта, производимого другим животным. И тогда сила
автоматического подражания без всякого прямого подкрепления способна вызвать
у другого индивида некое действие.
Это, вызванное неодолимой силой подражания, действие может быть как раз и
тем самым действием, которое служило у этого индивида тормозной доминантой
для того или иного адекватного действия, которое проявилось бы у него в
ультрапарадоксальном состоянии как неадекватный рефлекс. И в этом случае
подражание превратит заторможенное действие в активное, в возбужденное, а
тем самым затормозит активное адекватное действие.
Встреча восходящей кривой неадекватных рефлексов и восходящей кривой
имитативности может рассматриваться как точка возникновения нового механизма
нового уровня торможения в физиологии высшей нервной деятельности. Этот
тормозной механизм и есть интердикция, или запрет.
Но сила и многообразие имитационных рефлексов и автоматического
"непроизвольного" подражания у животных не представляет эволюционно
восходящего ряда: имитативность наблюдается на весьма различных уровнях
филогенеза животного царства. Не заметно ее нарастания или падения, видны
лишь варианты. Если же рассмотреть подражательность в рамках одного отряда -
приматов, то можно увидеть исключительное явление: огромнейший эволюционный
подъем интенсивности этого явления. В том числе нарастает она по линии от
низших обезьян - к высшим, от высших - к ребенку человека, к автоматической
подражательности у человека в патологии.
Шимпанзе способны овладеть даже методикой "выбора на образец": выбрать или
сделать что-либо по предлагаемому экспериментатором образцу - выбрать нужную
фигурку, собрать пирамидку аналогичную постройке-образцу. Здесь важен
принципиальный результат: подражание у шимпанзе возможно не только
действиям, но и результату действий - его форме, его строению. Это -
качественный перелом, когда форма предмета способна стать относительно
независимым стимулом подражательной активности. Он проявился и в эволюции
"древнего камня" троглодитид на некотором этапе (ашель), когда форма
предмета обнаружила свое словно самодовлеющее значение наряду с его
функциональным назначением.
Итак, налицо огромное нарастание имитативной "способности" в филогенезе
приматов. Есть основание для экстраполяции этого вывода на следующий этап
эволюции: сила и диапазон имитативности еще более возросли в семействе
троглодитид, ответвившихся от понгид (антропоидов, или антропоморфных,
высших обезьян), начиная с позднего плиоцена. Глубокие олигофрены - идиоты и
имбецилы - в необычайной степени имитативны (эхопраксичны) по сравнению с
нормальным человеком. Феноменальная имитативность наблюдается подчас у
микроцефалов.
Если от патологии перейти к норме, то можно увидеть высочайшую имитативность
в раннем онтогенезе у нормальных детей. У ребенка в доречевом возрасте
подражание имеет больший размах и диапазон, чем у обезьян, в том числе у их
детенышей: эволюционные предки современного человека обладали более сильной
имитативностью, чем обладают высшие обезьяны.
По мере созревания нормального человека, с возрастом, имитативность
подавляется. Она не исчезает вовсе, но сокращена, снижена, трудноуловима.
Это можно проиллюстрировать на фактах нашего речевого восприятия. Рецепция
звукового сигнала, т.е. физических звуков чужой речи, у человека занимает
100 миллисекунд, затем в течение 150 миллисекунд наступает беззвучная,
крайне редуцированная имитация услышанных звуков, 300-400 миллисекунд уходит
на распознавание звуков уже по фонемам как речевых символов, т.е. их
фонетическое "понимание". И если первая стадия свойственна всем животным, то
быстро протекающая в мозгу вторая стадия говорит об эпохе высокого развития
имитации в непосредственной эволюционной предыстории человека, тогда как
третья - о переходе к утонченному пониманию речи современным человеком.
Прямым доказательством всего сказанного об имитативности гоминид послужат
обработанные камни, сохранившиеся в отложениях четвертичной эпохи. Все те
многочисленные пресловутые "орудия труда", которыми пользовались Homo
sapiens (в сущности едва ли всерьез отличимые от прочих австралопитеков),
археоантропы и палеоантропы. Для психолога эти огромные серии
палеолитических изделий, повторяющихся в несчетных количествах,
свидетельствуют прежде всего об автоматической наработанности
соответствующих действий их создателей. Номенклатура орудий насчитывает для
нижнего палеолита свыше 20 названий, для среднего - свыше 60, для верхнего
(позднего) - свыше 90. Согласно современным экспериментам, изготовление
каменного "орудия" требует от нескольких минут до максимум получаса.
Произведем небольшой арифметический расчет. Подсчитаем, на какое число
поколений приходятся прогрессивные сдвиги в технической эволюции палеолита.
"Поколение" условно определим отрезком времени в 30 лет (таким образом, от
начала Римской Империи до нынешнего времени сменилось около 70 поколений!).
На историю изменений в технике, морфологии, наборе изделий нижнего палеолита
падает цифра порядка минимум 50.000 поколений. Если разбить этот
нижнепалеолитический прогресс даже на 20 этапов (что дает очень дробную
шкалу мельчайших, едва уловимых археологических сдвигов), то на каждый этап
придется величина порядка 2.500 поколений. Даже в среднем палеолите на
малейший сдвиг в технике изготовления орудий приходится величина порядка
200-300 поколений. Это несоизмеримо ни с какими явлениями и процессами
индивидуального сознания и речевой информативной коммуникации. Тут очевидные
явления этологического порядка. Эти камни свидетельствуют о трансляции от
индивида к индивиду именно имитируемых манипуляций, движений, комплекса
движений. Изобилие на многих палеолитических стоянках незавершенных
кремниевых изделий тоже свидетельствует о том, что конечный результат лишь
отчасти выверял комплектность этих подражательных действий.
Ранее уже было сказано о нарастании силы, частоты и многообразия
неадекватных рефлексов в филогенетическом восходящем ряду животных, что
позволяет экстраполировать их дальнейшее нарастание у семейства троглодитид.
Но и явление имитативности также наращивало свою силу и выраженность в
пределах филогенеза отряда приматов, с естественно предполагаемой его
кульминацией у того же семейства троглодитид. Невозможно отрицать, что эти
два восходящих фактора не скрестились, не вступили во взаимодействие между
собой у ископаемых видов этого семейства.
Интердикция и составляет высшую форму торможения в деятельности центральной
нервной системы позвоночных. Эта специфическая форма торможения образует тот
фундамент, на основе которого оказался возможным переход от первой
сигнальной системы (безусловные и условные рефлексы) ко второй -
человеческой речи. Однако сама по себе интердикция еще не принадлежит ко
второй сигнальной системе. Проявления интердикции отмечаются на очень
далеких от человека участках эволюции - у птиц, у низших обезьян. Так что
механизм интердикции заложен в глубинах первой сигнальной системы. Его можно
расчленить на целую иерархию, и только верхний ее уровень, ее предельная
вершина лежит у подножия первого этажа человеческой речи.
Различимы следующие уровни.
1. Этот механизм - всего лишь "отвлечение внимания", т.е. пресечение
какого-либо начатого или готовящегося действия сильным стимулом, для
организма биологически бесполезным или даже вредным. Здесь интердикция еще
мало отличается от простой имитации, разве что своей экстренностью.
2. Собственно интердикцией следует считать такое воздействие неадекватного
рефлекса, когда имитатогенным путем в другом организме провоцируется
активное выражение тормозной доминанты какого-то действия. Тем самым это
действие временно "запрещается". В таком случае исходное звено -
неадекватный рефлекс первого из двух организмов - отрывается от обязательной
зависимости от ультрапарадоксального состояния. Он перестает быть собственно
неадекватным рефлексом и может биологически закрепиться как полезный акт
самообороны или даже - как активное воздействие на поведение другого
индивида.
3. Высшим уровнем интердикции является такая же активизация тормозной
доминанты чужого организма, но в более широкой сфере деятельности, в пределе
- торможение таким способом всякой его деятельности одним интердиктивным
сигналом. Предел этот недостижим на самом деле (т.к. должна оставаться
какая-то резервная активность для торможения всего остального), но все же
эта генерализованная интердикция служит той ступенькой, от которой следующий
шаг ведет уже к начальной ступеньке второй сигнальной системы.
Можно допустить, что и палеоантроп, подражая голосам животных других видов,
в немалой части представлявшим собой неадекватные рефлексы, он вызывал их
имитативно-интердиктивную реакцию. Тем самым палеоантроп оказался вооруженным
грозным и небывалым оружием и занял совсем особое место в мире животных. В
своем еще нечеловеческом горле он собрал голоса всех животных раньше, чем
обрел свой специфический членораздельный голос ("и всех зверей язык узнал
он"). Этот "эврибионт", даже "убиквист" (т.е. обитатель неограниченно
разнообразных биотопов), был абсолютно безопасен для всех зверей и птиц, ибо
он никого не убивал. Но зато он как бы отразил в себе этот многоликий и
многоголосый мир; и потому смог в какой-то мере управлять поведением его
представителей благодаря опоре на описанные выше механизмы высшей нервной
деятельности.
Множество ученых от Уоллеса до Баллона доказывали и доказали, что
человеческое мышление не является линейно нарастающим от животных предков
свойством. Напротив, оно и в антропогенезе, и в онтогенезе у ребенка сначала
вредно для каждого индивидуального организма, делает его беспомощнее по
сравнению с животным. Лишь дальнейшее его преобразование понемногу
возвращает ему индивидуальную полезность. Так как же, если исключить всякую
мистику, объяснить это "неполезное" свойство? Ведь естественный отбор не
сохраняет "вредных" признаков. А нейтральным признаком данное свойство не
назовешь. Возможно лишь одно объяснение: значит оно сначала было полезно не
данному организму, а другому, не данному виду (подвиду), а другому.
Таким образом, можно набросать предположительную схему дивергенции
троглодитид и гоминид, начавшуюся еще в мире поздних палеоантропов и
завершившуюся лишь с окончательным оформлением Homo sapiens. Видится, что
поздние мустьерцы, в высочайшей степени освоив сигнальную интердикцию в
отношении зверей и птиц, наконец возымели тенденцию распространить ее и на
себе подобных. Эта тенденция в пределе вела бы к полному превращению одних в
"кормильцев", других в "кормимых". Но с другой стороны, она активизировала и
нейрофизиологический механизм противодействия: асуггестивность, неконтактность.
Именно здесь мы встречаемся с нарушением эволюционного процесса, прекращения
его классического поступательного шествия, на человеке эволюция спотыкается.
Как указывал еще Дарвин, если бы у какого-либо вида был найден признак,
полезный другому виду или даже - с учетом внутривидовой борьбы - другой
особи того же вида, это оказалось бы неразрешимой проблемой для теории
естественного отбора. Именно таким признаком, и такой проблемой стал для
теории эволюции рассудок и антропогенез. Дарвинизм, как, впрочем, и все
новейшие интерпретации эволюционизма, неприменимы к антропогенезу. Голословно. Со времен Дарвина описано не менее 5 эволюционных механизмов, в том числе и его "неразрешимая проблема" была разрешена.
У человека работу центральной нервной системы можно разделить на три блока.
1) Сенсорно-афферентный, т.е. осуществляющий прием, анализирование,
ассоциирование разнообразнейших раздражений.
2) Эффекторный, т.е. осуществляющий двигательные и вегетативные реакции, в
том числе большие системы действий с их поэтапной корректировкой.
3) Суггестивный, т.е. осуществляющий замену указаний, поступающих с первого
блока, или ответов, свойственных второму блоку, другими, вызываемыми по
второй сигнальной системе. Функцию эту можно назвать "регулирующей", здесь
идет речь о регулировании, по происхождению своему - межиндивидуальному.
Функция, которая была раньше разделена между двумя индивидами, становится
способом самоорганизации деятельности одного индивида, интерпсихическое
действие превращается в интрапсихическую саморегулирующуюся систему; и
связано это с преобразованием суггестии в контрсуггестию.
Образование этого третьего блока имеет свою эволюционную базу в высшей
нервной деятельности у животных, и приходит к своему непосредственному
кануну у палеоантропов (троглодитов). Но у Homo sapiens происходит
кардинальное преобразование - переход интердикции в суггестию. В морфологии
головного мозга этому соответствует появление весьма развитого
префронтального отдела лобной доли коры, в особенности верхней его части, за
счет крутого уменьшения объема затылочной доли, которая в филогенезе
троглодитид неуклонно и интенсивно развивалась. Именно тут, в префронтальном
отделе, осуществляется подчинение действий человека словесной инструкции
(идущей от другого или от самого себя) - оттормаживание остальных реакций и
избирательная активизация нужных нейрофизиологических систем. Таким образом,
у истоков второй сигнальной системы лежит не обмен информацией, т.е. не
сообщение чего-либо от одного к другому, а особый род влияния одного
индивида на действия другого - особое общение еще до прибавки к нему функции
сообщения.
Интердикция - это вызов состояния парализованности возможности каких-либо
действий за исключением вызванного имитационной провокацией. Эту высшую
форму интердикции можно в принципе считать низшей формой суггестии. Однако
это лишь зачаток суггестии, ибо под собственно "внушением" понимается
возможность навязывать многообразные и в пределе любые действия. Последнее
предполагает возможность их различать и обозначать.
Таким образом, мозг Homo sapiens усовершенствовал не пресловутый "труд"
одиночек, а выполнение императивного задания, т.е. специфическое общение
(суггестия). Но тем самым суггестия несет в себе и противоречие: зачинает
согласование двух сигнальных систем, из противопоставления которых она
изошла. Но и это противоречие оказалось продуктивным: оно привело к
контрсуггестии на более позднем этапе становления человечества.
Именно так парадоксальное, абсурдное свойство "и-и" ("и то - и не то")
становится высочайшей спецификой суггестии в ее окончательном виде. То, что
невозможно для отдельного организма (одновременная реакция на два
противоположных стимула), возможно в отношениях между двумя организмами, ибо
второй организм реагирует не прямо на эти стимулы, а посредством реакций
первого, выражающих и несовместимость стимулов и одинаковость их действия.
Для второго индивида это реагирование первого - внешняя картина, а не собственное внутреннее состояние. Он-то может совместить отдифференцированные в мозгу первого индивида звук и предметное действие, слово и вещь, и адресовать такой сдвоенный сигнал обратно первому (или кому-нибудь). И тот испытает ПОТРЯСЕНИЕ! Это выявленное и выделенное здесь совершенно уникальное явление назовем "дипластией". Полустершимися следами, но достаточными для демонстрации природы дипластии могут послужить метафоры, или еще больше - речевые обороты заклинаний. Дипластия - это
неврологический, или психический, присущий только человеку, феномен
отождествления двух элементов, которые одновременно абсолютно исключают друг
друга. На языке физиологии высшей нервной деятельности это затянутая,
стабилизированная ситуации "сшибки" двух противоположных нервных процессов,
т.е. возбуждения и торможения. Но при "сшибке" у животных они, после
нервного срыва, обязательно снова разводятся, а здесь остаются как бы внутри
скобок суггестивного акта.
Дипластия - единственная адекватная форма суггестивного раздражителя ЦНС:
незачем внушать человеку то, что порождают его собственные ощущения и
импульсы, но мало того, чтобы временно парализовать последние, внушающий
фактор должен лежать вне норм и механизмов первой сигнальной системы. Этот
фактор в лице дипластии биологически "бессмыслен", "невозможен" и вызывает
ре- акцию на таком же уровне - как бы невротическом, но далеко не
мимолетном, а постоянном для сферы общения. То, что у животных - катастрофа,
здесь в антропогенезе, используется как фундамент новой системы. То, что у
животных физиологи традиционно (хотя и вряд ли верно) рассматривают как
патологию нервной системы, в генезисе второй сигнальной системы
преобразуется в устойчивую форму. "Ультрапарадоксальная фаза" для человека в
отношении высшей нервной деятельности на уровне второй сигнальной системы
стала пожизненной, лишь несколько отступая в пожилом возрасте (что ошибочно
воспринимается, как умудренность, на самом же деле это - потеря нюансов в
мыслях). Далее автор про это забудет.
Создание устойчивых нелепостей, или абсурдов, типа "то же, но не то же" и
было тем самым выходом на уровень, немыслимый в нервной деятельности любого
животного. Последующая история ума была медленной эволюцией средств
разъединения элементов, составляющих абсурд, или дипластию. Этому
противоречивому объединению соответствует какая-то эмотивная реакция,
которая свидетельствовала об абсурде и нуждалась в н ем. Следом этого
остается факт, выраженный в т.наз. законе А. Элькоста: всякое человеческое
чувство в норме амбивалентно (внутренне противоречиво). Дипластия
воспроизводит как раз то одновременное наличие двух противоположных друг
другу раздражений, которое "срывает" нормальную высшую нервную деятельность
у животных.
Животное имеет дело либо с "тем же" раздражителем, не отличая новый от
прежнего, т.е. пренебрегая их различиями, либо "не с тем", т.е.
дифференцируемым. Напротив, то отождествление, о котором идет речь, ничего
общего не имеет с их смешением: где есть смешение, там нет удвоения, нет
обобщения. Дипластия - такая операция, где между двумя предметами или
представлениями налицо: 1) очевидное различие или независимое бытие и 2)
сходство или слияние; если нет и того и другого хоть в какой-то степени -
отождествление невозможно.
Создание дипластий - сублогика; преодоление дипластий - формальная логика.
Преодоление дипластий можно определить также, как деабсурдизацию абсурда.
Обычно абсурд (бессмысленность, нелепость) выступает просто как невыполнение
условий логики. Но можно и перевернуть: логика - это невыполнение условий
абсурда. И получится тогда более широкое обобщение. Условия абсурда - это
противопоставления трем основным законам логики: 1) обязательность
многозначности (минимум двусмысленности), т.е. <А не равно А>, 2)
обязательность противоречия, 3) вместо "или-или" - "и-и". В таком случае,
всякую логичность следует рассматривать как нарушение этих правил. Далее,
есть возможность эти формулировки свести к одной позитивной. А именно,
формулой абсурда может служить А = В. Два элемента - А и В - различны, но
они и тождественны.
Оба элемента пары, по определению, должны быть столь же несовместимы друг с
другом, как нейрофизиологические явления возбуждения и торможения. И в самом
тесном слиянии они не смешиваются. Собственно, к физиологическому
антагонизму возбуждения и торможения восходит всякое явление функциональной
оппозиции в человеческой психике, включая речь (фонологическая и
синтаксическая оппозиция). Но человек в дипластий не может сливать
возбуждение и торможение, - он может сливать в дипластий два раздражителя
противоположного знака.
Эта спайка - явление особого рода: в глубоком прошлом бессмыслица внушала
священный трепет или экстаз, с развитием же самой речи, как и мышления,
бессмысленное провоцирует усилия осмысления. "Речь есть не что иное, как
осмысление бессмысленного". Дипластия под углом зрения физиологических
процессов - это эмоция, под углом зрения логики - это абсурд...
Но это не значит, что дипластия принадлежит исчезнувшему прошлому. Прошлое
живет. Не видно, чтобы люди склонны были отказаться от ее чар, лежащих во
всем, что священно и таинственно, что празднично и ребячливо. Растущий
строгий ум туго и многообразно переплетен в цивилизациях мира с доверчивым
бездумьем и с причудливыми фантазиями.
ДИВЕРГЕНЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ВИДОВ
Теперь видно, что главной проблемой антропогенеза уже становится не
морфологическое отличие Homo sapiens от предковой формы, а его реальные
отношения с ней. Человек не мог не находиться в тех или иных отношениях с
видом, от которого он стал отличаться и отделяться. Наука об антропогенезе
должна стать наукой о конкретных биологических отношениях людей и той
предшествовавшей формы, от которой они ответвились. Это были отношения и
биогеографические, и экологические, отношения конкуренции, симбиоза или
паразитизма, наконец. Главное внимание в этой науке должно быть перенесено
на вопрос о реальных отношениях людей с его предковой формой. В науках о
человеке должен произойти сдвиг, который можно сравнить лишь с копернианской
революцией.
Пора отбросить все те несуразицы, которыми замусорена проблема становления
Homo sapiens. Научной несообразностью является взгляд, будто все особи
предкового вида превратились в людей. Еще бессмысленнее думать, что они
перестали рождаться на свет с тех пор, как некоторые путем мутации стали
людьми. Не лучше и идея, что немногие, ставшие людьми, в короткий срок
лишили кормовой базы всех отставших и те быстро перемерли: на Земле до сих
пор остается довольно пищевых ресурсов для множества видов животных. Упорно
избегается тема о реальных взаимоотношениях двух разновидностей вида
Troglodytae, в ходе этих взаимоотношений ставших подвидами, а затем и
разными видами, продолжая и на этом таксономическом уровне находиться в
биологических отношениях друг с другом (таких, как промискуитет и
каннибализм).
И что касается человека (Homo sapiens), то он появляется всего лишь 35-40
тысяч лет тому назад. Его исторический марш, обгоняющий темпы изменения
окружающей природы, т.е. обретающий относительное самодвижение и ускорение
(при неизменности телесной организации), начинается и того много позже.
Начало такого самодвижения следует отсчитывать лишь с неолита, эти недолгие
восемь тысяч лет человеческой истории по сравнению с масштабами
биологической эволюции можно приравнять к цепной реакции взрыва. История
людей - взрыв! В ходе ее сменилось всего несколько сот поколений.
Толчком к взрыву послужила бурная дивергенция двух видов - Troglodytes
(палеоантропов) и Homo pre-sapiens, стремительно отодвигавшихся друг от
друга на таксономическую дистанцию подвидов, видов, родов, семейств и,
наконец, на дистанцию двух различных уровней самоорганизации материи -
биологической и социальной. Только существование крайне напряженных
экологических отношений между обоими дивергирующими видами может объяснить
столь необычайную быстроту данного ароморфоза: отпочковывания нового,
прогрессивного вида. К тому же, с самого начала дивергенция не
сопровождалась размежеванием ареалов. Наоборот, в пределах одного ареала
происходило крутое размежевание экологических ниш и форм поведения.
Следовательно, перед нами продукт действия некоего особого механизма отбора,
противоположного дарвиновскому, "естественному". Уж очень специфично то, что
возникло: вид, отличающийся инверсией процессов высшей нервной деятельности:
"животное наоборот".
И проблема антропогенеза в точном и узком смысле сфокусирована на
сравнительно недолгом интервале времени, но крайне насыщенном. "Загадка
человека" полностью включена в неисчерпаемо сложную тему дивергенции
палеоантропов и Homo pre-sapiens. В переводе на хронологию длина этого
интервала всего лишь 15-25 тысяч лет, на нем-то и укладывается все таинство
дивергенции, породившей людей.
Часто говорят о непомерно быстром образовании вида Homo sapiens из
родительской формы Troglodytes, хотя никаких "обычных" темпов образования
видов не существует. Но в нашем случае дело идет не о далеких биологических
видах, а раздвоении единого вида. Вот как раз вполне "бессознательным" и
стихийным интенсивным отбором палеоантропы и выделили из своих рядов особые
популяции, ставшие затем особым видом. Обособляемая от скрещивания форма,
видимо, отвечала прежде всего требованию податливости на интердикцию. Это
были "большелобые". В них вполне удавалось подавлять импульс убивать
палеоантропов. Но последние могли поедать часть их приплода. "Большелобых"
даже удалось побудить пересилить инстинкт "не убивать", т.е. заставить их
убивать для палеоантропов, как "выкуп", разных животных, хотя бы больных и
ослабевших, вдобавок к прежним источникам мясной пищи.
Вспомним обряды инициации. Суть их состоит в том, что подростков, достигших
половой зрелости (преимущественно мальчиков), выращенных в значительной
изоляции от взрослого состава племени (в особых домах), подвергают
мучительным процедурам и даже частичному калечению, символизирующим
умерщвление. Этот обряд совершается где-нибудь в лесу и выражает как бы
принесение этих подростков в жертву - на съедение лесным чудовищам.
Последние являются фантастическими замещениями некогда совсем не
фантастических, а реальных пожирателей - палеоантропов; как и само действие
являлось не спектаклем, а подлинным умерщвлением. Надо думать, что этот
молодняк, вскормленный, или вернее, кормившийся близ стойбищ (в загонах?) на
подножном растительном корму до порога возраста размножения, умерщвлялся и
служил пищей для палеоантропов. Лишь очень немногие (отбираемые
палеоантропами по "большелобости") могли уцелеть и попасть в число тех
взрослых, потомки которых затем отпочковались от палеоантропов, образовав
мало-помалу изолированные популяции кормильцев (данников) этих палеоантропов,
- в итоге все же уничтоженных: это сделал уже Homo sapiens. Этот ароморфоз
был достаточно локальным феноменом: по данным современных генетических
исследований человеческого гемоглобина выяснилось, что все человечество
является потомками всего лишь 500-1000 предковых мужских особей.
Есть и еще один совершенно специфический факт, который тоже локализован в
данном хронологическом интервале: расселение ранних Homo sapiens по обширной
ойкумене, чуть ли не по всей пригодной к обитанию территории нашей планеты,
включая Америку, Австралию, Океанию. Эта дисперсия человечества по материкам
и архипелагам Земного шара по своей стремительности тоже может быть
уподоблена взрыву. За эти полтора-два десятка тысячелетий кроманьонцы
преодолели такие экологические перепады, такие водные и прочие препятствия,
каких ни один вид животных вообще никогда не мог бы преодолеть.
И нельзя свести это рассеяние людей по планете к тому, что им не хватало
кормовой базы на прежних местах, так же, как и нельзя сказать, что люди в
верхнем плейстоцене расселялись из худших географических условий в лучшие, -
имело место и противоположное. Им не стало "тесно" в хозяйственном смысле,
им несомненно стало тесно в смысле трудности сосуществования с себе
подобными. Они старались отселиться от палеоантропов, которые биологически
утилизировали их в свою пользу, опираясь на мощный и неодолимый
нейрофизиологический аппарат интердикции. Они бежали и от соседства с теми
популяциями Homo sapiens, которые сами не боролись с указанным фактором, но
уже развили в себе высокий аппарат суггестии и перекладывали тяготы на часть
своей и окрестных популяций. И палеоантропы и эти "суггесторы" понемногу
географически перемещались вслед за такими беглецами переселенцами. Наконец,
Земной шар перестал быть открытым для свободных перемещений, и его
поверхность покрылась т.наз. антропосферой, или системой взаимообособленных
ячеек, пользующихся своим собственным языком, как средством защиты - помощью
непонимания - от чужих повелений и агрессивных устремлений.
Важно также и то, что эти первобытные социальные образования в общем всегда
эндогамны. Этнос или другой тип объединения людей всегда служит препятствием
для брачно-половых отношений с чужими. Ведь несомненно, что к главнейшим
механизмам дивергенции с палеоантропами принадлежало избегание скрещивания. Но далее указывается, что своих женщин палеоантропы не имели.
Так что эндогамия, разделившая человеческий мир на взаимно обособленные
ячейки, сделавшая его причудливой сетью расово-национальных этносов, была
следствием дивергенции, как бы возведенным в степень, получившим совершенно
иную функцию.
И все же это взаимное избегание первобытных популяций было слишком
запоздалым средством для того, чтобы таким образом защититься от скрещивания
с палеоантропами - адельфофагами. Ибо самое страшное уже произошло: потомки
этих первоубийц уже прочно вошли в состав рода людского в результате
первобытного промискуитета на самой ранней стадии становления человечества:
адельфофагической.
Слишком просто было бы считать, что ранние Homo sapiens состояли из
внушающих (суггесторов) и внушаемых (суггерендов), и эти вторые поддавались
Бездействующему влиянию (инфлюации) первых. Так же просто было бы и
полагать, что каждая особь играла то одну роль, то обратную, нимало не
срастаясь с ними. Но обе эти модели слишком просты, чтобы быть истинными.
Метаморфозы суггестии вполне согласуются с иной антропологической моделью.
Более вероятно, что существовало как минимум три соучаствующих стороны. И
воздействие суггестии направляется лишь на того, кто не владеет "кодом"
самозащиты, либо происходит обращение, наоборот, к владеющему таким кодом
(соучастнику). Здесь слову "код" возвращается его истинное значение, утраченное кибернетикой: "код" может быть только укрытием чего-то от кого-то, и подразумевает трех участников: кодирующего, декодирующего и акодирующего (не владеющего кодом).
Соответственно, существовало три градации в неустойчивом переходном мире
становления раннего человечества, Homo pre-sapiens. 1. Еще весьма близкий к
биологическому палеоантропу, т.е. полунеандерталоидный тип, использующий
примитивную, летальную для его "собеседников", роковую и неодолимую (до поры
до времени) интердикцию. 2. Средний, промежуточный тип, который способен
имитировать действия первого типа, но в итоге неспособный ему противостоять, суггестор-имитатор: первобытный манипулятор. 3. Наиболее продвинутые в сторону сапиентации (оразумления), но практически неспособные
противостоять воздействию первых двух типов, суггеренды. Все вместе они, по
крайней мере первый и третий тип, находились в биологическом противоречии,
каковому противоречию и соответствует первоначальная "завязь" суггестии. Она
достигает все большей зрелости внутри этого мира ранних Homo pre-sapiens,
причем наиболее элементарные формы суггестии действительны по отношению к
более примитивному типу (так и оставшемуся животным), а более сапиентные
варианты Homo pre-sapiens избегают воздействия суггестии благодаря
вырабатывающимся предохранительным ограждениям (непонятность, кодирование).
Чем более усложненный вариант суггестии устанавливается во взаимоотношениях
уже между более сапиентными формами, тем более он становится "непонятным"
для отставших, отбрасываемых назад, в мир животных. Здесь в последний раз
(?) по отношению к Homo sapiens (точнее, к Homo pre-sapiens) применяет свое
энергичное (необычайно!) воздействие естественный отбор, закрепляя
формирование соответствующих нейродинамических устройств (эхолалических,
парафизических и др.) в мозге становящегося человека. Средний суггесторный
тип размывался, и все дальше от этой уже человеческой эволюции суггестии
оставался на биологическом уровне неандерталоидный тип.
Полная зрелость суггестии отвечает завершению дивергенции человека с
палеоантропами (троглодитами). К этому времени среди самих Homo sapiens уже
распространилось взаимное обособление общностей по принципу "кодирования"
своей общности от чужих побуждений, т.е. возникла самозащита "непониманием"
от повелений и поведенческих норм, действительных лишь среди соседей.
Но "уйти чисто" из животного мира, "не замазавшись", "человеку разумному" не
удалось. В составе человечества остались прямые потомки тех самых первоубийц
(предельно близких к биологическим палеоантропам - троглодитам), а также и
потомки их подражателей - суггесторов-манипуляторов. В результате всех этих
процессов антропогенеза (точнее, антропоморфоза) в неустойчивом, переходном
мире становления раннего человечества образовалось весьма и весьма
специфическое, очень недружественно настроенное по отношению к друг другу
семейство рассудочных существ, состоящее из четырех видов. В дальнейшем эти
виды все более и более расходились по своим поведенческим характеристикам.
Эти виды имеют различную морфологию коры головного мозга. Два из них являются видами хищными, причем - с ориентацией на людей! Человечество, таким образом, представляет собой поэтому не единый вид, но уже - семейство, состоящее из четырех видов, два из которых необходимо признать хищными, причем с противоестественной ориентацией этой хищности (предельной агрессивности) на других людей.
Хищность определяется здесь, как врожденное стремление к предельной или же
чудовищно сублимированной агрессивности по отношению к другим человеческим
существам. Именно эта противоестественная направленность и не позволила -
из-за дистанционной неразличимости - образовать видовые ареалы проживания, а
привела к возникновению трагического симбиоза, трансформировавшегося с течением времени в нынешнюю социальность.
Первый вид (хищный!) - это палеоантропы (или неотроглодиты), предельно
близкие к своему дорассудочному предшественнику, "биологическому прототипу"
- подавлявшему с помощью интердикции волю сородичей и убивавшему их. Это
мрачные злобные существа, зафиксированные в людской памяти с самых ранних
времен, в частности, в дошедших до нас преданиях о злых колдунах-людоедах.
Второй вид (также хищный) - это суггесторы, успешно имитирующие
интердиктивные действия "палеоантропов", но сами все же не способные
противостоять психическому давлению последних.
Третий вид (уже нехищный) - диффузный. Это те самые суггеренды, не имеющие
средств психологической защиты от воздействия жутких для них, парализующих
волю к сопротивлению импульсов интердикции. Это - "человек разумный".
Четвертый вид - это неоантропы, непосредственно смыкающиеся с диффузным
видом, но сформировавшиеся несколько позднее. Они более продвинуты в
направлении сапиентации, оразумления, и способны - уже осознанно - не
поддаваться магнетизирующему психологическому воздействию интердикции.
"Неоантропов" следует считать естественным развитием диффузного вида в плане
разумности.
Именно эта классификация, на наш взгляд, является кардинальной, видовой
типологией людей. Все остальные систематизации человеческих типов от
Гиппократа до К. Юнга, Э. Кречмера и Т. Адорно классифицируют людей лишь по
второстепенным и опосредованным характеристикам. Все они как бы с разных
позиций "очерчивают" внешние, поверхностные признаки человеческого
"головоломного кубика" или же выделяют и описывают отдельные его "ребра".
"Кардинальная" же, видовая типология сравнима с разъединением "человеческой
головоломки" на свои составные части, после чего ее загадочность исчезает.
[ Прибавление. Как из теории естественного отбора Ч. Дарвина "торчат уши"
происхождения человека из животного мира (кстати, тезис о том, что "человек
произошел от обезьяны" принадлежит не Дарвину, а его последователям: Фохту,
Геккелю и Гексли, почти одновременно пришедшим к этой мысли), так и из
концепции Б.Ф. Поршнева следует непреложный вывод о видовой неоднородности
человечества. Профессор Поршнев работал над своей монографией более четверти
века, и последние годы (конец 60-х) совпали со всемирным истерическим бумом
поисков "снежного человека". И это обстоятельство не могло не сказаться на
позиции ученого. Он был настолько уверен в правильности собственной
концепции, что посчитал окончательным ее доказательством поимку снежного
человека, "реликтового палеоантропа", по его мнению. Все это отвлекло
внимание великого ученого, и он прошел мимо предположения о возможности
нахождения этих "йети", "мизг е" в составе рода человеческого. И конечно же,
преждевременная смерть ученого явилась огромной утратой для всей мировой
науки в деле исследования "важнейшего вопроса всех вопросов".]
Неопровержимым эмпирическим доказательством существования видового разделения человечества является "асоциальное моделирование". Именно так будет правомерно поименовать тот общеизвестный факт, что при всякого рода крупных катаклизмах (стихийных, революционных, милитаристских...), разрушающих государства, очень многие человеческие сообщества распадаются на "малые группы" - на враждующие между собой банды, "феоды", построенные по принципу "тюремно-камерного социума" - этой постоянно действующей асоциальной модели, ставшей уже классической в своей невеселой популярности. Главарь ("пахан"), "свита приближенных" (несколько прихлебателей: "шестерок") и, наконец, более-менее многочисленная послушная "исполнительная группа". Такое самопостроение, стихийная самоорганизация, при снятии уз официальной социальности, предельно точно вскрывает и демонстрирует
кардинальный (видовой!) состав человечества. Высокий ранговый голод. Приведенный выше пример колдуна-людоеда и пример пахана с зоны - это 2 разных классификации и 2 несводимых типа личности. Колдун - одиночка, пахан не может быть без 6к. В отношении пахана можно говорить только о ношении генов супера.
Это - лежащее на самом виду, и удивительно, подобно кунсткамерному слону из
басни Крылова, незамечаемое - доказательство этической неоднородности
человечества по своей сути есть не что иное, как проявление непроизвольного,
естественного возврата к прежнему состоянию при предоставлении возможности
нестесненного, не ограниченного социальными рамками поведения. Собственно
говоря, большинство и официальных общественных структур в той или иной мере
приближаются к указанному "классическому" построению, и в первую очередь,
это относится к властным структурам: государственным, партийным и др.
Действительно, столь сильное поведенческое различие, возникшее при переходе
к хищному внутри- видовому поведению, с учетом продолжавшихся и во времена
дивергенции промискуитетных отношений, не могло дать в итоге однородную до
какой бы то ни было степени популяцию.
Будет уместной иллюстрацией сравнение человечества с семейством Canis
(Псовые), в котором примерно так же соотносятся между собой волки, шакалы и
собаки разнообразнейших пород - этих последних абсолютное большинство. И в
нашем контексте понимания хищности карликовая такса гораздо ближе и роднее
огромному сенбернару, нежели волк - по отношению к овчарке. Т.е. хотя этих
последних и отличить-то внешне друг от друга затруднительно, тем не менее
самое важное различие между ними состоит в том, что такой "серый братец по
крови" может запросто и с превеликим удовольствием сожрать зазевавшуюся
подругу.
Использование здесь ставшего столь знаменитым, благодаря Ч. Дарвину, понятия
"вид" возможно вызовет некоторое недоумение у лиц, чрезмерно обеспокоенных
видовой чистотой человечества и потому способных усмотреть в этом
несомненное покушение на постулат о биологическом единстве людей. Но так как
описываемые человеческие различия относятся к морфологии коры головного
мозга, имеющего все же некоторую специфику и ряд существенных отличий от
соответствующего органа у животных, то поэтому и проявления этих различий
имеют свои особенности. И относятся они главным образом к мыслительной
деятельности, к нравственности, т.е. к параметрам, не имевшим до сих пор
иной классификации кроме эмоционального к себе отношения и предвзятых оценок
в русле субъективных трактовок понятий "добра" и "зла". В связи с этим,
таксономическое определение "вид", как совокупность особей дающих
репродуктивное потомство, в применении к человечеству очевидно нуждается в
некоторой расширительной интерпретации, ибо значительная часть процессов
вырождения и вымирания межвидовых гибридных потомков проходит в более
сложных, "социально-обставленных" формах, о чем будет идти речь далее.
Главное же то, что указываемые различия между нехищными людьми и
суггесторами и тем более неотроглодитами столь существенны и значимы по
своим социальным следствиям, что именно они оказываются ныне решающим
фактором в вопросе выживания человечества.
Дело в том, что, к хищным видам не применимы основные человеческие качества:
нравственность, совесть, сострадание. Эти существа привносят в мир
бесчеловечную жестокость, бесчестность и бессовестность. Поэтому с
гуманистической позиции их нельзя, в принципе, называть людьми. Это жестокие
и коварные животные, хотя и весьма умные. И если уж называть вещи своими
именами, то правильнее всего будет определить представителей хищных
человеческих видов, как хищные гоминиды. Или, еще более точно, палеоантропы
(неотроглодиты) - это сверхживотные (superanimal'ы), а подражающие,
"вторящие" им суггесторы-манипуляторы - это как бы некие оборотни, или
псевдолюди.
И именно видовая неоднородность делает жизнь человечества столь нестабильной
и чреватой самыми ужасными последствиями. Хищные гоминиды ныне - это т.наз.
"сильные мира сего", и это их неразумное владычество привело все живое на
Земле на грань гибели. Но все же надежда умирает последней, и быть может,
более подробное и тщательное рассмотрение человеческих проблем в видовом
ракурсе укажет пути к спасению...
ПАЛЕОАНТРОП: СВЕРХЖИВОТНОЕ
Горе замышляющим беззаконие и на ложах своих придумывающим злодеяния,
которые совершают утром на рассвете, потому что есть в руке их сила!..
Ненавидите доброе, любите злое; сдираете с них кожу их и плоть с костей их.
(Михей, 2:1, 3:2)
И во мне поднималась радость, Радость от века, Радость, что я убил человека.
(Б. Савинков)
Внутривидовой агрессор - биологический палеоантроп, первоубийца явился как
бы "злым гением" человечества (в гегелевском оформлении этого понятия, т.е.
как мать является "гением" своего ребенка; здесь, конечно же,
подразумевается внеэтический аспект). Совершив патологический переход к
хищному поведению по отношению к своему же виду, палеоантроп - агрессор принес
в мир гоминид страх перед "ближним своим". Закрепляясь генетически, этот
страх стал врожденным. Это "страшное наследие" проявляется у людей уже в
раннем детстве в форме "боязни посторонних", когда пяти-семимесячный ребенок
начинает отличать "своих" от "чужих" и испытывает страх при приближении
незнакомого человека, хотя и не имеет отрицательного опыта общения с ним.
Реакция "боязни посторонних" наблюдается у всех народов мира.
Эта боязнь - всего лишь отголосок того древнего Пра-страха, ставшего некогда
бичом популяции гоминид, разбившего ее на виды, а в дальнейшем разобщившего
и рассеявшего человечество по всей Земле. И хотя биологические палеоантропы
- внутривидовые агрессоры - первоубийцы - в ходе лавинообразного становления
"человека разумного" были уничтожены, но потомки их остались в составе рода
человеческого, равно как осталась и их агрессивность по отношению к людям.
Практически все сообщества высших животных строят свои взаимоотношения
иерархически, образуя привилегированные ступени из альфа-, бета-, гамма (и
т.д.)-особей. И всегда существует определенный уровень внутривидовой
агрессивности. Понятно также, что это "неравноправие" должно обостряться в
неблагоприятных, экстремальных условиях. Но лишь у позднейших гоминид
(троглодитов), предтеч людей, это "иерархическое строительство" дошло до
устойчивой смертоносной агрессивности, что и привело к осознанию (уже -
человеком!) реальной смертельной опасности, исходящей от внешне такого же,
как и он, сам существа. "Такой - да не такой" - это и была та самая первая
дипластия, тот страшный абсурд, который привел к первейшему проблеску
гоминизации животного, что и стало детонатором взрывоподобного становления
рассудка.
Именно таким образом и происходит страшное открытие человека (также и в
смысле открытия нового - уже собственно человеческого - пути): "Я могу быть
убит таким же существом, как и Я!!" И в этом озарении-прозрении заключалось
буквально все: и самоосознание, "овладение собой, как предметом" [2], и
вероятностное прогнозирование будущих событий, т.е. все то, на чем зиждется
человеческий рассудок.
Одновременно при этом само-осознании (иначе говоря - при рождении рассудка)
происходит и неизбежное запечатление, или т.наз. "импринтинг", хищного
поведения, в результате которого убийства себе подобных предстают перед
рассудочным человеком на долгие века как естественные. В этом плане страшный
"импринтинг человекоубийства", ставший величайшим трагическим заблуждением
человечества, видится как высочайшая цена, уплаченная людьми за приобретение
ими рассудка.
Становление рассудка у Homo pre-sapiens происходило необычайно стремительно,
по своей организации оно было подобно гонке с выбыванием, причем "выбывшие"
из нее выбывали полностью и буквально: не справлявшиеся с возрастанием
суггестивного воздействия, не имевшие достаточных средств самозащиты,
моментально оказывались в кандидатах на поедание. (Хотя, возможно, некоторым
популяциям и удалось избежать подобной участи, вовремя отселившись от
владеющих более сильным аппаратом суггестивного воздействия "гонщиков",
"сойти с трассы", за что они расплатились относительной слабостью
мыслительного аппарата контрсуггестии, т.е. гипертрофированной наивностью.
Именно такими ранними беглецами, "ушедшими в отрыв в сторону", видятся самые
древние отселенцы: аборигены Австралии, японские айны, индейцы Южной
Америки.) В этом механизме самовосхождения был и мощнейший внутренний
движитель. Это те самые хищные гоминиды, потомки первоубийц, они-то и не
давали никакой возможности остановиться на какой-либо стадии этого
стремительного процесса: внутривидовая смертоносная агрессия не
прекращалась, и постоянно требовались все новые и новые ухищрения для
выработки защитных мер (вот уж, действительно, "нет худа без добра"!).
Людям стало невыносимо трудно сосуществовать с себе подобными: людоедство
стало неотъемлемым атрибутом, вначале - экологии популяции, а затем оно
"успешно" перекочевало и в быт возникающих сообществ. Именно этим и
объясняется дисперсия, рассеяние человечества. Ничем иным не объясним факт
заселения людьми всех хоть как-то пригодных к обитанию территорий Земного
шара. За несколько тысячелетий, со времени последнего ледникового периода,
обуреваемое страхом и ненавистью к себе подобным, разбегающееся само от
себя, первобытное человечество распространилось практически по всей планете.
Незанятыми остались лишь полярные зоны да некоторые из отдаленных островов.
По данным современного расоведения можно судить и о существовавших некогда
потоках и направлениях самых первых "великих переселений" народов. А именно:
американские монголоиды (индейцы) по своему антропологическому типу древнее
современных азиатских, они откочевали из Азии в Америку до сколько-нибудь
плотного заселения Азии. Из американских - южноамериканские древнее
североамериканских. Австралийские же аборигены представляют собой особенно
древний тип людей, переселившихся сюда в самую раннюю пору этого
взаиморазбегания становящегося человечества. Таким образом, в самые далекие
края пригодного к обитанию мира Homo sapiens переселился еще в эпоху
дивергенции с палеоантропами. Первый вал переселения с пра-родины
человечества (т.е., бесспорно, из Африки) и последующие не были строго
разделены во времени: вышедшие последними белые люди достигли атлантического
побережья Европы на три десятка тысячелетий раньше, чем первые переселенцы
оказались в Патагонии и на Огненной Земле в Южной Америке.
Поверхность Земного шара покрылась антропосферой - системой замкнутых
этносов, взаимообособленных человеческих сообществ, каждый из которых
пользовался своим собственным языком, как средством самозащиты с помощью
непонимания и безошибочного выделения чужаков, всегда потенциально опасных.
Отголоски этой древней защиты людских этносов при помощи языкового
обособления прослеживаются в наличии современных жаргонов (арго) у многих
социальных групп и слоев, а также - в тайных эзотерических организациях с
конспиративными формами общения.
И наоборот, в географических областях с уплотненным населением и повышенным
агрессивным межобщинным настроем одновременно возникает, развивается и
поддерживается также и рознь лингвистическая, при которой чужая речь взаимно
считается "тарабарщиной". Свое наречие в каждой деревне Новой Гвинеи, сотни
языков на Кавказе, десятки диалектов в странах Западной Европы,
взаимовысмеивающие областные говоры России, Украины.
Дисперсия человечества завершилась неустойчивой стабильностью, состоянием
"недоброжелательной общительности" в отношениях между людьми,
"квазимиролюбивости" [3] и враждой между группами. Началась человеческая
"история": общеизвестное нагромождение фактов бессмысленных чудовищных
взаимоистреблений и жуткой череды непрекращающегося насилия людей друг над
другом. Началось - принявшее затем лавинообразный характер - изготовление и
усовершенствование орудий убийства со смежным подпроизводством "остроумных"
приспособлений для пыток и истязаний.
Природа оказалась беззащитной перед вооруженным человеком. В свою очередь
человек выявил себя совершенно неспособным к "разумному", осмотрительному
использованию так трагически "свалившегося на его голову" рассудка. Он
по-прежнему шел окольным, недомысленным путем проб и ошибок, в основном -
страшных и дорого обходящихся и ему и Природе. Самым же зловещим симптомом
недоумия человечества является полное игнорирование им горьких и страшных
уроков собственной истории, главный из которых, как известно, состоит в том,
что уроки эти никого и ничему не научили.
Адельфофагия, выполнив роль детонатора взрывоподобного становления рассудка,
а с ним - и агрессивности, "повышающе" трансформировалась в изобретательную
и хитроумную, свирепую и беспощадную охоту за чужаками и соседями. Это стало
своего рода "подсобным хозяйством": так, еще с сотни полторы лет тому назад
негритянские племена использовали в качестве боевого клича не какое-нибудь там "цивилизованное" "Виват!" или "Банзай!" "высокоразвитых культурных народов", а простой и наглядный призыв - приглашение к потенциальной трапезе: "Мясо!".
Возникло также и ритуальное оформление каннибализма. Во многих местах
появляются "хобби" по типу "охоты за головами". Европейские первооткрыватели
застают за всеми этими "увлекательными" занятиями народы Африки, Америки,
Австралии, Океании, Новой Гвинеи, Индонезии. Обычно это увлекательное занятие приносили сами европейцы, в частности, в Америку. Да и те же, считающиеся вроде
бы как и цивилизованными, японцы во время Второй мировой войны поедали сырую
печень, вырезаемую ими у пленных американцев. Лишь с пару десятков лет тому
назад в Папуа Новая Гвинея был принят, наконец-то, закон, запрещающий
"древний народный обычай" поедания мозга у умерших соплеменников. В
тропической Африке "новейшие" адельфо-гурманы разрывают свежие могилы и
"лакомятся" трупами; в тамошних "краеведческих музеях" можно увидеть
страшные крючья, с помощью которых члены тайных обществ <людей-львов> и
<людей-тигров> разрывают пойманную жертву на части и пожирают ее [4].
Трансформировались и межвидовые отношения. Большинство этносов имело в
своекм составе представителей хищных видов, и агрессивность палеоантропов и
суггесторов переместилась на соседние этнические группы. Ежедневная же их
потребность в насилии (их "дежурное зло") сублимировалось в удовлетворение
атрибутами жестокой власти, так что доставалось и "своим". Причем эта
жестокость нередко доходила до степени, опасной для всего сообщества.
Достаточно будет упомянуть вождя африканской общности киломбо,
поднимавшегося со своего трона одним-единственным способом: опираясь на
ножи, всаживаемые в спины двух своих "верноподданных" [5].
Появившиеся вожди и их приспешники - это всегда палеоантропы (суперанималы,
неотроглодиты) и суггесторы. Любая иная видовая принадлежность властителей,
как правило, делала подобную властную структуру неустойчивой и
недолговременной. По мере увеличения числа и численности сообществ росло и
количество представителей стоящей над обществом власти: деспоты, короли,
сатрапы и т.д.
Основная масса суггесторов пошла по пути приспособленчества и обмана, их
<профессиональной ориентацией> стали торговля чужим трудом, казнокрадство,
мошенничество, политический карьеризм и т.д. Макиавеллизм - наиболее полное
воплощение их жизненной позиции.
Тем хищным гоминидам, которым не хватало места в официальных общественных
иерархиях, поневоле приходилось становиться антиобщественными элементами.
Это - мятежники, разбойники, гангстеры, революционеры, <воры в законе> и
т.п. смертоубийственная братия.
Диффузный вид составил аморфную массу, легко поддающуюся любой актуальной
агитации. Этот вид людей в разные времена и в различных частях Земли
именовался поразному, но всегда и везде - одинаково уничижительно. И чернь,
и быдло, и толпа, и массы, и, наконец, народ (семантически и этимологически
что-то близкое к животноводческому термину <приплод>), с добавочным
использованием откровенно селекционной терминологии: простонародье,
простолюдины.
К сожалению, этот вид людей обладает прискорбно гипертрофированной
конформностью. Из этого обстоятельства и вытекает определение этого вида,
как <диффузного>, т.е. допускающего проникновение в себя чего угодно, да и
сам он способен проникнуть, <диффундировать> во что ни попадя. Брат может
пойти на брата, сын - поднять руку на отца, и наоборот, папаня -
представитель <мудрого народа> - в состоянии под горячую руку <порубать>
своих чад и наследников. Все это - в зависимости от тех установок и
лозунгов, которыми на текущий момент снабдили <народные массы> дежурные
сильные мира сего - грызущиеся между собой насмерть, за власть и деньги,
хищные гоминиды.
Неоантропы преимущественно имеют дело с Природой, занимаются наукой,
техникой, духовными поисками и находятся всегда в состоянии
интеллектуального отстранения от окружающей их <мировой грызни>. В прошлом
именно такие люди могли быть святыми, пророками: Это - и многие ученые,
философы: Познание Мира и себя стало для них путеводной звездой. Но в
большинстве своем - это честные, не тщеславные люди: <истинно великие люди
проходят по жизни незаметно>. И нравственный прогресс осуществляется именно
посредством неброской деятельности таких людей, признающих Высший Смысл Мира
(или же - относящихся к жизни с тихой грустью), а отнюдь - не усилиями
властолюбивой, мстительной, злобно-веселящейся хищной сволочи.
Но и в самые гуманные духовные и интеллектуальные области человеческой
деятельности не преминули затесаться хищные гоминиды. Это именно от них
исходит вся религиозная нетерпимость, конфронтация вер и конфессий, ибо в их
руках - все властные иерархические структуры официальной церковности. Их же
ловких рук и хитрых голов порождение - обильная пена вездесущего
шарлатанства. Ими же организовано и изуверское сектантство с мрачной
<зияющей вершиной> сатанизма. Суггесторы же, подвизавшиеся на ниве науки,
<осчастливили> среду научных поисков с полнейшим пренебрежением к
последствиям своей <научной деятельности>, как в технической области
(надвигающаяся экологическая катастрофа), так и в гуманитарной, где тоже
имеются свои <вершинные достижения>: всемирно известные изуверские
эксперименты над людьми в концлагерях времен Второй мировой войны и -
засекреченные - в нынешних <научно-медицинских> испытательных центрах.
Таким образом, основное, кардинальное различие людей и разделение
человечества происходит не по расовым или национальным признакам,
предстающим в видовом ракурсе второстепенными. Существуют белые и черные
палеантропы-сверхживотные (суперанималы, неотроглодиты), желтые и цветные
суггесторы, американские и русские неоантропы, а также - диффузное
большинство всех стран и народов. Численное соотношение этих четырех видов
во всех сообществах различно, что и определяет степень (зачастую - лишь
потенциальную) воинственности, хитрости (коварства), миролюбия и разумности
нации, народа, племени, государства...
Красивый тезис "все люди - братья" тоже нуждается в значительной
корректировке. Предание о Каине и Авеле можно - с известной натяжкой -
считать позднейшим метафорическим обобщением реальных событий перехода людей
к убийству себе подобных. И рассудок, таким образом, оказывается не чем
иным, как порождением братоубийства. Картина человеческой истории написана
реальной братоубийственной кровью и никак не просыхает от все новых и новых
мазков многочисленных художников - как "любителей", так и "профессионалов".
Но все же степень "родства" братьев человеческих необходимо признать
различной. И различия в "дальности" этого родства более значительны, чем те,
которые могли бы быть вызваны наличием или отсутствием какого-то гена, типа
недавно открытого американскими учеными некоего "гена агрессивности". Речь
идет об очень большого масштаба расхождениях, ибо даже немотивированная
агрессивность хромосомных (!) мутантов с кариотипом XYY -и та не идет ни в
какое сравнение с теми сущностными различиями (можно считать - и гено-, и
фенотипическими), которые имеются между хищными и нехищными человеческими
индивидами, позволяющими говорить об их этической несоизмеримости. Имеется
скорее всего некая устойчивая наследственная структура, как минимум
супергенный комплекс, обуславливающий данные видовые различия.
К сожалению, человечество легкомысленно поддалось обманчивости внешних,
"оберточных" расовых признаков, в результате чего зоологический примитивизм
расовых теорий, оголтелое неприятие физиологических и культурных своеобразий
этносов заслонили и надолго отвлекли внимание людей от сущностных,
кардинальных различий между людьми. И если расовую неприязнь можно как-то
если и не оправдать, то хотя бы объяснить личностным бескультурьем и
общественной неразвитостью, то между порядочным, честным человеком и
садистом - убийцей его детей необходимо уже провести четкую (видовую!)
границу, будь они даже и одной национальности. Люди могут больше не искать
причин своей адской жизни - воистину, черт у них за плечами! В прежние
времена хищных особей среди людей было в процентном отношении гораздо
больше, нежели сегодня, и насилие являлось привычным и будничным занятием
для обществ. Чем дальше в глубь веков и тысячелетий мысленно переноситься,
тем более страшные повседневные взаимоотношения людей предстают перед
глазами. Убийства, каннибализм, человеческие жертвоприношения, в том числе и
детские, - рядовые заботы дня. Впрочем, еще и совсем недавно мало кого
ужасал сам факт существования войн в мире, а пацифизм считался (и многими до
сих пор считается) диковинным чудачеством и несомненным признаком
отсутствием мужества и патриотизма. Все ужасы исторического времени при всей
своей изощренной жестокости и крупномасштабности являются все же
второстепенными по отношению к фоновому прогрессу человечества.
Собственно, историческое время, как и пресловутый прогресс, в первую очередь
характеризуются непрекращающимся взаимоистреблением хищных видов с
обширнейшим включением в "их борьбу" в глобальном масштабе и нехищных людей
- в подавляющем большинстве своем конформных и/или подневольных. Это
взаимное уничтожение хищных гоминид (главным образом - суперанималов, ибо
суггесторы всячески приспосабливаются и в почти любых условиях ухитряются
найти для себя те или иные выгоды) постепенно снижало кровожадность
человечества, но все же происходило это слишком медленно, и люди никак не
могли начать достаточно скорый выход из своего, поистине, звериного
состояния. И все интеллектуальные достижения человечества с неизбежностью
печальной закономерности обращались и обращаются до сих пор ему же и на
пагубу, что впервые было отмечено Ж.Ж. Руссо.
Переломным моментом в этом "исходе" человечества стало появление заповеди
"не убий". Это был, в сущности, первый легальный лозунг нехищных людей. Хотя
он и не претворился в жизнь, да вряд ли это возможно в обозримом будущем,
тем не менее, "сдобрив" хищный принцип кровной мести "око за око", он создал
вполне социально одобряемый путь убийства во имя "добра", направленный уже в
значительной степени "по адресу", т.е. на хищных гоминид - этих
непосредственных инициаторов конфликтов, что и стало для них роковой точкой:
начался бесповоротный и безудержный процесс падения их численности (падеж
поголовья).
Отмеченный момент в развитии человечества К. Ясперс определяет как "осевое
время, таинственно начавшееся" почти одновременно в течение немногих
столетий (от 800 до 200 гг. до н.э.) в Китае, Индии и на Западе, когда
возникает новое осознание человеком своего бытия и самого себя. "В осевое
время происходит открытие того, что позже стало называться разумом и
личностью"[6]. Эта "тайна одновременного начала осевого времени" в
нескольких точках Земли видится Ясперсу поразительной и неразрешимой мировой
загадкой вселенского масштаба.
Более правомерной видится постановка этого вопроса в совершенно иной
плоскости: до какой же степени недоумно человечество, что так поздно и
почему-то всего лишь в трех-четырех местах Земного шара прорвалось,
наконец-таки, осознание людьми (да и то - единицами!) ужаса того мира, в
котором они оказались, а точнее, который сами себе создали! Другими словами,
началось медленное-медленное рассеивание кровавого тумана "импринтинга
человекоубийства". Непосредственные "заслуги" людей в этом процессе
становления нового сознания предстают еще менее значительными, если учесть
решающую роль, возможно сыгранную во всем этом Высшими Силами Мира, такими
их "эмиссарами", как Моисей, Будда, Христос, Магомет... Характерная для начала 90х религиозная каша в голове. Предельно человеконенавистнические доктрины преподносятся как гуманистическое откровение. Это потом интеллигенция начнет читать библии и кораны и ужаснется, а пока она в розовом тумане.
[ Прибавление. Но как бы там ни было, нельзя не согласиться с Ясперсом в
том, что с "осевого времени" произошел самый резкий поворот в истории, и с
тех пор человечество движется одним курсом, не сворачивая с него, и по сей
день. Попытаемся же отметить некоторые вехи этого "большого славного пути",
вполне отдавая себе отчет в том, что примененная при этом описании методика
"галопом по Европам" дает лишь схематичный, штрих-пунктирный набросок, но
претендующий все же на объективность, в такой же степени, как утрированность
иной карикатуры не только не мешает сходству с оригиналом, но и зачастую
выделяет в нем главные, кардинальные черты.
Взаимное истребление хищных гоминид в войне Алой и Белой Роз позволило
Англии в значительной степени избавиться от зверской социальной составляющей
своего общества и первой в истории претворить в жизнь пра-демократию. Хищный
же костяк основного населения, будучи посажен на корабли, сделал Британию
"владычицей морей". Попутным ветром в этом "плавании" явился дух
пуританизма, ниспосланный с нелегкой руки женевского суперанимала Ж.
Кальвина на Европу послереформационных религиозных войн. Еще одной
стихийно-превентивной мерой, способствовавшей этому процессу, явилось и
отселение с "туманного острова" преступников в Австралию и Америку. Конечно
же, это вовсе не означает, что в моря и за моря отправлялись и отсылались
исключительно лишь хищные, но тем не менее, в значительной мере - именно
они. Поэтому власть имущие хищные гоминиды остались в Англии в таком ярко
выраженном меньшинстве, что они смогли даже допускать в свою среду
политических мятежников, т.е. оппозиционных суперанималов и суггесторов, что
было немыслимо в других странах из-за иного видового соотношения.
Значительная часть суперанималов и суггесторов Испании и Португалии также
отправились в Америку в послеколумбово время, что до самых недавних пор
прослеживалось в бесчеловечности многочисленных латиноамериканских
диктаторских и олигархических режимов, усугубленных противостоящими им,
возникающими как грибы после дождя, равнопартнерскими "освободительными
фронтами", возглавляемыми диктаторами-сменщиками. (Сейчас же похоже, что
всех таких "приятелей" больше заинтересовал наркобизнес.) Сама же Испания,
наоборот, смогла стать в свое время оплотом анархистов и республиканцев - в
каком-то смысле (к сожалению, лишь в теоретическом) антиподов авторитариев.
Деятельность "пиренейского филиала" Святейшей Инквизиции явилась
дополнительным - хотя и малоразборчивым - фактором в деле устранения хищных
гоминид на всем полуострове. Но в то же время, столь значительное снижение
агрессивной потенции общества объясняет относительную легкость установления
фашистских режимов в обеих метрополиях. Примечательно и то, что оба режима -
и Франке и Салазара - были лишь внутренне репрессивны, но не внешне
агрессивны.
В Скандинавии процессы взаимоистребления хищных гоминид приходятся на 900-е
годы и они довольно-таки скрупулезно зафиксированы в сагах и Эддах.
Достаточно вспомнить викингов-берсерков ("медвежьи шкуры"), в бою впадавших
в бешенство, подобное ликантропии или малайскому амоку. Они кусали щит,
выли, были нечувствительны к боли. А один из таких великих героев "стран
полнощных" не мог уснуть, если ему вдруг не удавалось приспособить себе в
качестве подушки голову очередного - убитого им в течение дня - врага. Столь
раннее и достаточно эффективное самоизбавление от подобных "героев"
позволило скандинавским странам занять прочные миролюбивые позиции. Так,
Швеция, довоевавшая, впрочем, до Полтавской битвы и еще чуть-чуть по
инерции, все-таки благополучно плюнула на все эти безумные дела и
провозгласила свой нейтралитет де-факто, причем даже раньше (на год)
Швейцарии, первой в мире оформившей "вечный нейтралитет" де-юре,
избавившейся от своего хищного балласта наиболее эффективно: "сбагрив" его
путем поставки наемников всей остальной Европе в течение XIV и XV веков.
Подобные же процессы - где раньше, где позже - происходили во многих странах
мира, но далеко не во всех; по большей части, они затронули
западноевропейские страны, что самым непосредственным образом сказывается на
их нынешней социальности. Так, во Франции эти процессы несколько
"запоздали", и хотя интенсивность "гильотинной прополки" Девяносто Третьего
года долгое время вызывала содрогание у слабонервных потомков (точнее, до
тех пор, пока не подоспели новые и гораздо большие ужасы), тем не менее ее
оказалось уже недостаточно для ускоренного выхода страны к т.наз. демократии, и для достижения приемлемого видового баланса в обществе потребовалось еще несколько военнореволюционных эксцессов - примерно по одному на поколение: 1812, 1831, 1848, 1871 гг., не считая "алжирской оттяжки", завершившейся уже в середине XX века ОАС- овским террором. Здесь и далее автор ставит знак равенства между пассионарностью и хищностью. На мой взгляд, необдуманно и напрасно.
В Италии борьба гвельфов и гибеллинов велась без "должного" размаха, как-то
даже театрально. К тому же, этой борьбой не был охвачен "дикий Юг" -
Королевство обеих Сицилии, за что страна ныне расплачивается сицилийской
саркомой Коза Ностры, давшей метастазы по всему миру. (Во Франции также
имеется подобный "корсиканский очаг", в свое время выделивший из себя
Наполеона.) Красные же Бригады "цивилизованного Севера" - это остатки не
погасшего и все еще чадящего костра Рисорджименто с его такими выдающимися и
знаменитыми "поленьями", как Д. Гарибальди и - "догоревший" в повешенном
кверху ногами состоянии - Б. Муссолини.
Самой "тяжелой на подъем" в Западной Европе оказалась Германия, которая так
и не смогла "внутренне растратить" себя, и пошла "внешним", дальним путем:
через триумф Тевтобургского леса, добитие Рима и тысячелетний бесплодный
"Drang nach Osten". К "пиршественному столу" раздела мира она пришла так
поздно и со столь горящими от неутоленного агрессивного голода глазами, что
О. Бисмарку не составило особого труда буквально за одно поколение
перековать немцев из нации сентиментальных "очкастых ученых" (успевших,
правда, создать химическое оружие) в нацию - мирового убийцу с двумя
страшными судимостями: Версальской и Нюрнбергской. Легкость отмеченного
перехода к агрессивности и его массовость объясняется повышенной диффузной
составляющей немецкого народа, сравнимой лишь с предельно выраженной русской
диффузностью. Столь знаменитые тевтонские качества: методичность,
дисциплинированность, аккуратность, тяга к порядку - есть следствие легкой
подверженности воспитанию и некритическому, беспрекословному восприятию
традиций, т.е. не что иное, как проявление конформности, послушания,
недалекости.
В этом плане немцы и русские "вычисляются" как народы, "равные по модулю, но
разные по знаку", или - в образах М.Е. Салтыкова-Щедрина - ухоженный
"мальчик в штанах" и "мальчик без штанов в луже". Именно отсюда происходит
их "притягательность и аннигиляционность" во взаимоотношениях. (Существующая
значительно большая взаимная симпатия американцев и русских "литературно"
сопоставима с дружбой Тома Сойера и Гекльберри Финна, а диффузность "средних
американцев" оформилась в виде придебильной наивности и толстокожей хамской
фамильярности.) Развязанные немцами две войны "против всех", при соотношении
сил и возможностей по самым радужным оценкам 1:3 и 1:5, соответственно, -
это по своей сути неотличимо от бесшабашного русского "авось". А начинать
два раза такое заведомо проигрышное дело - это тоже чисто русская
особенность, отображенная в пословице: "не за то отец сына ругал, что тот в
карты играл, а за то, что отыгрывался". Наиболее же иллюстративна и
доказательна в этом "международном равенстве" тождественность советского и
фашистского "социализмов" с мировым концлагерным замахом. Популярная идея, совок = третий рейх. До сих пор в ходу у либералов.
Население России (говоря о русском суперэтносе, состоящем - по классической
терминологии - из великороссов, малороссов и белорусов) представляет собой
обширнейшую диффузную группу с необычайно многочисленными неоантропическими
"вкраплениями". "Отечественных", т.е. собственно восточно-славянских
палеоантропов и суггесторов здесь всегда было очень и очень мало. Это
следствие не столько татарского погрома, сколько в первую очередь - далекое
эхо затерявшегося в глубинах веков начала первого тысячелетия н.э. некоего
"балканского эксцесса", по мнению историка В.О. Ключевского, заключавшегося
в конфликте с "волохами" (римлянами), и закончившегося исходом в
Причерноморье предков восточных славян. Заметная сниженность агрессивного
начала Руси чувствуется уже в ранних межплеменных княжеских усобицах, в них
отчетливо прослеживается "инерционная усталость"; и призвание варягов, как и
принятие "выдыхающегося", миролюбивого византийского православия - это
звенья все той же "балкано-волохской цепи". Но еще больше "отлили масла из
огня" события "послетатарские": вторичный исход на северо-восток и
ассимиляция еще более невоинственных племен "чуди" (чудных, не
сопротивлявшихся) - оформление великоросского этноса. (Славян в целом
отличает именно миролюбие, выделяются на общем фоне своей определенной
охищненностью лишь поляки, хорваты, да западные украинцы.) Которые не славяне. Численное доминирование диффузной составляющей населения России тривиальным образом объясняет все беды и несчастья этой страны-страдалицы. Острый дефицит
"аборигенных", национальных хищников заместился болезненным для нашего
народа внедрением суперанималов и суггесторов пришлых, приблудных: "гостей"
варяжских, тюркских, германских, еврейских, кавказских и пр. Единственное,
что было у всех у них общим, так это - наплевательское отношение к судьбе
столь необычайно удобного "субстрата": русского народа. (Наглядным
подтверждением сказанному является вопиющий факт: т.наз. "аристократия"
России презирала русский язык, брезговала! Так что своей подлинной
национальной аристократии, т.е. хищной и до какой-то степени стоящей именно
на националистических позициях, Россия никогда не имела.) Не так давно автор убеждает, что национальность и раса - ничто по сравнению с видовой принадлежностью. Здесь уже наоборот, даешь национальную элиту, из хищников - но своих. И поэтому, несмотря на неслыханные социальные потрясения - многочисленные войны, внутренние взаимоистребления и т.п. - подневольный образ жизни русского
населения не претерпел значительных изменений. Прирожденные рабы. Вместо продвижения по пути осознания свободы здесь происходили события, структурально подобные явлению "расклева" цыплят в инкубаторе, в диапазоне от бессмысленных и жестоких буртов (самый крупный и самый бессмысленный из которых - Гражданская война) и до всенародного обычая сгонять злость, вызванную административной
несправедливостью, на таких же точно бесправных окружающих бедолагах и
горемыках.
Преимущественная (т.е. подавляющая) диффузная однородность населения России
создала то, что в социо-кибернетической формулировке можно определить, как
"самонастраивающаяся на деспотию система". Но в то же время нельзя говорить,
что в России якобы нет собственных хищников вовсе, как таковых. (Подобное
полное отсутствие хищного компонента характерно для многих т.наз.
"реликтовых" народов: северных народностей, айнов, большинства племен
южноамериканских индейцев...) Тот же суггестор Г. Распутин даст сто очков
вперед любому Казанове. А знаменитый мерзавец Ванька-Каин - это же не
меньшая "гордость" России! И как можно забыть "скромного" извозчика
Петрова-Комарова, в годы НЭПа исправно зарубившего топором более трех
десятков своих седоков?! В сравнении с ним и сам Диллинджер меркнет! Но все
же их было всегда мало и не хватало для того, чтобы как бы "взяться за руки"
и создать некую "арматуру насилия" в обществе, характерную, например, для
"жесткого" Запада. Здесь же хищные гоминиды не могут даже "сцепиться" друг с
другом хотя бы в надежные шайки. Именно поэтому большинство банд в стране
обычно "южного направления", а основная ветвь преступности ползет по
относительно безопасным тропам коррумпированных структур власти. Российский
чиновник испокон веков - "прирожденный мздоимец". <Советская власть,
собственно, лишь расплодила эту паразитарную поросль до своих максимально
возможных пределов: начал погибать субстрат, на котором все это держится -
сам народ, в том числе и в первую очередь - великорусский народ. Нынешние
власти так же "свято" блюдут эти традиции. Сегодня так не решится сказать даже Новодворская.
Особенно ярко и очевидно проявились все эти аспекты именно сейчас, когда
сорваны покровы с механизмов геноцида российского народа и грабежа страны:
народ вымирает, а все богатства России уплывают на Запад. Наживается лишь
кучка паразитов-компрадоров, руководимая (= водимая за руку)
интернациональными хищными гоминидами. Да и эти все наши аборигенные
мафиозные образования, типа "люберецких", "суковских" и прочих удельных
группировок, организовались, как хорошо известно, преимущественно на почве
рэкета. А как бы там ни было, но чисто логически, рэкет, шантаж - это не
что иное, как нищенство, предельно наглая и целенаправленная его
разновидность. Наглый нищий - это тоже хищник. Травоядные нишия тихи и безропотны. Так что все нормально. Так что мало вероятно, что "наши" занимают в мире
организованной преступности какие-либо позиции кроме второстепенных или
вспомогательных. А широко рекламируемая т.наз. "русская мафия", орудующая на
Западе, "почему-то" сплошь представлена лицами с нерусскими фамилиями. Лишь
для роли, по-видимому, козла отпущения нашли одиозно русско-фамильного -
Иванькова (Япончика).
В том обстоятельстве, что Восток не подвергся подобным эффективным
"самовыбраковкам", коренится его принципиальное расхождение с Западом. Автор не удосужился поинтересоваться, на Востоке внутреннее месиво было пожестче европейского. И здесь же, кстати, можно видеть то, что позиция России не является
промежуточной между Западом и Востоком, но действительно - особой.
Традиционный Восток характеризуется в первую очередь повышенной долей
суггесторов. Герой восточных сказок чаще всего обманщик, т.е. суггестор:
Алдар-Косе, Ходжа Насреддин, Багдадский вор, в отличие, скажем, от
откровенно, "сказочно" диффузного русского Ивана-дурака. (Немецкий
Ганс-дурень оказался приставленным к надежному делу и ушел из сказок,
отправившись в социальную психологию, дав там своей роботообразной трудовой
дисциплинированностью необычайно эффектную иллюстрацию к главе
"Профессиональный кретинизм".) Отсюда проистекает повышенная жестокость (=
биологичность) восточных сообществ, удивительное для европейцев обесценение
человеческой жизни. (Дополнительным фактором охищнения восточного
менталитета является "наркокультура" - многовековая традиция употребления
наркотиков, подавляющих тормозные нравственные механизмы практически
полностью.) Обдолбанный дифф - это все равно дифф, а не супер. И действительно: суггесторному - артистичному и коварному - Востоку трудно "встретиться" с эгоистичным, логичным Западом. В этом плане Востоку ближе и "понятнее" Россия с ее парадоксальностью и непредсказуемостью. Но все же пророчество Р. Киплинга, перенесшего "встречу" Востока и Запада в "никогда", скорее всего носит характер более поэтический, нежели социологический. И подтверждением этому может послужить Япония.
Уже стало традиционным и общепринятым утверждение о том, что милитаристская,
агрессивная страна "восходящего Солнца" была успешно в свое время переведена
на рельсы демократии при помощи мудрой экономической и политической методики
США. Не отрицая важной роли американского "патроната" в японском вопросе,
следует все же учесть и тот немаловажный вклад, который внесли в дело
"умиротворения" послевоенной Японии многочисленные - долетевшие до цели -
камикадзе, а также наиболее фанатичные самураи, отдавшие решительное
предпочтение харакири перед перспективой жить в пусть и процветающей, но
"опозоренной" стране.
До некоторой степени показателен в этом же плане и пример Индонезии,
добившейся длительного "притихшего" состояния этаким местным, довольно-таки
"экзотическим" вариантом Варфоломеевской ночи: откровенно варварским
избиением - убийством (по большей части - бамбуковыми палками) не менее
полумиллиона коммунистов по всей стране во время смещения одуревшего от
власти самовлюбленного суггестора А. Сукарно.
Остальной же Восток остается традиционно консервативным. Но все же различия,
и весьма существенные, имеются. Индия удерживается в прочных клетках четырех
с лишним тысяч каст, и волнения коснулись лишь северных (мусульмане,
требующие создания пропакистанского Халистана на месте нынешних штатов
Ассам, Пенджаб, Джамму и Кашмир) и южных (проланкийские тамилы) окраин.
Практически однородный Китай не менее прочно удерживает свой метамиллиард
(за исключением "крошечного" тайваньского 20миллионного осколка)
несокрушимой и легендарной мандарино-командной системой. Китай раздирается внутренними противоречиями. Чего стоят уйгуры, не ударят в грязь лицом маньчжуры и т.д. Автор не интересовался, писал наобум.
Положение же в остальных, в основном мусульманских, регионах Азии и Северной
Африки совершенно иное. Институт гарема, даже и лимитированный некогда
Мухаммедом в отношении допустимого количества жен, настолько увеличил
процент хищных гоминид (главным образом - суггесторов), что здесь стали
возможными необычайно затяжные вооруженные конфликты. К настоящему времени
достаточно надежно "отстрелялась" лишь Турция, на что ей потребовалось около
половины тысячелетия: на весь период от усиления экспансивной агрессивности
до достижения величия Блистательной Порты и постепенного ее спада до фазы
"умирающего Османа", за чье наследство ожесточенно билась вся Европа.
Это не считая "выхода из игры" Персии, которая "затихла" (и надолго: до
пришествия аятоллы Хомейни) еще до новой эры, заодно со своим двухвековым
"спарринг-партнером", классическим представителем "детства человечества" -
Грецией, которая настолько сама себя измордовала в своих, и впрямь по-детски
жестоких и неразумных, межполисных войнах, что уже не смогла подняться на
ноги самостоятельно. Лишь 500-летняя османская инъекция, помимо сплошного
"обрюнетивания", добавила новейшим грекам и солидную дозу хищности,
оказавшуюся достаточной для ведения освободительной борьбы (против
"доноров"), для участия в двух Балканских войнах, в двух мировых, для
установления собственной фашистской диктатуры и активного сопротивления
фашистам же (Италии и Германии). Наконец, это внушительное героическое пламя
истощилось и - перед тем как ему погаснуть - завершилось яркой вспышкой
правления хунты "черных полковников" и агрессией против Кипра.
Остальной же Ближний Восток пока еще полыхает: многолетняя бессмысленная
война Ирана с Ираком, нелепые междоусобицы палестинских формирований,
разоренный Ливан, недавно вновь "ненадолго подключался" Ирак. И все эти
противоборства, по-видимому, - всерьез и надолго. Они соответствуют затяжным
западно-европейским взаимоистреблениям Семилетней, Тридцатилетней и
Столетней войн. С тем, правда, отличием, что здесь существуют дополнительные
"паровыпускающие" факторы. Во-первых, - международный терроризм, в
значительной своей части имеющий именно "арабо-мусульманское исполнение".
Здесь имеются и богатые исторические традиции, достаточно вспомнить
государства корсаров, Алжир и Тунис, пережившие в XVII столетии золотой век
- "освященного" и санкционированного властью деев и беев пиратства,
наводившего ужас на судоходных морских путях от восточного Средиземноморья
до Исландии. В наше время эту традиционную эстафету наводить ужас на
международных транспортных линиях приняла было соседняя Ливия под властью
чудаковатого суггестора М. Каддафи. Вторая же сублимация хищности - это
"торговая жилка" арабов, родственная у них с еврейской. Кроме всего,
обладание огромными нефтяными запасами превратило представителей высших
слоев многих арабских сообществ в откровенно паразитарных сибаритов, больше
обеспокоенных расширением своих гаремов, чем границ собственных государств.
Конечно же, в "арабских делах" необходимо учитывать и израильский фактор,
явившийся необычайно эффективным катализатором всех тамошних трагических
событий. А евреи вновь оказались в парадоксальной, "обоюдоправой" ситуации -
ни логически, ни в понятиях международного права, не разрешимой.
На положении дел южнее Магриба и Египта - в Черной Африке - сказалось в
значительной мере то обстоятельство, что некогда, в печально известные
времена работорговли, американские бизнесмены, занимавшиеся этим хлопотным,
но зато высокоприбыльным делом, невольно проводили селекцию. Они вывозили по
большей части именно диффузный вид, т.е. предпочитали скупать невольников,
отличающихся послушностью и физической выносливостью, а потому - по расчетам
"стихийных евгенистов" - наиболее пригодных для принудительных плантационных
работ в стране Свободы.
Диффузность американских негров прослеживается в значительной сглаженности
расовых отношений в сильно национально смешанных странах, типа Бразилии.
Кроме того, она "подсматривается" и в более "уютной", домашней форме: в ярко
выраженном матриархате негритянских семейных отношений в США. В то же время
столь значительное уменьшение диффузного населения (с учетом массовой гибели
невольников в корабельных трюмах на их пути к рабству) в основном на
западном побережье Африки усилило и ожесточило позднейшие
внутригосударственные и межплеменные распри в сообществах Черного Континента
при освобождении его от колониального сдерживания социальных процессов.
Мали, Гана, Конго, Нигерия, Ангола, Либерия... Бывший Невольничий Берег... Как ни крути, а расовые факторы тоже есть, доказано и передоказано, что нигры тупее людей на 15-20 п. IQ.
США в этом плане правильнее будет именовать Соединенными Штатами Мира -
этаким уже общечеловеческим, всемирным "предохранительным клапаном"
агрессивности: с учетом невероятного размаха в них преступности, а также
предоставления "равных возможностей" сублимированным, просоциальным ее
формам. Это есть следствие того, что Штаты были образованы откровенно
преступным путем и в значительной степени - преступниками. Население "СШМ",
состоящее практически из всех национальностей Земли, в таком ракурсе видится
рисковым обслуживающим персоналом этого "космополитического злоотвода".]
Таким образом, древняя, "осевая" псевдодоктрина борьбы Добра и Зла извечного
противостояния Света и Тьмы стала первым шагом к разумному объяснению
смертоубийственного людского общежития. И эта система четкого,
"черно-белого" разделения ответственности за творимое людьми зло на Земле и
ловкое перекладывание вины за это на недосягаемые плечи Высших Сил стала
действенным корректором направленности агрессивности хищных гоминид на них
самих же. Одновременно, она явилась и потворствующим насилию фактором, во
многом снимающим с человека ответственность за его деяния, и лишь
малоэффективно стращающим его потенциальным потусторонним судом и возмездием
- в виде геенны огненной или же местной, земной расправой с помощью
"челночно-рыскающего" механизма кармы, напоминающего зачетную систему
трудодней в сталинских колхозах. В итоге эта борьба дошла до всемирного
противостояния и глобального масштаба конфликтов, а имманентно присущая
определенной части человеческого семейства предельная агрессивность - эта
страшная родовая отметина Homo sapiens - оказалась прикрытой величественной
завесой, за которой процессы взаимоистребления людей вместо затухающего
характера приобрели резонансный размах с непредсказуемой и посейчас
амплитудой.
Самоистребление хищных гоминид наиболее "выгодно" для цивилизации в формах
дворцовых переворотов, "битв коридоровых", династических отравлений и
удушений, светских дуэлей, клановых гангстерских ночных перестрелок на
пустырях и т.д. и т.п. Но крайне болезненно для обществ привлечение к этому
их "коронному" занятию народных масс, что как правило ведет к войнам и
революциям со всеми вытекающими из них страшными последствиями. (Достаточно
вспомнить недавние события в Руанде, миллионы погибших, покрывших слоем
трупов поверхность озера Виктория, в спровоцированной местными князьками
межплеменной бойне.) Христианская идея о непротивлении злу насилием по сути
дела является как бы попыткой выявить конкретные источники "зла". То есть
если бы нехищные люди не поддавались влиянию агрессивных лозунгов и
саботировали приказы хищных гоминид, то зло повисло бы в воздухе буквально -
акустическим образом: вместо войн и революций раздавались бы лишь
непотребные призывы злобно-мерзких существ. Автор сам пишет - интердикция непреодолима для диффов. Зачем писать благие пожелания, которые нереализуемы? "Отойти от зла - сделать благо". Насилие же лишь порождает новое насилие, и при этом низводятся на животный уровень участвующие в развязанных конфликтах и нехищные люди, поневоле втянутые в них в силу естественных чувств самообороны, мести за близких и аффективной ненависти, вызванной видом страданий безвинных и беспомощных людей.
Пользу отказа от насилия прекрасно иллюстрирует раннее христианство. То,
чего удалось ему добиться с помощью непротивления и всепрощенчества, никогда
не удалось бы достичь путем конфронтации. "Благодаря непротивлению христиане
проникли всюду, хотя и имели всегда возможность отомстить: в одну только
ночь и с несколькими факелами" [7]. Не менее яркий пример достижения высокой
цели - независимости родины - с помощью непротивления явили миру индусы,
вдохновляемые Махатмой Ганди.
Человечество должно стыдиться своего "героического" прошлого, как стыдятся
вчерашней пьяной безумной драки с брато-, отце- и детоубийствами. Необходимо
немедленно снять историю с пьедестала Науки и изучать ее подобно истории
болезни: вдумчиво и мудро.
В этом плане видится реальным полный и решительный пересмотр оценки всех
событий всемирной истории (и вообще - мира человека) под таким новым углом
зрения - "не умножающим сущности без необходимости". Для осуществления
подобной ревизии человеческих деяний и всесторонней переоценки самого этого
"субъекта" истории - самопровозглашенного "царя природы" - потребовалось бы
собрать обширнейший "консилиум": рабочую группу честных ученых самых
различных специальностей и областей знания. Некий прецедент создания
подобного научного коллектива по пересмотру и систематизации, - правда,
несравнимо более "податливого" предмета, - это знаменитая анонимная группа
Н. Бурбаки (столь же необычайно пестрая, как и компетентная), некогда
переписавшая в едином ключе математику.
Прошлое человечества нуждается лишь в объяснении, но ни в коем случае оно не
может заслуживать ни оправдания, ни тем более - возвеличивания. Но столь же
неуместен и беспристрастный подход, наиболее естественно - содрогание!
Прославление же героизма убийц - это не что иное, как культивирование "зла"
и его зеркальной разновидности: "ненависти против зла" (что, в принципе,
одно и то же), ибо смелость, героизм, самопожертвование во имя "спущенных
сверху" маловразумительных идеалов и смутных целей, к тому же оказавшихся в
истории человечества на 99,9 % ложными, лживыми и преступными, - все это
видится неприкрытой провокацией перманентного, поочередно "справедливого",
насилия. Это же явное безумие: швырять из вырытых ям гранаты-лимонки в
других людей, какими бы лозунгами при этом ни руководствоваться! Толстовцем хорошо быть в мирное время в мирном месте. Но они быстро перековываются в соответствующих обстоятельствах. И гранаты становятся просто инструментом, и идеалы - вразумительными. Понятно, что такая позиция выглядит ныне совершенно несвоевременной, ибо практически невозможно будет ни в настоящее время, ни ближайшим поколениям отрешиться от таких представлений, как патриотизм, героическая история предков, - выстрадавших "региональное" Будущее. Но все же когда-нибудь придется и отдать дань прошлому - молча и скорбно преклонившись перед ним, но и начать новую жизнь - такую, чтобы перед потомками уже не могли вставать подобные
неразрешимые нравственные антиномии.
В настоящее время самым престижным и относительно безопасным местом
отправления насилия является бесконтрольная власть. Процесс оттеснения
предельно жестоких и откровенно безрассудных хищных гоминид от власти и
контроль за действиями власть имущих в свое время был начат на Западе.
Вернее, от власти были отстранены почти все суперанималы (ушедшие в мир
т.наз. организованной преступности), и их сменили расчетливые и коварные
суггесторы. А к незначительным постам получает доступ и диффузный вид, - те
его представители, которые удачно вписываются в канву интересов верховных
правителей (в основном от них требуется послушность, нерассуждающая
готовность к исполнению любых приказов).
Взаимоистребление хищных гоминид переместилось здесь на поверхность
общества. Гангстерам, насильникам всех "родов войск", проходимцам всех
мастей предоставлено обширное поле деятельности, но точно так же может быть
обилен и "урожай". Все эти максималисты человеконенавистничества,
нравственные монстры сосуществуют с обществом, и хотя подобное соседство
болезненно для социального организма, но тем труднее оказать на него
кардинальное воздействие.
В тоталитарных же обществах все наоборот. Хищные гоминиды не имеют
возможности безнаказанного совершения насилия нигде, кроме как находясь в
коридорах власти. И они с неотвратимостью продвижения чудовищ там и
оказываются. Если, конечно, - не в тюрьме; но, к сожалению, как и всякий
счастливый исход событий, подобное случается реже. Пробравшись к власти,
хищные гоминиды проводят политику, которая изнутри корежит сознание людей и
всего общества, хотя внешне все может быть прикрыто косметикой псевдореформ
и социальные витрины украшены муляжами благоденствия. При такой зависимости
большинства населения от принудительных мер и произвола авторитарных
бесконтрольных властей у людей порождаются такие психологические свойства,
как пассивность, озлобленность, неуважение к человеческому достоинству и
т.п. "духовные богатства".
Собственно, такой размах преступности на Западе означает лишь то, что
большинству "оппозиционных" хищных гоминид нашлось занятие "по душе" вне
структур государственной власти, и их по мере сил и возможностей отлавливают.
Но естественно, что они все же никогда не оставляют своих попыток пробраться
к рычагам власти на любом возможном уровне. Это даже можно считать
программой-максимум, сверхзадачей преступного мира (как бы "дело реставрации
власти суперанималов"). Достаточно вспомнить все те многочисленные случаи
захвата власти уголовниками-диктаторами, озверелыми хунтами, не говоря уже о
всепроникающей коррупции, доходящей до "сиамско-близнецового" сращивания
государственных структур с мафиозными, и делающей жизнь "свободного мира" (а
теперь, и в еще более неприкрытой форме, уже и жизнь нашего "реформируемого"
несчастного экспериментального общества) похожей на некий муравейник -
полностью, насквозь пронизанный преступными, корыстными ходами.
Так что никогда нельзя обольщаться на счет тех, кто стоит у власти. Даже в
самом "лучшем случае" там могут находиться лишь более ловкие и искусные
"делатели хорошей мины". Важное заявление. Если бы автор его сам дальше не забывал, расписывая светлое будущее, где овцы пасут волков. И несомненно одно: во всех этих "лабиринтах власти" всегда снует редкая сволочь - исключительно свободная от каких-либо моральных устоев, но "зато" необычайно жестокая, публика. Это всегда может
быть чревато самыми страшными последствиями, ибо среди этой
"административно-командной своры" действительно немало таких субъектов,
которые были бы и впрямь не прочь полюбоваться гибелью человечества ("малый"
прецедент подобного представления был уже некогда создан Нероном, в
"драматургических целях" устроившим пожар Рима). Внутренний мир любого
представителя этого мрачного хищно-гоминидного контингента откровенно
чудовищен. И поэтому авторитарность, "волю к власти" (как и саму власть)
необходимо рассматривать как бич номер один для человечества!
ДИФФУЗНЫЙ ВИД: ЧЕЛОВЕК РАЗУМНЫЙ
Простота хуже воровства. (Русская пословица)
Смотрите на этого человека: свободный, он бежит в ярмо! (Дхаммапада: 344)
Основным отличительным признаком диффузного вида является внушаемость, или в
осовремененном расхожем звучании - конформность. К диффузному виду относится
и т.наз. "нонконформист" (упрямец), "самостоятельность мышления" которого
является все той же конформной установкой, но только более ранней, и потому
более сильной, доминантной, и проявляющейся в нежелании переменить однажды
усвоенную точку зрения в том или ином вопросе, даже и несущественном. Вот
эта-то внушаемость, легкая поддаваемость суггестии, будучи фундаментом
рассудочного поведения, дает возможность провести корректную границу между
человечностью и антропоморфным зверством, и попытаться уточнить и само это
весьма расплывчатое понятие "человек".
Понятие какой-либо нормы в применении к человеку и его поведению слишком
неустойчиво. Это сейчас асоциальная психология подразделяется на
криминалистическую и патологическую дисциплины из необъятного спектра
всевозможных направлений психологических исследований. В прошлом же
преступники и умалишенные не подразделялись и содержались вместе, т.к.
сводились к общему знаменателю: ненормальному поведению, то есть нарушению
принятых в обществе норм. Это, ухваченное некогда, непосредственное
сходство, как и выработанное на его основе общественное мнение, оказываются
на поверку не такими уж и наивными. Действительно, психические расстройства,
более чем кому-либо, присущи именно хищным гоминидам, но в еще большей
степени - межвидовым гибридам. Недаром эту очень удобную для расправы с
оппозицией практику стихийно возрождали, "брали на вооружение" и в наше уже
время власть предержащие многих стран (грешило этим далеко не только
советское руководство) в форме отправки на "лечение" в психиатрические
заведения инакомыслящих, несогласных с существующим режимом - т.наз.
диссидентов, в большинстве своем тоже являющихся хищными или межвидовыми
гибридами. Так грешило или правильно делало? Или правильно делают, отправляя предателей в психушки в США, а в СССР этим грешат? Нет ответа.
Что же такое "ненормальное поведение"? Это - невозможность корректировки
извне действий индивидов. Следовательно, ненормальное поведение - это
невнушаемость! И это определение, введенное Б.Ф.Поршневым, справедливо для
любой эпохи, для любого общества. "Что именно внушается, какие нормы
поведения, речи, мышления - все это исторически изменчиво" [1].
Невнушаемость может проявляться либо как невменяемость сверхактивного
маньяка, либо как недоступность кататоника. Эти два полюса характеризуются
непроницаемостью для антропических сигналов, т.е. для средств
вербально-смыслового воздействия. Неукротимость, упрямство предельной
степени - с одной стороны, и недоступность, пассивность - с другой. Таким
образом, нормальный человек должен подвергаться суггестии, он идет на
контакт, находясь в относительно узком диапазоне между двумя этими
крайностями - полюсами невнушаемости. Вот эта-то полоса в спектре
невнушаемости, неконтактности и характеризует "человека разумного разумного..." ("homo sapiens sapiens" - по самой новейшей научной таксономии).
И поэтому ответ на вопрос о том, можно ли считать человеком невменяемого
фанатика, непререкаемого властителя, непреклонного неустрашимого вождя или
полководца и т.п. "несгибаемых" авторитариев, однозначен: НЕТ! Ибо это не
что иное, как проявление поведения именно нечеловеческого! Либо это
психопатия, болезнь мозга, и она тогда поддается медикаментозной
корректировке (за исключением явных клинических случаев, обусловленных
экзогенными факторами: опухоли, травмы), либо это - видовое поведение
палеоантропов и суггесторов, и ничто уже не изменит их установку.
Нормальное для палеоантропов (неотроглодитов) поведение, базирующееся на
смертоносной агрессивности, с человеческой точки зрения действительно
предстает как несомненное поведение животного, но только обладающего
способностью к рассудочной активности. Или, более точно, как уже говорилось,
это - сверхживотное (суперанимал). Для них, кстати, существует и хлесткое
народное определение: НЕЛЮДИ, - уже предельно точное, ибо несет в себе и
обязательный оценочно-негативный моральный смысл: это существо страшнее
любого животного, это чудовище из чудовищ! Поведение же суггесторов,
способных изображать как поведение людей ("затаиваться", маскироваться), так
и имитировать повадки палеоантропов-суперанималов ("нападать", раскрываться), необходимо определить, как оборотневое, или псевдочеловеческое. И эта жуткая "позиция оборотня" занимается ими подсознательно, для них она естественна, не требует никакого научения и потому так успешна. "Врожденный артистизм", "патологическая лживость" - вот лишь некоторые ее признаки.
Видовое поведение медикаментозно не корректируется, возможно лишь полное
подавление всех внешних признаков хищной активности, да и то - при помощи
лошадиных доз депрессантов, "обездвиживателей". Важное заявление. Если бы только автор его не забывал, говоря о действии алкоголя и дури. Другими словами, даже
современные психотропные средства - транквилизаторы, нейролептики и т.п. -
не смогли бы оказать существенного воздействия на поведение одиозных
исторических фигур, были бы бессильны в изменении их поведения, как не
затрагивающие их этических установок. Так что с человеческой (!) точки
зрения все эти расторможенные Александры и Петры Великие, разгениальные эти
Наполеоны, как и бесноватые дуче=фюреры-Гитлеры, заслуживают - сообразуясь с
нравами тех эпох, в которых орудовали вышеозначенные чудовища - содержания в
клетке, в яме на цепи, в тюрьме замка Иф, да в мюнхенской психиатрической
клинике, соответственно.
[ Прибавление. Нужно отметить, что попытки объявления кого-то из людей
не-человеком в настоящее время общественным мнением пресекаются. Причем
делается это предельно некорректно, скорее эмоциональным, нежели логическим
способом. То есть декларируется, что подобные "негуманные" утверждения могут
исходить лишь от индивидов, которые сами не могут даже претендовать на "высокое" звание человека. И таким образом, получается, что так или иначе, но "люди нечеловеческого формата" все-таки существуют! И это неуместное табуирование существует даже вопреки тому, что человеческое общежитие прямо-таки кишмя кишит чудовищными фактами и кровавыми последствиями жуткой деятельности всех этих монстров в человеческом обличье.
Так, и данную концепцию иные из читателей уже "окрестили", как "этический
расизм", что вряд ли верно. Ибо расы, по определению, - это всего лишь
подвиды, разновидности, между которыми еще не возникло т.наз. репродуктивной
изоляции. В нашем же случае речь идет именно о видах. Кстати, в
популяционной генетике есть очень схожее понятие: морфологически сходные,
даже внешне неразличимые, виды-двойники, в течение долгого времени
считавшиеся идентичными. И лишь специальное тестирование позволило выявить
существенные различия между такими видами-двойниками. Есть все основания
полагать, что и человеческие виды тоже станут вскоре надежно
идентифицироваться, распознаваться: возможно, напр., средствами современной
позитронной томографии коры головного мозга.] Таким образом, диффузный вид и
является, собственно, "человеком разумным", хотя в точном смысле своей
таксономии (а согласно ей, человек теперь аж "дважды разумный"!) его
поведение таковым, т.е. действительно разумным, никогда не являлось и не является до сих пор. В силу своей предельно выраженной конформности, диффузные люди на протяжении всей человеческой истории всегда и везде пребывали в полном распоряжении хищных видов - сверхживотных и псевдолюдей. И это безумное распоряжение "человеком разумным" было действительно полным буквально: диффузный вид у них шел в ход полностью - "с потрохами"! Это именно диффузный человек строил на своих костях каменные пирамиды и мраморные дворцы для хищных владык. Это именно его тело использовалось в качестве "пушечного мяса" в батальных забавах и ратных утехах хищных властителей.
Диффузный вид наиболее плодовит, это - его второе качество, которое
"культивировалось" в нем наряду с внушаемостью. Кроме того, он мало
подвержен влиянию таких причиндалов хищных видов, как "любовь" и "каноны
красоты". "Стерпится - слюбится", "с лица воды не пить" - таково примерно
сексуальное кредо диффузных людей. Всем этим объясняется повышенная,
опять-таки "малоразумная", рождаемость в беднейших условиях, что стало
основной - причиной демографического взрыва, который есть не что иное, как высвобождение диффузной и неоантропической составляющих человеческого семейства - собственно, именно людей - из смертельных тисков суперанималов и суггесторов. Ведь и войны, и репрессии, и эпидемии, и голод - все это следствия жутких общественных и жизненных условий, создающихся с трагической неизбежностью при господстве хищных гоминид, при претворении в жизнь (точнее, "в смерть") их "морали господ", тождественной полному аморализму.
Термин "диффузный" охватывает и дополняет понятие конформности - с внешней,
поведенческой стороны. Если конформизм - это способность легко верить власть
имущим лгунам и другим "авторитетам", то диффузность - это уже "претворение
этой веры в жизнь": всегдашняя готовность (после небольшого раскачивания) маршировать в нужную хищным гоминидам сторону. Отсюда и необычайная адаптируемость этого вида практически к любым условиям - по большей части
жутковатым; их способность проникать, "диффундировать" в любые социальные
щели и приспосабливаться к ним, влачить существование в самых невероятных,
предельно дискомфортных - и психологически и физиологически - социальных
средах, безо всякого желания изменить их или вырваться оттуда.
Конечно же, это не может не иметь трагических сторон: при всяких "переходных
процессах" или "периодах адаптации" люди в невероятных количествах гибнут,
но. в итоге, оставшиеся в живых привыкают ко всему. Задним числом они иногда
способны удивляться тому, как это они только могли так раньше жить, хотя их
"улучшенное", новое положение опять-таки имеет свою, незамечаемую ими уже
теперь, чудовищную составляющую. Хуля умершего тирана, они носятся, как с писаной торбой, со следующим, лишь потом спохватываясь, что и "так жить нельзя" тоже.
Они точно так же способны на хищное научение, как и на любое другое. Именно
это смазывает общую видовую картину человечества: хищно ориентированные
диффузные люди загораживают собой истинных хищников, подобно тому, как
подзуживаемая толпа растворяет в себе "серых иерархов" - подстрекателей. В этом как раз и заключается то важное обстоятельство, что при открывшихся перед диффузными людьми честных позитивных путях, они непременно последовали бы и по ним.
Так что есть достаточно определенная уверенность в том, что по устранении
хищной социальной среды диффузный человек точно так же пойдет и к нормальной
человеческой жизни, хотя, возможно, и с большей долей сопротивления, чем, например, та, с которой он неосознанно противился тому, как его большевистской "дубиной загоняли в земной рай", который оказался, после более чем 70 лет проверки на соответствие с "материально-техническим заданием", действительно построенным в проектируемом месте, т.е. на Земле, но только - адом! Похоже на выдержку из церковной брошюры. Интересно, нормальная человеческая жизнь, выходит, для диффа не очень-то привлекательна, придется дубину еще тяжелее большевистской доставать, чтобы его туда гнать. "Твердая рука" у безумной и безнравственной "головы"
неизбежно покрывается кровью безвинных, никому не нужных, напрасных жертв.
[ Прибавление. Здесь кроется некий парадокс: на умное дело диффузных людей
уговорить труднее, чем подбить на дурость, она им "ближе и роднее". Именно в
этом обстоятельстве состоит горькая обоснованность "необходимости твердой руки" властей по отношению к "неразвитому, темному" народу, в противном случае он полностью "распоясывается" - понятно, "под руководством" оппозиционных неотроглодитов и суггесторов. Хотя, в принципе, требуется лишь время, чтобы дать людям возможность "перебеситься", а изолировать и устранить требуется лишь хищных организаторов преступлений и беспорядков, но власти никогда этого не делают, и "вовремя" (это их тактический ход!) "закручивают гайки", вводя ту или иную диктатуру.] Нужно всегда отдавать себе отчет в том, что диффузный вид - собственно, народ - является большинством человечества, и именно он и есть единственный гарант и основа
будущего. Бараны мы, нас миллион голов. Когда это численность последователей являлась синонимом истинности? И более многочисленные виды вымирали в одночасье, а выживали единицы. И если это будущее у человечества состоится, то только благодаря
выходу диффузного вида на неоантропический уровень, и первым шагом на этом
пути должен явиться полный отказ от хищного научения. Но, к сожалению,
удивительные конформно-адаптивные (= диффузные) свойства этого вида пока что
способствуют ему в хищном научении, под которым понимается подражание
(завистливое или вынужденное) поведению хищных видов. Но получается это у
них очень плохо (что и хорошо!), поэтому таких диффузных "выучеников" обычно
"видно за версту", ибо у них нет ни врожденного артистизма суггесторов, ни
звериной жестокости суперанималов-неотроглодитов. На это ориентированы всякие МВАи и прочие западные методики подготовки управляющих кадров.
А самое главное и важное отличие состоит в том, что того психосоматического
наслаждения от содеянного, которое и является, собственно, движителем для
хищных гоминид, диффузные - хищно ориентированные - люди не получают, больше
радуясь, например, позолоченным атрибутам власти (с ее такими "бубенчиками",
как спесь, чванство и самодурство), чем самой этой предоставившейся
возможности уни/что/жать людей. В итоге они практически всегда приходят к
раскаянию - в том, конечно, случае, если остаются достаточно долго в живых,
бродя по хищным тропам и успевая, к сожалению, "натворить дел".
И если бы не было этой способности диффузного человека приобретать - пусть и
неумело - облик хищника, то положение суперанималов и суггесторов было бы
откровенно незавидным. Их отлавливали бы "всем миром" моментально - до такой
степени они выделялись бы тогда на общем нехищном фоне своей злобностью и
хитростью ("умом животного").
Но наличие таких - способных на искреннее раскаяние (нередко - предсмертное)
- диффузных людей, нравственно деформированных тяжелым детством или же
дурацкой "романтикой" лихой бесшабашной юности, и в результате приобретших
хищную жизненную ориентацию, заставляет общественное мнение (а его, понятно,
формирует диффузное большинство, и в этом заключен еще один, и далеко не
смешной парадокс утверждения "народ всегда прав") экстраполировать
возможность искреннего раскаяния на всех людей без исключения, тем самым
оставляя преступления хищных гоминид на их "совести", в понимании которых
все эти представления о совести, морали, нравственности есть нечто вроде
восходящих степеней безумия, последняя из которых как раз - раскаяние! И
весь увещевательный эффект по отношению к хищным гоминидам наиболее точно
выражен в известной пословице: "Как волка ни корми, он все в лес смотрит!"
СУГГЕСТОРЫ: ПСЕВДОЛЮДИ
Всякая возможность причинить зло своим ближним доставляет им особое,
изощренное удовольствие. (Б.Данэм)
Легко живется тому, кто нахален, как ворона, дерзок, навязчив...
(Дхаммапада: 244)
В процессе видообразования суггесторы выделились на втором этапе
антропоморфоза, уже после образования диффузной группы "кормильцев".
Суггесторы "благополучно" отпочковались от этой - уж очень явно
"неблагополучной" - группы, пойдя по пути имитации интердиктивных действий
палеоантропов - внутривидовых агрессоров. Суггесторы смогли успешно
подражать их агрессивности и смелости, оттесняя при этом свой собственный
страх, удачно маскируя его своей противоположностью - видимым бесстрашием,
как бы воплотив принцип "лучшая защита - нападение". Это, скорее, то, что
ныне именуется "наглостью", "нахальством". Так на свет божий вслед за "злом"
выступило "коварство". "Хищническая духовная позиция включает в себя две
черты: злобность и коварство" [3].
На протяжении всей истории человечества суггесторы были единственным видом
из четырех, большинство представителей которого жили в свое удовольствие
практически в любых условиях. Суггесторы всегда образуют общественный слой
т.наз. "ликующих" в этом мире. Именно они и составляют подавляющее
большинство чудовищного конгломерата "сильных мира сего", создавая собой
прихлебательское и "подсиживающее" обрамление при тех, кто находится "в
силе", "в законе". Не имеющие совести, не способные иметь ее изначально,
apriori, суггесторы могут переживать и страдать лишь от пресыщения и
злоупотребления теми или иными "радостями жизни". Психологическое ядро этого
вида по типологии К. Юнга [25] составляют "сенсорные экстраверты" - крайне
мерзкие субъекты, стремящиеся к рафинированным и изощренным удовольствиям.
Большинство же суггесторов неудержимо стремятся к удовольствиям вообще, как
к таковым, вплоть до самых грубых и примитивных ("По утрам он поет в Клозете").
Если суггестор имеет высокий социальный статус, то он именуется в
прижизненных биографиях не иначе как "жизнелюб" (в медицинской терминологии
- "биофил"). Если же он оказывается на опальных социальных позициях, то
получает тогда более звучные, и к тому же более объективные определения:
развратник, потаскун, сволочь, паскуда и т.д. по нисходящей, вплоть до
многочисленных нецензурных характеристик просторечия, сохраняющих, впрочем,
свою объективность.
Суггесторы очень часто талантливы - в традиционном понимании - во многих
областях, но в особенности - в искусстве притворства, блефа. Их частенько
именуют "артистами в жизни". При средних интеллектуальных способностях, это,
как правило, - "жучки" в сфере сервиса, мелкие мошенники, лживо-добренькие
"по методике Дейла Карнеги" плуты, аферисты, сутенеры, актеры, согласные
играть любые роли, солисты в похабных ревю, продажные журналисты,
"придворные" поэты и литераторы ("спичрайтеры") - одо- и борзописцы.
Отсутствие совести у них простирается до своей крайней формы: до
физиологического бесстыдства, зачастую становящегося для них незаменимым
техническим приемом в их хлопотной балаганной деятельности.
[ Прибавление. Суггесторам нередко присуще сильное чувство юмора, но имеет
оно такой же сильно выраженный хищный, т.е. безнравственный характер, чаще
всего проявляющийся в известной психиатрам форме "патологического
остроумия", без чувства меры (классический литературный пример - Остап
Бендер). Черный юмор, всякого рода "страшилки", похабные, скабрезные
анекдоты, а также пародии, пересмешничество, передразнивание (вплоть до
звукоподражания и чревовещания) - все подобное неприкрыто злобное
зубоскальство - тоже излюбленное занятие именно суггесторов. Многим
суперанималам, особенно из "авторитетов", также свойственно остроумие, хотя
и куда менее изощренное, чаще всего - в яркой форме запугивающих или
оскорбительных лаконичных, острых фраз.] При более высоком уровне интеллекта
суггесторы становятся "гибкими" политиками, "модными" адвокатами, крупными
дельцами-махинаторами, нередко - маститыми конъюнктурными писателями (как
Илья Эренбург или Алексей Толстой). Все они в обязательном порядке
безнравственны в той или иной форме: ханжеской или откровенной. При
отсутствии же "выпячивающихся" талантов и способностей суггесторы стремятся
пробраться к власти, пристроиться в ее эшелонах, при этом уже не считаясь ни
с какими своими дополнительными "отсутствиями", как физиологическими, так и
умственными, и даже можно сказать, продвигаясь наперекор им. Именно поэтому
в неконтролируемых обществом властных структурах так много всякого рода
чудовищно ущербных личностей, наводящих ужас на подчиненных своей уникальной
наглостью и немыслимой подлостью.
Но все же самое главное для суггесторов - это яркий успех, слава, неважно даже на каком поприще и какого качества, вплоть до геростратовой. Хотя власть для них приоритетна, однако власть без славы, тайная власть "кардинала инкогнито" чаще всего их не устраивает. В этом обстоятельстве заключается их главное расхождение в "вопросе власти" с суперанималами, которым зачастую присущ аскетизм фанатического толка. И если суггесторам предоставляется возможность добиться быстрого успеха на альтернативном поприще, то они изменяют своим прежним устремлениям без малейшего сожаления.
Самым крупномасштабным и достаточно свежим примером может послужить массовый
- на манер многотысячных юбилейных спортивных забегов - переход в ряды
активнейших борцов за перестройку прежних сверхлояльных служителей
советского истеблишмента и рьяных гонителей инакомыслящих в бывшем СССР. Не
менее примечательна и мгновенная перековка бывших партаппаратчиков: выход их
из оборотневой роли коммунистов - бессребреников и включение в уже неподдельную
"клондайковскую" золотую лихорадку расхищения богатств страны и перекачки их
на Запад по многоканальному трубопроводу "Уренгой - далее везде", который проходит через кабинеты директоров фирм, министров, президентов - в обход "наших славных тружеников", именем которых еще вчера клялись все эти номенклатурные оборотни.
Суггесторы и суперанималы зачастую - отличные ораторы "трибунного" типа. Супер может быть хорошим трибуном - эффектным в личном выступлении. Но в записи его интердикция работает хуже. Дело здесь в том, что речь для суперанималов и большинства суггесторов является пределом функционирования их мозга. Многие из них думают только тогда, когда говорят - сами с собой или же при стечении толп. Для них
утверждение бихевиористов о том, что "мышление - это внутренняя речь", т.е.
беззвучное механическое проговаривание слов, и ничего больше, справедливо в
своей предельной, очевидной форме, так что и лабиринтных крыс для
доказательных экспериментов не требуется. Слова для них значительны,
"огромны", и они ощущают их физически, с хищной точностью, нередко - с
совершенно бессмысленной атрибутикой цветовой и вкусовой гаммы. Поэтому они
и не могут подняться "выше" слов: при незначительной содержательности
высказываемой мысли, а часто - и вовсе при полной ее "пустопорожности",
главные усилия они вкладывают в вербальное оформление своего перла и в
обязательную эмоциональность изложения, вплоть до жестикуляции
физкультурного или "амсленгового" типа (armslang - язык жестов, используемый
глухонемыми людьми).
Но эта смысловая "сниженность" ничуть не мешает им становиться (вот она, "польза" наглости и беспардонности !) яркими политическими ораторами ("пламенными трибунами"), религиозными проповедниками, поэтами-декламаторами, специфическими лекторамишарлатанами и всякого рода "экстра-тэрапэвтами" (Кашпировские, Чумаки, Хизигеры, Геллеры...) - у нас в стране уже 400 тысяч одних только официально зарегистрированных магов и колдунов.
В отличие от суперанималов, лучше справляющихся с непосредственной
агитацией, с использованием личного заразительного примера, например,
организацией мятежной или стяжательной толпы (типа грабителей винных
складов), суггесторы способны воздействовать и на аудиторию, успех в которой
определяется голосованием или убеждением (с использованием, как правило,
лживой аргументации). Но если эмоциональность, "зажигательность"
распатланных декламаторов похабщины и синих от водки агитаторов понятна, то
внешне сдержанный, бесстрастный треп иных политиков содержит эмоциональность
уже в неявном виде, она как бы возводится ими в некую степень, и тем самым
помещается на более высокий уровень, подразумевается ее включение в контекст
важности излагаемой проблемы, - тоже как правило лживой. В отдельных случаях
эмоциональность все же может прорываться у невыдержанных,
"самовозбуждающихся" вождей и ораторов. Таковы "великие ораторы" - Мирабо,
Марат, Гитлер, Гесс, Муссолини, Ленин, Кастро, Жириновский...
К счастью для людей, суперанималы и суггесторы, точно так же, как и всякие
хищные в системе трофических цепей Природы (в системе иерархического
поедания живых организмов), и в человеческих популяциях составляют по
необходимости "подавляющее меньшинство". В противном случае, была бы
невозможна и недостижима жизнеспособная социальность из-за ее
нестабильности: любой конфликт в общественном месте перерастал бы тогда во
всеобщую поножовщину; подобное можно наблюдать в притонах и злачных местах.
Но если в Природе соотношение растительной, травоядной и хищной ступней
биомасс соответствуют разнопорядковости (100:10:1), то у людей, судя по
всему, хищных особей несколько больше. Ориентировочно, в т.наз.
"цивилизованных" странах, их сейчас насчитывается около 15% - "каждый
седьмой может стать истинно жестоким". В общем же случае, число их может
быть различно для разных сообществ, и в весьма широком диапазоне.
Совершенно очевидно, что не может быть никаких разговоров об "исправлении"
ступивших на преступный путь суггесторов и суперанималов
(палеоантропов-неотроглодитов). Ибо это - как породистой охотничьей собаке
дать свежей крови загнанной дичи при натаскивании. Отсюда естественным
образом вытекает вывод о неискоренимости преступности в хищной социальной
среде. Поэтому тщетны и попросту наивны все попытки "перевоспитания" всех
этих "человекодавов". Скорее, наоборот, тюрьмы делают их еще более жестокими
и учат большей предусмотрительности при совершении ими новых, очередных
преступлений.
Воздействие же подобных наказаний на нехищных людей, причинение им - пусть и
"заслуженных" - страданий, в первую очередь и главным образом проявляется в
нравственной деформации личности: происходит деморализация. Пенитенциарные
заведения не только не могут прибавить гуманности, но, наоборот, отнимают и
все то, что было. Случаи "духовного противостояния" достаточно редки, и в
общем русле - аномальны, чаще и "естественнее" происходит "хищная
переориентация", нравственное падение: "с волками жить - по-волчьи выть".
Становится совершенно понятной бесполезность жестоких наказаний, и даже их
неуместность, в тех случаях, когда действительно ставится цель
перевоспитания (точнее бы - спасения!) личности. В этом свете представляется
неимоверно жестокой практика совместного содержания и "перевоспитания"
рецидивистов и остальных преступников. По логике вещей, следовало бы
периодически выбирать паханов и "черных" из общей массы осужденных и
формировать из них группы совместного содержания по олимпийской системе:
"четвертьфинальные", "полуфинальные" и т.д. - с полнейшим невмешательством в
их "образцовый ударный быт", за исключением объявлений "перемирий для уборки
трупов". Этот метод позволил бы сдержать хищную переориентацию диффузных
людей в местах заключения. А распространение подобной же неразборчивой
практики содержания правонарушителей и на детские "исправительные"
учреждения - это уже проявление неприкрытого зверства со стороны властей,
создающих таким образом в обществе хищную среду уже "повышенного качества",
"сеющих ветер" для потомков. В систему исполнения наказаний обязательно надо внедрять этологический подход, тут и говорить нечего. Однако попробовали - и не поддержали. Видимо, у внедряльщиков есть перспектива испытать на себе, чего не очень хочется.
[ Прибавление. Надо отметить, что подобные прецеденты борьбы с преступностью
уже создавались, и неоднократно. Скорее всего, в будущем, когда простым
людям станет наконецто ясно, кто есть кто, и откуда исходит все зло, -
наверняка не удастся избежать таких явлений, как "видовые чистки". Именно
таким образом в СССР в 1960-х годах было совершенно покончено с
организованной преступностью. Всех "воров в законе" помещали в общие зоны,
переводили на хлеб и воду, заставляли работать, стравливали их между собой
напрямую. Незаконно, но эффективно. И в огромной стране на долгие годы (лет
этак на 15 - почти поколение!) не стало организованной преступности
гангстерского типа. Такие и им подобные меры, несмотря на всю свою
"квазизаконность", всегда вызывают восторженное одобрение со стороны простых
людей. По-видимому, этот внеюридический элемент все же необходим - по
принципу "клин клином". Правоохранительным органам прекрасно известны все
главари преступного мира, а "вяжут" их лишь за "неуплату налогов" да за
неправильную припарковку автомобилей - иначе в рамках законов невозможно.
А вот что рассказывают о маршале Жукове, вспоминая его еще один подвиг: как
он в послевоенной Одессе в одну ночь покончил с бандитизмом. По его приказу
в шикарную гражданскую одежду с трофейных складов нарядились несколько сотен
офицеров и отправились вечером гулять по городу. Грабители, нападавшие на
них, расстреливались не месте. Утром "вся Одеса" вздохнула свободно... Сам супер, Жуков не боялся преступить закон.
Вздохнет ли когда-нибудь свободно все человечество? Ибо подобные меры -
всего лишь капля в море, и для избавления простых людей так же необходимы и
иные крупномасштабные облавы, в первую очередь - на политиков...] На
сокращении численности хищных видов (помимо начавшегося "дружного"
взаимоистребления) сказалось также и своеобразие сексуальных отправлений,
которые почти всегда оказываются у них несовместимыми с нормативными и
созданием семьи любой конфигурации - в диапазоне от полигинии до полиандрии.
Чудовищная патология, если говорить точно, дочеловеческих еще отношений, а
именно: противоестественная направленность агрессивности (как хорошо
известно, напрямую связанной с эротическим влечением), как и ее смертоносная
гипертрофия, - все это не могло не затронуть самые глубинные
психофизиологические структуры. В результате этого, извращенность и
сексуальный аномализм стали у хищных видов в значительной степени их "нормой".
К тому же, многие суггесторы в силу своих недюжинных способностей занимать
лучшие места в жизни (в смысле благополучия и присвоения всеми неправдами
материальных благ), находясь среди "ликующих", имеют, понятно, и больше
возможностей для удовлетворения своих самых изощренных желаний и прихотей.
Это делает для них диапазон нормативных гетеросексуальных отношений слишком
узким, и достаточно быстро - из-за его доступности - перебрав его, такие
пресытившиеся суггесторы соскальзывают в "голубое" болото множественных перверсий, которые традиционно именуются развратом: юно- и педофилия, групповой секс, и иные извращенные формы, мало связанные с функцией деторождения.
Но даже заводя семью, а то - и несколько, суггесторы, будучи крайне
эгоцентричными, относятся к потомству, мягко говоря, без должного
энтузиазма, подобные настроения передаются детям, и все это как бы обрекает
продолжение рода - "порождает вырождение", плодя лишь разврат в обществе. Либо передаются гены, и тогда мы имеем предмет для разговора, или передается воспитание - и вся книга - пустая болтовня.
Суггесторы часто, для лучшего социального приспособления, все же ухитряются
подавлять в себе гомосексуальную составляющую своего либидо. Суперанималы же
в своей "норме" всегда откровенно бисексуальны, и почти никогда этого не
скрывают. И они вообще наименее плодовиты, но в основном не из-за присущей
им бисексуальности, а потому, что в силу своей предельной тяги к насилию они
являются еще и несокрушимым оплотом таких махровых сексуальных отклонений
(уже не аномалий, а скорее "монстралий"), как садизм, некрофилия, так же
мало связанных с "задачами продолжения рода", как убийство - с воспитанием.
Конечно же, здесь никак не имеются в виду гомосексуалы совершенно иного,
чисто физиологического типа, которых независимо (?) друг от друга описали О.
Вейнингер и В.В. Розанов, посчитавшие (так же одинаково ошибочно)
гомосексуализм естественным явлением. Это такие сексуальные уродцы, у
которых в результате прискорбной неразборчивости Природы смешаны или
перепутаны феминные и маскулинные признаки. Сюда же следует отнести
гермафродитизм и трансвестизм.
Суггесторы-биофилы наиболее приближаются к приматам, т.е. в них
действительно много "обезьяньего". Это есть следствие того, что они пошли по
пути имитации поведения как нелюдей-палеоантропов, так - в дальнейшем - и
людей. Подобная двойная маскировочная адаптация потребовала от них очень и
очень многого: заимствования, точнее, генетического закрепления определенных
приматогенных качеств и их дальнейшего развития - "причеловечивания". И
произошло отступление этого вида вспять - на приматный (понгидный) уровень,
в том смысле, в котором традиционно понимается обезьянье поведение именно
негативного характера.
Иными словами, при этом ими были заимствованы (т.е. выделены и закреплены)
вовсе не такие качества, как добродушие или наивность. Нет, совершенно
наоборот, все это настоящее богатство было как раз отброшено, за исключением
своих оболочек, взятых кое-кем для издевательской маскировки: это хорошо известные разновидности "улыбчивых" или "работающих под дурачка" мерзавцев-садистов. А "благоприобрелись" суггесторами чисто обезьяньи "сокровища": кривлянье, передразнивание, гримасничание (пусть все это зачастую и в салонных или сценических своих "высокохудожественных" формах и воплощениях) и прочие такого же рода регалии, вплоть до неконтролируемой похоти. Для них наиболее подходяще толстовское определение - "пьяные от жизни".
Но самая тяжкая потеря суггесторов - это обязательное отсутствие у них
чувства меры, являющегося основным техническим, материальным и поддающимся
коррекции компонентом художественного творчества, а также - важным моментом
иных творческих поисков. Чувство меры - дар адекватного самоограничения -
делает реальным (и в этом его величие!) существование для людей островков
душевного благополучия с желанием выхода на другой, более высокий уровень
восприятия Мира. Пока что людям известны и в той или иной степени освоены
ими три таких уровня.
Это, во-первых, эстетический уровень, в принципе, являющийся необязательным,
как бы "факультативным". Затем - уровень этический, к сожалению, имеющий
свои множественные "ложные солнца". И, наконец, религиозный уровень,
сравнимый по своей структуре с неким конусом, в основании которого находятся
верования и конфессии, а в вершине - наддогматическое признание Бытия Бога и
Высших Сил Мира. Соскальзывание с этого уровня являет собой опустошенность,
а падение - остервенелость сатанизма. Похожее, но только более образное и
красивое описание религиозного уровня существует у Д. Андреева: обращенный
животворным стеблем вверх цветок - Роза Мира. Интересный научный текст прерван нелепой религиозной сентенцией, мало того что неуместной, так еще и насквозь ложной. Религиозность не уровень восприятия мира, а уровень отказа от восприятия. Остервенелость религиозных аскетов многократно более отталкивающа, чем ликование биофилов. От тех, хотя бы, не воняет.
Суггесторы же - как благополучные "ликующие" биофилы, так и опальные
неудачники (очень быстро "переключающиеся" на получение удовольствия в
холении своей "грыжи" озлобленности и злопыхательства), не могут внутренне,
духовно подняться выше эстетического уровня, хотя и паскудят в то же время
своим присутствием все остальные, опошляя и профанируя их: вульгарный
материализм, воинствующий атеизм, а равно и все виды шарлатанства - это все
их работа! В итоге, дурная бесконечность якобы разнообразных ощущений и
всепоглощающая погоня за ними и составляет весь смысл их - во всех смыслах
праздного - существования. Их девиз при этом - "все новое есть хорошо
забытое старое". Они, как никто другой, реализуют в жизни бернштейнианский
принцип "цель - ничто, движение - все!", полностью совпадающий со
"стратегией безумной цели" при паранойе. Все это не что иное, как
демонстрация бесконечного и беспросветного шастанья на одном и том же
уровне, находящемся непосредственно над анимальным, этологическим, и даже
пересекающемся с ним, на уровне чисто эмоционального восприятия Мира, на
манер беготни белки в сверкающем позолотой колесе! Поэтому суггесторы
никогда не "успокаиваются на достигнутом", даже в том случае, если
добиваются побед своих революций. Как, например, революции той же
сексуальной. Мотивируя ее необходимость и обосновывая свои "революционные"
требования к "отсталому" обществу архаичностью прежних взаимоотношений
полов, постреволюционная ситуация в сексуальной сфере точно так же их мало
устраивает, т.к. теперь они будут страдать импотенцией в результате именно
вседоступности, в отличие от их дореволюционной эрекционной обездоленности,
вызванной, наоборот, сексуальными препонами.
Точно так же они до хрипоты орут, требуя благ, повышения жизненного уровня,
обретя же все это, они будут ходить в рваном (к тому же еще и не по росту
подобранном) рубище, жить в непролазной грязи, с пылью в палец толщиной на
коллекционном хрустале, с паутиной на дорогих картинах. Это все то, что в
обиходе именуется "беситься с жиру". Это больше похоже на религиозное юродствование. Встречал в религиозной литературе точно такие примеры. В более научной форме отмеченное "зажирание" суггесторов описывается с привлечением введенного К. Лоренцем [23] понятия "доместикации", т.е. одомашнивания, точнее здесь было бы - "охлевливания". Подвержен этому явлению до некоторой степени и диффузный
вид, правда, реже ("не до жиру...") и в менее изощренных формах: так,
например, место диковинного гурманства занимает примитивное обжорство.
Все же такое энергичное "хлопотание" суггесторов вокруг эпицентров благ и
удовольствий жизни, хотя и оказывается где-то в конечном итоге "бесцельным",
тем не менее имеет для них и еще один свой важный позитив. При социальных
отступлениях - резких снижениях жизненного уровня в результате стихийных
бедствий, войн и революций (которые, к сожалению, бывают не только
сексуальными или научными), наиболее приспособленными к столь внезапно
изменившимся условиям оказываются именно суггесторы. Министры, нимало не
сожалея о потерянном портфеле, организовывают тараканьи бега на базарной
площади. Бизнесмены - потеряв все свои капиталы - делают прибыльный гешефт
на перепродаже колбасы из конской падали. (Т.е. действительно: "особенностью
мерзавцев 'как класса' является их необычайно быстрая адаптация к любой
ситуации" [31].) Другие же виды, в особенности диффузный, менее
приспосабливаемы к обрушивающимся на их головы страшным невзгодам, и поэтому
все трагические последствия - в основном их удел: "пришла беда - отворяй ворота!".
[ Прибавление. Печальная гибель плодов социальных революций, точно так же,
как и послевоенные безобразия во всех сферах общественной жизни до наведения
должного порядка, происходят именно из-за резкого нарушения видового баланса
претерпевших катаклизм обществ в пользу суггесторов - в силу их большей
выживаемости. Войны (и особенно - гражданские) наиболее "выгодны" для
суггесторов, ибо при этом возрастает их процентная численность в популяциях,
впавших в невзгоды лихолетий. Просто революции делают супера и неоантропы, и они же в них гибнут, а подстроившиеся под них суггесторы выплывают во всей красе. В то же самое время численность суперанималов в такие периоды "грозных годин" резко - как минимум, наполовину - сокращается, т.к. они всегда грызутся между собой всем поголовьем, самозабвенно и непременно до чьей-либо окончательной победы, - из-за своей непреодолимой тяги к "великому делу борьбы". И вот, суггесторы, оказавшись
на руководящих постах, да к тому же еще и без "должного" контроля и
присмотра со стороны - погибших - суперанималов (смена из "резерва" приходит
чуть позже), предаются самому беззастенчивому (естественно, хищническому!)
использованию своего служебного положения, со всеми вытекающим отсюда
безобразными последствиями, неся при этом обществу такие беды, от которых
даже у потомков волосы встают дыбом, а у современников - подчас в ночь седеют.
К слову сказать, знаменитый механизм "пожирания Сатурном-революцией своих
детей" (ее зачинщиков) действует очень просто и потому надежно, "без сбоев".
Во время борьбы за власть хищные гоминиды по необходимости сбиваются в стаи.
Но после ее захвата им уже нужно перестроиться: обрамить себя прихлебателями
безопасного толка - недалекими, фанатично преданными диффузными
"соратниками" или же "повязанными" суггесторами. Главенствующему же
революционеру - "вождю стаи победителей" - требуется всего лишь несколько
приспешников, к тому же постоянно грызущихся между собой -
"выслуживающихся". Поэтому начинается обязательная самовыбраковка:
подсиживание и протаскивание на ограниченное количество вакантных мест своих
"надежных людей". И естественно, что большинство включившихся в эту борьбу
за место "на Олимпе" выбывает из нее "ногами вперед". Т.е. происходит не что
иное, как формирование на вершине власти главной, "первой среди равных",
асоциальной малой группы (того самого "тюремно-камерного социума") из
большого числа достойных претендентов на места в одной-единственной
правительственной камере.
О гибели же диффузного вида, простых людей, в такие тяжкие времена даже и
говорить-то столь же тяжко. Абсолютные цифры всегда просто ужасающи своей
астрономичностью. "Натворившие дел" всячески стремятся утаить "численность":
в этом и заключена вся их "совесть" - боятся все же! Создается такое
впечатление, что людей в какие-то бездонные пропасти сталкивают миллионами,
даже закапывать трупы сил у них не достает, поэтому самих же жертв
заставляют рыть себе могилы: "Этот миллион туда же для ровного счета!
Раздайте им лопаты!" Подобные жуткие времена катаклизмов и обильных
общественных кровопусканий частенько высокопарно именуются "великими
эпохами" (Великая Французская..., Великая Октябрьская...), и считается, что
они порождают "под стать" себе и столь же "великих личностей". Некоторое время назад автор утверждал, что великие потрясения - великое благо по снижению пассионарности общества. Здесь он уже передумал? В действительности же в такие периоды вырываются из ослабевших социальных пут оппозиционные хищные гоминиды и начинают вытворять, сообразно своим "душевным устремлениям", чудовищные вещи, вовлекая в них и ведя за собой конформно-придурковатые диффузные толпы в направлении самозакапывания. Вот
для них эти эпохи и вправду великие: для первых - организацией и зрелищем
"великих", упоительных потрясений, для последних - принесением "великих",
неисчислимых жертв. Во всем этом - прямая аналогия с хищниками, выпущенными
вдруг по злому умыслу на свободу из местного зоопарка или из заезжего цирка
в дотоле мирно спавшем уютном тихом провинциальном городке.] ...Существуют два крупных смежных заблуждения, и хотя они уже достаточно толково разъяснены психологами, но тем не менее человечество продолжает находиться в состоянии некоего самообмана, пришедшего на смену прежнему дремучему неведению в этой области человеческих чувств.
Во-первых, это знаменитая соправительница мира ("напарница голода") -
"любовь", которая на самом деле является не чем иным, как до некоторой
степени специфическим оформлением агрессивных устремлений на человека,
желанием как бы безраздельно "присвоить" его себе и никому не отдавать,
оберегая его с помощью "противоугонного" механизма ревности. Совершенно
естественно полагать, что особенно сильно подобного рода чувство должно бы
проявляться у хищных гоминид. Так оно и есть: эти "пылкие ухажеры" способны
на что угодно, на любое преступление, вплоть до убийства, ради овладения
объектом своей "горячей любви", не говоря уже о каком-нибудь там пустяковом
зверском избиении соперника или же самого предмета своего "высокого
чувства".
Все люди раньше или позже испытывают чувство любви, являющееся
психологической надстройкой над либидоносным биологическим базисом личности.
Но это - по большей части романтическое, нежное - чувство в корне отличается
от граничащих с умопомешательством ощущений половозрелых суперанималов и суггесторов, обуреваемых "любовью". Кстати, одна из "вечных тем" искусства,
поэзии и литературы эксплуатирует именно этот феномен: "любовь (доводящая
кого-то) до гроба". Нехищный же аналог любви - это дружба, покровительство,
жалость (в народе не случайно бытует именно этот эквивалент понятия
"любовь", и это отнюдь не синоним), соответствующие уровню агрессивности,
достаточной для самообороны и защиты близких, и именно такой ее
направленности.
И во-вторых, здесь же рядом прослеживается неразрывная связь, если не
тождественность, таких чувств, как нежность и ненависть, имеющих, как это
становится ясным, общие психологические корни: "от любви до ненависти один
шаг" (понятно, что в полной мере все это может относиться только к хищным
гоминидам, но оказывается, что то же самое присуще и нехищным женщинам). Откуда следует вывод о принципиальной нехищности женщин? Это, как минимум, должно доказываться генетикой, с выявлением указанного выше "супергена" (генной сцепки) и доказательством ее неактивности в женском организме, как, например, гена гемофилии. Автор же просто реплицирует популярный миф о "добреньких женщинах - хранительницах домашнего очага".
Отсюда следует чисто математический вывод (соответствующий решению школьной пропорции а:b = с:х) о том, что пресловутое "добро" - то самое, которое "с кулаками", - в своем "техническом", психосоматическом оформлении есть точно такая же агрессивность, как и в случаях откровенно выраженного, не маскируемого "зла". Например, дважды знаменитый лейтенант П. Шмидт в детстве был подвержен беспричинным спорадическим припадкам: приступам необыкновенно сильной нежности к окружающим, тем не менее он легко смог найти себя на поприще смертельной борьбы.
В неменьшей степени примечателен также и его столь же знаменитый "почтовый роман": возникновение у него необычайно сильного и внезапного чувства "любви" к случайной попутчице в поезде. Есть все основания полагать, что менее щепетильные субъекты с хищным поведением испытывают аналогичные по своей силе чувства при совершении ими изнасилований, и, следовательно, необходимо признать изнасилование нормативным сексуальным поведением для хищных видов, "венчающимся" своими крайними формами сексуально выраженной агрессивности: калечащим садизмом и предельной некрофилией, т.е. совмещающейся с летальной подготовкой "объекта любви". Если хищным видам присуща некрофилия, откуда тогда берутся новые хищники? Не проще ли, не создавая лишних сущностей, объяснить описываемое явление низкой ценностью особи противоположного пола в глазах хищника - альфы? +/-1, там их еще много, выпуск сиюминутной агрессии важнее.
Таким образом, не только явное и откровенное насилие, но и всякая, какая бы
то ни было направленность устремлений на личность и есть ЗЛО в его истинном
представлении. Отсутствие же подобных устремлений и есть подлинная
ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ, существующая пока что лишь в идеале. Это - отсутствие как
"зла", так и "добра", в том числе и их такой симбиозной разновидности, как
"ненависть против ненависти" - этакого отражения насилия в хищном зеркале и
тем самым удваивающегося.