Franz14 Heinzel : другие произведения.

Мистерия Трассы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Трасса в буквальном смысле слова - это жизнь в миниатюре, где многое является нам в концентрированной форме. То, что в обычной жизни кажется раздельным, размазанным во времени, на трассе проявляется сжато и наглядно. Использовать ситуации для работы над собой надо всегда, но на трассе это делать удобней. Когда вопрос, возникающий по поводу обстоятельств, звучит не Јза что", а Јдля чего", тогда хождение по трассе может стать духовной практикой по выработке качеств, раскрывающих внутреннюю божественность человека.
  МИСТЕРИЯ ТРАССЫ
  Эта поездка в Тырныауз была весьма необычна, она явно была санкционирована свыше: все свидетельствовало о том, что мне удалось оказаться в нужном месте в нужный момент и сказать нужные слова тем, кому их необходимо было услышать.
  Началось с того, что, выйдя из троллейбуса, я сразу, не доходя до поста, взяла машину до поворота на Сысерть. На посту остановилась первая же машина - до Челябинска. Это была старенькая иномарка, которая дребезжала на скорости 100 км/ч, а 160 шла гладко. Через час пятьдесят минут после того, как вышла из троллейбуса, я уже ехала по челябинской объездной. Яркое солнце, "в багрец и золото одетые леса", захватывающе и растворяющее в себе буйство красок на перевалах... На глаза наворачивались слезы, а в душе звучало ликующее пение.
  Продолжала ехать быстро до поворота на Кусу. Там зачем-то села в КамАЗ, водитель которого затормозил по собственной инициативе. Вышла с тяжелой головой через сто километров после Уфы в шесть вечера.
  Машин в нужную сторону не было, а если были, то полные. Зато по другой стороне шла нескончаемая вереница. Все громко сигналили в мою честь - видимо, водителей возбуждал мой красный пиджак.
  Доехала до поста ГАИ. Было уже темно. Драйвер долго кривился, прежде чем меня посадить.
  - Можно в сторону Самары?
  - Докуда в сторону Самары?
  - Вы в Самару едете?
  - Нет.
  - А до следующего поста едете?
  - Еду.
  Доехав до следующего поста, выяснила, что он едет в Тольятти.
  - Так можно до последнего поста перед Самарой?
  - Если не будешь молчать. А то я начну засыпать, и дальше не поеду.
  - Что же рассказать?
  - Ты много автостопом ездила. Случаи интересные были?..
  Я час болтала, потом утомилась и вообще стала выключаться. Подремала, но спать было
  неловко, а болтать всякую чушь сил не было.
  - Вы любите стихи?
  - Сам не читаю, а слушать люблю.
  - Хотите, я почитаю Шекспира?
  И я ему закатила композицию из шестнадцати сонетов, которую составила лет десять назад.
  Сюжет композиции и моя экспрессия его захватили, он не сразу справился с волнением и смог меня
  поблагодарить. Когда доехали до Красного Яра, он сказал:
  - Можешь выйти здесь, а можешь поехать переночевать ко мне в Тольятти, утром поедешь
  дальше.
  Предыдущей ночью я не выспалась, поэтому чувствовала себя совсем размазанной. Тольятти
  - крюк небольшой. Поехала, поела, проспала почти шесть часов; утром меня вывезли на трассу и
  дали визитку, чтобы приезжала еще.
  На иномарках долетела до самарской объездной, на которой очень мало машин. Прокатилась
  по ней на КамАЗе с необычайно приятным водителем.
  В течение этого дня действовало правило - останавливалась первая машина, когда я
  поднимала руку. До Саратова ехала на ГАЗели, которая шла 80 км/ч, но зато драйвер не требовал,
  чтобы его развлекали. Я читала книгу и думала о своем. Высадил посреди Саратова. Забавно, что в
  городе тоже первая же машина не только остановилась, но и довезла меня почти до выезда. Я хотела
  перейти мост, а потом уже ехать до развилки Волгоград-Воронеж. Но прошла лишь несколько
  шагов. Водителю, который сам подъехал ко мне, совсем не нужно было в ту сторону, но он сказал,
  что совершил в этот день какую-то гадость и хочет компенсировать это добрым делом. Я любезно
  предоставила ему такую возможность.
  На развилке меня подобрала опять же первая машина и провезла со скоростью 145 шестьдесят
  километров - до Красноармейского поста. Когда обгоняли машины, я смотрела, нет ли чего
  подходящего. Было уже шесть вечера, солнце готовилось спрятаться на полсуток. Я высматривала
  машину с кавказскими, ставропольскими, краснодарскими номерами. Ставропольскую видела, но
  там сидело двое, а на заднем сиденье лежали вещи. В ростовской машине сидел один человек;
  Ростов - это крюк, но зато далеко, ехать всю ночь, а от Ростова я за световой день добралась бы до
  места. Эта машина была первой, когда я подняла руку, но ростовчанин, как ни странно, не
  остановился, отрицательно покачав головой. Остановилась вторая - ставропольская, с двумя
  армянами и барахлом сзади. Барахло сдвинули, я попросила до Камышина.
  - Жаль, что ты только до Камышина, поезжай с нами в Пятигорск.
  Я про себя тихо ахнула. От Пятигорска мне до места 130 километров. Но промолчала. Меня
  угостили домашним сыром, сладостями. Чувствовала я себя как дома, будто знала этих людей лет
  десять. Примерно через час я решилась:
  - Я сказала, что мне до Камышина только из-за того, что увидела двоих мужчин и вначале
  хотела посмотреть, что вы за люди. Я поеду с вами до Пятигорска, если вы будете ко мне
  относиться как к сестре.
  Вроде бы сформулировала корректно, но они сначала опешили, потом обиделись ("Вот ты как
  о нас думаешь! Ты что, часто встречала плохое к себе отношение?"), затем стали хохотать:
  - Главное, ты не начни к нам приставать. Ничего хуже нет, чем когда женщина пристает.
  Аршавир (Алик) был посмазливей, Петя - умнее и эрудированнее.
  Говорили о вегетарианстве, которое Алик отвергал напрочь, а Петя поддерживал, но говорил,
  что у него самого не хватает силы воли отказаться от мяса. Рассказали, у кого какое семейное
  положение. Петя спросил:
  - Как ты думаешь, что лучше - состоять в браке или нет? Мне кажется, что так больше
  свободы...
  - Для меня дело не в свободе. Когда я не одна, я знаю, что могу спрятаться от жизни,
  спрятаться от любой проблемы. Жизнь кажется мягкой, сырой и теплой. Не дует и не капает. Как в
  теплице. Если я одна, жить жестко - ледяной ветер в лицо, от которого некуда укрыться. Это вызов,
  и я знаю, что должна его принять и расти вверх. Сжигает солнце, налетают ураганы, льет дождь...
  Но это жизнь. Над головой небо, а не пленка.
  Простые слова на них произвели почему-то сильное впечатление.
  
  Алик хотел рассказать анекдоты, но сокрушался, что анекдота без мата не получается. Наконец
  вспомнил, как ему казалось, без мата.
  - Армянин и азербайджанец все время... (Пете вполголоса) Как переводится "друг под друга
  подъе...ются"?
  - Друг друга подкалывают...
  
  В Калмыкии на каждом посту повторялся примерно такой разговор:
  - Давай двадцать рублей и поезжай.
  - Могу только десять.
  - Мало. Двадцать. Думаешь, не холодно здесь стоять?
  - А с чего это я должен давать? У меня все в порядке.
  - Ну ладно, давай десять.
  
  Алик восклицал:
  - Как было бы плохо, если бы ты была обыкновенной! Три минуты удовольствия, а потом
  только противно. А с тобой мы уже сколько?.. семь часов едем, и так интересно! И
  становится все интереснее!
  
  Я понимала, что они люди порядочные, но в то же время озабоченные. Разговор все крутился
  вокруг одной темы. Я подняла уровень беседы повыше с помощью того же Шекспира,
  обеспечившего мне накануне ужин и ночлег. Затем незаметно перешли на духовные реалии...
  Ценны не слова, говорить можно все, что угодно. Люди иногда сразу отвергают непривычный
  взгляд на мир, иногда принимают его как новую информацию. Но иногда параллельно с разговором
  что-то происходит, и у людей начинает меняться сущностное сознание. Это производит впечатление
  чего-то грандиозного: кажется, не просто изменяется система ценностей в индивидуальном
  сознании, но что-то меняется в мире. Восходящие потоки увлекают, от высоты захватывает дух...
  Аршавир после всего этого сказал:
  - Вот теперь я действительно отношусь к тебе как к сестре. Все желание отбила. Даже если
  ты будешь в моих объятиях, во мне сексуального волнения не возникнет.
  И он в самом деле заключил меня в объятия, и были они почти братскими, поэтому я не
  возражала. Говорил, что только я смогла бы его изменить, вытащить из грязи, в которой он сидит.
  Когда была его очередь отдыхать, он спать не собирался, так как выспаться потом успеет, а со мной
  скоро расставаться. И мне этой ночью спать не пришлось.
  Ехала я с ними не до Пятигорска, так как им нужно было заехать в Ставрополь, а до поворота
  на Минводы, который находится в восьми километрах после Грачевки. Там мы оказались в десять
  часов утра. Времени у меня была уйма, погода прекрасная. Я немного погуляла, потом остановила
  молодого гаишника. Он вез меня семьдесят километров до Александровского, рассказывая по пути
  обо всех местных достопримечательностях. Заметив, что он едет со скоростью 90 км/ч, я спросила -
  бережет ли он машину, принципиально ли соблюдает правила или просто не любит быстро ездить.
  Оказалось, ни то, ни другое, ни третье.
  - Когда я еду один, я жму на газ, потому что скучно. А сейчас я растягиваю удовольствие.
  Я долго смеялась. Теперь, когда кто-то медленно едет, у меня закрадывается подозрение - не
  растягивает ли он удовольствие?
  Потом ехала с дагестанцем, который грозился украсть и сделать второй женой, обогнала
  УАЗик с кабардинским номером. Но , пока переходила дорогу, он проехал. Поймала ещё одного
  дагестанца, который хотел отвезти в Пятигорск, но я не люблю , когда возят не по пути, а
  специально, и, как только снова обогнала УАЗик, вышла. Села в УАЗик , довольная, что проеду
  транзитом все города, которые там один на другом сидят и погоняют.
  Когда заехали в Кабарду, вспомнила, что не взяла юбку (в прошлый раз я ездила по Кавказу
  только в платье до щиколоток).
  - А у вас женщины в брюках ходят?
  - А ты думала, Кабарда - это Туркмения? У нас ходят еще и в набедренных повязках -
  "миниюбки" называются.
  Доехала до Баксанского ущелья. Через сто километров от этого поворота находится Эльбрус,
  до которого сорок километров я не доезжаю.
  Остановилась, как всегда (в этой поездке), первая машина. Парню надо было всего на двадцать
  километров. Но, как в этих краях водится, повез меня дальше. Звали его Аслан. Говорили о
  пейзажах и климате. Вдруг неожиданно:
  - Что ты скажешь, если я начну тебе в любви объясняться?
  - Ничего хорошего. То, что ты имеешь в виду, не имеет само по себе никакого отношения к
  любви.
  - Только то, что я имею в виду, и существует. А другая любовь исключительно в книжках.
  - Любовь - это то, что наполняет жизнь смыслом и бесконечным блаженством. Это суть
  мира, сок жизни. Как же ты живешь, если не знаешь самого главного?
  
  Около часа мы простояли перед Тырныаузским постом, не въезжая в город. Говорили о
  вечности жизни и бренности оболочек, о сокровищах, которые не могут быть потеряны или
  украдены... Вопросы, которые он задавал, были точны и свидетельствовали о том, что мы в одном
  потоке, что его сопротивление ослабевает. Большая часть была высказана не словами: у нас уже
  было создано общее поле и общение шло непосредственно. Постепенно, одно за другим падали
  укрепления, его дух высвобождался, а глаза, в которых светилась вначале только похоть, засияли
  другим светом... Он казался потрясенным и просветленным.
  - Я никогда этого не забуду... Теперь я понял, как ты ездишь. Ты всех так заговариваешь,
  как меня. А ведь признаюсь тебе, когда я остановился, у меня были дурные намерения.
  - И все же задал глупый вопрос:
  - -Скажи, только честно, ты сейчас совсем желания не испытываешь?
  - Абсолютно.
  - А почему тогда в начале мою руку отталкивала, а теперь ее сжимаешь?
  Только тут я заметила, что конвульсивно вцепилась в его руку.
  - Потому что вначале ты был мне чужим, а потом я почувствовала тебя - чем ты живешь, как
  воспринимаешь окружающее. Твой мир так беден, что мне стало больно за тебя, ты стал мне
  небезразличен, даже, может быть, дорог, и твою руку я держу, как держала бы руку родного
  человека, брата, которому плохо и которому я хотела бы помочь.
  - Так это жалость?
  - Нет. Сострадание.
  - Какая разница?
  - Жалеют, оставаясь в стороне, а сострадание - это когда чужая боль становится твоей
  болью, чужая проблема - твоей проблемой. Жалость - снаружи, сострадание - изнутри.
  
  Обратно выехала в час дня. На двух машинах выехала из ущелья до села Баксан.
  Несколько машин прошло, но в этой поездке, если мимо проходили машины, значит, я ждала
  кого-то, кому была необходима наша встреча.
  Остановился белый мерседес, направлявшийся в Кисловодск; по пути всего шестьдесят
  километров. Водителя звали опять же Аслан. Сначала ехали молча. Потом обсудили, как мне ехать
  дальше.
  Он взял сигарету и спросил:
  - Не куришь,
  - Нет.
  - А пьешь что-нибудь спиртное?
  - Очень редко.
  - А скажи, от чего ты испытываешь в жизни кайф?
  Я задумалась. Хотя долго думать не пришлось, трудно было выразить в доступных словах.
  - Когда у человека на моих глазах кардинально меняется картина мира и система ценностей,
  сознание расширяется, и я каким-то образом причастна к этому процессу - тогда я испытываю
  высший "кайф".
  - А сделай так, чтобы у меня изменилась картина мира.
  - Во-первых, это случается не тогда, когда мне хочется, а само собой. Во-вторых...
  Мы проехали почти половину пути, он шел со скоростью 120.
  Во-вторых, нам осталось минут двадцать. Что можно успеть за двадцать минут?
  Завели нейтральный разговор, он узнал, что я по профессии философ. Спросил:
  - Ну и как, с твоей философской точки зрения, жизнь - дерьмо?
  - Как она может быть дерьмом, если все в мире - проявление Бога? Он в каждом
  человеческом сердце, в каждом явлении природы...
  - Хм... Об этом я как-то не подумал... Я в Бога верю, но моя душа еще во власти дьявола - я
  вот курю, иногда пью, гуляю с женщинами.
  - Но любое действие плохо не само по себе, а когда оно теряет связь с Духом.
  Разговор развивался независимо от моей воли, и вдруг я поняла, что тот самый процесс, о
  которых мы говорили, уже идет полным ходом, без всякого намерения с моей стороны. Как описать
  это явление? Это ощущение очень мощного потока, но есть и признаки внешние. Лицо у человека
  становится необычайно просветленным, он начинает задавать точные вопросы, на них сам приходит
  ответ, разрубающий сомнения, как Александр разрубил гордиев узел. Не мой ответ - я исчезаю в
  такие минуты.
  Я сама (человеческое во мне) будто наблюдала за всем происходящим со стороны и плакала
  от счастья.
  Спросил об отношениях мужчины и женщины, о применимости к ним понятия "грех".
  - Когда отношения развиваются правильно, вначале хочется сказать "люблю", а потом уже
  "хочу". Иначе все встает с ног на голову. А грех - это отрыв от Бога. Сексуальные отношения могут
  отдалять от Бога, а могут приближать к Нему. Есть же тантрические техники соединения с
  Абсолютом через секс.
  
  Через несколько минут глубокого раздумья он сказал - не мне, а себе:
  - Надо попробовать...Или так сразу не получится,
  - Что? Через секс соединяться с Богом?
  Улыбнулся.
  - Нет. Я не знаю, как это выразить...
  Но я уже поняла. Попробовать жить иначе. С ощущением божественности мира. С новыми
  акцентами.
  Это те минуты, ради которых стоит оставаться на земле. Чудесно, если такое случается три
  раза в год, а тут - три раза за три дня. Меня переполняла благодарность этому человеку за то, что он
  есть, за то, что его душа так прекрасна, за то, что он дал мне возможность пожить настоящей
  жизнью. Было безумно жаль расставаться, но в то же время было ясно, что то, ради чего мы
  встретились, уже произошло. И мы расстались, благодаря за эту встречу друг друга и Бога.
  
  Семейная пара, подобравшая меня незадолго до города Минводы, ехала в поселок
  Благодарный и довезла меня до села Александровское, но высадила на развилке, где указатель на
  Ставрополь стоит, но там в Ставрополь никто не ездит, одни локалы, и то одна машина в пять
  минут. Двое местных проехали, пока я поняла, в чем дело. Третий (я там стояла уже пятнадцать
  минут) тоже показал, что здешний, и хотел проехать. Но я так страшно замахала, что он остановился
  и подбросил меня до главной дороги. Оттуда я на двух машинах доехала до развилки Ставрополь-
  Элиста. Было часов семь вечера и уже совсем темно, но там заправка и место слегка освещенное. В
  первой остановившейся машине я увидела три кавказских физиономии. "В сторону Элисты... Ой,
  вас много, я не поеду". Но водитель уже укладывал мои вещи в багажник. "Я, мол, офицер, со мной
  нечего бояться". Не из-за того, что он офицер, а по его голосу я поняла, что с ним бояться нечего.
  - А вот ты сказала, что не поедешь из-за того, что "нас тут много". Ты действительно
  поэтому только не хотела садиться, а не из-за того, что мы нерусские?
  - Это не играет роли. Если бы увидела троих руских, сказала бы то же самое.
  - Спасибо. А почему же поехала?
  - Почувствовала, что безопасно.
  - И за это спасибо.
  Когда доехали до Ипатово, он передал меня на посту гаишнику "с рук на руки". Тот подсадил
  меня в "Тойоту" к двум мальчишкам, которым я нужна была, как собаке пятая нога. Они ехали в
  Кемерово, но по пути хотели еще куда-то завернуть.
  Ехать по Калмыкии - сущий цирк. На одном из постов подошел узкоглазый друг степей,
  посветил на меня фонариком и спросил парней:
  - Что это у вас на заднем сиденьи?
  - Девушка.
  - Ваша?
  Парни задумались.
  - Ну, практически наша.
  Смысла этих мудреных вопросов я так и не постигла.
  
  Уже проехав Элисту, драйвер остановился по нужде. Подъехала "Нива" с ментами, которые
  попросили документы, потом сказали:
  - Давай двадцать рублей.
  - Это еще почему?
  - Тогда мы поехали.
  Чтобы не остаться без документов, он отдал, но после этого в Калмыкии не останавливался,
  хотя его товарищ об этом просил.
  - Ну уж нет - за двадцать рублей. Заедем в Волгоградскую область, сделаешь это бесплатно.
  
  Вышла в Саратове на первом посту ГАИ. Незадолго до этого обогнали свердловский МАЗ
  (легковые все были 64-ые), и я решила на нем проехать через С аратов и соединенный с ним мостом
  Энгельс. Проехала даже больше, но тащиться 60 километров в час довольно грустно. Вышла на
  посту перед городом Маркс (ну и названьица там! Кстати, как называется житель города Маркс -
  марксист?).
  Гаишник остановил парня на девятке. Присмотрелась - пермский номер. Подошла.
  - Подвезете?
  - Докуда?
  - Пока по пути. Мне в Екатеринбург.
  - Ну, это смотря сколько нальешь. Чем платить-то будешь?
  - Ничем. Я за плату не езжу.
  - Совсем ничем?
  - Совсем. Разве что тебе поинтересней будет, чем одному.
  - Мне до фонаря. Я привык один ездить. Ладно, давай сумки. Жалко тебя на дороге
  оставлять.
  
  Его звали Андрей. Психологически с ним было легко.
  - Что-то ты все молчишь. Развлекать по дороге обещала.
  - А тебе надо?
  Он, как и все остальные, спросил, как мне не страшно одной ездить, и не пристают ли
  мужчины. На этот вопрос я в каждой машине отвечаю по-разному. Андрею я рассказала случаи с
  армянами и с Асланом, который имел "дурные намерения".
  - Ты только меня не старайся ни в чем убедить.
  - А что, похоже, что я стараюсь?
  - Я твердо знаю, чего мне в жизни нужно.
  - И я знаю, что тебе нужно, а чего не нужно, потому и молчу.
  Я вовсе не собиралась его пугать, но он слегка вздрогнул.
  - Вот как, ты знаешь...
  Звал поесть шашлыки, я сказала, что не ем мясного, он долго возмущался, что это
  ненормально, а впрочем, во мне все ненормально. Когда я сказала, что мою дочку зовут Аглая,
  спросил:
  - Ты вообще-то с этой планеты?
  Не знаю, почему он решил, что Аглая - это марсианское имя.
  - Пока здесь живу, можно сказать, что "с этой".
  
  В Камышле он остановился (было около десяти часов вечера), чтобы посмотреть машину и,
  может быть, отдыхать. Он не спал предыдущей ночью. В этот момент со стоянки отъезжал
  свердловский КамАЗ. Андрей посигналил, тот остановился, и я в него перешла.
  В этом КамАЗе я впервые за день поела, правда, это был уже другой день - час ночи. Мне
  предлагали поесть все драйвера, но в дороге меня наполняет энергией уже то, что я еду. Утром
  вышла в Юрюзани.
  В половине восьмого было еще темно и прохладно. Едва я успела накинуть плащ, как подошла
  первая машина. Она же и повезла меня до челябинской объездной. Вскоре рассвело, и роскошное
  убранство Уральских гор полностью захватило внимание, выключив внутренний диалог (и внешний
  тоже). Даже бордовый джип, на котором мы летели, казался частью зелено-багряно-золотого
  пейзажа.
  Дальше все было просто. Объездную проехала на новосибирском КамАЗе, а следующая
  (пермская) машина довезла меня до самого дома. Я вставила в дверь ключ через 46 часов после того,
  как попрощалась с Тырныаузом, проехав за это время 2800 километров.
  ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ
  Ездили со Светой в Нижний Новгород. Запомнилось три эпизода.
  Драйвер, вместо того, чтобы спросить, подобно всем остальным, о наших взглядах на
  отношения мужчины и женщины, спросил, как мы относимся к любви женщины к женщине. Света
  пошутила: "Непосредственно".
  Из одной остановившейся около Ижевска машины нас спросили: "Вы туристы или
  проповедники?" Мы ответили, что одно другому не мешает.
  Водитель КамАЗа заявил мне: "Знаешь, на кого ты похожа, Мультфильм есть, как царю петуха
  подарили..." - "Золотой петушок"?" - "Да. Шемаханская царица, вот!"
  Из Нижнего Новгорода поехали через Саранска на Пензу, и около Пензы, на дороге М5
  расстались. Света поехала домой, я - на Кавказ.
  
  Небеса в этот раз не распахивались. В таком отвратительном состоянии вообще нельзя было
  вываливаться на трассу. В людях, которые мне попадались, я как в зеркале могла любоваться своим
  идиотизмом и своей агрессивностью. На трассе закон "подобное притягивается подобным"
  очевиден до боли в глазах. А закон кармы работает не в рассрочку, а моментально.
  До Саратова ехала с двумя мужчинами на иномарке типа нашей ГАЗели. Тот, что был не за
  рулем, видя, что я засыпаю, положил себе наколени куртку, я улеглась на нее и проспала почти всю
  дорогу.
  Дальше ехала с греком, который перегонял новую машину в Ессентуки. Казалось бы, с ним
  можно ехать до Пятигорска, да не тут-то было. С эдаким утомительным типом далеко не уедешь.
  Расстались с ним в странном месте - в тридцати пяти километрах от Волгограда, на
  охраняемой стоянке. Ближайший пост в десяти километрах, ближайшее жилье и того дальше.
  Охраняли два мальчика даргинца. Мы разговорились. Одного звали Руслан, другого - Ислам.
  Как всегда, не поверив, что мне тридцать, попросили показать паспорт. Это уже вошло в
  систему.
  - Для кого же ты себя такой сохранила, Полина?
  - Не для вас, мальчики.
  - Ты уверена? - спросил Руслан.
  Ночью на трассе, в десяти километрах от ближайшего поста и жилья, я не была в этом уверена.
  - Я на это надеюсь, - ответила я.
  
  Руслан ушел, и мы с Исламом остались вдвоем. Разговор резко пошел в глубь. Ничего
  особенного мы друг от друга не ожидали, и оба были поражены происходящим. Каждый вопрос и
  каждый ответ открывали нам новые внутренние пространства в чужой душе, и она становилась
  роднее. Глубины отражались в глубинах, мы отражались друг в друге...
  
  Его пристальный взгляд смущал меня, что-то в нем было не так.
  - Ты такая красивая...
  Показалось, что хотел сказать что-то близкое по смыслу, но другое.
  - Разве в красоте дело?
  - В красоте твоей души.
  Куда же он смотрит? На лицо или в душу?
  
  - Вот теперь я верю, что тебе тридцать лет. Заметно не по лицу, а по поведению. Молодые
  смущаются, а ты так хладнокровна... Глаза холодные, как у волка.
  Глаза были, может, и холодны, а кровь уже начала закипать.
  
  С ума можно сойти! Только что он спрашивал, можно ли называть меня на "ты", не против ли
  я, если он сядет рядом, позволю ли я коснуться моей щеки... И вот первое же прикосновение - это
  прикосновение хозяина! Мальчик, если бы ты знал, как кружится голова... но нельзя ее терять, а то
  будет поздно.
  Оттолкнула его руку. И сразу поняла, что слишком долго не общалась с мусульманами. Рука
  застыла в воздухе. В глазах блеснула холодная ярость и погасла. "Вот так мы можем быстро
  испортить отношения". Я поняла, что стоит такое повторить - и уже ничто не поможет.
  Только слова. А на них времени уже почти не оставалось.
  
  - Ты еще сохранил хоть каплю уважения ко мне?
  - Я его полностью сохранил. Но ты возбудила меня до крайности. Что теперь делать?
  - Ты сам справиться не можешь?
  - Нет, конечно.
  Деточка, ты мне так понравился, неужели ты меня разочаруешь?
  - Так что теперь, собираешься меня насиловать?
  Вот оно, слово, взорвавшее все его пороховые склады. Отпрянул:
  - Что?! Я?! Тебя?! После этого, если ты хочешь, я прямо сейчас могу уйти.
  - Хочу.
  В самом деле, на метр отодвинулся, на что я уже не надеялась. Пару минут приходил в себя.
  Резко и отрывисто:
  - Слушай, я не хочу, чтобы наши отношения остались хуевыми. Только скажи, когда ты так
  говорила, в самом деле думала, что я на хэто способен? Ты так думала, после всех наших
  разговоров, после всего, что было?
  - Я не исключала такой возможности.
  Выскочил из машины, подавил свое бешенство, спросил, не принести ли мне кофе. Я
  отказалась, он ушел. Естественно, Руслану он не похвастался тем, что его послали, и Руслан пошел
  за своей порцией. Пока никого не было, я успела выйти из машины, так как знала, что потом это
  будет проблематично. Действительно, этот самый Руслан всячески пытался заманить меня обратно;
  не удалось. Я вышла на дорогу, он пошел за мной, продолжая свои гнусные инсинуации. Я
  поднимала руку, хотя это было заведомо напрасно.
  - Кто же остановится, когда я с тобой стою?
  Потом пришел Ислам, их стало рядом со мной на дороге уже двое. Было забавно смотреть
  Исламу в глаза, когда он не успевал их отвести. Мальчик был явно между двух стульев, хотя в этом
  не признавался. Передо мной ему было крайне неловко, но он не хотел сильно отличаться от своего
  приятеля. "Мы из одного теста", - сказал он. Вот она опасность, малыш. Тесто, может, и одно, но в
  тебе совсем другая закваска, а ты боишься стать белой вороной, ты можешь все светлое в себе
  заглушить в угоду среде. Неужели я ничем не смогу тебе помочь? Неужели мы не увидимся больше?
  Что победит в тебе, котенок, божественная закваска или дрянная мука?
  Было семь утра, а светлеет гораздо позже. Продолжалось зубоскальство, балансировка на
  грани игры и насилия. В любой момент они могли перейти эту грань. Наконец, прозвучал вопрос:
  - Так что, ты пойдешь сама или тебя унести?
  К счастью, в этот момент тронулся один из КамАЗов, и Ислам подбежал к нему и договорился,
  чтобы меня подбросили до Элисты или до ближайшего поста. Там сидели два немолодых
  дагестанца.
  - А это не опасно? - спросила я Ислама.
  - Все мы из одного теста, - ответил он, - решай сама.
  
  Но дяденьки оказались не из того теста, а из чистого золота. Удивлялись, как это я могу жить
  на севере. Звали в Дагестан на полном серьезе, обещали выдать замуж. Смеялись, когда я сказала,
  что для этого необходима любовь или хотя бы влюбленность. Любовь и доверие, сказали они,
  приходят со временем, а самые крепкие браки - это устроенные родителями, в которых жених и
  невеста не знали друг друга до свадьбы.
  Они мне остановили кабардинский КамАЗ, в котором я, опять же не без сложностей, доехала
  до поворота на Тырныауз.
  В Баксанское ущелье надо было заезжать в семь вечера, в полной темноте. Остановилось трое
  придурков, стали уговаривать меня ехать с ними, захлебываясь, описывали свою порядочность,
  уверяли, что машин может больше не быть, и мне не уехать. Подъехал еще один, с ними
  поздоровался.
  - Ну вот, он один, поезжай с ним. Нам все равно. Главное, чтобы ты уехала.
  Я к этому типу села.
  Километров через пятнадцать они нас догнали, хотя тип, с которым я ехала, гнал сквозь туман
  очень быстро, чтобы оторваться. Остановились. "Господи, да будет воля Твоя", - подумала я. Они
  вышли из машины, о чем-то говорили по-балкарски и смеялись. К моему облегчению, расселись по
  машинам, но поехали мы куда-то совсем не туда.
  - Куда это мы направляемся? - спросила я.
  - Да не бойся, я хочу просто подождать, чтобы они уехали. Сказал им, что к зятю заеду, он
  здесь недалеко живет.
  Развернулись. Постояли минут десять, медленно поехали. Не хотел он делиться добычей.
  Включил свет в кабине и стал пожирать меня плотоядным взглядом. Я пожалела, что здесь в
  парандже ходить не принято.
  - Не на меня смотри, ведь по горной дороге едем.
  Впереди заметили тех придурков, которые тащились со скоростью бешеной черепахи. Опять
  остановились. И еще останавливались не раз. Пришлось разыграть целую комедь с сердечным
  приступом. У меня никогда сердечного приступа не бывало, к счастью, у этого типа тоже, поэтому
  он мне поверил, хотя симптомы я придумывала на ходу. Он то верил, то не верил, но в конце концов
  и вправду испугался, что живой меня до города не довезет.
  Шестьдесят километров ехали три часа.
  Все обошлось благополучно, но, когда я из его машины вышла, меня и в самом деле немного
  качало, и в руках было покалывание.
  
  Обратно выехала поздно, шел дождь, машины везли по пятнадцать-тридцать километров,
  сумки все были в грязи, до выездного поста в Минводах добралась часов в восемь вечера. Было
  темно и глухо. Машин мало, если идут, то полные, если не полные, то не останавливаются, менты
  ушли и не помогают. Парню в "восьмерке" махнула почти безнадежно - на мое удивление,
  остановился. "Наверное, едет недалеко", - подумала я.
  - До Элисты.
  - Садитесь.
  - А у меня вон там баулы большие.
  - Ничего, уложим.
  Вышел из машины - оказалось, военный, красивый, здоровенный. И ехал он в Саратов! К
  бывшей жене, чтобы поздравить с днем рожденья семилетнюю дочку.
  - Сколько же тебе лет, Сережа? Слишком молодо ты выглядишь, чтобы иметь такую дочь.
  Усмехнулся.
  - Это в темноте. У меня половина головы седая.
  Это он для красного словца. Утром посмотрела - седые волосы есть, но немного. И выглядит
  он не старше своих двадцати семи.
  Ехали мы с ним 850 километров и не то чтобы растягивали удовольствие, но ехали не
  торопясь. Они провалялся неделю с легким ранением, а теперь у него была неделя для личных дел.
  Он боевой командир с боевыми наградами. Одна - за Дагестан, где ему удалось без потерь вывести
  свое подразделение из окружения. Неудивительно, что не раз у нас всплывала тема военных
  действий. Он не отдавал себе отчета, как жутко для обычного человека звучит описание их
  кровавых будней.
  Это один из редких русских парней с ярко выраженной муладхарой. Достаточно интересен.
  Учился в музыкальной школе и любит хорошую музыку. Не верит в любовь.
  Этот Сережа завез меня к друзьям в Камышин, прямо к их дому. Если бы он этого не сделал, я
  бы и в этот раз проехала мимо. За полчаса до Камышина мне пришла в голову мысль, что я могу
  прожить там неделю, снова съездить на Кавказ, а затем уже домой.
  
  Ночь перед отъездом из Камышина показала, что на трассе мне пока делать нечего - надо
  сначала привести себя в порядок. Просыпалась раз двадцать в холодном поту. Нервы пришли в
  полную негодность.
  До Волгограда доехала с дяденькой, который ничего не знал об автостопе и все удивлялся:
  "Надо же, какие люди странные попадаются..." Девяностокилометровый Волгоград проехала на
  трех машинах без остановки, отвечая на извечные глупые вопросы. На выезде висела минут сорок,
  села к перегонщику в "девятку". Он провез тридцать километров и говорит:
  - Ну, снимай плащ-то.
  - С какой радости?
  - А я женщин просто так не вожу.
  - Останавливай машину.
  Он остановил, я вышла посреди степи. Тут же подъехал серебристый Ford Scorpio с двумя
  немолодыми дагестанцами. Они спросили, как я там оказалась, я рассказала. Один говорит:
  - А мы тоже просто так не возим. Что мы, не мужики, что ли?
  - Да?! Тогда тоже останавливайте!
  - Да ладно, шутка. Довезем. А как вот ты села, с двумя мужиками, да еще нерусскими?
  - Что толку, что тот придурок был один, и русский?
  Люди они были порядочные, но ездили по моим обнаженным нервам всю дорогу, особенно
  когда по стакану сметаны навернули. Вышла от них в Дивном (первое село при въезде из Калмыкии
  в Ставрополье), в шесть вечера, в полной темноте. Уехала на пятьдесят километров с калмыком
  Степаном, начальником райотдела ГАИ. Он спросил:
  - Не страшно разве?
  - До жути страшно.
  На ипатовском посту сразу же загрузила гаишников задачей. Один мальчик подошел со
  словами:
  - Не террористка ли? Покажи паспорт.
  Я не была уверена, что правильно расслышала.
  - Как?
  - Покажи паспорт.
  - Одного слога не хватает
  - Чего?
  - Не хватает слога "те".
  - Да? Такая взрослая?
  - Такая взрослая. Ну так что?
  - Пожалуйста, покажиТЕ.
  И сразу стал смотреть год рождения.
  Водителей, направлявшихся в Ставрополь, прорвало звать меня в свою машину. Но я решила
  садиться по меньшей мере до Пятигорска: выходить в темноту еще пять раз у меня не было сил.
  У одной из машин, остановившихся на посту, зажегся на секунду дальний свет. "Или
  рассматривал меня, или поприветствовал," - подумала я. Угадала. Вскоре позвал гаишник: " Там
  "шестерку" гонят во Владикавказ. Устраивает?" Еще бы не устраивало! Это до самого поворота в
  ущелье.
  Молодой осетин (мой ровесник) представился Костей. В его очень сильном ( но не жестком)
  поле я почувствовала себя в безопасности и расслабилась. По дороге много шутили и смеялись.
  Когда он стал пожимать мою руку, пошла энергия, и я не нашла в себе силы от нее отказаться - хотя
  голос разума подсказывал: останови его сейчас, потом будет сложнее. Мы встали у поста перед
  въездом в Кабарду. Было около полуночи. Начались долгие набившие оскомину объяснения: хочу-
  не хочу, а ты не можешь ради меня, а ты не можешь ради меня отказаться и т.д. Тыкал мне в лицо
  своей порядочностью, тем, что мы стоим на посту, а ведь он мог свернуть в любой лесок. "Так что, я
  тебе теперь обязана, что ли, за то, что ты не свернул?" Вылезли свинки и стали меряться своим
  эгоизмом - у кого больше. Оказалось - у моей.
  Вышла на Баксанском посту в два ночи. Редкие машины в сторону Тырныауза шли, но никто
  не заставил бы меня в темноте заехать в ущелье. Пошла опять доставать гаишников, так как было
  холодно и хотелось спать. Меня посадили в машину, в которой отдыхали сами. Машина
  периодически остывала, я просыпалась от холода и тыкала того, кто спал рядом, чтобы включили
  печку. Менты спали по очереди, но все они были на одно (кабардинское) лицо, всех звали Аслан-
  Руслан, и только когда начинали задавать по новому кругу те же вопросы, я понимала, что рядом
  уже другой. В начале восьмого стало светать, я вышла из ментовской машины на холодный воздух.
  Сразу уехала до Тырныауза с красивой черкесской супружеской парой. Женщина по дороге угощала
  меня конфетами.
  Когда я поехала обратно, вышла из города, остановились четверо развязных мужчин. Я с ними
  не села. Они меня далеко послали, развернулись и уехали туда, откуда приехали. В следующей
  машине было тоже четверо мужчин, только троим из них было от восьми до десяти лет, а
  четвертому - около пятидесяти. Он вывез меня на пятигорскую трассу.
  Мимо пролетела большая белая птица - Audi-100. Вернулась. Молодой балкарец Хасан ехал в
  Ростов. Сразу сказал, что хотел бы увидеть меня еще, попросил адрес и разрешения приехать. Я
  стала напряженно размышлять, ради чего бы нам встречаться. У него нет для меня вопросов и, тем
  более, ответов; как мужчина он меня не устраивал мягкостью энергетики - надо же, и кавказец, и
  мусульманин, а по энергетике - ни рыба, ни мясо. Ничего в нем не нашла, кроме интересной
  внешности и шикарной машины. Но это же не причина встречаться.
  Хотела выйти в Минводах, где поворот на Элисту, но его мы проскочили. Ладно, думаю, тут и
  дорога слишком кудрявая, поеду через Ставрополь - там по прямой. Подъезжали к повороту на
  Ставрополь в половине пятого, и солнце было уже у самого горизонта. Значит, около Ставрополя я
  буду в сумерках, объездную проеду в темноте, и еще тринадцать часов буду ехать в темноте - по
  ставропольской глухомани, по Калмыкии, неизвестно, сколько раз меняя машины... При взгляде на
  коснувшееся горизонта солнце у меня просто сдали нервы. Я согласилась поехать в Ростов и там
  переночевать, что мне давно уже было предложено. Я не знала, как поведет себя Хасан, но если я
  буду ехать, то нет гарантии, что меня не будут домогаться десятки раз.
  Итак, мы поехали в Ростов. М29 на том участке хороша, подве полосы в каждую. Сторону.
  Днем Хасан ехал нормально: 140-150. Как стемнело, его понесло. Я спала около часа и проснулась с
  ощущением, что мы очень быстро едем. Стало интересно, какая скорость может на такой машине
  ощущаться как высокая. Глянула на спидометр - 190. Когда посмотрела на дорогу, волосы на голове
  зашевелились. Трасса забита машинами, кажется, что стоящими. Мы несемся, лавируя между ними,
  пролетая с ювелирной точностью в нескольких сантиметрах. Двух полос нам, естественно, мало, мы
  то и дело вылетаем на встречную, так же ювелирно увертываясь от идущих по ней машин. Это было
  на грани человеческих возможностей. Посмотрев на Хасана - ненапряженного, спокойного, я
  поняла, что он не так прост, как показалось вначале. Я была в восхищении от безумного полета, но
  понимала, что одно дело - так ехать, другое - доехать. Было предчувствие, что благополучно мы не
  доедем.
  И это случилось.
  Облетали колонну КамАЗов, которая закрыла собой знак "ДПС". Словно из-под земли вырос
  шлагбаум. На сумасшедшей скорости мой джигит попытался вписаться в узенькое пространство,
  которое следует проезжать со скоростью 10 км/ч. С воплями и визгами народ бросился врассыпную.
  Каким-то чудом ему удалось не зацепить ограждения и выровнять машину, которая шла то одним,
  то другим боком (стоило на этой скорости что-то зацепить, закрутило бы страшно...ни он, ни я,
  естественно, не были пристегнуты). Посмотрела Хасану в лицо - он спокойно улыбался.
  То, что было потом - неописуемо. Менты были готовы разорвать его в клочья. Когда он вышел
  из машины, полковник наставил на него автомат и заорал: "Не подходи, ненормальный!"
  Ему удалось замять это дело, на что я почти не надеялась. Вернулся с той же спокойной
  улыбкой, попросив у меня прощения за инцидент.
  Ночевали в пансионате "Тихий Дон", там видела подростков из Волгодонска, у которых
  взрывами разрушены дома. Хасан меня привел в двухкомнатный номер, где жил некий товарищ,
  который, узнав, что по профессии я философ, нездорово по этому поводу возбудился и вылил мне на
  голову всю свою доморощенную философию. У меня лишь изредка возникала возможность
  вставить слово. Но этого оказалось достаточно, раз он спросил:
  - Знаешь ли ты, что, послушав тебя, очень трудно пожелать тебя как женщину?
  Я улыбнулась: нельзя сказать, что я открывала рот только ради этой цели, но ради нее не в
  последнюю очередь.
  Итак, с одной стороны я себя обезопасила. Этот уже не пожелает. К сожалению, Хасан нас не
  слушал, он в то время смотрел эротику. Постелил он мне вместе с собой, лег, а я, страшно уставшая,
  все сидела, ждала хоть каких-то слов, проясняющих его намерения. Хасан не говорил ничего. Его
  приятель меня понял и предложил лечь на его кровать, с тем, чтобы он выспался в кресле. Увы, в
  том кресле спать совершенно невозможно, и так поступить совесть мне бы не позволила. "Не с
  такими справлялась," - решила я и легла. Все оказалось проще, чем я думала. Один раз выпрыгнула
  в кресло, минут пятнадцать слушала страстный шепот, и все уснули.
  Утром приятель спросил:
  - Он к тебе не приставал?
  - Нет.
  - Точно?
  - Я бы крикнула.
  - Зачем?
  - Не люблю, когда ко мне пристают.
  - Ты не любишь заниматься сексом?
  - А еще я не люблю такие разговоры.
  - И как это ты переночевала с двумя такими казановами и осталась нетронутой? Пора нам
  обоим обращаться к психиатру.
  Хасан вывез меня на московскую трассу, мы вышли из машины. Он стал обнимать меня до
  хруста в ребрах. "Ничего, - думала я, - в постели не обнимал, так пусть сейчас оторвется". Спросил,
  не пожалела ли я, что поехала с ним. Ну уж нет! Мне не забыть безумного полета, в котором мы
  чуть не снесли пост ГАИ, не забыть его красивого спокойного лица и твердости его рук, благодаря
  которой мы остались живы.
  В тот день никто меня не дергал, я спокойно ехала то с парой божьих одуванчиков, то с двумя
  ингушами вполне бандитского вида, купаясь в их мощной муладхарной энергетике. День был
  праздничный - 7 ноября, машин крайне мало, и пришлось триста километров трястись в КамАЗе.
  Приехала в Камышин в два часа ночи, таксист довез до дома и от денег отказался. На другой день
  обнаружилось, что я не могу встать с постели и температура у меня 39,4. Вся дрянь из астрала
  хлынула на физику. Провалялась неделю. Мои друзья в конце концов согласились, что и
  выздоравливать, и умирать лучше дома, отвезли меня на станцию и погрузили в вагон. Ехать
  поездом было так тошно, что я решила: даже больная больше поездом не поеду.
  
  МИСТЕРИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
  
  Впервые поднять руку мне пришлось только после Уфы, потому что перед выездным постом в
  Екатеринбурге молодой человек остановился сам.
  - Я вас подвезу, если нам по пути. Я еду в Челябинск.
  Внешность его мне вначале не понравилась, но он оказался таким приятным человеком, что о
  внешности я забыла. Он дал мне возможность узнать кое-что о мире богатых, где люди покупают
  машины по 300 тысяч баксов и шубы за сорок тысяч. Он как раз из тех людей, по национальности
  он цыган, зовут его Саша. И среди богатых встречаются милые люди, но, в большинстве своём,
  ограниченные. Около семи часов вечера подъехали к объездной - пустой и тёмной, там высадить он
  меня не мог, повёз в город на какой-то пост. В городе нам встретился 26-ой КамАЗ.
  - Это же ставропольский!
  - Догнать?
  - Конечно.
  Мы развернулись, догнали КамАЗ, Саша договорился и пересадил меня туда. В шесть утра
  вышла из этой машины на посту в Уфе.
  Машины везли недалеко, я едва успевала согреться. Но ехала только на легковых, поэтому
  довольно быстро добралась до Самары, проехала 70 км объездной и ещё 180 - до Пугачёва.
  Там высадили перед городом. В третьей из остановившихся машин водитель согласился
  провезти сквозь город, я зачем-то сказала, что еду автостопом, без денег. Он бросил с презрительной
  улыбкой, что его не интересуют деньги. Ему было на вид хорошо за сорок, ниспадающие светлые
  волосы, волевое лицо с несколько мефистофельским выражением, дорогая куртка с богатой
  опушкой, огромный перстень на пальце, королевские манеры. Он напоминал мне злого колдуна из
  древнегерманских легенд или стареющего принца.
  Узнав, откуда и куда я еду, заметил, что уже не способен на такие подвиги. Спросил, сколько
  стоил бы билет на самолёт, я сказала - около двух тысяч. Он стал что-то доставать из кармана. Уж
  не две ли тысячи? - подумала я. Нет, только две сотни.
  Ломались машины; было так холодно, что я за десять минут превращалась в сосульку. Ночью
  два раза меня высаживали на пустынных неосвещённых перекрёстках, откуда я уезжала просто
  чудом. И что же? Темнота, бывшая для меня самым болезненным фактором, совершенно перестала
  меня напрягать. Теперь для меня не имеет значения, ехать днём или ночью.
  К девяти утра добралась до Волгограда. Подсчитала, что если ехать очень быстро, успею
  доехать в Тырныауз к вечеру и переночевать в нормальных условиях. Поэтому, проехав в КамАЗе
  Волгоград, вышла ловить быструю машину. Позвали к себе двое парней с игривыми улыбками. Я
  сказала, что тороплюсь и ловлю легковую. Они ответили, что едут очень быстро. Но я их не
  слушала, я ждала, кого положено. Те, кто положено, были на УАЗике, вовсе не быстром. Но я бы его
  не променяла и на гоночный БМВ. Дагестанцы. Постарше - Осман, помоложе, в расцвете сил -
  Тагир.
  Осман сразу начал меня раскручивать и создавать энергетические вихри. Говорили о
  христианских сектах, буддизме, суфизме, об очищении сердца, о непривязанности к мирским
  благам. Разговор не был спором, мы дополняли друг друга, рассказывали притчи: я ему -
  суфийские, он мне - христианские. Шли очень сильные потоки. Вряд ли кто-то из нас узнал что-то
  принципиально новое, но то, что происходило, не было незначительным - шла чистка фрагментов
  буддхиального плана Земли. Небеса снова распахнулись. Состояние было несколько экстатическим.
  Тагир не принимал активного участия, но не отключался от нашего разговора , даже когда речь шла
  об очень высоких и очень тонких вещах.
  Глядя на мудрого Османа и мужественного красавца Тагира, я думала, что для полного счастья
  этого хватает: буддхиально-атманические взаимодействия, включение верхних чакр на тонких
  телах, да ещё и муладхарная подпитка с активизацией астральной свадхистханы.
  Я уже не торопилась. "Поезжай медленнее, Тагир, - мысленно просила я. - Зачем вам эта
  Элиста, ведь там мы расстанемся".
  Благодаря этой встрече вся поездка стала восприниматься сплошным праздником. Если
  мытарства имеют такое завершение, да здравствуют мытарства!
  
  Осман рассказал, что однажды ехал по Калмыкии с охранником и автоматом (сейчас автомата
  не было, был только пистолет). Заметили их менты ни "Ниве", объехали, затаились впереди в
  лесочке и ждут. Остановили. "Возьми их на мушку", - скомандовал Осман. Охранник выскочил и
  наставил на ментов автомат. Те струхнули. "Отбой. Это же наши друзья калмыки, а я думал,
  чеченцы". Менты даже документы попросить забыли.
  Доехали до Элисты, обменялись координатами.
  - Здесь нам придётся временно расстаться. Но время - понятие относительное....
  - Поэтому потом можно будет сказать, что мы и не расставались, - закончила я мысль
  Османа.
  
  Тагир спрашивал, не боюсь ли я оставаться в Элисте.
  - На посту-то чего бояться? Да ещё днём.
  - Вдруг менты приставать будут?
  - Менты? На посту? Не верится.
  Мои дагестанцы договорились с ментами, чтобы те меня отправили.
  - Конечно, отправим, - уверяли менты.
  Но как только дагестанцы уехали, они собрались вокруг меня.
  - Ну зачем тебе сегодня ехать? Поезжай утром, хорошо проведём время.
  "Тагир был прав", - подумала я.
  Какие-то мужики позвали до Дивного в автобус (не рейсовый, пустой). Отказалась. Они
  крикнули:
  - Ну и дура, вот попадёшь с какими-нибудь чурками.
  "Сами чурки", - оскорбилась я за кавказцев и уехала до Минвод с грузином.
  
  На посту в Минводах я оказалась в половине третьего ночи.
  С ребятами, которые звали слишком настойчиво, я не поехала. Чтобы избавиться от их
  настойчивости, подошла к ментам. Старший лейтенант был чеченец, лейтенант - русский, по имени
  Володя, у него очень мягкая и тёплая манера разговаривать.
  - Ах, если бы я был сейчас не на работе, - вздохнул он.
  Пришло его время два часа отдыхать, и он позвал меня в свою машину спать, вместо того,
  чтобы стоять на ветру, а если будет машина в сторону Нальчика, нас разбудят. Потом с таким же
  предложением подошёл чеченец, я ответила, что уже "дала слово".
  - Опять я опоздал? И так всю жизнь.
  В Володиной машине опустили сиденья, согрели печку. Сна - ни в одном глазу из четырёх. Я
  отогрелась, но руки оставались ледяными, о чём я сказала вслух. Он вызвался погреть, да так за два
  часа и не отпустил.
  Я очень удивилась, что у него сын учится уже в институте (в Санкт-Петербурге), я думала, ему
  лишь слегка за тридцать, оказалось - тридцать восемь.
  Нажаловалась ему на калмыков. А он через какое-то время говорит:
  - Ты не хочешь со мной поближе познакомиться?
  - Куда ещё ближе?!
  Он сделал попытку поцеловать меня, видимо, в качестве ответа на вопрос.
  - Это тот самый случай, когда пристают на посту, в возможность чего я ещё сегодня утром
  не верила?
  - Я же не пристаю, я только спросил.
  - Это неинтересно, то, что можно с кем попало, лучше воспользуйся возможностью
  поговорить со мной.
  - Что я и делаю.
  Не сказать, что он воспользовался на все сто, но успел пригласить меня в гости, так что,
  возможно, он упустил не фатально.
  Спросил, не страшно ли так ездить, да ещё здесь, на Кавказе, часто ли домогаются.
  - Часто. Но больше не кавказцы, а русские.
  - Вроде меня?
  - Именно.
  - Ты на меня не обиделась?
  - Нет, но лучше бы ты этого не говорил.
  - Я же только спросил.
  - За что уважаю кавказцев - они знают, что у кого спросить. Только русские не отличают
  порядочную женщину от проститутки.
  
  Когда нашёл мне машину до Нальчика, посадил в кабину, сунул что-то быстро в руку и
  захлопнул дверь. Я не хотела, чтобы видел водитель, поэтому посмотрела только на следующем
  посту. Это было сто рублей. "Экспроприация экспроприаторов", - подумала я.
  
  Въехала в Кабарду - сразу почувствовала, что я на Кавказе. Останавливаться стала строго
  первая же машина.
  
  На обратном пути, как только села в машину, меня спросили, верю ли я в любовь с первого
  взгляда, и уверили, что это тот самый случай. Или, по крайней мере, необычайная симпатия. Его
  зовут Рашид, он из Тырныауза, но живёт в Нальчике, ему 33 года, преподаёт в ментовском
  юридическом институте. Закончил исторический факультет, в Орехово-Зуево. На вопрос, почему не
  женат, ответил, что не женился вовремя, а потом было страшно менять свои привычки, плохо
  представлял, как можно жить с кем-то постоянно. Через минуту добавил:
  - Но с тобой я бы стал жить.
  Сказал что-то о том, что я милая и скромная.
  - Откуда ты знаешь, может, когда мне наступают на хвост, я тарелки в голову кидаю?
  - А я такой человек, который никому не наступает на хвост. Если я стану даже просто твоим
  другом, ты не пожалеешь.
  В этом я уже была уверена. Он успел выложить мне почти все факты своей биографии, звал в
  гости, просил предупредить о приезде по телефону, чтобы он на это время купил больничный.
  Обещал показать все окрестные достопримечательности.
  - Какая у тебя квартира?
  - Двухкомнатная.
  - А можно к тебе приехать с друзьями? Например, с подругой и её парнем? Вчетвером будет
  веселее.
  - Можно. Или просто с подругой, а парня ей здесь найдём. И уверяю тебя, тебе не придётся
  кидаться тарелками.
  
  Снова ломались машины, почти полностью отсутствовал транспорт из-за выборов, и я только
  через сутки вечером добралась до Волгограда.
  
  Мне захотелось мандаринов, и я решила, что следующая машина, на которой я поеду, будет
  машина с мандаринами. Осталось выбрать машину. Посмотрела на грузин, и почему-то не села с
  ними (не потому, что не понравились, решение было абсолютно иррациональным; видимо, опять
  ждала "кого положено"). Не села и в свердловскую машину с русскими ребятами, села к армянам.
  Одного, воображулистого, с большими глазами, звали Маргар, второго - древним прекрасным
  именем.... Но его язык мой всуе не произносит.
  Меня тянуло к этому человеку как магнитом, но я далеко от него сидела, да и Маргар пытался
  один завладеть моим вниманием. Но потом меня посадили в середину, и мы понемногу стали
  перебрасываться репликами.
  Беспредел гаишников вызывал у обоих целую лавину русского мата, который они вставляли
  даже в армянскую речь. Я видела, что его нервы издёрганы до предела.
  Было чувство, что пожертвовала бы всем ради этого человека. Что я могла сделать для него?
  Только одно - изменить его восприятие, сделать менее болезненным. Ему казалось, что в мире
  царит несправедливость. Поэтому мы начали с закона кармы и сострадания к маленьким
  неразвитым душам, через которых приходит в мир искушение. "Искушение должно прийти в мир,
  но горе тем, через кого оно приходит". Я боялась информационного перегруза, старалась не
  касаться некоторых вопросов - вереницы земных воплощений, проявления Абсолюта и
  божественности сущности мира, подготовки к уходу и последующей подготовки к воплощению,
  различия между религиями, природы познания.... Не вышло. Он задал все - мыслимые и
  немыслимые. Отвечая, я не успевала договорить. Как только он ухватывал суть ответа (а ухватывал
  он быстро), он задавал уже новый вопрос. Кажется, за несколько часов он успел вытянуть из меня
  всё, что я знаю. Я видела, что он едет со скоростью 30-40 км/ч, и понимала, почему. Мне не нужно
  было подтверждения, но я всё же спросила. Так и есть. Он боялся, что не успеет задать все вопросы.
  Мне же хотелось, чтобы остановилось мгновенье.
  Когда нас остановили на очередном посту и мой собеседник собрался выйти, чтобы дать, как
  всегда, ментам денег и полюбоваться на их наглость, я сказала ему:
  - Не сердись на них, они маленькие и глупые, им многое придётся долго и мучительно
  изживать, пожалей их...
  В этот момент проснулся Маргар, услышал "не сердись на них", грязно по адресу ментов
  выругался. Мы с его другом, улыбаясь, переглянулись: Маргар безнадёжно отстал от жизни.
  
  По мере того, как мы вдавались всё глубже, моё состояние приближалось к состоянию транса.
  Любовь расправляла крылья, теряла пределы, становилась всевключающей, женственное во
  мне сливалось с Вечной Женственностью в её материнском аспекте. Могучий медитативный
  подъём. С огромной высоты я оглядывала свои недавние мысли, мотивы поступков, настроения....
  Если я настоящая - сейчас, то кто же та букашка, которая называла себя моим именем?
  Наша совместная медитация была прервана приездом в Камышин, где мы останавливались
  выпить кофе. Когда вернулись в машину, я рассказала несколько автостопных баек. Маргар был
  доволен, его же друг, как мне показалось, просто ничего не слышал. Спросила его, так ли это.
  - Да, я всё думаю о том, о чём мы говорили до того, как остановились.
  И он вернул меня в медитацию. Я ощущала, как его картина мира проясняется и высветляется.
  Всё это можно назвать одним словом - счастье.
  
  Я не сводила с него глаз. У меня был предлог: он не спал четвёртые сутки, он вёл машину...
  - Что, беспокоишься, что я усну?
  - Да.
  Прости мне, Господи, эту ложь. Ты ведь знаешь - я просто не могла оторвать от него глаз. Его
  вовсе нельзя назвать красивым. Что за магнит сокрыт в нём?
  
  Чтобы он уснул (в его кабине нет спальника), я предложила ему положить голову ко мне на
  колени. Он спал, а я думала: интересно, какое будет ощущение, если приложить ладонь к его лицу?
  Ответ пришёл сразу: никакого, это всё равно, что положить руку на подушку. Эфирного контакта
  НЕ БЫЛО.
  Что за огромное чувство без примеси чувственности? К этому маленькому и на вид
  невзрачному человеку? Неужели только магия имени? Не может быть.
  
  Поток мата меня не раздражал, скорее, забавлял, но хотелось, чтобы в этом человеке всё было
  чисто. "Не то, что входит в уста, а то, что исходит из уст, оскверняет человека", - напомнила я ему
  слова Иисуса. Когда он употреблял бранное слово, я его спрашивала:
  - Думаешь, так понятнее?
  Или выясняла, несут ли эти слова смысловую нагрузку.
  - Блядь, скорей бы домой, в баню сходить....
  - А причём тут блядь?
  - А причём тут баня?
  - А-а, ты в баню-то с блядью собираешься?
  - Ну да, как без неё?
  
  Вышла перед Саратовом. Он не менее трёх раз принимался благодарить меня. Может, он меня
  уже не помнит... А у меня... при мысли о нём так сладостно сжимается сердце.... Я часто
  влюбляюсь, загораюсь и быстро остываю. Но это другое. Один из видов Любви?
  
  Увидела КамАЗ с номером 15 - осетины с яблоками, в Самару. Села. Правда, думала, их двое,
  а оказалось - восемь, они шли тремя КамАЗами. Так что ехать было не скучно (причём абсолютно
  беспроблемно). Ехала с ними целый день. В прошлой машине ела мандарины, в этой - яблоки.
  В Самаре завезли меня прямо в город. Была ночь. Другой осетин, ехавший в такси
  пассажиром, подбросил до выездного поста. Гаишник, отправляя меня до Красного Яра, сказал:
  "Приезжайте ещё". На кольце Красного Яра мне поймали "вагон" Дюсельдорф-Караганда, где я
  проспала до Уфы. Можно было ехать до Челябинска, но в автобусе ехало четверо мужчин, чьё
  самодовольство и тупой материализм были для меня запредельны. Я воспользовалась
  преимуществом автостопа по сравнению с поездом - там пришлось бы терпеть до конца. А здесь я
  подумала: "Простите, дети мои, но вам я ничем не могу помочь" - и вышла в Юрюзани. До
  Челябинска ехала в "Жигулях" с довольно милым мальчиком. Мы крутили кассету Имама
  Алимсултанова, и я его просвещала по вопросам чеченской истории.
  С глухого поворота на объездной, где он меня оставил, уехала сразу, несмотря на позднее
  время. Водитель направлялся в Тюмень. Объезжая посты, пошёл на Арамиль, и я оказалась в
  неопознаваемом месте, кажется, где-то в Кольцово. В первой остановившейся машине у меня
  попросили сто пятьдесят рублей. "С вас", - хихикнула я про себя и махнула водителю ручкой.
  Мужчина на иномарке ехал в Ботанический район, я подумала, что оттуда мне уехать будет уже
  легко. По пути разговорились, и он подвёз меня к самому дому.
  Был час ночи - самой длинной ночи в году. Зимнее солнцестояние навсегда излечило меня от
  боязни темноты.
  Ехала чуть ли не в два раза дольше, чем в первый раз, и почувствовала особую прелесть
  медленной езды. Было много морозного воздуха и человеческого тепла, и Небеса распахивались, и
  благодарности моей нет предела....
  ДА КАКАЯ ЧЕСТЬ? ГАИШНИК Я
  До Самары ехала на пятнадцати машинах. Увидела "копейку", которая тюхтила километров 70
  в час, руку не подняла, потом заметила краснодарский номер, и подумала: "Зря пропустила, ведь
  впереди самарская объездная. Надо догнать". Догнала. Только хотела остановить, затормозил около
  меня какой-то тип, у которого трое пассажиров уже было. Предложил до Самары, краснодарский в
  этот момент проехал мимо, и я согласилась. Он пошёл убирать сумку в багажник, и спросил, как
  само собой разумеющееся: "Сорок?" Я выхватила сумку.
  - Да сейчас никто просто так не возит, - уверил он меня.
  На следующей машине догнала "копейку".
  С отставным майором ехала на ней до Дубовки (50 км не доезжая Волгограда). Вышла в два
  часа ночи на посту. Гаишников на улице не было. Увидел меня в окошко, вылез.
  - Что ты тут делаешь?
  - Машину ловлю.
  - А паспорт есть?
  - Держи.
  - Полина, значит....
  - Да. А с кем имею честь?
  - А? Со мной, что ли? Да какую честь.... Гаишник я.
  Несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоить спазмы.
  - Зовут-то тебя как?
  - Дмитрий.
  Расспросил, откуда и куда, что у меня в сумке.
  - Хочешь в моём нижнем белье порыться? Пожалуйста.
  - Нет, нет, - замахал он руками, ужаснувшись от такой перспективы. - А работаешь где-
  нибудь?
  - Книжки пишу
  - Да ну? Покажи.
  Раскрыл книжку, стал читать. Подъехал КамАЗ, он заложил книгу пальцем и с ней подошёл к
  кабине. Жаль, не сообразила сфотографировать. Пока он читал, проезжали перегонщики. Я перешла
  дорогу, подняла руку, но они все проезжали мимо. Начитавшись, Дмитрий посмотрел на меня и
  сказал:
  - Неправильно, надо палочкой.
  Поднял палочку, остановил "шестёрку". В Ставрополь.
  - Можно с вами?
  - Но я после Волгограда отдыхать буду.
  - Хотя бы Волгоград проехать.
  - Садитесь.
  В разговоре узнала, что попутчиков он берёт исключительно по просьбе гаишников, так как
  они в этом случае меньше пристают. Значит, мне повезло. Ехал он быстро, часа два поспали, а в
  полдень расстались после Грачёвки, проехав 700 километров.
  Проехала 30 км, потом ещё 30, оказалась в Александровском, которое считают самым
  большим в мире селом. По Александровскому проехала ближе к выезду с гаишником, который
  расспрашивал, чем я занимаюсь. Сказала, что книжки пишу. Спросил, чем ещё занимаюсь. До меня
  дошло, что ему нужно, говорю:
  - Хобби, что ли? Ещё я пою.
  С досадой поджал губы. Когда выходила, ещё раз спросил:
  - Так кроме того, что поёшь, ничем не занимаешься?
  - Нет. Спасибо.
  -
  После Минвод начался дурдом. То просили денег, то предлагали. Один остановился:
  - Подожди, зайка, разберёмся. Тебе ехать надо, или что?
  - Ехать, ехать.
  - Тогда садись.
  Проехала с ним километров десять. Ещё столько же провёз пожилой грузин - не по пути, а
  специально.
  За рынком голосовать стало уже легче. По ущелью меня подвозили двое ментов, ехавшие на
  тырныаузский пост на работу. После первых же слов Хасана мне в его машине стало уютно. В
  красивом месте он остановил машину, чтобы я сделала снимок, и сам со мной выстроился.
  Попросил прислать фотографию, я пообещала привезти.
  
  На обратном пути встала ловить машину на Баксанском посту.
  Через несколько минут ко мне присоединились двое молодых людей в форме ГИБДД. Я
  подумала, что им тоже нужно куда-то ехать. Один заговорил со мной. Почему-то мне не захотелось,
  чтобы он трепал моё имя, я представилась Варей. Он спросил:
  - Только что придумала?
  - Да.
  Немного поговорили, я поулыбалась, потом поняла, что так никто не остановится, и
  предложила встать подальше друг от друга, иначе ни я не уеду, ни они. Но парень - Аслан - прилип
  как банный лист (второй был лишь группой поддержки). Мне надоело стоять впустую, я пошла,
  достала книжку, села на рюкзак и стала читать. Он подошёл, присел рядом со мной и заговорил.
  - Это всё были хиханьки да хаханьки, теперь поговорим серьёзно. Я хочу тебя, и пока не
  получу, ты отсюда не уедешь. А если согласишься, я потом сразу поймаю тебе машину до
  Пятигорска.
  - Эк ты размечтался-то, дорогой.
  - А что, ты - девушка?
  - У меня дочь - девушка.
  - Так в чём дело? По трассам ездишь.... Я сам немного работал на КамАЗе, так ни разу не
  было, чтобы я хотел, а вышло не по-моему.
  Он собрался было сообщить мне подробности, я встала и пошла голосовать. Он, естественно,
  составил мне компанию.
  Когда я поднимала руку, он смеялся:
  - Кто же тебе остановится, когда я рядом стою? У нас так не принято.
  Действительно, ведь он ещё и мент.
  - Послушай, мальчик, - строгим голосом спросила я, - сколько тебе лет?
  - Нашла мальчика. Мне уже двадцать три.
  - Твоих ровесников я учила, когда работала в лицее. Они до сих пор ко мне обращаются как
  к учительнице. А троя наглость беспримерна. Найди ровесниц и с ними заигрывай.
  - Х... ровесницу не ищет.
  - Последи за своим языком. С женщиной разговариваешь.
  Ситуация казалась тупиковой: обратиться на пост было рискованно (если парень с этого поста,
  они будут все за одно), уйти - тоже (здесь хоть людное место, в глухом у него будет больше
  свободы), стоять, ждать темноты?... Он говорил, что привык добиваться своей цели, чего бы это ни
  стоило.
  - Посмотрим, кто первый умрёт с голода.
  Срок, в который человек может умереть от голода, стал предметом нашего спора.
  - Ты просто не знаешь, а я изучал физиологию.
  Мальчик извлёк из-за пазухи тетрадку по всем предметам.
  Оказалось, заочно учится в ментовской Академии на третьем курсе.
  Я, когда писала книгу, долго билась над определением сознания, и решила, в конце концов, что
  возможно только вдвойне апофатическое его определение ("сознание - это то, чего нет в
  Выселенной", Выселенная - антоним Вселенной). А у мальчика нашла на страницах по психологии:
  "Психика (сознание) - это субъективное отражение объективного мира".
  - Кто это вам сказал?
  - Полковник.
  - Ну, если полковник, наверное, это так и есть. А что такое субъективное и объективное?
  Он начал объяснять, запутался.
  - Мне это по-русски трудно объяснить, могу по-кабардински.
  Я немного повеселилась, но ситуация в целом веселее не стала.
  - Ну как, если я остановлю машину, ты со мной сядешь?
  - Нет.
  - Значит, будем стоять. Пока кто-то с голоду не умрёт.
  Около нас остановилась машина. Я не видела, махали ли ребята. В машине сидел тоже мент.
  Они позвали меня в машину, сказали, что меня отвезут в Пятигорск. Я отрицательно покачала
  головой. Человек, сидящий за рулём, пригласил:
  - Садитесь, что же вы?
  Я обратила внимание на четыре звёздочки на его погонах. Подумала, что капитан не может
  быть в сговоре с этими маленькими поросятами.
  - Можно вас на минуту? - обратилась я к нему.
  Он вышел.
  - Вы уверены, что со мной ничего по дороге не случится?
  - Ну конечно, всё будет в порядке.
  Он, несомненно, был достоин доверия. Укладывая мой рюкзак в багажник, он спросил:
  - А что с вами может случиться?
  - Мальчики делали мне гнусные предложения.
  - Не беспокойтесь, они скоро выйдут.
  В машине он поговорил с ними по-кабардински, через несколько минут они вышли.
  - А они сказали, что такого разговора не было.
  - Знали бы вы, что было... - и я ему рассказала в красках. - А вы их знаете?
  - Впервые вижу.
  - Почему же вы остановились?
  - Я уже проезжал мимо вас в другую сторону, отметил, что вам, видимо, нужно уехать.
  Думал, вы вместе. Обратно еду - вы всё ещё стоите, решил подвезти.
  Только тут до меня дошло, что мне невероятно повезло. Их как ветром сдуло потому, что он
  капитан, в другом случае это не произошло бы так легко. Да никто другой бы не остановился.
  Разрешение ситуации напомнило мне концовку античной драмы - deus ex machina (бог из
  машины). Тут был бог с машиной.
  Сослан (так зовут капитана) довёз меня до ставропольской границы, поручил гаишникам
  отправить меня дальше.
  
  Страшно хотелось фруктов, но, как назло, никто около фруктов не останавливал. На посту в
  Минводах организм так стал требовать витамина С, что впору было завыть. Но на посту витаминов
  не было. Махнула девятке с тонированными стёклами - машина остановилась. Только когда
  приоткрылась дверца, я увидела, что там трое здоровенных молодых кавказцев. Отшатнулась.
  Пришла мысль: а если люди просто хотят помочь, а я от них шарахнусь? Так поступить нельзя;
  сяду, и будь, что будет. Села, и думаю: если кабардинцы, то мне не жить. Парни спросили, откуда я
  и куда направляюсь. Удивились, что я издалека, и добавили:
  - Да мы тоже не местные, мы из Владикавказа.
  Я выдохнула и расслабилась. Затормозили около тётеньки с фруктами, взяли по ведёрку груш
  и апельсинов, стали усиленно мне всё это скармливать. Я постаралась жадно не набрасываться, есть
  прилично.
  Потом тот, кто сидел за рулём, спросил:
  - Ты не боялась с нами садиться? Некоторые думают: завезут куда-нибудь, изнасилуют....
  - Боялась. Но ещё больше боялась обидеть хороших людей недоверием. А потом узнала, что
  вы из Владикавказа....
  - Что, во Владикавказе все ребята такие ... спокойные?
  - Порядочные.
  Ехать с ними было не скучно. Только однажды, когда кто-то позволил себе грубоватую шутку,
  я попросила, чтобы такие вещи они высказывали в сугубо мужской компании; ребята согласились.
  
  До дома доехала быстро - на самарском джипе и свердловской "девятке".
  Что-то многовато людей в форме мне в этот раз встречалось - хороших и... разных. Но я
  запомню из них только Хасана и Сослана. У них с честью все порядке.
  
  ЛИКИ
  Я стремился чертой и словом
  Закрепить преходящий миг.
  Но мгновенно плененный лик
  Угасает, чтоб вспыхнуть новым.
  Максимилиан Волошин
  
  На челябинской объездной попалась в ту же ловушку, в какую попадалась уже неоднократно:
  остановила КамАЗ, чтобы проехать по объездной, а водитель уговорил ехать с ним дальше. В
  половине десятого вечера шла от уфимского УТЭПа к посту; остановился йошкаролинский
  "Опель", из коего спросили, правильно ли они едут в Октябрьский. Я ответила: да, но будет еще
  правильней, если они возьмут с собой меня. Согласились. Их было трое. Узнали, что я еду далеко и
  не впервые. Один другому:
  - Тебе нужна была бы такая, которая по трассам мотается?
  И тон их был пренебрежительным. "Ну, мужики, держитесь," - подумала я. Попросили что-
  нибудь рассказать. Ответила:
  - Я не люблю болтать пустое. Если хотите, стихи почитаю.
  Завороженные и притихшие, они только говорили "еще".Я стала читать свои, и этот факт
  сразил их наповал. Тон резко изменился. В кафе узнали, что я вегетарианка; один спросил:
  - Ты занимаешься чем-нибудь восточным?
  Я подтвердила.
  Один попробовал кофе, а печень его была не готова к принятию данного продукта. Я, чтобы
  продукт не пропал, согласилась его выпить.
  - А у меня СПИД! - торжествующе вскричал обладатель не ко всему готовой печени.
  - Успокойтесь, он через посуду не передается.
  - Откуда ты знаешь,
  - У меня отчим возглавляет региональный центр по борьбе со СПИДом.
  - А как он передается?
  - Через кровь. Половым путем не во всех случаях.
  - А у тебя есть с собой презервативы?
  - Мне они без надобности. Ситуаций, в которых они необходимы, у меня не предвидится.
  Вышли, мужчины молча постояли, покурили.
  - Непонятно, как ты - такая спокойная и строгая - ездишь туда-сюда?
  - В чем тут противоречие?
  - Да ведь случиться может все, что угодно.
  - Это рассуждение атеиста, и применимо оно только к атеистам.
  - Ха! С верующими так же случаются всякие несчастья, как и с атеистами.
  - Только верующий не воспримет их как "несчастья" и "несправедливость", зная, что все
  испытания посылаются Богом, и не просто так, а ради выработки у нас каких-то недостающих, но
  необходимых качеств.
  - Значит, тебе, чтобы учиться, необходимы страдания?
  - Опыт - не только страдания, но и они тоже. Вы правы, я не гонюсь за комфортом и
  отсутствием боли.
  - Хм... Нам трудно тебя понять, мы закоренелые материалисты. Но мне кажется, что если бы
  таких людей, как ты, было больше, мир стал бы чище.
  Покинула их около полуночи на Октябрьском посту, в три часа ночи была на самарской
  объездной. Ночь - не лучшее время для прохождения объездной, но, как ни странно, подбирали,
  понемногу подвозили. К шести утра я была на саратовской трассе.
  Машины ловились километров на пятнадцать, не больше. У Чапаевска села к пожилой паре,
  направлявшейся в Воронеж; по пути было 400 километров до волгоградской развязки после
  Саратова, но я после Пугачева от них вышла: было тесно, неинтересно и медленно, и никаких
  оснований это терпеть. Неожиданно для себя остановила дагестанский КамАЗ, хотя в фуры садиться
  не собиралась.
  Водитель - молодой парень по имени Магомед. Через час нам с ним уже казалось, что мы
  много лет знаем друг друга..
  Он радовал меня редкой внутренней чистотой. Я не очень удивилась только потому, что мне
  подобный человек уже встречался - двадцатишестилетний ингуш, не пробовавший вина, не
  курящий, никогда не имевший женщины. Магомед отличается от него лишь одним - он женат. На
  его веселой и бурной многодневной свадьбе не было ни капли алкоголя. Мусульмане на Кавказе
  умеют веселиться, не пачкая души.
  Порок у него только один - агрессивность. Один раз он надолго сцепился с ментами, и я
  обратила его внимание на то, в каком он был состоянии, когда подъезжал к этим ментам. Когда в
  человеке столько агрессии, он сам провоцирует подсознание окружающих, на него и собака
  бросится, и человек. Он воспринял это с пониманием, и я решилась углубить объяснение. Когда
  человек, органичная часть мирового Целого, обособляется и своей агрессивностью угрожает
  Целому, Оно защищается, и отзеркаливает агрессивность к самому человеку. Поэтому все удары
  наносятся нам не людьми, а Целым, живые существа - лишь Его орудия. И в любой агрессии,
  проявленной по отношению к нам, повинны мы сами.
  И это было принято, кажется, очень конструктивно.
  Пришла ему фантазия научить меня рулить. Но я поняла, что тридцатитонная машина - не
  лучший вариант для начинающих. А он направлял машину на обочину, говорил : "Выруливай" и
  наслаждался моими визгами.
  - Люблю, когда девушки боятся. Ага, уже на полтона выше.
  Ехали медленно, с постоянными заминками. Но я не уходила от него до вечера, и даже спать
  не могла, хотя предыдущей ночью не спала ни минуты - настолько было в его компании приятно.
  
  Начало темнеть. На красноармейском посту вышла, тут же подобрали осетины на ГАЗели -
  Стас и Казбек. Обоим около сорока. Быстро стемнело. Они захватили мое внимание рассказами о
  кавказских обычаях, о кавказской психологии. В эту ночь мне удалось поспать, но всего четыре
  часа.
  Казбек выразил свое мнение об исламе, что эта, возникшая позже всех, религия собрала сливки
  со всех более ранних. Интересно было такое мнение обнаружить у христианина.
  
  В калмыцком кафе менты спросили Казбека:
  - Путешественницу катаете? Мы ее знаем.
  Темы хватило на полчаса - острили и хохотали по поводу установленного за мной
  наблюдения.
  
  За сутки о чем только ни говорили. Казбек рассказывал об осетинской религии (это смесь
  элементов примерно в следующем соотношении: 30% христианства и 70% идолопоклонства). Его
  истории о магах (не байки, передающиеся из уст в уста, а факты его собственной биографии) не
  уступают тем, что рассказал Кастанеда.
  А я разворачивала перед ними панораму предвечного странствования Духа через воплощения,
  ее тоже пришлось подкреплять фактами из собственного опыта.
  
  В Ставрополье остановил мент - может, что-то нарушили. Стас вышел, а вернулся с двадцатью
  рублями.
  - Что это?
  - Он мне денег дал.
  - Как так?
  - Он сорок попросил, а я ему сказал, что у меня нет, и он мне дал.
  
  Они знали, что быстро ехать не смогут, и, в надежде, что я смогу засветло добраться до
  баксанского поворота, пересадили меня к своим молодым землякам в "девятку". Парней звали Алан
  и Славик.
  Оба - удивительно яркие личности. Особенно Славик. Его эрудиция в области литературы
  навела меня на мысль, что он филолог, но потом он стал рассуждать о Бердяеве, затем - о дзэн-
  буддизме и даосизме. Эти учения ему близки из-за его занятий боевыми искусствами: он знает, что
  многое зависит не от техники, а от умения чувствовать ситуацию и вживаться в состояние
  противника, чувствовать его, как самого себя. Перейдя к китайской поэзии, он спросил, читала ли я
  книгу о Ли Бо "Путник со свечой". Я ответила, что не читала, заслушалась его пересказом -
  впечатлило богатство выявленных им смыслов.
  На вопрос, где он учился, Славик ответил, что на "заборостроительном", и у входа на
  факультет у них висела надпись: "Рожденный строить не пить не может". Тут не было и следа
  брезгливости по отношению к алкоголю, которую можно наблюдать у мусульман.
  Когда говорил об отношениях с женщинами, произнес слова, с которыми я полностью бы
  согласилась, прозвучи они в устах женщины; а в мужском исполнении они вызвали у меня чувство
  двойственное.
  - Я говорю каждой женщине: "Я уважаю твою образованность и то, что ты делаешь на работе,
  но помни, что со мной ты - только женщина, и никогда не будешь выше меня, потому что я -
  мужчина".
  Алан - стопроцентный атеист, марксист и коммунист. Было забавно слушать, как Славик
  постоянно это высмеивал. Ехали без запаски, и Алан боялся, что мы проколемся и встанем среди
  ночи. Славик говорил, что это вполне возможно - из-за его нечестивости.
  - Так вас же двое, ваше благочестие должно перевешивать, - отвечал Алан.
  - Ты у нас - как ложка дегтя в бочке меда.
  
  Когда проезжали пост в Минводах, встретила Володю (см. "Мистерия продолжается"), вышла,
  поговорила с ним. Искупалась в его влюбленном, очень теплом взгляде. Подозреваю, что он не
  только на меня смотрит таким взглядом, у него просто глаза такие - влюбленные.
  Несмотря на все мои усилия попасть туда раньше или позже, я опять очутилась на любимом
  посту в час ночи. Менты собрались вокруг меня стайкой. Молодой смазливый кабардинец,
  представившийся Володей, предлагал мне поехать в Нальчик (это в 27 километрах), поесть,
  переночевать, и обещал утром отвезти меня в Тырныауз. Я поблагодарила и отказалась. Со стороны
  гор дул пронизывающий ветер, меня уговаривали сесть в машину, но я здесь никому не доверяла.
  Товарищ средних лет, представившийся Олегом, предположил, что я еду уже месяц, я его
  поправила: шестьдесят часов. Он заявил:
  - Дорогая, давай начистоту. Чтобы так быстро ехать, нужно со всеми трахаться.
  Если бы вы слышали его уверенный, почти менторский тон, вы бы так же, как я, неудержимо
  расхохотались. Он был удивлен, но, сделав хорошую мину при плохой игре, тоже рассмеялся. Я
  объяснила ему, что человек встречает только тех людей, которых заслужил встретить, и внешние
  события всегда являются зеркалом его внутреннего состояния. Привела пример из собственного
  опыта: когда я вышла на трассу с высоким уровнем внутренней агрессии, поездка была сплошным
  кошмаром. То же правило действует не только на трассе, но и в повседневной жизни, только не так
  очевидно. Кажется, он что-то даже понял, по крайней мере сказал:
  - Сегодня я узнал много нового. И все-таки ездить так опасно... Если попадутся чеченцы...
  - С чеченцами, если они люди порядочные, безопасно даже в одной постели спать.
  Олег вытаращился, а парень, примерно моих лет, не вмешивавшийся ранее в разговор,
  заметил:
  - А что, один раз девушка спала у меня на руке. Мне было неудобно, я не спал почти, но
  руку не убирал, чтобы её не разбудить.
  - И ты её не тронул?
  - Нет.
  - И ты после этого мужчина?
  - Настоящий мужчина - это тот, кто умеет властвовать собой, а не позволяет властвовать над
  собой телу, - резко бросила я.
  Молодой человек спросил Олега, почему он говорит мне "ты".
  - Вы что, разрешаете? - это уже ко мне.
  - Почему бы нет? - я пожала плечами, немного удивившись его воспитанности.
  Пригляделась, перебросилась с ним репликами.
  Зовут его Мохамед. Сдержанный, с силой, свёрнутой в пружину, внутренне очень утончённый,
  что увидеть сразу трудно.
  
  Я выбрала его в качестве собеседника на ближайшие часы. Остальные, наконец, разошлись. Я
  внутренне расслабилась, с ним рядом не было тревожно. Только тут я почувствовала, что почти
  заледенела, и села в машину.
  Он заметил, что видит меня не впервые, я подтвердила, что часто езжу. Рассказала о том, что
  на этом посту не чувствую себя в безопасности, как и вообще в Кабарде, упомянула о казусе,
  который тут произошёл как-то средь бела дня. И о том, как села с тремя парнями в Минводах,
  побоявшись обидеть хороших людей, и успокоилась, когда узнала, что они осетины.
  - А если б это были кабардинцы?
  - Я бы выпрыгнула.
  - Ты так нас ненавидишь, и к нам всё время ездишь....
  - Бог с тобой, какая ненависть.... Я говорю лишь о том, что с кабардинцами только и бывают
  проблемы. Конечно, и среди твоих земляков мне попадались прекрасные люди. Мне один
  из них изложил теорию о том, что здесь встречается два типа людей: золото или дерьмо, а
  третьего не дано. Мне встречалось и первое, и второе.
  По какому-то поводу я упомянула Шекспира. В кабардинском менте я особой эрудиции
  обнаружить не надеялась. Пояснила:
  - Это тот, который "Ромео и Джулетту" написал....
  - Я что, на дурака похож? У меня два высших образования.
  
  Я чувствовала, что говорить можно о моих ценностях и идеалах, не боясь вдаваться в
  тонкости, если он и не примет, то, по крайней мере, всё поймёт. К утру в результате продуктивного
  насыщенного общения я ощутила некоторый подъём и полный психологический комфорт. Сердце
  преисполнилось благодарности.
  - Мне очень приятно, что я оказалась здесь в это время и познакомилась с тобой.
  - Мне тоже очень приятно. И полезно иногда выйти за пределы практических расчётов и
  утилитарных ценностей....
  Он останавливал машины и приносил то мороженое, то минеральную воду. Легко гаишнику
  быть галантным - за чужой счёт.
  Подошёл симпатичный лейтенант Артур, он считает, что те, с кем ехать небезопасно -
  настоящие мужчины. После Мохамеда он мне показался несколько развязным. Было забавно
  наблюдать, как у Мохамеда изменились манеры - вылезла змеюка (говоря по справедливости, чуть-
  чуть).
  - Я в раю регулировщиком буду. В рай буду пропускать.
  - Рай - не то место, куда я стремлюсь.
  - Куда же ты стремишься?
  - Прямо к Богу....
  - В объятия? Меня всё равно не минуешь. Туда только через мои объятия.
  - Ах, если б это было единственным условием!
  
  - Ты так ехала три тысячи километров? Это же рискованно.
  - Я люблю риск. Без него жить неинтересно.
  - Тогда рискни поехать в Тырныауз со мной. Давай, я отвезу тебя.
  - Нет, Артур.
  - Ты же риск любишь.
  - Рисковать тоже с умом надо. Твоё понятие о настоящем мужчине не позволяет мне принять
  твоё любезное предложение.
  
  Менты говорили, что если они мне сейчас поймают машину, не будет никакой гарантии, что я
  благополучно доеду. Когда в шесть утра Мохамед посадил меня в машину, то к старикашке,
  который еле держал руль. Уж гарантия так гарантия.
  Вышла на Тырныаузском посту, отдала Хасану фотографии. Когда он узнал, где я была в
  течение пяти последних часов, сказал, что если бы я ему позвонила, он прислал бы за мной машину.
  (Но я не жалею о том, как провела эту ночь). Могла пройти два шага до автостанции и доехать до
  дома на автобусе, но Хасан поручил отвезти меня одному парню с поста.
  Почти от Самары (точнее, от Пугачёва) я ехала с джигитами. Купалась в теплоте и чисто
  братской заботе Магомеда, Стаса и Казбека, Алана и Вячеслава, Мохамеда, Хасана. До чего же
  прекрасные люди! И за что это всё мне?
  Было чудесно, я была очень довольна. Сломалась как-то вдруг, без причины, когда уезжала из
  Тырныауза, стоя на выездном посту. Наверное, уезжать не хотелось.
  На автопилоте доехала до поста в Минводах, села там в машину.... Тут один эпизод привёл
  меня в чувство, так как ситуация потребовала включения. Товарищ свернул на лесную дорогу. Я
  открыла дверь и собралась прыгать --благо, скорость небольшая. Он притормозил, я вышла. Обошла
  машину, выучила номер. Почему-то меня разбирал смех, и в течение всего разговора я тихо
  смеялась.
  - Ну, что, - говорю, - давай рюкзак из багажника доставать.
  - Сядь в машину. Поговорим.
  - Поговорить можем и так.
  - Что, с тобой не случалось, когда кто-нибудь....
  - Не случалось. А если бы случилось, тебе пришлось бы меня убить.
  - Почему убить?
  - Я запомнила номер.
  - И что?
  - Если откупишься от закона, я найду другие пути. Есть люди, которым я небезразлична, и
  которые позаботятся....
  - А почему сама не хочешь?
  - Я подхожу серьёзно к таким вещам.
  - Значит, вот ты какая.... - в голосе послышалось восхищение.
  Развела руками:
  - Да уж, какая есть. Доставай рюкзак.
  - Садись, на дорогу вывезу. Не тащить же его тебе....
  - Вывози, я пройду пешком.
  - А что у тебя за тетрадка из кармана торчит?
  - Да встречи с разными чудаками записываю, потом в книжку вставлю.
  - Ой, ты только про меня не записывай.
  На прощанье наговорил кучу восторженных словес, приглашал в гости, еле его отправила.
  Стою в чистом поле. Подъезжает пятёрка, до Александровского. Смотрю, из
  Александровского меня вывозит, я порадовалась. А он говорит:
  - Я тебя до Светлограда довезу.
  Опять "не слава богу".
  - Вам что, делать нечего?
  - А тебе со мной плохо ехать?
  - Не люблю, когда возят специально, не по пути.
  - Я понял, что денег у тебя нет, надо же помочь.
  - Вы уже помогли.
  Ещё грубее отказываться неудобно, еду. Потом начались разговоры:
  - А не хочешь ли пожить на Кавказе? Я сниму тебе квартиру.
  Ещё минут через двадцать:
  - А может, мы с тобой договоримся?
  - Есть определённого сорта дамы, с которыми можно договориться.
  - Те дамы меня не привлекают.
  - А с другими никак не договоришься.
  Километров через семь он говорит:
  - Вот тут заправка, поймаешь тут машину, хорошо?
  - Да, да, очень хорошо.
  Как подобрал в чистом поле, так в чистом поле и выкинул.
  Машины очень редкие (вечер предпраздничный), все полные. И КамАЗы полные и редкие.
  Шедший минут через сорок КамАЗ был тоже полным, но неожиданно остановился, и чуть ли не на
  мою голову вывалились парень с девушкой, а я залезла. Ребята должны были свернуть в самом
  начале Светлограда, до трассы через город мне пришлось бы добираться самой. Но они догнали
  своего знакомого, остановили и стали в один голос объяснять, куда меня надо везти. Тот смотрел на
  них изумлённо:
  - Что она вам такого сделала, что не она просит, а вы?
  Он довёз меня до самой трассы. В УАЗике ехала большая семья, они обещали довезти до
  Ипатово. Стемнело. По дороге прокололись. Ничего, думала я, сейчас приеду на Ипатовский пост,
  какая разница на посту, светло или темно. Вдруг они свернули на Октябрьский - значит, Ипатово
  они собираются объехать с той стороны, где никакого поста. Вышла около заправки. На заправку
  заехала машина, я подошла. Попросилась в ГАЗель до ближайшего поста.
  - Только я медленно еду - 60, - предупредил меня водитель.
  - Да мне хоть сколько, лишь бы до поста какого-нибудь доехать. Уже забыла, как они
  выглядят.
  Человек оказался приятным, ехал в Астрахань, так что доехали мы с ним до Элисты. Там он
  всучил мне сто рублей.
  На посту русский молодюсенький мальчик Андрей часа через два посадил меня в КамАЗ, где у
  меня уши свернулись в трубочку от перманентного мата. Моей терпимости не хватило на то, чтобы
  принять это как должное, я вся сжалась в комок. Как вытерпела до выезда из Волгограда, не могу
  понять. Если бы снова оказалась на посту, лучше бы ждала на ветру ещё три часа, чем садиться в эту
  машину. Несмотря на протесты водятлов, которые рассчитывали, что я с ними поеду до Камышина,
  я вышла, и подумала, что надо отойти от этих ужасов в хорошей машине. Поймала до Дубовки
  "Опель". Молодой человек, который подвозил меня, решил, что у нас много общего - возраст, дети,
  удовольствие от хождения по лезвию бритвы. Приглашал в гости, одну или с ребёнком (живёт он в
  Волгограде). Он раньше считал, что люди религиозные стараются уйти от острых ситуаций, жить
  жизнью защищённой. Я объяснила ему, что религиозность - не в этом, религиозный человек живёт
  опасно, так, что его единственной защитой и гарантией является Бог, а острые ситуации помогают
  отчётливо ощущать направляющую Десницу.
  
  В Камышине у друзей встретились со Светой.
  Поскольку Свете надо было увидеть научного руководителя четвёртого мая утром, выехать
  нам пришлось в самое неудобное время - вечером второго. В последний праздничный вечер машин
  почти не было. Был собачий холод (днём летел снег). Мы простояли больше двух часов на выезде из
  Камышина. На джипе доехали до Красноармейского поста.
  Мент спросил, когда мы вывалились с рюкзаками:
  - Что, блядь, круиз?
  Света ответила:
  - Не блядь, а круиз.
  - Лучше бы блядь....
  - Смотря кому лучше.
  Через какое-то время другой спросил, не страшно ли нам.
  - Не страшно, а холодно.
  - Тогда заходите погреться.
  И мы по очереди грелись у них в служебной будке. Один меня спросил:
  - Ты учишься?
  - Уже выучилась, и даже можно на "вы".
  Он надул губы и ответил, что тогда лучше вообще никак.
  С этого поста доехали до поворота на Пензу. Тёмное глухое место, но если немного пройти,
  будет заправка. На заправке мы и занялись, казалось бы, безнадёжным делом. В третий раз мимо нас
  с невозмутимым видом проследовал пензюк на легковой (мы обгоняли его уже два раза, потом
  обогнали в третий). Фуры пролетали мимо нас так, как будто за ними чёрт гнался. Остановились
  армяне на девятке, с ними мы и доехали до Пензы. Там легко добрались на автобусе "5к" до трассы.
  
  Ради встречи с этим человеком можно было проехать три тысячи километров - или сто
  тысяч.... И пойти за ним можно на край света, не раздумывая.
  Я вполне отдаю себе отчёт в том, что на бумаге мне не удастся передать его мягкость,
  щедрость души, пленившую нас.... Юмор, с которым он говорил о самых серьёзных и
  драматических вещах, заставлявший нас сквозь слёзы смеяться.... Силу духа, которая снесла крышу
  и заставила влюбиться в человека, который одной годится в отцы, другой - в дедушки.
  Мы ответили на вопрос, откуда и куда мы едем. Затем я спросила:
  - Судя по номеру, вы из Ростова?
  - Да, сейчас я живу в Ростовской области. Вообще-то я чеченец.... Родины нет, всё
  разрушено. То село, в котором я вырос, сравняли с землёй.
  - У вас там были родственники?
  - Да, они выскочили в том, что успели на себя набросить, когда всё горело.
  Ни малейшей агрессии, только горечь и боль.
  Я спросила, как он устроился на новом месте. Он ответил, что сейчас всё идёт нормально. Он
  со своим другом детства организовал ещё в начале восьмидесятых фирму "КамАЗ-Дон", которая
  является главным дистрибьютором КамАЗа на юге России. Во время первой войны фирма была
  разграблена, завод был готов списать убытки на войну, но в этом случае фирма перестала бы
  существовать. Их с другом это не устраивало, они продолжали работать, восстановили все убытки, и
  в настоящее время всё идёт хорошо.
  Он просил что-нибудь рассказать, но о мелком язык не поворачивался, а о большом я не могла,
  так как ещё его не чувствовала.
  - Вы, наверное, голодные, измождённые, ветром вас качает. Сейчас где-нибудь вас
  накормлю, тогда появятся силы говорить.
  Мы предупредили, что вегетарианки. В кафе он сказал:
  - У меня тут два кролика, не найдётся ли для них травы?
  Нам принесли винегрет, картофельное пюре и гречневую кашу.
  - Давайте хоть познакомимся. Меня зовут Полина, её - Света.
  - Меня - Мамед. Ну, кажется, вы ожили.
  Когда я упомянула, что у меня философское образование, Мамед сказал:
  - Меня тоже хотели послать в философскую аспирантуру, в Москву. По образованию я -
  историк. Но один мой родственник работал в Якутии, много мне о ней рассказывал, и я
  влюбился в этот северный край. Я знал, что меня никто туда не отпустит, поэтому никому
  ничего не говорил, получил распределение... и сбежал в Якутию.
  Когда через два года приехал домой, я на улице встретил своего декана. Помните Руслана
  Хасбулатова? Так это его брат Асламбек Имранович Хасбулатов. Он меня увидел, и у него
  челюсть отпала. Он закричал: "Мы тебя полтора года искали! Где ты пропадаешь?" - "В
  Якутии". - "А должен быть где?!" - "В Якутии. Я чувствую, что делаю своё дело и нахожусь
  на своём месте". Проработал я там директором школы семнадцать лет.
  
  - У меня в школе было два компьютерных класса (в семидесятые годы?!), бассейн - я ввёл
  обязательный для всех классов урок плавания. Ведь детей из Якутии раз в два или три года
  родители везут к морю, а там они, не умея плавать, тонут. По телевизионной программе
  шли тогда довольно хорошие уроки, мы их записывали и использовали в учебном процессе.
  В школе было два актовых зала, зал для бального танца, а на крыше пятиэтажного здания
  школы была теплица, и дети круглый год ели свежие овощи....
  - Это фантастика!...
  - Поэтесса Римма Казакова приезжала к нам и удивлялась, что таких школ нет даже в
  Москве, а я ей ответил, что в Москве и не надо, а наши дети - что видят они?
  
  Когда он говорил о детях, в голосе было столько любви, что казалось, эти дети - его
  собственные.
  Рассказывал, как ещё в самом начале его работы в качестве директора школы (тогда ещё не
  было такой роскошной школы, здание было рассчитано на 300 человек, а училось там две тысячи,
  каким-то непостижимым образом укладываясь в пять смен), его и министра образования Якутии
  вызвали в российское министерство, чтобы выразить недовольство. Совещание происходило в
  кабинете Крупской, с роскошной старинной мебелью.
  - Министр спросил: "Сколько зарабатывают ваши учителя" - "Пятьсот-шестьсот рублей. К
  чему вы спросили?" - "А к тому, что из здесь сидящих никто столько не получает". -
  "Если хотите, поезжайте к нам, поморозьте сопли, столько же будете получать". - "Ну и
  хам же вы, молодой человек". - "Нет. Вы лучше других должны знать, почему нам
  правительство платит такие деньги, в каких мы живём тяжёлых условиях. А вы, сидя в этом
  кабинете, попрекаете нас нашей зарплатой".
  
  Когда человек с проработанной анахатой говорит, пусть даже резко, его слова обычно доходят
  до адресата. В результате спецрейсом ему выслали всё, что школе было необходимо.
  
  Когда он сказал, что его знак Зодиака - Рыбы, а рыбы всегда плывут против течения, я с
  удовольствием примазалась, сказала, что это и мой знак. Было лестно иметь с ним хоть что-то
  общее.
  
  - К нам часто приезжали иностранцы, они знали, что посёлок расположен на полярном круге, и
  все просили показать им этот круг. Мне надоело им объяснять, что на местности он не вычерчен,
  как на карте. Однажды привязалась с этим американская делегация, мне это надоело, и я позвонил
  на завод: "Знаете такую-то просеку? Сделайте треногу - максимальных размеров, установите там, и
  пришлите мне автобус". Через два часа звонят - тренога стоит, автобус к нам едет. Погрузил я
  американцев в автобус, отвёз их к этой треноге, и сказал: "Вот это сооружение означает, что здесь
  проходит полярный круг". Те повытаскивали фотоаппараты, видеокамеры, стали вовсю по этой
  треноге лазить, фотографироваться: я, мол, покажу это детям, а я внукам... Мне даже не по себе
  стало от моей шутки. А потом прослышали об этом в администрации, тоже стали возить туда всех
  желающих полюбоваться на полярный круг, а место стали называть не "полярный круг", а
  "Мамедов круг". Так оставил я там своё имя.
  
  - Вы были учителем, а теперь вы предприниматель. Кем в большей степени вы себя
  чувствуете?
  - Наверное, я остался учителем в глубине души. Когда подходит первое сентября, во мне всё
  трепещет....
  
  - В восемьдесят первом году у меня заболел отец, и меня вызвали. Я прилетел, но до отца не
  доехал - попал в автомобильную катастрофу в Осетии. Целыми остались только одна рука и голова,
  всё остальное было мешком с переломанными костями. Открытые переломы обоих бёдер. Я был в
  полном сознании, когда меня привезли в ближайшую сельскую больницу; там были две
  перепуганные девочки-фельдшерицы, которые никогда не видели ничего подобного. Они
  растерялись, и я понял, что от них толковых действий ждать не приходится. Я спросил, есть ли у
  них противошоковый укол. "Поставьте его. Теперь против столбняка. Наложите жгуты, чтобы кровь
  не хлестала. У вас есть хирург?" - "Нет, тут никого нет". - "А поблизости есть какая-нибудь
  клиника?" - "Да, в двадцати километрах". - "Везите меня туда. Одна пусть около меня сядет, и
  когда я буду терять сознание, подносит мне к лицу нашатырный спирт". Прежде чем ехать, девочки
  в клинику позвонили, и меня уже ждали внизу с носилками. Положили в каталку и повезли по
  коридору с такой скоростью, что я боялся, что они меня вытряхнут по дороге. "Не потеряйте меня
  на каком-нибудь повороте", - сказал я им. "Надо же, он ещё способен указывать", - удивились они.
  - Это была клиника, где работали ученики Елизарова. Я спросил молодого хирурга, который
  смотрел меня, как его зовут. Он ответил: "Саша". - "Смотри, Саша, я должен умереть со своими
  ногами. Если я потеряю сознание, и ты отрежешь мне ноги, если я останусь в живых, я убью тебя". -
  "Да ты ещё будешь ходить своими ногами!" - "Не пытайся меня обмануть, я же не ребёнок,
  понимаю, насколько всё серьёзно...." - "Я не знаю, почему ты ещё жив, ты потерял три литра крови,
  но раз ты ещё жив, значит, будешь ходить. Только когда приедут твои родственники и захотят
  увезти тебя в Чечню, не соглашайся. Там нет такой клиники, и там на ноги тебя не поставят".
  - Он взял дрель, включил и выключил у меня перед носом, и прямо во время разговора
  проткнул мне колено. У меня от боли в глазах потемнело. "Ты что делаешь, гад, мне же больно, я
  кричать буду, а тут женщины. Убери женщин, я не могу при них". - "Это не женщины, это врачи,
  при них можешь и кричать и ругаться". И проткнул мне второе колено.
  - Около меня каждую ночь дежурил хирург. В палате был ещё один человек, ему отрезали
  ногу. Он стонал и плакал, говорил, что отрезанная нога чешется и болит. "Как ты можешь, - говорил
  я ему, - ты же мужчина, раз это случилось и изменить нельзя, прими это достойно". А он, когда
  приходила его жена, плакал, утыкаясь ей в колени, как будто ей без того было мало горя. Этого я не
  могу понять.
  Во время вытяжки мне говорили: "Мы же знаем, какие ты испытываешь боли, постони хоть
  немного". - "Зачем?" Только через два года, после шестнадцати операций, я смог оставить костыли.
  
  Пока он рассказывал, мы смеялись, что соответствовало стилю его изложения, а в глазах
  стояли слёзы, и смех был немного истерическим.
  Когда он вышел к остановившему его на посту гаишнику, Света прошептала:
  - Эта воплощённая детская мечта.
  
  - Ну, теперь расскажите что-нибудь вы.
  Я была в растерянности. Всё, что раньше казалось таким значительным - события и
  достижения - вдруг оказались таким маленьким и ненастоящим. Мы почувствовали себя
  гулливерами, неожиданно попавшими из Лиллипутии в страну великанов. Подумав, я всё же нашла
  в своей жизни сюжет, хоть в малой степени, но сопоставимый по масштабу с тем, что рассказывал
  нам Мамед. Потом немного обрисовала баталии вокруг моей новой книги. Замечания, брошенные
  им во время моего рассказа, тоже раскрыли нам некоторые стороны его мировосприятия. Например:
  "настоящий мужчина делает только то, к чему женщина уже готова", "без воли Бога ничего не
  случается", "человек без веры - это человек без стержня"....
  Поставили кассету с чеченской музыкой, Света сидела, спрятавшись за мной, и ничто не
  мешало ей обливаться слезами. Я сидела рядом с ним, и, хотя глаза были влажными, слёзы
  удерживала.
  - А к женским слезам вы относитесь так же, как к мужским - как к чему-то недостойному?
  - Ни в коем случае. Просто я от женских слёз теряюсь, не знаю, что сделать.... Женщина не
  должна плакать.
  - Даже от восхищения?..
  Ни разу в разговоре с Мамедом не всплыла набившая оскомину тема о том, не опасно ли, не
  пристают ли (в одной из машин Света ответила, что пристают только с вопросами о том, не
  пристают ли). Когда в человеке всё чисто, он и вокруг видит всё чистое. Проезжали мимо Сызрани,
  вспомнили, как Света с трудом уехала с этого места, так как её принимали не за ту, кем она
  является. Мамед рассказал, как он однажды на этом же месте тщетно пытался понять, чего от него
  хотят.
  - Подошли молодые девушки и спросили, не желаю ли я расслабиться. "Да куда же больше
  расслабиться", - ответил я. "Ну, отдохнуть", - "Я и так отдыхаю". "Вы не понимаете", - сказали
  девочки и стали объяснять популярно.
  Подъезжали к Тольятти, Мамед сказал:
  - Вот бы сейчас машину до самого Екатеринбурга....
  Я возразила:
  - Далеко не всегда хорошо долго ехать в одной машине. Бывает так, что чья-то компания не
  надоест и за двое суток, но это редко.
  - Не намёк ли это на то, что я вам уже надоел?
  Предположение позабавило меня своей несообразностью.
  - С вами можно и неделю ехать....
  Мысленно добавила: "или всю жизнь".
  - Вот спасибо, - он расцвёл, как будто не ожидал. Спросил, не хотим ли мы с ним поехать до
  Набережных Челнов, но Света была не в состоянии, и вряд ли стоило её оставлять в таком
  раздрызге.
  - Встреча с вами была как подарок, - сказала она ему на прощанье.
  Я поблагодарила его за то, что он живёт на этом свете. Побоялась расстаться с ним без
  надежды увидеть снова и выпросила адрес.
  
  Когда мы вышли, я сказала:
  - Если бы не ты, я бы поехала за ним на край света.
  - Ну и поезжай с ним на край света, - резко ответила она, вырвала у меня руку и залилась
  слезами.
  Светлана - и ревность! Чудеса. Полчаса она шла и плакала, и только потом мы стали
  голосовать. Сели в "Соболь" до Самары. Причём Света села с водителем, а я прилегла сзади и
  окунулась в то, из чего пришлось полчаса назад вынырнуть. Потом сказала Свете, что не спала,
  просто была не "здесь и сейчас". Она поняла. (Позже, уже дома, когда мой взгляд становился
  отсутствующим, она спрашивала: "Ты теперь так и будешь мечтать о нём, пребывая не "здесь и
  сейчас"? А нам останется лицезреть только твоё тело?").
  В десять вечера мы были на уфимском посту, где сели к Борису из Сургута, который купил в
  Тольятти девятку. Первая к нему села я, Света легла сзади спать. Обсуждали его жизненную
  дилемму. Он собирался ради бутафорской ценности упустить ценность истинную. Не знаю,
  изменилось ли что-то после нашего разговора. Хотелось бы надеяться.
  После часа я легла спать, а Света села работать. Когда меня в пять утра разбудили, мы были на
  Челябинской объездной, а у Бориса глаза светились по-новому.
  Не прошло и часа (начало слегка светать), как мы поймали КамАЗ, нёсшийся со скоростью 95
  км/ч. Разговаривать не требовалось, и мы стали выключаться, что было почти невозможно из-за
  немилосердной тряски. Зрелище, вероятно, было комическим: головы болтались во все стороны. Не
  получалось ни спать, ни бодрствовать. У поворота на Сысерть сели в "Ниву" и приехали домой.
  Потрясённые гулливеры вернулись из страны великанов.... С сознанием, что так жить нельзя.
  Надо расти. Чтобы в следующий раз было что рассказать Мамеду....
  
  
  
  Без права на ошибку
  или
  Чегемские водопады
  Меня и Аглаю отправили с Тырныаузского поста на ГАЗели с шумной компанией до
  поворота на водопады. Машин на повороте почти не было. Те, что были, ехали на десять
  километров, а нам надо было - 39. Стояли мы уже более получаса, когда подъехали пятеро
  парней и стали активно звать в машину, причем ехали они на водопады. Я, само собой,
  отказалась.
  - Вы что, боитесь, что вам места не хватит? Ладно.
  Аглая выбурила, что я к ним не села. А они, где-то сделав круг, через несколько
  минут подъехали уже втроем. Время было позднее (три часа дня), надежд на другую машину
  почти не было. Между тем, садиться к ним было бы безумием. А это качество, которым я в
  немалой степени обладаю.
  Что заставило меня сесть? Аглая? Парни уговорили? Так хотелось посмотреть
  водопады? Скорее всего, не это. Просто так должно было случиться.
  Жуткое ощущение захлопнувшегося капкана. Шепнула Аглае: "Будь ко всему готова.
  Если сегодня расстанемся с ними живыми и невредимыми, это будет чудо".
  Пригляделась к троим молодым кабардинцам. Впереди сидел круглолицый молодой
  человек в белом костюме, с несколько сладострастной улыбкой. За рулем - мрачный и
  обросший высокий тип, двадцати двух лет отроду, но выглядевший гораздо старше. Как
  того, так и другого звали самым распространенным в Кабарде именем - Аслан. Тима,
  сидевший рядом с нами, казался более утонченным и мягким; в его манерах, а еще более во
  взгляде было что-то околдовывающее.
  Я попросила поставить национальную музыку. Мы ехали на хорошей скорости по
  Чегемскому ущелью, все стекла были опущены, играла заводная кабардинская музыка, парни
  подпевали. Ощущение опасности притупилось.
  Узкое ущелье, почти сходящиеся над головой скалы. Струи воды, падающие в Чегем.
  Некоторые потоки текут прямо внутри скалы и выходят наружу метрах в десяти над рекой.
  Над скалами парят орлы.
  На водопадах они разложили водку и закуску. Отказаться совсем не было
  возможности. "Неуважение" и тому подобное. С каждым тостом я пила по полглотка, но
  запивала газировкой. Голова закружилась почти сразу.
  Стала совершенно пьяной и парящей. Видимо, это было бегство от тревоги. Тревога
  ушла из астрала, лишь в ментале осталась гореть красная лампочка, но отдыхать она не
  мешала. Снова быстрая езда, роскошный горный пейзаж, кавказская бесшабашная музыка.
  Рука Тимы в моих волосах нежила, расслабляла. Отдаться бы этой ласке, утонуть в ней. Но
  невозможно... Я шепнула: "Не надо".
  Расслаблена была периферия, астрал. Внутри оставалась собранной. Несмотря на
  опьянение я осознавала, что у меня нет права на ошибку. Слово, жест, взгляд - все должно
  быть абсолютно точным. Я отвечаю за тех, кого Бог ставит на моем пути.
  Нет ничего случайного. Раз наши дороги пересеклись - что-то должно произойти,
  измениться. И в них, и во мне.
  
  Спустились с дороги к реке, на большую поляну. Там они снова пили. Я, несмотря на
  их возмущение, только смачивала губы. Аглаю увели собирать цветы. Звали они ее почему-
  то Милли. Аслан в белом попросил спуститься с ним к реке. Начались разговоры о моих
  глазах, что-то там пронзивших, и прочей ерунде. Лишь после долгого разговора мне удалось
  его убедить в том, что между нами возможны только отношения брата и сестры. Просил об
  одном-единственном поцелуе, но я ответила, что это невозможно. А в щечку, как брат? В
  щечку можно. Он, однако, попытался поцеловать губы, что дало мне законный повод
  убежать.
  Когда вышли ко всем, он обнял одной рукой меня за плечи, я дернула плечами, чтобы
  сбросить.
  - А сестра мне разрешает так класть руку.
  Мне понравилось, что он принял мою версию отношений:
  - Ну, тогда и я разрешаю.
  - Вы что, уже брат и сестра?
  Он ответил:
  - Да, по-другому не получается.
  
  Тима спросил, не хочу ли я войти в воду.
  - Хочу. А не унесет?
  - Не бойся, я буду держать.
  Я вошла в реку, но вода была ледяная, и через минуту я вышла. Было приятно
  опереться на его руку.
  Следующим пунктом был горячий, вернее, теплый источник около Лечинкая. Аглая
  залезла в воду. А мрачный Аслан подошел ко мне и "попросил" сесть с ним в машину.
  Хмель соскочил сразу. Разумеется, я не села. Появилась знакомая кабардинская манера -
  короткие злобные приказы. Надо уметь отклонять их очень мягко, с улыбкой и реверансами.
  Я пошла и села на камень около водоема. Намеренно или случайно он показал мне нож,
  который всегда при нем.
  - Ты смотрел, кого приглашал в машину? Если тебе нужна девка, подобрал бы
  девку. А со мной так обращаться не стоит.
  - Я и не обращаюсь с тобой неуважительно.
  - Обращаешься именно как с девкой.
  - Ты убиваешь меня своими словами.
  - А ты меня. Лучше бы воткнул мне в сердце свой нож.
  - Не собираюсь. Но я добьюсь своего, будь уверена. Даже ради принципа.
  Только бы отвлечь его от этого "принципа". Хуже нет, если эдакий тип упрется
  рогами. Я много чего говорила, но он на все находил контраргументы.
  Аглая вовремя закричала, что холодно. Я пошла ее одевать и, проходя мимо, бросила
  на Тиму тоскливый взгляд.
  - Что случилось?
  - Неужели мне никто не поможет?
  - Почему никто? Я помогу.
  Когда одевала Аглаю, он подошел:
  - К вам уже можно? Почему ты такая расстроенная?
  - Ты что, не видел?
  - Видел, что вы разговаривали. А о чем - не знаю.
  - Догадайся.
  - Ничего не бойся, я тебя в обиду не дам.
  Я не особо на это надеялась; ясно, что для них мужская дружба важнее первой
  встречной женщины.
  - Не оставляй меня с ним наедине. Мы можем прямо сейчас уехать?
  - Конечно. Сейчас поедем.
  На источнике было еще две машины. Но обращаться к кому-либо было бесполезно.
  Их трое, кто с ними будет связываться?
  Аслан в белом тоже спросил:
  - Чего ты расстраиваешься? Ну, объяснила человеку, и все в порядке.
  Мы уехали оттуда, но не было ощущения, что "все в порядке". Проехали поселок
  Лечинкай и свернули Бог знает куда. Заехали в какую-то глушь, они долго стояли и
  пререкались по-кабардински. Между тем начинало темнеть, оставалось все меньше шансов,
  что в этот вечер мы доберемся до Тырныауза.
  Аслан в белом сказал по-русски:
  - Значит, вы не хотите поступить мудро?
  Я удивилась, почему "вы". Потом он позвал меня:
  - Можно тебя на минутку?
  Я вышла из машины.
  - Знаешь, что они говорят? Что они тебя все равно не отпустят. Мы - брат и сестра,
  я ни на что не претендую. Но они...
  - Как? И Тима тоже?
  - Да. Ты может хотя бы с одним Асланом, очень быстро?
  - Нет.
  - Вообще нет такого варианта? Ни одного шанса из миллиона?
  - Ни одного. Подумай, как можно втоптать в дерьмо все - и человеческие
  отношения, и всю эту красоту?
  Он постоял, подумал.
  - Никак нельзя.
  - Вот видишь... Если я возьму Аглаю и пойду?
  - Они поедут за тобой.
  - Все равно я попробую.
  Подошла к машине.
  - Аглая, пойдем.
  Тима:
  - Куда ты пойдешь? Садись.
  - Нет, я все поняла.
  - Садись. Что ты поняла? Сейчас поедем.
  Я села. Несмотря на чужой язык, я понимала, что "брат" пересказывает им наш
  разговор; говорил он с жаром, упомянул Милли.
  И вот машина тронулась. Даже по такой дороге можно было ехать быстрее, мы же
  ехали медленно и траурно, как на похоронах любимой тетушки. Выехали из глуши на
  дорогу, но до главной трассы оставалось километров восемь. Я и этому была безумно рада.
  - У нас проблемы с бензином, а то бы мы довезли до трассы. Ничего, что здесь?
  - Прекрасно.
  - Не хочешь поцеловать брата на прощанье?
  - С удовольствием, - ведь он оказался вполне достоин этого названия.
  Я поцеловала его в щеку, сказала: "Спасибо, ребята", на мгновение поймала их
  взгляды - там было мучительное желание осознать то новое, что впервые поднялось из
  глубин... Мы быстрым шагом пошли по направлению к трассе. Спиной чувствовала их
  долгие взгляды.
  Во мне все пело. Было ощущение победы, победы Света в этих мальчиках. Дети,
  дорогие мои, мы справились! Мы вместе решили эту кармическую задачку.
  Я пожалела, что недостаточно тепло с ними простилась.
  
  Война и мистицизм
  Выехала в Ноябрьск днем, вечером за Тюменью села в Форд с северным номером к
  деду Ивану. Он покряхтывал:
  - С молодыми тебе ездить-то надо, разве со мной интересно?
  В половине двенадцатого ночи, за Тобольском, дед Иван остановился отдыхать. Сказал, что он
  должен видеть, с кем я сажусь. На площадку подъехала "Жигули" пятнадцатой модели, оттуда
  вышли три бритых качка в чёрном, и стали её осматривать, вытирать фары. Дед сказал: надо узнать,
  куда они едут.
  - Что вы, разве я с такими сяду!
  Начала голосовать, две машины проехали мимо. Те трое всё протёрли и подъехали ко мне.
  - Я с вами не поеду.
  - А тебе куда?
  - В Ноябрьск.
  - Нам туда же, сорок километров не доезжаем.
  Дед спросил:
  - Всю ночь будете ехать?
  - Конечно, нас же трое.
  Взглянула на деда. Удивилась: дед как будто бы не против, чтобы я к ним села. Я сама с ними
  никого отправлять бы не стала. А дед отвёл одного из парней в сторонку, и стал ему что-то шептать.
  - Да брось, дед, - ответил тот. - Что мы, на беспредельщиков похожи?
  По виду - похожи, по ощущению - нет. И, поскольку за последний год я уже научилась
  следовать не разуму, а ощущению, я попрощалась с дедом и села в машину.
  Парни спросили, откуда я, ответ вызвал бурную реакцию. Оказалось, они тоже из
  Екатеринбурга. Родной рэкет. Всю дорогу заботились как о сестре. Старались смягчать выражения.
  Пытались приобщить меня к своей музыке. У них стоял крутой проигрыватель с кучей дисков,
  ребята набирали на пульте номер диска и номер своей любимой песни, потом спрашивали: ну как
  тебе? Узнали, что я люблю только классику, и один сказал:
  - А я хотел бы хоть раз послушать вживую симфонию....
  Двое других согнулись от смеха, и, когда я представила себе его фэйс в филармонии, со мной
  произошло то же самое.
  Меня спросили, хожу ли я по дискотекам, кабакам, играю ли в казино. Услышав
  отрицательный ответ, воскликнули:
  - Так ты, можно сказать, и не живёшь вовсе!
  - А с моей точки зрения, вы вовсе не живёте.
  - Запиши мой сотовый, - сказал один, - если не побоишься, позвони как-нибудь, встретимся,
  проведёшь со мной день. Не думай, я ничего такого не имею в виду, просто посмотришь,
  как мы живём, а потом уже скажешь своё мнение - кто живёт, кто не живёт.
  Остальные тоже свои телефоны продиктовали. Интересное предложение.
  
  Я ехала в Ноябрьск, чтобы повидать двух небезразличных мне людей - женщину с
  красивой душой и ее необычного ребенка. С женщиной я познакомилась в поезде в январе
  1998. В апреле того же года приезжала к ней в гости, и тогда впервые увидела ее сына. Ему
  было тогда двадцать четыре года (на вид я дала бы восемнадцать). Я была удивлена и
  обрадована, когда увидела, что это человек, с которым нам по Пути. Поскольку ему лучше
  известны другие грани Пути, нежели нам, общение с ним обогащает. Речь его -
  рассыпающиеся жемчуга, только подбирай. Его я могу слушать не часами - сутками.
  Открытый, доверчивый, трогательный. Утонченный философ, мистик, суфий (что бы он ни
  говорил сам по этому поводу). Расставаясь с ним два года назад, я почувствовала, что
  отрываю часть меня самой. Первое ощущение было - рваная рана на душе. Она затянулась,
  но как только началась новая война, появилась ноющая боль, и успокоить ее можно было,
  лишь узнав о судьбе Марьям и ее сына.
  Столь близкие по духу люди встречаются крайне редко. Такими подарками нельзя
  разбрасываться.
  
  Ехала я всего двадцать два часа. Когда на скорости 160 километров в час влетала в
  город, меня спросили, куда мне нужно, я ответила:
  - На рынок.
  - Вам повезло, девушка, мы едем туда же.
  Чтобы найти Марьям, мне потребовалось три минуты. Ее сын был тут же.
  После первых изъявлений радости Марьям рассказала, что он недавно приехала из
  Чечни, где прожила два месяца. Ездила она за ребенком, который жил там с июля
  позапрошлого года. (В груди я почувствовала холодок, хотя, с чего бы? Вот они, передо
  мной, оба живые.) Жил Мовсур там с бабушкой, которая его вырастила (Марьям ушла от
  мужа, когда сын был еще маленький, а ребенка там никогда не отдают матери), а когда
  сообщили, что бабушка умерла, она поехала за сыном. Мою записку год назад она получала,
  но не писала мне, потому что у нее не было постоянного адреса, на который я могла бы
  ответить. За последние десять месяцев она девять раз переезжала с квартиры на квартиру -
  власти, якобы, против того, чтобы люди сдавали квартиры чеченцам. Сейчас она снимает
  квартиру вместе со снохой и ее сыном.
  Пока мы разговаривали, Мовсур разносил какие-то коробки.
  - Марьям, не много ли он за раз поднимает?
  - Много, но я не могу ему сделать замечание. Он такой нервный. Я дома прожила
  два месяца, у меня и то нарушилась психика. А он там жил полтора года.
  
  Вскоре она отправила нас домой. Я спросила по дороге:
  - Внешне ты изменился сильно. Как ты изменился внутренне?
  - Мистицизма во мне стало больше. (Знал, о чем спрашиваю!) Война делает
  человека или циником, или мистиком.
  Потом добавил:
  - Один час войны сближает с Богом больше, чем годы медитаций.
  Он еще ничего не рассказывал, но в его присутствии у меня вдруг появилось то же
  ощущение, что когда-то после рассказов Мамеда: то, чем я занимаюсь - это детские игры,
  вышивание крестиком.
  Он стал глубже. По ощущению - ближе, по высказываниям - дальше. Как и в
  прошлый раз, начались наезды на суфизм.
  - Это не первоначальный ислам, это вообще не ислам, а результат влияния
  христианства и индуизма...
  Но куда ты денешься, малыш, суфизм - твоя сущность. И какого бы
  фундаменталиста ты из себя ни строил, у тебя вырывается: "Я отдал все, моих владений нет,
  но я - весь этот целокупный свет". Негодный из тебя фундаменталист. Ты создан из
  тончайших световых волокон духа, а легкий налет фундаментализма без труда
  соскабливается. В прошлый раз у меня на это ушло несколько часов, в этот раз, чувствую,
  будет труднее, но я это сделаю.
  С высказываний о том, что исламом не является (исмаилиты - это масоны и т.д.) он
  плавно перешел на то, что есть истинный первоначальный ислам времен Пророка, и на тех,
  кто его отстаивает - фундаменталистов, ваххабитов.
  - Я общался с теми, кого здесь называют "наемниками". Они воюют не из-за
  денег, а из-за идеи. Афганцы, арабы, турки - все они приходят к нам, охваченные идеей,
  подобной той, которая гнала в средние века рыцарей-христиан на освобождение "Гроба
  Господня". У них психология кшатриев, война - это их способ служить Богу. И в
  философии они понимают больше, чем мы с тобой.
  - У нашей группы был командир, мне в духовном отношении далеко до него Он
  делал такие вещи, которые мне еще не удаются. Его называли "проповедником". Он всегда
  был ровным, доброжелательным - даже к врагу. Он учил всех воевать так, чтобы каждое
  действие было молитвой.
  "Я-то не участвовал, я был только свидетелем". Что это тогда за "наша группа"?
  Группа по охране бабушки? "Когда мы с пленными хорошо обращались, и они к нам
  относились хорошо..." "Когда мы оставляли город, нас было две с половиной тысячи..."
  Кажется, он начинает забывать, что "не участвовал".
  Я слушаю его, впитываю его присутствие и пытаюсь разобраться в своих ощущениях.
  Никак не могу свести их воедино. Кажется, он стал таким взрослым, а мне хочется прижать
  его к себе, как своего ребенка, и отогреть. И в нем появилось что-то пугающе-незнакомое...
  Мне не довелось пережить того, что выпало на его долю, а я тут вставляю "умные"
  замечания Сказала ему, что это вызывает у меня чувство неловкости, а он:
  - Да что я такого пережил... Ничего особенного.
  
  Но до чего же родное и дорогое существо... Не могу наглядеться.
  Наглядеться не можешь? Не сходи с ума, девочка. Это не твой
  ребенок. У него есть мама, его есть кому согреть. Не протягивай свои
  чувства, засунь их обратно. И не проговорись, не назови его ребенком,
  котенком, малышом и т.д. Ему вряд ли понравится.
  
  Он по-прежнему закрыт. Так не пойдет, дорогой. Надо как-то сломать стену. Что с
  тобой? Не доверяешь собственной тени. Я понимаю, это все война. Но мы-то с тобой по одну
  сторону баррикады. И джихад для тебя, как и для меня - это война с внутренним
  несовершенством. Ты просто забыл об этом. Я здесь, чтобы тебе напомнить.
  Как достучаться до него? Что заставит его приоткрыться? Ах, ну и пусть закрытый.
  Главное, живой. Как сердце переполнено...
  Вскоре пришла Марьям. Мовсур, взглянул на часы, постелил коврик, и ушел в
  молитву на несколько минут. Ему не мешало, что мать ходила вокруг него, что-то
  перекладывая с одного места на другое. Я не могла при этом чувствовать себя так же
  непринужденно, как она. Что делать? Выйти? Получится как-то демонстративно. Заняться
  своим делом? Невозможно. Я тоже стала молиться, но по-своему. И так делала каждый раз,
  когда кто-то из них молился (они это делают по пять раз в день). Втянулась. На третий день
  сосредоточиться получалось уже гораздо быстрее. Потом Мовсур мне рассказывал о том,
  что, если молиться каждый день в одни и те же часы, время между молитвами как бы
  "схлопывается", и можно добиться эффекта непрерывной молитвы.
  
  Хорошо, что, когда перестали сходиться концы с концами, я не задавала вопросов,
  позволила ему самому раскрыться. Вечером рассказы о войне полились широким потоком.
  - Средства массовой информации дают всегда страшную дезу о потерях. Иной
  раз после боя смотрим - на глаз, лежит около трехсот тел. На следующий день по радио
  слышим: "Вчера погибло трое российских военнослужащих". Федералы не берегут своих
  людей.
  - Хотя в этой войне они стали умнее. Прежде чем бросать людей, они стали
  посылать ракеты. У нас был один несколько странный человек, он ни с кем не общался, мог
  на чем-нибудь концентрироваться часами, считать, например. Он один раз подсчитал, что с
  утра до обеда в нас выпустили 2700 снарядов (он считал только крупные - гаубицы,
  ракеты.
  - Зимой все были в маскхалатах, отличали своих от чужих по языку, а было у
  нас там два парня, которые выросли в чисто городских условиях и почти не знали родного
  языка, говорили всегда по-русски. И один ингуш по ошибке выстрелил в них. Никто его не
  винил, это была трагическая ошибка, но жить ему после этого не хотелось. Он перебежал
  мост, за который шло сражение, в упор стреляя, и, конечно же, он был убит. Во время боев
  делаются передышки, когда уносят раненых, убирают тела погибших. Об обмене тел и
  раненых обычно договариваются: у нас столько-то ваших, дайте нам столько наших за них.
  С той стороны командир был нормальный парень, он сказал, что этот ингуш погиб как
  герой, и за него он торговаться не будет, отдаст так... Потом мы отбили у них этот мост.
  - Подобный случай был, когда шестеро "танцующих" суфиев (их еще называют
  "белошапочниками" из-за головных уборов), желая уйти из этой жизни, но уйти не зря,
  бросились через мост, стреляя направо-налево очередями. Они шли на верную смерть, и
  они ушли так, как хотели. А федералы потом долго к этому мосту не лезли, у них прошел
  слух, что там воины-смертники...
  - Однажды мы лежали на крыше дома, нас было семьдесят. Февраль, холод
  страшный. Выжечь искру, чтобы согреться, нельзя. Нельзя издать громкого звука,
  например, щелкнуть затвором. Русские метрах в тридцати, их около шестисот. Жители
  дома тоже не должны были знать, что мы наверху. Доносчиков хватало. У меня были четки,
  я все время повторял, перебирая их, имена Бога, только так можно было выдержать. Вдруг
  я почувствовал, что что-то должно произойти, причем из-за меня. Была ночь, ничего не
  видно. Я нащупал - у автомата снялся предохранитель, я этого не делал... Чуть-чуть бы
  что-то зацепило - раздалась бы очередь. Я убрал тридцать первый патрон (его вставляют
  только перед стрельбой), осторожно вернул на место предохранитель. Все равно было
  неспокойно. Посмотрел "муху" (это одноразовый гранатомет) - у него вылетела чека и
  снялась крышка. Я пошарил вокруг рукой - не нашел. У каждого из нас в кармане был
  бинт на случай ранения; у меня не было другого выхода - я примотал крышку бинтом. Это
  позволило мне не дергаться до утра, немного поспать в обнимку с "мухой" на холодных
  досках... Мы провели на этой крыше восемь дней и восемь ночей. А потом ушли оттуда без
  единого выстрела...Аллах вывел нас из окружения.
  - Я вернулся домой грязный, вшивый и простуженный. Бабушка умерла без
  меня. Говорят, она звала меня перед смертью. Почти сразу же за мной приехала мама.
  Каким-то образом моего имени не оказалось в компьютере, благодаря этому я смог
  выехать. Хотя странно, уходя из Грозного, мы не успели сжечь бумаги в штабе, там
  осталась моя подписанная тетрадка...И доносчиков было полно.
  
  Он рассказывал, и все проходило перед моим мысленным взором. Как это было
  болезненно... Нежность, восхищение, боль, ужас - все мешалось...Существо, которое
  хотелось бы укрыть в своем сердце от всех житейских бурь, нежить и лелеять, брошено в
  самое жерло вулкана.
  
  Вот в этих изящных, почти женских, руках? Гранатомет? Если ты убивал кого-то,
  малыш, ты посылал их прямо к Богу в объятия. Ведь им не могла не передаться твоя
  устремленность.
  
  Поздно вечером пришел его двоюродный брат Магомед. Мальчик обаятельный, но
  звезд с неба не хватает. Мы с ним немного пообщались, когда Мовсур ушел спать.
  
  На другой день состоялся разговор - бурный, но плодотворный. Ему трудно было
  отбросить представления, которые он укреплял в последние годы. Но он оказался сильнее их.
  Когда в конце он сказал "да, ты права", я только по глухому звучанию голоса поняла, какая в
  нем идет ломка. Я должна помочь ему вернуться к себе.
  Вспомнилось, как в "Детях капитана Гранта" Паганель, сидя на дремлющем вулкане,
  проковырял верхний слой земли, и началось извержение. Так и здесь достаточно сковырнуть
  тонкую корку фундаменталистских представлений - и истина со дна его души устремляется
  в сознание.
  
  - Куда ты собираешься?
  - Тебе уже пора. Марьям сказала, чтобы ты пришел через час после нее. И я пойду
  погуляю.
  - Ты не заблудишься?
  - Что я, маленькая?
  - Ну, иди, я дома буду часа через два. Вот там у нас церковь, а там - красивый
  проспект... Тебе надо денег?
  - Зачем они мне?
  
  Улица, на которой они живут, ведет к храму.
  И дорога, которой он идет, тоже ведет к Храму.
  Он никогда ни во что не упирается, он очень гибкий. С ним можно не опасаться того,
  что слова окажутся брошенными на ветер. Он слушает чутко, способен сразу отказаться от
  привычных мнений, от только что высказанных им утверждений, если в возражениях
  услышит правду.
  
  Когда вернулась, он был дома один.
  - Ты не собираешься бросить курить?
  - Нет. Курение не вредит душе, только телу.
  - А мы имеем на это право?
  - На что?
  - Засорять тело. Оно ведь нам дано для чего-то другого.
  Он задумался.
  
  Говорил о магии, о том, как защититься от порчи. Я сказала:
  - Просто быть чистым, тогда никто не достанет.
  - Когда становишься более чистым, оказывается еще труднее.
  - Почему это?
  - Тогда уже нападает не мелочь, а более сильные духи, причем целые легионы.
  И правда, есть такое. Интересно, откуда об этом знает он.
  Опять посыпались жемчуга - россыпью факты, мысли, проблески осознания...
  - Мне хотелось бы, чтобы мои девочки тебя слышали. Ты иногда говоришь очень
  сильные вещи.
  - Тебе же не нравится то, что я говорю.
  - Кое-что не нравится. Но ты мне дорог, что бы ты ни говорил.
  
  - Я же не так совершенен, как ты.
  - Это я-то совершенна?
  - Но ты же над собой работаешь, а я нет.
  - И не хочешь?
  - Не знаю.
  - А зачем нам дана эта жизнь?
  - Да. Для этого.
  - Я думаю, какие-то события и обстоятельства повлияли на то, что ты сейчас
  говоришь определенные, не характерные для тебя, вещи. Надеюсь, это временно.
  - Я тоже надеюсь.
  Пошел поток, слегка опьяняющий, меня покачивало на волнах, и несло куда-то...
  - В какое интересное состояние ты меня привела. Ты умеешь настраивать на
  нужный тебе лад, не обижая человека, не задевая, просто заражая своей духовностью...
  Странно это слышать после всех брошенных мне в последнее время обвинений в
  авторитарности. Наверное, нужно ко всем относиться так, будто они только что вернулись с
  войны.
  - Я полностью расслабляюсь, когда я с тобой. Уходит какая-то пустота, я
  наполняюсь... Скажи, сколько лет ты этим занимаешься?
  - Чем "этим"?
  - Самосовершенствованием.
  - Я не могу назвать определенного года, когда это началось. Бога я чувствовала
  всегда. Когда в руки мне попала книга по веданте, я поняла, что вот это то мировоззрение,
  которое я всегда разделяла, сама того не зная. Потом начались разные испытания в жизни, я
  поняла, что боль не бесплодна, что каждая ситуация нас учит чему-то. А если жизненные
  ситуации использовать для обучения сознательно, этот процесс можно ускорить...
  
  Он показал мне четки, состоящие из 99 темно-зеленых бусин, на каждой из которых
  золотыми арабскими буквами написано одно из имен-качеств Аллаха. Мовсур (он знает
  арабский) читал мне и разъяснял каждое из имен. Я бережно держала их и внимательно
  слушала, и вдруг он сказал:
  - Возьми их себе.
  Я изумленно посмотрела на него, спросила себя, не ослышалась ли я, но не стала
  переспрашивать и быстро убрала их в свою сумку, пока он не передумал.
  
  - Мовсур, ты умеешь расставаться с людьми без боли, как бы не расставаясь,
  поселяя их в своем сердце?
  - Да. Умею.
  - А я нет. У меня открывается рана и кровоточит. Как бы мне так охватить тебя
  моим сердцем, чтобы увезти с собой и не расставаться?
  - Лучше мое сердце заверни в фольгу и возьми с собой. Но зачем тебе завтра
  уезжать? Оставайся на неделю. С деньгами проблем нет, никому здесь ты не мешаешь... А
  сколько их вокруг тебя - людей, которые тебя понимают?
  Я рассказала ему о тех, с кем близко общаюсь.
  
  Вечером говорили о том, как Бог выводит нас из трудных ситуаций. Я вспомнила
  эпизод на баксанском посту, он - случай , который произошел на учебке, еще до начала
  войны.
  - У нас была задача по сигналу рассеяться, подняться в горы небольшими группами
  и найти место, куда не пройдет техника. Наша группа подходящее место нашла, но мы
  потеряли ориентиры и не знали, как вернуться. Там, внизу, был ручей, и мы хотели
  разделиться идти искать его исток, чтобы вдоль ручья спуститься. Кто-то сказал: "Лучше
  давайте помолимся, Аллах нас направит". Помолились и пошли куда глаза глядят. Через две
  минуты увидели ручей. Только и могли сказать: "Аллах акбар".
  
  Магомед пришел домой в два часа ночи, и дверь ему открыла его мама, каковое
  обстоятельство его смутило чрезвычайно. Утром он упрекнул нас, что мы так рано легли
  спать. Грозился в следующий раз взять ключ, но будет этот следующий раз не раньше, чем
  через неделю, чтобы мама успокоилась. Надо же, парню двадцать пять, а уважение к матери
  предполагает, чтобы она не знала, что его где-то носит по ночам.
  По отдельности с мальчиками можно разговаривать серьезно, а как соберутся вдвоем,
  да еще перед кем-то третьим, начинается цирк.
  Например, Магомед мне говорит:
  - Ну и трудно же ты чай пьешь. Будто только что к нам зашла. Ты же давно Марьям
  знаешь...
  Мовсур:
  - Он имеет в виду, что надо так, - он втянул в себя чай с громким всхлюпом. Все
  расхохотались.
  Магомед спрашивал, с чего это я так скоро собралась уезжать, почему бы мне не
  пожить у них месяц.
  
  - Мовсур, ты читал Макса Волошина?
  - Кажется, нет, только слышал о нем.
  - Послушай, как он видит второе пришествие Христа.
  И тогда, как в эти дни, война
  Захлебнется в пламени и лаве.
  Будет спор о власти и о праве,
  Будут умирать за знамена...
  Он придет не в Силе и не в Славе.
  Он пройдет в полях как тишина;
  Ничего не тронет и не сломит:
  Тлеющего не погасит льна
  И дрожащей трости не преломит.
  Не возвысит голоса в горах,
  Ни вина, ни хлеба не коснется...
  Только все усталое в сердцах
  Вслед Ему с тоскою обернется.
  И для гнева вдруг иссякнет время.
  Братской распри разомкнется круг.
  Алый Всадник потеряет стремя,
  И оружье выпадет из рук.
  Как тебе образ?
  - Сильно. А ты помнишь библейские слова в начале фильма "Чистилище"? Там
  говорится об Иерусалиме и о том, что война - это гнев божий.
  - Не помню.
  Он включил кассету и остановил кадр со словами. Я прочитала.
  - Мне не нравятся эти слова, они человеческие.
  - А тебе не кажется, что они из Библии?
  - Я вижу, что из Псалтыри. Но эти слова продиктованы не Богом, а человеческой
  мстительностью.
  Разговор опять коснулся чеченской войны. Нельзя сказать, что Мовсур судит
  предвзято. К порокам соотечественников он беспощаден: "У нас в Чечне развит культ
  денег". "Это не первая война, когда все встали как один на борьбу с захватчиком. Население
  в этот раз было нейтрально. - Почему? - Убедились за эти годы, что избранное
  правительство управлять не может, нормальная жизнь не наладилась... - Как ты
  относишься к событиям в Дагестане? - Отрицательно. Они явились клапаном, через
  который выплеснулось напряжение, иначе перестреляли бы друг друга".
  
  Жестокости на войне совершают обе стороны. Иногда нас просто вынуждали... Был
  вопиющий случай, когда один полковник изнасиловал семнадцатилетнюю девушку, а потом
  застрелил. Басаев предлагал заменить девятерых пленных на этого полковника, иначе
  обещал их расстрелять. Так ответили: мы не отдадим на расправу, он должен быть наказан
  по закону, а этих девятерых пленных, может, и нет. Потом обнаружили девять трупов. Кто в
  этом виноват? Почему им тот ублюдок оказался дороже девяти нормальных людей? А его,
  наверное, не только не судили, а еще к какой-нибудь награде представили.
  - Какие-то части придут, поимеют твою жену, поимеют твою сестру, поставят тебя
  на колени, а ты должен оставаться довольным, подчиняться законам этой страны, ходить в
  туалет с паспортом, в котором есть прописка и регистрация.
  Тише, тише, малыш. Кто бы спорил.
  
  - Нам приходилось открывать квартиры в Грозном, брать еду. Я смотрел на ковры,
  итальянскую мебель. Она теперь не представляла никакой ценности - для хозяев, ни для
  кого другого. Ценностями были вера, жизнь и то, что позволит сохранить жизнь. Я
  разглядывал книги, по ним можно определить, что за человек жил в этом доме...
  Вдруг он сказал очень серьезно:
  - Если будешь про меня в своей книге или статье писать, измени имя. Я не хочу
  близко знакомиться с ФСБ.
  - Я что, на дуру похожа? - Осталось только добавить, по новой поговорке, про два
  высших образования. - А что было бы, если бы в компьютере они нашли твое имя?
  Он не стал отвечать. Действительно, не стоило спрашивать.
  - Я делал только то, что каждый человек сделал бы для своей родины.
  
  Он говорил о политике - ближневосточной и мировой. О том, что "талиб"
  переводится с арабского как "ищущий", что по его впечатлениям, отдаленная политическая
  цель талибов - столкновение с Альянсом. Я ничего об этом не знаю и не интересуюсь, но в
  его подаче все становится интересным, я заслушалась. Вдруг - резкий отток энергии,
  подкатила тошнота. Что за картину он рисует? Кто-то что-то просчитывает на десятилетия
  вперед и направляет мировую политику... Что за пласт реальности, в котором царит злая
  человеческая воля, от которой Бог отвернул лицо Свое?
  - Прости, а Бог-то спит в это время?
  - Я не могу говорить одновременно о Боге и о политике.
  - Ты опять разделяешь мир на сферу священного и сферу мирского. Это для
  западного извращенного восприятия существует что-то само по себе, идущее не от Бога, не
  связанное с тонкими реальностями. Это извращенное восприятие родилось в Европе на
  рубеже тысячелетий, расцвело пышным цветом в эпоху Возрождения, и довело Запад до
  современной деградации. В традиционных цивилизациях ничто не воспринималось как
  самостоятельная реальность, не являющаяся символом реальности более высокой. Пусть
  гнилой Запад отрывается от истоков, а мы не будем. Мы во всем будем прозревать Его
  направляющую волю, а не волю человеческую...
  - Не слишком ли светло и гладко у тебя все получается?
  - Не слишком. Просто смотреть надо не на явления, а прямо в сущность.
  Я быстро набросала ему схемку сущностного и операционального познания,
  придуманную мной для подруги, которая пишет диссертацию. Схема ему понравилась.
  
  У него было еще такое сомнение: я не иду по одному проторенному пути, так может, я
  просто собираю цветы по обочинам?
  - Я иду по своему собственному пути, по которому Бог ведет меня. А то, что я
  изучаю разные религии, - только дает мне возможность коммуникации со всеми. Может,
  этого и не нужно...
  - Нужно.
  
  - Мне так хочется, чтобы ты познакомился с моими девочками.
  - А мне, честно говоря, не очень. Я не умею общаться с людьми. И вряд ли они
  совсем такие, как ты.
  - Они не совсем такие, они лучше.
  Вполне естественный комплекс для человека, который не пользуется популярностью
  по причине того, что его уровень неизмеримо превосходит уровень окружающих.
  - Те, кто живет на другом уровне, меня просто не видят. Например, мы идем с
  Магомедом, те, кто общается с ним, меня просто не замечают (что меня полностью
  устраивает).
  - Нас слишком мало, Мовсур, мы не должны друг от друга шарахаться.
  - Я не собираюсь шарахаться... Но ведь это есть во всех людях, без исключения,
  только глубоко спрятано.
  - Конечно, есть во всех, но не во всех мы можем найти взаимопонимание и
  поддержку, а только в тех, в ком это осознано.
  
  Если бы мы жили в одном городе, могли часто видеться... Каким я увижу его в
  следующий раз?
  - В первый раз мне хватило нескольких часов, чтобы соскрести этот налет, теперь
  потребовалось два дня. Когда мы встретимся в третий раз, этим придется заниматься
  неделю?
  Он потупился:
  - Не знаю.
  
  Показала Марьям схему:
  - Смотри, на каком языке мы общаемся с твоим сыном.
  Она посмотрела, ничего не поняла и умилилась:
  - Это как у детей - только им понятный язык.
  
  - Возьми, вдруг в дороге пригодится.
  - Я только у драйверов беру.
  - Чем я тебе не драйвер? - и сунул мне деньги прямо в карман.
  - Зачем ты так?
  Подошел автобус.
  - Я буду скучать, пиши мне, - и я вскочила в автобус.
  И чем дальше я отъезжала от Ноябрьска, тем сильней горела рана.
  - Возьмите подушку. Укрыть вас пледом?
  - Не надо.
  Горит. Холод не гасит огня, но отвлекает.
  
  После рассказов о войне мне казалось, что на трассе ничего опасного нет и быть не
  может. Сколько человек в машине, меня не волновало.
  
  Еду с четырьмя мужчинами. Водитель:
  - Как ты насчёт того, чтобы отдохнуть?
  - Никак.
  - Как же это ты без отдыха?
  - Я как из того анекдота: "Ты пьёшь? - Нет. - Куришь? - Нет. Гуляешь? - Нет. - Как же ты
  расслабляешься? - А я и не напрягаюсь".
  - Слушай, а как это у тебя получается - жить не напрягаясь?
  - А ты религиозный человек?
  - Ни капли я не религиозный.
  - Вот потому и напрягаешься.
  Все засмеялись.
  
  Остановились трое, номер омский.
  - Девушка, а вы не боитесь, что нас трое?
  - А вы не боитесь, что я одна?
  Обалдели, покосились на мою сумку.
  - У вас что в сумке - автоматы?
  - Да. И фугасы.
  - И как это будет выглядеть, если мы вас возьмём?
  - Обычно. Если вы хотите меня подвезти, я сяду, и мы поедем.
  - А мы хотим, чтобы вы нам сделали что-то приятное.
  - В таком случае сделайте мне приятное - уезжайте немедленно.
  Они послушались.
  
  В одной из машин водитель, увидев, что я пишу, спросил:
  - Завещание пишешь?
  - А что, есть основания?
  - Конечно! Столько людей пропадает, а ты по трассе шляешься.
  - Вы считаете, что на трассе опасней, чем в городе? Людей убивают и в собственном
  подъезде, дома иногда взрываются, и самолеты на них падают... А человеку, с которым Бог, никто
  и ничто не причинит вреда.
  
  Жизнь - это трасса, ведущая вверх. Важно не забывать: когда есть устремленность, она всегда
  ведет вверх, даже если на ней темно, холодно и одиноко.
  Трасса в буквальном смысле слова - это жизнь в миниатюре, где многое является нам в
  концентрированной форме. То, что в обычной жизни кажется раздельным, размазанным во времени,
  на трассе проявляется сжато и наглядно. Использовать ситуации для работы над собой надо всегда,
  но на трассе это делать удобней. Когда вопрос, возникающий по поводу обстоятельств, звучит не
  "за что", а "для чего", тогда хождение по трассе может стать духовной практикой по выработке
  качеств, раскрывающих внутреннюю божественность человека. Вот эти качества:
  - спонтанная, не планируемая жизнь;
  - непривязанность к комфорту: есть возможность - едим, нет возможности - не едим, есть
  возможность - спим, нет возможности - не спим; сюда же входит и безразличие к
  психологическому комфорту; понимание того, что телесный и душевный комфорт
  ценностно нейтральны;
  - свобода от любых фобий: страха перед людьми, страха перед неизвестностью, боязни
  темноты и так далее; полное доверие к Богу;
  - свобода от чувства собственной важности;
  - умеренное использование своей способности суждения, т.е. если выносим суждения
  "хорошо" и "плохо", то только относительно своих реакций, а не относительно
  обстоятельств, окружающих людей и их действий;
  - принятие любой ситуации как воли Господней. Готовность принять Его волю, какой бы она
  ни была неожиданной, приносящей дискомфорт или опрокидывающей наши представления
  о должном.
  
  Когда книга готовилась к печати, средства массовой информации сообщили, что на мой
  любимый Тырныауз обрушились селевые потоки. То, что я увидела по телевизору, было похоже на
  страшный сон.
  Вспомнился висевший на Эльбрусском проспекте плакат, на который мое сердце всегда
  трепетно откликалось: "Давайте жить чисто". Жили ли тырныаузцы чисто? Не знаю, но не верю, что
  там не нашлось бы десяти праведников.
  В Тырныаузе тот плакат, скорее всего, смыло... Пусть прекрасный призыв переберется (где-то
  же должно быть ему место) в эту книгу и завершит ее:
  ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ЧИСТО
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"