На соседней улице хоронят дурачка Вовку. Безобиднейшее существо непонятного возраста, с фигуркой истощённого ребёнка и аристократически тонким лицом философа, в любую погоду в байковых трениках, в засаленной вязаной шапочке и толстой шерстяной кофте ходил он между нашим селом и Вереёй, шаркал подошвами растоптанных кирзачей.

  Зимой он жил в интернате, на лето родня забирала его к себе - и все три месяца каждый день в любое время его можно было видеть то на крыльце сельского магазина, то у речки, то на большаке.

  Мне он чаще всего встречался днём - или по пути в магазин за хлебом или на ту самую улицу за козьим молоком для дочки, но бывало и совсем спозаранку: не раз и не два видела я его, идущего во влажной рассветной дымке. Он шёл себе и шёл, по тем же дорогам, что и все мы, и глядел строго, сосредоточенно. Что он видел? Уж, конечно, не то, что я или кто-либо другой. Осознавал ли что - и что? Кто знает и узнает теперь - говорить он не умел, только мычал и солнечно улыбался в ответ, когда с ним здоровались.

  Недели три тому назад понадобилось мне в Москву, из села выехала, как обычно, в начале седьмого утра. Он тихонечко брёл по большаку в сторону Вереи. Грамотно брёл - научил кто-то добрый, видать - по той стороне, навстречу идущему транспорту. Но почему, почему при виде его так сжалось сердце и подумалось вдруг - не сбили бы тебя, Вовка...

  Сегодня его хоронят - шесть дней назад местные бандиты в пьяном кураже раздавили Вовку джипом и бросили умирать на той самой улице, под окнами родного дома.