- Приворожила она его? Значит, если будет тяжело, пусть терпит, так и передай. Жизнью отвечает, скажи, - приятельница говорила спокойно, профессионально-сочувственно. Александра слушала внимательно - не звякнет ли что в глубине этого голоса. Не звякнуло. Ну и ладно. Ну и хорошо.

   Собственно, всё бы так оно себе и шло по накатанной, и не стала бы она никого ни о чём спрашивать, но уже тридцать шесть, после вторых родов ещё больше раздалась, и Ивану, мужу, тридцать шесть. Всего.

   На жизнь надо смотреть трезво - и если мужчина гулять хочет, он гулять будет, хоть ты десятком детей его держи, не то, что сыном и дочкой. Потому, чего природе перечить? Другое дело - если какая-нибудь звиздёнка его себе прибрать захочет... ну, нет! Уничтожу. Просто - изведу. Как? А по ситуации решим, это какая ещё баба попадётся. Вряд ли, конечно, на меня похожая, других таких нет. Но всё равно буду слушать, каждое слово мужнино, каждый жест фильтровать-анализировать, и, само собой, внимания ему побольше уделять... лаской, и только так.

  Александра хорошо помнила тот, самый первый раз, когда одолела её жажда приласкаться к Ивану. Не привычной уже несколько лет горячей истомой внизу живота растеклась - в душе застонало что-то.

  Они тогда под Новый год закатились чуть не всем своим десятым "Б" к Ивану на дачу, - родители у него либеральничали, и он лет с тринадцати был сам себе голова. По дому помогал, конечно, воспитали сына на славу - мама сказала, отец попросил, и всё: Ивана ни дома, ни в тусовке. Подхватился и мнёт плотным шагом своим хоть на другой конец Москвы, хоть в другой город, особенно, если маму надо встретить из командировки, а папа сам в очередной.

   Разъезды разъездами, а Иван получился - диво. Рядом с этим солнцем ясным девчонки таяли непременно - глядел он весело и дерзко, зубоскалил в масть, а комплиментами рассыпался - так никто не умел, а ещё... если куда ехали с классом, то на выходе из транспорта руку подавал всем своим дамам, начиная с учительницы. Как успевал только ловить? Если же не успевал - юркая одна была в классе и норовистая - возмущался, аж больно становилось отказавшей ему за собой поухаживать... а что был для всех, а не для какой-то единственной - так ведь Ванечка же.

   Ванечка всегда при деньгах - и перехватить рубль-другой можно. У Ванечки такие книги дома - даже все Стругацкие! Ванечке хоть в ночь-полночь можно на парня поплакаться - прижмёт встрепанную девичью голову к плечу, пригладит волосы, и слёзы уже не злые. Не вопрос у Ванечки затусить - но лучше на даче, куда занятые родители и летом-то приезжали редко, а зимой и подавно.

   Что бы Иван ни делал, он делал вкусно - это хотелось немедленно потрогать, съесть... или поцеловать. Александра нередко вспоминала ту свою жажду: Иван растапливает печь, то ласково приговаривая что-то устью, то шёпотом в три господа бога душу мать пеняя ломким спичкам...

   Даже матерился он лакомо - беззлобно и очень редко. Не то, что сама Александра, которая матом не ругалась - это был её повседневный язык. Язык её дома. Язык её постоянной компании.

   Если бы отец не утонул, когда она только-только во второй класс пошла. Если бы овдовевшая мать не разлаялась со свекровью. Если бы, если бы... была бы Сашенька в отличницах, ходила бы вовремя накормленная и на уроки английского языка дополнительные, не курила бы, долго не знала бы ещё вкуса водки и не стала бы в четырнадцать лет жить с вожаком всей местной шпаны. Ни в четырнадцать и никогда.

   Кстати, авторитет потом сцену ей закатил - за то, что не спросясь, уехала на Новый год с классом к Ванечке. Впрочем, где закатил, там и скатил - Александра выслушала его внимательно, не спеша вытащила из пачки сигарету, раскурила неторопливо. Пожала плечом и уронила вполголоса сквозь фильтр:

   - Пшёл...

   И он пошёл, а она надела чёрное платье в обтяжку, сапоги на шпильке и моднючее шерстяное пальто с плечами, и в наряде этом спустя четыре часа уже ехала со знакомой девчонкой в Питер. Там они и тусили до конца зимних каникул, с хаты на хату кочуя.

   В одной такой встретила Александра Костю. Высокий тонкий блондин с острым и в то же время ласкающим взглядом, совершенно ничем не походил он на Ванечку рыжего, разве что рисовал так же, как Ванечка делал вообще всё.

   Через год после окончания школы Александра перевезла Костю к себе в Москву и расписалась с ним.

   Ни с кем из класса она тогда не встречалась и не стремилась - Костя с его рисунками, лёгкостью на подъём и самозабвенным - в хохот, в рык - пылом что по ночам, что на рассвете, что вообще когда и где угодно, вытеснил, казалось, всё. Казалось... но Саша работала, а Костя просто ждал её дома. Иногда навеселе. А иногда очень навеселе. Тёща то составляла ему компанию, то скандалила: портит дочери жизнь! И при дочери. И дочери влетало - мужа себе не нашла, не устроилась.

   Но Костя ещё держал - слишком памятны, слишком недавно были и портреты Сашины, им нарисованные, и прогулки по ночам и другое радостное. Хорошо с ним и уютно было идти из кино под ручку, на Костю - стройного, высокого, белокурого - женщины смотрели, не стесняясь, что рядом спутница. А она улыбалась уголочками губ на эти взгляды... смотрите, смотрите.

   Ничто и никогда не рушится безвозвратно - и даже из руин можно натаскать кирпичи... И молодости свойственно таскать эти кирпичи, даже умной, опытной, рано созревшей молодости. Но однажды летом Костя уехал к питерской родне на какой-то день рождения.

   Александра поехать не могла - на те дни пришлась её смена, да и денег на второй туда-сюда билет, честно говоря, не очень наскребалось. Однако наскреблось - когда Костя и через неделю не приехал. Александра нашла его в дачном посёлке возле Великих Лук - он туда родственника поехал провожать, ну и задержался: за встречу, за приезд, и вообще жись хреновая, Коська...

   Как сгребла за шкирку, как волокла на себе до машины, как вталкивала в вагон, она не помнит. Помнит только, холодно было очень летом тем.

   Звонок одноклассницы первого сентября: "приходи к Ванечке, ты тут висим, тебя вспоминаем, давно не виделись", приняла сдержанно:

   - Приду.

   А сама ещё часа два обсуждала с Костей, что бы надеть и как бы накраситься.

   К Ивану вошла королевой - подбородок вверх, плечи назад, каблучки цок-цок. Он, хоть чаще на девушек тоненьких заглядывался - вроде той, норовистой, что ему в школе не давалась всё - а не мог не увидеть и щедрой груди, и бёдер таких, где пропасть хочется... знал он, и что опытная Александра, ох, какая опытная... Забудешь разве, как в девятом классе посреди первого урока заявилась она в класс и на вопрос учителя "Почему опаздываем?" произнесла с вызовом: "Муж разбудить забыл". Колыхнулось в Иване что-то тогда, зыбко, тёмно шевельнулось так - и улеглось до поры: "Женщина. Не моя".

   Он встретил королеву с обычной своей галантностью, повзрослевшей, правда, за три года - с поклоном руку поцеловал, пальцы женские в своих чуть задержал... Александра легонечко приподняла уголки губ - и обещающе задела своим бедром его, уходя из прихожей в комнату, где уже вовсю за столом весело хозяйничала та, норовистая и тоненькая.

   Следом, смущённо улыбаясь незнакомым людям, по стеночке втиснулся Костя.

   А потом Костя беспробудно спал на тахте Ванечкиных родителей, и не слышал, конечно, как на всю опустевшую квартиру надрывается и скрипит, и стучит и хрипит, и вздыхает и сладко, сладко, господи, сладко как стонет старый кухонный стол.

   А потом Костя всё узнал. Это случилось, уже когда Александра подружилась с норовистой, стала часто уходить к ней вечерами, если не на целую ночь. Всё узнал, напился, в слезах проорал Александре: "Ты и ему сказала, что все остальные ложка в чашке?!" и уехал в Питер.

   Треугольник - фигура намного прочнее квадрата, хотя и нет ничего такого, чего нельзя разрушить, особенно, если очень надо... Ванечка от норовистой своей уходить не спешил. Та хоть и не могла забыть пустых, без него, ночей, однако сердце уже не девичье было - женское: простила.

   Но Александра положила себе - подождать. Норовистая-то маленькая ещё, не жизнью - книжками ученная, всё равно ошибётся в чём-нибудь обязательно.

   Так и вышло.

   То из-за дурочки этой Иван к маме опоздал. То в театр они собрались, да о месте встречи толком не условились: потерялись в метро. Еду девочка книжная то недосолит, то недоперчит - а Ивану пресно. То тревожится он - не даст ей жизни, которую надо. Или захотелось вот Ивану ласки особенной - но что неопытность даже влюблённой женщины против мастерства такой же другой?

   Он бы всё-таки и перемог, да норовистая решила: хватит. Расстались они весной, палил не по времени жаркий апрель - Иван уходил, света белого не видя. Но летом того же года Александра была уже беременна от него первый раз.

  

   - Так ты говоришь, - переспросила Александра, сминая в пепельнице окурок, - жизнью за приворот отвечает? Это как?

  - Понимаешь, - профессионально-спокойная интонация ушла, и стало слышно, как устало у подруги горло, - хорошо, если в результате приворота и спустя годы все стороны довольны своими отношениями. Особенно, приворожённый. И ещё та, у которой твоя знакомая его увела. Не знаешь, та женщина - как?

  Александра задумалась. Потом ответила.

  - У той всё хорошо. Семья, достаток.

  - Ну, значит, знакомая твоя просто помогла судьбе. Но ты всё-таки ей скажи: самое главное, чтобы мужчина счастлив был. А для этого стараться и стараться. Потому и говорю, цена за всё это - жизнь.

  Александра попрощалась, выключила телефон и опустила его на пол. Поднялась из ванны, в которой, как и обычно, часа полтора-два приходила в себя после рабочего дня. Ванную комнату, как и весь ремонт в квартире, сделал Иван - всё равно он дома с детьми сидит - отлично сделал, руки умные. Теперь за дачу возьмёмся, в следующем месяце как раз премия будет...

   Укутавшись пушистым полотенцем, Александра заглянула на кухню - порядок, Иван всё прибрал. По пути в спальню навестила детскую - там стояло сладкое молочное сопение: папа и убаюкивать мастер. Она ещё вслушалась в дыхание детей, улыбнулась, довольная, и пошла в постель, уже нагретую Иваном. Приникла к нему, душистая, влажная, и позвала:

  - Мурррр...